Первое начало своей автобіографіи Державинъ положилъ въ 1805 году по вызову Евгенія Болховитинова. Собирая матеріалы для словаря писателей, Евгеній, въ то время епископъ старорусскій и викарій новгородскій, обратился къ поэту съ просьбой доставить ему свѣдѣнія о своей жизни. Вслѣдствіе того Державинъ написалъ для него: 1) очеркъ своей біографіи, 2) рядъ пояснительныхъ замѣтокъ о своихъ стихотвореніяхъ и о случаяхъ, подавшихъ къ нимъ доводъ. Воспользовавшись этими двумя записками, особливо первою, Евгеній позволилъ впослѣдствіи снялъ съ нихъ копію Остолопову, который служилъ въ Вологдѣ въ то время, когда ученый авторъ словаря писателей занималъ тамъ архіерейскую каѳедру (1808—1816). Эти-то замѣтки, но съ передѣлками и пропусками, были изданы Остолоповымъ, по смерти поэта, подъ заглавіемъ: Ключъ къ сочиненіямъ Державина[1]. Не оговоривъ съ полною ясностію происхожденія этой книжки, Остолоповъ долгое время считался болѣе нежели простымъ издателемъ ея. Въ предисловіи, подписанномъ его именемъ, сказано: «Имѣвъ счастіе пользоваться благосклонностію Гавріила Романовича, я успѣлъ подъ его руководствомъ собрать самыя достовѣрныя объясненія на большую и лучшую часть его сочиненій … а дабы сдѣлать изданіе мое полнѣе и занимательнѣе, присовокупляю и краткое описаніе жизни Державина, составленное изъ собственныхъ его записокъ». Только года три тому назадъ мы узнали истину изъ переписки Болховитинова съ графомъ Хвостовымъ[2]. Дѣло стало еще яснѣе, когда мы вскорѣ послѣ того получили отъ г. Ивановскаго тетрадь, писанную рукой Анастасевича и содержащую въ себѣ полный текстъ обѣихъ записокъ, составленныхъ Державинымъ для Евгенія. Анастасевичъ не только списалъ подлинную тетрадъ съ дипломатическою точностью, такъ что у него означены даже зачеркнутыя слова и всѣ приписки надъ строками, но сообщилъ въ особыхъ замѣткахъ и разныя относящіяся къ дѣлу обстоятельства. Такъ изъ этихъ замѣтокъ видно между прочимъ, что о спискѣ, сдѣланномъ Остолоповымъ, Анастасевичу говорилъ самъ Евгеній, «не одобряя такого изуродованнаго изданія», какимъ оказался Ключъ. Еще гораздо прежде появленія его въ печати, именно въ 1816 году, Евгеній, управляя Псковской епархіей, сообщилъ тетрадь Державина Анастасевичу, который и списалъ ее съ намѣреніемъ напечатать въ «Трудахъ» Казанскаго общества любителей словесности, но не рѣшился, «разсудивъ, что многое еще рано издавать въ свѣтъ». Это послѣднее соображеніе, вообще руководившее и тогдашнею цензурою, служитъ отчасти извиненіемъ Остолопову въ искаженіи первоначальной редакціи Ключа. Куда дѣвалась подлинная тетрадь, принадлежавшая Евгенію, намъ неизвѣстно.
Мы не знаемъ также, были ли въ рукахъ Державина эти первоначальныя автобіографическія и пояснительныя его замѣтки, когда онъ въ 1809 и 1810 годахъ диктовалъ своей племянницѣ Львовой тѣ болѣе обширныя Объясненія на свои сочиненія, которыя напечатаны въ концѣ III-го тома нашего изданія. Встрѣчающееся мѣстами разногласіе между тѣмъ и другимъ комментаріемъ (наприм. въ означеніи времени, когда написаны нѣкоторыя стихотворенія) заставляютъ скорѣе предполагать, что онъ перваго труда не имѣлъ передъ глазами при вторичной работѣ. Да врядъ ли у него и остался отпускъ рукописи, переданной Евгенію; судя по многочисленнымъ помаркамъ и поправкамъ, на которыя указываетъ въ ней Анастасевичъ, мы съ полнымъ основаніемъ можемъ догадываться, что эта тетрадь, хотя и писанная чужимъ почеркомъ, но безпрестанно носившая слѣды руки Державина, была единственною, и произошла такъ же, какъ Объясненія, т. е, что онъ диктовалъ ее; своеручныя поправки были сдѣланы потомъ, при просмотрѣ текста для передачи Евгенію.
Вскорѣ послѣ того, какъ подъ диктовку поэта написаны били его Объясненія, онъ занялся и своими Записками. Мысль предпринять этотъ трудъ окончательно развилась у него, какъ кажется, вслѣдствіе его отставки въ 1803 году: ему хотѣлось оправдаться передъ потомствомъ въ невзгодахъ, которыхъ онъ считалъ себя жертвою. Какъ видно изъ послѣдней фразы Записокъ, конецъ ихъ относится къ 1812 году; писались онѣ въ продолженіе всего этого года, можетъ быть отчасти также въ 1811 и 1813 годахъ. Основная идея ихъ обнаруживается уже изъ даннаго имъ заглавія: Записки изъ извѣстныхъ всѣмъ происшествіевъ и подлинныхъ дѣлъ, заключающія въ себѣ жизнь Гаврилы Романовича Державина. Какъ Объясненія касались собственно его литературныхъ трудовъ, такъ Записки должны были раскрыть другую сторону его дѣятельности, службу его на разныхъ поприщахъ. При всемъ различіи цѣли и плана тѣхъ и другихъ, въ содержаніи однакожъ не вездѣ господствуетъ строгое разграниченіе: и тутъ и тамъ разсказываются нерѣдко, съ небольшими измѣненіями въ подробностяхъ, одни и тѣ же обстоятельства.
Записки сохранились единственно въ черновой рукописи, которая, за исключеніемъ немногихъ страницъ, писана рукой самого Державина на толстой синей бумагѣ и составляетъ книгу въ 564 страницы листоваго формата. По смерти вдовы поэта, въ 1842 году, эта рукопись досталась душеприкащику покойной, попечителю С-петербургскаго учебнаго округа извѣстному археологу Константину Матвѣевичу Бороздину, а отъ него перешла по наслѣдству съ его дочери, Еленѣ Константиновнѣ, нынѣ Корсаковой (Ср. Предисловіе къ тому I нашего изданія, стр. XI). Долго Записки эти оставались подъ спудомъ: почти никто и не зналъ о существованіи ихъ; когда, вскорѣ послѣ смерти поэта, въ печати стали иногда заявлять о «запискахъ» Державина, то подъ этимъ названіемъ разумѣли собственно его Объясненія, болѣе даже первоначальныя (Ключъ), какъ напр. Каразинъ въ своей статьѣ объ одѣ Богъ[3]. Настоящія Записки хранились какъ тайна. Наконецъ въ 1858 году редакція московскаго журнала Русской Бесѣды пріобрѣла право напечатать ихъ, и онѣ явились сперва въ этомъ журналѣ (1859, кн. I—V), а потомъ, въ 1860 году, и отдѣльными оттисками того же набора. Къ нимъ присоединены тутъ (впрочемъ только въ первой половинѣ ихъ) весьма обстоятельныя во многихъ случаяхъ примѣчанія и поясненія П. И. Бартенева.
Въ тогдашней литературѣ нашей господствовало возникшее незадолго передъ тѣмъ обличительное направленіе. Естественно, что Записки Державина, по своей безразсчетной откровенности, подали противъ автора оружіе критикамъ, которые не затруднились къ дѣятелю другой эпохи примѣнить новые, хотя еще и не совсѣмъ ясно сознанные, идеалы гражданской доблести и либерализма. Тѣмъ не менѣе однакожъ интересъ этихъ Записокъ, обиліе представляемыхъ ими новыхъ и важныхъ свѣдѣній не могли не быть тогда же оцѣнены всякимъ безпристрастнымъ читателемъ. О значеніи ихъ, какъ историческаго источника, убѣдительно свидѣтельствуютъ между прочимъ тѣ многочисленныя выписки изъ нихъ и ссылки, которыя разсѣяны въ изданіяхъ послѣдняго десятилѣтія.
