В степях Северного Кавказа (Васюков)/ДО

В степях Северного Кавказа
авторъ Семен Иванович Васюков

Опубл.: 1908. Источникъ: az.lib.ru

Въ степяхъ Сѣвернаго Кавказа Очерки.

I

Въ 1902 году, лѣтомъ, проживая въ Геленджикѣ, я былъ свидѣтелемъ продажи за невѣроятно дешевую цѣну, хорошихъ лошадей въ упряжи и съ крѣпкими повозками. Продавали зажиточные люди, по всѣмъ признакамъ — крестьяне.

Спустя нѣкоторое время, я узналъ, что это были баптисты ставропольской губерніи, выселяемые бывшимъ губернаторомъ Никифораки съ арендованныхъ ими въ теченіе пятнадцати лѣтъ земель, принадлежащихъ трухменскимъ кочевымъ народамъ, гдѣ въ степяхъ они первые завели зерновую культуру, вырывъ для такой цѣли колодцы глубиною отъ тридцати до сорока саженъ.

Нетрудно было познакомиться съ баптистами, въ положеніи которыхъ я принялъ живое участіе. Я узналъ, что этотъ трудовой, культурный народъ (надо прибавить, что на Кавказѣ вообще въ такомъ элементѣ нужда огромная), положившій столько осмысленной работы и терпѣнія тамъ, гдѣ до нихъ было примитивное кочевое хозяйство, долженъ, въ силу административно-бюрократическихъ соображеній, переселяться — кто въ Америку, а кто въ Туркестанскій край.

Я спрашивалъ и недоумѣвалъ.

— По распоряженію губернатора, — говорили они, — наши колодцы запечатаны и скотинѣ пропадать надо — мы и продаемъ за цѣну, которую даютъ… Что же намъ давать!!…

Спокойный тонъ, въ выраженіи лица ни злобы, ни отчаянія, только тихая грусть сосредоточенно таится въ ихъ умныхъ глазахъ.

Какая сила и вмѣстѣ съ тѣмъ покорность судьбѣ!

— Неужели правда все, что вы говорите? — спрашивалъ я.

— Правда, господинъ, истинная правда! — отвѣчали баптисты.

— Сколько же вашихъ семействъ находится въ такомъ положеніи?

— Около ста-тридцати!..

Я смотрѣлъ на этихъ, хотя и грустныхъ, но сильныхъ и энергичныхъ людей и не могъ не подумать: — да, Америка пріобрѣтетъ устойчивый, производительный элементъ, увеличитъ свою силу и мощь такими гражданами-богатырями!

Я написалъ о фактѣ подобнаго выселенія, и редакторъ «С.-Петербургскихъ Вѣдомостей» помѣстилъ мою небольшую замѣтку, которая была перепечатана нѣкоторыми газетами, въ томъ числѣ даже и «Гражданиномъ». Всѣ газеты, безъ исключенія, по поводу никому ненужнаго разоренія трудовыхъ, совершенно мирныхъ людей, выразили недоумѣніе.

Съ цѣлью нѣсколько утѣшить людей въ ихъ положеніи, я вырѣзалъ газетныя. замѣтки и послалъ сектантамъ.

А черезъ недѣлю послѣ того ко мнѣ пріѣхали представители баптистскаго общества съ просьбою хлопотать о нихъ въ Петербургѣ, чтобы имъ остаться и работать въ степяхъ ставропольской губерніи. Обращаясь ко мнѣ, несчастные хватались за соломинку.

Я отказался отъ такого сложнаго дѣла, во-первыхъ, по неопытности, а во-вторыхъ, по своему положенію.

— Мы вамъ выдадимъ довѣренности, — продолжали просить меня сектанты.

Я подумалъ, а затѣмъ по-русски, «на авось», взялъ на себя эти хлопоты.

Три года ходилъ я по министерствамъ, подавая «бумаги», лично просилъ министровъ («земледѣлія» и «внутреннихъ дѣлъ»). Дѣло — то подвигалось, то останавливалось, но сектантовъ не гнали, колодцевъ не запечатывали, хотя они находились въ крайне неопредѣленномъ положеніи годовыхъ субъ-арендаторовъ Сѣверо-Мажарской дачи уч. № 11; они жили всегда наканунѣ: всегда готовые къ выселенію. Въ своихъ просьбахъ я указывалъ на своихъ довѣрителей, какъ на элементъ культурный, совершенно могущій, какъ и нѣмцы-менониты, оживить мертвую степь — садами и виноградниками, — элементъ, въ которомъ именно нуждается Кавказъ, эта пустынная, дикая и некультурная страна. Я дѣйствовалъ по своему разумѣнію, такъ какъ зналъ Кавказъ, зналъ, какъ нуждается этотъ богатый край въ трудѣ разумномъ, хотя тяжеломъ и упорномъ, а на это способны были баптисты безусловно. Они же были скромны въ своихъ просьбахъ: они хотѣли, чтобы имъ трухменскія земли отдавались непосредственно въ аренду съ торговъ, а не поступали отъ православнаго общества, какъ субъ-арендаторамъ.

Каждый, конечно, понимаетъ, въ чемъ дѣло.

— По нашему ученію — говорили мнѣ баптисты — мы ничѣмъ, кромѣ земледѣльческаго, ремесленнаго труда, заниматься не можемъ; мы не можемъ торговать, а земледѣліе — промыселъ самый намъ близкій и съ дѣтства самый знакомый.

Мои хлопоты въ Петербургѣ, какъ и переписка съ баптистами продолжались. Считаю нужнымъ здѣсь добавить, что дѣлу сектантовъ много способствовали бывшій министръ земледѣлія, А. С. Ермоловъ, и вице-директоръ департамента государственныхъ имуществъ, А. П. Забѣлло, по порученію министра произведшій изслѣдованіе на мѣстѣ положенія какъ моихъ довѣрителей, баптистовъ, такъ и другихъ безземельныхъ поселенцевъ ставропольской губерніи.

— Отчего вы не поѣдете въ такой интересный край? — спрашивалъ меня А. П. Забѣлло. — Не будете жалѣть, увѣряю васъ!..

И вотъ, воспользовавшись приглашеніемъ баптистскаго общества, которое письменно предложило мнѣ пріѣхать въ нимъ на хутора, откуда они повезутъ меня по интереснымъ мѣстамъ степной губерніи, — я рѣшилъ, въ первыхъ числахъ іюня 1905 г., ѣхать въ степи. Предложеніе, дѣйствительно, было заманчивое.

Настоящіе очерки, можетъ быть бѣглые, являются результатомъ моихъ впечатлѣній по мѣстамъ.

I.

Степь. — Хлѣбныя залежи. — Городъ Георгіевскъ. — Мостъ черезъ Куму. — Большая дорога внутрь степей ставропольской губерніи.

До станціи Минеральныя-Воды, до историческихъ въ литературномъ отношеніи пятиглаваго Бештау и красавицы Машука, идутъ вольныя, безпредѣльныя, какъ море, степи. Быстро мчится по ровной плоскости поѣздъ, въ растворенныя окна вагоновъ несется ароматъ безчисленныхъ, пестрѣющихъ на зеленомъ фонѣ, травъ, цвѣтовъ, и спокойной волной колеблется, уходя вдаль, поверхность густой пшеницы. Черноземная сила степи охватываетъ людей даже въ вагонахъ, куда врывается такой густой, здоровый воздухъ, что живитъ усталыхъ, анемичныхъ людей, ѣдущихъ на курорты, не говоря о тѣхъ, кто тутъ, бодрый я смѣлый, живетъ и производитъ такое хлѣбное богатство.

Дѣйствительно, на станціяхъ загорѣлыя, сухія лица мѣстныхъ степняковъ говорятъ за себя въ смыслѣ выносливости и силы.

Вольныя степи, что вы перевидѣли, пережили!..

Неслись по вашему ковылю дикія полчища татаръ, мелькали, какъ легкія тѣни, сосѣдніе горцы-черкесы, таились въ широкомъ раздольи бѣглые изъ Россіи, пока, наконецъ, трудовая рука русскаго пахаря широкими лентами не перерѣзала вольныхъ степей цѣлыми тысячами десятинъ пшеницы, жита, ячменя. Качаются, шумятъ колосья, играя съ ласковымъ вѣтромъ, золотясь на южномъ солнцѣ и наливаясь на просторѣ крупнымъ, сильнымъ зерномъ разнороднаго хлѣба и льна.

Да, степи сѣвернаго Кавказа, еще не использованныя, составляютъ житницу Россіи и по своей силѣ и производительности вполнѣ могутъ спорить съ кубанскими, тоже богатѣйшими степями.

За Минеральными-Водами, станція Незлобная была цѣлью моего путешествія по желѣзной дорогѣ. Тамъ меня ждали и встрѣтили.

Было поздно; рѣшено было переночевать на постояломъ дворѣ, гдѣ имѣлись приличныя, чистыя комнаты, содержимыя сектантомъ. Вечеръ, впрочемъ, не пропалъ даромъ. Я не думалъ, что мнѣ такъ скоро придется познакомиться съ хлѣбнымъ богатствомъ ставропольской губерніи.

На небольшой станціи Незлобная мы увидѣли цѣлыя горы прошлогодняго, не вывезеннаго еще зерна. Боже!.. сколько хлѣба! Хотя бы разъ, однимъ глазомъ, взглянуть на такое богатство нашему центральной полосы земледѣльцу. Я насчиталъ пять сараевъ по 200 саженъ длины и саженъ 20 ширины, сплошь заваленныхъ мѣшками съ зерномъ; кромѣ этихъ сараевъ, идутъ бараки съ зерномъ, мукой и шерстью. Къ баракамъ во время дождей подступаетъ вода, не говоря о томъ, что хлѣбъ мокнетъ отъ дождей, ибо многіе мѣшки ничѣмъ не прикрыты.

Вотъ по истинѣ богатство, грандіозное и обыкновенное, о сохраненіи котораго не особенно заботятся. — Сколько тутъ пудовъ?

— Милліоны, — отвѣчали мнѣ. И везутъ, еще везутъ, а складывать негдѣ!

— Что же не отправляютъ? Вѣдь часть хлѣба несомнѣнно сгніетъ?

— Вагоновъ нѣтъ. Не знаемъ, что будутъ дѣлать, когда новое зерно двинется, — отвѣчали мнѣ.

А мы говоримъ о бѣдности Россіи, о неурожаяхъ, когда ставропольскія и кубанскія степи могутъ прокормить чуть не всю Россію, да еще съ остаткомъ!..

Когда подавали лошадей, я бросилъ взглядъ на маленькую станцію Незлобную. Хлѣбныхъ сараевъ не было видно, они прятались въ низинѣ (не правда ли умно?), а вокругъ станціи — множество всевозможнаго ранга построекъ, среди которыхъ немалое число трактировъ и другихъ веселыхъ заведеній.

— Что это — станица?

— Нѣтъ, станица четыре версты отъ станціи, а это такъ — трактиры, постоялые дворы, хаты!..

— Людей, живущихъ «при хлѣбѣ»?

— Да, именно этакихъ людей… .

Нашъ путь былъ въ городу Георгіевску, расположенному отъ станціи въ пяти верстахъ; дорога ровная, широкая, какъ вообще степныя дороги. Въ самомъ дѣлѣ степь на все положила свой широкій, вольный отпечатокъ: широка дорога и широки улицы въ селеніяхъ, просторны дворы и нетѣсно въ помѣщеніяхъ, — на всемъ отражается характеръ степной шири и простора, нѣтъ смысла жаться, съуживаться, когда сливается съ горизонтомъ далекая, многоземельная степь!

Георгіевскъ, Терской области, — городъ сравнительно небольшой, но довольно аккуратный, словно построенный по предварительному плану. Прямыя, широкія улицы, обсаженныя около троттуаровъ бѣлыми акаціями; небольшіе, все одноэтажные домики въ садочкахъ, большею частью покрашенные свѣтло-голубой краской, производятъ радостное, веселое впечатлѣніе, особенно въ солнечный день. На огромной по пространству базарной площади — красивое, въ готическомъ стилѣ, зданіе городской думы и полиціи. Улицы немощеныя, и грязь послѣ дождей невылазная. Городъ живетъ зерномъ, и почти каждый обыватель Георгіевска прикосновененъ къ урожаю.

Впрочемъ, спеціальная промышленность производства всякаго рода повозокъ и экипажей процвѣтаетъ въ городѣ, гдѣ на каждой улицѣ раздается стукъ молотка о желѣзо и высится въ воротахъ вывѣска съ указаніемъ фирмы заведенія, или же, что проще, выставленъ готовый экипажъ прямо на улицѣ, близъ самыхъ воротъ мастерской. Есть въ городѣ хорошіе магазины. Вообще, Георгіевскъ производитъ впечатлѣніе центра жителей съ достаткомъ. Покосившихся, жалкихъ хатъ, непремѣнную принадлежность нашихъ великорусскихъ уѣздныхъ городовъ, мы не видѣли въ степномъ городѣ.

Выѣхали на дорогу. Вдали виднѣется казачья станица Подгорная.

— Черезъ версты три будетъ мостъ черезъ Куму, — разсказывалъ сектантъ: — этотъ мостъ даетъ огромные доходы казакамъ Подгорной… Можно сказать — золотой мостъ!

— Берутъ за проѣздъ черезъ него? — спросилъ я.

— Да. По три копѣйки съ подводы… Немного, а вы подумайте, сколько въ сутки протянется подводъ, — вѣдь сотни, а то и тысячи… все на Незлобную да въ Георгіевскъ… Посмотрите!..

Дѣйствительно, впереди, сзади насъ съ грузомъ и порожнія тащились повозки, и всѣ — черезъ казачій мостъ!

Скоро и мы подъѣхали къ интересному мосту.

Небольшая рѣка Кума, саженъ пять ширины, и черезъ нее виситъ «живой», деревянный, на легкихъ подпоркахъ мостъ.

— Однако!.. — замѣтилъ я.

— Посмотрите, — продолжалъ мой спутникъ, — берега перекопаны канавами, чтобы вбродъ не проѣхать…

— Да вѣдь это разбойничья засада какая-то! — возмутился я. — по какому праву люди обложены такой данью на большой дорогѣ? Кромѣ того, мостъ безусловно опасный, повидимому гнилой, — онъ такъ трясся при нашемъ проѣздѣ! И квитанціи не видаютъ, никакого контроля!!

— Лѣтъ двадцать-пять я знаю его, — все такой же. А сколько денегъ перебрали! — можно бы изъ золота чистаго построить мостъ! Что говорить, казаки! — съ ними ничего не подѣлаешь!!. Смотрите, трешники не успѣваютъ собирать!.. на однѣ сутки стоимость такого моста оправдается!..

Среди трудового земледѣльческаго люда сѣвернаго Кавказа о казакахъ сложилось нелестное мнѣніе, какъ о лодыряхъ, вся мысль которыхъ направлена, какъ бы прожить и прожить «добре», не утруждая своихъ рукъ работой.

И дѣйствительно, живутъ, хотя не робятъ! Земли сдаютъ въ аренду, а если эксплуатируютъ сами, то нанимаютъ работниковъ… Они — маленькіе помѣщики, пережитокъ стариннаго времени, преданія Запорожской Сѣчи, но только преданія! Старая слава ихъ, какъ рыцарей, сошла на полицейскія обязанности, которыя несомнѣнно служатъ для нихъ подспорьемъ… Прежде всего, казакъ къ труду, къ трудовому человѣку относится съ презрѣніемъ, какъ и ко всякаго рода новшествамъ въ хозяйствѣ. Когда нѣмцы, сектанты и даже православные поселяне обзавелись сѣнокосилками, вѣялками, молотилками, жатвенными машинами, казакъ, твердый въ рутинѣ, продолжаетъ эксплуатировать степь непосредственно руками.

Ясное дѣло, что такой мостъ для казаковъ — находка. Недалеко отъ рѣки — нѣсколько десятинъ жалкаго кустарника, тоже принадлежащаго казацкой станицѣ. Попробуйте остановиться и дать лошадямъ отдохнуть, пустите ихъ въ кусты, гдѣ нѣтъ и травинки — пожалуйте тогда денежки! Кустарникъ казацкій даромъ топтать лошадямъ заказано!

