ДВА ПОЕДИНКА ОДНОГО КВАКЕРА.
(Разсказъ Мари Лафона.)[править]
Но второй половинѣ восемнадцатаго вѣка, въ Монтобанѣ, жилъ одинъ почтенный квакеръ, всѣми уважаемый за свою строгую и безукоризненную нравственность. Онъ устроилъ въ юговосточной части Монтобана, въ концѣ главнаго предмѣстья, прекрасный садъ, который посправедливости почитался чудомъ всей провинціи. Вообразите великолѣпную эспланаду, которую прорѣзываетъ во всю ея длину свѣтлая и прохладная рѣчка, скрытая на-половину тополями и ивами, и съ которой видна вся долина Лангедока, окаймленная вдали серебристыми Пиренеями. Направо блестѣли на солнцѣ и отражались въ Марнѣ красивые домы Монтобана, налѣво пестрѣли сады, дачи, поля и виноградинки. Такая прекрасная панорама открывалась изъ сада квакера, и Бертье ничего не жалѣлъ для украшенія этого монтобанскаго рая. Огромныя террасы, цвѣтущіе луга, красивыя растенія, прохладныя аллеи, бесѣдки, закрытыя цвѣтами — все это приводило въ восхищеніе каждаго посѣтителя.
Садъ вскорѣ сдѣлался любимымъ гуляньемъ высшаго круга, и Портье всегда дозволялъ впускъ публики, которая, особенно въ праздничные дни, наполняла аллеи. Если же квакеръ самъ находился въ саду въ это время, то, нежелая стѣснять посѣтителей, ухолилъ въ павиліонъ или скрывался въ бесѣдкѣ.
Вѣроятно, слѣдуя этому же чувству утонченнаго гостепріимства, хозяинъ сада, въ 1768 году, въ апрѣлѣ, вошелъ въ бесѣдку изъ сиреней съ здоровымъ и толстымъ директоромъ богоугодныхъ заведеній. День былъ чудесный. Теплое апрѣльское солнце блестѣло на фіалкахъ и левкояхъ; воздухъ былъ чистъ и наполненъ запахомъ цвѣтовъ; въ аллеяхъ слышался веселый говоръ и смѣхъ. Прекрасный весенній день трогаетъ сердце и дѣлаетъ его способнымъ къ принятію лучшихъ впечатлѣній. Это расположеніе духа замѣтно было въ глазахъ и улыбкѣ добраго квакера, сидѣвшаго въ бесѣдкѣ. Ему было сорокъ-два года; онъ быль красивъ собой и считался самымъ умнымъ и образованнымъ человѣкомъ во всемъ городѣ. Бѣдные, страдавшіе отъ неурожайныхъ годовъ, называли его своимъ отцомъ.
Не прошло пяти минуть, какъ квакеръ сѣлъ съ директоромъ подъ сиренью, вдругъ послѣдній вскочилъ съ отчаяннымъ видомъ, прислушиваясь къ разговору въ сосѣдней аллеѣ.
— Что съ вами, почтенный? спросилъ съ улыбкой Бертье.
— Извините меня, бормоталъ въ смущенія Мишель Бонрепо, — но… я васъ долженъ оставить…
— Почему же?
— Потому — что я услышалъ…
— Разговоръ въ этой аллеѣ? Онъ меня занимаетъ и я хочу дослушать его до конца. Садитесь же, г. Бонрепо, и успокойтесь.
Это было трудно исполнить, потому-что почтенный Бонрепо, хотя быль директоромъ и казначеемъ госпиталя, но не могъ похвастать терпѣніемъ, котораго отъ него требовалъ его пріятель. Несмотря на всѣ старанія, онъ краснѣлъ и вздыхалъ, хотя разговоръ возлѣ бесѣдки не могъ возбудить ни гнѣва, ни опасенія. Это были благородныя, невинныя слова, сказанныя молодыми людьми, любящими другъ-друга чистою любовью. Добрый квакеръ слушалъ ихъ съ восхищеніемъ, а бѣдный казначей мучился молча, пыхтѣлъ и топалъ ногами.
