Дачные страдальцы.
Пять юмористическихъ разсказовъ.[править]
1897.[править]
Дача по объявленію.[править]
I.[править]
Была весна. Апрѣль. Петербургскій поѣздъ только что прибылъ на одну изъ маленькихъ станцій Петербурго-Варшавской желѣзной дороги, постоялъ три минуты и помчался далѣе.
Въ поѣздѣ пріѣхали пожилые мужчина и дама — мужчина въ рыжемъ охотничьемъ пальто, войлочной шапочкѣ и высокихъ сапогахъ, дама въ байковомъ платьѣ, суконной кофточкѣ и фетровой шляпкѣ, покрытой пуховымъ платкомъ. Багажа — никакого: только небольшой парусинный сакъ-вояжъ. Они вышли на заднее крыльцо станціи и торговались съ тремя стоявшими у станціи мужиками возницами, пріѣхавшими въ телѣжкахъ.
— Въ Жирлово…-- говорилъ мужчина, закуривая папиросу.
Мужики переглянулись и отвѣчали:
— Не доѣхать, баринъ.
— Какъ не доѣхать? — удивленно спросила дама. — Что вы говоритѣ!
— Очень просто, барыня: туда пути нѣтъ.
— Не можетъ быть. Туда отличная шоссейная дорога, — перебилъ мужчина.
— Четыре версты, дѣйствительно, есть кое-какое шоссе, а тамъ шесть верстъ въ сторону и не пройти, не проѣхать. Развѣ верхомъ.
— Да что вы врете! И всего-то въ Жирлово отъ станціи пять верстъ.
— Ну, ужъ это намъ знать. Вѣдь вы не ѣздили, — проговорилъ мужикъ въ рваномъ армякѣ.
— Позволь, другъ любезный, въ газетахъ прямо сказано: отъ станціи пять верстъ. Тамъ двѣ дачи сдаются, — перебилъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Сдаются. Это точно-съ… У помѣщика Драгунцева.
— Вотъ, вотъ… Драгунцева… Въ объявленіи сказано: отъ станціи пять верстъ, хорошее шоссе, здоровая мѣстность, на озерѣ…
И господинъ въ рыжемъ пальто выхватилъ даже газету изъ кармана съ обведеннымъ краснымъ карандашемъ объявленіемъ.
— Написать-то все можно. А до Драгунцева одиннадцать, двѣнадцать верстъ. Зимой на саняхъ болотомъ ѣздимъ, наискосокъ — ну, версты три выгадываемъ, а теперь прямо надо сказать: двѣнадцать.
Мужчина въ рыжемъ пальто и дама переглянулись.
— Какъ-же это такъ? Стало-быть все написанное вздоръ? — спросилъ даму мужчина.
— Право ужъ не знаю. Напечатано: пять верстъ… хорошее шоссе, — отвѣчала дама съ замѣшательствомъ. — Послушай, милый, — обратилась она къ возницѣ съ коричневымъ лицомъ и черной бородкой окомелкомъ: — намъ все-таки нужно посмотрѣть дачу, хотя-бы она была и двѣнадцать верстъ отъ станціи. Мы нарочно для этого изъ Петербурга пріѣхали. Ты насъ ужъ какъ-нибудь свези.
— Да какъ-же свезти-то, барыня, если дороги нѣтъ! Лошадь зарѣжешь.
Мужчина въ рыжемъ пальто пожималъ плечами.
— Удивляюсь, какъ можно печатать такія объявленія и приглашать смотрѣть дачу, если пути нѣтъ! Вѣдь это чортъ знаетъ что! — возмущался онъ.
— Да путь-то есть, баринъ, но не теперь. Путь будетъ на Жирлово, когда просохнетъ. Вотъ въ половинѣ мая, недѣльки черезъ три пожалуйте — и въ лучшемъ видѣ…
— Какъ черезъ три недѣльки, если намъ сейчасъ надо! Куда-же мы теперь дѣнемся, если мы пріѣхали!
— А кто-жъ вамъ велѣлъ ѣхать, ваше благородіе, не спросясь…
— Позволь. Да у кого-же спроситься-то было, если мы по объявленію! Пять верстъ шоссе…
— Облыжное объявленіе…-- стоялъ на своемъ возница.
