ВЪ СТРАНѢ ЧЕРНЫХЪ ДНЕЙ И БѢЛЫХЪ НОЧЕЙ
[править]Очеркъ
В. И. Анучина
[править]1916
[править]
I. На пути. — Рѣка Енисей.
[править]По самой срединѣ Сибири протекаетъ одна изъ величайшихъ въ мірѣ рѣкъ — Енисей (Енисей — Селенга — 5200 километровъ). Начинаясь въ вершинахъ бѣлоснѣжныхъ Саянскихъ горъ, за предѣлами Сибири, въ Монголіи, Енисей течетъ отъ горъ къ Ледовитому морю, и вотъ эта-то рѣка и служитъ единственнымъ связующимъ путемъ, по которому далекій Туруханскій край ведетъ свои дѣловыя сношешя со всѣмъ остальнымъ міромъ.
Тамъ, гдѣ Сибирская желѣзная дорога перекинулась мостомъ черезъ Енисей, въ красивой горной долинѣ расположился городъ Красноярскъ — отсюда и ѣдутъ въ Туруханскій край — зимой на лошадяхъ по льду Енисея, а лѣтомъ на пароходахъ, которые доходятъ до самаго океана, но лучше всего обзавестись въ Красноярскѣ крытою лодкой и довѣриться дѣдушкѣ Енисею, а онъ безплатно доставитъ путника въ «страну черныхъ дней и бѣлыхъ ночей» — въ Туруханскій край.
Такой способъ путешествія займетъ, конечно, больше времени, чѣмъ поѣздка на пароходѣ, но зато сколько незабываемыхъ картинъ увидитъ путникъ, сколько новыхъ настроеніи переживетъ онъ.
Около Красноярска Енисей выходитъ изъ горныхъ тѣснинъ и, словно обрадовавшись простору, широко разлился по долинѣ, разбившись на множество протоковъ, среди безчисленныхъ острововъ. Поодаль и по той, и по другой сторонѣ тянутся горы, временами онѣ исподволь приближаются къ Енисею, какъ будто хотятъ провѣдать: нельзя ли опять загнать его въ тѣснину, но робѣютъ и отходятъ въ сторонку и забѣгаютъ впередъ.
Енисей нѣжится въ зеленыхъ островахъ, лѣниво пошевеливается на перекатахъ, засыпаетъ въ тинистыхъ уловахъ, а съ береговъ къ нему сбѣгаются заимки, деревни, села. Но вотъ горы, забѣжавъ впередъ, сдвинулись крутыми обрывами, хотятъ загородить дорогу, но Енисей, почуя въ врага, сбросилъ дрему, подтянулся изъ протоковъ и мощно двинулся въ Атамановскую тѣснину, сердито волнуясь на подводныхъ камняхъ. Миновавъ тѣснину, идетъ дальше, но горы теперь не отходятъ далеко, берегомъ тянутся — и Енисей сторожится, держится однимъ русломъ.
Чѣмъ дальше, тѣмъ рѣже встрѣчаются деревни и села, по далекимъ горамъ синѣетъ тайга и тянется къ Енисею, особенно съ правой стороны, а горы все ближе и ближе.
Горы становятся выше, зловѣще хмурятся падями: недоброе задумали. И вотъ, выбравъ мѣсто побезлюднѣе, горы сдвинулись, завалили долину скалами, сомкнуться хотятъ, но Енисей бурно рванулся впередъ, кипитъ, хлещетъ валомъ, кружится водоворотами, громомъ наполнилась тѣснина Казачинскаго порога, дрожитъ лѣсъ на скалистыхъ берегахъ… Съ побѣднымъ грохотомъ прорвался Енисей, горы конфузливо отходятъ вдаль и теперь уже надолго.
Въ глубокой излучинѣ лѣваго берега маячитъ бѣлыми пятнами Енисейскъ. Къ берегу напоказь выдвинулъ городъ все, что онъ можетъ, показать: бульваръ и рядъ старинныхъ церквей, и это дѣлаетъ его похожимъ на большой монастырь.
Безлюдье. По бульвару тихо бродятъ, любуясь предзакатнымъ небомъ, неторопливые люди. Многоголосый вечерній благовѣстъ медлительно плыветъ и таетъ въ пурпурно-золотыхъ даляхъ. Водовозъ наливаетъ бочку, вода плещется изъ черпака, брызги вспыхиваютъ огнями заката и кажется, что водовозъ черпаетъ рубины…
И послѣдній городъ остался позади. Енисей неохотно поворачиваетъ изъ излучины; городъ, сверкнувъ куполами, исчезъ за поворотомъ, а впереди — широкая водная гладь среди пустынныхъ береговъ.
Въ темную ночь жутко на Енисеѣ въ этихъ мѣстахъ. Лодка приткнулась къ тинистой отмели безвѣстнаго острова. Тьма. Небо низко нависло клубами тучъ, время отъ времени вдали вспыхиваютъ и таинственно гаснутъ смутные отблески, въ мертвой тишинѣ стонетъ и охаетъ выпь, можетъ быть, далеко, можетъ быть, близко… а можетъ быть, это и не выпь, а кто-то мучительно умирающій одинокимъ въ бездонной тьмѣ. И словно придавленный тьмой, не разгорается, гаснетъ костерокъ изъ сырой талины. Холодно.
Утромъ изъ ручьевъ, рѣчекъ и рѣкъ поползутъ, какъ снѣжныя лавины, на Енисей туманы, ползутъ липучіе, оставляя на всемъ мокрый слѣдъ, скатываются на воду и плывутъ сперва мокрыми полосами, потомъ сходятся въ стадо, ширятся и заполняютъ просторы.
Чѣмъ дальше, тѣмъ больше, тѣмъ могучѣе становится Енисей, но чѣмъ ближе къ Туруханскому краю, тѣмъ угрюмѣе, непривѣтливѣе онъ.
Серебристо-голубой вверху, здѣсь онъ темнѣетъ и холодомъ вѣетъ отъ стальной глади водъ, обрамленныхъ темнооливковымъ бордюромъ тайги.
И вотъ впереди опять сходятся горы, но уже не такія, какъ въ верховьяхъ: приземистыя, шершавыя, какъ россомахи, осторожно стаей крадутся издалека, стараются подойти незамѣтно, перехватить дорогу. Но Енисей уже готовится къ послѣднему бою, собираетъ силы: на десятки верстъ въ ширину разлился, притаился въ островахъ, дальніе обходы развѣдываетъ, — но плотною стѣною стали кругомъ россомахи-горы, и только одна узенькая щель зіяетъ впереди. Ринулся Енисей между скалъ, пробуравилъ глубокую на десятки саженъ путину, кружитъ воронками и стремительнымъ натискомъ прорвался въ «страну черныхъ дней и бѣлыхъ ночей».
І030;. Туруханскій край. — Тайга — Тундра.
[править]Въ жизни Туруханскаго края рѣка Енисей составляетъ основу всего. Онъ даетъ краю основной продуктъ питанія — рыбу, онъ служить единственнымъ путемъ, по которому населеніе сбываетъ предметы своего производства въ далекіе края, по нему доставляются въ край хлѣбъ, чай, порохъ и все остальное необходимое. По берегамъ Енисея ютится все русское населеніе края, здѣсь всѣ административныя учрежденія, всѣ ярмарки, сюда лежатъ всѣ пути изъ глубины тайги — и не будь рѣки Енисея, Туруханскій край представлялъ бы собою пустыню.
— «Дѣдушка Енисей» — называютъ его туземцы и дали ему большую роль и много мѣста въ своихъ красивыхъ сказаніяхъ.
— «Давно когда-то люди жили въ верховьяхъ Енисея, хорошо жили, и славилась страна ихъ богатствомъ и миромъ. Но вотъ съ далекаго юга пришло племя невиданныхъ, страшныхъ богаты рей-людоѣдовъ и напали на мирный народъ. Тогда люди построили лодки и вручили судьбу свою Енисею. Быстро понесъ ихъ великій дѣдушка, а богатыри-людоѣды бросились догонять, но они боялись воды и не умѣли плавать и потому ничего не могли сдѣлать. Осердились богатыри и стали бросать горы на пути Енисея: гдѣ набросаютъ горъ, тамъ тѣснины и пороги, но могучій дѣдушка разбивалъ всѣ препоны и благополучно уносилъ людей. Долго бѣжали богатыри-людоѣды, добѣжали до самаго Туруханскаго края и здѣсь, собравъ всѣ силы, устроили самую крѣпкую преграду. Подошелъ Енисей къ горамъ, попытался пробиться и не могъ. Сталъ накапливать воды; большое озеро получилось, но горы и его удержали. Моремъ разлился Енисей — горы стоятъ. Высоко поднявшіяся воды стали стекать въ долину чужой рѣки Оби.
Заплакали люди. Тогда великій богатырь и шаманъ Альба взялъ свой топоръ и разсѣкъ скалы. Енисей кинулся въ эту щель и прорвался въ Туруханскій край… Здѣсь и поселились люди и до сихъ поръ боятся уходить далеко отъ Енисея».
