1899
[править]Н. Н. Юрьинъ.
[править]ЖЕНА И ДѢТИ.
[править]Отъ нихъ все скверное у насъ произошло.
Не въ характерѣ Андрея Захаровича было откровенничать и плакаться на свою судьбу передъ каждымъ встрѣчнымъ. Даже люди, которыхъ онъ считалъ близкими, — и тѣ едва ли знали, что, несмотря на кажущееся благополучіе, которое окружало Андрея Захаровича, душу его грызъ тайный червь.
По наружности дѣйствительно все обстояло какъ нельзя лучше. Андрей Захаровичъ занималъ вполнѣ приличное мѣсто, пользовался уваженіемъ какъ на службѣ, такъ и среди знакомыхъ. Относительно прочности его семейнаго счастія не могло быть никакихъ сомнѣній, такъ какъ онъ, не замѣчая самъ, какъ мелькали годъ за годомъ, безъ всякихъ непріятныхъ приключеній, дожилъ до дня серебряной свадьбы; и не даромъ рѣчи, которыя произносились на бывшемъ по этому поводу торжествѣ, единодушно восхваляли мирную и согласную жизнь Андрея Захаровича и Варвары Ивановны. На дѣтей также Андрею Захаровичу пожаловаться было бы грѣшно. Съ обоими — и Сережей и Аней — онъ былъ въ самыхъ лучшихъ, можно даже сказать дружескихъ, отношеніяхъ. И безъ ложнаго самообольщенія, не какъ отецъ только, а даже глядя на нихъ глазами посторонняго человѣка, онъ готовъ былъ признать, что оба они талантливы и много обѣщаютъ въ будущемъ. У Сережи — призваніе къ научнымъ занятіямъ: онъ всѣ вечера проводитъ въ лабораторіи за химическими опытами, и при его широкой способности къ обобщеніямъ, Богъ знаетъ, какъ далеко онъ шагнетъ я какое можетъ себѣ составить имя въ той спеціальности, которую онъ избралъ. Ну, а Аня, несмотря на свою молодость, успѣла уже настолько заявить себя въ качествѣ хорошей пѣвицы, что и теперь ее охотно приглашаютъ къ участію въ разныхъ благотворительныхъ концертахъ и уже нѣсколько разъ о ея исполненіи съ похвалой отзывались въ газетахъ. Нѣтъ, на дѣтей Андрей Захаровичъ не можетъ пожаловаться.
При такихъ условіяхъ, онъ могъ бы, пожалуй, чувствовать себя и счастливымъ, и спокойнымъ душою… но на свою бѣду онъ принадлежалъ къ числу людей, вниманіе которыхъ направляется не въ ту сторону, гдѣ все мирно, свѣтло и безоблачно, а туда, гдѣ есть хотя бы одна черная точка. Это темное пятнышко въ ихъ глазахъ растетъ, растетъ, заслоняетъ, наконецъ все остальное и не даетъ имъ наслаждаться тѣми благами жизни, которыя ниспосланы на ихъ долю. Такимъ пятномъ въ своей жизни Андрей Захаровичъ считалъ нѣкоторыя стороны своей служебной дѣятельности. Поступая на службу въ вѣдомство, пользовавшееся несовсѣмъ хорошей славой, Андрей Захаровичъ былъ увѣренъ, что сумѣетъ поставить себя среди своихъ сослуживцевъ совершенно самостоятельно и не только не отдастъ себя на произволъ тѣхъ теченій, которыя господствуютъ въ ихъ средѣ, но найдетъ возможность оказать и на нихъ благотворное вліяніе. Андрей Захаровичъ и въ молодости былъ человѣкъ осторожный и потому круто поступать не хотѣлъ, а рѣшилъ сначала приглядываться, или, какъ онъ выражался, «изучить среду, въ которой ему придется дѣйствовать». Ошибкою было съ его стороны, пожалуй, одно, — что онъ не назначилъ себѣ срока для такого изученія. А такъ какъ на жизненной сценѣ барьеръ, отдѣляющій зрителей отъ дѣйствующихъ лицъ, до такой степени подвиженъ и неуловимъ, что очутиться по другую его сторону не составляетъ никакого труда, то и Андрей Захаровичъ, который первое время, говоря о своихъ сотоварищахъ, выражался всегда: «они», «у нихъ» и т. п., — съ теченіемъ времени совершенно незамѣтно для себя сталъ говорить, вмѣсто этого, «мы» и «у насъ».