Мы ѣхали впередъ, поминутно сворачивая. Навстрѣчу тянулись по широкой дорогѣ повозки на волахъ, на верблюдахъ и запряженныя лошадьми. Везли зерно, муку, шерсть и рыбу съ береговъ Каспійскаго моря; все это — казацкіе данники! И нѣтъ имъ конца среди необозримой степи! На каждой повозкѣ поперекъ лежатъ деревянныя ясли.

— Для чего? — спрашиваю.

— Для корма въ дорогѣ… Мѣшаютъ мякину съ мукой и поливаютъ водой, — кормъ добрый: тогда скотина можетъ долго терпѣть жажду, что въ безводной степи очень важно!

— Приспособляются крестьяне?

— Ко всему приспособляются, безъ этого нельзя!.. Кому же и приспособляться, какъ не рабочему народу?! Вотъ, напримѣръ, машины нѣмецкія… развѣ по первоначалу онѣ такъ были устроены?! Совсѣмъ нѣтъ. Помню первыя косилки, которыя привезли въ намъ въ степь… Что такое? Косятъ ладно, добре косятъ, да только плотную, высокую траву, а мелочь оставалась; а мелочь эта — самая кормовая для скотины. Ну, мужики и задумались, и нѣмцамъ заказали, какъ надо приспособить машину, чтобы на чистоту скашивать… Нѣмцы, конечно, народъ хитрый, поняли указанія мужицкія, да такъ и сдѣлали, — теперь косилки пошли въ ходъ и поклепа на нихъ никакого, работаютъ словно косцы средственные…

— Гдѣ покупаете машины?

— Въ Ростовѣ больше, заграничныхъ фирмъ!.. Русскаго производства вѣдь нѣтъ… Сначала были машины нѣмецкія, а теперь пошли американскія… Чисто работаютъ, и хлѣбъ чистый…

Теперь мы ѣхали по плодородной ставропольской губерніи. Вскорѣ, верстъ черезъ пять послѣ «знаменитаго» предательскаго моста, кончилась Терская область и, слѣдовательно, владычество казаковъ. Пошли порядки другіе — крестьянскіе, купецкіе, вѣрнѣе — маклацкіе.

Далекая отъ центровъ, живущая на волѣ, сама по себѣ, странно складывалась въ своихъ отношеніяхъ, торговыхъ и экономическихъ, эта богатая, но странная губернія.

Заселеніе губерніи совершалось неправильно; правительство не знало, какую жемчужину имѣетъ оно въ своемъ владѣніи; мѣстная администрація, можетъ быть, и имѣла нѣкоторое о томъ понятіе, но политично умалчивало; кромѣ того, ее и не спрашивали. Бѣглые изъ Россіи, сектанты — вотъ первые элементы, заселившіе черноземныя степи. Энергичный, смѣлый кулакъ явился первымъ піонеромъ и хозяиномъ вольныхъ степей. Послѣднему, разумѣется, покровительствовала мѣстная администрація, а на бѣглыхъ и сектантовъ смотрѣла сквозь пальцы, ибо они, составляя рабочую силу, нужны были капиталисту, производившему на цѣлинѣ широкія распашки, разводившему овецъ и крупную скотину.

Мы знаемъ изъ описаній покойнаго Данилевскаго, какой безумный произволъ царствовалъ въ далекой, почти неизвѣстной губерніи, которая при всемъ томъ еще подвергалась нашествію горцевъ изъ-за Терека и въ которой кочевали тогда не такія, какъ теперь, смирныя трухменскія и караногайскія орды. Вблизи губерніи не проходила желѣзная дорога и пути изъ степей были дальніе, на Ростовъ да къ Каспію. Однимъ словомъ, вольная степь жила своеобразною вольною жизнью; энергичные люди, надѣясь на свои собственныч силы, культивировали — дѣвственную природу степного края.

Еще и въ настоящее время сохранились обычаи и отношенія странные, до сихъ поръ характеризующіе власть и силу кулака.

Напримѣръ, при покупкѣ скупщикомъ у крестьянъ хлѣба, послѣдній принимается пудами, которые по вѣсу должны быть не 40, а 41 фунтъ. Ведется это изстари, и такой вѣсъ практивуется не на одномъ только зернѣ, а и при покупкѣ другого сырого товара.

— Почему же такъ? — спрашиваю а. — Вѣдь это, наконецъ, несправедливо! Подумайте, при покупкѣ десятковъ, сотенъ тысячъ пудовъ, сколько купецъ получитъ дарового хлѣба! Да, наконецъ, такая купля и продажа, въ виду эвсплуататорской односторонности, недопустима нашимъ закономъ, соблюдающимъ правильность мѣры и вѣсовъ!..

— У насъ свои законы, — усмѣхнулся мой спутникъ. — А что касается того, почему такой порядокъ и откуда онъ взялся, я думаю такъ: въ степяхъ хлѣба всегда было вволю, но обмолачивался онъ не такъ чисто, какъ теперь, — не было машинъ, вѣялокъ. Ну, купцы пудъ на 40 пудовъ и накидывали въ виду плохой обработки зерна… Накидывали, да и вводили въ обычаи при всякой торговлѣ… Теперь хлѣбъ чистый, зерно отборное, да и обычай купецкій крѣпкій; купцы у насъ богатые, люди сильные, — съ ними трудно сладить!..

Найдите подобное гдѣ-нибудь въ Россіи, тамъ, гдѣ хлѣбныя губерніи. Нѣтъ, такой богатой природной житницы не найти, и русскій человѣкъ еще не понимаетъ производительной силы степей и вольнаго богатства ставропольской губерніи, которая не изслѣдована и не организована въ земельно-экономическомъ отношеніи. Это — край будущаго, сильный и хлѣбный край!

Скопились на дорогѣ подводы. Кучка людей о чемъ-то гуторитъ, смѣется. У молодого парня — грустное лицо.

— Сколько пудовъ проворонилъ-то? Ишь, восемь!.. Вотъ дома-то достанется… Въ такую жарищу дочиста шерсть повысохла… А ты, парень, не спѣшилъ бы сдавать, а на ночь у рѣчки переночевалъ бы — тогда восемь-то пудовъ въ карманѣ были… Молодъ еще, рано пустили сдавать шерсть… Дома посидѣлъ бы, милый!..

— Это дѣйствительно такъ, — прибавилъ мой спутникъ, когда мы проѣхали обозъ: — опытные люди всегда съ шерстью у рѣчки ночуютъ передъ сдачей: нѣсколько пудовъ навѣрное прибудетъ… И купцы это знаютъ, и не спорятъ, товаръ принимаютъ…

— И все-таки пудъ въ 41 фунтъ?

— Конечно, своего не упустятъ…

Мы въѣзжали въ широкую улицу большого селенья…

II.

Характеръ степныхъ селеній. — Постоялый дворъ. — Федоровка и Воронцовка. — Власть хлѣба-зерна. — Порядки бюрократическіе и патріархальные. — Семейный раздѣлъ.

Селеніе Карамыкъ, среднее по размѣру, организовалось и выросло подъ вліяніемъ степи. Не говоря о широкой улицѣ, служащей продолженіемъ вольной степной дороги, дома въ селеніи отстоятъ другъ отъ друга въ весьма солидномъ разстояніи по причинѣ огромныхъ и содержащихся въ относительной чистотѣ дворовъ. Жилища тоже просторныя, а комнаты характерныя, хотя бы эта кухня, куда мы вошли, поставивъ въ тѣнь лошадей и задавъ имъ кормъ. Кухня и столовая_: вмѣстѣ — длинная, но не узкая комната, свѣтлая, съ чистыми окнами въ одну сторону. Печь и плита содержатся аккуратно. Хозяйки, двѣ сильныя бабы, чисто одѣтыя, только-что вынули свѣже выпеченный хлѣбъ, замѣчательно вкусный и аппетитный на видъ. Надо отдать справедливость ставропольской губерніи: нигдѣ по станціямъ, даже и Кубанской области, и селеніямъ, мнѣ не приходилось ѣсть такого вкуснаго пшеничнаго хлѣба, какъ здѣсь. Дѣйствительно, хлѣбъ, такъ хлѣбъ!

— Сколько стоитъ пудъ такой муки? — спросилъ я у хозяйки.

— Восемьдесятъ копѣекъ. А что, добрый хлѣбъ?..

— Да, хорошій хлѣбъ.

— До васъ солдаты изъ Георгіевска были, тоже хвалили хлѣбъ… Скажите, пожалуйста, зачѣмъ отъ начальства имъ запретъ не кушать пшеничнаго, а печь хлѣба изъ житной муки?.. Такая мука у насъ дороже и хуже, а накося — запретъ: по закону, говорятъ, не полагается!.. Мы вотъ жита не сѣемъ… Зачѣмъ?.. когда пшеница добре родитъ!.. Житной муки у насъ трудно найти, а солдатамъ, вишь, надыть… Чудно, право! — говорила простодушно женщина, вынимая изъ печи жареную картошку.

Я молчалъ и думалъ: въ самомъ дѣлѣ, почему въ царствѣ пшеницы не ѣсть солдатамъ такого чуднаго и дешеваго хлѣба, а непремѣнно потреблять ржаной? Дисциплина что-ли отъ этого пострадаетъ? Да, бюрократія не связана съ жизнью даже въ вопросахъ выгоднаго питанія… Скажите, пожалуйста, какъ можно солдату ѣсть такой великолѣпный хлѣбъ!.. да онъ избалуется окончательно!.. Грустно все это. Недорого мы заплатили за чай, яйца, хлѣбъ и молоко, все продуктъ свѣжій, прекрасный…

— По скольку десятинъ надѣлены здѣсь крестьяне?

— Которые по пятнадцати десятинъ на дворъ, но имѣются и такіе старые поселенцы изъ православныхъ, что получили по тридцати десятинъ.

— Ого!.. Жить можно!..

— Еще бы! — добавилъ мой спутникъ. — Да и какая земля!.. Впередъ!

Мы снова — въ ровной, гладкой, какъ скатерть, степи; только тамъ, гдѣ постепенно огибаетъ равнину рѣка Кума, на правомъ ея берегу высятся горы, а на противоположномъ низменномъ растетъ лѣсъ.

Кума — степная рѣка, и на всемъ ея протяженіи построены селенія, самыя первыя въ степной, безводной губерніи, но и самыя богатыя и населенныя.

Вдали показалась церковь, около нея — лѣсъ.

— Это Федоровка, а рядомъ, черезъ рѣку — Воронцовка! — сказалъ путникъ.

Первое огромное торговое селеніе оффиціально значится Ново-Григорьевка, а второе, еще болѣе богатое — Воронцово-Александровка. Но народъ не признаетъ этихъ «бумажныхъ»' названій и по старинному зоветъ ихъ попросту Федоровкой и Воронцовкой. Если спросить мѣстнаго жителя: какъ мнѣ проѣхать въ Ново-Григорьевку? — то вы можете весьма вѣроятно подучить отрицательный отвѣтъ: «не знаю», а Федоровку всякій покажетъ, не задумываясь.

Не понимаю, зачѣмъ не сохраняютъ народныя названія селеній, а придумываютъ тамъ, въ канцеляріяхъ, на досугѣ, новыя и даже сложныя. Вотъ по истинѣ мало дѣла чиновникамъ!..

Рѣка Кума раздѣляетъ, какъ я говорилъ, эти два селенія, имѣющія свои приходы и управленія. Церковь и большое каменное зданіе семинаріи обращаютъ на себя вниманіе въ Федоровкѣ, которая расположилась чрезвычайно правильно: такихъ невѣроятно широкихъ улицъ я и не видывалъ. Напротивъ, Воронцовка сгруппировалась; одна только базарная площадь напоминаетъ степное приволье. Прекрасные двухъ-этажные дома съ балконами и бельведерами — принадлежность мѣстныхъ богачей-хлѣботорговцевъ. Селеніе Воронцовка напоминаетъ скорѣе уѣздный городъ, но городъ богатый и живой.

На базарной площади лѣсные склады, матеріалъ которыхъ доставляется черкесами-горцами. Отъ площади идутъ торговые ряды, по правдѣ сказать, тѣсные, но чего, чего только нѣтъ въ лавкахъ и большихъ магазинахъ, въ которыхъ работаютъ не меньше полудюжины приказчиковъ. Въ базарные дни толчея здѣсь порядочная. Все можно купить въ этомъ степномъ селеніи, до предметовъ роскоши включительно.

Расположены магазины, сплошь заваленные товарами, по меньшей мѣрѣ странно: вотъ аптекарскій магазинъ рядомъ съ торговлей нефтью. Складъ сосновыхъ досокъ, съ пріятнымъ запахомъ смоли, помѣщается рядомъ съ магазиномъ готоваго платья подъ фирмою «Шикъ» изъ Ростова. Подлѣ — другой такой же, первому конкуррентъ. Желѣзо, мочала, всякій строительный матеріалъ, азіатскія издѣлія, тутъ же и огородныя производства, мѣстное прасковьевское вино, двадцать копѣекъ бутылка, и лимонадъ, смѣшанный съ уксусомъ фирмы Чурилина изъ Ростова, женскія шляпы и перчатки — все можно найти въ селеніи Воронцовка, главный покупатель котораго — мѣстный крестьянинъ-хлѣбопашецъ.

— Сколько, приблизительно, жителей въ Воронцовкѣ? — спросилъ я у мѣстнаго старожила.

— 18.000 человѣкъ.

— Неужели?

— Можетъ быть, теперь и больше! — прибавилъ гордый «воронцовецъ».

Происхожденіе этого огромнаго села относится ко времени крѣпостного права. Первые поселенцы были ссыльные крестьяне воронежской губерніи, впослѣдствіи купившіе землю у князя Воронцова, почему и названіе села Воронцовка. Распорядокъ землевладѣнія общинный, какъ и въ Федоровкѣ, надѣлъ на душу выражается въ семи десятинахъ; въ Воронцовкѣ, кромѣ обыкновенной двухъ-классной школы, имѣется ремесленное училище, церковно-приходская школа и даже бульваръ.

Любопытна исторія насажденія и устройства послѣдняго: бульваръ — дѣло рукъ пьяныхъ обывателей. По постановленію волостного схода было рѣшено, что тѣ крестьяне, которые попадались въ безобразно-пьяномъ и буйномъ состояніи, арестованные предварительно для вытрезвленія, назначались въ наказаніе на общественныя работы по устройству бульвара; такимъ образомъ, въ короткое время и за очень недорогую цѣну въ Воронцовкѣ выросъ тѣнистый бульваръ со скамеечками, — бульваръ, положимъ, узкій, но все-таки украшеніе селенія.

Не мѣшало бы вообще общественнымъ учрежденіямъ «намотать себѣ на усъ» эксплуатацію пьяныхъ, отъ которыхъ получается и польза, и здоровье, вполнѣ гигіеничное вытрезвленіе и отсутствіе срама, ибо что можетъ быть благороднѣе труда, притомъ преслѣдующаго общественныя цѣли?

Имѣется въ богатомъ селеніи и общественное собраніе, которое находится, въ сожалѣнію, въ рукахъ далеко не общественнаго лица — земскаго начальника, авторитетъ котораго не совсѣмъ подходитъ для такого вольнаго занятія.

Подъ вечеръ мы отправились въ лѣтнее помѣщеніе клуба. Прошли черезъ какой-то кустарникъ, шагнули черезъ лужи — и передъ нами открылось барачное помѣщеніе маленькаго буфета и наскоро построенная сцена, на которой гимназисты подъ режиссерствомъ земскаго начальника репетировали какой-то водевиль.

Кругомъ этихъ печальныхъ построекъ сыро и непривѣтливо, темно даже… Стоятъ «живые» столики, одинъ изъ которыхъ мы заняли, потребовавъ бутылку вина. Цѣны буфетныя, что называется, выше среднихъ. Пришелъ земскій начальникъ и внялъ съ насъ по двадцати-пяти копѣекъ за удовольствіе провести время въ сосѣдствѣ съ небольшой, но нельзя сказать, чтобы пріятной лужей; кстати укажу еще на одно распоряженіе мѣстнаго бюрократа.