— Вотъ это штука! — пристально взглянулъ на даму мужчина въ рыжемъ пальто и, получивъ отъ дамы въ отвѣтъ только безпомощный взглядъ, снова обратился къ возницѣ: — Но нельзя-ли насъ свезти туда какъ нибудь хоть шагомъ…
— Коня зарѣжешь послышался отвѣтъ мужика съ темнымъ коричневымъ лицомъ. Но мужикъ въ рваномъ армякѣ вступился за сѣдоковъ.
— Вези, Михайло Митревъ!.. У тебя тарантасъ… Въ тарантасѣ какъ-нибудь доплетешься, — сказалъ онъ. — Господа хорошо заплатятъ.
— Хоть шагомъ какъ-нибудь…-- упрашивала дама. — Восемьдесятъ верстъ по желѣзной дорогѣ ѣхали и вдругъ назадъ…
— Кабы на парѣ, барыня, былъ, то я и разговаривать не сталъ, а на одной увязнешь.
— Не увязнешь. Смотри, какое ведро стоитъ! — ободрялъ мужикъ въ рваномъ армякѣ. — Самъ пѣшкомъ пойдешь — ну, какъ нибудь и доплетешься.
— А около Клюкова-то? Утонуть вѣдь можно, — стоялъ на своемъ мужикъ съ коричневымъ лицомъ.
— Около Клюкова, говорятъ, настилка есть. Вѣтокъ накидали.
— Свезите насъ туда, пожалуйста, — упрашивала дама. — Хоть шагомъ… Тамъ мы дачу посмотримъ, вы подождете насъ, а потомъ обратно сюда… къ семи часамъ, къ поѣзду.
Мужикъ съ коричневымъ лицомъ отчаянно махнулъ рукой и произнесъ:
— Шесть рублей дадите, такъ извольте, поѣдемъ.
— Какъ шесть рублей? Намъ сказали, что самое дорогое туда и обратно два рубля.
— Эхъ, барыня! Да вѣдь я и везу-то только изъ-за жалости. За шесть — извольте.
— Нѣтъ, нѣтъ. Этого нельзя… Ну, прибавимъ рубль.
— За три? Не расчетъ. Лошадь дороже стоитъ.
Мужикъ съ коричневымъ лицомъ опять махнулъ рукой.
— Да вѣдь она и дороже шести рублей стоитъ, — возразилъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Правильно… Но мы такъ разсуждаемъ, что ежели, къ примѣру, теперича…
— Ну, вотъ что… Такъ какъ бездорожье и торговаться я не люблю, то за бездорожье я тебѣ синенькую бумажку…
Мужикъ съ коричневымъ лицомъ въ третій разъ махнулъ рукой и сказалъ:
— Садитесь!
Мужчина въ рыжемъ пальто и дама въ суконной кофтѣ садились въ тарантасъ, и мужчина говорилъ:
— Вотъ тебѣ и пять верстъ… вотъ тебѣ и хорошее шоссе! Вѣдь этакъ, пожалуй, и барскій домъ, о которомъ упоминается въ объявленіи, превратится въ лачугу.
— Все можетъ быть, — отвѣчала дама.
Они поѣхали. Лошадь бѣжала по топкой грязи, шлепая ногами.
— Послушай, землякъ, — обратился мужчина въ рыжемъ пальто къ возницѣ. — Есть-ли тамъ хоть озеро-то, по крайней мѣрѣ?
— Гдѣ озеро?
— А въ Жирловѣ-то?
— Озера никакого. Какое-же тамъ можетъ быть озеро! — отвѣчалъ возница.
— Въ газетномъ объявленіи стоитъ: «Озеро… купанье… рыбная ловля»…
— Ахъ, да, да. — По веснѣ отъ дождей — такъ дѣйствительно…
— Но это-же не озеро… если отъ дождей. Какое тогда можетъ быть катанье на лодкахъ!
— Позвольте, господинъ, да тамъ и лодокъ-то не бывало.
— Рыбу-то гдѣ-же ловятъ?
