Въ деревнc.[править]
Было часовъ семь или восемь вечера, когда я въ одинъ изъ весеннихъ теплыхъ дней подъcзжалъ къ слободc В-къ.
Солнце начинало садиться, и легкій вѣтерокъ доносилъ изъ слободы запахъ дыма и отзвуки чуть слышнаго блеянія овецъ, возвращавшихся съ полей.
Дорога шла подъ гору, огражденная съ обѣихъ сторонъ крутыми оврагами и водороинами, обнажавшими внутренности земли, показывая изъ-подъ небольшого слоя чернозема желтую глину и мѣлъ.
Неподалеку показалась и сама слобода, расположенная по дну большого оврага, по срединѣ котораго протекала рѣчушка, раздѣлявшая слободу на двѣ части. Въ каждой изъ этихъ частей была своя церковь.
Маленькія, крытыя соломой мазанки съ горы казались еще меньше, покрывая собой дно и склоны оврага, и, казалось, что когда-то Богъ прогнѣвался на жителей В-кн за ихъ частыя жалобы и ропотъ на неурожаи и тяжелую жизнь, взялъ своею всемогущею рукою всѣ незатѣйливыя хатки В-цевъ и бросилъ въ грязный, глинистый оврагъ, окруженный со всѣхъ сторонъ холмами, какъ-бы нарочно поставленными для того, чтобы Б-цы ничего не видѣли, кромѣ своихъ хатъ да синяго, далекаго и безучастнаго неба…
Улицы, по которымъ мнѣ пришлось ѣхать, были изрыты глубокими колдобинами, свидѣтельствовавшими о томъ, что весною и осенью онѣ превращаются въ мягкую тину и заставляютъ прохожихъ и проѣзжихъ напрягать всѣ силы, чтобы не быть совсѣмъ поглощенными гостепріимной грязью.
— Однако, и дорожка у васъ, по улицамъ, того гляди, языкъ прикусишь отъ тряски, — обратился я къ ямщику-хохлу, который, видимо, давно уже имѣлъ желаніе заговорить со мной и узнать, что я за птица и зачѣмъ ѣду въ ихъ слободу.
— Э, баринъ, вы бы прыіхалы къ намъ весною, або осенью и подывылысь бы, якъ тутъ у насъ гарно, — отвѣтилъ ямщикъ. — Вотъ вы увидите: всѣ наши бабы ходятъ въ мужскихъ чоботахъ, потому что осенью и весною иначе нельзя показываться на улицу. Бываетъ, что школьникъ идетъ въ школу и загрузнетъ среди улицы, приходится выходить кому-нибудь изъ хаты и вытаскивать его…
— А вы надолго ѣдете къ намъ? — добавилъ онъ затѣмъ.
— Да не знаю, вѣроятно, на все лѣто, и осень, какъ дѣло пойдетъ.
— А вы по якому жъ ділу?
— Будемъ дѣлить васъ на праведныхъ и неправедныхъ, пошутилъ я.
Ямщикъ мой насторожился, быстро повернулся ко мнѣ и заговорилъ.
— Такъ это вы, значить, будете выдѣлять собственниковъ на отруба.
— Да, будемъ выдѣлять ихъ.
— Добре. Это гарно, что вы ихъ отдѣлите.
— А ты свою землю укрѣпилъ?
— А зачѣмъ мнѣ ее укрѣплять? У меня и такъ никто ее не отнимаетъ.
— Такъ почему же ты доволенъ тѣмъ, что мы ихъ будемъ отдѣлять?
— Да потому, баринъ, что въ одной хатѣ жить да изъ разныхъ мисокъ борщъ ѣсть — не дуже ладно. Такъ ужъ лучше тому, кто изъ одной миски ѣсть не хочетъ, совсѣмъ уйти изъ хаты…
— Васъ куда же везти, на земскую квартиру?
Я кивнулъ головою, и скоро тарантасъ остановился около приличнаго домика съ кисейными занавѣсками на окнахъ.
Черезъ нѣсколько времени, когда я уже сидѣлъ и пилъ чай, явился сельскій староста, со знакомъ на груди, и спросилъ, не будетъ ли какихъ распоряженій. Я сказалъ, что надо будетъ созвать сходъ, на которомъ мы, совмѣстно съ земскимъ начальникомъ, будемъ обсуждать вопросъ о выдѣлѣ собственниковъ.
