Диана (Мошин)/ДО
| Діана |
| Источникъ: Мошинъ А. Н. Гашишъ и другіе новые разсказы. — СПб.: Изданіе Г. В. Малаховскаго, 1905. — С. 180. |
Въ длинномъ залѣ Эрмитажа съ античными фресками, украшающими стѣны и овальный потолокъ и съ мраморными статуями на блестящемъ узорчатомъ паркетѣ, — въ этомъ залѣ давно уже сидѣлъ косматый молодой человѣкъ въ пиджакѣ самаго будничнаго вида. Онъ выбралъ стулъ какъ разъ между двумя твореніями Гудона: статуей Вольтера и Діаной. Съ этого мѣста Вольтеръ производилъ особенное впечатлѣніе: его пытливо-насмѣшливый взглядъ былъ устремленъ прямо на зрителя, который невольно принималъ на свой счетъ и сардоническую улыбку мраморнаго старика.
Діана также отсюда казалась особенно интересной. Движеніе всей ея классической фигуры было направлено въ противоположную отъ зрителя сторону; казалось. она зорко высматриваетъ добычу для своихъ мѣткихъ стрѣлъ, не подозрѣвая, что ея прекрасной наготой любуется мужчина.
А мужчина любовался долго къ немалому соблазну двухъ фешенебельныхъ дѣвицъ, которыя, въ сопровожденіи дамы съ лорнетомъ, старались поскорѣе пройти мимо нескромной скульптуры…
Косматый молодой человѣкъ приходилъ сюда такъ часто и такъ долго просиживалъ на этомъ самомъ стулѣ, что первое время на него подозрительно посматривали расшитые позументами ливрейные лакеи съ бритыми лицами. Но вскорѣ они узнали, что этотъ молодой человѣкъ — довольно уже извѣстный скульпторъ Рябовъ и что онъ приходилъ сюда изучать классическія произведенія своей профессіи.
Рябовъ любовался Діаной со жгучимъ восторгомъ; взглянувъ на чарующіе изгибы фигуры, скульпторъ закрывалъ глаза, стараясь запомнить впечатлѣніе.
Онъ избѣгалъ смотрѣть на Вольтера: невыносима была его саркастическая улыбка и неподвижный насмѣшливый взглядъ.
Рябовъ давно уже понялъ, что хотѣлъ ему сказать этотъ комфортабельно расположившійся въ своемъ креслѣ и саркастически улыбавшійся старикъ: даже во снѣ преслѣдовала скульптора ядовитая улыбка, пристальный взглядъ мраморнаго старика, который говорилъ:
— Что?.. Не можешь глазъ отвести отъ моей мраморной сосѣдки?.. Поди-ка, поищи такую дивную красоту среди твоихъ «живыхъ» подругъ…
Но совсѣмъ не смотрѣть на Вольтера молодой человѣкъ не могъ: казалось, — мраморный взоръ старика гипнотизировалъ и заставлялъ пристально смотрѣть на себя. Рябовъ, наконецъ, началъ злиться:
— Отлично… — шепталъ онъ, глядя прямо въ мраморное лицо Вольтера, — я понимаю тебя, старикъ, — и… ненавижу… Ты издѣваешься надо мной, потому что знаешь, какъ мало у меня денегъ и какъ это дорого стоитъ, — выбирать себѣ натурщицъ среди особъ, которыя показываютъ свое тѣло за деньги…
«О, еслибъ я былъ художникъ-жанристъ или пейзажистъ… — думалъ Рябовъ. — Я могъ бы безпрепятственно схватывать свои сюжеты въ полѣ, — наблюдать на улицахъ… Но кто позволитъ мнѣ, хотя бы во имя искусства, смотрѣть не на модныя тряпки, а на женское тѣло… Кто позволитъ мнѣ выбрать достойное рѣзца тѣло изъ массы живыхъ женскихъ фигуръ… Всякій скажетъ, что я съ успѣхомъ могу ограничиться складками сюртуковъ и буфами платьевъ, — и въ этомъ проявить мое искусство…
Кто пойметъ, что мнѣ такъ же нужна красота для того, чтобъ я могъ творить, — какъ нужно жаворонку солнце для того, чтобы онъ могъ пѣть»…
А мраморный старикъ все улыбался ехидно. Скульпторъ прошепталъ:
— До свиданія, старикъ, — но не прощай… Я принимаю твой вызовъ… До свиданія…
И, бросивъ полный восторга прощальный взглядъ на Діану, Рябовъ быстро направился къ выходу.
Изъ Эрмитажа Рябовъ отправился пѣшкомъ на 7-ю линію Васильевскаго острова, вошелъ въ ворота знакомаго дома, поднялся въ пятый этажъ и позвонилъ у обитой клеенкою двери. Открыла дверь знакомая старушка съ добродушнымъ, улыбающимся лицомъ и сказала:
— Пожалуйте, Александра Петровна сейчасъ вернется, — въ лавочку пошла…
И впустила Рябова.
Молодой человѣкъ снялъ пальто и галоши и прошелъ въ комнату съ полочкой книгъ и фотографіями писателей на стѣнахъ, съ чистой постелью за ширмой, съ маленькимъ зеркальцемъ на комодѣ и съ тремя стульями по бокамъ небольшого стола, накрытаго чистой скатертью. Рябовъ взялъ съ полки книгу, — попался Добролюбовъ, — хотѣлъ почитать, чтобы не скучно было ждать, — но не читалось. Онъ сталъ думать о ней, которая должна сейчасъ притти…
Онъ встрѣтилъ ее на выставкѣ, у своей восковой группы. Она стояла съ подругами и дѣлала замѣчанія, полныя восхищенія съ одной стороны и пониманія искусства — съ другой. Ихъ познакомилъ подошедшій студентъ, который зналъ и его, и ее. Съ тѣхъ поръ онъ и она стали часто встрѣчаться.
Она находила, что онъ очень талантливъ, но «мало тронутъ въ умственномъ отношеніи». И она взяла на себя миссію воспитать изъ него умнаго, полезнаго служителя искусства, — того искусства, которое она понимала не какъ «игрушку», но какъ «свѣточъ, маякъ»… Она принялась за его развитіе, сама не замѣчая, что относясь къ нему критически, какъ къ ученику, она увлекается имъ, какъ мужчиной.
Рябову очень нравились ея «лекціи», споры съ нею и совмѣстное чтеніе хорошихъ книгъ.
Александра Петровна Соколовская оканчивала высшіе женскіе курсы, но, по внѣшности, совсѣмъ не походила на тѣхъ своихъ подругъ, которыя щеголяли небрежностью костюма, стрижеными волосами и мужскими манерами. Она носила длинные волосы и даже у ней была чудная коса, одѣвалась по модѣ съ несомнѣнными оттѣнками собственнаго вкуса и даже носила корсетъ, хотя и признавала это скверной и вредной привычкой. Ахъ, этотъ ея корсетъ, — онъ приводилъ Рябова въ большое озлобленіе… Развѣ угадаешь за этимъ «панцыремъ», хорошо ли сложена женщина, — годится ли она для модели?.. Что пластичны ея жесты, что красива она и стройна, — развѣ это гарантія для скульптора… Вѣдь она — въ корсетѣ!..
Вотъ раздались по коридору ея знакомые шаги, ея голосъ, и Александра Петровна вошла въ комнату — свѣжая отъ весенняго холода, разрумянившаяся.
Съ привѣтливой улыбкой она спросила:
— Странный у васъ какой видъ!.. Что съ вами?..
Онъ вдругъ выпалилъ съ видомъ отчаянной рѣшимости:
— У меня къ вамъ просьба.
— Про-о-о-сьба?.. — протянула она, садясь, — вотъ какъ!.. очень рада, — и взглянула на него съ недоумѣніемъ.
Онъ смотрѣлъ куда-то въ уголъ…
— Вы не можете сомнѣваться въ моемъ уваженіи… Но мнѣ нужна натурщица… Для искусства… согласитесь… Я знаю, — вамъ это будетъ противно, неловко… — Но, вѣдь, мой взглядъ не оскорбитъ васъ… — Я — художникъ… это-же для искусства!..
Онъ чувствовалъ, что начинаетъ путаться, что въ груди не хватаетъ воздуха, и что не можетъ отвести взглядъ отъ угла, онъ чувствовалъ, что она вспыхнула, что она переживаетъ душевную муку… Онъ жалѣлъ, что посмѣлъ говорить ей объ «этомъ».
Она горько усмѣхнулась:
— Для искусства… какъ это громко сказано!.. Для вашихъ заблужденій, бредней, — вотъ для чего это нужно…
Онъ вдругъ подбодрился и посмотрѣлъ ей прямо въ глаза:
— Пусть для бредней… Да, я брежу на яву… мнѣ не достаетъ только модели, чтобы вылѣпить изъ глины мою мечту… Но если я оскорбилъ васъ, — простите…
Онъ всталъ съ намѣреніемъ уйти.
— Извольте, г. художникъ, — я готова послужить вамъ моделью, — сказала вдругъ она, — когда прикажете?..
Онъ не вѣрилъ своимъ ушамъ.
— Вы шутите?..
— Нисколько, — я согласна.
— Александра Петровна… Какъ мнѣ благодарить васъ?..
