1880[править]
Въ Катерининъ день жена содержателя табачной лавочки, отставнаго истопника Плесова, была имянинница, вслѣдствіе чего вечеромъ въ маленькомъ помѣщеніи за лавочкой собрались гости. Было душно и дымно отъ табаку. Накурено было такъ, что хоть топоръ повѣсь. Въ дѣлѣ угощенія хозяинъ главнымъ образомъ напиралъ на папиросы.
— А вотъ попробуйте-ка, господа, какія папиросы у меня генералъ Отрубевъ покупаетъ, предлагалъ онъ курево. — Вѣдь это не папироса, а бревно и такой крѣпости непомѣрной, что даже махорочника съ одной штуки смутитъ, а онъ по полсотни въ день уничтожаетъ.
— Ахъ, дайте, дайте попробовать! восклицали женщины, прикладывали папиросу къ губамъ, закашливались и говорили: — Фу, какой ядъ!
Громадная папироса ходила по рукамъ.
— Ядъ, а вотъ подите-же — никакихъ другихъ папиросъ курить не можетъ, докладывалъ хозяинъ.
— Большіе чины всегда большую крѣпость любятъ, пояснилъ кумъ хозяина, поваръ. — Жилъ я у графа Семерицына. Чинъ на немъ былъ такой, что и не выговоришь, втрое больше чѣмъ генералъ, а тоже удивительно какъ всякую крѣпость любилъ. Бывало, стряпаешь ему почки по-русски и ужъ столько каенскаго перцу положишь, что ротъ жгетъ, самъ отъ одной пробы готовъ на стѣну лѣзть, а ему все еще мало и онъ на столѣ присыпаетъ.
— А вотъ эти папиросы сосетъ извѣстный милліонеръ Разгильдяевъ, опять возгласилъ хозяинъ. — Не табакъ, а сѣнная труха, но ему нравится, и главное потому, что дешево. Удивительный скряга! Съ извозчикомъ изъ-за пятачка торгуется, лакея въ стеариновомъ огаркѣ усчитываетъ.
— Позвольте пожалуйста курнуть. Это очень интересно узнать что милліонеры курятъ, протягивали руки женщины и прибавляли: — Фу, какая мерзость!
— Теперь вотъ вамъ сигары, которыя, можно сказать, изъ мочалы пополамъ съ махорхой и обернуты капустнымъ листомъ, а куритъ ихъ…
— Ни за что-бы я за этого милліонера замужъ не пошла! — восклицаетъ какая-то дѣвица.
— Да сигары не милліонеръ и куритъ-съ, а одинъ нѣмецкій актеръ, который все любовныя роли играетъ. Изъ себя просто купидонъ, а глаза синіе и самые чувствительные.
— Ну, это другое дѣло. Тогда бы я вышла за него и предложила ему Лаферма курить.
Такъ-какъ хозяева были около гостей, а въ магазинъ время отъ времени приходили покупатели, то тамъ въ качествѣ караульнаго былъ поставленъ хозяйскій сынишка, который, лишь только звонила дверная пружина магазина, выкрикивалъ слова «гость» или «покупатель» и тѣмъ давалъ знать кто идетъ.
— Гость! крикнулъ онъ послѣ только что раздавшагося звонка, и вслѣдъ за симъ въ помѣщеніе за магазиномъ влетѣлъ молодой фельдшеръ въ мундирѣ и возгласилъ: «съ ангеломъ-съ, съ имянинницей!»
— Покорнѣйше благодаримъ-съ, отвѣчали хозяева. — Что такъ поздно? А ужъ мы ждемъ, ждемъ васъ!.. Даже и гостей до сихъ поръ за карты не сажали.
— Невозможно было. Помилуйте, все съ дифтеритомъ возимся, отвѣчалъ фельдшеръ. — Сейчасъ въ семи мѣстахъ былъ: у одного полковника — вотъ какой дифтеритъ вынулъ изъ горла.
— Ахъ Боже мой! Что-же это, опять какая-нибудь поганая муха по помойнымъ ямамъ летаетъ? воскликнули гости.
— То-есть вы хотите сказать міазма? Нѣтъ, какая-же міазма въ такіе морозы! Она давно подохла, а это зловредный препаратъ злокачественнаго патологическаго объема. На него даже и гигіена не дѣйствуетъ, а мы больше калеными щипцами по фармакологіи дѣйствуемъ.