Къ-счастью Бонрепо, который быль ужь недалекъ отъ апоплексическаго удара, толпа молодыхъ женщинъ и мужчинъ подошла къ бесѣдкѣ. Испуганные влюбленные убѣжали въ другую аллею, но квакеръ, раздвинувъ вѣтви сирени, успѣлъ разглядѣть хорошенькую дѣвушку въ розовой мантильѣ и красиваго подпоручика лангедокскаго полка, къ бѣломъ мундирѣ съ оранжевыми отворотами. Обратясь къ своему собесѣднику, онъ сказалъ:
— Объясните мнѣ, мой добрый Бонрепо, отчего вы такъ разсердились?
— Какъ же мнѣ не сердиться?.. Вѣдь эта…
— Розовая мантилья?
— Это моя племянница, единственная племянница!
— Что жь тутъ дурнаго?
— Я запретилъ ей говорить съ этимъ…
— Молодымъ офицеромъ? Напрасно: онъ мнѣ очень нравится и я прошу васъ за него…
— Что вы говорите?
— Согласитесь составить счастіе этихъ дѣтей.
— Это невозможно!
— Отчего же, если съ ихъ стороны нѣтъ никакого препятствія?
— Повторяю, что это невозможно по двумъ важнымъ причинамъ.
— Не-уже-ли? Вы меня пугаете. Какая же первая причина?
— Та, что у этого повѣсы ничего нѣтъ.
— Это довольно-важная причина, отвѣчалъ квакеръ, улыбаясь иронически и смотря насмѣшливо на достойнаго покровителя бѣдныхъ.
Тѣ, которые хорошо знали Мишеля Бонрепо, поняли бы немедленно, что квакеръ хотѣлъ намекнуть на главный порокъ казначея, происходившій не отъ сердца, а отъ его желудка. Надѣленный отъ при роды чрезвычайнымъ аппетитомъ, Бонрепо былъ скупъ, потому-что боялся умереть съ голоду. Другіе ѣдятъ, чтобъ жить; онъ боялся умереть отъ недостатка пищи. Толстый казначей съѣдалъ за завтракомъ четырехфунтовый хлѣбъ, но этого ему было недостаточно для утоленія своего голода, и когда хлѣбъ приходилъ къ концу, онъ говорилъ жалобнымъ голосомъ своему лакею:
— Жанъ, дай мнѣ кусочекъ сыру, чтобъ доѣсть мой хлѣбъ.
Жанъ подавалъ на тарелкѣ полфунта сыру, неглядя на своего господина, чтобъ не смутить его. Черезъ нѣсколько минутъ тотъ же плачевный голосъ говорилъ:
— Жанъ, дай мнѣ немного хлѣба, чтобъ доѣсть сыръ.
И эти просьбы возобновлялись нѣсколько разъ, пока Бонрепо не утолялъ голода, или Жанъ не притворялся глухимъ.
Улыбка квакера означала, что казначей не отказалъ бы, вѣрно, подпоручику, еслибъ тотъ владѣлъ правомъ охоты и рыбной ловли во владѣніи квакера, въ Бельпершѣ Бонрепо, вѣроятно полагалъ, что первой причины достаточно, чтобъ отказать жениху и потому почиталъ это дѣло рѣшеннымъ, но квакеръ самъ спросилъ о второй.
— Вторая причина еще важнѣе, отвѣчалъ казначей — этотъ молодой человѣкъ…
— Что жь онъ сдѣлалъ?
— Я подозрѣваю…
— Въ чемъ же вы его подозрѣваете?
— Въ томъ, что онъ тайно принадлежитъ къ такъ-называемой реформатской религіи, а я католикъ.
— Кто вамъ сказалъ это?
— Но городу ходятъ слухи, что онъ бываетъ на проповѣдяхъ реформатовъ.
— Городскіе слухи могутъ быть невѣрны. Притомъ же, если слухи справедливы, то женитьба можетъ обратить его на путь истинный.
