I.
Совершенно незнакомые мнѣ постороннѣе люди пришли въ ресторанъ и расположились за сосѣднимъ съ моимъ столикомъ.
Двое. Онъ и она.
Черта, преобладавшая въ ней, была — кокетливость. Она кокетливо куталась въ мѣховое боа, лѣниво-кокетливо снимала съ руки перчатку, прикусывая поочередно пальцы перчатки острыми мелкими зубами, кокетливо пудрила носикъ, заглядывая въ маленькое карманное зеркальце, и, поймавъ на себѣ восхищенный, полный обожанія, взглядъ своего спутника, сдѣлала ему кокетливую гримасу…
Онъ украдкой, будто случайно, прикоснулся къ ея рукѣ и спросилъ бархатнымъ баритономъ:
— Ну, что же мы, мое солнышко, будемъ кушать?
— Ахъ, вашему солнышку рѣшительно все равно!… Что хотите.
— А пить?
— И тоже все равно. Что вы спросите, то и будемъ пить.
— Повинуюсь, принцесса.
Онъ поднялъ задумчивый углубленный въ себя взглядъ на склонившагося передъ нимъ метрдотеля и сказалъ:
— Заморозьте бутылку Брють-Америкэнъ.
Дама подняла носъ отъ зеркала и сдѣлала удивленную гримаску.
— Вы пьете Брютъ? Это еще почему?
— Хорошая марка. Я ее люблю.
— Ну, вотъ! Я всегда твердила, что вы самый гнусный эгоистъ. Ему, видите ли, нравится этотъ уксусъ, такъ и я, видите ли, должна его пить.
Господинъ ласково, снисходительно улыбнулся и снова погладилъ ея руку.
— Что вы, принцесса! Какой уксусъ?! Вы пили когда-нибудь Брютъ?
— Не пила и пить не хочу.
— Такъ, — засмѣялся господинъ. — Тогда подойдемъ къ вамъ съ другой стороны: а что вы пили?
— Ну, что я пила… Мало ли! Монополь-сэкъ я пила… Единственное, которое можно пить!
— Ага! Ахъ, плутовка… наконец-то я узналъ вашу марку… Управляющій! Вы слышите? Монополь-сэкъ!
— Слушаю-съ. Что прикажете на ужинъ? — Маргарита Николаевна! Какъ вы на этотъ счетъ? Дама съ кокетливой безпомощностью повертѣла въ рукахъ карточку кушаній и пожала плечами.
— Я не знаю… Развѣ это такъ важно? Выберите просто что-нибудь для меня.
— Просто что-нибудь? Нѣтъ, это дѣло серьезное, — улыбнулся господинъ. — Мы сейчасъ это разберемъ. Вы какую рыбу любите?
— Никакую.
— Такъ; рыба отпала. Мясо любите?
— Смотря какое.
— Ну, напримѣръ, филе миньонъ или котлеты-де-мутонъ, соусъ бигарадъ?
— Я люблю брюссельскую капусту.
— Значить, вы мяса не хотите, — удивился господинъ. — Ну, скушайте что-нибудь… Ну, пожалуйста. Какое вы мясо любите?
— Господи, какъ этотъ человѣкъ присталъ! Зачѣмъ изъ этого дѣлать вопросъ жизни? Закажите, что хотите.
— Тогда я знаю, что вы будете кушать… Ризотто по-милански съ шампиньонами и раковыми шейками.
— Да вѣдь тамъ рисъ?
— Рисъ. Форменный рисъ.
— Терпѣть не могу риса. Закажите просто что-нибудь полегче.
— Скушайте дупеля, — посовѣтовалъ метр-д'отель, потихоньку распрямляя согнутую спину.
— Это такіе носатые? Ну, ихъ.
Метр-д'отель бросилъ на господина взглядъ, полный отчаянія. А господинъ, наоборотъ, отвѣтилъ ему, — да мимоходомъ и мнѣ — взглядомъ, въ которомъ ясно читалось: «Ну, что это за очаровательное взбалмошное существо! Она вся соткана изъ чудесныхъ маленькихъ капризовъ и восхитительныхъ неожиданностей».
Вслухъ сказалъ:
— И носатые дупеля провалились? Ха-ха! Видите, метр-д'отель, и вы не счастливѣе. Ну, вотъ, возьмите, принцесса, закройте глазки и подумайте: чего бы вы сей часъ очень, очень хотѣли?
