Геройство и любовь или Замокъ на берегахъ Дона, Россійско-историческій романъ. Сочиненіе Н. Зряхова. Москва. Въ тип. Николая Степанова. 1848. Четыре части. Въ 18-ю д. л. Въ І-й части 176, въ ІІ-й — 423, въ III-й — 424, въ IV—464 стр.
Г. Н. Зряховъ увѣряетъ, какъ значится въ заглавіи его книги, что онъ сочинялъ россійско-историческій романъ подъ вышеприведеннымъ названіемъ. Но, судя по этому названію, мудрено повѣрить, чтобъ онъ дѣйствительно написалъ такой романъ. Скорѣе можно согласиться, что этотъ романъ совсѣмъ не россійскій, а какой-нибудь заморскій, относящійся ко времени среднихъ вѣковъ, когда вся Западная Европа была загромождена замками убѣжищами владѣтельныхъ принцевъ, которые изъ нихъ производили свои опустошительные набѣги на окрестности, не признавая надъ собой никакой другой власти, кронѣ собственной буйной воли. Тамъ и до сихъ-поръ остаются еще нѣкоторыя слѣды этихъ памятниковъ ихъ страннаго могущества, которое, наконецъ сокрушено было умными мѣрами государей и самыми обстоятельствами. Что же касается до вашего отечества, то мы не знаемъ въ немъ рѣшительно ни какихъ замковъ, потому-что исторія Россіи имѣетъ совершенно другой характеръ, а не тотъ, который бы допускалъ возможность существованія подобныхъ укрѣпленій. Но г. Зряховъ не хочетъ этого знать. Ему непремѣнно нуженъ замокъ, и притонъ такой, въ которомъ бы можно было встрѣтить геройство и любовь. По законамъ здраваго смысла, кажется, очень-трудно удовлетворить желанію г. Зряхова найдти такое мѣсто. Для кого трудно, а для г. Зряхова это сущая бездѣлица! Онъ рѣшился сочинить россійско-историческій романъ. Слѣдовательно, долженъ существовать гдѣ-нибудь замокъ, куда бы можно было посадить этотъ романъ. Г. Зряховъ открываетъ наконецъ такой замокъ на берегахъ Дона и пошелъ писать… Теперь мы вѣримъ, что романъ г. Зряхова дѣйствительно россійско-историческій, просимъ у него извиненія въ своей дерзости, которая заставляла насъ сомнѣваться въ истинѣ его словъ. Только сочинители россійско-историческихъ романовъ имѣютъ способность открывать такія вещи, которыя никогда не прійдутъ въ голову людямъ, одареннымъ однимъ простымъ человѣческимъ смысломъ. Но всего любопытнѣе предисловіе, которое русскій сочинитель, какъ называетъ себя Зряховъ (вѣроятно, онъ хотѣлъ сказать россійско-историческій) почелъ нужнымъ выставить передъ своимъ сочиненіемъ. Въ немъ, какъ въ зеркалѣ, отражается вся уродливая физіономія россійско-историческихъ романовъ. Г. Зряховъ глубоко убѣжденъ, что талантъ и образованіе — такіе пустяки, которые ровно ни къ чему не служатъ ли писателя, что для него достаточно только быть русскимъ человѣкомъ, любить свою родину, не понимая истиннаго значенія этой любви, не имѣя никакого понятія объ исторіи своего отечества. Плохо приходится вашей православной Руси отъ такихъ обожателей! Она по-неволѣ должна бояться усердія этихъ рыцарей-защитниковъ ея чести и славы, готовыхъ оказать ей такую услугу, которая напоминаетъ извѣстную басню Крылова: Пустынникъ и Медвѣдь… Въ удовольствіе нашимъ читателямъ выписываемъ слово-въ-слово знаменитое предисловіе г. Зряхова, не дѣлая ни малѣйшаго отступленія отъ подлинника. Здѣсь можно видѣть также достоинство россійско-историческаго языка, которымъ говорятъ только сочинители россійско-историческихъ романовъ, и который чрезвычайно-богатъ и способенъ для выраженія отсутствія всякой мысли.
