Дочь Иезавели (Коллинз)/Дело 1880 (ДО)

Дочь Иезавели
авторъ Уилки Коллинз, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. Jezebel’s Daughter, опубл.: 1880. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Дѣло», №№ 1-5, 7, 1880 г.

ДОЧЬ ІЕЗАВЕЛИ.

РОМАНЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Мистеръ Дэвидъ Глени приводитъ въ порядокъ свои воспоминанія и начинаетъ разсказъ.

ГЛАВА I.

Въ дѣлѣ отравительницы мои воспоминанія начинаются со времени смерти двухъ иностранныхъ джентльменовъ, въ различныхъ странахъ, въ одинъ и тотъ же день. Это были люди довольно замѣчательные, каждый въ своемъ родѣ, и совершенно чужіе другъ другу.

Мистеръ Эфраимъ Вагнеръ, купецъ (прежде жившій во Франкфуртѣ-на-Майнѣ), умеръ въ Лондонѣ 9 сентября 1820 года.

Докторъ Фонтенъ, извѣстный въ свое время открытіями по экспериментальной химіи, умеръ въ Вюрцбургѣ 9 сентября 1820 года.

Оба они, и купецъ, и докторъ, оставили послѣ себя вдовъ. Вдова купца, родомъ англичанка, была бездѣтная. Вдова доктора, изъ южно-германской семьи, имѣла одну дочь.

Въ эту отдаленную эпоху (я пишу эти строки въ 1870 году и вспоминая событія, происшедшія полвѣка тому назадъ) я служилъ въ конторѣ мистера Вагнера. Въ качествѣ племянника его жены, я былъ принятъ въ его домѣ, какъ родной, и онъ любезно считалъ меня членомъ своего семейства. То, что я намѣренъ разсказать, произошло на моихъ глазахъ; я все самъ видѣлъ и слышалъ. А на мою память можно положиться: подобно всѣмъ старикамъ, я помню событія, происшедшія въ моей молодости, гораздо яснѣе, чѣмъ факты, случившіеся два или три года тому назадъ.

Добрый мистеръ Вагнеръ былъ болѣнъ впродолженіи многихъ мѣсяцевъ, но доктора не боялись за его жизнь. Онъ доказалъ блистательно, что они ошибались, и осмѣлился умереть въ такое время, когда они увѣряли, что онъ вскорѣ выздоровѣетъ. Когда это несчастье разразилось надъ его женою, я находился внѣ Лондона, отправленный по дѣламъ фирмы во Франкфуртъ-на-Майнѣ, гдѣ было отдѣленіе нашей конторы, которымъ завѣдывали компаніоны Вагнера. Я вернулся на другой день послѣ похоронъ, къ самому чтенію завѣщанія мистера Вагнера, который былъ натурализованъ англійскимъ гражданиномъ и потому его завѣщаніе было составлено англійскимъ стряпчимъ.

При этомъ чтеніи присутствовала вдова, сидѣвшая въ отдаленномъ углу комнаты, такъ что ея лицо находилось въ тѣни, стряпчій, хранившій завѣщаніе, и три нѣмца (совершенно неизвѣстные мнѣ и моей теткѣ), которые были дальними родственниками мистера Вагнера и ожидали значительной части наслѣдства на свою долю. Признаюсь, я забылъ ихъ имена, но хорошо помню цвѣтъ лица каждаго изъ нихъ: одинъ былъ темнолицый, другой свѣтлолицый, а третій грязнолицый. Я такъ ихъ и буду называть, прося у нихъ извиненія за эту неделикатность, если они еще находятся въ живыхъ.

Тетка не отвѣчала ничего на мое стараніе высказать свое горе, которое было совершенно искренне, потому что ея покойный мужъ былъ моимъ вторымъ отцомъ и я его очень любилъ. Она поцѣловала меня въ лобъ и, бросивъ взглядъ на трехъ нѣмцевъ, сидѣвшихъ на противоположномъ концѣ комнаты, указала мнѣ на стулъ подлѣ себя. Тетка была женщина умная, твердая, добрая и дальновидная; она отгадала корыстолюбивыя цѣли этихъ родственниковъ, принявшихъ на себя очень торжественный тонъ, и на лицѣ ея ясно было написано: «они мнѣ не друзья и не увидятъ ни слезинки на моихъ глазахъ».

Стряпчій развернулъ завѣщаніе.

— Вы понимаете по-англійски, господа? спросилъ онъ, обращаясь къ чужестранцамъ.

— Отлично, отвѣчалъ темнолицый.

— Да, если вы будете читать тихо, произнесъ свѣтлолицый.

Грязнолицый ничего не отвѣчалъ и только молча поклонился.

Стряпчій началъ читать завѣщаніе.

Въ Англіи, повидимому, существуетъ обычай при составленіи духовнаго завѣщанія начинать съ мелкихъ суммъ и предметовъ, а главное наслѣдство оставлять подъ конецъ. Упомянувъ, по обыкновенію, о платежѣ своихъ долговъ и о расходахъ на погребеніе, мистеръ Вагнеръ прямо перешелъ въ правамъ своихъ нѣмецкихъ родственниковъ на долю его наслѣдства. Выразивъ довольно иронически свое сожалѣніе, что они такъ рѣдко его посѣщали, когда онъ былъ здоровъ, онъ оставлялъ каждому изъ нихъ по пятидесяти фунтовъ стерлинговъ на покупку траурнаго кольца.

Въ первую минуту изумленіе и негодованіе этихъ трехъ джентльменовъ выразилось въ сомнѣніи. Они разомъ всѣ вскочили и, подойдя въ стряпчему, старались посмотрѣть черезъ его плечо, не сдѣлалъ-ли онъ какой-нибудь ошибки. Убѣдившись въ томъ, что онъ умѣлъ читать, они бросили на тетку убійственные взгляды и направились къ дверямъ. Тетка не обратила на нихъ никакого вниманія. На порогѣ они остановились. Грязнолицый сказалъ на нѣмецкомъ языкѣ, которымъ я очень хорошо владѣю:

— Подождемъ и послушаемъ до конца, можетъ быть о насъ упоминается еще и въ другомъ мѣстѣ завѣщанія.

Они вернулись и сѣли на свои мѣста. Стряпчій продолжалъ чтеніе.

Во второй и третьей статьѣ завѣщанія мистеръ Вагнеръ оставлялъ довольно значительныя суммы англійскимъ друзьямъ, конторщикамъ и старымъ слугамъ, причемъ каждый изъ этихъ послѣднихъ получилъ болѣе пятидесяти фунтовъ.

Дойдя до четвертаго параграфа, стряпчій обернулся въ моей теткѣ. Мистеръ Вагнеръ оставлялъ ей все свое состояніе, движимое и недвижимое, за исключеніемъ вышеозначенныхъ суммъ. Въ пятой статьѣ онъ въ доказательство своего полнаго довѣрія назначалъ ее единственной душеприкащицей. Шестая статья заключалась въ слѣдующемъ распоряженіи покойнаго:

«Впродолженіи моей долгой болѣзни жена исполняла обязанности моего секретаря и повѣреннаго. Она вполнѣ изучила систему, которой я держался при веденіи моихъ дѣлъ; она отлично понимаетъ, какихъ комерческихъ опасностей я старался избѣгать и какими обстоятельствами я пользовался для увеличенія своего состоянія. Поэтому я по совѣсти совершенно убѣжденъ, что я не только доказываю ей мое довѣріе и благодарность, но и дѣйствую въ интересахъ фирмы, которой состою главою, назначая мою вдову единственнымъ моимъ преемникомъ въ дѣлѣ, со всѣми правами и привилегіями главнаго компаньона».

Тутъ удивленіе нѣмецкихъ родственниковъ вышло изъ границъ приличія. Довѣрить женщинѣ полное завѣдываніе крупнымъ состояніемъ было уже неизвинительнымъ, неблагоразумнымъ поступкомъ, но добровольно назначить ее главныхъ компаньономъ въ торговой фирмѣ — было просто съумасшествіемъ. Темнолицый заявилъ, что это завѣщаніе доказывало явные слѣды разстройства умственныхъ способностей завѣщателя. Свѣтлолицый совѣтовалъ своимъ товарищамъ обратиться къ помощи лучшихъ юристовъ и оспорить завѣщаніе. Но грязнолицый съ ними не согласился.

— Пятьдесятъ фунтовъ лучше, чѣмъ ничего, сказалъ онъ. — Я принимаю оставленное мнѣ наслѣдство и приду завтра за деньгами.

Я взглянулъ на тетку. Она откинулась на спинку кресла и закрыла лицо платкомъ. Она, очевидно, очень страдала и не могла уже болѣе скрывать своего волненія. Въ тѣ времена я былъ силенъ и горячъ; мнѣ ужасно хотѣлось вытолкать собственноручно этихъ нѣмцевъ. Но стряпчій меня предупредилъ и очень просто отдѣлался отъ нихъ. Онъ свернулъ завѣщаніе, отворилъ дверь и пожелалъ имъ добраго вечера.

— Исполните это завѣщаніе, если посмѣете, сказалъ съ угрозою темнолицый.

Свѣтлолицый былъ потише и только заявилъ, что о немъ еще услышатъ. Что же касается грязнолицаго; то онъ поклонился стряпчему и очень любезно сказалъ:

— Благодарю васъ, сэръ; я завтра приду за своимъ наслѣдствомъ.

Не обращая на нихъ никакого вниманія, стряпчій вышелъ въ переднюю и крикнулъ слугѣ, чтобъ онъ отворилъ наружную дверь. Благодаря этому маневру, мы избавились отъ нѣмецкихъ родственниковъ. Впослѣдствіи я узналъ, что они всѣ трое получили свои пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ! Ихъ же самихъ я уже болѣе никогда не видалъ.

Послѣ ихъ ухода мы стали молча дожидаться, пока тетка выскажетъ намъ свои желанія. Мы думали, что неприличное поведеніе нѣмецкихъ родственниковъ ее разстроило, но оказалось, что она не слыхала ни слова изъ ихъ разговора. Любовь и уваженіе къ ней, которыми дышали послѣднія слова завѣщанія, ее такъ глубоко потрясли, что только обильныя слезы нѣсколько ее успокоили. Тогда она замѣтила наше присутствіе и, собравшись съ силами, промолвила:

— Я теперь не могу говорить. Но приходите въ концѣ недѣли, я имѣю вамъ обоимъ сообщить нѣчто важное.

— Относительно завѣщанія? спросилъ стряпчій.

Она покачала головой.

— Оно относится до послѣднихъ желаній моего мужа. Онъ мнѣ ихъ высказалъ наканунѣ своей смерти.

И, поклонившись намъ обоимъ, она вышла изъ комнаты.

На лицѣ стряпчаго выразилось тяжелое сомнѣніе. Онъ взялъ меня подъ руку и мы оба удалились. На улицѣ онъ сказалъ мнѣ, качая головой:

— Долгій опытъ научилъ меня относиться съ недовѣріемъ къ послѣднимъ желаніямъ умирающаго, которыя не высказаны его стряпчему или не внесены въ духовное завѣщаніе.

Въ то время мнѣ показался этотъ взглядъ очень узкимъ. Какъ могъ я предвидѣть, что послѣдующія событія въ жизни моей тетки подтвердятъ справедливость словъ стряпчаго! Еслибъ она не вздумала доканчивать планы своего мужа и не поѣхала бы во Франкфуртъ… но къ чему всѣ предположенія о томъ, что могло бы случиться, еслибъ обстоятельства сложились иначе? Моя обязанность передать то, что дѣйствительно случилось, и потому вернемся къ моему разсказу.

ГЛАВА II.

Въ концѣ недѣли вдова потребовала насъ въ себѣ.

По внѣшности это была женщина небольшого роста, очень хорошенькая, съ блѣднымъ цвѣтомъ лица, широкимъ, низкимъ лбомъ и большими, блестящими, умными сѣрыми глазами. Выйдя замужъ за человѣка гораздо старше себя, она все еще была (послѣ многихъ лѣтъ замужества) чрезвычайно привлекательна. Но она, повидимому, никогда не сознавала своей красоты и не гордилась своими замѣчательными способностями. Въ обыденной жизни она была очень мягкая, тихая женщина. Но какъ только обстоятельства того требовали, она проявляла рѣдкую твердость и силу воли. Во всю мою жизнь я не видывалъ такой рѣшительной женщины, когда она была чѣмъ-нибудь возбуждена.

Поздоровавшись съ нами, она безъ всякихъ предисловій завела разговоръ о дѣлѣ. Лицо ея носило ясные слѣды безсонной ночи, проведенной въ слезахъ. Но она такъ мужественно поборола свое волненіе, что только голосъ ея немного дрожалъ, когда она говорила о своемъ покойномъ мужѣ.

— Вы оба знаете, начала она, — что мой мужъ былъ человѣкъ самыхъ независимыхъ мыслей. Его убѣжденія насчетъ нашихъ обязанностей въ отношеніи несчастныхъ ближнихъ были гораздо выше обыкновенныхъ понятій свѣта. Я вполнѣ раздѣляю всѣ его взгляды и сдѣлаю съ Божьей помощью все то, что онъ самъ сдѣлалъ бы для ихъ примѣненія, еслибъ остался въ живыхъ.

— Вы говорите о политическихъ мнѣніяхъ мистера Вагнера? спросилъ стряпчій съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.

Пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ политическія мнѣнія моего хозяина считались революціонерными, а теперь, когда его мысли подтверждены санкціей парламентскихъ актовъ и сочувствіемъ всей націи, онъ былъ бы признанъ умѣреннымъ либераломъ, идущимъ вмѣстѣ съ вѣкомъ по пути прогреса.

— Мнѣ нечего заботиться о политикѣ, продолжала тетка; — я желаю прежде всего поговорить съ вами о мнѣніи моего мужа насчетъ женскаго труда.

Въ этомъ отношеніи также вредная ересь моего хозяина въ 1820 году стала общепринятой аксіомой въ 1870 году. Обсудивъ этотъ вопросъ съ своей независимой точки зрѣнія, онъ пришелъ къ тому убѣжденію, что многія занятія, исключительно составлявшія удѣлъ мужчинъ, могли бы быть исполняемы съ полнымъ успѣхомъ способными, достойными женщинами. Какъ только мистеръ Вагнеръ убѣждался въ правильности какой-нибудь идеи, онъ тотчасъ принимался за энергическое ея примѣненіе. Увеличивъ въ то время свою контору, онъ распредѣлилъ въ ней поровну занятія между мужчинами и женщинами. Скандалъ, произведенный этимъ нововведеніемъ въ Сити, сохранился доселѣ въ памяти такихъ стариковъ, какъ я. Однако, несмотря на этотъ скандалъ, смѣлая попытка моего хозяина увѣнчалась полнымъ успѣхомъ.

— Еслибъ мой мужъ остался въ живыхъ, продолжала тетка, — то онъ ввелъ бы въ отдѣленіи нашей конторы во Франкфуртѣ ту же систему, какъ въ Лондонѣ. Тамъ также дѣло разростается и мы хотимъ увеличить число конторщиковъ. Какъ только я соберусь съ силами, я поѣду во Франкфуртъ и предоставлю нѣмецкимъ женщинамъ тѣ же права, которыя мой мужъ далъ англійскимъ женщинамъ въ Лондонѣ. Онъ оставилъ подробныя замѣтки о томъ, какъ ввести эту реформу, и я буду ими руководствоваться. Я думаю тотчасъ послать тебя, Дэвидъ, прибавила тетка, обращаясь ко мнѣ, — къ нашимъ компаньонамъ во Франкфуртъ съ копіей этихъ замѣтокъ и съ инструкціей, въ силу которой они не замѣщали бы нѣсколько вакансій въ конторѣ до моего пріѣзда. Имѣете-ли вы что-нибудь сказать противъ моего плана? вдругъ спросила она, пристально посмотрѣвъ на стряпчаго.

— Это рискованное дѣло, отвѣчалъ онъ очень осторожно.

— Отчего?

— Въ Лондонѣ, сударыня, мистеръ Вагнеръ имѣлъ возможность изслѣдовать нравственный характеръ женщинъ, принимаемыхъ имъ въ свою контору. Но вамъ будетъ очень трудно уберечь себя отъ опасности въ чужомъ городѣ, какъ Франкфуртъ.

— Отъ какой опасности?

— Вы очень великодушны, а великодушіе часто эксплуатируютъ. Я боюсь, чтобъ женщины съ дурной репутаціей или другія…

Въ эту минуту дверь отворилась и въ комнату вошелъ нашъ старый конторщикъ, мистеръ Гартрей.

— Извините, мистеръ Гартрей, сказала моя тетка, поднявъ голову: — я сейчасъ буду къ вашимъ услугамъ. Будьте искренны со мною, сэръ, продолжала она, обращаясь въ стряпчему, — и скажите прямо, какъ могутъ меня эсплуатировать другія женщины?

— Я говорю о женщинахъ вполнѣ достойныхъ вашего вниманія, но имѣющихъ недостойныхъ родственниковъ или друзей, отвѣчалъ стряпчій; — вы именно будете склонны оказать помощь подобнымъ существамъ и онѣ, находясь подъ дурнымъ вліяніемъ дома, будутъ для васъ постояннымъ источникомъ безпокойства и непріятностей.

Тетка ничего не отвѣчала. Замѣчаніе стряпчаго, казалось, ее разсердило. Она быстро обернулась къ мистеру Гартрею и спросила, что ему нужно?

Нашъ старшій конторщикъ былъ методичный джентльменъ старой школы. Онъ началъ съ извиненія въ томъ, что обезпокоилъ хозяйку, и потомъ подалъ ей письмо.

— Когда вы будете въ состояніи заниматься дѣлами, сударыня, то прочтите это письмо, прибавилъ онъ, — а пока простите меня, что я предпочелъ самовольно распорядиться въ конторѣ, чѣмъ тревожить васъ въ такую грустную минуту.

Голосъ его дрожалъ при воспоминаніи о своемъ добромъ хозяинѣ, и тетка протянула ему руку, которую онъ поцѣловалъ со слезами на глазахъ.

— Я увѣрена, что все, сдѣланное вами, хорошо и полезно для фирмы, произнесла она сочувственнымъ тономъ. — Отъ кого это письмо?

— Отъ мистера Келера, изъ Франкфурта.

Тетка тотчасъ взяла письмо и внимательно его прочитала. Вотъ его содержаніе, такъ-какъ это письмо имѣло большое вліяніе на послѣдующія событія моего разсказа.

"Мистеру Гартрею, въ собственныя руки, конфиденціально.

"Любезный сэръ, я не могу теперь обратиться лично къ мистрисъ Вагнеръ послѣ посѣтившаго ее горя. Но я нахожусь въ отчаянномъ положеніи и потому рѣшился написать къ вамъ, какъ къ лицу, завѣдывающему нашей лондонской конторой.

"Мой единственный сынъ Фрицъ оканчиваетъ свое воспитаніе въ вюрцбургскомъ университетѣ. Къ сожалѣнію, онъ влюбился въ дочь вюрцбургскаго доктора, только-что умершаго. Я увѣренъ, что эта молодая дѣвушка вполнѣ достойная и высоконравственная особа, но ея отецъ не только оставилъ ее въ бѣдности, но по уши въ долгахъ. Кромѣ того, ея мать пользуется самой дурной репутаціей. Между прочимъ, говорятъ, что она разорила мужа своимъ мотовствомъ. Въ виду этихъ обстоятельствъ, я хочу разлучить молодыхъ людей. Фрицъ бросилъ мысль о поступленіи въ доктора я согласился быть моимъ преемникомъ въ фирмѣ. Покуда же я рѣшился послать его въ Лондонъ для изученія комерческихъ дѣлъ въ нашей главной конторѣ.

«Фрицъ исполняетъ мою волю не очень охотно, но онъ добрый и послушный юноша. Вы можете его ожидать черезъ день или два послѣ этого письма. Сдѣлайте одолженіе, дайте ему занятіе въ вашей конторѣ и окажите ему всякое содѣйствіе, пока я не напишу въ мистрисъ Вагнеръ, которой, пожалуйста, передайте мое глубокое сочувствіе въ ея ужасной потерѣ».

— Пріѣхалъ молодой человѣкъ? спросила тетка, возвращая письмо Гартрею.

— Вчера.

— И вы ему нашли занятіе?

— Я ему поручилъ переписывать письма и далъ ему комнату въ моемъ домѣ. Я надѣюсь, что вы довольны этими распоряженіями.

— Вы отлично поступили, мистеръ Гартрей. Но я васъ освобожу отъ части отвѣтственности. Семейное горе не можетъ помѣшать мнѣ исполнить мои обязанности въ отношеніи компаньона моего мужа. Я хочу видѣть молодого человѣка. Приведите его сюда послѣ закрытія конторы. А теперь останьтесь. Я хочу спросить у васъ кое-что о дѣлахъ моего мужа.

Мистеръ Гартрей сѣлъ.

Вопросъ, заданный ему теткой, привелъ насъ всѣхъ троихъ въ немалое удивленіе.

ГЛАВА III.

— Мой мужъ принималъ участіе во многихъ благотворительныхъ учрежденіяхъ и, если я не ошибаюсь, онъ былъ однимъ изъ директоровъ вифлеемской больницы?

При этомъ упоминаніи больницы для съумасшедшихъ, болѣе извѣстной въ Лондонѣ подъ названіемъ Бедлама, стряпчій вздрогнулъ и помѣнялся взглядомъ со старшимъ конторщикомъ.

— Вы совершенно правы, сударыня, отвѣчалъ мистеръ Гартрей и болѣе не прибавилъ ни слова.

Но стряпчій, отличавшійся большей смѣлостью, счелъ своимъ долгомъ предостеречь тетку.

— Я позволю себѣ замѣтить, прибавилъ онъ, — что въ виду нѣкоторыхъ обстоятельствъ, касающихся дѣятельности мистера Вагнера въ этомъ благотворительномъ учрежденіи, было бы желательно оставить этотъ вопросъ. Его отношенія къ другимъ директорамъ больницы были далеко не дружественныя. Мистеръ Гартрей подтвердитъ вамъ, что предложеніе вашего мужа о реформѣ въ обращеніи съ паціентами…

— Доказывало его человѣколюбіе, перебила стряпчаго тетка; — онъ, какъ добрый я справедливый человѣкъ, ненавидѣвшій жестокость во всѣхъ ея проявленіяхъ, считалъ безчеловѣчнымъ сковывать и сѣчь бѣдныхъ больныхъ. Я совершенно раздѣляю его мысли и горжусь тѣмъ, что онъ мужественно стоялъ за гуманныя мѣры, несмотря на противодѣйствіе всѣхъ другихъ директоровъ. Хотя я женщина, но я не оставлю этого дѣла. Я отправлюсь въ больницу въ будущій понедѣльникъ и прошу васъ поѣхать со мною.

— Въ качествѣ чего я буду имѣть честь васъ сопровождать? спросилъ стряпчій очень холодно.

— Въ качествѣ стряпчаго, отвѣчала тетка; — я хочу сдѣлать предложеніе директорамъ и желала бы воспользоваться вашей опытностью, чтобы придать ему должную форму.

— Извините меня, продолжалъ стряпчій; — но я смѣю спросить: вы желаете посѣтить съумасшедшій домъ, согласно желанію покойнаго мистера Вагнера?

— Конечно, нѣтъ. Мой мужъ всегда избѣгалъ говорить со мной объ этомъ грустномъ предметѣ. Онъ даже не говорилъ мнѣ прямо, что онъ одинъ изъ директоровъ больницы. Онъ постоянно избѣгалъ упоминать при мнѣ о чемъ-нибудь, что могло бы меня встревожить или взволновать. Но наканунѣ своей смерти онъ въ полузабытьѣ говорилъ, какъ бы самъ съ собою, о томъ, что онъ желалъ бы сдѣлать, если выздоровѣетъ. Послѣ его смерти я просмотрѣла его частный дневникъ и поняла ясно, чего онъ желалъ. Онъ твердо рѣшился, видя упорное противодѣйствіе другихъ директоровъ, испытать на свой счетъ и страхъ гуманную систему обхожденія съ съумасшедшими. Въ настоящее время въ вифлеемской больницѣ находится несчастное, безпомощное существо, подобранное на улицѣ; мой благородный мужъ выбралъ его для перваго опыта своей системы и онъ надѣялся вырвать его изъ этого ада, благодаря покровительству одной высокопоставленной особы. Вы знаете, что планы и желанія моего мужа для меня священны. Я рѣшилась повидать несчастнаго человѣка, котораго онъ освободилъ-бы отъ безчеловѣчнаго заключенія въ съумасшедшенъ домѣ, еслибъ не умеръ, и я исполню его намѣреніе, если только совѣсть скажетъ мнѣ, что это возможно для женщины.

При этихъ смѣлыхъ словахъ, я долженъ со стыдомъ сознаться, мы всѣ трое громко протестовали. Скромный мистеръ Гартрей выразился почти съ такимъ-же жаромъ, какъ стрянчій, и я не очень отсталъ отъ нихъ обоихъ. Быть можетъ, смягчающимъ обстоятельствомъ нашей вины служитъ то обстоятельство, что высшіе медицинскіе авторитеты первой четверти настоящаго столѣтія были столь же невѣжественны и безчеловѣчны. Въ то время всякая мысль о принятіи какихъ-нибудь мѣръ противъ съумасшедшихъ въ минуты ихъ припадковъ, кромѣ грубаго насилія, считалась прямымъ безуміемъ. Однако, что мы ни говорили, тетка стояла на своемъ.

— Я васъ не буду болѣе задерживать, сказала она, наконецъ, обращаясь въ стряпчему: — если вы откажетесь меня сопровождать, я поѣду одна. Подумайте и напишите мнѣ сегодня вечеромъ отвѣтъ. Я не допускаю въ этомъ дѣлѣ никакихъ споровъ. Я вѣрю въ человѣколюбіе и мудрость моего мужа, какъ въ святыню. Я болѣе ничего не имѣю вамъ сказать.

Этимъ наша аудіенція и кончилась.

Вечеромъ Гартрей представилъ теткѣ и мнѣ молодого мистера Келера. Мы оба съ первой минуты полюбили его. Онъ былъ красивый, бѣлокурый юноша съ здоровымъ цвѣтомъ лица и откровеннымъ, пріятнымъ выраженіемъ. Онъ былъ немного грустенъ и сосредоточенъ, вѣроятно, вслѣдствіе насильственной разлуки съ любимой женщиной. Тетка съ своей обычной добротой предложила ему переѣхать къ намъ и отвела ему комнату рядомъ съ моею. Она боялась, что ему будетъ скучно проводить вечера съ мистеромъ Гартреемъ, старымъ холостякомъ и не очень веселымъ собесѣдникомъ, особенно для молодого, человѣка.

— Мой племянникъ Дэвидъ говоритъ по-нѣмецки, сказала она, — и онъ постарается сдѣлать ваше пребываніе у насъ какъ можно пріятнѣе.

Съ этими словами она оставила насъ вдвоемъ.

Фрицъ началъ разговоръ съ самоувѣренностью нѣмецкаго студента.

— Ваше знаніе моего языка — первое звѣно нашей будущей дружбы, сказалъ онъ; — я хорошо читаю и пишу по-англійски, но плохо говорю. Однако, посмотримъ, нѣтъ-ли еще чего общаго между нами. Вы курите?

Покойный Вагнеръ научилъ меня курить, и я молча подалъ сигару своему новому знакомому.

— Ну, и прекрасно, воскликнулъ онъ, — еще есть звѣно въ цѣпи нашей дружбы. Дайте мнѣ руку, мы на-вѣки друзья.

Мы пожали другъ другу руки. Онъ закурилъ сигару и впродолженіи нѣсколькихъ минутъ молча пускалъ клубы дыма, грустно вздыхая по-временамъ.

— Я хотѣлъ бы тотчасъ вступить въ права дружбы и говорить съ вами откровенно, другъ Дэвидъ, произнесъ онъ, наконецъ, — но боюсь вашей англійской холодности.

— Напрасно, будьте совершенно откровенны.

— Такъ зовите меня Фрицемъ, это придастъ мнѣ силы излить передъ вами мое наболѣвшее горемъ сердце.

Я назвалъ его Фрицемъ, онъ пододвинулъ ко мнѣ кресло и, положивъ руку на мое плечо, спросилъ такъ же просто, какъ будто спрашивалъ, который часъ:

— Вы влюблены, Дэвидъ?

Я покраснѣлъ. Фрицъ принялъ это за отвѣтъ и продолжалъ:

— Съ каждой минутой я все болѣе и болѣе васъ люблю. Я вижу, что между нами столько общаго. Вы влюблены. Еще одинъ вопросъ: есть преграды къ вашему счастью?

Дѣйствительно, моя любовь была несчастлива. Она была слишкомъ стара и слишкомъ бѣдна для меня и съ теченіемъ времени эта дѣтская вспышка кончилась ничѣмъ. Я призналъ, что преграды существовали, но съ присущей англичанину сдержанностью не пустился въ подробности. Однако, и этого было достаточно для Фрица.

— Боже милостивый! воскликнулъ онъ, — наша судьба одинаковая! Мы оба несчастны. Нѣтъ, Дэвидъ, я не могу болѣе удерживать себя, я долженъ васъ обнять.

Я хотѣлъ отстранить эту нѣжность, но онъ былъ сильнѣй и сжалъ меня въ своихъ объятіяхъ. Признаюсь, я едва его не ударилъ и не могу теперь безъ улыбки вспомнить объ этой сценѣ.

— Сердце мое успокоилось и я могу чистосердечно вамъ разсказать исторію моей любви, началъ онъ; — вы, конечно, никогда не слыхали и не читали ничего интереснѣе. Она — прелестнѣйшее созданіе на свѣтѣ: граціозная, статная, чудная восемнадцатилѣтняя брюнетка. Ее зовутъ Мина и она единственная дочь г-жи Фонтенъ. Ея мать, которая, вѣроятно, въ молодости была вылитымъ портретомъ Мины, удивительная, величественная римская матрона. Она — жертва зависти и клеветы. Можете себѣ представить, что есть низкіе люди въ Вюрцбургѣ (гдѣ ея мужъ былъ професоромъ химіи въ университетѣ), которые называютъ ее Іезавелью, а мою Мину — дочерью Іезавели! Я имѣлъ три дуэли съ товарищами-студентами, которые осмѣлились называть мать моей Мины позорнымъ именемъ нечестивой, жестокой, убившей тысячи людей, израильской царицы. Но увы! мой отецъ подпалъ подъ вліяніе этой гнусной клеветы. Не правда-ли, это ужасно! Мой добрый отецъ въ этомъ одномъ вопросѣ является тираномъ, говоритъ, что я никогда не женюсь на дочери Іезавели, и, пославъ меня въ изгнаніе, заставляетъ въ вашей конторѣ переписывать письма. Но онъ не знаетъ моего сердца. Я принадлежу всѣмъ моимъ существомъ Минѣ и она мнѣ на-вѣки, въ этой жизни и въ будущей. Вы видите, я плачу. Это доказываетъ, какъ сердце мое переполнено. Есть прекрасный нѣмецкій романсъ, подходящій въ мой несчастной судьбѣ. Я вамъ его спою, когда немного успокоюсь. Музыка — лучшій утѣшитель. Ахъ, да, промолвилъ онъ, вдругъ осушая свои слезы; — у васъ можно въ Лондонѣ слышать музыку? Я не привыкъ проводить вечера дома, и здѣсь ужасно скучно. Поведете меня куда-нибудь, гдѣ есть музыка, и дайте мнѣ забыть о Минѣ хоть на часокъ.

Я съ удовольствіемъ поймалъ его на словѣ, такъ-какъ его исповѣдь мнѣ сильно наскучила. Мы съ нимъ отправились въ одинъ изъ публичныхъ лондонскихъ концертовъ и я помогъ ему забыть о Минѣ. Онъ нашелъ, что англійскій оркестръ не довольно оживленъ, но вполнѣ оцѣнилъ лондонское пиво. Возвращаясь домой, онъ спѣлъ мнѣ нѣмецкій романсъ, и съ такимъ жаромъ, что вѣрно разбудилъ многихъ мирныхъ жителей нашего квартала.

У себя въ комнатѣ, на столѣ подлѣ кровати, я нашелъ распечатанное письмо стряпчаго въ моей теткѣ, въ которомъ онъ заявлялъ согласіе сопровождать ее въ съумасшедшій домъ, предоставляя себѣ, однако, полную свободу относительно, дальнѣйшихъ ея дѣйствій. Въ концѣ письма было прибавлено рукою тетки: «Если ты хочешь, Дэвидъ, ты можешь ѣхать съ нами».

Мое любопытство было сильно возбуждено и совершенно излишне прибавлять, что я съ радостью принялъ это приглашеніе.

ГЛАВА IV.

Въ назначенный понедѣльникъ мы были готовы сопровождать тетку въ домъ умалишенныхъ. Сомнѣвалась-ли она въ своемъ благоразуміи или желала имѣть какъ можно болѣе свидѣтелей своего смѣлаго поступка — я, право, не знаю, но какъ бы то ни было, она пригласила съ собою еще мистера Гартрея и Фрица Белера, которые, однако, оба отказались. Старшій конторщикъ сослался на множество дѣлъ и иностранную почту, а Фрицъ прямо сказалъ:

— Я ужасно боюсь съумасшедшихъ. Они меня такъ пугаютъ и волнуютъ, что я самъ становлюсь полу-съумасшедшимъ. Я просилъ бы васъ не только не брать меня, но и самимъ не ѣхать, добрая мистрисъ Вагнеръ.

Тетка только грустно улыбнулась и мы отправились втроемъ.

Мы имѣли особое разрѣшеніе осмотрѣть больницу и старшій смотритель былъ отданъ въ наше полное распоряженіе. Онъ встрѣтилъ тетку чрезвычайно любезно и предложилъ ей составленную имъ заранѣе програму осмотра, который, конечно, оканчивался завтракомъ въ его квартирѣ.

— Въ другой разъ, сэръ, я съ удовольствіемъ воспользуюсь вашимъ предложеніемъ, отвѣчала тетка; — но настоящее мое посѣщеніе ограничится только свиданіемъ съ однимъ изъ вашихъ паціентовъ.

— Вы желаете видѣть только одного паціента, повторилъ смотритель; — вѣроятно, одного изъ высшаго круга?

— Нѣтъ, напротивъ. Я желаю видѣть несчастнаго, безпомощнаго человѣка, подобраннаго на улицѣ и извѣстнаго здѣсь подъ именемъ Соломеннаго Джака.

— Боже милостивый! воскликнулъ смотритель, сютря на мою тетку съ изумленіемъ, вы не знаете, вѣроятно, что Соломенный Джакъ одинъ изъ самыхъ опасныхъ съумасшедшихъ во всей больницѣ?

— Я слышала, что о немъ такъ отзываются, отвѣчала тетка.

— И вы все-таки желаете его видѣть?

— Да, я пріѣхала сюда исключительно ради него.

Смотритель молча посмотрѣлъ на стряпчаго и на меня, какъ бы спрашивая объясненія этого страннаго каприза. Стряпчій, говоря за насъ обоихъ, напомнилъ смотрителю, что мистеръ Вагнеръ имѣлъ особыя мнѣнія объ обращеніи съ съумасшедшими и о томъ интересѣ, который возбуждалъ въ немъ именно этотъ больной.

— А вдова мистера Вагнера наслѣдовала его мнѣнія и симпатіи, прибавила моя тетка.

Тутъ смотритель любезно поклонился и просилъ извиненія, что ему придется задержать насъ на нѣсколько минутъ.

Онъ позвонилъ, и когда явился служитель, то онъ спро, силъ:

— Яркомбъ и Фоссъ дежурные въ южномъ флигелѣ?

— Да, сэръ.

— Пошлите сюда одного изъ нихъ.

Мы подождали нѣсколько минутъ и, наконецъ, за дверью послышался грубый голосъ:

— Здѣсь, сэръ.

— Позвольте мнѣ имѣть честь проводить васъ въ Соломенному Джаку, сказалъ смотритель съ нѣкоторой ироніей, но очень почтительно кланяясь и подавая руку теткѣ.

Они вышли изъ комнаты. Мы со стряпчимъ послѣдовали за ними; позади насъ шелъ человѣкъ, который стоялъ за дверью. Былъ-ли это Яркомбъ или Фоссъ — все равно, во всякомъ случаѣ это былъ человѣкъ большого роста, сильный, грубый и жестокій на взглядъ.

— Это одинъ изъ нашихъ помощниковъ, сказалъ смотритель, обращаясь въ теткѣ; — быть можетъ, намъ придется позвать еще одного, чтобы ваше свиданіе съ Соломеннымъ Джакомъ не надѣлало вамъ хлопотъ.

Мы поднялись по лѣстницѣ и прошли нѣсколько коридоровъ съ каменными полами и массивными, запертыми на ключъ, дверями. По обѣимъ сторонамъ слышались крики, стоны, вопли и дикій хохотъ. Наконецъ, мы прошли чрезъ послѣднія двери, еще болѣе массивныя, чѣмъ всѣ прежнія, и очутились въ маленькихъ круглыхъ сѣняхъ, куда не проникали слышанные нами страшные звуки. Смотритель остановился и сталъ прислушиваться. Тишина была гробовая. Онъ подозвалъ своего помощника и указалъ ему на тяжелую дубовую дверь.

— Посмотрите, произнесъ онъ.

Помощникъ отворилъ маленькую форточку въ двери, затворенную на желѣзные крючки.

— Онъ спитъ? спросилъ смотритель.

— Нѣтъ, сэръ.

— Работаетъ?

— Да, сэръ.

— Вы счастливы, сударыня, произнесъ смотритель, обращаясь къ теткѣ; — вы увидите его въ спокойную минуту. Онъ забавляется плетеніемъ изъ соломы шляпъ, корзинокъ и ковриковъ. И, увѣряю васъ, онъ очень мило работаетъ. Одинъ изъ нашихъ докторовъ, человѣкъ очень остроумный, потому и прозвалъ его Соложеннымъ Джакомъ. Прикажете отворить дверь?

Тетка очень поблѣднѣла; я видѣлъ, что она старалась побороть въ себѣ сильное волненіе.

— Дайте мнѣ минутку вздохнуть, сказала она; — я хочу собраться съ силами.

Она сѣла на каменную ступень подлѣ двери.

— Скажите мнѣ все, что вамъ извѣстно объ этомъ человѣкѣ, прибавила она; — я спрашиваю васъ объ этомъ не изъ пустого любопытства; у меня есть на это основательныя причины. Что онъ старый или молодой?

— Судя по зубамъ, отвѣчалъ смотритель, точно рѣчь шла о лошади, — онъ молодой. Но онъ совершенно сѣдой, а цвѣтъ лица у него, какъ у мертвеца. Насколько можно понять изъ его словъ (онъ очень рѣдко говоритъ о себѣ), эта странная физическая перемѣна произошла въ немъ вслѣдствіе яда, случайно имъ принятаго. Но гдѣ и какъ случилось это происшествіе, онъ не умѣетъ или не хочетъ разсказать. Мы ничего о немъ не знаемъ, кромѣ того, что онъ совершенно безпомощный, безъ родни и друзей. Онъ говоритъ по-англійски, но съ страннымъ акцентомъ, и мы не знаемъ, англичанинъ-ли онъ или иностранецъ. Вы должны знать, сударыня, что онъ здѣсь содержится изъ особой милости. Это — королевское учрежденіе и, по правиламъ, мы принимаемъ только паціентовъ изъ образованнаго класса. Но Соломенный Джакъ удивительно счастливъ. Онъ на улицѣ какъ-то попалъ подъ экипажъ такой высокой особы, что я не смѣю и упоминать ея имени. Ея высочество была такъ взволнована этимъ случаемъ, хотя и волноваться было нечего, такъ-какъ онъ не былъ серьезно ушибленъ, что приказала его привезти сюда въ своей каретѣ съ словесной просьбой принять его. О, мистрисъ Вагнеръ, сердце ея высочества достойно ея высокаго положенія. Она по временамъ присылаетъ спросить о здоровьи съумасшедшаго, имѣющаго счастіе подвернуться подъ колесо экипажа ея высочества. Мы, конечно, не говорили ей, сколько онъ намъ стоитъ заботъ и расходовъ. Намъ пришлось заказать нарочно для него особыя. колодки и новую плеть, чтобъ держать его въ дисциплинѣ.

Чудовище, сопровождавшее насъ въ качествѣ помощника смотрителя, улыбнулось. Оно достало изъ кармана плеть на манеръ кошки, съ нѣсколькими узлами на концѣ, и весело сказало, показывая теткѣ это страшное орудіе пытки:

— Вотъ что его сдерживаетъ, сударыня. Возьмите въ руку.

Тетка вскочила внѣ себя отъ негодованія, и еслибъ смотритель не успѣлъ безцеремонно оттолкнуть своего достойнаго помощника, она, можетъ быть, хлестнула бы его по лицу этой плетью.

— Извините его пожалуйста, онъ очень ревностный служака, замѣтилъ смотритель съ пріятной улыбкой.

— Отворите дверь, сказала тетка, указывая на келью Джака; — я лучше готова увидѣть самое страшное зрѣлище, чѣмъ смотрѣть на это чудовище.

Твердый ея тонъ удивилъ смотрителя. Блѣдность исчезла съ ея щекъ, она уже болѣе не дрожала, а ея прекрасные сѣрые глаза пламенно сверкали.

— Этотъ грубый уродъ возбудилъ въ ней мужество, замѣтилъ мнѣ на ухо стряпчій; — и ужъ теперь ее ничто не остановитъ. Она поставитъ на своемъ.

ГЛАВА V.

Смотритель собственноручно отворилъ дверь.

Мы очутились въ узенькой, но высокой тюремной кельѣ. Въ одномъ углу, очень высоко въ массивной, мрачной стѣнѣ, прорублено было отверстіе съ желѣзной рѣшеткой для пропуска воздуха и свѣта. На полу подъ окномъ сидѣлъ «счастливый сумасшедшій» и плелъ что-то изъ соломы, валявшейся подлѣ него; лучи свѣта падали прямо на его сѣдую голову и обнаруживали желтый цвѣтъ его лица и юношескую живость, съ которой онъ работалъ. Онъ былъ прикованъ къ стѣнѣ тяжелой цѣпью, которая не только опоясывала его, но и сковывала обѣ ноги пониже колѣнъ. Впрочемъ, цѣпь была настолько длинна, что онъ могъ съ трудомъ двигаться на разстояніи пяти или шести футовъ. Надъ его головой висѣла еще короткая цѣпь, очевидно служившая для сковыванія его рукъ. Если я не ошибался благодаря его сгорбленному сидячему положенію, то онъ былъ небольшого роста. Его одежда, вся въ лохмотьяхъ, едва прикрывала его исхудалую фигуру. Въ другое, болѣе счастливое время, онъ, вѣроятно, былъ маленькій, но хорошо сложенный человѣчекъ; его ноги и руки были удивительно деликатны. Онъ былъ такъ поглощенъ своей работой, что не слыхалъ голосовъ за дверью, и только когда она отворилась съ шумомъ, поднялъ голову. Мы тогда увидѣли его большіе, устремленные въ пространство, каріе глаза, испитое лицо и нервно подергивавшіяся губы. Около минуты онъ смотрѣлъ то на одного, то на другого изъ насъ съ дѣтскимъ любопытствомъ. Но потомъ его блуждающій взглядъ остановился на помощникѣ смотрителя, который стоялъ за нами все еще съ плетью въ рукахъ.

Въ одно мгновеніе его лицо измѣнилось. Въ глазахъ у него сверкнула жестокая ненависть; онъ оскалилъ зубы, какъ дикій звѣрь. Тетка замѣтила, въ какую сторону онъ смотрѣлъ, и быстро заслонила собою ненавистную фигуру съ плетью. Снова съ неимовѣрной быстротой произошла перемѣна въ лицѣ съумасшедшаго. Его взоръ смягчился; на губахъ появилась грустная улыбка. Онъ уронилъ свою работу и восторженно поднялъ въ верху свои руки.

— Хорошенькая дама, промолвилъ онъ шопотомъ про себя, — о, какая хорошенькая дама!

Онъ хотѣлъ поползти на четверенькахъ во всю длину цѣпи, но по знаку смотрителя остановился и тяжело вздохнулъ.

— Я ни за что на свѣтѣ не сдѣлалъ бы вреда хорошенькой дамѣ, сказалъ онъ и тотчасъ прибавилъ, обращаясь въ теткѣ:

— Извините, сударыня, если я васъ испугалъ.

Голосъ его былъ удивительно нѣжный, но было что-то странное въ его авцентѣ.

Мы, мужчины, стояли въ почтительномъ разстояніи отъ цѣпи, но тетка съ чисто-женскимъ презрѣніемъ въ опасности, когда сильно возбуждено чувство состраданія, быстро пошла въ нему. Смотритель схватилъ ее за руку.

— Берегитесь, сказалъ онъ, — вы его не знаете такъ хорошо, какъ мы.

Глаза Джака обратились на смотрителя и стали снова расширяться. Я боялся, что лицо его опять обнаружитъ жестокое, дикое выраженіе. Но я ошибался. Онъ доказалъ, что подъ вліяніемъ сильнаго внутренняго побужденія можетъ удержаться отъ гнѣвной вспышки. Онъ схватилъ цѣпь, приковывавшую его въ стѣнѣ, обѣими руками и потрясъ ее съ такой силой, что я удивился, какъ кости не выскочили у него изъ-подъ кожи. Голова его опустилась и онъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ; вслѣдъ затѣмъ онъ взглянулъ на мою тетку глазами, полными слезъ. Она освободилась отъ руки смотрителя, и прежде, чѣмъ мы успѣли ей помѣшать, она уже стояла подлѣ Джака и нѣжно гладила его по головѣ своей хорошенькой, бѣлой ручкой.

— Какъ ваша голова горитъ, бѣдный Джакъ, сказала она просто; — отъ моей руки вамъ прохладно?

— Да, сударыня, отвѣчалъ онъ съ дѣтской застѣнчивостью, но все еще держась за цѣпь; — отъ вашей руки мнѣ очень прохладно, благодарю васъ.

— Это очень хорошо сдѣлано, Джакъ, продолжала тетка, поднявъ съ полу маленькую соломенную шляпку, надъ которой онъ работалъ, когда мы вошли; — разскажите мнѣ, какъ вы начали работать изъ соломы такія милыя вещи.

Онъ взглянулъ на нее еще съ большимъ довѣріемъ, чѣмъ прежде; вниманіе, обращенное на шляпку, его очень польстило.

— Было время, началъ онъ, — когда руки у меня были безумнѣе всего моего существа. Онѣ рвали мнѣ волосы и царапали мое тѣло. Ангелъ во снѣ научилъ меня, какъ ихъ унять. «Пусть онѣ плетутъ солому», сказалъ ангелъ. Я теперь и плету солому цѣлый день и плелъ бы цѣлую ночь, еслибъ мнѣ давали свѣта. Охъ, ужь эти ночи, какъ онѣ тяжелы для меня, какъ тяжелы! Сырость меня точитъ, мракъ меня пугаетъ. Вы знаете, что величайшее благо на землѣ? Дневной свѣтъ, дневной свѣтъ, дневной свѣтъ!

При каждомъ повтореніи этихъ словъ онъ все возвышалъ свой голосъ и готовъ былъ дико завыть, какъ вдругъ опомнился, тряхнулъ цѣпью и прежде, чѣмъ смотритель успѣлъ принять какія-нибудь мѣры противъ него, онъ тихо сказалъ:

— Я спокоенъ, сэръ.

— Джакъ обѣщалъ меня не пугать, заступилась за него тетка, — и я увѣрена, что онъ сдержитъ свое слово. Вы никогда не имѣли родителей или друзей, которые были добры до васъ? прибавила она, обращаясь снова къ Джаку.

— Нѣтъ, произнесъ онъ, смотря на нее, — у меня не было друзей, пока вы не пришли сюда.

При этихъ словахъ глаза его сознательно блестѣли искренней благодарностью.

— Спросите меня о чемъ-нибудь другомъ и вы увидите, какъ спокойно я могу говорить, вдругъ произнесъ онъ.

— Правда-ли, Джакъ, что вы однажды случайно отравились и едва не умерли?

— Да.

— Гдѣ это было?

— Далеко, въ другой странѣ; въ большой комнатѣ доктора. Я былъ слугою у него.

— Какъ звали доктора?

Джакъ провелъ рукою по лбу.

— Дайте мнѣ время, сказалъ онъ: — у меня голова болитъ, когда я стараюсь что-нибудь вспомнить. Позвольте мнѣ прежде кончить шляпу. Я хочу поднести ее вамъ. Вы не знаете, какъ умны мои пальцы. Только посмотрите.

И онъ принялся за свою работу, совершенно счастливый, что моя тетка смотритъ на него. Но тутъ стряпчій снова произвелъ перемѣну къ худшему въ бѣдномъ Джакѣ. Этотъ почтенный джентльменъ до сихъ поръ молчалъ, а теперь счелъ необходимымъ для своего достоинства принять участіе въ томъ, что совершалось вокругъ него.

— Моя судебная опытность сослужитъ вамъ хорошую службу, сказалъ онъ, обращаясь къ теткѣ: — я поступлю съ нимъ, какъ съ упорнымъ свидѣтелемъ, нежелающихъ отвѣчать. Вы увидите, что мы добьемся всего этимъ путемъ. — Джакъ!

Упорный свидѣтель продолжалъ по-прежнему работать. Стряпчій, держась въ почтительномъ разстояніи отъ цѣпи, громко крикнулъ:

— Эй! оглохли вы?

Джакъ поднялъ глаза и лицо его приняло злобное выраженіе. Человѣкъ не такой самоувѣренный, какъ стряпчій, понялъ бы это предостереженіе и прекратилъ бы свои разспросы, но онъ хотѣлъ поставить на своемъ.

— Ну, поговоримъ со мною, продолжалъ онъ: — не можетъ быть, чтобъ васъ звали Соломенный Джакъ, у васъ должно быть другое имя. Какъ васъ зовутъ?

— Какъ хотите, отвѣчалъ Джакъ; — а васъ какъ зовутъ?

— Ну, ну, такъ не годится отвѣчать. У васъ были же отецъ и мать?

— Не помню.

— Гдѣ вы родились?

— Въ помойной ямѣ.

— Какое воспитаніе вы получили?

— Пинками.

— А когда васъ не били?

— То меня колотили. Но пожалуйста помолчите, дайте мнѣ кончить шляпу.

Приведенный въ тупикъ стряпчій попробовалъ систему подкупа.

— Вы видите, что это такое? сказалъ онъ, показывая шилингъ.

— Нѣтъ, я вижу только мою шляпу.

Этапъ отвѣтомъ окончился допросъ Джака. Стряпчій, взглянувъ на смотрителя, промолвилъ:

— Безнадежный, сэръ.

— Совершенно безнадежный, отвѣчалъ смотритель.

Когда шляпа была готова, Джакъ передалъ ее теткѣ.

— Что, вамъ нравится? спросилъ онъ.;

— Очень, отвѣчала она: — я велю отдѣлать ее лентами и буду носить въ память о васъ. Посмотрите, прибавила она, обращаясь къ смотрителю, — нѣтъ ни одной ошибки во всей этой сложной работѣ. Бѣдный Джакъ имѣетъ довольно здраваго ума, чтобъ справиться съ этимъ. Какъ же вы считаете его безнадежнымъ?

— Это дѣло чисто-механическое и ничего не доказываетъ, произнесъ смотритель, махая рукою.

— Я хочу сказать вамъ кое-что на ухо, промолвилъ Джакъ.

Тетка нагнулась и онъ что-то ей шепнулъ. Она улыбнулась.

На возвратномъ пути домой я спросилъ у нея, что говорилъ Джакъ, и оказалось, что онъ высказалъ ей свое мнѣніе насчетъ смотрителя:

— Не слушайте его, сказалъ онъ: — это бѣдный полусумасшедшій человѣкъ и такой маленькій, только на шесть дюймовъ выше меня.

Но тетка еще не покончила съ врагомъ Джака.

— Я очень сожалѣю, что васъ такъ безпокою, произнесла она, обращаясь къ смотрителю, — но я должна вамъ еще кое-что сказать, и наединѣ. Можете вы мнѣ удѣлить пять минутъ?

Любезный смотритель объявилъ, что онъ всегда къ услугамъ тетки. Тогда она повернулась въ Джаку, чтобъ проститься съ нимъ. Но извѣстіе объ ея уходѣ такъ сильно потрясло его, что онъ потерялъ всякое самообладаніе.

— Останьтесь со мною! воскликнулъ онъ, схвативъ ее за обѣ руки, — о, будьте милостивы и останьтесь со мною.

Она сохранила присутствіе духа и не позволила никому вмѣшаться. Она даже не отскочила и не вырвала у него рукъ, а спокойно сказала:

— Сегодня намъ надо разстаться. Вы, Джакъ, сдержали свое слово и были тихи. Ну, отпустите мою руку.

Онъ упорно качалъ головой и крѣпко держалъ ее.

— Посмотрите на меня, продолжала она, не выказывая ни малѣйшаго страха: — я хочу вамъ кое-что сказать. Вы болѣе не брошенное существо безъ родви и друзей. Я вашъ другъ. Посмотрите на меня.

Ея спокойный, ясный голосъ подѣйствовалъ на него. Онъ поднялъ голову. Глаза ихъ встрѣтились.

— Ну, теперь пустите мою руку, какъ я уже вамъ сказала.

Онъ выпустилъ ея руку и, бросившись на полъ, горько зарыдалъ.

— Я никогда ее болѣе не увижу, бормоталъ онъ про себя, — никогда, никогда!

— Нѣтъ, вы увидите меня завтра, отвѣчала тетка.

Онъ взглянулъ на нее сквозь слезы и, недовѣрчиво покачавъ головой, продолжалъ:

— Она только такъ говоритъ, чтобъ меня успокоить.

— Вы меня увидите завтра, повторила тетка. — Я вамъ даю слово.

Онъ замолчалъ, но очевидно не вполнѣ убѣжденный въ искренности ея словъ. Однако, онъ подползъ въ ней и легъ у ея ногъ, какъ собака.

— Я вамъ что-нибудь оставлю, вы побережете и отдадите мнѣ, когда я пріѣду? сказала тетка, полагая это лучшимъ средствомъ для возстановленія въ Джакѣ полнаго довѣрія въ ней.

Эта идея показалась ему вдохновенной самимъ небомъ и онъ взглянулъ на тетку съ глубокой благодарностью. Она подала ему ридикюль, въ которомъ всегда носила, платокъ, кошелекъ и флаконъ со спиртомъ.

— Поручаю вамъ эту вещицу, Джакъ; вы мнѣ ее отдадите, когда я пріѣду завтра.

Эти слова не только примирили его съ ея отъѣздомъ, но чрезвычайно польстили его самолюбію.

— Вы завтра увидите свой ридикюль разорваннымъ въ кусочки, замѣтилъ смотритель вполголоса, когда дверь была уже отворена.

— Извините, сэръ, отвѣчала тетка, — я увѣрена, что найду свой ридикюль вполнѣ цѣлымъ.

Бросивъ послѣднія взглядъ на Джака, на увидѣли, что онъ нѣжно прижималъ въ себѣ ридикюль, осыпая его поцѣлуями.

ГЛАВА VI.

Возвратясь домой, я засталъ Фрица въ саду и, конечно, тотчасъ разсказалъ ему все, что произошло въ домѣ съумасшедшихъ. Онъ пришелъ въ ужасъ, несмотря на все свое сочувствіе къ несчастной судьбѣ Джака, и съ тревожнымъ опасеніемъ спросилъ:

— А что сказала ваша тетка?

Моя тетка сказала гораздо болѣе, чѣмъ я могъ ему передать. Но въ сущности вотъ къ чему она пришла: увидавъ плеть и желѣзную цѣпь, которыми усмиряли несчастнаго Джака, увидавъ его лично и поговоривъ съ нимъ, она окончательно рѣшилась сдѣлать на свой страхъ тотъ опытъ, который мужъ ея сдѣлалъ бы, еслибъ остался въ живыхъ. Что же касается способа освобожденія Джака изъ съумасшедшаго дома, то можно было обратиться въ той высокопоставленной особѣ, которая помѣстила его туда. Объяснивъ такимъ образомъ свои намѣренія, тетка просила стряпчаго изложить ихъ на бумагѣ и представить на предварительное обсужденіе директоровъ больницы.

— А что сказалъ на это стряпчій? спросилъ Фрицъ, когда я подробно передалъ ему слова тетки.

— Стряпчій отказался исполнить ея желаніе, говоря, что даже мужчинѣ было бы неизвинительно такъ рисковать и что, конечно, во всей Англіи не нашлось бы другой женщины, которая рѣшилась бы на подобный шагъ.

— Что же, его слова подѣйствовали на мистрисъ Вагнеръ?

— Нисколько. Она извинилась, что его обезпокоила, и простилась съ нимъ. «Если никто не хочетъ мнѣ помочь, сказала она спокойно, — то я буду дѣйствовать одна», и, обращаясь во мнѣ, она прибавила: «Ты видѣлъ, Дэвидъ, какъ старательно и акуратно работаетъ бѣдный Джакъ; этого мало, какъ онъ сдерживалъ себя отъ гнѣвныхъ вспышекъ, когда съ нимъ гуманно обращались. Неужели ты согласенъ, Дэвидъ, оставить этого бѣдняка на всю жизнь жертвою плети и желѣзныхъ цѣпей?» Что могъ я отвѣчать? Она была слишкомъ добра, чтобъ настаивать, и просила меня серьезно обдумать этотъ вопросъ. Я вотъ все думаю, и право, чѣмъ больше думаю, тѣмъ страшнѣе мнѣ кажутся послѣдствія твердой рѣшимости тетки взять къ себѣ въ домъ съумасшедшаго.

Фрицъ вздрогнулъ.

— Во всякомъ случаѣ, воскликнулъ онъ, — въ тотъ день, когда онъ войдетъ въ этотъ домъ, я изъ него выйду. А что скажутъ друзья мистрисъ Вагнеръ? прибавилъ онъ: — они перестанутъ ее посѣщать и подумаютъ, что она сама сошла съума.

— О, не безпокойтесь объ этомъ, господа: мнѣ рѣшительно все равно, что скажутъ обо мнѣ мои друзья.

Мы оба обернулись въ смущеніи. Тетка стояла за нами, держа въ рукахъ письмо.

— Вотъ извѣстія для васъ, Фрицъ, изъ Германіи, прибавила она и, передавъ ему письмо, удалилась.

По правдѣ сказать, намъ обоимъ было очень стыдно. Фрицъ съ безпокойствомъ взглянулъ на письмо.

— Это отъ моего отца, сказалъ онъ и распечаталъ конвертъ, но изъ него выпало на песокъ другое запечатанное письмо съ почтовой маркой изъ Вюрцбурга.

Онъ весь вспыхнулъ, но, поднявъ послѣднее письмо, не распечаталъ его.

— Это не отъ Мины, сказалъ онъ, — почеркъ мнѣ неизвѣстный. Можетъ быть, отецъ мнѣ пишетъ что-нибудь объ этомъ.

Онъ прочелъ письмо отца и молча передалъ его мнѣ. Мистеръ Вагнеръ увѣдомлялъ сына, что получилъ это письмо изъ Вюрцбурга съ просьбою переслать ему; что, какъ честный человѣкъ, онъ не позволилъ себѣ вскрыть его, но считаетъ долгомъ прибавить, что если оно отъ вдовы Фонтенъ или ея дочери, то онъ рѣшительно воспрещаетъ Фрицу вступать съ ними въ переписку, такъ-какъ пока онъ живъ, ихъ семейства никогда не породнятся. «Пойми, мой милый сынъ, прибавлялъ старикъ, — что я такъ говорю, желая тебѣ счастья и изъ любви къ тебѣ!»

Пока я читалъ эти строки, Фрицъ распечаталъ вюрцбургское письмо.

— Оно длинное, произнесъ онъ, поворачивая бумагу и смотря на подпись; — это анонимное письмо и подписано: «Вашъ невѣдомый другъ».

— Можетъ быть, оно касается мисъ Мины или ея матери? замѣтилъ я.

Фрицъ повернулъ снова письмо на первую страницу и сталъ пробѣгать его глазами.

— Новая клевета! Гнусная ложь на мать Мины! воскликнулъ онъ. — Прочти, Дэвидъ.

ГЛАВА VII.

Почеркъ письма былъ такъ искусно поддѣланъ, что невозможно было сказать, кто его писалъ, мужчина или женщина. Вѣрную копію этого письма я сохранилъ до сихъ поръ, также какъ всѣхъ другихъ документовъ, касающихся этого дѣла, а потому я привожу его здѣсь цѣликомъ:

"Любезный другъ, вы однажды, уже очень давно, оказали мнѣ услугу. Все равно, въ чемъ она состояла или кто я. Я хочу вамъ заплатить тѣмъ же, и этого достаточно. Вы влюблены въ «дочь Іезавели». Не сердитесь! Я знаю, что вы Іезавель считаете глубоко оскорбленной гнусными клеветами, даже дрались на дуэли въ Вюрцбургѣ, защищая ея доброе имя.

"Для васъ достаточно того, что она любитъ свою дочь и что эта невинная дѣвушка очень привязана къ ней. Я нисколько не отрицаю, что она — любящая мать, но развѣ материнскій инстинктъ составляетъ все въ женщинѣ? Вѣдь и кошка, Фрицъ, любитъ своихъ котятъ, но тѣмъ не менѣе она царапается. А развѣ добрая, невинная, маленькая Мина, невидящая худа ни въ комъ, можетъ быть признана достовѣрнымъ свидѣтелемъ въ дѣлѣ вдовы?

"Не рвите моего письма въ припадкѣ гнѣва, я не буду болѣе спорить съ вами объ этомъ вопросѣ. Я имѣю свѣденія о преступныхъ дѣйствіяхъ, виноватой въ которыхъ, повидимому, считается эта женщина. Я просто приведу ихъ въ надеждѣ, что они откроютъ вамъ глаза.

"Вернемся въ смерти доктора и професора Фонтена, въ его квартирѣ, въ вюрцбургскомъ университетѣ, 3 сентября настоящаго 1820 года.

"Бѣдный человѣкъ, какъ вы знаете, умеръ отъ тифозной горячки и оставилъ послѣ себя много долговъ, хотя, какъ вы также знаете, онъ не позволялъ себѣ излишнихъ расходовъ. Онъ пережилъ всѣхъ своихъ родственниковъ и не имѣлъ никакихъ надеждъ на чье нибудь наслѣдство. При этихъ обстоятельствахъ онъ могъ оставить только письменное выраженіе своей послѣдней воли, а не духовное завѣщаніе.

"Въ этомъ документѣ онъ поручалъ свою вдову и дочь родственникамъ жены въ самыхъ нѣжныхъ выраженіяхъ. Относительно погребенія, онъ просилъ похоронить себя какъ можно скромнѣе, такъ чтобы онъ стоилъ какъ можно меньше университету. Въ-третьихъ, онъ назначалъ одного изъ своихъ товарищей-професоровъ душеприкащикомъ для распоряженія съ его частной лабораторіей, согласно подробной инструкціи. Эту инструкцію, чрезвычайно важную по своему содержанію, я считаю своею обязанностію привести дословно:

"Симъ назначаю моего стараго друга и товарища, професора Штейна, нынѣ находящагося въ Мюнхенѣ по порученію университета, единственнымъ распорядителемъ въ отношеніи распредѣленія предметовъ моей лабораторіи. Всѣ тѣ вещи, которыя служили мнѣ при моихъ химическихъ опытахъ и составлявшія мою собственность, находятся на большомъ дубовомъ столѣ между окнами. Прежде всего ихъ слѣдуетъ предложить моему преемнику, а если онъ не купитъ, то послать въ Мюнхенъ въ мастеру, отъ котораго онѣ пріобрѣтены для продажи въ раздробь по мѣрѣ возможности. Все остальное въ лабораторіи принадлежитъ всецѣло университету, за исключеніемъ того, что содержится въ желѣзномъ шкафу, вдѣланномъ въ стѣну. Относительно этихъ послѣднихъ вещей я прошу моего душеприкащика поступить слѣдующимъ образомъ:

"1) Професоръ Штейнъ возьметъ съ собою достовѣрнаго свидѣтеля, отправляясь открывать желѣзный шкафъ.

"2) Свидѣтель запишетъ со словъ професора Штейна точный инвентарь всего, что заключается въ желѣзномъ шкафу, а именно: стклянки съ жидкостями, жестяныя коробки съ порошками и маленькій лекарственный ящикъ изъ краснаго дерева съ шестью отдѣленіями, въ каждомъ изъ которыхъ находится стлянка съ ярлыкомъ.

"3) Окончивъ инвентарь, професоръ Штейнъ собственноручно выльетъ всѣ стклянки, въ томъ числѣ и тѣ, которыя находятся въ лекарственномъ ящикѣ, въ лабораторный стокъ для нечистотъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ уничтожитъ и всѣ ярлыки на стклянкахъ, находящихся въ лекарственномъ ящикѣ. Потомъ онъ подпишетъ инвентарь и прибавитъ, что все уничтожено; свидѣтель подтвердитъ своею подписью этотъ документъ, который будетъ переданъ на храненіе секретарю университета.

"Цѣль этой инструкціи — предупредить опасныя послѣдствія, которыя могли бы произойти, еслибъ мои химическіе препараты попали, послѣ моей смерти, въ неумѣлыя руки. Большая часть этихъ препаратовъ имѣютъ ядовитое свойство. Къ этому я долженъ прибавить, что единственной причиной, побуждавшей меня производить эти опыты, было желаніе блага ближнимъ. Я поставилъ себѣ цѣлью прежде всего расширить рядъ лекарствъ, излечивающихъ извѣстныя болѣзни, и въ составъ которыхъ входитъ ядъ, а потомъ открыть противъ нѣкоторыхъ ядовъ такія противоядія, которыя дѣйствовали бы гораздо сильнѣе всѣхъ извѣстныхъ до сихъ поръ.

"Еслибъ мнѣ удалось прожить еще нѣсколько лѣтъ, то я настолько подвинулъ бы мой трудъ, что рѣшился бы поручить моему преемнику ввести открытыя мною средства въ медицинскую практику. Теперь же, за исключеніемъ одного случая, когда я рѣшился дать противоядіе и, по счастью, спасъ жизнь отравленнаго человѣка, я не имѣлъ времени практически провѣрить дѣйствіе открытыхъ мною средствъ, что только дало бы мнѣ право обнародовать мои открытія ученому міру для блага всего человѣчества.

"Въ виду такихъ обстоятельствъ, я приношу въ жертву свое честолюбіе; желаю только не принести вреда. А еслибъ мои препараты, особенно стклянки въ лекарственномъ ящикѣ, попали въ руки людей невѣжественныхъ или преступныхъ, то я дрожу при мысли о могущихъ произойти тогда послѣдствіяхъ. Я очень сожалѣю, что не имѣю достаточно силы, чтобъ встать съ постели и самому уничтожить всѣ мои препараты. Но мой душеприкащикъ сдѣлаетъ это вмѣсто меня.

"Ключъ отъ двери въ лабораторію и ключъ отъ желѣзнаго ящика я сегодня положу въ маленькій деревянный ящичекъ при пользующемъ меня докторѣ. Я при немъ запечаталъ ящичекъ моей собственной печатью и буду хранить его подъ подушкой, чтобъ лично передать его професору Штейну, если я доживу до его возвращенія въ Вюрцбургъ.

«Если же я умру ранѣе его пріѣзда, то оставлю этотъ ящичекъ съ ключами моей горячо любимой женѣ, которой одной на свѣтѣ я могу довѣрить такое дѣло. Она отдастъ професору Штейну, по его пріѣздѣ, деревянный ящичекъ съ ключами и этой инструкціей, которую я положу туда же».

Вотъ, другъ Фрицъ, инструкція доктора Фонтэна и теперь она всѣмъ извѣстна. Професоръ Штейнъ нашелъ нужнымъ ее обнародовать судебнымъ порядкомъ вслѣдствіе событій, происшедшихъ послѣ смерти доктора Фонтэна. Вы сильно заинтересованы въ этихъ событіяхъ и я васъ познакомлю съ ними.

"Професоръ Штейнъ пріѣхалъ въ Вюрцбургъ уже по смерти своего товарища и вдова представила ему ящичекъ съ ключами, согласно волѣ ея мужа.

"Професоръ сломалъ печать и, прочитавъ инструкцію, приступилъ къ буквальному ея исполненію. Взявъ съ собою университетскаго секретаря въ качествѣ свидѣтеля, онъ отворилъ дверь въ лабораторію. Оставивъ продажу предметовъ, стоявшихъ на столѣ, до другого раза, онъ началъ прямо составлять инвентарь стклянокъ и жестяныхъ коробокъ, которыя онъ долженъ былъ уничтожить. Открывъ желѣзный шкафъ, онъ нашелъ эти предметы, какъ и слѣдовало ожидать, согласно инструкціи, покрытыми густымъ слоемъ пыли, доказывавшей, что до нихъ никто не дотрогивался. Составивъ инвентарь, онъ вылилъ жидкость изъ стклянокъ и высыпалъ порошки изъ коробовъ собственноручно.

"Потомъ онъ сталъ искать лекарственный ящикъ краснаго дерева, но такового въ желѣзной шкатулкѣ не оказалось. Думая, что могла произойти какая-нибудь ошибка, онъ перешарилъ всю лабораторію, но все тщетно.

"Тогда онъ подвергъ допросу вдову Фонтенъ. Не знаетъ-ли она, куда дѣвался лекарственный ящикъ? Она отвѣчала, что ей не было извѣстно о существованіи такого ящика. Держала-ли она ящичекъ съ ключами такъ сохранно, что никто не могъ его достать? Конечно, она заперла его въ свой комодъ и ключъ отъ комода носила постоянно въ своемъ карманѣ.

"Замки лекарственнаго ящика, желѣзнаго шкафа и лабораторной двери были акуратно осмотрѣны; они не представляли никакихъ слѣдовъ насилія. Опрошено было у лицъ, служащихъ въ университетѣ, не существовало-ли другихъ ключей къ этимъ заикамъ, и всѣ отвѣчали отрицательно. Докторъ, лечившій покойнаго, объяснилъ, что Фонтенъ физически не могъ покинуть постели и пойти въ лабораторію въ промежутокъ времени между писаніемъ инструкціи и его смертью.

"Пока производилось это дознаніе, старшій лаборантъ доктора Фонтена изслѣдовалъ подъ микроскопомъ и химически остатокъ сургуча на ящичкѣ съ ключами. Оказалось, что сургучъ состоялъ изъ двухъ слоевъ, одного и того же краснаго цвѣта, но мѣстами оба сургуча не слились. Поэтому легко было вывести, что сургучъ, которымъ докторъ запечаталъ ящичекъ, былъ нагрѣтъ и ящичекъ открытъ, а уже потомъ прибавили новаго сургуча и приложили докторскую печать, такъ что снаружи все обстояло благополучно. Тутъ также докторъ, лечившій Фонтена, показалъ, что покойный употребилъ только одну палку сургуча для запбчатакія ящика. Самую печать нашли у вдовы; она была небрежно брошена на фарфоровое блюдечко, куда она клала, раздѣваясь по вечерамъ, свои кольца.

"Дѣло это еще разсматривается судебнымъ порядкомъ и я не стану васъ утруждать передачею дальнѣйшихъ подробностей.