Войдя въ предѣлы Туруханскаго края, Енисей сильно, измѣняется. Большой и могучій, онъ плавно извивается огромными плесами: здѣсь отъ одного берега до другого пять-шесть верстъ. Берега низкіе, пологіе, поросшіе тѣнистой дремучей тайгой, далеко убѣгаютъ и тонкими ниточками теряются въ смутномъ маревѣ, гдѣ сливаются вода и небо. Въ тихую погоду застывшая водная гладь почему-то отливаетъ фіолетовыми тонами, а берега кажутся черными. И жуткая мертвая тишина царитъ тогда надъ водами. Ни рева звѣря, ни клика птицъ, ни звука человѣческаго жилья. Куполъ низкаго блѣднаго неба вверху, стеклянная гладь фіолетовыхъ водъ внизу и двѣ черныхъ гряды на горизонтѣ. И такъ день, другой, недѣля… порой на таежныхъ прогалинахъ жмутся крохотныя въ пять-десять дворовъ деревеньки и проплываютъ мимо, какъ нѣмые призраки; время отъ времени проступитъ на пескахъ бѣлый треугольникъ берестяного чума и опять пустыня.
А когда подуетъ съ далекаго моря холодный низовый «сиверко», Енисей помутится, посѣрѣетъ, и побѣгутъ по нему стада бѣлыхъ зайцевъ, заходятъ волны. И тогда трудно плыть внизъ по рѣкѣ: закачаетъ, захлещетъ, нужно уходить въ устье рѣчекъ и дожидаться погоды.
Кончается плесо, впереди тупой округлый мысъ, а за нимъ опять плесо: на полсотни верстъ видать; впереди новый мысъ, а за нимъ плесо — и такъ до самаго устья, гдѣ Енисей разливается на сотни верстъ, гдѣ не видать береговъ — ни то рѣка, ни то море.
Въ Енисей впадаютъ большія и малыя рѣки: Подкаменная Тунгуска, Бахта, Имбакъ, Нижняя Тунгуска, Курейка съ правой стороны; Елогуй и Туруханъ съ лѣвой. Всѣ онѣ берутъ начало иногда за тысячи верстъ въ глухихъ таежныхъ дебряхъ, по дебрямъ несутъ свои воды, ни на одной изъ нихъ нѣтъ человѣческаго жилья, только туземецъохотникъ ставитъ тамъ временный шалашъ.
Вся южная половина Туруханскаго края поросла глухою тайгою, которая кончается мелкимъ карликовымъ лѣсомъ близъ того мѣста, гдѣ стоитъ на Енисеѣ деревня Дудинка, а дальше до самаго моря залегла тундра. Тайга словно борется съ тундрой: по рѣкамъ (Газъ, Енисей. Пясина, Хатанга), впадающимъ въ Ледовитое море, она далеко пробирается на сѣверъ, а въ глубинѣ страны тайга отступаетъ къ югу и тамъ клиньями задалась въ междурѣчьяхъ мокрая тундра.
Угрюма Туруханская тайга. Сплошною стѣною стоитъ на зыбкой болотистой почвѣ, на тысячи верстъ протянулась, заваленная прѣлымъ колодникомъ тайга. Уродливыя деревья, невысокія, непомѣрно толстыя внизу и тонкія вверху, жмутся къ землѣ, широко раскидывая нижнія вѣтви. Хмурыя пихты и ели, да печальная береза царятъ въ Туруханской тайгѣ и изрѣдка, выбравъ мѣсто повыше, тянутся полосы кедровъ, сосны, лиственницы.
Множество озеръ разсыпано по тайгѣ, но это не тѣ озера, что на далекомъ свѣтломъ югѣ, у нихъ нѣтъ береговъ. Кругомъ стоятъ затопленныя деревья, съ сѣдыми прядями мха на вѣтвяхъ, а между ними застыла черная гладь воды. Здѣсь вѣчный покой. Надъ міромъ бушуетъ буря, стоголосымъ кличемъ воетъ тайга, но и тогда блеститъ черной гладью мертвое озеро и недвижно стоятъ вокругъ его хмурые стражи. И бродитъ по хмурой тайгѣ ея угрюмый хозяинъ медвѣдь; притаилась на суку злая россомаха съ зелеными глазами и выжидаетъ: не зазѣвается ли черный соболь, бѣлый горностай или сѣрая бѣлочка; сидитъ на пнѣ, посвистываетъ полосатый бурундукъ; ломая рогами чашу, несется могучій лось, спасаясь отъ охотника; хитрая лисичка притаилась подъ колодой; робкій заяцъ подошелъ трусливо напиться къ рѣкѣ, а тамъ длинная выдра уже промышляетъ рыбу. Большеглазая сова укрылась въ дуплѣ; бойкій, маленькій дятелъ бѣгаетъ внизъ и вверхъ по дереву, носикомъ постукиваетъ; грузный тетеревъ ищетъ молодыхъ еловыхъ побѣговъ; весело перекликаются рябчики.
Но въ безконечной тайгѣ теряются и звѣрье, и птицы, — день, два можно идти по тайгѣ и не увидать, не услыхать живого существа. Здѣсь нѣтъ полей и прогалинъ, все заросло тайгою. Въ долинахъ, ближе къ рѣчкамъ, порою невозможно пройти, нужно прорубать путь топоромъ. Иногда съ крутого обрыва открывается видъ на небольшое плесо рѣки, и тогда человѣкъ радуется, увидавши много неба, но можно пройти сотни верстъ, когда небо видно только небольшимъ клочкомъ, межъ верхушекъ деревьевъ. Можно пройти… но не вездѣ по тайгѣ можно пройти. Во всемъ Туруханскомъ краѣ нѣтъ ни оной колесной дороги, нѣтъ даже тропъ, кромѣ тѣхъ, что проложили звѣри; охотники-туземцы, уходя за промысломъ на сотни верстъ, идутъ цѣлиною, находя путь по солнцу, по звѣздамъ и по другимъ, имъ только извѣстнымъ, признакамъ. Да и не ходитъ никто лѣтомъ въ тайгу, а зимою, когда тайга завалена снѣгомъ, тогда, сами на лыжахъ съ багажомъ на нартахъ, туземцы свободно кочуютъ по дебрямъ…
Въ тайгѣ сокрыты богатства. Весною рѣки и рѣчки, ломая берега, открываютъ залежи каменнаго угля, графита, слюды, мѣди, желѣза; тунгусы находятъ по рѣчкамъ золото, но никто не разрабатываетъ, не добываетъ этихъ богатствъ, слишкомъ дорого обошлась бы разработка, ельникомъ далеко ихъ нужно везти для сбыта.
Трудно проникнуть внутрь страны и по притокамъ Енисея: на однихъ, что впадаютъ съ правой стороны, безконечное количество бурныхъ пороговъ, а на другихъ также много «заломовь». Заломы — .это груды обрушившихся въ рѣку деревьевъ.
Зацѣпится одно такое дерево за отмель, къ нему пристанетъ другое, третье, накопится масса лѣсу и запрудитъ рѣку. Иногда заломы тянутся на десятки верстъ, и такимъ образомъ судоходныя рѣки превратились въ непроходимыя, гдѣ нельзя проплыть даже на самой маленькой лодкѣ.
Чѣмъ дальше на сѣверъ, чѣмъ ближе къ полярному кругу, тѣмъ рѣже становится тайга, тѣмъ чаще встрѣчаются заболоченныя прогалины, и, наконецъ, начинается тундра, куда заходятъ только жалкая лиственница, низкорослая ива да карликовая береза.
Безбрежная, необозримая равнина тундры похожа на заболоченную степь; только, вмѣсто травъ здѣсь растутъ мхи и лишаи. Тундра за все лѣто успѣваетъ оттаять не больше, какъ на поларшина, глубже залегаетъ вѣчная мерзлота, а потому водамъ при таяніи некуда дѣваться и онѣ стоятъ десятками тысячъ крошечныхъ озеръ и сплошныхъ болотъ на плоской поверхности тундры. И на сотни верстъ не встрѣтишь человѣческаго жилья, и только безконечныя могилы говорятъ о томъ, что человѣкъ здѣсь былъ. Вѣчная мерзлота не даетъ никакой возможности выкопать могилу: если положить покойника въ оттаявшій слой, то весной его водою выпретъ наружу; а потому по необходимости обитатели тундры создали особый способъ погребенія. Гробъ, сдѣланный изъ толстыхъ горбылей, плахъ или просто въ видѣ колоды, плотно закрытой, ставится на особыхъ стойкахъ, на высотѣ поларшина отъ земли на болѣе возвышенныхъ мѣстахъ. Тысячи такихъ гробовъ разставлены по тундрѣ, словно по кладбищу ѣдетъ путникъ отъ гроба къ гробу и впереди виднѣется гробъ и кругомъ на горизонтѣ маячатъ гроба.
Въ холодныхъ условіяхъ сѣвера дерево не успѣваетъ изопрѣть и сгнить и хранится столѣтіями. Трупы, лежащіе въ воздушныхъ гробахъ, подвергаются промораживанію и провѣтриванію и тоже не гніютъ. Если открыть самый старинный гробъ, то тамъ окажется прекрасно сохранившаяся мумія.