— Рыбу? А это, должно быть, на плотинѣ у мельницы… Ручей есть… Но тамъ мельникъ, коли ежели что на плотинѣ, то сейчасъ по затылку…-- разсказывалъ мужикъ съ коричневымъ лицомъ.
— Любовь Герасимовна! Слышишь? Что-же это такое!.. — отнесся мужчина въ рыжемъ пальто къ дамѣ.
— Ничего не знаю… Столько-же знаю, какъ и ты…-- отвѣчала дама, держась руками за бортъ тарантаса, который то и дѣло кривился то на одну сторону, то на другую.
II.[править]
Мужчина въ рыжемъ пальто и дама въ суконной кофтѣ продолжали ѣхать по убійственно грязной и ухабистой дорогѣ. Лошадь, бѣжавшая сначала трусцой, плелась уже шагомъ, хотя возница и поощрялъ ее восклицаніями: — У, каторжная! У, холера!
— Когда же шоссе-то будетъ? — спросилъ его сѣдокъ.
— Да мы по шоссе и ѣдемъ.
— Да что ты! И это называется хорошимъ шоссе? Странно.
— Въ объявленіи даже сказано: прекрасное шоссе, — поправила дама, — «пять верстъ отъ станціи по прекрасному шоссе, въ здоровой мѣстности, около сосноваго лѣса»…
— Ну, положимъ, что въ объявленіи только сказано, что по хорошему… Ну, языкъ себѣ прикусилъ. Такъ тряхнуло, что языкъ…
— Да ужъ ты меньше разговаривай, пока на хорошую дорогу выѣдемъ, — замѣтила дама.
— На какую хорошую? — спросилъ возница. — Лучше этой дороги, барыня, не будетъ.
— Какъ не будетъ? Да неужели все такая же?
— Хуже-съ. Вѣдь изъ-за чего-же нибудь я не хотѣлъ везти вашу милость.
— Миша! Слышишь?
— Слышу, слышу, — отвѣчаетъ мужчина въ рыжемъ пальто и прибавляетъ: — Однако, я языкъ-то себѣ изрядно прикусилъ.
— А вотъ, баринъ, мы сейчасъ будемъ сворачивать въ сторону, такъ тутъ постоялый дворъ… На постояломъ можете пивомъ пополоскать. Пиво тутъ хорошее, — сказалъ возница…
— Поѣзжай, поѣзжай… Какое тутъ пиво!
— Нѣтъ, знаешь, надо, въ самомъ дѣлѣ, заѣхать, — бормочетъ барыня. — Я окончательно себѣ ногу отсидѣла. Какъ мураши по ней бѣгаютъ и она у меня даже онѣмѣла.
Мужчина въ рыжемъ пальто ропщетъ:
— И чего насъ понесло смотрѣть эту усадьбу, не наведя предварительно справки! — говоритъ онъ. — Надо бы прежде письмо написать этому Драгунцеву, а не полагаться на объявленіе. Ты, землякъ, усадьбу-то знаешь? — задаетъ онъ вопросъ возницѣ.
— Какъ не знать, баринъ! Мы его сколько разъ пьяненькаго возили.
— Это хозяина-то?
— Да, хозяина.
— Любитъ выпить?
— Обожаетъ. Вотъ ужъ онъ всегда на перепутье на постоялый… Пріѣдетъ: яичницу, водки… и никогда чтобы извощика обидѣлъ… всегда извощику поднесетъ. Замотавшись онъ, а баринъ хорошій.
— Садъ-то при домѣ у него хорошій? — разспрашиваетъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Какой садъ! Все повырублено. Лѣсу-то у него своего нѣтъ, такъ вотъ онъ на топку. Недавно еще пять липъ кабатчику на баню продалъ.
— Душечка, слышишь? — обращается рыжее пальто къ дамѣ,
— Слышу, слышу. Это ужасъ, что такое! И зачѣмъ мы ѣдемъ! Тамъ, кажется, ничего нѣтъ.
— У него что же… у этого Драгунцева… хозяйство есть?
— Какое хозяйство! Сорокъ у себя на дворѣ стрѣляетъ и крылья ихъ продаетъ.
— Ну, это хозяйство не велико.
— Они теперь ульи дѣлаютъ и хотятъ пчелами заняться. Сами столярничаютъ.