Дня черезъ три пріѣхалъ земскій начальникъ, и мы отправились на сходъ.
Крестьяне столпились тѣсною кучей около волостного правленія и угрюмо поглядывали на насъ. Земскій начальникъ сталъ держать «рѣчь».
— Ну вы, кто изъ васъ тутъ укрѣпилъ свои надѣлы, приготовьте все, что нужно для господъ землемѣровъ, они будутъ выдѣлять васъ на отрубные участки. Поэтому вы сейчасъ же сговоритесь съ общинниками насчетъ мѣста, гдѣ вы желаете получить себѣ землю. Да смотрите, чтобы соглашеніе было добровольное. А вы, общинники, тоже должны по добровольному, а не то всякую каналью, какая будетъ орать здѣсь, въ двадцать четыре часа упеку, куда Макаръ телятъ не гоняетъ.
— Затѣмъ, — продолжалъ онъ, — по закону я долженъ предложить вамъ разверстать всю свою надѣльную землю на отруба…
Едва только земскій произнесъ эти слова, какъ крестьяне заволновались, загудѣли, замахали шапками.
— Не надо!.. Не хотимъ!… Не согласны!.. Намъ и такъ гарно…, — « Молчать! — заревѣлъ земскій. — Дайте мнѣ разъяснить вамъ. Отрубное хозяйство гораздо выгоднѣе, чѣмъ общинное. Теперь у васъ земля у каждаго домохозяина разбросана въ десяти, въ двадцати клочкахъ, а тогда она будетъ у него въ. одномъ мѣстѣ, не надо будетъ тратить время на переѣзды…
Далѣе земскій на минуту пріостановился, какъ бы придумывая, какія же еще преимущества хуторского и отрубного хозяйства. Воспользовавшись этимъ перерывомъ, одинъ изъ мужичковъ, маленькій, рыжій, съ хитрыми глазками, приблизился къ крыльцу и заговорилъ.
— Та воно такъ, звисно, что лучше якъ земля будетъ въ однимъ мисти. А только куда же мы, ваше высокоблагородіе, будемъ скотынку гонять пасти? Отъ якъ у меня — всей земли на одну душу — двѣ съ половиною десятины, то гдѣ жъ я буду свою корову, та шкапу (лошадь), та овецъ пасти?
Земскій молчалъ, придумывая, какъ бы его устроить на этомъ отрубѣ съ его „шкалой“ и коровой.
Крестьянинъ продолжалъ дальше.
— Отъ бачте, ваше благородіе, отъ тутъ и загвоздка. Воно, скажемъ, скотинку можно привязывать на отрубѣ, забить два колышка, взять двѣ веревочки, да на каждую веревочку и привязать свою худобу (скотъ); она себѣ и будетъ пастись, а овечекъ придется ужъ порѣзать.
Земскій просіялъ: — Ну вотъ видите, вы сами, оказывается, знаете, какъ приспособляться къ условіямъ. Я, братцы, всегда зналъ, что русскій мужикъ со» смекалкой, онъ сразу сообразитъ, какъ лучше приспособиться къ новымъ условіямъ.
— Это я, ваше благородіе, — продолжалъ тотъ же крестьянинъ, — не самъ догадался, а мнѣ разсказывалъ мой сватъ изъ Гончаривкы. Онъ уже сидитъ на отрубѣ. Такъ это онъ такъ сдѣлалъ. Да только послухайте, пане, что дальше. Скотина его запуталась на веревкѣ да и задушилась, такъ онъ и до сихъ поръ, сердяга, безъ коровы.
— Дуракъ и ты, и твой сватъ, — отрѣзалъ земскій. — Надо было такъ привязывать, чтобы она не запуталась.
Собственно говоря, для насъ было ясно, что объ общемъ разверстаніи не можеу іыть и рѣчи, и предложеніе это надо было дѣлать лишь для соблюденія требованія Наказа землеустроительнымъ комиссіямъ. А потому мы прямо предложили обсуждать вопросъ о юмъ, дѣлать ли выдѣлъ одной пахотной земли, или же выдѣлить и тѣ угодья, въ которыхъ собственники имѣютъ право участія, какъ, напримѣръ, лугъ, лѣсъ, выгонъ и т. п.