Временами тундряныя рѣчки вскрываютъ въ своихъ берегахъ трупы мамонтовъ: они погибли тысячелѣтія тому назадъ, но сохранились замороженными въ такомъ видѣ, что мясо ихъ туземцы употребляютъ въ пищу. Ѣдешь по этому царству мертвыхъ, въ мертвящей тишинѣ застыли мертвыя дали, гдѣ маячатъ гроба, и кажется, что здѣсь о становилось время, стерлась грань между жизнью и смертью…
Но вотъ весна приналегла дружнѣе, появилась на пригоркахъ и кочкахъ тощая трава, перестали замерзать на ночь озера и болота, и тундра преобразилась, украсившись яркими пятнами незабудокъ, лютиковъ, азалій. Налетѣли съ далекаго юга миріады всевозможныхъ птицъ — и стономъ стонетъ тундра отъ ихъ криковъ. Царство птицъ. Кажется, шага ступить невозможно, чтобъ изъ-подъ ногъ не шарахнулась птица.
Привольно имъ здѣсь на безлюдьи и, кромѣ того, здѣсь много корма: еще отъ прошлаго лѣта остались голубика, брусника, клюква, морошка. Объ Шаманская корона, этихъ, птицахъ туземцы разсказываютъ такую легенду.
Далеко на югѣ въ горной странѣ, гдѣ раньше жили народы, теперь обитающіе въ Туруханскомъ краѣ, тамъ на горныхъ вершинахъ стоитъ жилище прекрасной доброй богини Томамъ.
Богиня помнитъ своихъ злосчастныхъ людей, которыхъ богатыри-людоѣды загнали въ безплодную страну, и вотъ каждую весну прекрасная богиня выходитъ на скалу, что виситъ надъ Енисеемъ, и, ставъ здѣсь, потрясаетъ руками, и тогда изъ бѣлоснѣжныхъ ея рукавовъ снѣжинками сыплется пухъ. Пухъ превращается въ разныхъ птицъ, а онѣ, призванныя къ жизни, съ радостнымъ кликомъ, несмѣтными караванами летятъ на далекій сѣверъ, вѣщаютъ людямъ пробужденіе спящей земли. И радуются люди вѣчному солнцу и доброй богинѣ Томамъ.
Зимою тундры превращаются въ сплошное море снѣговъ, и тогда она становится еще безграничнѣе, сливаясь съ просторами Ледовитаго океана. Безпрерывные вѣтры, несущіеся изъ таинственной дали океана, плотно укатываютъ снѣга, полируютъ поверхность тундры, теперь ровной, какъ столъ, накрытый бѣлой скатертью.
Бѣлое небо; бѣлая земля; бѣлое звѣрье (полярный медвѣдь, песецъ, горностай, олень, заяцъ) бродитъ по тундрѣ; бѣлыя птицы: сова и куропатка, — и человѣкъ надѣваетъ бѣлую шубу изъ оленины, мѣхомъ наружу.
Страшно бъ тундрѣ, когда разыграется буранъ. Бѣшено мчится леденящій сѣверный вѣтеръ и гонитъ по тундрѣ тучи сухого, колючаго снѣга. Все живое спѣшитъ укрыться. Звѣри зарываются въ снѣгъ, въ снѣгъ зарывается и человѣкъ со своимъ утлымъ шалашомъ изъ оленьей замши. Путникъ, котораго буранъ застигъ въ тундрѣ, отдается на волю своихъ оленей, а они уже безпокоятся и сами прибавляютъ бѣга. Мчится по тундрѣ легкая нарта, а сзади встаютъ сѣрыя тѣни и тянутся къ небу. Вся тундра закурилась дымками мутнаго снѣга, кто-то воетъ, скрежещетъ зубами, кто-то гонится сзади. Сухой снѣгъ шелеститъ, какъ коленкоровый саванъ. Вотъ уже съ боковъ, вотъ уже и впереди поднимаются съ тундры сѣрыя тѣни и, обгоняя, забѣгаютъ впередъ, окружаютъ, злорадно гикаютъ и взвываютъ…
И бѣшено мчатся олени: они, должно быть, тоже знаютъ, что въ эту ночь встанутъ изъ гробовъ мертвецы и будутъ до утра танцовать по тундрѣ, а никто живой не долженъ этого видѣть.
III. Пространство. — Климатъ. — Бѣлыя ночи. — Комары. — Три солнца. — Три луны. — Черные дни. — Сполохи. — Морозы.
[править]Сѣверная часть Туруханскаго края, далеко вдающаяся въ океанъ — полуостровъ Таймыръ, кончается мысомъ, который называется мысъ Сѣверо-восточный или Челюскинъ; онъ лежитъ почти подъ 78 градусомъ сѣверной широты, и это самая сѣверная точка всей земной суши. Съ юга на сѣверъ, отъ южной границы края до острова Диксона (въ Енисейскомъ заливѣ) считается 2278 верстъ, а всего Туруханскій край занимаетъ — 1.659.010 квадратныхъ верстъ, т. е. онъ одинъ больше Австро-Венгріи, Германіи, Франціи и Сербіи, вмѣстѣ взятыхъ, и, несмотря на такіе огромные размѣры, 'Гуруханскій край въ климатическомъ отношеніи повсюду представляетъ зимою почти однородную картину. Самая южная часть края нисколько не теплѣе, чѣмъ самая сѣверная. Это обстоятельство объясняется тѣмъ, что весь край въ общемъ представляетъ собою плоскую равнину, покатую къ Ледовитому океану и потому до крайнихъ предѣловъ доступную холоднымъ сѣвернымъ вѣтрамъ. Въ то же время, если южная часть въ силу самаго своего положенія должна быть теплѣе, то суровость крайняго вѣтра смягчается испареніями океана, и, такимъ образомъ, обѣ части выравниваются въ отношеніи зимнихъ температуръ.
Вполнѣ естественно, что рѣка Енисей весною вскрывается раньше на югѣ и позднѣе на сѣверѣ и, наоборотъ, осенью покрывается льдомъ раньше въ низовьяхъ, чѣмъ на югѣ; этимъ обстоятельствомъ укорочается лѣто дальняго сѣвера, и лѣтомъ разница въ температурахъ юга и сѣвера уже значительна.
Въ южной части Туруханскаго края Енисей вскрывается въ первыхъ числахъ мая, а у Гольчихи въ концѣ этого мѣсяца, дальше на сѣверъ еще позднѣе.
Рыбопромышленники изъ Красноярскаго и Енисейскаго уѣздовъ обыкновенно отправляются на промыслы въ Туруханскій край слѣдомъ за льдомъ. Интересную картину можно наблюдать, если отправиться вмѣстѣ съ ними. Плывутъ они въ буквальномъ смыслѣ слѣдомъ за льдомъ, т. е. на разстояніи пяти — шести верстъ за послѣдними льдинами; остановится ледъ гдѣ-нибудь на заторѣ, вынуждены остановиться и они; подплывутъ къ устью притока, который еще не вскрылся, останавливаются и ждутъ, когда оттуда пройдетъ ледъ. И такъ въ теченіе мѣсяца и даже полуторыхъ, когда люди переживаютъ какъ бы одинъ, на полтора мѣсяца растянувшійся, день ранней весны.
Словно зная, что лѣтній періодъ очень коротокъ, всего 2—2 1/2 мѣсяца, деревья и травы ускоренно гонятъ листву и цвѣтутъ. Въ недѣльный срокъ тайга и тундра становятся неузнаваемы. Еще лежатъ кругомъ сугробы снѣга, берега Енисея еще завалены льдами, а тутъ же рядомъ зеленая мурава и цвѣты. Такъ же торопливо живетъ растительность и въ теченіе коротенькаго лѣта. Этотъ буйный ростъ объясняется тѣмъ, что весной уже и на все почти лѣто здѣсь наступаетъ пора «бѣлыхъ ночей».
Бѣлыя ночи — это говоритъ мало, ибо въ самомъ дѣлѣ наступаетъ пора, когда въ сѣверной части солнце въ теченіе почти двухъ мѣсяцевъ совершенно не сходитъ съ горизонта, а въ самой южной закатывается на полчаса или часъ. Такимъ образомъ, солнце согрѣваетъ землю круглыя сутки, и это удваиваетъ скорость роста травъ.
Когда человѣкъ впервые попадаетъ въ Туруханскій край, его поражаетъ картина незаходящаго солнца; онъ сбивается съ привычнаго распредѣленія времени, не можетъ въ нужную пору уснуть: какъ-то странно ложиться спать, когда такъ ярко, непрерывно и днемъ и ночью, свѣтитъ полярное солнце, — и вновь пріѣзжій нерѣдко нервно заболѣваетъ.
Около 11 часовъ вечера, несмотря на то, что солнце стоитъ высоко, человѣкъ и звѣри, и птицы засыпаютъ — и странный, загадочный видъ имѣетъ тогда туруханская деревенька. Какъ будто день, но вымерла въ жуткой тишинѣ деревенька. Изрѣдка по-ночному взлаетъ собака, по-ночному перекликнутся пѣтухи, и какъ-то пугаютъ эти ночные звуки при сіяющемъ солнцѣ.
