Восемь дней отъ Харрара я велъ караванъ
Сквозь Черчерскія дикія горы
И сѣдыхъ на деревьяхъ стрѣлялъ обезьянъ,
Засыпалъ средь корней сикоморы.
На девятую ночь я увидѣлъ съ горы
— Этотъ мигъ никогда не забуду —
Тамъ внизу, въ отдаленной равнинѣ, костры,
Точно красныя звѣзды, повсюду.
И помчались одинъ за другими они,
Точно тучи въ сіяющей сини,
Ночи трижды-святыя и странные дни
На широкой галласской равнинѣ.
Все, къ чему приближался навстрѣчу я тутъ,
Было больше, чѣмъ видѣлъ я раньше:
Я смотрѣлъ, какъ огромныхъ верблюдовъ пасутъ
У широкихъ прудовъ великанши.
Какъ саженнаго роста галласы, скача
Въ леопардовыхъ шкурахъ и львиныхъ,
Убѣгающихъ страусовъ рубятъ сплеча
На горячихъ коняхъ-исполинахъ.
И какъ поятъ парнымъ молокомъ старики
Умирающихъ змѣй престарѣлыхъ…
И, мыча, отъ меня убѣгали быки,
Никогда не видавшіе бѣлыхъ.
Временами я слышалъ у входа пещеръ
Звуки пѣсенъ и бой барабановъ,
И тогда мнѣ казалось, что я Гуливеръ,
Позабытый въ странѣ великановъ.
И таинственный городъ, тропическій Римъ,
Шейхъ-Гуссейнъ я увидѣлъ высокій,
Поклонился мечети и пальмамъ святымъ,
Былъ допущенъ предъ очи пророка.
Жирный негръ возсѣдалъ на персидскихъ коврахъ
Въ полутемной неубранной залѣ,
Точно идолъ, въ браслетахъ, серьгахъ и перстняхъ,
Лишь глаза его дивно сверкали.
Я склонился, онъ мнѣ улыбнулся въ отвѣтъ,
По плечу меня съ лаской ударя,
Я бельгійскій ему подарилъ пистолетъ
И портретъ моего государя.
Все разспрашивалъ онъ, много-ль знаютъ о немъ
Въ отдаленной и дикой Россіи…
Вплоть до моря онъ славенъ своимъ колдовствомъ
И дѣла его точно благія.
Если мула въ лѣсу ты не можешь найти,
Или рабъ убѣжалъ безпокойный,
Все получишь ты вдругъ, обѣщавъ принести
Шейхъ-Гуссейну подарокъ пристойный.