Почти цѣлый день я былъ свидѣтелемъ, какъ мучились крестьяне, въѣзжавшіе со стороны Федоровки на базаръ. Послѣ моста черезъ Куму до базара построено шоссе, а внизу этого шоссе — никогда не просыхающая на низинѣ грязь. Вотъ по этой-то грязищѣ, надрываясь, одинъ на другимъ тянутъ бѣдныя лошади нагруженныя повозки. Тянутъ, тянутъ и, выбившись изъ силъ, останавливаются. Что дѣлать? Сбѣгается народъ, начинаются крики: «ухъ… но!.. уу!..» — и, наконецъ, возъ выдвигается изъ грязищи.

А наверху, блестя на солнцѣ, словно смѣется надъ этакой потѣхой, новенькое и чистенькое шоссе, замкнутое съ обѣихъ сторонъ солидными перекладинами, чтобы «не пущать».

— Для какой надобности въ самомъ дѣлѣ это шоссе? — спросилъ я въ изумленіи.

— Для губернатора, когда пріѣзжаетъ!.. — отвѣчали мнѣ.

Довольно патріархально!

Впрочемъ, оригинальная патріархальность характеризуетъ это богатое село. На чемъ же зиждется богатство? Исключительно на пшеничномъ зернѣ.

Когда-то необозримыя и сильныя степи занимали своими кочевьями калмыки, а русскіе распахивали да распахивали по соглашенію съ кочевниками, собирали богатѣйшіе урожаи и ссыпали хлѣбъ въ житницы. Тогда желѣзной дороги не было, не было этихъ многочисленныхъ коммиссіонеровъ и разныхъ коммерсантовъ, а попросту были богатые мужики, у которыхъ зерна насчитывалось у одного 20.000, а у другого 25.000 пудовъ, что хозяева хранили и передавали дѣтямъ по наслѣдству. Теперь, конечно, перемѣнились времена; но старинная рутина все-таки осталась, и настоящіе воронцовскіе богатѣи, тѣ самые, которые намъ попадались навстрѣчу на великолѣпныхъ рысакахъ, въ шарабанахъ, обложенныхъ пуховыми подушками, непремѣнно въ ситцевыхъ наволочкахъ, гордятся запасами хлѣба, перешедшими имъ по наслѣдству отъ дѣдовъ, завѣтъ которыхъ понимаютъ наслѣдники такъ: «Что деньги? Это еще не богатство, деньги можно мигомъ прожить, а вотъ хлѣбъ — дѣло другое. Сколько у тебя хлѣба находится? Покажи-ка, мы поглядимъ, какой такой ты богатѣй есть?»

Авторитетъ зерна силенъ и крѣпокъ по сіе время. Въ самомъ дѣлѣ, вся жизнь степи, всѣ ея интересы въ настоящемъ и будущемъ тѣсно сказаны съ полновѣснымъ, золотымъ и блестящимъ зерномъ. Здѣсь, въ этомъ краю, дѣйствительно громадное значеніе имѣетъ урожай!.. Все живетъ и дышитъ этимъ волшебнымъ словомъ. Въ этомъ краю, вмѣсто обыкновеннаго привѣствія при встрѣчѣ, говорятъ: «А какой у васъ урожай?!» Да, здѣсь все дышитъ хлѣбомъ! Сколько народа при этомъ хлѣбѣ состоитъ! Сколько паразитовъ кормятся вокругъ благороднаго зерна!

Самое слово «хлѣбъ» — почетное, первое слово! Уваженіе въ хлѣбу громадное и почетъ ему великій…

Поэтому, человѣку, имѣющему свой постоянный, переходящій по наслѣдству хлѣбъ-зерно, — уваженіе и почетъ въ народѣ и обществѣ. Такого человѣка голосъ на сходѣ имѣетъ рѣшающее значеніе, такому человѣку — первое мѣсто въ церкви, передъ такимъ человѣкомъ серьезные богачи первые «ломаютъ шапки». Боже сохрани, если такой человѣкъ обмѣняетъ свое зерновое богатство на деньги!.. Онъ сразу станетъ въ разрядъ обыкновенныхъ людей, и прощай прежній почетъ, котораго уже не добиться «ослабѣвшему» человѣку.

Таковъ характеръ степного селенія, таковъ народъ, у котораго зерно составляетъ почти культъ поклоненія.

Семьи степняковъ — крѣпкія и тѣломъ, и духомъ, согласіе между членами большое и власть родительская патріархальная.

Разскажу про раздѣлъ сына съ отцомъ-богатѣемъ настоящимъ. Рѣшилъ старикъ отдѣлить сына, задумалъ отецъ дѣло большое, серьезное. Перво-наперво сталъ онъ строить домъ, хозяйственный, по своему родительскому плану, которымъ все предусмотрѣно, предугадано. Не на смѣхъ такое дѣло, и мудреное, и фундаментальное.

Когда домина былъ воздвигнутъ, старикъ принялся ладить обстановку; все было обдумано, все предусмотрѣно до мелочей, до самой ничтожной бездѣлицы. Послѣ этого наступила очередь живого инвентаря: отдѣлилъ старикъ лошадей, воловъ, воровъ и овецъ, всего сколько надо по настоящему, по хозяйскому. Въ закрома насыпалъ пшеницы, овса, ячменя, въ подвалы — капусты, картошки.

Ну, все теперь готово. Домъ — что полная чаша. Пожалуйте!

Наступилъ день выдѣленія сына изъ отцовскаго дома и перехода его на свое собственное хозяйство. Старикъ заказалъ молебенъ и устроилъ въ своемъ домѣ прощальный обѣдъ, на который были приглашены гости и духовенство. Послѣ обѣда всѣ двинулись въ путь. Это было весьма торжественное шествіе. Впереди — съ образами и хоругвями духовенство, за которымъ шли отецъ съ сыномъ, сопровождаемые многочисленнымъ народомъ. Разставанье было трогательное: плавалъ старикъ, рыдалъ сынъ, и народъ, смотря на такую картину, тоже проливалъ слезы.

Не правда ли, стариной вѣетъ отъ такой наивной патріархальности, которой тѣни не осталось въ нашихъ, недалекихъ отъ центровъ, великорусскихъ губерніяхъ?

«Странные нравы!» — думалъ я, гуляя по главной улицѣ села Воронцовки, по ея городскимъ троттуарамъ, засаженнымъ бѣлыми акаціями. Уютные, красивой постройки, съ крылечками, домики щеголяли своимъ изяществомъ, а изъ ихъ открытыхъ оконъ неслись звуки піанино, и не казалось мнѣ, что прогулку я совершаю въ простой русской деревнѣ, когда передо мной была культура и блестящій югъ съ его синимъ сводомъ неба. На поворотѣ въ какой-то переулокъ неожиданно открылась степь, гдѣ подъ самымъ горизонтомъ спускается почти багровый шаръ заходящаго солнца. Было тихо, въ воздухѣ не шелохнуло.

III.

Былое. — Прасковьевка. — Святой-Крестъ. — Необходимость и своевременность введенія земства.

До цѣли моего путешествія оставалось болѣе шестидесяти верстъ, но такое разстояніе въ степяхъ считается близкимъ и совершается въ одинъ перегонъ. Въ самомъ дѣлѣ, дороги степныя, ровныя, и если не дождь, то нетрудныя, лошади сильныя, добрыя, а экипажи удобные. Повозки здѣсь работаются на нѣмецкій ладъ, преслѣдующій правильность хода. Мѣстный экипажъ — «точанка» — это на рессорахъ четырехмѣстный (считая и кучера) легкій фаэтонъ, но только безъ верха. Опять мы въ пути. Опять — степь необозримая, далекая равнина! Вдали видны постройки селеній, ихъ бѣлыя хаты ярко блещутъ на солнцѣ.

— Вотъ селеніе Маслово, по фамиліи стараго владѣльца. Давно это было, — разсказывалъ спутникъ, — при крѣпостномъ еще правѣ. Строгій былъ помѣщикъ, а крестьянъ-рабовъ — не мало, цѣлыхъ пятьсотъ душъ. Ну, вольная ли степь виновата, или дѣйствительно довелъ до невозможности строгій баринъ, но въ одинъ несчастный день забастовали всѣ крестьяне и работать на помѣщика отказались… Сейчасъ Масловъ — по начальству: такъ, молъ, и такъ — бунтъ! Ну, прислали на усмиреніе терскихъ казаковъ, — недалеко вѣдь Терская область. А надо вамъ сказать, что у Маслова была собственная пушка, на всякій, вѣроятно, случай. Съ казаками пожаловалъ губернаторъ, но не могъ усмирить бунта. Не хотимъ, да не хотимъ работать на помѣщика. Хотѣли-было начать порку, да не даются, гуртомъ другъ друга держатся, а въ рукахъ у всѣхъ здоровенные дрючки. Тогда придумали зарядить эту самую пушку и объявить бунтовщикамъ: если не смирятся, то будутъ въ нихъ стрѣлять… Тогда народъ всей своей громадой двинулся къ церкви, ища защиты у Бога. Но нѣтъ, строго въ то время было начальство и никакого самаго малаго неповиновенія мужикамъ не позволяло. Не помогъ и храмъ Божій, около котораго пролилась христіанская кровь… Раздался, значитъ, приказъ: «стрѣляй!» — и пушка грянула, и народъ, убитый и раненый, попадалъ на землю, а которые невредимые — въ страхѣ разбѣжались, и бунтъ покончился. Послѣ этого, Маслова въ Петербургъ вызвали, и онъ въ дорогѣ померъ. Наслѣдовалъ сынъ и скоро проигралъ все имѣніе въ карты. Теперь земля принадлежитъ другому, К., и все-таки мужики и по сіе время бѣдствуютъ, — ужъ, вѣрно, такое несчастное это мѣсто!

Подъ вліяніемъ такого небольшого, но мрачнаго эпизода мы долго молчали. Глядя впередъ, въ сѣрую даль дороги, я думалъ: «Въ самомъ дѣлѣ, сколько тяжкихъ драмъ разыгрывалось когда-то въ степяхъ, на которыхъ селили въ наказаніе крѣпостныхъ изъ Россіи и куда стремились бѣглые изъ Новороссіи. Подумайте, два такіе близкіе другъ къ другу элемента не мало давали изъ своей среди людей протеста, которыхъ воспитывала степь и не въ традиціяхъ крѣпостного права, а въ условіяхъ вольной волюшки, которой пути не заказаны».

Послѣдній элементъ мало-по-малу выдыхалъ изъ себя настоящихъ колонизаторовъ дикихъ степей, тѣхъ хлѣборобовъ, которые и теперь еще держатъ дѣдовскіе завѣты и не ломаютъ традицій вольнаго хлѣбнаго человѣка. Безусловно вдали отъ административной бюрократической политики, на просторѣ степей, среди дикихъ инородцевъ, самостоятельно выростала и зрѣла народная мысль, и Россія со своимъ крѣпостнымъ правомъ казалась вольнымъ степнякамъ громадной тюрьмой безъ свѣта и воздуха… Къ этому времени, къ первому въ умственной жизни народа, относится быстрое распространеніе сектантства въ далекихъ степяхъ сѣвернаго Кавказа.

Мы ѣхали. Разговоръ не клеился…

Солнце жгло безпощадно. Хотя трудно лошадямъ въ такой полуденный зной, но бѣжитъ ровно черкесская вороная пара. Клонитъ ко сну, хочется скорѣй доѣхать до остановки.

— Далеко ли еще?

— Верстъ пятнадцать, не больше… Вотъ Орловка показалась, а на этой деревней и Прасковьевка!… Теперь скоро!..

Въ этомъ уголку Кума дѣлаетъ поворотъ-дугу, и цѣлыхъ три селенія и городъ сгруппировались въ одномъ мѣстѣ при населеніи около сорока тысячъ душъ. Городъ носитъ названіе Святого-Креста; отъ Прасковьевки, въ которой тринадцать тысячъ душъ населенія, отдѣляется Кумой.

Проѣхали Орловку и показалась церковь и постройки Прасковьевки, тѣ, которыя расположены по возвышенности.

Отъ рѣчки ли, отъ приближенія ли вечера, но потянуло прохладой, и мы почти незамѣтно доѣхали до огромной площадки на которой большое съ трубой зданіе монопольнаго водочнаго завода сразу обращаетъ на себя вниманіе. Мы остановились неподалеку отъ завода на постояломъ, очень чистомъ дворѣ съ уютными и просторными комнатами, содержимыми сектантомъ.

Насъ ожидали нѣкоторыя новости.

— Сегодня у насъ въ Прасковьевкѣ — разсказывалъ хозяинъ — былъ судъ у земскаго и бунтъ…

— Какой бунтъ?! — удивился я, совсѣмъ позабывъ о разсказѣ про безпорядки въ патріархальной и хлѣбной губерніи.

— Да дѣло такое вышло… На хуторѣ у баптистовъ поселился посторонній человѣкъ изъ православныхъ и началъ потихоньку торговать водкой, что старикамъ особенно не понравилось… Возникли между обществомъ и этимъ человѣкомъ несогласія, недовольство. А человѣкъ этотъ сошелся съ бывшимъ стражникомъ, котораго на самоуправство, по жалобѣ баптистовъ, уволили отъ службы и который тоже стадъ торговать виномъ въ сосѣднемъ селеніи. Вотъ эти два человѣка обмозговали дѣло, — цѣлый, значитъ, процессъ. Подалъ тотъ, поселившійся на хуторѣ, человѣкъ жалобу земскому начальнику о потравѣ въ сентябрѣ мѣсяцѣ прошлаго года у него льна въ полѣ и указалъ на шестьдесятъ домохозяевъ, съ которыхъ взыскивалъ восемьсотъ рублей. Земскій всѣхъ и вызвалъ повѣстками за сорокъ верстъ разстоянія судиться о потравѣ льна въ сентябрѣ мѣсяцѣ… Подумайте, развѣ въ такое время можетъ быть въ полѣ ленъ?!.. Ну, по повѣсткамъ пріѣхали на судъ по такому невѣроятному дѣлу. Сталъ судить земскій начальникъ… «Ваше благородіе, — говорятъ ему, — какой можетъ быть ленъ въ полѣ въ сентябрѣ?.. подумайте!» А тотъ въ отвѣтъ говоритъ: «Молчать!.. не мѣшайте мнѣ. Буду судить васъ каждаго въ отдѣльности!» Онъ, видите ли, сообразилъ, что искъ въ восемьсотъ рублей его разбирательству не подлежитъ, и значитъ — по отдѣльности… Ну, а баптисты не пожелали, и всѣ, въ одинъ голосъ, требовали, чтобы судить вмѣстѣ, такъ какъ скотъ общественный, и все общество желаетъ быть въ отвѣтѣ, а не каждый въ отдѣльности… Ну, вотъ и бунтъ!..

— Довольно странный! — прибавилъ я.

— Снялъ земскій тогда цѣпь, — продолжалъ разсказчикъ, — и послалъ за полиціей. Пріѣхалъ исправникъ съ полицейскими. Сектанты всѣ на дворѣ, и земскій начальникъ тамъ, только безъ судейской цѣпи… Шумъ идетъ, пререканія, бунтъ этотъ самый… Сталъ исправникъ разбирать, въ чемъ тутъ дѣло, а исправникъ у насъ — хорошій господинъ… Ну, сразу и понялъ, и спрашиваетъ этого самаго Смирнова: «Какой такой у тебя ленъ былъ въ полѣ въ сентябрѣ?!» Тотъ и не знаетъ, какъ ему быть, что отвѣчать, указываетъ на своего свидѣтеля, на бывшаго стражника, который, увидавъ исправника, успѣлъ «сховаться»… «Знаешь что, — говоритъ исправникъ, — не съ нихъ, а съ тебя надо взыскать за то, что ты людей даромъ за сорокъ верстъ таскаешь, отъ работы отвлекаешь!..» Тогда Смирновъ проситъ уже дать ему десять рублей, онъ покончитъ миромъ. Конечно, не дали. Просилъ только пять, потомъ — три рубля. Не дали ни копѣйки. Такъ и кончился этотъ бунтъ, и вотъ недавно всѣ баптисты разъѣхались по домамъ… Часа за два бы, если бы пріѣхали, всѣхъ застали!.. А исправникъ у насъ человѣкъ справедливый, даромъ никого не обидитъ! — заключилъ хозяинъ постоялаго двора, приглашая насъ къ столу закусить и выпить чаю.

