Заживо погребенный[править]
Пароход, па котором мы ехали из Александрии, привез нас 23-го мая в Триест. Мой приятель В. поспешил отсюда прямо в Вену, где мы должны были встретиться 27-го мая для совместного продолжения обратного пути на родину; я же остался в Триесте, не желая упускать случая осмотреть замечательные пещеры Карста, о которых я столько читал и слышал.
Переночевав в Триесте, в «Aquila Nera», и оставив в гостинице весь свои багаж, я с небольшим ручным чемоданчиком отправился с первым утренним поездом в Адельсберг, где сложил свои пожитки в приветливой гостинице вдовы Докса.
Посетив знаменитую Адельбергскую пещеру, я на следующий день решил посетить другую, Требичскую пещеру.
С утра небо было не особенно ясно, но, успокоенный уверениями проводника, что нет основания опасаться дурной погоды, я взял билеты до станции Серсаны, ближайшей к деревне Орлику, откуда туристы обыкновенно направляются к пещере Требича.
Лишь только адельсбергский поезд тронулся, мой проводник Карл спросил меня, позаботился ли я достать от главного инженера триестских водопроводных сооружений пропуск в пещеру, и на мой отрицательный ответ объявил, что без разрешения инженера нас в пещеру не пустят. «Впрочем, — поспешил он прибавить, заметив на моем лице досаду, — это ничего не значит, день ни в каком случае не потерян — мы можем осмотреть вместо Требичской другую, недавно открытую мною по близости, пещеру, которая чрезвычайно интересна и вполне безопасна для посетителей». Со следующей же станции я только должен-де телеграфировать в Триест; тогда к вечеру того же дня в Адельсберге получится нужное нам разрешение, которым завтра утром мы можем воспользоваться.
Я одобрил этот план, и мы, вместо того, чтобы ехать па Серсану, вышли на первой же станции и свернули в сторону от полотна железной дороги, по очень интересной и живописной местности.
Пройдя несколько километров, мы остановились на краю небольшой скалистой котловины, которых в Карсте целые сотни. Открывшаяся у наших ног долина имела метров пятьдесят в глубину и полтораста в поперечнике. На дне блестело маленькое озеро, в которое, как в бассейн, изливались воды выходившей из-под известковых скал подземной речки, которая на противоположном берегу долины снова пропадала под горным сводом. Там и сям водный бассейн долины обрамлялся узкою полоской берега, но чаще обрамляли его отвесно встававшие из воды голые скалы.
Когда же я, спустившись кое-как по круче на дно долины, добрался до берета озера, я был окончательно очарован окружавшим меня диким ландшафтом. Направо, там, где из мрачной расселины с громом вырывается бурная речка--водоворот брызг, целый хаос зеленовато-серой пены; налево — гладкая лента реки, постепенно темнея, теряется в зияющей бездне туннеля; посередине — недвижная на вид, синяя поверхность озера, и все это рисуется на фоне известковых скал, смягчающих дневной свет почти до нежного тона сумерек…
Под впечатлением фантастически дикой обстановки, оглушенный шумом водопада, я первые несколько минут положительно не мог дать себе отчета в том, что я чувствовал; но потом мною все сильнее и сильнее начало овладевать чувство одиночества; мои нервы были приподняты, воображение создавало всевозможные прихотливые образы. Смешанный гул водопада п плеск катящейся реки казались тяжелым дыханием подземных демонов, отдаленным фырканьем какого-то отвратительного чудовища, скрывающегося на дне озера.
Пористый известняк гор Карста можно сравнить с исполинским решетом; я знал, что, в случае выпадения где-нибудь в окрестностях обильного дождя, воды в долинах поднимаются в каких-нибудь 20—30 минут на двадцать или тридцать футов выше обыкновенного уровня. Случись эго внезапное наполнение теперь, наша жизнь подверглась бы опасности. Проводник, которому я сообщил свои соображения, успокоил меня, говоря, что нет ни малейшего повода опасаться перемены погоды. Небо над нами — по крайней мере, та его часть, которую мы могли видеть со дна котловины, — было безоблачно. Я стряхнул с себя все смутные опасения и предложил Карлу немедленно отправиться на осмотр пещеры.