— Женатый онъ? — спросила дама въ суконной кофтѣ.
— Была жена да сбѣжала. — А теперь при нихъ Матильда, — отвѣчалъ возница.
— Какая Матильда?
— Да кто-же ее знаетъ! Матильда да Матильда… А намъ почемъ знать? Они ее изъ города привезли.
— Лѣсъ-то сосновый есть-ли? — допытывался мужчина въ рыжемъ пальто.
— Лѣсъ есть, но не ихній, а господина Саватьева. А господинъ Саватьевъ съ ними въ такой ссорѣ, что даже стрѣляли въ нихъ дробью изъ ружья, — разсказывалъ возница.
— Господи! Что-же это такое!
— Да-съ… Хватилъ бекасинникомъ изъ ружья… и теперь судятся.
— Но бъ этотъ сосновый лѣсъ можно-ли, все-таки, ходить гулять?
— А съ господиномъ Саватьевымъ познакомитесь, такъ отчего-же? Запрету съ ихъ стороны не будетъ. Они охотникъ и на счетъ дичи обожаютъ. Сейчасъ сворачивать будемъ…-- сообщилъ возница. — Здѣсь, господинъ, вотъ что… Тутъ канава, а мосточка нѣтъ… зимой еще растаскали. Такъ вы вотъ что… Сапоги у васъ важные… Вы сойдите съ тарантаса, а барыню мы кое-какъ переправимъ. И я сойду.
— Нѣтъ, нѣтъ, тогда и я сойду, — заявляетъ барыня.
— Какъ ты, душечка, сойдешь, если у тебя мелкія калоши! — возражаетъ мужчина въ рыжемъ пальто и вылѣзаетъ изъ тарантаса.
— Лучше ты меня на себѣ перенеси черезъ канаву, а то я боюсь…
— Не извольте безпокоиться, барыня… Лошадь смирная.
Мужикъ тоже вылѣзъ изъ тарантаса и взялъ лошадь подъ уздцы, чтобъ перевести ее черезъ канаву.
— Держитесь, барыня, крѣпче… Тряхнетъ. А вы, баринъ, сзади тарантасъ поддерживайте. Тутъ не глубоко, но топко.
— А я не завязну? — спрашивало рыжее пальто.
— Гдѣ завязнуть! Вытянемъ.
Мужикъ вошелъ въ канаву и воскликнулъ:
— Ну, за голенищи запустилъ! Ахъ, галка тебѣ на жаркое! На постояломъ переобуваться надо и онучи сушить. Ну, ты, холера! Двигайся.
— Ай, ай! — завизжала дама, но мужикъ выскочилъ уже изъ канавы и лошадь перетащила тарантасъ.
— Ну, дорога! — вздохнулъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Мы, господинъ, изъ-за этого и не ѣздимъ. На прошлой недѣлѣ тутъ телушка утопла.
— Постой… А я-то какъ? — спрашивалъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— А вы вотъ по этому бревнышку. Видите, одно бревнышко-то отъ моста все-таки осталось.
Мужчина въ рыжемъ пальто сталъ переходить по бревнышку, но поскользнулся и свалился прямо въ грязь, упавъ на четверинки. Мужикъ бросился его поднимать. Пальто было все въ грязи.
— Садитесь въ тарантасъ. На постояломъ отчистимъ…-- говорилъ мужикъ. — Хорошо еще, что посрединѣ не угодили, а на береженъ…
Мужчина въ рыжемъ пальто сталъ садиться.
— Постой, Мишелъ, да обчистись ты хоть сѣномъ немножко, а то ты меня всю замораешь, — говорила дама.
— Давай сюда сѣна, землякъ! — кричало рыжее пальто.
Началась чистка. Возница помогалъ полой армяка.
— Ну, теперь ладно. Теперь не далеко. Вонъ онъ постоялый-то! — говорилъ онъ.
— А отъ постоялаго сколько? — спрашивала дама.
— Семь верстъ мы считаемъ, а можетъ статься и больше.
— Вѣрь послѣ этого объявленіямъ!
Тащились шагомъ. Сѣдокъ сидѣлъ въ тарантасѣ.