"Россія, любезное наше отечество, подъ мудрымъ скипетромъ и покровительствомъ чадолюбивыхъ своихъ Монарховъ, наслаждаясь нынѣ совершеннымъ благоденствіемъ, обратила на себя взоры всѣхъ иноплеменныхъ, удивленныхъ поспѣшнымъ ея перерожденіемъ, которая, возвышаясь постепенно въ наукахъ и просвѣщенія, и быстро совершая свой полетъ, выступила на обширное поле славы и, я можетъ сравняться твореніями своихъ геніевъ съ учеными европейскихъ державъ. Къ счастію, Русскіе нынѣ стали опять Рускими, — узнали цѣну родныхъ талантовъ, менѣе стали заниматься иностранными, и съ удовольствіемъ нынѣ читаютъ произведенія ума своихъ соотечественниковъ; и чрезъ сіе самое родились новыя твореніи и новые геніи съ отличнѣйшими познаніями, — и надо думать, что со временемъ опередятъ иностранныхъ писателей, и если не затмятъ ихъ славу, то по-крайней-мѣрѣ станутъ съ ними на одной точкѣ, — чего долженъ желать истинно Русскій и гордиться своимъ отечествомъ.
"Обрадованный синь счастливымъ переворотомъ, я осмѣлился, безъ ученія и просвѣщенія, написать Россійско-историческій романъ сей, въ четырехъ частяхъ, почерпнувъ сюжетъ онаго изъ пожара Московскаго, нэпа полившаго Москву 12 Апрѣля 1547 года, и изъ Казанской осады, гдѣ мои герои были дѣйствующими лицами, съ описаніемъ страны и жителей рѣки Дона.
«Счастливымъ и награжденнымъ почту себя, если сіе слабое и природное произведеніе моего пера принесетъ пользу и пріятное чтеніе моимъ соотечественникамъ.»
Не знаемъ, до какой степени это нравится вамъ, а мы съ своей стороны были въ восторгѣ отъ этого превосходнаго образчика слабаго и природнаго произведенія пера г. Зряхова, отъ этого chef-d’oeuvre россійско-исторической литературы, относящагося къ роду первоклассной галиматьи. Восхищеніе, въ которое мы были приведены чтеніемъ наивно-забавныхъ строкъ этого предисловія, выразилось невольнымъ хохотомъ, отъ котораго мы не въ силахъ были удержаться. Не смѣемъ думать, чтобъ этотъ хохотъ съ нашей стороны сочинитель принялъ за награду своему «природному произведенію»; не смотря на то, во свидѣтельство нашей благодарности за доставленную намъ г. Зряховымъ потѣху, рѣшаемся короче познакомить читателей съ самымъ содержаніемъ его романа, и увѣрены, что они наградятъ его такимъ же точно образомъ. Г. Зряховъ выбралъ эпохою своего россійско-историческаго романа царствованіе Іоанна Васильевича Грознаго, хотя это драма страшнаго, дикаго владычества паря всего менѣе могло представить такихъ явленій, которыя бы открыли обширное поприще воображенію романиста. Гдѣ люди съ каждымъ днемъ должны опасаться лишенія имущества, свободы, чести, самой жизни, какое же можетъ бытъ тамъ развитіе общественной жизни, тогда-какъ это развитіе общественности, есть главный и важнѣйшій элементъ возможности романа? Но г. Зряхову до этого рѣшительно нѣтъ никакого дѣла. Онъ знаетъ, что при Іоаннѣ Васильевичѣ былъ пожаръ, истребившій почти всю Москву я имѣвшій благодѣтельное, хотя временное вліяніе на характеръ Грознаго; была также казанская осада, особенно прославившая его царствованіе, хотя большая часть этой славы принадлежала его храбрымъ сподвижникамъ и мудрымъ совѣтникамъ. Изъ этихъ-то событій онъ почерпнулъ сюжетъ для своего историческаго романа. Въ то время, какъ пылала вся Москва, загорѣлся также домъ одного боярина: дочь его Марія не успѣла выбѣжать и находилась уже въ двухъ шагахъ отъ смерти, готовая сдѣлаться жертвою пламени. Вы, конечно, угадываете, что она не могла сгорѣть — не потому, чтобъ она была несгараемая, но потому собственно, что жизнь ея драгоцѣнна для автора, который бы иначе долженъ былъ кончить свой романъ на первыхъ же страницахъ, — а онъ задумалъ во что бы то ни стало нависать четыре