Мы пробрались через скалы против водопада ко входу в пещеру, вошли в нее, зажгли две свечи и, после пяти минуть ходьбы вниз по довольно крутому спуску, достигли берега подземной речки. Здесь лежал опрокинутый челнок, в который мы и сели.
С большим трудом перебрались мы, с помощью двух длинных шестов, на противоположную сторону бурного потока и въехали в узкую расселину, род туннеля, которая чем дальше, тем больше суживалась. Скорчившись, чуть не лежа, чтобы не удариться головою, и отталкиваясь от стен руками, мы пробирались дальше. Веявшая нам навстречу струя холодного сырого воздуха потушила наши свечи и, окруженный беспросветным мраком, я, с бьющимся сердцем, ждал, что будет.
Внезапный толчок чуть не выбросил нас из лодки. Оправившись от испуга, мы зажгли свечи и увидели, что нас прибило течением к песчаному берегу в довольно просторном гроте; колебавшееся пламя двух свечей позволяло различать лишь неясные контуры грота.
Мы вытащили челнок на сухое место, проползли на четвереньках ко второму узенькому коридору и скоро очутились в обширной пещере, вход в которую был загроможден почти отвесными каменными глыбами. Взобравшись по ним наверх с помощью цепкого, как кошка, ловкого Карла, я увидел перед собой, при свете нескольких зажженных проводником свечей, целый лес сталактитовых колонн.
Пройдя шагов сто, мы заметили, что колонны редеют; вскоре они кончились, и мы вошли в величественную ротонду, вышиною до десяти метров, с куполообразного потолка которой спускались, наподобие исполинских канделябр, причудливые сталактиты. Идя дальше, мы достигли входа в галерею, в начале которой Карл уже побывал раньше. Прежде чем двинуться дальше, необходимо было запастись свечами; имевшиеся у нас свечи уже сильно обгорели, а потому было решено, что Карл пойдет сначала за новыми свечами, остававшимися в лодке.
Карл пустился в путь, а я принялся расхаживать, не спеша, в начале галереи, попрятав в карманы огарки свечей и, в видах экономии, довольствуясь слабым мерцающим светом одной свечи. Устав от ходьбы, я вернулся в ротонду и сел на камень в ожидании возвращения проводника.
Я просидел, погруженный в свои мысли, не более пяти минут, как вдруг мне послышался отдаленный зов. Я собрал все свои силы и ответил громким: «Гей-гей!» Не знаю, последовал ли на это какой-нибудь ответ, так как мой голос вызвал оглушительное эхо, способное поглотить всякий другой звук.
Я внимательно прислушивался, в надежде услышать шаги возвращающегося Карла. Внезапно моего слуха коснулся протяжный сдавленный крик, полный такого отчаяния и ужаса, что кровь застыла в моих жилах. С минуту я оставался без движения, как парализованный; потом вскочил со своего места и бросился бежать через ротонду в пещеру сталактитовых колонн. Разумеется, моя свеча погасла, меня окружила непроглядная тьма; бег пришлось замедлить. Несмотря на все мои усилия держаться одного направления, я скоро уже не смог ориентироваться среди похожих одна на другую колонн и наконец должен быль сознаться в том, что заблудился.
На меня напал ужас, холодный пот выступил на теле; я остановился и, в состоянии, близком к обмороку, прислонился к одной из колонн.
Собрав всю силу воли, я мало-помалу пришел в себя и попытался обсудить свое положение хладнокровию. Если бы все было в порядке, я давно уже увидел бы мерцание свечи Карла, услышал бы какой-нибудь шорох, указывающий на его приближение; однако ничто, кроме завывания ветра, не нарушало тишины окружавшей меня ночи.
