Геракл (Аверченко)/ДО

Гераклъ
авторъ Аркадий Тимофеевич Аверченко

Изъ сборника «Избранные разсказы». Опубл.: 1910. Источникъ: А. Т. Аверченко. Избранные разсказы. — Изданіе редакціи журнала "Пробужденіе". С.-Петербургъ, 1913. — az.lib.ru

I

На скамейкѣ лѣтняго сада «Тиволи» сидѣло нѣсколько человѣкъ… Одинъ изъ нихъ, борецъ-тяжеловѣсъ Костя Махаевъ, тихо плакалъ, размазывая краснымъ кулакомъ по одеревенѣлому лицу обильныя слезы, а остальные, его товарищи, съ молчаливымъ участіемъ смотрѣли на него и шумно вздыхали.

— За что?.. — говорилъ Костя, какъ медвѣдь, качая головой. — Божжже-жъ мой… Что я ему такого сдѣлалъ? А? — «Тезей! Гераклъ»!..

Подошелъ членъ семьи «братья Джакобсъ — партерные акробаты». Нахмурился.

— Э… Гмъ… Чего онѣ плачетъ?

— Обидѣли его, — сказалъ Христичъ, чемпіонъ Сербіи и побѣдитель какого-то знаменитаго Магомета-Оглы. — Борьбовый репортеръ обидѣлъ его. Вотъ кто.

— Выругалъ, что-ли?

— Еще какъ, — оживился худой, пренесчастнаго вида борецъ Муколяйненъ. — Покажи ему, Костя.

Костя безнадежно отмахнулся рукой и, опустивъ голову, принялся разсматривать песокъ подъ ногами съ такимъ видомъ, который ясно показывалъ, что для Кости никогда уже не наступятъ свѣтлые дни, что Костя униженъ и втоптанъ въ грязь окончательно и что праздныя утѣшенія друзей ему не помогутъ.

— Какъ же онъ тебя выругалъ?

Костя поднялъ налитые кровью глаза.

— Тезеемъ назвалъ. Это онъ позавчера… А вчера такую штуку преподнесъ: «сибирякъ, говорить, Махаевъ, — борется, какъ настоящій Гераклъ».

— Наплюй, — посовѣтовалъ членъ семейства Джакобсъ. — Стоитъ обращать вниманіе!

— Да… наплюй. У меня мать-старушка въ Красноярскѣ. Сестра три класса окончила. Какой я ему Гераклъ?!

— Гераклъ… — задумчиво прошепталъ Муколяйненъ. — Тезей — еще такъ-сякъ, а Гераклъ, дѣйствительно.

— Да ты знаешь, что такое Гераклъ? — спросилъ осторожный побѣдитель Магомета-Оглы.

— Чортъ его знаетъ. Спрашиваю у арбитра, а онъ смѣется. Чистое наказаніе!..

— А ты подойди къ репортеру вечеромъ, спроси — за что?

— И спрошу. Сегодня еще подожду, а завтра прямо подойду и спрошу.

— Тутъ и спрашивать нечего. Ясное дѣло — дать ему надо. Заткни ему глотку пятью цѣлковыми и конецъ. Ясное дѣло — содрать человѣкъ хочетъ.

Костя пріободрился.

— А пяти цѣлковыхъ довольно? Я дамъ и десять, только не пиши обо мнѣ. Я человѣкъ рабочій, а ты надо мной издѣваешься.

— Зачѣмъ?

Онъ схватился за голову и простоналъ, вспомнивъ всѣ перенесенныя обиды:

— Госсподи, за что? Что я кому сдѣлалъ?!

Лица всѣхъ были серьезны, сосредоточенны. Около нихъ искренно, неподдѣльно страдалъ живой человѣкъ, и огрубѣвшія сердца сжимались жалостью и болью за ближняго

II

Былъ поздній вечеръ.

По уединенной аллеѣ сада ходилъ, мечтательно глядя на небо, спортивный рецензентъ Заскакаловъ и дѣлалъ видъ что ему все равно: позоветъ его директоръ чемпіоната ужинать или нѣтъ?

А ему было не все равно.

Изъ-за кустовъ вылѣзла массивная фигура тяжеловѣса Кости Махаева и приблизилась къ рецензенту.