Весь вечеръ я посвятилъ знакомству съ извѣстнымъ и популярнымъ по своему винодѣлію селеніемъ Прасковьевка. Въ самомъ дѣлѣ, еще давно и въ дальнихъ отсюда мѣстахъ я слыхалъ отъ народа такія фразы: «Вотъ прасковьевское вино, то — доброе винцо и недорогое!» Знаютъ это вино не только въ Терской и Кубанской области, но даже на Черноморскомъ побережьѣ. Послѣ я скажу о достоинствѣ прасковьевскаго вина вообще, хотя я уже попробовалъ мускатнаго. Ничего! и недорого, всего двадцать копѣекъ бутылка.

Нѣсколько странное впечатлѣніе производитъ Прасковьевское селеніе, не такое, во всякомъ случаѣ, какъ Воронцовка. Не уступая послѣднему по обширности площади, занимаемой постройками и широкими улицами, Прасковьевка уступаетъ въ богатствѣ: здѣсь нѣтъ такихъ торговыхъ рядовъ и нѣтъ затѣйныхъ по архитектурѣ зданій, а къ рѣкѣ и переулкамъ преобладаютъ бѣдныя и даже жалкія хаты жителей-винодѣловъ, особенно внизу, къ рѣчкѣ, гдѣ находится культура винограда.

Населеніе — православное, но среди нихъ живетъ немало сектантовъ, къ которымъ отношеніе мѣстныхъ жителей благопріятное, вслѣдствіе основательнаго знакомства съ сосѣдними хуторами баптистовъ.

Бесѣдуя съ мѣстнымъ жителемъ, по ремеслу шорникомъ, я завелъ нарочно рѣчь о баптистахъ по поводу бунта ихъ у земскаго начальника.

— Народъ работящій, тихій народъ, — говорилъ онъ съ убѣжденіемъ: — нѣтъ у нихъ ни пьянства, ни такихъ несогласій, какъ у насъ, православныхъ, — они сочувствуютъ человѣчеству.

— Какъ такъ сочувствуютъ?!.. — удивился я.

— Не деньги у нихъ главное, не горы хлѣба, не бочки полныя вина, а сочувствіе, значитъ, для жизни обрѣтается, — говорилъ наивный человѣкъ, доказывая свою мысль фактическими данными. — Въ прошломъ году вовремя уборки хлѣба появилась у насъ цѣлая семья, да еще больная, по проходному свидѣтельству… Ну, что же? собрали гроши у православныхъ… Какъ быть? какъ ѣхать дальше?! пѣшкомъ не можно, надо подводу… Долженъ я тебѣ сказать, что мужъ и жена — люди образованные, двое дѣтишекъ махонькихъ при нихъ… Знамо дѣло, жалко людей при несчастьи!!.. Кто-то имъ посовѣтовалъ на хутора въ баптистамъ… И что же? тѣ дали ссыльному повозку, мѣшки и сказали: «ступай по хлѣбъ»… Что вы думаете, — вѣдь набралъ пудовъ семьдесятъ, продалъ здѣсь въ лавкѣ, да и поѣхали дальше… Вѣдь какъ люди благодарили-то!..

Изъ дальнѣйшихъ разспросовъ у старожиловъ и справокъ у мѣстной администраціи я узналъ, что населеніе Прасковьевки, надѣльное съ иногородними, доходитъ до почтенной цифры 13.500 душъ, а земли въ общинномъ владѣніи прасковьевцевъ — 64.800 десятинъ, земли прекрасной, идущей частью широкой балкой до степныхъ кочевыхъ земель караногайцевъ.

Но главное основное занятіе жителей — не хлѣбопашество, а винодѣліе. Прасковьевцы много надѣльной земли сдаютъ въ аренду. Кустарный промыселъ винодѣлія, дѣйствительно, имѣетъ размѣры солидные: среднимъ числомъ, въ годъ получается до 1.000.000 ведеръ, причемъ вино продается отъ 50 в. до 1 р. ведро; старыя, выдержанныя вина, конечно, дороже.

Винодѣліе въ Прасковьевкѣ существуетъ давно. Мнѣ показалось страннымъ, почему въ степномъ хлѣбномъ краю русскими заложены виноградники?.. Кто былъ иниціаторомъ такого диковиннаго дѣла среди хлѣборобовъ? Но на такіе вопросы отвѣта я не получалъ, и если бы не случай былъ мнѣ встрѣтиться съ древними старожилами — такъ бы я и не узналъ о первыхъ степныхъ винодѣлахъ. Это были духоборы, поселенные сначала сюда, а затѣмъ переведенные въ Закавказье, тѣ духоборы, которые въ настоящее время переселились въ Америку.

Не знаю, они ли стали садить виноградъ около самой рѣки Кумы, или уже это выдумка православныхъ, но культура винограда въ Прасковьевкѣ, какъ и въ Святомъ-Крестѣ, гдѣ вина производится 500.000 ведеръ, — въ высшей степени странная, культура поливная, какъ капуста.

Я осматривалъ эти виноградники, лозы которыхъ тянулись къ небу, виноградники, по серединѣ кустовъ которыхъ вырыты канавки для поливки. Какіе сорта этихъ удивительныхъ виноградниковъ — я не знаю, но вино изъ наливныхъ лозъ выходитъ сладкое и весьма слабое, не превышающее въ молодости 6® содержанія спирта. Повидимому, такая сладость, доходящая до приторности, и нравится простому народу, если въ тому же принять во вниманіе доступность вина по его стоимости — четыре, пять копѣекъ одна бутылка.

Кромѣ того, при разливѣ Кумы, виноградники заливаются, какъ и вся низина; склоны къ рѣкѣ, какъ отъ Прасковьевки, такъ и отъ Святого-Креста, гдѣ виноградники, главнымъ образомъ, принадлежащіе армянамъ, находятся въ такомъ же положеніи. Прибавлю къ этому, что Святой-Крестъ — городъ, наполовину населенный армянами; этотъ городъ — сравнительно съ селомъ Прасковьевкой — бѣдный, производящій не въ пользу свою впечатлѣніе.

Теперь нѣсколько словъ о дорогѣ между Прасковьевкой и Святымъ-Крестомъ, дороги не менѣе пяти верстъ, но, Боже, какой дороги!! Мнѣ, которому въ своей жизни пришлось исколесить по осеннему, дождливому времени проселочные пути православной Россіи, лѣсныхъ и болотистыхъ ея мѣстъ, мнѣ пришлось дивиться тому, что било передъ моими глазами во время переѣзда изъ Прасковьевки въ Святой-Крестъ лѣтомъ 5-го іюня 1905 г., когда не было дождей…

Положительно, ужасъ, а не дорога, несмотря на то, что по сторонамъ вродѣ малыхъ тополей возвышались виноградники. Двѣ сильныя лошади съ великимъ трудомъ тащили насъ троихъ въ легкой точанкѣ. Подумайте, что это — большая дорога, соединяющая два торговыхъ населенныхъ пункта, кромѣ другихъ селеній, изъ которыхъ пріѣзжаютъ съ продуктами на базаръ въ Прасковьевку и въ Святой Крестъ. Да, дорога… Я скажу и совершенно искренно, что это не дорога, а преступленіе. Именно, преступленіе!.. Когда мы ѣхали, колыхаясь, какъ во время качки на морѣ, когда мы завязали въ густой толщѣ грязи, когда мы переѣзжали дьявольскую дорогу изъ стороны въ сторону, я думалъ и не понималъ, какъ могутъ здѣсь проѣхать повозки съ грузомъ, я думалъ, какая должна быть желѣзная сила лошадей, могущая вытянуть изъ могучаго черноземнаго клея нѣсколько десятковъ пудовъ!?

Наконецъ, я понялъ, когда увидалъ первый трупъ лошади на дорогѣ; спустя нѣсколько саженъ, встрѣтился другой, повидимому еще свѣжій… О, Боже!

— Это что! — сказали спутники: — вотъ когда бываетъ базарный день, то павшихъ лошадей можно считать дюжинами… Прямо сердце перевертывается смотрѣть тогда, что здѣсь творится!!..

Вотъ она, матушка Россія! Вотъ оно, позорное русское равнодушіе и — извините меня — глупость… На какіе-нибудь 20—30 рублей крестьянинъ везетъ на ярмарку товара, рискуя лошадью, которая стоитъ 50—60 рублей… Или русское «авось» играетъ здѣсь роль?.. Что же вы, господа земскіе начальники, смотрите? или занимаетесь вопросомъ о цвѣтеніи льна зимой?!..

— Какъ же такую дорогу можно допускать? — спросилъ я мѣстнаго исправника.

— Что же мнѣ дѣлать, когда земскій начальникъ заявляетъ твердо и неуклонно, что дорога въ его завѣдываніи, и онъ знаетъ, что дѣлать!!

Святой-Крестъ производитъ худшее впечатлѣніе, нежели Прасковьевка. Съ перваго взгляда ясно, что городъ — бѣдное село; это доказываютъ и постройки, и какое-то уныніе, царящее по широкимъ улицамъ города, и отсутствіе каменныхъ и приличныхъ зданій, которыя сплошь попадаются въ Прасковьевкѣ.

Между прочимъ, мнѣ объяснили, что городъ Святой-Крестъ въ прежнее время подвергался нападенію горцевъ, которые вырѣзывали довольно основательно мѣстныхъ жителей. Вообще, болѣе отдаленное прошлое Креста — еще мрачнѣе и печальнѣе. Когда-то, во время татарскаго владычества надъ Россіей, здѣсь находилось становище татарскаго хана и здѣсь же мученическою смертью погибъ Михаилъ, князь тверской.

Въ самомъ дѣлѣ, внизу, близъ береговъ р. Кумы, вся мѣстность изрыта ямами и всевозможными колдобинами, въ которыхъ и по сіе время жители находятъ много жженаго кирпича, а также изрѣдка плиты, даже мраморныя, съ татарскими надписями и украшеніями.

— Откуда здѣсь появились армяне! — спросилъ я.

— Изъ Моздока больше… Тамъ ихъ черкесы очень не жалуютъ, а здѣсь имъ безопаснѣе!..

Съ края города начинались монастырскія постройки; нѣкоторыя изъ нихъ заново возводились, а другія, въ томъ числѣ и церковь, были далеко не новыя.

Мы отправились въ монастырь. Виноградникъ и небольшой фруктовый садъ свидѣтельствовали о нѣкоторой хозяйственности братіи.

— У нихъ, у монаховъ, въ степи хуторъ при 1.200 десятинахъ хорошей земли… Хлѣба въ монастырѣ много… Живутъ богато!

Мы вошли во дворъ, гдѣ встрѣтили очень любезнаго игумена, пригласившаго насъ въ свое помѣщеніе; почтенный отецъ предложилъ мнѣ попробовать монастырскаго вина. Очень оригинальное, но все-таки сладковатое винцо, нельзя сказать, чтобы слабое.

— Сколько у васъ десятинъ виноградника?

— Двѣ съ половиной, — отвѣчалъ настоятель. — Да вотъ бѣда, не знаемъ, куда дѣваться съ виномъ, все ищемъ сбыта. Вотъ въ Москву бы хорошо отправлять…

Я пожелалъ успѣха, прибавивъ, что жителей нашихъ большихъ сѣверныхъ центровъ торговцы, рѣшительно ничего не понимающіе въ виноградныхъ винахъ, пріучили къ фальсификаціи, что крайне вредно отражается на производствѣ и особенно сбытѣ отечественныхъ, дѣйствительно превосходныхъ винъ.

— Поддѣлываютъ стало быть!.. А мы съ настоящимъ винограднымъ сокомъ сидимъ и не знаемъ, куда дѣть!..

— Еще какъ поддѣлываютъ! — заключилъ я: — по статистикѣ въ Москву привозится вина, положимъ, столько-то милліоновъ ведеръ, а выпускается изъ Москвы втрое больше.

— Какъ же такъ?!..

— Виноградниковъ въ Москвѣ нѣтъ, но воды нельзя сказать, чтобы было мало… Скажите, пожалуйста, отецъ игуменъ, этотъ храмъ построенъ въ память Михаила Тверского?

— Нѣтъ, храмъ въ честь Спаса Преображенія, а обитель — во имя св. Воскресенія… Но вотъ часовня, которую вы, кажется, видѣли, построена во имя Михаила, князя Тверского, замученнаго въ Ордѣ.

— Вотъ дороги у васъ плохи, — сказалъ я, прощаясь.

— Что говорить, бѣдовыя дороги, когда и не проѣхать…

— Что вы думаете о земствѣ?

— Дѣло доброе, надо что-нибудь дѣлать!.. Дороги осенью и зимой — истинное мученіе и для людей, и для скотины, особенно же для послѣдней… Иной разъ нужно въ Прасковьевку, а не проѣдешь… никакъ… чистое несчастье!!!

Однимъ словомъ, дороги не могутъ соотвѣтствовать несомнѣнному богатству ставропольской губерніи; это — дороги не для края, который носитъ уже несомнѣнные признаки культурности, а дороги для дикихъ кочевниковъ, да и то — съ грѣхомъ пополамъ…

Земство — это единственное средство вывести губернію изъ того ужаснаго положенія, въ которомъ она находится не только по отношенію къ путямъ сообщенія, но и по нуждамъ образованія и врачебной помощи, принимая во вниманіе, что одинъ участковый врачъ — на 65.000 человѣкъ, разбросанныхъ на огромной площади.

Да, земство!.. Введеніе этого земства нельзя откладывать, и нечего объ этомъ спорить, — достаточно самаго яраго противника самоуправленія провезти по дорогѣ изъ Прасковьевки въ Святой-Крестъ, или обратно, и я увѣренъ, что онъ тотчасъ согласится, когда воочію увидитъ этотъ истинный ужасъ.

— Земство — единственный выходъ изъ того положенія, въ которомъ при всемъ богатствѣ находится и земледѣліе, и скотоводство, и вообще хозяйство, которое не можетъ развиваться при отсутствіи сносныхъ путей сообщенія, — говорилъ исправникъ.

То же говорили и другіе, указывая на солидные убытки отъ бездорожья и разлива Кумы:

— Мы не боимся земскаго обложенія, мы достаточно богаты, чтобы содержать земство, которое при десятинномъ серьезномъ обложеніи дастъ намъ огромную выгоду, если построитъ пути сообщенія; мы не говоримъ о другихъ нуждахъ края: дороги, это — первое, что нужно и купцу, и крестьянину, да и, наконецъ, всякому, до низшаго администратора включительно. Въ земствѣ мы видимъ свое будущее, и это будущее улыбается намъ доброй улыбкой. Мы увѣрены, что наше земство въ своемъ распоряженіи будетъ имѣть такія средства, которымъ позавидуютъ другія земскія губерніи…

И еще много говорили мнѣ мѣстные люди по вопросу о необходимости скорѣйшаго введенія земства, которое, по ихъ мнѣнію, изъ многихъ вопросовъ должно рѣшить старый вопросъ о правахъ и культурномъ устройствѣ кочевыхъ народовъ, хотя и немногочисленныхъ въ губерніи, но тѣмъ не менѣе занимающихъ огромныя площади земель, вполнѣ могущихъ идти подъ культуру. Однимъ словомъ, жизнь — лучшій учитель и совѣтчикъ, а если къ этой жизни присмотрѣться въ ставропольской губерніи, то задачи ея и ихъ разрѣшеніе — безусловно земское мѣстное самоуправленіе, причемъ довольно сказать въ заключеніе, что такія задачи благородны и исполненіе ихъ не только возможно, но необходимо для благоденствія и совершенствованія богатаго и сильнаго природою края!

IV.

У баптистовъ.

Изъ Святого-Креста, минуя ямы и колдобины, мы спустились снова къ берегамъ Кумы, но уже съ другой стороны. Мостъ, который мы проѣхали, представлялъ собою форменную насмѣшку надъ подобнымъ сооруженіемъ. При переѣздѣ по такой прелести, нашъ экипажъ затрясся особенною дрожью, причемъ подъ колесами послышалось жалобное всхлипыванье. Но — впередъ!.. съ моста въ мрачную лужу, затѣмъ въ гору, и мы снова въ степи. Слава Богу, Кума осталась за нами, вмѣстѣ съ ея чувствительными мостами и дорогами, усѣянными трупами животныхъ.

Теперь мы ѣхали среди полей пшеницы, ячменя, кое-гдѣ виднѣлись небольшіе баштаны арбузовъ и дынь.

— Далеко-ли до хутора баптистовъ?

