Духоборы-переселенцы на Кавказѣ. Корреспондентъ «Новаго Времени», путешествовавшій по черноморскому побережью Кавказа, случайно проспавъ станцію, на которой долженъ былъ выйти, попалъ въ деревню переселенцевъ-духоборовъ.
Мужики, пишетъ онъ, говорили со мной хорошимъ, понятнымъ языкомъ; у нихъ попадались иногда малороссійскія слова — трошки, сѣдайте, но за хохловъ я ихъ не могъ признать; во-первыхъ, они всѣ удивили меня особеннымъ костюмомъ, котораго хохлы не носятъ, во-вторыхъ, ихъ обращеніе между собою казалось чѣмъ-то инымъ, которое мнѣ совершенно неизвѣстно. Молодежь приходила тихо, скромно, старики садились въ передній уголъ; бабы выдвигали миски, гремѣли ложками… Видимое дѣло — всѣ собирались ужинать.
— Вы, господа, должно быть, переселенцы? — спросилъ я.
— Такъ точно, господинъ. Мы — духоборы.
Теперь я понялъ все. Совершенно случайно я попалъ въ селеніе духоборовъ. Я тутъ же порѣшилъ остаться у нихъ и ждать ночного поѣзда въ Батумъ. Духоборы были для меня интереснѣе Боржома.
— Мы здѣсь временно, — сталъ разсказывать мнѣ одинъ изъ старшихъ духоборовъ. — Первая наша партія уже сегодня проѣхала въ Батумъ, чтобы сѣсть на пароходъ. Это — изъ Сигнахскаго уѣзда. А мы — изъ Ахалкалакскаго уѣзда.
— Сколько времени вы живете въ Тифлисской губерніи, въ Горійскомъ уѣздѣ? — спросилъ я.
— Съ 1895 года. Теперь думали скоро тронуться, но что-то, слышно, задержка есть; говорятъ, еще подождать надобно, изъ-за земли на островѣ Киперѣ заминка случилась, а какая — намъ неизвѣстно…
— Скажите, у васъ здѣсь что же, есть земля?
— Земли, милый человѣкъ, нѣтъ.
— Чѣмъ же вы кормитесь?
— Работаемъ, батрачимъ на мѣстныхъ жителей, на помѣщиковъ, на князьевъ равныхъ кавказскихъ.
Ну, и что же, какъ вашъ заработокъ?
— Да что, господинъ, плохо. Работа наша добре цѣнится, насъ нанимаютъ со всѣхъ сторонъ, только денегъ мало отдаютъ.
— Какъ такъ?
— А такъ. Вотъ я у одного помѣщика работалъ. Семьдесятъ рублевъ съ него надо получить, а онъ вынесъ семнадцать. Я ему говорю, а прочіе когда же отдашь? «Я, говоритъ, тебѣ пришлю послѣ, въ Гоми». Да ты ужъ, спрашиваю, отвѣть по совѣсти, пришлешь ли? «Не бойся, говоритъ, пришлю». Я ждалъ, долго ждалъ, прихожу, кланяюсь, а онъ меня чуть не въ шею: сказано, говорить, обожди!
— А то этакъ народъ обижаетъ: дастъ тебѣ землю, воздѣлывай, говоритъ, половину отдай мнѣ! — замѣтилъ другой духоборъ. — Я тружусь, ночей не досыпаю, половину огорода ему, владѣтелю, отдамъ, а онъ ночью изъ моей половины все перетаскаетъ… Да что: лошадей отнимаютъ! Какъ-то тугъ пріѣхалъ на зарѣ, хвать лошадь Демьяна. Тотъ ему кланяться и просить: побойся Бога, вѣдь это моя лошадь? Вынулъ тотъ кинжалъ, замахнулся: уйди, говоритъ, не то убью! Ну, Демьянъ и отступился: Богъ съ нимъ, пускай беретъ.
— Да вы бы на такія обиды въ судъ жаловались, — сказалъ я.
— Нѣтъ, господинъ, мы жаловаться не станемъ. Господь съ ними, съ обидчиками!