— Оставьте фразы… Когда вамъ нужно, чтобы я…
Онъ боялся, что она передумаетъ. — Лишь бы одинъ разъ согласилась — тогда эта неловкость пропадетъ.
— Если позволите, — я сначала сдѣлаю эскизъ карандашомъ, — это можно сейчасъ…
Она встала, заперла дверь на ключъ и пошла за ширму. Черезъ нѣсколько мгновеній она стояла передъ нимъ, какъ натурщица. — Но какое это было разочарованіе!..
Ничего классическаго въ ея формахъ, съ дѣтства изуродованныхъ корсетомъ; — въ одну секунду его взглядъ опредѣлилъ каждый недостатокъ ея фигуры… Она стояла, разрумянившаяся отъ стыда передъ мужчиной, — а онъ готовъ былъ провалиться сквозь землю…
Онъ схватилъ со стѣны ея пальто и накинулъ на ея плечи.
— Александра Петровна, простите… Вы не годитесь для модели… Тѣмъ лучше, можетъ быть, для насъ обоихъ… Но, клянусь вамъ, — я никогда не забуду… Вашей жертвы…
— Не гожусь?.. Вотъ видите, — сказала она уже за ширмой, одѣваясь. — Вамъ нужно Фрину… Ахъ, вы, Пракситель!..
Ни тѣни горечи, обиды не замѣтилъ онъ въ ея голосѣ. Однако онъ не сталъ ждать, пока она одѣнется.
— Александра Петровна, — я такъ взволнованъ… — сказалъ онъ дрожавшимъ отъ смущенія голосомъ. — До завтра!..
И онъ ушелъ.
Рябовъ куда-то исчезъ изъ Петербурга.
Прошло три года.
Къ старому смотрителю Евгеніевской лечебницы для психическихъ больныхъ пріѣхала погостить его племянница, женщина-врачъ Александра Петровна Соколовская. Теперь это была довольно полная румяная дѣвушка съ густыми волосами и пытливымъ, часто насмѣшливымъ взглядомъ коричневыхъ глазъ, смотрѣвшихъ сквозь пенснэ.
Смотритель Иванъ Максимычъ Думновъ, продолжая завтракать, только что отдалъ служителю необходимыя распоряженія на счетъ буйныхъ больныхъ, при чемъ на-строго повторилъ приказаніе: «Никакихъ насилій!.. Не смѣть!.. Будьте ласковы!..» и, отпустивъ служителя, поднялъ рюмку мадеры, чокнулся съ докторомъ Кудринымъ и сказалъ:
— За твое здоровье, племянница, — спасибо, что навѣстила одинокаго старика — дядю. Да не отложишь ли свой отлетъ за границу?.. Авось, успѣешь…
— Нѣтъ, дядя, черезъ недѣльку нужно ѣхать… Надѣюсь, за недѣлю надоѣмъ вамъ своей болтовней… Вотъ вы покажите-ка мнѣ вашу лечебницу…
— Н-ну… это вотъ проси доктора.
Кудринъ поспѣшилъ сказать:
— Никого не нужно просить… Мы съ вами, Александра Петровна, все осмотримъ. Объектовъ у насъ много: есть манія, аменція, меланхолія, есть паранойя, гебефренія, идіотизмъ, кретинизмъ, — съ удовольствіемъ перечислялъ докторъ, — есть круговое помѣшательство, есть нравственное помѣшательство. Увидите любопытные случаи періодическихъ психозовъ. Есть интересные случаи психозовъ неврастеническихъ… навязчивыя идеи… Все я вамъ покажу… А пока, — до свиданія, — я долженъ обходить палаты… Иванъ Максимычъ, а что Рябовъ, переведенъ въ другую комнату? я васъ вчера просилъ…
— Переведенъ и уже онъ успѣлъ на стѣнѣ сдѣлать эскизъ… Въ восторгѣ, что бѣлыя, чистыя стѣны…
— Какой это Рябовъ? — спросила дядю Александра Петровна, когда ушелъ докторъ, — я знала одного Рябова… скульптора…
— Онъ самый, — сказалъ Иванъ Максимычъ.
— Какъ онъ къ вамъ попалъ?.. — взволновалась Александра Петровна, — давно?..