"Конечно, вдова Фонтенъ ждетъ конца слѣдствія съ полнымъ спокойствіемъ чистой совѣсти. Она не только дозволила, но даже настояла на самомъ тщательномъ обыскѣ въ ея квартирѣ. Конечно, не нашлось тамъ ни краснаго сургуча, ни лекарственнаго ящика. Вѣроятно, какой-нибудь невѣдомый воръ, побуждаемый совершенно непонятными причинами, вскрылъ ящичекъ съ ключами въ промежутокъ времени между смертью Фонтена и возвращеніемъ професора Штейна изъ Мюнхена, прочелъ инструкцію и похитилъ роковой лекарственный ящикъ. Такова теорія защиты. Если вы ей повѣрите, то я даромъ вамъ писалъ, но если вы, напротивъ, благоразумный молодой человѣкъ, какимъ я васъ знавалъ, то послѣдуйте моему совѣту. Сожалѣйте сколько вамъ угодно бѣдную маленькую Мину, но ищите себѣ другую невѣсту, мать которой имѣла бы незапятнанное, доброе имя, и считайте себя счастливымъ, что у васъ такіе хорошіе два совѣтника, какъ вашъ отецъ и

Вашъ невѣдомый другъ".

ГЛАВА VIII.

— Я готовъ держать пари, воскликнулъ Фрицъ, окончивъ чтеніе, — что низкій авторъ этого письма — женщина.

— Почему вы это думаете?

— Потому что всѣ клеветы, ходившія о мистрисъ Фонтенъ въ Вюрцбургѣ, распространялись женщинами. Онѣ питаютъ страшную зависть въ матери Мины. Она превосходитъ ихъ красотою, изяществомъ, умѣньемъ одѣваться и всѣми другими качествами; она блеститъ, какъ звѣзда, среди этихъ грязныхъ, глуныхъ кухарокъ. Вѣдь, неправда-ли, подло безъ всякихъ доказательствъ признавать ее виновной? Она и нарушила довѣріе, питаемое къ ней покойнымъ мужемъ, и взломала замки, и украла ядъ! О, моя бѣдная Мина, какъ ее должна мучить эта гнусная клевета, тѣмъ болѣе, что она не отличается такой силой характера, какъ ея мать! Я тотчасъ отправлюсь въ Вюрцбургъ, чтобы ее успокоить. Пусть отецъ говоритъ что хочетъ; я не могу оставить безъ защитника этихъ бѣдныхъ, преслѣдуемыхъ всѣми женщинъ. Положимъ, что судъ признаетъ вдову виновной, что-же тогда? А почемъ я знаю, можетъ быть приговоръ уже состоялся. Нѣтъ, это сомнѣніе хуже всякой пытки! Неужели, по вашему, я долженъ слушаться отца, даже въ томъ случаѣ, когда онъ поступаетъ несправедливо и неразумно?

— Тише, Фрицъ, тише!

— Я могу, Дэвидъ, доказать правильность моихъ словъ. Только выслушай женя. Мой отецъ никогда не видалъ матери Мины; онъ слѣпо вѣритъ распускаемымъ про нее скандальнымъ сплетнямъ; онъ увѣряетъ, что сосѣди не станутъ безъ причины ненавидѣть женщину и дурно говорить о ней. Клянусь честью, его противодѣйствіе моему браку съ Миною не имѣетъ другого лучшаго повода. Развѣ справедливо и разумно обвинить женщину, не выслушавъ ея защиты? О, какъ я теперь оплакиваю смерть моей матери! Если-бы она была жива, она заставила-бы отца покраснѣть за свои предразсудки и узкіе взгляды. Я просто съума схожу и не знаю, что мнѣ дѣлать. Если я поѣду въ Вюрцбургъ, то отецъ отречется отъ меня. Если-же я останусь здѣсь, то перерѣжу себѣ горло бритвой.

Я старался уговорить моего новаго друга потерпѣть и не горячиться. Я ему напомнилъ, что извѣстія изъ Вюрцбурга можно было почерпнуть изъ нѣмецкихъ газетъ, которыя получались въ сосѣдней кофейнѣ, къ тому-же мнѣ приходилось вскорѣ ѣхать во Франкфуртъ съ дѣловыми бумагами въ г. Келеру отъ моей тетки, и я обѣщалъ ему навести справки и даже лично побывалъ въ Вюрцбургѣ, если только онъ обѣщаетъ терпѣливо ждать счастливыхъ дней, которые, конечно, ожидаютъ его въ будущемъ.

Едва я успѣлъ немного успокоить Фрица, какъ мое вниманіе было обращено на болѣе важный вопросъ освобожденія Соломеннаго Джака. Тетка прислала за мною. Я засталъ ее за письменнымъ столомъ, а противъ нея сидѣлъ за конторкой старшій конторщикъ.

Мистеръ Гартрей совершенно раздѣлялъ мнѣніе стряпчаго, что не слѣдовало теткѣ вмѣшиваться въ систему леченія съумасшедшахъ. Но онъ ставилъ свой долгъ къ хозяйкѣ выше всѣхъ другихъ соображеній и свято исполнялъ всѣ ея приказанія, хотя почтительно и протестовалъ противъ нихъ. Теперь онъ писалъ по ея указанію необходимыя бумаги для осуществленія задуманнаго плана; а меня она позвала, чтобъ спросить, согласенъ-ли я переписать набѣло составленные имъ документы, такъ-какъ она не желала довѣриться въ подобномъ дѣлѣ обыкновеннымъ писцамъ. Нѣтъ сомнѣнія, что я послѣдовалъ примѣру мистера Гартрея и спряталъ въ карманъ мои личныя мнѣнія.

На слѣдующій день она, какъ обѣщала, навѣстила Джака и получила отъ него свой ридикюль въ совершенной цѣлости. Это обстоятельство только утвердило ея рѣшимость поставить на своемъ. Съумасшедшій Джакъ не только понималъ, какъ велика взятая ею на себя отвѣтственность, но и оправдывалъ оказываемое ежу довѣріе. Смотритель, однако, улыбнулся и сказалъ иронически:

— Я никогда не отрицалъ, что Джакъ очень хитрый малый.

Съ этой минуты смѣлое предпріятіе тетки стало такъ быстро приближаться къ осуществленію, что мы всѣ были очень удивлены.

Прежде всего она обратилась къ другу ея покойнаго мужа, который занималъ важное мѣсто при дворѣ ея высочества, но тутъ она встрѣтила обычныя преграды. Напрасно увѣряла она, что желаетъ только испробовать гуманную систему ея мужа въ самыхъ скромныхъ размѣрахъ на Соломенномъ Джакѣ, предоставляя дальнѣйшее ея развитіе людямъ, болѣе ея способнымъ бороться съ затрудненіями и опасностями. Единственная уступка, которой она могла добиться, была отсрочка окончательнаго рѣшенія этого вопроса до другаго раза, когда долженъ былъ присутствовать одинъ джентльменъ, совѣтъ котораго въ такомъ дѣлѣ имѣлъ громадное значеніе. Это былъ придворный докторъ, извѣстный своими либеральными воззрѣніями, и мистрисъ Вагнеръ лучше всего поступила-бы, по мнѣнію ея собесѣдника, если-бы приняла къ руководству безпристрастное мнѣніе такого человѣка.

Отправляясь на это второе свиданіе, тетка запаслась, какъ могучимъ орудіемъ, отрывками изъ дневника мужа, въ которыхъ заключались его замѣтки насчетъ лучшаго способа лечить душевныя болѣзни нравственнымъ вліяніемъ.

Согласно ея ожиданію, докторъ, приглашенный въ качествѣ консультанта, предпочелъ прочесть эти замѣтки, чѣмъ слушать ея неполное и неточное изложеніе дѣла. Онъ былъ очень пораженъ новизною и здравымъ смысломъ идей, защищаемыхъ ея мужемъ, и открыто это призналъ. Но онъ тоже протестовалъ противъ попытки со стороны женщины осуществить эту реформу, хотя-бы въ самой скромной формѣ. Взбѣшенная новой преградой, она вышла изъ терпѣнія и стала пламенно, энергично отстаивать свою точку зрѣнія. Споръ ихъ былъ въ самомъ разгарѣ, какъ вдругъ дверь отворилась и въ комнату вошла дама въ великолѣпномъ костюмѣ, въ сопровожденіи другихъ двухъ дамъ. Оба собесѣдника моей тетки поспѣшно вскочили, шепнувъ ей:

— Принцеса!

Эта была та высокая особа, которую смотритель съумасшедшаго дома не счелъ въ правѣ назвать прямо дочерью Георга III. Идя изъ своихъ комнатъ въ садъ, она услыхала громкіе голоса и имя Джака, произнесенное женщиною. Унаслѣдовавъ отъ своего державнаго отца свойство быть очень любопытной, ея высочество отворила дверь и вошла въ комнату безъ всякой церемоніи.

— О чемъ вы спорите? спросила она. — Кто эта дама?

Мистрисъ Вагнеръ тотчасъ представили принцесѣ, и она съумѣла вполнѣ воспользоваться этимъ счастливымъ случаемъ. Принцеса была сначала удивлена теоріей тетки, потомъ заинтересована и, наконецъ, она согласилась съ справедливостью ея взгляда. А главное, это было романтичное происшествіе среди монотонной скуки придворной жизни, и дочь короля могла принять въ немъ участіе. Она сослалась на примѣры Боадицеи, королевы Елисаветы и Іоанны Д’Аркъ, доказавшихъ, что женщины могутъ быть равными мужчинѣ, и назвала мистрисъ Вагнеръ героиней того-же типа.

— Вы прекрасная женщина, прибавила принцеса, — и можете разсчитывать на мою помощь. Пріѣзжайте во мнѣ завтра въ это-же время и скажите бѣдному Джаку, что я его не забыла.

Вліяніе королевской дочери устранило всѣ преграды, которыми хотѣли помѣшать освобожденію Соломеннаго Джака стряпчіе, доктора и смотрителя, тѣмъ болѣе, что по счастливой мысли самой принцесы оказалось, что за бѣднаго сумасшадшего стояла и буква закона.

— Дѣло это очень просто, милая мистрисъ Вагнеръ, сказала ея высочество: — меня увѣряли, что я нарушила правила, настоявъ на принятіи Джака въ больницу. Вашъ покойный мужъ былъ одинъ изъ ея директоровъ, а вы его единственная наслѣдница и душеприкащица. Въ качествѣ его представительницы, заявите протестъ противъ нарушенія правилъ и требуйте исключенія Джака изъ больницы. Онъ занимаетъ мѣсто, которое принадлежитъ болѣе образованному и знатному паціенту. На меня не обращайте вниманія. Я выражу сожалѣніе, что нарушила правила, заявлю согласіе на удаленіе бѣдняка изъ больницы и возьму на себя отвѣтственность за его дальнѣйшую участь. Вотъ единственный и очень простой выходъ изъ этого затруднительнаго положенія. Поступите такимъ образомъ, и Джакъ будетъ въ вашихъ рукахъ.

Дѣйствительно, спустя три недѣли, «опасный сумасшедшій» былъ освобожденъ и могъ, по выраженію стряпчаго, «убить мистрисъ Вагнеръ или поджечь ея домъ, когда ему было угодно».

Какъ былъ приведенъ въ исполненіе смѣлый опытъ тетки, въ чемъ онъ удался и въ чемъ потерпѣлъ неудачу, я не могу разсказать въ качествѣ очевидца, благодаря моему отсутствію въ то время изъ Англіи. Этотъ любопытный эпизодъ будетъ разсказанъ, однако, самимъ Джакомъ на послѣдующихъ страницахъ, а между тѣмъ теченіе событій обязываетъ меня обратиться къ тѣмъ обстоятельствамъ, которыя заставили меня уѣхать во Франкфуртъ.

Пока мистрисъ Вагнеръ находилась во дворцѣ, въ конторѣ было получено письмо отъ Келера, который увѣдомлялъ, что необходимо было увеличить тотчасъ число конторщиковъ во франкфуртскомъ отдѣленіи нашей фирмы. Несмотря на всѣ ея занятія, мистрисъ Вагнеръ все-таки нашла время дать мнѣ подробную инструкцію, о которой она ранѣе говорила мнѣ и стряпчему: насчетъ допущенія и въ нашу нѣмецкую контору женскаго труда.

— Правое дѣло женщинъ не должно страдать изъ за того, что я занята теперь освобожденіемъ Джака, сказала она. — Поѣзжай, Дэвидъ, тотчасъ во Франкфуртъ. Я достаточно написала въ этой инструкціи, чтобы приготовить нашихъ компаньоновъ въ перемѣнѣ въ личномъ составѣ ихъ конторы и побудить ихъ отложить на время предполагаемое увеличеніе числа служащихъ. Остальное ты самъ можешь объяснить имъ, согласно тому, что тебѣ извѣстно о моихъ планахъ. Отправляйся въ путь какъ можно скорѣе и помни, что ты не долженъ брать съ собою Фрица, какъ-бы этого онъ ни желалъ. Онъ не уѣдетъ изъ Лондона безъ дозволенія его отца.

Дѣйствительно, какъ только онъ узналъ о моей поѣздкѣ, то тотчасъ предложилъ сопровождать меня, и я долженъ сознаться, что обстоятельства вполнѣ его оправдывали въ моихъ глазахъ.

Наканунѣ вечеромъ мы прочитали нѣмецкія газеты въ сосѣдней кофейнѣ, и найденныя въ нихъ извѣстія изъ Вюрцбурга совершенно привели въ тупивъ моего впечатлительнаго друга.

Городскія власти, которыя произвели слѣдствіе по поводу взлома замковъ и исчезновенія ящика съ лекарствами, составили себѣ разнорѣчивыя мнѣнія, и въ виду ихъ разногласія окончательное рѣшеніе дѣла приняло самый неудовлетворительный характеръ. Прямымъ послѣдствіемъ этого разногласія судей было оставленіе вдовы Фонтенъ въ подозрѣніи. Ее не признали виновной, но ее также не признали и невинной. Чувствуя, что ея положеніе теперь стало невыносимымъ въ Вюрцбургѣ, она выѣхала съ дочерью изъ этого города. Газеты прибавляли, что ихъ отъѣздъ былъ покрытъ мракомъ неизвѣстности и никто не зналъ, куда они отправились.

Если-бы не это послѣднее обстоятельство, я полагаю, что Фрицъ настоялъ-бы на своемъ и поѣхалъ со мной. Но, не зная, гдѣ искать Мину и ея мать, онъ согласился предоставить мнѣ навести справки въ Германіи, а самъ хотѣлъ посѣтить всѣ иностранныя гостинницы въ Лондонѣ, въ надеждѣ, что, можетъ быть, онѣ искали убѣжища на берегахъ Теизы.

На слѣдующее утро я отправился въ путь.

ГЛАВА IX.

Прибывъ, наконецъ, во Франкфуртъ, послѣ долгаго и тяжелаго путешествія, я отдалъ свой чемоданъ носильщику и хотѣлъ направиться вмѣстѣ съ нимъ въ домъ г. Велера, какъ вдругъ услышалъ женскій голосъ, спрашивавшій — гдѣ почтовое отдѣленіе для полученія писемъ «до востребованія».

Голосъ этотъ былъ молодой дѣвушки, нѣжный, и въ немъ слышалась грустная нота, которая придавала ему еще болѣе прелести. Я сдѣлалъ то, что сдѣлалъ-бы на моемъ мѣстѣ всякій юноша, — я обернулся.

Передо мною была очень молодая дѣвушка, скромная и приличная, но блѣдная и печальная, словно жизнь уже развернула передъ ней всѣ свои мрачныя стороны. Лице ея оживлялось мягкими, нѣжными глазами; фигура была стройная, граціозная; одѣта она была просто, но такъ мило, что я усумнился-бы въ ея нѣмецкомъ происхожденіи, если-бы не слышалъ ея чисто-южно-германскаго акцента. На ея вопросъ отвѣчалъ коротко и учтиво почтальонъ дилижанса, въ которомъ я пріѣхалъ. Но въ этотъ часъ дворъ стараго почтамта кишѣлъ народомъ: одни уѣзжали, другіе пріѣзжали, третьи провожали или встрѣчали друзей, четвертые отправляли письма. Молодая дѣвушка очевидно не привыкла въ толпѣ; сдѣлавъ два шага по указанному ей направленію, она остановилась, взволнованная, смущенная, не зная — что дѣлать и куда идти.

Если-бы я строго исполнялъ свой долгъ, то немедленно направился-бы къ дому г. Келера; но повинуясь какому-то инстинкту, я предложилъ свои услуги молодой дѣвушкѣ.

— Вы только что спрашивали, гдѣ почтовое отдѣленіе для писемъ до востребованія, сказалъ я; — не позволите-ли мнѣ вамъ указать дорогу.

Она взглянула на меня и видимо колебалась.

— Простите мнѣ за мою смѣлость, продолжалъ я; — если я рѣшился съ вами заговорить, то это только потому, что понимаю, какъ молодой дѣвушкѣ должно быть непріятно очутиться одной въ такой толпѣ.

Она снова посмотрѣла на меня и перемѣнила свое мнѣніе.

— Вы очень добры, сэръ, и я воспользуюсь вашей любезностью.

— Позвольте предложить вамъ мою руку…

— Нѣтъ, благодарю васъ, я пойду за вами.

Я сталъ пробираться въ толпѣ, а прелестная незнакомка слѣдовала за иною. Достигнувъ почтоваго отдѣленія, я отошелъ немного въ сторону, но навострилъ уши. Не скажетъ-ли она своей фамиліи? Нѣтъ, она подала паспортъ и спросила, нѣтъ-ли писька. Письмо нашлось, но не было оплачено, и чиновникъ потребовалъ двойной пени. Молодая дѣвушку сунула руку въ карманъ и воскликнула съ ужасомъ:

— О, я потеряла кошелекъ! А письмо такое важное!

Я тотчасъ подумалъ, что, вѣроятно, у нея въ толпѣ вытащили кошелекъ. Чиновникъ полагалъ тоже, и, взглянувъ на часы, сказалъ:

— Если вы желаете получить письмо сегодня, то поскорѣе сбѣгайте домой, потому что почта закроется черезъ десять минутъ.,

Молодая дѣвушка всплеснула руками.

— Я не дойду до дому въ десять минутъ, промолвила она.

Я тотчасъ подошелъ я предложилъ ей необходимыя на выкупъ письма деньги.

— Это столь незначительная сумма, прибавилъ я, — что, право, вы не должны смотрѣть на это, какъ на одолженіе.

— Вы очень добры, отвѣчала она въ большомъ смущеніи, не зная, прилично-ли обязываться такимъ образомъ незнакомцу; — но я боюсь, что не слѣдуетъ брать взаймы деньги у человѣка, котораго я не знаю. Даже если-бы я и согласилась, то какъ я…

Она не окончила фразы и застѣнчиво потупила глаза.

— Какъ вы мнѣ возвратите деньги?

— Да.

— О, не стоитъ объ этомъ и говорить; отдайте ихъ первому нищему, котораго вы встрѣтите.

— Нѣтъ, произнесла она, какъ-бы обидѣвшись, — я не могу воспользоваться вашей любезностью, если…

Она снова остановилась въ нерѣшительности.

— Ну, барышня, поскорѣе рѣшайтесь, а то будетъ поздно, сказалъ чиновникъ.

Боязнь не получить письма въ этотъ день заставила ее, наконецъ, сказать прямо:

— Вы мнѣ дадите вашъ адресъ, и я вамъ возвращу деньги сегодня-же.

Я прежде заплатилъ за письмо и потомъ отвѣчалъ:

— Будьте такъ добры, пришлите деньги въ домъ г. Келера, въ…

Прежде чѣмъ я успѣлъ прибавить названіе улицы, она, вспыхнувъ, промолвила:

— О, вы знаете г. Келера?..

Въ головѣ у меня блеснула мысль.

— Да, отвѣчалъ я, — и его сына Фрица.

Она вздрогнула, поблѣднѣла и отвернулась какъ-бы отъ стыда. Не могло быть болѣе сомнѣній. Эта прелестная, скромная молодая дѣвушка была — «дочь Іезавели».

Чувство уваженія къ ней помѣшало мнѣ скрыть только-что сдѣланное открытіе.

— Я, кажется, имѣю честь говорить съ г-жею Миной Фонтэнъ? сказалъ я.

Она взглянула на меня съ удивленіемъ и недовѣріемъ.

— Почему вы знаете, кто я? спросила она.

— Это очень легко объяснить. Я Дэвидъ Глени, племянникъ мистрисъ Вагнеръ изъ Лондона. Фрицъ живетъ въ ея домѣ и часто цѣлыми часами говаривалъ мнѣ объ васъ.

Блѣдное лице Мины засіяло счастіемъ.

— О! воскликнула она наивно. Фрицъ меня не забылъ…

Хотя съ тѣхъ поръ прошло много времени, но я теперь какъ-бы вижу передъ собою ея прелестные черные глаза, устремленные жадно на меня, пока я разсказывалъ ей, какъ Фрицъ ее любитъ, какъ онъ остался ей вѣренъ, какъ ея дорогой образъ не покидаетъ его ни днемъ, ни ночью. Вся ея застѣнчивость вдругъ исчезла, и она протянула мнѣ руку.

— Какъ могу я благодарить небо, которое дозволило намъ встрѣтиться! воскликнула она. — Если-бы мы не были на улицѣ, я, кажется, на колѣняхъ благодарила-бы васъ, г. Дэвидъ, за вашу добрую вѣсть. Вы сдѣлали меня самой счастливой дѣвушкой на свѣтѣ.

Ея голосъ вдругъ задрожалъ, и она быстро опустила вуаль.

— Не смотрите на меня, прибавила она. — Я не могу удержаться отъ слезъ радости.

Но прохожіе останавливались и съ любопытствомъ смотрѣли на насъ. Я предложилъ Минѣ мою руку и просилъ позволенія проводить ее домой.

— Я бы очень этого желала, сказала она съ прелестной откровенностью, — но васъ ждетъ г. Келеръ и вы должны туда поспѣшить.

— Могу я зайти къ вамъ завтра и тѣмъ избавить васъ отъ необходимости присылать мнѣ деньги!

Она подняла вуаль и улыбнулась сквозь слезы.

— Да, отвѣчала она: — приходите завтра, и я васъ представлю моей матери. О, какъ она будетъ рада васъ видѣть, когда я ей разскажу о всемъ скучившемся! О, какая я гадкая эгоистка: я такъ терзала ее это послѣднее время, потому что сердце мое терзалось мыслью о Фрицѣ! Но теперь все кончено. Благодарю васъ, благодарю. Вотъ карточка моей матери съ адресомъ. Нѣтъ, мы не прощаемся, а скажемъ: до свиданія, до завтра. Моя мать ждетъ этого письма, а г. Келеръ удивляется, куда вы пропали.

Она крѣпко пожала мнѣ руку и удалилась.

По дорогѣ въ домъ Келера я обдумалъ мою встрѣчу съ Миной и не остался доволенъ своимъ поведеніемъ. Я боялся, что сказалъ слишкомъ много о любви Фрица и возбудилъ въ сердцѣ Мины надежды, которымъ, быть можетъ, не суждено было никогда осуществиться.

Г. Келеръ принялъ меня съ чисто нѣмецкимъ радушіемъ. Онъ и его компаньонъ, г. Энгельманъ, — одинъ вдовецъ, а другой старый холостякъ — жили вмѣстѣ въ старомъ домѣ на Майнцкой улицѣ, гдѣ помѣщалась контора.

Эти два джентльмена представляли самый поразительный контрастъ. Г. Келеръ былъ высокаго роста, сухощавый, энергичный, очень способный и образованный, говорившій благоразумно и основательно о каждомъ интересовавшемъ его предметѣ. Г. Энгельманъ, напротивъ, былъ маленькій, толстый человѣкъ, сидѣвшій въ конторѣ все утро, непрочитавшій ни одной книги во всю свою жизнь и для котораго всѣ удовольствія сосредоточивались въ его садѣ и трубкѣ.

— Въ свободное время, говаривалъ онъ, — дайте мнѣ цвѣты, трубку и спокойствіе; болѣе мнѣ ничего не надо.

Несмотря на такое рѣзкое различіе характеровъ, оба компаньона уважали другъ друга. Энгельманъ считалъ Келера самымъ замѣчательнымъ и образованнѣйшимъ человѣкомъ во всей Германіи, а Келеръ видѣлъ въ Энгельманѣ ангела доброты и образецъ скромнаго, благоразумнаго человѣка. Энгельманъ слушалъ ученую бесѣду Келера съ восторгомъ невѣжды, а Келеръ, нетерпѣвшій табаку и напитавшій никакого интереса въ садоводству, выносилъ трубку Энгельмана и проводилъ цѣлые часы въ его саду, хотя и не зналъ названій девяти десятыхъ находившихся тамъ цвѣтовъ. Подобныхъ людей можно иногда встрѣтить и теперь въ Германіи и даже въ Англіи, но чѣмъ старше я становлюсь, тѣмъ и они становятся рѣже.

Старые друзья ждали меня къ своему раннему нѣмецкому ужину. Столъ былъ убранъ, въ честь моего пріѣзда, лучшими экземплярами цвѣтовъ. Энгельманъ, поздоровавшись со мною, подалъ мнѣ прекрасную розу.

— А какъ вы оставили милую г-жу Вагнеръ? спросилъ онъ.

— А какъ поживаетъ мой Фрицъ? спросилъ Келеръ.

Я далъ имъ обоимъ удовлетворительные отвѣты, и мы весело сѣли за столъ. Но когда ужинъ кончился и Энгельманъ закурилъ трубку, а я сигару, Келеръ задалъ мнѣ роковой вопросъ:

— Ну, скажите, Дэвидъ, вы пріѣхали къ намъ по дѣлу или для своего удовольствія?

Мнѣ оставалось только передать ему инструкцію тетки и объявить о предстоящемъ наводненіи ихъ конторы женщинами. Это неожиданное извѣстіе подѣйствовало совершенно различно на обоихъ компаньоновъ.

Тихій Энгельманъ вынулъ изо-рта трубку и молча и безпомощно взглянулъ на Келера.

Вспыльчивый Келеръ ударилъ по столу кулакомъ изо всей силы и отвѣчалъ своему компаньону огненнымъ взглядомъ.

— Что я вамъ сказалъ, произнесъ онъ съ жаромъ, — когда мы получили извѣстіе о назначеніи вдовы Вагнера старшимъ компаньономъ въ нашей фирмѣ? Сколько я привелъ мнѣній великихъ мудрецовъ о физической и умственной неспособности женщинъ, начиная отъ древнихъ египтянъ до нашего сосѣда, доктора Бернастокіуса?

Бѣдный Энгельманъ даже испугался.

— Не сердитесь, добрый другъ, произнесъ онъ мягкимъ тономъ.

— Не сердитесь! повторилъ Келеръ внѣ себя. — Вы никогда такъ не заблуждались во всю вашу жизнь, добрый Энгельманъ, какъ въ эту минуту! Я совершенно доволенъ. Мои предсказанія сбылись. Но не курите; я могу все перенести, кромѣ запаха табаку, въ такую критическую минуту. Бросьте вашу трубку и хоть разъ въ жизни стряхните свою умственную лѣнь. Соберитесь съ мыслями и припомните, что я сказалъ, когда мы впервые узнали о томъ, что во главѣ нашей фирмы будетъ женщина.

— Она была очень хорошенькая, когда я ее видѣлъ въ послѣдній разъ, замѣтилъ Энгельманъ.

— Фуй! воскликнулъ Келеръ.

— Я не хотѣлъ васъ оскорбить, продолжалъ Энгельманъ; — позвольте мнѣ предложить вамъ розу въ знакъ примиренія.

— Неугодно-ли вамъ помолчать и выслушать меня.

— Любезный Келеръ, я всегда радъ васъ слушать. Вы набиваете мою бѣдную голову мыслями, и когда онѣ улетучиваются, то вы пополняете ихъ новыми, съ непостижимымъ упорствомъ. Право, если я долго проживу, то вы сдѣлаете пеня умнымъ человѣкомъ. Позвольте мнѣ вложить эту розу вамъ въ петлицу, и я былъ-бы очень радъ, если-бы вы дозволили мнѣ курить.

Келеръ махнулъ рукой и, какъ-бы покоряясь своей судьбѣ, повернулся ко мнѣ.

— Я обращаюсь къ вамъ, Дэвидъ, сказалъ онъ и началъ длинную рѣчь, въ которой излилъ весь свой гнѣвъ и всѣ свои знанія.

Я только говорилъ — «да» и «нѣтъ» въ промежуткахъ, когда Келеръ переводилъ дыханіе; а Энгельманъ, повидимому, совершенно сосредоточилъ свое вниманіе на клубахъ дыма, которыми онъ наполнилъ атмосферу вокругъ себя. Конечно, я не могу привести цѣликомъ длинной рѣчи Келера, но, главнымъ образомъ, онъ доказывалъ, что въ организмѣ женщины есть два коренныхъ недостатка: она капризна, какъ ребенокъ, и переимчива, какъ обезьяна. Доказавъ это положеніе многочисленными цитатами, Келеръ заключилъ, что моя тетка, какъ женщина, не только не могла слѣдовать пословицѣ, что отъ добра добра не ищутъ, но должна была выразить естественную склонность подражать мужу въ самихъ пустыхъ, поверхностныхъ и вредныхъ его начертаніяхъ.

— Я предсказывалъ, Дэвидъ, что разстройство дѣлъ нашей старой фирмы было только вопросомъ времени, и вотъ нелѣпая инструкція г-жи Вагнеръ уже начинаетъ осуществлять мое предсказаніе.

Прежде чемъ мы разошлись спать въ этотъ день, старые друзья пришли каждый въ самостоятельному заключенію. Келеръ рѣшился написать письмо въ моей теткѣ, съ пламеннымъ протестомъ противъ ея безумной выходки, а Энгельманъ рѣшилъ показать мнѣ свой садъ на слѣдующее утро.

ГЛАВА X.

На другой день послѣ полудня, пока оба компаньона были заняты въ конторѣ, я отправился, согласно обѣщанію, къ Минѣ и ея матери.

Съ перваго взгляда было очевидно, что онѣ находились въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Онѣ жили въ одномъ изъ дешевыхъ предмѣстій Франкфурта, на лѣвомъ берегу рѣки. Все у нихъ въ квартирѣ было чисто, опрятно и даже мебель разставлена со вкусомъ, но никакое искуство не могло скрыть нищенскаго вида гостиной, куда меня привели'. Я не могъ не подумать, съ какою грустью Фрицъ увидалъ-бы эту грустную обстановку, такъ мало гармонировавшую съ его прелестной Миной.

Дверь отворилась, и Іезавель и ея дочь вошли въ комнату.

Во всѣхъ странахъ бываютъ замѣчательныя женщины, которыя наполняютъ ту сферу, гдѣ имъ суждено дѣйствовать, такъ-же всецѣло, какъ великій актеръ сцену, на которой онъ играетъ. Вдова Фонтэнъ принадлежала въ разряду этихъ привилегированныхъ существъ. Нищенская комната, казалось, исчезла въ ту минуту, когда она появилась, и даже хорошенькая Мина стушевалась въ присутствіи своей матери. И однако въ фигурѣ г-жи Фонтэнъ не было ничего необыкновеннаго, а манеры ея не отличались излишней, мозолившей глаза бойкостью. Она была средняго роста, и полнота ея напоминала обычную округленность сорокалѣтней женщины. Благопріятное впечатлѣніе, производимое ею, происходило отъ особенной граціи всѣхъ ея движеній, повелительнаго, спокойнаго выраженія ея лица и невыразимаго очарованія ея манеръ. Ея черные глаза никогда вполнѣ не открывались, полускрытые нависшими вѣками. Ея враги видѣли что то сладострастное въ странномъ ихъ выраженіи; по моему, въ нихъ скорѣе проглядывало что-то злое, жестокое, исключая тѣхъ минутъ, когда она смотрѣла на свою дочь. Сладострастіе выражается всего болѣе въ развитіи нижней части лица, но у г-жи Фонтэнъ губы были тонкія, а подбородокъ слишкомъ маленькій. Ея роскошные черные волосы только-что начинали серебриться. Ея цвѣтъ лица былъ матовый, блѣдный. Но, несмотря на все это, она съ перваго взгляда производила на васъ громадное, даже потрясающее впечатлѣніе. И хотя на ней было самое скромное траурное платье, но я безъ преувеличенія скажу, что ни на одной женщинѣ въ свѣтѣ не сидѣло платье такъ изящно.

Мина хотѣла меня представить своей матери по всѣмъ правиламъ общежитія, но мать шутливо ее оттолкнула и протянула мнѣ обѣ свои длинныя, бѣлыя, могучія руки, словно мы знали другъ друга уже нѣсколько лѣтъ.

— Я обыкновенно подвергаю человѣка долгому искусу, прежде чѣмъ удостою его своей дружбой, сказала она; — но вы были болѣе чѣмъ добры къ моей дочери, мистеръ Давидъ, и вы мой другъ съ первой минуты нашего знакомства.

Кажется, я повторяю буквально ея слова, но я не ногу выразятъ всей прелести ея голоса. И, однако, мнѣ какъ-то было неловко въ ея присутствіи. Я не чувствовалъ въ ней того беззавѣтнаго влеченія, которое я ощущалъ, увидавъ впервые ея дочь. Черные, полускрытые тяжелыми вѣками глаза г-жи Фонтэнъ, казалось, пронизывали мое сердце и угадывали всѣ мои тайныя мысли. Но, нельзя сказать, чтобы я ощутилъ къ ней непріятное недовѣріе, потому что это чувство не допустило-бы меня подчиниться тотчасъ ея вліянію, что однако случилось на самомъ дѣлѣ. Какимъ путемъ производилось это вліяніе, что именно дѣйствовало на меня — ея глаза, манеры или невидимый «магнетическій токъ», какъ въ послѣднее время принято выражаться, — я, право, объяснить не могу, но достовѣрно только одно, что она мало-по-малу совершенно подчинила мою волю своей и я сталъ отвѣчать на всѣ самые коварные ея вопросы такъ откровенно, какъ-будто она дѣйствительно была моимъ стариннымъ и сердечнымъ другомъ.

— Вы въ первый разъ во Франкфуртѣ? начала она свой допросъ.

— Нѣтъ, сударыня, я былъ во Франкфуртѣ уже два раза.

— Неужели? И вы всегда останавливались въ домѣ г. Келера?

— Да!

Ее, повидимому, очень заинтересовалъ этотъ простой и короткій отвѣтъ.

— Такъ вы съ нимъ находитесь на короткой ногѣ, продолжала она, — т. е. можете представить ему своего друга?

— Я съ нимъ нахожусь на такой короткой ногѣ, на какой можетъ быть конторщикъ съ компаньономъ фирмы, отвѣчалъ я, стараясь, хотя совершенно напрасно, быть осторожнымъ въ своихъ отвѣтахъ.

— Вы конторщикъ г. Келера? Но я думала, что вы живете въ Лондонѣ у вашей тетки.

Тутъ впервые вмѣшалась въ разговоръ Мина.

— Вы забываете, мама, сказала она, — что въ фирмѣ три компаньона и на вывѣскѣ надъ дверью въ Майнцкой улицѣ значится: Вагнеръ, Келеръ и Энгельманъ. Фрицъ однажды мнѣ сказалъ, что здѣшняя контора, только отдѣленіе главной конторы Вагнера въ Лондонѣ. Не такъ-ли, г. Давидъ?

— Совершенно такъ, г-жа Мина, но у насъ въ лондонской конторѣ нѣтъ такого сада, какъ у г. Энгельмана. Позвольте мнѣ поднести вамъ букетъ, который онъ позволилъ мнѣ сорвать въ его роскошномъ саду.

Я думалъ этими словами направить разговоръ на болѣе интересные предметы. Но, пока Мина восхищалась цвѣтами, ея мать продолжала допросъ.

— Такъ вы конторщикъ г. Вагнера? повторила она.

— Я былъ конторщикомъ г. Вагнера, но онъ умеръ.

— А! Кто-же теперь завѣдуетъ фирмой?

Право, не знаю почему, что-то удерживало меня отъ бесѣды о теткѣ и ея дѣлахъ. Но глаза вдовы устремились на меня, и въ нихъ ясно выражалась рѣшимость вывѣдать отъ меня все, такъ-что я почувствовалъ себя принужденнымъ удовлетворить ея желанію. Узнавъ-же, что тетка была теперь главою фирмы, она выразила ненасытное любопытство насчетъ всевозможныхъ подробностей о житьѣ-бытьѣ мистрисъ Вагнеръ. Этотъ предметъ возбуждалъ неменьшій интересъ и въ Минѣ; но совершенно въ другомъ отношеніи: домъ моей тетки былъ мѣстомъ изгнанія Фрица. Вопросы матери и дочери такъ быстро сыпались на меня, что я не могу теперь всѣхъ ихъ припомнить; только послѣдній вопросъ врѣзался въ мою намять, благодаря неожиданному впечатлѣнію, произведенному моимъ отвѣтомъ.

— Ваша тетка, конечно, интересуется положеніемъ дѣлъ у здѣшнихъ своихъ компаньоновъ, сказала вдова Фонтэнъ. — Какъ вы думаете, г. Давидъ, можетъ она когда-нибудь пріѣхать во Франкфуртъ?

— По всей вѣроятности, она будетъ по дѣламъ во Франкуфуртѣ въ настоящемъ году.

Г-жа Фонтэнъ искоса посмотрѣла на дочь, которая такъ-же, какъ и я, не поняла этого взгляда.

— Извините меня, г. Давидъ, сказала, обращаясь во мнѣ, г-жа Фонтэнъ; — я забыла кое-что по хозяйству.

Подойдя въ маленькому столу, на которомъ находились письменныя принадлежности, она написала нѣсколько строчекъ и, не запечатавъ записки, подала ее Минѣ.

— Отдай это нашему доброму другу въ нижнемъ этажѣ и, проходя черезъ кухню, приготовь чай. Вы останетесь у насъ и попьете съ нами чаю, г. Дэвидъ. Это единственная роскошь, которую мы себѣ позволяемъ, и я всегда приготовляю чай сама.

Первой моей мыслью было отказаться отъ этого приглашенія подъ какимъ-нибудь предлогомъ. Было что-то странное, таинственное въ заботахъ вдовы Фонтэнъ по-своему хозяйству, и мнѣ это не понравилось. Но Мина наивно просила меня остаться, увѣряя, что у нихъ было такъ мало развлеченій. Впрочемъ, я, быть можетъ, противостоялъ-бы и Минѣ, если-бы ея мать, просто не прибѣгла въ насилію. Она торжественно, съ достоинствомъ императрицы, опустилась на маленькую полинялую кушетку въ углу комнаты и, пригласивъ меня занять мѣсто рядомъ съ нею, положила свою холодную, мощную ладонь на мою руку. Прикосновеніе вдовы наполнило все мое существо полупріятнымъ, полуотталкивающимъ чувствомъ, и я остался.

— Я хочу сказать вамъ всю правду, начала г-жа Фонтэнъ, когда дочь ея удалилась; — но могу сдѣлать это только въ отсутствіи Мины. Вы, конечно, уже замѣтили, что но очень бѣдно?

Она нѣжно пожала мнѣ руку, и я отвѣчалъ, что меня это очень огорчило, но нисколько не удивило послѣ всего слышаннаго отъ Фрица.

— Вы любезно помогли вчера Минѣ достать письмо, продолжала она, — но ваша доброта только ускорила мое разочарованіе, хотя, впрочемъ, я къ этому привыкла. Я пріѣхала сюда, чтобы просить помощи у своихъ богатыхъ родственниковъ. Они мнѣ наотрѣзъ отказали. Тогда я написала другимъ родственникамъ, въ Брюсель. Вчерашнее письмо было ихъ отвѣтомъ. Новый отказъ! Хозяйка этого дома добрая, но бѣдная, женщина, и былобы жестоко не заплатить ей за квартиру. Вчера я сочла своимъ долгомъ заявить ей о нашемъ отъѣздѣ черезъ недѣлю, а теперь только что отказалась отъ этого заявленія, такъ-какъ вижу лучъ надежды въ будущемъ, и онъ блеснулъ, благодаря вамъ, г. Дэвидъ.

— Какимъ образомъ! спросилъ я съ удивленіемъ.

— Терпѣніе, мой молодой другъ, и вы все узнаете, сказала вдова Фонтенъ, дружески ударяя меня по рукѣ. — Если-бы мнѣ надо было думать только о себѣ, то я не безпокоилась-бы. Я завтра-же пошла-бы въ экономки. Да, хотя я выросла среди роскоши и сдѣлала mesalliance, выходя замужъ, но я взяла-бы мѣсто экономки безъ малѣйшаго ропота на судьбу. Несчастье и бѣдность учатъ благоразумью, Дэвидъ. Могу я васъ, называть Дэвидомъ? Поэтому, если вы услышите о мѣстѣ экономки, то, пожалуйста, не забудьте обо мнѣ.

Я не могъ разобрать, говорила-ли она серьезно или шутя. Она продолжала, недожидаясь отвѣта.

— Но я должна думать о своей дочери, и она, къ увеличенію моихъ заботъ, еще отдала свое сердце сыну г. Келера. Если-бы мнѣ и Минѣ надо было думать только о своихъ интересахъ, мы легко заработали-бы кусокъ хлѣба и мужественно вступили въ борьбу съ жизнью. Но теперь дѣло усложняется третьей личностью: это мой соперникъ въ сердцѣ Мины, и что еще хуже — отецъ запрещаетъ ему жениться на моей дочерѣ. Удивительно-ли, что я чувствую себя безпомощной и безсильной! О, я не преувеличиваю. Я знаю натуру моего ребенка. Она слишкомъ деликатна и впечатлительна для окружающаго ее грубаго міра. Она любитъ всей душой и сердцемъ. Я вижу, какъ она пропадаетъ отъ разлуки съ Фрицемъ. Вы возродили въ ея сердцѣ надежду на время, но все-таки ея будущность покрыта мракомъ. Если она потеряетъ Фрица, она умретъ отъ горя. О, Господи! Она единственное существо, которое я люблю, и я не знаю, какъ ее спасти!

Впервые я услышалъ въ ея голосѣ искреннее чувство. Она отвернулась и закрыла лицо руками въ полномъ отчаяніи.

— Вы можете быть, по крайней мѣрѣ, увѣрены, сказалъ я, стараясь ее успокоить, — что сердце Фрица всецѣло принадлежитъ вашей дочери. Онъ останется вѣрнымъ ей, что-бы ни случилось.

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь и не имѣю ничего противъ выбора моей дочери, отвѣчала она грустно. — Фрицъ хорошій человѣкъ и будетъ вѣренъ моей Минѣ. Но вы забываете его отца. Я презираю г. Келера! воскликнула она, и глаза ея сквозь слезы метали молніи. — Онъ вѣритъ всѣмъ клеветамъ, которыя злые люди распускаютъ о честной женщинѣ; онъ не даетъ ей средства себя защитить и не отвѣчаетъ на ея письма; онъ торжественно объявляетъ, что его сынъ никогда не женится на моей дочери, вѣроятно потому, что мы бѣдны, хотя ссылается прямо на мою дурную репутацію. Развѣ можно уважать такого человѣка? И, однако, отъ этого низкаго, презрѣннаго человѣка зависитъ счастье и самая жизнь моей дочери! Ради нея я должна унизиться до самозащиты, должна добиться случая, чтобъ побѣдить его предразсудки и заставить его уважать меня помимо его воли. Но какъ мнѣ дойти до него? Какъ добиться, чтобы онъ меня выслушалъ? Вы не въ такомъ положеніи, чтобы могли мнѣ въ этомъ помочь. Но, несмотря на это, вы сдѣлали для меня чудеса, и да благовитъ васъ Господь.

Она остановилась и поднесла мою руку въ губамъ. Я предвидѣлъ, что будетъ дальше и хотѣлъ ей возразить, но она не дала мнѣ сказать слова и продолжала съ пламеннымъ краснорѣчіемъ:

— Да, вы мой лучшій другъ и мудрый совѣтникъ. Вы указали на особу, вмѣшательство которой можетъ наклонить вѣсы счастья въ нашу сторону. Ваша добрая тетка — глава фирмы, и г. Келеръ долженъ повиноваться своей прелестной компаньонкѣ. Вотъ нашъ единственный лучъ надежды. Я теперь продамъ послѣднія мои драгоцѣнности и стану терпѣливо ждать пріѣзда во Франкфуртъ г-жи Вагнеръ. Вы вздрогнули, Дэвидъ? Чего вы боитесь? Неужели вы думаете, что я употреблю во зло доброту вашей тетки или стану просить у нея такихъ милостей, которыхъ она не захочетъ мнѣ оказать? Она уже и теперь знаетъ черезъ Фрица, въ какомъ мы находимся положеніи. Пусть она только увидитъ мою Мину; я сама даже не покажусь ей на глаза. Моя дочь будетъ говорить за меня, и вы упросите ее устроить мнѣ свиданія съ г. Келеромъ. Вотъ все, чего я желаю. Неужели моя надежда на помощь вашей тетки въ этомъ отношеніи несбыточна?

Желаніе вдовы Фонтэнъ казалось очень скромнымъ, но я все-таки сомнѣвался въ его осуществимости. Уходя изъ дома, я оставилъ Келера за сочиненіемъ протеста противъ допущенія въ ихъ контору женскаго труда, и онъ хотѣлъ отправить его съ вечерней почтой. Зная ихъ обоихъ хорошо, я предвидѣлъ, что за письменной полемикой наступитъ личная ссора. Если г. Келеръ будетъ настаивать на своемъ, то мистрисъ Вагнеръ покажетъ ему, что и у нея есть своя воля. При такихъ обстоятельствахъ не могло быть и рѣчи о ходатайствѣ тетки за Мину.

Это была одна точка зрѣнія на дѣло, но я долженъ сознаться, что слова г-жи Фонтэнъ произвели на меня двусмысленное впечатлѣніе. Несмотря на ея слова, я заподозрѣлъ, что ея виды на мою тетку были далеко не такъ скромны, какъ она увѣряла, и мнѣ стало досадно, что я такъ откровенно говорилъ съ нею. Я не зналъ, какъ лучше отвѣтить на ея вопросъ, и былъ очень радъ, что голосъ Мины прервалъ нашъ разговоръ.

— Отворите, пожалуйста, дверь, кричала она на лѣстницѣ; — у меня обѣ руки заняты.

Я побѣжалъ къ двери, а г-жа Фонтэнъ приложила палецъ къ своимъ губамъ.

— Ни слова Минѣ, сказала она шепотомъ; — мы понимаемъ другъ друга, не правда-ли?

— Да, конечно, отвѣчалъ я, и нашъ разговоръ уже не возобновлялся впродолженіи всего вечера.

Прелестная Мина вошла въ комнату съ подносомъ въ рукахъ и обратила мое особое вниманіе на кэкъ, который она сама испекла въ это утро.

— Я умѣю стряпать и шить платья, сказала она; — если Фрицъ женится на мнѣ бѣднымъ человѣкомъ, то мы обойдемся безъ служанки.

Я не помню, о чемъ мы говорили за чаемъ, но мнѣ было очень пріятно. Потомъ Мина спѣла нѣсколько мелодичныхъ нѣмецкихъ романсовъ.

Луна взошла очень рано въ этотъ вечеръ. Наконецъ, посмотрѣвъ на часы, я увидалъ, что мнѣ пора идти домой.

— Въ такую ночь стыдно сидѣть дома, сказала Мина, стоя у окна и восхищаясь луной. — Проводимте, мама, г. Дэвида до моста, посмотримъ на отраженіе луны въ рѣкѣ.

Г-жа Фонтэнъ согласилась, и мы отправились втроемъ.

Дойдя до моста, мы остановились, чтобы полюбоваться картиной. Но облака показались на небѣ, и луна выходила изъ-за нихъ только на мгновенія. Г-жа Фонтенъ сказала, что въ воздухѣ пахнетъ дождемъ и, взявъ подъ руку дочь, повернула назадъ. Я предложилъ проводить ихъ до дома, но онѣ отказались, нежелая задерживать меня долѣе, а взяли съ меня слово, что я приду къ нимъ дня черезъ два.

Въ ту самую минуту, какъ мы прощались, луна выплывала на небѣ и серебристые лучи ея прямо освѣщали вдову Фонтэнъ, дочь-же ея оставалась немного въ тѣни.

— До свиданія, г. Дэвидъ, сказали онѣ и быстро удалились.

Я нечаянно обернулся и съ удивленіемъ замѣтилъ, что подлѣ меня стоялъ Энгелыанъ съ трубкой во рту и жадно смотрѣлъ въ слѣдъ удалявшимся фигурамъ.

— Кто эта красавица, Дэвидъ? спросилъ онъ, схвативъ меня за руку.

— О которой изъ нихъ вы говорите? спросилъ я не безъ ехидства.

— Конечно, о дамѣ въ траурѣ.

— Вамъ понравилась вдова?

— Понравилась, дитя мое, отвѣчалъ Энгельманъ, указывая на свою трубку: — она сдѣлала то, что ни одной женщинѣ еще не удавалось, — она погасила мою трубку.

ГЛАВА XI.

Я не могъ удержаться отъ смѣха при этомъ сопоставленіи красоты г-жи Фонтэнъ съ трубкою Энгельмана. Мой добрый старый другъ посмотрѣлъ на меня съ удивленіемъ.

— Ничего нѣтъ смѣшного, если я такъ засмотрѣлся, что трубка погасла, сказалъ онъ серьезно. — Дэвидъ, все мое существо всецѣло было поглощено этой великолѣпной женщиной. Ея образъ до сихъ поръ стоитъ передъ мною, какъ ангелъ, залитый серебристыхъ свѣтомъ луны. Я, кажется, впервые въ жизни сталъ выражаться поэтически. Это было-бы, впрочемъ, неудивительно. Я право не знаю, что со мною. Вы молодой человѣкъ и можете мнѣ сказать, ужъ не влюбился-ли я?

Но, прежде чѣмъ я успѣлъ отвѣтить на этотъ неожиданный вопросъ, онъ взялъ меня за руку и со страхомъ прибавилъ:

— Не говорите объ этомъ ни слова другу Келеру. Онъ прекрасный человѣкъ, но не имѣетъ ни малѣйшей жалости къ грѣшникамъ. А послушайте, Дэвидъ: вы можете меня представить этой красавицѣ?

Тревожимый мыслью, что я говорилъ слишкомъ откровенно съ вдовою Фонтэнъ, я рѣшился выказать крайнюю осторожность въ отношеніи Энгельмана.

— Нѣтъ, я не могу васъ представить, отвѣчалъ я: — она живетъ здѣсь въ полнѣйшихъ одиночествѣ и никого не принимаетъ.

— По крайней мѣрѣ, вы можете сказать ея имя, продолжалъ настаивать Энгельманъ; — вы, вѣроятно, упомянули объ этомъ Келеру.

— Нѣтъ, у меня есть причины вовсе не говорить о ней г. Келеру.

— Ну, вы можете вполнѣ довѣрить мнѣ, Давидъ, я никому не открою вашей тайны. Я хочу только послать ей цвѣтовъ изъ моего сада. Противъ этого она не можетъ имѣть ничего. Ну, добрый Дэвидъ, скажите, куда мнѣ послать мой букетъ.

Я, вѣроятно, поступилъ дурно и, судя по слѣдующимъ событіямъ, конечно, я поступилъ дурно; но я не могъ взглянуть серьезно на дѣло о букетѣ и назвалъ по имени вдову Фонтенъ. Онъ вздрогнулъ.

— Это не мать-ли той дѣвушки, на которой Фрицъ хочетъ жениться? воскликнулъ онъ.

— Да, это она. Не правда-ля, Фрицъ человѣкъ со вкусомъ и Мина прелестная дѣвушка!

— Не знаю, Я былъ такъ очарованъ матерью, что никого другого не видѣлъ. Какъ думаете, г-жа Фонтенъ замѣтила меня?

— Да. Она взглянула на васъ.

— Ну, а теперь вы, Дэвидъ, посмотрите на меня. При свѣтѣ луны вы кажетесь гораздо моложавѣе; можетъ быть и я такъ-же. Сколько вы мнѣ теперь дадите: лѣтъ пятьдесятъ или шестьдесятъ?

— Я далъ-бы вамъ шестой десятокъ.

Ему было почти семьдесятъ лѣтъ, но кто рѣшился-бы сказать ему это въ подобную минуту?

Мой отвѣтъ показался столь удовлетворительнымъ старику, что онъ завелъ разговоръ о покойномъ мужѣ г-жи Фонтэнъ:

— Что, она очень любила? Какой онъ былъ человѣкъ, Дэвидъ?

Я замѣтилъ, что никогда его не видалъ и, чтобы перемѣнить предметъ нашей бесѣды, спросилъ, опоздаю-ли я въ ужину.

— Дитя мое, ужинъ оконченъ уже съ полчаса, отвѣчалъ онъ; — но я уговорилъ нашу сердитую экономку оставить вамъ что-нибудь горячее. Вы найдете сегодня вечеромъ Келера въ очень дурномъ настроеніи. Онъ уже былъ не въ духѣ отъ необходимости написать протестъ вашей теткѣ, а потомъ ваше отсутствіе его разсердило. — «Онъ принимаетъ нашъ домъ за трактиръ, сказалъ онъ; — но я никому;не позволю такъ обходиться съ нами».

— Онъ до того былъ разсерженъ, что я пошелъ погулять и встрѣтилъ свою судьбу, прибавилъ старикъ такимъ грустнымъ томомъ, какого я никогда не ожидалъ услышать отъ добраго Энгельмана.

Онъ былъ правъ. Меня приняли дома очень холодно.

— Я написалъ прямо вашей теткѣ все, что думаю, сказалъ Келеръ; — и, вѣроятно, съ будущей почтой она отзоветъ васъ Лондонъ. Пока-же прошу васъ, когда вы намѣрены провести вечеръ не дома, потрудиться сказать объ этомъ одному изъ слугъ.

Потомъ набросилась на меня старая воркунья-экономка, извѣстная въ домѣ подъ именемъ тетки Барбары. Она принесла блюдо съ кушаньемъ, которое держала на плитѣ для меня, и поставила его съ такимъ шумомъ на столъ, что оно едва не треснуло.

— Я сдѣлала это разъ, сказала она; — но если вы еще когда-нибудь опоздаете, то можете ужинать гдѣ вамъ угодно.

На слѣдующій день я написалъ теткѣ и Фриду. Послѣднему я не могъ открыть всей правды, потому что онъ тогда немедленно прилетѣлъ-бы въ Франкфуртъ; но я сообщилъ ему, что нашелъ слѣдъ Мины и ея матери, что въ настоящее время нечего было безпокоиться о нихъ и что даже я могъ переслать Минѣ письмо, еслибы онъ чувствовалъ необходимость ей написать. Послѣднюю уступку я сдѣлалъ изъ желанія столько-же успокоить Фрица, сколько услужить прелестной Минѣ. Я наканунѣ обѣщалъ ей тотчасъ увѣдомить ее, когда напишу ея возлюбленному, а потому, не имѣя никакого занятія въ конторѣ, пока не разрѣшится спорный вопросъ о женскомъ трудѣ, я снесъ на почту свои письма, а оттуда направился въ вдовѣ Фонтэнъ и ея очаровательной дочери.

Мина была приведена въ восторгъ надеждой получить вѣсточку отъ Фрица, а я былъ очень удивленъ, увидавъ на столѣ въ большой старинной фарфоровой чашѣ для пунша, громадный букетъ великолѣпныхъ цвѣтовъ. Каждому, кто зналъ Энгельмана, этотъ букетъ говорилъ многое. Онъ обыкновенно запрещалъ срисрывать хоть одинъ цвѣтокъ въ его саду, а теперь собственными руками подвергъ опустошенію свои прекрасныя куртины.

— Какіе чудные цвѣты! сказалъ я. — Самъ г. Энгельманъ позавидовалъ-бы такому букету.

— Неужели вы думаете, что вамъ удастся обойти меня, произнесла г-жа Фонтэнъ, иронически? — Г. Энгельманъ не только прислалъ мнѣ эти цвѣты, но написалъ слишкомъ лестную записку. А я, прибавила она, небрежно взглянувъ на каминъ, на которомъ лежало какое-то письмо, — написала ему отвѣтъ въ обычныхъ выраженіяхъ. Глупо было бы стоять на церемонной ногѣ съ безвреднымъ старымъ джентльменомъ, котораго мы встрѣтили съ вами на мосту. Какой онъ толстый и какая у него странная трубка, почти столь же толстая, какъ онъ самъ.

Бѣдный Энгельманъ, она говорила о немъ съ такимъ жестокимъ презрѣніемъ!

— Хотя онъ видѣлъ васъ только одну минуту, замѣтилъ я, — но сразу сдѣлался вашимъ пламеннымъ поклонникомъ.

— Неужели? произнесла она и тотчасъ перемѣнила разговоръ. — А писали вы сегодня вашей теткѣ? спросила она.

— Да.

— Вѣроятно, вы писали исключительно о дѣлахъ. Но все-же позвольте спросить, не упонянули-ли вы хоть вскользь о надеждахъ, возлагаемыхъ мною на ея пріѣздъ въ Франкфуртъ?

— Я полагаю, что теперь не время возбуждать этотъ вопросъ, отвѣчалъ я, пользуясь этимъ случаемъ, чтобъ нѣсколько урезонить ее; — между мистрисъ Вагнеръ и г. Келеромъ возникло серьезное столкновеніе по поводу внутренняго порядка въ здѣшней конторѣ. Они оба очень упорны. Келеръ написалъ теткѣ сегодня откровенно свое мнѣніе, и я боюсь, что это возбудитъ непріятную между ними переписку.

Мои слова ее поразили. Она приблизила свое кресло къ моему.

— Думаете вы, что эта переписка отсрочитъ отъѣздъ вашей тетки изъ Лондона? спросила она.

— Напротивъ, она очень рѣшительная женщина, и это можетъ только ускорить ея посѣщеніе Франкфурта: Но я думаю, что всякія дружескія отношенія между ними превратятся, если г. Келеръ будетъ вынужденъ подчиниться въ дѣлахъ фирмы водѣ женщины.

— Я понимаю, сказала она едва слышно, откидываясь на спинку кресла.

Въ эту минуту Мина, стоявшая у окна, воскликнула:

— Мама, сынъ хозяйки только-что ушелъ, не крикнуть-ли мнѣ его назадъ?

— Зачѣмъ, дитя мое? спросила разсѣянно г-жа Фонтэнъ.

— Чтобъ снести ваше письмо къ г. Энгельману, отвѣчала молодая дѣвушка, указывая на каминъ.

Г-жа Фонтэнъ взглянула на письмо, подумала съ минуту и потомъ промолвила:

— Нѣтъ, голубушка; пусть мальчикъ идетъ. Это не къ спѣху.

Сказавъ это она обратилась во мнѣ:

— По счастью, я никогда не теряю надежды, сказала она; — и въ виду вашего добраго намѣренія я буду по-прежнему надѣяться на счастливый исходъ. Милая Мина, сыграй намъ что-нибудь.

Пока молодая дѣвушка послушно открывала фортепіано, она взглянула на букетъ.

— Вы любите цвѣты, Дэвидъ? спросила она; — и понимаете вы что-нибудь въ ботаникѣ? Я только невѣжественно восторгаюсь ихъ красотою и благоуханіемъ. Право, вашъ старый другъ, г. Энгельманъ, очень любезный джентльменъ. Безъ него у меня не было-бы такихъ чудесныхъ цвѣтовъ. А скажите, онъ принимаетъ участіе въ грустныхъ недоразумѣніяхъ между вашей теткой и г. Келеромъ.

Что значило это неожиданное вниманіе вдовы Фонтэнъ въ Энгельману и нежеланіе послать ему написанное уже давно письмо? Тревожимый сомнѣніями, возбуждаемыми этими вопросами, я сдѣлалъ неосторожность и отвѣчалъ слишкомъ сдержанно, что ничего не знаю, но что, вѣроятно, Энгельманъ согласенъ съ мнѣніемъ Келера. Она поняла меня и съ этой цѣлью стала избѣгать разговора объ Энгельманѣ. Даже пѣніе Мины не могло разсѣять моихъ мрачныхъ мыслей и я былъ очень радъ, когда, простившись съ своими новыми друзьями, очутился на улицѣ.

По дорогѣ домой обдумывая все, что я видѣлъ и слышалъ, я сталъ прямо подозрѣвать г-жу Фонтэнъ въ коварномъ желаніи воспользоваться вліяніемъ Энгельмана для устройства ей свиданія съ Келеромъ, такъ какъ помощь моей тетки въ этомъ отношеніи была теперь немыслимой. Очевидно, она хотѣла уничтожить свою холодную записку къ Энгельману и написать другую, очень любезную, съ приглашеніемъ посѣтить ее.

Этимъ подозрѣніямъ суждено было оправдаться въ тотъ-же день за ужиномъ. Энгельманъ явился очень нарядно одѣтымъ и былъ въ прекрасномъ расположеніи духа. Келеръ шутя спросилъ его, не женится-ли онъ, а Энгельманъ до того забылся отъ счастья, наполнявшаго его сердце, что позволилъ себѣ затронуть больной вопросъ о женскомъ трудѣ.

— Кто знаетъ, что можетъ случиться, отвѣчалъ онъ; — когда у насъ въ конторѣ будутъ служить молодыя дѣвушки.

Келеръ такъ разсердился, что молчалъ до окончанія ужина.

Когда Энгельманъ вышелъ изъ столовой, я послѣдовалъ за нимъ.

— Вы идете къ г-жѣ Фонтэнъ? спросилъ я.

— Съ вечернимъ визитомъ, Дэвидъ, отвѣчалъ онъ съ улыбкой; — ну, не всегда вамъ, юношамъ, торжествовать. Я получилъ отъ нея очаровательное письмо. Оно у меня на сердцѣ, прибавилъ онъ, ударяя по боковому карману сюртука; — но чувства женщины священны и я не могу вамъ его показать.

Я хотѣлъ-было ему все разсказать, но мысль о Минѣ меня удержала. Желаніе охранить душевное спокойствіе Энгельмана шло прямо на перекоръ другому моему желанію — видѣть Мину женою Фрица; къ тому-же могли-ли мои слова подѣйствовать на добраго старика, подпавшаго подъ вліяніе опасныхъ чаръ г-жи Фонтэнъ. Поэтому я рѣшился предостеречь его въ общихъ выраженіяхъ и выжидать обстоятельствъ.

— Позвольте мнѣ вамъ сказать два слова, произнесъ я: — самыя лучшія женщины имѣютъ свои недостатки. Г-жа Фонтенъ очаровательна, но не думайте, чтобъ она была искренна.

— О, Дэвидъ, произнесъ онъ, сіяя счастіемъ; — вы уже меня ревнуете.

Онъ надѣлъ на бекрень шляпу и, взявъ трость, вышелъ изъ дома.

ГЛАВА XII.

Прошло два дня и я замѣтилъ другую перемѣну въ Энгельманѣ.

Онъ превратился въ серьезнаго, сдержаннаго человѣка. Не надѣлалъ-бы онъ такихъ глупостей, которыя могли навлечь на него насмѣшки, если-бы онѣ стали извѣстными? Или вдова предупредила его, чтобы онъ не былъ очень откровененъ со мной? Во всякомъ случаѣ, онъ не сказалъ мнѣ ни слова о пріемѣ его г-жею Фонтэнъ и тайкомъ вышелъ изъ дома, отправляясь къ ней во второй разъ. Не желая встрѣтиться съ нимъ у прекрасной вдовы и чувствуя нѣкоторое безпокойство о будущемъ, я держалъ себя въ сторонѣ и выжидалъ событія.

На третій день я получилъ записку отъ Мины слѣдующаго содержанія:

«Любезный г. Дэвидъ, если вы желаете видѣть маму и меня, то останьтесь дома сегодня вечеромъ. Добрый г. Энгельманъ обѣщалъ показать намъ послѣ закрытія конторы свой интересный старинный домъ».

Не было ничего необыкновеннаго въ этомъ посѣщеніи стариннаго дома. Онъ, дѣйствительно, представлялъ одинъ изъ образцовъ старинной архитектуры, которыми славится Франкфуртъ, и художники всѣхъ націй рисовали его внѣшніе и внутренніе виды. Но замѣчательно было, что въ выбранный Энгельманомъ вечеръ для посѣщенія вдовы, его другъ Келеръ былъ приглашенъ къ какимъ-то пріятелямъ на другой конецъ города.

За нѣсколько времени до назначеннаго вдовой часа, Энгельманъ началъ посматривать на меня какъ-то неловко и тревожно.

— Развѣ вы, Дэвидъ, сегодня вечеромъ никуда не пойдете? сказалъ онъ, наконецъ.

— А я вамъ мѣшаю? спросилъ я ехидно.

— О, нѣтъ.

— Такъ я останусь дома.

Онъ ничего не отвѣчалъ и сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, видимо, недовольный. Вдругъ позвонили. Онъ остановился и взглянулъ на меня.

— Гости? спросилъ я снова.

На этотъ разъ онъ долженъ былъ мнѣ отвѣчать.

— Это мои друзья; они желаютъ посмотрѣть нашъ домъ.

Меня взорвало его упорное желаніе скрыть отъ меня имена таинственныхъ посѣтителей, и я прямо сказалъ:

— Да, г-жа Фонтэнъ съ дочерью.

Онъ быстро обернулся, чтобъ мнѣ отвѣтить. Но въ ту-же минуту дверь отворилась и старая экономка ввела двухъ изящно одѣтыхъ дамъ, на которыхъ она подозрительно посматривала.

Если-бы Мина не взяла меня за руку, то я изъ деликатности, вѣроятно, не сопровождалъ-бы ихъ при осмотрѣ дома, но тутъ я долженъ былъ вмѣстѣ съ нею послѣдовать за Энгельманомъ и вдовой.

— Знаете, сказала мнѣ шепотомъ Мина, — обращаясь со мною, какъ съ братомъ, — этотъ добрый джентльменъ и хама такъ сошлись, что они словно давнишніе друзья. Мама, обыкновенно, очень подозрительна въ незнакомымъ людяхъ: не правда-ли, что эта неожиданная дружба очень странная? И она ему позволяетъ даже курить въ нашей гостиной. Онъ сидитъ, молча пуская клубы дыма и восхищаясь мамой, а она говоритъ за обоихъ. Заходите къ намъ поскорѣе, кромѣ васъ мнѣ не съ кѣмъ говорить о Фрицѣ. Мама и г. Энгельманъ не обращаютъ на меня никакого вниманія, точно я собаченка или кошка.

Перейдя изъ нижняго этажа во второй, восторгъ г-жи Фонтэнъ все увеличивался съ каждымъ шагомъ. Она, повидимому, основательно знала и высоко цѣнила архитектуру XVII вѣка. Вскорѣ оказалось, что она занималась и живописью-акварелью.

— Я, какъ любительница, работаю не дурно, сказала она Энгельману; — и я очень желала-бы сдѣлать эскизы этихъ великолѣпныхъ старыхъ комнатъ на память о Франкфуртѣ. Но я не прошу у васъ позволенія работать здѣсь, добрый г. Энгельманъ, потому что вы, конечно, не желаете, чтобъ дамы-артистки съ альбомами надоѣдали вамъ въ вашемъ холостомъ раю. Я надѣюсь, что мы обезпокоили г. Келера. Онъ дома?

— Нѣтъ.

Потокъ краснорѣчія г-жи Фонтэнъ вдругъ изсякъ. Она молча поднялась по лѣстницѣ въ третій этажъ, гдѣ находились наши спальни. Комната, въ которой я спалъ, не представляла ничего замѣчательнаго, но въ комнатахъ Келера и Энгельмана были одни изъ лучшихъ образцовъ рѣзьбы на деревѣ во всемъ домѣ.

Уже смеркалось и Энгельманъ зажегъ свѣчи въ своей комнатѣ. Вдова Фонтэнъ взяла одну изъ нихъ и подробно осмотрѣла самые интересные предметы въ комнатѣ: шкафъ и туалетъ. Она все еще была не много сосредоточена, но выказала себя знатокомъ въ старинной рѣзьбѣ.

— Мой бѣдный мужъ очень любилъ рѣзьбу на деревѣ, сказала она смиренными тономъ; — и все, что я знаю объ этомъ предметѣ, я почерпнула у него. Любезный г. Энгельманъ, ваша комната просто картина. Какъ она проста и величественна. А какъ вы думаете, прибавила она, понижая голосъ и какъ-бы смущаясь: мы можемъ взглянуть на комнату г. Келера?

Она говорила о комнатѣ г. Келера, точно это была святыня, доступная только немногимъ избраннымъ.

— Гдѣ его комната? спросила она съ неотразимымъ любопытствомъ.

Я указалъ ихъ дорогу въ коридоръ и безъ всякой церемоніи отворилъ дверь спальни Келера. Г-жа Фонтэнъ бросила на меня такой взглядъ, словно я виновенъ былъ въ святотатствѣ.

Энгельманъ послѣдовалъ за нами съ свѣчкой въ рукахъ и тотчасъ зажегъ древнюю мѣдную лампу, висѣвшую съ потолка.

— Мой ученый другъ, сказалъ онъ, — много читаетъ въ спальнѣ и любитъ, чтобы было свѣтло. Вы хорошо увидите всю комнату, когда лампа разгорится. Большой рѣзной деревянный каминъ считается первымъ произведеніемъ этого рода во Франкфуртѣ.

Вдова подошла въ камину и молча подняла руки въ нѣмомъ восторгѣ. Оправившись отъ этой вспышки, она обняла Мину.

— Я должна тебѣ, голубушка, растолковать всю прелесть этого удивительнаго произведенія, сказала она, и прочитала дочери цѣлую лекцію о достоинствахъ этой художественной работы; — о если-бы я только могла снять съ него эскизъ, прибавила она, окончивъ свою рѣчь: — но нѣтъ, это значило-бы злоупотреблять вашей любезностью.

Потомъ она подробно осмотрѣла все въ комнатѣ; даже маленькій столикъ у постели, съ кружкой и стаканомъ не избѣгли ея вниманія.

— А, это онъ пьетъ ночью? спросила она съ почтительнымъ любопытствомъ: — могу я отвѣдать?

— Это только ячменная вода, отвѣчалъ со смѣхомъ Энгельманъ; — наша старая экономка, страдающая ревматизмомъ, старается какъ можно рѣже ходить по лѣстницѣ, поэтому, убирая комнату вечеромъ, она приготовляетъ и питье на ночь, чтобъ избавить себя отъ второго путешествія на-верхъ.

— Отвѣдай, Мина, сказала ея мать, подавая стаканъ; — какъ хорошо и прохладительно.

Энгельманъ наклонился къ. вдовѣ и шепнулъ ей что-то на ухо. Я стоялъ за ними и не могъ не слышать его словъ.

— Я ревную Келера, сказалъ онъ; — вы не пробовали моего ночного питья — пива.

Вдова молча бросила на него такой краснорѣчивый взглядъ, что бѣдный Энгельманъ вздохнулъ отъ счастья. Мина наивно прервала эту сантиментальную сцену.

Она смотрѣла на картины, висѣвшія въ комнатѣ, и просила Энгельмана объяснить нѣкоторыя изъ нихъ. Мнѣ показалось страннымъ, что вдова при ея артистическихъ наклонностяхъ не обратила никакого вниманія на картины. Вмѣсто того, чтобъ подойти къ дочери, разсматривавшей картины, она продолжала стоять у кровати, устремивъ глаза на кружку съ ячменной водой, и, казалась, была погружена въ глубокую думу. Вдругъ она вздрогнула, быстро обернулась и замѣтила, что я слѣжу за нею. Въ ея глазахъ блеснулъ гнѣвный, подозрительный взглядъ, но въ одно мгновеніе она приняла на себя свой обычный тонъ.

— Я васъ удивляю, Дэвидъ, сказала она очень нѣжно; — вы думаете, что мнѣ слѣдовало-бы смотрѣть на картины; но, мой другъ, я не могу всегда побороть свои грустныя воспоминанія, которыя часто наполняютъ мою голову при малѣйшемъ благопріятномъ къ тому случаѣ. Добрый г. Энгельманъ меня понимаетъ. Онъ, вѣроятно, также страдалъ въ своей жизни. Могу я сѣсть на минуту?