— Но я вамъ говорю, что это не возможно.
— Развѣ есть еще третья причина къ отказу?
— Къ несчастью, есть… Тотъ, за кого вы хлопочете, сынъ Антуана Лаказа!
— Кто же этотъ Лаканъ?
— Онъ хуже Картуша. Развѣ вы не знаете Антуана Лаказа?
— Не имѣлъ еще чести съ нимъ познакомиться.
— Да сохранитъ васъ Господь отъ этого! сказалъ Бонрепо. — Антуанъ былъ капитаномъ въ какомъ-то полку, и его принуждены были выпроводить изъ службы. Этотъ головорѣзъ — отчаянный игрокъ, и послѣ игры, если проигрался, вызываетъ своего противника и убиваетъ его. Онъ вызоветъ на дуэль даже васъ, если встрѣтится съ вами, потому-что ему все-равно, кого убить — врага своего, друга или даже незнакомаго человѣка. Доказательствомъ можетъ служить бѣдный Мазе.
— Погребщикъ нашего аббатства?
— Насъ здѣсь не было, когда онъ умеръ, и никто не смѣлъ вамъ сказать правды. Причиною его смерти былъ Антуанъ Лаказъ.
— Я ничего не зналъ о томъ.
— Это было въ день святаго Алпиніана; маленькое селеніе Бэстель-Саразенъ было наполнено богомольцами. Лаказъ пришелъ туда же, забрался въ трактиръ и началъ тамъ пить и шумѣть. Къ-несчастію, Мазе зашелъ туда же, но уже не возвращался. Когда погребщикъ вошелъ въ трактиръ, Антуанъ хвасталъ, что лучше всѣхъ умѣетъ фехтовать. Мазе вспомнилъ, что онъ былъ когда-то сержантомъ, и, вздумавъ показать свою ловкость, взялъ шпагу и всталъ противъ Лаказа… Бой продолжался недолго. Бѣдный Мазе упалъ проколотый насквозь.
— Теперь я вижу, почему вы не намѣрены породниться съ такимъ человѣкомъ.
— Отъ одной мысли я теряю аппетитъ, и признаюсь, что теперь, когда знаю, что онъ скоро будетъ сюда, мнѣ хотѣлось бы уѣхать куда-нибудь.
— Я исполню ваше желаніе, храбрый Бонрено. Завтра утромъ я ѣду въ Бельпершъ и предлагаю вамъ мѣсто… то-есть три мѣста’въ моей каретѣ. Мы пробудемъ тамъ съ недѣлю.
На другой день квакеръ и директоръ богоугодныхъ заведеній были ужь въ имѣніи, принадлежавшемъ Бертье. Это былъ старинный замокъ, содержавшійся въ чистотѣ и порядкѣ. Въ это уединеніе не доходилъ шумъ свѣта; здѣсь квакеръ, его семейство и слуги могли спокойно предаваться молитвѣ, размышленію и съ высокаго балкона смотрѣть на струи быстрой Гаронны. Другое удовольствіе жителей Бельперша состояло въ прогулкѣ. Оба берега Гаронны обсажены были длинными аллеями тополей; подъ этою густою зеленью, при шумѣ воды, скоро забывалось время, и можно было долго гулять безъ цѣли въ этихъ аллеяхъ.
Въ такомъ блаженномъ состояніи находился Бертье въ первый вечеръ своего пріѣзда въ Бельпершъ. Освободившись отъ почтительной услужливости своихъ служителей, онъ пошелъ въ аллеи Гаронны, и погрузился въ тихія размышленія, незамѣчая, что солнце ужь сѣло. Звукъ колокола, сзывавшій къ вечерней молитвѣ, напомнилъ ему, что пора вернуться. Въ ту минуту, какъ квакеръ поворачивалъ въ другую аллею, послышались крики: «Спасите, помогите, умираю!» Добрый квакеръ быстро пошелъ къ скату рѣки, гдѣ слышалось стенаніе несчастнаго, и, подойдя, увидѣлъ страшную сцену.
