В Хересе (Дорошевич)
| В Хересе |
| Источник: Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том II. Безвременье. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 257. |
— C’est drôle ça![1] — сказал мой друг, полтавский помещик.
Русские за границей всегда говорят и думают на сквернейшем французском языке.
— Не угодно ли вам изъяснять ваши мысли по-русски? — предложил я.
Мы шли по душистым улицам Хереса, словно снегом усыпанным опавшими цветами белых акаций.
И когда поднимали головы, из тёмной зелени нам улыбались красные апельсины, которые болтались, словно зажжённые маленькие китайские фонарики среди ветвей.
— Это забавно! — перевёл свои мысли на русский язык полтавский помещик. — Я думал, это может случиться только с мухой. Вдруг, — я попал в Херес.
— Скверный каламбур!
Надо сказать, что только что перед этим мы посетили главную достопримечательность города, — погреба.
Погреба, где дремлет в колоссальных бочках великолепный херес.
Нам предлагали пробовать, и мы пробовали с добросовестностью обстоятельных туристов.
Пробовали Romano[2], Nectar[3].
Словно из живого тела кровь, нам доставали из глубины бочки пробу тёмно-алого, почти чёрного душистого москателя.
Мы пили эту густую кровь земли, дыша запахом мёда.
Мы пили.
И теперь чувствовали под ногами землетрясение.
— Зайдём в погребок, — сказал полтавский помещик, — чтоб я мог сидя изложить всё, что меня волнует!
— Зайдём!
И мы зашли в «venta[4]», где рядами друг на друге покоились бочки, а над головой, словно сталактиты, спускались с потолка бараньи туши, налитые вином.
В одну из тех «ventas[5]», где Дон Кихот, по колено в красном вине, сражался, поражая мечом туго налитые меха.
Струя хереса золотом сверкнула, когда открыли пробку бочки, и тихо затеплилась в стаканах тончайшего стекла.
— Ужасно! — воскликнул полтавский помещик. — Ужасно, до чего у нас нет национального самолюбия. У испанцев есть отличное национальное вино «херес». «Херес», который создаёт им всемирную славу, и они назвали в честь него «Хересом» город!
— Тысяча извинений и маленькая поправка. Вино названо по имени города, а не наоборот!
— Всё равно! Не прерывайте нить моих мыслей! У них есть вино «малага» — и город Малага! Во Франции славится «бордо», и есть город «Бордо». А у нас?
Полтавский помещик посмотрел на меня с презрением.
— Что за имена у наших городов? Есть город «Сапожок». Глупо! Есть даже город «Острог». Предосудительно! «Карасубазар». Невнятно! «Тамбов». Бессмысленно! Я вас спрашиваю, что такое: «Там! Бов! Там! Бов!» И нет города «Водки».
Он мрачно смотрел в бокал хереса.
— Наша водка знаменита во всём мире. Во всём мире её знают, хотя бы понаслышке. Мы славимся ею. Она знаменита не меньше хереса, не меньше бордо, — и уж куда знаменитее малаги! И нет города в честь неё. А есть город «Москва». Что такое «Мос ква!» Что это значит? Какое слово? Говорят, финское.
Он ударил кулаком по столу.
— Довольно чухонских слов! «Чай» — слово английское, от «Чайна», что по-английски значит Китай. «Вино» — слово латинское, «кнут» — слово татарское. «Москва» — слово чухонское. Тогда как «водка» — слово русское! От «вода». Уменьшительное, ласкательное! Сокращённое «водичка», сокращённое «водочка». «Водка». И нет такого города! И нет города «Монополии»!
— «Монополия»-то уж слово греческое!
— Греческое, но привилось. Натурализовалось! Как иностранка, которая вышла замуж за русского. И дети у неё будут русские и родить она будет русских. Сама она иностранка, а внутри у неё сидит русский. Так и «монополия»! Привилась, натурализовалась, пустила корни, внедрилась, не вырвешь! Без монополии больше нельзя себе представить страны. «Монополия» — слово такое же русское, как «водка». И я требую, чтобы были названы города в честь национального напитка, по примеру заграниц. Как «Херес» в Испании, как «Бордо» во Франции! Чтоб были города «Водка», «Монополия». Это говорит сердцу!
— Какие же города вы проектируете переименовать?
— Главнейшие! Москву и Петербург! Москву переименовать в «Водку», Петербург в город «Монополию».
В бокалах тончайшего стекла золотистым светом теплился херес. Над бокалом тихо угасал духом мой полтавский друг.