— Да ужъ съ полгода… Исторія его вотъ какая. Скитался онъ гдѣ-то въ Малороссіи. Разъ какъ-то отдыхалъ подъ кустикомъ на берегу рѣки, на окраинѣ городка и увидѣлъ купавшихся дѣвушекъ; одна изъ нихъ его поразила красотой своей фигуры. Да и лицомъ она красавица, — ты ее можешь увидѣть: она — его жена, довольно часто его навѣщаетъ съ маленькимъ сынишкой; смотрѣть только на нихъ тяжело, когда они около этого сумасшедшаго… Ну такъ вотъ, — подождалъ онъ, пока одѣлись купальщицы, да пошелъ за ними на приличномъ разстояніи… Узналъ, гдѣ живетъ и кто такая очаровавшая его дѣвушка, остался въ этомъ городкѣ… Ну, какъ онъ добился того, что понравился ей и что поженились они, — этого мнѣ неизвѣстно. А вотъ знаю, что зажили они очень счастливо, но только жена долго не соглашалась служить ему моделью. Наконецъ, — потому ли, что онъ ее убѣдилъ или просто изъ любви къ мужу, — стала она позировать, — понимаешь, — безо всего, и принялся онъ изъ мрамора рѣзать фигуру. Не знаю опять-таки, что ему мѣшало, — работа шла медленно, а между тѣмъ жена его готовилась быть матерью и фигура ея стала мѣняться; дѣвственная эта прелесть пропала, а супругъ-художникъ не хотѣлъ вѣрить своимъ глазамъ. Ему нужно было, чтобы красота формъ его жены была такая же прочная, какъ его мраморъ. А красавица мраморная была уже почти совсѣмъ готова… Какъ-то онъ сличалъ — сличалъ свой мраморъ съ фигурою жены, — да какъ расхохочется… Припадокъ съ нимъ сдѣлался. Вообще… свихнулся… Даемъ ему возможность здѣсь и лѣпить, и рисовать… Но онъ предпочитаетъ дѣлать углемъ эскизы прямо на стѣнѣ… И все одну и ту же фигуру женщины… Во всѣхъ поворотахъ. Ты думаешь, — фигуру своей жены? Нѣтъ, — говорятъ, это — фигура «Діаны» изъ Эрмитажа… Какъ измажетъ всѣ стѣны, — сейчасъ же требуетъ, чтобы его перевели въ другую комнату, гдѣ стѣны бѣлыя… Его всѣ любятъ, — онъ такой тихій, всегда привѣтливый…
— Дядя, — пойдемъ къ нему…
Рябовъ, одѣтый въ желтый больничный халатъ, лежалъ на постели, когда къ нему вошелъ смотритель съ племянницей. Было два часа дня.
Скульпторъ не спалъ. Онъ поднялся, сѣлъ на кровати и взглянулъ на вошедшихъ безучастнымъ и скучающимъ взглядомъ. Ему не было никакого дѣла до этихъ людей. Но онъ привѣтливо сказалъ:
— Здравствуйте.
Александра Петровна смотрѣла на него глазами, полными слезъ. Онъ измѣнился съ тѣхъ поръ, какъ она видѣла его въ послѣдній разъ: похудѣлъ, обросъ бородой, на лбу прорѣзалась морщинка, губы сложились въ безсмысленную улыбку, а глаза стали мутные и безпокойные.
Соколовская окинула взглядомъ небольшую высокую комнату съ однимъ окномъ; бѣлыя стѣны и бѣлый потолокъ; два стула, столъ, мольбертъ художника и кровать; чистое полотенце у небольшого зеркала съ умывальникомъ. На стѣнѣ смѣлой и увѣренной рукой былъ нарисованъ углемъ контуръ обнаженной женщины; это была Діана Гудона.
Гости заняли два стула, а невольный хозяинъ этой комнаты сидѣлъ на кровати и повидимому старался вспомнить, что онъ долженъ сказать.
— Какъ вы себя чувствуете?.. — ласково спросилъ смотритель, — нравится ли вамъ здѣсь?..
— Да, ничего… Все хорошо…
— Вы не узнаете меня?.. — спросила Соколовская…
Этотъ знакомый голосъ, котораго давно не слышалъ Рябовъ, заставилъ его встрепенуться и сосредоточить на гостьѣ все свое вниманіе.
— Да… Это вы?.. Ахъ, какъ это было давно!.. Или это было недавно?.. Можетъ быть, вчера?.. Посмотрите, — онъ указалъ на стѣну съ эскизомъ, — вотъ мнѣ нужна какая фигура… Вы понимаете, — здѣсь все совершенство, все — красота… Вы очень хорошій человѣкъ, я всегда васъ уважалъ и даже, можетъ быть, любилъ… Но у васъ несчастная, никуда негодная фигура… Я больше не могу васъ видѣть… Мнѣ стыдно, что я заставилъ васъ разочароваться въ вашей фигурѣ… Это большое несчастье, не правда ли?.. Простите, — я иначе не могъ… Я долженъ былъ вамъ сказать правду… Зачѣмъ вы здѣсь?.. Мнѣ больно за все… Мнѣ жаль моихъ надеждъ… Боже, какъ я страдаю!.. Гдѣ же мнѣ найти ее?.. Гдѣ же она… Діана?!.