На Записки Державина нельзя смотрѣть какъ на строго обдуманное и отдѣланное литературное сочиненіе: это не болѣе какъ наскоро набросанныя вчернѣ воспоминанія, въ которыхъ авторъ, предположивъ себѣ касаться только службы своей, и безпрестанно дѣлаетъ отступленія, проговаривается и сообщаетъ разнаго рода жизни и занимательныя подробности". Г. Бартеневъ, которому принадлежитъ этотъ отзивъ, указываетъ далѣе на нѣкоторую неточность и сбивчивость изложенія въ Запискахъ, и справедливо заключаетъ, что онѣ писаны безъ предварительныхъ отмѣтокъ, на память. Дѣйствительно, только тѣ страницы, которыя относятся къ эпохѣ пугачевщины, возникли въ первоначальномъ видѣ вскорѣ послѣ событій, чуть ли не на самыхъ мѣстахъ, куда посланъ былъ Державинъ, и пересмотрѣны впослѣдствіи, при включеніи ихъ въ составъ общихъ Записокъ о его службѣ. Что касается до всего остальнаго, то хотя онъ, какъ мы видѣли, и составилъ ранѣе очеркъ своей біографіи, а отдѣльные эпизоды ея описалъ сверхъ того въ Объясненіяхъ; однакожъ, по нѣкоторымъ частнымъ несходствамъ въ передачѣ тѣхъ же обстоятельствъ, становится яснымъ, что онъ при редакціи Записокъ не справлялся съ прежними своими сообщеніями. Вообще Записки составлялись безъ всякой подготовки: «иногда Державинъ повторяетъ уже сказанное, говоритъ о себѣ то въ третьемъ, то въ первомъ лицѣ, ошибается въ годахъ, не доканчиваетъ рѣчи и проч. Кажется, онъ даже не выправилъ Записокъ: хотя въ рукописи довольно помарокъ, но слогъ крайне небреженъ». Такъ замѣчаетъ г. Бартеневъ. Съ своей стороны прибавимъ, что еслибъ Державинъ прожилъ еще нѣсколько лѣтъ, то по всей вѣроятности онъ бы возвратился къ своимъ Запискамъ и придалъ имъ болѣе совершенный видъ, по крайней мѣрѣ насколько это было совмѣстно съ его недостаточнымъ литературнымъ образованіемъ и особенностями его необработанной, неправильной прозы. Нельзя впрочемъ не замѣтить, что какъ скоро разсказъ его, подъ вліяніемъ самаго предмета, оживляется, то у него безсознательно срываются съ пера цѣлыя страницы болѣе стройной рѣчи, запечатлѣнной оригинальною простотой и характеромъ чисто-русскаго языка, близкаго къ народному.
Перепечатывая здѣсь Записки Державина, мы тщательно свѣрили каждое слово текста Русской Бесѣды съ подлинною рукописью, принадлежащею нынѣ Императорской Публичной библіотекѣ, и такимъ образомъ намъ удалось устранить нѣкоторыя неисправности, которыя въ первомъ изданіи были неизбѣжны при трудности разбирать, мѣстами, скоропись поэта; болѣе важныя изъ такихъ поправокъ указаны нами.
Что касается до примѣчаній, сопровождавшихъ тамъ текстъ Державина, то такъ какъ многія обстоятельства жизни его и лица, съ которыми онъ находился въ сношеніяхъ, уже подавали намъ поводъ къ поясненіямъ въ предыдущихъ томахъ, о другихъ же предметахъ еще будетъ рѣчь въ приготовляемой нами біографіи его, то большое число примѣчаніи Русской Бесѣды оказалось въ настоящемъ изданіи излишнимъ. Тѣ изъ нихъ, которыя мы съ позволенія П. И. Бартенева сохраняемъ, отмѣчаются у насъ начальными буквами его имени. Дополняя эти примѣчанія своими собственными, мы между прочимъ указываемъ на параллельныя мѣста Объясненій и сверхъ того приводимъ отрывки изъ первоначальныхъ автобіографическихъ и пояснительныхъ замѣтокъ, составленныхъ Державинымъ для Евгенія, которыя обозначаемъ словами: Тетр., 1805 года. Наконецъ, чтобы читатель сочиненій Державина могъ безъ труда отыскивать въ Запискахъ мѣста, на которыя мы прежде ссылались по московскому ихъ изданію, отмѣчаемъ на ноляхъ соотвѣтствующія страницы его,
Обиліе скопившихся у насъ матеріаловъ дало намъ возможность, во-первыхъ, почти каждое автобіографическое показаніе Державина повѣрить по современнымъ подлиннымъ свидѣтельствамъ, между которыми важнѣйшее мѣсто занимаетъ уже напечатанная нами обширная переписка его; во-вторыхъ, дополнить его Записки многими документами, отчасти въ нихъ же упомянутыми, но до сихъ поръ еще не напечатанными. Вотъ почему въ примѣчаніяхъ своихъ мы часто ссылаемся на переписку поэта, а вслѣдъ за Зстисками помѣстимъ нѣсколько, либо вовсе неизвѣстныхъ, либо не вполнѣ извѣстныхъ сочиненій Державина, относящихся также къ его служебной дѣятельности.
Сентябрь 1870.
1 Таково заглавіе въ самомъ началѣ тетради, написанное рукою Державана; затѣмъ вверху 1-й страницы текста писарскою рукою означено: «Записка …. заключающая» и проч. Редакція Русской Бесѣды воспроизвела это послѣднее заглавіе, которое, по нашему мнѣнію, должно уступить мѣсто собственноручному.
Съ рожденія его и воспитанія по вступленіе въ службу.
[править]Бывшій статсъ-секретарь при Императрицѣ Екатеринѣ Второй, сенаторъ и коммерцъ-коллегіи президентъ, потомъ при Императорѣ Павлѣ членъ верховнаго совѣта и государственный казначей, а при Императорѣ Александрѣ министръ юстиціи, дѣйствительный тайный совѣтникъ и разныхъ орденовъ кавалеръ, Гавріилъ Романовичъ Державинъ родился въ Казани[4] отъ благородныхъ родителей, въ 1743 году поля 3 числа. Отецъ его[5] служилъ въ арміи и, получивъ отъ конскаго удару чахотку, переведенъ въ оренбургскіе полки[6] преміеръ-маіоромъ; потомъ отставленъ въ 1754 году полковникомъ. Мать его была изъ роду Козловыхъ[7]. Отецъ его имѣлъ за собою, по раздѣлу съ пятерыми братьями, крестьянъ только 10 душъ, а мать 50. При всемъ семъ недостаткѣ были благонравные и добродѣтельные люди. Помянутый сынъ ихъ былъ первымъ отъ ихъ брака; въ младенчествѣ былъ весьма малъ, слабъ и сухъ, такъ что, по тогдашнему въ томъ краю непросвѣщенію и обычаю народному, должно было его запекать въ хлѣбѣ, дабы получилъ онъ сколько нибудь живности. Въ томъ же году[8] отецъ его по коммиссіи командированъ былъ къ слѣдствію купцовъ Корякиныхъ въ городъ Яранскъ. — Примѣчанія достойно, что когда въ 44 году явилась большая, весьма извѣстная ученому свѣту комета[9], то при первомъ на нее воззрѣніи младенецъ, указывая на нее перстомъ, первое слово выговорилъ: Богъ![10] Родители съ взаимною нѣжностію старались его воспитывать; однакоже, когда въ послѣдующемъ году родился у него братъ, то мать любила болѣе меньшаго[11], а отецъ старшаго, который на четвертомъ году[12] уже умѣлъ читать. За неимѣніемъ въ тогдашнее время въ томъ краю учителей, наученъ отъ церковниковъ читать и писать. Мать, однако, имѣя болѣе времени быть дома, когда отецъ отлучался по должностямъ своимъ на службу, старалась пристрастить къ чтенію книгъ духовныхъ, поощряя къ тому награжденіемъ игрушекъ и конфектовъ. Старшій былъ острѣе и расторопнѣе, а меньшой глубокомысленнѣе и медлительнѣе. Въ младенческіе годы прожили они подъ непрестаннымъ присмотромъ родителей нѣсколько въ сказанномъ городѣ Яранскѣ, потомъ въ Ставрополѣ, что близъ Волги, а наконецъ въ Оренбургѣ, гдѣ старшій, при вступленіи въ отроческія лѣта, то есть по седьмому году, по тогдашнимъ законамъ[13], явленъ былъ на первый смотръ губернатору Ивану Ивановичу Неплюеву[14] и отданъ для наученія нѣмецкаго языка, за неимѣніемъ тамъ другихъ учителей, сосланному за какую-то вину въ каторжную работу, нѣкоторому Іосифу Розѣ, у котораго дѣти лучшихъ благородныхъ людей, въ Оренбургѣ при должностяхъ находящихся, мужеска и женска полу, учились. Сей наставникъ, кромѣ того, что нравовъ развращенныхъ, жестокъ, наказывалъ своихъ учениковъ самыми мучительными, но даже и неблагопристойными штрафами, о коихъ разсказывать здѣсь было бы отвратительно, былъ самъ невѣжда, не зналъ даже грамматическихъ правилъ, а для того и упражнялъ только дѣтей тверженіемъ наизусть вокаболъ и разговоровъ, и списываніемъ оныхъ, его Розы рукою прекрасно однако писанныхъ. Чрезъ нѣсколько лѣтъ, посредствомъ таковаго ученія, разумѣлъ уже здѣсь упомянутый питомецъ по-нѣмецки читать, писать и говорить[15], и какъ имѣлъ чрезвычайную къ наукамъ склонность, занимаясь между уроковъ денно и нощно рисованію, но какъ не имѣлъ не токмо учителей, но и хорошихъ рисунковъ, то довольствовался изображеніемъ богатырей, каковые деревянной печати въ Москвѣ на Спасскомъ мосту продаются, раскрашивая ихъ чернилами, простою и жженою вохрою, такъ что всѣ стѣны его комнаты были оными убиты и уклеены. Въ теченіи сего времени отецъ имѣлъ коммиссіи быть при межеваніи нѣкоторыхъ владѣльческихъ земель, то отъ геодезиста, при немъ находящагося, сынъ получилъ охоту къ инженерству. Наконецъ, когда отецъ его въ 754 году получилъ отставку, для которой ѣздилъ въ Москву, въ бытность въ оной Государыни Императрицы Елисаветъ Петровны, то и сей любимый сынъ его былъ съ нимъ, съ намѣреніемъ, чтобъ записать его въ кадетскій корпусъ или въ артиллерію: но какъ для того надобно было ѣхать въ Петербургъ, а дѣла отца его, которыя онъ долженъ былъ кончить въ Москвѣ, паче же недостатокъ, что издержался деньгами, ѣхать ему въ сію новую столицу не дозволили, то возвратился онъ въ деревню съ намѣреніемъ въ будущемъ году непремѣнно записать сына въ помянутыя мѣста. Хотя ему и вызывались нѣкоторыя особы въ Москвѣ принять его въ гвардію; но онъ по недостатку своему на то не могъ согласиться; однакоже, по пріѣздѣ въ деревню[16], въ томъ же году въ ноябрѣ мѣсяцѣ скончался[17], и тѣмъ самымъ пресѣклись желанія отца и сына, чтобъ быть послѣднему въ такихъ командахъ, гдѣ бы чему-нибудь ему научиться можно было. И такимъ образомъ мать осталась съ двумя сыновьями и съ дочерью[18] одного году въ крайнемъ сиротствѣ и бѣдности; ибо, по бытности въ службѣ, самомалѣйшія деревни, и тѣ въ разныхъ губерніяхъ[19] по клочкамъ разбросанныя, будучи неустроенными, никакого доходу не приносили, что даже 15 р. долгу, послѣ отца оставшаго, заплатить нечѣмъ было; притомъ сосѣди иные прикосновенныя къ нимъ земли отняли, а другіе, построивъ мельницы, остальные луга потопили. Должно было съ ними входить въ тяжбу; но какъ не было у сиротъ ни достатку, ни защитника, то обыкновенно въ приказахъ всегда сильная рука перемогала; а для того мать, чтобъ какое гдѣ-нибудь отыскать правосудіе, должна была съ малыми своими сыновьями ходить по судьямъ, стоять у нихъ въ переднихъ у дверей по нѣскольку часовъ, дожидаясь ихъ выходу; но когда выходили, то не хотѣлъ никто выслушать ее порядочно; но всѣ съ жестокосердіемъ ее проходили мимо, и она должна была ни съ чѣмъ возвращаться домой со слезами, въ крайней горести и печали, и какъ не могла нигдѣ найти защиты, то и принуждена была лучшія угодья отдать записью купцу Дрябову за 100 рублей въ вѣчную кортому[20], на которыхъ и построилъ онъ для суконной своей Фабрики, въ Казани находящейся, сукноваляльную мельницу, которая и теперь въ деревнѣ Комаровкѣ[21] существуетъ, и которую послѣ, при межеваніи, старшій, сынъ, будучи уже одинъ наслѣдникъ, не хотя нарушить слова матери, за нимъ утвердилъ. Таковое страданіе матери отъ неправосудія вѣчно осталось запечатлѣннымъ на его сердцѣ, и онъ, будучи потомъ въ высокихъ достоинствахъ, не могъ сносить равнодушно неправды и притѣсненія вдовъ и сиротъ[22]. При таковыхъ однако напастяхъ мать никогда не забывала о воспитаніи дѣтей своихъ, но прилагала всевозможное попеченіе, какое только возможно было имъ доставить; а для того[23] отдала ихъ въ наученіе, за неимѣніемъ лучшихъ учителей ариѳметики и геометріи, сперва гарнизонному школьнику Лебедеву, а потомъ артиллеріи штыкъ-юнкеру[24] Полетаеву; но какъ они и сами въ сихъ наукахъ были малосвѣдущи, ибо какъ Роза нѣмецкому языку училъ безъ грамматики, такъ и они ариѳметикѣ и геометріи безъ доказательствъ и правилъ, то и довольствовались въ ариѳметикѣ одними первыми пятью частями, а въ геометріи черченіемъ aигуръ, не имѣя понятія, что и для чего надлежитъ. Когда же большому сыну насталъ 12-й годъ, то мать, дабы исполнить законъ и явить герольдіи въ положенный срокъ дѣтей своихъ, въ 757 году ѣздила въ Москву, желая также, по явкѣ въ оной и по полученіи доказательствъ на дворянство, записать ихъ въ помянутыя мѣста, куда отецъ хотѣлъ; но какъ, противъ всякаго чаянія, въ герольдіи не могла она объяснить хорошенько роду Державиныхъ, по которымъ городамъ и въ которыхъ годахъ предки ихъ служили, то и произошло затрудненіе; а для того, чтобъ отвратить оное, должно было обратиться къ нѣкоему подполковнику Дятлову[25], живущему въ Можайскомъ уѣздѣ, происшедшему отъ сестры мужа ея, который, пріѣхавъ въ Москву, доказалъ истинное дворянское происхожденіе явленныхъ недорослей отъ рода Багримы мурзы, выѣхавшаго изъ Золотой Орды при царѣ Иванѣ Васильевичѣ[26] Темномъ, что явствуетъ въ Бархатной книгѣ вообще съ родами: Нарбековыми, Акинфіевыми, Кеглевыми и прочими[27]; но какъ на таковое изысканіе древности употреблено много времени, то зимнею порою и не можно уже было доѣхать до Петербурга, лѣтній путь по недостатку не былъ подъ силу, то и возвратились въ Казань съ тѣмъ, чтобы въ будущемъ году совершить свое предположеніе.
Поелику же въ 1758 году открылась въ Казани гимназія[28], состоящая подъ главнымъ вѣдомствомъ Московскаго университета, и то и отложена поѣздка, а записаны дѣти въ сіе училище, въ которомъ преподавалось ученіе языкамъ: латынскому, французскому, нѣмецкому, ариѳметикѣ, геометріи, танцованію, музыкѣ, рисованію и фехтованію, подъ дирекціею бывшаго тогда ассессоромъ Михайла Ивановича Веревкина[29]; однакоже, по недостатку хорошихъ учителей, едвали съ лучшими правилами какъ и прежде. Болѣе жъ всего старались, чтобъ научить читать, писать и говорить сколько-нибудь по грамматикѣ, и быть обходительнымъ, заставляя сказывать на каѳедрахъ сочиненныя учителемъ и выученный наизусть рѣчи; также представлять на театрѣ бывшія тогда въ славѣ Сумарокова трагедіи, танцовать и фехтовать въ торжественныхъ собраніяхъ при случаѣ экзаменовъ; что сдѣлало питомцевъ хотя въ наукахъ неискусными, однакоже доставило людскость и нѣкоторую розвязь въ обращеніи. Старшій изъ Державиныхъ оказалъ болѣе способности къ наукамъ до воображенія касающимся, а меньшой къ математическимъ; однакоже, во всѣхъ классахъ старшій своею расторопностію блисталъ поверхностью и бралъ предъ меньшимъ преимущество, который казался тупъ и застѣнчивъ[30]. Вслѣдствіе чего старшій отличался въ рисованіи, а потому, когда директоръ въ 759 году сбирался главному куратору Ивану Ивановичу Шувалову дать отчетъ въ успѣхахъ ввѣреннаго ему училища, то и приказалъ отличившимся ученикамъ начертить геометрію и скопироватъ карты Казанской губерніи, украсивъ оныя 12 разными фигурами и ландшафтами, дабы тѣмъ дать блескъ своему старанію о наученіи ввѣреннаго ему благороднаго юношества. Въ числѣ сихъ отличныхъ былъ и старшій Державинъ[31]. Когда жъ директоръ въ 1760 году изъ Петербурга возвратился, то въ вознагражденіе учениковъ, трудившихся надъ геометріею, объявилъ каждаго по желанію записанными въ службу въ полки лейбъ-гвардіи солдатами, а Державина въ инженерный корпусъ кондукторомъ; вслѣдствіе чего и надѣли всѣ принадлежащіе званію каждаго мундиры. Почему Державинъ, при бывшихъ торжествахъ въ гимназіи, и отправлялъ должность артиллериста, бывъ при артиллеріи и при представленіи фейерверковъ.