— Господинъ Заскакаловъ, — смущенно спросилъ Костя, покашливая и ненатурально отдуваясь. — Вы не потеряли сейчасъ десять рублей? Не обронили на дорожкѣ?

— Кажется нѣтъ. А что?

— Вотъ я нашелъ ихъ. Вѣроятно, ваши. Получите…

— Да это двадцатипятирублевка!

— Ну, что-жъ… А вы мнѣ дайте пятнадцать рублей сдачи такъ оно и выйдетъ.

Заскакаловѣ снисходительно улыбнулся, вынулъ изъ кошелька сдачу, бумажку сунулъ въ жилетный карманъ, и снова зашагалъ, пытливо смотря на небо.

— Такъ я могу быть въ надеждѣ? — прячась въ кустахъ, крикнулъ застѣнчивый Костя.

— Будьте покойны!

Прошла ночь, наступилъ день. Ночь Костя проспалъ хорошо (первая ночь за трое сутокъ), а утро принесло Костѣ ужасъ, мракъ и отчаяніе.

Въ газетѣ было про него написано буквально слѣдующее:

«Самой интересной оказалась борьба этого древне-греческаго Антиноя-Махаева съ пещернымъ венгромъ Огай. Въ искрометной схваткѣ сошелся Махаевъ, достойный, по своей внѣшности, рѣзца Праксителя, и тяжелый, желѣзный венгръ. Какъ клубокъ пантеръ, катались оба они по сценѣ, пока на двадцатой минутѣ страшный Гераклъ не припечаталъ пещернаго венгра».

Опять днемъ собрались въ саду, на той же самой скамейкѣ и обсуждали создавшееся невыносимое положеніе…

Ясно было, что грубый, наглый репортеръ ведетъ циничную кампанію противъ безобиднаго Кости Махаева, и весь вопросъ только въ томъ — съ какой это цѣлью?

Сначала рѣшили, что репортера подкупили борцы другого, конкурирующаго чемпіоната. Потомъ пришли къ убѣжденію, что у репортера есть свой человѣкъ на мѣсто Кости, и онъ хочетъ такъ или иначе, но выжить Костю изъ чемпіоната.

Спорили и волновались, а Костя сидѣлъ устремивъ остановившійся, страдальческій взглядъ на толстый древесный стволъ, и шепталъ блѣдными, искривленными обидой губами:

— Гераклъ… Такъ, такъ. Антиной! Дождался. «Достойный рѣзца»… Ну, что-жъ — рѣжь, если тебѣ позволятъ. Ѣшь меня съ хлѣбомъ!.. Пей мою кровь, скорпіенъ проклятый!

Костя заплакалъ. Всѣ, свѣсивъ большія, тяжелыя головы, угрюмо смотрѣли въ землю, и только толстые, красные пальцы шевелились угрожающе, да изъ широкихъ мясистыхъ грудей вылетало хриплое, сосредоточенное дыханіе.,.

— Антиноемъ назвалъ! — крикнулъ Костя и сжалъ руками голову. — Лучше-бы ты меня палкой по головѣ треснулъ…

— Ты поговори съ нимъ по душамъ, — посоветовалъ чухонецъ. — Чего тамъ.

— Разсобачились они очень, — проворчалъ полякъ Быльскій. — Вчера негра назвалъ эбеновымъ деревомъ, на прошлой недѣлѣ про него же написалъ: сынъ Тимбукту… Спроси — трогалъ его негръ, что-ли?

— Негру хорошо, — стиснувъ зубы, замѣтилъ Костя, — онъ по русски не понимаетъ. А я прекрасно понимаю, братецъ ты мой!..

Долго сидѣли, растерянные, мрачные, какъ звѣри, загнанные въ уголъ. Думали всѣ: и десятипудовые тяжеловѣсы и худые, изможденные жизнью, легковѣсы..

Жалко было товарища. И каждый сознавалъ, что завтра съ нимъ можетъ случиться то же самое…

III

Вечермъ Костя опять выслѣдилъ спортивнаго рецензента, и когда тотъ всматривался въ неразгаданное небо, заговорилъ съ нимъ.

— Слушайте, — сосредоточено сказалъ Костя, беря рецензента за плечо. — Это съ вашей стороны нехорошо.

Рецензентъ поморщился.

— Что еще? Мало вамъ развѣ? — спросилъ онъ.