Старикъ бодрый, но блѣдный отъ страха, дрожалъ передъ угрозами человѣка, лѣтъ пятидесяти, который, хотя и былъ порядочно одѣтъ, но походилъ скорѣе на разбойника. Онъ держалъ старика за горло, и выпустилъ его только тогда, какъ тотъ потерялъ силы и не могъ больше кричать. Затѣмъ онъ подошелъ къ лошади, стоявшей въ нѣсколькихъ шагахъ, отвязалъ отъ сѣдла днѣ шпаги, и подалъ ихъ старику съ какой-то бумагой. При этомъ предложеніи старикъ собралъ свои силы и повидимому готовъ былъ начать битву; но при видѣ обнаженнаго оружія и довольной улыбки своего противника, оттолкнулъ шпаги и бумагу. Тотъ сказалъ ему:
— Послушай, Гарпагонъ, долго ли ты будешь упрямиться? Выбирай, говорю тебѣ.
— Никогда! отвѣчалъ старикъ слабымъ, но твердымъ голосомъ
— Ты не хочешь подписать эту бумагу?
— Нѣтъ.
— Не хочешь защищаться?
— Нѣтъ.
Вниманіе и удивленіе квакера возрастало.
— Такъ умри же, старый бездѣльникъ; теперь никто тебя не спасетъ.
— Вы думаете? сказалъ квакеръ, подходя къ нападавшему.
Тотъ невольно отступилъ назадъ и съ смущеніемъ пробормоталъ
— Кто вы?.. откуда?
— Я служу Тому, Кто сказалъ: не убей, и, кажется, пришелъ вовремя, чтобъ напомнить вамъ эту заповѣдь.
— Ахъ, г. Бертье! вы спасли меня отъ смерти, проговорилъ старикъ, падая на колѣни.
— Кажется, мы имѣемъ честь разсуждать о нашихъ семейныхъ дѣлахъ передъ почтеннымъ владѣтелемъ Кельперша, сказалъ незнакомецъ, почтительно снимая шляпу. — Капитанъ Антуанъ Лаканъ преклоняетъ голову передъ вашими добродѣтелями, слухъ о которыхъ дошелъ даже до него.
— Я то же слышалъ о васъ, капитанъ, и вижу съ сожалѣніемъ…
— Что моя репутація не преувеличена. Это правда. Но кто во всемъ виноватъ? Все этотъ же бездѣльникъ, за котораго вы удостоили вступиться.
— Что бъ онъ ни сдѣлалъ, вы не имѣете права…
— Разсудите насъ сами. Когда я лишился родителей, то былъ богатъ, слишкомъ богатъ для мальчика моихъ лѣтъ и моего ума… Этотъ человѣкъ, бывшій служителемъ у моего отца, воспользовался моею молодостью, вовлекъ меня въ пороки, а потомъ употребилъ въ свою пользу мои пороки и обобралъ у меня все состояніе. Ему я обязанъ тѣмъ, что сталъ дуэлистомъ, игрокомъ, человѣкомъ дурнаго поведенія. Онъ съ намѣреніемъ развилъ во мнѣ страсть къ адской игрѣ, которая погубила меня. Я все бросилъ на зеленые столы, все проигралъ… родовое имѣніе, домъ моей матери, приданое моей жены, которая умерла съ горя, и даже, по совѣту этого злодѣя, растратилъ имѣніе сына и проигралъ все… И вы думаете, что онъ не стоитъ наказанія?
— Вашъ разсказъ ужасенъ, но вы хотѣли сдѣлаться убійцею…
— Убійцею, нѣтъ. Мы поступили бы по всѣмъ правиламъ дуэлей. Этотъ старый негодяй силенъ и ловокъ; онъ самъ давалъ мнѣ уроки въ фехтованьѣ, стало-быть, битва будетъ равна. Теперь въ послѣдній разъ повторяю ему свое предложеніе: или драться со мною, или подписать квитанцію на тридцать тысячъ ливровъ, которые находятся въ этомъ чемоданѣ. Эта сумма равняется наслѣдству, принадлежащему моему сыну, и не составляетъ даже половины того, что у меня укралъ этотъ ростовщикъ. Защищайся же, говорю тебѣ въ послѣдній разъ.