Спитъ и тайга, и лишь немолчно звенятъ весенніе потоки. Двѣнадцать часовъ, часъ ночи, два — и солнце вновь начинаетъ подниматься къ зениту.
Въ такую необычную ночь и вся природа кажется какой-то особой, таящей въ себѣ что-то загадочное.
Безоблачно свѣтло-бирюзовое небо; застыла, не всплеснетъ фіолетовая гладь воды, беззвучна черная тайга и мглистая тундра. Но вотъ помутился Енисей, и на черномъ фонѣ тайги проступили бѣлесыя пятна тумана. Туманъ неподвиженъ, просочился изъ тайги и стоитъ, но снизу его что-то тѣснитъ и тайга начинаетъ проваливаться, тонуть. Еще немного и тотъ высокій яръ, на которомъ вы стоите, оказывается крошечнымъ островкомъ среди безбрежнаго моря бѣлыхъ облаковъ. Земля провалилась, и одинъ только островокъ плыветъ среди волнистыхъ облаковъ. И тогда хочется лечь, приникнуть къ этому клочку земли, чтобъ не оборваться въ бездны. Вѣроятно, въ первые дни мірозданія были на землѣ такія картины.
Къ утру туманы поднялись, сѣрой пеленой затянули небо — будетъ ненастная погода. Къ полдню потянулъ холодный низовый вѣтеръ, тучи зашевелились, заслоились и, заплакавъ мелкимъ дробнымъ дождемъ, потянулись къ далекому югу. Вѣтеръ усиливается, за сѣтью дождя не видно, куда плыть, и лодка пристаетъ къ залитому половодьемъ острову. Не пристаетъ, а входитъ въ чащу залитаго тальника и цѣпляется за вѣтви: здѣсь не такъ качаетъ.
Дождь зарядилъ надолго и монотонно барабанитъ по крышѣ каюты, лодка покачивается, трется о тальники и тоскливо поскрипываетъ. Енисей рокочетъ прибоемъ о далекій берегъ — и кажется, что на сотни верстъ кругомъ единственнымъ сухимъ мѣстомъ теперь осталась только каюта.
Весенніе дожди согнали послѣдній снѣгъ, дружно пошла трава, появились цвѣты, и среди нихъ кровавыми пятнами разсыпаны красныя лиліи — о нихъ разсказываютъ легенду. Богатырь Альба сражался съ врагами, напавшими на его единоплеменниковъ. Богатырь былъ израненъ въ неравномъ бою, и когда онъ возвращался домой, кровь капала на землю. И гдѣ упадетъ капелька крови, тамъ расцвѣтаетъ красная лилія. Немного цвѣтовъ въ Туруханскомъ краѣ, и всѣ они почти не имѣютъ аромата, чрезвычайно скоро отцвѣтаютъ, и какъ-то незамѣтно наступаетъ лѣто.
Во второй половинѣ іюня, а иногда и раньше, въ Туру ханскомъ краѣ появляются комары — они имѣютъ огромное значеніе въ жизни края и
вліяютъ на ея укладъ. Кажется, нигдѣ въ мірѣ нѣтъ такого количества комаровъ, какъ въ Туруханскомъ краѣ. Миріадами рождаются они въ болотистыхъ тундрахъ и отравляютъ существованіе всему живущему.
Въ южной части области комары появляются сразу большими массами, принесенными сѣвернымъ вѣтромъ. Еще съ вечера не было буквально ни одного, ночью перемѣнился вѣтеръ. Поднимается тревожное настроеніе въ деревенькѣ. Бѣшено носятся по улицѣ лошади съ какимъ-то особеннымъ ржаніемъ. Тоскливо мычатъ коровы и телята въ хлѣвахъ, нервно лаютъ и подвываютъ собаки. Въ полуснѣ хозяинъ догадывается, что нанесло комаровъ, и встаетъ, чтобы разжечь курево для скота. Въ сѣняхъ, гдѣ двери на ночь остались открытыми, стѣны, бѣленыя известью, сразу стали сѣрыми: это насѣли комары. Они жадно кидаются на человѣка и заставляютъ его закрыть голову сѣткой и надѣть рукавицы.
Еще немного и вся деревенька курится смрадными «куревами» изъ скотскаго помета. Клубится дымъ изо всѣхъ дверей домовъ; дымомъ курится крыша скотнаго двора; смердитъ костерокъ посреди улицы — лошади и коровы сбились вокругъ него, уставивъ головы на дымъ.
Стада оленей, какъ безумныя, мчатся изъ тундры въ тайгу, изъ тайги въ тундру на чистое мѣсто, гдѣ посильнѣе вѣтеръ: онъ все-таки относитъ комаровъ. Но и здѣсь нѣтъ спасенія. Изъѣденныя въ кровь животныя кидаются въ воду и нерѣдко обезсиленныя погибаютъ.
И немолчно, неустанно гудитъ надъ всѣмъ краемъ комариная туча, и некуда отъ нея скрыться.
Люди цѣлые дни ходятъ въ душныхъ сѣткахъ, задыхаются отъ дыма въ комнатахъ, а на ночь влѣзаютъ въ глухіе, въ видѣ мѣшка, полога, сшитые изъ тонкаго ситца.
Пароходы, идущіе въ Туруханскій край, имѣютъ на окнахъ каютъ густыя сѣтки, команда работаетъ въ сѣткахъ и перчаткахъ.
Принято жаловаться на комаровъ, отравляющихъ жизнь въ сибирской тайгѣ, но человѣкъ, побывавшій лѣтомъ въ Туруханскомъ краѣ, знаетъ, что въ тайгѣ сибирской «жить еще можно».
Въ старину, въ ту жестоконравную пору, когда русскіе только-что завоевали край, здѣсь существовалъ особый видъ пытки. Связаннаго человѣка въ обнаженномъ видѣ «выставляли на комары» — и черезъ часъ онъ превращался въ безформенно-распухшую массу.
Въ іюлѣ къ комарамъ прибавляется еще новый мучитель — мошка, но она въ отличіе отъ комаровъ кусается только днемъ. Въ концѣ іюля, въ началѣ августа даже въ самой южной части края бываютъ инеи и заморозки, и тогда только комары исчезаютъ.
Лѣтами въ Туруханскомъ краѣ нерѣдко можно наблюдать оригинальное явленіе, когда солнце стоить на небѣ, окруженное въ нѣсколько рядовъ радужными кольцами. Незабываемое впечатлѣніе остается и отъ той картины, когда на небѣ стоятъ сразу три солнца. Одно настоящее, а справа и слѣва отъ него два другихъ, не столь яркихъ, которые соединены со среднимъ радужною лентою. Но особенно жутко становится въ осеннюю ночь, когда не на небѣ, а ближе, совсѣмъ близко, повиснутъ надъ головою три совершенно одинаковыхъ мглистыхъ луны. Тишина такая, что слышно, какъ бьется собственное сердце. Бѣлою пеленою инея покрылись берега. Притаилось гдѣ-то все живое, а сверху пытливо смотрятъ три мутныхъ глаза.
Туземцы въ такую ночь не выходятъ изъ чума, ибо въ «ночь луны, рождающей младенцовъ», на землѣ зарождаются несчастья…
Приходитъ зима, и въ Туруханскомъ краю наступаютъ «черные дни», когда солнце, незакатное лѣтомъ, теперь совершенно не поднимается на небѣ. Лѣтомъ былъ сплошной день, теперь наступила сплошная ночь, которая въ сѣверной части края длится около двухъ мѣсяцевъ.
Въ 12 часовъ дня на горизонтѣ брезжитъ утренняя заря, черезъ полчаса она превращается въ вечернюю, блѣднѣетъ, гаснетъ, и опять наступаетъ ночь.
Нужна большая привычка, которою обладаютъ только туземцы, чтобы, не имѣя часовъ, не сбиться со счета времени. Да и часы плохо помогаютъ. Проснется человѣкъ и видитъ, что уже 8 часовъ, но чего: утра или вечера? Наступило ли шестое число или еще пятое? Существуетъ разсказъ о томъ, какъ жители города Туруханска однажды потеряли счетъ дней и стали служить пасхальную утреню въ Страстную пятницу.
Какъ будто бы для того, чтобы люди въ эту безконечную ночь не впали въ отчаяніе, нерѣдко въ черные дни небо ярко иллюминуется сѣверными сіяніями, по мѣстному ихъ называютъ: «сполохи». Фантастична эта картина небесныхъ огней. Въ непроглядную ночь вдругъ вспыхиваетъ на небѣ огненный столбъ, простершійся отъ горизонта до зенита, и стоитъ онъ недвижно сутки, двое, трое. То заклубится на небѣ огненный вихрь, то всколыхнется красочный занавѣсъ, и тогда тьма отодвинется въ смутныя дали, а по тундрѣ беззвучно бродятъ и кружатся тѣни.
