Два фамильные портрета.
[править]Графъ Лисбанъ удалился изъ Франціи въ самомъ началѣ революціи; законъ осуждалъ на смерть всѣхъ эмигрантовъ, возвращавшихся въ отечество; но Графъ забылъ о немъ; онъ увлекся естественнымъ, непреодолимымъ желаніемъ опять увидѣть свою родину. Приѣзжаетъ во Францію; узнаетъ, что имѣніе его взято въ казну, что самъ онъ осужденъ на смерть, и что всѣ опасностій грозятъ его жизни. Старые друзья его въ темницѣ; нѣтъ пристанища! Гостепріимство, окованное боязнію смерти, не смѣло отворитъ дверей своихъ несчастію.
Цѣлый мѣсяцъ Графъ удачно скрывался отъ жадныхъ взоровъ мучителей; наконецъ, убѣжище его сдѣлалось извѣстнымъ. Уже была близка минута смерти; но онъ успѣлъ уйти въ домъ одного купца, живущаго въ улицѣ Клери, по имени Гюберта, котораго вовсе незналъ, съ которымъ не былъ никогда въ связи, и на сострадательность коего не имѣлъ другихъ правъ, кромѣ правъ несчастнаго. Для честнаго купца етаго уже было много. Онъ принялъ Графа съ благороднѣйшимъ великодушіемъ; самъ приготовилъ въ домѣ своемъ скрытное убѣжище, непроницаемое для поисковъ неутомимыхъ гонителей, раздѣлялъ съ нимъ утѣренной столъ свой, и въ продолженіи осьми мѣсяцовъ сего бѣдственнаго заключенія услуживалъ ему съ самымъ нѣжнымъ усердіемъ.
Палачи Франціи, обративши наконецъ звѣрство свое на себя самихъ, освободили народъ отъ ига, которое онъ самъ неимѣлъ мужества свергнуть съ себя, и подъ конецъ долженъ былъ бы стенать еще долѣе, если бы тираны могли согласить свои противныя страсти. Лучъ правосудія блеснулъ среди сего разрушенія всѣхъ правилъ нравственности, религіи, человѣчества и здравой политики. Графъ Лисбанъ, освободившись изъ своей темницы, съ живѣйшимъ чувствомъ признательности благодарилъ своихъ благодѣтелей, и удалился въ прекрасное помѣстье свое, находящееся близь Парижа, и которое по счастію не было еще у него отнято. Каждую почти недѣлю принималъ онъ Гюберта, жену его и маленькую Луизу, дочь ихъ; часто приглашалъ ихъ обѣдать, и незабывая оказанной себѣ услуги, обходился съ ними всегда попросту, кромѣ тѣхъ торжественныхъ дней, въ которые изъ Парижа собиралось къ нему многолюдное и блистательное общество. Въ ето время объ оказывалъ имъ отличнѣйшее уваженіе, сажалъ ихъ на первыя мѣста, прежде всѣхъ потчивалъ, и только что не говорилъ прочимъ гостямъ: я виноватъ передъ, вами, но вы неспасли мнѣ жизни!
Торговыя дѣла добраго Гюберта съ нѣкотораго времени находились въ хорошемъ состояніи. Луиза подросла и становилась прекрасною. Гюбертъ заботился уже выдать ее замужъ за сына одного купца, своего сосѣда, — честнаго человѣка, приятнаго своею наружностію, не богатаго деньгами, но богатаго умомъ, котораго у него было гораздо болѣе, нежели сколько нужно для того, чтобы со временемъ сдѣлаться довольно богатымъ. Этотъ бракъ два мѣсяца уже приготовлялся въ головѣ родителей и шесть мѣсяцовъ въ сердцѣ Луизы; но ужасное происшествіе вдругъ разрушило ето маленькое зданіе благополучія, воздвигнутое любовію и вмѣстѣ благоразуміемъ.
Состояніе честныхъ людей цвѣтетъ дотолѣ, пока они невстрѣтятъ на пути своемъ бездѣльниковъ;; а какъ бездѣльниковъ очень много на свѣтѣ, то и немудрено, что честные люди такъ рѣдко бываютъ богаты. Честный Гюбертъ слишкомъ много довѣрялъ честности другихъ, онъ много потерялъ отъ своихъ должниковъ, объявившихъ себя банкротами, и скоро увидѣлъ себя самаго окруженнымъ толпою заимодавцевъ, которыхъ удовлетворить неимѣлъ возможности, Правда, замужство Луизы могло бы еще вознаградитъ большую часть потери Гюбертова семейства. Женихъ Луизы великодушенъ; онъ не допуститъ, чтобъ отецъ и мать его любезной терпѣли бѣдность. Но, увы! ето замужство разрушилось. Отецъ Карла, превосходный ариѳметикъ, считаетъ за ничто такую любовь, которая ничего ему не приноситъ, онъ даже слышать объ ней не хочетъ. Какъ изобразить отчаяніе Луизьі и Карла! Сей послѣдній, ненаучившись еще дѣлать расчетовъ такъ исправно какъ отецъ его, думаетъ, что въ бракѣ любовь есть все, и что деньги приобрѣсти можно трудомъ и бережливостію.