Она томно опустилась въ кресло и стала бросать по сторонамъ одобрительные взгляды. Всѣ ея движенія дышали необыкновенной граціей. Энгельманъ, объяснивъ Минѣ, какъ можно короче и скорѣе всѣ картины, и подойдя къ вдовѣ, началъ вмѣстѣ съ нею восхищаться каминомъ.

— Художники увѣряютъ, что онъ всего эфектнѣе при лампахъ, замѣтилъ онъ; — днемъ широкій простѣнокъ между окнами мѣшаетъ солнечнымъ лучамъ проникать въ комнату.

— Я только думала объ этомъ, произнесла г-жа Фонтэнъ; — при ламповомъ освѣщеніи этотъ каминъ — просто прелесть. Какъ жаль, что а не захватила свой альбомъ, я набросила-бы въ немъ хоть нѣсколько эскизовъ во время отсутствія г. Келера.

Говоря это, она пристально посмотрѣла на меня.

— Если вы можете обойтись безъ красокъ, произнесъ я, — то у насъ найдется бумага и карандашъ.

Въ эту минуту въ коридорѣ пробили часы. Энгельманъ взглянулъ съ безпокойствомъ на своихъ гостей и всталъ съ кресла, что ясно говорило: время прошло незамѣтно и Келеръ тотчасъ вернется. Мина, повидимому, это поняла, но впервые быстрая смекалка вдовы, казалось, ее покинула. Она продолжала сидѣть на своемъ мѣстѣ, какъ будто была дома.

— Я право не знаю, могла-ли-бы я обойтись безъ красокъ, сказала она задумчиво; — но все-же попробовать не мѣшаетъ.

Но тутъ безпокойство Энгельмана перешло въ неописанный страхъ и Мина, видя происшедшую въ немъ перемѣну, воскликнула:

— Я боюсь, мама, что теперь уже поздно рисовать. Вѣдь г. Келеръ можетъ теперь каждую минуту вернуться.

— О! Какъ я глупа, что объ этомъ не подумала, отвѣчала г-жа Фонтэнъ; — простите меня, Энгельманъ, я такъ была заинтересована этой прелестью, что забыла о всемъ остальномъ. О, какъ я вамъ благодарна за доставленное мнѣ художественное наслажденіе.

И она направилась къ двери, разсыпаясь въ извиненіяхъ. Энгельманъ совершенно успокоился, посмотрѣлъ на нее съ любовью и предложилъ ей свою руку, чтобъ спуститься съ лѣстницы.

Я съ Миною теперь шелъ впереди. Сойдя во-второй этажъ, мы остановились, поджидая вдову; но она ужасно медлила и, насколько мы могли разслышать, съ восторгомъ разсматривала балюстраду лѣстницы. Когда-же она, наконецъ, поравнялась съ нами, то двери привлекли ея вниманіе. Снова намъ пришлось ждать ее въ нижнемъ этажѣ. Сѣни были освѣщены другой старинной мѣдной лампой и г-жа Фонтэнъ объявила, что нельзя было пройти мимо этой прелестной картины, не остановившись, чтобы не полюбоваться ею.

— Я никогда не видывала, чтобы мама поступала такъ странно, сказала мнѣ Мина; — если-бы это было только возможно въ нашемъ положеніи, то я, право, подумала-бы, что она нарочно хочетъ дождаться здѣсь г. Келера.

Что касается меня, то я въ этомъ былъ вполнѣ убѣжденъ, зная, какъ г-жа Фонтэнъ желала сойтись лицомъ въ лицу съ г. Келеромъ. Дѣйствительно, пока она еще разсматривала лампу, въ замкѣ наружной двери послышался звонъ ключа, и Келеръ вошелъ въ сѣни.

Увидавъ двухъ незнакомыхъ дамъ, онъ остановился и вопросительно взглянулъ на своего стараго друга. Энгельманъ долженъ былъ такъ или иначе объяснить это происшествіе.

— Это мои знакомыя, сказалъ онъ въ большемъ смущеніи: — я показалъ имъ нашъ домъ.

Келеръ снялъ шляпу и поклонился вдовѣ. Она съ поразившимъ меня спокойствіемъ присѣла и съ граціозной улыбкой объявила свое имя.

— Я вдова Фонтэнъ, сказала она, — а это моя дочь Мина.

ГЛАВА XIII.

Келеръ молча отвернулся, прошелъ мимо вдовы на противоположный конецъ сѣней, отворилъ дверь въ сосѣднюю комнату и заперъ ее за собою. Если-бы онъ и захотѣлъ взглянуть на Мину, то онъ не могъ-бы ея разглядѣть. Она спряталась за меня, дрожа всѣмъ тѣломъ. Я взялъ ее за руку и старался успокоить.

— Вы сами видите, что намъ не остается никакой надежды, промолвила она шепотомъ: такого человѣка не уломаешь.

Г-жа Фонтэнъ спокойно слѣдила за удалявшейся фигурой Келера и, какъ только онъ, исчезъ, она сказала:

— Нѣтъ, ты отъ меня такъ не отдѣлаешься!

Какъ-бы побуждаемая невѣдомой силой, она встала и пошла къ двери, за которой исчезъ Келеръ. Я оставался съ Миной и не могъ видѣть выраженія лица ея матери; но Энгельманъ простеръ къ ней руки, стараясь ее остановить и испуганное лицо его ясно говорило: да на что-же это похоже?

— О, г-жа Фонтэнъ! воскликнулъ добрый старикъ; — не смотрите такъ ужасно: у Келера только вспышка дурнаго характера, онъ вскорѣ одумается.

Не отвѣчая и даже несмотря на него, она отвела его руки, словно онъ былъ ребенокъ, и, подойдя въ двери, постучала.

— Кто тамъ? спросилъ голосъ Келера изнутри.

— Г-жа Фонтэнъ, отвѣчала вдова: я хочу съ вами объясниться.

— Я не желаю принять г-жу Фонтэнъ.

— Въ такомъ случаѣ, г. Келеръ, я буду имѣть честь написать вамъ письмо.

— Я не прочту вашего письма.

— Подумайте серьезно объ этомъ сегодня ночью и завтра утромъ перемѣните свое мнѣніе, г. Келеръ.

Она повернулась и, не ожидая отвѣта, возвратилась къ намъ.

— О, милая, добрая мама, сказала Мина, нѣжно цѣлуя ее: — вы все это дѣлаете ради меня. Но мнѣ жаль, что вы такъ безполезно унижаете себя.

— Мои старанія не будутъ безполезными, дитя мое, отвѣчала она: если-бы пятьдесятъ Келеровъ мѣшали твоему счастью, то я съумѣла-бы удалить эти пятьдесятъ преградъ на твоемъ пути, моя голубушка.

Голосъ ея, звучавшій чисто-мужской рѣшимостью, вдругъ оборвался на послѣднемъ ласковомъ словѣ. Она прижала Мину къ своему сердцу и покрыла пламенными поцѣлуями единственное существо, которое она любила на свѣтѣ. Въ эту минуту она показалась мнѣ дѣйствительно красавицей. Слезы любви и горя дрожали въ ея глазахъ.

— Прощайте, добрый другъ, сказала она, протягивая руку Энгельману: — мнѣ очень жаль что я была невинной причиной этой непріятной сцены.

Добрый старикъ поднесъ платокъ къ своимъ глазамъ. Никогда въ жизни не былъ онъ такъ перепуганъ и смущенъ.

— Позвольте мнѣ проводить васъ до дома, нѣжно сказалъ онъ, цѣлуя руку вдовы.

— Не сегодня, отвѣчала она.

Онъ началъ было настаивать, но она умѣла его подчинять своей волѣ однимъ взглядомъ. Онъ безпомощно опустился въ вросло, произнося шепотомъ:

— Бѣдная, прекрасная женщина.

Прощаясь со мной, г-жа Фонтэнъ какъ-бы, пораженная новой мыслью, сказала:

— У меня есть къ вамъ просьба, Дэвидъ. Не проводите-ли вы насъ домой?

Я, конечно, взялъ шляпу и отвѣчалъ, что всегда къ ея услугамъ. Энгельманъ при этомъ вскочилъ и поднялъ руки въ видѣ безмолвнаго протеста.

— Не безпокойтесь, замѣтила г-жа Фонтэнъ, обращаясь къ нему съ презрительной улыбкой: Дэвидъ меня не любитъ.

Сказавъ это, она направилась къ двери, а я, прежде чѣмъ послѣдовать за нею и Миной, промолвилъ на ухо Энгельману:

— Она можетъ быть моей матерью, и на этотъ разъ, во всякомъ случаѣ я сказалъ правду.

По дорогѣ мы шли молча. Мина грустно думала о Фрицѣ, а ея мать очевидно хотѣла поговорить со мною на-единѣ. Когда мы подошли въ дому, она просила меня не много подождать въ ихъ скромной гостиной, предложивъ мнѣ покурить.

— Простись съ Дэвидомъ, дитя мое, сказала она, обращаясь въ Минѣ: — твое бѣдное сердце очень наболѣло и я уложу тебя спать, какъ маленькаго ребенка. Ахъ, если-бы ты была теперь все еще маленькимъ ребенкомъ, какъ въ прежнее счастливое время!

Послѣ непродолжительнаго отсутствія вдова возвратилась въ комнату съ спокойной улыбкой. Она, казалось, совершенно забыла о свиданіи съ Келеромъ.

— Мы часто слышимъ о родителяхъ, которые исправляютъ своихъ дѣтей; но я полагаю, что дѣти такъ-же часто исправляютъ родителей, сказала она: — я провела, нѣсколько счастливыхъ минутъ съ Миною и я уже готова простить Келеру его варварское обращеніе со мною, готова написать ему самое умѣренное, примирительное письмо, которое, я увѣрена, хорошо повліяетъ на него. Но я не хочу задерживать васъ, Дэвидъ, и скажу прямо, въ чемъ заключается моя просьба. Если, я передъ вами напишу письмо г. Келеру, возьметесь вы передать его?

Я колебался, что отвѣтить. Ея вопросъ ставилъ меня въ очень неловкое положеніе.

— Я не прошу, чтобъ вы сами передали письмо г. Келеру, продолжала она: мнѣ необходимо только знать, что письмо попало въ его руки. Совершенно будетъ достаточно, если вы положите письмо на его столъ. Вы сдѣлаете это, не правда-ли, не для меня, а ради Мины?

Ради Мины я согласился. Она затѣмъ попросила меня сѣсть къ столу на ея мѣсто.

— Если вы напишите черновую подъ мою диктовку, то мы иного выиграемъ во времени, объяснила она: — я всегда диктую свои письма Минѣ. Конечно, я спишу черновую слово въ слово и вамъ покажу прежде чѣмъ запечатать.

Она начала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, скрестивъ руки какъ великій Наполеонъ. Подумавъ съ минуту, она продиктовала мнѣ слѣдующее.

"Милостивый государь, я знаю, что скандальные слухи изъ Вюрцбурга возстановили васъ противъ меня. На-сколько мнѣ извѣстно, эти слухи касаются трехъ вопросовъ. Говорятъ, во-первыхъ, что мой мужъ умеръ по-горло въ долгахъ, благодаря моей расточительности; во-вторыхъ, что мои почтенные сосѣди не хотѣли со мною знаться, а, въ третьихъ, что я разставила сѣти вашему Фрицу и заставила его просить руки моей дочери, потому что его отецъ богатый человѣкъ.

"На первую клевету я отвѣчаю, что долги моего мужа произошли отъ дорогихъ его опытовъ по химіи и что я заплатила всѣмъ кредиторамъ до послѣдняго гроша. Дозвольте мнѣ объясниться съ вами лично и я вамъ укажу имена и адресы этихъ кредиторовъ. Въ отношеніи второй клеветы я могу доказать, что, прибывъ въ Вюрцбуръ послѣ моего замужества, я получила приглашенія отъ всѣхъ знатнѣйшихъ дамъ въ городѣ. Убѣдившись на опытѣ, какое общество въ Вюрцбургѣ, я дѣйствительно отказывалась, хотя очень любезно, отъ всѣхъ дальнѣйшихъ приглашеній и посвятила всю свою жизнь мужу, дочери и литературнымъ или художественнымъ занятіямъ. Сплетни и вязаніе чулка признаюсь мнѣ не по вкусу, и хотя я строго исполняю всѣ обязанности хозяйки, но я не признаю ихъ единственной цѣлью жизни каждой женщины. Я виновата только въ томъ, что по своей глупости открыто выражала свои чувства и тѣмъ нажила себѣ множество враговъ. Если эта чистосердечная защита васъ не удовлетворитъ, то назначьте мнѣ свиданіе и я готова отвѣтить на какіе вамъ угодно вопросы.

«На третью клевету я могу только возразить, что если-бы вы были принцъ крови, а не купецъ, то и тогда я всячески старалась-бы удалить вашего сына отъ моей дочери, по той простой причинѣ, что мысль о разлукѣ съ нею наполняетъ мое сердце страхомъ и горемъ. Я согласилась на этотъ бракъ, лишь вполнѣ убѣдившись, что счастье моего ребенка зависѣло отъ союза съ вашимъ сыномъ. Только въ виду этого я и пишу къ вамъ, я унижаюсь до просьбы дать мнѣ возможность оправдаться передъ вами въ взведенныхъ на меня клеветахъ. Что-же касается вашего богатства, то повѣрьте, что еслибъ вы завтра обанкротились, то я умоляла бы васъ согласиться на этотъ бракъ точно такъ-же, какъ умоляю теперь. Бѣдность меня не пугаетъ, пока у меня руки могутъ работать. Но я не могу согласиться, чтобы вся жизнь моей дочери была погублена потому только потому, что вамъ было угодно повѣрить тѣмъ клеветамъ, которыя взведены на меня. Въ третій разъ прошу васъ — примите меня и выслушайте мою защиту».

Она остановилась и, смотря на бумагу чрезъ мое плечо, промолвила:

— Я думаю, что этого довольно. Находите вы что-либо предосудительное въ этомъ письмѣ?

Что могъ я отвѣтить? Съ начала до конца письмо это было написано очень сдержанно и скромно. Я уступилъ мѣсто у стола вдовѣ Фонтэнъ, которая переписала собственноручно вопію моей черновой. Она не сдѣлала ни малѣйшаго измѣненія, только прибавила слѣдующія знаменательныя слова:

«Умоляю васъ, не доводите меня до отчаянія. Мать, отстаивающая жизнь своего ребенка — а тутъ дѣло идетъ о жизни Мины — конечно, исполняетъ свою обязанность. Пусть никто этого не отрицаетъ».

— Не слишкомъ-ли походятъ эти слова на угрозу? замѣтилъ я.

Она пристально посмотрѣла на меня и потомъ, запечатавъ письмо, подала мнѣ его.

— Пусть эти слова останутся, сказала она: я имѣю на это свои причины.

Возвратясь домой довольно поздно для Франкфурта, я съ изумленіемъ увидѣлъ, что Келеръ меня дожидался.

— Я объяснился съ моимъ компаньономъ, сказалъ онъ: и это объясненіе произвело на насъ обоихъ — я надѣюсь — только на время, очень тяжелое впечатлѣніе. Поэтому я долженъ просить васъ оказать мнѣ услугу вмѣсто г. Энгельмана, который не можетъ завтра покинуть Франкфурта въ виду полученнаго имъ приглашенія.

Очевидно, онъ подразумѣвалъ подъ этимъ посѣщеніе вдовы Фонтэнъ. По всей вѣроятности, старые друзья очень крупно посчитались изъ-за этой женщины и Энгельманъ, несмотря на всю доброту, повидимому, оскорбился поведеніемъ Келера при встрѣчѣ съ г-жею Фонтенъ и ея дочерью.

— Услуга, которую я у васъ прошу, не трудная, продолжалъ онъ: — глава одного комерческаго дома въ Ганау желаетъ вступить въ сношенія съ нами и сослался на нѣкоторыхъ почтенныхъ особъ въ городѣ и его окрестностяхъ. Все это надо провѣрить. У насъ столько занятія въ конторѣ, что я не могу поѣхать самъ въ Ганау или послать кого-нибудь изъ конторщиковъ. Я уже написалъ необходимую инструкціи, а, какъ вы знаете, Ганау очень недалеко отъ Франкфурта. Имѣете вы что-нибудь противъ этой поѣздки, въ качествѣ представителя нашей фирмы?

Излишне говорить, что я былъ польщенъ такимъ довѣріемъ и желалъ доказать на дѣлѣ, что я его вполнѣ заслуживаю; поэтому согласился выѣхать изъ Франкфурта на слѣдующее утро.

Поднимаясь по лѣстницѣ въ наши спальни, Келеръ замѣтилъ, обращаясь ко мнѣ:

— Я не имѣю права вмѣшиваться въ ваши дѣла, но я достаточно старъ, чтобъ дать вамъ совѣтъ. Не будьте очень дружны, Дэвидъ, съ женщиной, которую я засталъ здѣсь сегодня вечеромъ.

Онъ крѣпко пожалъ мнѣ руку и удалился въ свою комнату. Я былъ теперь убѣжденъ, что онъ не прочтетъ письма вдовы Фонтэнъ, но все-таки сдержалъ слово: на слѣдующее утро я положилъ письмо на столъ въ его кабинетѣ. Затѣмъ я отправился въ Ганау.

ГЛАВА XIV.

Благодаря данной инструкціи, мнѣ не трудно было исполнить порученіе Келера. Меня представили нѣкоторымъ личностямъ и полученныя отъ нихъ свѣденія я долженъ былъ передать по пріѣздѣ Келеру. Вотъ и все.

Купецъ, благонадежность котораго я былъ присланъ провѣрить, гостепріимно удержалъ меня въ обѣду, говоря, что у него, кромѣ семейства, будетъ только двоюродная сестра его жены съ дочерью, г-жа Мейеръ изъ Вюрцбурга.

Я, конечно, принялъ это приглашеніе, хотя и не ожидалъ большаго удовольствія отъ этого обѣда и не обратилъ никакого вниманія на то, что г-жа Мейеръ была изъ Вюрцбурга. Даже когда меня представили этой почтенной дамѣ, какъ «высокоуважаемаго агента г. Келера изъ Франкфурта», я не замѣтилъ, чтобы она взглянула на меня съ особымъ интересомъ. Это была толстая, цвѣтущая старуха, навзглядъ очень смышленая и рѣшительная; дочь-же ея обѣщала быть современенъ точнымъ портретомъ маменьки. Я былъ очень радъ, что за обѣдомъ меня посадили между женою и старшимъ сыномъ хозяина. Они были въ моихъ глазахъ гораздо привлекательнѣе г-жи Мейеръ.

Послѣ обѣда мы перешли пить кофе въ другую комнату. Хозяинъ съ сыномъ, страстные музыканты, съиграли сонату на фортепьяно и скрипкѣ. Я сидѣлъ передъ столомъ и разсматривалъ прекрасныя гравюры съ картинъ старыхъ художниковъ, какъ вдругъ услыхалъ за собою голосъ:

— Могу я васъ спросить: знаете вы сына г. Келера?

Я оглянулся и увидѣлъ подлѣ себя г-жу Мейеръ.

— Видѣли вы его не давно и можете мнѣ сказать, гдѣ онъ теперь находится? продолжала она, когда я отвѣтилъ, что знакомъ съ Фрицемъ.

Я отвѣчалъ на эти вопросы къ полному удовольствію г-жи Мейеръ.

— Мнѣ хотѣлось-бы съ вами поговорить, сказала она, садясь подлѣ меня и понижая голосъ такъ, чтобы ее не слыхали присутствовавшіе въ комнатѣ: — я очень интересуюсь Фрицемъ и до сегодняшняго дня ничего не слышала о немъ со времени его отъѣзда изъ Вюрцбурга. Онъ однажды ужь очень давно оказалъ мнѣ услугу и я люблю вспоминать о немъ. Вы, вѣроятно, пользуетесь его довѣріемъ и онъ, конечно, разсказывалъ вамъ, зачѣмъ отецъ взялъ его изъ университета до окончанія курса.

Я отвѣчалъ что-то очень разсѣянно. Въ головѣ моей бродила мысль: гдѣ я слышалъ прежде эти самыя слова: «однажды уже очень давно онъ оказалъ мнѣ услугу», которыя только-что произнесла эта почтенная особа.

— Его отецъ поступилъ очень благоразумно, разлучивъ Фрица съ этой женщиной и ея дочерью, продолжала г-жа Мейеръ: — вдова Фонтэнъ поймала въ свои сѣти бѣднаго юношу. Но, можетъ быть, вы ея другъ? Въ такомъ случаѣ я молчу и извиняюсь.

— Совершенно напрасно.

— Вы не другъ г-жи Фонтэнъ?

Строго говоря, прекрасную вдову можно назвать моей знакомой, но ни въ какомъ случаѣ — другомъ.

Поэтому я впервые отвѣчалъ осторожно:

— Нѣтъ.

— А! произнесла г-жа Мейеръ, свободно переводя дыханіе: — теперь я могу откровенно говорить съ вами ради Фрица. Вы такой-же молодой человѣкъ, какъ онъ; поэтому онъ скорѣе послушается васъ, чѣмъ кого-нибудь изъ насъ. Сдѣлайте все, что возможно для исцѣленія его отъ этого безумія. Я скажу вамъ прямо, что этотъ бракъ его погубитъ.

— Вы говорите очень рѣшительно. Развѣ вы знаете что-нибудь дурное о молодой дѣвушкѣ?

— Нѣтъ, она самое безвредное, ничего незначущее существо; я знала много дурного объ ея низкой матери.

— Я слышалъ два мнѣнія о ней. Фрицъ убѣжденъ, что на нее клевещутъ. Онъ увѣряетъ, между прочимъ, что она хорошая мать и пламенно любитъ свою дочь.

— Что-же это значитъ! женщина такъ-же инстинктивно любитъ своего ребенка, какъ ѣстъ, когда голодна. Хорошая мать! Вотъ важность. Вѣдь и кошка любитъ своихъ котятъ!

— «Вѣдь и кошка любитъ своихъ котятъ»: эта фраза мнѣ также была знакома и вдругъ мнѣ стало весело. Я вспомнилъ ановимное письмо, полученное Фрицемъ. Очевидно, г-жа Мейеръ, желая меня убѣдить въ справедливости своего мнѣнія, совершенно невольно употребила тѣ самыя слова, которыя она же сама написала Фрицу съ той-же цѣлью. Я даже привскочилъ на креслѣ, убѣдившись, что передо мною авторъ анонимнаго письма.

На-скоро извинившись, я продолжалъ разговоръ, не желая упустить счастливаго случая собрать свѣденія, которыя могли пригодиться Фрицу и даже доброму Энгельману. Я повторилъ слова Фрица о томъ, что вюрцбургскія дамы любятъ сплетничать и что онѣ завидовали блестящему превосходству вдовы Фонтэнъ.

— Бѣдный Фрицъ! произнесла съ презрительной усмѣшкой г-жа Мейеръ: — онъ слишкомъ мягкій юноша, его можно увѣрить во всемъ. Предположеніе, что мы всѣ возстали на г жу Фонтэнъ изъ зависти, слишкомъ глупо, чтобъ его опровергать. Подождите, г. Дэвидъ, и вы увидите, что это за женщина. Постарайтесь только съ г. Келеромъ удержать его отъ когтей вдовы еще нѣсколько мѣсяцевъ и онъ самъ прозрѣетъ. Тогда онъ вернется къ намъ съ свободнымъ сердцемъ и будетъ въ состояніи выбрать себѣ на этотъ разъ вполнѣ достойную жену.

Говоря это, она инстинктивно взглянула на дочь, сидѣвшую на противоположномъ концѣ комнаты. Мнѣ стало яснымъ, что она разсчитывала на бракъ Фрица съ своей дочерью. Если г-жа Фонтэнъ и была низкой, опасной женщиной, то не очень почтенной особой была и эта интригантка, писавшая анонимныя письма и поносившая другую женщину изъ личныхъ видовъ.

— Вы очень самоувѣренно предсказываете будущее, замѣтилъ я.

— Это значитъ, что вы мнѣ не вѣрите? спросила г-жа Мейеръ, покраснѣвъ.

— Не то, чтобъ не вѣрилъ, но нахожу, что надо фактами подтвердить вашъ строгій отзывъ о вдовѣ Фонтэнъ.

— А, вамъ необходимы факты! Хорошо, я вамъ докажу, говорила-ли я на вѣтеръ или съ полнымъ знаніемъ дѣла. Говорилъ вамъ Фрицъ, напримѣръ, что г-жа Фонтэнъ между прочими добродѣтелями платитъ свои долги? Я вамъ могу разсказать, какъ она платитъ долги, и это послужитъ вамъ гарантіей основательности моихъ словъ. Ваша прекрасная вдова особенно прельщаетъ стариковъ и они, дураки, влюбляются въ нее. Одной изъ такихъ ея жертвъ былъ въ Вюрцбургѣ восьмидесятилѣтній старикъ. Я получила вчера письмо, что онъ скоропостижно умеръ и что его единственнымъ наслѣдникомъ остался молодой племянникъ. По разсмотрѣніи его бумагъ, оказалось, что онъ заплатилъ долги вдовы Фонтэнъ и взялъ съ нея росписку на всю уплаченную сумму. Конечно, онъ уничтожилъ-бы этотъ документъ, если-бы онъ подозрѣвалъ близость своей смерти. Теперь-же росписка — въ рукахъ племянника, который, говорятъ, насчетъ денегъ очень крутой человѣкъ и онъ непремѣнно представитъ документъ ко взысканію, какъ только наступитъ срокъ. Я не знаю, гдѣ теперь находится г-жа Фонтэнъ, но это все-равно. Ее разыщутъ и ей придется или уплатить деньги, или сѣсть въ тюрьму. Вотъ на какія обстоятельства я разсчитывала, говоря, что Фрицъ прозрѣетъ.

Я смиренно призналъ себя побѣжденнымъ, но сердце мое наполнилось сожалѣніемъ о бѣдной, невинной Минѣ.

— Однако, произнесъ я: — она, можетъ быть, найдетъ деньги.

— Еслибъ я не знала, что г. Келеръ, стойкій, рѣшительный человѣкъ, то я съ вами согласилась бы, отвѣчала г-жа Мейеръ: — ей только стоитъ дѣйствительно женить Фрица на своей дочери и Келеръ будетъ принуждетъ заплатить за нее для чести своего семейства. Но онъ одинъ изъ тѣхъ рѣдкихъ людей, которыхъ ей не удастся обойти. Если-же вы ее когда-нибудь встрѣтите, то берегитесь. Она, можетъ быть, найдетъ ваше вліяніе на Фрица преградой на своемъ пути и заставитъ васъ вспомнить, что таинственное исчезновеніе ящика съ ядовитыми веществами послѣ смерти ея мужа до сихъ поръ не разъяснено. Обо всемъ этомъ было напечатано въ газетахъ. Вы знаете, о чемъ я говорю.

— Да, знаю, отвѣчалъ я на это, взбѣшенный слишкомъ самоувѣреннымъ тономъ г-жи Мейеръ, — что на нее не пало ни малѣйшаго подозрѣнія въ кражѣ этого ящика.

— Неужели?

— Да, произнесъ я, вставая.

Мнѣ было страшно слушать далѣе обвинительный актъ противъ матери бѣдной, прелестной Мины.

— Одну минуту, сказала г-жа Мейеръ: — въ какой гостинницѣ вы остановились? Я хочу вамъ прислать сегодня вечеромъ кое-что почитать на сонъ грядущій.

Я сказалъ ей мой адресъ и мы присоединились съ ней къ остальному обществу. Вскорѣ потомъ я ушелъ домой въ очень мрачномъ настроеніи. Будущее представлялось мнѣ въ такихъ черныхъ краскахъ, что я даже съ ужасомъ думалъ о возвращеніи на другой день во Франкфуртъ. Одна мысль мнѣ улыбалась — это возвращеніе въ Лондонъ по неожиданному требованію тетки, какъ предсказалъ мнѣ Келеръ.

ГЛАВА XV.

Вскорѣ по возвращеніи домой я получилъ письмо, въ которомъ вложенъ былъ отрывовъ изъ одной нѣмецкой газеты.

«Вы или очень справедливый или очень упрямый молодой человѣкъ, писала г-жа Мейеръ: — во всякомъ случаѣ вамъ полезно прочитать прилагаемое. Я не такая сплетница и охотница до скандаловъ, какъ вы полагаете. Хотя имена въ газетной статьѣ скрыты, но вы поймете, о комъ идетъ дѣло. Пожалуйста возвратите отрывокъ: онъ принадлежитъ къ колекціи интересныхъ литературныхъ диковинокъ моего гостепріимнаго хозяина.»

Газета, изъ которой отрывовъ лежалъ передо мной, была отъ сентября 1820 г., и я приведу подстрочный переводъ этого отрывка:

"Мы получили подъ строжайшей тайной выписки изъ писемъ одной дамы къ своей подругѣ. Печатаемые нами отрывки перенумерованы и мы только вычеркнули въ нихъ имена, названія мѣстностей и числа. Въ виду производящагося нынѣ судебнаго слѣдствія, интересующаго весь городъ, эти отрывки могутъ бросить нѣкоторый свѣтъ на событія, все еще остающіяся во мракѣ.

«№ 1—1801. Да, милая Жюли, я рискнула и вышла вчера замужъ за доктора. — Посторонняя публика въ церкви была нашими свидѣтелями. Отецъ увѣряетъ, что я опозорила его благородный родъ, отдавъ свою руку простому медику. Онъ запретилъ матери присутствовать при моей свадьбѣ. Бѣдная, наивная душа, она спросила у меня, люблю-ли я моего молодаго доктора и, получивъ удовлетворительный отвѣтъ, совершенно успокоилась. Что-же касается моего мужа, то у него большія надежды на блестящую карьеру. Я тебѣ уже писала, что онъ французъ, а въ его отечествѣ знаменитые доктора получаютъ титулы. Я во что-бы-то ни стало выведу его въ люди, а когда онъ будетъ барономъ, то мы увидимъ, что скажетъ отецъ».

«№ 2—1802. Мы переѣхали, милая Жюли, въ этотъ отвратительный, скучный нѣмецкій городишка только потому, что здѣшній университетъ славится своимъ медицинскимъ факультетомъ. Мой мужъ объявилъ мнѣ самымъ нѣжнымъ образомъ, что онъ не остановится ни передъ какими жертвами для увеличенія своихъ научныхъ знаній. Еслибъ ты только видѣла, какъ дамы одѣваются въ этой трущобѣ и какъ онѣ говорятъ, ты меня пожалѣла-бы. У меня есть одно утѣшеніе, прекрасный ребенокъ — дѣвочка, чистый ангелъ. Я сомнѣваюсь, любила-ли ты такъ своего перваго ребенка, какъ я обожаю свою Мину! Съ той минуты, какъ я ее почувствовала въ своихъ рукахъ, я забыла мужа».

«№ 3 — 1805. Я едва имѣю силы тебѣ писать, но я боюсь сдѣлать что-нибудь отчаянное, если не вылью моей наболѣвшей души хоть передъ тобой. Мое послѣднее письмо объяснило тебѣ, какъ я вырвала мужа изъ отвратительнаго университета, но онъ продолжаетъ прозябать въ Германіи, бесѣдуя съ старыми заплѣсневѣвшими докторами, которыхъ онъ называетъ „князьями науки“, вмѣсто того, чтобы вернуться въ Парижъ, поселиться въ роскошномъ домѣ и добиться славы съ моей помощью. Я создана для того, чтобы давать великолѣпные вечера и вывести въ люди мужа. Но, я или не должна думать объ этомъ или сойду съ ума. Шесть недѣль тому назадъ, благодаря войнѣ, я не могу не восхищаться удивительнымъ Наполеономъ, хотя онъ и побѣждаетъ мою родину; мы снова вернулись въ этотъ ужасный городишка и ненавистный университетъ, съ которымъ, я надѣялась, мы разстались на-всегда. Конечно, мужъ возобновилъ свои научныя работы, а я по-прежнему попала въ среду этихъ глупыхъ сплетницъ. Но это еще ничего. Здѣсь, въ химической лабораторіи завелся новый человѣкъ, поступившій въ университетъ послѣ нашего отъѣзда въ прошломъ году. Этотъ дьяволъ, нельзя его иначе назвать, совершенно обошелъ мужа и уничтожилъ всѣ мои надежды въ жизни. Это венгерецъ, маленькаго роста, грязный, худощавый какъ скелетъ, съ глазами какъ у дикаго звѣря, и съ самой лицемѣрной улыбкой на устахъ. Никто не знаетъ объ его прошедшей исторіи. Всѣ въ университетѣ считаютъ его первымъ экспериментальнымъ химикомъ нашего времени. Онъ приводитъ въ восторгъ самыхъ знающихъ професоровъ, а студенты называютъ его „новымъ Парацельсомъ“. Я однажды спросила его, надѣется ли онъ найти средство дѣлать золото. Онъ отвѣчалъ съ ужасной улыбкой: „Да, и бриліанты“. Онъ убѣжденъ, что откроетъ не только философскій камень, но и такой взрывчатый составъ, который, благодаря своей колосальной, все уничтожающей силѣ, уничтожитъ войну. Онъ говоритъ, что, благодаря электричеству, онъ уничтожитъ время и пространство, а паръ сдѣлаетъ движущей силой, такъ-что путешественники будутъ летать по всему свѣту со скоростью мили въ минуту. Ты можешь меня спросить: къ чему я занимаю тебя этими безумными бреднями? Дѣло въ томъ, что этотъ прекрасный искатель приключеній забралъ въ руки моего мужа, и совершенно уничтожилъ мое вліяніе на него. Я нисколько не преувеличиваю. Послушай только, чѣмъ все это кончилось. Мужъ положительно отказывается уѣхать отсюда. Онъ говоритъ, что докторская практика ему опротивѣла и что онъ рѣшилъ посвятить всю свою жизнь химическимъ опытамъ и открытіямъ. И за этого человѣка я вышла замужъ въ надеждѣ, что передъ нимъ открыта блестящая карьера! Этотъ презрѣнный человѣкъ, для котораго я всѣмъ пожертвовала, навѣки разсорилъ меня съ отцомъ! Теперь я должна примириться съ мыслью, что я жена професора, показывающаго опыты мальчишкамъ. А друзья въ Парижѣ, какъ мнѣ достовѣрно извѣстно, только ждутъ нашего пріѣзда, чтобы предстоитъ его къ императорскому двору. Никакими словами не объяснить моихъ чувствъ при этомъ уничтоженіи всѣхъ моихъ надеждъ и плановъ. Одна дочь удерживаетъ меня, а то я сейчасъ бросила-бы его и уѣхала отсюда. Итакъ, я должна вѣчно лицемѣрить и представляться, что люблю и уважаю человѣка, котораго въ сущности я ненавижу отъ всей души. О, если-бы я только имѣла силу дать почувствовать злобу, клокочущую въ моемъ сердцѣ. Проклятіе женщины — ея безпомощность. Я съ каждымъ днемъ, милая Жюли, все болѣе и болѣе убѣждаюсь, что кончу дурно. Кто знаетъ, на какое зло мы способны, пока роковой случай этого не докажетъ? Однако, я уже слишкомъ разоблачаю передъ тобою мое несчастное, измученное сердце. Лучше я кончу это письмо и пойду играть съ моимъ ребенкомъ».

«№ 4— 1811. — Сердечно поздравляю тебя, милая Жюли, съ возвращеніемъ въ Германію послѣ такого долгаго пребыванія въ Соединенныхъ Штатахъ, а еще болѣе съ увеличеніемъ вашего состоянія, благодаря уму и предпріимчивости твоего мужа. О, ты вышла замужъ за человѣка; ты счастливая женщина. А мой мужъ не человѣкъ, а машина. Я всѣ эти годы думала о тебѣ, милая Жюли, но не могла отвѣчать на твои письма, потому что жизнь, которую я здѣсь веду, уничтожила во мнѣ всякую энергію. Часто брала я перо и всегда его бросала. Я слишкомъ несчастна, а, можетъ быть, и слишкомъ горда, чтобы разсказать тебѣ какимъ страшнымъ я стала существомъ и какія мысли иногда закрадываются въ мою голову въ безсонныя ночи. Послѣ этого ты, вѣроятно, удивишься, зачѣмъ я теперь тебѣ пишу. Я думаю, что причиной этому побѣдоносная борьба съ моими кредиторами, которыхъ мнѣ удалось успокоить, несмотря на ихъ угрозы преслѣдовать меня судебнымъ порядкомъ. Эта борьба меня немного встряхнула отъ одолѣвшей апатіи и я чувствую себя, какъ прежде. Мнѣ теперь уже мало любить молча своего стараго друга, я ощущаю необходимость открыть ему мое сердце. О, какъ грустно имѣть долги! Ты этого никогда въ жизни не испытала. А сказать тебѣ, сколько мужъ мой заработываетъ въ годъ? Нѣтъ, стыдно. Впрочемъ, надо ему отдать справедливость. Моя живая мумія достигла вершины своего самолюбія, онъ професоръ химіи и совершенно счастливъ. Онъ теперь сталъ почти такой-же худощавый и грязный, какъ тотъ подлецъ, который его погубилъ. Ты, вѣрно, помнишь таинственнаго венгерца, котораго мы нашли въ здѣшнемъ университетѣ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ умеръ такъ-же таинственно, какъ жилъ. Его нашли мертвымъ въ лабораторіи съ странной надписью надъ головой. Онъ написалъ мѣломъ на стѣнѣ: „Послѣ долгаго испытанія, нахожу, что не стоитъ жить на свѣтѣ, и я рѣшился отравить себя ядомъ, который я самъ изобрѣлъ. Всѣ мои химическіе препараты и бумаги я оставляю моему другу, доктору Фонтэну, а тѣло свое я приношу въ даръ анатомическому театру. Пусть цѣлый ареопагъ ученыхъ и докторовъ изслѣдуетъ мои внутренности и пусть найдетъ слѣды принятаго мною яда“. И знаешь, Жюли, всѣ старанія открыть эти схѣды отравленія были тщетны. Я хотѣла-бы знать, оставилъ-ли самоубійца своему другу, доктору Фонтэну, рецептъ принятаго имъ яда. Зачѣмъ мнѣ всѣ эти подробности? можешь ты спросить. Для объясненія, почему я надѣлала столько долговъ. Мой мужъ посвящаетъ все свое свободное отъ професуры время на продолженіе химическихъ опытовъ венгерца и, для покрытія необходимыхъ на это расходовъ, онъ сократилъ, вдвое сумму, назначенную на туалетъ мой и ребенка. Должна-ли я была тотчасъ уменьшитъ на половину и расходъ на наши туалеты? Если ты отвѣтишь: да, то я замѣчу, что человѣческое терпѣніе имѣетъ границы. Я могу переносить мученическую жизнь, уничтоженіе всѣхъ моихъ надеждъ, низкую вражду сосѣдей, подлую зависть женщинъ, и хуже всего спокойное хладнокровіе мужа, который никогда не сердится на все, что я говорю ему жестокаго, а любитъ меня я восхищается мною, какъ будто мы женаты только вчера. Но я не могу видѣть моего ребенка въ шерстяномъ платьѣ, когда всѣ другіе въ шелковыхъ. Что же касается моихъ платьевъ, то, несмотря на ихъ крайнюю простоту, онѣ сдѣланы изъ лучшей матеріи, какую только можно найти. Встрѣчаясь въ королевскомъ саду во время прогулки съ женою коменданта, простой поселянкой, но носящей индѣйскія шали и чепчикъ съ брюсельскими кружевами, неужели я рѣшусь быть одѣтой, какъ нищая. Нѣтъ, пока я жива, я не потеряю чувства самоуваженія. Мой мужъ можетъ пасть такъ низко, какъ ему угодно, но я всегда была и всегда буду выше его. Итакъ, у меня много долговъ и кредиторы угрожаютъ мнѣ. Я ихъ на время успокоила небольшими уплатами и большимъ числомъ нѣжныхъ улыбокъ. Я бы очень желала, чтобъ ты видѣла мою прелестную, маленькую Мину: нѣтъ лучше ея ребенка на свѣтѣ, она моя гордость и мое спасеніе въ минуты отчаянія. Бываютъ дни, когда я хочу поджечь ненавистный университетъ и уничтожить всѣхъ живущихъ въ немъ заплеснѣвѣвшихъ стариковъ, тогда отправляюсь гулять съ Миной, покупаю ей какой-нибудь подарокъ и, видя ея счастье, становлюсь на время доброй женщиной. Вчера ея отецъ… нѣтъ, лучше не говорить о случившемся, а то я опять выйду изъ себя. По обыкновенію, Мина спасла меня. Я потомъ пошла съ нею къ ювелиру и купила ей серьги съ жемчугомъ. Если-бы ты только видѣла, съ какимъ восторгомъ она смотрѣлась въ зеркало, надѣвъ серьги. Но, право, я не знаю, когда уплачу за нихъ. О, Жюли, еслибъ я только имѣла такое состояніе, какъ ты, я-бы показала себя въ этомъ проклятомъ городишкѣ. Дерзкія женщины лопнули-бы отъ зависти, я жила бы въ собственномъ домѣ за городомъ, чтобъ не дышать университетской атмосферой. Я-бы… ну, не все-ли равно, что я тогда сдѣлала-бы. Говоря о власти и силѣ, которыя даетъ богатство, я не могу не вспомнить о судѣ и казни удивительной женщины Анны-Маріи Цванцигеръ^[1]. Ты, вѣроятно, читала объ ней въ газетахъ. Куда-бы оиа ни пріѣзжала, ея путь былъ усѣянъ трупами отравленныхъ ею людей. Она, повидумому, жила только для того, чтобъ убивать людей, ближнихъ и встрѣтила смерть самымъ мужественнымъ образомъ. Какая жизнь и какой конецъ! Здѣшніе дураки не понимаютъ побудительной причины многихъ изъ ея убійствъ и увѣряютъ, что она была съумасшедшая. Но я объясняю это иначе, я понимаю, что она нравственно опьяняла себя сознаніемъ роковой силы. Мысль, что она простая смертная и безпомощная женщина, навела ее на рѣшимость тайно распространять вокругъ себя смерть; увидавъ человѣка, ненравящагося ей, она говорила себѣ: завтра тебя не будетъ — вотъ, что увлекало Цванцигеръ! Я изложила свой взглядъ здѣшнему коменданту нѣсколько дней тому назадъ; его вульгарная жена отвѣчала за него: „Мы съ мужемъ не раздѣляемъ вашего сочувствія къ отравителямъ“. Вотъ тебѣ хорошій примѣръ вюрцбургскихъ дамъ. Но пора кончить, мое письмо и такъ ужасно длинное».

На этомъ оканчивался присланный мнѣ отрывокъ изъ нѣмецкой газеты. Конечно, эти письма имѣли большой интересъ для всякаго мыслящаго человѣка, какъ картина развращеннаго ума, обреченнаго на борьбу между добромъ и зломъ, и мало-по-малу теряющаго почву подъ вліяніемъ страшнаго соблазна. Но я никакъ не могъ вывести изъ этихъ свѣденій, по примѣру г-жи Мейеръ, связь между нечестивостью г-жи Фонтэнъ и исчезновеніемъ ящика съ ядовитыми веществами послѣ смерти ея мужа. Однако, вмѣстѣ съ тѣмъ я долженъ сознаться, что какое-то смутное сомнѣніе и недовѣріе вкралось въ мой умъ. Мнѣ казалось страннымъ, неловкимъ продолжать мои прежнія отношенія съ г-жею Фонтэнъ по пріѣздѣ во Франкфуртъ и въ то-же время меня очень безпокоилъ результатъ чтенія Келеромъ ея письма. Наконецъ, прибавьте къ этому, что іое братское сочувствіе въ Минѣ еще болѣе увеличилось.

Но, на слѣдущій день вечеромъ я уже былъ снова во Франкфуртѣ.

ГЛАВА XVI.

Келеръ и Энгельманъ меня ждали и, прочитавъ мой письменный отчетъ о всемъ, что я узналъ въ Ганау, заявили свое полное одобреніе. Все это было хорошо, но я тотчасъ замѣтилъ въ нихъ очень грустную перемѣну. Съ перваго взгляда они были такъ-же любезны и дружественны между собою, какъ всегда, но при ближайшемъ наблюденіи становилось ясно, что ихъ веселость и добродушіе имѣли въ себѣ что-то неестественное, напряженное. Естественно, что роковое появленіе въ домѣ г-жи Фонтэнъ имѣло грустныя послѣдствія.

Послѣ ужина Келеръ удалился въ свою комнату, чтобы подробно разсмотрѣть мой отчетъ во всѣхъ его частностяхъ, а Энгельманъ, оставшись со мною на-единѣ и закуривъ трубку, обратился во мнѣ съ прежней дружеской откровенностью, которая существовала въ нашихъ отношеніяхъ до его встрѣчи на мосту съ очаровательной дамой.

— Скажите мнѣ откровенно, юный другъ мой, вы замѣтили какую-нибудь перемѣну въ Келерѣ?

— Да, и не только въ немъ, но и въ васъ; вы не такіе сердечные друзья, какъ прежде, отвѣчалъ я.

— Келеръ сталъ твердъ и холоденъ, какъ камень, продолжалъ Энгельманъ, тяжело вздохнувъ; — я никогда не обращалъ вниманія на его вспыльчивый характеръ, но послѣдніе дни его суровость не знаетъ границъ. Вы знаете, что онъ сдѣлалъ съ письмомъ милой г-жи Фонтэнъ? Онъ дерзко оскорбилъ ее, отославъ письмо назадъ съ надаисью: «Я предупреждалъ васъ, что не стану читать ваше письмо и остаюсь при своемъ словѣ». И такъ жестоко поступить съ матерью, которая только жаждетъ счастья своей дочери! Я не выдержалъ и объяснился съ нимъ.

— Хорошо-ли вы это сдѣлали, г. Энгельманъ?

— Я не сказалъ ему ничего обиднаго, а только спросилъ: гналъ-ли онъ лично что-либо дурное о г-жѣ Фонтэнъ? «Я знаю, что о ней думаютъ въ Вюрцбургѣ, отвѣчалъ онъ, — и я видѣлъ ея лицо на дняхъ, этого для меня довольно, другъ Энгельманъ». Съ этими рѣзкими словами онъ вышелъ изъ комнаты. Какое непростительное, нехристіанское пристрастіе! Никогда имя г-жи Фонтэнъ не будетъ болѣе упомянуто между нами и если эта глубоко-оскорбленная женщина посѣтитъ меня еще разъ, то лишь въ моемъ собственномъ домѣ, гдѣ никто не посмѣетъ ее оскорбить.

— Вы хотите разстаться съ г. Келеромъ? спросилъ онъ.

— Не въ настоящую минуту. Я подожду, пока пріѣдетъ ваша тетка и начнетъ вводить новые порядки въ этой старой конторѣ. Тогда произойдутъ, вѣроятно, большія перемѣны и въ числѣ ихъ, можетъ быть, произойдетъ и мой переѣздъ на отдѣльную квартиру.

Онъ всталъ и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.

— Я желалъ-бы, чтобы вы, Дэвидъ, тотчасъ пошли со мною въ г-жѣ Фонтэнъ, вдругъ сказалъ онъ, останавливаясь; — она очень желаетъ васъ видѣть.

Я вовсе не раздѣлялъ этого чувства и хотѣлъ отказаться отъ подобнаго посѣщенія, но послѣдующія слова Энгельмана заставили меня перемѣнить свое намѣреніе.

— Бѣдная, милая Мина очень скучаетъ, у нея нѣтъ никого знакомаго ея возраста во Франкфуртѣ, кромѣ васъ, и она часто спрашивала меня, когда вы вернетесь.

Колебаться было нельзя и я послѣдовалъ за Энгельманомъ.

Въ ту самую минуту, какъ мы подошли къ дому, гдѣ жила г-жа Фонтэнъ, наружная дверь отворилась и хозяйка выпустила на улицу страннаго на взглядъ человѣка. Онъ бросилъ на насъ подозрительный взглядъ и поспѣшно удалился. Я подумалъ, что это полицейскій сыщикъ, а Эдгельманъ сказалъ, обращаясь къ хозяйкѣ:

— Я надѣюсь, что у васъ нѣтъ долговъ; этотъ человѣкъ очень похожъ на судебнаго пристава.

— Я живу безъ долговъ, хотя это очень трудно, отвѣчала она; — что-же касается этого господина, то, право, я не знаю, кто онъ.

— Для чего-же онъ приходилъ сюда?

— Онъ спрашивалъ, когда переѣзжаетъ отсюда г-жа Фонтэнъ, я-же отвѣчала, что она мнѣ ничего объ этомъ еще не говорила.

— Почему онъ зналъ, что она живетъ у васъ?

— Онъ этого не объяснилъ, а я не спросила.

— А спросилъ онъ, дома-ли г-жа Фонтэнъ?

— Нѣтъ.

— Очень странно, промолвилъ Энрельманъ, поднимаясь со мною по лѣстницѣ: — а какъ вы думаете, Дэвидъ, можно объ этомъ сказать вдовѣ?

Я полагалъ, что напрасно пугать ее безъ всякой основательной причины и онъ со мною согласился.

То-же самое странное напряженіе, которое меня доразило въ манерахъ Келера и Энгельмана замѣтно было и въ обращеніи не только г-жи Фонтэнъ, но и Мины. Первая молча пожала мнѣ руку съ грустной улыбкой, а послѣдняя, видимо, изнывала отъ долгаго тщетнаго ожиданія письма отъ Фрица. Еще болѣе меня удивила какая-то холодность въ тонѣ, которымъ прекрасная вдова встрѣтила г. Энгельмана. Неужели это происходило оттого, что она не могла болѣе разсчитывать на его помощь для устройства свиданія съ Келеромъ? Что-же касается добраго старика, то онъ ничего не замѣчалъ и былъ болѣе, чѣмъ когда-либо, очарованъ вдовой.

Мнѣ не трудно было воскресить надежду въ сердцѣ Мины и, разсчитавъ время, необходимое для почты изъ Лондона въ тѣ времена, когда еще не существовало желѣзныхъ дорогъ, я смѣло предсказалъ, что письмо отъ Фрица придетъ черезъ два или три дня. Молодая дѣвушка тотчасъ просіяла и стала съ любопытствомъ разспрашивать о моей поѣздкѣ.

— А вы не ѣздили далѣе Генау? спросила г-жа Фонтэнъ, принимая участіе въ нашемъ разговорѣ.

— Нѣтъ.

— А за обѣдомъ были гости?

— Только родня хозяина.

— Я такъ долго жила въ старомъ, скучномъ Вюрцбургѣ, что не могу не интересоваться имъ. Не говорили-ли чего о нашемъ городѣ?

Я отвѣчалъ на этотъ вопросъ такъ-же осторожно, какъ на первый. Благодаря г-жѣ Мейеръ, я сталъ очень подозрительнымъ въ отношеніи прекрасной вдовы.

Въ эту минуту Энгельманъ далъ нашему разговору совершенно иное направленіе.

— Я сказалъ Дэвиду, милая г-жа Фонтэнъ, произнесъ онъ, — о грубомъ возвращеніи Келеромъ вашего письма.

— Не говорите такъ рѣзко о немъ, отвѣчала вдова, — я одна во всемъ виновата. Я была причиною охлажденія между вами и вашимъ старымъ другомъ, и также уничтожила всякую надежду на свиданіе съ г. Келеромъ. Если-бы я не поторопилась назвать свое имя, то ничего-бы этого не случилось.

Все это было разумно и справедливо, но дальнѣйшія ея слова мнѣ понравились гораздо менѣе.

— Пожалуйста поймите, Дэвидъ, что я не чувствую никакой злобы къ г. Келеру за его поступокъ со мною, и если-бы мнѣ представился случай оказать ему услугу, то я съ радостью воспользовалась имъ, чтобы загладить свою ошибку.

Она поднесла платокъ къ своимъ глазамъ. Добрый Энгельманъ сдѣлалъ то-же, а Мина нѣжно взяла руку матери. Одинъ я остался холоденъ. И все это благодаря г-жѣ Мейеръ.

— Я упросилъ нашего милаго друга не покидать въ отчаяніи Франкфурта, замѣтилъ Энгельманъ дрожащимъ голосомъ. — Хотя я самъ не могу имѣть никакого вліянія на Келера по этому дѣлу, но я жду съ нетерпѣніемъ мистрисъ Вагнеръ. Можетъ быть, мнѣ удастся сдѣлать что-нибудь черезъ ея посредство. Когда оба его компаньона потребуютъ отъ Келера справедливости къ оскорбленной имъ женщины, то я думаю, что онъ даже сдастся.

Глаза вдовы были все еще скрыты платкомъ. Но нижняя часть лица ея была видна; судя по движенію ея губъ, она нисколько не вѣрила въ предсказаніе Энгедьмана. Причина, побуждавшая ее остаться во Франкфуртѣ, очевидно составляла ея тайну. Въ тотъ-же вечеръ, возвратясь домой, я имѣлъ случай убѣдиться, что она задумала какой-то новый планъ устроить столь желанное свиданіе съ Келеромъ.

Позвонивъ для чего-то Іосифа, молодаго, очень глупаго, но довольно исправнаго юношу, который вмѣстѣ съ экономкой и судомойкой составлялъ всю прислугу въ домѣ, я съ удивленіемъ замѣтилъ у него въ галстукѣ блестящую малахитовую булавку.

— Что это — подарокъ? спросилъ я; — или вы сами бросаете деньги на такой вздоръ?

— Это подарокъ г-жи Фонтэнъ, отвѣчалъ слуга съ самодовольной улыбкой; — я ношу ей почти каждый день цвѣты отъ г. Энгельмана, и раза два исполнилъ ея порученія въ городѣ. Она очень довольна мною и просила принять эту булавку въ знакъ ея благодарности, такъ-какъ извѣстно денегъ у нея не очень много. Она сама вынула булавку изъ своего великолѣпнаго кружевного воротничка и собственноручно подала нвѣ. Не правда-ли, она очень щедрая дама?

— Конечно, особенно въ виду очень незначительныхъ услугъ, которыя вы ей оказали. Ужь не разсчитываетъ-ли она, что вы ей окажете какую-нибудь гораздо большую услугу?

— О, нѣтъ, отвѣчалъ Іосифъ, покраснѣвъ, и поспѣшно вышелъ изъ комнаты.

Какъ объяснила-бы г-жа Мейеръ неожиданное смущеніе Іосифа и щедрость г-жи Фонтэнъ? Меня этотъ вопросъ нисколько не интересовалъ и я вскорѣ заснулъ.

Спустя два дня случились два интересныхъ событія: первое — представленіе оперной труппы, пріѣхавшей на время во Франкфуртъ и полученіе давно ожидаемыхъ писемъ изъ Лондона. Оба компаньона, большіе любители музыки, взяли ложу и пригласили меня. Мы всѣ трое пили кофе передъ тѣмъ, какъ отправиться въ театръ, когда въ комнату вошла старая экономка и, подавъ письма, только что принесенныя почтальономъ, просила позволенія отлучиться часа на два къ больной дочери.

— Конечно, идите съ Богомъ, отвѣчалъ добрый Энгельманъ; — Іосифъ побережетъ домъ.

Въ числѣ писемъ два были во мнѣ отъ Фрица и тетки, и одно къ Келеру, также отъ тетки — очевидно, отвѣтъ на его протестъ въ отношеніи женскаго труда.

Ради Мины я распечаталъ прежде всего письмо Фрица и въ него вложены были столь долго ожидаемыя строчки въ молодой дѣвушкѣ; я тотчасъ вышелъ изъ комнаты и отправилъ это письмо въ Минѣ съ Іосифомъ, прося его скорѣе вернуться до ухода экономки.

Ко мнѣ Фрицъ писалъ въ очень грустномъ настроеніи. Лондонъ безъ меня казался ему невыносимымъ и онъ любилъ Мину все болѣе и болѣе, а потому просилъ немедленно сообщить ему, гдѣ живетъ теперь г-жа Фонтэнъ съ дочерью. Если я не исполню его желанія, то онъ не отвѣчаетъ за себя и, по всей вѣроятности, пріѣдетъ во Франкфуртъ для разысканія Мины.

Письмо тетки было наполнено подробностями о Соломенномъ Джакѣ. Вопервыхъ, приводя въ порядокъ библіотеку мужа, она нашла книгу, которая, очевидно, возбудила въ немъ мысль о реформѣ въ системѣ ухода за съумасшедшими. Называлась она «Описаніе убѣжища для съумасшедшихъ квакушъ близь Іорка», соч. Санюэлстука^[2]. Тетка написала директору убѣжища, получила отъ него неоцѣнимую помощь и намѣревалась привезти книгу во Франкфуртъ съ цѣлью перевести ее на нѣмецкій языкъ въ интересахъ всего человѣчества. Что же касается ея опытовъ съ Джаконъ, то онъ совершенно удался за исключеніемъ одной очень важной подробности. Пока Джакъ находился у нея на глазахъ, онъ былъ самымъ тихимъ, безобиднымъ и вполнѣ безопаснымъ существомъ, такъ-что даже стряпчій и мистеръ Гартрей признали себя побѣжденными. Но во время ея продолжительнаго отсутствія изъ дома, Джакъ снова выказывалъ неблагопріятные симптомы и ложился на полъ передъ дверью ея комнаты, отказываясь ѣеть, пить, говорить или двигаться съ мѣста до ея возвращенія, которое онъ угадывалъ прежде, чѣмъ она входила въ домъ, и тогда оглашалъ воздухъ совершенно дикими криками радости. Это обстоятельство ее очень тревожило, особливо въ виду предстоявшаго ей путешествія въ Франкфуртъ, которое стало крайне необходимымъ послѣ нелѣпаго протеста г. Келера. Кромѣ Джака она также не знала, что дѣлать съ Фрицемъ, котораго также нельзя было безопасно оставить въ Лондонѣ во время ея отсутствія. «Впрочемъ, я какъ нибудь устроюсь, прибавляла она: я еще никогда не приходила въ отчаяніе ни отъ чего».

Возвратясь въ гостиную, я засталъ Келера, выходящаго изъ себя отъ гнѣва, а Энгельмана, спокойно курившаго трубку.

— Прочтите! воскликнулъ Келеръ, подавая мнѣ письмо тетки, — оно недлинное.

Дѣйствительно, въ немъ было всего четыре строчки:

«Я получила вашъ протестъ. Людямъ, столь рѣзво расходящимся въ своихъ мнѣніяхъ, безполезно переписываться. Подождите отвѣта на ваше письмо до моего пріѣзда во Франкфуртъ».

— Поѣдемте въ театръ, воскликнулъ Келеръ; — авось, музыка меня успокоитъ.

Мы отправились.

Въ концѣ перваго акта, однако, явилась новая причина волненія для бѣднаго Келера. Онъ былъ близорукъ и забылъ свой бинокль. Конечно, въ антрактѣ я отправился домой за биноклемъ, который, по словамъ Келера, лежалъ на столѣ въ его спальнѣ.

Іосифъ отворилъ мнѣ дверь и, повидимому, былъ очень смущенъ моимъ появленіемъ. Онъ послѣдовалъ за мною и что то бормоталъ сквозь зубы; но я такъ торопился, что не обратилъ на него никакого вниманія.

Вбѣжавъ въ спальню Келера, я вдругъ очутился лицомъ къ лицу съ г-жею Фонтэнъ.

Она была одна въ комнатѣ и стояла подлѣ кровати у столика, на которомъ находилось питье, приготовленное на ночь для Келера.

Я такъ былъ пораженъ этимъ неожиданнымъ зрѣлищемъ, что остановился, какъ вкопанный и безсмысленно смотрѣлъ на вдову.

Она также была очень изумлена и смущена моимъ появленіемъ, но съунѣла лучше скрыть свое, волненіе. Съ минуту, но только съ минуту, она молчала.

— Вы меня поймали, г. Дэвидъ, сказала она, вынимая изъподъ шали альбомъ.

— Что вы тутъ дѣлаете? спросилъ я.

Она указала книгой на знаменитый каминъ.

— Вы знаете, какъ мнѣ хотѣлось срисовать эту диковину, сказала она; — не будьте жестоки въ бѣдному артисту, который прибѣгаетъ во всѣмъ средствамъ, чтобы удовлетворить своей любви въ искуству.

— Какъ вы узнали, что никого нѣтъ дома?

— Благодаря вамъ, мой другъ, отвѣчала она холодно.

— Какъ, благодаря мнѣ?

— Развѣ не вы прислали Минѣ съ слугою письмо Фрица?

Въ эту минуту раздался за мною дрожащій голосъ Іосифа, который боялся потерять свое мѣсто.

— Я, право, невиноватъ. Я только сказалъ, что тороплюсь, потому что вы всѣ въ театрѣ и я одинъ въ домѣ съ судомойкой. Эта добрая госпожа пришла сюда и показала мнѣ альбомъ.

— Довольно, любезный Іосифъ, перебила его г жа Фонтэнъ, указывая ему рукой, чтобъ онъ удалился: — г. Дэвидъ слишкомъ благоразуменъ, чтобъ обращать вниманіе на мелочи. Ну, ну, ступай. Однако вы очень серьезны, прибавила она, обращаясь ко мнѣ съ веселой улыбкой.

— Эта выходка могла кончиться очень серьезно для васъ, еслибъ г. Келеръ самъ вернулся домой за своимъ биноклемъ.

— А, онъ забылъ бинокль, воскликнула вдова: поищемъ его вдвоемъ. Я кончила свой рисунокъ и вполнѣ къ вашимъ услугамъ. А вотъ и бинокль, возьмите его. А, право, продолжала она, у меня не было другого средства срисовать каминъ. Я не могла просить Энгельмана ввести меня въ домъ послѣ того, что случилось. И я должна вамъ сознаться, что мною руководитъ не только любовь въ искуству. Вы знаете, какъ мы бѣдны, а содержатель картиннаго магазина на Зеймѣ предложилъ купить у меня нѣсколько копій съ этого эскиза. Онъ легко продаетъ ихъ англійскимъ путешественникамъ, а три, четыре флорина помогутъ прожить недѣлю полуумирающимъ отъ голода двумъ женщинамъ.

Все это было очень уважительно и показалось-бы мнѣ очень вѣроятнымъ въ тѣ невинные дни моей юности, когда я еще не встрѣчался съ г-жею Мейеръ; но теперь я только спросилъ, не могу-ли я взглянуть на рисунокъ вдовы.

— Нѣтъ, это лишь набросокъ, отвѣчала она, пряча альбомъ подъ свою шаль и качая головой: — подождите, когда я его отдѣлаю, то покажу вамъ съ удовольствіемъ. Ну, г. Дэвидъ, я надѣюсь, что вы не скажете о моемъ посѣщеніи ни одному изъ старыхъ компаньоновъ? Даю вамъ слово, что я не повторю этой артистической выходки. Подумайте также о бѣдномъ Іосифѣ. Вы, конечно, не захотите, чтобъ его выгнали изъ этого дома. Мы разстаемся друзьями, не правда мы? Мина непремѣнно просила-бы меня васъ сердечно поблагодарить, еслибъ знала, что я васъ увижу. Прощайте.

И она сбѣжала по лѣстницѣ, напѣвая что-то вполголоса и съ проворствомъ молодой дѣвушки. Я слышалъ, какъ она сказала шопотомъ нѣсколько словъ Іосифу въ сѣняхъ, потомъ наружная дверь хлопнула и г-жа Фонтэнъ исчезла.

Послѣ долгаго размышленія я рѣшилъ сдѣлать строгій выговоръ Іосифу и скрыть, по крайней мѣрѣ, теперь отъ обоихъ компаньоновъ о случившемся. Конечно, они снова разсорились-бы, узнавъ о посѣщеніи вдовы, уже не говоря о томъ, что Келеръ непремѣнно прогналъ-бы Іосифа. Однако я все-же внимательно осмотрѣлъ комнату Келера, прежде чѣмъ вернуться въ театръ, хотя самъ не зналъ, чего я боялся. Конечно я не нашелъ ничего подозрительнаго. Въ комнатѣ все было въ обычномъ порядкѣ, начиная отъ бритвы и кончая щетками на туалетѣ, да кружки съ питьемъ на ночномъ столикѣ, у кровати.

Наконецъ я вышелъ изъ комнаты. Но отчего у меня на сердцѣ было какъ-то не ловко? Отчего я мысленно произнесъ: «Проклятая женщина! Чертъ-бы ее побралъ»? Отчего великолѣпная музыка Глюка показалась мнѣ скучной, не мелодичной?

Возвратясь домой, старые компаньоны сѣли за ужинъ въ очень веселомъ настроеніи: опера сильно подѣйствовала на нихъ, какъ спасительное развлеченіе въ ихъ монотонной, обычной жизни. Я никогда не видывалъ Келера такимъ веселымъ и пріятнымъ собесѣдникомъ; онъ положительно съ радостью школьника, ожидалъ праздника и съ восторгомъ говорилъ о слѣдующемъ представленіи. Но все-таки съ своей обычной акуратностью онъ очень мало ѣлъ и пилъ и первый пошелъ спать.

ГЛАВА XVII.

Войдя на слѣдующее утро въ столовую, я съ удивленіемъ увидалъ, что тамъ не было никого. До сихъ поръ Келеръ всегда подавалъ мнѣ и Эпгельману примѣръ, вставая раньше всѣхъ и первый появляясь къ кофе. Черезъ секунду въ дверяхъ показался Энгельманъ; по его серьезному, безпокойному лицу было ясно видно, что случилось что-то недоброе.

— Гдѣ г. Келеръ? спросилъ я.

— Въ постели.

— Надѣюсь, что онъ не болѣнъ?

— Право, я не знаю, что съ нимъ, милый другъ. Онъ говоритъ, что дурно спалъ и что не можетъ не только заниматься дѣлами, но даже встать съ постели. Вчера въ театрѣ было очень душно, не отъ этого-ли ему нездоровится?

— Не снести-ли мнѣ ему чашку чаю? спросилъ я.

— Да, да. И вы скажете мнѣ потомъ свое мнѣніе о немъ.

Въ первую минуту, когда я взглянулъ на Келера, я невольно испугался. Страшная апатія овладѣла этимъ обыкновенно столь живымъ и энергичнымъ человѣкомъ. Онъ лежалъ совершенно неподвижно и только по временамъ его руки, покоившіяся на одѣялѣ, судорожно тряслись. Когда я заговорилъ съ нимъ, онъ открылъ глаза, яо они тотчасъ закрылись, словно ему тяжело было смотрѣть. Я предложилъ ему выпить чаю, онъ покачалъ головой и произнесъ дрожащимъ голосомъ:

— Оставьте меня.

Я посмотрѣлъ на кружку и стаканъ, стоявшіе на его ночномъ столикѣ. Они были пусты.

— Ночью вамъ хотѣлось пить? спросилъ я.

— Ужасно, отвѣчалъ Келеръ тѣмъ-же дрожащимъ голосомъ.

— А теперь?

— Оставьте меня, повторилъ онъ.

И онъ продолжалъ лежать неподвижно, ничего не требуя, ни на что не обращая вниманія. По временамъ руки его снова дрожали.

Мы тотчасъ послали за докторомъ, который иногда его пользовалъ. Онъ явился и объявилъ, что у Келера нервная горячка, но по его лицу мнѣ и Энгельману показалось, что онъ считалъ себя обязаннымъ сказать что-нибудь, но самъ мало вѣрилъ въ справедливость своихъ словъ. Онъ, однако, прописалъ лекарство и обѣщалъ заѣхать вторично въ тотъ-же день. Старая экономка Барбара заняла у постели больного мѣсто сидѣлки. Отличаясь всегда деспотизмомъ, она явилась тираномъ и въ комнатѣ больного. Она объявила, что тотчасъ покинетъ домъ, если мы наймемъ сестру милосердія.

— Когда мой господинъ болѣнъ, онъ — моя собственность, повторяла она.

Конечно, было немыслимо, чтобъ такая старая женщина ухаживала днемъ и ночью за больнымъ; но чтобъ сохранить спокойствіе въ домѣ, мы рѣшили подождать слѣдующаго дня, и если Келеру не будетъ лучше, взять изъ больницы знающую свое дѣло сидѣлку.

При новомъ посѣщеніи доктора наши подозрѣнія въ томъ, что онъ не былъ увѣренъ въ себѣ, вполнѣ подтвердились. Онъ привезъ съ собою другого доктора, гораздо моложе себя, чтобъ вмѣстѣ сдѣлать болѣе правильный діагнозъ болѣзни.

Новый докторъ, г. Дорманъ, очень основательно и подробно осмотрѣлъ больного. Онъ разспросилъ насъ о времени, когда началась болѣзнь, въ какомъ положеніи находился Келеръ наканунѣ, что онъ ѣлъ и пилъ и т. д. Потомъ онъ пожелалъ видѣть всѣхъ жившихъ въ домѣ, которые имѣли доступъ къ больному, и, пристально посмотрѣвъ поочередно на экономку, лакея и служанку, отпустилъ ихъ, не сказавъ ни слова. Потомъ онъ предложилъ, къ удивленію своего собрата, дать больному рвотнаго, но не хотѣлъ объяснить мотивовъ подобнаго предложенія.

— Если я окажусь правымъ, вы сами увидите мои мотивы, сказалъ онъ; — если же я ошибаюсь, то нечего тутъ и объяснять.

— Дайте ему рвотнаго, заприте комнату и не пускайте къ нему никого до моего возвращенія, прибавилъ онъ и поспѣшно удалился.

— Что это значитъ? спросилъ меня Энгельманъ, выходя изъ комнаты вслѣдъ за молодымъ докторомъ.

Другой медикъ, оставшійся при больномъ, отвѣтилъ на этотъ вопросъ, но не самому Энгельману. Онъ подошелъ ко мнѣ и сказалъ на ухо:

— Мой собратъ подозрѣваетъ здѣсь отравленіе. Но не говорите никому.

Я быстро направился въ свою комнату и, запершись на ключъ, погрузился въ глубокую, тревожную думу. Одно слово «отрава» воскресило въ моей головѣ страшный намекъ г-жи Мейеръ на пропажу ящика съ лекарствами послѣ смерти доктора Фонтэна. Вмѣстѣ съ тѣмъ я вспоминалъ про неожиданное и странное появленіе г-жи Фонтэнъ наканунѣ вечеромъ въ спальнѣ Келера. Боже милостивый! Развѣ я не видѣлъ ее подлѣ столика, на которомъ стояло ночное питье Келера? Развѣ я не слышалъ, какъ докторъ Дорманъ, узнавъ, что это питье было все выпито, а кружка и стаканъ вымыты, сказалъ: «очень жаль»? Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ я былъ внѣ себя отъ отчаянія, — до того ужасны были овладѣвшія мною подозрѣнія. Однако, я имѣлъ довольно присутствія духа, чтобъ избѣгать встрѣчи съ Энгельманомъ, пока я нѣсколько не приведу въ порядокъ свои мысли.

Наконецъ, когда я немного успокоился и сталъ хладнокровно обдумывать все случившееся, мнѣ стало даже совѣстно, что я навремя поддался этой паникѣ.

Какой поводъ могла имѣть вдова, желая смерти г. Келера? Напротивъ, въ ея интересахъ было, чтобъ онъ жилъ и, раскаявшись въ своихъ неосновательныхъ предубѣжденіяхъ, согласился на бракъ своего сына съ Миной. Не говоря уже обо всемъ ужасѣ подозрѣнія вдовы въ отравѣ Келера съ цѣлью освободить Фрица отъ вліянія отца, подобное преступленіе, въ случаѣ его открытія, навѣки разлучило-бы молодыхъ людей. Нѣтъ, это немыслимо! Вѣроятно, докторъ Дорманъ слишкомъ поторопился и пришелъ къ ложному заключенію. Эта мысль меня нѣсколько успокоила. Я отворилъ дверь своей комнаты и поспѣшилъ въ спальню Келера, сгорая отъ нетерпѣнія узнать результатъ изслѣдованія, произведеннаго докторомъ Дорманомъ, каково-бы оно ни было.

