Ж. Ж. Руссо. Исповѣдь. Переводъ Ѳ. Н. Устрялова. Спб. 1898 г. «Исповѣдь» Руссо состоитъ изъ двухъ частей, очень различныхъ по своему характеру. Въ первой разсказана молодость автора, который всегда находилъ да своемъ пути благосклонныхъ къ нему людей. Рисуя свои отношенія къ людямъ въ дѣтствѣ и юности, Руссо скорѣе склоненъ обличать себя и рисовать другихъ въ лучшемъ свѣтѣ. Онъ не стыдится говорить о томъ, какъ часто онъ злоупотреблялъ довѣріемъ расположенныхъ къ нему людей, и распространяется съ какой-то особенной рисовкой о такихъ своихъ некрасивыхъ поступкахъ, какъ мелкое воровство, такъ же, какъ и о томъ, что онъ былъ недостоинъ доброты и привязанности г-жи де-Варенсъ, женщины опекавшей его въ теченіе всей его юности. Факты изобилуютъ въ этой части Исповѣди. Чрезвычайно интересно описаніе дѣтства, тѣмъ болѣе, что Руссо останавливается болѣе всего на своихъ ощущеніяхъ, обостренность которыхъ онъ отчасти объясняетъ наслѣдственностью. Отецъ и мать его были романтически нѣжными людьми, беззавѣтно любившими другъ друга всю жизнь. «Изъ всѣхъ даровъ, — говоритъ Руссо, — которыми надѣлило ихъ небо, они оставили мнѣ только чувствительное сердце; но для нихъ оно было источникомъ счастья, а для меня сдѣлалось главной причиной всѣхъ моихъ бѣдствій». Воспитаніе тоже много содѣйствовало развитію этой основной черты Руссо — его душевной чуткости. Все дѣтство Руссо проникнуто было странно обостренной чувствительностью, создававшей въ его наивной дѣтской душѣ цѣлый міръ смутныхъ настроеній, замѣнявшихъ ему истинную жизнь Онъ искалъ исхода своимъ чувствамъ и странно боялся всякаго чувства, соединяя въ себѣ нѣжное и страстное сердце съ робостью и замкнутостью. Онъ жилъ только воображеніемъ, дававшимъ ему болѣе сильныя и сосредоточенныя ощущенія, чѣмъ могла бы дать сама жизнь. Уже въ самомъ дѣтствѣ началось въ немъ это противорѣчіе воображенія и воли.
«Я еще не имѣлъ никакого понятія о вещахъ, — говоритъ онъ, — когда уже всѣ чувства были мнѣ знакомы. Я ничего не постигъ, но все перечувствовалъ. Эти смутныя волненія, которыя я ощущалъ одно за другимъ, не искажали разсудка, котораго во мнѣ тогда еще не было, но они образовали во мнѣ способность разсуждать совсѣмъ иного рода и дали мнѣ о жизни человѣческой странныя и романическія понятія, отъ которыхъ никогда не могли излѣчить меня ни опытъ, ни размышленія».
Этотъ романтизмъ наложилъ отпечатокъ на всю юность Руссо. Какъ бы ни были будничны происшествія, онъ всегда извлекалъ изъ нихъ цѣлый рядъ ощущеній, доступныхъ ему одному. Съ дѣтства онъ любилъ природу, и въ его первыхъ описаніяхъ садоводства, которымъ онъ любилъ заниматься въ дѣтствѣ, виденъ будущій романтикъ. Онъ уже тогда умѣлъ наслаждаться красивымъ уголкомъ сада, такъ же, какъ другіе наслаждаются только положительными радостями жизни. Въ первыхъ сердечныхъ опытахъ Руссо, въ обычныхъ для этого возраста исторіяхъ любви то къ сверстницамъ, то, напротивъ того, къ женщинамъ значительно старшимъ, напр., къ его воспитательницѣ, сказывается все та же основная черта Руссо — умѣнье жить однимъ воображеніемъ и съ такой независимостью и субъективностью чувства, что самые предметы любви не подозрѣвали о внушаемыхъ ими ощущеніяхъ. Когда Руссо пришлось мыкаться по свѣту въ исканіи хотя бы самаго скуднаго заработка, когда онъ дошелъ до того, что былъ лакеемъ, потомъ переписчикомъ нотъ и т. д., то людямъ, съ которыми онъ сталкивался, видна была только мелкая внѣшняя оболочка его души, — вся внутренняя его жизнь оставалась вполнѣ скрытой.
