Братская помощь пострадавшимъ въ Турціи армянамъ.
Литературно-научный сборникъ. 2-е вновь обработанное и дополненное изданіе.
Москва. Типо-литографія Высочайше утвержденнаго Т-ва И. Н. Кушнеревъ и Ко, Пименовская улица, собственный домъ. 1898.
Генералъ Иванъ Давыдовичъ Лазаревъ 1).
[править]1) Иванъ Давыдовичъ Лазаревъ родился въ 1820 г. Въ молодости Лазаревъ былъ мастеровымъ въ Шушѣ; въ 1839 г. онъ поступилъ на службу и за военныя отличія былъ награжденъ въ 1842 г. офицерскимъ чиномъ. Лазаревъ принималъ участіе во многихъ Кавказскихъ экспедиціяхъ, a въ 1850 г. назначенъ управляющимъ Мехтулинскимъ ханствомъ: въ 1859 г. онъ командовалъ воисками въ Дагестанѣ и управлялъ Даргинскимъ округомъ; въ 1866 г., произведенный въ генералъ-майоры, снова учасвтвовалъ во многихъ экспедиціяхъ противъ горцевъ; въ 1866 г. назначенъ начальникомъ 21 нѣхотной дивизіи. Въ 1877 г. съ открытіемъ русско-турецкой войны Лазаревъ былъ назначенъ начальникомъ занятыхъ областей, a влослѣдствіи принималъ дѣятельное участіе въ войнѣ; въ 1878 г. назначенъ командиромъ 2-го кавказскаго корпуса, a въ 1879 г. — командиромъ отряда, отправлявшагося въ туркменскую степь; въ приготовленіи къ этому походу Лазаревъ умеръ (1879 г.).
Въ ряду кавказскихъ дѣятелей еще недавняго прошлаго времени имя Ивана Давыдовича Лазарева принадлежитъ къ числу тѣхъ немногихъ именъ, на которыхъ будущія поколѣнія остановятся съ невольнымъ удивленіемъ и глубокимъ сочувствіемъ. Это былъ рѣдкій самородокъ, блестящій, крупный талантъ, который повсюду, гдѣ бы онъ ни былъ, оставлялъ послѣ себя славную память. Вступая на военное поприще 20-тилѣтнимъ юношей, Лазаревъ не имѣлъ за собою ни знатнаго имени, ни богатства, ни связей, и между тѣмъ быстро достигъ высокихъ ступеней почета и славы. Его необыкновенный умъ и колоссальныя способности, предъ которыми невольно преклонялись — вотъ единственные двигатели его по пути блестящей служебной карьеры. Люди подобнаго типа — рѣдкость; и даже въ старой кавказской арміи, дававшей такой широкій просторъ развитію личности, ихъ было не много. Для будущей исторіи нашего края жизнь Ивана Давыдовича Лазарева представляетъ богатый и всесторонній матеріалъ, потому что онъ занималъ одинаково высокое мѣсто, какъ среди побѣдоносныхъ русскихъ вождей, такъ и среди умныхъ и дѣятельныхъ администраторовъ края, популярность которыхъ широко распространялась и въ войскахъ и въ народахъ Кавказа. Для послѣднихъ слово его было закономъ. Въ этомъ умѣніи нравственно вліять на самыя разнообразныя человѣческія натуры и примѣняться ко всѣмъ условіямъ жизни и быта различныхъ народностей и заключалась вся его сила и его значеніе.
Изъ бѣдной семьи карабагскихъ армянъ, проживавшей въ Шушѣ, Лазаревъ поступилъ на службу рядовымъ въ знаментый Ширванскій пѣхотный полкъ, который Ермоловъ называлъ десятымъ римскимъ легіономъ; тамъ онъ получилъ солдатскій георгіевскій крестъ, потомъ (въ 1842 г.,) произведенъ былъ въ офицеры и командовалъ 5-ю мушкетерскою ротой. Никакой особенной будущности, повидшому, ему не предстояло: онъ былъ добрый любимый товарищъ, хорошій боевой офицеръ — и только. Никто не подозрѣвалъ въ немъ задатковъ настоящихъ военныхъ талантовъ, никто не предвидѣлъ того блестящаго мѣста, которое онъ займетъ въ исторіи Кавказа и соединитъ свое имя съ именами Гуниба и Карса. Нуженъ былъ случай, — и случай явился.