А когда нужно было, по указу Сената въ томъ же 1760 году, снять съ города Чебоксаръ планъ съ различеніемъ домовъ, противъ повелѣнія того правительства не по плану построенныхъ, и отправленъ для того сказанный директоръ Веревкинъ (ибо онъ въ то же время былъ и членъ губернской канцеляріи), то за неимѣніемъ тогда въ гимназіи геодезіи[32] учителя, ибо бывшій въ той должности капитанъ Морозовъ умеръ, то и взялъ онъ старшаго Державина вмѣсто инженера съ собою, подчиня ему нѣсколько изъ учениковъ для помощи. Поелику же они всѣ, какъ выше сказано, учились геометріи безъ правилъ и доказательствъ, и притомъ никогда на практикѣ не бывали, то пріѣхавъ въ городъ, когда должно было снимать оный на планъ, и стали въ пень, тѣмъ паче, что съ ними и астрелябіи не было. Въ такомъ затруднительномъ случаѣ требовали наставленія отъ главнаго командира; но какъ и онъ не весьма далекъ былъ въ математическихъ наукахъ, то и далъ наставленіе весьма странное, или паче весьма смѣшное, приказавъ сдѣлать рамы шириною въ восемь сажень (что была мѣра по сенатскому указу широты улицы), а длиною въ шестнадцать, и оковавъ оныя связьми желѣзными и цѣпями, носить множествомъ народа вдоль улицы, и когда сквозь которую улицу рама не проходя, задѣвала за какой-либо домъ, изъ коихъ нѣкоторые были каменные, то записывать въ журналъ, который домъ сколько не въ мѣру построенъ противъ сенатскаго положенія, а на воротахъ мѣломъ надписывать: ломать, Сіе, можетъ быть, не по неискусству его, но изъ хитрости приказано было для того, чтобъ народу и хозяевамъ болѣе сдѣлать тревоги; ибо когда съ идущихъ мимо города по Волгѣ судовъ сганиваемы были бурлаки для ношенія помянутыхъ рамъ, то суда остановлялись, а знатные граждане устрашены надписью, что ихъ домы ломать будутъ, то и уважали болѣе давшаго такое странное повелѣніе. Слѣдовательно и искали чрезъ всякія средства у него милости граждане, чтобъ не ломали ихъ домовъ, а судовые хозяева, чтобъ не воспрещали далѣе ихъ плаванія. Притомъ къ сугубому жителей устрашенію, а особливо богатаго купечества, у которыхъ внутри города построены были кожевенные заводы, вымыслилъ онъ, господинъ Веревкинъ, средство доказать имъ, что они не токмо дѣлаютъ нечистоту и зловоніе въ городѣ, но и вредъ здравію; то приказалъ онъ, при собраніи чиновниковъ воеводской канцеляріи, магистрата и народа, вынуть у самыхъ заводовъ нѣсколько со дна рѣки грунту, который ни что иное оказался, какъ кожаныя стружки, ольховая и дубовая кора, и положить оныя въ горшки, а воду налить въ бутылки и то же самое сдѣлать выше по рѣкѣ, гдѣ никакихъ заводовъ не было, и тотъ вынутый дрязгъ запечатать печатьми его, Веревкина, магистрата и воеводской канцеляріи, написавъ на привязанныхъ къ нимъ ярлыкахъ, гдѣ и при комъ именно горшки наполнемы и бутыли налиты. Сдѣлавъ сіе, приказалъ горшки и бутыли выставить въ открытыхъ мѣстахъ на солнце; а какъ они простояли такимъ образомъ три дни въ лѣтніе жаркіе дни, то, при собраніи тѣхъ же чиновниковъ и народа, приказалъ распечатать. Натурально, что оказались въ нихъ черви и весьма скверный запахъ; по поводу чего и далъ онъ воеводской канцеляріи и магистрату предложеніе, чтобъ дѣйствіе заводовъ было до указу отъ Сената остановлено, и кожъ бы на нихъ ни подъ какимъ образомъ не дѣлали и въ рѣкѣ не полоскали. Вслѣдствіе (чего) и поставлены были при заводахъ крѣпкіе караулы. Но какъ отъ того хозяевамъ заводовъ произошелъ крайній убытокъ, что въ чанахъ кожи гнили, мастера и работные люди получать должны были работныя деньги понапрасну, то и старались хозяева производить свое издѣлье тайнымъ образомъ, заставя угрозами или подкупомъ молчать краульщиковъ, въ чемъ и трудности не было, ибо они были не военные люди, а ихъ же сограждане, находившіеся при воеводской канцеляріи. и магистратѣ разсыльщиками. Поелику же со стороны г. Веревкина были приставлены тайные лазутчики, то въ одинъ день рано на зарѣ и захвачено было великое множество кожъ, вывезенныхъ изъ чановъ для полосканія на рѣку. Тутъ воевода и бургомистръ должны были прибѣгнуть къ снисхожденію г. ассессора, котораго какъ-то умилостивили, а тѣмъ и кончилась сначала толь страшная коммиссія. Державину приказано было планъ города, нарочно огромной величины сдѣланный (который ни въ какой обыкновенной комнатѣ умѣщаться не могъ, а черченъ на подволокѣ однихъ купеческихъ палатъ), не докончивъ, свернувъ и уклавъ его подъ гнетомъ на телѣгу, отвезти въ Казань, что имъ и исполнено.
Въ 1761 году получилъ г. Веревкинъ отъ главнаго куратора Ивана Ивановича Шувалова повелѣніе, чтобъ описать развалины древняго татарскаго, или Золотой орды города, называемаго Болгары[33], лежащаго между рѣкъ Камы и Волги, отъ послѣдней въ 5-ти, а отъ первой въ 50-ти или 60-ти верстахъ, и сыскать тамъ какихъ только можно древностей, то есть, монетъ, посуды и прочихъ вещей. Не имѣя способнѣйшихъ къ тому людей, выбралъ онъ изъ учениковъ гимназіи паки Державина и, присовокупя къ нему нѣсколько изъ его товарищей, отправился съ ними въ іюнѣ или іюлѣ мѣсяцѣ въ путь. Пробывъ тамъ нѣсколько дней, наскучилъ, оставилъ Державина и, подчинивъ ему прочихъ, приказалъ доставить къ себѣ въ Казань планъ, съ описаніемъ города и буде что найдется изъ древностей. Державинъ пробылъ тамъ до глубокой осени, и что могъ, не имѣя самонужнѣйшихъ способовъ, исполнилъ, Описаніе, планъ и виды развалинъ нѣкоторыхъ строеній, то есть ханскаго дворца, бани и каланчи, съ подземельными ходами, укрѣпленной желѣзными обручами по повелѣнію Петра Великаго, когда онъ шествовалъ въ Персію, и списки съ надписей гробницъ, также монету мѣдную, нѣсколько серебряной и золотой, кольца ушныя и наручныя, вымытыя изъ земли дождями, урны глиняныя или кувшины, вырытые изъ земли съ углями, собралъ и по возвращеніи въ Казань отдалъ г. Веревкину. Онъ монеты и вещи принялъ, а описаніе, планъ, виды и надписи приказалъ переписать и перерисовать начисто и принесть къ нему тогда, какъ онъ въ началѣ наступающаго года по обыкновенію будетъ собираться въ Петербургъ для отданія отчетовъ главному куратору объ успѣхахъ въ наукахъ въ гимназіи; но какъ въ началѣ 1762 года получено горестное извѣстіе о кончинѣ Государыни Императрицы Елисаветы Петровны, то онъ наскоро отправился въ столицу, приказавъ Державину сдѣланное имъ доставить къ нему послѣ.
Скоро потомъ Державинъ получилъ изъ канцеляріи лейбъ-гвардіи Преображенскаго полка паспортъ 1760 года за подписаніемъ лейбъ-гвардіи маіора князя Менщикова, въ которомъ значилось, что онъ отпущенъ для окончанія наукъ до 1762 года. А какъ сей срокъ прошелъ, ибо тогда былъ того года уже Февраль мѣсяцъ, то и долженъ онъ былъ немедленно отправиться къ полку, тѣмъ паче, что не имѣлъ уже никакой себѣ подпоры въ Веревкинѣ, на котораго мѣсто въ директоры Казанской гимназіи присланъ былъ нѣкто профессоръ Савичъ[34].
Воинская Державина служба до открывшагося въ Имперіи возмущенія.
[править]1 Въ подлинникѣ по недосмотру написано: «Глава II», но ниже Державинъ сталъ опять употреблять слово отдѣленіе.
