Въ столицѣ Грузіи загорной,
Спускающейся по холмамъ
Къ рѣкѣ неряшливо-проворной,
Есть милое моимъ мечтамъ.
Но тѣмъ страннѣй мое влеченье
Въ тѣ чуждые душѣ края,
Что никакого впечатлѣнья
Отъ нихъ не взялъ на сѣверъ я.
И тѣмъ страннѣе для разсказа,
Что не смутила ни на мигъ
Меня загадочность Кавказа
(Я Лермонтова не постигъ…)
Однако, въ Грузіи загорной
Есть милое моимъ мечтамъ:
Я вижу женщину, всю черной.
Кому я имени не дамъ.
Она стройна, мала и нервна,
Лицо безкровно, все — вопросъ,
Оно трагически безгнѣвно
И постоянно, какъ утесъ.
Уста умершей; уголками
Слегка опущены; сарказмъ
И чувственность — въ извѣчной драмѣ;
Въ глазахъ — угрозье горлоспазмъ.
Не встрѣтите на горныхъ шпиляхъ
Ее „съ раздумьемъ на челѣ“:
Она всегда въ автомобиляхъ,
Она всегда навеселѣ!
Я не пойму ты явь иль пѣна
Прибоя грезъ моихъ, но ввѣкъ
Ты въ памяти запечатлѣна,
Нечеловѣчій человѣкъ.
1913. Октябрь.