— Да если бы была хорошая семга, я бы семги съѣла.
— Это само собой — это закуска. А что горячее?
— Господи, какъ вамъ это не надоѣло! Ну, самое простое — я буду ѣсть то же, что и вы.
— Я буду — цыпленокъ сюпремъ. Съ рисомъ.
— Благодарю васъ! Я ему уже часъ твержу, что риса не признаю, а онъ со своимъ рисомъ! Ну, да ладно! Сдѣлайте мнѣ вотъ это и отлипните.
— Рубцы по-польски? Слушаю-съ.
— И къ нимъ спаржу съ голландскимъ соусомъ. Метр-д'отель недоумѣвающе поглядѣлъ на даму, но сей часъ же сдѣлалъ каменное лицо и сказалъ:
— Будетъ исполнено.
Въ ожиданіи заказанныхъ кушаній ѣли икру, семгу, и молодой господинъ потихоньку, какъ будто нечаянно, прикасался къ рукѣ Маргариты Николаевны.
А когда подали цыпленка и рубцы, Маргарита Николаевна брезгливо поглядѣла на рубцы, кокетливо сморщила носикъ и оказала:
— Фи, какое… гадкое. Это у васъ что? Курица?
— Да, цыпленокъ. Съ рисомъ.
— Ахъ, это я люблю. Забирайте себѣ мое, а я у васъ отберу это. Не будете плакать?
Конечно, онъ не плакалъ. Наоборотъ, лицо его сіяло счастьемъ, когда онъ отдавалъ ей своего цыпленка. И только раза два омрачилось его лицо — когда онъ съ трудомъ прожевывалъ услужливо пододвинутые метр-д'отелемъ рубцы.
Но сейчасъ же взглядъ его вспыхивалъ, какъ молнія, и читалось въ этомъ горделивомъ взглядъ, брошенномъ на меня: «Найдите-ка другую такую очаровательницу, такое чудесное дитя, такую прихотливую и милую капризницу!».
II
Люди, которыхъ я гдѣ-то уже однажды встрѣчалъ, пришли въ ресторанъ и расположились по сосѣдству съ моимъ столикомъ.
Двое: онъ и она.
Она вся была соткана изъ кокетливыхъ ужимокъ и жестовъ. Кокетливо поправила шляпу, кокетливо и зябко повела плечами, потерла маленькія руки одну о другую и въ заключеніе бросила на меня кокетливый взглядъ. Ея спутникъ спросилъ:
— Ну, что же мы будемъ пить?
— Мнѣ все равно. Закажи, что хочешь.
— Хорошо. Человѣкъ! Бутылку Кордон-Ружъ.
— Ой, что ты! — кокетливо надула губки дама (я почему-то вспомнилъ какъ ее звали; Маргарита Николаевна). — Какъ можно пить эту гадость!…
— Но вѣдь ты же, Маргарита, сказала, что тебѣ все равно. А теперь вдругъ говоришь, что это гадость.
— Пожалуйста, не повышай тона.
— Я не повышаю, но согласись сама, что это абсурдъ. То — все равно, а то — гадость! Вѣдь я же тебя спрашивалъ: что ты хочешь, какую марку?
— Я хочу это… съ красной шапочкой…
— Ну, вотъ. Это другое дѣло. А что ты хочешь кушать?
Снова Маргарита Николаевна повертѣла въ рукахъ съ очаровательно безпомощнымъ видомъ карточку и протянула ее обратно метр-д'отелю:
— Я не знаю. Ахъ, Господи… Ну, закажите намъ что-нибудь.
— Что прикажете? — переспросилъ бывалый метрдотель.
— Ну, что-нибудь… Выбери ты, Коля. Молодой господинъ поглядѣлъ на нее пристальнымъ взглядомъ.
— Ладно. Выберу. Сдѣлайте ей котлеты де-воляй.
— Только не котлеты де-воляй! Это всѣ шансонетки ѣдят — котлеты де-воляй.
— Виноватъ, — сдержанно сказалъ молодой господинъ, но бархатный баритонъ, который онъ старался сдерживать, звенѣлъ, густѣлъ и наливался раздраженіемъ. — Виноватъ… Ты сказала, что тебѣ все равно. Поручила мнѣ выбрать. Я выбралъ. И вдругъ ты говоришь, что «только не де-воляй!» А что же?
