Дядя Андрей.[править]
У нас, в Сардинии, Пасха празднуется больше Рождества, а Троицын день — больше Пасхи.
Сард — поэт в душе, но он очень беден. Для пастуха и поселянина Рождество — самое трудное время. Пасха тоже не без забот; но к Пасхе уж более или менее известно, каков будет урожай, сбор оливок окончен, скоту обеспечен подножный корм. К Троицыну же дню — рожь уж наливается, стада дают приплод. В эту пору стригут овец и «клеймят» телок и быков, т. е. каленым железом выжигают на них клеймо их владельца. Каждое такое событие — праздник в мирном сельском обиходе. Скотоводы всем домом, целыми семьями, отправляются пикником на пастбища и проводят день с пастухами. Всех объединяет общее праздничное настроение и та здоровая, трезвая радость, которую дает общение с природой.
Не могу я без волнения вспомнить эти бесхитростные сельские праздники! Они как будто принадлежат далекому, давно, давно минувшему времени… Я уже не раз говорила о них, а все же, начнешь вспоминать, — и вдруг что-то шевельнется в душе, как забытая, старая песня.
Помню один случай — странный и трогательный.
Это было как раз во время праздника. Моей семье принадлежало небольшое стадо. Пастухом при нем был дядя Андрей;
Накануне Троицы мы собрались ехать на пастбище «клеймить» молодых телок и быков. С нами были все наши домашние, бывшая наша прислуга старуха Ненедда, и с нею прелестный пятилетний мальчуган. Наша Ненедда была добрейшая душа, одна из тех женщин, которым место всюду, где нужны ласка и помощь. Я вижу ее не иначе, как утешающей плачущих, перевязывающей рану больному, омывающей чужого умершего, мирящей повздорившую молодежь. При этом, в ней было много юмора, и суждения ее всегда были метки и здравы.
— Бедняжка — сирота, — говорила она нам о мальчике, которого она везла с собой: — отец умер; мать больна, очень больна, да и гроша у ней нет.
Мальчуган, сидевший на передке нашей телеги, казалось, не был удручен своей горькой судьбой: он хлыстом погонял запряженных быков, кричал на них и хохотал без умолку. Изредка он обращал к Ненедде разрумянившееся, пухлое личико с ямочками на щеках, поднимал на нее лучистый взгляд больших черных глаз и заливался звонким смехом, закрывая лицо ручонками. Это был "живой и смышленый ребенок. Телега, в которой сидели одни женщины (мужчины ехали впереди, верхами), медленно двигалась по зеленой безлюдной и дикой равнине. Стоял чудный день. Горы, чуть-чуть потянутые дымкой, в голубоватых тонах выделялись на горизонте. Вдали бледным пламенем рдели среди кустов вереска желтые пятна дикого терновника. Наш возница, черномазый крестьянин, концом кнута указывал нам пастбища, рассказывая про их владельцев.
— Вон там, видите, хижина, — говорил он, пока мы ехали пастбищем, пестревшим мелкими бурыми коровами. — В ней лет шесть тому назад жил тот крестьянин, с которым бежала дочь дяди Андрея. Помните? Он не хотел этого брака и не простил ее. С тех пор он о ней слышать не хочет…
После двух часов езды, мы приехали в прелестный лесок, полный цикламенов; запах их так и стоял в воздухе. Дядя Андрей вышел к нам навстречу, жал руки, добродушно шутил. Он вовсе не казался таким нелюдимым, каким нам его описывали: это был скорее жизнерадостный, бодрый старик, еще стройный для своих 70-ти лет, небольшого роста, худой, смуглый, с короткой седой бородкой и поразительно живыми глазами под нависшими седыми бровями.
— Эге! Да вы, я вижу, под славной охраной! — воскликнул он при виде мальчика, который пристально разглядывал его. — С таким молодцом вам никакие разбойники не страшны! Ну, где ж твое ружье, богатырь? Как? У тебя нет ружья, даже деревянного?! Что это, твой сын, Ненедда?
— На сегодня да, — ответила она. — Его мать больна.
Старик и мальчик сразу подружились.
— Я хочу доить коров, — объявил мальчуган. — Я хочу видеть быков. Я ничего не боюсь! Я храбрый! Тетя сказала, что тут ходят дикие кабаны — я хочу видеть их. Я не боюсь!
— Ладно, ладно! говорил старик. — Понимаю! Ты — воин, хочешь сражаться. Вот мы тебе дадим кусок сыра с медом, ты его сразу победишь.
— Ну, это я съем сейчас же, — убежденно ответил мальчик.
Он принялся бегать повсюду, заглядывая во все углы хижины старика. Изредка он подбегал к дяде Андрею, оба смеялись и дружелюбно балагурили.
Женщины варили обед. Мужчины привязывали телок и быков, которых по очереди загоняли в низкое стойло, сложенное из срубленных стволов.