Самое важное для Руссо — это ощущеніе, вызываемое въ немъ извѣстнымъ фактомъ. Поэтому онъ останавливается съ особеннымъ чувствомъ на всякой подробности моментовъ, имѣвшихъ значеніе въ его жизни. Встрѣчѣ съ г-жей де-Варенсъ онъ посвящаетъ нѣсколько прочувствованныхъ страницъ, на которыхъ вспоминаетъ всѣ подробности ихъ перваго свиданія, и тонъ его описаній показываетъ, какъ живы въ немъ не только событія, но и ощущенія той минуты. Въ исторіи его любви къ м-мъ де-Варенсъ, которую онъ называлъ маменькой вслѣдствіе значительной разницы лѣтъ между ними, проявляются всѣ оттѣнки и всѣ противорѣчивыя ощущенія очень сложной любви, сочетающей въ себѣ нѣжность, нѣкоторую безстрастность, снисходительность ко всѣмъ слабостямъ другихъ людей и, болѣе понятное читателямъ нашего времени, чѣмъ современникамъ автора, чувство внутренней свободы: оно позволяло ему и любить значительно старшую его женщину съ большой нѣжностью и вмѣстѣ съ тѣмъ относиться очень свободно къ ея чувствамъ, не ставить ей въ упрекъ капризовъ чувствъ, заставлявшихъ ее дѣлить любовь къ Руссо съ однородными привязанностями къ нѣсколькимъ другимъ людямъ. Руссо говоритъ съ удивительной незлобивостью о сердечныхъ исторіяхъ своей подруги, хотя онѣ, очевидно, заставляли его страдать. Онъ разсказываетъ съ большой грустью о томъ, какъ онъ торопился вернуться къ ней послѣ одного ею же вызваннаго путешествія. ожидая быть встрѣченнымъ радостно, и какъ вмѣсто того онъ нашелъ «маменьку» совершенно равнодушной, занятой какимъ-то новымъ романомъ. Но и тогда онъ ни на минуту не упрекаетъ ее и старается даже примириться съ ея новымъ другомъ; это ему однако не удается, и онъ окончательно уходитъ отъ г-жи де-Варенсъ. Онъ старается успокоиться своими занятіями музыкой, которыя считаетъ дѣломъ своей жизни, и, наконецъ, отправляется въ Парижъ и начинаетъ въ 30-лѣтнемъ возрастѣ новую жизнь, совершенно отличную отъ предыдущей.
Юность Руссо была хорошимъ подготовленіемъ къ его позднѣйшей литературной дѣятельности. Она составляла индивидуальную подкладку всѣхъ его позднѣйшихъ теорій. Въ «Исповѣди» его впечатлѣнія юности, разсказанныя въ въ первой части, связаны съ исторіей его позднѣйшихъ лѣтъ, т. е. со второй частью, лишь нѣсколькими чертами. Самая яркая изъ нихъ — любовь въ природѣ. Въ подробныхъ описаніяхъ его совмѣстной жизни съ м-мъ де-Веренсъ значительную роль играетъ внѣшняя обстановка ихъ жизни, сельское пребываніе, настраивавшее его на чисто молитвенныя настроенія. Чуждый всякой положительной религіи, Руссо былъ, однако, очень религіозенъ по натурѣ, и это чувство связывало его съ природой. Въ первой части «Исповѣди» есть удивительное описаніе молитвеннаго настроенія, вызваннаго прогулкой въ красивой мѣстности. «Гуляя, я читалъ молитву, — пишетъ онъ, — состоящую не въ одномъ пустомъ движеніи губъ, во въ искреннемъ вознесеніи сердцемъ къ Творцу этой милой природы, красоты которой были у меня передъ глазами. Я некогда не любилъ молиться въ комнатѣ, — мнѣ кажется, что стѣны и всѣ мелочныя произведенія рукъ человѣческихъ становятся между Богомъ и мною. Я люблю созерцать Бога въ Его твореніяхъ, между тѣмъ, какъ сердце мое возносится къ Нему. Могу сказать, что молитвы мои были чисты и, слѣдовательно, достойны быть услышаны… Впрочемъ, молитва моя приходила больше въ удивленіи и созерцаніи, чѣмъ въ просьбахъ».
Во второй части Руссо тоже любитъ останавливаться на внѣшнихъ подробностяхъ, сопровождавшихъ рѣшительные моменты его жизни. Такъ, напр., онъ описываетъ подробно прогулку, въ теченіе которой ему попалось на глаза объявленіе о темѣ, предложенной на премію Дижонской Академіей: «Чему способствовалъ прогрессъ въ наукахъ и искусствахъ — къ развращенію или въ очищенію нравовъ?» Руссо, какъ извѣстно, отвѣтилъ на эту тему отрицательно, и его парадоксальное сочиненіе доставило ему сразу громкую славу. Для него же лично главное значеніе имѣетъ не его научная работа, а тѣ настроенія, среди которыхъ она возникла и къ которымъ она привела его самого. Онъ продолжаетъ въ «Исповѣди» показывать внутреннюю сторону во всѣхъ положеніяхъ жизни, исторію своей души и дѣлаетъ это при помощи одного вѣрнаго руководителя, который, по его собственнымъ словамъ, ничто иное, какъ «цѣпь чувствованій, обозначавшихъ послѣдовательный ходъ его бытія». Чувства его во второй части его жизни уже не имѣютъ прежней непосредственности, и эта часть «Исповѣди» состоитъ изъ разсказовъ о его недовѣрчивомъ отношеніи къ людямъ, о его столкновеніяхъ, въ которыхъ съ его стороны преобладаетъ не прежняя кротость и ясность души, а озлобленность и враждебное отношеніе къ людямъ, которыхъ онъ подозрѣваетъ въ постоянномъ посягательствѣ на его личность, эта вторая часть имѣетъ болѣе историко-литературное значеніе своими писаніями литературныхъ кружковъ того времени, энциклопедистовъ, съ которыми Руссо былъ въ хорошихъ отношеніяхъ, выдающихся свѣтскихъ людей и т. д. Но въ психологическомъ и художественномъ отношеніи первая часть, гдѣ меньше событій и больше чувствъ, несомнѣнно стоитъ гораздо выше.