— Все выдѣляйте! Чтобъ и духу ихъ не было съ нами! — послышались изступленные голоса общинниковъ. — Нехай себѣ живутъ на своихъ отрубахъ, и чтобъ носа не показывали въ нашу слободу!
— Э, какіе вы умные! Гдѣ же мы тамъ будемъ жить! Мы хотимъ остаться въ слободѣ, и выгонъ и лугъ чтобы былъ вмѣстѣ съ вами! — раздавались хриплые окрики изъ небольшой кучки собственниковъ.
— Не надо!.. Не согласны!.. — выкрикивали общинники.
— Помолчите, господа, я вамъ объясню. Послушайте!.. — пытался я остановить шумъ.
— Замовчте!.. А ну замовчте! — урезонивалъ старшина. Мало-по-малу шумъ началъ стихать.
— Всѣ выдѣляющіеся имѣютъ право остаться жить въ слободѣ на своихъ усадьбахъ, — началъ я, но моментально былъ оглушенъ поднявшимся крикомъ и гамомъ.
— А, какъ это такъ!.. Но желаемъ!.. Не согласны!.. Пускай идутъ на свои отруба!..
Я обождалъ нѣсколько минутъ и, когда крикъ немного затихъ, продолжалъ.
— Усадьба — частная собственность, и никто ее ни у собственника, ни у общинника отобрать не можетъ, а потому, если сами выдѣляющіеся не пожелаютъ, переселиться на свои отруба, они имѣютъ право остаться жить въ слободѣ.
Покричавъ еще немного, крестьяне, повидимому, рѣшили, что пока не слѣдуетъ напирать на этотъ вопросъ.
Словомъ, желаніе общинниковъ сводилось къ тому, чтобы выдѣлить всѣ угодья, собственники же, наоборотъ, хотѣли, чтобы лугъ и выгонъ оставался въ общемъ владѣніи, дабы имѣть возможность свой скотъ пускать на пастьбу вмѣстѣ съ общиннымъ стадомъ.
Прокричавъ часа четыре, ни та, ни другая сторона не шла ни на какія уступки, и намъ пришлось отложить дѣло до другого схода.
Только что мы собрались уходить, какъ увидѣли — къ крыльцу протискивалась сквозь тѣсную толпу крестьянъ растрепанная и въ слезахъ женщина, отчаянно размахивая руками. Земскій сказалъ, чтобы ее пропустили. Подойдя къ крыльцу, баба бросилась на колѣни и сквозь слезы начала выкрикивать:
— Ваше благородіе, отберите мою землю! Онъ, мошенникъ, забралъ ее даромъ! Куда я пойду съ моими пятерыми дѣтьми? Онъ его напоилъ и написалъ бумагу на всю землю!.. Я не давала, но они меня не пустили въ городъ…
— Постой, постой, разскажи толкомъ, въ чемъ дѣло, — попробовалъ остановить ее земскій. Но женщина, повидимому, настолько была поглощена своимъ горемъ, что считала нужнымъ какъ можно скорѣе изложить свою жалобу «начальству», въ которомъ думала найти защиту для себя и своихъ пятерыхъ ребятъ, и не слушая, продолжала:
— Я ему говорю, что поѣду съ вами въ города и не дамъ писать бумагу, а они ночью уѣхали безъ меня!.. А теперь я должна по міру итти со своими ребятами… Ваше благородіе, отберите мою землю'
И вдругъ залилась слезами, причитывая: «мои дѣтки, мои голубчики, куда же я теперь пойду съ вами!..»
Мы попросили старшину, чтобы онъ разсказалъ намъ, въ чемъ заключается просьба этой крестьянки, и онъ сообщилъ намъ слѣдующее:
Мужъ ея «зашибаетъ горькую». Землю свою на три души онъ укрѣпилъ въ собственность. Узнавъ про это, одинъ изъ односельчанъ началъ уговаривать его, чтобы тотъ продалъ ему свою землю. Въ концѣ-концовъ мужъ этой крестьянки, подъ пьяную руку, согласился продать одинъ изъ своихъ надѣловъ, но когда узнала жена про эту предполагавшуюся сдѣлку, то подняла свару и заявила, что поѣдетъ съ ними въ городъ, съ цѣлью не допустить совершенія сдѣлки. Тогда покупатель, по секрету отъ жены продавца, пригласилъ его къ себѣ, напоилъ водкой, и ночью они отправились въ уѣздный городъ для совершенія купчей крѣпости у нотаріуса. Тамъ предпріимчивый покупатель снова цѣлый день поилъ водкой продавца, — и въ результатѣ — земля оказалась проданной по купчей крѣпости на всѣ три надѣла (около девяти десятинъ), причемъ, какъ то такъ вышло, что денегъ за проданную землю бывшій владѣлецъ ея или совсѣмъ не получилъ, или получилъ только тридцать рублей.