— Верстъ сорокъ… впрочемъ и того не будетъ… Часа черезъ три съ половиной, навѣрное, пріѣдемъ.

Чѣмъ дальше мы углублялись въ степь, тѣмъ впечатлѣніе было безотраднѣе, — сѣрый колоритъ принималъ однообразный характеръ. На горизонтѣ и по дорогѣ, ни жилья, ни постройки. Хлѣба совсѣмъ не такіе, какіе мы встрѣчали раньше: на короткихъ и рѣдкихъ стебляхъ качались слабые колосья пшеницы, видъ которыхъ не радовалъ взора.

— Не особенный здѣсь урожай, — замѣтилъ я. — Почему? Земля, вѣрно, хуже…

— Нѣтъ, дождей въ этой сторонѣ не было. Весной было любо глядѣть на всходы, а теперь одна жалость!.. Вотъ начинаются трухменскія степи… Вотъ участокъ № 10, а за нимъ № 11, на которомъ нашъ хуторъ…

— Участки сдаются въ аренду самими трухменами?..

— Въ томъ-то и дѣло, что нѣтъ… Участки сдаются съ торговъ, а то и безъ нихъ, православнымъ, которые по возвышенной цѣнѣ, конечно, сдаютъ ихъ сектантамъ… Участокъ № 11 сдается баптистамъ Томузлукскимъ обществомъ, сдается только на годъ, а затѣмъ, какъ случится… Тяжелое житье субъ-арендаторамъ — это пытка какая-то… Подумайте, жить въ постоянномъ страхѣ быть выгнанными съ мѣста, гдѣ столько годовъ хозяйствовали; какія затраты, постройки, колодцы…

Все это мой спутникъ-баптистъ говорилъ печальнымъ голосомъ, какъ бы раздумывая и не понимая, о прошломъ, трудномъ, даже тяжкомъ времени.

— Ну, какъ-нибудь устроитесь…

— Не вѣрится что-то… Сколько на Кавказѣ земель, — продолжалъ онъ, — земель, которыми владѣютъ въ истинномъ смыслѣ разбойники, которымъ человѣка убить все равно, что мнѣ въ степи косой махнуть, — и живутъ, а намъ нѣтъ ничего… за что-же?!..

«Дѣйствительно, нѣтъ надежды и нѣтъ радости», — думалъ я, смотря въ даль степи, которая мнѣ казалась теперь еще сырѣе, еще безотраднѣе. Эхъ, матушка, вольная степь, степь кормилица, много тяжкихъ вздоховъ, много думъ пронеслось надъ твоей богатырской грудью, и не мало слезъ пролилось тамъ, гдѣ теперь вѣтеръ качаетъ тѣ цвѣтики синіе, что къ колосьямъ нагибаются, шепча будто мысли тайныя… Размечи, развѣй, вѣтеръ буйный, вздохи степные и страданія, пронеся скорѣй тучу черную, грозовую и поставь солнце яркое, радостное, высоко на свѣтломъ небѣ!.. Пусть всѣмъ будетъ свѣтло и радостно!

— Вотъ поднимемся въ эту гору, и хуторъ будетъ виденъ… Немного осталось теперь…

Вечерѣло… Спадалъ томительный жаръ дня; сухой, даже жгучій вѣтеръ улегся, и по степи ложились едва замѣтныя тѣни. Хотѣлось отдыха, покоя, и было — почему-то — грустно и такъ сиротливо на трухменской землѣ кочевыхъ народовъ.

Поднялись — и внизу въ небольшой балкѣ на сѣромъ фонѣ степи показались сѣрыя изъ самана постройки хутора баптистовъ, извѣстнаго подъ названіемъ «Буйвола». Сѣро, нѣтъ зелени, ни садочковъ, только около одной хаты торчатъ два небольшихъ деревца. Что-то казенное, монотонное, представлялъ собою хуторъ.

— Отчего нѣтъ деревьевъ?.. Развѣ не растутъ въ вашей степи?

— Какъ не растутъ?!.. — отвѣчалъ баптистъ: — превосходно принимаются даже фруктовыя деревья… Вонъ, видите два дерева акацій, еще молодыя, а ростъ добрый!.. Не растутъ, потому что не позволяетъ начальство… Хуторяне посадятъ, а начальство пріѣдетъ и прикажетъ вырвать съ корнями. Не знаю, какъ эти акаціи уцѣлѣли!.. Будь деревья фруктовыя, навѣрное, были бы уничтожены…

«Что же это такое?» — думалъ я. — «Варварство грубое, средневѣковое!?»

Дворовъ сто расположились кучно, хотя улицы широкія, дворы не особенно малые, но не такіе, какъ въ постоянныхъ селеніяхъ, окружены невысокими загородями изъ соломы, рѣдко изъ самана. Тѣмъ не менѣе все хозяйственно, аккуратно, а если принять во вниманіе, что всѣ эти владѣнія годовые, и субъ-арендаторы всегда могутъ быть удалены съ правомъ оставить всѣ постройки и колодцы въ пользу арендаторовъ, то при такихъ жестокихъ условіяхъ хуторское хозяйство баптистовъ превосходно. Невольно напрашивается вопросъ: если бы это была ихъ собственная земля или въ крайнемъ случаѣ въ долгосрочной арендѣ, то что бы здѣсь было?!.. Я увѣренъ, что и впечатлѣніе было бы иное… Здѣсь, навѣрное, разрослись бы фруктовые сады, среди которыхъ были бы не такія наспѣхъ построенныя хаты, а цѣлые домики, просторные, удобные, не куцыя загороди окружали бы дворы, а настоящіе, крѣпкіе заборы… Да, на этомъ угрюмомъ сѣромъ мѣстѣ расцвѣла бы жизнь, выросла бы богатѣйшая трудовая колонія!.. Развѣ не добро бы то было, и для народа, и для государства?!..

Когда мы уже выѣхали на хуторъ, мое вниманіе обратила на себя большая постройка, похожая на сарай, сплошь покрытая брезентами.

— Это наше общественное собраніе, — пояснилъ баптистъ. — Завтра соберется народъ въ день Святого Духа и васъ пригласятъ. Ну, вотъ и моя хата, — прибавилъ онъ, когда мы въѣзжали на чистый и просторный дворъ съ порядочнымъ базомъ для скота, окруженнымъ довольно высокой стѣной изъ соломы. Не прошло и пяти минутъ, какъ началъ собираться народъ: всѣмъ интересно было посмотрѣть на своего повѣреннаго. Людей въ маленькой комнатѣ хаты было полно, стояли во дворѣ — такому многолюдству, конечно, помогалъ день праздничный.

Разговаривая, я присматривался къ лицамъ, серьезнымъ, вдумчивымъ. Это не была толпа русскихъ крестьянъ, стадная, сѣрая, всегда готовая выпить и закусить и даже просто выпить «за здоровье барина». Нѣтъ, здѣсь настроеніе совершенно иное: на каждомъ лицѣ легла дума и затаенная, глубокая печаль… «Да», — думалъ я, — «вѣдь непрестанно людей гнали за вѣру, за то, чѣмъ они дорожили, можетъ быть, больше жизни». Дѣйствительно, передо мной были люди вѣрующіе, а не суевѣрные («годится — молиться, не годится — бабамъ горшки покрывать» — православная наша пословица о «богомазахъ»), это можно было видѣть по тому глубокому огню, который не то мрачно, не то грустно свѣтился у нѣкоторыхъ. Это были сильные, статные, рабочіе люди, какъ мнѣ сразу показалось, съ характеромъ — и я не ошибся. Да, сильные, а иные прямо богатыри, и я вспомнилъ слова моего спутника баптиста: «у насъ не можетъ выдержать русскій рабочій, несмотря на то, что харчи у насъ хорошіе: рѣдкій можетъ поспѣть въ работѣ за хозяиномъ».

Обильное угощеніе слѣдовало непрерывно. Баптисты большіе любители чая, за которымъ слѣдуютъ разныя блюда, главнымъ образомъ, молочнаго характера: вареники, блинцы и проч. Сектанты ѣдятъ и мясо, ѣдятъ все, что даетъ трудъ и природа, не пропагандируя постовъ и особеннаго воздержанія. Работай и кормись, но непремѣнно при землѣ; всякая другая работа — второстепенная, а главное, далекая отъ природы и, слѣдовательно, отъ постоянныхъ размышленій о Богѣ и его величіи.

Баптисты не признаютъ семи таинствъ православія, у нихъ всего два: крещеніе (водное) и причащеніе, причемъ крестятъ взрослыхъ; маленькихъ дѣтей, какъ не понимающихъ, не причащаютъ. Съ такого рода важнымъ явленіямъ, по ихъ мнѣнію, нужно относиться совершенно сознательно.

Вѣнчать можетъ каждый взрослый баптистъ, но обыкновенно благословляютъ на совмѣстную жизнь ихъ пресвитеры т.-е. выборные духовные отцы, которыхъ они во всякое время могутъ смѣнить и замѣнить другими. Въ мое у нихъ пребываніе разбирался одинъ изъ пунктовъ Высочайшаго указа о вѣротерпимости, тотъ самый пунктъ, чтобы ихъ священники утверждались правительствомъ. Насколько я понялъ, баптисты не пойдутъ на это изъ боязни, что при такихъ обстоятельствахъ пострадаетъ выборное начало. Можетъ быть, они и правы. Несмотря на полную свободу въ отношеніяхъ между молодыми людьми обоего пола, не наблюдается и тѣни разврата. Въ самомъ дѣлѣ, полюбивъ дѣвушку — женись, женись сегодня, завтра — запрета нѣтъ; попу платить не надо, всякихъ нелѣпыхъ до смѣшного обрядовыхъ обычаевъ не полагается: во-первыхъ они и дороги и времени много отнимаютъ, а баптисту прежде всего нужно работать и кормить себя и семью. Правда, баптистики постоятъ за себя: такихъ здоровыхъ и рослыхъ женщинъ я не встрѣчалъ въ нашихъ русскихъ селеніяхъ, да и добрыя, и не болтливыя.

Пить вино, водку и проч. у баптистовъ не считается зазорнымъ: пей сколько хочешь и можешь, но только не напивайся. Лицъ, заподозрѣнныхъ въ пьянствѣ по нѣскольку разъ, отлучаютъ отъ церкви, но не навсегда, — по исправленіи, снова принимаютъ въ свое духовное общество.

Баптисты живутъ сравнительно ровно — имѣются между ними люди съ порядочными хозяйственными средствами, но бѣдняковъ, вродѣ нашихъ безлошадныхъ, бездомовыхъ, нѣтъ, а если случилось съ кѣмъ несчастье (падежъ скота или что другое) помогутъ немедленно, толково и умно. Однимъ словомъ, ихъ общество крѣпкое, сильное, дѣйствительно христіанское по существу, а не по названію.

Я прожилъ на хуторѣ три дня, и для меня стало совершенно ясно, что всѣ хуторяне-баптисты одна семья. Не разберешь, кто откуда, изъ какой хаты, гдѣ только-что былъ и закусывалъ, чьи лошади, на которыхъ ѣздилъ на другой, маленькій хуторъ. И всегда они — серьезные, выдержанные, сосредоточенные. Признаться, мнѣ было хорошо и странно проводить время среди такихъ вдумчивыхъ людей, или я дѣйствительно въ первый разъ видѣлъ трудовыхъ и искренно вѣрующихъ людей, не только знающихъ, но понимающихъ Евангеліе, ученіе Христа, но и прилагающихъ эти высокіе принципы къ простой практической жизни. А какъ они привязаны къ своимъ степямъ, къ вольному труду — удивительно!

На другой день было собраніе баптистовъ въ томъ обширномъ временномъ помѣщеніи, о которомъ я упоминалъ. За нами прислали, должно быть, часовъ въ восемь утра, когда уже всѣ вѣрующіе собрались.

Сыпалъ мелкій дождь, и было сѣро и пасмурно, когда по улицамъ хутора мы спѣшили къ молитвенному дому. Настроеніе было грустное. Гармонировала-ли съ этимъ природа, или оттого, что казалось — весь этотъ уютъ, всѣ эти постройки придетъ и разсѣетъ по вѣтру Добрыня… Не подумайте читатель, что это богатырь Никитичъ; нѣтъ, просто Добрыня изъ «писарьковъ», приставъ кочевыхъ Туркменскихъ народовъ, царекъ послѣднихъ, отъ котораго зависятъ баптисты, къ которымъ почему-то не благоволятъ мѣстные администраторы… Отчего? право, не знаю. Сектанты въ работѣ организованы крѣпко, «политикой» не занимаются. И такой-то полезный, производительный народъ совершенно не обезпеченъ!

Но войдемъ въ собраніе.

Въ большой пристройкѣ, покрытой брезентами, народа не менѣе 500 человѣкъ; часть сидитъ честно другъ съ другомъ на скамьяхъ, за которыми стоятъ люди. — Справа отъ входа — мужчины, слѣва — женщины. Прямо, у самой стѣны — столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, на столѣ, въ переплетахъ, Евангеліе, посланія апостоловъ и псалмы. За столомъ сидѣли три пресвитера, а надъ ними возвышался портретъ Императора Николая II.

Пѣли стройнымъ хоромъ псалмы. Сильные голоса мущинъ и женщинъ привычнымъ тэмпомъ исполняли вполнѣ музыкально свое дѣло. Послѣ я узналъ, что у баптистовъ всегда имѣется регентъ.

Каждый разъ вставалъ пресвитеръ съ книгой псалмовъ и толково, съ удареніемъ, прочитывалъ стихъ, который за нимъ въ пѣніи повторялся всѣми баптистами.

Второй пресвитеръ прочиталъ изъ посланій апостола Павла со своими объясненіями. Наконецъ, третій съ евангеліемъ въ рукахъ съ чувствомъ прочелъ главу о мытарѣ и фарисеѣ. Эта высокая страница изъ ученія Христа произвела очевидное впечатлѣніе на присутствующихъ, которые слушали не только съ благоговѣніемъ, но всѣми своими нервами воспринимали святыя слова: «Мытарь терпѣлъ, терпѣлъ, страдая, — звучалъ голосъ проповѣдника-пресвитера — но онъ былъ ближе къ Христу и духомъ и плотью, нежели надменный, гордый фарисей!».. «Терпѣніемъ и вѣрой мы живемъ; пусть враги наши творятъ намъ зло, мы не станемъ платить имъ такой же монетой, а будемъ страстно желать, чтобы они познали истинный духъ Бога. Братья и сестры и всѣ здѣсь присутствующіе, этимъ я хочу сказать: мы боремся не матеріально, а духовно, и мы убѣждены, что духъ побѣдитъ грубую силу!»

Эти слова были подходящи къ положенію баптистовъ. Сколько, дѣйствительно накопилось въ нихъ терпѣнія отъ преслѣдованія и неустройства ихъ жизни. Терпѣливая, неустанная работа на землѣ, съ которой могутъ завтра согнать, запечатать колодцы и т. п.; — въ теченіе десятковъ лѣтъ гоненія и трудъ, трудъ безъ конца.

Поневолѣ вырабатываются характеры, но и нервы даютъ себѣ знать.

Когда голосъ проповѣдника возвышался и доходилъ до сердечнаго волненія, я замѣтилъ не только у женщинъ, но и у мужчинъ на глазахъ слезы, а нѣкоторые просто плакали, что называется, во всю. Мнѣ понравилось пѣніе баптистовъ, впрочемъ, нѣсколько однообразное, но въ манерѣ много простоты и искренности. Хоръ вполнѣ выдержанный.

Очень торжественно звучалъ народный гимнъ, когда сотни голосовъ слились въ «Боже, Царя Храни», который они пропѣли полностью, но лишь съ однимъ измѣненіемъ: вмѣсто — «Царь Православный» — Царь Всероссійскій.

Послѣ гимна наступила очередь дѣтей. Выходили мальчики и дѣвочки, прочитывали эпизоды изъ священнаго писанія, декламировали стихи. Я нарочно говорю: «декламировали», потому что меня неподдѣльно изумила маленькая десятилѣтняя дѣвочка съ такимъ чувствомъ, такъ прекрасно и просто сказавшая недурные стихи.

— Что это за стихи, которые говорила въ собраніи дѣвочка? — спросилъ я моего хозяина-баптиста.