Это было въ 1848 году во время возмущенія Самурскаго округа. Ахты, съ своимъ трехротнымъ гарнизономъ, обложенные десятитысячнымъ скопищемъ самого Шамиля, уже бились въ предсмертной агоніи, когда на выручку къ нимъ явился князь М. З. Аргутинскій[1] съ войсками Дагестанскаго отряда, но путь къ Ахтамъ былъ прегражденъ громадными завалами, вѣнчавшими собою крутыя Мискинджинскія высоты. Ихъ нужно было взять штурмомъ, — и князь Аргутинскій приказалъ тремъ батальонамъ ширванцевъ итти на приступъ. Двѣнадцать тысячъ горцевъ, предводимыхъ лучшими наибами Шамиля, приготовились встрѣтить эту горсть, которая шла или спасти товарищей, погибавшихъ въ Ахтахъ, или погибнуть самой. Подъ страшнымъ ружейнымъ огнемъ непріятеля медленно подвигались впередъ батальоны полка, взбираясь на крутую возвышенность. 1-й батальонъ шелъ въ центрѣ. Онъ уклонился, однако, нѣсколько отъ своего направленія, принялъ слишкомъ вправо и попалъ подъ страшный перекрестный огонь флангового укрѣпленія. Тогда онъ принялъ еще правѣе, и неожиданно столкнулся съ 3-мъ батальономъ, прижавъ его къ самому обрыву, висѣвшему надъ бурнымъ Самуромъ. Произошло минутное замѣшательство. Чтобы, поправить дѣло, Лазаревъ схватилъ 7-ю роту и первый бросился съ нею къ заваламъ. Онъ упалъ израненый y самого подножія ихъ, — но путь уже былъ указанъ и ширванцы, оправившись, быстро овладѣли завалами. Ахты были спасены.
Когда Аргутинскій поднялся на горы вмѣстѣ съ своею свитой, онъ увидѣлъ Лазарева, сидѣвшаго на завалѣ и облитаго кровью; мужественная и колоссальная фигура его, казалось, изнемогла подъ бременемъ страданій, и его поддерживали двое ширванцевъ. Онъ былъ безъ сознанія, и только машинально снималъ и надѣвалъ свою огромную папаху. Аргутинскій впервые обратилъ тогда вниманіе на этого храбраго офицера, и поручилъ его особой заботливости медиковъ, которые констатировали три тяжелыя раны въ голову, въ шею и въ плечо. Лазаревъ лѣчился въ Ахтинскомъ укрѣпленіи и, благодаря своей богатырской натурѣ, скоро сталъ поправляться. Между тѣмъ князь Аргутинскій, не разъ посѣщавшій его во время болѣзни, скоро замѣтилъ его недюженныя способности и рѣшилъ употребить ихъ съ большею пользой для края, чѣмъ въ узкой и тѣсной сферѣ, которую представляла дѣятельность строевого офицера. Онъ приблизилъ его къ себѣ и сталъ давать ему различныя порученія. Лазаревъ исполнялъ ихъ съ такою талантливостью, съ такимъ знаніемъ страны, жизни, обычаевъ и даже домашняго быта горцевъ, что скоро пріобрѣлъ себѣ полное довѣріе князя Аргутинскаго, и черезъ два года послѣ Мискинджинскаго штурма является уже на крупномъ и отвѣтственномъ посту правителя Мехтулинскаго ханства. Съ этихъ поръ и начинается та громадная популярность его среди дагестанскихъ горцевъ, которая служила спутникомъ всей его жизни и вмѣстѣ съ нимъ сошла въ преждевременную его могилу.