Ни звука… Тишина… Въ странѣ черныхъ дней и бѣлыхъ ночей почти всегда царитъ тишина. Въ ясныя морозныя ночи особенно ярко горятъ звѣзды, и тогда въ тишинѣ несется сверху легкій трескъ, какъ отъ теплющихся лампадъ, и въ такую ясную, лунную ночь за десятки верстъ отчетливо слышенъ скрипъ полозьевъ по снѣгу, слышны шаги человѣка.
Морозы въ такую ночь особенно крѣпчаютъ, доходятъ до пятидесяти градусовъ по градуснику Реомюра. Отъ мороза захватываетъ дыханіе, при малѣйшемъ движеніи впередъ лицо обжигаетъ морозомъ. Къ счастью, во время сильныхъ морозовъ никогда не бываетъ вѣтра. Сорокаградусный морозъ безъ вѣтра переносится легче, чѣмъ 20-ти-градусный съ вѣтромъ. Во время морозовъ очень часто съ громкимъ трескомъ сами собою раскалываются деревья, съ пушечнымъ грохотомъ лопается почва, давая огромныя трещины. Въ такіе морозы и звѣри, и птицы зарываются въ снѣжные сугробы и ждутъ тамъ болѣе теплыхъ дней.
Прибытіе почти. Слѣва направо: ссыльный, мальчикъ, казакъ, почтальонъ, туземецъ и женщина; ѣздовыя собаки.
IV. Прошлое. — Туземцы. — Условія мѣстной жизни при завоеваніи края. — Русское владычество.
[править]Прошлое Туруханскаго края небогато событіями, не имѣетъ героевъ и крупныхъ общественныхъ дѣятелей: Туруханскій край, можно сказать, не имѣетъ исторіи. Случилось это потому, что при завоеваніи Сибири русскими они не встрѣтили здѣсь препятствій для дальнѣйшаго движенія на востокъ, край послужилъ только незначительнымъ этапомъ на большомъ пути и потомъ былъ забытъ, какъ только нашлись другіе, болѣе удобные южные пути. Стихійное движеніе русскихъ на востокъ въ первыхъ своихъ явленіяхъ не запечатлѣно исторіей, о той порѣ нѣтъ документовъ и теперь нѣтъ никакой возможности установить: когда именно русскіе впервые появились въ Туруханскомъ краѣ, но, во всякомъ случаѣ, это произошло задолго до завоеванія края, и сношенія шли морскимъ путемъ.
Какъ извѣстно, въ своемъ завоевательномъ движеніи русскіе проникли въ Сибирь по слѣдамъ тѣхъ безвѣстныхъ, предпріимчивыхъ людей, которые доставили свѣдѣнія о богатствахъ края, и завоеваніе началось съ сѣверныхъ, приморскихъ областей. Вскорѣ же послѣ покоренія сибирскихъ земель, лежащихъ въ низовьяхъ рѣки Оби, и послѣ сооруженія города Березова, а именно — въ 1598 году, для производства развѣдокъ о низовьяхъ рѣки Енисея и сбора ясака съ мѣстныхъ туземцевъ былъ отправленъ изъ Москвы съ дружиною Ѳедоръ Дьяковъ, который благополучно возвратился, исполнивъ порученіе, въ Москву въ 1600 году. Успѣхъ этой экспедиціи вызвалъ снаряженіе второй — и въ томъ же 1600 г., изъ города Тобольска былъ посланъ отрядъ казаковъ въ 100 человѣкъ подъ командою князя Мирона Шаховского съ цѣлью окончательно покорить край и построить въ немъ укрѣпленный городъ. Казачій отрядъ князя Мирона Шаховского вскорѣ отправился изъ Тобольска внизъ по рѣкѣ Оби на судахъ («кочахъ»), но доплыть до мѣста назначенія не могъ, такъ какъ флотилію разбило бурей въ Обской губѣ. Спасшаяся часть команды дождалась зимы и двинулась въ Приенисейскій край на лыжахъ, а все снаряженіе и припасы отряда везли самоѣды на оленяхъ. Во время длиннаго перехода между рѣками Обью и Тазомъ самоѣды-возчики, поддержанные родичами, напали на казаковъ и произошелъ бой, во время котораго князь Шаховской потерялъ треть своихъ людей и значительное количество огнестрѣльнаго оружія и припасовъ къ нему.
Какъ выяснилось впослѣдствіи, цѣлью нападенія туземцевъ на отрядъ и былъ захватъ огнестрѣльнаго оружія, котораго они еще не имѣли совершенно.
Остатки отряда добрались до рѣки Таза и здѣсь, въ 200 верстахъ выше устья этой рѣки, на правомъ ея берегу, на землѣ самоѣдовъ построили городъ Мангазеи.
Для поддержанія отряда князя Шаховского въ 1601 году былъ снаряженъ второй отрядъ изъ 200 человѣкъ съ 8 пушками подъ начальствомъ двухъ воеводъ, князя Василія Масальскаго и Савлука Пушкина, Получивъ подкрѣпленіе, русскіе жестоко наказали самоѣдовъ и немедленно приступили къ полному завоеванію края, почти не встрѣчая препятствій и не прибѣгая къ оружію. Въ число задачъ отряда, посланнаго для завоеванія края, входило, между прочимъ: «разслѣдовать, кто изъ русскихъ промышленниковъ зырянъ и пустозерцевъ торгуетъ въ краѣ и конфисковать товары, а съ мягкой рухляди (мѣховъ) взять десятину (т. е. 1/10 часть) на Государя» и, кромѣ того, «вызнать, имѣются ли и гдѣ именно зимовья и остроги промышленниковъ и поставить городъ на такомъ мѣстѣ, чтобы сдѣлать невозможнымъ проходъ на Енисей, минуя городъ».
Такимъ образомъ русскія войска не столько дѣлали завоевательный походъ, сколько гнались за собственными промышленниками, съ цѣлью обложить ихъ налогами. Всегда значительно отставая отъ предпріимчивыхъ промышленниковъ, представители оффиціальной Россіи — воеводы и ихъ казаки по всему Туруханскому краю приходили уже на насиженныя ихъ соотечественниками мѣста и, такимъ образомъ, для чисто военныхъ выступленій не оставалось мѣста. Можно утверждать, что Туруханскіи край, какъ и большая часть Сибири, былъ присоединенъ къ Россіи путемъ постепеннаго мирнаго захвата черезъ промышленниковъ и торговыхъ людей.
Въ 1607 году былъ построенъ городъ Туруханскъ и въ этомъ же году были обложены ясакомъ (данью) всѣ туземцы, проживающіе по рѣкѣ Енисею отъ устья его до впаденія рѣки Каса — слѣдовательно, весь Туруханскій край былъ занятъ въ теченіе всего восьми лѣтъ безъ всякаго кровопролитія.
Нѣсколько позднѣе, но почти одновременно, русскіе проникли въ Туруханскій край и въ южной его части, а именно изъ современнаго Нарымскаго края (Томской губ.) по рѣкѣ Кети и вышли на притокъ Енисея, рѣку Касъ, т. е. по тому мѣсту, гдѣ въ настоящее время проложенъ Обь-Енисейскій каналъ. Какъ этотъ послѣдній путь въ Туруханскій край, такъ и еще два по волокамъ изъ рѣки Тыма въ рѣку Сымъ и изъ рѣки Ваха въ рѣку Елогуй были открыты промышленниками, которые, во избѣжаніе платы довольно крупныхъ налоговъ, искали путей, не имѣющихъ таможенныхъ заставъ. Не имѣя возможности поспѣвать за движеніемъ промышленниковъ, московское правительство просто запрещало, подъ страхомъ казни, проѣзжать по новымъ путямъ, несмотря на то, что далеко не рѣдко эти пути были и удобнѣе и короче.
Если отношенія къ туземцамъ со стороны промышленниковъ и торговцевъ были дурными, то все же страхъ одиночекъ, живущихъ среди туземныхъ массъ, не позволялъ имъ слишкомъ ярко проявлять недобросовѣстность и злую волю, — съ появленіемъ же оффиціальныхъ представителей Московскаго государства положеніе сильно измѣнилось къ худшему. Опираясь на силу незнакомаго туземцамъ огнестрѣльнаго оружія, воеводы, подъячіе и простые казаки совершенно терроризовали край поборами, открытыми грабежами и жестокими расправами.
Имѣя власть собирать ясакъ (дань, подать), власти собирали съ туземцевъ во много разъ больше, чѣмъ было предписано изъ Москвы, занимались, кромѣ того, хищнической торговлей, брали, въ случаѣ несостоятельности, въ кабалу дѣтей и женщинъ, вводя, такимъ образомъ, несуществовавшее до тѣхъ поръ въ краѣ рабовладѣльчество.
Несмотря на прямое запрещеніе, мѣстная администрація допускала открытую торговлю людьми; были даже задокументированы цѣны: женщина (туземка) про-давалась тогда по цѣнѣ отъ 40 к. до 50 руб., въ зависимости отъ возраста, внѣшности и трудоспособности.