Изслѣдованіе уже окончилось. Келеръ былъ погруженъ въ тяжелый сонъ. Докторъ Дорманъ собиралъ принесенные имъ изъ дому препараты.

— Странно, сказалъ онъ, все-же не рѣшаясь откровенно объяснить свои подозрѣнія; — какъ всѣ человѣческія предположенія о каждомъ фактѣ ограничиваются тремя вопросами, такъ и въ данномъ случаѣ возникаетъ три вопроса. Не слишкомъ ли поздно мы дали рвотное? Удовлетворительны-ли сдѣланные опыты? Или не заблуждался-ли я совершенно? Я вижу, почтенный докторъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ своему собрату, — что вы ждете отъ меня положительнаго отвѣта. Вамъ нечего удаляться, г. Энгельманъ. Я не желаю, чтобы вы и вашъ другъ молодой англичанинъ на минуту ошибались насчетъ моего мнѣнія. Я вижу въ больномъ странное истощеніе жизненныхъ силъ, но безъ малѣйшихъ симптомовъ какого-нибудь опредѣленнаго недуга. Говоря просто, я, какъ честный человѣкъ, долженъ сознаться, что не понимаю болѣзни г. Келера.

Быть можетъ, онъ изъ деликатности скрывалъ отъ насъ свои подозрѣнія, но во всякомъ случаѣ онъ былъ человѣкъ, презиравшій всякую тѣнь шарлатанства. Старый докторъ взглянулъ на него не очень одобрительно, словно его откровенность нарушала правила медицинскаго этикета.

— Если вы дозволите мнѣ изучить этотъ странный случай, продолжалъ докторъ Дорманъ, — подъ наблюденіемъ моего уважаемаго собрата, то я съ его согласія перепробую всѣ извѣстные паліативы. Моему уважаемому собрату извѣстно, что я всегда радъ учиться.

Его «уважаемый собратъ» молча поклонился, посмотрѣлъ на часы и поспѣшно отправился къ другому паціенту. Докторъ Дорманъ также взялъ шляпу, но, проходя мимо Барбары, храпѣвшей въ креслѣ подлѣ постели больного, онъ сказалъ:

— Я вамъ найду завтра хорошую сидѣлку, не обыкновенную больничную прислугу, а женщину съ болѣе деликатными руками и болѣе утонченными чувствами. А пока сегодня ночью кто-нибудь изъ васъ долженъ остаться при больномъ. Я пріѣду завтра утромъ, если вы не потребуете меня раньше.

Я вызвался сидѣть ночь, обѣщая разбудить Энгельмана, если больному сдѣлается хуже. Старая экономка, проснувшись черезъ нѣсколько времени, настаивала на томъ, чтобы я удалился. Но дѣло было слишкомъ серьезное и я былъ слиткомъ встревоженъ, чтобы, по обыкновенію, поддаться ей, а потому, къ величайшему изумленію разсердившейся Барбары, я ее вывелъ изъ комнаты и заперъ дверь на ключъ.

Вскорѣ послѣ этого постучался слуга. Энгельманъ велѣлъ мнѣ сказать, что если его присутствіе не очень необходимо, то онъ пойдетъ подышать чистымъ воздухомъ, прежде чѣмъ лечь спать. Я отвѣчалъ, что его присутствіе здѣсь не необходимо.

Спустя часъ Энгельманъ вошелъ въ комнату больного, чтобъ взглянуть на своего стараго друга и проститься со мной. Келеръ спокойно спалъ подъ вліяніемъ даннаго ему лекарства. Мнѣ показалось въ движеніяхъ Энгельмана что-то странное, неловкое. Онъ точно находился подъ давленіемъ какой-то мысли, которую высказать онъ не смѣлъ и отъ которой отдѣлаться былъ не въ состояніи.

— Кого-нибудь надо найти, Дэвидъ, который понималъ-бы эту болѣзнь, сказалъ онъ, смотря на безпомощную фигуру своего друга.

— Кого намъ найти? спросилъ я.

Онъ ничего не отвѣчалъ и, простившись со мною, ушелъ. Я нисколько не преувеличу, если скажу, что я провелъ эту ночь въ очень тревожномъ положеніи. Самыя мрачныя мысли и сомнѣнія мучили меня. Произведенные докторомъ опыты нисколько не опровергли его подозрѣнія. При такихъ обстоятельствахъ не былъ-ли я обязанъ разсказать доктору то, что я видѣлъ, возвратясь домой изъ театра за биноклемъ? Чѣмъ болѣе я объ этомъ думалъ, тѣмъ ужаснѣе казалось мнѣ набросить тѣнь подозрѣнія въ такомъ страшномъ преступленіи на мать Мины. Какое я имѣлъ доказательство въ лживости ея объясненія, что она желала срисовать каминъ? А безъ доказательствъ какъ могу я, какъ смѣю открыть ротъ? Пока больной спалъ спокойно, я твердо рѣшалъ въ душѣ своей молчать, но какъ только надо было дать ему лекарство или поправить подушки, какъ только я видѣлъ его глаза, тупо смотрѣвшіе въ пространство, моя рѣшимость колебалась и я снова думалъ, что прямымъ моимъ долгомъ было сказать обо всемъ доктору. Никогда во всю послѣдующую мою жизнь я не проводилъ такихъ мучительныхъ часовъ.

Когда стало свѣтать, я со страхомъ замѣтилъ, что болѣзнь стала ухудшаться. Истощеніе силъ было полное, лицо еще болѣе вытянулось и судорожныя подергиванія всего тѣла стали чаще. Что-бы тамъ ни произошло, но я далъ себѣ слово, какъ только придетъ докторъ, передать ему все мнѣ извѣстное.

Я былъ такъ утомленъ душевной тревогой и недостаткомъ сна, что Энгельманъ, когда онъ вошелъ утромъ въ комнату, легко это замѣтилъ и предложилъ меня смѣнить. Я отправился въ свою комнату и легъ на постель, оставивъ дверь отворенной, чтобъ услышать шаги доктора. Но я былъ молодъ, а для молодежи сонъ — необходимость и противъ него невозможно бороться; такъ я нѣсколько разъ вскакивалъ, чтобъ не заснуть, и, однако, все-же въ концѣ-концовъ сонъ меня одолѣлъ. Когда я проснулся и посмотрѣлъ на часы, то оказалось, что я проспалъ цѣлыхъ шесть часовъ.

Стыдясь самого себя и безпокоясь о томъ, что произошло въ это время, я поспѣшилъ въ комнату Келера и тихонько постучалъ въ дверь.

— Войдите, отвѣчалъ женскій голосъ.

Я хорошо зналъ этотъ голосъ и остановился въ недоумѣніи, нахожусъ ли я все еще во снѣ или съума сошелъ?

— Войдите, повторилъ тотъ же голосъ.

Я вошелъ въ комнату. У постели сидѣла, спокойно улыбаясь и поднося палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія, г-жа Фонтэнъ.

— Говорите потише, сказала она: — у него сонъ очень легкій, и не надо его тревожить.

Я подошелъ къ постели и посмотрѣлъ на больного. На щекахъ его виднѣлся румянецъ, лобъ его былъ прохладный, сырой, руки его спокойно лежали на одѣялѣ, онъ тихо спалъ, какъ ребенокъ. Я обернулся къ г-жѣ Фонтэнъ.

Она снова улыбнулась; мое изумленіе, повидимому, ее забавляло.

— Его совершенно передали на мои руки, Дэвидъ, сказала она, нѣжно смотря на больного. — Пойдите внизъ, Энгельманъ вамъ все объяснитъ. Здѣсь говорить нельзя.

Она пощупала пульсъ своего паціента, отерла платкомъ потъ, выступившій у него на лбу, и потомъ откинулась на спинку кресла, не спуская глазъ съ Келера. Она казалась идеаломъ сидѣлки, о которой говорилъ докторъ Дорманъ. Еслибъ кто-нибудь посторонній вошелъ въ комнату въ эту минуту, то непремѣнно сказалъ-бы:

— Какая прекрасная картина! Какая преданная жена!

ГЛАВА XVIII.

— Выпейте стаканъ вина, Дэвидъ, и съѣшьте кусокъ пирога съ дичью, прежде чѣмъ я вамъ объясню, сколькимъ мы обязаны этому ангелу. Вы блѣдны, дитя мое, какъ смерть, выпейте скорѣе вина.

Произнеся эти слова, добрый Энгельманъ закурилъ трубку и подождалъ, пока ѣда и питье произвели на меня подобающее дѣйствіе.

— Ну, началъ онъ, — вернемся ко вчерашнему вечеру. Помните, что я пошелъ подышать чистымъ воздухомъ? Догадайтесь, куда я направилъ свои шаги.

— Къ г-жѣ Фонтэнъ, отвѣчалъ я.

— Вы отгадали, Дэвидъ: я обѣщалъ зайти къ ней днемъ, но меня задержала болѣзнь бѣднаго Келера. Она мнѣ написала записку, въ которой высказывала опасеніе, что не случилось-ли какого-нибудь несчастья, такъ-какъ я всегда акуратно исполнялъ свои обѣщанія. Вечеромъ я отправился къ ней съ словеснымъ отвѣтомъ. Она не только была огорчена, узнавъ о болѣзни Келера, но интересовалась всѣми мелочными ея подробностями. Когда я объяснилъ симптомы, она обнаружила такое волненіе, что я пришелъ въ туникъ. «Доктора понимаютъ, что съ нимъ?» спросила она. Я объяснилъ, что одинъ изъ медиковъ очень озадаченъ этой болѣзнью, а другой прямо сознался, что не понимаетъ ея. Она всплеснуля руками въ отчаяніи и тихо произнесла: — «Ахъ, еслибъ мой бѣдный мужъ былъ живъ!» Я, конечно, спросилъ, что означало это восклицаніе, и она отвѣчала, что въ вюрцбургскомъ университетѣ человѣкъ, служившій у ея мужа, занемогъ тою-же болѣзнью, какая обнаружилась теперь у г. Келера. Всѣ доктора точно такъ-же признали, что они не знаютъ подобной болѣзни. Одинъ докторъ Фонтэнъ понялъ ее, самъ приготовилъ лекарство и вмѣстѣ съ женою давалъ его больному, который вскорѣ выздоровѣлъ. Это чудесное исцѣленіе до сихъ поръ сохранилось въ памяти всего Вюрцбурга.

Тутъ я перебилъ Энгельмана.

— Конечно, вы спросили у нея рецептъ лекарства? Я начинаю все понимать.

— Нѣтъ, Дэвидъ, вы еще ничего не понимаете. Я, безъ всякаго сомнѣнія, спросилъ у нея рецептъ, но она отвѣчала, что ея мужъ самъ приготовлялъ лекарство и никто не зналъ его рецепта. Но самое лекарство не было все употреблено и его осталось около половины. Можетъ быть, эта стклянка сохранилась въ Вюрцбургѣ, или она находится въ маленькомъ чемоданѣ мужа, который г-жа Фонтэнъ привезла съ собою. «Я еще до сихъ поръ не могла собраться съ силами, чтобъ его открыть, сказала она, — но теперь, ради бѣднаго г. Келера, я его разберу при васъ». Вотъ настоящая-то христіанка, Дэвидъ! Она забыла, какъ жестоко обошелся съ нею Келеръ, и готова была оказать ему услугу, словно онъ былъ ея лучшій другъ. «Зачѣмъ вамъ тревожить себя, мама, сказала Мина: — скажите мнѣ, какая это стклянка, и я ее отыщу». Но нѣтъ, г-жа Фонтэнъ хотѣла сама совершить это доброе дѣло, чего-бы оно ей ни стоило.

Я снова его перебилъ, сгорая нетерпѣніемъ услышать конецъ его разсказа.

— И она нашла стклянку?

— Да, я могу вамъ показать эту стклянку, если хотите. Она просила меня, чтобы я сохранялъ ее подъ ключенъ.

Онъ отперъ шкафчикъ и вынулъ длинную, тонкую стклянку синяго стекла. Форма ея была странная и я никогда не видывалъ подобной сткляяки. Стеклянная пробка была обвязана кожей, чтобы воздухъ не проникалъ въ нутро. На одной сторонѣ стклянки была приклеена бумажка Съ обозначеніемъ количества пріема; ярлыка не было никакого, но при внимательномъ разсмотрѣніи я замѣтилъ на стеклѣ слѣды клея, которымъ былъ приклеенъ ярлыкъ. Я поднялъ стклянку противъ свѣта и убѣдился, что въ ней все еще оставалось около половины. Энгельманъ запретилъ мнѣ откупоривать стклянку, такъ-какъ, по его словамъ, воздухъ никакъ не долженъ былъ попадать внутрь безъ особой крайности.

— Я унесъ съ собою эту стклянку, продолжалъ Энгельманъ, — но не зналъ, что дѣлать. Меня терзало желаніе дать тотчасъ лекарство Келеру и удерживалъ страхъ взять на себя такую тяжелую отвѣтственность. Г-жа Фонтэнъ, съ своей обычной правильностью во взглядахъ, сказала: «Не лучше-ли вамъ подождать и посовѣтоваться съ докторомъ? Но я ставлю одно условіе: если докторъ разрѣшитъ давать это лекарство г. Келеру, то вы дозволите мнѣ быть сидѣлкой, потому что при этомъ лекарствѣ самое главное — уходъ». Нечего прибавлять, что я съ радостью на это согласился. Такъ прошла ночь. Сегодня утромъ, послѣ того, какъ вы пошли спать, пріѣхали доктора. Они нашли больного въ такомъ отчаянномъ положеніи, что совѣтовали тотчасъ написать Фрицу о скорѣйшемъ возвращеніи. Не осуждайте меня, Дэвидъ, я не могъ слѣпо довѣрять чудесному дѣйствію лекарства и написалъ немедленно Фрицу, чтобы не пропустить почты.

Я нисколько его не осуждалъ и на его мѣстѣ поступилъ-бы точно такъ-же. Но мы рѣшили, что я напишу письмо Фрицу съ извѣстіемъ о перемѣнѣ къ лучшему въ здоровьѣ его отца.

— Отправивъ письмо, продолжалъ Энгельманъ, — я попросилъ докторовъ въ свою комнату и разсказалъ имъ то-же, что только-что передалъ вамъ. Докторъ Дорманъ поступилъ, какъ настоящій джентльменъ. «Мнѣ надо повидать эту даму и поговорить съ нею, прежде чѣмъ попробовать ея лекарство», сказалъ онъ. Но сотоварищъ его оскорбился и, отказавшись отъ дальнѣйшаго пользованія, удалился изъ дома очень разгнѣванный. За нимъ послѣдовала… какъ вы думаете, кто? — старая дура Барбара.

Это извѣстіе нисколько меня не изумило. Очень естественно, что при ея дурномъ характерѣ и постоянной привычкѣ повелѣвать въ домѣ, уступить главенство другой женщинѣ, да еще чужой и красивой, было невыносимымъ униженіемъ. Поэтому она предпочла удалиться.

— Ну, докторъ Дорманъ предложилъ г-жѣ Фонтэнъ нѣсколько вопросовъ, потомъ понюхалъ и отвѣдалъ лекарство и, наконецъ, съ согласія г-жи Фонтэнъ, подвергъ его химическому анализу. Это, однако, не привело ни къ чему: лекарство не выдавало своей тайны. Между тѣмъ мы дали первую дозу больному. Полчаса тому назадъ мы повторили пріемъ. Вы видѣли собственными глазами результатъ. Г-жа Фонтэнъ спасла жизнь Келера и мы обязаны этимъ, Дэвидъ, вамъ. Если-бы не вы, то мы никогда не узнали-бы г-жи Фонтэнъ.

Въ эту минуту отворилась дверь. Меня ожидалъ другой сюрпризъ. Въ комнату вошла Мина въ передникѣ и спросила: не звонила-ли ее мать? Она, подъ наблюденіемъ матери, приготовляла растительную пищу, которая составляла, по мнѣнію доктора Фонтэна, необходимую часть леченія. Добрая молодая дѣвушка горѣла желаніемъ услужить намъ. Какая прелестная преемница нашлась капризной, сварливой экономкѣ!

Итакъ, г-жа Фонтэнъ и Мина находились теперь въ домѣ Келера, подъ одной съ нимъ крышей. Что подумаетъ объ этомъ Фрицъ? Что скажетъ Келеръ, увидѣвъ свою сидѣлку и узнавъ, что она спасла ему жизнь? Все хорошо, что хорошо кончается, говоритъ старинная пословица. Но мы еще не дошли до конца и весь вопросъ заключался въ томъ, чѣмъ это кончится?

ГЛАВА XIX.

Когда въ тотъ день, поздно вечеромъ, я вернулся въ свою комнату, я благословлялъ счастливый случай, заставившій меня проспать шесть часовъ. Если-бы я переговорилъ, какъ намѣревался, съ докторомъ Дорманомъ, то онъ, вѣроятно, запретилъ-бы дать больному лекарство г-жи Фонтэнъ, г. Келеръ умеръ-бы и невинная женщина, которая спасла его жизнь, была-бы заподозрѣна, а можетъ быть, и отдана подъ судъ по подозрѣнію въ убійствѣ. Одна мысль обо всемъ этомъ возбуждала во мнѣ судорожный трепетъ.

На слѣдующій день больному давали въ тѣхъ-же дозахъ чудодѣйственное лекарство и растительную пищу, предписанную г-жею Фонтэнъ. Черезъ два дня Келеръ настолько уже оправился, что пробку синей стклянки снова закрыли кожанымъ чахломъ. По словамъ Энгельмана, на днѣ ея еще оставалось лекарства на два пріема, и вдова, взявъ у него стклянку, запрятала ее въ своей комнатѣ.

Вечеромъ въ этотъ день Келеръ всталъ съ постели и перешелъ въ кресло. Тутъ сама собою обнаруживалась тайна и г-жа Фонтэнъ явилась въ роли добраго самаритянина. При этой сценѣ присутствовали только, съ разрѣшенія доктора, она сама, Эпгельманъ и Мина; послѣдней ея мать тоже назначила важную роль подготовить свое появленіе. Все, что при этомъ произошло, я знаю со словъ самой Мины и постараюсь передать ея разсказъ самымъ точнымъ образомъ.

— Мы сговорились, начала Мина, — что когда Келеръ позвонитъ, то я понесу ему обѣдъ и поставлю молча на столъ.

— Какъ служанка! воскликнулъ я, но добрая, нѣжная Мина отвѣчала на мои легкомысленныя слова съ своимъ обычнымъ простымъ, здравымъ смысломъ:

— Отчего-же нѣтъ? Отецъ Фрица будетъ скоро моимъ отцомъ и я очень рада, когда могу ему услужить. Я нашла его въ креслѣ; подлѣ стояли докторъ и г. Энгельманъ, а бѣдная мама находилась въ углу, скрытая занавѣсью кровати. Когда я поставила подносъ на столъ, Келеръ взглянулъ на меня и спросилъ у Энгельмана: «Это кто? Новая служанка?» Энгельманъ отвѣчалъ: «Да». «Славная дѣвушка, продолжалъ г. Келеръ; — но что говоритъ про нее старая Барбара?» Тутъ Энгельманъ объяснилъ, что экономка ушла и по какому случаю. Это очень удивило больного. «Но кто-же былъ моей сидѣлкой? спросилъ онъ. — Вѣдь не эта-же молодая дѣвушка?» «Нѣтъ, ея мать ухаживала за вами», отвѣчалъ Энгельманъ и взглянулъ на доктора, который теперь вмѣшался въ разговоръ. «Она не только ухаживала за вами, сказалъ онъ, — но я, какъ докторъ, утверждаю, что она вамъ спасла жизнь». И онъ въ двухъ словахъ разсказалъ все, что случилось, скрывъ только имя моей матери. «Но кто-же она? воскликнулъ Келеръ. — Отчего мнѣ не позволятъ ее поблагодарить? Гдѣ она?» «Она не смѣетъ показаться вамъ на глаза, отвѣчалъ докторъ: — вы слишкомъ дурного о ней мнѣнія». «Дурного мнѣнія о женщинѣ, которую не знаю! произнесъ Келеръ; — кто сочинилъ на меня эту клевету?» Докторъ шепнулъ Энгельману, чтобы онъ сказалъ всю правду. «Извините меня, любезный другъ, сказалъ Энгельманъ, — но никто не сочинялъ на васъ клеветы. Вашъ поступокъ говоритъ самъ за себя. Недавно, постарайтесь это припомнить, къ вамъ писала одна дама, достойная всякаго уваженія, и вы возвратили ей письмо нераспечатаннымъ. Какъ вы думаете, чѣмъ она вамъ отомстила за это грубое оскорбленіе? Вы обязаны ей своей жизнью». Когда онъ произносилъ эти слова, докторъ подошелъ къ моей матери и, взявъ ее за руку, подвелъ къ г. Келеру.

Голосъ Мины задрожалъ и она прервала свой разсказъ на самомъ интересномъ его мѣстѣ.

— Что-же сказалъ г. Келеръ? спросилъ я.

— Въ комнатѣ наступило молчаніе, продолжала Мина, — и я только слышала бой часовъ.

— Но вѣдь вы что-нибудь видѣли?

— Нѣтъ, я плакала. Черезъ нѣсколько минутъ моя мать обняла меня и подвела къ г. Келеру. Я осушила слезы, какъ могла, и взглянула на него. Голова его поникла, руки висѣли по сторонамъ кресла, какъ плети; больно было смотрѣть на него, такъ грустно и стыдно ему было за свое прошедшее обращеніе съ нами. «Что мнѣ дѣлать? бормоталъ онъ. — Боже мой, что мнѣ дѣлать?» Мама сказала ему очень нѣжно: «Вы можете поцѣловать эту бѣдную дѣвочку; ваша новая служанка — моя дочь Мина». Онъ взглянулъ на меня и протянулъ мнѣ обѣ руки. «Я могу только однимъ загладить свою вину, произнесъ онъ, цѣлуя меня, и потомъ прибавилъ шепотомъ: — Выпишите Фрица, красавица моя». О, Дэвидъ, не спрашивайте меня болѣе ни о чемъ. Я такъ счастлива, что снова заплачу.

Она ушла, чтобы написать письмо Фрицу, несмотря на то, что, по моему разсчету, письмо не могло застать его въ Лондонѣ, такъкакъ онъ, вѣроятно, выѣхалъ въ Германію тотчасъ по полученіи письма Энгельмана о болѣзни отца.

На слѣдующее утро Келеръ съ помощью Энгельмана и меня сошелъ внизъ въ столовую. При насъ вошла въ комнату г-жа Фонтэнъ.

— Что вы принесли? спросилъ у нея Келеръ.

Она подала ему запечатанный конвертъ и, обернувшись ко мнѣ, сказала съ улыбкой:

— Это письмо, которое вы положили на столъ г. Келера. Теперь я, съ дозволенія г. Келера, сама исполняю обязанности почталіона.

Маѣ почему-то не понравилась эта чрезмѣрная прозорливость вдовы, которая не разорвала письмо, какъ всякій сдѣлалъ-бы на ея мѣстѣ, а припрятала его на случай необходимости. Я и Энгельманъ направились къ дверямъ, но Келеръ насъ остановилъ.

— Пожалуйста, подождите, пока я прочту, сказалъ онъ.

Г-жа Фонтэнъ стояла у окна и смотрѣла на улицу, такъ что невозможно было угадать, желала ли она, чтобы мы ушли или остались.

Келеръ внимательно прочелъ всѣ четыре страницы письма, написаннаго очень мелкимъ почеркомъ, и, дойдя до послѣдней строчки, подозвалъ знакомъ къ себѣ вдову.

— Позвольте мнѣ попросить у васъ прощенія, сказалъ онъ, взявъ ее за руку, — въ присутствіи моего товарища и Дэвида Глени, которому вы поручили передать мнѣ это письмо. Г-жа Фонтэнъ, мнѣ стыдно самого себя.

Она упала на колѣни передъ нимъ и просила Келера болѣе не говорить ни слова. Энгельманъ смотрѣлъ на нее съ восторгомъ, но мнѣ показалась эта выходка ненатуральной и комичной. Что думалъ объ этомъ Келеръ, онъ не высказалъ, а просто попросилъ ее встать и помѣститься рядомъ съ нимъ на креслѣ.

— Я долженъ при всѣхъ сказать, продолжалъ Келеръ, — что признаю за истинную правду каждое слово, тутъ написанное, но относительно одного обстоятельства я позволю себѣ васъ переспросить. Хорошо-ли я понялъ, что всѣ долги вашего мужа, которые по чести стали вашими послѣ, его смерти, уплачены до послѣдняго гроша?

— До послѣдняго гроша, повторила г-жа Фонтэнъ, не задумавшись ни на минуту: — у меня всѣ квитанціи, которыя я могу вамъ показать.

— Нѣтъ, сударыня, вашего слова для меня достаточно. Теперь вы вполнѣ заслуживаете въ моихъ глазахъ самаго полнаго уваженія. Клеветники, которымъ я имѣлъ несчастіе такъ долго вѣрить, никогда не овладѣли-бы моимъ довѣріемъ, если-бы они не объявили прежде всего, что вы разорили мужа своими личными долгами. Я признаюсь, я чувствую какую-то врожденную ненависть къ людямъ, дѣлающимъ долги, которыхъ они не могутъ платить. Легкій взглядъ свѣта на должниковъ мнѣ непонятенъ. Если я обѣщаю заплатить деньги и не сдержу своего слова, — я лжецъ и обманщикъ. Я всегда держался и всегда буду держаться этого взгляда. Вы, я вижу, раздѣляете мое мнѣніе и это — новое звѣно дружбы между нами.

Боже мой! если г-жа Мейеръ сказала мнѣ правду, то что будетъ съ г-жею Фонтэнъ, когда окажется, что вексель перешелъ въ руки чужого человѣка, который непремѣнно представитъ его ко взысканію по минованіи срока? Я старался убѣдить себя, что г-жа Мейеръ солгала, и, быть можетъ, мнѣ это удалось-бы, еслибъ не воспоминаніе о встрѣчѣ на лѣстницѣ дома, въ которомъ жила вдова, съ невзрачнымъ незнакомцемъ, спрашивавшимъ съ такимъ любопытствомъ, переѣхала-ли г-жа Фоптэпъ на другую квартиру.

ГЛАВА XX.

Мои предположенія о скоромъ пріѣздѣ Фрица оказались совершенно основательными.

Возвращаясь на другой день домой послѣ непродолжительнаго отсутствія, я былъ встрѣченъ въ дверяхъ Миною. Ея радостное лицо тотчасъ обнаружило мнѣ, что случилось, а черезъ минуту самъ Фрицъ бросился ко мнѣ, желая задушить меня поцѣлуями.

— Неужели вы хотите меня цѣловать, когда въ домѣ Мина! воскликнулъ я, освобождаясь отъ его объятій.

— Я уже цѣловалъ Мину до того, что мы оба почти упали въ обморокъ, отвѣчалъ Фрицъ очень серьезно.

Прежде чѣмъ оставить влюбленныхъ наединѣ, я спросилъ у Фрица, что дѣлаетъ моя тетка. Оказалось, что она уже была въ дорогѣ, но подвигалась къ Франкфурту тихо, не спѣша.

— А Соломенный Джакъ?

— Онъ ѣдетъ съ нею.

Я не сталъ разспрашивать подробно объ этомъ странномъ извѣстіи и пошелъ въ садъ Энгельмапа, куда меня манило веселое солнце.

Лужокъ, тянувшійся передъ домомъ, отдѣляли отъ куртинъ съ цвѣтами густые кусты. Подходя къ этой естественной перегородкѣ, я услыхалъ по другую сторону голоса г. Келера и г-жи Фонтэнъ. Тогда только я вспомнилъ, что докторъ совѣтовалъ больному погулять на солнцѣ, и г-жа Фонтэнъ предложила пойти съ нимъ, такъ-какъ Энгельманъ былъ занятъ въ конторѣ.

Я хотѣлъ удалиться, чтобъ имъ не мѣшать, какъ вдругъ до моихъ ушей долетѣло мое имя. Гораздо лучшіе люди, чѣмъ я, въ подобныхъ случаяхъ поддавались соблазну. Я былъ такъ низокъ, что сталъ подслушивать, и былъ за это наказанъ. То, что говорилось обо мнѣ, было далеко для меня не лестно.

— Вы сдѣлали мнѣ честь спросить мое мнѣніе о молодомъ Дэвидѣ Глени, произносилъ голосъ г-жи Фонтэнъ; — я могу высказаться насчетъ этого тѣмъ безпристрастнѣе, что я оставлю вашъ домъ черезъ нѣсколько дней, какъ только вы перестанете нуждаться въ моихъ услугахъ.

— Извините, г-жа Фонтэнъ, перебилъ Келеръ: — я не могу вамъ позволить даже упоминать вскользь о вашемъ отъѣздѣ. Вы знаете, что у насъ нѣтъ экономки, и, конечно, не откажетесь сдѣлать мнѣ и Энгельману громадное одолженіе, завѣдывая нашимъ хозяйствомъ хоть на-время. Къ тому-же ваша прелестная дочь внесла свѣтъ и радость въ нашъ мрачный домъ. А что скажетъ Фрицъ, если вы покинете насъ именно въ то время, когда онъ вернулся? Нѣтъ, нѣтъ, вы должны у насъ остаться.

— Вы очень добры, но мнѣ надо будетъ узнать мнѣніе г. Энгельмана прежде, чѣмъ согласиться на ваше любезное предложеніе.

Келеръ засмѣялся и, что было еще удивительнѣе, позволилъ себѣ шутку.

— Если вы не знаете, въ чемъ заключаются мнѣнія и желанія Энгельмана, отвѣчалъ онъ, — то вы самая слѣпая женщина, какая только была на свѣтѣ. Но, во всякомъ случаѣ, поговорите съ нимъ, если желаете, для проформы… А теперь вернемся къ Дэвиду Глени. Я думаю дать ему мѣсто въ нашей конторѣ. Онъ недавно получилъ письмо отъ г-жи Вагнеръ, которая, повидимому, не собирается отозвать его отсюда, и онъ такъ ловко обдѣлалъ мнѣ одно дѣльце, которое я ему поручилъ, что онъ былъ-бы намъ хорошій помощникъ. Къ тому-же онъ былъ-бы хорошимъ товарищемъ для Фрица до его свадьбы.

— Вотъ въ этомъ-то именно я съ вами и не согласна, отвѣчала г-жа Фонтэнъ: — по-моему, мистеръ Дэвидъ нисколько не желательный товарищъ вашему сыну. Фрицъ такъ невиненъ и чистосердеченъ, что дружба съ такимъ человѣкомъ, какъ Дэвидъ, могла-бы быть для него опасной.

— Могу я васъ спросить, почему?

— Если можно такъ выразиться, онъ слишкомъ уменъ и очень легко всѣхъ подозрѣваетъ. Вообще онъ очень походитъ на іезуита. Онъ все чего-то допытывается и питаетъ сомнѣніе тамъ, гдѣ рѣшительно не въ чемъ сомнѣваться. Но обращайте особаго вниманія на мои слова. Можетъ быть, мною руководитъ инстинктивная ненависть къ старикамъ въ молодой шкурѣ. Но уже пора намъ вернуться домой.

Г-жа Фонтэнъ, вѣроятно, была совершенно права въ своемъ сужденіи обо мнѣ и даже справедливость ея словъ доказываютъ предыдущія страницы моего разсказа. Какъ-бы то ни было, когда г-жа Фонтэнъ удалилась съ Келеромъ, я тотчасъ сталъ допытываться причины ея совѣта удалить меня. Было-ли іезуитствомъ сомнѣваться въ полномъ безпристрастіи этого совѣта и подозрѣвать, что ею руководило желаніе отдѣлаться отъ меня? Я сомнѣвался въ этомъ. Но, съ другой стороны, я не могъ забыть, какая она была образцовая христіанка! Какъ благородно она спасла жизнь такъ глубоко оскорбившаго ее человѣка! Какое право я имѣлъ подозрѣвать въ низкой интригѣ такую женщину, какъ она? Это было просто низко.

Я вернулся домой, дѣйствительно чувствуя себя старикомъ въ молодой шкурѣ.

За обѣдомъ г жа Фонтэнъ такъ была мила со мною, что меня начали терзать укоры совѣсти. По счастью, Фрицъ говорилъ за всѣхъ и никто не обратилъ на меня вниманія. Его веселыя шутки и полное презрѣніе ко всѣмъ законнымъ проформамъ и церемоніямъ, которыя дѣлали необходимой отсрочку его свадьбы съ Миной, представляли забавный контрастъ съ серьезными аргументами Энгельмана, который старался образумить своего юнаго, легкомысленнаго друга.

— Не говорите мнѣ о необходимыхъ проволочкахъ и объ исполненіи пасторами своихъ обязанностей! восклицалъ Фрицъ, — а лучше отвѣтьте на мой вопросъ: исполняютъ-ли они свои обязанности даромъ?

— Мы всѣ должны жить, отвѣчалъ добрый Энгельманъ: — пасторы должны платить мяснику и булочнику такъ-же, какъ всякій изъ насъ.

— Вы обходите вопросъ, любезный другъ. Обвѣнчаетъ-ли пасторъ Мину и меня безъ особаго вознагражденія?

— Во всѣхъ цивилизованныхъ странахъ, Фрицъ, платятъ за вѣнчаніе.

— Хорошо; выслушайте, г. Энгельманъ, мою аргументацію. Вы сами признали, что все это дѣло основано на деньгахъ. Пасторъ получитъ обычное вознагражденіе за то, что обвѣнчаетъ меня съ Миной послѣ обычныхъ проволочекъ.

Тутъ въ разговоръ вмѣшалась Мана.

— Отчего вы, милый Фрицъ, не хотите подождать и сдѣлать все по правиламъ? замѣтила она.

— Я вамъ это скажу, мой ангелъ, послѣ нашей свадьбы. А теперь позвольте мнѣ продолжать мою аргументацію. Не забывайте, г. Энгельманъ, что все это дѣло сводится къ деньгамъ. Дайте пастору такую сумму, чтобъ ему стоило поторопиться, удвойте, утройте, удесятерите слѣдуемое ему вознагражденіе. Весь вопросъ въ томъ, какой цѣной можно купить пастора. Мой отецъ человѣкъ богатый. Дайте мнѣ, папа, бланковый чекъ и я сдѣлаю Мину г-жею Келеръ въ недѣлю.

Келеръ все это время смѣялся, но тутъ онъ положилъ конецъ дальнѣйшимъ шуткамъ сына.

— Всему есть конецъ, Фрицъ, сказалъ онъ: — мы уже довольно смѣялись. Но, говоря о своей свадьбѣ, ты, къ моему крайнему сожалѣнію, забываешь о необходимомъ присутствіи моей единственной родни.

Г-жа Фонтэнъ положила на столъ свой ножъ и вилку, словно обѣдъ кончился. Очевидно, вопросъ объ единственной роднѣ Келера засталъ ее врасплохъ. Келеръ, замѣтивъ ея недоумѣніе, обратился къ ней.

— Я говорю, г-жа Фоптэнъ, пояснилъ онъ, — о моей старшей сестрѣ. Мы съ нею остались единственными представителями многочисленной семьи.

— Она живетъ здѣсь? спросила вдова.

— Нѣтъ, въ Мюнхенѣ, нашей общей родинѣ.

— Она замужемъ? Извините за мое любопытство.

— Помилуйте, я готовъ съ удовольствіемъ отвѣчать на всѣ ваши вопросы. Нѣтъ, моя сестра никогда не была замужемъ.

— Но не отъ недостатка въ женихахъ, прибавилъ любезный Эигельманъ: — она очень величественная, умная и богатая особа.

— Полноте, другъ мой, возразилъ добродушно Келеръ: — послѣднее обстоятельство не имѣетъ никакого значенія въ глазахъ достойной г-жи Фонтэнъ. Конечно, когда онѣ встрѣтятся, какъ я надѣюсь, на свадьбѣ Фрица, моя сестра возбудитъ сочувствіе не богатствомъ, а своими личными достоинствами.

— О, папа, милый папа, воскликнулъ Фрицъ съ прежнимъ легкомысленнымъ пыломъ, — если мы будемъ ждать пріѣзда тетки, то наша свадьба никогда не состоится.

— Фрицъ!

— Не сердитесь, папа, я не говорю ничего оскорбительнаго, но, съ ея удушьями, тетка никогда не рѣшится на такое длинное путешествіе, какъ изъ Мюнхена во Франкфуртъ. Позвольте мнѣ предложить маленькую поправку къ вашему плану. Позвольте намъ прежде жениться, а потомъ поѣхать къ ней съ визитомъ.

Келеръ даже не отвѣчалъ сыну, а обращаясь къ г-жѣ Фонтэнъ, замѣтилъ:

— Я намѣренъ написать сестрѣ завтра о предстоящемъ бракѣ моего сына. Она уже знаетъ ваше имя, благодаря письму добраго Энгельмана, который успокоилъ ее насчетъ моей болѣзни.

— И сообщилъ, кому мы обязаны его выздоровленіемъ, прибавилъ Энгельманъ.

Вдова приняла этотъ комплиментъ, скромно опустивъ глаза въ тарелку. Однако ея грудь тревожно колыхалась подъ ея чернымъ платьемъ, и ея вюрцбургскіе враги объяснили-бы это неожиданнымъ открытіемъ богатой мюнхенской тетки Фрица.

— Я увѣренъ, что вы понимаете нѣжныя дружескія отношенія, связывающія меня съ сестрою, продолжалъ Келеръ; — присутствіе ея на свадьбѣ сына будетъ для меня большимъ счастіемъ и утѣшеніемъ. Несмотря на все, что говорилъ Фрицъ, который слишкомъ много болтаетъ въ послѣднее время, она навѣрное пріѣдетъ во Франкфуртъ, если только мы дадимъ ей выбрать удобное для нея время. Нашей молодежи предстоитъ цѣлая жизнь — они могутъ подождать.

— Конечно.

Г-жа Фонтэнъ произнесла это слово очень спокойно, не поднимая глазъ съ тарелки. Невозможно было сказать, съ какимъ именно чувствомъ она относилась къ отсрочкѣ свадьбы своей дочери. Что-же касается Фрица, то онъ взглянулъ съ мрачнымъ отчаяніемъ на Мину. Потомъ обернулся къ отцу и предложилъ новую поправку.

— Отчего не избавить тетку отъ безпокойнаго путешествія! воскликнулъ онъ. — Поѣдемъ завтра всѣ въ Мюнхенъ и тамъ съиграемъ свадьбу.

— И бросимъ дѣла фирмы во Франкфуртѣ въ самое дѣятельное время года, не такъ-ли? замѣтилъ съ ироніей Келеръ. — Нѣтъ, Фрицъ, ты лучше ѣшь и молчи.

На этомъ разговоръ о свадьбѣ прекратился на время.

Послѣ обѣда Келеръ ушелъ къ себѣ въ комнату отдохнуть, Фрицъ съ своей невѣстой отправились покупать обручальныя кольца, а я удалился въ контору, чтобъ не мѣшать конфиденціальной бесѣдѣ вдовы съ Энгельманомъ. Я не былъ офиціально принятъ въ число конторщиковъ, но послѣ моего возвращенія изъ Ганау работалъ въ качествѣ волонтера и, съ одной стороны, учился дѣлу, а съ другой — хоть нѣсколько отплачивалъ компаніонамъ за ихъ гостепріимство.

Спустя полчаса принесли изъ банка бумаги, которыя надо было подписать одному изъ представителей фирмы. Я посовѣтовалъ старшему ковторщику пойти съ бумагами въ столовую, гдѣ остался Энгельманъ. Однако, онъ вернулся тотчасъ назадъ, очень испуганный.

— Пожалуйста пойдите туда, сказалъ онъ: — я боюсь, что съ Энгельманомъ случилось что-то.

— Онъ болѣвъ? спросилъ я.

— Право не знаю. Онъ сидитъ, облокотясь на столъ и закрывъ лицо руками. Онъ не обратилъ на меня никакого вниманія и, кажется, плачетъ.

Энгельманъ плачетъ! Я оставилъ его въ прекрасномъ расположеніи духа и онъ бросалъ нѣжные, восторженные взгляды на г-жу Фонтэнъ. Я тотчасъ побѣжалъ въ столовую.

Онъ былъ одинъ въ комнатѣ, въ той самой позѣ, какую видѣлъ конторщикъ, и горько рыдалъ. Я положилъ руку ему на плечо и сказалъ самымъ нѣжнымъ тономъ:

— Что съ вами случилось, милый г. Энгельмань?

Услыхавъ мой голосъ, онъ поднялъ глаза и схватилъ меня за руку.

— Останьтесь со мною, Дэвидъ, промолвилъ онъ: — меня поразилъ смертельный ударъ.

Я сѣлъ подлѣ него и послѣ минутнаго молчанія промолвилъ:

— Разскажите мнѣ, что случилось. Я оставилъ васъ съ г-жею Фонтэнъ…

Онъ вдругъ пересталъ плакать и судорожно схватилъ меня за руку.

— Не говорите мнѣ никогда о ней, воскликнулъ онъ гнѣвно; — вы правы, Дэвидъ: она низкая женщина.

Но едва онъ выговорилъ эти слова, какъ снова измѣнилъ свой тонъ. Казалось, что его испугала подобная рѣзкость, и онъ прибавилъ:

— Что я говорю! Какое право я имѣю такъ называть ее! Я дуракъ и смѣю еще бранить лучшую изъ женщинъ. Я во всемъ самъ виноватъ, Дэвидъ: я поступилъ какъ съумасшедшій, какъ болванъ. О, дитя мое, дитя мое… повѣрите ли, что я просилъ ея руки!

— Развѣ она поощряла ваше ухаживаніе?

— Да, мнѣ такъ казалось, и я думалъ воспользоваться удобнымъ случаемъ для объясненія. Она сказала, что ей надо посовѣтоваться со мною по очень серьезному дѣлу. Мистеръ Келеръ, по ея словамъ, предложилъ ей остаться въ домѣ и завѣдывать хозяйствомъ, но она не дала отвѣта, желая прежде знать, одобряю-ли я подобный шагъ своего товарища. Въ отвѣтъ на это я предложилъ ей быть не экономкой нашей, а моей женой. Съ первой минуты она обошлась со много очень снисходительно, она сказала «нѣтъ», но нѣжно, какъ-бы сочувствуя моему разочарованію. Но я, дуракъ, этимъ не удовольствовался и сталъ приставать, чтобъ она объяснила причину своего отказа. Я вообще по природѣ глупъ, а тутъ еще отъ любви къ этой женщинѣ совсѣмъ оглупѣлъ. Она молчала; тогда я дошелъ до такого безумія, что спросилъ, не предпочитала ли она мнѣ кого-нибудь другого. Она разсердилась и сказала мнѣ много непріятнаго. Когда же я бросился передъ нею на колѣни, то она воскликнула: «Встань, старый дуракъ», громко засмѣялась и вышла изъ комнаты. О, Дэвидъ, увезите меня отсюда, я не могу здѣсь послѣ этого оставаться. Я не могу ее болѣе видѣть и говорить съ нею. Возьмите меня съ собою въ Англію, но не говорите ни слова Келеру.

Онъ снова зарыдалъ. Больно было смотрѣть на его отчаяніе.

Я сталъ придумывать, чѣмъ-бы успокоить добраго старика, какъ вдругъ дверь отворилась и передъ нами предстала г-жа Фонтэнъ. Она бросила на Энгельмана взглядъ спокойнаго, презрительнаго состраданія. Она уже болѣе не нуждалась въ этомъ бѣдномъ человѣкѣ. Совершенно излишне было надѣвать перчатки въ отношеніи его.

— Вамъ нечего безпокоиться, г. Энгельманъ, сказала она. — Мой долгъ повелѣваетъ мнѣ покинуть этотъ домъ и я исполню свой долгъ.

И, не дожидаясь отвѣта, она обернулась и вышла изъ комнаты.

ГЛАВА XXI.

— Ради Бога позвольте мнѣ оставить вашъ домъ.

— Ни подъ какимъ видомъ, г-жа Фонтэнъ. Если вы не хотите остаться здѣсь изъ чувства справедливости къ себѣ, то останьтесь изъ сожалѣнія ко мнѣ.

Этотъ разговоръ происходилъ на слѣдующее утро между вдовой и г. Келеромъ. Я только что всталъ и отворилъ дверь изъ моей комнаты на лѣстницу, гдѣ и засталъ ихъ обоихъ.

Келеръ немедленно подошелъ ко мнѣ.

— Что вамъ извѣстно, Дэвидъ, объ исчезновеніи Энгельмана? спросилъ онъ.

— Объ его исчезновеніи? повторилъ я съ удивленіемъ: — я сидѣлъ съ нимъ вчера въ его комнатѣ до поздней ночи.

— Онъ, вѣроятно, вышелъ изъ дома, пока слуги еще спали; вотъ прочтите, произнесъ Келеръ, подавая мнѣ лоскутокъ бумаги, на которомъ было написано карандашемъ слѣдующее:

«Простите меня, дорогой другъ и товарищъ, что я уѣхалъ, не простясь съ вами, и взваливаю на ваши плечи всѣ дѣла по фирмѣ прежде, чѣмъ вы совершенно оправились. Но въ моей головѣ такой сумбуръ, что я рѣшительно не могу принести никакой пользы въ конторѣ. Пока я пишу эту пустую записку, голова моя горитъ, словно въ ней пылаетъ огонь. Я не могу показаться на глаза ни ей, ни вамъ. Я долженъ уѣхать, покуда еще не сошелъ съума совершенно. Не пытайтесь меня отыскивать. Если время и отсутствіе измѣнятъ меня, то я вернусь. Если нѣтъ, то человѣкъ въ мои лѣта и въ воемъ положеніи готовъ съ удовольствіемъ умереть. Пожалуйста скажите г-жѣ Фонтэнъ, что я прошу у нея прощенія отъ всего сердца. Прощайте, Христосъ съ вами».

Я былъ очень тронутъ этой запиской и неожиданнымъ исчезновеніемъ Энгельмана. Было что-то несказанно-ужасное въ этомъ внезапномъ перерывѣ спокойной, мирной жизни добраго старика, благодаря поздней, ненормальной любви. Г-жа Фонтэнъ повела себя въ этомъ-отношеніи выше всякихъ похвалъ. Она сѣла на окно подъ лѣстницей и въ отчаяніи ломала себѣ руки.

— О, еслибъ онъ только просилъ у меня чего-нибудь другого, промолвила она, — я-бы съ радостью все для него сдѣлала. Богъ мнѣ свидѣтель, что я никогда этого не подозрѣвала и нисколько не поощряла его ухаживанія. А мы могли бы быть всѣ такъ счастливы и я не остановилась-бы ни передъ какой жертвой для г. Келера и г. Энгельмана. О, несчастная, я внесла горе въ этотъ домъ!

Пораженный до глубины сердца ея словами, Келеръ присѣлъ на окно съ нею рядомъ и старался ее успокоить:

— Дорогая г-жа Фонтэнъ, вы тутъ ни въ чемъ не виноваты. Даже мой бѣдный товарищъ это сознаетъ и проситъ у васъ прощенія. Я тотчасъ начну розыски, и если только возможно, мы его найдемъ. Покуда-же позвольте мнѣ просить васъ успокоиться. Быть можетъ, Энгельманъ и хорошо сдѣлалъ, что на-время скрылся. У него пройдетъ безумная вспышка и онъ благополучно вернется къ намъ.

Я удалился, не желая слушать далѣе этого разговора. Признаюсь, всѣ мои симпатіи были на сторонѣ г. Энгельмана и мнѣ казалось, что Келеръ перешелъ отъ одной крайности къ другой. Сначала онъ выказалъ къ вдовѣ жестокую несправедливость, а теперь обнаруживалъ въ отношеніи ея самое узкое пристрастіе.

Прошло нѣсколько дней; въ домѣ царило спокойствіе, если не счастіе. Келеръ написалъ своей сестрѣ въ Мюнхенъ, прося ее увѣдомить, когда она можетъ пріѣхать на свадьбу его сына. Г-жа Фонтэнъ взяла въ руки все хозяйство въ домѣ. Фрицъ и Мина блаженствовали. Всѣ попытки найти Энгельмана не привели ни къ чему, но въ концѣ недѣли я получилъ конфиденціально письмо съ извѣстіями о нашемъ бѣглецѣ, которыя мнѣ сообщались подъ условіемъ самой строгой тайны.

Письмо это было написано младшимъ братомъ Энгельмана, жившимъ съ своей семьей въ Бингенѣ на Рейнѣ, и вотъ его содержаніе:

«Я пишу вамъ, милостивый государь, по просьбѣ моего брата. Мы съ женою стараемся всячески успокоить и развлечь его, но онъ все-таки еще недостаточно пришелъ въ себя, чтобы самъ могъ вамъ написать. Онъ проситъ сердечно поблагодарить васъ за ваше сочувствіе къ нему въ самую грустную эпоху его жизни и надѣется, что вы отъ времени до времени будете увѣдомлять его о томъ, какъ поправляется г. Келеръ и какъ идутъ дѣла фирмы. Вы адресуйте ваши письма на мое имя въ Бингенъ, но никому не говорите, гдѣ находится братъ. Эту тайну онъ ввѣряетъ только одному вамъ до новаго своего распоряженія. Въ теперешнемъ его положеніи ему было-бы въ высшей степени непріятно подвергнуться разспросамъ, упрекамъ и приглашеніямъ вернуться».

Въ этотъ день случилось еще кое-что замѣчательное, кромѣ полученія письма изъ Бингена. Пока я обдумывалъ странное положеніе бѣднаго г. Энгельмана, въ контору вошелъ Фрицъ въ шляпѣ.

— Мина что-то сегодня не въ духѣ, сказалъ онъ; — я хочу пойти съ ней погулять. Не пойдете-ли и вы съ нами?

— Мина желаетъ этого? спросилъ я съ нѣкоторымъ удивленіемъ.

— Мина послала меня къ вамъ, отвѣчалъ онъ, понижая голосъ, такъ чтобы его не слышали конторщики; — она безпокоится о своей матери. Я ничего въ этомъ не понимаю и она хочетъ съ вами посовѣтоваться.

Въ то время я не могъ отлучиться изъ конторы и мы рѣшили отложить прогулку до вечера. Во время обѣда я замѣтилъ, что не только Мина, но и ея мать были не въ духѣ. Келеръ и его сынъ, вѣроятно, также замѣтили эту перемѣну. Мы всѣ говорили менѣе обыкновеннаго. Я почувствовалъ себя какъ то свободнѣе, когда очутился съ влюбленными на улицѣ. Но Мина не начинала разговора со мною и потому я самъ спросилъ, не случилось-ли чего непріятнаго для нея и ея матери.

— Я, право, не знаю, какъ вамъ отвѣтить, сказала она; — я очень безпокоюсь о мамѣ.

— Начните сначала, замѣтилъ Фрицъ; — разскажите ему, куда вы ходили вчера и что случилось.

Мина его послушалась.

— Мы съ мамой пошли вчера на нашу старую квартиру, начала она; — мы объявили, что сдаемъ квартиру, когда было рѣшено, что мы будемъ жить въ домѣ г. Келера. Срокъ уже почти наступалъ и мы хотѣли взять кое-какія вещи, еще остававшіяся тамъ. Прощаясь съ хозяйкой дома, мама любезно выразила надежду, что она скоро сдастъ нашу квартиру новому жильцу. Добрая женщина отвѣчала: «Я, кажется, уже нашла жильца».

— И она прибавила, перебилъ ее Фрицъ, — что какой-то таинственный незнакомецъ уже приходилъ однажды освѣдомляться, не съѣзжаетъ-ли г-жа Фонтэнъ, и наканунѣ снова явился за тѣмъ-же. Ну, теперь продолжайте, Мина.

Прежде, чѣмъ она открыла ротъ, я ужь понялъ, что дѣло шло о той подозрительной личности, которую мы съ Энгельманомъ видѣли на лѣстницѣ дома, гдѣ прежде жила г-жа Фонтэнъ. Я спросилъ, что сказалъ этотъ человѣкъ, узнавъ о томъ, что квартира свободна.

— Это самое подозрительное обстоятельство, воскликнулъ Фрицъ; — вы, Мина, разскажите все, не пропуская ни одной мелочи.

Это предостереженіе, казалось, еще болѣе смутило Мину и я старался ее успокоить и навести на нить разсказа.

— Онъ просилъ посмотрѣть квартиру?

— Да.

— Сказалъ, что возьметъ квартиру?

— Нѣтъ, но спросилъ, уѣхала-ли г-жа Фонтэнъ изъ Франкфурта, и, получивъ отрицательный отвѣтъ, заявилъ желаніе узнать, гдѣ она живетъ въ городѣ.

— И старая дура дала ему адресъ, воскликнулъ Фрицъ.

— Я боюсь, что она этимъ накликала на насъ большую бѣду, продолжала Мина; — мама, услыхавъ слова хозяйки, вскочила блѣдная и спросила, давно-ли это случилось. «Съ полчаса тому назадъ», отвѣчала хозяйка. — «Куда онъ пошелъ: по тому-ли направленію, гдѣ домъ г. Келера?» снова спросила мама, и хозяйка отвѣтила: «Да, по тому направленію». Мама тотчасъ взяла меня за руку, съ словами: «пора намъ домой», и мы поспѣшили въ домъ г. Келера.

— Вы, конечно, опоздали, незнакомецъ уже ушелъ?

— Да, но мы узнали, что онъ дѣйствительно приходилъ. Мама разспросила слугу, не приходилъ-ли кто во время ея отсутствія. Онъ отвѣчалъ, что какой-то господинъ приходилъ и спросилъ, дома-ли г-жа Фонтэнъ. Узнавъ, что ея не было дома, онъ сказалъ: «Я лучше ей напишу. Она сюда переѣхала только на короткое время?» Наивный слуга отвѣтилъ: «Нѣтъ, г-жа Фонтэнъ — новая экономка г. Келера». На это онъ ничего не отвѣчалъ и удалился.

— Болѣе ничего не произошло между г-жею Фонтэнъ и нашимъ слугой?

— Ничего, отвѣчала Мина; — мама торопилась въ свою комнату, даже не хотѣла говорить со мною и на всѣ мои заявленія сочувствія отвѣчала: «Лучше помолчи». Придя въ свою комнату, она принялась писать письмо.

— Видѣли вы это письмо?

— Нѣтъ, но я бросила взглядъ на него издали, такъ я была встревожена.

— Что-же вы увидали?

— Я могла только прочесть послѣднее слово: Вюрцбургъ.

— Ну, теперь вы знаете столько-же, сколько мы, воскликнулъ Фрицъ; — каково ваше мнѣніе насчетъ этого? Что вы посовѣтуете?

Какой могъ я дать совѣтъ? Я только въ глубинѣ своего сердца пришелъ къ тому заключенію, что кто-то слѣдилъ за всѣми движеніями г жи Фонтэнъ.

Мои благоразумные совѣты, конечно, не понравились влюбленнымъ. Фрицъ прямо высказалъ свое разочарованіе, а Мина отвернулась отъ меня съ выраженіемъ упрека на лицѣ. Она видѣла по моимъ глазамъ, что я скрывалъ отъ нихъ что-то.

Съ этого времени между всѣми нами произошло какое-то охлажденіе.

При существованіи такихъ натянутыхъ, неловкихъ отношеній между обитателями нашего дома, давно ожидаемый пріѣздъ г-жи Вагнеръ былъ очень счастливымъ обстоятельствомъ.

ГЛАВА XXII.

Моя тетка хотѣла остановиться въ гостинницѣ, не желая употребить во зло гостепріимство своихъ компаніоновъ и боясь, чтобы Соломенный Джакъ, находившійся въ ея свитѣ вмѣстѣ съ горничной и курьеромъ, не надѣлалъ въ домѣ скандала. Но Келеръ не хотѣлъ и слышать, чтобы старшій компаніонъ ихъ фирмы искалъ пріюта въ гостинницѣ. Цѣлый этажъ дома, надъ самой конторой, уже давно былъ приготовленъ для г-жи Вагнеръ. Поэтому она вынуждена была подчиниться законамъ гостепріимства.

Я узналъ обо всемъ этомъ отъ слуги Жозефа, возвращаясь однажды утромъ изъ кладовой фирмы, находившейся на берегу рѣки. Я спросилъ, могу-ли видѣть тетку, но получилъ въ отвѣтъ, что она очень устала отъ ночного путешествія и прилегла отдохнуть.

— А гдѣ Соломенный Джакъ? спросилъ я снова.

— Уже чудитъ, нарушая всѣ правила нашего дома, отвѣчалъ Жозефъ.

Въ эту минуту снизу раздался голосъ Фрица:

— Дэвидъ, идите сюда; я вамъ покажу кое-что интересное.

Я сошелъ въ людскія и въ углу холоднаго каменнаго коридора, соединявшаго кухню съ лѣстницей, увидѣлъ Джака въ той же позѣ, на полу, въ какой я впервые увидѣлъ его въ Бедламѣ, за исключеніемъ, конечно, цѣпей, тюремныхъ стѣнъ и соломы.

Я узналъ его только по преждевременнымъ сѣдинамъ и странному блѣдно-желтоватому цвѣту лица. Онъ потолстѣлъ и казался совершенно счастливымъ. Онъ одѣтъ былъ прилично и даже красиво, съ цвѣткомъ въ петлицѣ и розетками на башмакахъ. Вообще, по костюму его можно было принять за дамскаго пажа.

— Вотъ онъ, воскликнулъ Фрицъ, — и онъ намѣренъ здѣсь сидѣть, пока г-жа Вагнеръ не проснется и не позоветъ его.

— Онъ подставляетъ ноги служанкамъ, проходящимъ мимо, замѣтилъ презрительнымъ тономъ Жозефъ, — и мерзнетъ въ этомъ холодномъ, грязномъ углу, вмѣсто того, чтобъ сидѣть спокойно у веселаго огня въ кухнѣ.

— Это очень хорошо сказано, Жозефъ, произнесъ Джакъ съ иронической улыбкой; — но подойдите ко мнѣ, я вамъ что-то скажу. Вонъ видите колокольчикъ, прибавилъ онъ, указывая на одинъ колокольчикъ въ цѣломъ рядѣ ихъ, прикрѣпленныхъ въ стѣнѣ: — мнѣ сказали, что этотъ колокольчикъ № 10, отъ спальни моей госпожи. Никто въ домѣ не долженъ узнать ранѣе меня, когда позвонитъ этотъ колокольчикъ. Я здѣсь и останусь, пока моя госпожа не позвонитъ, а тогда я перейду на матъ передъ ея дверью и буду ждать, чтобъ она свистнула. Ну, Жозефъ, вы можете идти. Бѣдный, онъ полусъумасшедшій, прибавилъ Джакъ вслѣдъ удалявшемуся слугѣ: — такихъ ужасно много на свѣтѣ.

Фридъ громко расхохотался.

— Да и вы такой-же, произнесъ Джакъ съ глубокимъ состраданіемъ.

— А вы меня помните? спросилъ я.

Джакъ кивнулъ головой и отвѣчалъ покровительственнымъ тономъ:

— Да, госпожа часто мнѣ говорила о васъ. Вы — Дэвидъ, а онъ — Фрицъ. Я всѣхъ знаю.

— А какъ вамъ понравилось путешествіе изъ Лондона?

— Ничего, пріятное путешествіе, отвѣчалъ онъ, протягивая свои маленькія ноги и руки. — Но мнѣ было бы лучше безъ курьера и горничной. Курьеръ очень высокаго роста, а я дурного мнѣнія о высокихъ мужчинахъ. Вотъ мой ростъ такъ настоящій для курьера. Я могъ-бы и одинъ исполнять всѣ ихъ обязанности и сдѣлалъ-бы большую экономію для госпожи. Горничная тоже долговязая, неловкая фигура. Я гораздо лучше ея причесалъ-бы госпожу, еслибъ она мнѣ позволила. Дѣло въ томъ, что я желалъ-бы прислуживать ей одинъ и не буду совершенно счастливъ, покуда не добьюсь этого.

— Да, вы благодарный человѣкъ и помните, что для васъ сдѣлала г-жа Вагнеръ, замѣтилъ добродушно Фрицъ.

— Помню! повторилъ презрительно Джакъ; — если вы не можете говорить толково, то лучше молчите. Слыхали-ли вы когда-нибудь такія глупости? прибавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ: — Фрицъ считаетъ удивительнымъ, что я помню день, когда она меня взяла изъ Бедлама?

— А это былъ великій день въ вашей жизни, Джакъ?

— Великій день! Да нѣтъ словъ, которыми выразить все величіе этого дни! воскликнулъ Джакъ, вскакивая отъ волненія: — солнце, теплое, прекрасное, блестящее солнце встрѣтило насъ, когда мы вышли изъ воротъ, и я едва не сошелъ съума отъ счастья, снова увидавъ его. Сорокъ тысячъ чертей, маленькихъ, юркихъ чертенятъ соломеннаго цвѣта (я ихъ всѣхъ пересчиталъ) набросились на меня. Они помѣстились у меня на головѣ, на плечахъ, на рукахъ. И всѣ кричали въ одинъ голосъ: «Ну, Джакъ, мы тебя ждемъ; съ тебя сняли цѣпи, солнце блеститъ и карета твоей госпожи ждетъ у воротъ, зададимъ-ка всѣ вмѣстѣ славный, дикій, страшный, безумный вой!» Но я устоялъ отъ соблазна и, дойдя до кареты, сѣлъ у ногъ госпожи и сказалъ ей: «Я не стану кричать и не напугаю васъ, хотя-бы это стоило мнѣ жизни, но посмотрите на меня!» Она подняла меня, посадила на переднюю скамейку и во всю дорогу не сводила съ меня глазъ. «Я тебѣ вѣрю», говорила она. Я молчалъ и не открывалъ даже рта, чтобъ ей отвѣтить. Ха ха-ха, какъ-бы вы оба завыли на моемъ мѣстѣ!

Онъ снова опустился на полъ въ углу коридора, очень довольный собою.

— А что госпожа сдѣлала съ нами, когда вы пріѣхали къ ней въ домъ? спросилъ я.

Его веселость вдругъ исчезла. Онъ поднялъ правую руку и тихо помахалъ въ воздухѣ.

— Вы слишкомъ громко говорите, Дэвидъ, отвѣтилъ онъ; — все, что я тамъ видѣлъ и чувствовалъ, было такъ хорошо, что о немъ надо говорить тихо. На стѣнѣ въ комнатѣ была картина съ изображеніями ангеловъ съ лютнями. Фрицъ вошелъ съ нами и сказалъ, что это спальня. А я знаю лучше его и назвалъ это тогда же небомъ. Я вспомнилъ о тюрьмѣ, холодѣ, темнотѣ и цѣпяхъ и назвалъ это жилище — небомъ. Вы оба можете говорить что хотите, но моя госпожа сказала, что я правъ.

Онъ закрылъ глаза и, повидимому, сосредоточился на воспоминаніяхъ объ этой чудной комнатѣ. А Фрицъ продолжалъ для моего назиданія:

— Вашъ другъ повелъ себя очень странно въ этой комнатѣ. День былъ холодный, а онъ настоялъ, чтобъ погасили огонь въ каминѣ. Потомъ онъ посмотрѣлъ на постель и…

Джакъ торжественно открылъ глаза и перебилъ Фрица:

— Вы не можете этого разсказать. Только тотъ можетъ, кто меня понимаетъ. Я себя понимаю и все вамъ разскажу, Дэвидъ. Вы видѣли, въ какой трущобѣ я жилъ и спалъ въ съумасшедшемъ домѣ?

— Да, Джакъ, и никогда этого не забуду.

— Такъ подумайте, что вдругъ мнѣ дали комнату съ каминомъ, свѣтомъ, огнемъ, постелью, чистыми простынями! Представьте себѣ все это и вы поймете, что человѣкъ, только что вышедшій изъ Бедлама, не могъ не сойти съума отъ радости. Но если у меня есть какое нибудь хорошее качество, такъ это глубокій здравый смыслъ. Я всталъ на колѣни передъ моей госпожей и сказалъ ей: «если вы жалѣете меня, то дайте мнѣ всего этого по-немногу. Клянусь моей душой, я сразу этого не перенесу». Она меня поняла. Мы погасили огонь, что удивило этого тупого человѣка, Фрица. Слабый холодъ дѣйствовалъ на меня успокоительно. Ночь я спалъ на постели, но безъ подушекъ, простыни и одѣяла. Я не могъ ихъ вынести. На другое утро мнѣ принесли рубашку, панталоны, жилетъ и сюртукъ. Я кое-какъ надѣлъ панталоны и закричалъ повелительнымъ тономъ господина: «Возьмите это все прочь; завтра рубашку, послѣ завтра жилетъ, а тамъ и сюртукъ, если я буду въ состояніи смотрѣть на него безъ крика!» Вы видите, Дэвидъ, все дѣлалось постепенно. И каждое утро госпожа поддерживала мои силы, говоря: «Я тебѣ вѣрю, Джакъ». Когда она встанетъ, спросите у нея, испугалъ-ли я ее хоть разъ съ того дня, какъ она меня взяла. Ну, глупый Фрицъ, вы понимаете теперь, почему я такъ поступилъ, очутившись въ новой моей комнатѣ? прибавилъ онъ, снова взглянувъ на Фрица съ презрѣніемъ. — Фрицъ служитъ въ конторѣ? Если да, то, Дэвидъ, за нимъ надо присматривать. Подойдите ко мнѣ, Дэвидъ, поближе, я хочу у васъ кое что спросить.

Онъ всталъ и, взявъ меня за руку, отвелъ на нѣсколько шаговъ, но все-же не спуская глазъ съ колокольчика № 10.

— Говорятъ, этотъ городъ называется Франкфуртъ? произнесъ онъ: — это правда?

— Да.

— И здѣсь такая-же контора, какъ въ Лондонѣ?

— Да.

— И моя госпожа здѣсь такая же госпожа, какъ въ Лондонѣ?

— Да.

— Хорошо. Теперь я желаю спросить: какъ здѣсь насчетъ ключей?

Я посмотрѣлъ на Джака съ удивленіемъ, не понимая его вопроса.

— Вы не станете утверждать, Давидъ, что не знаете, какую должность я исполнялъ въ лондонской конторѣ, воскликнулъ Джакъ, топая ногами отъ нетерпѣнія,

— Право не знаю.

Джакъ выпрямился и, поднявъ голову, торжественно произнесъ:

— Я въ Лондонѣ былъ хранителемъ ключей. И я желаю знать, буду-ли я и здѣсь тѣмъ-же?

Ясно было, что тетка, дѣйствуя по своему разумному плану, главнымъ основаніемъ котораго было развить въ Джакѣ чувство долга и сознаніе своей отвѣтственности, дала ему на храненіе какіе-нибудь ключи. Я былъ убѣжденъ, что и во Франкфуртѣ она найдетъ возможность удовлетворить его желанію быть ей полезнымъ.

— Подождите, пока колокольчикъ позвонитъ, сказалъ я: — можетъ быть, ключи васъ и ждутъ въ комнатѣ госпожи.

— Да, да, будемъ стеречь колокольчикъ, воскликнулъ онъ, радостно потирая себѣ руки и возвращаясь въ свой уголъ.

Въ эту минуту на лѣстницѣ послышался голосъ г-жи Фонтэнъ. Она говорила съ своей дочерью. Джакъ остановился и посмотрѣлъ на верхъ.

— Гдѣ другой человѣкъ, пріѣхавшій съ м-съ Вагнеръ? спрашивала вдова. — Ты не знаешь-ли, Мина, отвели ему комнату?

Говоря это, она сошла съ лѣстницы и, войдя въ коридоръ, увидѣла Джака. Она вдругъ замерла на мѣстѣ, словно окаменѣвъ отъ удивленія или страха. Глаза ея широко раскрылись и она пробормотала вполголоса:

— Гансъ Гримъ! Боже мой, какъ онъ сюда попалъ!

ГЛАВА XXIII.

Вдова почти мгновенно оправилась отъ своего смущенія,

— Я, право, не могла въ первую минуту придти въ себя отъ удивленія, сказала она, обращаясь ко мнѣ и Фрицу: — въ послѣдній разъ, когда я видѣла этого человѣка, онъ былъ слугою въ вюрцбургскомъ университетѣ. Онъ вдругъ ушелъ отъ насъ и никто не зналъ, зачѣмъ и почему; теперь онъ такъ-же неожиданно появляется въ этомъ домѣ.

Я посмотрѣлъ на Джака. На лицѣ его играла улыбка саркастическаго удовольствія. Ему, очевидно, нравилось пугать г-жу Фонтэнъ. Когда же къ нему подошла Мина, то выраженіе его лица тотчасъ измѣнилось.

— Вы меня помните, Гансъ? спросила она.

— Да, я васъ помню, барышня. Вы добрая. Вы совсѣмъ пошли въ папашу. Онъ былъ очень добръ, когда не держалъ въ рукахъ свои подлыя стклянки. Но, послушайте, меня не надо называть моимъ прежнимъ именемъ. Тогда я былъ нѣмецъ, а теперь сталъ англичаниномъ. Для меня всѣ націи одинаковы. Но я дорожу своимъ теперешнимъ именемъ, потому что подъ этимъ именемъ меня узнала моя госпожа. У меня другого имени никогда не будетъ. Пожалуйста, называйте меня Соломеннымъ Джакомъ. О, какая у васъ гадкая шляпка! Я вамъ сдѣлаю получше. А вы, сударыня, прибавилъ онъ, — нехорошо отозвались о моемъ удаленіи изъ университета. Мнѣ это не нравится. Имѣлъ я право уйти или нѣтъ?

— Конечно, да, Гансъ.

— Не Гансъ, а Джакъ. Вы изволили слышать, что я только-что сказалъ?

— Да, Джакъ, повторила г-жа Фонтэнъ такимъ смиреннымъ тономъ, который меня удивилъ.

— Укралъ я что-нибудь въ университетѣ?

— Нѣтъ.

— Такъ отзывайтесь обо мнѣ въ другой разъ съ уваженіемъ. Скажите: «мистеръ Джакъ покинулъ университетъ по своему добровольному желанію». Я спрашиваю васъ, прибавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ, — еслибъ вы потеряли въ университетѣ цвѣтъ вашихъ щекъ и вашихъ волосъ, неужели вы оставались-бы въ университетѣ для того, чтобъ васъ снова отравили?

Послѣднія слова онъ произнесъ шопотомъ, на ухо. Потомъ онъ снова возвысилъ голосъ:

— Конечно, нѣтъ, вы удалились-бы, какъ я. Изъ Германіи я отправился во Францію, оттуда въ Англію и въ Лондонѣ попалъ подъ ноги лошадей ея высочества и въ Бедламъ, а, наконецъ, и къ моей госпожѣ. О, Боже мой, я забылъ колокольчикъ. Прощайте, не мѣшайте мнѣ наблюдать за колокольчикомъ.

Г-жа Фонтэнъ взглянула на меня и знаменательно дотронулась рукою до лба.

— Пойдемте ко мнѣ въ комнату, Джакъ, сказала она; — я вамъ дамъ поѣсть и вы мнѣ разскажете свои похожденія послѣ того, какъ вы уѣхали изъ Вюрцбурга.

Она посмотрѣла на него съ своей обворожительной улыбкой и въ голосѣ ея звучали самыя нѣжныя поты. Мнѣ показалось, вѣроятно, по моей дурной привычкѣ всякаго подозрѣвать, что вдова старалась всячески обойти Джака. Однако онъ не поддался и упорно качалъ головой, указывая на колокольчикъ. Мы всѣ разошлись, каждый въ свою сторону, и оставили это странное существо на полу въ холодномъ углу коридора.