Видя, какъ всѣ вокругъ него рвутъ куски, какъ каждый суетится и хлопочетъ о томъ, чтобы, оттолкнувъ другого, самому пробраться хотя на ступеньку выше, Андрей Захаровичъ сначала улыбался презрительно, потомъ сталъ улыбаться снисходительно, а потомъ… потомъ вовсе пересталъ замѣчать во всемъ этомъ что нибудь смѣшное. Правда, никто не могъ бы его упрекнуть въ чемъ либо дурномъ, — напротивъ, если бы собрать голоса, то вѣроятно всѣ, знающіе его, довольно единодушно отозвались бы, что онъ держится въ сторонѣ отъ свалки, никому не подставляетъ ножку и старается выдвинуться только своими знаніями и работою. Поставили бы, вѣроятно, ему въ заслугу и то, что когда ему приходилось возиться съ дѣлами, отъ которыхъ пахнетъ сотнями тысячъ, а иногда и милліонами, — съ тѣми дѣлами, вертясь около которыхъ, люди «не зѣвающіе» сами начинаютъ понемногу обзаводиться сначала выигрышными билетами, а потомъ домами и имѣньицами, — онъ постоянно находился въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Но самъ Андрей Захаровичъ держался о себѣ другого мнѣнія и считалъ, что онъ развѣ только немногимъ лучше, чѣмъ остальные. Правда, передъ тѣми, отъ кого такъ или иначе зависѣла его участь, онъ, особенно не пресмыкался, но все же одинъ разъ немножко ниже поклонился, другой разъ слишкомъ поторопился схватить и пожать руку, когда можетъ быть и вовсе руки подавать не слѣдовало; тутъ промолчалъ, тамъ сказалъ съ глазу на глазъ нѣсколько фразъ — до такой степени, впрочемъ, невинныхъ, что онъ и самъ не сумѣлъ бы объяснить, почему ему было бы непріятно, если бы сказанное имъ повторили въ обществѣ. Все это, можетъ быть, были мелочи, — но когда намять услужливо нанизывала безконечный рядъ такихъ мелочей, накопившихся, годъ за годомъ, то Андрею Захаровичу начинало казаться, что ничего, кромѣ этой цѣпи мелкихъ униженій, въ его жизни и не было.
Также и въ дѣлахъ. Онъ не можетъ обвинить себя въ томъ, чтобы при разсмотрѣніи ихъ онъ когда либо покривилъ душою. Все дѣлается «по закону», или, вѣрнѣе, «по бывшимъ примѣрамъ», такъ какъ каждый разъ справляться съ закономъ слишкомъ хлопотливо, да и времени не хватаетъ. Вѣроятно когда-то предшественники всю эту процедуру продѣлали и оставили въ наслѣдство безукоризненные образцы. Отклонить движеніе дѣлъ отъ естественнаго русла, по которому они текутъ, онъ не можетъ. Немножко ускорить, немножко попридержать, — вотъ предѣлы, въ которыхъ вращается его власть. Но и это по большей части очень важно. У него дѣло такое, что каждый охотно дастъ, и дастъ много, только бы ускорить его разрѣшеніе на полгода, даже на два-три мѣсяца. Разумѣется, онъ не «беретъ», онъ даже держитъ себя до такой степени безукоризненно, что ни разу не было случая, чтобы кто нибудь предложилъ ему денежную мзду за болѣе быстрое движеніе дѣла. Но зато онъ уже знаетъ, что чуть въ дѣлѣ замѣшаны не простые просители, а лица съ громкимъ именемъ, со связями и положеніемъ, то такое дѣло нужно выдѣлить изъ очереди и разрѣшить, не откладывая въ долгій ящикъ. У этихъ господъ выработана цѣлая система «ускоренія». Дождемъ сыплются разныя памятныя записки, письма на французскомъ языкѣ отъ тетки одного высокопоставленнаго лица къ кузинѣ другого, генералъ одного вѣдомства самолично является въ пріемный день къ генералу другого вѣдомства и съ удрученнымъ видомъ выражаетъ прискорбіе по поводу того, что такой почтенный человѣкъ, какъ NN, столько времени не можетъ добиться удовлетворенія своего законнаго ходатайства. Иногда можно подумать, что весь городъ тѣмъ только и интересуется, скоро ли разрѣшится дѣло господина NN. Тотъ, другой, третій знакомый, въ разговорѣ о совершенно постороннихъ предметахъ, вдругъ вставитъ: «А дѣло NN у васъ еще не рѣшено?» И въ концѣ концовъ дѣло NN становится какимъ-то кошмаромъ, и чтобы избавиться отъ него, Андрею Захаровичу ничего не оставалось, какъ откладывать въ сторону дѣло кого нибудь другого, какого нибудь ZZ, который, вѣроятно, съ неменьшимъ нетерпѣніемъ ожидаетъ его разрѣшенія, но у кого нѣтъ въ запасѣ ни тетушки, ни кузинъ, ни вліятельныхъ генераловъ, ни полъ-Петербурга знакомыхъ.
