Дивлюсь всегда тому счастливцу,
Который, чуждый всех забот,
Как подобает горделивцу,
Самоуверенно живёт.
Случайной жизнью, как хозяин, —
Распоряжаться он привык,
Нет для него в ней тёмных тайн,
Что ставят часто нас в тупик.
Он книгу жизни вскользь толкует,
Всё в ней ему как б-а — ба;
Он словно сам её диктует,
И пишет набело судьба.
Нет места в нём раздумью, горю,
Нет места внутренней борьбе,
Пловец, он доверяет морю,
А пуще верит сам себе.
Идёт вперёд, отвагой полный,
Надменно выдвигая грудь,
А жизнь — уступчивые волны,
Пред ним широкий, гладкий путь.
Мудрец он, зоркий и глубокой?
Нахал ли, путник ли слепой,
Который с крутизны высокой
Не чует бездны под собой?
В недоуменье пребываю:
Благоговеть ли перед ним
Иль сожалеть о нём? Не знаю,
Мне сей вопрос неразрешим.
Но как различны в нас понятья,
Наш взгляд на жизнь и взгляд его:
Мы ощупью, меньшая братья,
Впотьмах бредём, страшась всего.
Что шаг — в виду Харибды, Сциллы,
Что шаг — Иракловы столбы;[1]
Всегда под роковою силой
Мы внешних случаев рабы.
Вот хоть бы я: давно и даже
Давно за срок[2] и зауряд[3]
С житейской лямкой я на страже,
А всё же я плохой солдат.
И виноград и лавр мне зелен;
Не раз прострелен был насквозь,
А всё ещё я не обстрелян
И не привык твердить: небось.
Напротив, в скуке обоюдной,
В кругу безвыходном верчусь
И в вечной распре с жизнью трудной
Боюсь себя, её боюсь.
При ясном дне тревогой тайной
Я чую в небе облака,
Мне в каждой радости случайной
Грозит зародышем тоска.
1856?
Примечания
Первая публикация: Полное собрание сочинений князя П. А. Вяземского. Спб., 1878—1896. Т. 11. — Печ. по списку в материалах к ПСС, с пометой составителей: «Набросок» и ими же проставленной датой: «1856»; список является копией с не дошедшего до нас автографа или авториз. копии. Черновой автограф, без строфы 12.