Черезъ нѣсколько времени за мною прислала тетка.

Я нашелъ Джака на своемъ мѣстѣ, у двери его госпожи. Онъ сидѣлъ у пустого шкафа и былъ усердно занятъ плетеніемъ соломенной шляпы для Мины.

— Все благополучно, Давидъ, сказалъ онъ своимъ обычнымъ покровительственнымъ тономъ: — госпожа хорошо выспалась, хорошо позавтракала и просто молодецъ. Войдите и вы увидите.

Мнѣ она показалась немного утомленной, похудѣвшей, но все это были мелочи. Я не могу описать, съ какимъ удовольствіемъ я увидѣлъ послѣ томныхъ взглядовъ и змѣиной граціи г-жи Фонтэнъ маленькую, живую, энергичную фигурку моей тетки и ея широко открытые, ясные сѣрые глаза.

— Скажи мнѣ, Дэвидъ, какъ ты нашелъ Джака? спросила она послѣ первыхъ привѣтствій. — Не былъ-ли правъ мой мужъ и не хорошо-ли я сдѣлала, что взялась доказать справедливость его теоріи?

Я чистосердечно поздравилъ ее съ успѣшнымъ результатомъ ея посѣщенія Бедлама.

— А теперь поговоримъ о здѣшней публикѣ, продолжала она; — я вижу, что Келеръ совершенно перемѣнилъ свое мнѣніе насчетъ свадьбы сына. А когда я спросила, что это значитъ, то мнѣ отвѣчали, что все это — работа г-жи Фонтэнъ, которая чудеснымъ образомъ спасла ему жизнь, вылечивъ его отъ смертельной болѣзни. Правда это?

— Да. Какого вы мнѣнія о ней?

— Спроси меня объ этомъ, Дэвидъ, завтра или послѣ завтра. Моя голова еще не пришла въ порядокъ послѣ путешествія и я не могу собраться съ мыслями.

— Вы видѣли Мину?

— Да, и поцѣловала ее. Вотъ эта дѣвушка такъ мнѣ по сердцу. Нашъ легкомысленный другъ Фрицъ счастливѣйшій человѣкъ на свѣтѣ.

— Если-бы Мина не выходила замужъ, то, не правда-ли, она была-бы отличной конторщицей, согласно вашему новому плану, замѣтилъ я.

— Да, я объ этомъ тотчасъ подумала, увидавъ ее, отвѣчала со смѣхомъ тетка; — но прошу не издѣваться надъ моими конторщицами. Я положительно намѣрена ввести эту полезную реформу въ здѣшней конторѣ. Впрочемъ, въ виду недавней болѣзни Келера и его явной опозиціи, я не затрону этого вопроса, пока онъ совсѣмъ не оправится. Между тѣмъ мнѣ надо кого-нибудь найти, кто замѣнилъ бы меня въ Лондонѣ во время моего отсутствія. Теперь всѣми дѣлами завѣдуетъ мистеръ Гартрей. Онъ совершенно компетентный для этого человѣкъ, но, вы знаете, онъ придерживается старинныхъ предразсудковъ. А по преданію, лондонской конторой всегда управлялъ одинъ изъ компаньоновъ фирмы; поэтому онъ умоляетъ меня, если г. Келеръ по болѣзни не можетъ предпринять такого дальняго путешествія, прислать въ Лондонъ г. Энгельмана. Да, кстати, скажи мнѣ пожалуйста, отчего я еще не видѣла Энгельмана?

— Онъ не совсѣмъ здоровъ, отвѣчалъ я, неохотно касаясь этого щекотливаго вопроса; — и уѣхалъ отсюда на-время, чтобы отдохнуть и поразвлечься.

— Какъ, оба компаньона больны! воскликнула съ удивленіемъ тетка. — Я видѣла г. Энгельмана въ первые годы моего замужества. Онъ тогда хвастался, что всегда былъ здоровъ. Онъ не очень уменъ, но добрѣйшій человѣкъ и гораздо разсудительнѣе, чѣмъ полагаютъ… Онъ обѣщалъ быть очень толстымъ подъ старость. Сдержалъ-ли онъ это обѣщаніе молодости? Что съ нимъ?

Я колебался отвѣтить, но прежде, чѣмъ и собрался съ мыелями, она пристально посмотрѣла на меня и предложила другой вопросъ:

— Если ты не можешь мнѣ сказать, что съ нимъ, то хоть скажи, гдѣ онъ? Мнѣ, можетъ быть, придется ему написать.

— Боюсь, что и на этотъ вопросъ я не въ состояніи вамъ отвѣтить, произнесъ я въ смущеніи, помня очень хорошо, подъ какой строгой тайной мнѣ сообщили адресъ Энгельмана.

— Милосердное небо! воскликнула тетка. — Что значитъ эта тайна? Убилъ онъ друга на дуэли, или убѣжалъ съ балетной танцовщицей, или проигралъ въ карты всѣ капиталы фирмы?

Въ эту минуту на лѣстницѣ послышались голоса. Мина, постучавъ предварительно въ дверь, вошла въ комнату.

— Мама велитъ васъ спросить, г-жа Вагнеръ, сказала она, — въ какомъ часу вы желаете обѣдать?

— Я очень благодарна вашей матери за ея любезныя заботы обо мнѣ, отвѣчала тетка; — но я только что позавтракала и могу подождать до ужина. Погодите на минуту, моя голубушка. Вотъ Дэвидъ выводитъ меня изъ всякаго терпѣнія, отказываясь объяснить мнѣ причины неожиданнаго отъѣзда изъ Франкфурта г. Энгельмана. Не можете-ли вы… о, Боже мой, какъ вы покраснѣли! Вы, конечно, знаете эту тайну, миссъ Мина. Неужели моя догадка о танцовщицѣ справедлива? Оставь насъ вдвоемъ, Дэвидъ.

Положеніе бѣдной Мины было нестерпимо-тяжелое, и я рѣшился сказать всю правду, съ чего, конечно, мнѣ давно слѣдовало начать.

— Дѣло въ томъ, произнесъ я, — что бѣдный Энгельманъ уѣхалъ отсюда очень разочарованный и совершенно несчастный. Онъ былъ пламенный поклонникъ г-жи Фонтэнъ и кончилъ тѣмъ, что сдѣлалъ ей предложеніе.

— Мама очень его сожалѣла, прибавила Мина; — но, конечно, ей оставалось только ему отказать.

— Я, право, не понимаю вашего «конечно», замѣтила тетка.

— О, мистрисъ Вагнеръ, воскликнула молодая дѣвушка, какъ-бы оскорбленная словами моей тетки; — г. Энгельманъ годами двадцатью старше мамы… и онъ такой толстый.

— Толщина — вопросъ вкуса, отвѣчала тетка, рѣшительно становясь на сторону Энгельмапа; — что-же касается его лѣтъ, то позвольте вамъ замѣтить, что мой мужъ былъ двадцатью годами старше меня, но никогда не было на свѣтѣ четы счастливѣе насъ. Я болѣе знаю свѣтъ, чѣмъ вы, голубушка, и могу сказать утвердительно, что отказъ г-жи Фонтэнъ — большая ошибка. Она добровольно потеряла случай хорошо устроиться на всю жизнь и сдѣлала несчастнымъ одного изъ добрѣйшихъ людей на свѣтѣ. Нѣтъ, нѣтъ! Я не стану съ вами разсуждать объ этомъ. Я подожду, пока вы выйдете замужъ за Фрица. Но я желала-бы поговорить объ этомъ съ вашей матерью. Попросите ее зайти ко мнѣ на нѣсколько минутъ, когда ей будетъ время.

Слова эти показались Минѣ не довольно почтительными въ отношеніи ея матери и она позволила себѣ протестовать въ самой мягкой формѣ.

— Мама очень щекотлива… начала она, но г жа Вагнеръ ее перебила, нѣжно потрепавъ по щекѣ.

— Доброе дитя! Я васъ еще болѣе люблю за вашу защиту матери. Но, между прочими качествами, она старше васъ и пойметъ меня лучше. Сходите за нею.

Мина удалилась изъ комнаты, гордо поднявъ голову, и, проходя мимо меня, шепнула съ негодованіемъ:

— Г-жа Вагнеръ не имѣетъ ни тѣни чувства.

— Эта дѣвочка — просто совершенство! воскликнула тетка послѣ ея ухода; — я думала, что она слабая, нерѣшительная, но теперь вижу, что она съ душкомъ. Этого только ей и недоставало. О, я увѣрена, она возьметъ Фрица въ руки и сдѣлаетъ изъ него человѣка. Онъ нуждается въ руководителѣ. Помяни мое слово, Дэвидъ, ихъ бракъ будетъ самый счастливый!

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь, отвѣчалъ я; — но меня безпокоитъ, что вы скажете г-жѣ Фонтэнъ?

— Это зависитъ отъ обстоятельствъ. Я должна прежде узнать, дѣйствительно-ли Энгельманъ серьезно отдалъ свое сердце на-вѣки этой дамѣ съ томными глазами и змѣиной походкой. Можешь ты мнѣ въ этомъ поручиться?

— Могу. Ея отказъ совершенно его уничтожилъ.

— Хорошо. Я заставлю г-жу Фонтэнъ выйти за него замужъ, т. е. если у него нѣтъ соперника.

— О, милая тетя, какъ вы легко выражаетесь! Подумайте о лѣтахъ г-жи Фонтэнъ! У нея взрослая дочь.

— Любезный племянникъ, ты ничего не смыслишь въ женщинахъ. По счету лѣтъ онѣ старѣютъ, но по чувству онѣ остаются молодыми до смерти. Не вѣрь ни сѣдинамъ, ни взрослымъ внучатамъ. Въ жизни женщины есть только одна эпоха, когда она не думаетъ о мужчинахъ — это когда она лежитъ въ гробу! Шшъ! Я слышу шелестъ шелковаго платья. Ступай, Дэвидъ!

Въ дверяхъ показалась г-жа Фонтэнъ и я поспѣшно удалился.

Вдова была очень спокойна и смиренна. Она привѣтствовала мою тетку грустной улыбкой, ясно говорившей: «Топчите подъ ногами мои самыя святыя чувства, я въ вашемъ полномъ распоряженіи». Если-бы я думалъ, что тетка имѣетъ хоть какой-нибудь шансъ на успѣхъ, то сталъ-бы съ безпокойствомъ смотрѣть на будущность Энгельмана, но я былъ вполнѣ убѣжденъ въ безполезности ея попытки и спокойно пошелъ въ контору.

ГЛАВА XXIV.

Передъ ужиномъ я отправился за теткой, чтобы проводить ее въ столовую.

— Ну, что? спросилъ я.

— Г-жа Фонтэнъ обѣщала подумать, отвѣчала она холодно.

Я былъ пораженъ этимъ извѣстіемъ. Какія причины могли заставить вдову вдругъ перемѣнить свое рѣшеніе? Даже пассивная помощь Энгельмана не могла ей быть полезна. Она пользовалась довѣріемъ Келера, бракъ ея дочери былъ обезпеченъ, ея положеніе въ домѣ въ качествѣ экономки гарантировало ей хорошее положеніе, порядочное содержаніе и спокойную жизнь. Зачѣмъ ей было думать о бракѣ съ человѣкомъ, къ которому она не питала и не могла питать никакого истиннаго чувства? Я начиналъ соглашаться съ теткой, что я рѣшительно ничего не смыслю въ женщинахъ.

За ужиномъ г-жа Фонтэнъ и ея дочь были необыкновенно молчаливы. По выраженію лица Мины было ясно видно, что уступка матери ей не нравилась. Впрочемъ, тетка и ея вѣрный пажъ оживляли своей веселостью все общество.

Соломенный Джакъ послѣдовалъ за нами въ столовую, не дожидаясь приглашенія, и помѣстился за стуломъ мистрисъ Вагнеръ, въ величайшему отвращенію Жозефа.

— Никто не можетъ служить моей госпожѣ, кромѣ меня, сказалъ онъ; — иногда она даетъ мнѣ кусочекъ чего-нибудь или недопитый свой стаканъ. Но она мнѣ позволяетъ только прихлебнуть. И я болѣе не хочу. Я знаю, какъ вести себя. Въ моей головѣ нѣтъ мѣста виннымъ парамъ и бедламскимъ штукамъ, Нѣтъ, успокойтесь. Среди васъ нѣтъ человѣка разсудительнѣе меня.

Фридъ громко расхохотался, а Джакъ спокойно произнесъ, обращаясь къ г. Келеру:

— Это, кажется, вашъ сынъ? Онъ нуждается въ старательномъ воспитаніи. Если-бы у меня, по несчастью, были дѣти, то, кажется, я предпочелъ-бы имѣть сыномъ Дэвида.

Подобныя выходки Джака, котораго я нарочно подстрекалъ, однако, не забавляли г-жу Фонтэнъ. Она была очень задумчива и только разъ обратилась къ Келеру съ вопросомъ: получилъ-ли онъ письмо отъ сестры? Онъ отвѣчалъ отрицательно и она снова замолчала. Послѣ ужина она тотчасъ удалилась подъ предлогомъ головной боли.

На слѣдующее утро, разбирая въ конторѣ почту, я нашелъ два частныхъ письма: одно изъ Бингена ко мнѣ и другое изъ Вюрцбурга къ г-жѣ Фонтэнъ. Послѣднее я тотчасъ отправилъ наверхъ по назначенію.

Извѣстія объ Энгельманѣ были самыя грустныя. Время и перемѣна условій жизни не произвели въ немъ счастливой перемѣны. Онъ жаловался, что у него голова очень тяжела и что въ ушахъ постоянный звонъ. Ему два раза пускали кровь, но это облегчало его только на время. Докторъ предписалъ ему наблюдать строгую діэту и много гулять. Относительно перваго онъ согласенъ былъ на все, но рѣшительно отказывался встать съ мѣста. Цѣлыми часами онъ сидѣлъ на креслѣ въ какомъ-то полузабытьѣ и любилъ всего болѣе лежать въ постели.

Положеніе бѣднаго Энгельмана меня очень перепугало и я тотчасъ передалъ Келеру полученное мною письмо. Онъ пришелъ въ сильное волненіе.

— Я немедленно поѣду къ Энгельману! воскликнулъ онъ.

Я позволилъ себѣ замѣтить, что его присутствіе въ конторѣ было необходимо и его неожиданное появленіе въ Бингенѣ могло послужить опаснымъ, можетъ быть, даже смертельнымъ ударомъ для Энгельмана.

— Такъ что-же дѣлать? промолвилъ онъ.

— Я думаю, что моя тетка могла-бы оказать вамъ помощь въ этомъ дѣлѣ, замѣтилъ я.

— Ваша тетка? Какимъ образомъ?

Я объяснилъ намѣреніе тетки и согласіе вдовы вновь обдумать свой отказъ. Онъ слушалъ меня, качая головой.

— Г-жа Вагнеръ очень горячая особа, сказалъ онъ; — она не можетъ понять такую сложную натуру, какъ г-жа Фонтэнъ.

— Во всякомъ случаѣ, вы дозволяете мнѣ показать ей это письмо?

— Конечно. Это не можетъ принести вреда, хотя и не поведетъ къ добру.

Идя наверхъ къ теткѣ, я встрѣтилъ на лѣстницѣ Мину. Она плакала.

— Что съ вами? спросилъ я.

— Не останавливайте меня, отвѣчала она сквозь слезы.

— Но куда-же вы идете?

— Къ Фрицу; я очень несчастна, онъ одинъ можетъ меня хоть немного успокоить.

— Васъ кто-нибудь обидѣлъ?

— Да, мама. Она въ первый разъ въ жизни заперла передъ моимъ носомъ дверь и не хотѣла меня впустить въ свою комнату.

— Но отчего?

— Почемъ я знаю. Мнѣ кажется, что въ этомъ виноватъ странный человѣкъ, о которомъ я вамъ говорила. Вы послали мамѣ письмо, я взяла его у Жозефа и понесла сама. Войдя въ ней въ комнату, я посмотрѣла на почтовый штемпель и сказала: «Вотъ вамъ письмо, мама, изъ Вюрцбурга». Что-же тутъ было дурного? Она взглянула на меня такъ, какъ-будто я нанесла ей смертельную рану, указала мнѣ молча на дверь и заперла ее за мною на ключъ. Я два раза потомъ стучалась и просила у нея прощенія; она мнѣ не отвѣтила ни слова. Нѣтъ, оставьте меня, я хочу видѣть Фрица!

Я не сталъ ее задерживать. Она снова возбудила въ моей головѣ сомнѣнія и подозрѣнія.

Не было-ли это письмо отвѣтомъ на то, которое вдова писала при Минѣ? Не получила-ли она извѣстія, что ея старый обожатель внезапно умеръ и что ея вексель перешелъ въ руки его наслѣдника? Если мои догадки были справедливы, то неудивительно, отчего она выслала дочь изъ комнаты и заперла дверь.

Узнавъ о несчастномъ положеніи Энгельмана, моя тетка не стала терять времени на выраженіе своего горя, а прямо воскликнула:

— Пошли ко мнѣ вдову. Если подъ ея шелковымъ платьемъ бьется сердце, то я напишу Энгельману радостную вѣсть съ вечерней-же почтой.

Я отвѣчалъ, что, по словамъ Мины, г-жа Фонтэнъ была нездорова и заперлась въ своей комнатѣ.

— Покажи мнѣ, Дэвидъ, ея комнату, сказала энергичная женщина, быстро вставая, — и положись на меня. Я все устрою.

Я проводилъ ее и она шепнула мнѣ:

— Подожди меня въ моей комнатѣ.

Уходя, я слышалъ, какъ она постучалась въ дверь и громко сказала:

— Это я, г-жа Вагнеръ, мнѣ надо съ вами переговорить о важномъ дѣлѣ.

Отвѣта вдовы я не могъ разслышать. Но черезъ секунду снова раздался голосъ тетки:

— Хорошо. Прочтите только письмо. Я вамъ подпихну его подъ дверь и подожду отвѣта.

Потомъ дверь отворилась и снова захлопнулась.

Тетка пришла обратно въ свою комнату не ранѣе получаса. Она казалась очень серьезной и задумчивой. Я подумалъ, что она навѣрно не успѣла въ своей попыткѣ, но съ первыхъ ея словъ оказалось, что я ошибался.

— Дѣло въ шляпѣ, сказала она; — мнѣ поручено написать сегодня Энгельману, что вдова сожалѣетъ о своемъ слишкомъ поспѣшномъ отказѣ. Это ея собственныя слова.

— Такъ подъ ея шелковымъ платьемъ бьется сердце? спросилъ я.

Тетка ничего не отвѣчала и стала молча ходить по комнатѣ, очевидно, чѣмъ-то недовольная, но мною или собой — я рѣшительно не зналъ. Вдругъ она сѣла рядомъ со мною и, ударивъ меня по плечу, воскликнула:

— Дэвидъ, я только-что сдѣлала неожиданное открытіе. Если ты хочешь видѣть передъ собою низкаго злодѣя, то посмотри на меня.

Эти слова были такъ нелѣпы и произнесены такимъ серьезнымъ тономъ, что я разсмѣялся. Она не обратила на мой смѣхъ ни малѣйшаго вниманія.

— Можешь-ли ты повѣрить, что я колеблюсь писать Энгельману? продолжала она. — Дэвидъ, я заслуживаю тѣлеснаго наказанія. Я не вѣрю г-жѣ Фонтэнъ.

— Отчего? спросилъ я съ понятнымъ интересомъ.

— Вотъ въ томъ-то и гнусность съ моей стороны, что я не могу сказать, почему. Г-жа Фонтэнъ говорила прекрасно, съ чувствомъ и очень нѣжно. Но все время какой-то внутренній голосъ мнѣ нашептывалъ: «Не вѣрь ей, у ноя какіе-нибудь личные разсчеты». Увѣренъ-ли ты, Дэвидъ, что она отъ легкаго нездоровья заперлась въ комнатѣ и стала такая блѣдная, страшная? Не знаешь-ли ты чего о ея дѣлахъ? Не случилось-ли чего-нибудь для нея непріятнаго послѣ отъѣзда Энгельмана и не думаетъ-ли она, что онъ будетъ ей теперь полезенъ?

Эта мысль никогда не приходила мнѣ въ голову. Но теперь я задалъ себѣ вопросъ: а что, если вексель предъявятъ ко взысканію ранѣе свадьбы Мины? Въ этомъ случаѣ Энгельманъ, какъ ея будущій мужъ, могъ заплатить за нее по векселю.

— Говори всю правду, Дэвидъ, воскликнула тетка, бросая на меня проницательный взглядъ; — ты также не вѣришь ей, не зная почему?

— Я рѣшительно ничего не знаю, отвѣчалъ я; — я хожу въ потемкахъ и строю предположенія наугадъ. Быть можетъ, событія докажутъ, что я совершенно ошибаюсь. Не требуйте, чтобы я позорилъ г-жу Фонтэнъ подозрѣніями, которыя ни на чемъ не основаны. Но позвольте мнѣ сдѣлать предложеніе, которое, кажется, поможетъ намъ выйти изъ этого затруднительнаго положенія.

— Ну, говори, Дэвидъ, произнесла тетка, едва сдерживая свое нетерпѣніе; — но для шотландца ты ужасно остороженъ.

— Увѣдомьте Энгельмана о перемѣнѣ мнѣнія вдовы, сказалъ я, — но не по почтѣ. Я видѣлъ его тотчасъ послѣ объясненія съ г-жею Фонтэнъ, и онъ былъ такъ оскорбленъ самой формой ея отказа, что врядъ-ли захочетъ сдѣлать вторую попытку. Я даже сомнѣваюсь, повѣритъ-ли онъ ея теперешнему сожалѣнію. Конечно, я могу ошибаться, но мнѣ кажется, что всего лучше, если я самъ отвезу ваше письмо въ Бингенъ и увижу, какое оно произведетъ на него дѣйствіе.

— Прекрасный совѣтъ, отвѣчала тетка, одобрительно кивая головой; — но я беру примѣръ съ тебя, Дэвидъ, и предполагаю ничего не говорить г-жѣ Фонтэнъ о цѣли твоей поѣздки. Пусть она думаетъ, что ты поѣхалъ въ Бингенъ по случаю неблагопріятныхъ извѣстій объ Энгельманѣ. Или, еще лучше, ты можешь заѣхать въ Бингенъ по дорогѣ въ Англію. Ничего не будетъ страннаго, если ты мимоѣздомъ навѣстишь Энгельмана.

Эти слова тетки поставили меня въ тупикъ.

— Развѣ я долженъ непремѣнно вернуться въ Лондонъ? спросилъ я, далеко необрадовапный подобной перспективой.

— Любезный другъ, отвѣчала тетка, — я должна брать въ соображеніе и другіе интересы, кромѣ интересовъ г. Энгельмана. Гартрей ждетъ моихъ распоряженій; ни Энгельманъ, ни Келеръ не въ состояніи ѣхать въ Лондонъ, а мое присутствіе во Франкфуртѣ необходимо, пока здѣшнія дѣла уладятся. Я поэтому желаю, чтобы ты все это объяснилъ м-ру Гартрею и помогъ ему завѣдывать конторой. Я никому такъ не довѣряю, какъ тебѣ, Дэвидъ, и нахожусь вынужденной просить тебя отправиться тотчасъ-же въ Лондонъ.

Мнѣ оставалось только повиноваться. Тетка спросила совѣта Келера и онъ вполнѣ согласился, что одинъ я могъ оказать дѣйствительную помощь м-ру Гартрею. Поэтому было рѣшено, что я остановлюсь на день въ Бингенѣ и напишу подробный отчетъ о состояніи Энгельмана, а потомъ поѣду въ Лондонъ какъ можно скорѣе.

Такимъ образомъ обстоятельства вынудили меня покинуть сцену, прежде чѣмъ начался послѣдній актъ драмы. «Мальпостъ» отходилъ въ шесть часовъ утра. Я вечеромъ уложилъ вещи и простился со всѣми въ домѣ, за исключеніемъ г-жи Фонтэнъ, которая по-прежнему оставалась въ своей комнатѣ и велѣла мнѣ сказатъ, что она слишкомъ больна, чтобы принять меня. Добрая Мина сердечно меня поцѣловала и взяла съ меня слово, что я вернусь къ ея свадьбѣ. Мой отъѣздъ ее непріятно поразилъ.

— Вы привезли мнѣ счастье, промолвила она со слезами, — и я боюсь, чтобы вы его не увезли. О, Дэвидъ, какъ-бы я желала, чтобы вы остались съ нами.

— Ну, красавица моя, перебила ее тетка; — не плачьте. Не надо его разстроивать. Поѣзжай съ Богомъ, Дэвидъ, и думай только о томъ времени, когда ты будешь компаньономъ нашей фирмы.

О, какая это была женщина! Теперь такихъ вы не встрѣтите, мои молодые читатели.

Соломенный Джакъ былъ единственный человѣкъ, проводившій меня на слѣдующее утро. Всѣ въ домѣ, кромѣ него, спали. Я думалъ, что онъ меня позабавитъ на прощаніе, но его послѣднія слова просто привели меня въ ужасъ.

— Я хочу васъ кое о чемъ спросить, прежде чѣмъ вы уѣдете, сказалъ онъ мнѣ шепотомъ, когда я уже выходилъ въ сѣни.

— Ну, поторопись, Джакъ.

— Хорошо, Дэвидъ. Я вчера говорилъ съ Миной о болѣзни г. Келера. Правда, что его вылечили лекарствомъ въ синей стклянкѣ?

— Правда.

— Послушайте, Дэвидъ. Я думалъ всю ночь. Меня также вылечили лекарствомъ изъ синей стоянки.

Я остановился и пристально посмотрѣлъ на него. Джакъ нагнулся ко мнѣ и еще болѣе понизилъ голосъ.

— Я былъ отравленъ, произнесъ онъ, — и хочу знать: кто отравилъ г. Келера?

МЕЖДУ ЧАСТЯМИ.
Мистеръ Дэвидъ Глени является съ своей кореспонденціей и бросаетъ новый свѣтъ на свой разсказъ.

I.

Будьте такъ добры, прочитайте слѣдующее письмо секретаря стряпчаго Шмукля къ муниципальному совѣтнику Гофу:

"Милостивый государь, прошу васъ болѣе не безпокоиться о г-жѣ Фонтэнъ. Если она выѣдетъ изъ Франкфурта, то не тайкомъ, какъ изъ Вюрцбурга. Я не потеряю ее изъ виду до тѣхъ поръ, пока не наступитъ срокъ ея векселю. Она теперь состоитъ экономкой фирмы Вагнеръ, Келеръ и Энгельманъ и, повидимому, тутъ и останется, если не помѣшаютъ непредвидѣнныя обстоятельства, за которыми я буду зорко слѣдить. Въ моей памятной книжкѣ срокъ векселю означенъ 31-го декабря настоящаго года. Такъ-какъ платежъ долженъ состояться въ Вюрцбургѣ, то, въ случаѣ неуплаты денегъ, протестуйте его и въ тотъ же день пришлите мнѣ по почтѣ, а я приму мѣры для немедленнаго взысканія долга судебнымъ порядкомъ.

«Примите мою глубокую благодарность за присланный мнѣ впередъ гонораръ и вѣрьте искреннему уваженію вашего преданнаго слуги».

II.

Потомъ я представляю копію съ письма, написаннаго покойнымъ професоромъ химіи Фонтэномъ одному изъ своихъ ученыхъ товарищей, который еще живъ, но разрѣшилъ мнѣ напечатать этотъ драгоцѣнный документъ, съ тѣмъ условіемъ, однакожь, чтобы не называть фамиліи лица, которому адресовано это письмо.

"Мой уважаемый другъ и товарищъ, вы очень удивитесь, получивъ отъ меня такъ скоро новое письмо. Но дѣло въ томъ, что я имѣю сообщить вамъ очень интересную новость. Несчастный случай далъ мнѣ возможность испробовать дѣйствіе одного изъ моихъ реактивовъ на живомъ человѣческомъ организмѣ. Въ послѣднемъ моемъ письмѣ я извѣщалъ васъ, что я рѣшилъ болѣе не пользоваться формулой составленія знаменитыхъ ядовъ Борджіа, оставленныхъ мнѣ послѣ смерти моимъ высокоуважаемымъ учителемъ венгерцемъ. Вы помните, что двѣ пробы этихъ ядовъ, которыя мнѣ удалось составить, имѣютъ свойства, подобно другимъ ядамъ, извѣстнымъ современной медицинской наукѣ, оказывать благодѣтельное дѣйствіе въ нѣкоторыхъ болѣзняхъ, если принимать эти ядовитыя вещества строго опредѣленными дозами. Если я доживу до того, что введу ихъ въ общее употребленіе для этой благодѣтельной цѣли, то все же останется роковая опасность, что эти средства, какъ всѣ зловѣщія лекарства, могутъ быть пагубными въ рукахъ невѣжды или злодѣя. Въ виду чего я считаю своимъ долгомъ ограничить вредные результаты этихъ реактивовъ, посвятивъ себя на открытіе успѣшно дѣйствующихъ противоядій, прежде чего я не примѣню къ медицинѣ извѣстныя мнѣ средства. Я и раньше занимался этой частью химіи, которую можно назвать предохранительной, и отчасти достигъ своей цѣли.

"Шифрованная формула, которую я прилагаю при семъ, составляетъ противоядіе противъ одного изъ извѣстныхъ намъ съ вами ядовъ, который вы предложили назвать «александровымъ виномъ». Что-же касается другого яда, который, какъ вы, конечно, помните, я назвалъ «зеркальными каплями», то, къ сожалѣнію, я не могъ еще составить къ нему противоядія.

"Объяснивъ вамъ, такимъ образомъ, положеніе, въ которомъ я теперь нахожусь, я перейду къ удивительному случаю, приключившемуся со мною.

"Двѣ недѣли тому назадъ, выходя изъ аудиторіи, я встрѣтилъ посланнаго; онъ очень просилъ меня поспѣшить домой къ больному моему слугѣ, уже два дня неисполнявшему, за болѣзнью, своихъ обязанностей, но который не хотѣлъ меня безпокоить, увѣряя, что все пройдетъ. По счастью, одинъ изъ моихъ лаборантовъ его увидалъ и тотчасъ послалъ за мною. Этотъ слуга былъ полундіотъ, безпомощное, бѣдное существо, которое я взялъ изъ сожалѣнія. Онъ убиралъ лабораторію и мылъ химическую посуду. Ни на что другое онъ и не былъ-бы способенъ. Представьте себѣ мой ужасъ, когда, подойдя въ его постели, я увидалъ ясные симптомы отравленія «александровымъ виномъ». Я тотчасъ бросился въ лабораторію и вынулъ изъ запертаго ящика противоядіе. Рядомъ съ нимъ всегда стоялъ и самый ядъ. Теперь его не было. Обыскавъ всю лабораторію, я нашелъ стклянку съ ядомъ на полкѣ. Впервые въ жизни я сдѣлалъ непростительную неосторожность: ушелъ изъ лабораторіи, не приведя всего въ порядокъ. Несчастному идіоту понравился цвѣтъ «александрова вина» и онъ, по его собственнымъ словамъ, хотѣлъ попробовать, такъ-же ли оно хорошо на вкусъ. По сдѣланному мною дознанію, оказалось, что это случилось по крайней мѣрѣ тридцать шесть часовъ тому назадъ. Вы можете себѣ представить, въ какомъ я былъ отчаяніи. Боясь, чтобы мнѣ не были запрещены дальнѣйшіе опыты, имѣвшіе столь роковые результаты, я скрылъ отъ всѣхъ своихъ товарищей мою оплошность и професора медицины заключили, что болѣзнь бѣднаго слуги — совершенно новый случай въ ихъ практикѣ.

"Въ отношеніи того, какъ давать противоядіе, я могъ руководствоваться только моими опытами надъ собаками и кроликами. Ошибся-ли я въ дозѣ по забывчивости или изъ чрезмѣрной ревности, но я давалъ этихъ капель несчастному слишкомъ много и слишкомъ часто. Онъ выздоровѣлъ, но кровь его подверглась какой-то непонятной реакціи и не только цвѣтъ лица совершенно перемѣнился, но и волосы посѣдѣли. Послѣ этого я уменьшилъ дозу, и чтобъ уже болѣе никогда не могло произойти ошибки, я записалъ количество дозы на бумажкѣ, которую привязалъ къ стклянкѣ. Тутъ-же я означилъ и количество яда, которое, по моему соображенію, онъ принялъ. При этомъ надо замѣтить, что если противоядіе долго держать, то его надо предохранять отъ вліянія свѣта, держа въ синей стклянкѣ. Наконецъ, я нашелъ, что при леченіи отравленія этимъ средствомъ очень полезна растительная пища.

"Чтобъ скрыть отъ всѣхъ случившееся, я самъ ухаживалъ за несчастнымъ и открылъ тайну только женѣ, которая оказала мнѣ въ этомъ большую помощь. Когда онъ выздоровѣлъ, то мгновенно исчезъ; вѣроятно, онъ боялся войти опять въ лабораторію. Во всякомъ случаѣ, я его болѣе не видалъ и ничего о немъ не слышалъ.

«Изъ всего этого вы поймете, что я не довольно еще увѣренъ въ своемъ открытіи, чтобъ сообщить о немъ кому-нибудь, кромѣ васъ, и даже васъ я прошу, уничтожьте шифрованную формулу послѣ ея прочтенія и ждите отъ меня новыхъ опытовъ. А пока прощайте» {«Александрово вино» имѣетъ своимъ происхожденіемъ смерть Ридриго Борджіа, болѣе извѣстнаго подъ именемъ папы Александра VI, который выпилъ по ошибкѣ чашу вина, отравленнаго имъ самимъ съ цѣлью убить другого.

Рецептъ «зеркальныхъ капель», говорятъ, нашли за деревянной стѣнкой большого зеркала, принадлежавшаго Лукреціи Борджіа. Отчего этотъ ядъ такъ и названъ.}.

III.

Третье и послѣднее письмо писано мною и адресовано къ моей теткѣ во время ея пребыванія во Франкфуртѣ.

"Я пишу къ вамъ, милая тетушка, въ большомъ волненіи. Приготовьтесь услышать непріятную вѣсть.

"Вчера, поздно вечеромъ, я пріѣхалъ въ Бингенъ, Меня ждалъ слуга и, спросивъ мою фамилію, сообщилъ, что добрый г. Энгельманъ умеръ въ то самое утро отъ удара. Наканунѣ онъ былъ очень мраченъ и, ложась спать, сказалъ своимъ родственникамъ: «Если я поправлюсь, то я желалъ-бы выписать сюда Дэвида и поѣхать съ нимъ въ нашу лондонскую контору». Онъ чувствовалъ себя очень нехорошо, но не позволилъ дослать за докторомъ. Братъ помогъ ему пойти въ его комнату и спросилъ что-то о положеніи его дѣлъ. Онъ отвѣчалъ съ нетерпѣніемъ: «Келеръ обо всемъ этомъ знаетъ, предоставьте все ему».

"При мысли, что добрый старикъ жилъ спокойно и счастливо, пока не познакомился по моей милости съ г-жею Фонтенъ, сердце мое болѣзненно сжимается и я горько сожалѣю, что вы не послали кого-нибудь другого во Франкфуртъ вмѣсто меня.

«Похороны его будутъ черезъ два дня. Я надѣюсь, что вы не сочтете нарушеніемъ моихъ обязанностей желаніе отдать ему послѣдній долгъ. Послѣ этого немедленно направлюсь въ Лондонъ, не останавливаясь нигдѣ по дорогѣ».

«Пишите мнѣ въ Лондонъ, милая тетушка. Кланяйтесь Минѣ и Фрицу, да попросите и ихъ писать мнѣ. Свидѣтельствуйте мое почтеніе г. Келеру и мое полное сочувствіе его горю. Мнѣ хорошо извѣстно, какъ горячо любилъ онъ своего стараго друга».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Мистеръ Дэвидъ Глени собираетъ матеріялы и продолжаетъ свой разсказъ исторически-правдиво.

ГЛАВА I.

Въ первой части этого разсказа я говорилъ какъ очевидецъ, но во второй я долженъ основываться на свѣденіяхъ, полученныхъ мною отъ другихъ лицъ, по причинѣ моего отсутствія изъ Франкфурта. Эти свѣденія состоятъ изъ писемъ, словесныхъ разсказовъ и отрывковъ изъ дневника, найденнаго послѣ смерти составлявшаго его лица; такимъ образомъ, всѣ три источника моего дальнѣйшаго повѣствованія отличаются самой строгой достовѣрностью.

Въ началѣ декабря мѣсяца г. Келеръ послалъ за г-жею Фонтэнъ, прося придти къ нему въ кабинетъ, такъ-какъ онъ имѣлъ сообщить ей кое-что очень важное.

— Я надѣюсь, что вы чувствуете себя сегодня лучше, сказалъ онъ, идя навстрѣчу вдовѣ, когда она вошла въ комнату.

— Благодарю васъ, отвѣчала она едва слышнымъ голосомъ и опустивъ глаза, — но я не могу сказать, чтобъ мнѣ было лучше.

— Я могу вамъ сообщить новость, которая подѣйствуетъ на васъ лучше всякаго лекарства, продолжалъ Келеръ: — наконецъ, я получилъ отъ своей сестры отвѣтъ насчетъ свадьбы.

При послѣднихъ его словахъ вдова вскочила со стула. Блѣдное лицо ея вдругъ побагровѣло и потомъ такъ-же быстро посинѣло. Она затряслась и едва не упала. Келеръ только успѣлъ ее подхватить.

— Вамъ, право, надо посовѣтоваться съ докторомъ, сказалъ онъ очень серьезно; — ваши нервы ужасно разстроены. Не дать-ли вамъ чего?

— Да, стаканъ воды. Будьте такъ добры, позвоните.

— Нечего звонить, у меня есть вода въ сосѣдней комнатѣ.

И онъ хотѣлъ пойти за водой, но вдова его остановила.

— Одно слово. Вы простите любопытству матери. Ваша сестра назначаетъ день для свадьбы?

— Да, она предлагаетъ назначить свадьбу 30-го декабря.

Съ этими словами онъ удалился.

Вдова въ его отсутствіе начала что-то считать по пальцамъ.

— Все равно, это случится послѣ свадьбы моей дочери, прошептала она, просіявъ: — свадьба 30-го, а срокъ векселя 31-го. Одинъ день меня спасаетъ. Одинъ день.

Келеръ тотчасъ вернулся со стаканомъ воды. Его удивила неожиданная въ ней перемѣна.

— Вы совсѣмъ другая женщина, воскликнулъ онъ: — вы совсѣмъ перемѣнились.

— Мои нервы разыгрываютъ со мною странныя шутки, отвѣчала она, выпивъ все таки воду.

— Моя сестра надѣется пріѣхать сюда въ послѣднихъ числахъ этого мѣсяца, сказалъ Келеръ, садясь рядомъ со вдовою, — но такъ-какъ она очень слабаго здоровья, то проситъ назначить свадьбу 30-го числа, на случай непредвидѣнныхъ отсрочекъ. Я надѣюсь, что вамъ довольно времени для приготовленія приданаго.

— Съ избыткомъ, отвѣчала г-жа Фонтэнъ, грустно улыбаясь; — мнѣ придется разсчитывать на одну красоту моей дочери въ день свадьбы, безъ помощи портнихъ и ювелировъ.

— Моя сестра намѣрена отчасти замѣнить ювелира, замѣтилъ съ улыбкой Келеръ. — Она привезетъ для подарка невѣстѣ драгоцѣнное жемчужное ожерелье, которое подарила моей матери императрица Марія-Терезія.

Г-жа Фонтэнъ радостно всплеснула руками. Жемчужное ожерелье, подаренное императрицей, представляло цѣлое состояніе для ея дочери.

— Я не могу, какъ слѣдуетъ, вполнѣ выразить мою благодарность, воскликнула она, — пусть это сдѣлаетъ моя дочь.

— Вашей дочери надо поскорѣе сообщить эту добрую вѣсть, сказалъ Келеръ. — Я понимаю, какъ вы горите желаніемъ увидѣть Мину, и я васъ болѣе не задерживаю. Но еще одно слово. Вы, конечно, пригласите тѣхъ родственниковъ и друзей, присутствіе которыхъ на свадьбѣ было бы вамъ пріятно?

— Мои родители отказались отъ меня послѣ моей свадьбы, отвѣчала она, смиренно поднявъ глаза къ потолку; — родственники моего мужа, какъ здѣшніе, такъ и брюсельскіе, отказались помочь мнѣ въ нуждѣ. А что касается друзей, то у насъ только одинъ другъ, это вы, добрый г. Келеръ. Благодарю васъ, еще разъ благодарю.

Она тихо опустила глаза и вышла изъ комнаты. Прекрасная вдова была всего великолѣпнѣе сзади. И даже Келеръ, на котораго не дѣйствовали женскія прелести, проводилъ ее глазами, сознавая внутренно, что г-жа Фонтэнъ была удивительно сложена.

На лѣстницѣ она встрѣтила служанку.

— Гдѣ Мина, спросила она съ нетерпѣніемъ, — въ своей комнатѣ?

— Нѣтъ, въ вашей. Она только-что туда вошла.

Вдова взбѣжала по лѣстницѣ съ легкостью молодой дѣвушки. Дверь ея комнаты была настежъ отворена. Мина сидѣла на диванѣ съ работою въ рукахъ. Увидавъ мать, она поспѣшно вскочила.

— Я вамъ мѣшаю, мама? воскликнула она; — но я хотѣла показать вамъ эту вышивку. Я не умѣю ее окончить.

Г-жа Фонтэнъ выхватила изъ ея рукъ вышивку и бросила на полъ, потомъ обняла дочь и приподняла на воздухъ, какъ ребенка.

— День твоей свадьбы назначенъ! воскликнула она; — ты будешь вѣнчаться 30-го декабря.

Она горячо прижала дочь къ своей груди.

— О! радость моя, продолжала она: — у тебя такіе прелестные волосы. Мы ихъ не будемъ причесывать подъ вѣнецъ, а распустимъ.

И она покрывала поцѣлуями хорошенькую головку Мины. Потомъ она вдругъ оттолкнула ее и, бросившись на диванъ, зарыдала.

— Зачѣмъ ты вздрогнула, когда я вошла? воскликнула она какимъ то дикимъ голосомъ; — ты точно боишься меня. Зачѣмъ ты спросила, не мѣшаешь-ли мнѣ? О, Мина, Мина! Неужели ты не можешь забыть того дня, когда я тебя не пустила въ свою комнату! Вѣдь я тогда потеряла голову, сошла съума отъ заботъ. О, дитя мое, зачѣмъ ты такъ холодно меня встрѣтила, когда я принесла тебѣ эту радостную вѣсть? О, Боже мой! Неужели мнѣ не видать болѣе счастливой минуты, чѣмъ нибудь не отравленной! Всѣ говорятъ, что ты, Мина, походишь на отца. Неужели у тебя нѣтъ сердца, какъ у него? Ну, ну, прости меня; я такъ сказала, не подумавъ. Просто у меня разыгрались нервы; не обращай на меня вниманія. Сядь ко мнѣ на колѣни, какъ въ дѣтствѣ, и поговоримъ о твоей свадьбѣ.

— О, милая, милая мама, откуда это приходитъ вамъ въ голову, что я холодная и неблагодарная дочь, промолвила Мина, обвивая своими руками ея шею и цѣлуя ее; — знаете, что я думаю?

— Что, голубушка?

— Что вы меня слишкомъ любите. Я не хотѣла-бы быть на мѣстѣ того человѣка, который стоялъ-бы завѣдомо для васъ между мною и моей свадьбой.

Г-жа Фонтэнъ улыбнулась.

— О, глупый ребенокъ, ты думаешь, что я тигрица, отвѣчала она весело. — Ну, поцѣлуй еще разъ твою тигрицу.

Она нагнула голову, но вдругъ глаза ея остановились на дверцѣ шкафа въ противоположной стѣнѣ.

— Это слишкомъ эгоистично съ моей стороны, воскликнула она; — я и забыла о твоемъ женихѣ. Ступай поскорѣе и объяви Фрицу радостную вѣсть.

И она проводила Мину до дверей. Потомъ быстро вернулась и подбѣжала въ шкафу. Глаза ее не обманули: ключъ торчалъ въ замкѣ.

ГЛАВА II.

Г-жа Фонтэнъ упала въ вросло, дрожа всѣмъ тѣломъ.

Она не спускала глазъ съ ключа. Онъ былъ старинный, но прекрасно сдѣланный и съ надписью: «шкафъ розовой комнаты», которую такъ называли отъ розовой мебели и занавѣсокъ.

«Что это, у меня точно мозгъ разложился? подумала она; — развѣ можно такъ забывать, такъ рисковать?»

Она встала и отворила шкафъ. На нижнихъ двухъ полкахъ лежало ея бѣлье, акуратно сложенное, а на верхней стоялъ простой деревянный ящикъ въ два фута вышины и въ одинъ футъ ширины. Притаивъ дыханіе, г-жа Фонтэнъ осмотрѣла его и потомъ, тихонько вынувъ изъ шкафа, поставила на полъ. На столѣ подлѣ окна виднѣлись неоконченный акварельный рисунокъ и увеличительное стекло. Вдова взяла это стекло и старательно осмотрѣла въ него то мѣсто на верхней полкѣ, гдѣ стоялъ ящикъ. Легкій слой пыли, невидный простому глазу, но окружавшій ящикъ съ четырехъ сторонъ, сохранялся въ своемъ первобытномъ видѣ. Это обстоятельство ясно доказывало, что ящикъ не трогали съ мѣста въ ту четверть часа, на которую она отлучалась изъ комнаты. Она поставила его обратно въ шкафъ и свободно перевела дыханіе.

Но все-таки она не могла простить себѣ подобной неосторожности.

«Если я начинаю терять хладнокровіе, то эта потеря невознаградима, подумала она, объясняя случившееся тѣмъ, что она поспѣшила скорѣе къ Келеру, надѣясь услышать что-нибудь о свадьбѣ дочери; — если это случится еще разъ…»

Она не окончила этой мысли, пошла къ двери и заперла ее. Потомъ она вернулась къ шкафу, снова вынула ящикъ, поставила его къ себѣ на колѣни и открыла. Ясные слѣды на крышкѣ показывали, что замокъ былъ когда-то взломанъ и ключъ былъ такъ крѣпко всунутъ, что его нельзя было ни повернуть, ни вынуть. Сомнѣваясь теперь въ своей осторожности, вдова спросила себя, не лучше-ли опорожнить ящикъ и послать его къ слесарю, чтобы врѣзать новый замокъ съ ключемъ.

«Но куда мнѣ на это время спрятать стоянки?» прибавила она мысленно.

Она вынула изъ ящика и поставила подлѣ себя на полъ тѣ страшныя шесть стклянокъ, о которыхъ особенно заботился ея мужъ передъ своей смертью. Онѣ были разной величины и разнаго цвѣта; на трехъ надписи были непонятны для г-жи Фонтэнъ, какъ написанныя на латинскомъ языкѣ и еще сокращенно. Четвертая стклянка, которую она вннула по порядку, была завернута въ толстую бумагу, извнутри исписанную шифрованной грамотой; наружная отдѣльная надпись была на нѣмецкомъ языкѣ и слѣдующаго содержанія:

«Доза „зеркальныхъ капель“, согласно опытамъ, дѣланнымъ надъ животными, такая-же, какъ и доза „александрова вина“. Но дѣйствіе болѣе быстрое и не оставляетъ видимыхъ слѣдовъ, которые могли-бы оказаться при вскрытіи тѣла».

Эти строки были зачеркнуты перомъ, гораздо позднѣе, судя по цвѣту чернилъ. Въ концѣ ярлыка было прибавлено также свѣжими чернилами:

«Послѣ всѣхъ моихъ опытовъ я не могу указать на вѣрное противоядіе этому адскому яду. При такихъ обстоятельствахъ я не смѣю ввести его въ медицину. Я хотѣлъ его бросить, но не люблю признавать себя побѣжденнымъ. Если я проживу еще долго, то попробую счастья съизнова, когда мой умъ немного освѣжится другими занятіями».

Прежде чѣмъ завернуть стклянку по-прежнему въ толстую бумагу, г-жа Фонтэнъ жадно посмотрѣла на непонятныя для нея шифрованныя строки. Можетъ быть, тутъ скрывалось извѣстіе объ открытіи противоядія или разсказъ о новыхъ опытахъ, выказывавшихъ свойства яда въ новомъ свѣтѣ. И все это было для нея тайной!

Пятая стклянка въ ящикѣ заключала въ себѣ «александрово вино», а шестая и послѣдняя была та самая синяя стклянка, которая играла такую важную роль въ чудесномъ выздоровленіи г. Келера. Ярлыкъ съ нея былъ снятъ и лежалъ отдѣльно въ ящикѣ. На немъ было написано по-нѣмецки:

«Противоядіе „александрову вину“. Доза, если приключится роковая случайность или преступленіе, означена на маленькомъ лоскуткѣ бумаги, привѣшенномъ къ стклянкѣ. Случайно было приято двѣ драхмы яда (совершенно достаточная доза для смерти) и я наблюдалъ его дѣйствіе. Оно было такъ медленно, что черезъ тридцать шесть часовъ противоядіе оказало свою силу. Дозу противоядія надо повторять каждые четыре часа. Каждый, ухаживающій за паціентомъ, можетъ убѣдиться въ окончательномъ спасеніи отравленнаго субъекта и въ необходимости превратить дозы по слѣдующимъ симптомамъ: прекращенію дрожи въ рукахъ, появленію испарины и замѣнѣ безсознательнаго состоянія спокойнымъ сномъ. Послѣ этого втеченіи недѣли или десяти дней необходимо держаться растительной діэты; это непремѣнное условіе скораго выздоровленія».

Г-жа Фонтэнъ положила въ ящикъ ярлыкъ и посмотрѣла на стоявшія передъ нею на полу двѣ стклянки.

«Власть, о которой я мечтала всю жизнь, наконецъ, въ моихъ рукахъ, думала она съ улыбкой торжества; — я одна изъ всѣхъ людей могу повелѣвать жизнью и смертью; они мои слуги! Вы, г. Келеръ, не хотѣли меня слушать. Что-же заставило васъ преклониться передо мною и стать благодѣтелемъ моей дочери? Одинъ мой слуга — смерть, положилъ васъ въ постель, а другой — жизнь, поднялъ васъ на ноги. Какое завидное, могучее положеніе! Я здѣсь окружена многочисленнымъ населеніемъ этого города и каждое существо, отъ самаго высшаго до самаго низшаго, находится въ моихъ рукахъ».

Она взглянула въ окно, и ея обыкновенно томные глаза засверкали адской красотой. Она казалась въ эту минуту демономъ въ образѣ человѣка. Но прошло мгновеніе — и она дрожала всѣмъ тѣломъ, какъ слабая женщина. Что-же случилось? Кто-то постучался въ дверь. Болѣе ничего.

— Кто тамъ? воскликнула она.

— Это я, г-жа Фонтэнъ, отвѣчалъ голосъ Соломеннаго Джака: — впустите меня.

— Что вамъ надо, Джакъ? спросила вдова дружескимъ тономъ.

— Я хочу вамъ показать мои ключи.

«Какое мнѣ дѣло до ключей съумасшедшаго дурака?» подумала г-жа Фонтэнъ, но отвѣчала все тѣмъ-же искуственно дружескимъ тономъ:

— Извините меня, Джакъ, вамъ придется немного подождать. Я не могу васъ сейчасъ впустить.

— Отчего?

— Я одѣваюсь. Приходите черезъ полчаса и я васъ приму съ удовольствіемъ.

Онъ ничего не отвѣчалъ, но его поступь была такъ неслышна, что вдовѣ невозможно было убѣдиться, тутъ-ли онъ или нѣтъ. Она подождала съ минуту и, пріотворивъ дверь, выглянула въ коридоръ. Джакъ исчезъ. Она снова заперла дверь своей комнаты.

«Я надѣюсь, что онъ не обидѣлся», подумала она, возвращаясь къ пустому ящику.

Она постоянно боялась, чтобъ Джакъ не сталъ разсказывать о своемъ пребываніи въ лабораторіи вюрцбургскаго университета и о болѣзни, симптомы которой были такъ похожи на симптомы таинственнаго недуга г. Келера. Конечно, никто не обратилъ-бы большого вниманія на слова съумасшедшаго, но все-же они могли возбудить сомнѣніе, особенно въ г-жѣ Вагнеръ, которая, повидимому, такъ-же подозрительно относилась въ нѣмецкимъ дамамъ, какъ ея племянникъ. Поэтому она рѣшилась сдѣлать ему небольшой подарокъ, чтобы расположить его въ свою пользу и забрать въ руки.

Между тѣмъ она вынула свой туалетный несесеръ и смѣрила, войдетъ-ли въ него самая длинная изъ стоянокъ (съ противоядіемъ), но она оказалась слишкомъ длинной. Чемоданы-же ея были снабжены обыкновенными замками и слишкомъ велики, чтобъ поставить ихъ въ шкафъ. Такимъ образомъ, ей приходилось или поставить на-время всѣ шесть стклянокъ просто въ шкафъ, или отказаться отъ своего намѣренія сдѣлать новый замокъ для ящика. Конечно, она могла снова забыть ключъ въ шкафу, но могло-ли это быть послѣ только-что испытаннаго ею страха?

Она уже поставила двѣ стклянки на верхнюю полку шкафа, какъ вдругъ ее остановила новая мысль.

Всѣ товарищи ея мужа въ вюрцбургскомъ университетѣ, даже студенты старшихъ курсовъ, знали хоть по наружному виду ящикъ съ реактивами професора Фонтэна. Наконецъ, его легко было признать по выжженному на крышкѣ его вензелю. А что, если-бы кто-нибудь изъ этихъ лицъ находился случайно во Франкфуртѣ и вдругъ увидалъ украденный ящикъ въ лавкѣ слесаря? Конечно, подобное совпаденіе обстоятельствъ было невѣроятно, но оно возможно, и этого достаточно. Кто кромѣ пошлаго дурака дерзнетъ въ ея критическомъ положеніи на такой рискъ? Вмѣсто того, чтобъ довѣрить ящикъ слесарю, она рѣшила сжечь его, а стклянки хранить въ шкафу. Поэтому она поставила стклянки на верхнюю полку, но опять остановилась. Отдѣльный ярлыкъ отъ синей стклянки ее пугалъ. Еслибъ онъ по какой-нибудь случайности попалъ въ руки Келера или другого лица, то ея тайна открылась-бы. Вдова взяла ярлыкъ и, подойдя къ камину, хотѣла бросить его въ огонь. Но снять новая мысль блеснула въ ея головѣ.

Еще оставались двѣ дозы противоядія. Кто могъ сказать, что она болѣе никогда не будетъ нуждаться въ немъ? Могла-ли она поручиться, что, уничтоживъ ярлыкъ, она запомнитъ инструкцію о промежуткахъ времени между пріемами, о симптомахъ выздоровленія, о срокѣ растительной діэты? Она снова прочитала надпись на ярлыкѣ до фразы, начинавшейся словами: «дозы надо повторять», и рѣшила, что вся послѣдующая часть надписи, которая именно была ей необходима, не заключала въ себѣ ничего опаснаго.

Что-же касается количества пріема, то она не могла этого забыть, такъ-какъ въ стклянкѣ оставалось всего на два раза, по двѣ драхмы. Поэтому, замкнувъ шкафъ и положивъ ключъ въ карманъ, она стала спокойно ждать Джака. По ея часамъ полчаса уже давно прошли; она отворила дверь, но Джака не было видно ни въ коридорѣ, ни на лѣстницѣ. Она свѣсилась черезъ балюстраду и позвала его. Никто не откликнулся. По всей вѣроятности, онъ обидѣлся. Ей оставалось только какъ можно скорѣо найти его и постараться изгладить сдѣланное на него непріятное впечатлѣніе.

Отыскать Джака было нетрудно, если только онъ не отлучился изъ дома. Гдѣ была его госпожа, тамъ торчалъ и онъ. Г-жа Фонтэнъ отправилась прямо въ комнату г-жи Вагнеръ, но ея тамъ но было, и она пошла въ контору. Тамъ, въ отдѣльномъ кабинетѣ, прежде принадлежавшемъ Энгельману, сидѣла г-жа Вагнеръ за письменнымъ столомъ, а Джакъ, помѣстившись на окнѣ, спокойно доканчивалъ соломенную шляпу для Мины.

ГЛАВА III.

Въ грустные дни, послѣдовавшіе послѣ смерти Энгельмана, г-жа Вагнеръ выказала всю энергію и гибкость своего ума, Она старательно изучила всѣ особенности дѣлъ, производившихся во франкфуртской конторѣ, и вскорѣ замѣнила Энгельмана, не только въ силу своихъ правъ, какъ старшій компаньонъ фирмы, но и потому, что она вполнѣ была на своемъ мѣстѣ. Остававшееся отъ дѣловыхъ занятій время она посвящала перепискѣ съ авторомъ англійской книги о леченіи съумасшедшихъ, которую она нашла въ библіотекѣ мужа, и помогала ему обратить вниманіе общества на гуманную систему его леченія. Вмѣстѣ съ тѣмъ она не забывала и своего плана о допущеніи въ контору ихъ фирмы женскаго труда, хотя по-прежнему не упоминала объ этомъ ни слова г. Келеру, который хотя и оправился отъ болѣзни, но былъ очень огорченъ смертью своего стараго друга. Она все-таки частнымъ образомъ наводила справки во Франкфуртѣ о хорошихъ молодыхъ дѣвушкахъ, способныхъ занять мѣста конторщицъ, разсчитывая, что послѣ свадьбы Фрица, вѣроятно, наступитъ удобное время для осуществленія давно задуманной реформы.

— Пожалуйста, прогоните меня, если я вамъ мѣшаю, сказала г-жа Фонтэнъ, входя въ комнату мистрисъ Вагнеръ и говоря по-англійски, такъ-какъ она прекрасно владѣла этимъ языкомъ и всегда объяснялась на немъ съ г-жею Вагнеръ, хотя послѣдняя знала очень хорошо и по-нѣмецки.

— Войдите, войдите, отвѣчала г-жа Вагнеръ. — Я только пишу Дэвиду Глени, по желанію Мины, о днѣ ея свадьбы.

— Кланяйтесь, пожалуйста, и отъ меня вашему племяннику. Онъ, конечно, пріѣдетъ на свадьбу?

— Да, если его присутствіе не будетъ необходимо въ Лондонѣ. Но о чемъ вы хотите говорить со мной, г-жа Фонтэнъ?

— Ни о чемъ собственно; простите только меня за безпокойство. Я, кажется, обидѣла нашего добраго друга и хотѣла бы съ нимъ помириться.

— Это не бѣда, произнесъ презрительно Джакъ, поднимая голову отъ своей работы.

— Я одѣвалась, когда онъ постучался въ мою дверь, и попросила его зайти ко мнѣ черезъ полчаса, продолжала г-жа Фонтэнъ; — но онъ не пришелъ. Отчего-же вы, Джакъ, не пришли ко мнѣ вторично? Покажите мнѣ теперь ваши ключи.

— Не для чего, отвѣчалъ съ достоинствомъ Джакъ. — Ключи эти — принадлежность нашей фирмы, при которой состою и я, какъ ихъ хранитель, вмѣстѣ съ моей госпожей и г. Келеромъ. Но вы не имѣете ничего общаго съ фирмой и на ключи, слѣдовательно, вы не имѣете никакихъ правъ.

— Джакъ, сказала г-жа Вагнеръ, грозя ему пальцемъ, — не забывай, что ты говоришь съ дамой.

Джакъ покачалъ головой какъ-бы въ доказательство того, что его разсудокъ не могъ такъ далеко простираться. Но все-же отвѣчалъ:

— Я сдѣлаю все изъ угожденія вамъ, моя госпожа. Я покажу ключи.

И онъ сталъ махать въ воздухѣ кожанымъ мѣшечкомъ, завязаннымъ ремнемъ.

— Ключи внутри, объяснилъ онъ. — Я сегодня утромъ носилъ ихъ открытыми и они славно звенѣли. Но моя госпожа сказала, что этотъ звонъ можетъ надоѣсть, и я ихъ спряталъ въ мѣшокъ. Они теперь молчатъ. Когда я хожу, то я перевѣшиваю мѣшокъ черезъ плечо на другомъ ремнѣ. При первой надобности въ ключахъ я открываю мѣшокъ. Вамъ, конечно, ихъ теперь не надо. Притомъ я хочу сейчасъ идти гулять въ аристократическую часть города и, не правда-ли, мнѣ поэтому слѣдуетъ надѣть перчатки. Я тогда буду настоящимъ джентльменомъ. Прощайте. Я васъ болѣе не задерживаю.

Онъ махнулъ рукой, какъ-бы прекращая аудіенцію. Въ сущности онъ очень желалъ показать ей ключи, но его удерживало чрезмѣрное самолюбіе, составлявшее одинъ изъ пунктовъ его помѣшательства, отъ котораго его не могли вылечить. Онъ ждалъ, чтобы она попросила, какъ милости, взглянуть на ключи. Но вдова ими нисколько не интересовалась и нашла другое, лучшее средство помириться съ нимъ.

— Позвольте мнѣ подарить вамъ перчатки, сказала она съ улыбкой, вынимая кошелекъ изъ кармана.

Джакъ тотчасъ забылъ о своемъ достоинствѣ и, соскочивъ съ окна, набросился на деньги, какъ голодный звѣрь на мясо. Мистрисъ Вагнеръ схватила его за руку и пристально посмотрѣла на него. Онъ вскинулъ на нее глазами, но тотчасъ опустилъ ихъ, какъ-бы стыдясь самого себя.

— О, сударыня, сказалъ онъ, — я нарушилъ правила приличія и не поблагодарилъ. Я просто забылъ. Г-жа экономка, примите мою благодарность.

Черезъ минуту онъ со своими ключами былъ уже на дорогѣ, ведущей въ аристократическій кварталъ города.

— Вы извините моего бѣднаго Джака, замѣтила м-съ Вагнеръ.

— Помилуйте, онъ меня очень забавляетъ, отвѣчала вдова.

Ея тонъ не понравился г-жѣ Вагнеръ, но она продолжала:

— Я его излечила отъ всѣхъ дурныхъ послѣдствій его заточенія въ съумасшедшемъ домѣ. Но ничего не могу подѣлать съ его мелочнымъ самолюбіемъ. Этого не искоренишь ничѣмъ. Онъ гордится оказываемымъ ему довѣріемъ, особенно въ отношеніи храненія ключей. Я только сегодня отдала ему ключи, такъ-какъ была занята другимъ все это время, и вы увидите, что дня черезъ два онъ болѣе привыкнетъ въ той серьезной отвѣтственности, которая, по его мнѣнію, лежитъ на немъ.

— Конечно, вы ему не довѣряете ключей, которые имѣютъ для васъ большое значеніе, напримѣръ, отъ письменнаго стола, замѣтила вдова.

Сѣрые глаза г-жи Вагнеръ засверкали.

— Я могу ему довѣрить все, воскликнула она.

Вдова подняла свои красивыя брови въ знакъ удивленія.

— Долго изучая свѣтъ, я нашла, что самая рѣдкая изъ добродѣтелей — это благодарность, продолжала г-жа Вагнеръ; — а мой бѣдный Джакъ тысячу разъ доказалъ мнѣ свою благодарность. Это для меня достаточное основаніе, чтобы ему довѣрять.

— Даже деньги? спросила вдова.

— Конечно. Въ Лондонѣ я ему довѣряла деньги и получала самые лучшіе результаты; я еще здѣсь отдала ему ключъ отъ моего письменнаго стола, такъ-какъ это для него высшая награда за его хорошее поведеніе. Черезъ нѣсколько дней онъ, по всей вѣроятности, присоединитъ и этотъ ключъ къ своей связкѣ.

— Ахъ, произнесла г-жа Фонтэнъ съ искуственнымъ смиреніемъ, — вы лучше меня понимаете этотъ трудный, сложный вопросъ. Мнѣ надо у васъ учиться. До свиданія.

Она вишла изъ комнаты и не успѣла еще переступить порога, какъ подумала:

— Ненавистная женщина!

— Комедіантка! сказала сама себѣ г-жа Вагнеръ.

Еслибъ эти женщины болѣе сочувствовали другъ другу или вдова болѣе интересовалась ключами съумасшедшаго Джака, то она могла-ба получить отъ г-жи Вагнеръ подробныя свѣденія о томъ, что заключалось въ кожаномъ мѣшкѣ Джака. Въ Лондонѣ она начала съ того, что довѣрила ему только старые, никуда негодные ключи. Потомъ, видя его желаніе, чтобъ ключи, находившіеся у него на храненіи, употреблялись въ дѣло, она ввѣрила ему нѣсколько изъ своихъ хозяйственныхъ ключей и допускала его самого къ отпиранію замковъ, когда ей это требовалось. Во Франкфуртѣ она слѣдовала тому-же осторожному плану. Она попросила прежде всего Келера помочь ей въ этомъ, и онъ повелъ ее одну, безъ Джака, въ кладовую, гдѣ валялось много старыхъ ключей.

— Берите, сколько хотите, сказалъ онъ; — они находятся тутъ со времени передѣлки дома при моемъ дѣдѣ и могутъ идти только въ ломъ, какъ старое желѣзо.

Г-жа Вагнеръ взяла первые попавшіеся шесть ключей и осчастливила ими Джака. Онъ нисколько не обидѣлся тѣмъ, что они заржавѣли, напротивъ, онъ съ удовольствіемъ сталъ ихъ чистить, обѣщая придать имъ блескъ брильянта.

Потеряла-ли что-нибудь г-жа Фонтэнъ, не узнавъ этихъ мелочныхъ подробностей? Она никогда не узнала. Но ей еще предстояло имѣть дѣло съ Соломеннымъ Джакомъ.

ГЛАВА IV.

Разставшись съ г-жею Вагнеръ, вдова пошла искать свою дочь. Она нашла ее съ Фрицемъ въ столовой.

— Если кто-нибудь изъ васъ увидитъ Джака, сказала вдова, — когда онъ вернется съ прогулки, то скажите ему, чтобы онъ пришелъ ко мнѣ показать свои новыя перчатки, на которыя я ему дала денегъ. Не смѣйтесь надъ нимъ, его надо сожалѣть, бѣдняка.

Выразивъ такія гуманныя мысли, вдова удалилась въ свою комнату и стала поджидать Джака. Она хотѣла воспользоваться хорошимъ впечатлѣніемъ, произведеннымъ на него ея подаркомъ, чтобы повліять на его слабый умъ. Ей необходимо было оградить себя отъ опасности, чтобы Джакъ нечаянно не разсказалъ о томъ, что приключилось съ нимъ въ Вюрцбургѣ.

Молодые люди остались въ столовой и сидѣли спиною къ двери. Вдругъ, въ минуту блаженнаго молчанія, у нихъ надъ самыми ушами раздался веселый возгласъ:

— Если вы хотите видѣть лучшую пару перчатокъ во всемъ Франкфуртѣ, то посмотрите сюда.

Джакъ стоялъ среди комнаты и гордо махалъ своими зелеными перчатками.

— Зачѣмъ вы всегда входите въ комнату, не постучавъ? спросилъ съ негодованіемъ Фрицъ.

— А зачѣмъ вы всегда ее обнимаете? отвѣчалъ Джакъ. — Смѣю вамъ замѣтить, г-жа Мина, что чѣмъ больше онъ васъ цѣлуетъ, тѣмъ болѣе, повидимому, это вамъ нравится.

— Прогоните его отсюда, ради Бога, шепнула молодая дѣвушка Фрицу.

— Ступайте наверхъ, воскликнулъ Фрицъ.

— А вы станете опять ее обнимать? спросилъ спокойно Джакъ.

— Поднимитесь къ моей матери и покажите ей ваши новыя перчатки, произнесла Мина.

— А! воскликнулъ онъ съ восторгомъ; — вотъ блестящая идея. Она никогда не пришла-бы вамъ въ голову, Фрицъ, не правда-ли?

Прежде чѣмъ Фрицъ могъ отвѣтить, Джакъ уже исчезъ. Вдова читала газету. Подлѣ нея на столѣ стояли пирогъ и бутылка лимонада. Глаза Джака блеснули отъ удовольствія при видѣ этихъ случайныхъ украшеній стола.

— А, это ваши новыя перчатки, воскликнула г-жа Фонтэнъ, прищуриваясь какъ знатокъ, смотрящій на рѣдкую картину; — очень хороши. Джакъ, у васъ много вкуса.

Джакъ не спускалъ глазъ съ пирога, но принялъ этотъ комплиментъ съ большимъ достоинствомъ.

— Я очень доволенъ моей прогулкой, сказалъ онъ; — я имѣлъ большой успѣхъ. Общее вниманіе сосредоточивали на себѣ то мой мѣшокъ съ ключами, то перчатки. Но я самъ велъ себя очень скромно и ни на кого не обращалъ вниманія.

— Можетъ бытъ, вы проголодались послѣ вашей прогулки? спросила вдова.

— О, да, я поѣлъ-бы съ удовольствіемъ, воскликнулъ Джакъ; — ай, ай, я опять забылъ правила приличія. Благодарю васъ, я попробую вотъ этого пирога. Извините меня, но я надѣюсь, что въ немъ есть изюмъ?

— Да, и много другихъ вкусныхъ вещей. Покушайте.

Онъ сначала хотѣлъ только отвѣдать, но, какъ дѣти, любилъ сладкое и потому сталъ жадно набивать себѣ ротъ кусками пирога.

— Вы вдругъ стали очень любезны ко мнѣ, сказалъ онъ; — вы не такъ обходились со мною въ Вюрцбургѣ.

— О, Джакъ, отвѣчала вдова съ нѣжнымъ упрекомъ, — развѣ я не ухаживала за вами въ Вюрцбургѣ, когда вы были больны?

— Да, вы дѣлали это потому, что вамъ приказалъ мой господинъ, докторъ, продолжалъ Джакъ, кончивъ первый кусокъ пирога; — но вамъ все равно было, умру-ли я или выздоровѣю, и вы весьма грубо переворачивали меня на постели. О, вы очень исправились съ тѣхъ поръ. Дайте мнѣ еще кусокъ пирога. Ничего, если онъ отрѣжется потолще. А эта бутылка лимонада также для меня?

— Вы едва-ли заслуживаете ее, Джакъ, если вы такъ говорите обо мнѣ. Развѣ вы не помните, какъ я вамъ дѣлала лимонадъ, когда вы были больны?

— Вы ужасно падки на комплименты, отвѣчалъ Джакъ, все сбиваясь съ того пути, на который его старалась навести вдова; — но неужели вамъ недостаточно моего замѣчанія, что вы очень исправились? Продолжайте такъ вести себя и я вскорѣ поставлю васъ первымъ нумеромъ послѣ моей госпожи. Откройте бутылку съ шумомъ, пусть пробка выскочитъ. Я люблю всякій шумъ. За ваше здоровье. Извините, это, кажется, неприлично, но я не могу не причмокнуть послѣ такого славнаго лимонада. Нѣтъ, вы мнѣ не давали такого вкуснаго лимонада, когда я былъ болѣнъ. Кстати я хочу васъ спросить кое о чемъ.

— Касающемся жизни вашей въ Вюрцбургѣ?

— Да. Но прежде я попробую помочить кусокъ пирога въ лимонадѣ. Прекрасно, очень вкусно. Да, я спросилъ объ этомъ у Дэвида, когда онъ уѣзжалъ, но онъ такъ торопился, что мнѣ не отвѣтилъ. Вѣдь, не правда-ли, это было неприлично?