Среди русскихъ полу-оффиціально, но очень широко, было распространено незнакомое также туземцамъ многоженство. Какъ одно изъ средствъ коммерческаго успѣха, русскіе принесли съ собою водку, а если къ этому прибавить, что они же впервые принесли въ край сифилисъ и оспу, отъ которыхъ туземцы стали вымирать цѣлыми родами, то будетъ вполнѣ понятно, что отношенія туземцевъ къ пришельцамъ не могли быть хорошими. Несмотря на крайнюю миролюбивость населенія, оно не могло вынести порядковъ новой жизни и вотъ въ 1607—10 г.г. вспыхиваетъ рядъ частичныхъ, неорганизованныхъ возстаніи, которымъ предшествовали многія, но безплодныя жалобы въ Москву.
Конечно, стрѣлы туземцевъ не могли бороться съ пулями и картечью: возстанія были быстро подавлены и не повторялись уже никогда. Въ дальнѣйшемъ и вплоть до настоящихъ дней для Туруханскаго края настала сѣрая, безсобытная жизнь далекой, всѣми забытой окраины и только время отъ времени — то эпидемія черной оспы, то оленій моръ, то голодъ отмѣчаютъ этапы въ жизни Туруханскаго края, да иногда проскользнутъ жалобы на поборы и безчинства мѣстной администраціи.
Занявъ Туруханскій край, русскіе застали тамъ слѣдующія племена: самоѣды, юраки, долгане, якуты, тунгусы и енисейскіе остяки. Вся эта разноплеменная и разноязычная масса туземцевъ жила тихою, мирною жизнью звѣролововъ и рыболововъ. Въ силу географическаго положенія края, населеніе находилось въ сторонѣ отъ тѣхъ войнъ и междоусобій, отъ которыхъ такъ страдали народы остальной Сибири. Крайне малочисленное населеніе края, разбросанное по его огромной площади, не имѣло причинъ къ внутреннимъ раздорамъ и по той же причинѣ здѣсь не возникло организованнаго царства: здѣсь никогда не было ни царей, ни князей, ни военачальниковъ, не было и сильныхъ представителей какой-либо духовной власти — люди жили родовыми общинами, съ выборными на срокъ (отъ 1 до 3 лѣтъ) старшинами.
Повидимому, ни одно изъ перечисленныхъ племенъ не было аборигеномъ страны; всѣ они въ своихъ сказаніяхъ и легендахъ говорятъ о первоначальной родинѣ, откуда они пришли въ Туруханскій край, и эта родина либо на югѣ, либо на востокѣ, либо на западѣ. Въ настоящее время наука располагаетъ многими данными, подтверждающими преданія туземцевъ о ихъ далекомъ происхожденіи.
Отсутствіе общественной организованности у туземцевъ было въ интересахъ русскихъ завоевателей и они не стали ломать уклада мѣстной жизни, предоставивъ туземцамъ жить и управляться, какъ тѣ хотятъ, единственное условіе; уплата ясака — было безропотно принято всѣми обитателями края, и страна перестала интересовать московское правительство.
Столь же мало интересовалось правительство и русскимъ населеніемъ, и если въ краѣ вводились какія-либо учрежденія, то только въ томъ случаѣ, когда они были необходимы самому правительству и его представителямъ. Такъ, напримѣръ, всѣ существующія поселенія русскихъ были основаны по особому приказу, въ видѣ «станковъ» (станціи), необходимыхъ при проѣздахъ правительственныхъ чиновниковъ, и уже въ послѣдствіи развились они въ поселки.
Если центральное правительство, то подъ вліяніемъ смутнаго времени, воцарившагося на Руси вскорѣ послѣ завоеванія Туруханскаго края, а потомъ будучи занято новыми богатыми землями, открываемыми на востокѣ, забыло про страну черныхъ дней и бѣлыхъ ночей, то и мѣстная администрація не проявляла почти никакой иниціативы въ дѣлѣ усовершенствованія управленія края, введенія реформъ. Населеніе края не было пріобщено даже къ тѣмъ небольшимъ, но существенно необходимымъ для развитія, благамъ государственности, которыми располагала тогдашняя Россія.
V. Общій укладъ жизни. — Роль торговаго капитала. — Промыслы. — Рыболовство, звѣроловство, скотоводство, подсобные промыслы. — Казенная торговля.
[править]Общій укладъ жизни населенія Туруханскаго края опредѣляется основными мѣстными промыслами: рыбопромышленностью и звѣроловствомъ. Если къ этому прибавить, что въ Туруханскомъ краю не произрастаютъ хлѣбные злаки и не существуетъ иныхъ видовъ добывающей и обрабатывающей промышленности, то роль рыболовства и звѣроловства ясна.
Можно рѣшительно сказать, что, не будь этихъ двухъ промысловъ, и Туруханскій край оставался бы безлюдною пустыней.
Рыба для Туруханскаго края — это то же, что хлѣбъ для россійскаго крестьянина; какъ тамъ, такъ и здѣсь все благополучіе человѣка зависитъ отъ урожая, но при этомъ есть существенная разница не въ пользу туруханцевъ. Крестьянинъ средней Россіи, въ случаѣ неурожая хлѣбовъ имѣетъ подспорный заработокъ отъ скотоводства, огородничества и прочаго туруханцы этого не имѣютъ. Россійскій крестьянинъ можетъ пойти въ отхожій промыселъ, туруханецъ лишенъ и этого. Крестьянинъ какъ обыкновенно, можетъ разсчитывать хоть на какую-либо продовольственную помощь правительства и земства — туруханецъ не имѣетъ и этого. Однимъ словомъ, въ борьбѣ за существованіе обитатель Туруханскаго края предоставленъ исключительно самому себѣ и находится въ крайне неблагопріятныхъ условіяхъ. Поэтому здѣсь послѣдствія «неурожая» (плохой уловъ) рыбы сказывается особенно сильно, и исторія сохранила намъ нѣсколько ужасныхъ преданій о случаяхъ, когда люди отъ голода пожирали трупы своихъ родныхъ.
Имѣя возможность добывать только рыбу и звѣриныя шкуры, обитатель Туруханскаго края обмѣниваетъ ихъ на все остальное, необходимое для существованія, и все это привозится сюда изъ весьма отдаленныхъ мѣстъ, поэтому всѣ привозимые товары здѣсь очень дороги.
Отправка товаровъ въ Туруханскій край производится только одинъ разъ въ годъ лѣтомъ въ количествѣ, необходимомъ на цѣлый годъ. При такихъ условіяхъ, торговлю можно вести только съ большимъ капиталомъ, который дѣлаетъ одинъ оборотъ въ годъ; въ силу этого вся торговля сосредоточена въ рукахъ нѣсколькихъ богатыхъ людей, которые, пользуясь отсутствіемъ конкуренціи, могутъ устанавливать произвольно высокія цѣны на товары — и туруханскіе купцы нерѣдко и очень сильно злоупотребляютъ своимъ положеніемъ.
Денежное обращеніе въ краѣ развито весьма слабо, преобладаетъ обмѣнъ продуктовъ.
Все туземное населеніе края вынуждено вести этотъ обмѣнъ въ крайне неблагопріятныхъ для нихъ условіяхъ, ибо какъ цѣну на товары, ими пріобрѣтаемые, такъ и цѣну на продукты ихъ промысла устанавливаютъ купцы. Кромѣ того, туземцы забираютъ товары въ кредитъ разъ въ годъ осенью подъ свой будущій заработокъ. Такой порядокъ привелъ къ тому, что всѣ туземцы не имѣютъ никакихъ сбереженіи, всегда живутъ въ кредитъ и, тѣмъ самымъ, попадаютъ въ кабальное состояніе къ мѣстнымъ купцамъ. Тѣ же самыя неблагопріятныя условія доставки товаровъ въ край, когда каждому жителю приходится все необходимое запасать въ размѣрѣ годовой потребности, эти условія ставятъ въ зависимое отъ купцовъ положеніе и большую часть русскаго населенія.
Такимъ образомъ, вся экономическая жизнь края складывается подъ исключительнымъ вліяніемъ мѣстнаго капитала, а такъ какъ торговый капиталъ всегда и всюду не отличается мѣстною заинтересованностью, то и въ Туруханскомъ краѣ онъ далеко не чуждъ вредныхъ краю хищническихъ пріемовъ.
Какъ уже сказано выше, основнымъ промысломъ Туруханскаго края является рыбопромышленность.
Трудно сказать, когда этотъ промыселъ получилъ здѣсь начало. На берегахъ Енисейскаго залива до настоящаго времени сохранились развалины древнихъ (не туземныхъ) поселеніи, занимавшихся очевидно рыбнымъ (и пушнымъ) промысломъ, и, судя по остаткамъ костей дельфиновъ, промыселъ велся тогда въ болѣе широкихъ размѣрахъ, чѣмъ въ наши дни, когда дельфиновъ здѣсь не промышляютъ. Можетъ быть, что эти поселенія принадлежали первымъ завоевателямъ края, но возможно, что это были факторіи архангельскихъ поморовъ, которые приходили сюда моремъ и не углублялись внутрь страны.