— Капитанъ Лаказъ! я приказываю вамъ оставить въ покоѣ старика, сказалъ квакеръ.
— Во всякомъ другомъ случаѣ я не ослушался бы васъ; но онъ долженъ драться или подписать бумагу.
— Знаете ли, что я имѣю полную власть въ Бельпершѣ, и что вы въ моихъ владѣніяхъ?
— Точно такъ .
— И что я могу завтра приказать взять васъ и представить въ судъ за намѣреніе убить человѣка.
— Можете, завтра; но сегодня вы не спасете моего врага.
Бертье посмотрѣлъ на ростовщика и увидѣлъ, что тотъ дрожалъ, какъ осиновый листъ и не могъ сойдти съ мѣста.
— Но онъ не въ-состояніи защищаться, и вашъ бой будетъ убійствомъ.
— Все-равно: онъ долженъ умереть.
Капитанъ поднялъ надъ несчастнымъ шпагу.
— И вы хотите при мнѣ? закричалъ квакеръ, схвативъ другую шпагу: — нѣтъ, я этого не позволю. Защищайтесь, г. Лаказъ. Господь проститъ мнѣ мой поступокъ, потому-что я желаю предупредить преступленіе.
— Какъ, вы… вы хотите?.. Но ваши правила строго запрещаютъ поединки!…
— Защищайся, если ты не трусъ, вскричалъ квакеръ.
При этихъ словахъ капитанъ забылъ все, шпаги скрестились.
Ростовщикъ между-тѣмъ собрался съ послѣдними силами и кинулся бѣжать отъ опаснаго мѣста такъ быстро, что не слыхалъ ударовъ оружія, не видалъ, какъ Бертье выбилъ шпагу изъ рукъ капитана и какъ тотъ упалъ къ ногамъ квакера, который мысленно молилъ Господа простить его за дуэль, и благодарилъ за побѣду. Въ это время капитанъ, оглушенный ударомъ рукоятки въ голову, опомнился, всталъ и сказалъ своему побѣдителю:
— Я думалъ, что мнѣ трудно найдти соперника въ фехтованьѣ; теперь вижу, что вы можете быть моимъ учителемъ: однако, несмотря на то, что вы меня побѣдили, я остаюсь вашимъ покорнѣйшимъ слугою.
— И въ знакъ того, что вы не сердитесь на меня, г. Лаказъ, пойдемте ко мнѣ, въ Бельпершъ, ужинать. Можетъ-быть, тамъ вамъ представится случай загладить свое пораженіе.
Капитанъ согласился, но не съ большою охотою, потому-что все-таки не отказался отъ своего намѣренія — наказать ростовщика, и поглядывалъ въ ту сторону, куда скрылся старикъ. Квакеръ замѣтилъ это и, не желая оставить своего добраго дѣла неконченнымъ, рѣшился спасти ростовщика отъ смерти, спасти Лаказа отъ преступленія и женить его сына на племянницѣ Бонрепо. Для этого не надобно было выпускать изъ виду дуэлиста, и квакеръ повелъ его въ замокъ, шепнувъ что-то у воротъ привратнику.
Если никто въ замкѣ не ожидалъ капитана Лаказа, то квакера ждали съ нетерпѣніемъ три особы: метрдотель, боявшійся, что кушанье простынетъ, голодный Бонрепо, сердившійся, что ему не даютъ ѣсть, и управитель замка, считавшій обязанностью занимать гостя и разсказывавшій ему исторіи объ одной удивительной рыбной ловлѣ, вслѣдствіе которой поваръ замка изготовилъ цѣлый пирогъ изъ однихъ языковъ карповъ. Но Бонрепо ничего не слыхалъ — такъ громко говорилъ ему желудокъ, что часъ ужина давно прошелъ.