— О чемъ вы спрашивали у Дэвида? промолвила вдова, вдругъ измѣняясь въ лицѣ.

Джакъ пристально посмотрѣлъ на нее.

— Что съ вами? спросилъ онъ.

— Ничего, отвѣчала г-жа Фонтэнъ. — О чемъ вы спросили у Дэвида?

— То, что я хотѣлъ знать.

— Можетъ быть, я съумѣю вамъ отвѣтить на вашъ вопросъ.

— Вѣроятно. Но, знаете, пирогъ не стоитъ мокать въ лимонадъ; въ немъ остается слишкомъ много крошекъ.

— Возьмите еще кусокъ, Джакъ.

— Могу я самъ отрѣзать?

— Конечно. Но вы все-же мнѣ не сказали, что вы хотѣли узнать?

— Я хотѣлъ знать, сказалъ Джакъ, — кто отравилъ г. Келера.

Онъ въ эту минуту рѣзалъ пирогъ и не могъ замѣтить новой перемѣны, происшедшей въ лицѣ вдовы. Она быстро отвернулась отъ него.

— Вы говорите пустяки, промолвила она.

— Я никогда не говорю пустяковъ, отвѣчалъ съ большимъ достоинствомъ Джакъ.

— Нѣтъ, вы теперь говорите пустяки, повторила г-жа Фонтэнъ рѣзко; — г. Келеръ заболѣлъ, какъ и всякій другой человѣкъ. Его никто не отравлялъ.

— Никто? произнесъ Джакъ, вскочивъ со стула и забывая на минуту о пирогѣ. — Но скажите мнѣ пожалуйста, его вылечили тѣми-же каплями изъ синей стклянки, какъ и меня?

Кто ему сказалъ объ этомъ? Жозефъ или Мина? Все равно, кто-бы ему объ этомъ ни сказалъ, необходимо было выбить изъ его головы эту мысль. Поэтому вдова смѣло отвѣтила:

— Да.

— Хорошо. Г. Келера вылечила, какъ и меня, синяя стклянка. Но я былъ отравленъ.

— Вы не были отравлены.

Джакъ подошелъ къ ней и въ глазахъ его засверкалъ прежній бедламскій огонь.

— Дьяволъ — отецъ лжи, произнесъ онъ торжественно; — не лгите. Я слышалъ, какъ мой господинъ, докторъ, сказалъ, что я былъ отравленъ.

— Онъ сказалъ это, чтобъ васъ испугать. Онъ не желалъ, чтобъ вы принимали снова его лекарства въ его отсутствіе. Вы, жадный Джакъ, выпили двойную дозу лекарства изъ лиловой стклянки. Вотъ почему вы и занемогли, а вовсе не отъ яда.

Джакъ пристально посмотрѣлъ на нее. Онъ могъ понять, что его и Келера вылечило одно противоядіе отъ отравы, но чтобъ одно лекарство могло спасительно подѣйствовать въ двухъ совершенно различныхъ случаяхъ — это превосходило его пониманіе. Онъ грустно поникъ головою.

— Я сожалѣю, что спросилъ васъ объ этомъ, сказалъ онъ; — вы меня совершенно спутали. Если это было лекарство, то какая-же его польза?

Въ эту минуту въ головѣ вдовы блеснула адская мысль. Она взглянула на шкафъ.

— Это лекарство еще лучше, чѣмъ то, которое находится въ синей стклянкѣ, сказала она; — оно дѣйствуетъ прекрасно, когда устанешь или голова, тяжела. Я его привезла изъ Вюрцбурга для своего личнаго употребленія.

— О, воскликнулъ Джакъ; — покажите мнѣ эту стклянку. Я-бы хотѣлъ взглянуть, та-ли это.

Вдова вынула изъ кармана ключъ и отперла шкафъ.

ГЛАВА V.

Джакъ хотѣлъ послѣдовать за нею. Но она жестомъ остановила его.

— Подождите у окна, противъ свѣта лекарство вамъ лучше будетъ видно.

Вдова вынула изъ шкафа стклянку съ «александровымъ виномъ» и, затворивъ шкафъ, спрятала ключъ въ карманъ.

— Помните вы ее? спросила она, показывая Джаку стклянку.

— Это лекарство, произнесъ онъ, все еще сомнѣваясь и вздрагивая при видѣ знакомой ему стклянки; — я не помню, сколько я хватилъ, а вы знаете?

— Я вамъ уже сказала, что вы приняли двойную дозу.

— Вамъ это сказалъ мой господинъ, докторъ?

— Да.

— И сказалъ онъ вамъ, какая доза полезна?

— Да.

Послѣднее облако сомнѣнія исчезло съ лица Джака.

— Я желалъ-бы посмотрѣть, какая это доза, промолвилъ онъ; — мой господинъ, докторъ, былъ удивительный человѣкъ, — онъ зналъ все.

Вдова посмотрѣла на Джака. Онъ ждалъ, какъ ребенокъ ждетъ обѣщанной игрушки.

— Что-же мнѣ сдѣлать, вымѣрить и показать вамъ? спросила она; — вы, вѣроятно, не знаете, что такое драхма?

— Нѣтъ, нѣтъ. Покажите мнѣ.

Она снова посмотрѣла на него и остановилась. Потомъ она открыла свой туалетный несесеръ и вынула изъ него стаканчикъ съ линіями на стѣнкахъ его, означавшими пріемы лекарства. Руки ея дрожали. Капли пота выступили на ея лбу. Она поставила стаканчикъ на столъ.

— Зачѣмъ вы хотите видѣть количество его? спросила она; — развѣ вы думаете, что это лекарство вамъ когда-нибудь понадобится?

— Оно дѣйствуетъ хорошо, когда чувствуешь усталость или голова тяжела, повторилъ Джакъ ея слова и жадно посмотрѣлъ на ядъ; — вы не можете себѣ представить, какъ я устаю.

Она отерла свой лобъ платкомъ.

— Въ комнатѣ жарко отъ камина, замѣтила она.

Джакъ не обратилъ никакого вниманія на ея слова и продолжалъ:

— А голова у меня часто такъ тяжела, что вы не можете себѣ представить. Если я сдѣлаю что-нибудь дурное и госпожа прогонитъ меня отъ себя на цѣлый день, то я чувствую, что голова моя какъ-будто налита свинцомъ. Вы, право, въ эти минуты пожалѣли-бы меня.

— Кто-то идетъ, воскликнула вдова и поспѣшила къ двери.

— Нѣтъ, мой слухъ лучше вашего, отвѣчалъ Джакъ.

Она отворила дверь и вышла въ коридоръ. Въ концѣ его было окно; она открыла его и высунула голову, жадно вдыхая въ себя холодный зимній воздухъ. Она едва не сходила съума. Невинныя попытки Джака выманить у нея ядъ сильно подѣйствовали на ея удивительную, ужасную натуру. Она стояла лицомъ къ лицу съ преступленіемъ, которое хотѣла совершить, и дрожала при мысли о своемъ адскомъ коварствѣ.

— Что со мною? спрашивала она себя въ глубинѣ своего сердца; — я, кажется, теперь въ состояніи собственноручно уничтожить всѣ яды, находящіеся въ моемъ шкафу.

Она медленно воротилась въ свою комнату. Ея силы и твердость вернулись къ ней. Она даже улыбнулась своей слабости и взглянула на стклянку, которую держала въ рукахъ.

«Этотъ дуракъ можетъ надѣлать мнѣ много вреда до свадьбы, подумала она; — и однако… и однако…»

— Ну, что-же, тамъ есть кто-нибудь? спросилъ Джакъ.

— Нѣтъ, никого, отвѣчала она машинально.

Вдругъ ей представился образъ ея мужа, спасшаго отъ смерти этого самаго Джака, и она снова вздрогнула.

Джакъ вернулъ ее въ дѣйствительности. Онъ подалъ ей стаканчикъ.

— Мнѣ страшно подумать о томъ, что я сдѣлалъ, сказалъ онъ; — но цвѣтъ такой славный, я желалъ-бы еще разъ увидать это лекарство.

Вдова молча взяла стаканчикъ, отлила въ него двѣ драхмы яда и показала Джаку.

— Налейте въ особую стклянку и дайте мнѣ, воскликнулъ онъ; — я знаю, что мнѣ понадобится это лекарство.

Она молча вынула изъ несесера маленькую стклянку съ стеклянной пробкой и влила въ нее отмѣренную дозу яда. Джакъ протянулъ руку.

— Нѣтъ, воскликнула она, вдругъ отскакивая отъ него; — я передумала, я не могу вамъ дать этого лекарства.

— Отчего?

— Потому что вы не можете держать языкъ за зубами. Вы скажете всѣмъ въ домѣ, что я вамъ дала своего удивительнаго лекарства. Всѣ станутъ у меня просить его и мнѣ самой ничего но останется.

— Это слишкомъ эгоистично. Но оно естественно. Дайте мнѣ эту стклянку, я буду носить ее въ карманѣ и никому не скажу ни слова.

Онъ снова протянулъ руку. Г-жа Фонтэнъ хотѣла отдать ему стклянку, но снова въ ея глазахъ мелькнулъ образъ ея мужа и она вспомнила его слова, когда тотъ узналъ, что глупый слуга отравился его ядомъ: «если онъ умретъ, я не перенесу этого и не буду лежать спокойно въ могилѣ». Она никогда не была суевѣрна, но тутъ ею овладѣлъ какой-то, ей непонятный, страхъ.

«Нѣтъ, нѣтъ, произнесла она мысленно: — я не могу на это рѣшиться. Мнѣ надо еще подумать обо всѣхъ могущихъ произойти послѣдствіяхъ».

— Нѣтъ, сказала она громко, — я оставлю стклянку у себя, но когда вы будете серьезно больны, то придите ко мнѣ за нею.

Она сунула руку въ карманъ за ключомъ отъ шкафа, но ея рука дрожала и ключъ упалъ на полъ. Джакъ его поднялъ и прочелъ на немъ надпись:

— Шкафъ розовой комнаты! Отчего эту комнату такъ называютъ?

— Посмотрите на розовыя занавѣски, дуракъ! воскликнула она, выведенная изъ терпѣнія, и грубо выхватила у него изъ рукъ ключъ.

— Я пришелъ сюда не для того, чтобъ меня оскорбляли, сказалъ онъ, сильно обидѣвшись.

Вдова не обратила на него вниманія и молча спрятала ядъ въ шкафъ. Это еще болѣе его взорвало.

— Возьмите назадъ ваши перчатки, воскликнулъ онъ, бросивъ ихъ на столъ: — мнѣ ихъ не надо. Сожалѣю, что не могу возвратить вамъ всего съѣденнаго пирога.

И онъ въ сильномъ волненіи затопалъ ногами.

— Какой вы забавный, произнесла г-жа Фонтэнъ, неожиданно разсмѣявшись: — я ни мало не хотѣла васъ обидѣть. У женщинъ иногда нервы бываютъ разстроены. Ну, дайте мнѣ вашу руку и помиримся. Возьмите съ собою остатокъ пирога, если онъ вамъ понравился. А теперь оставьте меня. Слышите, ступайте, ступайте.

Джакъ молча удалился. Быстрыя и неожиданныя перемѣны въ лицѣ и поведеніи вдовы совсѣмъ поставили его въ тупикъ. Но, очутившись въ коридорѣ, онъ покачалъ своей сѣдой головой.

«Теперь я понимаю, въ чемъ дѣло, подумалъ онъ: — г-жа экономка — съумасшедшая. Ей мѣсто въ Бедламѣ. Мнѣ надо объ этомъ поговорить съ моей госпожей. Чѣмъ скорѣе мы вернемся въ Лондонъ, тѣмъ будетъ лучше».

ГЛАВА VI.

Мистрисъ Вагнеръ все еще работала за своимъ письменнымъ столомъ, когда Соломенный Джакъ показался въ дверяхъ.

— Гдѣ ты былъ все это время? спросила она: — и что ты сдѣлалъ съ своими новыми перчатками?

— Я бросилъ ихъ въ лицо г-жѣ Фонтэнъ, отвѣчалъ Джакъ; — не бойтесь, я въ нее не попалъ.

Г-жа Вагнеръ положила перо.

— Я должна прервать свои дѣловыя занятія по случаю такого чрезвычайнаго событія, сказала она съ улыбкой; — что произошло между вами?

Джакъ пустился въ длинный, безсвязный разсказъ о чудесномъ лекарствѣ и о капризахъ вдовы, которая то предлагала ему это лекарство, то отказывала въ немъ.

— Обдумайте все это и скажите мнѣ ваше мнѣніе, произнесъ онъ торжественно, окончивъ свое повѣствованіе.

— Я думаю, что лучше оставить лекарство въ шкафу г-жи Фонтэнъ, отвѣчала г-жа Вагнеръ, — и вообще, когда тебѣ нужно будетъ какое-нибудь лекарство, обращайся прямо ко мнѣ. А. это что? прибавила она, указывая на кусокъ пирога въ рукахъ Джака; — если это принадлежитъ г-жѣ Фонтэнъ, то отнеси поскорѣе назадъ.

— Неужели вы думаете, что я унижусь до того, что возьму вещь мнѣ непринадлежащую? воскликнулъ Джакъ съ благороднымъ негодованіемъ и пустился въ новый безсвязный разсказъ объ угощеніи его вдовою и о поднятомъ имъ на полу ключѣ. — Я прочелъ на ключѣ: «шкафъ розовой комнаты», и спросилъ, что это значитъ, а она выхватила ключъ изъ моихъ рукъ и назвала меня дуракомъ. Неужели вы думаете, что я сталъ-бы послѣ этого носить ея перчатки? Нѣтъ, я способенъ на благородныя жертвы, какъ каждый изъ васъ, и я бросилъ перчатки ей въ лицо. Но это не все. Будетъ еще страшный конецъ. Какого вы мнѣнія о женщинѣ, прежде оскорбившей меня, а потомъ со смѣхомъ пожимавшей мнѣ руки? Клянусь честью, она такъ поступила со мною. Прежде бѣсилась отъ злобы, а потомъ хохотала. Послѣдуйте моему благоразумному совѣту: избѣгайте ея и вернемся поскорѣе въ Лондонъ. У меня есть на это важная причина. Позвольте мнѣ посмотрѣть въ замочную скважину. Хорошо, насъ никто не подслушиваетъ. Я вамъ долженъ открыть страшную тайну: г-жа экономка — съумасшедшая. Да, это вѣрно. Никто лучше меня не знаетъ, кто съумасшедшій и кто нѣтъ.

Г-жа Вагнеръ посмотрѣла на Джака очень пристально и, взявъ его за руку, сказала:

— Ну, довольно; болѣе ни слова. Ты начинаешь волноваться.

— Кто это говоритъ? воскликнулъ Джакъ.

— Твои глаза. Садись и отдохни.

И она подвела его къ обычному его мѣсту на окнѣ.

— Я не хочу сѣсть.

— Даже если я попрошу?

Онъ тотчасъ сѣлъ. Г-жа Вагнеръ вынула изъ кармана памятную книжку и отмѣтила въ ней что-то карандашемъ.

— Вотъ хорошая отмѣтка Джаку за похвальное поведеніе, произнесла она; — ну, теперь я буду продолжать свою работу, а ты займись тоже чѣмъ-нибудь. Что ты будешь дѣлать?

— Сами скажите, отвѣчалъ Джакъ, который былъ слишкомъ взволнованъ, чтобъ выбрать себѣ работу.

— Ты вычистилъ ключи? спросила г-жа Вагнеръ, указывая на его мѣшокъ.

Вниманіе Джака тотчасъ сосредоточилось на ключахъ и онъ удивился, что ихъ забылъ.

Г-жа Вагнеръ позвонила и приказала принести жесткой бумаги, кусокъ кожи и мѣлу.

— Ну, сказала она, указывая на часы: — теперь будемъ работать и молчать цѣлый часъ.

Она вернулась къ своему письменному столу, а Джакъ открылъ мѣшокъ и разложилъ передъ собою старые, заржавѣвшіе ключи. Прежде, чѣмъ начать чистку, онъ старательно ихъ осмотрѣлъ. Одинъ изъ нихъ обратилъ на себя его особое вниманіе. Онъ поднялъ его къ свѣту. Подъ грязью и ржавчиной виднѣлась какая-то надпись. Онъ принялся съ энергіей чистить этотъ ключъ и черезъ нѣсколько минутъ легко прочелъ на немъ: «шкафъ розовой комнаты». За этими тремя словами слѣдовало еще четвертое, которое онъ не понялъ: «дубликатъ». Но до этого ему не было никакого дѣла. У него въ рукахъ былъ второй ключъ къ шкафу розовой комнаты и этого было для него довольно.

Глаза его засверкали; онъ открылъ ротъ, но увидавъ, что г-жа Вагнеръ была очень занята, промолчалъ.

«Ага, подумалъ онъ, — я теперь могу, когда хочу открыть шкафъ экономки и взять лекарство».

Его слѣпая вѣра въ цѣлительное свойство этого лекарства нисколько не пошатнулась отъ его убѣжденія, что г-жа Фонтэнъ съумасшедшая. Докторъ приготовилъ лекарство, а онъ не могъ ошибаться.

«Она не достойна быть хранительницей такого сокровища, думалъ онъ; — я возьму стклянку на свое попеченіе. Сказать-ли мнѣ объ этомъ моей госпожѣ, когда мы окончимъ наши занятія?» Онъ долго обдумывалъ этотъ вопросъ и, наконецъ, рѣшилъ съ присущею слабымъ существамъ хитростью сохранить свое открытіе въ тайнѣ. Онъ припомнилъ слова г-жи Вагнеръ, что если пирогъ принадлежитъ экономкѣ, то его надо отнести назадъ, и боялся, что и насчетъ ключа она скажетъ то же.

— Когда я достану лекарство, то ключъ выброшу, и всему дѣлу конецъ, сказалъ онъ себѣ.

Стрѣлки бѣжали на часахъ, и оба, г-жа Вагнеръ и Джакъ, усердно работали. Недалеко было до конца назначеннаго урока, какъ въ комнату неожиданно явилась вдова.

— Извините меня, г-жа Вагнеръ, сказала она, — но мнѣ надо вамъ сказать два слова наединѣ.

— Вы не могли-бы лучше выбрать времени, г-жа Фонтэнъ, отвѣчала г-жа Вагнеръ: — я кончила свою работу и совершенно свободна. Но не лучше-ли намъ перейти въ столовую? А ты, Джакъ, сиди тутъ смирно и работай. Возвратясь, я поставлю тебѣ вторую отмѣтку.

Обѣ женщины удалились въ столовую и затворили за собою дверь.

— Я хочу съ вами поговорить о бѣдномъ Джакѣ, начала вдова: — позвольте мнѣ спросить, замѣчали-ли вы въ немъ особое волненіе?

— Да, отвѣчала г-жа Вагнеръ съ своимъ обычнымъ прямодушіемъ: — когда онъ вернулся отъ васъ часъ тому назадъ, то мнѣ пришлось его успокоить. Но теперь онъ опять въ порядкѣ. Я боюсь, что вы имѣете на него жалобу.

— О, нѣтъ, воскликнула г-жа Фонтэнъ: — я не жалуюсь на него, а только сожалѣю,

— Вы очень добры, отвѣчала сухо г-жа Вагнеръ, — но я все-таки считаю долгомъ извиниться передъ вами за него и за себя. Онъ велъ себя такъ хорошо въ Лондонѣ, что я полагала возможнымъ безъ всякаго риска привезти его во Франкфуртъ.

— Пожалуйста, прекратимъ этотъ разговоръ. Вы меня конфузите. Я виновата, хотя вмѣстѣ и не виновна въ его выходкахъ. Моя фигура напомнила ему объ его пребываніи у насъ въ Вюрцбургѣ и въ его головѣ воскресла старая илюзія, отъ которой даже ваша великолѣпная система не могла его излечить.

— Могу я спросить, какая это илюзія?

— Очень простая илюзія и часто встрѣчающаяся у съумасшедшихъ. Онъ полагаетъ, что его отравили. Онъ говорилъ вамъ когда-нибудь объ этомъ?

— Я слышала что-то объ этомъ отъ смотрителя съумасшедшаго дома въ Лондонѣ.

— Вѣроятно, онъ повторилъ вамъ то, что слышалъ отъ Джака?

— Да. Я сама не хотѣла его волновать и никогда не упоминала объ этомъ событіи въ разговорахъ съ нимъ. Но, судя по его сѣдымъ волосамъ и цвѣту лица, я всегда полагала, что съ нимъ приключился какой-нибудь несчастный случай.

— Вы совершенно правы. Онъ жертва не яда, а своего глупаго любопытства въ лабораторіи, и вы видите результаты. Къ сожалѣнію, я не могу вамъ этого объяснить научнымъ образомъ.

— Я и не поняла-бы, еслибъ вы привели научное объясненіе этого факта.

— Вы слишкомъ добры, вы нарочно это говорите, чтобъ меня не унизить. Не сказалъ-ли, однако, Джакъ вамъ обо мнѣ чего-нибудь такого, что требовало-бы объясненія?

Эти слова были произнесены совершенно спокойно; ни лицо ея, ни голосъ не обнаруживали ни малѣйшаго волненія, только губы едва замѣтно искривились, что не ускользнуло отъ вниманія г-жи Вагнеръ. Она отвѣчала очень осторожно:

— Напротивъ, изъ словъ Джака я поняла, что вы оказали ему большую услугу. Вамъ удалось излечить его отъ илюзіи, о которой вы только-что говорили, и я вполнѣ одобряю вашъ благоразумный отказъ въ выдачѣ ему лекарства.

— Я никогда не забуду вашихъ добрыхъ словъ, сказала г-жа Фонтэнъ, почтительно присѣдая; позвольте мнѣ пожать вашу руку.

Она крѣпко сжала руку г-жи Вагнеръ и вышла изъ комнаты съ такимъ торжественнымъ достоинствомъ, которому позавидовала-бы любая французская актриса. Но, очутившись одна на лѣстницѣ, она опустила голову и осунулась какъ старуха.

«О, дитя мое, подумала она, — наступитъ-ли конецъ всѣмъ этимъ самопожертвованіямъ съ твоей свадьбою въ послѣдній день этого года?»

Вернувшись въ свою комнату, она опустилась въ кресло передъ каминомъ утомленная, изнуренная. Впервые въ жизни глупое существованіе буржуазныхъ нѣмокъ, вяжущихъ чулокъ и сплетничающихъ за чашкой чая, показалось ей завиднымъ, блаженнымъ спокойствіемъ.

Послѣ ухода вдовы г-жа Вагнеръ стала ходить по столовой взадъ и впередъ, стараясь понять, какими мотивами руководствовалась г-жа Фонтэнъ. Что то было неладно, но что — она не могла опредѣлить, Пожалѣвъ, что при ней не было Дэвида Глени, и затаивъ въ своемъ сердцѣ еще большее подозрѣніе противъ вдовы, она, наконецъ, вернулась въ контору.

Джакъ сидѣлъ по-прежнему на своемъ мѣстѣ.

— Если это не хорошее поведеніе, то я буду не я, воскликнулъ онъ; — сдѣлайте мнѣ отмѣтку въ книгѣ.

Г-жа Вагнеръ тотчасъ исполнила свое обѣщаніе.

— Благодарствуйте, продолжалъ Джакъ; — ну, теперь скажите мнѣ, о чемъ съ вами говорила г-жа экономка. Я очень боялся за васъ.

— Отчего?

— Она васъ не укусила? Это съ ней иногда случается. Что она вамъ лгала на меня? О, они лгутъ ужасно. Что? Она говорила обо мнѣ очень любезно? Но зачѣмъ-же она не хотѣла говорить при мнѣ? О, они ужасно обманчивы. Какъ я ненавижу съумасшедшихъ!

— Я сейчасъ-же вычеркну твои хорошія отмѣтки, если ты не перестанешь болтать такой вздоръ, сказала строгимъ тономъ г-жа Вагнеръ, вынимая изъ кармана памятную книжку.

Джакъ надулъ губы и поспѣшно убралъ свои ключи въ мѣшокъ.

— Вы очень строги со мною, произнесъ онъ; — я хотѣлъ васъ только предостеречь. Право, не знаю почему, но вы далеко не такъ добры ко мнѣ, какъ въ Лондонѣ, и я это слишкомъ чувствую.

Онъ сѣлъ на свое прежнее мѣсто и расплакался.

Г-жу Вагнеръ тронуло его искреннее горе и она стала его успокоивать, какъ ребенка, утирая его глаза платкомъ. Джакъ, такъ-же какъ ребенокъ, тотчасъ воспользовался произведеннымъ впечатлѣніемъ.

— Посмотрите на свой письменный столъ, сказалъ онъ жалобнымъ тономъ: — вотъ другое доказательство вашего строгаго со мною обращенія. Въ Лондонѣ я хранилъ ключъ отъ вашего письменнаго стола, а здѣсь вы мнѣ его не довѣряете.

Г-жа Вагнеръ молча подошла къ столу, заперла его и, вернувшись къ Джаку, открыла его мѣшокъ и опустила туда ключъ. Его благодарность и восторгъ были безграничны.

— Позвольте мнѣ васъ поцѣловать, воскликнулъ онъ.

Г-жа Вагнеръ отшатнулась и подняла палецъ въ знакъ того, что кто-то идетъ. Дѣйствительно, за дверію нослышались шаги.

— Неужели это опять она! воскликнулъ Джакъ, все еще неуспокоившійся насчетъ г жи Фонтэнъ.

Г-жа Вагнеръ тотчасъ отворила дверь и встрѣтилась лицомъ къ лицу съ слугою Жозефомъ.

— Не знаете-ли вы, сударыня, когда вернется г. Келеръ? спросилъ онъ.

— Я не знала даже, что его нѣтъ дома. Кто его спрашиваетъ?

— Какой-то господинъ, пріѣхавшій изъ Мюнхена.

ГЛАВА VII.

Изъ дальнѣйшихъ разспросовъ оказалось, что господинъ изъ Мюнхена не можетъ дожидаться Келера и проситъ позволенія переговорить съ кѣмъ-нибудь изъ компаніоновъ. Это прямо указывало на то, что цѣль его посѣщенія была комерческая, и потому г-жа Вагнеръ имѣла полное право его привить.

— Гдѣ онъ? спросила она.

— Въ гостиной, отвѣчалъ слуга.

Г-жа Вагнеръ тотчасъ сошла внизъ и очутилась въ присутствіи очень приличнаго пожилого господина во фракѣ и съ ленточкой въ петлицѣ. Въ глазахъ его сверкнуло удивленіе, когда онъ увидѣлъ передъ собою даму.

— Я боюсь, что слуга перепуталъ, сказалъ онъ съ почтительнымъ поклономъ: — я желалъ видѣть одного изъ комнатоновъ фирмы.

Г-жа Вагнеръ еще болѣе удивила незнакомца, объявивъ, что она — старшій номпаніонъ фирмы.

— Если вы пріѣхали сюда по комерческому дѣлу, то можете смѣло объясниться со мною, прибавила она; — я васъ пойму, хотя и женщина. Если-же вы имѣете до Келера частное дѣло, то потрудитесь ему написать; я передамъ ему вашу записку по его возвращеніи.

— Не безпокойтесь, отвѣчалъ посѣтитель; — я — докторъ изъ Мюнхена, меня выписали сюда для консультаціи и я думалъ кстати поговорить съ г. Келеромъ о состояніи здоровья его сестры, которую я давно пользую.

Не успѣлъ онъ произнести этихъ словъ, какъ въ комнату вошелъ Келеръ и поздоровался съ докторомъ, какъ со старымъ пріятелемъ.

— Я надѣюсь, что вы мнѣ не привезли дурныхъ вѣстей отъ сестры? спросилъ Келеръ.

— Нѣтъ, но она опять страдаетъ астмой.

Г-жа Вагнеръ встала и хотѣла выйти изъ комнаты, но Келеръ ее остановилъ.

— Зачѣмъ вы уходите? У насъ нѣтъ секретовъ и къ тому-же я предчувствую, что вашъ совѣтъ мнѣ будетъ очень полезенъ. — Но она все-таки можетъ предпринять путешествіе въ концѣ мѣсяца?

— Нѣтъ, это невозможно, и я, какъ докторъ, долженъ просить отсрочки этого путешествія.

— То-есть она не будетъ здѣсь ко дню свадьбы моего сына?

— Нѣтъ, не будетъ. Въ жизни такъ мало хорошаго и она такъ горюетъ отъ этого разочарованія, что я думалъ переговорить съ вами, нельзя-ли какъ-нибудь еще устроить это дѣло. Впрочемъ, я долженъ сказать, что она не хочетъ и слышать объ отсрочкѣ свадьбы по ея милости. Она мнѣ даже поручила передать вамъ знаменитое ожерелье.

Онъ подошелъ къ стулу, на который положилъ при входѣ въ комнату свой сакъ-вояжъ, и вынулъ изъ него футляръ съ ожерельемъ. Ни одна женщина на свѣтѣ, хотя-бы глава торговой фирмы, не могла-бы остаться хладнокровной при видѣ этого чуднаго жемчуга, и г-жа Вагнеръ вскрикнула отъ восторга.

Келеръ, однако, не обратилъ на ожерелье никакого вниманія и спросилъ поспѣшно:

— А еслибъ мы отложили свадьбу на мѣсяцъ, она была-бы въ состояніи пріѣхать?

— Отложите только на двѣ недѣли — и она будетъ здѣсь, если не случится ничего непредвидѣннаго. Я ѣду сегодня вечеромъ обратно въ Мюнхенъ и буду ухаживать за нею, какъ за родной.

— Мнѣ кажется, мы можемъ принести эту жертву, произнесъ Келеръ, обращаясь къ г-жѣ Вагнеръ: — присутствіе на свадьбѣ своего племянника будетъ, вѣроятно, послѣднимъ удовольствіемъ въ жизни сестры.

— На вашемъ мѣстѣ я не колебалась-бы ни минуты, отвѣчала г-жа Вагнеръ; — но, конечно, надо спросить согласія жениха и невѣсты.

— А также родителей невѣсты, если есть таковые, замѣтилъ докторъ.

— У нея въ живыхъ только мать, отвѣчалъ Келеръ, — но она слишкомъ благородная женщина, чтобъ выказать какое-нибудь сопротивленіе. Фрицъ не идетъ въ счетъ и потому намъ надо начать съ невѣсты. Я очень высокаго мнѣнія о маленькой Минѣ, но желалъ-бы посмотрѣть, что она скажетъ безъ совѣта матери и безъ подкупа подаркомъ сестры.

Онъ закрылъ футляръ, спряталъ его въ столъ и, позвонивъ слугу, сказалъ:

— Жозефъ, попросите сюда Мину, но только ее одну, не забудьте.

— Это испытаніе ни къ чему не поведетъ, замѣтилъ докторъ; — женщины всегда готовы жертвовать собою, но вотъ что скажетъ женихъ?

— О, я уже вамъ сказалъ, что Фрицъ не идетъ въ счетъ, отвѣчалъ Келеръ съ нетерпѣніемъ.

Въ эту минуту въ комнату вошла Мина и покраснѣла, увидавъ чужого мужчину, да еще съ орденской ленточкой.

— Прелестная, сказалъ вполголоса докторъ, обращаясь къ г-жѣ Вагнеръ, тономъ знатока: — я довольно молодъ душою, чтобы не позавидовать Фрицу.

— Милая моя Мина, сказалъ Келеръ, подходя къ ней и взявъ ее за руку: — что бы вы подумали обо мнѣ, еслибъ я попросилъ васъ отложить вашу свадьбу на двѣ недѣли, и то ради одной старухи?

— Я подумала-бы, что у васъ есть на это серьезныя причины, отвѣчала Мина; — но, признаюсь, мнѣ было бы интересно узнать, кто эта старуха.

Келеръ тогда объяснилъ въ двухъ словахъ, что ему сообщилъ докторъ, и прибавилъ:

— Подумайте хорошенько и посовѣтуйтесь съ матерью прежде, чѣмъ дать мнѣ отвѣтъ.

— О, г. Келеръ, воскликнула она съ жаромъ: — неужели вы думаете, что у меня такое холодное сердце? Зачѣмъ мнѣ думать? Я могу прямо отвѣчать за себя и за свою мать. Пусть ваша сестра сама назначитъ время нашей свадьбы; передайте ей это отъ меня и скажите, что я ее… если она позволитъ, очень люблю.

Келеръ съ чувствомъ поцѣловалъ ее въ лобъ.

— Вы вполнѣ достойны вѣнчальнаго подарка, присланнаго вамъ сестрою, сказалъ онъ, подавая ей ожерелье.

Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ молодая дѣвушка не могла произнести ни слова отъ восторга. Но когда она собралась съ силами, то промолвила грустно:

— Эти жемчуга для меня слишкомъ великолѣпны. Чтобъ ихъ носить, надо быть важной дамой и имѣть много дорогихъ платьевъ. Но, прибавила она съ прелестнымъ непостоянствомъ своего возраста, — можно мнѣ взять ихъ наверхъ и надѣть передъ зеркаломъ?

— Вы можете дѣлать, что хотите, съ своей вещью, милая Мина, отвѣчалъ Келеръ; — я только напишу два слова сестрѣ и потомъ приду полюбоваться на мою невѣстку во всемъ ея величіи.

— Если вы напишете письмо въ пять минутъ, произнесъ докторъ, — то я отвезу его самъ въ Мюнхенъ.

Г-жа Вагнеръ вышла вмѣстѣ съ Миной изъ комнаты.

— Приходите наверхъ, пожалуйста, сказала молодая дѣвушка: — я желала-бы, чтобъ вы сказали свое мнѣніе.

— Я сейчасъ приду, отвѣчала г-жа Вагнеръ; — я только забыла что-то въ конторѣ.

Джакъ былъ такъ утомленъ всѣмъ случившимся въ этотъ день, что дремалъ, лежа на окнѣ. Г-жа Вагнеръ разбудила его.

— Господинъ хранитель ключей, сказала она, входя въ дверь, — отоприте мой столъ.

Джакъ мгновенно вскочилъ.

— Какъ весело это слышать, воскликнулъ онъ: — точно мы опять въ Лондонѣ.

Письменный столъ былъ старинный, съ крышкой и изъ краснаго дерена. Все внутри было въ самомъ строгомъ порядкѣ. Въ задней доскѣ былъ рядъ ящичковъ съ надписями: «кореспонденція», «контракты», «ключъ отъ сундука», «ключъ отъ книгъ» и т. д. Подлѣ этихъ ящичковъ лежала кассовая книга, а на ней маленькая книжка съ надписью: «частные счеты». Г-жа Вагнеръ открыла обѣ книги и, сравнивъ послѣднія записи въ той и другой, перенесла одну изъ записей изъ большой книги въ малую.

— Я такъ и думала, произнесла она и, положивъ обратно большую книгу, заперла столъ и отдала ключъ Джаку.

— Помни, лондонскія правила и здѣсь въ полной силѣ, сказала она: — ты не долженъ отпирать моего стола, а если ты передашь ключъ въ другія руки, я больше не стану довѣрять тебѣ.

— Развѣ я дѣлалъ что-нибудь подобное въ Лондонѣ? спросилъ Джакъ.

— Нѣтъ.

— Такъ не бойтесь, я и здѣсь этого не сдѣлаю. Но вы забыли положить маленькую книжку.

И онъ снова отперъ столъ.

— Нѣтъ, она всегда при мнѣ, отвѣчала г-жа Вагнеръ, пряча книжку въ карманъ.

— А, воскликнулъ съ внезапнымъ негодованіемъ Джакъ: — вы мнѣ ее не довѣряете!

— Смотри, чтобъ я не сдѣлала дурной отмѣтки, сказала спокойно г-жа Вагнеръ; — глупый ты человѣкъ, маленькая книжка — копія большой, а я тебѣ довѣряю большую.

Эти слова совершенно успокоили Джака и онъ снова заперъ столъ. Въ эту минуту вошелъ въ комнату Келеръ, и Джакъ тотчасъ-же удалился, потому что онъ съ собачьимъ инстинктомъ чувствовалъ, кто былъ его другомъ и кто нѣтъ. А Келеръ питалъ отвращеніе къ этому уроду, вышедшему изъ съумасшедшаго дома.

— Неужели вы этому съумасшедшему довѣряете ключъ отъ вашего стола? сказалъ онъ; — даже самый злѣйшій изъ вашихъ враговъ не повѣрилъ-бы, что вы такъ легкомысленны.

— Вы сами легкомысленны въ своемъ сужденіи, отвѣчала г-жа Вагнеръ; — всѣ въ Лондонѣ говорили, что я рехнулась, взявъ Джака къ себѣ въ домъ.

— А, такъ не я одинъ?

— Да, многіе такъ-же мало понимаютъ, какъ вы, настоящее обращеніе съ съумасшедшими. Лучшимъ средствомъ для излеченія несчастныхъ жертвъ съумасшедшихъ домовъ — это подстрекнуть ихъ самолюбіе. Джакъ ни разу не нарушилъ моего довѣрія. Вы думаете, что ваши лондонскіе друзья перемѣнили свое мнѣніе? Нисколько. Я полагала, однако, что вы будете исключеніемъ въ толпѣ дураковъ. Впрочемъ, успокойтесь, я лично отвѣчаю за всякую потерю, которая можетъ произойти отъ моего легкомыслія.

Слова эти нисколько не убѣдили Келера, но онъ, изъ уваженія къ г-жѣ Вагнеръ, которая вышла изъ себя, отвѣчалъ очень учтиво:

— Вы, вѣроятно, знаете лучше всякаго другого, какъ слѣдуетъ поступать. Я зашелъ къ вамъ по дѣлу. Дэвидъ Глени, вѣроятно, очень занятъ въ Лондонѣ. Его надо тотчасъ-же увѣдомить объ отсрочкѣ свадьбы. Вы ему сами напишете или написать мнѣ?

— Я напишу ему съ удовольствіемъ, г. Келеръ. До почты осталось еще полчаса. Извините, но мнѣ надо на минуту пойти къ Минѣ, я обѣщала посмотрѣть, каково въ ней будетъ идти удивительное ожерелье. Да и вы, кажется, хотѣли полюбоваться на нее.

— Да, если дамы позволятъ.

Они вмѣстѣ поднялись по лѣстницѣ. На верхней площадкѣ они встрѣтили Фрица и Мину. У перваго брови были сдвинуты, а вторая плакала.

— Это еще что? воскликнулъ рѣзко Келеръ. — Фрицъ, что значитъ эта недовольная физіономія?

— Со мной дурно обходятся, отвѣчалъ Фрицъ, — никто не думаетъ обо мнѣ и откладываютъ свадьбу, не заботясь о моихъ интересахъ. Г-жа Фонтэнъ со мной совершенно согласна.

— Г-жа Фонтэнъ, повторилъ Келеръ и, обращаясь къ Минѣ, прибавилъ: — это правда?

— О, не спрашивайте меня! воскликнула она, дрожа всѣмъ тѣломъ; — я, право, не знаю, что случилось съ мамой, она совсѣмъ перемѣнилась, она пугаетъ меня. Что-же касается Фрица, то если онъ такой эгоистъ и тиранъ, то я вовсе не пойду за него замужъ.

— Ступай, произнесъ Келеръ, указывая на лѣстницу, а когда тотъ хотѣлъ протестовать, то онъ прибавилъ съ презрѣніемъ: — У тебя, можетъ быть, будетъ сынъ и ты увидишь, какъ непріятно смотрѣть на сына, когда онъ ведетъ себя, какъ дуракъ.

И онъ снова указалъ ему на лѣстницу. Фрицъ удалился, ворча что-то себѣ подъ носъ.

— Успокойтесь, милая Мина, сказалъ Келеръ, нѣжно обращаясь къ молодой дѣвушкѣ; — я поговорю съ вашей матерью и все улажу.

— Пойдемте ко мнѣ въ комнату, прибавила г-жа Вагнеръ.

Келеръ вошелъ въ гостиную и позвалъ Жозефа.

— Скажите г-жѣ Фонтэнъ, что я желаю ее видѣть сейчасъ.

ГЛАВА VIII.

Вдова явилась, но въ ней произошла рѣзкая перемѣна. Глаза ея смотрѣли тускло, губы были сжаты, щеки посинѣли. Если-бы ея покойный мужъ могъ воскреснуть и предостеречь Келера, то онъ сказалъ-бы ему: «я видѣлъ ее такой раза два въ жизни, берегитесь».

Удивленный страшнымъ выраженіемъ ея лица, Келеръ старался выиграть время. Онъ молча указалъ ей на кресло. Она сѣла и смотрѣла ему прямо въ глаза. Губы ея не пошевельнулись. Ея холодный взглядъ говорилъ ясно: «Начнешь ты, а не я».

Дѣйствительно, Келеръ первый прервалъ тягостное молчаніе и изъ понятной деликатности не упомянулъ имени ея дочери.

— Я слышалъ отъ Фрица, сказалъ онъ, — что вы не одобряете отсрочки его свадьбы, хотя она отдалена только на двѣ недѣли. Извѣстны вамъ обстоятельства, побудившія насъ на эту отсрочку?

— Да.

— Ваша дочь вамъ сказала о болѣзни моей сестры?

— Да, отвѣчала г-жа Фонтэнъ и при имени дочери на лицѣ ея показалась тѣнь волненія; — моя легкомысленная дочь передала мнѣ все.

— Мнѣ кажется, что ваша дочь выказала въ этомъ случаѣ не только рѣдкую доброту, но и замѣчательный здравый смыслъ. Г-жа Вагнеръ и докторъ моей сестры оба восхищались ею. Зачѣмъ же вы называете ее легкомысленной?

— Она должна была помнить свой долгъ въ отношеніи матери и не рѣшать своей судьбы безъ моего согласія.

— А развѣ вы не согласились-бы на отсрочку?

— Я знаю, что ваша сестра удостоила мою дочь великолѣпнымъ подаркомъ…

— Прошу васъ, отвѣчайте мнѣ прямо, рѣзко перебилъ ее Келеръ; — согласились-бы вы на отсрочку свадьбы?

— Конечно, нѣтъ, отвѣчала она рѣшительно, разсчитывая на свой авторитетъ, какъ матери невѣсты.

— Какое вамъ до этого дѣло? спросилъ Келеръ съ удивленіемъ. — По какой причинѣ вы не согласились-бы?

— Развѣ мое несогласіе, какъ матери невѣсты, для васъ недостаточно безъ всякаго объясненія причинъ?

— Несогласіе вашей дочери, какъ невѣсты, было-бы для меня достаточнымъ, но ваше несогласіе должно быть подкрѣплено сильными доводами. Если я долженъ подвергнуть сестру тяжелому огорченію, то для этого должны быть серьезныя причины, а не одинъ капризъ.

— Во-первыхъ, я не согласна на отсрочку потому, что такое важное событіе въ жизни молодой дѣвушки, какъ свадьба, нельзя отлагать такъ-же легко, какъ обѣдъ или вечеръ. Во-вторыхъ, кто мнѣ можетъ поручиться, что какое-нибудь новое обстоятельство, хоть бы смерть, напримѣръ, — мы всѣ смертны, — не помѣшаетъ вновь, и, можетъ быть, окончательно, свадьбѣ моей дочери?

Келеръ всталъ. Ясно было, что если она имѣла какія-нибудь причины желать немедленной свадьбы, то она ихъ скрывала.

— Если вы имѣете болѣе серьезныя причины, то потрудитесь увѣдомить меня объ нихъ до отхода завтрашней почты, сказалъ онъ очень спокойно и холодно. — Теперь я васъ болѣе не задерживаю.

Вдова встала, но не признавала еще себя побѣжденной.

— Такъ я должна понимать, сказала она, — что свадьба отложена до 13 января?

— Да.

— А если моя дочь перемѣнитъ свое мнѣніе?

— По вашему приказанію?

— Вы меня оскорбляете, г. Колеръ.

— Я оскорбилъ бы вашу дочь, г-жа Фонтэнъ, если-бы предположилъ, что послѣ ея словъ, сказанныхъ въ этой самой комнатѣ при мнѣ и другихъ свидѣтеляхъ, она перемѣнила бы свое мнѣніе добровольно.

— До свиданія.

— До свиданія.

Вдова возвратилась въ свою комнату. На стѣнахъ ея висѣло нѣсколько литографій и акварельныхъ рисунковъ. Между ними былъ портретъ г. Келера въ рамкѣ подъ стекломъ. Она схватила его, бросила на полъ и стала топтать ногами.

— Ну, теперь немного отлегло, промолвила она, толкнувъ въ уголъ остатки портрета, рамки и стекла.

Она сѣла въ кресло у камина и погрузилась въ глубокую думу.

Прежде всего ея мысли сосредоточились на Минѣ. Она могла ее уломать и послать съ отвѣтомъ къ Келеру. Но онъ, конечно, спроситъ ее, дѣйствуетъ-ли она добровольно или по приказанію, и молодая дѣвушка не съумѣетъ скрыть правды. Мина была олицетворенная правда; она даже въ дѣтствѣ никогда не лгала, чтобы избавиться отъ наказанія за какую-нибудь шалость. Она ни за что не согласилась-бы обмануть отца Фрица. Нѣтъ, отъ этой мысли надо было отказаться.

Затѣмъ былъ роковой вопросъ о деньгахъ. 31 декабря наступитъ срокъ векселю. Гдѣ взять денегъ! Разсчитывая, что свадьба состоится 30 декабря, она рѣшила мысленно отправить смѣло своего кредитора по предъявленіи протестованнаго векселя къ г. Келеру. Какое ей было дѣло, что подумаетъ или скажетъ старый скряга послѣ свадьбы ея дочери! Она хотѣла сказать ему очень спокойно: «Многочисленные кредиторы меня мучили и я предпочла сосредоточить всѣ мои долги въ однѣхъ рукахъ. Онъ обѣщалъ ждать. Теперь срокъ векселя наступилъ и мнѣ нечѣмъ ему заплатить. Выбирайте, что вамъ пріятнѣе: заплатить за меня или видѣть свекровь вашего сына въ тюрьмѣ». Она могла все это сказать послѣ свадьбы дочери, но теперь это было невозможно, несмотря на все ея краснорѣчіе и искуственныя слезы. Она помнила, какъ торжественно сама завѣрила Келера, что всѣ ея долги уплачены, и какъ презрительно онъ отнесся о тѣхъ людяхъ, которые не платятъ своихъ долговъ. Если-бы онъ и простилъ ей этотъ обманъ, что было очень невѣроятно, то онъ сталъ-бы подозрѣвать ее въ другихъ намѣреніяхъ, началъ-бы допытываться, не руководилась-ли она личными разсчетами, ухаживая за нимъ во время его болѣзни. При этомъ онъ могъ совѣтоваться съ г-жею Вагнеръ, а та могла вспомнить разговоръ со вдовою въ гостиной и разсказъ Джака. Нѣтъ, она не могла такъ рисковать счастьемъ своей дочери. Она должна была, во что-бы то ни стало, поддержать свою систему лжи и обмановъ до свадьбы дочери.

Итакъ, вопросъ опять свелся къ тому, какъ достать денегъ! Могла-ли она разсчитывать на согласіе кредитора отсрочить платежъ по векселю на двѣ недѣли! Не съѣздить-ли ей въ Вюрцбургъ! Она встала и подошла къ зеркалу.

— О, если-бы я была на десять лѣтъ помоложе, промолвила она.

Письмо, полученное, изъ Вюрцбурга, увѣдомляло ее, что теперешній собственникъ ея векселя былъ человѣкъ среднихъ лѣтъ. Если-бы онъ былъ очень молодъ или очень старъ, то она понадѣялась-бы на остатки своей красоты и на ловкость. Но она по опыту знала, что женщина среднихъ лѣтъ не имѣетъ никакой прелести дли мужчинъ такихъ-же лѣтъ. Притомъ ея кредиторъ, говорятъ, былъ кремень и понесъ значительные убытки, нанявъ сыщика для разысканія ея. Подобный человѣкъ врядъ-ли согласится на отсрочку.

Наконецъ, она отворила ящикъ въ туалетѣ и вынула футляръ съ ожерельемъ.

— Я такъ и думала, что этимъ кончится, спокойно промолвила она: — вмѣсто того, чтобы платить по векселю, Келеру придется выкупить подарокъ сестры.

Уже стемнѣло. Она одѣлась, спрятала подъ шалью футляръ съ ожерельемъ и вышла изъ комнаты.

Въ коридорѣ ее встрѣтила Мина.

— Мама, воскликнула она со слезами, — простите меня. Я думала, что поступила хорошо.

Вдова обняла ее одной рукой, потому что другая была занята.

— Глупый ребенокъ, сказала она, — ты не можешь привыкнуть, что твоя мать старѣетъ и нервы у нея все болѣе и болѣе разстраиваются. Я могла найти, что ты напрасно пожертвовала собою для какой-то больной муміи въ Мюнхенѣ, но я не сержусь на тебя. Ну, ну, поцѣлуй меня. Ты мнѣ никогда не была такъ дорога, какъ теперь. О, какъ я сожалѣю, что мнѣ придется отдать тебя даже Фрицу.

— Куда вы идете? спросила Мина, чтобъ перемѣнить разговоръ.

— Мнѣ что-то нездоровится и подышать холоднымъ воздухомъ — для меня всегда лучшее лекарство.

— Позвольте мнѣ пойти съ вами.

— Нѣтъ, голубушка. Ты еще, пожалуй, простудишься. Пойди въ мою комнату и разведи побольше огонь въ каминѣ. Я вернусь черезъ полчаса.

— А гдѣ мое ожерелье, мама?

— Дитя, ожерелье невѣсты бережется ея матерью. Завтра мы его вмѣстѣ примѣримъ.

Черезъ минуту г-жа Фонтэнъ уже была на дорогѣ къ ближайшему ювелиру.

ГЛАВА IX.

Вдова остановилась передъ окномъ одного изъ ювелировъ на улицѣ Цель. Въ магазинѣ сидѣлъ за конторкой старикъ и читалъ газеты.

— Я хочу вамъ кое-что показать, сказала она, входя и обращаясь къ старику самымъ мягкимъ, любезнымъ тономъ.

Старикъ прежде посмотрѣлъ на ея густой вуаль, а потомъ на ожерелье и всплеснулъ руками отъ восторженнаго удивленія.

— Могу я разсмотрѣть хорошенько эти удивительные жемчуга? воскликнулъ онъ и, подвергнувъ ихъ тщательному изслѣдованію въ увеличительное стекло, а также взвѣсивъ на рукѣ, прибавилъ: — Я удивляюсь, какъ вы не боитесь ходить по улицѣ одна ночью съ такимъ сокровищемъ. Позвольте мнѣ показать его моему старшему подмастерьѣ?

Г-жа Фонтэнъ согласилась. Старикъ позвонилъ въ. колокольчикъ, проведенный въ мастерскую. Убѣдившись, что она имѣетъ дѣло съ хозяиномъ, она рискнула спросить его.

— Есть у васъ ожерелье изъ фальшивыхъ жемчуговъ, которые походили-бы на мои? спросила она.

Старикъ вскочилъ и посмотрѣлъ пристально на непроницаемый вуаль вдовы.

— Боже мой, нѣтъ, произнесъ онъ; — у насъ во Франкфуртѣ нѣтъ ничего подобнаго.

— А можно сдѣлать такіе точно фальшивые жемчуги?

Въ эту минуту вошелъ въ магазинъ подмастерье, мрачный, сосредоточенный человѣкъ.

— Достойно королевы, сказалъ онъ, оцѣнивая однимъ взглядомъ удивительное ожерелье.

Хозяинъ передалъ ему послѣдній вопросъ вдовы.

— Въ Парижѣ можно сдѣлать, отвѣчалъ онъ. — Сколько времени вы можете дать на эту работу?

— Мнѣ надо получить ожерелье къ 13 числу будущаго мѣсяца.

Ювелиръ только улыбнулся, сожалѣя невѣжество вдовы, а подмастерье произнесъ рѣзко:

— Нечего объ этомъ и говорить; слишкомъ мало времени.

Г-жѣ Фонтэнъ оставалось только подчиниться обстоятельствамъ.

Она вошла въ магазинъ съ цѣлью надѣть дочери въ день свадьбы фальшивые жемчуги, а настоящіе заложить въ ту сумму, которая ей была необходима на уплату долга. Если же она заложитъ ожерелье и ничѣмъ его не замѣнитъ, то что скажетъ Мина, что подумаетъ мистеръ Келеръ? Впрочемъ, эти вопросы были излишни. Придется придумать какое-нибудь удовлетворительное объясненіе, вотъ и все. Какія-бы подозрѣнія ни возникли, отъ этого свадьбу не отложили бы. Ожерелье не составляло необходимой части церемоніи, а деньги ей надо было достать, во что бы то ни стало.

— Я полагаю, что вы принимаете подъ залогъ цѣнныя вещи, вродѣ этихъ жемчуговъ? спросила она.

— Конечно.

— Подъ условіемъ имѣть имя и адресъ закладчицы, прибавилъ подмастерье.

— Конечно, согласился съ нимъ хозяинъ; — и еще необходимо поручительство какой-нибудь извѣстной въ городѣ особы. Принять въ закладъ такіе жемчуги — дѣло очень отвѣтственное.

— Поручительство необходимо? спросила вдова.

Подмастерье дернулъ за рукавъ хозяина, и тотъ, возвращая ожерелье, произнесъ:

— Совершенно необходимо.

Г-жа Фонтэнъ удалилась. Гдѣ могла она достать такого вѣрнаго поручителя? Ея родственники не хотѣли ея знать, а это были единственные состоятельные люди, которыхъ она знала во Франкфуртѣ, за исключеніемъ г. Келера. Ей оставалось теперь только обратиться къ закладчику.

На этотъ разъ она имѣла дѣло съ ловкимъ, смѣтливымъ молодымъ человѣкомъ. Увидавъ ожерелье, онъ вскрикнулъ отъ удивленія и свистнулъ. Тотчасъ на сцену явился самъ закладчикъ, посмотрѣлъ на жемчуги, на даму въ густомъ вуалѣ и сказалъ то-же, что ювелиръ, но менѣе любезно:

— Я не намѣренъ рисковать. Принесите письменное поручительство вѣрнаго человѣка.

Г-жа Фонтэнъ не была женщина, которую неудачи могли побороть. Она отправилась въ старинную, средневѣковую улицу Юдеиштрассе, въ то время густо населенную евреями, а нынѣ пришедшую въ совершенную ветхость, такъ-что ее вскорѣ замѣнитъ новая улица.

Едва г-жа Фонтэнъ вступила въ этотъ странный кварталъ, какъ евреи по двое и по трое напали на нее, предлагая свои услуги. Она вошла въ лавку одного изъ нихъ и показала ожерелье. Еврей едва не упалъ въ обморокъ. Онъ громко закричалъ, захлопалъ въ ладоши и громко позвалъ жену, дѣтей, сестеръ и жильцовъ, чтобъ показать имъ такіе жемчуги, какихъ никто не видывалъ со времени посѣщенія королевою Савской Соломона.

Послѣ первой минуты удивленія вся ватага евреевъ забросала вдову вопросами: Какъ ее зовутъ? Гдѣ она живетъ? Какъ она достала ожерелье? Кто ей далъ его? Гдѣ оно сдѣлано? Зачѣмъ она принесла его въ Юденштрассе? Хотѣла она продать или заложить? А! Заложить, хорошо, очень хорошо! Но тутъ снова явился на сцену вопросъ о поручителѣ.

— Я заплачу хорошіе проценты вмѣсто поручительства, отвѣчала вдова.

Тогда волненіе евреевъ, жаждавшихъ сорвать хорошій кушъ денегъ и боявшихся послѣдствій подобной сдѣлки, приняло новую форму. Одни громко застонали, другіе схватились за волосы, третьи призывали Бога въ свидѣтели, что они уже достаточно страдали, покупая драгоцѣнности безъ поручителей. Одинъ старый, грязный еврей посовѣтовалъ даже задержать эту даму съ жемчугами я послать за полиціей. Еслибъ они имѣли дѣло съ робкой женщиной, то, вѣроятно, и послѣдовали-бы этому благоразумному совѣту. Но г-жа Фонтэнъ сохранила присутствіе духа и совершенно свободно удалилась изъ еврейскаго квартала.

— Я могу получить деньги и въ другомъ мѣстѣ, сказала она, гордо поднявъ голову.

— Да, воскликнули хоромъ евреи: — у пріемщика краденыхъ вещей.

Это замѣчаніе было совершенно справедливо. Громадная цѣна жемчуговъ вызывала особую осторожность въ закладчикахъ всѣхъ степеней и видовъ. Г-жа Фонтэнъ вернулась домой и спрятала ожерелье въ ящикъ своего туалетнаго стола. Свадебный подарокъ Мины былъ такъ великолѣпенъ, что она не могла и разсчитывать на закладъ его неизвѣстнымъ лицамъ.

И, однако, деньги надо было найти во что-бы то ни стало, подъ какими-бы то ни было условіями, хотя-бы самыми унизительными и опасными.

Съ этой твердой, отчаянной рѣшимостью она легла спать. Но всю ночь она не могла сомкнуть глазъ. Сѣрый, холодный свѣтъ слѣдующаго дня засталъ ее все еще неспящей. Но, несмотря на постоянное, непрерывное напряженіе ума, она не могла въ эту роковую ночь придумать вѣрнаго и безопаснаго плана для уплаты долга. Что-же касается ея собственныхъ средствъ, то отъ продажи всего, что она имѣла, нельзя было выручить и половины необходимаго ей количества денегъ.

Въ этотъ день въ конторѣ было очень много работы и даже за ужиномъ Келеръ получилъ дѣловую бумагу, на которую надо было тотчасъ отвѣчать. Онъ всталъ изъ-за стола и спросилъ у г-жи Вагнеръ:

— У васъ въ столѣ, кажется, выписка изъ кореспонденціи фирмы? Мнѣ надо сдѣлать справку.

Она обернулась къ Джаку и приказала ему подать ключъ. Онъ вынулъ его изъ мѣшка. Г-жа Фонтэнъ зорко слѣдила за нимъ съ противоположнаго конца стола.

— Я предпочелъ-бы самъ открыть ящикъ, замѣтилъ Джакъ по выходѣ изъ комнаты г. Келера, — но я полагаю, что надо уступить хозяину. Къ тому-же онъ меня ненавидитъ.

Вдова была поражена этимъ рѣзкимъ выраженіемъ.

Какъ вы можете такъ говорить? воскликнула она: — мы всѣ васъ очень любимъ, Джакъ. Подойдите сюда и выпейте вина изъ моего стакана.

— Я не хочу вина, отвѣчалъ Джакъ; — мнѣ что-то холодно и меня клонитъ ко сну. Я хочу лечь.

Однако г-жа Фонтэнъ была слишкомъ любезна, чтобъ остановиться при первомъ отказѣ.

— Выпейте хоть каплю, настаивала она; — это васъ согрѣетъ.

— Вы, вѣроятно, позабыли, что я вамъ говорила, замѣтила мистрисъ Вагнеръ: — вино его волнуетъ, а затѣмъ притупляетъ. Въ послѣдній разъ, когда я ему дала вина, оно подѣйствовало на него какъ лауданум. Мнѣ кажется, что я вамъ говорила объ этомъ. Ты дѣйствительно, голубчикъ, очень нехорошъ на взглядъ, прибавила она, обращаясь въ Джаку; — пойди сейчасъ спать.

— Безъ ключа? воскликнулъ съ негодованіемъ Джакъ. — Я знаю свои обязанности.

Вскорѣ Келеръ вернулся, вполнѣ довольный результатомъ наведенной справки.

— Я такъ и зналъ, сказалъ онъ: — ошибка сдѣлана нашими кліентами. Я послалъ имъ справку.

Онъ подалъ ключъ мистрисъ Вагнеръ, а та передала его Джаку. Келеръ неодобрительно покачалъ головой.

— А вы такъ рискнули бы? спросилъ онъ по-французски у г-жи Фонтэнъ.

— Нѣтъ, я побоялась-бы, отвѣчала она на томъ же языкѣ.

Джакъ положилъ ключъ въ свой мѣшокъ, поцѣловалъ руку мистрисъ Вагнеръ и направился къ дверямъ.

— А со мною вы не проститесь? спросила любезная вдова.

— Я не знаю, захотите-ли вы говорить со мною по-нѣмецки или по-англійски, отвѣчалъ онъ, — а на неизвѣстныхъ языкахъ я не говорю.

Онъ поклонился и вышелъ изъ комнаты.

— Онъ понимаетъ по-французеки? спросила вдова.

— Нѣтъ, отвѣтила мистрисъ Вагнеръ; — только онъ понялъ, что вы и г. Вагнеръ хотѣли что-то скрыть отъ него.

Черезъ нѣсколько времени всѣ разошлись по своимъ спальнямъ. Въ первые часы ночи не случилось ничего необыкновеннаго, но около двухъ часовъ г-жу Вагнеръ разбудилъ громкій стукъ въ дверь и отчаянные крики Джака:

— Пустите меня! Мнѣ надо свѣчку! У меня пропали ключи!

Она просила его успокоиться и, надѣвъ халатъ, зажгла свѣчку.

По счастью, мистрисъ Вагнеръ отвели комнаты въ противоположномъ углу дома отъ спаленъ другихъ его обитателей. Но все-таки среди ночной тишины стукъ и крики Джака могли разбудить всякаго, кто спитъ легко. Отворивъ дверь, она поспѣшно втащила его въ комнату и снова ее заперла.

— Сядь и успокойся, сказала она строго; — я не дамъ тебѣ свѣчи, пока ты совершенно не усмиришься. Ты меня опозоришь, если разбудишь весь домъ.

Джакъ дрожалъ отъ холода и страха.

— Могу я говорить шопотомъ! спросилъ онъ смиренно.

Мистрисъ Вагнеръ указала ему на тлѣвшіе еще уголья въ каминѣ. Она знала, что какая-бы то ни было работа дѣйствовала на него всего успокоительнѣе.

— Поправь огонь, сказала она, — и согрѣйся, а потомъ ужъ я тебя выслушаю.

Онъ повиновался и легъ, какъ собака, на коврикѣ передъ каминомъ. Прошло, по крайней мѣрѣ, полчаса, прежде чѣмъ ж-съ Вагнеръ нашла его достаточно успокоившимся, чтобъ онъ могъ разсказать свою исторію. Впрочемъ, и разсказывать было немного. Онъ, какъ всегда, положилъ подъ подушку мѣшокъ съ ключами и заснулъ. Вдругъ онъ проснулся съ ужаснымъ страхомъ, что случилось несчастье съ ключами. Онъ тщетно искалъ ихъ подъ подушкой, на всей постели и на полу.

— Тогда, прибавилъ онъ, — меня одолѣлъ такой ужасъ, что право, кажется, я сошелъ съума на нѣсколько минутъ, но теперь я совершенно успокоился. Посмотрите, я тихъ, какъ птичка, спрятавшая свою голову подъ крыло.

М-съ Вагнеръ взяла свѣчку и пошла съ нимъ въ маленькую комнату рядомъ съ ея спальней, гдѣ спалъ Джакъ. Она подняла подушку и подъ нею лежалъ мѣшокъ съ ключами на томъ самомъ мѣстѣ, куда онъ положилъ его, засыпая.

При этомъ неожиданномъ открытіи лицо Джака такъ краснорѣчиво выразило раскаяніе, что она нѣжно взяла его за руку.

— Ложись спать, сказала она; — и если снова увидишь сонъ, то не буди весь домъ..

Нѣтъ! Джакъ отказался лечь, прежде чѣмъ м-съ Вагнеръ не выслушаетъ его защиты. Онъ упалъ передъ нею на колѣни и поднялъ руки, словно на молитвѣ.

— Клянусь Богомъ, сказалъ онъ, — я не спалъ, когда сунулъ руку подъ подушку и увидалъ, что тамъ ничего не было. Вѣрите вы мнѣ?

М-съ Вагнеръ была очень тронута и искренно отвѣчала, что вполнѣ ему вѣритъ. Потомъ, по ея предложенію, онъ открылъ мѣшокъ и въ немъ оказались всѣ ключи, даже одинъ лишній. Маленькій ключъ отъ ея письменнаго стола былъ также на лицо.

— Мы поговоримъ объ этомъ завтра, сказала м-съ Вагнеръ и, простившись съ нимъ, пошла въ двери.

Вдругъ ея вниманіе остановилось на замкѣ, въ которомъ не торчалъ ключъ.

— Ложась, ты заперъ дверь на задвижку? спросила она.

— Нѣтъ.

Невольно въ ея головѣ возникло подозрѣніе.

— А что сдѣлалось съ ключомъ отъ этой двери?

Джакъ повѣсилъ голову.

— Я его положилъ въ мѣшокъ, чтобы увеличить число ключей, промолвилъ онъ.

Возвратясь въ свою комнату, м-съ Вагнеръ сѣла въ камину и погрузилась въ глубокую думу.

Пока Джакъ и всѣ въ домѣ спали, кто-нибудь могъ неслышными шагами пробраться въ постели Джака и взять ключи. Потомъ тотъ-же человѣкъ, услыхавъ поднятый имъ шумъ, могъ положить ключи обратно подъ подушку, пока Джакъ находился въ комнатѣ м-съ Вагаеръ. Но гдѣ можно было слышать его крики? Въ пустыхъ спальняхъ наверху или въ конторѣ, находившейся въ этой сторонѣ дома. Если дѣйствительно была совершена кража, то единственной цѣлью было взять ключъ отъ письменнаго столѣ. Это предположеніе объясняло и тотъ фактъ, что воръ, находясь въ конторѣ, могъ слышать крики Джака. Былъ-ли кто въ домѣ, начиная отъ честныхъ слугъ, кого-бы она могла подозрѣвать? М-съ Вагнеръ не была женщина пугливаго десятка, но почувствовала невольный трепетъ, обдумывая отвѣтъ на этотъ роковой вопросъ.

ГЛАВА X.

Занятія въ конторѣ зимой начинались въ девять часовъ утра. Начиная отъ старшаго приказчика до разсыльнаго, никто не жилъ въ домѣ Келера и онъ дозволялъ имъ вечеромъ дѣлать что угодно.

— Я знаю, что могу имъ довѣрять отъ самаго стараго до самаго молодого, говаривалъ онъ; — и я люблю это доказывать.

При этихъ условіяхъ м-съ Вагнеръ надо было только встать пораньше, чтобы пойти въ контору, когда въ ней еще никого не было. Ровно въ восемь часовъ она уже сидѣла за письменнымъ столомъ и старательно осмотрѣла все, что было въ ящикѣ.

Все было на лицо и ничто не перемѣнило своего обычнаго мѣста. Въ этомъ ящикѣ никогда не держались деньги. Но она положила туда свои дорогіе часы, которые остановились наканунѣ. Часы, какъ все остальное, были цѣлы. Если кто нибудь, дѣйствительно, открывалъ ящикъ ночью, то это не былъ обыкновенный воръ и цѣль его также не была обыкновенная.

Она взяла изъ ящика ключъ отъ желѣзнаго несгораемаго шкафа и отперла его.. Ея свѣденія насчетъ того, что именно хранилось въ этомъ шкафѣ, были не очень точныя. У каждаго изъ компаніоновъ былъ свой ключъ, и Келеръ чаще м-съ Вагнеръ имѣлъ надобность заглядывать въ шкафъ, къ тому-же подробный осмотръ внутренности шкафа представлялся затруднительнымъ въ виду утренняго, густого тумана, отчего въ комнатѣ было не очень свѣтло.

Одно только м-съ Вагнеръ знала навѣрное: это — что въ шкафу хранится извѣстная сумма банковыми билетами и фондами, которая составляла резервный фондъ. Она вынула жестяной ящикъ, въ которомъ находились денежные знаки, и пересчитала ихъ. Потомъ она заперла шкафъ и снова открыла свою приходо-расходную книгу, чтобы повѣрить сосчитанную ею сумму съ записью въ книгѣ.

Не желая возбуждать удивленія требованіемъ свѣчки въ такое раннее время, когда еще не открыта была контора, она подняла книгу къ окну. Тамъ было достаточно свѣтло, чтобы разобрать итоги. Къ ея величайшему успокоенію, эта цифра равнялась сумкѣ, находившейся на лицо въ шкафу. Она все привела въ прежній порядокъ и, заперевъ столъ, подала ключъ Джаку, который все время сидѣлъ въ комнатѣ. Но онъ молча покачалъ головой, отказываясь взять ключъ. Мало того, онъ положилъ на столъ мѣшокъ съ другими ключами и произнесъ:

— Пожалуйста, берегите сами, я боюсь брать на себя эту отвѣтственность.

М-съ Вагнеръ взглянула на него со страхомъ, который, однако, тотчасъ перешелъ въ сожалѣніе. Слезы виднѣлись въ его глазахъ. Его самолюбіе было оскорблено.

— Бѣдный мальчикъ, что съ тобою? спросила нѣжно м-съ Вагнеръ.

Джакъ тихо заплакалъ.

— Я — низкая тварь, отвѣчалъ онъ, — и не достоинъ держать ключи, если вчера ночью позволилъ вору ихъ украсть. Возьмите ключи, сударыня. Я очень несчастливъ. Пожалуйста, вернемся поскорѣе въ Лондонъ.

— Воръ? повторила м-съ Вагнеръ; — ты видѣлъ, что я все осмотрѣла и не нашла никакой потери. А если вчера ночью кто-нибудь и взялъ твои ключи, то, конечно, только ключъ отъ письменнаго стола могъ соблазнять вора. А въ столѣ все пѣло. Ну. успокойся. Ты знаешь, что я никогда не обманываю тебя, и теперь я вполнѣ убѣждена, что никто не кралъ твоихъ ключей вчера ночью.

Но Джакъ торжественно поднялъ вверху руку, какъ онъ всегда дѣлалъ въ важныя минуты.

— А я утверждаю, воскликнулъ онъ, — что въ домѣ есть воръ. Вы въ этомъ вскорѣ убѣдитесь. Когда мы вернемся въ Лондонъ, то я вступлю снова въ исполненіе обязанностей хранителя печати. А здѣсь — никогда, никогда, никогда!

Гщетно было бы съ нимъ спорить и всего благоразумнѣе было подождать, пока перемѣнится его настроеніе. М-съ Вагнеръ заперла въ столъ его мѣшокъ, а ключъ отъ стола положила въ себѣ въ карманъ. Она не хотѣла въ этомъ сознаться, но искренность Джака поколебала ея увѣренность.

Въ это утро, послѣ завтрака, Мина подошла въ м-съ Вагнеръ, когда ея мать и Келеръ удалились изъ столовой.

— Мнѣ надо написать очень трудное письмо, сказала она, — и Фрицъ сказалъ, что вы по своей добротѣ, вѣроятно, не откажетесь мнѣ помочь.

— Конечно, съ удовольствіемъ. Ваша мать знаетъ объ этомъ письмѣ?

— Да. Она именно говоритъ, что я должна его написать. Но она сегодня утромъ уходитъ изъ дома, и когда я спросила ея совѣта насчетъ содержанія письма, то она отвѣчала, качая головою: «Они тогда подумаютъ, что письмо идетъ отъ меня, и все его вліяніе исчезнетъ». Въ этомъ письмѣ я должна увѣдомить о моей предстоящей свадьбѣ родственниковъ матери, живущихъ здѣсь и такъ гадко поступившихъ съ матерью. Она увѣряетъ, что они сдѣлаютъ что-нибудь для меня, если я напишу отъ себя, какъ-бы по своей иниціативѣ.

— Пойдемте ко мнѣ и мы посмотримъ, что можно будетъ сдѣлать.

Проходя черезъ сѣни, онѣ встрѣтили г-жу Фонтэнъ, которая шла на улицу въ костюмѣ для гулянья и съ какимъ-то маленькимъ сверткомъ въ рукѣ.