Андрей Захаровичъ сокрушался впрочемъ не объ этомъ невѣдомомъ ZZ, который, можетъ быть, и привыкъ ждать, — его тяготило сознаніе, что онъ, Андрей Захаровичъ, который считалъ себя поборникомъ правды и справедливости, завѣдомо поступаетъ несправедливо. Сначала дѣлалъ онъ это безъ всякихъ личныхъ видовъ, просто потому, что не въ силахъ былъ оказать сопротивленіе передъ натискомъ просьбъ, требованій и напоминаній; но время шло — и Андрей Захаровичъ научился понимать, что и его успѣхи по службѣ могутъ во многомъ зависѣть отъ быстраго исполненія просьбы такого-то или предупрежденія желанія такого-то. Тутъ, какъ говорится, рука руку моетъ. Услуга, оказанная генералу другого вѣдомства, не пройдетъ безслѣдно. Андрей Захаровичъ всю бухгалтерію взаимныхъ услугъ изучилъ, въ концѣ концовъ, до тонкости. Онъ зналъ, что какъ разными извилистыми ходами производится ускореніе дѣлъ, точно также подобными же путями и благосклонность какой нибудь особы можетъ реализироваться въ видѣ тѣхъ или иныхъ вещественныхъ благъ. Тутъ своего рода «превращеніе энергіи». Особа проронитъ вскользь пару теплыхъ словъ своей тетушкѣ, тетушка перенесетъ ихъ своему высокопоставленному крестнику, тотъ скажетъ женѣ, а она бабушкѣ. А бабушка дирала за уши «самого», — того, отъ котораго можетъ изливаться дождь щедротъ и милостей на голову Андрея Захаровича, — когда тотъ еще въ бѣлыхъ штанишкахъ бѣгалъ, не суконныхъ, какъ теперь, а просто коленкоровыхъ, такъ что ей-то онъ уже ни въ чемъ отказать не можетъ. Конечно, подвести точный учетъ тому, насколько, благодаря всѣмъ этимъ постороннимъ вліяніямъ, Андрей Захаровичъ подвинулся на службѣ, довольно трудно, но приблизительно все-таки можно. Если бы онъ не пускалъ ихъ въ ходъ, то, можетъ быть, вмѣсто «дѣйствительнаго» имѣлъ бы теперь просто «статскаго», не получалъ бы полуторы тысячъ добавочныхъ и ужъ навѣрное не могъ бы такъ часто пользоваться щедрыми пособіями на лѣченіе жены и на воспитаніе дѣтей.