Раздался колоколъ и обрадованный казначей бросился къ дверямъ, для встрѣчи квакера; но вдругъ отскочилъ съ испугомъ и упалъ въ кресла, несмѣя пошевельнуться, будучи не въ-состояніи выговорить ни слова: за квакеромъ шелъ Антуанъ Лаказъ.
— Я заставилъ васъ дожидаться, господа, сказалъ Бертье: — но я привелъ къ вамъ гостя. Бонрепо, вы кажется знакомы съ капитаномъ? Не такъ, ли г. Лаказъ?
— Мы не коротко знакомы, но я очень радъ, что встрѣтилъ г. казначея, и поговорю съ нимъ объ одномъ дѣлѣ.
— Успѣете переговорить за ужиномъ; пойдемте въ столовую.
— Я… не хочу… ужинать… проговорилъ съ смущеніемъ Бонрепо, но Лаказъ такъ посмотрѣлъ на него, что тотъ всталъ со вздохомъ и пошелъ за ними.
Ужинъ былъ очень-веселъ. Квакера забавляла комическая важность капитана и страхъ Бонрепо, который поминутно отодвигался отъ своего мрачнаго сосѣда и не смѣлъ смотрѣть въ его сторону. Въ первый разъ въ жизни казначей желалъ окончанія ужина, чтобъ только избавиться отъ подобной нравственной пытки. Послѣ ужина квакеру вздумалось посадить враговъ играть въ шахматы, а такъ-какъ капитанъ превосходно игралъ во всѣ игры, то скоро всѣ деньги попечителя бѣдныхъ перешли къ нему, и Бонрепо, несмѣя обнаружить своего гнѣва, сопровождалъ каждую монету глубокимъ вздохомъ.
Игра продолжалась недолго; Антуанъ Лаказъ скоро увидѣлъ, что у казначея карманы пусты, и потому, подъ предлогомъ посмотрѣть, что дѣлаетъ его лошадь, вышелъ изъ залы, намѣреваясь пуститься по слѣдамъ ростовщика, который, по его разсчетамъ, не могъ быть далеко. Но человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ. Антуана не пропустили въ вороты; онъ вернулся въ залу, блѣдный отъ досады.
— Развѣ я въ плѣну здѣсь? сказалъ онъ нетерпѣливо.
— Къ-чему этотъ вопросъ? спросилъ квакеръ, положивъ на столъ книгу, которую читалъ.
— Мнѣ не отперли воротъ.
— У насъ правило не отворять ихъ послѣ девяти часовъ. Вы служите въ военной службѣ, г. Лаказъ, и потому знаете дисциплину. Нашъ замокъ та же крѣпость; и хотя у насъ вмѣсто оружія молитва, но мы каждый день сражаемся съ опасными врагами. Вотъ почему мы должны соблюдать наши правила, какъ военные свою дисциплину.
— Вы можете приказывать своимъ слугамъ вы имъ начальникъ, полковникъ; но я не служу въ вашемъ полку и прошу выпустить меня изъ крѣпости, потому-что у меня есть важное дѣло.
— Я догадываюсь, какое это дѣло.
— Я не скрываю отъ васъ, что хочу раздавить піявку, которая высосала у меня все состояніе, и хочу отнять то, что принадлежитъ мнѣ.
— Вы, капитанъ, все-таки не убѣдите меня. Завтра мы переговоримъ съ вами; нынѣшнюю же ночь ростовщикъ уснетъ спокойно, потому-что вы останетесь въ моемъ замкѣ.
— Помилуйте! это арестъ!
— Вы знаете законы, а потому поймете, что и я, квакеръ и владѣтель этого замка, не могу ничего приказать несогласнаго съ нашими постановленіями.
— Я понимаю только то, что вы хотите задержать меня насильно. Но буду ли я свободенъ завтра?