Изложивъ эту исторію, старшина добавилъ:
— Такіе случаи у насъ теперь не въ диковину.
Тутъ же на сходѣ были и оба героя этой сдѣлки — мужъ крестьянки, худой, высокій, съ всклокоченной бородой и въ рваной свиткѣ, крестьянинъ и покупатель, степенный мужикъ въ новой суконной поддевкѣ.
Земскій подозвалъ того и другого.
— Въ чемъ у тебя дѣло, и на что жалуется твоя жена? — спросилъ онъ перваго.
— А въ томъ, что онъ обманулъ меня: я хотѣлъ продать только одинъ надѣлъ, а юнъ купчую составилъ на всѣ три надѣла.
— Какъ же такъ, вѣдь ты былъ у нотаріуса вмѣстѣ съ нимъ?
— Быть то былъ, но я неграмотный, и къ тому же малость былъ выпивши.
— Правда это? — обратился земскій къ покупщику.
— Никакъ нѣтъ. Купчая совершена у нотаріуса правильно съ его, продавца, словъ, — началъ онъ быстро, какъ бы заученными словами, — и утверждена старшимъ нотаріусомъ. Деньги всѣ уплачены сполна, въ купчей есть и росписка объ этомъ.
— Ну, разъ купчая утверждена старшимъ нотаріусомъ, то ужъ тутъ мы ничего не можемъ подѣлать, — объяснилъ земскій, и, повернувшись, ушелъ.
Когда мы проходили по слободѣ, намъ бросилась въ глаза такая картина. Маленькій мужиченко поилъ около колодца такую же маленькую, мухрастую лошаденку, а вокругъ него цѣлая толпа ребятишекъ что-то выкрикивала со смѣхомъ и руганью.
Я подошелъ и спросилъ, что они дѣлаютъ.
— Это вотъ собственникъ поитъ въ нашемъ колодцѣ свою лошадь, — отвѣтилъ мнѣ босой и безъ шапки мальчишка, — а мы его прогоняемъ.
— Эй, собственникъ, а чи будетъ на твемъ отрубѣ домъ, такой, якъ у пана! — кричали ребятишки.
Глубоко пустила корни правительственная реформа, — подумалъ я и пошелъ догонять земскаго начальника.
Когда мы пришли на земскую квартиру и сѣли за чай, хозяйка доложила, что пришелъ какой-то крестьянинъ. Мы сказали, чтобы его впустили.
Вошелъ коренастый съ просѣдью крестьянинъ, одѣтый въ чистую суконную поддевку и, перекрестившись на образа, произнесъ:
— Чай — сахаръ вашей милости!
— Спасибо, — отвѣчалъ земскій. — Что скажешь, Парѳоменко?
— Я, ваше благородіе, насчетъ своей земельки пришелъ побалакать. На сходѣ тамъ собственники говорили, что не хотятъ выдѣлять лугъ и выгонъ. А я, ваше благородіе, вижу, что общинники тоже упорствуютъ, и думаю: чѣмъ ссориться съ ними — пускай лучше выдѣлятъ мнѣ клочекъ луга на мою долю. Богъ съ ними совсѣмъ. Придется вѣдь вмѣстѣ съ ними жить, такъ лучше выдѣлить землю безъ всякой ссоры.
Я спросилъ, сколько у него укрѣплено земли.
— Своей земли я укрѣпилъ на восемь душъ, да потомъ немного прикупилъ у своихъ односельчанъ.
— Сколько же ты надѣловъ купилъ?
— Тридцать два надѣла[1].