Жена, дѣти!.. Въ мысляхъ Андрея Захаровича они гораздо тѣснѣе сплетались съ его служебной дѣятельностью, чѣмъ кто нибудь могъ себѣ это представить. Сколько разъ повторялъ онъ себѣ, что онъ давно бы ушелъ съ мѣста своего служенія, ушелъ бы, еще тогда, когда замѣтилъ первые признаки того, что онъ началъ «поддаваться» и «ослабѣвать» — если бы не жена и дѣти. Въ его глазахъ они одни были настоящими виновниками всего того длиннаго ряда поступковъ, которые онъ могъ поставить себѣ въ упрекъ. Какъ завидовалъ Андрей Захаровичъ въ иныхъ случаяхъ свободѣ дѣйствій своего лакея или кухарки. Вѣдь они, если находятъ, что къ нимъ предъявляются требованія, исполнять которыя не обязаны, то они прямо приходятъ и говорятъ: «Пожалуйте расчетъ». А онъ, Андрей Захаровичъ, человѣкъ, у котораго должно бы быть больше развито чувство самоуваженія и собственнаго достоинства, чѣмъ у лакея или кухарки, — онъ долженъ выносить всякое униженіе, долженъ иногда кривить душою, потому только, что у него за спиною стоятъ жена и дѣти.
Сознаніе, что жена и дѣти заставляютъ его отклоняться отъ того пути, по которому онъ долженъ бы былъ итти, что, благодаря имъ, онъ понемногу вовсе почти пересталъ раздѣлять свои поступки на хорошіе и худые, добрые и злые, а интересовался только тѣмъ, можно ли отъ нихъ «чего нибудь» ожидать для себя, или нельзя, — не мѣшало Андрею Захаровичу питать самую нѣжную привязанность къ семьѣ. Впрочемъ, нѣтъ такой вещи, на которую нельзя было бы посмотрѣть съ двухъ различныхъ сторонъ, — а потому и въ этомъ случаѣ, если жена и дѣти были виновниками того превращенія, которое, по наблюденіямъ самого Андрея Захаровича, съ нимъ произошло, — то они же служили ему передъ судомъ своей совѣсти такимъ оправданіемъ, лучше котораго ничего нельзя было придумать. «Это дѣлается для нихъ», «если этого не сдѣлать, то на ихъ головы обрушится цѣлый градъ лишеній, огорченій, непріятностей, мелочныхъ заботъ», — этимъ было все сказано. Послѣ этого Андрей Захаровичъ, какъ бы ни было для него иногда непріятно то, что ему предстояло сдѣлать, говорилъ себѣ: «Такъ надо», — и дѣлалъ это уже съ сознаніемъ, что онъ не своей волей поступаетъ такъ, а не иначе, — а что его ведетъ посторонняя сила, бороться съ которою онъ не въ состояніи.
До сихъ поръ Андрею Захаровичу все же оставалось утѣшеніе, что есть границы, которыхъ эта сила ни разу еще не заставила его переступить. То, въ чемъ онъ проявлялъ уступчивость, дѣлали всѣ почти безъ исключенія вокругъ него, нисколько по смущаясь этимъ. И если онъ не можетъ въ душѣ съ этимъ примириться, то, безъ сомнѣнія, потому только, что, какъ онъ ни плохъ, но все же нѣсколько лучше остальныхъ.
Однако, такъ ли это? Андрей Захаровичъ покраснѣлъ, вспомнивъ, какъ еще недавно онъ, занимаясь дѣломъ, въ которомъ заинтересована была одна солидная торговая фирма, — въ мысляхъ заполучилъ весьма крупную сумму, какъ мысленно же онъ съѣздилъ на эти деньги заграницу, накупилъ цѣлый ворохъ обновъ женѣ и дочери, оставилъ сына на два года въ нѣмецкихъ университетахъ для подготовки къ магистерской диссертаціи, а дочь въ Италіи усовершенствоваться въ пѣніи. Правда, все это было въ мечтахъ, въ дѣйствительности же получило то, что было можно, другое лицо, отъ котораго даже и рѣшеніе дѣла въ сущности не зависѣло… Однако, хотя и въ мечтахъ, — а все-таки было.