— А это мой братъ Михей сочиняетъ… Вотъ она и выучила…

— Очень и очень хорошо!.. Однако какая нервная дѣвочка! точно артистка продекламировала…

— Эта дѣвочка способная…

— А что у васъ всѣ грамотные?..

— Да, всѣ пишутъ, читаютъ…

— А школы спеціальной нѣтъ?..

— Нѣтъ, такъ учатся другъ отъ друга, бываютъ временные учителя. Да развѣ намъ позволятъ открыть свою школу?!..

— Удивительно, школы нѣтъ, а грамотные, и я вспомнилъ, что у насъ въ Архипоосиновкѣ, черноморской губерніи, двѣ школы (министерская и церковная), а почти всѣ безграмотные. Дѣтей мало учится, — не отдаютъ родители, вслѣдствіе домашнихъ работъ… Но развѣ работъ у баптистовъ меньше?!..

Собраніе продолжалось. Теперь разсказывали дѣти трогательную исторію Іосифа, проданнаго въ рабство своими братьями. Оригинально велся этотъ библейскій разсказъ: началъ мальчикъ, послѣ котораго вышла дѣвочка и продолжала, на чемъ тотъ остановился, затѣмъ другая, третья, — дѣти разсказали всю исторію по частямъ, разсказали превосходно, совершенно сознательно, незаученно, а въ нѣкоторыхъ, особенно патетическихъ мѣстахъ, искренно плакали, своей живой фантазіей переносясь въ далекія времена горя, отчаянія и радости семьи Іакова.

Не только съ удовольствіемъ, но съ интересомъ слушалъ я свѣжіе звонкіе голоса дѣтей, порой дрожащіе отъ волненія, и вспоминалъ свои дѣтскіе, безвозвратные годы. Каждый маленькій разсказчикъ былъ по своему оригиналенъ и, прибавлю, серьезенъ. Это не былъ казенный экзаменъ, и дѣти вносили свою интеллигентную, духовную лепту въ собраніе взрослыхъ, что производило впечатлѣніе полной гармоніи общаго настроенія.

Окончилось собраніе словами проповѣдника о крѣпкой организаціи вѣрующихъ, о дружной работѣ, братскихъ отношеніяхъ и истинной вѣрѣ, которая краситъ и возвышаетъ человѣка.

По выходѣ изъ собранія я былъ приглашенъ на обѣдъ въ одну изъ самыхъ большихъ хатъ, гдѣ народу собралось достаточно, — люди все почтенные, пожилые, уважаемые. Передъ трапезой, какъ и послѣ ея, кто-нибудь изъ присутствующихъ произноситъ молитву, которую, стоя, выслушиваютъ остальные.

Дѣловые, хозяйственные разговоры, японская война, печальное внутреннее положеніе Россіи, были предметами нашихъ разговоровъ. Всѣ баптисты выписываютъ и читаютъ газеты, причемъ дешевое изданіе «Биржевыхъ Вѣдомостей» преобладаетъ, получаютъ впрочемъ и другіе органы печати. Во все мое пребываніе среди сектантовъ, какъ стариковъ, такъ и молодыхъ, я не былъ свидѣтелемъ не только какой-либо ссоры, но даже спора. Въ бесѣдахъ преобладалъ характеръ эпическій, причемъ разсказывалось не мало интереснаго, но исключительно изъ ихъ жизни.

Вечеромъ меня пригласила молодежь, которая устроила чисто-юношеское угощеніе. Была водка, въ изобиліи красное прасковьевское вино и скромная закуска. Въ молодежи я замѣтилъ нѣкоторое скептическое отношеніе къ обрядовымъ сторонамъ баптистскаго ученія.

— Зачѣмъ всѣ эти торжественные обряды?! Развѣ безъ нихъ вѣрить нельзя… Чѣмъ проще, тѣмъ лучше и искреннѣе!..

Молодежь страстно интересуется русской литературой. Сочиняютъ стихи, пишутъ прозой; стихи, впрочемъ, страдаютъ отсутствіемъ размѣра, хотя дышатъ искренностью и теплотой; проза односторонняя, пессимистическаго характера…

На другой день я осматривалъ колодцы. Это дѣйствительно цѣлое сооруженіе, основа и фундаментъ степной культуры, для развитія которой вода нужна въ такой же степени, какъ и воздухъ. Въ глубинѣ колодцевъ разница не большая — 36, 38 и до 40 саженъ, діаметръ около сажени, доставка воды, посредствомъ ворота. лошадиной или воловьей силой. Около колодца огромная кадка и корыто для водопоя скота. Двѣ пятиведерныя бадьи медленно — одна погружается, другая тянетъ воду изъ колодца.

И такъ цѣлый день; къ такой работѣ приставленъ обыкновенно наемный обществомъ человѣкъ. У колодца постоянно народъ, а во вечерамъ цѣлое собраніе. Въ послѣднее время, во многихъ мѣстахъ степи бурятъ артезіанскіе колодцы. Но у баптистовъ, какъ на хуторѣ Буйвола, такъ и на другихъ сосѣднихъ, колодцы простые, вырытые ими самими и замѣтьте — на арендованныхъ, лишь на годовыхъ условіяхъ, земляхъ!

Посѣтилъ я и другіе хутора, которыхъ два. Первый, въ 2-хъ верстахъ, небольшой изъ 12-ти дворовъ поселокъ производитъ вполнѣ хозяйственное впечатлѣніе; то же построеніе, такіе же серьезные, вдумчивые люди. До второго хутора, Михайловскаго, 12 верстъ вольнаго степного пути. Калмыцкіе лошади бѣшено мчали нашу легкую точанку. Хлѣбныя поля смотрѣли значительно лучше, нежели тамъ внизу, на большомъ хуторѣ. Травы были недурныя; привычно работали сѣнокосилки.

Скоро и широко раскинулся хуторъ Михайловскій, всего 25 дворовъ, но зато и дворы, обширные со множествомъ хозяйственныхъ пристроекъ. Сколько скота, сколько птицы у нѣкоторыхъ хозяевъ, которые работаютъ и смѣло живутъ на краткосрочной арендѣ.

Михайловцы — не субъ-арендаторы, они арендуютъ непосредственно отъ собственниковъ станицы Михайловской. Но развѣ это не все равно? Не захочетъ по какимъ-либо соображеніямъ общество, и пожалуйте, берите свой скотъ, сельскохозяйственныя машины и отправляйтесь… Куда? — неизвѣстно.

Обстановка и жилыя помѣщенія у Михайловскихъ баптистовъ — лучшія, имѣются деревянные полы; здѣсь почти всѣ выписываютъ журналы, газеты.

Вообще жизнь и положеніе баптистовъ ставропольской губ. напомнили мнѣ пословицу о пресловутомъ Николаевскомъ солдатѣ, которому «вѣкъ служить, и не выслужиться, какъ чиститься и не вычиститься»… Въ самомъ дѣлѣ: баптисты вѣкъ строятся и не устроятся, вѣкъ работаютъ, приспособляются и… начинай… сначала!..

V.

Въ степяхъ Караногайцевъ.

Опять намъ пришлось проѣзжать селеніе Прасковьевское, которое послѣ пребыванія у баптистовъ, среди ихъ небольшихъ построекъ, аккуратности, чистоты и хозяйственности, произвело непріятное впечатлѣніе неустройства, грязи и скученности. И что за хаты, что за огорожи?!.. покосившіяся, съ дырявой крышей, разбитыми стеклами оконъ, съ оторванными вѣтромъ ставнями. Да, здѣсь Русью пахнетъ православной. На дворѣ разбитая бочка, исковерканная повозка, посрединѣ навалена куча ее то навоза, не то сора, — что-то коричневое, вонючее…

— А богатые люди прасковьевцы! Сколько у нихъ земель!.. Сколько виноградниковъ!..

Въ самомъ дѣлѣ, эти православные — собственники, а тѣ — вѣчные странники! Отчего же первые дики и невѣжественны при благопріятныхъ условіяхъ, а вторые культурны при постоянно критическихъ обстоятельствахъ?!..

Широкой балкой лежалъ нашъ путь къ ногайцамъ. Сначала было жарко, и солнце палило по степному, но когда оно стало подвигаться къ западу и на хлѣбныя поля стали падать легкія тѣни, тогда хорошо было ѣхать впередъ и впередъ по мягкому, черноземному полю прасковьевскихъ крестьянъ. Въ балкѣ, которая тянется почти на сорокъ верстъ, чудный урожай и пшеницы, и ячменя, и льна… Подъ вечеръ дышалось особенно легко. Ароматный воздухъ такъ и врывался въ легкія, которыя навстрѣчу ему ширились, захватывая сколько можно благодатной степной струи. Впередъ и впередъ!.. Ни, жилья, ни хаты!.. Потемнѣла плотная зелень хлѣбовъ, на темно-синемъ небѣ заблистали, замигали звѣзды.

Проѣхали верстъ тридцать — и ни души. Правда, при самомъ выѣздѣ изъ Прасковьевку два или три человѣка косили траву подъ горкой, а теперь мы ѣдемъ по роскошной пустынѣ.

Наконецъ, кто-то ѣдетъ навстрѣчу, послышался шумъ, показались будто всадники.

Проѣхала арба, три ногайца верхами. Остановились, мы спросили ихъ дорогу и опять двинулись той же ровной рысью. Свѣжій воздухъ навѣвалъ дремоту, но спать не хотѣлось, а хорошо бы, еслибъ кто подъ тихую качку экипажа разсказывалъ бы о степяхъ, о кочевыхъ народахъ.

— Что это такъ пахнетъ хлѣбомъ? — спросилъ я.

— Когда ячмень созрѣваетъ, отъ него всегда хлѣбный запахъ.

— А что эти трухмены, ногайцы, сѣютъ что-нибудь и вообще занимаются хозяйствомъ?

— Теперь стали заниматься, но все больше скотоводствомъ…

— Хорошіе они люди?..

— Ничего. Ногайцы лучше трухменъ, — во-первыхъ, они посмышленнѣе, а, во-вторыхъ, не такіе отчаянные трусы, какъ трухмены. Но въ общемъ и тѣ, и другіе, народъ вырождающійся.

— Не знаете, какія причины?

— Главнымъ образомъ, раннее замужество. Я говорю относительно дѣвушекъ, которыя двѣнадцати лѣтъ уже выходятъ замужъ за возмужалыхъ и богатыхъ мужчинъ. Какіе же они жены и матери!.. Не могутъ вынести, болѣютъ послѣ родовъ и рано умираютъ. Вообще у нихъ женскаго населенія меньше, нежели мужского… Да и народъ далеко не крѣпкій — вотъ сами увидите. Скоро граница, и на ихъ землѣ будемъ.

— А ночевать гдѣ?

— Часа черезъ два аулъ будетъ. Забылъ только какъ онъ называется…

— Гдѣ мы остановимся?

— Во всякомъ случаѣ, «армяшка» есть… постоялый дворъ содержитъ, торгуетъ…

Дѣйствительно, ресторанъ армянина былъ освѣщенъ, но почему, не знаю, мы завернули къ старшинѣ.

Небольшой дворъ, въ которомъ едва можно повернуться; двѣ крохотныя хаты, изъ которыхъ одну занималъ старшина, еще молодой человѣкъ въ халатѣ, съ пришпиленнымъ къ нему знакомъ. Мы вошли въ его маленькую комнату, оклеенную обоями. Столъ, на которомъ стоялъ небольшой самоваръ, зеркало на стѣнѣ, уродливая деревянная кровать, хотя оба супруга спали на полу — вотъ и вся обстановка жилища представителя администраціи.

Добродушный старшина и молодая скуластая съ черными глазами жена предложили поставить самоваръ. Мы отказались.

Старшина, съ гордостью посмотрѣвъ на обстановку своей квартиры, проговорилъ: «надо жить чисто, чище жить лучше».

Но, Боже, какая вонь въ этой спальнѣ-комнатѣ. Мы поспѣшили удалиться, и я предпочелъ спать на дворѣ.

Аулъ Біашъ состоитъ изъ ста дворовъ (хотя и кибитокъ); осѣдлый аулъ, имѣетъ три мечети и одного «армяшку». Въ прошломъ году аулу нарѣзаны надѣлы по три поля на дворъ, сѣнокосъ и выгонъ. Земель много. Мнѣ понравился старшина. Его искренній тонъ, добродушные глаза возбуждали къ нему симпатію. Онъ спросилъ, кто я и зачѣмъ пріѣхалъ?.. «Ты братъ нашъ?»

Меня это удивило и стало любопытно. Кого собственно считаютъ караногайцы-магометане братьями? Я понялъ такъ, что тѣхъ изъ христіанъ, которые ихъ не обманываютъ и не обижаютъ.

— Вотъ они, — указывалъ татаринъ на баптистовъ, — братья… Онъ братъ!

— А православные, — спросилъ я, — тѣ, прасковьевскіе?

Старшина замялся.

— Нѣтъ, не братъ, обижалъ насъ, всегда обижалъ… Баптистъ такой, какъ нашъ… Нашъ въ дорогѣ коранъ поетъ, баптистъ отъ Христа поетъ, а православный… красна парня, красна дѣвка! — быстро проговорилъ послѣднюю фразу караногаецъ.

Дѣйствительно, въ дорогѣ далекой, однообразной и степной пѣть надо, а то скучно, въ особенности одному ѣхать!..

Чуть начало свѣтать, на другой день мы уже тронулись въ путь. Аулъ еще спалъ, и только однѣ женщины и доили, и выгоняли на пастьбу скотъ. Невеселое впечатлѣніе произвело это дикое, полукочевое населеніе.

— А колодцы у нихъ есть?

— Колодцы неглубокіе — сажени двѣ, но вода плохая. Во время холеры сколько ихъ перемерло!..

Степь раннимъ утромъ хороша. Свѣжо, тихо и бодро себя чувствуетъ человѣкъ, и легко, непринужденно бѣгутъ отдохнувшія лошади. Я не успѣлъ хорошенько разобраться въ своихъ впечатлѣніяхъ, какъ мы миновали уже двадцать верстъ, и вдали показались деревья и основательныя постройки.

— Ставка Ачикулакъ!..

Скоро мы были на мѣстѣ, остановились у «армяшки», человѣка достаточно веселаго, у котораго нашелся и чай, и баранина, и кочлярское вино.

Мнѣ хотѣлось повидаться съ приставомъ кочевыхъ народовъ и поговорить съ нимъ о характерѣ и жизни караногайцевъ. Но это оказалось не такъ легко: скорѣй снизойдетъ до бесѣды съ русскимъ журналистомъ президентъ Соединенныхъ Американскихъ Штатовъ, нежели этотъ чиновникъ изъ писарей волостного правленія! Мое свиданіе съ этимъ господиномъ такъ любопытно и назидательно, что я остановлюсь на немъ подробнѣе.

Въ самомъ дѣлѣ, пришлось проѣхать по степямъ сотни верстъ, попасть къ дикимъ народамъ и получить отъ представителя русской администраціи пріемъ, который не позволитъ себѣ сдѣлать ни одинъ татаринъ!

Было рано, часовъ семь, и армянинъ сказалъ, что приставъ еще спитъ, но письмоводитель уже всталъ. Пойдемъ пока къ письмоводителю, который, можетъ быть, что-нибудь разскажетъ.

Скоро нашли его квартиру и слугу-ногайца. «Онъ еще не вставалъ, но я его разбужу, — самоваръ готовъ», — сказалъ послѣдній.

Я далъ ему визитную карточку и мы сѣли на бревнышко у воротъ. Вышелъ толстый человѣкъ, прошелъ мимо насъ черезъ дворъ и снова вернулся въ домъ. Ждемъ. Но вотъ бѣжитъ камердинеръ, несетъ назадъ мою карточку и говоритъ: «идите къ приставу!»

Что такое? Можетъ быть, онъ принимаетъ насъ за просителей? Я написалъ на карточкѣ, не можетъ ли онъ удѣлить нѣсколько минутъ для бесѣды? Опять слуга и опять обратно карточка, значитъ — принять не желаетъ. Отправляемся не спѣша къ приставу. Проходимъ мимо калмыцкой кибитки, — одинъ калмыкъ чинитъ какую-то часть костюма, другой что-то варитъ.