части. Но вотъ ужь вы, кажется, не хотите и слушать дальше содержаніе историческо-россійскаго романа г. Зряхова? Старая, пошлая пѣсня! восклицаете вы: которую знали наизусть еще наши дѣды, и которая даже имъ надоѣла… Хотите ли, мы вамъ разскажемъ ее? — Только-что Марія хочетъ сгорѣть, вдругъ является ея спаситель, молодой, прекрасный, добродѣтельный человѣкъ, положимъ хоть Александръ. Марія, разумѣется, чувствуетъ къ нему что-то такое особенное, неизъяснимое даже россійско-историческимъ языкомъ. Александръ съ своей стороны чувствуетъ это же самое къ Маріи. Они видятся другъ съ другомъ каждый день, наслаждаются взаимною бесѣдою, и все это происходятъ чинно, деликатно, какъ, разумѣется, бывало въ старинныя времена, при Іоаннѣ Васиаевичѣ… Кѣмъ! позвольте, позвольте, что вы это говорите? При Іоаннѣ Васильевичѣ такое свободное обращеніе между мужчинами и женщинами, когда еще только со времени Петра I женщины начинаютъ выходятъ изъ своихъ теремовъ, гдѣ онѣ сидѣли какъ заключенныя! Да это просто такая нелѣпость, что изъ рукъ вонъ. — Что жь дѣлать? Мы въ этомъ мы мало не виноваты. Г. Зряховъ лучше насъ знаетъ, въ чемъ дѣло: ему и книги въ руки. У него еще не такія есть хитрости… На чемъ же мы остановились? Да. Итакъ Александръ и Марія понимаютъ другъ друга. Александръ учитъ Марію разнымъ наукамъ, которыхъ, можетъ-быть, и самъ не знаетъ, обучаетъ ее даже военному искусству, да надѣваетъ на нее латы и всякое другое оружіе, повязываетъ ей верховую ѣзду — и вотъ вамъ кавалеристъ-дѣвица при Іоаннѣ Васильевичѣ Грозномъ… Опять вы съ своими возраженіями! Помилуйте! при Іоаннѣ Васильевичѣ Грозномъ — такія диковинки! Да какъ же онъ этого не опалъ? Онъ бы непремѣнно велѣлъ доставить себѣ такую чудную амазонку: онъ до смерти любилъ амазонокъ… Александру не видать бы ее, какъ своего носа. — Можетъ-быть это такъ и случилось бы, не тогда опять романъ долженъ бы былъ кончиться; а г. Зряховъ этого совсѣмъ не хочетъ. — Однакожъ, воля ваша, лучше бы кончить раньше, хоть безъ конца, чѣмъ наполнять страницы такими нелѣпостями. Нельзя, право, повѣрить, чтобъ это была правда, что вы говорите о романѣ г. Зряхова. — Почему же нельзя повѣрить? Вѣдь это россійско-историческій или историческо-россійскій романъ, а въ этихъ романахъ мало ли что бываетъ! Впрочемъ, если угодно, мы для достовѣрности выпишемъ это поэтическое изображеніе блаженнаго состоянія Александра и Маріи;
Онъ занимался образованіемъ Маріи, которая, при ослѣпительной красотѣ, имѣла счастливѣйшія способности къ наукамъ, тонкій и всеобъемлющій разумъ, здравыя разсужденія, нѣжное сердце душу, исполненную высокихъ и благороднѣйшихъ чувствованій, мужество съ твердостію характера, мало свойственныхъ прекрасному полу; а это подало мысль Александру сдѣлать ее героинею того вѣка, и онъ обучилъ ее военному искусству, доставилъ ей легкую, рыцарскую одежду и все оружіе, такъ-что она въ-послѣдствіи времени, дѣлая военныя эволюціи при глазахъ своей матери и короткихъ ихъ пріятелей, искусствомъ своимъ, проворностію и неустрашимостію заставляла всѣхъ удивляться и даже самого своего учителя. Изключая верховой ѣзды, она очень-хорошо билась на мечахъ и копьяхъ, стрѣляла изъ лука столь мѣтко, что взятый въ цѣль цвѣтокъ, или хлѣбный колосъ, ссѣкала стрѣлою на довольномъ разстоянія; также весьма искусно попадала въ цѣль брошеннымъ короткимъ копьецомъ или кинжаломъ. Это была въ полномъ смыслѣ Венера красотою, Минерва умомъ, Баллона неустрашимостію я искусствомъ въ военномъ ремеслѣ. Александръ былъ прекрасный юноша — ляпамъ, умомъ, сердцемъ и душою, при всей привлекательной наружности и высокомъ ростѣ, онъ имѣлъ необычайную силу, проворство, ловкость и геройскій духъ.