Но вот ветер улегся; к счастью, я нашел у себя коробку спичек н, зажегши свечу, увидел, что всего несколько шагов отделяло меня от скалистого грота, из которого час тому назад мы пошли в пещеру со сталактитовою колоннадой. Я поспешил к загроможденному каменными глыбами входу. Ни следа моего проводника. Углубленное наподобие бассейна дно грота до половины залито водой.
В полном отчаянии, изнеможенный, опустился я на землю у края бассейна, закурил сигару и принялся наблюдать воду на дне грота.
Через пять минут уровень ее понизился на полметра, потом наступила пауза, за которой последовало слабое повышение воды. Затем вода снова начала падать, н па этот раз очень быстро. Я сполз с кручи, снял носки и ботинки, засучил брюки и побрел напрямик по воде. Дорогой мне бросилось в глаза, что дно грота, при нашем приходе совершенно ровное и гладкое, теперь сделалось бугристым и начало подниматься. Я вытянул перед собой свечу, как только мог, далеко и увидел там, где должен был находиться вход в туннель, огромную, метра в три высоты, кучу щебня н мусора, прислоненную к твердой каменной глыбе.
Сколько времени я простоял без движения, уничтоженный ужасным открытием и не сводя глаз с обрушившейся скалы, я не могу сказать, но вероятно не менее четверти часа, так как из моего полубессознательного состояния меня вывел только мрак, наступивший после того, как догорел до конца и потух мой огарок свечи.
Вдруг я услышал журчание воды, стекавшей по камням из бассейна, и этот звук, вернув меня к действительности, влил в мою душу слабую надежду. Я прислушивался к слабому плеску, и когда бассейн опустел и плеск прекратился, зажег новый огарок, решив поближе исследовать обвал. Кучу щебня убрать было не трудно, но, покончив с этим, я добрался до огромной каменной глыбы, плотно прилегавшей к стене грота. Глыба могла весить несколько тонн и, по моему соображению, на целых полметра выдавалась над самым высоким местом входа в туннель, совершенно закрыв к нему доступ. У меня мелькнула мысль, не похоронила ли эта глыба под собою Карла и с ним всякую надежду на спасение.
Вскоре догорел второй огарок; я ощупью вернулся в сталактитовый грот и уселся там, решив спокойно ждать, что будет. Углубившись в размышления, я, в конце концов, уснул и спал до тех нор, пока меня не разбудила жгучая жажда. Дно бассейна у моих ног было опять сухо, вся вода ушла. Я зажег третий и последний из моих огарков и отправился на поиски воды, тщательно отсчитывая колонны и свои шаги, чтобы потом, в случае необходимости, найти дорогу в потемках.
Напившись, я вернулся на прежнее место на краю высохшего бассейна и вскоре опять поддался сну, несмотря на все усилия бодрствовать. О времени я не имел никакого понятия; мне казалось, что прошли целые дни мосле того, как я ушел с поверхности земли. Мои часы остановились, завести их не имело смысла, — на что они мне были по мраке? С остававшимся в моем распоряжении скудным горючим материалом нужно было обращаться очень экономно.
Моему предположению, что я уже несколько дней под землею, противоречило то, что я совсем не чувствовал голода. В Адельсберге я захватил с собою полдюжины больших английских сухарей. Вспомнив об этом, я тотчас же съел два из них только для того, чтобы придать своему измученному телу новые силы.
Беспорядочный полет разгоряченной фантазии, всплывание старых воспоминаний, осязательно ясные картины самого раннего детства, чередовались у меня с периодами крайнего изнеможения, когда я, шатаясь, как пьяный, тащился в ротонду утолить мучительную жажду. Потом я снова приходил в себя, и вот, наконец, настал момент, когда я впервые ощутил сильный голод. Опустив руку в карман, я нашел там только один сухарь, — остальные я вероятно съел в своем полубессознательном состоянии. Моему воображению представился призрак мучительной голодной смерти, и я начал горько упрекать себя в том, что потерял столько времени, ничего не предприняв. Но что предпринять?
А почему бы не исследовать галерею, открывавшуюся по ту сторону ротонды, ту самую, которой только начало было известно Карлу? Быть может, там был какой-нибудь выход?