Откуда же мнѣ знать, что ты хочешь?
— Что-нибудь рыбное. И, пожалуйста, не говори со мной такимъ тономъ.
— Тонъ у меня прекрасный. Что-нибудь рыбное? Но что же?
— Да что-нибудь. Полегче что-нибудь. Рыбное.
— Хорошо. Человѣкъ! Сдѣлай ей стерлядку по русски.
— Нѣтъ, не стерлядку; что-нибудь другое, — съ очаровательно-кокетливымъ видомъ поморщилась Маргарита Николаевна.
Еще болѣе сдерживая раскаты своего сгустившагося голоса, молодой господинъ привсталъ и подалъ дамѣ карточку.
— Послушай! Ты дважды сказала, что тебѣ все равно. Слышишь? Дважды! А когда я тебѣ предложилъ два, по-моему, очень вкусныхъ блюда — ты, изволите ли видѣть, отказываешься!!. О, будь ты голодна, о, если бы тебя хоть денекъ проморить голодомъ, съ какимъ восторгомъ ты слопа… съѣла бы эти два блюда. Послушай! Я тебѣ говорю серьезно: оставь, брось ты это амплуа кокетливо избалованнаго дитяти.
Оно можетъ человѣка довести до бѣлаго каленія.
— Если ты со мной еще будешь говорить такимъ тономъ — сегодня мы съ тобой видимся въ послѣдній разъ.
— Дорогая моя! Да вѣдь этотъ мой тонъ — результатъ твоего тона. Ей даютъ карточку — на, выбирай! Что можетъ быть проще: выбери, что тебѣ хочется. Нѣтъ, сейчасъ же начинается: «Ахъ, мнѣ все равно! Выбери самъ. Мнѣ безразлично!» Тебѣ безразлично? Хорошо. Можетъ, ты скушаешь котенка жаренаго въ машинномъ маслѣ? Нѣтъ? Но вѣдь ты же говорила, что тебѣ все равно. Или крысиные филейчики на крутонахъ соусъ ремулядъ?! Вѣдь тебѣ же все равно? Да? Но, однако, я тебѣ ни крысъ, ни кошекъ не предлагаю. Вотъ тебѣ вкусныя человѣческія блюда… Не хочешь? Выбирай сама!!
— Ты сейчасъ разсуждаешь, какъ водовозъ! Пять мѣсяцевъ тому назадъ ты говорилъ другое.
— Э, матушка…
Онъ махнулъ рукой и осѣкся.
— Что «э, матушка?» Ну, договаривай… Что «э, матушка?»
— Послушай, человѣкъ ждетъ. Это некрасиво — пользоваться его подневольнымъ положеніемъ и держать его около себя по полчаса.
— Пожалуйста, безъ замѣчаній! Вы кричите, какъ носильщикъ. Послушайте, человѣкъ… Закажите мнѣ что-нибудь… Мнѣ все равно…
— Нѣтъ!! — ударилъ ладонью по столу молодой господинъ. — Я эти штуки знаю. Онъ тебѣ притащитъ какую-нибудь первую попавшуюся дрянь, а ты понюхаешь ее, да отдашь мнѣ, а себѣ заберешь мое.
Ха! Избалованное дитя! И я, какъ кавалеръ, какъ мужчина, буду давиться дрянью, а ты, слабое, безпомощное, избалованное дитя, будешь пожирать мое, выбранное мною для меня же блюдо?! Довольно!… Я про-шу васъ точ-но у-ка-зать по кар-точ-кѣ: что вы хо-ти-те?!
— Прощайте! — холодно сказала Маргарита Николаевна, вставая. — Я не думала, что придется ужинать съ человѣкомъ, который кричитъ, какъ угольщикъ.
И она быстро пошла къ выходу.
Молодой господинъ вскочилъ тоже и бросилъ на меня взглядъ, полный отчаянія и полный жажды сочувствія. А я ему сказалъ:
— Идіотъ!
— Кто… идіотъ? — опѣшилъ онъ.
— Вы!
— Я?
— Ну да же! Вамъ съ этого нужно было начать, а не кончить этимъ.
Онъ хотѣлъ броситься на меня, но вмѣсто этого махнулъ рукой, выругался и устало побѣжалъ за дамой.
Больше они вмѣстѣ не появлялись.