Александръ и Марія, находясь каждый день вмѣстѣ, изключая различныхъ занятій въ наукахъ, гуляли по саду, рвали цвѣты, вили вѣночкр, взбирались на горы, плавали въ челнокѣ по пруду, ловили рыбу, или, удалясь въ тѣнистую рощу, слушали гармоническое пѣніе соловья и другихъ птичекъ, смотрѣли какъ голубки сидя на вѣткѣ ласкались и цѣловались другъ съ другомъ, какъ грустно горлица призывала своего отлетѣвшаго друга, и какъ кукушка, укрываясь въ тѣни деревъ, уныло куковала — видѣли, слышали и молчали; но сіе молчаніе была ихъ изъясненіемъ чувствъ: взоры ихъ встрѣчались и потуплилась опять въ землю, алый румянецъ пылалъ на свѣжихъ ихъ ланитахъ, сердца трепетали — и тихіе, удерживаемые вздохи невольно вырывалась изъ ихъ груди.
Вотъ вамъ и разгадка названія романа г. Зряхова: Геройство и Любовь. Дѣйствительно, если посмотришь на его героевъ съ одной стороны, то это просто чудо-богатыри; а если взглянуть на нихъ съ другой стороны, то ихъ совсѣмъ не узнаешь: они представится такими кроткими, нѣжными, чувствительными сердцами, такъ невинно проводятъ время, такъ сладостно воркуютъ вмѣстѣ съ голубками, такъ томно кукуютъ съ кукушками, что, глядя на нихъ, самъ умиляешься душою и думаешь, зачѣмъ она не голубки или не кукушки, а люди, да еще какіе: герои! Однакожъ, имъ надобно разлучиться. Александръ отправляется въ походъ противъ Казанцевъ, а Марія изъ ихъ остается дома. Мать принуждаетъ ее выйдти замужъ за одного богатаго человѣка; она не соглашается. Мать запираетъ ее въ комнату. Она бѣжитъ, надѣваетъ на себя свое рыцарское облаченіе и отправляется искать своего милаго Александра. Видите ли: вотъ ей и пригодилась военная-то наука. На дорогѣ съ ней встрѣчаются приключенія сперва хорошія, потомъ дурныя, безъ которыхъ не было бы завязки романа и которыя, слѣдовательно, необходимы, какъ бы они ни были пошлы и нескладны. Она попадается къ разбойникамъ, которые жили въ дремучемъ лѣсу, оказываетъ свою неустрашимость, обнаруживаетъ свой полъ, упавъ въ обморокъ при извѣстіи о разбитіи русскаго войска, которое было послано противъ Казанцевъ, и въ которомъ находился ея возлюбленный. Потомъ она убѣждаетъ атамана оставить свое опасное и гнусное ремесло и служить вѣрно русскому царю. Онъ склоняется на ея убѣжденія и тайно ночью отправляется съ нею подъ Казань, содѣйствуетъ разбитію Казанцевъ и получаетъ отъ царя прощеніе. Александръ и Марія, которая также участвовала въ битвѣ съ Казанцами и спасла своего друга, соединяются узами брака. Но романъ еще не кончился. Атаманъ, плѣненный прелестью Марія, похищаетъ ее; но наконецъ ее опять находятъ въ вѣнкѣ на берегахъ Дона, куда увлекъ ее разбойникъ, который наконецъ получаетъ достойное возмездіе за свои злодѣянія. Александръ и Марія уже не разстаются другъ съ другомъ, слушаютъ воркованіе голубковъ, кукованіе кукушекъ, и сами иногда, по старой памяти, воркуютъ и кукуютъ. Россійско-историческій романъ г. Зряхова благополучно достигъ берега, высадилъ всѣхъ своихъ пассажировъ и простился съ ними не безъ слезъ сожалѣнія. И мы прощаемся съ романомъ г. Зряхова, не имѣя, впрочемъ, ни малѣйшаго желанія видѣться съ новымъ произведеніемъ этого геніальнаго россійско-историческаго сочинителя.