Назначеніе правителемъ Мехтулы потребовало отъ Лазарева не однихъ административныхъ, но и военныхъ способностей, такъ какъ боевая и гражданская жизнь страны не имѣла между собой никакихъ разграниченій. И Лазаревъ соединявшій съ геркулесовскою внѣшностью необычайную храбрость, спокойствіе въ опасностяхъ и находчивость съ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, оказался именно такимъ человѣкомъ, какого требовали тогдашнія обстоятельства края. Суровый, иногда до жестокости, но честный и справедливый ко всѣмъ безъ различія сословіямъ, онъ быстро водворилъ порядокъ, спокойствіе и безопасность не только внутри волновавшагося тогда Мехтулинскаго ханства, но оградилъ извнѣ границы его и отъ нападенія хищническихъ партій. При своей проницательности и глубокомъ пониманіи характера горцевъ, онъ зналъ все, что затѣвается нашими сосѣдями, и часто, не имѣя y себя регулярныхъ войскъ, съ одною милиціей громилъ аварскія и кайсубулинскія шайки, которыя пытались вторгаться въ наши предѣлы. Скоро имя его сдѣлалось грозою и пугаломъ въ сосѣднихъ немирныхъ аулахъ.
На ряду съ его боевою извѣстностиью, съ каждымъ днемъ все шире и шире росла и его популярность, какъ правителя края, державшаго твердою рукой вѣсы правосудія и не склонявшаго ихъ ни въ ту, ни въ другую сторону. Чтобы еще больше облегчить свои сношенія съ туземнымъ населеніемъ и обходиться безъ переводчиковъ, которыхъ онъ ненавидѣлъ, Лазаревъ въ короткое времявъ совершенствѣ изучилъ татарскій языкъ, общій всѣмъ народамъ Кавказа, и съ этого времени его можно было видѣть всегда окруженнаго толпою горцевъ, приходившихъ къ нему для бесѣдъ или совѣщаній. У него не было пріемныхъ часовъ; его двери стояли открытыми настежъ, и каждый смѣло входилъ къ нему съ своими нуждами или жалобами. Онъ былъ въ высокой степени доступенъ, но умѣлъ сохранять гордый начальническій тонъ, не допускавшій фамильярности и шутокъ, которыя въ глазахъ азіатцевъ уничтожаютъ достоинетва начальника. Молва о немъ дошла, наконецъ, до самого Шамиля, и та крупная роль, которую пришлось играть Ивану Давыдовичу при сдачѣ послѣдняго имама на неприступномъ утесѣ Гуниба — одна уже показываетъ достаточно, какимъ громаднымъ значеніемъ пользовался онъ среди непокорныхъ горцевъ.
Гунибъ!.. Сколько съ этимъ словомъ соединяется воспоминаній для старыхъ кавказцевъ!.. Гунибъ — это конецъ мюридизма, финалъ кровавой драмы, тридцать семь лѣтъ наполнявшей трущобы Дагестана непрерывнымъ громомъ войны и звукомъ оружія. Здѣсь, на Гунибѣ, сказано было послѣднее слово кавказскихъ имамовъ, — слово, стряхнувшее наконецъ съ народовъ тяжелую цѣпь мюридизма. Гунибъ — это могила газавата, также какъ бѣдная кюринская деревня Ярагъ была его родиной, a Гимры — его колыбелью.
Тѣснимый со всѣхъ сторонъ нашими войсками, Шамиль вынужденъ былъ, наконецъ, искать послѣдняго убѣжища на небольшомъ пространствѣ земли, еще принадлежавшей непокорному намъ андаляльскому обществу. Здѣсь съ четырьмя стами мюридовъ, до конца оставшимися вѣрными. своему имаму, онъ занялъ неприступный Гунибъ, отдѣльную громадную скалу, поднимающуюся болѣе чѣмъ на семь съ половиною тысячъ футъ надъ уровнемъ океана.