Кровь бросилась бросилась въ лицо Костѣ.

— А-а… ты вотъ какъ разговариваешь?! А это ты видѣлъ? Какъ это тебѣ покажется?

Вещь, относительно которой спрашивали рецензентова мнѣнія, была — большимъ жилистымъ кулакомъ, колеблющимся на близкомъ отъ его лица разстояніи.

Рецензентъ съ крикомъ испуга отскочилъ, а Костя зловѣще разсмѣялся.

— Это тебѣ, братъ, не Тезей!!

— Да, Господи, — насильственно улыбнулся рецензента. — Будьте покойны… Постараюсь. И они разошлись…

Разошлись, не понявъ другъ друга. Широкая пропасть раздѣляла ихъ.

Снаружи рецензентъ не показалъ виду что особенно испугался Кости, но внутри сердце его похолодѣло…

Идя домой, онъ думалъ:

— Ишь, медвѣдь косолапый. Далъ десятку и Антиноя ему мало. Чѣмъ же тебя еще назвать? Зевесомъ, что ли? Попробуй-ка самъ написать…

И было ему обидно, что его изящный стиль, блестящіе образы и сравненія тратятся на толстыхъ, неуклюжихъ людей, ползающихъ по ковру и не цѣнящихъ его труда. И душа болѣла.

Была она нѣжная, меланхоличная, полная радостнаго трепета передъ красотой міра.

Въ глубинѣ души рецензентъ Заскакаловъ побаивался страшнаго, массивнаго Кости Махаева и, поэтому, рѣшилъ въ сегодняшней рецензіи превзойти самого себя. Послѣ долгаго обдумыванія написалъ о Косгѣ такъ:

— «Это было грандіозное зрѣлище… Мощный Махаевъ, будто самъ Зевсъ борьбы, сошедшій съ Олимпа потягаться силой съ человѣкомъ, нашелъ противника въ лицѣ бронзоваго сына священнаго Ганга, отпрыска браминовъ, Мохута. Ягуаръ Махаевъ съ пластичными жестами Гермеса напалъ на терракотоваго противника и, конечно, — Гермесъ побѣдилъ! Не потому ли, что Гермесъ, лицомъ — Махаевъ, въ борьбѣ дѣлается легендарнымъ Геракломъ? Мы сидѣли и, глядя на Махаева, — думали: и такое тѣло не изсѣчь? Фидій, гдѣ ты со своимъ рѣзцомъ?»

Вечеромъ Заскакаловъ пришелъ въ садъ и, просмотрѣвъ борьбу, снова отправился въ уединенную аллею, довольный собой, своимъ протеже Махаевымъ и перспективой будущаго директорскаго ужина…

Быстрыми шагами приблизился къ нему Махаевъ, протянулъ руку и не успѣлъ рецензентъ опомниться, какъ уже лежалъ на землѣ, ощущая въ спинѣ и левомъ ухѣ сильную боль.

Махаевъ выругался, ткнулъ ногой лежащаго рецензента и ушелъ. Рецензентово сердце облилось кровью.

— А-а, — подумалъ онъ. — Дерешься?.. Хорошо-съ. Я, братъ, не уступлю! Не запугаешь. Тебѣ же хуже!.. Теперь ни слова не напишу о тебѣ. Будешь знать!

На другой день появилась рецензія о борьбѣ, и въ томъ мѣстѣ, гдѣ она касалась борьбы Махѣева съ Муколяйненомъ, дѣло ограничилось очень сухими скупыми словами:

— "Второй парой боролись Махаевъ съ Муколяйненом. Послѣ двадцатиминутной борьбы побѣдилъ первый пріемомъ «обратный поясъ».

Махаева чествовали.

Онъ сидѣлъ въ пивной «Медвѣдь», раскраснѣвшійся, оживленный и съ худоскрытымъ хвастовствомъ говорилъ товарищамъ:

— Я знаю, какъ поступать съ ихнимъ братомъ. Ужъ вы мнѣ повѣрьте! Ни деньгами, ни словами ихъ не проймешь… А вотъ какъ дать такому въ ухо — онъ сразу станетъ шелковымъ. Замѣтьте это себѣ, ребята!

— Съ башкой парняга, — похвалилъ искренній сербъ Христичъ и поцѣловалъ оживленнаго Костю.