Ого, подумалъ я, считая по три десятины на надѣлъ, у него участокъ получится въ сто двадцать десятинъ; слѣдовательно, ему одному причитается лугу столько, что по выдѣлѣ его въ одинъ отрубъ образуется порядочный кусокъ. Мы ему объяснили, что заявленіе его будетъ принято во вниманіе. По уходѣ крестьянина, земскій обратился но мнѣ съ вопросомъ:
— Какъ вамъ нравится этотъ собственникъ?
— Ничего — мужикъ положительный, — отвѣтилъ я, — и, кажется, не безъ смекалки.
— Умница! Хорошій хозяинъ. Тутъ всѣ односельчане его очень не любятъ, но это понятно: всѣ пьяницы не любятъ хозяйственныхъ мужиковъ. Вотъ, батенька, такіе люди нужны деревнѣ, и о нихъ надо больше всего заботиться. Если этого посадить на отрубѣ, то можно быть вполнѣ увѣреннымъ, что онъ заведетъ прочное хозяйство.
Я слушалъ болтовню этого піонера землеустройства и думалъ, понимаетъ ли онъ всю грандіозность совершающагося земельнаго переворота и представляетъ ли послѣдствія этого переворота.
За послѣднее время мнѣ очень часто приходилось встрѣчать типы, подобные только что приходившему къ намъ крестьянину.
Обыкновенно во всякомъ селѣ укрѣплять свою надѣльную землю въ собственность начинаютъ крестьяне, такъ называемые, «однодушники» и «малодушники», т. е. имѣющіе по одному, по два надѣла на дворъ, и кромѣ того, не ведущіе сами хозяйства. Земля ихъ обыкновенно раньше ходила въ арендѣ за безцѣнокъ, и многіе рады были развязаться съ ней; поэтому, получивши возможность укрѣпить ее въ собственность, они воспользовались этой возможностью, чтобы сейчасъ же сбыть эту землю съ рукъ. А такъ какъ земля почти никакого дохода имъ не приносила, то они привыкли смотрѣть на нее, какъ на нѣчто имъ совершенно не нужное, и соотвѣтственно съ этимъ, не зная ея настоящей цѣны, продавали за столько, сколько желали дать въ данный моментъ деревенскіе капиталисты.
Кромѣ того, на такое искусственное пониженіе цѣнъ имѣло еще вліяніе и то недовѣріе къ земельной реформѣ, которое наблюдалось, да и теперь еще наблюдается въ деревнѣ. И поэтому покупателями являлись съ одной стороны люди, имѣющіе деньги, т. е. зажиточные крестьяне и деревенскіе лавочники, никогда не занимавшіеся хлѣбопашествомъ, но нюхомъ чуявшіе, что здѣсь можно будетъ поживиться, съ другой — люди, понявшіе, что все, что будетъ пріобрѣтено теперь, никогда у нихъ не отнимется. Сами же крестьяне, искренно вѣря что укрѣпленіе земли въ личную собственность — не дѣйствительно, и что укрѣпленная земля все равно скоро перейдетъ въ руки общества, не покупали землю, за небольшимъ исключеніемъ самыхъ зажиточныхъ мужиковъ, имѣвшихъ лишнія деньжонки. Вотъ почему всякій укрѣпившій свою землю сейчасъ же обращается къ мѣстному лавочнику или ссыпщику хлѣба съ предложеніемъ купить у него землю. Дѣло начинается обыкновенно съ водки и водкою же кончается, и земля переходитъ въ руки покупателя по баснословно дешевой цѣнѣ. Для иллюстраціи приведу слѣдующія данныя.
Въ одной изъ центральныхъ губерній цѣны на землю въ 1909—1910 г. были такія: земля хорошаго качества — отъ 200 до 300 рублей десятина, земля средняго качества — отъ 150 до 200 рублей десятина, земля средняго качества — отъ 150 до 200 рублей десятина. Цѣны же продаваемымъ надѣламъ въ этихъ же годахъ были иногда таковы. Возьмемъ высшій надѣлъ въ три съ половиною десятины пахотной земли; къ нему также причислялись угодья, передѣляемыя въ обществѣ на особыхъ основаніяхъ, или вовсе не передѣляемыя, въ которыхъ укрѣпители имѣютъ право участія, напр., луга, лѣса, и т. п., затѣмъ, право участія въ мірскихъ капиталахъ и доходахъ отъ оброчныхъ статей. Переведя все это на пахотную землю, мы получимъ десятины четыре, и такой надѣлъ продавался по цѣнѣ отъ 50 до 150 рублей, т. е. десятина стоила отъ 12 до 35 рублей. За послѣднее время, вмѣстѣ съ возрастающимъ довѣріемъ къ землеустройству, начали подниматься и цѣны на землю, и въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ раньше надѣлы продавались по 50—60 рублей, — теперь продаются по 200—250 рублей и дороже.