Мужикъ шелъ около лошади.
III.[править]
Подъѣзжали къ постоялому двору. Уже виднѣлась зеленая крыша дома и красная вывѣска надъ накрашеннымъ деревяннымъ крыльцомъ. Возница обернулся къ сѣдокамъ и его коричневое лицо сдѣлалось какъ будто свѣтлѣе.
— Здѣсь и почиститесь, ваша милость, здѣсь и умоетесь, здѣсь и яишенку вашей чести баба состряпаетъ. А пиво здѣсь на первый сортъ.
— Да, нужно заѣхать, — рѣшила дама. — Меня всю разломило и въ голову стрѣляетъ. Это ужасъ, что за дорога! Болото какое-то.
— Болото и есть, — согласился возница: — а лошадямъ зарѣзъ.
— Когда же здѣсь, однако, просыхаетъ? — спросилъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Да какъ вамъ сказать!.. Въ Петровки сухо бываетъ, если дождей нѣтъ.
— Неужто только въ Петровки? Вѣдь это ужасъ, что такое!
— Ну, за недѣлю, недѣли за полторы иногда.
— А при дождяхъ?
— Мучаемся. Нонѣ фашиннику у насъ совсѣмъ не положено, ну и канавы года два не прочищены. Пока членъ управы Подбрюшниковъ сюда ѣздилъ въ свое имѣніе, такъ и дорогу соблюдали, а какъ продалъ онъ имѣніе, — ну, и на дорогу махнулъ рукой. Чего теперь соблюдать-то, коли здѣсь изъ господъ одинъ только Драгунцевъ ѣздитъ, да и этотъ только вотъ до этого постоялаго двора.
— Но вѣдь и онъ помѣщикъ, и онъ собственникъ.
— Лѣтъ семь, говорятъ, податей не платитъ. Тутъ какъ-то вотъ продалъ сюда на постоялый желѣзную крышу съ амбара, деньги получилъ да здѣсь же и оставилъ.
— Ахъ, вотъ онъ какой! — сказалъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Разгуляется — бѣда, — поддакнулъ возница.
— Мнѣ кажется, что мы даже напрасно ѣдемъ къ нему усадьбу смотрѣть, — проговорила дама. — Ну, какая это дача, если такое раззореніе, что даже крышу съ амбара продаетъ владѣлецъ!
— А зимой на чугунныя ворота гулялъ. Чугунныя ворота продалъ, — прибавилъ возница.
— Мишель, слышишь?
— Слышу, слышу, матушка.
— Такъ не вернуться-ли намъ отсюда съ постоялаго двора обратно на станцію?
— Душу спасете, матушка, барыня, если вернетесь. Намъ вѣдь ручей придется въ бродъ, переѣзжать, а я не знаю, есть-ли и бродъ-то теперь. Сунешься, анъ смотришь, можетъ статься, лошадь покроетъ. Видите, никого встрѣчныхъ-то нѣтъ.
— Мишель, да ты чувствуешь?
— Еще-бы не чувствовать! Вотъ пріѣдемъ на постоялый, такъ спросимъ. Здѣсь ужъ навѣрное знаютъ, — отвѣчалъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— И вѣдь безполезно ѣхать такую усадьбу смотрѣть, — продолжала дама. — Все, оказывается, наврано въ объявленіи. Сказано, что усадьба-дача въ четырехъ верстахъ отъ станціи, а на самомъ дѣлѣ въ одиннадцати верстахъ.
— Въ одиннадцати, въ одиннадцати, — подтвердилъ возница.
— Дороги нѣтъ никакой. Развѣ это дорога?
— Тутъ сѣнники съ сѣномъ и послѣ покоса-то еле выѣзжаютъ, — разсказывалъ возница.
— Про озеро при усадьбѣ наврано, — продолжала дама.
— Никакого озера, барыня, нѣтъ, да и не бывало. Прудъ дѣйствительно есть, но онъ мельнику сданъ.
— Саду при усадьбѣ нѣтъ.
— Какой садъ, Господи! При его папенькѣ былъ садъ, а онъ все извелъ.
— Лѣсу для прогулокъ и исканія грибовъ тоже нѣтъ.