Предприятие было отчаянное. В моем распоряжении оставалось всего десять сантиметров свечи п тринадцать спичек. Если бы со свечой случилось какое-нибудь несчастье — например, если бы я ее выронил и не мог найти, или догори она раньше времени до конца, — я мог в незнакомой мне галерее сломать себе ноги или, по крайней мере, безнадежно заблудиться. Тем не менее, я решил рискнуть.
Чтобы иметь обе руки свободными, я, с помощью перочинного ножика н найденной в кармане бечевки, прикрепил огарок к шляпе; потом съел половину последнего сухаря и отправился в свою рискованную экскурсию.
Галерея оказалась узкой и извилистой; я очень медленно подвигался вперед по ее неровному, кочковатому дну. На боковые ходы я не натыкался, зато, пройдя шагов сто от входа, достиг берега ручья, который справа от меня выходил из небольшого отверстия в скале, пересекал галерею и пропадал влево, в пористом известняке.
Чувствуя сильную усталость, я задул свечу и лег там же, где стоял.
Вдруг я заметил, что мрак прерывается каким-то мерцанием. Некоторые части пола и левой стены галереи несомненно светились слабым голубоватым светом, похожим на отражение лунных лучей, проникших в мое подземелье через какую-нибудь щель. Я хотел вскрикнуть от радости, но не имел сил: мое напряженное душевное состояние разразилось судорожным плачем. С минуту я боролся с готовыми вырваться истерическими рыданиями, потом побежал, не обращая внимания на ручей, к светившемуся месту.
Какое разочарование! То был не луч месяца, не желанный вестник внешнего мира, но лишь фосфоресцирующий, самосветящийся лишай, толстым слоем покрывавший сырые камни. Машинально оторвал я кусок лишая, потащился, в неописуемом унынии, назад в грот сталактитовых колонн н упал там на землю, в ожидании смерти.
Не знаю, что меня побудило положить в рот и съесть кусок принесенного с собою лишая; то не был голод, еще того менее — сознательное желание ускорить конец: я просто последовал какой-то необъяснимой н неудержимой прихоти.
Едва я съел сладковатый кусочек, как почувствовал в голове какое-то жужжание; вокруг меня пестрым хороводом завертелись всевозможные фантастические образы; сознание все больше и больше меня покидало.
Через несколько времени жужжание в голове прекратилось, и мне показалось, что я, испытывая неописуемое блаженство, опускаюсь в глубокую, устланную мягким пухом, пропасть, и так проходят часы, дни, месяцы…
Внезапно мое падение было чем-то задержано; я ощутил какую-то тяжесть на левой руке и увидел сквозь закрытые веки пурпуровый свет. «Он жив, он жив!» — донеслось до моего слуха.
На мгновение я пришел в себя, открыл глаза и увидел склонившегося надо мной моего приятеля Б.; рядом с ним стоял на коленях какой-то господин в очках, со склянкой в руке; вокруг — несколько человек с факелами.
Я снова лишился сознания и, когда вторично пришел в себя, лежал уже в удобной постели адельсбергской гостиницы.
Как меня спасли?
Б., прождав меня в Вене лишний день сверх положенного срока н не получая от меня известий, встревожился и вернулся в Триест. Там он узнал в «Aquila Nera», что 24-го мая я выехал в Адельсберг и не возвращался; мои вещи еще находились в номере. В Адельсберге было известно, что проводник Карл и какой-то турист отправились 25-го мая в Требичскую пещеру и не возвратились. Так как было дознано, что мы в Требич не приезжали, явилась догадка, что Карл повел меня в недавно открытую им пещеру. Начали искать там и нашли недалеко от входа опрокинутый челнок, а под ним труп несчастного проводника. Тогда принялись шарить во всех закоулках первой пещеры, нашли туннель, ведший к моей могиле, и, после нескольких часов работы, отвалили обрушившуюся глыбу камня; за нею нашли меня.
Я оставался погребенным заживо в течение четырех суток.
Источник текста: журнал «Нива», 1898, № 25, стр. 495—496.