10 августа 1859 года русскія войска обложили Гунибъ. Попытка начать переговоры съ Шамилемъ не привела ни къ чему. «Да совершится воля Аллаха — отвѣчалъ онъ на всѣ предложенія: --Гунибъ — гора высокая. Я стою на горѣ; надо мною еще выше--Богъ; русскіе внизу — пускай штурмуютъ!»
Тогда рѣшено было приступить къ осадѣ; но войска, разъ двинутыя въ бой, не останавливаясь, пошли уже дальше, и въ ночь съ 24-го на 25-е августа Гунибъ былъ взятъ штурмомъ. Шамиль, съ послѣднею оставшеюся сотней мюридовъ, укрылся въ аулѣ, вокругъ котораго тѣсною стѣною стали 14 батальоновъ. Невозможность сопротивленія была очевидна, и скоро надъ одной изъ саклей поднялся бѣлый флагъ. Шамиль прислалъ спросить, здѣсь ли полковникъ Лазаревъ, и если здѣсь, то пусть пріѣдетъ въ аулъ для переговоровъ. Онъ желалъ отъ него услышать совѣтъ, и только на его слово хотѣлъ положиться. Зная, какимъ уваженіемъ имя Ивана Давыдовича пользуется въ горахъ, князь Барятинскій предложилъ ему ѣхать съ тѣмъ, чтобы уговорить Шамиля выйти и предаться вполнѣ великодушію русскаго государя. Порученіе было не легкое и не лишенное опасности; но полковникъ Лазаревъ принялъ его не колеблясь и отправился въ путь одинъ, безъ всякаго конвоя. На небольшой площадкѣ аула онъ встрѣтилъ толпу великолѣпно вооруженныхъ мюридовъ. Посреди этой толпы, рѣзко отъ нея отдѣляясь, стоялъ возлѣ сѣрой, осѣдланной лошади человѣкъ, довольно высокаго роста, съ задумчивымъ и угрюмымъ лицомъ. По величественной позѣ и почтенію окружающихъ не трудно было угадать въ немъ Шамиля. Лазаревъ привѣтствовалъ мюридовъ обычнымъ восточнымъ поклономъ и не показывая вида, что узналъ грознаго повелителя Дагестана въ лицо, просилъ указать ему Шамиля. Когда это было исполнено, онъ почтительно подошелъ къ имаму и послѣ короткаго, но довольно тяжелаго молчанія сказалъ:
«Шамиль! Всему міру извѣстно о твоихъ подвигахъ, и слава ихъ непомеркнетъ въ горахъ, пока стоятъ самыя горы. Покорись же самъ судьбѣ и предайся великодушію русскаго императора: ты этимъ спасешь остальныхъ, оставшихся тебѣ вѣрными въ самомъ несчастіи. Покажи, что ты великъ какъ въ счастіи, такъ и въ несчастіи и что можешь безропотно и съ твердостью перенести предопредѣленіе Всевышняго».
Шамиль однако колебался, требовалъ разныхъ условій, и, между прочимъ, чтобы Лазаревъ остался заложникомъ при его семействѣ. Когда Иванъ Давыдовичъ рѣзко отвергъ всѣ эти условія, мюриды заволновались, и даже схватились было за оружіе. Однако Лазаревъ не потерялся въ эту критическую минуту, и такъ энергично крикнулъ на мюридовъ, что они притихли. Тогда онъ обратился къ Шамилю, истощилъ весь запасъ своего краснорѣчія и, наконецъ, сказалъ: «Полно, Шамиль: вѣдь ты не женщина!»
Наступило глубокое и тягостное молчаніе.