— Какой лѣсъ! Нашъ Андреянъ Макаровъ давно ужъ его вырубилъ.
— Мишель! Вѣдь это надо все сообразить и взвѣсить, — трогаетъ дама за рукавъ мужчину въ рыжемъ пальто. — Зачѣмъ-же мы будемъ тащиться по такой убійственной дорогѣ, подвергать нашу жизнь опасности при переѣздѣ черезъ ручей, если эта дача-усадьба совсѣмъ для насъ не подходитъ?
— Не подходитъ, не подходитъ, матушка, это ужъ ясно, какъ день. На постояломъ мы отдохнемъ, чаю напьемся да и назадъ.
— Вотъ это такъ, вотъ это хорошо! — весело воскликнулъ возница. — А я вашей чести изъ пяти рублей два рублика скину. Я вамъ два рублика, а вы мнѣ поднесете съ килечкой… Вотъ и чудесно.
Дама продолжала:
— Вѣдь я увѣрена, что при такомъ раззореніи тамъ и мебели нѣтъ, хотя въ объявленіи и сказано, что полная меблировка.
— Была мебель, господа, но Матильда вотъ эта самая евонная къ себѣ ее въ городъ взяла. Еще зимой, по хорошей дорогѣ перевезла, — сообщилъ возница. — Вѣдь она по зимамъ въ городѣ живетъ, а къ ему только наѣзжаетъ.
— Ну, вотъ… Поди, также и посуду?
— А ужъ само собой, что и на посуду охулки на руку не положила.
Постоялый дворъ уже явственно обрисовался. Видны были отворенныя окна и въ нихъ сидѣвшіе за столами мужики. Около кормушекъ передъ окнами стояли двѣ подводы и верховая лошадь. У крыльца ругались мужики.
— Самъ баринъ здѣсь, — сказалъ возница, обращаясь къ сѣдокамъ.
— Какой баринъ?
— А господинъ Драгунцевъ. Вонъ и ихъ верховая лошадь стоитъ. Видите, въ тарантасѣ-то не рѣшился ѣхать, а верхомъ…
— Сама судьба намъ его посылаетъ, — проговорилъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Да какая-же судьба? На что онъ намъ теперь? Вѣдь ужъ въ конецъ выяснилось, что эта дача намъ не годится, — отвѣчала дама.
— Ну, все-таки лучше лично съ нимъ объясниться.
— Послушай, Мишель, ты пожалуйста не пей съ нимъ. Изъ разсказовъ видно, что это совсѣмъ забулдыга.
— Ну, вотъ еще!
Возница стегнулъ лошадь. Лошадь прибавила шагу и подвезла тарантасъ къ крыльцу постоялаго двора. Возница сталъ высаживать изъ тарантаса сѣдоковъ и проговорилъ:
— Меня не забудьте, ваша честь. Я для вашей милости какъ старался!
IV.[править]
Когда мужчина въ рыжемъ пальто и дама въ синей суконной кофтѣ вошли въ первую комнату «постоялаго двора лучшихъ водокъ», какъ гласила вторая вывѣска, помѣщенная сбоку дверей, ихъ такъ и обдало спиртнымъ запахомъ, перемѣшаннымъ съ запахомъ махорки. Въ углу комнаты помѣщалась стойка съ четвертными бутылями въ корзинахъ и за ней стоялъ рыжебородый буфетчикъ въ красной кумачевой рубахѣ и въ жилеткѣ съ синими стеклянными пуговицами. Буфетчикъ какъ-то особенно ласково обнялъ стоявшій передъ нимъ на подносѣ, среди стакановъ толстаго стекла, графинъ съ водкой и, указывая на идущую въ верхній этажъ лѣстницу, произнесъ:
— Наверхъ пожалуйте… въ чистую половину…
Пріѣзжіе поднялись. Тамъ дѣйствительно было нѣсколько чище, столики у оконъ были покрыты красными бумажными скатертями, но за двумя столами, сидя, спали мужики въ синихъ кафтанахъ. Мужики были, очевидно, пьяны. Спали они, положивъ на столы руки, а на нихъ головы. Одинъ даже храпѣлъ на всю комнату. Пріѣзжихъ встрѣтилъ русоволосый мальчишка, тоже въ красной рубахѣ и жилетѣ на распашку и отвелъ имъ столикъ у окна, предварительно встряхнувъ салфетку.