Впослѣдствіи, когда русская колонизація стала продвигаться на югъ Сибири, въ районъ городовъ Енисейска и Красноярска, сѣверная часть Туруханскаго края была оставлена русскими совершенное до 1863 г. рыбопромышленники не рѣшались спускаться по Енисею ниже поселка Карасинскаго. Это объясняется тѣмъ, что пароходовъ на Енисеѣ въ то время не было, грузы, а въ томъ числѣ и рыбу приходилось тащить изъ края на лодкахъ силою людской или собачьей тяги. Такой способъ перевозки грузовъ требовалъ много времени, и промышленники едва успѣвали «ходить до Карасинскаго» и не могли, вслѣдствіе всего этого, идти дальше на сѣверъ.
Въ 1863 г. въ низовья Енисея пошелъ первый пароходъ «Енисей», и съ того времени рыбопромышленники стали ходить за промысломъ до Бреховскихъ острововъ и даже до Гольчихи.
Имѣя въ рукахъ чрезвычайно богатый промыселъ, который въ условіяхъ американскаго сѣвера далъ бы милліонную прибыль, туруханцы едва зарабатываютъ на скудное существованіе, въ силу отсутствія промышленнаго капитала и большой некультурности.
Рыбные промыслы существуютъ главнымъ образомъ въ низовьяхъ рѣки, куда и плывутъ весною всѣ желающіе промышлять, но ловится рыба и въ южной части края, гдѣ добываютъ главнымъ образомъ красную рыбу: осетра и стерлядь.
Орудіями лова служатъ невода, плавныя сѣти, самоловы и пущальни (ставная сѣть).
Самоловы — длинная веревка съ большими крючками, которая опускается вдоль рѣки, и рыба, проходя мимо, напарывается на крючки. Лодлюрыбы самоловомъ нужно признать варварскимъ способомъ, ибо рыба больше калѣчится, чѣмъ ловится.
Говоря о рыболовствѣ, нельзя не упомянуть о тѣхъ стадахъ дельфиновъ, которые вслѣдъ за сельдью заходятъ изъ океана въ Енисейскій заливъ и выше по рѣкѣ.
Ходъ дельфиновъ или «бѣлухъ», какъ ихъ здѣсь называютъ, представляетъ красивое зрѣлище. Блестятъ на солнцѣ серебристо-бѣлыя спины бѣлухъ, тысячами блесковъ искрятся испускаемые ими фонтаны, сотни чаекъ кружатся надъ бѣлухами и садятся на нихъ, лакомясь бѣлою слизью.
Ходъ бѣлухъ нерѣдко заставляетъ рыбаковъ, боящихся за цѣлость своихъ сѣтей, прекратить неводьбу…
Спокойно играютъ дельфины: но у туруханца нѣтъ «снасти» для ловли
Дельфиній промыселъ могъ бы дать крупный заработокъ, но онъ требуетъ затратъ, непосильныхъ мелкому промышленнику.
Больнымъ вопросомъ въ рыбопромышленности края служитъ вопросъ о правахъ на угодія.
Всѣ земли Туруханскаго края составляютъ государственную собственность, доступную для общаго пользованія. Туземцы, вопреки закона, не надѣлены землями, и это привело къ тому, что установилось захватное право, право сильнаго. Русскіе безцеремонно согнали туземцевъ съ тѣхъ угодій, гдѣ они промышляли рыбу, но и сами доходятъ до кровавыхъ побоищъ изъ-за права ловли на томъ или иномъ мѣстѣ. Такъ было до самаго послѣдняго времени, и только теперь Управленіе государственными имуществами пытается урегулировать отношенія.
Въ значительномъ большинствѣ мелкіе рыбопромышленники работаютъ не на свои средства, а получивъ «обстановку» (то есть все нужное для промысла: орудія лова, матеріалы, пищу и т. д.) отъ богатаго купца въ долгъ.
Оффиціальное обслѣдованіе Управленія государственными имуществами Енисейской губерніи установило, что на каждую семью (туземца), занимающуюся ловомъ рыбы — въ первый годъ приходится долгу — 10 руб. При занятіи рыболовствомъ до пяти лѣтъ долгъ достигаетъ до 94 руб. 20 коп. Отъ пяти до десяти лѣтъ — 163 руб. А тѣ, которые работаютъ свыше десяти лѣтъ, имѣютъ долгу 359 руб. 94 коп., то есть, иными словами, черезъ десять лѣтъ тяжкаго труда человѣкъ оказывается въ неоплатныхъ долгахъ, которые падутъ на сыновей и внуковъ.
Вторымъ по важности для края промысломъ служитъ звѣроловство или пушной промыселъ.
«Пушниною» называются мѣха звѣрей — отсюда и названіе самого промысла. Если рыболовствомъ занимаются. главнымъ образомъ, русскіе, то звѣроловство — это промыселъ туземцевъ по преимуществу, и онъ составляетъ основу ихъ хозяйства.
Лѣтомъ всѣ звѣри линяютъ, и ихъ шкуры въ это время не имѣютъ почти никакой цѣнности, а потому звѣроловствомъ занимаются, главнымъ образомъ, зимою. Промыселъ трудный, тяжелый, связанный со многими лишеніями и притомъ не всегда вѣрный, потому что здѣсь многое зависитъ отъ случайностей, которыя трудно предусмотрѣть.
Звѣри не живутъ постоянно въ одномъ и томъ же мѣстѣ; они бродятъ по тайгѣ, а бѣлка, напримѣръ, совершаетъ очень большіе переходы. Охотникъ можетъ натакаться на пустое мѣсто, можетъ попасть въ районъ, гдѣ уже побывали другіе охотники, и тогда онъ рискуетъ остаться безъ добычи.
Промышляютъ, главнымъ образомъ, ружьемъ (безъ собаки) и по преимуществу бѣлку въ южной части края и песца въ сѣверной.
Ружья доставляются въ Туруханскій край почему-то только самыя дешевыя и недоброкачественныя, что очень понижаетъ успѣхи охоты. Кромѣ ружей, употребляются всякаго рода ловушки.
Въ теченіе долгой зимы, переживая всяческія невзгоды и лишенія, туземецъ добываетъ пушнину, а весною доставляетъ ее русскимъ купцамъ въ уплату за долги.
Дѣло въ томъ, что, не обладая запасомъ денежныхъ средствъ, туземецъ осенью забираетъ въ долгъ, подъ будущую добычу, у купца все необходимое ему (платье, пища, порохъ и такъ далѣе) — расцѣнка на товары при этомъ, конечно, очень высокая: если вещь въ Енисейскѣ стоитъ одинъ рубль, то здѣсь два рубля и дороже.
Когда туземецъ привозитъ для уплаты пушнину, то цѣну на нее назначаетъ купецъ-заимодавецъ и, естественно, ставитъ на этотъ разъ низкія цѣны. Если принять во вниманіе, что въ большинствѣ случаевъ, плохо говорящій по-русски туземецъ не знаетъ ни счета, ни вѣса, то мы увидимъ, что для купца открывается широкая возможность обмана — и туземцы состоятъ въ неоплатномъ долгу и опять, какъ и въ рыбномъ промыслѣ, попадаютъ въ кабалу.
Не имѣя никакой общественной организаціи, туземцы лишены какой бы то ни было возможности найти другого покупателя паевою пушнину, а сдавая добычу мѣстнымъ купцамъ по пониженной цѣнѣ, туземцы тѣмъ самымъ обречены на постоянное полуголодное состояніе.
Купцы дѣйствуютъ какъ бы по взаимному согласію; они подѣлили между собою туземцевъ, и для послѣднихъ невозможенъ даже переходъ отъ одного «злого» хозяина къ другому, менѣе злому.
Созданію такой рабской зависимости туземцевъ не мало способствуетъ и то, что хозяинъ охотно беретъ на себя уплату податей за «своихъ азіатцевъ», становясь, такимъ образомъ, посредникомъ между администраціей и туземцемъ.
Въ 1913 году пушницы въ краѣ было добыто на сумму 301.030 рублей — это средняя по размѣрамъ добыча.
Скотоводство въ Туруханскомъ краѣ развито очень слабо.
Русское населеніе держитъ лошадей и коровъ, но въ очень ограниченномъ количествѣ по причинѣ полнаго отсутствія мѣста для пастьбы, что заставляетъ дѣлать крупные запасы корма. То же самое отсутствіе подножнаго корма служитъ причиною того, что въ Туруханскомъ краѣ совершенно не занимаются овцеводствомъ. Не имѣется здѣсь и свиней, которыя, какъ утверждаютъ мѣстные люди, не выдерживаютъ морозовъ. Короче говоря, кромѣ лошадей и коровъ, туруханцы не имѣютъ другихъ животныхъ, а потому продукты животноводства служатъ предметомъ ввоза, изъ нихъ,, главнымъ образомъ, масло.
Все туземное населеніе края разбивается на двѣ группы: на сѣверѣ живутъ оленеводы, на югѣ собаководы.