Если бы на Гунибѣ Шамиль былъ одинъ съ своими мюридами, онъ, можетъ быть, и рѣшился бы пасть съ оружіемъ въ рукахъ; но тутъ явились на сцену семейства, обрекаемыя на смерть въ случаѣ его упорства. Было надъ чѣмъ призадуматься старому Шамилю. Онъ, очевидно, колебался между убѣжденіями всей жизни, которыя заставляли его биться противъ невѣрныхъ до послѣдняго вздоха, и привязанностью къ семейству, которое находилось съ нимъ на Гунибѣ. Послѣднее чувство одержало верхъ. «Я предаюсь твоему честному слову», сказалъ онъ Лазареву, сѣлъ на коня, и тѣсно окруженный сорока мюридами, державшими ружья наготовѣ, выѣхалъ изъ аула. Лазаревъ ѣхалъ вмѣстѣ съ нимъ и удерживалъ его въ минуты колебанія, — a такія минуты были!
Итакъ, грозный повелитель горъ, имамъ Чечни и Дагестана, герой 43-го года, Ичкеринскаго лѣса и Дарго, послѣ геройской тридцатилѣтней обороны, шелъ, чтобы закончить кровавую борьбу и сложить оружіе къ ногамъ своего побѣдителя. Понятно, какія чувства наполняли душу кавказскаго солдата при видѣ этого зрѣлища! Едва показался Шамиль, узнанный тотчасъ по его высокой бѣлой чалмѣ, покрытой кисеею, какъ торжественное, неумолкаемое ура огласило воздухъ и громовымъ раскатомъ понеслось отъ батальона къ батальону. Этотъ невольный порывъ едва не испортилъ дѣла, потому что смущенный имамъ быстро повернулъ свою лошадь назадъ, и только находчивость Лазарева, сказавшаго, что этимъ крикомъ войска отдаютъ ему заслуженную дань уваженія, успокоила Шамиля, и онъ рѣшился продолжать свой путь.
Такъ поѣздъ приблизился къ небольшой березовой рощѣ, въ которой ожидалъ его князь Барятинскій. Теперъ вся трудность заключалась въ томъ, чтобы подвести Шамиля къ главнокомандующему одного, заблаговременно разлучивъ его съ мюридами, которые все еще свирѣпо глядѣли на русскихъ и, держа винтовки наготовѣ, казалось, каждую секунду готовы были начать кровавую рѣзню.
Лазаревъ принялся увѣщавать Шамиля оставить мюридовъ въ отдаленіи, говоря, что съ такимъ множествомъ тѣлохранителей неприлично явиться къ главнокомандующему, безоружному и почти неимѣющему при себѣ конвоя. Шамиль задумался, но послѣ долгихъ совѣщаній, наконецъ, согласился. Было ровно три часа пополудни, когда имамъ, сойдя съ коня, и сопровождаемый полковникомъ Лазаревымъ, предсталъ предъ главнокомандующимъ. Минута была поистинѣ торжественная.
— Шамиль, — сказалъ ему князь Барятинскій, — ты не принялъ условій, которыя я тебѣ предлагалъ, и не захотѣлъ пріѣхать ко мнѣ въ лагерь. Теперь я пріѣхалъ за тобою. Ты самъ захотѣлъ предоставить войнѣ рѣшить дѣло — и она рѣшила его въ нашу пользу. Теперь объ условіяхъ не можетъ быть рѣчи. Ты долженъ ѣхать въ Петербургъ, и тамъ ожидать рѣшенія своей участи отъ милосердія Государя Императора. За одно ручаюсь тебѣ — это за личную безопасность твою и твоего семейства.
Когда Лазаревъ передалъ эти слова Шамилю, онъ отвѣчалъ:
— Сардарь! я не внялъ твоимъ совѣтамъ — прости и не осуждай меня. Я простой уздень, тридцать лѣтъ дравшійся за религію; но теперь народы мои мнѣ измѣнили, да и самъ я утомился борьбою. Я старъ: мнѣ 63 года. Поздравляю васъ съ владычествомъ надъ Дагестаномъ и отъ души желаю Государю успѣха въ управленіи горцами для ихъ собственнаго блага.