Постепенно за лицами, не ведущими хозяйства и укрѣпившими свою землю съ цѣлью продать ее, начали укрѣплять и лица, хотя ведущія хозяйство, но безлошадныя. Эти лица скорѣе шли навстрѣчу новому закону объ укрѣпленіи по двумъ главнымъ причинамъ. Вопервыхъ, вести хозяйство на двухъ-трехъ десятинахъ чрезвычайно трудно, поэтому, укрѣпляя свою землю, онъ находилъ этимъ самымъ возможность скорѣе продать ее и заняться чѣмъ-либо другимъ.
Во-вторыхъ, укрѣпляющіе свою землю «малодушники» и «однодушники» обыкновенно своего скота не имѣютъ, поэтому, въ случаѣ выдѣла укрѣпленной земли въ отрубные участки, они ничѣмъ съ обществомъ не связаны, т. к. не имѣютъ надобности въ общемъ пастбищѣ.
И, наконецъ, крестьяне, имѣющіе по шести-семи надѣловъ, составляли послѣднюю группу лицъ, укрѣпляющихъ землю въ собственность. И, если этимъ лицамъ удавалось къ своей собственной землѣ прикупить нѣсколько надѣловъ, они охотнѣе шли на выдѣлъ въ отруба. Конечно, въ началѣ для нихъ отрубное хозяйство представляется весьма труднымъ, т. к. для своего скота имъ приходится отводить мѣсто на отрубѣ подъ пастбище и держать каждому отдѣльнаго пастуха; вотъ почему при выдѣлахъ отрубовъ вопросъ о пастбищахъ является самымъ острымъ вопросомъ. Тѣмъ не менѣе землеустроители слишкомъ не сочувственно относятся къ оставленіямъ въ общее владѣніе особыхъ площадей подъ пастбище, наоборотъ — прикладываются всѣ старанія, чтобы разверстать всѣ угодья на отрубныя единицы.
Въ виду грандіознаго наплыва въ деревню новыхъ невѣдомыхъ доселѣ идей крестьяне буквально растерялись и не въ состояніи оріентироваться во всѣхъ этихъ новшествахъ, не говоря уже о томъ, что вслѣдствіе отсутствія у самого правительства твердаго и опредѣленнаго взгляда на землеустройство, оно само бросается изъ стороны въ сторону, издавая все новые и новые законы и циркуляры, дополняющіе или совсѣмъ отмѣняющіе изданные еще вчера, и этимъ производитъ еще большій сумбуръ въ представленіяхъ крестьянъ.
Помимо этого, благодаря неопытности лицъ, проводящихъ въ жизнь новые земельные законы на мѣстахъ, однимъ и тѣмъ же положеніямъ даются различныя толкованія. А иногда и само правительство даетъ такое толкованіе нѣкоторымъ статьямъ закона, что онѣ утрачиваютъ то значеніе, которое должны были бы имѣть. Для примѣра приведу разъясненіе Сената по поводу статьи 56 Закона, 14 іюня 1910 г. Статья эта гласить: «временно, впредь до пересмотра узаконеній о крестьянскомъ землевладѣніи, воспрещается въ предѣлахъ одного уѣзда сосредоточивать въ однѣхъ рукахъ путемъ покупки или принятія въ даръ надѣльной земли: 1) въ губерніяхъ и областяхъ, въ коихъ примѣняется-мѣстныя Великороссійское и Малороссійское Положеніе (Полои. Крест. Влад. ст. ст. 1 и 58) свыше шести душевыхъ, высшихъ или низшихъ, надѣловъ…»
Можно думать, что включеніемъ этой статьи въ Законъ 14 іюня Государственная Дума пыталась уничтожить возможность скопленія въ однѣхъ рукахъ большихъ участковъ земли, скупленной у крестьянъ. Но Сенатъ усмотрѣлъ въ этомъ посягательство на организацію «сильныхъ» и въ своемъ разъясненіи взялъ подъ свою защиту деревенскихъ кулаковъ, призванныхъ волею покойнаго П. А. Столыпина вывести деревню на путь культуры и прогресса. Разъясненіе это сводится къ тому, что больше шести надѣловъ не имѣетъ права пріобрѣтать каждый членъ семьи въ отдѣльности. И поэтому семья, состоящая, напр., изъ отца и матери, двухъ сыновей женатыхъ, и двухъ дочерей взрослыхъ, т. е. семья въ восемь-десять человѣкъ, можетъ купить до шестидесяти надѣловъ, — словомъ, этимъ разъясненіемъ дана возможность деревенскимъ скупщикамъ пріобрѣтать болѣе или менѣе значительные участки земли.