Внутри кибитки стоитъ комодъ, на немъ посуда, коробка съ сахаромъ, а въ другомъ углу кошмы, сундукъ и подушка. Ничего, довольно чистая и просторная комната. Эти калмыки смотрятъ и пасутъ племенной заводскій скотъ, пріобрѣтенный на ногайскія деньги для улучшенія мѣстной ногайской породы. Мѣстныя лошади дѣйствительно слабосильны и тощи.

Отправились дальше.

Въ широко раскинувшейся ставкѣ каменныя, казенныя зданія канцеляріи, квартиры пристава, и т. д. Садъ по рѣчкѣ Горькой съ соленой водой представляетъ довольно печальную картину: жалкія яблони, худосочный ясень и кленъ плохо растутъ на солонцеватой почвѣ.

Походили, погуляли — интереснаго мало. — Было около девяти часовъ, когда мы рѣшили побезпокоить особу пристава кочевыхъ народовъ. Подходя къ его квартирѣ, мы услыхали зычный голосъ человѣка, власть имѣющаго и кого-то распекающаго. Что-жъ? Это въ порядкѣ вещей: гдѣ гнѣвъ — тамъ и милость! Подошли. Приставъ и его семейство на террасѣ кушали чай. Я отрекомендовался русскимъ журналистомъ, подавъ ему свою карточку.

— Что же вамъ угодно? — спросилъ меня довольно строго приставъ кочевыхъ народовъ.

— Хотѣлъ бы побесѣдовать съ вами, получить кое-какія свѣдѣнія…

— А вы «бумагу» имѣете?

— Какую «бумагу»?! У меня есть редакціонныя удостовѣренія, по которымъ вы изволите увидѣть, что я имѣю честь принадлежать къ сословію русскихъ журналистовъ.

Я показалъ ему это удостовѣреніе.

— Это для меня ничего не значитъ, — продолжалъ приставъ, просматривая карточки… Даже на нѣмецкомъ языкѣ, — прибавилъ онъ, усмѣхаясь…

— Извините, на французскомъ, — поправилъ я чиновника.

— Казеннаго удостовѣренія нѣтъ?..

У меня мелькнула мысль.

— Я вамъ могу показать бумагу бывшаго министра земледѣлія А. Е. Ермолова на производство разслѣдованія крестьянскаго хозяйства черноморской губерніи въ прошломъ году…

— Это не подойдетъ… покажите мнѣ отъ настоящаго министра и на нынѣшній годъ — тогда я съ вами буду разговаривать.

Что тутъ дѣлать? Мы стояли другъ передъ другомъ. Вѣжливый приставъ не предложилъ даже мнѣ сѣсть. Впрочемъ, можетъ быть, у кочевыхъ народовъ это не принято… Но нѣтъ, и я вспомнилъ добродушную, милую фигуру «брата», старшины аула Біашъ.

— Позвольте, — настаивалъ я, — никакими канцелярскими тайнами я не интересуюсь, мнѣ бы хотѣлось знать ваше мнѣніе о способности къ культурѣ кочевыхъ народовъ, о ихъ современномъ экономическомъ положеніи, характерѣ народа. Русское общество вообще интересуется своей родиной, а у васъ, вѣроятно, не было ни одного литератора…

— Въ первый разъ дѣйствительно вижу.

Оставалось только уйти, что я и сдѣлалъ немедленно и быстро.

— Поѣдемъ сейчасъ отсюда! — сказалъ я баптисту, который отъ злости и недоумѣнія даже не могъ говорить. Дѣйствительно, онъ былъ свидѣтелемъ, какъ предупредительно и вѣжливо меня принимала ставропольская администрація, исправники и проч., а тутъ, изволите видѣть!.. и говорить не хочетъ…

— Да, вѣдь, онъ дикій, — утѣшилъ я спутника, и мы порѣшили выѣхать изъ Ачикулака.

Потомъ пришлось прибѣгнуть къ памятной книгѣ Ставропольской губерніи за 1904 г. Скудна, очень скудна свѣдѣніями (всякими) эта книга, торжественно заявляющая, что ставропольская губернія не изслѣдована и не изучена. Печальная книга!.. Нѣмой, но опредѣленный упрекъ администраціи въ полной ея неосвѣдомленности, что дѣлается подъ носомъ, и чѣмъ собственно она управляетъ и чѣмъ хозяйствуетъ!..

Площадь губерніи содержитъ 47.716 квадратныхъ верстъ или 4.970.426 десятинъ, причемъ осѣдлое русское населеніе занимаетъ 3.678.624, т.-е. 74 % пространства и 1.291.802 десят., или 26 % всей площади приходится на инородческое населеніе. Это инородческое населеніе состоитъ изъ Большедербетовскаго улуса калмыковъ, занимающихъ территорію пограничную съ землей войска донскихъ казаковъ. Всего калмыковъ 8.571, другихъ народностей (какихъ? не объяснено) 3.185, итого 11.574 человѣкъ. Осѣдлыхъ трухменъ, живущихъ въ аулахъ, 11.360, а кочующихъ и пришлаго (какого?) населенія 6.546, а всего, что значится подъ графой трухменскихъ народовъ, 17.886. Земли кочующихъ караногайцевъ протянулись къ Каспійскому морю и занимаютъ самую большую площадь среди кочевыхъ народовъ. Осѣдлаго въ аулахъ населенія 6.840, а кочующаго и посторонняго населенія 10.243.

Такимъ образомъ, по памятной книгѣ ставропольской губерніи мы не можемъ утвердительно сказать: сколько именно кочевого инородческаго населенія въ данное время находится въ губерніи, и что такое за элементъ, значащійся вмѣстѣ съ кочевниками подъ именемъ: а) другихъ народностей, b) пришлаго населенія и с) посторонняго? Однимъ словомъ, горе-статистика!

Теперь будемъ продолжать путь и въ то время, когда мы уже знойной степью двигаемся къ Накусъ-аулу, я разскажу маленькій эпизодъ.

Живу я на черноморскомъ побережьѣ, гдѣ рыбной ловлей занимаются до сихъ поръ малоазіатскіе турки, приходящіе на побережье на фелюгахъ и со своими рыболовными принадлежностями. Эти турки — настоящіе моряки, превосходные рыбаки и очень хорошіе прямые и честные люди. Среди нихъ у меня есть знакомые, которые посѣщаютъ меня, какъ гости. Я люблю бесѣдовать съ этими простыми мужественными рыболовами. Между нами часто рѣчь заходила о вопросахъ религіозныхъ, и я говорилъ: «у насъ Богъ одинъ, но пророки разные. Неужели Богъ создалъ насъ, русскихъ и турокъ для горя и страданія, для войны и разныхъ бѣдствій?! Развѣ мы, христіане и мусульмане, не можемъ, мирно работая, трудами помогать другъ другу?!» Такія и другія разсужденія, мы вели съ турками, и тѣ не возражали, а, какъ мнѣ казалось, молча соглашались со мной.

Въ самый день моего отъѣзда въ ставропольскую губернію пришелъ ко мнѣ одинъ изъ нихъ болѣе развитой и авторитетный.

— Куда ѣдешь? — спросилъ онъ.

Я отвѣтилъ.

— Зачѣмъ?

— Посмотрѣть, какъ живутъ тамъ люди, русскіе, сектанты, магометане…

— А развѣ наши тамъ есть?

— Да, трухмены, караногайцы.

Мой турокъ полѣзъ въ карманъ и, вынувъ небольшую въ довольно изящномъ переплетѣ брошюру на турецкомъ языкѣ, подалъ ее мнѣ со словами: «отдай тѣмъ, куда ѣдешь — большой почетъ будетъ!» Я спросилъ, что въ книжкѣ напечатано?

— Все то, что ты говорилъ, все въ книжкѣ есть, и Христосъ, и Магометъ!

Нашъ путь теперь былъ въ колонію нѣмцевъ-менонитовъ, но дороги мы хорошо не знали, да, впрочемъ, ея и не было, — мы надѣялись на указанія. Когда подъѣзжали къ Нокусъ-аулу, я рѣшилъ отдать книгу, полученную отъ турка.

Остановились среди селенія и попросили позвать муллу, который охотно и спѣшно подошелъ къ экипажу. Поздоровались. Подали ему книгу; я спросилъ, что за книга? Мулла сталъ читать вслухъ, человѣкъ десять ногайцевъ внимательно слѣдили за чтеніемъ.

— Твоя книжка, — сказалъ мулла, — Христосъ тамъ…

— Ну, давай обратно, если моя…

— Постой, постой! — и онъ сталъ опять читать. Оживленіе среди слушавшихъ увеличивалось, подходили еще поселяне.

— Наша книга, — продолжалъ чтецъ, — Магометъ, пророкъ нашъ… Гдѣ взялъ такая книга?..

— Пріятели турки дали.

— Гдѣ ты живешь?.. Отдай намъ книга… Тебѣ зачѣмъ?.. Это наша книга… Иди, иди, отдыхай!.. нашъ гость будешь…

Я, конечно, подарилъ муллѣ книгу, и онъ попросилъ записать свою фамилію и адресъ, говоря, что они пріѣдутъ ко мнѣ въ гости. Любезности и угощенія не было предѣловъ: добродушные караногайцы ничѣмъ не напоминали своего пристава, про котораго я отъ нихъ узналъ не мало интереснаго; между прочимъ, они жаловались, что бѣднымъ не даютъ для случки казенныхъ бугаевъ и жеребцовъ.

На что бѣдному?.. — можетъ и на плохихъ лошадяхъ ѣздить и держать слабую скотину. Но мы спѣшили и, прощаясь, просили указать дорогу. Наши новые знакомцы были такъ привѣтливы, что дали намъ проводника, который проводилъ насъ до «двухъ бороздъ». Такъ называется степная тропа. Мы ѣхали хлѣбными полями; было жарко, знойно, хотѣлось пить, но до колодцевъ было далеко.

Томительно однообразная дорога, ни жилища, ни постройки, ни деревца — степь да степь, куда ни взглянешь — одинъ горизонтъ!..

Я думалъ: пройдутъ года, исчезнутъ трухменскіе и караногайскіе народы, и когда-то вольныя, кочевыя степи, станутъ культурными, если… если займутъ ихъ сектанты. Вырожденіе, какъ я узналъ послѣ, идетъ довольно быстрыми шагами и въ большей прогрессіи среди трухменъ, нежели караногайцевъ.

Утомились лошади, но все-таки бѣгутъ рысью. Какая дивная порода черкесская!..

Скучно и томительно!

Но вотъ что-то показалось близь самой дороги, — шалашъ не шалашъ, хата не хата. Когда подъѣхали ближе, то увидали съ верхомъ большую повозку, около которой паслись кони, а въ тѣни ея сидѣли загорѣлые, сильные люди и что-то хлебали изъ деревянной чашки.

— Здравствуйте! Что кушаете? — спросилъ я.

— Кирпичный чай, — отвѣчали крестьяне, — милости просимъ.

Я съ наслажденіемъ пилъ посредствомъ деревянной ложки горячій, оригинальный напитокъ и понялъ его степное значеніе, въ особенности тамъ, гдѣ воду au naturel пить невозможно.

— Когда же ты намъ свою землю отдашь? — спросили меня хозяева чая.

— Какая же у меня земля, — всего 800 квадратовъ.

— Ну, этого мало. А кто же ты будешь и зачѣмъ сюда заѣхалъ? Купецъ, что-ли?

— Я писатель… книги сочиняю, понимаете?..

— И объ насъ пишешь?

— Пишу.

— Ты самъ откуда же?

— Изъ Петербурга.

— Вонъ откуда!.. Ну, братъ, похлопочи объ насъ, о мужикахъ тамъ, замолви слово большимъ чиновникамъ. Пусть помогутъ нашему брату. Тогда въ Петербургѣ самый лучшій и дешевый хлѣбъ будетъ!..

Я усмѣхнулся на такую наивную просьбу.

— Да ты не смѣйся, правду говоримъ. Трудно стадо!.. Драли двѣ шкуры, а теперь третью дерутъ… мужику и то не вынести! Похлопочи, братъ, а то сами придемъ въ Петербургъ!..

— Откуда же вы ѣдете?

— Къ Каспію сѣно косить ѣздили, а сѣно-то все погорѣло… вотъ назадъ и тянемъ…

— А сами ставропольскіе?..

— Тутошніе, давно живемъ и земли ждемъ…

Въ этотъ день это была послѣдняя встрѣча въ пути. Проѣхали еще верстъ тридцать и уже вечеромъ были въ колоніяхъ нѣмцевъ — Ольгинѣ и Романовкѣ.

VI.

Нѣмцы-колонисты и баптисты-собственники.

Мы остановились у старшины А. А. Шмидта, который принялъ насъ вѣжливо и, какъ свойственно нѣмцу — выдержанно.

— Я — журналистъ и пріѣхалъ сюда познакомиться съ вашимъ хозяйствомъ. Могу разсчитывать на вашу любезность?

— О, мы покажемъ всю нашу культуру.

— Давно живете здѣсь?

— Вотъ уже десять лѣтъ, какъ мы начали работать въ степяхъ.

— И довольны результатами?..

Старшина усмѣхнулся довольной улыбкой.

— Признаться, мы не ожидали, что такъ пойдетъ, главное — винодѣліе…

— Много васъ колонистовъ?

— Въ Ольгинѣ тридцать дворовъ, въ Романовкѣ сорокъ-пять; послѣдній хуторъ въ двухъ верстахъ, сейчасъ же за лѣсомъ.

Начну съ общаго впечатлѣнія, которое производитъ колонія Ольгино. Впечатлѣніе особенное, совершенно не степного характера. Въ самомъ дѣлѣ, послѣ ауловъ, хуторовъ, степныхъ, однообразныхъ русскихъ селеній, нѣмецкія колонія поражаютъ богатствомъ зелени: просторные, чистые дома — утопаютъ среди фруктовыхъ деревьевъ, окружающихъ уютныя жилища, около которыхъ раздѣланы пестрые цвѣтники. Широкая улица, нѣчто вродѣ тротуара, прекрасные огороды, сквозь которые съ улицы можно любоваться садами…

Да, хорошо у нѣмцевъ! Сразу видишь и чувствуешь, что умѣлая рука производила здѣсь обдуманную, строгую работу. Ничего «на авось» — все разсчитано, введено въ систему.

Колодцы здѣсь такіе же глубокіе, какъ у баптистовъ, — до 40 саженъ.

Колонисты-менониты въ 1895 году надѣлены землей въ постоянное безсрочное подворное пользованіе въ размѣрѣ по шестидесяти десятинъ на семью или дворъ.

Въ условіе такового пользованія, имъ поставлены слѣдующія обязательства, которыя нѣмцами уже выполнены точно въ десятилѣтній срокъ, а именно: заложить по двѣ десятины на каждый дворъ виноградниковъ, посадить фруктовыхъ садовъ по одной десятинѣ и наконецъ развести по двѣ десятины смѣшаннымъ лѣсомъ дубъ, кленъ, ясень и проч.

Вся эта культура исполнена и притомъ блестящимъ образомъ. Я уже упоминалъ, что десятина фруктоваго сада расположена около каждаго дома члена колоніи. Сзади усадебныхъ мѣстъ идутъ виноградники, а затѣмъ хлѣбныя поля. Все правильно, ровно, удобно, потому что близко. Мы подробно осматривали сначала виноградники.

Стройно, аккуратно, какъ солдаты во фронтѣ, растутъ кусты подъ тщательнымъ уходомъ опытныхъ нѣмцевъ.

— Какіе сорта винограда культивируете?

— Коберне, пино и рисшагъ…

— Въ среднемъ, какой урожай?

— Приблизительно четыреста ведеръ съ десятины.

— И хорошее вино?

— А вотъ попробуйте.

Вино, особенно коберне, превосходное, нѣсколько оригинальное по букету и вкусу, но густое и крѣпкое вино. Такія натуральныя и прекрасныя вина нѣмцы продаютъ по три рубля ведро, что очень дешево. Я никакъ не ожидалъ встрѣтить въ степи такого выдержаннаго, пріятнаго коберне.

Осмотрѣли хлѣбныя поля. Урожай пшеницы просто изумительный.

— Землю не навозите?

— Нѣтъ, только двоимъ. — Старшина усмѣхнулся и продолжалъ: — Русскіе про насъ говорятъ, что мы съ чортомъ въ дружбѣ состоимъ, и что онъ у насъ въ землѣ сидитъ! Пусть думаютъ!.. Хорошая, неспѣшная обработка пашни есть уже залогъ урожая. А вѣдь хороши хлѣба?