— Вотъ перо, Мина, сказала м-съ Вагнеръ, когда онѣ обѣ усѣлись у письменнаго стола. — Пишите, что я вамъ буду диктовать.

Чернильница была наполнена въ то самое утро до самыхъ краевъ. Мина такъ торопилась въ своемъ желаніи поскорѣе покончить съ этимъ письмомъ, что обмокнула перо слишкомъ глубоко и, выдернувъ его, запачкала чернилами не только бумагу, но и рукавъ и съ Вагнеръ.

— О, какая я неловкая! воскликнула она; — извините меня на минуту. Я сейчасъ принесу изъ маминаго несесера прекрасное средство выводить пятна.

Она побѣжала наверхъ и черезъ нѣсколько минутъ вернулась съ тѣмъ порошкомъ, который ея мать употребила для уничтоженія первыхъ словъ на ярлыкѣ синей стклянки. Пятна на платьѣ м-съ Вагнеръ были тотчасъ выведены и она посмотрѣла съ любопытствомъ на инструкцію, напечатанную на маленькой коробочкѣ съ порошкомъ. «Экстникторъ или пятноистребитель», прочла она; — распустите порошокъ въ чайной ложкѣ воды, потрите хорошенько замаранное мѣсто на платьѣ, и пятно исчезнетъ. Это-же средство примѣнимо и къ уничтоженію написаннаго чернилами, нисколько не портя бумаги и оставляя лишь на ней легкій лоскъ".

— Можно этотъ порошокъ купить во Франкфуртѣ? спросила м-съ Вагнеръ; — я знаю только лимонъ, какъ единственное средство для вывода чернильныхъ пятенъ на платьѣ и пальцахъ.

— Оставьте эту коробку у себя, милая м-съ Вагнеръ, отвѣчала Мина; — я куплю для мамы другую въ аптекѣ на Цейлѣ, гдѣ мы взяли и эту. Посмотрите, какъ легко выводится чернильное пятно и на бумагѣ. Чернила совсѣмъ исчезли и только очень близко смотря на бумагу вы замѣтите, что она немного лоснится.

— Благодарю васъ. Но вашей матери можетъ потребоваться этотъ удивительный порошокъ прежде, чѣмъ вы ей купите новую коробку. Положите эту коробку, гдѣ вы ее взяли. А дня черезъ два мы пойдемъ съ вами вмѣстѣ въ аптеку и купимъ новую для меня.

---

30-го декабря, послѣ обѣда, Келеръ предложилъ тостъ:

— За отсроченный день свадьбы!

Всѣ старались быть веселыми, но это не удавалось. Никто не съумѣлъ-бы объяснить этого страннаго факта, но веселость этого маленькаго общества была неискренняя, напускная.

На слѣдующій день въ конторѣ кипѣла pa6oîa: подводили балансъ за истекшій годъ.

Около полудня Келеръ зашелъ въ кабинетъ м-съ Вагнеръ и отперъ несгораемый шкафъ.

— Провѣримъ резервный фондъ, сказалъ онъ: — я буду считать деньги, а вы смотрите по книгамъ, сколько ихъ должно быть. Я не знаю вашего мнѣнія объ этомъ предметѣ, но я полагаю, что у насъ напрасно лежитъ столько денегъ мертвымъ капиталомъ. Не пустить-ли въ оборотъ половину резервнаго фонда? Да, кстати: мы здѣсь дѣлимъ барыши не въ тотъ день, въ который вы это дѣлаете въ Лондонѣ. Когда отецъ основалъ эту фирму, то назначилъ днемъ дѣлежа 6-е января, которое вмѣстѣ было и днемъ его рожденія. Мы изъ уваженія къ его памяти всегда держались этого обычая и вашъ достойный мужъ вполнѣ былъ согласенъ съ нами по этому вопросу. Я увѣренъ, что и вы того же мнѣнія?

— Конечно, отвѣчала м-съ Вагнеръ; — все, что дѣлалъ и думалъ мой добрый жухъ, я вполнѣ одобряю.

Келеръ приступилъ къ счету резервнаго фонда.

— Пятнадцать тысячъ флориновъ, произнесъ онъ. — Я думалъ, что болѣе. Еслибъ здѣсь былъ бѣдный Энгельманъ… ну, да все равно. А сколько по книгамъ?

— Пятнадцать тысячъ флориновъ.

— А, хорошо; вѣроятно, память мнѣ измѣнила. Это была часть Энгельмана, а вы такъ-же акуратны, какъ онъ. Большаго комплимента я не знаю.

Келеръ положилъ обратно деньги въ шкафъ и поспѣшно ушелъ въ свой кабинетъ.

М-съ Вагнеръ оставила открытой приходо-расходную книгу и глубоко задумалась.

Келеръ славился въ своей конторѣ необыкновенной памятью и она считала недостаточнымъ доказательствомъ, что онъ забылъ на этотъ разъ одну запись въ книгѣ. Недаромъ онъ похвалилъ ее за акуратность. Надо было взглянуть въ ея частную счетную книжку и тогда всякое сомнѣніе разсѣется.

Послѣдній день стараго года былъ холодный, свѣтлый, и солнечный лучъ прямо падалъ на открытую страницу приходо-расходной книги. Она снова взглянула на запись — 15,000 флориновъ и теперь, замѣтила мелочное обстоятельство, ускользнувшее прежде отъ ея вниманія.

Цифра 15 была немного, очень немного толще, чѣмъ слѣдовавшіе за нею три нуля. Можетъ быть, въ перо старшаго конторщика попалъ волосокъ или въ бумагѣ была шероховатость на этомъ мѣстѣ. Она подняла листъ къ свѣту. Между тѣмъ мѣстомъ, гдѣ была написана цифра 15, и остальной бумагой замѣчалась маленькая разница: на этомъ мѣстѣ бумага слегка лоснилась.

Книга выпала изъ ея рукъ на столъ. Она бросилась бѣгомъ въ свою комнату. Ея частная счетная книжка находилась въ несесерѣ. Она вынула ее и отыскала соотвѣтствующую запись. Тутъ стояло — 20,000 флориновъ.

— Г-жа Фонтэнъ! сказала она сама себѣ шопотомъ.

ГЛАВА XI.

Наступилъ новый годъ.

Утромъ 2 то января м-съ Вагнеръ (по дорогѣ въ контору въ обычное время) увидала на нижней ступени лѣстницы г-жу Фонтэнъ, которая, повидимому, ее ждала.

— Извините меня, сказала вдова; — мнѣ необходимо съ вами объясниться.

— Я занята въ конторскіе часы и не могу терять ни минуты.

Не обращая ни малѣйшаго вниманія на слова м-съ Вагнеръ и представляя своимъ внѣшнимъ видомъ картину отчаянія, вдова повторила:

— Мнѣ необходимо съ вами объясниться.

— Мы уже съ вами объяснялись и намъ не о чехъ болѣе говорить! Вы внесли деньги?

— Я объ этомъ и хочу съ вами говорить.

— Внесли вы деньги?

— Не сводите меня съума, м-съ Вагнеръ! Если вы разсчитываете на милосердіе Божье въ день страшнаго суда, то будьте милосердны къ несчастной женщинѣ, которая умоляетъ васъ выслушать ее. Дайте мнѣ пять минутъ.

М съ Вагнеръ посмотрѣла на часы.

— Я вамъ дамъ пять минутъ, но, помните, только пять минутъ. Даже въ мелочахъ я говорю правду.

Онѣ вернулись наверхъ. М-съ Вагнеръ шла впереди.

Въ гостиную вели двѣ двери, — одна съ площадки лѣстницы, а другая, маленькая, съ противоположнаго конца коридора. Эта послѣдняя дверь отворялась въ нѣчто, походившее на альковъ, отдѣлявшійся отъ остальной комнаты занавѣсью. Тамъ стояло фортепьяно. М-съ Вагнеръ вошла въ главную дверь и остановилась у камина. Г-жа Фонтэнъ послѣдовала за ней, но прямо подошла въ занавѣскѣ и посмотрѣла, нѣтъ-ли тамъ кого. Только убѣдившись, что никто не можетъ ихъ подслушать, она произнесла:

— Вы только-что сказали, что вы всегда говорите правду. Значитъ-ли это, что вы сомнѣваетесь въ искренности моего добровольнаго сознанія?..

— Вы добровольно сознались? воскликнула м-съ Вагнеръ; — у меня было положительное доказательство, что вы совершили кражу. Я вамъ показала свою счетную книжку, и когда вы хотѣли защитить себя, то я указала вамъ на коробку съ порошконъ, съ помощью котораго вы поддѣлали цифру въ приходо-расходной книгѣ. Что же вы толкуете о добровольномъ сознаніи!

— Вы ошибаетесь, сударыня. Я говорю о добровольномъ сознаніи тѣхъ причинъ, которыя въ моемъ страшномъ положеніи побудили меня или взять деньги, или погубить всю будущность моей дочери. Повторяю, я ничего отъ васъ не скрыла. О, вы — христіанка, не будьте слишкомъ жестокой ко мнѣ.

— Слишкомъ жестокой? повторила м-съ Вагнеръ, смотря на вдову съ презрительнымъ удивленіемъ; — что вы говорите? Развѣ вы забыли, какъ я унизилась, чтобъ спасти васъ? Неужели мнѣ надо вамъ напомнить, въ какое вы меня поставили невозможное положеніе? Я обязана сказать Келеру, что наши деньги украдены и что онъ держитъ въ своемъ домѣ воровку, мало того — уважаетъ ее и питаетъ въ ней полное довѣріе. Вотъ что я обязана сдѣлать, и я не исполняю своего прямого долга. Развѣ вы потеряли всякое сознаніе? Развѣ вы не понимаете, что должна чувствовать честная женщина, сознавая, что она хоть на время сдѣлалась соучастницей въ преступленіи? Развѣ вы думаете, что я согласилась на эту ужасную пытку ради васъ? Нѣтъ, въ ту самую минуту, какъ я открыла ваше преступленіе, я хотѣла послать за Келеромъ, но меня удержала мысль о бѣдномъ миломъ ребенкѣ, который имѣетъ несчастье быть вашей дочерью. Ну, говорите, если вамъ дѣйствительно надо мнѣ сообщить что-нибудь. Но прежде отвѣтьте мнѣ: исполнили ли вы то, что я поставила условіемъ моего молчанія, да проститъ мнѣ за это Господь?

Ея голосъ задрожалъ. Она гордо отвернулась, чтобъ скрыть свое волненіе, и потому она не видала, какая злобная ненависть сверкнула въ глазахъ вдовы.

— Я хотѣла поговорить съ вами о вашихъ условіяхъ, произнесла г-жа Фонтэнъ послѣ непродолжительнаго молчанія; — они неисполнимы. Умоляю васъ не ради меня, а ради Мины, — измѣните ихъ.

Слова эти она произнесла съ такимъ страннымъ спокойствіемъ, что м-съ Вагнеръ вздрогнула и снова посмотрѣла на нее съ удивленіемъ.

— Неисполнима? Что вы хотите этимъ сказать? ¹

— Вы честная женщина, а я воровка, отвѣчала г-жа Фонтэнъ съ тѣмъ-же чудовищнымъ спокойствіемъ. — Мы не можемъ понять другъ друга и мнѣ нечего вамъ объяснять моего положенія. Я уже вамъ все откровенно высказала. Повторяю, ваши условія неисполнимы, особенно первое.

Въ этомъ отвѣтѣ было что-то ироническое, доходившее до дерзости.

— Честныя условія всегда исполнимы для честныхъ людей, сказала м-съ Вагнеръ, покраснѣвъ.

Какъ-бы не понявъ горькаго упрека и-съ Вагнеръ, вдова повторила свою просьбу.

— Я только умоляю, чтобъ вы смягчили свои условія. Вы настаиваете на томъ, чтобъ я положила въ шкафъ къ утру 6-го января взятыя мною оттуда деньги?

— Да.

— Вы ожидаете, что я откажусь отъ завѣдыванія хозяйствомъ въ этомъ домѣ послѣ свадьбы Фрица и Мины?

— Да.

— Позвольте на минуту отложить второе условіе. Скажите, что будетъ, если я не внесу пяти тысячъ флориновъ?

— Если вы ихъ не внесете 6-го января, когда мы будемъ дѣлить нашъ барышъ, то я исполню свой долгъ въ отношеніи Келера.

— И вы сдѣлаете невозможнымъ бракъ моей дочери и погубите ее на всю жизнь?

— Я исполню свой долгъ съ полнымъ сознаніемъ, что я сдѣлала для васъ болѣе, чѣмъ возможно, и сохранила вашу тайну до послѣдней минуты. У васъ еще впереди четыре дня. Воспользуйтесь ими съ пользою.

— Я ничего не могу сдѣлать въ это короткое время.

— Вы пробовали?

Сдержанная до сихъ поръ злоба начала ясно проглядывать въ словахъ и тонѣ вдовы.

— Неужели вы думаете, воскликнула она, — что я подвергла-бы себя тѣмъ оскорбленіямъ, которыми вы меня осыпаете, еслибъ я предварительно не испробовала всего? Развѣ я могу получить обратно деньги, уплаченныя моему кредитору 21-го декабря въ Вюрцбургѣ? Я никого не знаю, кто-бы могъ мнѣ ссудить пять тысячъ флориновъ. Отецъ мнѣ ихъ не дастъ. Его домъ запертъ дли меня уже болѣе двадцати лѣтъ, а моя мать, которая могла-бы явиться заступницей за меня, уже давно умерла. Мнѣ оставалось только обратиться къ милости моихъ родственниковъ въ этомъ городѣ, которые уже однажды отвернулись отъ меня. Я это и сдѣлала. Я вчера отправилась къ нимъ и выпила до дна чашу униженія. Я созналась ихъ, что была должна большую сумму, и предложила ихъ въ обезпеченіе денегъ на уплату этого долга ожерелье моей дочери. Вы знаете, какой я получила отвѣтъ. Хозяинъ дома, молча, вышелъ изъ комнаты, а хозяйка сказала мнѣ въ лицо, что я, вѣроятно, украла это ожерелье. Кажется, все это достаточная кара за мою вину и даетъ мнѣ право надѣяться на ваше снисхожденіе. Я прошу только отсрочки. Втеченіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ я соберу деньги и все взнесу. Я продамъ все, что имѣю, и отложу мое жалованье экономки въ этомъ домѣ, а также получу деньги за заказанные мнѣ рисунки. Вы богаты. Что вамъ стоитъ вложить свои деньги? Помогите мнѣ сдѣлать счастливой Мину. А если вы не вѣрите моему слову, то возьмите въ видѣ обезпеченія ожерелье Мины.

Пораженная дерзкимъ нахальствомъ вдовы, м-съ Вагнеръ молча взглянула на нее и направилась къ дверямъ. Но г-жа Фонтэнъ ее удержала.

— Подождите! воскликнула она съ отчаяніемъ; — подумайте прежде, чѣмъ мнѣ окончательно отказать.

Негодованіе м-съ Вагнеръ, наконецъ, нашло себѣ исходъ въ горькихъ словахъ.

— Я этого заслужила, согласившись васъ выслушать, сказала она; — пропустите меня.

Г-жа Фонтэнъ бросилась на колѣни.

— Ваши жестокія слова возбудили мою гордость, воскликнула она; — я забыла, что я опозорена. Я говорила съ вами не довольно униженнымъ тономъ. Но, посмотрите, я на колѣняхъ прошу васъ спасти — не меня, а Мину. Не губите бѣднаго ребенка за вину матери.

— Еще разъ прошу васъ, пропустите меня.

— Вы не хотите отвѣтить на мои мольбы. Развѣ я даже не стою отвѣта?

— Ваши мольбы меня оскорбляютъ, но я вамъ это прощаю.

Вдова поднялась. Всякій слѣдъ волненія исчезъ съ ея лица и изъ голоса.

— Да, сказала она съ своимъ прежнимъ страннымъ спокойствіемъ, — вы правы: съ вашей точки зрѣнія, мои просьбы оскорбительны для васъ. Повидимому, очень дерзко вору просить у человѣка, котораго онъ обокралъ, денегъ для покрытія своей кражи. Я не могу и требовать, чтобы вы поняли, какъ надо въ сущности дерзкаго въ подобной просьбѣ, на которую воръ рѣшается съ отчаянія. Извините меня, сударыня, я этого сразу не сообразила. Я сдѣлаю все, что могу, чтобы воспользоваться вашихъ милостивымъ молчаніемъ, и постараюсь достать деньги къ 6-му января. Позвольте мнѣ васъ проводить.

И, отворивъ дверь, она низко поклонилась.

Сердце м-съ Вагнеръ вдругъ тревожно забилось. Неужели отъ страха? Она покраснѣла онъ одной этой мысля и вышла изъ комнаты, даже не взглянувъ на вдову изъ боязни, чтобы ея лицо не выразило овладѣвшаго ею волненія.

Г-жа Фонтэнъ осталась въ гостиной.

Она громко захлопнула дверь и бросилась на диванъ. Глухой стонъ ярости и отчаянія вырвался изъ ея груди. Но боясь, чтобы кто-нибудь этого не услыхалъ, она быстро сунула себѣ въ ротъ платокъ и стиснула зубы. Когда прошелъ этотъ нервный припадокъ, она обтерла себѣ лобъ, на которомъ выступили капли холоднаго пота, и слегка улыбнулась.

«Хорошо, что я осталась здѣсь, подумала она; — а то я могла-бы встрѣтить кого-нибудь на лѣстницѣ».

Она встала и хотѣла выйти изъ комнаты, но въ эту минуту голосъ Фрица послышался въ концѣ коридора.

— Вы что-то не въ духѣ, Мина? Пойдемте въ гостиную и поиграйте на фортепіано. Можетъ быть, это васъ развеселитъ.

Дверь въ альковъ отворилась и голосъ Мины произнесъ за занавѣсью:

— Я не могу пѣть сегодня, Фрицъ. Я очень несчастна. Мама очень озабочена и, кажется, нездорова; на всѣ моя разспросы она отвѣчаетъ молчаніемъ.

Свѣжій, мелодичный голосъ молодой дѣвушки, дышавшій любовью, нѣжностью и сочувствіемъ, поразилъ вдову. Она вздрогнула всѣмъ тѣломъ и съ отчаяніемъ всплеснула руками. Потомъ быстрыми, неслышными шагами она направилась къ двери, словно присутствіе дочери ей было невыносимо. Но она была такъ взволнована, что случайно наткнулась на столъ.

Фрицъ въ ту же минуту отдернулъ занавѣсь и воскликнулъ:

— Вотъ и мама!

Мина поспѣшила въ ней, но, увидавъ ее, остановилась.

— Что съ вами, какъ вы блѣдны? произнесла она съ ужасомъ.

Она подбѣжала къ матери и хотѣла ее обнять, но та махнула рукой, чтобъ она не подходила.

— Мама! Чѣмъ я васъ обидѣла?

— Ничѣмъ.

— Отчего вы не хотите, чтобъ я васъ обняла?

— Мнѣ не время, Мина. Я очень занята.

— Но одинъ поцѣлуй, мама.

Г-жа Фонтэнъ молча выбѣжала изъ гостиной и поспѣшно направилась въ свою комнату. Глаза Мины наполнились слезами. Фрицъ былъ пораженъ удивленіемъ.

— Я никогдабы не повѣрилъ, если-бы мнѣ это разсказалъ кто-нибудь другой, произнесъ онъ; — ваша мать точно боится, чтобы вы не дотронулись до нея.

Фрицъ часто ошибался въ своихъ предположеніяхъ, но въ этомъ случаѣ онъ былъ правъ. Г-жа Фонтэнъ боялась прикосновенія своей дочери.

ГЛАВА XII.

Какъ хозяйка дома, г-жа Фонтэнъ всегда первая приходила въ столовую передъ раннимъ нѣмецкимъ обѣдомъ и ничто не ускользало отъ ея зоркаго взгляда: ни тарелка сомнительной чистоты, ни ножикъ недостаточно острый. Если салфетка была дурно свернута, то она мгновенно ее поправляла, къ величайшему стыду Іосифа.

На второй день Новаго года она была, какъ всегда, на своемъ мѣстѣ и сдѣлала выговоръ Іосифу за его расточительность относительно вина. Онъ поставилъ на столъ передъ приборомъ г-жи Фонтэнъ бутылку олигебергера, которую уже она пила наканунѣ за обѣдомъ и ужиномъ. Въ бутылкѣ оставалось вина не болѣе трети и потому Іосифъ поставилъ другую бутылку на противоположную сторону стола и хотѣлъ откупорить ее. Г-жа Фонтэнъ выхватила у него изъ рукъ штопоръ.

— Зачѣмъ открывать бутылку прежде, чѣмъ она потребуется, сказала она рѣзко; — вы знаете, что г. Келеръ и его сынъ предпочитаютъ пиво.

— Въ бутылкѣ осталось не болѣе стакана, отвѣчалъ слуга.

— Можетъ быть, этого и хватитъ г-жѣ Вагнеръ и мнѣ.

Съ этими словами вдова указала ему на дверь. Іосифъ удалился и она осталась одна въ столовой.

Черезъ пять минутъ собралось все семейство.

Послѣ супа м-съ Вагнеръ спросила вина у Джака, какъ всегда стоявшаго за ея стуломъ. Но въ ту-же минуту г-жа Фонтэнъ налила пол-стакана изъ початой бутылки и любезно подала его м-съ Вагнеръ.

— Если вамъ все равно, сказала она, — то мы прежде кончимъ эту бутылку, а уже потомъ начнемъ новую.

М-съ Вагнеръ выпила разомъ все вино и, ставя пустой стаканъ на столъ, замѣтила:

— Это вино нехорошо сохраняется откупореннымъ. Оно совершенно потеряло вчерашній букетъ.

— Странно, это вино отлично держится, отвѣчалъ Келеръ; — это хорошее и старое вино. Дайте мнѣ отвѣдать остатокъ.

Іосифъ хотѣлъ взять бутылку, но вдова его опередила.

— Откупорите поскорѣе другую бутылку, воскликнула она и, вставъ, хотѣла подать сама остатокъ вина Келеру, но въ своей поспѣшности наступила на свое платье и уронила бутылку, которая разбилась въ дребезги и бывшія въ ней капли вина разлились по полу.

— Извините меня, произнесла она съ улыбкой; — это первая вещь, которую я разбила въ этомъ домѣ.

Іосифъ хотѣлъ налить вина изъ новой бутылки прежде всего м-съ Вагнеръ, но она отказалась и даже отодвинула отъ себя тарелку съ кушаньемъ.

— Мой апетитъ ужасно скоро проходитъ, замѣтила она; — можетъ быть, въ стаканѣ было что нибудь или у меня вкусъ испорченъ.

— Вѣроятно, отвѣчалъ Келеръ; — вы вчера нашли вино очень хорошимъ, и новая бутылка отличная, я только-что выпилъ стаканъ. Попробуйте, г-жа Фонтэнъ, и скажите намъ ваше мнѣніе.

И онъ самъ налилъ стаканъ вдовѣ. Она выпила и произнесла смиреннымъ тономъ:

— Я плохой судья, но это вино мнѣ кажется великолѣпнымъ.

Ставя стаканъ на мѣсто, она замѣтила, что Джакъ пристально смотрѣлъ на нее.

— Вы находите во мнѣ что-нибудь необыкновенное? спросила она съ улыбкой.

— Я думалъ, отвѣчалъ Джакъ.

— О чемъ?

— Что вы въ первый разъ сегодня оступились. Я всегда замѣчалъ въ Вюрцбургѣ, что вы ходили, какъ кошка. Вотъ и все.

' — Нѣтъ правила безъ исключенія. А я также замѣчаю въ васъ перемѣну. Гдѣ вашъ мѣшокъ? Развѣ вы у него отняли ключи, м-съ Вагнеръ?

Она знала гордость Джака и была увѣрена, что, уколовъ его самолюбіе, какъ хранителя ключей, она заставитъ его забыть о Вюрцбургѣ. Ея слова имѣли именно то дѣйствіе, котораго она ожидала.

Внѣ себя отъ волненія Джакъ выскочилъ изъ-за спинки стула, на которомъ сидѣла м-съ Вагнеръ, и открылъ ротъ, чтобы разсказать о случившейся у него кражѣ, но м-съ Вагнеръ его рѣзко остановила.

— Вопросъ относился ко мнѣ, а не къ тебѣ, сказала она. — Я теперь, по просьбѣ Джака, сама храню ключи, г жа Фонтэнъ, но онъ можетъ ихъ получить обратно, когда только захочетъ.

— Скажите ей о ворѣ, шепнулъ Джакъ.

— Молчи.

Джекъ замолчалъ и отошелъ въ уголъ столовой.

Когда обѣдъ кончился и онъ послѣдовалъ, по обыкновенію, за м-съ Вагнеръ въ ея кабинетъ въ конторѣ, онъ воскликнулъ злобно:

— Чортъ-бы побралъ Франкфуртъ.

— Это что значитъ? спросила съ удивленіемъ м-съ Вагнеръ.

— Я ненавижу Франкфуртъ. Вы всегда били добры во мнѣ въ Лондонѣ, а здѣсь вы все сердитесь на меня. Вы, право, слишкомъ жестоки. Отчего вы не позволили мнѣ разсказать экономкѣ, какъ я потерялъ ночью ключи? Я, право, думаю, что она ихъ украла.

— Шшъ, шшъ! произнесла поспѣшно м-съ Вагнеръ; — не говори итого. Пойди сюда, Джакъ, дай мнѣ руку и помиримся. У меня что-то нервы разстроены; я не знаю, что со мною. Впрочемъ, ты забылъ, что Келеръ не любитъ, когда ты вмѣшиваешься въ разговоръ за столомъ. Онъ считаетъ это неприличнымъ. Вотъ одна причина, почему я тебя остановила. Потомъ, ты могъ оскорбить г-жу Фонтэнъ. Успокойся, мы вскорѣ поѣдемъ назадъ въ нашъ милый Лондонъ. Ну, будь умница и дай мнѣ работать.

Джакъ не былъ вполнѣ удовлетворенъ, но замолчалъ.

Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ онъ слѣдилъ за м-съ Вагнеръ, но потомъ его мысли сосредоточились на ключахъ. Другіе люди, кромѣ экономки, могли также замѣтить, что у него болѣе нѣтъ мѣшка, и предположить, что у него отняли ключи. Мало-по-малу онъ убѣдилъ себя, что слишкомъ поторопился насчетъ отказа отъ мѣшка съ ключами. Не лучше-ли было попросить его обратно и доказать, что онъ вполнѣ достоинъ такого довѣрія, запирая на ночь дверь свой каморки? Онъ взглянулъ на м-съ Вагнеръ, чтобы поймать минуту, когда ловчѣе съ ней заговорить.

Она не работала, но и не отдыхала. Голова ея поникла, руки висѣли, какъ, плети. Джакъ на цыпочкахъ подошелъ въ ней. Она не спала. Она тихо повернула голову и посмотрѣла на него. Глаза ея были страшно вытаращены, ротъ искривился; смертельная блѣдность покрывала ея лицо.

Онъ въ испугѣ упалъ на колѣни и схватился за ея платье.

— О, госпожа моя, госпожа! воскликнулъ онъ; — вы больны! Что мнѣ дѣлать!

Она старалась успокоить его улыбкой, но при этомъ ротъ ея еще болѣе искривился.

— Мнѣ что-то нехорошо, промолвила она едва слышно; — помоги мнѣ… въ постель… въ постель.

Онъ протянулъ къ ней руки.

— Держи меня, прибавила она съ неимовѣрнымъ усиліемъ.

— Я васъ держу. Ваши руки въ моихъ рукахъ. Развѣ вы не чувствуете?

— Крѣпче, крѣпче!

Онъ сжалъ ее въ своихъ рукахъ. Она оперлась на него и хотѣла встать, но ноги ея задрожали и она облокотилась на столъ.

— Голова!.. Дурно!.. промолвила она и вытаращила свои глаза на бѣднаго Джака, который едва не сошелъ съума отъ страха.

Онъ сталъ отчаянно звать на помощь, и въ его голосѣ слышались безумныя ноты, какъ во время его заточенія въ Бедламѣ.

Черезъ минуту Келеръ вбѣжалъ въ комнату вмѣстѣ съ своими конторщиками.

— Сбѣгайте кто-нибудь за докторомъ! воскликнулъ онъ и, вспомнивъ о своей болѣзни, тотчасъ прибавилъ: — но не за старикомъ, а за докторомъ Дорманомъ. Іосифъ знаетъ его адресъ.

Онъ схватилъ г-жу Вагнеръ и, поддерживая ее, приказалъ позвонить г-жу Фонтэнъ.

ГЛАВА XIII.

Услыхавъ страшный звонъ колокольчика, г-жа Фонтэнъ мгновенно выбѣжала изъ комнаты. Испуганная Мина послѣдовала за нею. Дверь въ кабинетъ м-съ Вагнеръ была отворена и онѣ уже изъ сѣней увидали, въ чемъ дѣло. Пославъ за вдовою, Келеръ естественно разсчитывалъ на присутствіе духа и опытность такой пожилой и практической женщины. Но, къ его величайшему изумленію, и она растерялась не менѣе своей дочери и онъ долженъ былъ позвать на помощь служанку, чтобы перенести больную въ ея комнату. Джакъ пошелъ рядомъ съ несшими его безчувственную госпожу и держалъ одну изъ ея рукъ.

При появленіи Келера у него прошелъ первый припадокъ бѣшенаго страха и онъ впалъ въ какое-то оцѣпенѣніе. Онъ смотрѣлъ вокругъ себя, словно ничего не видя, и по дорогѣ въ спальню м-съ Вагнеръ странно шепталъ:

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, она не умретъ.

Въ этой безпомощной увѣренности онъ находилъ единственное утѣшеніе. Когда больную положили на постель, онъ сталъ подлѣ ея изголовья. Она съ большимъ усиліемъ открыла глаза и, взглянувъ на него, прошептала:

— Ключъ!

Онъ понялъ, что ея письменный столъ внизу остался незапертымъ.

— Я возьму ключъ, отвѣчалъ онъ. — И всѣ другіе ключи. Не безпокойтесь.

И онъ вышелъ изъ комнаты, повторяя про себя:

— Нѣтъ, нѣтъ, она не умретъ.

Заперевъ ящикъ въ письменномъ столѣ, онъ положилъ ключъ въ мѣшокъ, гдѣ находились всѣ другіе ключи. Выходя изъ конторы, онъ остановился у двери въ столовую. Голова его была очень тяжела, и, боясь, чтобы лицо его не выдало овладѣвшаго имъ болѣзненнаго чувства, онъ вошелъ въ столовую и взглянулъ въ зеркало съ тревожнымъ безпокойствомъ.

— Я похожу на съумасшедшаго кретина, промолвилъ онъ. — Мнѣ не позволятъ съ такимъ лицомъ оставаться при ней.

Онъ отвернулся отъ зеркала и, бросившись на колѣни, сталъ смутно припоминать молитву, которой научила его м-съ Вагнеръ. Потомъ слезы хлынули изъ его глазъ и онъ нѣсколько успокоился.

Въ это время въ сѣняхъ показался Келеръ, который съ нетерпѣніемъ ждалъ прибытія доктора.

— Могу я пойти наверхъ въ моей госпожѣ? спросилъ смиренно Джакъ.

— Вамъ-бы лучше не безпокоить своей госпожи, пока не пріѣдетъ докторъ, отвѣчалъ Келеръ, говоря съ Джакомъ гораздо нѣжнѣе, чѣмъ обыкновенно.

— Можно мнѣ подождать у двери? Я буду совершенно тихъ.

Келеръ махнулъ рукой въ видѣ согласія. Джакъ снялъ башмаки и неслышно поднялся по лѣстницѣ, но, достигнувъ первой площадки, обернулся и произнесъ съ жаромъ:

— Помните, она не умретъ. Я вамъ это говорю.

Впервые Келеръ почувствовалъ сожалѣніе въ несчастному, полу-съумасшедшему существу, которое онъ прежде не долюбливалъ.

«Бѣдняжка, думалъ онъ, ходя взадъ и впередъ по сѣнямъ; — что станется съ нимъ, если она умретъ?»

Спустя десять минутъ явился докторъ Дорманъ.

Взглянувъ на м-съ Вагнеръ, онъ задумался и лицо его приняло серьезное, озабоченное выраженіе. Онъ тщательно ее осмотрѣлъ и подробно разспроснъ о случившемся съ нею, обращая вниманіе на всѣ мелочи, что составляло отличительную черту его характера. На одинъ изъ его вопросовъ Келеръ не могъ дать удовлетворительнаго отвѣта. Объявивъ, что, по его мнѣнію, съ м-съ Вагнеръ случился параличъ, хотя нѣкоторые изъ симптомовъ ея болѣзни были очень странные, онъ спросилъ: было-ли у нея прежде что-либо подобное? Келеръ могъ только объяснить, что онъ никогда не слыхалъ ни отъ нея, ни отъ ея мужа, чтобы она была хоть разъ серьезно больна. Докторъ пристально посмотрѣлъ на свою паціентку, а потомъ устремилъ удивленный взглядъ на Келера.

— Я никогда не видывалъ въ моей практикѣ, промолвилъ онъ, — чтобы въ ея годы первый ударъ имѣлъ такой сложный и острый характеръ.

— Есть опасность? спросилъ шопотомъ Келеръ.

— Она не стара, отвѣчалъ докторъ, — и всегда есть надежда. Обыкновенно въ такихъ случаяхъ пускаютъ кровь, но я не хочу прибѣгать къ этому средству; ея тѣло совершенно холодное и сердце бьется очень тихо.

Поговоривъ еще немного, онъ прописалъ такую систему леченія, которой стали держаться въ позднѣйшія и болѣе образованныя времена. Обведя взоромъ находившихся въ комнатѣ женщинъ и остановившись довольно долго на вдовѣ, онъ сказалъ, что пришлетъ настоящую сидѣлку и вернется черезъ два часа, чтобы посмотрѣть на результатъ предписанныхъ имъ средствъ.

Послѣ ухода доктора Келеръ посмотрѣлъ на г-жу Фонтэнъ и произнесъ съ удивленіемъ:

— Вы, кажется, сами не совсѣмъ здоровы?

— Я уже давно чувствую себя нехорошо, отвѣчала она, не поднимая головы.

— Вы-бы лучше прилегли и отдохнули.

— Да, я такъ и сдѣлаю.

И, не предложивъ даже изъ приличія остаться у постели больной до прихода сидѣлки, вдова удалилась въ сопровожденіи своей дочери.

По счастію, служанка помнила приказанія доктора и взялась ходить за больной до сидѣлки. Джака, вернувшагося въ комнату мѣстѣ съ докторомъ, снова удалили. Но онъ не пошелъ далѣе двери и сѣлъ на полъ въ коридорѣ. Онъ былъ погруженъ въ глубокую думу.

— Докторъ казался удивленнымъ, сказалъ онъ себѣ, — онъ ничего не понимаетъ.

Между тѣмъ г-жа Фонтэнъ дошла до своей комнаты.

— Гдѣ Фрицъ? спросила она.

— Его нѣтъ дома. Но, мама, не прогоняйте меня. Вы, кажется, такъ-же больны, какъ бѣдная м-съ Вагнеръ. Я хочу остаться съ вами.

Вдова колебалась.

— Ты меня любишь всей душой и сердцемъ? вдругъ спросила она. — Ты достойна всякой жервы, которую мать можетъ принести своему дѣтищу.

Прежде чѣмъ Мина могла отвѣчать, она задала ей еще болѣе странные вопросы.

— Ты все еще любишь Фрица? Ты была-бы несчастной, еслибы его потеряла?

Мина взяла руку матери и положила себѣ на сердце.

— Слышите, какъ оно бьется, отвѣчала она.

Вдова Фонтэнъ сѣла въ кресло къ камину, отвернувшись отъ свѣта, и указала рукою дочери на стулъ рядомъ съ собою. Послѣ нѣкотораго молчанія молодая дѣвушка произнесла:

— Мнѣ очень жаль м-съ Вагнеръ, мама: она всегда была добра ко мнѣ. Думаете вы, что она умретъ?

Вдова смотрѣла пристально на огонь. Она подняла голову/ взглянула на дочь и снова устремила глаза на уголья.

— Спроси у доктора, а не у меня, сказала она.

Снова наступило молчаніе. Вдова сидѣла неподвижно, не спуская своихъ взоровъ съ огня. Мина слѣдила за нею съ безпокойствомъ.

Не смѣя снова заговорить и желая доказать матери, что она думаетъ о ней, молодая дѣвушка молча взяла съ камина ручной экранъ и хотѣла нѣжно положить его въ руку г-жи Фонтэнъ.

Но при этомъ легкомъ прикосновеніи та вскочила, словно ужаленная.

— Я не могу болѣе этого терпѣть! воскликнула она, — не могу, не могу!

— Что съ вами, мама? Не лечь-ли вамъ лучше?

Вдова молча взглянула на нее и, подойдя къ шкафу, сказала, повидимому, спокойнымъ голосомъ:

— Я пойду погулять.

— Но уже темно.

— Все равно; у меня нервы такъ разстроены, что мнѣ необходимы воздухъ и движеніе.

— Позвольте мнѣ пойти съ вами?

Прежде, чѣмъ отвѣтить, она прошлась нѣсколько разъ по комнатѣ.

— Нѣтъ, здѣсь душно, сказала она; — мнѣ необходимо подышать чистымъ воздухомъ. Ты хочешь пойти со мною? Я очень рада. Но не слишкомъ-ли холодно для тебя?

— Я не чувствую холода въ шубѣ.

— Такъ одѣнься поскорѣе.

Спустя десять минутъ мать и дочь выходили изъ дома.

ГЛАВА XIV.

Докторъ Дорнанъ явился въ назначенное время. Его сопровождалъ фельдшеръ. Джакъ снова незамѣтно пробрался въ комнату больной и, притаившись въ углу, внимательно слѣдилъ за всѣмъ, что дѣлалось и говорилось.

М-съ Вагнеръ не только не стало легче отъ предписанныхъ докторомъ средствъ, но ея положеніе замѣтно ухудшилось. Она иногда пыталась говорить, но невозможно было разобрать ни одного ея слова. Она потеряла, повидимому, всякое сознаніе и даже не чувствовала, когда ее брали за руку. Мало того, являлся новый и очень опасный симптомъ: она стала глотать съ трудомъ.

— Нечего дѣлать, пустите ей кровь, сказалъ докторъ, обращаясь къ фельдшеру.

При видѣ ланцета Джакъ выскочилъ изъ своего угла. Зубы его были стиснуты, глаза сверкали злобою. Прежде, чѣмъ онъ достигъ до фельдшера, Келеръ схватилъ его за руку и повелъ къ двери. Но онъ вырвался; онъ видѣлъ, какъ ланцетъ прикоснулся къ рукѣ его госпожи. Кровь хлынула и Джакъ съ дикимъ крикомъ выбѣжалъ изъ комнаты.

— Негодяи, тигры! Какъ смѣютъ они проливать ея кровь! О, зачѣмъ я такое слабое, маленькое созданіе! Зачѣмъ я не имѣю силы выбросить ихъ въ окно? О, моя бѣдная, бѣдная госпожа! Неужели я не могу ничѣмъ ей помочь?

Эти слова онъ произносилъ, сидя одинъ на полу въ своей комнатѣ. Горе и отчаяніе до того овладѣли имъ, что онъ сталъ бить себя въ грудь кулаками, повторяя:

— О, бѣдная, бѣдная госпожа! Неужели я ничѣмъ не могу ей помочь?

Его движенія были такія изступленныя, что мѣшокъ съ ключами ударялъ по полу то съ одной стороны, то съ другой. Звонъ ключей заставилъ его задуматься. Онъ присѣлъ. Въ комнатѣ не было свѣчки. Свѣтъ проникалъ туда съ нижней площадки, гдѣ горѣла лампа. Джакъ тихо спустился по лѣстницѣ и при свѣтѣ лампы сталъ разсматривать ключи, высыпавъ ихъ на полъ изъ мѣшка. Одинъ за однимъ онъ ихъ тщательно перебралъ, пока не дошелъ до ключа съ надписью: «шкафъ розовой комнаты». Тутъ неожиданно въ головѣ его просвѣтлѣло. Драгоцѣнное лекарство, которое такъ бережно прятала г-жа Фонтэнъ, было въ его рукахъ. Ему стоило только отпереть шкафъ и взять стклянку съ удивительнымъ средствомъ, открытымъ его прежнимъ хозяиномъ, професоромъ.

Онъ спряталъ другіе ключи въ мѣшокъ и туго связалъ его, чтобъ они не звенѣли. Надо было не возбудить вниманія экономки. Онъ бѣгомъ отправился въ ея комнатѣ. Ну, а если она тамъ и не захочетъ дать ему лекарство? Онъ сжалъ кулаки и подумалъ, что у него достаточно силы, чтобъ справиться съ женщиной.

Онъ тихонько отворилъ дверь; въ комнатѣ не было никого. Черезъ минуту роковая стклянка съ «александровымъ виномъ», которое онъ наивно считалъ цѣлебнымъ средствомъ, нашла дорогу въ его боковой карманъ. Но, взявъ ее изъ шкафа, онъ замѣтилъ деревянный ящикъ и открылъ его. Одна изъ стклянокъ, находившихся въ ящикѣ, торчала выше другихъ, и онъ ее вытащилъ. Это была синяя стклянка.

Съ этого мгновенія мысль испытать на м-съ Вагнеръ дѣйствіе таинственнаго лекарства, спрятаннаго имъ въ карманъ, совершенно овладѣла ямъ. У него въ рукахъ было неоцѣненное сокровище, чудодѣйственную силу котораго онъ самъ испыталъ. Вотъ божественная стклянка, призвавшая его къ жизни въ Вюрцбургѣ и вылечившая недавно Келера, когда всѣ глупые доктора отказались отъ него. Его госпожа, его добрая госпожа была спасена. Онъ болѣе не дозволитъ злодѣямъ пролить ни одной капли ея драгоцѣнной крови. О, синій цвѣтъ былъ лучше всѣхъ цвѣтовъ на свѣтѣ! Изъ всѣхъ друзей на свѣтѣ не было лучше этого друга. Онъ сжималъ въ. своихъ рукахъ стклянку и покрывалъ поцѣлуями, словно одушевленный предметъ. Онъ вскочилъ и сталъ танцовать съ нею по комнатѣ. Какъ прекрасно переливалась въ стклянкѣ удивительная жидкость! Бой часовъ на каминѣ заставилъ Джака очнуться отъ его восторженнаго порыва. Онъ напомнилъ ему, что время идетъ. Смерть могла все ближе и ближе подходить къ ней, а онъ, съ элексиромъ жизни въ рукахъ, терялъ время вдали отъ ея постели.

Онъ направился въ двери, но вдругъ повернулъ голову. Глаза его остановились на отворенномъ шкафу и на деревянномъ ящикѣ, стоявшемъ на полу. А что, если экономка вернется и застанетъ все въ такомъ безпорядкѣ? Въ эту критическую минуту его единственнымъ совѣтчикомъ была его инстинктивная хитрость, подстрекаемая къ дѣятельности самолюбіемъ и любовью въ его благодѣтельницѣ. Онъ нисколько не боялся, чтобъ подозрѣніе г-жи Фонтэнъ обратилось на него. Онъ досталъ стклянку, и горе ей, еслибъ она вздумала отнять ее у него! Онъ опасался только одного: чтобъ экономка не лишила его славы исцѣлителя м-съ Вагнеръ. Узнавъ, что случилось, она могла послѣдовать за нимъ въ постели больной, потребовать отъ него синюю стклянку, какъ ея собственность, и сказать: «я спасла Келера, а теперь спасаю и м-съ Вагнеръ, Этотъ маленькій человѣчекъ только далъ ей лекарства и всякій слуга могъ-бы сдѣлать то-же на его мѣстѣ».

До этой минуты онъ хотѣлъ публично заявить у постели м-съ Вагнеръ о своемъ великомъ открытіи. Но теперь онъ отказался отъ этого намѣренія. Гораздо привлекательнѣе планъ представлялся ему. Какая слава для него, если онъ дастъ больной лекарство втайнѣ отъ всѣхъ, и когда всѣ станутъ удивляться ея чудесному исцѣленію, онъ вдругъ скажетъ, что онъ сотворилъ это чудо!

Онъ поставилъ ящикъ въ шкафъ, заперъ его и взялъ съ собою ключъ. Онъ прислушался и только убѣдившись, что никого не встрѣтитъ, вышелъ изъ комнаты, пряча подъ сюртукомъ синюю стклянку. Черезъ минуту онъ безопасно достигъ своей каморки и сталъ оттуда сквозь отверстіе полуотворенной двери слѣдить за тѣмъ, что происходило въ комнатѣ больной.

Вскорѣ докторъ Дорманъ и фельдшеръ вышли въ коридоръ. Келеръ шелъ за ними. Они всѣ трое спустились по лѣстницѣ. Докторъ между прочимъ сказалъ, что онъ пригласилъ на ночь сидѣлку.

Держа по-прежнему стклянку подъ сюртукомъ, Джакъ тихонько вошелъ въ комнату м-съ Вагнеръ.

Прежде всего онъ взглянулъ на постель. Она лежала неподвижно, по всей вѣроятности, быстро приближаясь къ смерти. Служанка грѣла что то у огня и на вопросъ Джака, лучше-ли больной, отрицательно покачала головой. Онъ сѣлъ и сталъ обдумывать, какъ ему создать удобный случай для дачи лекарства.

Время шло. Наконецъ служанка посмотрѣла на часы.

— Пора дать лекарство, сказала она, все еще не окончивъ свое дѣло у камина.

Счастливый случай былъ найденъ и Джакъ промолвилъ:

— Позвольте, я дамъ ей лекарство.

— Дайте его сюда. Я сама налью.

— Ну, теперь я могу ей дать, настаивалъ Джакъ.

Служанка передала ему стаканъ.

— Я не могу бросить этого дѣла, сказала она; — только не пролейте. Съ бѣдной больной вамъ хлопотъ не будетъ. Она послушна, какъ овца.

Джакъ подошелъ къ кровати съ противоположной стороны, такъ то занавѣсь отдѣляла его отъ служанки. Онъ тихонько выплеснулъ лекарство на коверъ и влилъ въ стаканъ жидкость изъ синей стклянки. Потомъ, пустую, онъ сунулъ ее себѣ въ боковой карманъ и скрылъ платкомъ выдававшееся наружу горлышко.

«Ну, теперь я попробую», подумалъ онъ и, приподнявъ голову и-съ Вагнеръ съ подушки, нѣжно произнесъ: — Вы примете, госпожа, лекарство отъ своего бѣднаго Джака.

Несчастная еще сохранила слухъ. Она медленно открыла глаза, но не могла посмотрѣть на Джака. Онъ обтеръ слезы, покатившіяся по ея щекамъ, и, вполнѣ убѣжденный, что спасаетъ ей жизнь, поднесъ къ ея губамъ стаканъ.

Съ большимъ усиліемъ она проглотила лекарство, по нѣскольку капель за-разъ. Наконецъ въ стаканѣ ничего не осталось. Джакъ поднесъ его къ свѣту. Онъ былъ пустой.

— Что, она приняла? спросила служанка.

— Да, отвѣчалъ Джакъ, положивъ голову м-съ Вагнеръ снова на подушку и прикоснувшись губами къ ея холодной щекѣ.

Но тутъ овладѣвшее имъ волненіе достигло такой силы, что онъ выбѣжалъ изъ комнаты и на лѣстницѣ сталъ истерически плакать. Мало-по-малу припадокъ прошелъ и онъ успокоился. Его все еще пугала мысль, что г-жа Фонтэнъ можетъ открыть шкафъ и увидѣть исчезновеніе стклянки, присутствіе которой въ его карманѣ выдало-бы Джака. Ее надо было непремѣнно бросить, но куда?

Пока онъ обдумывалъ, какъ-бы лучше отдѣлаться отъ стклянки, онъ вдругъ услыхалъ разговоръ уходившихъ конторщиковъ. Они жаловались на сильный морозъ, а одинъ изъ нихъ сказалъ, что на рѣкѣ уже показался ледъ. Рѣка! Она была въ двухъ шагахъ отъ дома. Отчего-бы ему не добѣжать до нея и не бросить стклянку въ воду?

Онъ подождалъ, пока замерли голоса, и спустился по лѣстницѣ. Но на нижней площадкѣ онъ увидалъ незнакомаго человѣка съ дорожнымъ мѣшкомъ.

— Здѣсь живетъ мистеръ Келеръ? спросилъ онъ.

Это былъ веселый, добродушный старикъ съ краснымъ носомъ и сильнымъ запахомъ вина. При видѣ Джака онъ усмѣхнулся.

— Я — Шварцъ, прибавилъ онъ, — и вотъ возьмите мѣшокъ съ вещами моей сестры.

— Кто ваша сестра? спросилъ Джакъ.

Шварцъ разсмѣялся.

— Какъ, развѣ вы, маленькій человѣчекъ, отвѣчалъ онъ, — но знаете моей сестры? Она сидѣлка. Докторъ Дорманъ пригласилъ ее въ этотъ домъ и она явится черезъ часъ. Но что это за хорошенькую бутылочку вы держите за пазухой? Нѣтъ-ли въ ней вина?

Джакъ вздрогнулъ. Его накрылъ чужой человѣкъ. Даже рѣка теперь недостаточно глубока, чтобъ скрыть его тайну!

— Мнѣ что-то холодно, продолжалъ веселый старикъ; — будьте такъ добры, дайте мнѣ глотокъ вашего вина.

— У меня нѣтъ вина, отвѣчалъ Джакъ.

Шварцъ конфиденціально приложилъ палецъ къ своему красному носу.

— А, я понимаю, сказалъ онъ: — вы только-что шли за виномъ. Пойдемте вмѣстѣ, прибавилъ онъ, положивъ мѣшокъ сестры на одинъ изъ стульевъ въ сѣняхъ и дружески взявъ за руку Джака. — Я вамъ укажу, кабачекъ, гдѣ лучшее вино во всемъ Франкфуртѣ. Слава-Богу, вамъ нечего совѣститься выйти на улицу въ моемъ обществѣ. Моя сестра очень почтенная особа. А я? Что, вы думаете, я такое? Я муниципальный чиновникъ! Да, да, не шутите со мною. Ночной сторожъ въ покойницкой занемогъ и меня назначили временно на его мѣсто по предложенію моей сестры. Вотъ я и муниципальный чиновникъ, по крайней мѣрѣ, на недѣлю, но отъ этого я нисколько не возгордился. Пойдемте скорѣе и дайте мнѣ бутылочку, я ее понесу для васъ.

Опять бутылочка! И въ эту самую минуту послышался голосъ и шаги Іосифа на черной лѣстницѣ. Потерявъ голову отъ страха, Джакъ выбѣжалъ на улицу. Онъ слышалъ, какъ за нимъ хлопнула дверь и потомъ застучали по мостовой тяжелые сапоги. Не успѣлъ онъ отойти двадцати футовъ отъ дома, какъ онъ почувствовалъ за своемъ лицѣ дыханіе Шварца, пропитанное винными парами, и на плечѣ его руку.

— Потише, потише, мои старыя ноги не угонятся за вами, произнесъ его новый другъ; — я очень люблю такихъ маленькихъ людей, какъ вы. Моя сестра можетъ вамъ это подтвердить. Какъ васъ зовутъ? Джакъ? Славное имя. Короткое и звучное, какъ свистъ бича. Но дайте мнѣ бутылочку, прибавилъ онъ и выхватилъ стклянку изъ-за пазухи Джака: — вы могли-бы ее уронить. Въ моихъ рукахъ она безопасна. Куда вы идете? Я надѣюсь, что вы не имѣете никакого дѣла съ угловымъ погребкомъ. Тамъ подливаютъ воду въ вино. Вотъ здѣсь, въ этомъ переулкѣ, по-истинѣ честный погребщикъ. Онъ большой мой пріятель. И вы также мнѣ пріятель. Хотите посмотрѣть когда-нибудь ночью покойницкую? Это противъ правилъ, да не бѣда. Смотритель кладбища слишкомъ лѣнивъ, чтобъ встать съ постели въ такіе холода и заглянуть въ покойницкую. Признаюсь, это мѣсто какъ-разъ по мнѣ. Можно пить и спать вволю. Мертвецы у насъ очень тихіе и хотя, говорятъ, покойницкая для того и сдѣлана, чтобъ помочь имъ воскреснуть, но со времени ея устройства ни одинъ покойникъ не позвонилъ въ колоколъ, веревка отъ котораго привязывается къ рукѣ умершаго. Заходите во мнѣ на недѣлѣ и мы выпьемъ за здоровье спокойныхъ покойниковъ.

Въ эту минуту они дошли до двери погребка.

— У васъ, конечно, есть деньги? спросилъ Шварцъ.

У Джака въ карманѣ всегда сохранялась сдача, полученная имъ отъ покупки перчатокъ на подаренныя вдовою деньги, и онъ попробовалъ отдѣлаться отъ своего новаго друга.

— Вотъ деньги, сказалъ онъ; — вы пейте сами, а меня отпустите домой и отдайте мнѣ бутылочку.

Шварцъ взялъ его за плечи, повернулъ въ фонарю и спросилъ съ удивленіемъ:

— Какъ, вы хотите, чтобъ я пилъ одинъ? Да я весельчакъ или нѣтъ?

— Да, отвѣчалъ Джакъ, стараясь высвободиться изъ его рукъ.

— Слыхали вы когда-нибудь, чтобъ весельчаки разставались съ своими друзьями у двери погребка? спросилъ онъ снова, не выпуская его.

— Отпустите меня, я не пью, воскликнулъ Джакъ.

Шварцъ громко захохоталъ и отворилъ ногою дверь.

— Какой вы шутникъ, произнесъ онъ; — у васъ денегъ достаточно, чтобъ наполнить бутылочку и выпить каждому изъ насъ по стакану. Ну, идемъ.

Онъ втащилъ Джака въ погребъ. Бутылочку наполнили, а затѣмъ явилось вино и въ стаканахъ противъ обоихъ друзей.

— За здоровье моей сестры! воскликнулъ Шварцъ. — Долго ей жить и здравствовать! Вы не можете отказаться выпить за ея здоровье.

Джакъ отвѣдалъ вина. Оно было очень пріятно на вкусъ. Быть можетъ, оно не было такъ крѣпко, какъ вино Келера? Онъ осушилъ стаканъ до дна.

Спустя часъ въ домѣ Келера раздался громкій звонокъ. Іосифъ отворилъ дверь и почти принялъ въ объятья Джака, который едва держался на ногахъ. Какой-то незнакомый человѣкъ съ краснымъ носомъ держалъ его подъ руки.

— Положите его въ постель, сказалъ незнакомецъ, — и вотъ возьмите его бутылочку. Я, право, не знаю, какъ, но вино все вылилось. А гдѣ мѣшокъ моей сестры?

— Вы говорите о сидѣлкѣ?

— Да. Нѣтъ лучше сидѣлки, какъ моя сестра. Что, она здѣсь?

— Шшъ! произнесъ Іосифъ; — сидѣлка болѣе не нужна.

— Что жъ, больная выздоровѣла?

— Она умерла.

ГЛАВА XVI.

Дѣйствуя согласно заявленію доктора, бургомистръ издалъ приказъ о перенесеніи тѣла г-жи Вагнеръ въ 8 часовъ вечера, 8-го января, въ покойницкую на кладбище у фридбергскихъ воротъ Франкфурта.

Задолго до начала нынѣшняго столѣтія страхъ преждевременнаго погребенія, возбуждаемый преданіями о людяхъ, похороненныхъ живыми, былъ очень распространенъ въ Германіи. Во многихъ городахъ, кромѣ Франкфурта, муниципальныя власти издали законы, имѣвшіе цѣлью предотвратить эту ужасную катастрофу. Въ первыхъ годахъ XIX столѣтія эти законы были пересмотрѣны и измѣнены въ городѣ Франкфуртѣ. Покойницкая была устроена на кладбищѣ съ двоякой цѣлью: во-первыхъ, для доставленія приличнаго мѣста для покойника, если смерть косила жертвы въ населенныхъ жилищахъ бѣднаго класса, а во-вторыхъ, для уничтоженія всякой возможности преждевременныхъ похоронъ. Постановка тѣла въ покойницкую, исключительно предоставленную христіанскому населенію, зависѣла вполнѣ отъ доброй воли родственниковъ или друзей умершаго, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда бургомистръ по заявленію доктора издавалъ спеціальный приказъ.

Вечеромъ на третій день, — потому что по закону ни въ какомъ случаѣ ранѣе трехъ дней не могло состояться погребеніе, — передъ прибытіемъ траурной колесницы, мрачная тишина въ домѣ г. Келера была нарушена разговорами въ людской. Собравшись всѣ вмѣстѣ, слуги говорили вполголоса. Инстинктивный страхъ молчанія въ минуты горя составляетъ отличительную черту ихъ класса во всемъ свѣтѣ.

— Черезъ десять минутъ, сказалъ Іосифъ, — явятся люди съ кладбища. Не легко будетъ нести покойницу по лѣстницѣ на кушеткѣ.

— Отчего ее не положатъ въ гробъ, какъ всѣхъ другихъ? спросила горничная.

— Оттого, что съумасшедшему существу, привезенному ею изъ Лондона, позволяютъ распоряжаться въ этомъ домѣ, какъ ему угодно, замѣтилъ Іосифъ съ сердцемъ. — Еслибъ меня принесли пьянымъ вчера вечеромъ, то сегодня меня выгнали-бы; еслибъ я безумно воскликнулъ: «Она не умерла, никто ее не положитъ въ гробъ!» меня тотчасъ посадили-бы въ съумасшедтій домъ; но такъ не поступаютъ съ мистеромъ Джакомъ. Г. Келеръ только проситъ его успокоиться и впадаетъ въ грустную думу. Докторъ отводитъ Джака въ сторону и, поговоривъ съ нимъ, признаетъ благоразуміе его словъ.

— Докторъ не сказалъ-же, что она жива? воскликнула кухарка.

— Нѣтъ, онъ первый объявилъ, что она умерла, но онъ настоялъ на томъ, чтобы исполнили капризъ съумасшедшаго Джака. Онъ спросилъ у меня аршинъ и, вымѣривъ маленькую кушетку, стоящую въ спальнѣ, сказалъ: «Она не длиннѣе гроба; я не вижу причины, почему-бы покойницѣ не лежать на ней до ея погребенія». Когда-же сидѣлка протестовала, то онъ воскликнулъ: «Замолчите; кушетка гораздо пріятнѣе для глаза, чѣмъ гробъ».

— Это просто святотатство! произнесла кухарка.

— Ну, все равно, на чемъ-бы она ни лежала, замѣтила горничная; — она прекрасна въ своемъ черномъ бархатномъ платьѣ, съ цвѣтами въ рукахъ. А кто досталъ эти цвѣты, какъ вы думаете? Г-жа Фонтэнъ?

— Нѣтъ, съумасшедшій Джакъ; вмѣсто того, чтобы обѣдать, онъ отправился за цвѣтами и самъ положилъ ихъ ей въ руки. А кто видѣлъ госпожу экономку? Она обѣдала за столомъ, Іосифъ?

— Нѣтъ, и повѣрьте, она упорно остается въ своей комнатѣ не безъ причины.

— И вы догадываетесь, какая это причина?

— Судите сами. Я вамъ говорилъ-ли о томъ, что случилось въ тотъ вечеръ, когда Джака привелъ пьянаго братъ сидѣлки? Меня позвали, и, войдя въ гостиную, я засталъ г. Фрица внѣ себя отъ гнѣва; онъ поддерживалъ свою невѣсту, которая едва держалась на ногахъ отъ усталости. Онъ потребовалъ вина, и я слышалъ, что онъ сказалъ своему отцу. Повидимому, г-жа Фонтэнъ ходила гулять съ дочерью безъ всякой причины въ холодную ночь. Г. Фрицъ встрѣтилъ ихъ и настаивалъ на томъ, чтобы молодая дѣвушка вернулась домой. Г-жа Фонтэнъ не обратила никакого вниманія на его слова и продолжала свою прогулку, увѣряя, что ея нервы были очень разстроены. Г. Фрицъ полагалъ, что у нея что-то неладно въ головѣ. Она вернулась домой черезъ часъ, и я тогда убѣдился, что г. Фрицъ былъ правъ.

— Разскажите намъ, Іосифъ, что случилось?

— Я только-что уложилъ въ постель съумасшедшаго Джака, какъ позвонили. Я отворилъ дверь. Въ рукѣ у меня была какая-то бутылочка, которую мнѣ далъ братъ сидѣлки. Какъ она попала къ нему или къ Джаку, я рѣшительно не знаю.

— Эта бутылочка очень походила на ту стклянку, въ которой была микстура, вылечившая г. Келера, замѣтила кухарка.

— Это именно та самая стклянка, но она была пустая и пахла не лекарствомъ, а виномъ. Ну, я отворилъ дверь г-жѣ Фонтэнъ, и какъ только она увидала эту стклянку въ моей рукѣ, она выхватила ее и взглянула на меня такъ, словно хотѣла меня зарѣзать. «Негодяй! воскликнула она. — Гдѣ ты ее досталъ?» Я низко поклонился и прежде всего замѣтилъ, что учтивость никогда не излишня, особенно съ старымъ слугою, достойнымъ всякаго уваженія, а потомъ я разсказалъ ей все, что случилось, а также передалъ и слова Шварца. Она не обратила почти никакого вниманія на мои слова я подняла стклянку къ свѣту. Увидавъ, что она пустая, она задрожала, какъ въ лихорадкѣ, и еще болѣе поблѣднѣла, хотя и ранѣе была бѣлая, какъ полотно. Я право не знаю, отчего это произошло, но я боялся, что мнѣ придется ее отнести на рукахъ въ ея комнату. Но она желѣзная. Она сама взошла по лѣстницѣ, на верхней площадкѣ которой встрѣтилъ ее Келеръ. Онъ, вѣроятно, сообщилъ ей извѣстіе о смерти г-жи Вагнеръ. Что произошло между ними — я не знаю. Г. Фрицъ мнѣ сказалъ, что съ тѣхъ поръ она не выходила изъ своей комнаты и что г. Келеръ ни разу не посылалъ справиться объ ея здоровьѣ. Что вы скажете обо всемъ этомъ?

— Я думаю, что г. Фрицъ ошибся, увѣряя васъ, что она не выходила изъ своей комнаты, замѣтила горничная; — я слышала, какъ она сегодня рано утромъ шепталась съ съумасшедшимъ Джакомъ. Какъ вы думаете, она проводитъ тѣло въ покойницкую съ г. Келеромъ и докторомъ?

— Шшъ! произнесъ Іосифъ.

Въ эту минуту на улицѣ раздался тяжелый скрипъ колесъ. Къ дому подъѣхали похоронныя дроги.

Между тѣмъ въ гостиной сидѣли вдвоемъ Фрицъ и Мина. Г-жа Фонтэнъ никого не допускала въ свою комнату, даже дочь. Впрочемъ, Фрицъ помѣшалъ Минѣ слишкомъ настаивать на томъ, чтобы войти къ матери.

— Вашъ будущій мужъ долженъ заботиться о вашемъ спокойствіи, говорилъ онъ, — а въ такое ужасное время мы должны быть вмѣстѣ.

Онъ сидѣлъ рядомъ съ нею, обвивъ ее руками. Ея головка покоилась на его плечѣ.

— Вы не отправляетесь на кладбище? спросила Мина.

— Нѣтъ, я останусь съ вами.

— Вы вчера разсердились, встрѣтивъ меня съ матерью на улицѣ. Но не думайте дурно объ ней. Она нездорова, и ее тяготятъ какія-то мрачныя заботы. Вы ей все извините, какъ я.

— Я на все согласенъ, милая Мина. Но поцѣлуйте меня; еще, еще!

Въ то-же самое время г. Келеръ и докторъ сидѣли въ комнатѣ умершей.

Джакъ молча караулилъ неподвижпо лежавшее на кушеткѣ единственное существо на свѣтѣ, которое выказало столько человѣколюбія. Но по-временамъ онъ все-таки повторялъ про себя шопотомъ:

— Нѣтъ, нѣтъ, она не умерла. Она еще не умерла!

Кто-то тихо постучалъ въ дверь. На порогѣ показалась г-жа Фонтэнъ. Она не хотѣла войти въ комнату, несмотря на знакъ Келера.

— Дроги пріѣхали, сказала она тихимъ, беззвучнымъ голосомъ; — носильщики спрашиваютъ, могутъ-ли они войти.

Дѣло Іосифа было доложить объ этомъ, и причина, побудившая г-жу Фонтэнъ предупредить его, выражалась въ ея глазахъ. Она смотрѣла не на м-ра Келера, не на доктора, не на покойницу, — ея взглядъ сосредоточился на Джакѣ.

Черезъ минуту вошли носильщики и вынесли кушетку, съ покойницей. По приказанію Келера, Джакъ за нею шелъ послѣднимъ. Въ дверяхъ его остановила г-жа Фонтэнъ.

— Вы полу-спали сегодня утромъ, сказала она шопотомъ; — теперь вы не спите. Какъ вы достали синюю стклянку? Я требую, чтобы вы мнѣ это сказали.

— А я не скажу.

Г-жа Фонтэнъ измѣнила свой тонъ.

— Пожалуйста, скажите мнѣ, кто опорожнилъ стклянку? Я всегда была къ вамъ очень добра; неужели вы откажетесь отвѣтить на этотъ вопросъ?

Джакъ гордо поднялъ голову и, вполнѣ увѣренный въ выздоровленіи своей госпожи, хотѣлъ, чтобы всѣ признали за нимъ честь ея излеченія.

— Я ее опорожнилъ.

— Какъ вы ее опорожнили? опросила г-жа Фонтэнъ слабымъ голосомъ. — Вы вылили остатокъ лекарства? Или дали его кому-нибудь?

Онъ схватилъ ее за руку и, подведя къ рѣшеткѣ лѣстницы, воскликнулъ, указывая на носильщиковъ, медленно спускавшихся съ своей тяжелой ношей:

— Вы видите, какъ она спокойно лежитъ на своей кушеткѣ. Она вскорѣ выздоровѣетъ. Я ей далъ это лекарство.

И, сказавъ это, онъ поспѣшно спустился по лѣстницѣ. Г-жа Фонтэнъ прислонилась къ стѣнѣ. Въ глазахъ у нея помутилось, но свѣжій воздухъ, пахнувшій черезъ отворенную дверь, помогъ ей собраться съ силами. Она тихо сошла съ лѣстницы и, подойдя къ Келеру, спросила:

— Вы отправитесь въ покойницкую?

— Да.

— Вы не имѣете ничего противъ того, чтобы я пошла съ вами?

— Власти не препятствуютъ тому, чтобы друзья умершихъ провожали ихъ въ покойницкую, замѣтилъ Келеръ; — вы хотите идти, какъ другъ покойной?

Сказавъ эти слова, онъ самъ пожалѣлъ, что ихъ произнесъ. Городскія власти рѣшили начать дознаніе о смерти г-жи Вагнеръ самымъ тайнымъ образомъ. Въ этотъ день, по крайней мѣрѣ, всѣ живущіе въ домѣ должны были находиться на свободѣ, чтобы не возбудить подозрѣнія виновнаго. Вполнѣ сознавая свою ошибку, Келеръ посмотрѣлъ съ безпокойствомъ на г-жу Фонтэнъ.

Но она не произнесла ни слова. Она стиснула зубы, обернулась и тихо пошла наверхъ по лѣстницѣ.

ГЛАВА XVII.

Прежде, чѣмъ печальная процесія двинулась въ путь, случилось непредвидѣнное обстоятельство.

Джакъ отказался слѣдовать за катафалкомъ вмѣстѣ съ Келеромъ и докторомъ.

— Я не оставлю ее ни на минуту, воскликнулъ онъ; — я долженъ быть при томъ, когда она проснется.

— Что это значитъ? спросилъ Келеръ у доктора,

Докторъ, стоя въ дверяхъ, молча показалъ рукою на лобъ.

Потомъ онъ подошелъ къ Джаку и старался его успокоить. Онъ показалъ ему, что катафалкъ былъ закрытъ съ боковъ, но открытъ съ обоихъ концовъ и потому съ козелъ была видна кушетка, и предложилъ ему занять мѣсто рядомъ съ возницей. Джакъ поблагодарилъ его со слезами на глазахъ.

— Я плачу не объ ней, сказалъ онъ: — она вскорѣ проснется. Но мнѣ страшно ѣхать съ нею въ такомъ экипажѣ.

Процесія двинулась.

Докторъ Дорманъ пошелъ подъ руку съ Келеромъ. Вдругъ онъ почувствовалъ, что кто то дотронулся до его руки, и увидѣлъ, что это была женщина. Онъ извинился передъ Келеромъ и отошелъ въ сторону. Остановившая его женщина была г-жа Фонтэнъ.

— Вы — ученый человѣкъ, сказала она отрывистымъ голосомъ; — вы умѣете читать шифрованную рукопись?

— Нѣкоторые шифры умѣю.

— Если у васъ будетъ время, прочтите вотъ это сегодня вечеромъ и скажите мнѣ завтра, что тутъ написано.

Она подала ему какую-то бумагу. Онъ колебался, взять-ли ее или нѣтъ. Но г-жа Фонтэнъ настаивала.

— Я нашла это въ бумагахъ моего покойнаго мужа. Онъ былъ великій химикъ и, можетъ быть, вамъ будетъ интересно прочесть.

Онъ все-таки колебался.

— Вы знаете химію? спросилъ онъ.

— Нѣтъ, нисколько.

— Какой-же интересъ собственно для васъ можетъ имѣть эта рукопись?

— Очень серьезный. Можетъ быть, въ этой бумагѣ есть что-нибудь, что могло-бы принести вредъ, еслибъ она попала въ недобросовѣстныя руки. Я хочу знать, не уничтожить-ли мнѣ ее.

Докторъ поспѣшно протянулъ руку и взялъ бумагу.

— Хорошо, сказалъ онъ; — если нужно, я самъ ее уничтожу. Но, во всякомъ случаѣ, я вамъ скажу, въ чемъ дѣло. Болѣе вамъ ничего не угодно?

— Еще одинъ вопросъ. Джакъ войдетъ съ вами въ покойницкую?

— Да.

Докторъ быстрыми шагами догналъ Келера, но по дорогѣ обернулся нѣсколько разъ. Улица была тускло освѣщена масляными фонарями, но въ полу-мракѣ ему показалось, что г-жа Фонтэнъ слѣдовала за ними.

У воротъ кладбища ихъ встрѣтилъ смотритель.

Носильщики внесли кушетку съ покойницей въ большія сѣни. Направо находилась комната для лицъ, провожающихъ покойниковъ, а налѣво — квартира смотрителя. За сѣнями простирался дворъ. Носильщики прошли чрезъ него и, миновавъ узкій коридоръ, остановились передъ дверью.

На ихъ стукъ откликнулся сторожъ. Онъ впустилъ ихъ въ большую комнату, находившуюся между дворомъ и кладбищемъ. Это была сторожевая комната, и въ ней устроено было десять небольшихъ углубленій для покойниковъ.

Кушетку поставили посреди комнаты. Это было новостью въ покойницкой, и смотритель спросилъ, что это значитъ. Докторъ отвѣчалъ, что такъ поступлено съ его согласія, чтобъ уважить желаніе одного изъ друзей покойницы, и что гробъ будетъ принесенъ прежде, чѣмъ получится разрѣшеніе ее похоронить.

Въ ту-же минуту г-жа Фонтэнъ, никѣмъ незамѣченная, тихо вошла въ комнату и, взглянувъ на углубленія, расположенныя по пяти съ каждой стороны, спряталась въ одномъ изъ нихъ за занавѣской, отдѣлявшей каждое углубленіе отъ сторожевой комнаты.