— Чаю, водки и нельзя-ли сдѣлать яичницу? — отдалъ приказъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Сардинки для господъ есть, — заявилъ мальчикъ.
— Ну, давай и сардинокъ.
Мальчикъ побѣжалъ внизъ, а у лѣстницы какъ изъ земли выросъ возница — мужикъ съ коричневымъ лицомъ. Онъ скоблилъ рукой затылокъ и говорилъ:
— Извощика-то не забудьте, ваша честь.
Мужчина въ рыжемъ пальто улыбнулся.
— Какое нетерпѣніе! — произнесъ онъ. — Ну, иди внизъ и вели, чтобъ тебѣ дали стаканъ водки.
— Прикажите ужъ и повторить, ваша милость. Стаканы-то здѣсь за пятачокъ очень малы.
— Хорошо. Можешь повторить!
— Дозволите съ килечкой?
— Можешь и пару килекъ себѣ спросить.
— А пивца бутылочку на загладку, ваше благородіе? — не унимался мужикъ.
Мужчину въ рыжемъ пальто взорвало.
— Ты, любезный, кажется, хочешь цѣлое угощеніе! — воскликнулъ онъ.
— Да вѣдь старался для вашей власти.
— Ступай, ступай! Пива можешь на свои выпить, если ужъ такой лакомка.
— Позвольте… Всегда благородные господа, коли ежели…
— Скажи на милость, какой нахалъ! — обратился мужчина въ рыжемъ пальто къ дамѣ и крикнулъ возницѣ: — Уходи, говорятъ тебѣ!
Возница, нехотя, сталъ спускаться.
— Гнать-съ-ихъ надо. Они нахалы…-- послышался басистый голосъ съ хрипоткой, и въ дверяхъ изъ слѣдующей комнаты показался рослый тощій усачъ въ сѣромъ замасленномъ пиджакѣ, подбитомъ овчиной и опоясанномъ ремнемъ съ серебряной пряжкой и въ высокихъ охотничьихъ сапогахъ. — Не ко мнѣ-ли изволите ѣхать? — обратился онъ къ пріѣзжимъ. — Но прежде позвольте представиться… Помѣщикъ Драгунцевъ.
— Къ вамъ-съ… Именно къ вамъ, — сказалъ мужчина въ рыжемъ пальто, не называя себя. — ѣхали къ вамъ, но ужъ теперь рѣшили вернуться обратно на станцію, потому что ваше хорошее шоссе оказывается костоломкой.
— Дорога? Это не отъ меня, это отъ Бога… Ранняя весна, сразу все распустило, ну, и понятно…-- отвѣчалъ усачъ.
— Ранняя весна и путь удлинила съ пяти верстъ на одиннадцать? — насмѣшливо спрашивалъ мужчина въ рыжеватомъ пальто.
Усачъ протягивалъ ему руку — и явилась необходимость пожать ее.
— Мадамъ ваша супруга? Очень пріятно…-- продолжалъ онъ.
— Но намъ-то непріятно, что пришлось проѣхаться зря семьдесятъ верстъ по желѣзной дорогѣ, да вотъ, по прекрасному шоссе шесть верстъ. Какъ-же можно ставить такія объявленія! Пять верстъ!
— Пять, пять… У меня зимній путь опубликованъ, а вѣдь зимой болотомъ отъ станціи до меня не болѣе пяти верстъ.
— Зачѣмъ-же зимній путь печатать, если объявленіе появилось весной? Убійственный путь. Говорятъ, мостовъ нѣтъ, а вы его называете шоссейной дорогой.
— Отъ Бога, отъ Бога… На Бога пеняйте. Но я нарочно вотъ здѣсь на постояломъ дворѣ и караулю съемщиковъ, чтобъ предупреждать ихъ. Я каждый день сюда пріѣзжаю. Присѣсть дозволите? — спросилъ онъ, пахнувъ на пріѣзжихъ сильнымъ виннымъ перегаромъ и, хотя разрѣшенія не получилъ, но присѣлъ къ столу. — До прошлой недѣли путь держался, ручей переѣзжали въ бродъ, но теперь ужъ иначе какъ верхомъ ко мнѣ не попасть.