Дѣйствительно, мы стояли передъ плотной, густой стѣной пшеницы, и мнѣ казалось, что сдѣлай шагъ, два, и на третьемъ, пожалуй, остановишься среди сильной густоты стеблей съ пышными, тяжелыми колосьями.

Огороды у колонистовъ прекрасны. Коровы и лошади содержатся, какъ въ отношеніи помѣщенія, такъ и кормовъ, совершенно правильно. Коровы молочныя, лошади сильныя. Во дворахъ много имѣется птицы.

Въ колоніи Ольгинѣ помѣщаются волостное правленіе и двухклассное училище министерства народнаго просвѣщенія, а также общественная лавка, мельница и проч. Сельскохозяйственное товарищество «Фромъ» въ с. Ольгиномъ содѣйствуетъ мѣстнымъ сельскимъ хозяевамъ въ пріобрѣтеніи необходимыхъ предметовъ, а также принимаетъ участіе въ выгодномъ сбытѣ произведеній ихъ хозяйствъ, какъ въ сыромъ, такъ и обработанномъ видѣ. Кромѣ того, товарищество выдаетъ ссуды подъ обезпеченіе товарами, принятыми на коммиссію для продажи отъ мѣстныхъ хозяевъ, а также получаетъ ссуды подъ тѣ же товары за счетъ и по порученію товаровладѣльцевъ изъ разнаго рода кредитныхъ учрежденій и исполняетъ разнаго рода порученія «сельскихъ хозяевъ, относящіяся до ихъ промысла».

Чего только нѣтъ въ лавкѣ и складахъ товарищества: земледѣльческія машины, мануфактура и проч. — однимъ словомъ, все нужное для обихода, хозяйства и жизни, все найдетъ покупатель въ Ольгинѣ — и въ городъ ѣздить не надо!

И учатся, но, къ сожалѣнію, не православные, а сектанты!

Старшина А. А. Шмидтъ познакомилъ меня съ многими членами колоніи, изъ которыхъ трое — съ высшимъ образованіемъ.

— По русскимъ законамъ, — замѣтилъ старшина, — лица съ высшимъ образованіемъ должны покидать податное сословіе и выходить изъ общества. Но мы и они этого не желаемъ. Въ самомъ дѣлѣ они и учились для общества и его пользы, — и вдругъ, пожалуйте вонъ!..

Вѣрный, правильный взглядъ, до котораго, когда мы доживемъ, русскіе!

Въ этомъ же дворѣ, гдѣ помѣщаются склады товарищества, находятся и подвалы, гдѣ хранится вино. Мы провели остатокъ дня за большимъ столомъ, за стаканами вина въ дружеской бесѣдѣ. Нѣмцы — люди освѣдомленные по русской литературѣ, они выписываютъ серьезные, изъ Петербурга, газеты и журналы. Было очень пріятно провести время въ такой компаніи образованныхъ, но простыхъ сельскихъ тружениковъ.

— Вотъ вы, менониты, — спрашивалъ я, — люди — противъ войны, оружія, а какъ же относительно воинской повинности?

— Мы отбываемъ работой… Насъ берутъ въ казенные сады, занимаемся при винодѣльняхъ, отрабатываемъ свой срокъ…

— Въ общемъ, ваше положеніе недурно и даже совсѣмъ хорошо… Какъ къ вамъ относятся русскіе крестьяне?

— Тѣ, которые знаютъ насъ, имѣютъ дѣла, тѣ относятся хорошо и дружелюбно, но другіе, дальніе, недовѣрчивы!.. Мы все-таки нѣмцы!.. неправославные!..

Но спасибо такимъ нѣмцамъ, которые на опытѣ, какъ дважды два — четыре, показали, на что способна степная ставропольская губернія и какія сельскохозяйственныя культуры производить можетъ. Ольгино и Романовку смѣло можно назвать образцовыми хозяйствами.

— Русскіе надъ нами смѣялись, когда мы выкладывали виноградники на возвышенности, а теперь не смѣются, — замѣтилъ старшина, — стали внимательно присматриваться… Мы никому не отказывали въ помощи и добромъ совѣтѣ… Милости просимъ!..

Послѣ обильнаго и сытнаго ужина мы, несмотря на просьбы погостить еще, рѣшились направиться за 14 верстъ, въ сел. Никольское, гдѣ живутъ собственники-баптисты.

Передъ отъѣздомъ колонисты не совѣтовали ѣхать, какъ я думалъ, на Прохладную станцію Владикавказской желѣзной дороги, гдѣ, близъ станціи у рѣки Терекъ, грабятъ горцы, ингуши.

— Отъ разбоевъ тамъ житья нѣтъ… — говорили нѣмцы. — Землевладѣльцы бросаютъ земли и уходятъ, — нѣтъ возможности не только хозяйствовать, но жить… Наши, нѣмцы… еще держатся, но какъ!? Ужасно!.. Въ нашей колоніи на Терекѣ, Наденбургъ, каждую ночь 20 человѣкъ колонистовъ вооруженныхъ стерегутъ жилища и людей, да еще 25 казаковъ съ офицеромъ… Вотъ какое житье по Кавказу!..

Послѣ я узналъ, что по Тереку дѣйствительно грабятъ и совершенно свободно разбойничаютъ.

Мнѣ называли фамиліи богатыхъ крестьянъ, ограбленныхъ около Прохладной ингушами.

Эти ингуши, вообще разбойники по характеру и привычкамъ, не только грабятъ, но и издѣваются надъ своими жертвами. Остановятъ, оберутъ деньги, вещи, которыя понравятся, и затѣмъ, взявъ въ руки нагайки, заставляютъ плясать. Несчастный, въ страхѣ, танцуетъ, а довольные грабители подстегиваютъ плетьми невольнаго танцора…

И нѣтъ управы!.. Отчего кавказскихъ разбойниковъ, разныхъ ингушей, лезгинъ, не переселить мелкими партіями хотя бы на Уральскія горы?! Тамъ бы они не были страшны, а на ихъ прекрасныя, плодородныя мѣста посадить уральскихъ казаковъ или крестьянъ. По моему, это единственный исходъ борьбы съ разбойными племенами Кавказа, съ людьми, которые не хотятъ жить трудомъ!..

---

Селеніе Никольское состоитъ изъ 130 дворовъ баптистовъ. Земля — купленная у частнаго владѣльца, землевладѣніе общественное, выпасъ общій, покосъ — тоже, запахиваютъ землю съ плуга, причемъ тотъ имѣетъ право на большую запашку, кто при покупкѣ внесъ больше денегъ.

Хлѣба у нихъ прекрасные; какъ и нѣмцы, баптисты ввели у себя черный паръ, т.-е. двоеніе.

Несомнѣнно образцовое хозяйство нѣмцевъ имѣло сильное вліяніе на организацію сельскохозяйственнаго дѣла въ селѣ Никольскомъ, гдѣ замѣчается стремленіе къ высшимъ культурамъ. Заведены, по-нѣмецки, виноградники и фруктовыя насажденія.

Воловъ въ работахъ баптисты не употребляютъ, пользуясь лошадьми, которыя не хуже нѣмецкихъ, какъ и коровы.

Лошадей въ каждомъ дворѣ по двѣ пары, преимущественно породы черкесской; коровъ, въ среднемъ, по четыре на дворъ.

Хорошо живутъ баптисты, дружно и зажиточно. Молочныхъ продуктовъ обиліе, хлѣбъ свой отъ посѣва до посѣва, много птицы, въ жилищахъ чистота, аккуратность и стремленіе къ нѣкоторому комфорту. Всѣ грамотны, выписываютъ газеты.

Я провелъ цѣлый день въ Никольскомъ, и не могу до сихъ поръ забыть тотъ привѣтъ и ту любезность, которую мнѣ оказывали эти простые, искренніе люди; фальши не было никакой — все откровенно и именно по-христіански.

Никольское стоитъ при рѣчкѣ Горькой и озерѣ того же названія. Вода не пригодна для употребленія. Въ настоящее время копаютъ артезіанскій колодезь, и работа подходитъ къ концу.

Между прочимъ, я наслышался отъ баптистовъ о цѣлительныхъ свойствахъ Горькаго озера.

Говорятъ, что имѣющіе разныя накожныя заболѣванія, сыпи и проч., послѣ двухъ, трехъ разъ купанья выздоравливаютъ совершенно. Озеро стало поэтому популярнымъ, и много простого народа пріѣзжаютъ сюда лечиться. Я взялъ съ собою бутылку воды изъ озера, и въ Кисловодскѣ отдалъ въ лабораторію дли анализа, сообщивъ подробно мѣсто нахожденія озера.

Я купался въ этомъ озерѣ, дно котораго состоитъ изъ ила, вода на вкусъ горькая и довольно непріятная.

Когда мы шли отъ озера, то встрѣтили православнаго священника, и на мой вопросъ, какого онъ прихода, мнѣ отвѣчали, что священникъ здѣшній, сел. Никольскаго.

Оказалось, что этотъ священникъ, купившій у одного изъ баптистовъ небольшой кусокъ земли около самаго селенія, устроилъ сначала церковно-приходскую школу, а затѣмъ — и церковь. Это — въ сплошномъ селеніи баптистовъ. И что же? Въ училищѣ никто не учится, въ церковь не ходятъ.

Развѣ не раціональнѣе было бы затратить деньги болѣе производительно, а именно: построить и школу, и церковь въ православномъ селеніи или ближайшемъ окружномъ хуторѣ!

Теперь я остановлюсь на отбываніи воинской повинности въ ставропольской губерніи, гдѣ, какъ мы видѣли, населеніе разнообразное, какъ по племенному различію, такъ и по вѣроисповѣданію.

Мы знаемъ, какъ отбываютъ воинскую повинность менониты. Кочующіе народы, — ногайцы, трухмены и калмыки — тоже освобождены отъ этой натуральной повинности, или платятъ за воинскую повинность отъ каждой кибитки, и отъ головы скота также уплачиваютъ государству.

Относительно «рекрутчины» у православныхъ, намъ извѣстно. Но вотъ, что касается баптистовъ, — дѣло состоитъ въ исключительномъ положеніи. У баптистовъ въ настоящее время почти всѣ взрослые сыновья находятся на войнѣ или отбываютъ повинность натурой внутри Россіи. Берутъ каждаго взрослаго сектанта на глазъ, по неимѣнію метрикъ и другихъ бумагъ, которыя признавались администраціей.

Я обратилъ вниманіе на нѣкоторые факты. Въ с. Никольскомъ, у вдовы Великохарькова молодой сынъ-мальчикъ находится при ней, а двое взрослыхъ сыновей служатъ. Положеніе ея, старой женщины, трудное.

— Какъ подростетъ, возьмутъ и меньшого, — увѣренно говоритъ женщина.

У Сологуба двое сыновей служатъ, а третій сидитъ въ тюрьмѣ за просрочку, которую онъ сдѣлалъ, при призывѣ на службу.

На «Буйволѣ» у Ивана Гаврилова четыре сына, изъ которыхъ одинъ отслужилъ свой срокъ, два другіе служатъ въ настоящее время, а четвертый еще малолѣтній.

Однимъ словомъ, у баптистовъ, повидимому, воинскую повинность отбываютъ всѣ дѣти мужского пола, что отзывается на экономическомъ состояніи семействъ сектантовъ довольно печально, если къ тому же прибавить ихъ невыносимое положеніе въ земельномъ и общественномъ отношеніи. Это — волы, съ которыхъ дерутъ не менѣе полудюжины шкуръ, волы терпѣливые, какъ само терпѣніе.

Да, терпѣніемъ Богъ не обидѣлъ русскихъ людей. «Терпи казакъ, атаманомъ будешь», говоритъ одна пословица, а другая остроумно прибавляетъ: «улита ѣдетъ, но когда-то будетъ»…

Недалеко отъ Никольскаго находятся казенные добрые участки земель, сдающихся въ аренду и притомъ на шесть лѣтъ. Тутъ же неподалеку, въ Соломенскомъ, въ ожиданіи земли уже 12 лѣтъ живутъ 370 семей русскихъ мужиковъ, которые, мнѣ кажется, имѣютъ нѣкоторые права хотя бы на аренду?!.

Но ничего подобнаго не кажется и не думается гг. чиновникамъ министерства земледѣлія, которые 20.000 десятинъ, по участкамъ въ 1.000 десятинъ каждый, сдали богатому кулаку Б., который и блаженствуетъ на глазахъ у безземельныхъ, чающихъ заполучить кормилицу, уже 12, а то и болѣе лѣтъ!..

Это между прочимъ, но вообще едва-ли другая губернія нуждается въ земельной и земской организаціи больше, нежели богатая ставропольская. И своеобразная красота и сила земли, и даль, и ширь — все чѣмъ богаты и крѣпки черноземныя степи, все дала природа!

Когда мы возвращались черезъ Воронцовку на ст. Незлобную былъ вечеръ, и великанъ Эльборусъ выступалъ въ своемъ серебряномъ панцырѣ надъ разнообразными облаками, которыя неслись къ намъ въ степи, мѣняя свои причудливыя фигуры. Вотъ медвѣдь въ движеніи, вотъ рельефная фигура молящагося человѣка, направо еще и еще облака, среди которыхъ, какъ живая, гигантская фигура женщины съ простертыми къ Шаичъ-горѣ руками и съ распущенной косой. Опять образы, еще и еще, новые, мѣняющіеся… А степи?.. Просторъ и воля! богатство, привольное, удивительное!..

---

Я кончилъ мои бѣглыя замѣтки и буду доволенъ, если заинтересовалъ немного читателя нашей далекой степной окраиной сѣвернаго Кавказа. Оффиціальныхъ свѣдѣній о краѣ нѣтъ, нѣтъ изслѣдованій, и это не предвидится, повидимому, въ близкомъ будущемъ. Въ «Памятной книгѣ» мы читаемъ: въ «климатическомъ отношеніи ставропольская губернія представляется совершенно неизученной. Далѣе, переходя къ характеристикѣ производительности и разнообразію почвъ губерніи, необходимо оговориться, что за отсутствіемъ спеціальныхъ изслѣдованій въ указанномъ направленіи»… и т. д.

Величина душевыхъ надѣловъ государственныхъ крестьянъ въ среднемъ 7—8 дес. на мужскую душу, надѣлы же бывшихъ помѣщичьихъ отъ 2 до 5 дес. на душу. Скотоводство, среди коренного крестьянскаго населенія выражается 55 %, а у иногородныхъ составляетъ 3 %, частнымъ владѣльцамъ принадлежитъ 25 %, арендаторамъ на земляхъ кочующихъ народовъ 9 %, инородцамъ 7 % и городскимъ жителямъ 1 %.

Овцеводствомъ занимаются молокане, которые извѣстны въ ставропольской губерніи подъ именемъ тавричанъ. Они привели съ собой мериносовыхъ овецъ. Занимаются они также разведеніемъ краснаго калмыцкаго скота. Живутъ тавричане хуторами, народъ они довольно коммерческій, ничего общаго съ баптистами не имѣющій.

Цифры, довольно почтенныя, свидѣтельствуютъ о высокомъ производствѣ зерновыхъ продуктовъ, а главное — пшеницы.

Что касается виноградарства, то въ раціональномъ отношеніи оно дѣлаетъ первые шаги. Общая площадь виноградниковъ — 3.200 дес., причемъ на прасковьевскій уѣздъ приходится 2.800 десятинъ, но мы, уже говорили, какое вино «прасковьевское»!.. Невозможное состояніе дорогъ по степи, недостатокъ подвижнаго состава Владикавказской дороги — все это вредно отражается на реализаціи урожая.

Изъ всего, сказаннаго нами, необходимость организаціи земскихъ учрежденій въ этой мѣстности ясна совершенно, и земство при самомъ своемъ возникновеніи, надѣемся, прибѣгнетъ къ точному и систематическому изслѣдованію этой степной губерніи, которое мѣстному самоуправленію дастъ живыя, фактическія данныя, могущія служить стимуломъ экономическаго управленія губерніей съ тѣмъ, чтобы поставить хозяйство такъ, какъ требуютъ этого мѣстныя обстоятельства и земледѣльческая культура.

С. И. Васюковъ.

"Вѣстникъ Европы", № 6—7, 1908