Въ помянутомъ 1762 году въ мартѣ мѣсяцѣ прибылъ онъ 16 въ Петербургъ. Представилъ свой паспортъ маіору Текутьеву, бывшему тогда при полку дежурнымъ. Сей чиновникъ былъ человѣкъ добрый, но великій крикунъ, строгій и взыскательный по службѣ. Онъ лишь взглянулъ на паспортъ и увидѣлъ, что просроченъ, захохоталъ и закричалъ: «о, братъ! просрочилъ», и приказалъ отвести вѣстовому на полковой дворъ. Привели въ полковую канцелярію и сдѣлали Формальный допросъ. Державинъ, хотя былъ тогда не болѣе какъ 18-й лѣтъ, однако нашелся и отвѣчалъ, что онъ не знаетъ, почему присвоилъ его къ себѣ Преображенскій полкъ; ибо никогда желанія его не было служить, по недостатку его, въ гвардіи, а было объявлено отъ него желаніе, чрезъ г. Веревкина, вступить въ артиллерійскій или инженерный корпусъ, изъ которыхъ о принятіи въ послѣдній кондукторомъ и былъ отъ него, Веревкина, удостовѣренъ и носилъ инженерный мундиръ. По справкѣ въ канцеляріи извѣстно стало, что по списку съ прочими, присланному при сообщеніи отъ Ивана Ивановича Шувалова, записанъ онъ въ Преображенскій полкъ за прилежность и способность къ наукамъ, и отпущенъ для окончанія оныхъ на два года. Но паспортъ лежалъ въ канцеляріи до вступленія на престолъ императора Петра Третьяго, по повелѣнію котораго велѣно всѣмъ отпускнымъ явиться къ ихъ полкамъ. И какъ посему онъ, Державинъ, въ просрочкѣ оказался невиннымъ, то и приказано его причислить въ третью роту въ рядовые, куды причисленъ; и какъ не было у него во всемъ городѣ ни одного человѣка знакомыхъ, то поставленъ въ казарму съ даточными солдатами вмѣстѣ съ тремя женатыми и двумя холостыми, и приказано было Флигельману[35] учить ружейнымъ пріемамъ и Фрунтовой службѣ; и какъ онъ платилъ Флигельману за ученье нѣкоторую сумму денегъ, то стараніемъ его и собственною своею расторопностію и силою до того въ экзерціи успѣлъ, что, на случай требованія предъ Императора, изготовленъ былъ съ прочими на показъ; ибо сей Государь великій былъ охотникъ до екзерціи, и самъ почасту роты осматривалъ, какъ (и) 3-ю, въ которой князь Трубецкой, Фельдмаршалъ, генералъ-прокуроръ и подполковникъ гвардіи, числился капитаномъ[36].
Въ такомъ положеніи бывъ нѣсколько времени, Державинъ вздумалъ, что у него есть вышеписанныя болгарскія бумаги, которыя приказано было ему представить по командѣ; то онъ, отыскавъ г. Веревкина, принесъ къ нему оныя, а сей представилъ его и съ ними къ главному куратору Ивану Ивановичу Шувалову. Сей, принявъ его весьма благосклонно, отослалъ въ Академію художествъ къ какому-то чиновнику оной, Евграфу Петровичу Чемезову[37], который, какъ извѣстно всѣмъ, былъ первый того времени славнѣйшій гравирный въ Имперіи художникъ. Сіе было въ великій постъ. Чемезовъ принялъ Державина весьма ласково, хвалилъ его рисунки, которые въ самомъ дѣлѣ были сущая дрянь; но, можетъ быть, для ободренія только молодаго человѣка къ искусствамъ были похваляемы, и приказалъ ему ходить къ себѣ чаще, обѣщавъ ему чрезъ Ивана Ивановича найти средство и путь упражняться въ наукахъ. Но какъ были при Петрѣ Третьемъ безпрестанно ротные и баталіонные строй, и никому никуды изъ роты отлучаться не позволяли, то и не имѣлъ времени Державинъ являться на къ Шувалову, ни къ Чемезову; а покровителя, чтобъ его кто у ротнаго командира выпрашивалъ, никого не имѣлъ. Въ разсужденіи чего и долженъ былъ, хотя и не хотѣлъ, выкинуть изъ головы науки. Однако, какъ сильную имѣлъ къ нимъ склонность, то, не могши упражняться по тѣснотѣ комнаты ни въ рисованіи, ни въ музыкѣ, чтобъ другимъ своимъ компаніонамъ не наскучить, по ночамъ, когда всѣ улягутся, читалъ книги, какія гдѣ достать случалось, нѣмецкія и русскія, и маралъ стихи безъ всякихъ правилъ, которые никому не показывалъ, что однако, сколько ни скрывалъ, но не могъ утаить отъ компаніоновъ, а паче отъ ихъ женъ; почему и начали онѣ его просить о написаніи писемъ къ ихъ родственникамъ въ деревни[38]. Державинъ, писавъ просто на крестьянскій вкусъ, чрезвычайно имъ тѣмъ угодилъ, и какъ имѣлъ притомъ небольшія деньги, получивъ отъ матери въ подарокъ при отъѣздѣ[39] своемъ сто рублей, то и ссужалъ при ихъ нуждахъ по рублю и по два; а чрезъ то пришелъ во всей ротѣ въ такую любовь, что когда Петръ Третій объявилъ гвардіи походъ въ Данію, то и выбрали они его себѣ артельщикомъ, препоручивъ ему всѣ свои артельныя деньги и заказку[40] нужныхъ вещей и припасовъ для похода. Такимъ образомъ проводилъ онъ свою жизнь между грубыхъ своихъ сотоварищей, ходя безпрестанно не токмо въ строй для обученія экзерціи, но и во всѣ случающіяся въ ротѣ работы, какъ-то: для чищенія каналовъ, для привозки изъ магазейна провіанту, на вѣсти къ офицерамъ и на краулы въ полковой дворъ и во дворцы[41]. 9-го мая стоялъ на краулѣ въ погребахъ, въ старомъ Зимнемъ дворцѣ (что былъ деревяными, на Мойкѣ, гдѣ нынѣ музыкальный клубъ) и смѣненъ для смотра роты Императоромъ, а скоро послѣ того и всего полка, на Царицыномъ лугу.
Около сего времени, то есть въ іюнѣ или въ началѣ іюля мѣсяца[42], увидѣвъ его въ такомъ уничижительномъ состояніи пасторъ Гельтергофъ, который за какой-то неважный проступокъ при Императрицѣ Елисаветѣ Петровнѣ былъ сосланъ въ Казань и находился въ гимназіи учителемъ, а тогда возвращенъ и Императору былъ знаемъ[43]; то онъ, сожалѣя о его Державина участи, что онъ находится безъ всякаго призрѣнія и обиженъ, что многіе младшіе его солдаты, по рекомендаціямъ своихъ сродниковъ и милостивцевъ, произведены въ капралы, а онъ оставался всегда обойденнымъ, не смотря на то, что его умъ, хорошее поведеніе и расторопность всѣ начальники одобряли, то онъ Гельтергофъ и обѣщалъ его Державина выпросить чрезъ своихъ патроновъ у Императора, какъ знающаго нѣмецкій языкъ, въ голштинскіе офицеры, которыхъ полки или баталіоны квартировали въ Оранбаумѣ. Но благодаря Провидѣніе, сего Гельтергофъ не успѣлъ сдѣлать по наступившей скоро, то есть[44] 28-го іюня, извѣстной революціи.