— Ужъ и не говорите! поддакнулъ гость околодочный. — А ужъ мы-то какъ тоже бьемся изъ-за этого дифтерита. Приказано искоренять всякую дрянь, а какъ ты ее искоренишь, коли она подъ снѣгомъ? Купорось ее сколько угодно, а она все-таки останется.
— Да вы-то тутъ причемъ? спросилъ фельдшеръ околодочнаго.
— Какъ при чемъ-съ? Міазма хоть и дохлая, а все таки въ нашемъ вѣдѣніи, потому она эпидемія, ну и гоняйся за ней съ купоросомъ. А все скоты дворники виноваты. За нихъ и отвѣчай. Онъ налопается пивища и спитъ, а ты дѣйствуй.
— Позвольте-съ, тутъ гомеопатической точки зрѣнія и не надо, а нужна по анатоміи операція, такъ сказать прозекція.
— Аристархъ Федорычъ, какого-же вида этотъ самый дифтеритъ? приставали къ фельдшеру дамы.
— Виду онъ нарывнаго, но только бѣлый и съ большимъ налетомъ, какъ-бы вата.
— Мохнатый?
— Особенной мохнатости нѣтъ, но на манеръ какъ-бы хлопья снѣга.
— Скажи на милость! замѣтилъ кто-то. — Какъ это все премудро устроено! Зимняя болѣзнь и зимній видъ имѣетъ. Вы говорите, бѣлый какъ снѣгъ?
— Да, это въ первомъ фазисѣ развитія, но потомъ онъ можетъ сдѣлаться похожимъ на варенаго рака и тогда ужъ надо полъ-горла долой, а то конецъ.
— Ахъ, Господи! Ужъ не дифтеритъ-ли этотъ самый у меня! Съ утра боль чувствую! воскликнула какая-то женщина.
— Покажите-ка, покажите-ка! Пожалуйте сюда поближе къ свѣту.
— Да какъ показывать-то… При гостяхъ не ловко разуваться.
— А у васъ гдѣ дифтеритъ-то?
— Да на ногѣ.
— Ну, ножной дифтеритъ не опасенъ. Это даже и не дифтеритъ, потому на ногѣ очень рѣдко бываетъ. Возьмите вы камфорнаго масла.
— Отъ ушиба это у меня. Выкинуло у насъ по сосѣдству изъ трубы… Бѣгу я по лѣстницѣ — вдругъ…
— Дифтеритъ, сударыня, только отъ простуды и почти всегда въ горлѣ.
— Да и горло у меня что-то… Пришивала это я мужу пуговицу, къ брюкамъ, взяла ее въ ротъ и вдѣваю въ иголку нитку, а онъ торопитъ и кричитъ «скорѣй». Только хотѣла ему слово сказать да и проглотила пуговицу. И вотъ съ тѣхъ поръ…
— Горло — это другое дѣло. Покажите-ка, покажите-ка. Сейчасъ мы вамъ и хирургическую гидропатію завинтимъ… Одно только, что я безъ инструментовъ. Отдалъ ихъ нашему главному доктору. Хозяюшка, нѣтъ-ли у васъ вилки?
— Это зачѣмъ-же вамъ вилка? спросила женщина.
— А проткну вамъ этотъ дифтеритъ да и дѣлу конецъ.
— Что вы! Что вы! Да я ни за что на свѣтѣ! Нѣтъ, ужъ тогда и смотрѣть не дамся.
— Да и что за смотрѣніе! — сказалъ хозяинъ. — Садись-ка лучше въ стуколку. Давно ужъ мы ждемъ твоихъ денегъ.
— А вѣдь у меня деньги-то, господа, дифтеритомъ зараженныя, — отвѣчалъ фельдшеръ.
— Ничего! — махнулъ рукой околодочный. — Мы ихъ потомъ купоросомъ да карболкой спрыснемъ.
— Предупреждаю, зараза прямо въ горло летитъ.
— А мы его предварительно водкой промочимъ.
Фельдшеръ вынулъ карту.
— Удивительно, какіе эти доктора безстрашные! — сказала какая-то дѣвица и умильно скосила на фельдшера глаза.