Такъ окончилось это памятное свиданіе, закончившее собою вѣковую войну на Восточномъ Кавказѣ.
Иванъ Давыдовичъ Лазаревъ произведенъ былъ въ генералъ-майоры и назначенъ начальникомъ средняго Дагестана, a вмѣстѣ съ тѣмъ и управляющимъ Даргинскимъ округомъ.
Уѣзжая съ Кавказа, Шамиль еще разъ свидѣлся съ Лазаревымъ и поручилъ его покровительству всѣхъ своихъ наиболѣе приближенныхъ мюридовъ, оставшихся вѣрными ему и тогда, когда звѣзда его уже закатилась. Лазаревъ сформировалъ изъ этихъ мюридовъ нѣчто въ родѣ почетнаго конвоя, и держалъ ихъ возлѣ себя, достигая разомъ двухъ политическихъ цѣлей. Во-первыхъ, онъ привязалъ къ себѣ людей, которые по своему характеру и прошлой жизни могли бы сдѣлаться опасными людьми для спокойствія страны; a во-вторыхъ, онъ черезъ нихъ вліялъ на народъ, который, видя русскаго начальника, оруженнаго самыми близкими и вѣрными слугами Шамиля, людьми болѣе другихъ отважными, религіозными и строгими въ жизни, и самъ мало-по-малу начиналъ искать сближенія съ чуждою ему доселѣ властью «невѣрныхъ». Конечно были еще вспышки, какъ, наприм., въ Ункратлѣ или Андалялѣ, но это были уже послѣдніе отголоски грозы, послѣднія тучи пронесшійся бури…
Управляя среднимъ Дагестаномъ, Лазаревъ жилъ на Гунибѣ въ томъ самомъ орлиномъ гнѣздѣ, которое служило послѣднимъ убѣжищемъ послѣдняго имама газавата. Одинъ путешественникъ, посѣтившій его черезъ годъ послѣ отъѣзда Шамиля, разсказываетъ, что Лазаревъ и все его управленіе жили въ простыхъ войлочныхъ кибиткахъ и даже въ палаткахъ, ютившихся по юго-восточ-ному склону горы, на небольшой площадкѣ, среди каменныхъ массъ, изобиловавшихъ фалангами и скорпіонами. Эта кочевка, или лагерь, имѣла совершенно особый и притомъ совершенно оригинальный характеръ, придавая управленію средняго Дагестана видъ не русскаго, a скорѣе какого-нибудь туземнаго мѣстнаго учрежденія; русскихъ солдатъ здѣсь почти не было видно, a кругомъ палатокъ сидѣли, лежали или двигались группы суровыхъ горцевъ, съ ногъ до головы обвѣшанныхъ оружіемъ. Лазаревъ не побоялся довѣрить себя этимъ, еще не вполнѣ перебродившимъ, дикимъ и буйнымъ народамъ Дагестана. Но въ этомъ-то довѣріи и лежали основы его могучей силы и вліянія.
Черезъ семь лѣгь Лазаревъ произведенъ былъ въ генералъ-лейтенанты и назначенъ начальникомъ 21-й пѣхотной дивизіи, расположенной все въ томъ-же Дагестанѣ, гдѣ онъ началъ свою службу, a еще черезъ одиннадцать лѣтъ мы встрѣчаемъ его уже въ войскахъ дѣйствующаго корпуса на кавказско-турецкой границѣ. Сперва онъ появился тамъ въ скромной роли начальника тыла, но впослѣдствіи, когда военное счастіе перешло на сторону турокъ, и непріятельская армія заняла передъ нами грозную Аладжинскую позицію, угрожая вторженіемъ уже въ наши собственные предѣлы, Лазаревъ былъ вызванъ на театръ войны и ему порученъ важный байрахтарскій отрядъ; этотъ отрядъ составлялъ какъ бы авангардъ главныхъ силъ и подъ его прикрытіемъ находилась единственная колесная переправа черезъ Арпачай y Кегача.