Относительно оленя можно сказать, что не будь его, и край оказался-бы необитаемымъ, какъ южная пустыня безъ верблюда. Олень служитъ и для передвиженія по краю; изъ его ш куръ приготовлена вся одежда туземца и его чумъ (юрта, вигманъ), шкура же служитъ постелью, ею же подклеиваютъ лыжи и т. д. Мясо и молоко оленя служатъ основною частью пищи для населенія, но, несмотря на столь исключительно важное значеніе для края этого незамѣнимаго животнаго, оленное хозяйство находится въ полномъ упадкѣ. Эпидеміи сибирской язвы и другихъ болѣзней десятками тысячъ губятъ оленей; давно исчезли стада въ тысячи головъ; теперь человѣкъ,, имѣющій сотню оленей, считается богачемъ. Угрожаетъ явная опасность полнаго исчезновенія оленя, и все-таки до сихъ поръ ветеринарная помощь въ краѣ совершенно отсутствуетъ.
Туземцы ѣздятъ на оленяхъ верхомъ и на нартахъ (сани съ длинными полозьями и на высокихъ копыльяхъ), а русскіе создали особый видъ крытаго экипажа (зимняя карета), очень крупнаго размѣра («балокъ»), который отапливается желѣзною печью. И это единственный способъ передвиженія по тундрѣ.
Уже замѣчено, что, по мѣрѣ вымиранія оленей, дальній сѣверъ становится все болѣе безлюднымъ, все менѣе доступнымъ, полоса мертвой тайги расширяется, исчезаетъ культура.
Здѣсь нельзя не упомянуть объ американцахъ, которые, желая использовать природныя богатства своего дальняго сѣвера, выписали изъ Сибири нѣсколько сотъ оленей и роздали ихъ эскимосамъ, научивъ ихъ правильному уходу и организовавъ ветеринарную помощь, — и теперь у американцевъ прекрасное оленное хозяйство. Это хозяйство и само по себѣ оказалось очень доходнымъ и, кромѣ того, значительно расширило доступъ промышленнику на сѣверъ.
Собаководство тоже имѣетъ большое значеніе для края, и собака здѣсь служитъ почти исключительно, какъ ѣздовое животное. Зимою собаки везутъ по тайгѣ нарту съ пожитками туземца, когда онъ перекочевываетъ на новое мѣсто; на собакахъ везутъ проѣзжаго на почту; на собакахъ возятъ дрова, воду. Лѣтомъ собаки, исполняя роль бурлаковъ, тянутъ бичевою лодки противъ теченія, при чемъ двѣ собаки свободно тянутъ по Енисею большую лодку съ грузомъ въ 100—150 пудовъ. Собаки, запряженныя въ лямки, бѣгутъ по берегу совершенно самостоятельно, проявляя изумительную сообразительность и сноровку.
Онѣ умѣло обходятъ крупные камни и другія препятствія, такъ чтобы бичева не зацѣпилась, и прекрасно слушаютъ и исполняютъ словесную команду хозяина съ лодки.
Для команды употребляется особая терминологія, которая означаетъ; «впередъ», «стой», «бѣгомъ», «тише», «ближе къ водѣ», «дальше отъ воды», «плыви», «иди въ лодку» и т. д.
Если запряжка состоитъ изъ нѣсколькихъ собакъ, то одна, которая всегда ставится впереди, служитъ вожатымъ.
Она выбираетъ дорогу, исполняетъ команду и слѣдитъ затѣмъ, чтобъ никто изъ запряжки не лѣнился. Замѣтивъ, что которая-нибудь изъ собакъ лѣнится, вожакъ сперва понукаетъ ее ворчаніемъ, если же это не помогаетъ, то подскочитъ къ ней, трепнетъ ее раза два-три за шиворотъ.
Любопытно, что собаки не рѣшаются огрызнуться на вожака, не говоря ужъ о томъ, чтобъ посмѣли вступить вдругъ съ нимъ въ драку.
Хомутикъ, въ который запрягаются собаки, надѣвается не на шею, а на заднюю часть туловища, впереди заднихъ ногъ, между которыми находится постромка (бичева).
Кормятъ собакъ главнымъ образомъ рыбою, и за ними нѣтъ никакого ухода. Отъ лютыхъ морозовъ собаки зарываются въ снѣгъ, а лѣтомъ въ комариную пору онѣ имѣютъ особое мѣсто въ чумѣ, около двери.
По породѣ — это наши южныя: крупныя дворняжки, но туруханская собака имѣетъ иное отличіе, она рѣдко лаетъ, держится солидно, не ищетъ ласки, слегка угрюма.
Цѣна такой собаки (щенка) отъ 3 рублей, а хорошій вожакъ доходитъ до 50 руб.
Собака тоже незамѣнимое животное для Туруханскаго края: если олень пройдетъ тамъ, гдѣ лошадь завязнетъ въ сугробахъ, то собаки съ легкой нартой пробѣгутъ тамъ, гдѣ и олень не сможетъ пройти. Къ счастьюэтотъ вѣрный другъ и слуга человѣка, не страдаетъ отъ повальныхъ болѣзней и долго будетъ служить культурѣ въ странѣ черныхъ дней и бѣлыхъ ночей.
Говоря о домашнихъ животныхъ, можно упомянуть еще о томъ, что кошка если и встрѣчается въ Туруханскомъ краѣ, то въ очень немногихъ домахъ.
Изъ домашнихъ птицъ русское населеніе держитъ въ незначительномъ количествѣ однѣхъ только куръ.
Голуби, несмотря на многія попытки развести ихъ, не выдерживаютъ климата и вымерзаютъ; да оно и понятно, если даже ворона для края является перелетной птицей.
Земледѣліе совершенно отсутствуетъ, и прежде всего потому, что здѣсь не родятся хлѣбные злаки, Сектанты, сосланные сюда въ половинѣ прошлаго вѣка, дѣлали попытки хлѣбопашества и добились того, что у нихъ родились ячмень и овесъ, но этотъ опытъ только окончательно доказалъ, что промысловаго земледѣлія здѣсь не можетъ быть. Овесъ и ячмень, выращенные сектантами, были посѣяны на небольшихъ площадкахъ, чрезвычайно сильно удобренныхъ навозомъ — это былъ скорѣе маленькій парникъ, чѣмъ пашня. Да если бы земледѣліе и оказалось возможнымъ по климатическимъ условіямъ, оно все равно не получило бы серьезнаго развитія по причинамъ экономическимъ: здѣсь гораздо выгоднѣе заниматься болѣе легкимъ и доходнымъ рыбнымъ промысломъ.
Во всѣхъ поселкахъ южной половины края имѣются небольшіе огородики, гдѣ на высокихъ грядахъ выращиваютъ картофель, лукъ, морковь, но они не имѣютъ большого хозяйственнаго значенія, и всѣ овощи приплавляются сюда съ юга губерніи.
Подсобными заработками служатъ: зимній извозъ, поставка дровъ для пароходовъ, изготовленіе рыболовныхъ снастей, сборъ кедровыхъ орѣховъ и ягодъ (брусники).
Въ цѣляхъ помощи населенію, средствами казны въ Туруханскомъ краѣ существуетъ нѣсколько хлѣбозапасныхъ магазиновъ; здѣсь же продаются соль, порохъ, дробь и другіе необходимые товары.
Хорошее же по существу начинаніе въ дѣйствительности, благодаря плохой постановкѣ, малополезно населенію.
Какъ-то случается такъ, что въ казенные магазины мука доставляется чаще всего невысококачественная; залеживаясь въ магазинахъ она окончательно портится. Хлѣбъ изъ магазиновъ отпускается въ долгъ, но съ непремѣннымъ условіемъ уплатить его не деньгами, а хлѣбомъ же, что очень осложняетъ пользованіе кредитомъ.
Но самое главное это то, что казенные магазины, при своихъ небольшихъ операціяхъ, не успѣваютъ идти за рыночными цѣнами и не рѣдко отпускаютъ хлѣбъ по цѣнѣ, бывшей пять лѣтъ тому назадъ. Если магазинъ купилъ себѣ хлѣбъ въ неурожайный годъ, то и въ слѣдующій урожайный у него тоже высокая цѣна. Купцы въ сношеніяхъ съ туземцами пользуются этимъ обстоятельствомъ. Когда цѣны у купцовъ на хлѣбъ, благодаря урожаю, значительно ниже казенныхъ, они заявляютъ туземцамъ, что у нихъ хлѣба больше нѣтъ.
Якобы не желая оставлять въ безвыходномъ положеніи, они предлагаютъ туземцамъ взять, за ихъ поручительствомъ, хлѣбъ изъ казеннаго магазина. Тѣ берутъ; купецъ записываетъ имъ долгъ по казенной цѣнѣ (скажемъ: по 1 р. 20 к. за пудъ), а самъ вноситъ въ казенный магазинъ свой дешевый (по 80 коп. пудъ) хлѣбъ и получаетъ на каждый пудъ чистыхъ сорокъ копеекъ, помимо обычной прибыли.
Этотъ способъ наживы примѣняется очень широко, и такимъ образомъ, попытка казны услужить населенію даетъ какъ разъ обратные результаты и казенные магазины, съ одной стороны, служатъ постояннымъ регуляторомъ высокихъ цѣнъ на хлѣбъ, а съ другой — они открываютъ еще одну возможность къ беззастѣнчивому обиранію туземцевъ.