Тщетно Гюбертъ ищетъ средства отвратить угрожающее бѣдствіе. Друзья или не въ силахъ, или не хотятъ помочь ему; остается одинъ Графъ Лисбанъ, и именно тотъ одинъ, къ которому добрый Гюбертъ при такомъ несчастіи своемъ не хочетъ прибѣгнуть. Мысль просить у Графа помощи пришла однакожъ гжѣ Гюбертъ, и она сообщила ее мужу. "Мы оказали ему большія услуги, " говоритъ она. — По етой именно причинѣ и не должно — отвѣчаетъ Гюбертъ — просить его. — «Но вѣдъ мы спасли ему жизнь!» — Тѣмъ лучше для насъ. — «Онъ человѣкъ великодушной!» — Мы недолжны великодушія его употреблять во зло. — «Онъ благороденъ и чуствителенъ!»' — И мы не менѣе должны быть благородны и чувствительны. — «Я увѣрена, что еслибъ онъ зналъ о нашемъ положеніи, что поспѣшилъ бы къ намъ на помощь.» — Я то же думаю. Но если онъ поступилъ какъ прочіе люди; какое для меня униженіе! Нескромною своею прозьбою я уничтожилъ бы все, что у меня еще остается, — я потерялъ бы плодъ малаго добра, мною сдѣланнаго. — Гжа Гюбертъ хотѣла было отвѣчать, но мужъ ея съ видомъ строгости; сказалъ: Перестанемъ говорить объ етомъ, другъ мой! Я рѣшительно хочу, чтобы Графъ незналъ о нашемъ несчастіи; и запрещаю тебѣ писать къ нему.
Добрая гжа Гюбертъ, привыкши всегда исполнять волю своего мужа, молчитъ и плачетъ. Но Луиза, которая не мѣшалась въ ихъ разговоръ, думаетъ, что запрещеніе къ ней совсѣмъ неотносится. Мнѣ кажется, говоритъ она самой себѣ, что мой батюшка неправъ. Его великодушіе походитъ на гордость. Что можетъ быть натуральнѣе какъ въ несчастіи просилъ помощи у тѣхъ, кому мы сами ее оказали? Развѣ можно думать, будто подавая имъ средства къ изъявленію намъ признательности, мы укоряемъ ихъ нашимъ благодѣяніемъ? Молчать есть то же, что обижать ихъ, то же, что почитать ихъ неблагодарными. Нѣтъ, нѣтъ! Графъ Лисбанъ незаслуживаетъ такой строгости моего родителя. Сей же, часъ напишу письмо, и постараюсь тайно къ нему отправить. — Луиза приходитъ въ свою комнату, садится и пишетъ слѣдующее:
«Вашихъ друзей, милостивый государь, постигло несчастіе, и они скоро должны будутъ впасть въ убожество. Многія непредвидѣнныя банкротства однимъ разомъ уничтожили плодъ ихъ долговременной бережливости. На васъ однихъ теперь вся наша надежда. Не смотря на то, батюшка не хочетъ просить у васъ помощи; какъ будто малое нами сдѣланное вамъ добро, отнимаетъ у васъ право помогать несчастнымъ! Что до меня касается, я не могу быть, столько несправедливою, не могу васъ милостивый государь, лишать удовольствія, достойнаго такого сердца, каково ваше: не умѣю быть гордою тогда, когда нужно просить у дружества вспоможенія моимъ родителямъ, и я увѣрена, что ваше благородное сердце оправдаетъ чувствованія
Луиза письмо ето отослала на почту, ни мало не сумнѣваясь въ признательности и великодушіи Графа Лисбана. Нѣсколько дней она питается надеждою, что малое состояніе отца ея возстановится совершенно и въ скоромъ времени: тогда ничто уже не будетъ препятствовать ея замужству! Сладостныя мечты о благополучіи подкрѣпляютъ ее тайнымъ утѣшеніемъ. Воображеніе юности наполнено такими мечтами. Въ молодости мы любимъ думать, что сердца всѣхъ людей способны къ гаѣмъ движеніямъ великодушія, коліорыя ощущаемъ въ самихъ себѣ. Въ лѣтахъ любви можно ли помышлять объ егоизмѣ? Познаніе человѣческаго сердца есть одно изъ несчастій опытности.