Да, но и тутъ все то же оправданіе. Вѣдь не для себя, не для своего удовольствія мечталъ онъ о заграничной поѣздкѣ, а потому, что это необходимо для дѣтей, особенно Сережѣ. Разбить его надежды на будущую профессуру — развѣ хватитъ у него на это духу? Но какъ сдѣлать почти невозможное? Содержать его два года заграницей на свой счетъ, когда и безъ этого еле-еле удается сводить концы съ концами, — немыслимо. А разсчитывать на то, что его отправятъ на казенный счетъ, также невозможно. Сережа и самъ не разъ говорилъ, что гораздо больше шансовъ имѣетъ его товарищъ Бѣльскій. Конечно, Андрей Захаровичъ отъ себя сдѣлалъ все, что могъ, чтобы устроить это дѣло. Онъ настолько уже изловчился въ изысканіи разныхъ «комбинацій» и «ходовъ», что очень быстро сообразилъ, къ кому ему нужно обратиться, чтобы повліять на профессора, отъ котораго, главнымъ образомъ, будетъ зависѣть выборъ лица, отправляемаго заграницу. Андрею Захаровичу удалось получить письмо къ этому профессору отъ очень, очень сильной особы. Правда, нужно было дѣйствовать въ высшей степени осторожно, чтобы Сережа ни о чемъ не догадался — иначе ничего не вышло бы, кромѣ непріятностей. Но Андрей Захаровичъ сумѣлъ обставить дѣло вполнѣ прилично. Онъ явился къ профессору, будто бы, для того только, чтобы узнать его мнѣніе, дѣйствительно ли сыну его стоитъ подготовлять себя къ ученой дѣятельности. При этомъ, однако, онъ очень ловко ввернулъ нѣсколько фразъ о томъ, что «нѣкоторыя лица» будутъ очень довольны, если выборъ факультета остановится на его сынѣ. Но старый профессоръ принялъ Андрея Захаровича очень сухо и рѣзко замѣтилъ, что удовольствіе или неудовольствіе какихъ бы то ни было лицъ не имѣетъ въ этомъ дѣлѣ никакого значенія и что предпочтеніе отдано будетъ тому, кто будетъ признанъ достойнѣйшимъ. Андрей Захаровичъ настолько понималъ толкъ въ дѣлахъ, чтобы сообразить, что такой отвѣтъ значилъ: «Оставьте всякую надежду». И теперь онъ перебиралъ въ умѣ всевозможныя комбинаціи, посредствомъ которыхъ можно было бы устроить свои дѣла такъ, чтобы поѣздка Сережи на свой счетъ изъ области фантазіи могла перейти въ дѣйствительность.
Это было нелегко. Для этого нужно было настолько улучшить свое матеріальное положеніе, чтобы получать, по крайней мѣрѣ, рублей тысячи на двѣ болѣе, чѣмъ до сихъ поръ. Необходимо добиться этого, тѣмъ болѣе, что, вслѣдъ за Сережей, поднимется вопросъ и объ Анѣ, а ее отправлять заграницу одну нельзя, — придется ѣхать съ нею также женѣ и нѣкоторое время жить надо будетъ на два дома.
Да, безъ сомнѣнія, это нелегко, — однако, не вполнѣ невозможно. Комбинація являлась очень соблазнительная, какъ будто нарочно для того, чтобы поддразнить Андрея Захаровича. Въ рукахъ у него находилось въ настоящее время дѣло, въ которомъ принималъ большое участіе нѣкто Фалькъ. Этого Фалька можно было бы просто считать темною личностью, если бы онъ не былъ женатъ на дочери Теренина. А Теренинъ стоялъ во главѣ одного учрежденія, въ которомъ былъ какой-то мудреный «совѣтъ» или «комитетъ», съ представителями разныхъ вѣдомствъ, въ томъ числѣ и того, гдѣ служилъ Андрей Захаровичъ. Его, навѣрное, безъ всякаго затрудненія, назначили бы туда, — нужно было только, чтобы Теренинъ выразилъ желаніе видѣть его въ числѣ членовъ совѣта. Если бы для этого требовалось только позаботиться о скорѣйшемъ движеніи дѣла Фалька, то для Андрея Захаровича никакихъ затрудненій не существовало бы. Но дѣло было посложнѣе. Предпріятіе, по поводу котораго хлопоталъ Фалькъ, было затѣяно въ весьма широкихъ размѣрахъ; но для того, чтобы оно могло осуществиться. нужно было получить разрѣшеніе соорудить