Долго мы такъ разговаривали; отъ домашняго обихода я попробовалъ разспросить духоборовъ объ ихъ нравственныхъ принципахъ, о сути ихъ ученія; не въ дорожныхъ замѣткахъ, конечно, распространяться объ этомъ фельетонисту-путешественнику, однако же, я долженъ сказать, что отъ духобора прежде всего требуется кротость.
— Наша молитва простая, господинъ! — говорили мнѣ духоборы. — Вотъ мы какъ молимся (тутъ духоборъ зачиталъ на-распѣвъ):
«Первое моленье —
Кротость и смиренье;
Второе моленье —
Тихій разговоръ.
Низкій поклонъ,
Умильный взглядъ»…
И то, что изложено въ этихъ стихахъ, по словамъ корреспондента, «въ самомъ дѣлѣ выполняется духоборами строго и точно», и не только какъ заученное правило, а какъ свойство, воспитавшееся и пріобрѣтенное поколѣніями. Всякій входящій низехонько кланялся; всякій, кто выходилъ вонъ, сердечно прощался; разговоры ведутся тихо, взгляды другъ на друга устремляются ласковые, умильные…
«Вглядываясь въ духоборовъ, — говоритъ корреспондентъ далѣе, — я замѣчалъ крѣпкую вѣру; въ физіономіяхъ не было и слѣда тупости (какъ мнѣ разсказывали равные господа), а, напротивъ, въ глазахъ сверкалъ спокойный умъ и смышленость. Съ 1895 года ихъ живетъ близъ станціи Гоми до 300 человѣкъ. Жизнь ихъ терпка: безземельные батраки, эксплуатируемые жадными инородческими хозяевами, они, однако же, одѣты несравненно лучше всѣхъ этихъ грузинъ, грековъ и т. п. мусора здѣшняго края, извѣстнаго только пьянствомъ, воровствомъ и грабежами; почему же духоборы, какъ это кажется съ перваго взгляда, и здоровѣе, и богаче кавказцевъ? А оттого, что они поддерживаютъ другъ друга, и самая горькая бѣда выносится ими сообща, дружно: напримѣръ, въ Гоми человѣкъ 15—20 сильно больны и работать не въ состояніи; прочіе духоборы работаютъ за больныхъ и кормятъ ихъ съ семьями; выздоровѣютъ больные — они начнутъ работать за вновь заболѣвшихъ, и все это совершается беззлобно, съ низкимъ поклономъ, съ умильнымъ взглядомъ»…
Корреспондентъ отвѣдалъ духоборческаго хлѣба-соли.
Не требовательны эти чернорабочіе: вода съ картофелемъ, лукомъ и огурцами — это у нихъ квасъ; квасъ съ огурцами — окрошка. Да еще говорятъ:
— Слава Господу и за это, господинъ! Есть хлѣбушка — дышимъ, славимъ Христа. А молоко и чай мы только больнымъ ребятишкамъ, да ужъ очень хворымъ большимъ даемъ. Для тебя, одначе, вскипятимъ воды, попотчуемъ тебя!
— Нѣтъ, нѣтъ, спасибо, не надо, — отказался я. — Я вотъ хлѣбъ ѣмъ, борщъ хлебаю… Что вы, господа, — развѣ я больной?
— Да вѣдь гость-то ты дальній, изъ Москвы/Выпей чайкю, коли желаешь. Я еще разъ отказался.
Послѣ ужина я вышелъ на крыльцо; часть духоборовъ помоложе (мужчины и женщины) сѣли въ сторонѣ и запѣли… это была стройная и заунывная пѣсня, — особенная, вродѣ церковной, но своеобразная.
— Вотъ и всѣ наши удовольствія, милый человѣкъ, — сказалъ мнѣ старый духоборъ. — День работаемъ, вечеромъ посидимъ наружѣ, попоемъ трошки и спать… Вся наша радость въ хвалѣ Господу Христу. Помогъ Онъ намъ прожить день безъ грѣха — мы поемъ псалмы пророка Давида…