Между тѣмъ протекли двѣ недѣли, а Луиза не получила никакого извѣстія отъ Графа Лисбана. Всѣ планы ея разрушились, „Увы!“ говоритъ она; „и такъ видно, что ни кого недолжно полагаться!“
Заимодавцы недавали отдыха бѣдному Гюберту. Они выхлопотали у правительства дозволеніе продать все его имущество. Небольшая лавка его наполнилась праздными людьми, которые вездѣ ищутъ зрѣлищъ, и тѣми жадными корыстолюбцами, которые неисключаютъ изъ расчетовъ своихъ и самаго даже несчастія ближнихъ. Полицейскіе служители вытаскиваютъ и бросаютъ подъ молотокъ все движимое имѣніе бѣднаго семейства, которое, стоя вдали, печально смотритъ на сію сцену опустошенія, и обливается слезами.
Всѣ почти вещи были уже распроданы. Одинъ полицейскій служитель, примѣтивши два портрета подлѣ камина, снимаетъ ихъ, показываетъ покупщикамъ и любопытнымъ зрителямъ. Ето были портреты добраго Гюберта и жены его. Они велѣли ихъ написать еще въ первые дни своего супружества, дни блаженные, когда сердце, недовольствуясь обладаемымъ счастіемъ, желаетъ умножать для себя его образъ. — При появленіи сихъ портретовъ тотчасъ раздались нескромныѳ звуки хохота. Старомодное платье, въ какомъ изображены были г. и гжа Гюбертъ, показалось очень забавнымъ собранію, которое не думаетъ о томъ, что несчастные стоятъ здѣсь же и плачутъ. Одинъ изъ насмѣшниковъ объявляетъ самую низкую цѣну и, къ великому сожалѣнію его, портреты должны были уже остаться за нимъ, какъ вдругъ одинъ извѣстный въ тамошней части города живописецъ закричалъ: „даю десять тысячь франковъ за два портрета!“ — Двадцать тысячь!» — подхватилъ другой живописецъ. — «Тридцать тысячь!» — Сорокъ тысячъ! — Болѣе никто не прибавлялъ, и портреты отданы послѣднему за сорокъ тысячь франковъ. Гюбертъ, жена его и Луиза почитаютъ ето новою для себя насмѣшкою; зрители стоятъ въ неизъяснимомъ изумленіи. Живописецъ, хозяинъ портретовъ, обращается къ толпѣ и говоритъ: «Бѣдные невѣжды! вы смѣетесъ надъ тѣмъ, чему незнаете цѣны. Вѣдайтеже, что оба портрета написаны славнымъ живописцемъ, котораго произведенія весьма рѣдки, и котораго давно уже нѣтъ съ свѣтѣ.» — При сихъ словахъ онъ беретъ купленныя картины, образцовыя произведенія живописи, и уходитъ.
И вотъ добрый Гюбертъ сталъ вдвое богаче, нежели какъ былъ прежде сего несчастья. Теперь онъ можетъ удовлетворить своихъ заимодавцевъ и выгодно еще продолжить торговлю. Доброе семейство радуется. Кто могъ знать, что оно обладаетъ такимъ богатствомъ! Оба портрета въ свое время стоили, съ рамою неболѣе какъ тридцать франковъ! При всемъ томъ добрый Губертъ, посмотрѣвъ на жену свою, сказалъ; «Мнѣ очень жаль твоего портрета.» — Ахъ, отвѣчала она: еслибъ мы были богаче!…
Луиза участвуетъ въ радости своихъ родителей: бракъ ея можетъ теперь совершиться! Отецъ Карла приходитъ опять навѣстить своихъ сосѣдей. Сначала его приняли довольно холодно: онъ представилъ свои причины, которыхъ никакъ не можно было одобрить; но Гюбертъ и жена его изъ любви къ своей Луизѣ, казалось, были ими довольны. Черезъ недѣлю Луиза сдѣлалась счастливѣйшею супругою, а молодой женихъ ея счастливѣйшимъ изъ супруговъ.
На другой день послѣ свадьбы Гюбертъ говоритъ женѣ своей и дочери: «Знаете ли, что мнѣ пришло въ голову? Вѣдь уже болѣ мѣсяца мы небыли у Графа Лисбана и ни чего объ немъ неслыхали; надобно его удивить нечаянностію. Поѣдемъ къ нему объявитъ о бракѣ Луизы; я знаю его сердце: онъ будетъ радъ нашему счастію.» Гжа Гюбертъ въ восхищеніи отъ етой мысли. Но Луиза покраснѣла; она вспомнила о письмѣ своемъ, которое осталось безъ отвѣта, и о неблагодарности Графа Лисбана. Что намъ дѣлать у него? сказала она сама себѣ: наше присутствіе не будетъ ли укорять его въ томъ, что онъ забылъ насъ? Будучи обязанъ жизнію моимъ родителямъ, онъ оставилъ ихъ умирать съ голоду! Какъ я покажусь къ нему? Какое положеніе! какое замѣшательство! въ состояніи ли онъ снести мое присутствіе? Луиза думала обо мнѣ лучше? скажетъ онъ самъ себѣ, нежели я заслуживаю; а теперь Луиза знаетъ только то, что я неблагодаренъ. — И вотъ она истощаетъ все свое краснорѣчіе, и всячески старается отвратить родителей своихъ отъ поѣздки; но несмѣетъ ничего сказать о письмѣ, которое она тихонько, безъ воли отца, нѣкогда послала къ Графу. Ея причины не были уважены; Гюберту и женѣ его весьма хотѣлось изумить Лисбана, и Луиза была принуждена съ ними ѣхать.