Наканунѣ сего дня одинъ пьяный изъ его сотоварищей солдатъ, вышедъ на галлерею, зачалъ говорить, что когда выдетъ полкъ въ Ямскую (разумѣется, въ вышесказанный походъ въ Данію), то мы спросимъ, зачѣмъ и куда насъ ведутъ, оставя нашу матушку Государыню, которой мы ради служить. Таковыхъ рѣчей, въ пьянствѣ и сбивчиво выговоренныхъ, Державинъ, не знавъ ни о какомъ заговорѣ, не могъ выразумѣть; тѣмъ паче, что въ то самое время бывшія у него денжонки въ подголовкѣ, когда онъ былъ въ строю, слугою солдата Лыкова[45], который къ нему недавно въ казарму поставленъ былъ, украдены, то сей непріятный случай сдѣлалъ его совсѣмъ невнимательнымъ къ вещамъ постороннимъ. Солдаты всей роты, любя Державина, бросились по всѣмъ дорогамъ и скоро поймали вора, который на покупку кибитки и лошадей успѣлъ нѣсколько истратить денегъ. Между тѣмъ въ полночь разнесся слухъ, что гранодерской роты капитана Пассека арестовали[46] и посадили на полковомъ дворѣ подъ краулъ; то и собралась было рота во всемъ вооруженіи сама собою, безъ всякаго начальничья приказанія, на 20 ротный плацъ; но, постоявъ нѣсколько во фрунтѣ, разошлась. А поутру, часу по полуночи въ 8-мъ, увидѣли скачущаго изъ конной гвардіи рейтара, который кричалъ, чтобъ шли къ Матушкѣ въ Зимній каменный дворецъ[47], который тогда вновь былъ построенъ (въ первый день Святой недѣли Императоръ въ него переѣхалъ). Рота тотчасъ выбѣжала на плацъ. Въ Измайловскомъ полку былъ слышенъ барабанной бой, тревога, и въ городѣ все суматошилось. Едва успѣли офицеры запыхаючись прибѣжать къ ротѣ, изъ которыхъ однако были нѣкоторые равнодушные, будто знали о причинѣ тревоги. Однако всѣ молчали; то рота вся, безъ всякаго отъ нихъ приказанія, съ великимъ устремленіемъ, заряжая ружья, помчалась къ полковому двору. На дорогѣ, въ переулкѣ, идущемъ близъ полковаго двора, встрѣтился штабсъ-капитанъ Ниловъ[48], останавливалъ, но его не послушались и вошли на полковой дворъ. Тутъ нашли маіора Текутьева, въ великой задумчивости ходящаго взадъ и впередъ, не говорящаго ни слова. Его спрашивали, куда прикажетъ идти, но онъ ничего не отвѣчалъ, и рота на нѣсколько минутъ пріостановилась. Но, усмотря, что по Литейной идущая гранодерская, не взирая на воспрещеніе маіора Воейкова, который, будучи верхомъ и вынувъ шпагу, бранилъ и рубилъ гранодеръ по ружьямъ и по шапкамъ, вдругъ рыкнувъ бросилась на него съ устремленными штыками, то и нашелся онъ принужденнымъ скакать отъ нихъ во всю мочь; а боясь, чтобъ не захватили его на Семеновскомъ мосту, повернулъ направо и въѣхалъ въ Фонтанку по груди лошади. Тутъ гранодеры отъ него отстали. Такимъ образомъ третья рота, какъ и прочія Преображенскаго полка, по другимъ мостамъ бѣжали, одна за одной, къ Зимпему дворцу. Тамъ нашли Семеновскій и Измайловскій уже пришедшими, которые окружили дворецъ и выходы всѣ заставили своими краулами. Преображенскій полкъ, по подозрѣнію ли, что его любилъ болѣе другихъ Государь, часто обучалъ самъ военной екзерціи, а особливо гранодерскія роты, 21 которыхъ было двѣ, жалуя ихъ нерѣдко по чаркѣ вина, или по старшинству его учрежденія, предъ прочею гвардіей, поставленъ былъ внутри дворца. Все сіе Державина, какъ молодаго человѣка, весыѵіа удивляло, и онъ потихоньку шелъ по слѣдамъ полка, а пришедъ во дворецъ, сыскалъ свою роту и сталъ по ранжиру въ назначенное ему мѣсто. Тутъ тотчасъ увидѣлъ митрополита новогородскаго и первенствующаго члена св. Синода (Гавріила), съ святымъ крестомъ въ рукахъ, который онъ всякому рядовому подносилъ для цѣлованія, и сіе была присяга въ вѣрности службы Императрицѣ, которая уже во дворецъ пріѣхала, будучи препровождена Измайловскимъ полкомъ; ибо изъ Петергофа привезена въ оный была на одноколкѣ графомъ Алексѣемъ Григорьевичемъ Орловымъ, какъ опослѣ ему о томъ сказывали. День былъ самый ясный, и, побывъ въ семъ дворцѣ часу до третьяго или четвертаго по полудни, приведены предъ вышесказанный деревянный дворецъ и поставлены отъ моста вдоль по Мойкѣ. Въ сіе время приходили предъ сей дворецъ многіе и армейскіе полки, примыкали по приведеніи полковниковъ къ присягѣ, по порядку, къ полкамъ гвардіи, занимая мѣста по улицамъ Морскимъ и прочимъ, даже до Коломны. А простоявъ тутъ часу до восьмаго, девятаго или десятаго, тронулись въ походъ, обыкновеннымъ церемоніальнымъ маршемъ, новзводно, при барабанномъ боѣ, по петергофской дорогѣ, въ Петергофъ. Императрица сама предводительствовала, въ гвардейскомъ Преображенскомъ мундирѣ, на бѣломъ конѣ, держа въ правой рукѣ обнаженную 22 шпагу[49]. Княгиня Дашкова также была въ гвардейскомъ мундирѣ. Такимъ образомъ маршировали всю ночь. На нѣкоторомъ урочищѣ, не доходя до Стрѣльной, въ полнощь имѣли отдыхъ. Потомъ двигнулись паки въ походъ. Поутру очень рано стали подходить къ Петергоaу, гдѣ чрезъ весь звѣринецъ, по косогору, увидѣли по разнымъ мѣстамъ разставленныя заряженныя пушки съ зажженными фитилями, которыя, какъ сказывали послѣ, прикрыты были нѣкоторыми армейскими полками и голстинскими баталіонами; то всѣ отдались Государынѣ въ плѣнъ, не сдѣлавъ нигдѣ ни единаго выстрѣла. Въ Петергофѣ расположены были полки по саду, даны быки и хлѣбъ, гдѣ, сваривъ кашу, и обѣдами. Послѣ обѣда часу въ 5-мъ увидѣли большую четыремѣстную карету, запряженную больше нежели въ шесть лошадей, съ завѣшенными гардинами, у которой на запяткахъ, на козлахъ и по подножкамъ были гранодеры же во всемъ вооруженіи; а за ними нѣсколько коннаго конвоя, которые, какъ послѣ всѣмъ извѣстно стало, отвезли отрекшагося Императора отъ правленія въ Ропшу, мѣстечко, лежащее отъ Петербурга въ 30 верстахъ, къ Выборгской сторонѣ. Часу по полудни въ седьмомъ[50] полки изъ ПетергоФа тронулись въ обратный путь въ Петербургъ; шли всю ночь и часу по полуночи въ 12-мъ прибыли благополучно вслѣдъ Императрицы въ Лѣтній деревянный дворецъ, который былъ на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ Михайловскій. Простоявъ тутъ часа съ два, приведены въ полкъ и распущены по квартирамъ[51].
День былъ самый красный, жаркій; то съ непривычки молодой мушкатеръ еле живъ дотащилъ ноги. Кабаки, погреба и трактиры для солдатъ растворены: пошелъ пиръ на весь міръ; солдаты и солдатки, въ неистовомъ восторгѣ и радости, носили ушатами вино, водку, пиво, медъ, шампанское и всякія другія дорогія вина и лили все вмѣстѣ безъ всякаго разбору въ кадки и боченки, что у кого случилось. — Въ полночь на другой день съ пьянства Измайловскій полкъ, обуявъ отъ гордости и мечтатель наго своего превозношенія, что Императрица въ него пріѣхала и прежде другихъ имъ препровождаема была въ Зимній дворецъ, собравшись безъ свѣдѣнія командующихъ, приступилъ къ Лѣтнему дворцу, требовалъ, чтобъ Императрица къ нему вышла и увѣрила его персонально, что она здорова; ибо солдаты говорили, что дошелъ до нихъ слухъ, что она увезена хитростями прусскимъ королемъ, котораго имя (по бывшей при Императрицѣ Елисаветѣ съ нимъ войнѣ, не смотря на учиненный съ нимъ Петромъ Третьимъ миръ и что онъ ему былъ другъ) всему россійскому народу было ненавистно {Въ пьесѣ Монументъ Петра Великаго (Т. I, стр. 37) къ Фридриху относятся стихи:
«Когда кого народъ не любитъ,
Полки его и деньги прахъ».
По поводу ихъ Державинъ говоритъ, что «король прусскій всякими силами, неправдами, собирая богатства, былъ страшенъ въ Европѣ; но въ послѣдствіи времени разрушилось въ прахъ его царство Наполеономъ, покорившимъ оное чрезъ измѣну не болѣе какъ въ восемь дней» (Т. III, стр. 636).}. Ихъ увѣряли дежурные придворные, Иванъ Ивановичь Шуваловъ и подполковникъ ихъ графъ Разумовскій[52], также и господа Орловы, что Государыня почиваетъ и, слава Богу, въ вожделѣнномъ здравіи; но они не вѣрили и непремѣнно желали, чтобъ она имъ показалась. Государыня принуждена встать, одѣться въ гвардейскій мундиръ и проводить ихъ до ихъ полка. Поутру изданъ былъ манифестъ, въ которомъ хотя съ одной стороны похвалено было ихъ усердіе, но съ другой напоминалася воинская дисциплина и чтобъ не вѣрили они разсѣваемымъ злонамѣренныхъ людей мятежничьимъ слухамъ, "которыми хотятъ возмутить ихъ и общее спокойствіе; въ противномъ случаѣ впредь за непослушаніе они своимъ начальникамъ и всякую подобную дерзость наказаны будутъ по законамъ. За всѣмъ тѣмъ съ того самаго дня пріумножены пикеты, которые въ многомъ числѣ съ заряжёнными пушками и съ зажженными фитилями по всѣмъ мостамъ, площадямъ и перекресткамъ разставлены были. Въ таковомъ военномъ положеніи находился Петербургъ, а особливо вокругъ дворца, въ которомъ Государыня пребываніе свое имѣла дней съ 8-мь, то есть по самую кончину Императора.
По водвореніи такимъ образомъ совершенной тишины объявленъ походъ гвардіи въ Москву для коронаціи Ея Величества, и въ августѣ мѣсяцѣ Державинъ по паспорту отпущенъ былъ съ тѣмъ, чтобъ явиться къ полку въ первыхъ числахъ сентября, когда Императрица къ Москвѣ приближаться будетъ. Снабдясь кибитченкой и купи одну лошадь, потащился потихоньку.