Заслуги Лазарева въ минувшую войну слшпкомъ извѣстны, чтобы о нихъ нужно было распространяться. Довольно сказать, что въ генеральномъ бою на Аладжинскихъ высотахъ онъ командовалъ сильною обходною колонной, съ которою быстро и смѣло проникъ въ тылъ непріятеля и, овладѣвъ съ боя Орлокскими высотами, отрѣзалъ большей части непріятельскихъ войскъ отступленіе къ Карсу. Послѣдствіемъ этого и было то, что цѣлый турецкій корпусъ, запертый на Чифтъ-Тепеси, въ числѣ 25 батальоновъ пѣхоты при 25 орудіяхъ положилъ оружіе.
Орденъ св. Георгія 3-й степени былъ наградою Лазарева за кровавыя битвы 2-го и 3-го октября 1877 г. y Орлака и Визинъ-Кёва.
Еще болѣе крупная роль выпала на долю его въ памятную ночь съ 5-го на 6-е ноября, когда ему поручены были всѣ штурмовыя колонны, двинутыя на передовыя укрѣпленія Карса: Хафизъ, Канлы, Чимъ, Таюмосъ и Арабъ-Табіи. Предъ штурмомъ Лазаревъ объѣхалъ войска и напутствовалъ ихъ короткою, но полною глубокаго чувства рѣчью. «Теперь, съ Богомъ!» сказалъ онъ въ заключеніе, и, снявъ фуражку, благоговѣйно осѣнилъ войска крестнымъ знаменіемъ.
Точно шелестъ листьевъ, говоритъ одинъ очевидецъ, пролетѣлъ по рядамъ глухой шопотъ людей, какъ бы выражавшихъ одобреніе и благодарность этихъ сѣрыхъ шинелей, идущихъ на смерть, за ласковое слово, обращенное къ нимъ предъ труднымъ дѣломъ.
Описыватъ кроваваго штурма не будемъ. Довольно сказать, что на разсвѣтѣ 6-го ноября надъ карсской цитаделью развился русскій флагъ, и Лазаревъ ввелъ штурмовыя колонны въ побѣжденную крѣпость съ тѣмъ, чтобы уже никогда больше не покидать ее. Это былъ четвертый и послѣдній штурмъ Карса.
За этотъ славный и выдающійся изъ ряда военный подвигъ Лазареву пожалована была высшая боевая награда — орденъ св. Георгія 2-го класса большого креста, a въ 1878 году, присутствуя на Георгіевскомъ праздникѣ въ Петербургѣ, онъ былъ назначенъ генералъ-адъютантомъ, a вслѣдъ затѣмъ командиромъ 2-го Кавказскаго корпуса.
Такимъ образомъ, на 36 году своей службы, бѣдный армянскій офицеръ, безъ связей и протекцій, одними личными заслугами проложилъ себѣ дорогу къ почестямъ и сталъ на высшихъ ступеняхъ военной іерархіи. Но здѣсь ему готовился новый, еще болѣе важный и еще болѣе трудный подвигъ.
На востокъ отъ Каспійскаго моря, начиная съ Чикишлярскаго берега, тянется великая туркменская пустыня, часто невѣрно называемая степью. He орошаемая рѣками, лишенная всякой растительности, эта пустыня безжизненна, и только на рѣдкихъ оазисахъ ея живутъ разбойничьи племена туркменъ, страшныхъ своимъ сосѣдямъ дерзкими набѣгами и грабежами. Двѣ экспедиціи, предпринятыя противъ нихъ полковникомъ Маркозовымъ и генераломъ Ламакинымъ, окончились для насъ полнѣйшею неудачею. Теперь, весною 1879 года составлялась третья экспедиція, и начальство надъ нею поручено было генералъ-адъютанту Лазареву. Этотъ выборъ былъ сдѣланъ какъ нельзя болѣе удачно и ручался вполнѣ за успѣхъ экспедиціи, потому что громкая извѣстность генерала, его внушительная наружность гиганта, такъ обаятельно дѣйствующая на азіатцевъ, наконецъ его мужественная и рѣшительная рѣчь, обращенная къ туркменамъ тотчасъ по прибытіи его въ Чикишляръ, — все это произвело такое впечатлѣніе на буйныхъ и дикихъ кочевниковъ, что они сразу прозвали его «Батвырь-сардарь», т.-е. богатырь-главнокомандующій. Въ Чикишлярѣ Лазаревъ съ необычайною энергіею принялся за приготовленія къ походу, но судьба не судила ему докончить такъ блистательно начатаго дѣла; этотъ мужественный, желѣзный колоссъ внезано пораженъ былъ тяжкою скоротечною болѣзнью, которая и прекратила его славные дни 14 августа, на 59-мъ году его жизни.