Дядя Андрей накаливал железный прут с клеймом и быстро прикладывал его к спине бедных животных, которые с ревом корчились от боли при неожиданном ожоге и, едва освобожденные, убегали, облизывая обожженное место с вытисненными на нем буквами владельца.
Мальчик, широко открыв глаза, жадно следил за всем происходившим, и когда мычанье усиливалось, и испуганные быки удирали от пытки, он в страхе, весь дрожа, пятился назад.
— Как? — шутил дядя Андрей. — Ты хочешь видеть диких кабанов, а сам трусишь по-пустому?! Я ж тебе говорил, что тебе впору воевать только с сыром и медом. А ты-то еще хотел ночевать со мной, стеречь ночью овец от разбойников!
— Да, да, я останусь с тобой! — кричал мальчик. — Но ты дашь мне ружье, ты дашь мне нож и толстую палку: я перебью всех злых людей!
— Ну, мало кто тогда останется на свете! — вдруг сумрачно сказал старик.
Время от времени Ненедда зазывала мальчика в хижину, маня его кусочком мяса или ломтем свежего сыра. Он убегал к ней, ел, внимательно слушая ее, утвердительно кивал головкой, потом вновь прибегал к старику, и болтовня возобновлялась.
Когда дядя Андрей ходил гнать телят с луга, мальчик бежал с ним рядом, цепляясь за него. Старик шутливо отряхивался и твердил:
— Я с тобой только время теряю, богатырь!
Но тут же брал его за руку и уводил с собой.
За обедом мальчик примостился подле старика; и вдруг, его головка склонилась на колени к дяде Андрею: он заснул. Ненедда хотела было снести его в хижину, но старик воспротивился:
— Оставь его! Не буди! Какой красавец!..
И, продолжая общий разговор, он порой гладил рукой головку спящего ребенка и с умилением вглядывался в него.
— Коли он так тебе понравился, взял бы ты его к себе, — сказала Ненедда. — Отца у него нет, скоро, быть может, не станет и матери. Был бы тебе за сына.
— Какое! Я стар, да и беден к тому же, — возразил дядя Андрей.
— Ну, за внука, что ли… — робко продолжала она.
Старик сдвинул седые брови. Она поняла тайную мысль, угнетавшую его, и не настаивала.
После обеда пастухи вернулись к своим занятиям; женщины отдыхали на лугу. Я вздремнула.
Проснувшись, я первым делом увидела мальчика, свежего, бодрого, с новой энергией болтавшего о чем-то с Ненеддой. Она говорила:
— Слушай: скоро дядя Андрей покончит с работой, придет сюда и сядет на траву. Ты подойди, охвати его шею руками и скажи: «Дедушка, я твой внук. Позволь мне остаться с тобой». Понял?
— Да, ответил мальчик.
Я тоже поняла, в чем дело!
— Неужели же старик не знал его раньше? — спросила я у Ненедды. — Он никогда не видал его?!
— Он отказывался видеть его, — ответила она.
— А ведь ребенок похож на него, — заметила одна из женщин. — По-моему, дядя Андрей не мог этого не заметить и что-то подозревает.
— Тем лучше! — ответила Ненедда.
Мы ждали; нам становилось жутко.
Пастухи кончили работу. Изредка дядя Андрей окликал мальчугана:
— Что же ты не подойдешь, молодец?
— Нет, подойди ты: мне надо тебе что-то сказать, — отвечал мальчик.
И, в конце концов, старик приблизился к нам.
— Ну, готово, — сказал он, опускаясь на траву. — До будущего года! Выпьем за здравие всех!
Выпили. Затем старик обратился к ребенку:
— Ну, как же ты? Остаешься со мной или нет? Все разбойники уж разбежались, узнав, что ты здесь. Что ж, ты все еще хочешь остаться?
Мальчик подбежал к нему, оглянулся на Ненедду, потом вдруг крепко, крепко обнял старика и что-то шепнул ему на ухо.
— Говори громче: я не слышу!
— Деда, я твой внук и хочу быть с тобой!
Дядя Андрей багрово покраснел, потом побледнел внезапно. Первым движением его было — оттолкнуть от себя ребенка, но тот крепче прижался к нему и смеялся, смеялся…
— Все это твои штуки, старая ведьма! — дрогнувшим голосом крикнул старик, одной рукой угрожая Ненедде, а другой обхватив ребенка.
Ненедда прослезилась. С ней это часто бывало, но и в глазах старика стояли слезы.
— Что ж ты такой невеселый? — вдруг спросил мальчик. — Или ты все еще боишься разбойников?
— Да, да, я видел кабана, вон там, вдали, и я боюсь, боюсь… — сказал дядя Андрей, не выпуская внука.
— Подожди! Я пойду и убью его. Не плачь только!
— Вот! Вот он и вправду бежит… кабан! Идет сюда! Беги, убей его скорей! крикнул в шутку один из пастухов, но отважный боец со страху пронзительно завизжал, зарываясь к объятиях деда.
Тот схватил его и со страстной нежностью прижал его к груди.
Источник текста: журнал «Родник», 1911, № 5, стр. 561—568.