Многіе изъ этихъ скупщиковъ сами не ведутъ хозяйства, а сдаютъ землю въ аренду, но есть изъ нихъ и такіе, которые накипаютъ сами обрабатывать землю, причемъ, владѣя нѣсколькими десятками десятинъ, они стараются заводить земледѣльческія орудія и машины, и сельское хозяйство этихъ лицъ принимаетъ въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ капиталистическую форму.
Мнѣ не разъ приходилось бесѣдовать съ тѣми общинниками, которые, по ихъ словамъ, «родились и умрутъ общинниками». На мой вопросъ, почему они относятся съ такой ненавистью къ своимъ односельчанамъ, укрѣпляющимъ свою землю въ собственность, чаще всего приходилось слышать такія разсужденія: «Помилуйте, вѣдь, собственники это — первые виновники разрушенія общины и поэтому паши заклятые враги. Если бы они не укрѣпляли, то хоть каждый день издавай по десяти законовъ о выходѣ изъ общины — община оставалась бы не тронутой. Посудите, все время мы жили вмѣстѣ, дѣлили всегда землю на всѣхъ и заботились о каждой народившейся душѣ, чтобы ей была земля. Положимъ, у одного хозяина было на шесть душъ земли, а къ моменту новаго передѣла у него „души вымерли“, и вмѣсто шести — у него осталось только двѣ души, и ужъ при новомъ передѣлѣ онъ получилъ только на двѣ. У его же сосѣда было двѣ души, а народилось еще четыре, слѣдовательно, ему надо прибавить. И вотъ мы и прибавляли изъ той земли, которая оставалась отъ вымершихъ».
«Теперь же, домохозяинъ, имѣющій на шесть душъ земли, укрѣпляетъ всю свою землю, хотя бы у него осталась всего-на-всего одна душа. Гдѣ же брать землю вновь народившимся?»
Это, такъ сказать, лейтмотивъ разлада между двумя частями населенія.
Но и въ той части, которая укрѣпляетъ свою землю въ собственность, также нѣтъ единодушія и общности интересовъ, наоборотъ, каждый въ отдѣльности домохозяинъ чувствуетъ во всѣхъ другихъ своихъ враговъ, ибо его интересы, интересы собственника своего клочка, не совпадаютъ съ интересами другого собственника..
И при выдѣлахъ у нихъ появляется ожесточенная борьба за лучшіе участки земли. И только часть изъ этихъ собственниковъ, такъ, называемые «малодушники», до нѣкоторой степени солидарны между собою и враждебны всѣмъ остальнымъ собственникамъ — «многодушникамъ». И это понятно: всѣ «малодушники» и «однодушники», — сегодня собственники, завтра — пролетаріи, т. к. они заранѣе предвидятъ необходимость продажи своихъ клочковъ земли, на которыхъ почти невозможно вести хозяйство. И такъ какъ покупателями на ихъ землю являются все тѣ же скупщики, владѣющіе большими участками земли, то отсюда ясно, что, находясь съ ними въ одномъ лагерѣ собственниковъ, владѣльцы мелкихъ участковъ видятъ въ нихъ своихъ покупателей, стремящихся за безцѣнокъ пріобщить ихъ участки къ своимъ.
«Современникъ», кн. IX, 1914 г.
- ↑ До изданія закона 14 іюня 1910 года каждый домохозяинъ имѣлъ право пріобрѣтать неограниченное количество надѣловъ.