Печальный слухъ быстро достигъ Тифлиса и вызвалъ общую нелицемѣрную скорбь и въ войскѣ и въ народѣ, умѣвшихъ цѣнить одного изъ достойнѣйшихъ и даровитѣйшихъ уроженцевъ закавказскаго края. Тѣло Лазарева привезено было въ Тифлисъ вечеромъ 25 августа 1879 г. и предварительно поставлено было въ Кукахъ, въ армянской церкви во имя Пресвятой Богородицы, чтобы дать возможность всѣмъ многочисленнымъ поклонникамъ покойнаго проститься съ его славнымъ прахомъ. Отсюда 27 августа въ 10 часовъ утра похоронная процессія двинулась къ Ванкскому собору. Массивный гробъ, вѣсившій болѣе 60 пудовъ, везли на богатой, особо приготовленной для того траурной колесницѣ. Впереди шли амкары съ своими знаменами, потомъ многочисленное армянское духовенство, имѣя во главѣ преосвященнаго епископа Григорія; за гробомъ шли представители военнаго и гражданскаго вѣдомства, войска и тысячныя толпы народа, покрывавшаго собою всѣ улицы и крыши домовъ. Всѣ магазины по пути слѣдованія печальнаго кортежа и въ цѣломъ городѣ были закрыты. По вступленіи процессіи въ ограду Ванкскаго собора гробъ сняли съ колесницы и поставили на краю широкой, приготовленной для него могилы. Здѣсь, въ присутствіи князя Д. И. Святополкъ-Мирскаго, князя Г. Д. Орбеліани, экзарха Грузіи, главнаго священника арміи и другихъ высокопоставленныхъ лицъ, армянское духовенство отслужило торжественную панихиду, по окончаніи которой преосвященный Григорій сказалъ горячую, живую рѣчь, произведшую на всѣхъ глубокое впечатлѣніе, объ утратѣ достославнаго бойца за царя и отечество. Затѣмъ гробъ опустили въ могилу: грянулъ надъ ней троекратный залпъ, глухо прокатились no Курѣ раскаты пушечныхъ выстрѣловъ — и все земное окончилось. Теперь надъ этою могилой, дорогой для каждаго воина, стоитъ массивный саркофагъ изъ сѣраго гранита, окруженный такою же массивною чугунною рѣшеткою. На гранитѣ лаконическая надпись: «Генералъ-адъютантъ Иванъ Давыдовичъ Лазаревъ. 1820—1879 г.».
Гранитъ простоитъ вѣка; но еще крѣпче гранита было бы живое слово, которое передало бы потомкамъ въ живыхъ и яркихъ краскахъ образъ этого славнаго полководца, гражданина и администратора. Подобные люди достойны имѣть свою біографію, и нельзя не пожалѣть, что до сихъ поръ объ этомъ никто не подумалъ.
- ↑ Кн. М. Аргутинскій-Долгорукій, знаменитый кавказскій герой, завоеватель Дагестана, и основатель гор. Темиръ-Хан-Шуры, гдѣ ему и поставленъ памятникъ. (см. Настольн. Энциклоп. Словарь).