— Вы это узнаете завтра же. Теперь позвольте пожелать вамъ покойной ночи, и какъ наши комнаты въ старинномъ замкѣ довольно-скучны, то я, изъ предосторожности, дамъ вамъ двухъ товарищей, Бальтазара и Нептуна.
Бальтазаръ, управлявшій хозяйственною частью въ замкѣ, былъ здоровъ, высокъ и силенъ; съ нимъ трудно было сладить. Негръ Нептунъ былъ настоящій атлетъ и удивлялъ своею силою даже Бальтазара. Стало-быть, капитану не было никакой возможности избавиться отъ такихъ тѣлохранителей и, казалось, онъ покорился своей судьбѣ, но втайнѣ приготовлялся отмстить за свое заключеніе.
«Бальтазаръ распоряжается расходами замка», думалъ онъ про себя: «онъ тоже любитъ играть; я обмираю его и отомщу тѣмъ квакеру».
Въ этомъ похвальномъ намѣреніи Антуанъ встряхнулъ своимъ кошелькомъ, чтобъ зазвенѣли деньги, и вынулъ изъ кармана колоду картъ, необративъ вниманія, что негръ разостлалъ на полу коверъ и легъ у порога, такъ-что никто не могъ выйдти изъ комнаты.
Спустя часъ, управитель вошелъ въ залу, гдѣ Бертье сидѣлъ одинъ, потому-что Бонрепо ушелъ давно въ свою комнату и заперся на всѣ задвижки и замки.
— Что вамъ? спросилъ квакеръ.
— Я пришелъ предложить: не угодно ли вамъ посмотрѣть, чѣмъ занимается вашъ плѣнникъ.
— Съ удовольствіемъ. Это должно быть любопытно.
Квакеръ подошелъ къ комнатѣ Лаказа и посмотрѣлъ въ маленькое круглое окно, сдѣланное въ верхней части двери. Капитанъ сидѣлъ на постели и игралъ въ карты съ Бальтазаромъ. Квакеръ постучался такъ, что ему немедленно отворили; тогда, необращая вниманія на другаго игрока, онъ попросилъ капитана взять свой кошелекъ и отправиться за нимъ въ залу.
— Кажется, вы страстный игрокъ, г. Лаказъ? прибавилъ онъ, запирая двери залы.
— Признаюсь, что деньги, выигранныя у труса Бонрепо, расшевелили меня, и я хотѣлъ попробовать, продолжится ли мое счастіе.
— И, кажется, оно не измѣнило вамъ… Послушайте, что я вамъ предложу… Сколько у васъ денегъ?
— Тридцать тысячъ ливровъ.
— Когда я васъ пригласилъ къ себѣ, то сказалъ, что, можетъ-быть, вы побѣдите меня.
— Очень желалъ бы.
— Теперь представляется вамъ удобный случай къ этому. Мы дрались съ вами на шпагахъ; будемте сражаться въ шахматы.
— Съ удовольствіемъ.
— Я держу тридцать тысячъ ливровъ. Хотите?
— Какъ не хотѣть!
— Ставка съ вашей стороны будетъ, разумѣется, та же.
— Согласенъ.
— Начинайте, капитанъ.
— Позвольте мнѣ только взягь предосторожности на случай, если я проиграюсь.
При этихъ словахъ Антуанъ Лаказъ отворилъ окно, выходившее на рѣку, и бросилъ въ Гаронну свою шпагу и пистолеты.
Сраженіе на шахматной доскѣ было продолжительное, безмолвное. Оба противника были равныхъ силъ, и въ полночь каждый выигралъ по партіи. Когда же началась третья, рѣшительная, капитанъ вдругъ поблѣднѣлъ и руки его опустились. Непредвидимый ходъ квакера такъ озадачилъ его, что онъ растерялся и ему сдѣлали матъ.
— Проигралъ! сказалъ онъ мрачно. — Прощайте.
И Лаказъ подошелъ къ тому же окну, куда бросилъ оружіе.
— Куда вы, капитанъ?
— Туда, куда хотѣлъ отправить ростовщика, еслибъ вы мнѣ не помѣшали!