Въ то время спознакомился онъ или, лучше сказать, сдружился своего же полка изъ дворянъ съ солдатомъ Петромъ Алексѣевичемъ Шишкинымъ, который у него послѣднія деньги 24 заимообразно почти всѣ перебралъ (которыя едва ли заплатилъ). Однако съ остальными пріѣхалъ въ Москву и, будучи въ мундирѣ Преображенскомъ, на голстинскій манеръ кургузомъ, съ золотыми петлицами, съ желтымъ камзоломъ и таковыми же штанами сдѣланномъ, съ прусскою претолстою косою, дугою выгнутою, и пуклями какъ грибы подлѣ ушей торчащими, изъ густой сальной помады слѣпленными, щеголялъ предъ московскими жителями, которымъ такой необыкновенный или, лучше, странный нарядъ казался весьма чудеснымъ, такъ что обращалъ на себя глаза глупыхъ; но къ прибытію Императрицы построены стараго покрою Преображенскіе мундиры. — Подъѣзжая къ Москвѣ, въ селѣ Петровскомъ графа Разумовскаго[53] нѣсколько дней отдыхала, гдѣ мушкатеръ Державинъ, въ числѣ прочихъ солдатъ, наряженныхъ на краулъ, стоялъ въ саду на ночномъ пикетѣ и спознакомился съ подпоручикомъ Протасовымъ[54], который послѣ былъ ему пріятелемъ и дядькою у великаго князя Александра Павловича. Изъ села Петровскаго (ибо тогда еще подъѣзжачаго подмосковнаго Петровскаго дворца построено не было) ѣздила Государыня нѣсколько разъ инкогнито въ кремль. Потомъ всенародно имѣла свой торжественный въѣздъ, сквозь построенные парадомъ полки гвардейскіе и армейскіе, подъ пушечными съ кремля выстрѣлами и восклицаніями народа. 22 числа сентября въ Успенскомъ соборѣ, по обрядамъ благочестивыхъ предковъ своихъ, царей и императоровъ Россійскихъ, короновалась. Тогда отправленъ былъ обыкновенный народный пиръ. Выставлены были на Ивановской Красной площади жареные съ начинкою и съ живностью быки и пущены изъ ренскаго вина Фонтаны. Ввечеру городъ былъ иллюминованъ. Государыня тогда часто присутствовала въ Сенатѣ, который былъ помѣщенъ въ кремлевскомъ дворцѣ; проходя въ оный, всегда жаловала чиновныхъ къ рукѣ, котораго счастія, будучи рядовымъ, и Державинъ иногда удостоивался, ни мало не помышляя, что будетъ со временемъ ея штатсъ-секретарь и сенаторъ. На зиму Государыня изволила переѣхать въ Головинскій дворецъ, что былъ въ Нѣмецкой слободѣ. Тутъ однажды, стоя въ будкѣ позадь дворца въ полѣ на часахъ, ночью, въ случившуюся жестокую стужу и мятель, чуть было не замерзъ; но пришедшая смѣна отъ того избавила. На масленицѣ той зимы былъ тотъ славный народный маскерадъ, въ которомъ на устроенномъ подвижномъ театрѣ, ѣздящемъ по всѣмъ улицамъ, представляемы были разныя того времени страсти, или осмѣхалися въ стихахъ и пѣсняхъ пьяницы, карточные игроки, подъячіе и судьи-взяточники и тому подобные порочные люди, — сочиненіе знаменитаго по уму своему актера Ѳедора Григорьевича Волкова и прочихъ забавныхъ стихотворцевъ, какъ-то гг. Сумарокова и Майкова[55].
Стоялъ онъ Державинъ тогда также, сперва съ даточными солдатами на квартирѣ во Флигелѣ, въ домѣ гг. Киселевыхъ, который былъ, помнится, на Никитской или Тверской улицѣ. Taковая непріятная жизнь ему наскучила, тѣмъ болѣе, что не могъ онъ удовлетворить склонности своей къ наукамъ; а какъ слышно было тогда, что Иванъ Ивановичь Шуваловъ, бывшій главный Московскаго университета и Казанской гимназіи кураторъ, которому онъ извѣстенъ былъ по поднесеннымъ, какъ выше явствуетъ, болгарскимъ бумагамъ[56], то и рѣшился идти къ нему и просить, чтобъ онъ его взялъ съ собою въ чужіе краи, дабы чему-нибудь тамъ научиться. Вслѣдствіе чего, написавъ къ нему письмо, дѣйствительно пошелъ и подалъ ему оное лично въ прихожей комнатѣ, гдѣ многіе его бѣдные люди и челобитчики ожидали, когда онъ проходилъ ихъ, дабы ѣхать во дворецъ. Онъ остановился, письмо прочелъ и сказалъ, чтобъ онъ побывалъ къ нему въ другое время. Но какъ дошло сіе до тетки его по матери двоюродной, Ѳеклы Савишны Блудовой[57], жившей тогда въ Москвѣ, въ своемъ домѣ, бывшемъ на Арбатской улицѣ, женщины по природѣ умной и благочестивой, но по тогдашнему вѣку непросвѣщенной, считающей появившихся тогда въ Москвѣ масоновъ отступниками отъ вѣры, еретиками, богохульниками, преданными антихристу, о которыхъ разглашали невѣроятныя басни, что они заочно за нѣсколько тысячъ верстъ непріятелей своихъ умерщвляютъ и тому подобныя бредни, а Шувалова признавали за ихъ главнаго начальника; то она ему, какъ племяннику своему, порученному отъ матери, и дала страшную нагонку, запретя накрѣпко ходить къ Шувалову, подъ угрозою написать къ матери, буде ея не послушаетъ. А какъ воспитанъ онъ былъ въ страхѣ Божіемъ и родительскомъ, то и было сіе для него жестокимъ пораженіемъ, и онъ уже болѣе не являлся къ своему покровителю; но отправлялъ, какъ выше явствуетъ, на ряду съ прочими солдатами, всѣ возложенныя низкія должности, а между прочимъ разносилъ нерѣдко по офицерамъ отданные въ полкъ съ вечера приказы. А какъ они стояли почти по всей Москвѣ, съ одного края на другомъ, то есть на Никитской, гдѣ рота стояла, на Тверской, на Арбатѣ, на Прѣснѣ, на Ордынкѣ за Москвой-рѣкой, то и должно было идти почти съ полуночи, дабы поспѣть раздать приказы каждому по рукамъ до обѣдни. И какъ въ Москвѣ по пустырямъ, зимнею порою, во время большихъ вьюгъ, бываютъ великіе снѣжные наносы или сугробы, то въ одну ночь, проходя на Прѣсню, потонулъ-было въ снѣгу, гдѣ напали собаки и едва не растерзали, отъ которыхъ, вынувъ тесакъ, насилу оборонился. Въ одномъ изъ таковыхъ путешествій случился примѣчательный и въ нынѣшнемъ времени довольно смѣшной анекдотъ. Князь Козловскій[58], жившій тогда на Тверской улицѣ, прапорщикъ третьей роты, извѣстный того времени пріятный стихотворецъ, у посѣщавшаго его, или нарочно пріѣхавшаго славнаго стихотворца Василья Ивановича Майкова[59], читалъ сочиненную имъ[60] какую-то трагедію, и какъ 27 приходомъ вѣстоваго Державина чтеніе перервалось, который, отдавъ приказъ, нѣсколько у дверей остановился, желая послушать, то Козловскій, примѣтя, что онъ не идетъ вонъ, сказалъ ему: «Поди, братецъ служивый, съ Богомъ; что тебѣ попусту зѣвать? вѣдь ты ничего не смыслишь» — и онъ принужденъ былъ выдти.
Наступила весна и лѣто, и хотя многіе, какъ выше явствуетъ, младшіе произведены были, не токмо въ капралы, но и въ унтеръ-офицеры по протекціямъ, а Державинъ безъ протектора всегда оставался рядовымъ; но какъ стало приближаться восшествіе Императрицы на престолъ, 1763 году іюня 28-го дня, а въ такіе торжественные праздники обыкновенно производство по полку нижнихъ чиновъ бывало, то и рѣшился онъ прибѣгнуть подъ покровительство маіора своего, граФа Алексѣя Григорьевича Орлова. Вслѣдствіе чего, сочинивъ къ нему письмо, съ прописаніемъ наукъ и службы своей, наименовавъ при томъ и обошедшихъ его сверстниковъ, пошелъ къ нему и подалъ ему письмо, которое прочетши онъ сказалъ: «хорошо, я разсмотрю.» Въ самомъ дѣлѣ и пожалованъ онъ въ наступившій праздникъ въ капралы[61].