Всѣ помѣщаются бъ наемной коляскѣ и скоро приѣзжаютъ въ деревню Лисбана. Гюбертъ спрашиваетъ о Графѣ, и ему говорятъ, что Графъ сидитъ одинъ въ кабинетѣ. Гюбертъ съ женою, дочерью и зятемъ идутъ на верхъ прямо въ кабинетъ. Графъ Лисбанъ принимаетъ ихъ съ видомъ удовольствія, но съ нѣкоторою принужденностію и замѣшательствомъ. «Пойдемъ, друзья мои!» сказалъ онъ: «пойдемъ въ залу; для насъ тамъ будетъ просторнѣе.» — A почему бы ето? — возразилъ Гюбертъ: намъ и здѣсь хорошо! Когда сидимъ съ тѣми, которыхъ любимъ? то, я думаю, комната для насъ никогда не можетъ быть тѣсною. Графъ несмѣетъ болѣе настаивать; спрашиваетъ потомъ добраго Гюберта, какъ будто ничего незная о здоровьи, о дѣлахъ его и пѣняетъ, что такъ долго невидался. Какая ложь! думаетъ Луиза сама въ себѣ. Гюбертъ разсказываетъ о своихъ несчастіяхъ, и о томъ, какимъ образомъ онъ сдѣлался вдвое богаче прежняго, единственно отъ двухъ портретовъ… Въ самое ето время взглянувши нечаянно на сторону къ камину, онъ восклицаетъ: «что я вижу?… О небо! вотъ они!…. мой портретъ и портретъ жены моей!… Возможно ли!…» — Луиза и мать ея, увидѣвъ портреты, бросаются къ ногамъ Графа и орошаютъ руки его слезами. — «Что ето, друзья мои?» говоритъ Лисбанъ сильно растроганный: «что съ вами сдѣлалось?» — Ахъ, милостивый государь! какое благородство! какое великодушіе! Сорокъ тысячь франковъ за наши портреты!.. «Ехъ, любезный мой Гюбертъ! тутъ нѣтъ ничего мудренаго, Можетъ ли быть для меня дорогою цѣна, заплаченная за изображеніе тѣхъ, которые для спасенія моей жизни собственную свою великодушно подвергали опасности? Етотъ милый образъ былъ всегда въ моемъ сердцѣ; я умиралъ отъ желанія имѣть его также и передъ своими глазами. Благодаря вамъ, я столько богатъ, что могу пожертвовать бездѣлкою невинной прихоти.» — Но сорокъ тысячь франковъ, Графъ! … — «Опять сорокъ тысячь! Вы не расчитывали, Гюбертъ, когда могли дѣлать мнѣ добро; а теперь, какъ я имѣю счастливый случай воздать вамъ, вы вздумали считатъся? Стыдно вамъ, право стыдно: считаться со мною, значитъ напоминать мнѣ, что я остаюсь еще долженъ несравненно болѣе, нежели сколько заплатилъ вамъ.»
Семейство Гюберта весь етотъ день гостило у Графа Лисбана, которой никакъ не хотѣлъ отпустить ихъ и ввечеру. Онъ пригласилъ всѣхъ молодыхъ людей изъ окружныхъ деревенъ на праздникъ въ честь Луизы, и при наступленіи ночи велѣлъ ярко освѣтить замокъ и сады свои. Небольшой оркестръ музыкантовъ, призванныхъ изъ Парижа, расположился на возвышенности, окруженной прекрасными деревами, на которыхъ висѣли разноцвѣтныя лампы. Начался Сельской балъ; на муравѣ были разставлены столы съ плодами и освѣжительными напитками, и маленькой фейерверкъ заключилъ праздникъ. Радость Графа была несравненна. Мнѣ самому случилось быть тамъ же, и я вовсе незная Лисбана, почелъ его за добраго отца, которой празднуетъ бракъ роднoй своей дочери; а когда Гюбертъ разсказалъ мнѣ всю исторію, то я подумалъ что она многимъ принесетъ удовольствіеу и рѣшился пересказать ее читателямъ. Вѣдь въ наше время признательность есть добродѣтель самая обыкновенная, точно какъ и благотворительность!! Кто неговоритъ о нихъ?