— Закройте окно и слушайте меня… На что вы назначали эти тридцать тысячъ ливровъ?
— Это состояніе моего сына, которое я отнялъ у ростовщика; оно ему необходимо, чтобъ жениться на той, кого онъ любитъ. Но моя страсть къ игрѣ вновь погубила меня. Я проигралъ счастіе моего сына!
— Г. Лаказъ, вы дворянинъ, и надѣюсь, на ваше слово можно положиться?
— Если я дамъ слово, то сдержу его.
— Обѣщайте же мнѣ не драться больше и не играть, и оставьте моему нотаріусу позволеніе на женитьбу вашего сына. Я же обѣщаю вамъ, что ростовщикъ ничего не будетъ съ васъ требовать, и что черезъ три недѣли Марія Бонрепо будетъ женою вашего сына.
— Вы это сдѣлаете?
— Даю вамъ честное слово.
— Я тоже клянусь, что послѣ визита къ вашему нотаріусу, отправлюсь въ полкъ, до конца жизни не возьму въ руки карть и не буду вызывать на поединокъ.
Оба они сдержали слово. Квакеру не мудрено было уговорить казначея на бракъ Маріи съ молодымъ офицеромъ Лангедокскаго Полка, а старый дуэлистъ отказался отъ игры и ссоръ. Къ-несчастію, онъ не долго жилъ, и черезъ шесть мѣсяцевъ былъ убитъ бѣшеною лошадью. Только послѣ этого случая Бонрепо успокоился и сталь попрежнему веселъ и остроуменъ.
Отчего въ жизни за счастіемъ слѣдуетъ несчастіе?.. Прошло четверть вѣка послѣ двухъ дуэлей въ Бельпершѣ, и добрый Бонрепо уснулъ вѣчнымъ сномъ. Ураганъ 1793 года уничтожилъ замокъ Бельпершъ. Въ холодный зимній вечеръ, два человѣка дрожали на соломѣ въ сырой тюрьмѣ. Первый, удрученный старостью и измученный страданіями и лишеніями, казалось, былъ близокъ къ смерти. Его стоны и вздохи разбудили товарища, который подошелъ къ старику и сожалѣлъ, что не можетъ ничѣмъ помочь ему. Но тотъ взялъ его руку и сказалъ:
— Мой другъ, я страдаю не отъ болѣзни; я не боюсь смерти, но желалъ бы видѣть священника.
— Боже мой! вашъ голосъ напоминаетъ мнѣ…
— Квакера Бертье.
— Что я слышу! Это вы, мой благодѣтель, мой отецъ!
— А вы офицеръ Лангедокскаго Полка, сынъ капитана Лаказа?
— Который обязанъ вамъ своимъ счастіемъ. Вы выдали за него, двадцать лѣтъ тому назадъ, Марію Бонрепо.
— Я васъ узналъ, хотя прошло много тяжелыхъ дней съ-тѣхъ-поръ, какъ мы всѣ были счастливы.
— Успокойтесь же. Хотя я самъ въ тюрьмѣ, но у меня есть друзья, покровители и все, что я могу для васъ…
— Мнѣ ничего не надо, сынъ мой… только священника, чтобъ успокоить мои послѣднія минуты
— Я исполню ваше желаніе. Вы увидите священника, если это будетъ стоить мнѣ даже жизни…
Генрихъ Лаказъ сдержалъ свое обѣщаніе и черезъ покровительство его, почтенный квакеръ увидѣлся съ священникомъ и получилъ прощеніе въ своихъ грѣхахъ, причемъ не забылъ упомянуть о двухъ поединкахъ — на шпагахъ и на шахматной доскѣ. Въ ту минуту, какъ священникъ благословлялъ квакера, въ двери тюрьмы вошелъ человѣкъ и потребовалъ осужденнаго; ему указали на трупъ Бертье и онъ скрылся.
Не думайте, что эта повѣсть выдумка: это происшествіе вѣрно до малѣйшихъ подробностей.