плотину на рѣкѣ, и пользоваться, такимъ образомъ, дешевымъ водянымъ двигателемъ. Это должно было однако совершенно разорить множество хозяйствъ крестьянъ и мелкихъ землевладѣльцевъ, земли которыхъ прилегали къ рѣкѣ, такъ какъ, благодаря запрудѣ, вода стала бы разливаться на большое пространство и засорять пескомъ и иломъ ихъ поля. Они это отлично понимали и отправили въ Петербургъ особыхъ ходатаевъ — хлопотать о запрещеніи устройства плотины. Ходоки побывали въ разныхъ мѣстахъ, добрались, между прочимъ, и до Андрея Захаровича. Прошеніе, которое они подали, было написано довольно темно и запутанно, но на словахъ они объяснили все очень толково, такъ что Андреи Захаровичъ сразу понялъ, какое значеніе имѣлъ для нихъ этотъ вопросъ. Но и Фалькъ не дремалъ. Онъ толкался всюду, куда было можно, и успѣлъ кой-кого расположить въ свою пользу. Однако, онъ понималъ очень хорошо, что тутъ все почти зависитъ отъ того, какъ будетъ изложено въ докладѣ ходатайство противной стороны. Можно было смять, скомкать его, словомъ, выставить дѣломъ вздорнымъ, которое раздувается умышленно для того только, чтобы сорвать что нибудь съ учредителей предпріятія, — но можно было представить все дѣло въ такой ясности, что разрѣшить его въ желательномъ для Фалька смыслѣ, явилось бы прямо немыслимымъ. И Фалькъ не разъ уже принимался по своему «обработывать» Андрея Захаровича, разсчитывая сначала, что тотъ не станетъ очень упираться. Андрей Захаровичъ, какъ бы въ видѣ шутки, однажды ввернулъ въ разговорѣ, что, вотъ, молъ, какъ бы хорошо устроиться въ совѣтѣ, гдѣ предсѣдательствуетъ уважаемый Иванъ Филипповичъ, — и по тому, какъ блеснули черные глаза Фалька, онъ понялъ, что этотъ намекъ не прошелъ незамѣченнымъ. Андрей Захаровичъ испыталъ при этомъ даже какое-то чувство облегченія — отъ сознанія того, что онъ сдѣлалъ все-таки первый, казавшійся ему самымъ труднымъ, шагъ. Но все же ничего рѣшительнаго до сихъ поръ между ними не было сказано. И только сегодня, утромъ, онъ получилъ отъ Фалька записочку, что, послѣ обѣда, онъ зайдетъ къ нему на полчасика «потолковать». Никакихъ сомнѣній не могло быть по поводу того, что подъ этимъ подразумевалось, и Андрей Захаровичъ съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ ожидалъ вечера. Онъ уже рѣшилъ, что дешевле, чѣмъ онъ назначилъ, онъ не продастъ себя.
Фалькъ пріѣхалъ аккуратно въ указанный въ его письмѣ часъ. И вотъ они сидятъ, запершись вдвоемъ въ кабинетѣ Андрея Захаровича. Никто имъ не помѣшаетъ. Жена мучается мигренью и лежитъ съ обвязанною теплыми платками головой. Аня занялась своими «вокализами» и часа на два прикована къ роялю. Сережи нѣтъ дома — онъ въ лабораторіи.
Разговоръ, сначала туманный и неопредѣленный, начинаетъ все ближе и ближе подходить къ цѣли. Чего добивается Фалькъ? Чтобы показана была вся нелѣпость — онъ такъ и сказалъ «нелѣпость» — претензій этихъ господъ. Андрей Захаровичъ конечно понимаетъ, что они кругомъ неправы, и сумѣетъ выставить дѣло въ настоящемъ свѣтѣ.
Андрей Захаровичъ морщится, какъ отъ пріема непріятнаго лѣкарства, но, преодолѣвая чувство брезгливости, голосомъ, которому онъ старается придать умышленную беззаботность, какъ бы вскользь, спрашиваетъ:
— А что, скажите, вы случайно не слыхали — это мѣсто въ совѣтѣ еще не замѣщено?
Фалькъ смотритъ на него ласковымъ и ободряющимъ взглядомъ и говоритъ:
— Нѣтъ еще. Иванъ Филипповичъ хочетъ хлопотать о назначеніи лица вполнѣ надежнаго, отъ котораго нельзя было бы ожидать разныхъ непріятностей. А то, покойный Хрулевъ, — не тѣмъ будь помянутъ! — своимъ неуживчивымъ характеромъ надѣлалъ ему множество хлопотъ.