Подали водку и чай. Мужчина въ рыжемъ пальто сѣтовалъ:
— За что, спрашивается, мы издержали понапрасну десять рублей на желѣзную дорогу и три рубля на подводу? Съ какой стати сидимъ здѣсь на постояломъ дворѣ?
— Природа виновата, природа. Ее и вините, — продолжалъ усачъ. — А я, какъ деликатный человѣкъ, съ опасностью жизни перебрался черезъ ручей и явился предупредить. Надѣюсь, дозволите налить? — указалъ онъ на бутылку, которую давно уже пожиралъ глазами.
Мужчина въ рыжемъ пальто налилъ двѣ рюмки водки.
— Приношу вамъ мое извиненіе за дорогу и пью ваше здоровье! — сказалъ усачъ, не дожидаясь приглашенія, чокнулся рюмкой о рюмку и ловко выпилъ, прибавивъ: — Кабы не водка, жить не стоило-бы въ здѣшнемъ медвѣжьемъ углу! Но лѣтомъ у меня рай, и я прошу васъ недѣльки черезъ двѣ посѣтить меня, когда попросохнетъ… Къ тому времени и мостъ будетъ черезъ ручей. Надѣюсь?
— Нѣтъ, ужъ благодарю покорно. Довольно-съ…-- отвѣчалъ мужчина въ рыжемъ пальто и тоже выпилъ свою рюмку.
— Отчего же? Я увѣренъ, что вамъ у меня понравится и мы сойдемся. Лучшей мѣстности для дачи и желать невозможно. Соловьи тысячами поютъ.
— Для дачи нужны не одни соловьи, — грубо отрѣзалъ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Послушайте… Да вѣдь можно и сегодня ѣхать ко мнѣ, но только верхомъ, — проговорилъ усачъ. — Супруга ваша посидитъ здѣсь на постояломъ, вы возьмете у мужика лошадь.
— Нѣтъ, нѣтъ! — сказала дама. Какъ-бы ни была прекрасна ваша дача, къ вамъ я жить не поѣду.
— Въ такомъ случаѣ пардонъ! Миль пардонъ… Позволю себѣ выпить еще одну рюмку водки и проститься съ вами…
Усачъ протянулъ къ бутылкѣ руку, но мужчина въ рыжемъ пальто крикнулъ:
— Оставьте водку! Это ужъ слишкомъ!
Усачъ пожалъ плечами.
— Не желаете, чтобъ я раздѣлялъ компанію? Тогда прощайте. А жаль разставаться. У васъ лицо пресимпатичное, — сказалъ онъ, вставая. — Пардонъ!
Онъ засвисталъ и направился въ другую комнату.
— Каковъ экземплярчикъ! — кивнулъ на него дамѣ мужчина въ рыжемъ пальто.
— Прелесть! Воображаю, какъ-бы онъ могъ надоѣсть въ теченіи лѣта!
Подали яичницу.
— Ѣшь, душечка, скорѣй…-- торопилъ даму мужчина. — Закусимъ, напьемся наскоро чаю и обратно.
Они принялись ѣсть. Показалась опять фигура усача.
— Мосье! — крикнулъ онъ мужчинѣ въ рыжемъ пальто. — Не желаете-ли купить живаго волченка? Три рубля-бы взялъ.
— Нѣтъ. Не желаю.
— Пардонъ!..
Усачъ опять скрылся.
— Волченка! улыбнулся мужчина въ рыжемъ пальто. — Вѣдь это что значитъ? Пріѣхалъ онъ сюда безъ денегъ, хочется ему выпить, а въ долгъ не даютъ.
— Пожалуй что такъ, — отвѣчала дама.
Они доѣли яичницу и принялись за чай.
Черезъ четверть часа они отъѣзжали отъ постоялаго двора. Возница говорилъ:
— Другой дорогой поѣдемъ. Объѣздомъ. Оно хоть и вдвое будетъ дальше, но на станцію пріѣдемъ скорѣй, да и лошади-то легче.
Онъ хлестнулъ лошадь.