— Вы берете на себя отвѣтственность, если власти возбудятъ объ этомъ вопросъ? спросилъ смотритель у доктора.

Послѣдній молча кивнулъ головой.

— Сегодня всѣ отдѣленія пусты, сказалъ смотритель, обращаясь къ сторожу: — не правда-ли, Дунцеръ?

— Да.

— Вы скоро смѣнитесь?

— Черезъ полчаса.

— Поставьте кушетку въ ближайшее отдѣленіе отъ сторожевого кресла — въ № 5.

Онъ указалъ на пятое углубленіе, направо отъ двери со двора. Сторожъ приподнялъ черную занавѣску, и носильщики внесли туда кушетку. Потомъ они удалились.

Докторъ указалъ Келеру на обширное помѣщеніе для покойниковъ, съ вентиляціею въ потолкѣ и освѣщеніемъ снизу. Посреди стояло возвышеніе для гроба, надъ которымъ возвышалась горизонтальная перекладина съ блокомъ, сквозь который былъ продѣтъ длинный тоненькій снурокъ; одинъ конецъ его висѣлъ въ воздухѣ, а другой былъ проведенъ къ колокольчику сторожевой комнаты.

— Всѣ отдѣленія одинаковы, сказалъ докторъ Келеру; — вы видите, какъ они теплы и чисты. Рядомъ постоянно въ готовности теплая ванна и всѣ необходимыя средства, чтобъ привести въ чувство человѣка, очнувшагося отъ летаргическаго сна, Теперь посмотрите, что будетъ дѣлать сторожъ.

Дунцеръ вошелъ въ № 5 и привязалъ къ висѣвшему съ блока снурку еще два болѣе короткіе спурка, оканчивавшіеся каждый пятью мѣдными наперстками. Потомъ онъ поправилъ кушетку на возвышеніи, взялъ поочередно прежде одну, потомъ другую изъ рукъ покойницы и надѣлъ на пальцы эти наперстки. Убѣдившись, что покойница приведена такимъ образомъ въ прямое соприкосновеніе съ колокольчикомъ, онъ удалился въ сторожевую комнату и сѣлъ въ свое кресло.

Тогда Келеръ спросилъ у смотрителя:

— Все кончено?

— Да..

— Я желалъ-бы поговорить съ вами о могилѣ.

— У меня въ конторѣ есть планъ кладбища, отвѣчалъ смотритель, кланяясь.

Келеръ снова заглянулъ въ отдѣленіе № 5, гдѣ уже Джакъ помѣстился подлѣ кушетки.

— Я васъ жду, Джакъ, сказалъ онъ: — пойдемте.

— Оставить госпожу! воскликнулъ Джакъ. — Никогда!

Келеръ хотѣлъ его увести силой, но докторъ взялъ его за руку и отвелъ въ сторону.

— Я хочу васъ спросить, сказалъ онъ: — что этотъ бѣдный Джакъ былъ опасный съумасшедшій, т. е. доходилъ до бѣшенства, когда м-съ Вагнеръ взяла его изъ лондонскаго съумасшедшаго дома!

— Да, по крайней мѣрѣ я такъ слышалъ,

— Такъ будьте съ нимъ осторожны. Смерть м-съ Вагнеръ совершенно поколебала его слабую голову. Я боюсь, чтобъ онъ не дошелъ снова до бѣшенства. Предоставьте его мнѣ.

Келеръ молча вышелъ изъ комнаты съ смотрителемъ, а докторъ вернулся въ отдѣленіе № 5.

— Посмотрите, Джакъ, сказалъ онъ: — если, какъ вы думаете, ваша госпожа очнется, то вотъ какъ она дастъ объ этомъ знать сторожу.

И онъ дотронулся до одного изъ мѣдныхъ наперстковъ, надѣтыхъ на пальцы покойницы. Въ ту-же минуту зазвонилъ колокольчикъ въ сторожевой комнатѣ.

— Какъ только сторожъ услышитъ звонокъ, продолжалъ докторъ, — онъ позоветъ смотрителя и сидѣлокъ, которыя приведутъ въ чувство вашу госпожу. Въ то-же время отправятъ посланнаго въ домъ Келера сообщить о случившемся. Вы видите, какъ здѣсь заботятся о вашей госпожѣ. Пойдемте со мною. Я васъ жду.

— Никогда, отвѣчалъ снова Джакъ и, бросившись на полъ передъ кушеткой, схватился руками за возвышеніе; — вы прежде сломаете мнѣ руки, чѣмъ вытащите меня отсюда.

Прежде чѣмъ докторъ могъ отвѣтить, послышались шаги въ сторожевой комнатѣ и веселый голосъ спросилъ:

— Что новаго, Дунцеръ?

Джакъ, казалось, узналъ этотъ голосъ. Онъ быетро обернулся.

— Въ № 5 поставили покойника, отвѣчалъ Дунцеръ; — тамъ чужіе. Это противъ ночныхъ правилъ. Вы должны ихъ удалить. Прощайте.

Сквозь занавѣски просунулось лицо старика съ краснымъ носомъ. Джакъ вскочилъ.

— Это Шварцъ, воскликнулъ онъ; — оставьте меня съ Шварцемъ!

ГЛАВА XVIII.

Встрѣча съ Джакомъ пріятно удивила, но нисколько не смутила Шварца.

Онъ подумалъ, что его маленькій другъ, вспомнивъ объ его приглашеніи посѣтить покойницкую, явился въ сопровожденіи страннаго господина, котораго онъ не зналъ, хотя докторъ и былъ однимъ изъ покровителей его сестры.

— Извините, сказалъ онъ, обращаясь къ доктору: — вы членъ городского совѣта?

— Нѣтъ, я не имѣю ничего общаго съ городскимъ совѣтомъ.

— И ничего общаго съ управленіемъ покойницкой?

— Ничего. Я докторъ Дорманъ.

— Хорошо, господинъ докторъ, произнесъ Шварцъ, щелкая пальцами: — оставьте мнѣ этого маленькаго человѣчка, я позабочусь о немъ.

— Вы его знаете? спросилъ докторъ у Джака.

— Да, да, оставьте меня съ нимъ, отвѣчалъ поспѣшно Джакъ. — Прощайте, прощайте.

Докторъ снова взглянулъ на новаго пріятеля Джака.

— Я думалъ, сказалъ онъ, — что здѣсь не позволяютъ оставаться на ночь чужимъ.

— Да, это противъ правилъ, отвѣчалъ Шварцъ, — но подумайте только, какъ здѣсь скучно. Къ тому-же я лишь исполняю должность сторожа. Черезъ три дня настоящій сторожъ займетъ свое мѣсто. Не легкое дѣло сидѣть здѣсь цѣлую ночь. Одинъ изъ сторожей сошелъ съума и повѣсился. Конечно, онъ былъ поэтъ, и потому его конецъ меня не удивляетъ. Я также поэтъ, но люблю общество. Оставьте мнѣ Джека. Я его доставлю домой здравымъ и невредимымъ. Не бойтесь ничего, я питаю къ нему отеческія чувства.

Докторъ колебался. Что ему было дѣлать? Джакъ уже вернулся къ кушеткѣ, на которой лежала его мертвая госпожа. Насильно вытащить его изъ покойницкой было-бы опасно и къ тому-же очень безчеловѣчно. Уговорить его было невозможно. Пришлось уступить.

— Если вы упорствуете, сказалъ онъ, подходя къ Джаку, — то я вернусь одинъ въ домъ г. Келера и скажу ему, что оставилъ васъ въ обществѣ вашего пріятеля.

Джакъ совершенно сосредоточился въ своихъ мысляхъ и промолвилъ задумчиво:

— Прощайте!

Докторъ удалился; Шварцъ взглянулъ на Джака.

— Останьтесь здѣсь на минуту, произнесъ онъ: — сейчасъ придетъ привратникъ, я не хочу, чтобъ онъ васъ видѣлъ.

Черезъ нѣсколько мгновеній вошелъ въ дверь привратникъ.

— Все готово? Запирать на ночь двери? спросилъ онъ.

— Да, отвѣчалъ Шварцъ, и привратникъ удалился.

Шварцъ вернулся къ Джаку, который по-прежнему стоялъ терпѣливо у кушетки.

— Она была ваша родственница? спросилъ Шварцъ.

— Она была для меня все: отецъ, мать, братъ, сестра, жена, отвѣчалъ съ жаромъ Джакъ.

— А-а! Пять родственниковъ въ одномъ, замѣтилъ Шварцъ: — это экономно. Ну, сядемъ теперь за столъ. Въ прошлый разъ вы меня угощали, теперь моя очередь. У меня вина вдоволь. Да, она, должно быть, была красивая женщина въ свое время. Но отчего вы ее не положили въ гробъ, какъ всѣхъ людей?

— Отчего? воскликнулъ съ презрительной улыбкой Джакъ: — я не могъ помѣшать имъ принести ее сюда, но я-бы сжегъ домъ вмѣстѣ съ ними, еслибъ они посмѣли положить ее въ гробъ. Неужели вы такъ глупы, что считаете мою госпожу умершей? Я остался здѣсь для того, чтобъ дождаться, пока она проснётся. Извините, вы ничего этого не знаете. Другіе дозволили-бы ей умереть, а я ее спасъ. Погодите, я вамъ все разскажу.

Въ эту минуту блѣдное лицо г-жи Фонтэнъ высунулось изъ-за занавѣси въ отдѣленіи № 1. Затаивъ дыханіе, она стала прислушиваться къ разсказу Джака о томъ, какъ онъ отперъ шкафъ и что изъ этого произошло.

Шварцъ молчалъ, пока онъ не кончилъ, хотя мысленно сказалъ себѣ, что его маленькій другъ рехнулся.

— Ну, пойдемъ, вино насъ ждетъ, замѣтилъ онъ.

Г-жа Фонтэнъ быстро исчезла за занавѣской. Джакъ упорно сопротивлялся.

— Я хочу видѣть, какъ она пошевельнется, сказалъ онъ.

— Неужели вы надѣетесь болѣе на своя глаза, чѣмъ на колокольчикъ? произнесъ Шварцъ; — вы совершенно устали и вскорѣ въ глазахъ у васъ потемнѣетъ. Довѣрьтесь звонку, онъ никогда не устаетъ и предупредитъ васъ, когда она очнется. А теперь отдохните и выпейте вина.

Эти слова напомнили Джану опытъ съ колокольчикомъ, который сдѣлалъ при немъ докторъ. Онъ не могъ скрыть отъ себя, что очень усталъ, и потому промолвилъ печально:

— Я боюсь, что вы правы. О, какъ-бы я желалъ быть крѣпче!

Онъ послѣдовалъ за Шварцемъ въ сторожевую комнату и опустился въ изнеможеніи въ кресло сторожа. Голова его поникла, глаза закрылись. Но черезъ минуту онъ вскочилъ.

— Ей, можетъ быть, понадобится помощь, когда она очнется, воскликнулъ онъ: — что намъ дѣлать? Мы не сможемъ вдвоемъ отнести ее домой. О, Шварцъ, я былъ такъ увѣренъ въ своей силѣ… а тетерь я вижу, какъ я безпомощенъ.

— Не тревожьтесь по-пустому, отвѣчалъ добродушно ночной сторожъ: — пойдемте со мною, и я вамъ покажу, гдѣ можно получить помощь, когда въ ней будетъ нужда. Не бойтесь, вы услышите и тамъ колокольчикъ. Тутъ недалеко, только черезъ коридоръ.

Онъ засвѣтилъ фонарь и повелъ Джака по коридору, мимо наружной двери и пріемной, въ отдѣльную спальню, рядомъ съ которой находились ванная и комната со всѣми необходимыми медицинскими средствами для приведенія въ чувство человѣка, очнувшагося отъ летаргическаго сна.

Едва они удалились, г жа Фонтэнъ вышла изъ своей засады. Глаза ея устремились на черныя занавѣски, скрывавшія страшный для нея № 5. Она медленно подошла къ нему и остановилась, схвативъ себя руками за голову.

Она предчувствовала полное обнаруженіе ея ужасной тайны съ той минуты, когда Джакъ сказалъ ей, что онъ сдѣлалъ съ синей стоянкой.

Побуждаемая овладѣвшимъ ею страхомъ, она выбросила всѣ яды, заключавшіеся въ шкатулкѣ, и, разбивъ стклянки, разбросала ихъ остатки по дорогѣ къ кладбищу. У нея осталась только пустая шкатулка и бумажка съ шифрованной рукописью, въ которую нѣкогда была завернута стклянка съ «зеркальными каплями».

При этихъ роковыхъ обстоятельствахъ она рѣшилась попросить доктора Дормана прочесть таинственную бумагу, въ надеждѣ, что тамъ найдется спасительное указаніе, которымъ она могла-бы воспользоваться, такъ-какъ теперь она была въ полномъ невѣденіи насчетъ результатовъ вмѣшательства Джака.

Боясь, чтобъ Джакъ, столь увѣренный въ выздоровленіи своей госпожи, не разсказалъ доктору или Келеру о лекарствѣ, которое онъ ей далъ, г-жа Фонтэнъ послѣдовала за ними въ покойницкую, съ цѣлью тотчасъ уничтожить подозрѣніе, которое могло возбудиться въ ихъ умѣ. Но она сама терзалась сомнѣніями и теперь имѣла случай, оставшись наединѣ съ покойницей, убѣдиться однимъ взглядомъ, дѣйствительно-ли смерть на-вѣки закрыла глаза г-жи Вагнеръ или она могла еще очнуться. Она собралась съ силами и открыла занавѣски.

Передъ нею лежала неподвижно ея жертва. Блѣдныя, какъ полотно, руки держались за снурокъ колокольчика, который долженъ былъ повѣдать міру объ ея чудесномъ воскресеніи.

Г-жа Фонтэнъ задрожала всѣмъ тѣломъ отъ страха и выбѣжала въ отворенную дверь. Но едва она достигла двора, какъ силы ей измѣнили, и она упала на землю безъ чувствъ.

Между тѣмъ Шварцъ обнаружилъ своему другу тайную причину, побудившую его посѣтить ванную комнату.

Онъ подошелъ къ шкафу и вынулъ изъ-за груды полотевцевъ бутылку и старую фляжку.

— Это мой погребъ, объяснилъ онъ. — Ну, не горюй, Джакъ, мы проведемъ весело ночку.

— Я не хочу смотрѣть на вашъ погребъ, воскликнулъ съ нетерпѣніемъ Джакъ; — я желаю быть полезнымъ своей госпожѣ. Покажите мнѣ, откуда мы можемъ позвать людей къ себѣ на помощь…

— Позвать? повторилъ со смѣхомъ Шварцъ. — Неужели вы думаете, что вашъ голосъ услышатъ въ квартирѣ смотрителя? Она находится очень далеко, черезъ коридоръ, два двора и сѣни. Еслибъ насъ было двадцать человѣкъ и мы кричали-бы до хрипоты, то никто насъ не услыхалъ-бы. Но я вамъ покажу, какъ мы можемъ потребовать помощь, если случится чудесное воскресеніе, котораго вы ждете.

Онъ повелъ Джака обратно въ коридоръ и, поднявъ фонарь, указалъ ему на карнизъ, гдѣ висѣли ведра на случай пожара и посреди нихъ длинная веревка, уходившая въ крышу.

— Вотъ стоитъ только дернуть за эту веревку, объяснилъ Шварцъ, — и наверху загудитъ такой колоколъ, который услышатъ и у городскихъ воротъ. Въ ту-же минуту явятся смотритель и двѣ сидѣлки. Ну, теперь вы спокойны? Вернитесь въ спальню и возьмите тамъ стулъ. У насъ въ сторожевой комнатѣ можно сидѣть только одному. А хотите посмотрѣть, гдѣ повѣсился съумасшедшій сторожъ? Вонъ на послѣднемъ гвоздѣ. У насъ осталась сложенная имъ пѣсня. Ее напечаталъ одинъ господинъ и продавалъ въ пользу вдовы и дѣтей автора. Одинъ экземпляръ валяется въ столѣ. Знаете, что: мы выпьемъ вина, а потомъ я спою эту пѣсню, а вы подтянете вмѣсто хора. Музыка не хитрая. Тру-ру-ру-ру-ру… Не правда-ли, хорошо? Ну, пойдемъ.

И, взявъ за руку Джака, онъ вернулся съ нимъ въ сторожевую комнату.

ГЛАВА XIX.

Джакъ нетерпѣливо заглянулъ въ отдѣленіе № 5. Тамъ все было по-прежнему. Не виднѣлось ни малѣйшаго намека на скорое наступленіе того, во что онъ такъ слѣпо вѣрилъ.

Шварцъ отворилъ ящикъ стола. Тамъ лежали въ безпорядкѣ табакъ, трубка, два стакана, грязная колода картъ и пѣснь съумасшедшегь сторожа съ картинкой его самоубійства. Онъ вынулъ эту пѣснь и два стакана. Потомъ позвалъ Джака и, наполнивъ стаканы виномъ, воскликнулъ:

— Вы никогда не пили такого вина. Попробуйте.

Джакъ съ отвращеніемъ покачалъ головой.

— Что вы мнѣ сказали, когда я пилъ съ вами въ послѣдній разъ? произнесъ онъ тономъ упрека. — Вы увѣряли, что сердце мое согрѣется, и я стану человѣкомъ. А что оно сдѣлало со мною? Я не могъ держаться на ногахъ, и Іосифъ долженъ былъ вести меня за руку по лѣстницѣ и уложить въ постель. Я ненавижу ваше вино. Оно — лжецъ, обѣщаетъ и не держитъ слова. Я и такъ усталъ, мнѣ и безъ того грустно. Я не стану пить вина.

— Напрасно, замѣтилъ Шварцъ, выпивая свой стаканъ до дна и щелкая губами; — вы въ послѣдній разъ сдѣлали большую ошибку: вы недостаточно напились. Если пить, то надо пить хорошо, до конца. Ну, пожалуйста, выпейте.

И онъ обнялъ Джака.

— Что это? воскликнулъ онъ. — У васъ бутылочка въ карманѣ. Фуй, какая гадость это лекарство!

И онъ вытащилъ изъ бокового кармана Джака стоянку. Джакъ выхватилъ ее изъ рукъ своего друга съ крикомъ радости.

— Вотъ этого-то мнѣ и надо. Я совсѣмъ о немъ забылъ, произнесъ онъ.

Это была стклянка, въ которую г-жа Фонтэнъ отлила роковую дозу Александрова вина и которую въ послѣднюю минуту она не рѣшалась передать Джаку. Онъ нашелъ ее прежде всего въ «шкафу розовой комнаты», по потомъ, увидавъ синюю бутылочку, онъ совершенно забылъ о стклянкѣ, которую сунулъ въ свой боковой карманъ.

— Это средство вылечиваетъ усталость и дневное безпокойство, произнесъ онъ торжественно, вспоминая о словахъ г-жи Фонтэнъ. — Нѣтъ-ли здѣсь воды?

— Слава-Богу, ни капли, отвѣчалъ Шварцъ.

— Такъ дайте мнѣ мой стаканъ. Я разъ испробовалъ, это лекарство самъ на себѣ, и оно едва меня не убило. Вино вмѣстѣ съ этимъ удивительнымъ элексиромъ мнѣ не повредитъ.

— Кто вамъ посовѣтовалъ это средство? спросилъ Шварцъ, отставляя стаканъ.

— Наща экономка,

— Баба! воскликнулъ съ презрѣніемъ Шварцъ. — Какъ вы смѣете брать лекарства у бабъ, когда у васъ есть такой докторъ, какъ я? Джакъ, мнѣ стыдно за васъ.

— Я ей не вѣрю, произнесъ Джакъ; — я ее презираю. Она съумасшедшая. Вы думаете, что она приготовила этотъ элексиръ? Фи, я не дотронулся-бы до ея стряпни. Нѣтъ, это изобрѣтеніе ея мужа, удивительнаго, величайшаго человѣка въ Германіи.

Онъ протянулъ руку и прежде, чѣмъ Шварцъ успѣлъ ему помѣшать, схватилъ стаканъ съ виномъ, вылилъ въ него жидкость, заключавшуюся въ стклянкѣ, и поднесъ къ своимъ губамъ. Но Шварцъ все-таки не далъ ему выпить этой микстуры въ своемъ домѣ. Онъ былъ слишкомъ гостепріименъ, чтобъ позволить гостю портить хорошее вино какою-то гадостью. Онъ схватилъ его за руку.

— Поставьте стаканъ, воскликнулъ онъ; — вы мой гость, да или нѣтъ? У меня въ домѣ я не дозволю нимъ бабьи микстуры. Я вамъ дамъ своего эликсира.

И онъ поднялъ къ свѣту свою фляжку съ золотистымъ нектаромъ. Глаза Джака тотчасъ засверкали. Онъ поставилъ стаканъ на столъ и спросилъ:

— Что это за прекрасный напитокъ? Какой удивительный цвѣтъ.

— Это жидкое золото! Это мое лекарство! Это водка!

Онъ палилъ золотистаго нектара изъ фляжки въ жестяную чарочку и подалъ Джаку.

— Попробуйте, прибавилъ онъ, — и забудьте обо всѣхъ бабьихъ микстурахъ.

Джакъ хлебнулъ. Слезы выступили у него на глазахъ. Онъ схватился за грудь и промолвилъ слабымъ голосомъ:

— Жжетъ! Огонь!

— Подождите! отвѣчалъ Шварцъ.

Мало по-малу живительная теплота распространилась по всему тѣлу Джака. Онъ глотнулъ второй глотокъ водки. Глаза его засверкали. Онъ опорожнилъ чарочку.

— Какой божественный напитокъ! воскликнулъ онъ. — Я никогда не чувствовалъ себя такимъ сильнымъ и умнымъ. Еще! Еще!

Шварцъ, выпивъ между тѣмъ второй стаканъ вина, хлопнулъ по плечу Джака.

— Ага, произнесъ онъ добродушно; — кто лучшій докторъ: глупая экономка или старикъ Шварцъ? Baute здоровье, молодчикъ. Когда я покончу съ бутылкой, то помогу вамъ опорожнить фляжку. Пей! Пей! И къ чорту всѣхъ знахарокъ!

Слѣдующая чарка возбудила въ головѣ Джака новую мысль. Онъ бросился на колѣни и, простирая руки къ верху, воскликнулъ:

— Молчать, Шварцъ! Ваше вино — пустяки! Ваше жидкое золото — божество! Снимите шапку, Шварцъ, я преклоняюсь передъ этимъ божествомъ!

Шварцъ весело расхохотался и подбросилъ шапку къ потолку.

— Да здравствуетъ жидкое золото! Ora pro nobis! воскликнулъ онъ; — вы будете папой, а я буду папскимъ дворецкимъ. Дозвольте мнѣ, ваше святѣйшество, помочь вамъ сѣсть въ ваше кресло.

Отвѣтъ Джака обнаружилъ, что его мысли приняли другой оборотъ.

— Я предпочитаю сидѣть на полу, сказалъ онъ съ достоинствомъ; — дайте мнѣ мою чарку.

Онъ протянулъ къ ней руку, но тутъ внезапно его вниманіе остановилось на колокольчикѣ надъ дверью. Несмотря на винные пары, поднявшіеся ему въ голову, онъ не забылъ своей госпожи, и мысль о ней поборола овладѣвавшее имъ опьяненіе.

— Постойте! воскликнулъ онъ. — Я не долженъ упускать изъ виду колокольчика. Я долженъ бѣжать къ ней, какъ только онъ зазвонитъ.

Онъ подползъ къ противоположной стѣнѣ и усѣлся, устремивъ глаза на колокольчикъ. Шварцъ, съ громкимъ хохотомъ подалъ ему чарку. Джакъ не обратилъ на это никакого вниманія. Его покраснѣвшіе глаза такъ и впились въ колокольчикъ.

— А что это тамъ за стальная штука подъ мѣдной крышечкой? спросилъ онъ, указывая на колокольчикъ.

— Нечего спрашивать, отвѣчалъ Шварцъ, возвратясь къ своей бутылкѣ.

— Я хочу знать!

— Потерпите, Джакъ, я вамъ все объясню. Это молотокъ, мой голубчикъ, онъ то и звонитъ. Въ немъ вся суть. Ну, Джакъ, еще чарочку. За здоровье колокольчика.

Настроеніе Джака слова измѣнилось. Онъ заплакалъ.

— Она слишкомъ долго спитъ на своей софѣ, промолвилъ онъ грустно; — я хочу, чтобъ она говорила со мною, чтобъ она меня побранила за то, что я пью вино въ этомъ ужасномъ мѣстѣ. Уфъ! Какъ холодно у меня на сердцѣ. Дайте еще чарочку!

Водка снова возстановила его ослабѣвшія силы, и онъ повеселѣлъ.

— Я на седьмомъ небѣ! воскликнулъ онъ съ одушевленіемъ. — Пой, Шварцъ, пой! Вонъ звѣзды блестятъ! Пой, Шварцъ, зови звѣзды къ намъ въ гости.

Шварцъ взялъ бутылку и допилъ ее до дна черезъ горлышко, не прибѣгая къ помощи стакана.

— Ну, теперь мы готовы, произнесъ онъ; — станемъ пѣть пѣсню съумасшедшаго сторожа.

И, схвативъ бумагу, лежавшую на столѣ, пропѣлъ хриплымъ голосомъ первый куплетъ, въ которомъ говорилось о томъ, какъ луна свѣтила въ покойницкую въ кавунъ новаго года и какъ сидѣлъ тамъ одинъ бѣдный сторожъ, проклинавшій свою судьбу.

— Ну, Джакъ, подтягивай! «Проклинав…»

Слова замерли на его губахъ. Онъ вскочилъ и съ ужасомъ указалъ на противоположный конецъ комнаты.

— Привидѣніе! воскликнулъ онъ. — Привидѣніе, все въ черномъ!

Джакъ оглянулся и громко захохоталъ.

— Садись, старый дуракъ, произнесъ онъ; — это только г-жа экономка. Мы поемъ, г-жа экономка. Вы еще не слыхали, какъ я пою. У меня первый голосъ въ Германіи.

Г-жа Фонтэнъ подошла къ нему смиренно.

— Вы, Джакъ, добрый человѣкъ, сказала она; — я увѣрена, вы мнѣ поможете выйти изъ этого ужаснаго мѣста.

— Чортъ васъ возьми! промолвилъ Шварцъ, отдѣлавшись отъ своего страха. — Какъ вы сюда попали?

— Она — вѣдьма! воскликнулъ Джакъ; — она прилетѣла на метлѣ. Гдѣ здѣсь костеръ? Пойдемъ и сожжемъ ее живую!

Шварцъ выпилъ глотокъ водки и произнесъ съ веселымъ смѣхомъ:

— Ай да Джакъ! Нѣтъ человѣка забавнѣе его! Ну, г-жа экономка, вамъ нельзя выйти отсюда до утра. Ворота заперты, и мнѣ не довѣряютъ ключа. Не угодно-ли вамъ присѣсть, сударыня? У насъ мало гостей, милости просимъ.

— Я вамъ дамъ всѣ деньги, которыя при мнѣ! промолвила г-жа Фонтэпъ. — Къ кому мнѣ обратиться за ключемъ? Джакъ, Джакъ, помогите мнѣ!

— Продолжай, Шварцъ, свою пѣсню! воскликнулъ Джакъ.

— Сжальтесь надо мною, продолжала г-жа Фонтэнъ, обращаясь теперь къ Шварцу; — я упала въ обморокъ на дворѣ и долго звала на помощь, но никто не откликнулся.

— Вы могли ревѣть, какъ волъ, и то никто васъ не услышалъ-бы, отвѣчалъ Шварцъ. — Присядьте, сударыня.

— Продолжай пѣсню! воскликнулъ Джакъ, — Мнѣ надоѣло ждать.

Г-жа Фонтэнъ съ дикимъ отчаяніемъ посмотрѣла на нихъ обоихъ.

«О, Господи! Я заперта здѣсь съ съумасшедшимъ и пьянымъ», подумала она, и внѣ себя отъ страха бросилась снова на дворъ, гдѣ начала кричать во все горло.

Шварцъ, шатаясь, подошелъ къ дверямъ и произнесъ любезнымъ тономъ:

— Вы лучше-бы, сударыня, вернулись и присѣли. Тогда, быть можетъ, вы завыли-бы еще громче. Ну, чортъ съ нею! Эй, Джакъ, споемъ, дружище!

И онъ затянулъ второй куплетъ.

— Подтягивай, Джакъ! Подтягивайте, г-жа экономка! Посмотри! Посмотри! Она вернулась! Музыка ее притягиваетъ. Чѣмъ-бы васъ угостить, сударыня! Хотите глотокъ водки?

Она вернулась со двора, гдѣ мракъ и безмолвная тишина еще болѣе наполнили ея сердце ужасомъ. Она чувствовала, что снова упадетъ въ обморокъ, и, едва передвигая ноги, явилась въ сторожевую комнату.

— Воды, промолвила она, тяжело переводя дыханіе; — мнѣ дурно! Воды! Воды!

— Здѣсь нѣтъ ни капли воды! Если хотитѣ — водки.

— Я запрещаю давать ей жидкаго золота! воскликнулъ, махая руками, Джакъ. — Это божество для насъ, а не для нея!

Глаза его остановились на стаканѣ съ виномъ, который Шварцъ не дозволилъ ему выпить. Ему вдругъ улыбнулась мысль дать экономкѣ ея декарсгво, украденное изъ ея шкафа. Онъ указалъ на стаканъ и подмигнулъ Шварцу, которому также понравилась эта шутка.

— Вотъ стаканъ вина, сударыня, сказалъ онъ; — выпейте на здоровье.

Она облокотилась на столъ. Холодный потъ выступилъ у нея на лбу.

— Скорѣе, скорѣе, промолвила она едва слышно и, схвативъ стаканъ, выпила его до дна залпомъ.

Шварцъ и Джакъ смотрѣли на нее съ иронической улыбкой.

— Я теперь могу идти! произнесла она черезъ минуту. — Ради Бога, выпустите меня отсюда.

— Я уже вамъ сказалъ, что это невозможно. Я самъ не могу уйти.

Она зашаталась и упала въ кресло.

— Не отчаивайтесь, сударыня, продолжалъ Шварцъ; — мы вамъ споемъ, какъ сторожъ съума сошелъ. Ну, Джакъ, еще каплю жидкаго золота. А теперь будемъ пѣть.

И онъ громко затянулъ послѣдніе три куплета, въ которыхъ воспѣвалось, какъ возстали мертвые въ покойницкой и пустились въ дикую пляску съ бѣднымъ сторожемъ при свѣтѣ луны.

Пока Шварцъ пѣлъ, небо прояснилось и серебристая луна холодно освѣтила сторожевую комнату. Возбужденный этой странной сценой и выпитой водкой, Джакъ пришелъ въ бѣшеную ярость, какъ во дни его съумасгаествія. Онъ вскочилъ на ноги и дико заревѣлъ:

— Луна! Луна съумасшедшаго сторожа! Онъ вернулся! Вонъ, на волосахъ его могильная земля, а на шеѣ веревка! Какъ онъ кружится и пляшетъ съ мертвецами! Сторонитесь, я также хочу съ нимъ плясать. Ну, съумасшедшій сторожъ, пустимся въ пляску. Я такой-же съумасшедшій, какъ и ты.

И онъ началъ бѣшено кружиться по комнатѣ, прижимая къ себѣ воображаемый призракъ. Шварцъ держался за бока отъ хохота.

— Посмотрите, сударыня, на Джака! воскликнулъ онъ, обращаясь къ г-жѣ Фонтэнъ; — нотъ такъ танцоръ! Забавный онъ собесѣдникъ въ глухую зимнюю ночь, нечего сказать.

Она сидѣла молча, неподвижно, пораженная ужасомъ. Покружившись по комнатѣ впродолженіи нѣсколькихъ минутъ, Джакъ упалъ въ изнеможеніи на полъ.

— Отъ него повѣяло на меня холодомъ, промолвилъ онъ; — у меня сердце оледенѣло. Я умираю, умираю, умираю. Бѣдный Джакъ! Бѣдный Джакъ!

Онъ впалъ въ какое-то странное оцѣпепеніе; его глаза были открыты и потухшій взглядъ устремленъ на луну.

Шварцъ выпилъ послѣднюю каплю водки и произнесъ торжественно:

— Джака надо было-бы назвать Соломономъ. Соломонъ былъ мудрецъ и Джакъ мудрецъ. Джакъ заснулъ, когда все выпито до дна. Спрячьте бутылку, чтобъ смотритель не увидалъ. Если кто-нибудь посмѣетъ сказать, что я піяница, то это будетъ низкая ложь. Рейнвейнъ бросается въ голову, вотъ и все, г-нъ смотритель. Что это, солнце встаетъ? Ну, прощайте, доброй ночи.

Онъ положилъ обѣ руки на столъ, припалъ къ нимъ головою и заснулъ.

Время шло. Безмятежная тишина нарушалась только громкимъ храпомъ Шварца. Джакъ лежалъ все такъ-же, съ устремленными на луну глазами.

Гдѣ-то вдали пробило часъ ночи. Г-жа Фонтэнъ вздрогнула и со страхомъ взглянула на занавѣску № 5. Если колокольчикъ зазвонитъ, то будетъ-ли этотъ звонъ походить на бой часовъ?

— Джакъ, промолвила она шопотомъ; — слышите вы, что часы бьютъ? Джакъ, скажите мнѣ что-нибудь… такъ страшно одной въ этой тишинѣ.

Онъ медленно приподнялся. Онъ не отвѣчалъ г-жѣ Фонтэнъ и даже не взглянулъ на нее, но, усѣвшись на полу, дико устремилъ свои глаза уже не на луну, а на колокольчикъ.

Время шло. Снова мертвая тишина стала невыносимой для г-жи Фонтэнъ, и она снова заговорила:

— Джакъ, на что вы смотрите? Чего вы ждете? Неужели…

Страшныя слова замерли на ея губахъ. Она не могла ихъ выговорить.

Джакъ какъ-будто ея не слышалъ. Но что-то пробудило его отъ страшнаго оцѣпененія. Онъ промолвилъ тихо, машинально, отрывисто:

— Когда она пошевельнется, руки ея дернутъ снурки… колокольчикъ зазвонитъ.

Онъ указалъ рукою на занавѣску № 5.

— Не говорите этого! воскликнула г-жа Фонтэнъ, дрожа всѣмъ тѣломъ. — Не протягивайте туда рукъ!

— Да, продолжалъ онъ, какъ-бы вспоминая, что ему сказалъ докторъ: — колокольчикъ ее чувствуетъ. Колокольчикъ говоритъ. Добрый колокольчикъ! Вѣрный колокольчикъ!

На часахъ пробило половина второго. Г-жа Фонтэнъ лихорадочно затряслась. Она уже не различала звука часовъ и колокольчика.

Джакъ сталъ теперь говорить тихо, нѣжно:

— Встань, госпожа, встань! Твой Джакъ давно тебя ждетъ. Пора вставать!

Г-жѣ Фонтэнъ показалось, что занавѣска двигается. Она стала будить Шварца.

— Сторожъ! Сторожъ! Проснитесь!

Но онъ крѣпко спалъ.

Она хотѣла встать, но тотчасъ снова упала на стулъ. Джакъ всталъ на колѣни. Глаза его блестѣли сознательнымъ огнемъ.

— Госпожа меня слышитъ! произнесъ онъ и вскочилъ на ноги. — Приди, приди, моя милая госпожа!

Надъ дверью послышался какой-то трескъ. Потомъ стальной молотокъ поднялся и ударилъ въ мѣдный колпакъ. Колокольчикъ зазвонилъ.

Джакъ замеръ на мѣстѣ. Онъ истерически рыдалъ.

Г-жа Фонтэнъ не вскрикнула, не вздрогнула. Звонъ колокольчика, казалось, вырвалъ жизнь изъ ея тѣла. Шварцъ проснулся, но также не пошевельнулся.

Прошла минута.

Занавѣска заколыхалась. Изъ-за нея просунулись дрожащіе пальцы, потомъ показалась обнаженная рука.

Еще мгновеніе — и покойница стояла живая, въ своемъ черномъ бархатномъ платьѣ. Лицо ея было спокойно. Глаза смотрѣли съ удивленіемъ на окружающіе ее предметы. Вотъ она взглянула впизъ, и слабая улыбка показалась на ея губахъ. Она увидѣла Джака, который, стоя на колѣняхъ, смотрѣлъ на нее съ восторженнымъ энтузіазмомъ.

И снова въ покойницкой водворилась тишина. Невыразимое счастье, молча, радовалось, невыразимое отчаяніе, молча, страдало.

Вдругъ послышались во дворѣ шаги. Въ коридорѣ показался свѣтѣ, и черезъ минуту сторожевая комната наполнилась толпой мужчинъ и женщинъ^[3].

ЭПИЛОГЪ.
Мистеръ Дэвидъ Глени возвращается во Франкфуртъ и оканчиваетъ свой разсказъ.

ГЛАВА I.

12 го декабря я получилъ письмо отъ м-съ Вагнеръ, которая меня увѣдомляла, что свадьба Фрица и Мины отложена до 13-го января. Вскорѣ послѣ этого я покинулъ Лондонъ и поѣхалъ во Франкфуртъ.

Я нарочно отправился такъ рано, чтобъ успѣть по дорогѣ завернуть къ нашимъ кореспондентамъ во Франціи и сѣверной Германіи. Нашъ старшій приказчикъ м-ръ Гартрей, завѣдывавшій лондонской конторой, не любилъ ни въ чемъ медлить и настоялъ на моемъ скоромъ отъѣздѣ, чему я, конечно, не сопротивлялся. Мнѣ уже давно хотѣлось повидать мою тетку и прелестную Мину. Такимъ образомъ, не жертвуя дѣлами и исполнивъ всѣ данныя мнѣ порученія, я прибылъ во Франкфуртъ недѣлей ранѣе, чѣмъ меня ожидали, именно 4-го января.

ГЛАВА II.

По лицу Іосифа, отворившаго мнѣ дверь, я понялъ, что въ домѣ случилось нѣчто необыкновенное.

— Нѣтъ никакого несчастья? спросилъ я поспѣшно.

Іосифъ посмотрѣлъ на меня въ какомъ-то странномъ смущеніи и отвѣчалъ:

— Поговорите лучше съ докторомъ.

— Съ докторомъ! Кто боленъ? Тетка? Келеръ? Кто?

Внѣ себя отъ нетерпѣнія я схватилъ его за горло и сильно потрясъ, но получилъ все тотъ-же отвѣтъ:

— Поговорите съ докторомъ.

Контора была рядомъ. Я заглянулъ въ отворенную дверь и спросилъ у одного изъ конторщиковъ, тамъ-ли г. Келеръ. Мнѣ отвѣчали, что онъ наверху съ докторомъ. Я не вытерпѣлъ и спросилъ, не больна-ли моя тетка.

— Неужели вы ничего не знаете!? воскликнулъ конторщикъ.

— Она умерла или жива? воскликнулъ я, теряя всякое терпѣніе.

— И то, и другое, отвѣчалъ конторщикъ.

Я началъ сомнѣваться, гдѣ я: въ домѣ-ли г. Келера или въ больницѣ идіотовъ. Вернувшись въ сѣни, я приказалъ Іосифу вести меня тотчасъ къ доктору.

Онъ поднялся со мною по лѣстницѣ на ту половину дома, гдѣ жила г-жа Вагнеръ. Я немного успокоился. Но на первой площадкѣ онъ остановился и таинственно произнесъ:

— Я отказался, м-ръ Девидъ, я не могу здѣсь болѣе служить. Есть вещи, которыхъ никакой слуга не можетъ снести. Когда человѣкъ живетъ, онъ долженъ быть живъ, а когда умретъ, то долженъ быть мертвымъ. Въ такихъ важныхъ вопросахъ, какъ жизнь и смерть, не должно быть никакого смѣшенія. Я никого не осуждаю, но я ничего не понимаю, что дѣлается въ этомъ домѣ, и ухожу. Слѣдуйте за мною.

Первой моей мыслью было, что Іосифъ пьянъ, но онъ шелъ твердо, говорилъ спокойно, чисто. У дверей въ комнату г-жи Фонтэнъ онъ остановился и постучалъ.

— Г. Дэвидъ Глени желаетъ видѣть доктора Дормана, доложилъ онъ.

Первый вышелъ ко мнѣ г. Келеръ и старательно затворилъ за собою дверь. Онъ обнялъ меня съ большимъ чувствомъ, чѣмъ онъ обыкновенно его выказывалъ. Лицо его было очень озабочено, а голосъ дрожалъ.

— Здравствуйте, Дэвидъ; вы никогда не могли пріѣхать болѣе кстати, какъ въ эту минуту.

— Моя тетка здорова, я надѣюсь?

— Да, слава-Богу! произнесъ онъ, съ пламенной благодарностью поднимая руки къ небу.

— Г-жа Фонтэнъ больна?

Прежде чѣмъ Келеръ успѣлъ мнѣ отвѣтить, дверь снова отворилась, и вышелъ докторъ Дорманъ.

— Вотъ его-то именно мнѣ и надо, воскликнулъ онъ; — вотъ счастливый пріѣздъ. Гдѣ я могу найти письменныя принадлежности? спросилъ онъ, обращаясь къ Келеру; — а, въ гостиной. Пойдемте со мною, г. Дэвидъ, и вы, г. Келеръ.

Въ гостиной онъ написалъ нѣсколько словъ на листѣ бумаги и сказалъ, обращаясь ко мнѣ:

— Посмотрите, какъ мы оба подпишемъ бумагу.

Онъ подчеркнулъ свое имя и передалъ перо Келеру, который сдѣлалъ то-же. Потомъ онъ подалъ мнѣ бумагу.

Къ величайшему моему удивленію, я прочелъ, что «нижеподписавшійся докторъ Дорманъ свидѣтельствуетъ, что жизнь возвратилась къ г-жѣ Вагнеръ въ покойницкой въ половинѣ второго утра, сего 4-го января, что онъ лично привелъ ее въ полное чувство и, что въ виду всего этого, онъ проситъ прекратить слѣдствіе, которое теперь не имѣетъ никакого разумнаго основанія». Г. Келеръ прибавлялъ къ этому и свою просьбу оставить его жалобу безъ послѣдствій.

Я взглянулъ на нихъ обоихъ съ такимъ-же изумленіемъ, съ какимъ смотрѣлъ на Іосифа.

— Я не могу оставить ни на минуту г-жу Фонтэнъ, сказалъ докторъ; — ея случай очень интересный для науки, иначе я лично сдѣлалъ-бы это заявленіе городскимъ властямъ. Г. Келеръ ужасно разстроенъ и нуждается въ покоѣ. Будьте такъ добры, снесите эту бумагу въ городской совѣтъ и заявите, что вы насъ знаете лично, и что ^мы оба подписали эту бумагу при васъ. По вашемъ возвращеніи я вамъ все объясню, и вы сами увидите, что ваша тетка внѣ всякой опасности.

Я отправился въ муниципалитетъ и исполнилъ порученіе доктора. Меня тамъ спросили, имѣю-ли я личный интересъ въ дѣлѣ. Я отвѣчалъ, что я племянникъ г жи Вагнеръ, и тогда меня заставили письменно заявить, что я, какъ представитель г-жи Вагнеръ, поддерживаю просьбу доктора и г. Келера о прекращеніи секретнаго дознанія.

Этимъ всѣ формальности были исчерпаны, и я возвратился домой.

ГЛАВА III.

Іосифъ теперь встрѣтилъ меня совершенно спокойно, какъ вполнѣ разумное существо. Онъ объявилъ мнѣ, что докторъ ждетъ, меня въ комнатѣ г-жи Фонтэнъ. Это меня нѣсколько удивило.

Отворяя мнѣ дверь, докторъ спросилъ:

— Кажется, вы первый видѣли г. Келера въ то утро, когда онъ занемогъ?

— Да, первый послѣ г. Энгельмана, отвѣчалъ я.

— Хорошо. Войдите, я хочу, чтобъ вы взглянули на г-жу Фонтэнъ.

Онъ подвелъ меня къ кровати. Одного взгляда на больную было для меня достаточно, чтобъ замѣтить въ ней всѣ симптомы таинственной болѣзни г. Келера. Она лежала въ томъ-же апатичномъ состояніи, съ тѣмъ же изнуреннымъ выраженіемъ лица, съ тѣмъ-же нервнымъ дрожаніемъ рукъ. Очнувшись отъ первой минуты изумленія, я увидалъ, что у изголовья стояла на колѣняхъ Мина.

— О, мама, милая мама! восклицала она съ отчаяніемъ; — посмотри на меня, скажи мнѣ хоть слово.

Г-жа Фонтэнъ на минуту открыла глаза, взглянула на Мину и снова ихъ закрыла въ изнеможеніи.

— Оставьте меня въ покоѣ, промолвила она тономъ мольбы.

Мина встала и, нѣжно нагнувшись къ больной, прибавила:

— У васъ губы пересохли; позвольте вамъ принести лимонаду.

— Оставьте меня, повторила г-жа Фонтэнъ.

Точно также говорилъ, точно также просилъ оставить его въ покоѣ и г. Келеръ,

Докторъ Дорманъ знакомъ позвалъ меня за собою. Въ дверяхъ его остановила сидѣлка и спросила, что ей дѣлать.

— Продолжайте исполнять мою инструкцію, отвѣчалъ онъ; — а если замѣтите въ больной какую-нибудь перемѣну, то пошлите за мной. Я буду съ г. Глени въ гостиной.

Я, молча, пожалъ руку бѣдной Мины и послѣдовалъ за докторомъ.

— Болѣзнь г-жи Фонтэнъ напоминаетъ вамъ что-нибудь? спросилъ онъ меня на лѣстницѣ.

— Да, отвѣчалъ я; — она напоминаетъ мнѣ болѣзнь г. Келера. Симптомы одни и тѣ-же.

Онъ ничего не прибавилъ, и мы вошли въ гостиную. Я спросилъ, не могу-ли я видѣть тетку.

— Подождите немного, сказалъ онъ, — она спитъ. Чѣмъ дольше она будетъ спать, тѣмъ скорѣе выздоровѣетъ. Меня гораздо болѣе безпокоитъ положеніе Джака. Онъ теперь довольно спокоенъ и караулитъ дверь въ комнату г-жи Вагнеръ, но я порядочно съ нимъ повозился. Какъ жаль, что я ничего не знаю о его прошедшей исторіи. Насколько мнѣ извѣстно, онъ былъ только, что называется, полуумный, когда его приняли въ Бедламъ. Жестокое тамошнее обращеніе совершенно свело его съума, и подобный видъ съумасшествія можетъ повторяться. Я, главнымъ образомъ, разсчитываю на вліяніе г-жи Вагнеръ. Сядьте; я долженъ вамъ объяснить то странное положеніе, въ которомъ мы всѣ теперь находимся.

ГЛАВА IV.

— Помните вы, какъ вылечился г. Келеръ отъ своей болѣзни? Началъ свой разсказъ докторъ.

Эти слова воскресили въ моей памяти не только подозрѣнія доктора Дормана насчетъ таинственной болѣзни г. Келера, но и странный вопросъ Джака, съ которымъ онъ обратился ко мнѣ въ то утро, когда я уѣхалъ изъ Франкфурта.

— Будемте откровенны и не скроемъ друга отъ друга ничего, прибавилъ докторъ; — вы о чемъ-то задумались. О чемъ?

Я ему высказалъ всю правду. Докторъ Дорманъ былъ такъ-же откровененъ и съ своей стороны. Объяснивъ все, что случилось въ домѣ Келера и что уже извѣстно читателямъ, онъ прибавилъ:

— Вы знаете мои подозрѣнія насчетъ чудеснаго выздоровленія г. Келера; тѣ-же подозрѣнія возбудились во мнѣ и тогда, когда я увидалъ мертвой вашу тетку. Подозрѣнія въ отравѣ ясно указывали на отравительницу. Г-жа Фонтэнъ вылечила Келера своимъ таинственнымъ лекарствомъ, — и понятно, что на ней сосредоточились всѣ мои подозрѣнія. На этомъ основаніи я отказался дать разрѣшеніе на похороны и просилъ городскія власти произвести секретное дознаніе. Но прежде чѣмъ мы перевезли вашу тетку въ покойницкую, я былъ удивленъ разсказомъ Джака о томъ, какъ онъ отперъ шкафъ въ розовой комнатѣ и далъ вашей теткѣ противоядіе г-жи Фонтэнъ.

— Вы понимаете, продолжалъ докторъ; — я очень хорошо видѣлъ разницу между болѣзнью г-жи Вагнеръ и болѣзнью г. Келера, и потому не могъ предположить хоть на минуту, чтобы имъ былъ данъ одинаковый ядъ. Слѣдовательно, я ни мало не раздѣлялъ слѣпой увѣренности Джака въ спасительномъ дѣйствіи синей стклянки на его госпожу. Но, признаюсь, я находился въ очень тревожномъ состояніи. Вечеромъ случилось еще новое странное обстоятельство. Когда я съ Келеромъ провожалъ вашу тетку въ покойницкую, ко мнѣ подошла на улицѣ г-жа Фонтэнъ и дала мнѣ вотъ это.

И докторъ положилъ на столъ шифрованную бумагу.

ГЛАВА V.

— Кто это писалъ? спросилъ я.

— Мужъ г-жи Фонтэнъ.

— Она вамъ отдала эту бумагу?

— Да, и просила, чтобы я прочелъ ее.

— Это просто непонятно.

— Нѣтъ, очень понятно. Ей было извѣстно, что Джакъ далъ г-жѣ Вагнеръ противоядіе, и, не имѣя ни малѣйшаго понятія о химіи, она хотѣла знать, какія послѣдствія могли произойти отъ этого противоядія. А какъ вы полагаете, на что я разсчитывалъ, взявъ эту таинственную бумагу?

— На открытіе, какимъ ядомъ она отравила мою тетку.

— Совершенно вѣрно.

— И вы разобрали эти іероглифы?

— Да, отвѣчалъ онъ, вынимая изъ кармана другую бумагу; — почти всѣ шифры можно разгадать при терпѣніи и при нѣкотораго рода навыкѣ. Стоитъ только хорошенько приглядѣться къ знакамъ, замѣтить, которые изъ нихъ чаще повторяются, сосчитать эти знаки, подвести итоги и расположить ихъ по количеству повтореній. Потомъ спросите себя, какія гласныя и согласныя чаще повторяются въ томъ языкѣ, на которомъ вы полагаете, что написаны таинственныя письмена, и послѣ долгаго труда все станетъ для васъ яснымъ. Это только вопросъ времени и терпѣнія.

— И это результатъ вашей работы? сказалъ я, указывая на вторую бумагу.

— Прочтите и судите сами.

Въ началѣ рукописи были повторены докторомъ Фонтэномъ инструкціи, написанныя на ярлыкахъ, которыми онъ снабдилъ ядъ подъ названіемъ «Александрово вино» и его противоядіе.

Слѣдовавшія затѣмъ строчки были гораздо интереснѣе. Онѣ касались яда, называемаго «Зеркальными каплями» и въ нихъ объяснялся одинъ изъ самыхъ интересныхъ опытовъ професора.

Вотъ его подлинныя слова:

ГЛАВА VI.

"Зеркальныя капли. Этотъ ядъ имѣетъ такое-же дѣйствіе, какъ и Александрово вино. Но послѣ многихъ опытовъ надъ животными я убѣдился, что смерть отъ него наступаетъ еще быстрѣе и не оставляетъ положительно никакихъ слѣдовъ въ организмѣ, которые могли-бы быть обнаружены при вскрытіи тѣла.

"Несмотря на всѣ мои старанія, я не могъ отыскать противоядія этому адскому яду. Поэтому я не смѣю примѣнить его къ медицинѣ. Я долженъ-бы его бросить, но не люблю признавать себя побѣжденнымъ. Я отложу въ сторону эти опыты, но если Богъ дастъ мнѣ жизни, то я примусь снова за эту работу съ новыми силами.

"Черезъ мѣсяцъ послѣ написанія этихъ строкъ я снова сдѣлалъ опытъ, и снова изъ этого ничего не вышло. Тогда я сдѣлалъ нѣчто недостойное ученаго.

"Отравивъ животное «зеркальными каплями», я далъ ему противоядіе противъ Александрова вина, хотя я очень хорошо зналъ различный составъ этихъ двухъ ядовъ. Я былъ убѣжденъ въ невозможности получить удовлетворительные результаты въ ученомъ отношеніи, но сдѣлалъ это такъ, наудачу.

"Послѣдствія были самыя поразительныя. Цѣлый день, цѣлую ночь и часть слѣдующаго дня животное находилось въ полномъ оцѣпененіи. Я зналъ, что оно не околѣло, только потому, что утромъ на второй день оно не представляло никакихъ слѣдовъ разложенія, несмотря на то, что стояла жаркая погода и въ лабораторіи атмосфера была самая дурная.

«Часъ спустя послѣ первыхъ симптомовъ оживанія, животное было совершенно здорово и ѣло съ большимъ апетитомъ. Прошло съ тѣхъ поръ десять дней, но оно все таки совсѣмъ здорово. Это удивительное дѣйствіе яда и противоядія заслуживаетъ основательнаго изслѣдованія. Если я буду живъ, то произведу подробное изслѣдованіе и результаты его изложу на этой-же бумагѣ».

Но болѣе на бумагѣ не было ни слова. Професоръ умеръ, не исполнивъ своего намѣренія.

ГЛАВА VII.

— Я прочелъ эту таинственную бумагу около полуночи, произнесъ докторъ, — и тотчасъ отправился къ г. Келеру. Онъ, по счастью, еще не спалъ, и мы вмѣстѣ съ нимъ отправились въ покойницкую. Я прямо обратился къ смотрителю и, разбудивъ его, громко сказалъ, что покойница можетъ ожить. Прислуга его это слышала, и мы отправились цѣлой толпой въ покойницкую. То, что мы тамъ увидѣли, я положительно отказываюсь вамъ передать. Я поспѣлъ во-время, чтобы успокоить г-жу Вагнеръ и перевезти ее въ домъ г. Келера. Исполнивъ это, я думалъ, что дѣло кончено, но очень ошибся.

— Вы говорите о болѣзни г-жи Фонтэнъ?

— Нѣтъ, я говорю о Джакѣ. Конечно, слѣпая вѣра въ спасительное дѣйствіе синей стклянки спасла жизнь его госпожи. Я никогда не рѣшился-бы, даже если-бы зналъ опытъ професора, употребить то рискованное средство, которое Джакъ далъ больной безъ малѣйшаго колебанія. Но событія этой ночи, вмѣстѣ съ водкой, которую онъ выпилъ по настоянію его пріятеля — ночного сторожа Шварца, совершенно свели его съума. Онъ былъ такой-же бѣшеный, какъ въ Бедламѣ. Я едва убѣдилъ его принять успокоительную микстуру. И когда она хорошо на него подѣйствовала, онъ все-таки отзывался о ней съ презрѣніемъ. «У меня было лучшее лекарство, сказалъ онъ; — его сдѣлалъ человѣкъ гораздо умнѣе васъ, но мы съ Шварцемъ, сдуру, отдали его ночью г-жѣ экономкѣ». Я принялъ эти слова за одну изъ его многихъ эксцентричностей и не обратилъ на нихъ вниманія. Онъ вскорѣ заснулъ, а я отправился домой, но въ сѣняхъ меня остановилъ сынъ г. Келера. «Посмотрите на г-жу Фонтэнъ, сказалъ онъ. — Мина объ ней очень безпокоится». Я опять поднялся по лѣстницѣ.

— Замѣтили вы что-нибудь особенное въ г-жѣ Фонтэнъ, прежде чѣмъ Фрицъ позвалъ васъ къ ней? спросилъ я.

— Въ покойницкой она мнѣ показалась ужасно перепуганной, и меня удивляло, что она не съумѣла совладать съ собою. Г. Келеръ проводилъ ее домой, и я не подозрѣвалъ, что увижу то, что представилось моимъ глазамъ при входѣ въ ея комнату по приглашенію Фрица.

— Вы тотчасъ замѣтили, что симптомы ея болѣзни тѣ-же, какіе были у г. Келера?

— Нѣтъ, они обнаружились позднѣе. Какъ только я вошелъ въ комнату, она прогнала Мину и, бросивъ на меня очень странный взглядъ, сказала: «Отдайте мнѣ бумагу, которую я вамъ дала вчера ночью». Я спросилъ, на что ей эта бумага. «Конечно, чтобы уничтожить ее! воскликнула она; — я уничтожила всѣ стклянки, оставшіяся послѣ мужа. Я знаю, что вы подозрѣваете, но я васъ не боюсь». Сказавъ это, она, повидимому, забыла свои слова и, отворивъ ящикъ въ ночномъ столикѣ, вынула книгу съ металическими застежками, которыя открывались, повидимому, какой-то пружиной. Она совершенно забыла о моемъ присутствіи и дрожащей рукой старалась отыскать пружину. Я предложилъ ей помочь. «Оставьте въ покоѣ мои секреты», сказала она и сунула книгу подъ подушку. Какъ докторъ, я долженъ былъ ей помочь и хотя не приписывалъ никакого значенія словамъ Джака, но все таки считалъ нужнымъ прежде всего узнать, приняла-ли она какое-нибудь свое лекарство. Она вздрогнула всѣмъ тѣломъ, когда я повторилъ ей слова Джака. «О какомъ лекарствѣ онъ говоритъ? Воскликнула она; — я выпила только стаканъ вина. Приведите его скорѣе. Мнѣ надо съ нимъ поговорить». Я отвѣчалъ, что это невозможно, что я не позволю его разбудить. «Такъ пошлите за пьянымъ сторожемъ», произнесла она съ отчаяніемъ. Я начиналъ уже соображать, что дѣло было неладное, и, позвавъ Мину, пошелъ посовѣтоваться съ Фрицемъ. Единственнымъ средствомъ найти Шварца было обратиться къ его сестрѣ, сидѣлкѣ. Я зналъ, гдѣ она жила, и Фрицъ вызвался сбѣгать къ ней. Когда явился Шварцъ, то г-жа Фонтэнъ уже съ трудомъ поняла его слова. Я тогда началъ замѣчать въ ней симптомы болѣзни г. Келера. «Оставьте меня умереть, сказала она тихо; — я достойна смерти». Потомъ, собравшись съ силами, она пристально посмотрѣла на меня и, схвативъ меня за руку, прибавила: «Смотрите, Мина должна выйти замужъ 13 января». Съ тѣхъ поръ она все находится въ томъ положеніи, въ которомъ вы ее видѣли.

— И вы не можете ее снасти?

— Нѣтъ. Наша современная наука не вѣдаетъ ядовитыхъ веществъ, тайну которыхъ угадалъ професоръ Фонтэнъ. Мы знаемъ яды, которые медленно отравляютъ небольшими пріемами, но намъ положительно неизвѣстны яды, которыми можно было бы медленно отравить однимъ пріемомъ, и доктора даже не вѣрятъ въ возможность этого.

— Вы убѣждены, что она отравлена?

— Да, послѣ того, что мнѣ сказалъ сегодня Джакъ, я вполнѣ убѣжденъ, что она отравлена Александровымъ виномъ. Она, повидимому, хотѣла дать ему этотъ ядъ подъ видомъ лекарства, но въ послѣднюю минуту не рѣшилась на это и задержала у себя стклянку. Джакъ въ полномъ невѣденіи далъ ей этого лекарства вмѣстѣ съ Шварцемъ. Послѣ я вамъ передамъ всѣ подробности. Теперь-же я могу только прибавить, что возмездіе за злодѣйство г-жи Фонтэнъ полное; ее можно было-бы и теперь еще спасти, если-бы Джакъ не далъ г-жѣ Вагнеръ весь остатокъ противоядія.

— Я могу попросить Джака, чтобы онъ все разсказалъ?

— Ни за что. Необходимо, чтобы онъ никогда болѣе объ этомъ не говорилъ. Онъ уже сказалъ г-жѣ Вагнеръ, что спасъ ей жизнь, и только-что передъ вашимъ пріѣздомъ я слышалъ, какъ онъ утѣшалъ Мину словами: «Ваша мама приняла своего прекраснаго лекарства и скоро поправится». Я былъ вынужденъ сказать вашей теткѣ и Минѣ, что онѣ не должны вѣрить его словамъ, такъ-какъ все это илюзіи его разстроеннаго воображенія.

— Безъ сомнѣнія, вы правы, произнесъ я, — но я не понимаю, зачѣмъ вы такъ поступаете.

— Вы сейчасъ поймете. Я нарочно говорилъ съ вами такъ откровенно, г. Дэвидъ, потому, что я надѣюсь на вашу помощь. Вся послѣдующая жизнь м-съ Вагнеръ не должна быть омрачена страннымъ воспоминаніемъ, а Мина должна быть счастлива, что немыслимо, если она узнаетъ о преступленіяхъ своей матери. Вы понимаете теперь, почему я вынужденъ несправедливо отзываться о бѣдномъ Джакѣ.

Въ доказательство того, что я его понялъ, я обѣщалъ свято хранить тайну, которую онъ мнѣ повѣрилъ.

Въ эту минуту въ комнату вошла сидѣлка и объявила, что г-жѣ Фонтэнъ стало хуже.

Докторъ поспѣшилъ къ больной.

Я нѣсколько разъ втеченіи дня заходилъ въ ея комнату. Нервное сотрясеніе всего тѣла мало-по малу прекратилось, и къ вечеру съ нею сдѣлался столбнякъ. Она не произносила ни слова, не двигалась. На слѣдующій день около полудня докторъ увелъ изъ комнаты бѣдную Мину, которая не покидала изголовья своей матери. Мы съ Келеромъ переглянулись. Г-жа Фонтэнъ умерла.

ГЛАВА VIII.

Я не забылъ книги, которую г-жа Фонтэнъ сунула себѣ подъ подушку, по словамъ доктора, и, вынувъ ее оттуда, спросилъ у доктора и г. Келера, отдать-ли ее Минѣ.

— Конечно, нѣтъ, отвѣчалъ докторъ.

— Отчего?

— Потому, что эта книга ей повѣдала-бы то, чего она не должна знать. Я увѣренъ, что это дневникъ. Посмотрите, правъ-ли я.

Я нашелъ пружину и открылъ застежки. Это, дѣйствительно, былъ дневникъ.

— Вы, вѣроятно, судили по внѣшнему виду? спросилъ я у доктора.

— Нѣтъ; я судилъ по личному опыту во время моей службы въ здѣшней тюрьмѣ. Образованный преступникъ — всегда заклятый эгоистъ. Каждый человѣкъ интересуется собою, по чѣмъ онъ подлѣе, тѣмъ болѣе дорожитъ собой. Тѣ люди, которымъ, казалось-бы, всего необходимѣе скрывать свои преступленія, никогда не могутъ отказать себѣ въ удовольствіи вести дневникъ.

— Я не сомнѣваюсь въ вашей опытности, докторъ, но ваше заключеніе меня удивляетъ.

— Подумайте, г. Дэвидъ, и вы согласитесь со мною. Чѣмъ человѣкъ лучше, тѣмъ онъ менѣе эгоистиченъ, и, напротивъ, чѣмъ онъ хуже, тѣмъ онъ болѣе думаетъ о себѣ. Посмотрите, напримѣръ, на вашу тетку. Сегодня утромъ она получила письмо по поводу тѣхъ реформъ въ обращеніи съ съумасшедшими, которыя она рѣшилась ввести въ Германіи и Англіи. Я едва уговорилъ ее не отвѣчать тотчасъ на эти письма, а отдохнуть послѣ тяжелаго удара, перенесеннаго всѣмъ ея организмомъ. Неужели вы думаете, что дурная женщина стала-бы такъ заботиться о чужихъ интересахъ? Никогда. Дурная женщина думала-бы только о себѣ, о скорѣйшемъ своемъ выздоровленіи. Откройте дневникъ на послѣднихъ его страницахъ и вы увидите, что каждая строчка выдаетъ несчастную.

Это было справедливо. Всѣ сокровеннѣйшія мысли и побужденія г-жи Фонтэнъ были ясно высказаны въ ея дневникѣ.

Напримѣръ, передъ болѣзнью Келера 'она писала: «Мнѣ стоитъ только дать ему Александрова вина, а тамъ противоядіе — и я сдѣлаюсь спасительницей г. Келера, а слѣдовательно, вылечивъ его отъ болѣзни, которую сама ему причинила, обезпечу бракъ моей Мины».

Напротивъ, выбирая для отравы г-жи Вагнеръ «зеркальныя капли», она руководилась совершенно иной мыслью: « Этотъ ядъ не только скорѣе убиваетъ и не оставляетъ въ тѣлѣ никакихъ слѣдовъ, писала она, — но, судя по надписи на ярлыкѣ, для него не существуетъ противоядія. Еслибъ сердце мнѣ измѣнило послѣ рокового дѣла, то я все-же ничего не буду въ состояніи сдѣлать, чтобъ спасти женщину, которую я должна заставить замолчать навѣки, или, несмотря на всѣ мои жертвы, счастье моей дочери не будетъ обезпечено».

Конечно, она намѣревалась уничтожить эту компрометирующую ее книгу по возвращеніи въ домъ Келера изъ покойницкой, но первое дѣйствіе отравы не дозволило ей этого сдѣлать.

Послѣдняя запись въ дневникѣ г-жи Фонтэнъ была очень замѣчательна, доказывая, что святое чувство материнской любви все-таки сохраняется до послѣдней минуты въ самой преступной натурѣ, даже въ такой женщинѣ, какъ г-жа Фонтэнъ. Во время своего памятнаго свиданія съ г. Келеромъ въ сѣняхъ она поступила какъ самая глупая женщина изъ нетерпѣливаго желанія уговорить его согласиться на свадьбу Мины. Она не рѣшилась отравить безпомощнаго Джака, даже для своей собственной безопасности. Она не хотѣла побудить Мину солгать, когда ложь могла ихъ спасти въ самую критическую минуту жизни. Наконецъ, вотъ послѣднія слова, записанныя ею въ дневникѣ:

«… Я прогнала изъ своей комнаты Мину и очень оскорбила бѣднаго ребенка. Я боюсь ея. Это послѣднее преступленіе совершенно отчуждаетъ меня отъ этого чистаго, невиннаго созданія, тѣмъ болѣе, что оно совершено ради нея, ради ея счастья. Каждый разъ, какъ она взглядываетъ на меня, я боюсь, чтобъ она не отгадала по моему лицу, что я для нея сдѣлала. О, какъ я жажду поцѣловать ее, обнять. И не смѣю… не смѣю».

Если кто скажетъ, что эти выкупающія грѣхъ черты неестественны въ преступной женщинѣ, то пусть онъ подумаетъ о несообразностяхъ своего собственнаго характера и возблагодаритъ судьбу, которая не подвергала его такимъ соблазнамъ, какимъ подвергала эту несчастную женщину.

ГЛАВА IX.

Ночь близится къ концу, и лампа, при которой я пишу, горитъ тускло.

Мои мысли переносятся изъ Франкфурта къ чисто-англійской сценѣ.

Я въ Лондонѣ, въ нашей конторѣ. Меня ждутъ двое друзей. Одинъ изъ нихъ — Фрицъ, а другой — самая популярная личность въ околодкѣ, счастливое, безвредное существо, извѣстное всѣмъ подъ названіемъ Соломеннаго Джака. Благодаря вліянію тетки, припадокъ, бывшій у него во Франкфуртѣ, не повторялся, и мы не опасаемся за его будущность.

Что-же касается его прошедшей жизни, то намъ не удалось сдѣлать никакихъ романическихъ открытій. Кто были его родители, умерли-ли они или бросили его, какъ онъ жилъ и что выстрадалъ до поступленія на службу къ професору Фонтэну въ Вюрцбургѣ — всѣ эти вопросы остаются безъ отвѣта. Самъ Джакъ нисколько не поощряетъ нашего любопытства. Онъ или не хочетъ, или не можетъ вспомнить, что было съ нимъ въ отдаленномъ прошломъ.

— Какое мнѣ до этого дѣло? говоритъ онъ: — я началъ жить съ той минуты, какъ меня посѣтила моя госпожа. Я не помню и не хочу ничего помнить о времени, предшествовавшемъ этой блаженной минутѣ.

Однако, говоря о Джакѣ, я заставляю ждать моихъ друзей въ пріемной. Я надѣваю фракъ и выхожу къ нимъ. Фрицъ молчаливъ и озабоченъ; онъ нетерпѣливо ждетъ экипажа. Джакъ ходитъ взадъ и впередъ по комнатѣ; на немъ яркій синій фракъ съ великолѣпнымъ букетомъ въ петлицѣ, нанковые панталоны, золотые часы, бѣлыя перчатки и въ рукѣ у него трость. Когда карета подъѣхала къ крыльцу, онъ выходитъ первый.

— Конечно, я не спорю, что Фрицъ играетъ важную роль въ церемоніи, говоритъ онъ, когда экипажъ покатился, — но я положительно утверждаю, что безъ меня церемонія была-бы неполна. Но если вы находите, что мой костюмъ къ чемъ-нибудь нехорошъ, то ради Бога скажите, я еще успѣю его исправить.

Мы успокоиваемъ Джака, увѣряя, что онъ великолѣпенъ.

— У васъ, Дэвидъ, есть недостатки, замѣчаетъ онъ съ достоинствомъ, — но у васъ отличный вкусъ и онъ никогда вамъ не измѣняетъ. Но дайте мнѣ побольше мѣста, я не хочу измять фалды своего фрака.

Достигнувъ небольшого селенія въ окрестностяхъ Лондона, мы останавливаемся передъ старинной церковью.

Мы входимъ въ церковь и ждемъ. Всѣ женщины селенія стоятъ на паперти и принимаютъ Джака за жениха. Онъ это замѣчаетъ и внѣ себя отъ счастья.

Вотъ раздаются звуки органа, и въ дверяхъ церкви показывается невѣста, очень скромно одѣтая, но сіяющая красотою и молодостью.

Она опирается на руку г. Келера, который кажется моложе за нѣсколько лѣтъ. По его желанію фирма во Франкфуртѣ продана, но моя тетка настояла, чтобъ въ условія продажи включили непремѣнно условіе, по которому въ конторѣ должно всегда заниматься извѣстное число женщинъ. Покинувъ мѣстность, которая возбуждала въ его головѣ непріятныя воспоминанія, г. Келеръ строитъ себѣ домъ подлѣ котэджа м-съ Вагнеръ на горѣ, подлѣ селенія. Тутъ онъ намѣренъ провести остатокъ своихъ дней съ своими двумя дѣтьми.

За Келеромъ и Миной слѣдуютъ докторъ Дорманъ, пріѣхавшій въ Англію на каникулы, и моя тетка, которая во все это время была второй матерью молодой дѣвушки.

Но что это въ глазахъ у меня какъ будто мутится, и я не вижу даже бумаги? Правда, прошло пятьдесятъ лѣтъ послѣ этой счастливой свадьбы, и я пережилъ всѣхъ своихъ лучшихъ друзей. Нѣтъ, я лучше положу перо, вытру глаза платкомъ и предоставлю кому-нибудь изъ молодежи докончить разсказъ о веселой свадьбѣ.

"Дѣло", №№ 1—5, 7, 1880 г.

---

1. Страшная исторія Анны-Маріи Цванцигеръ, приговоренной къ смертной казни въ Бомбергѣ, въ 1811 году, разсказана въ „Уголовныхъ процессахъ Фейербаха“.
2. Любопытная критика этой книги помѣщена Сиднеемъ Смитомъ въ «Эдинбургскомъ Обозрѣніи» за 1814 годъ.
3. Въ предисловіи къ отдѣльному изданію этого романа, печатавшагося прежде въ еженедѣльномъ журналѣ, Вильки Колинзъ удостовѣряетъ, что онъ на мѣстѣ изучилъ устройство покойницкой во Франкфуртѣ.