Продолжая ласково смотрѣть на Андрея Захаровича, Фалькъ взялъ обѣ его руки въ свои и выразительно проговорилъ:
— Такъ какъ же, дорогой другъ? Можемъ мы разсчитывать на васъ? Вы знаете, что Иванъ Филипповичь весьма и весьма этимъ дѣломъ интересуется.
Андрей Захаровичъ всталъ, какъ и Фалькъ, съ своего мѣста. Онъ дышалъ тяжело и съ усиліемъ. Необходимо теперь, сейчасъ же принять рѣшеніе — такое рѣшеніе, которое уже навсегда, на всю жизнь наложить на него извѣстный, отпечатокъ. Онъ не скрывалъ отъ себя, что то, что онъ собирается совершить, равносильно подлогу. Благодаря ему, будутъ пущены по міру десятки семей. Вѣроятно, все это пройдетъ для него безнаказанно, но, въ концѣ концовъ, все можетъ и раскрыться, и тогда… Его не выгонятъ, конечно, со службы, если даже будетъ обнаружено, что онъ изъ корыстныхъ видовъ совершилъ свой поступокъ. Въ уваженіе къ его прежней дѣятельности, ему предоставятъ самому подать прошеніе объ отставкѣ. Но онъ будетъ въ глазахъ всѣхъ «замаранный».
И вдругъ передъ нимъ, съ особенною яркостью, нарисовалась картина. Вотъ его зовутъ въ кабинетъ «генерала» и тотъ, съ офиціально прискорбнымъ выраженіемъ лица, объявляетъ, что ему неудобно продолжать службу и надо подать прошеніе. Непріятная минута, — но если бы можно было говорить съ генераломъ на чистоту, онъ нашелъ бы, что сказать. О, онъ много что нашелъ бы… Но вотъ онъ пришелъ домой и ему надо объявить о постигшей его бѣдѣ женѣ и дѣтямъ. Что онъ имъ скажетъ, этимъ судьямъ, готовымъ въ иныхъ случаяхъ, къ всевозможной снисходительности, и которые, однако, иногда могутъ оказаться безжалостно-жестокими? Да, что онъ имъ скажетъ?..
Но что это? Обманъ слуха, порожденный его напряженнымъ состояніемъ? Вотъ слышны голоса жены и Сережи… Вотъ Аня что-то громко говоритъ… Всѣ они какъ будто о чемъ-то спорятъ… Голоса ихъ раздаются все ближе, очевидно, это они идутъ зачѣмъ-то къ нему. Минута — и они войдутъ, увидятъ его вмѣстѣ съ Фалькомъ — и все поймутъ. Андрей Захаровичъ былъ убѣжденъ, что онъ стоитъ теперь, точно насквозь освѣщенный какимъ-то таинственнымъ свѣтомъ, и что достаточно взглянуть на него, чтобы разглядѣть, какой отвратительный, уродливый гадъ копошится на днѣ его души. И неожиданно для самого себя, удивляясь самъ той твердости, которая звучала у него въ голосѣ, онъ произнесъ:
— Простите, но я долженъ вамъ сказать, что я ничего не могу сдѣлать для удовлетворенія вашего желанія. Дѣло слишкомъ говоритъ само за себя.
Онъ сухо поклонился Фальку, показывая этимъ, что разговоръ конченъ. Не ожидавшій такой развязки, Фалькъ не нашелся, что ему отвѣтятъ. Притомъ же, по самому тону Андрея Захаровича, онъ понялъ, что настаивать было бы безполезно. И едва онъ успѣлъ, съ озлобленнымъ и смущеннымъ лицомъ, выйти изъ кабинета Андрея Захаровича, какъ на порогѣ показались и жена, и Аня, и Сережа.
— Радость! Радость! кричала Аня, прыгая какъ сумасшедшая и бросаясь на шею къ отцу. — Папа! можешь поздравить Сережу, — будущаго профессора. Онъ ѣдетъ заграницу, на казенный счетъ — и тру-ля-ля, и тру-ля-ля!..
И Аня взяла такую высокую ноту, какой она до сихъ поръ и не подозрѣвала у себя въ голосѣ.