Тогда отпросился въ годовой отпускъ къ матери въ Казань, дабы показаться ей въ новомъ чинѣ. На дорогѣ случилось приключеніе, ничего впрочемъ не значущее, но однако могущее въ крайнее ввергнуть его злополучіе. Прекрасная, молодая благородная дѣвица, имѣвшая любовную связь съ бывшимъ его гимназіи директоромъ, господиномъ Веревкинымъ, который тогда возвращенъ былъ паки на прежнее свое мѣсто, бывъ за чѣмъ-то въ Москвѣ, отправлялась въ Казань къ своему семейству, сговорилась съ нимъ и еще съ однимъ гвардіи же Преображенскаго полка капраломъ Аристовымъ вмѣстѣ для компаніи ѣхать. Въ дорогѣ, будучи непрестанно вмѣстѣ и обходясь попросту, имѣлъ удачу живостью своею и разговорами ей понравиться такъ, что 28 товарищъ, сколь мы завидовалъ и изъ ревности сколь ни дѣлалъ на всякомъ шагу и во всякомъ удобномъ случаѣ возможныя препятствія, но не могъ воспретить соединенію ихъ пламени. Натурально, въ таковыхъ случаяхъ болѣе оказывается въ любовникахъ храбрости и рвенія угодить своей любезной. Въ селѣ Буньковѣ, что на Клязьмѣ, владѣніи г. Всеволожскаго, перевощики подали паромъ; извощики взвезли повозки и выпрягли лошадей; но первые не захотѣли перевозить безъ ряды; а какъ они запросили неумѣренную цѣну, которая почти и не подъ силу капральскому кошельку была, то и не хотѣлъ онъ имъ требуемаго количества денегъ дать, а они разбѣжались и скрылись въ кусты. Прошло добрыхъ полчаса, и никто изъ перевощиковъ не являлся. Натурально, красавицѣ скучилось; она стала роптать и плакать. Кого же слезы любимаго предмета не тронутъ? Страстный капралъ, обнажа тесакъ, бросился въ кусты искать перевощиковъ и, нашелъ ихъ, то угрозами, то обѣщаніемъ заплатить все, что они потребуютъ, вызвалъ ихъ кое-какъ на паромъ. Но какъ пришли на оный, то и требовали напередъ денегъ въ превосходномъ числѣ, чѣмъ прежде просили. Тутъ молодой герой, будучи пылкаго нрава, не вытерпѣлъ обману, вышелъ изъ себя и, схватя палку, ударилъ нѣсколько разъ кормщика. Онъ схватилъ свой багоръ и закричалъ прочимъ своимъ товарищамъ: «Ребята, не выдавай»; съ словомъ съ симъ всѣ перевощики, сколько ихъ ни было, кто съ веслами, кто съ шестами, напали на рыцарствующаго капрала, который, какъ ни отмахивался тесакомъ, но принужденъ былъ, бросившись въ повозку, схватить свое заряженное ружье, приложился и хотѣлъ выстрѣлить; но къ счастію, что ружье было новое, предъ выѣздомъ изъ Москвы купленное и неодержанное, курокъ крѣпокъ, то и не могъ скоро спуститься. Мужики, увидя его ярость и убоявшисть смерти, вмигъ разбѣжались. Тогда онъ, отвязавъ маленькій при берегѣ стоявшій челнокъ, сѣлъ въ него и переправился чрезъ Клязьму въ помянутое село Буньково. Тамъ, ходя по улицѣ и по дворамъ, никого не находилъ; наконецъ вышелъ изъ приказной избы мужикъ довольно взрачный, осанистый, съ большою бородою и, подпираясь посохомъ, съ видомъ удивленія, спросилъ: «Что ты, баринъ, 29 такъ воюешь, развѣ къ басурманамъ ты заѣхалъ? чего тебѣ надобно?» Проѣзжій пересказалъ ему случившееся, жалуясь на притѣсненіе перевощиковъ. «Ну что же за бѣда? развѣ не можно было другимъ манеромъ сыскать на нихъ управы? Стыдноста, молодой господинъ, озорничать, бѣгать съ голымъ палашомъ по улицѣ и пужать міръ крещеный. Меня не испужаешь, велю схватить, да связать и отвезу въ городъ, такъ и будешь утирать кулакомъ слезы, но не поворотишь. Баринъ нашъ насъ не выдастъ» (который былъ тогда оберъ-прокуроромъ въ Сенатѣ и въ случаѣ при дворѣ). Таковымъ справедливымъ укоромъ устыдилъ храбреца мужикъ. Это былъ бурмистръ того селенія. Насилу, кое-какъ будучи убѣжденъ, приказалъ перевозить за сходную цѣну всѣ повозки.
Пріѣхавъ въ Казань, желалъ съ красавицей своей чаще видѣться; но, будучи небольшаго чина и не богатъ, не могъ имѣть свободнаго хода къ ней въ покой; ибо она жила въ одномъ домѣ съ г. директоромъ, съ супругою его вмѣстѣ. А притомъ, какъ долженъ былъ по приказанію матери ѣхать въ Шацкъ, для выводу оттуда нѣкотораго небольшаго числа крестьянъ, доставшихся ей на седьмую часть послѣ перваго ея мужа, г. Горина, то сіи кратковременныя любовныя шашни тѣмъ и кончились: ибо болѣе никогда уже не видалъ сего своего предмета.
Пріѣхавъ изъ Шацка въ оренбургскую деревню, куда пріѣхала и мать его, прожилъ съ нею тамъ оставшее лѣтнее время; а въ исходѣ сентября отправила она его въ Оренбургъ, по нѣкоторымъ случившимся деревенскимъ дѣламъ. На дорогѣ, не доѣзжая Сорочинской крѣпости верстъ за 30, случилось съ нимъ приключеніе, которое едва не лишило его жизни. Спускаясь съ небольшаго пригорка, переломилась подъ коляскою передняя ось. Въ разсужденіи обширнаго проѣзда степныхъ мѣстъ берутъ дорожные всегда оси съ собою запасныя. Онъ приказалъ поддѣлывать оную; надѣвъ патронташъ и взявъ ружье, пошелъ по рѣчкѣ, тутъ протекающей, смотрѣть дичины. Увидѣлъ пару утокъ; но онѣ его не допустили: перелетѣвъ по той же самой рѣчкѣ, сѣли въ лукѣ. Онъ пошелъ за ними и, перешелъ маленькій кустарникъ, увидѣлъ вдругъ стадо дикихъ свиней или кабановъ съ молодыми поросятами. Боровъ матерой, черношерстый, усмотря его, тотчасъ отъ табуна отдѣлился. Глаза его какъ горящіе угли заблистали, щетина на гривѣ дыбомъ поднялась, и изъ пасти бѣлая пѣна потекла струею. Охотникъ, примѣтя опасность, хотѣлъ перескакнуть на другую сторону рѣчки, ибо она была самая крошечная; но не успѣлъ онъ къ ней подойти, какъ увидѣлъ кабана, къ себѣ бѣгущаго, и въ то гъ же мигъ почувствовалъ себя брошеннымъ на нѣсколько шаговъ: а вскоча въ безпамятствѣ на ноги, усмотрѣлъ мелькнувшую кровь на пѣнѣ во рту у звѣря, выпалилъ изъ ружья, имѣющагося у него въ рукахъ, со взведеннымъ куркомъ, на поясовомъ прикладѣ. Вепрь палъ, стремившійся къ нему въ другой разъ, и какъ былъ уже очень близко, то зарядъ, хотя изъ мелкой утиной дроби, но угодя ему прямо въ сердце, повергъ его бездыханна на землю. Побѣдитель хотѣлъ подойти къ врагу своему и осмотрѣть его рану; тогда же самъ, почувствовавъ слабость, упалъ и, взглянувъ на лѣвую ногу, увидѣлъ икру почти совсѣмъ отъ берца оторванную и кровь ручьемъ текущую. Не могши далѣе идти къ своей коляскѣ, остался на мѣстѣ, пока казаки, называемые въ томъ краю гулёбщиками или охотники, ѣздящіе но степямъ за кабанами, сайгами и прочими звѣрьми, на него наѣхали и, узнавъ отъ него приключеніе, нашли людей съ коляской, которые, поддѣлавъ ось, давно дожидались и не знали гдѣ найти. Нельзя въ семъ случаѣ не признать чудеснаго покровительства Божія. Первое въ томъ, что свирѣпый звѣрь не пересѣкъ страшными своими клыками берца у ноги и жилъ сухихъ близъ лодыжки, а отдѣлилъ только почти съ самаго подколѣна одну отъ кости икру или мягкое мясо. Второе, что ружье, чрезъ которое былъ переброшенъ, упершись дуломъ въ землю, не сдѣлалось неспособнымъ къ выстрѣлу, ибо ложе хотя отъ ствола отломилось, но удержался прикладъ съ замкомъ по самые замочные винты на казенномъ шурупѣ; съ затравки порохъ не ссыпался и произвелъ свое надлежащее дѣйствіе. Третье, что безъ всякаго прицѣленья зарядъ попалъ въ сердце звѣря, иначе бы легкою раною онъ могъ болѣе разсвирѣпѣть и довершить пагубу. Четвертое, что онъ не растерзалъ живота, а поразилъ только ногу. Но какъ бы то ни было, благодареніе Промыслу, спасся отъ смерти, и хотя былъ въ Оренбургѣ недѣль съ шесть боленъ, но пособіями губернатора князя Путятина вылѣчился; однако рана совершенно не затворялась цѣлый годъ.
По наступленіи срока отправился въ Петербургъ къ полку. Такимъ же образомъ велъ свою жизнь какъ прежде, упражняяся тихонько отъ товарищей въ чтеніи книгъ и проданіи стиховъ, стараясь научиться стихотворству изъ книги о поэзіи, сочиненной г. Тредьяковскимъ и изъ прочихъ авторовъ, какъ: гг. Ломоносова и Сумарокова[62]. Но болѣе ему другихъ нравился, по легкости слога, помянутый г. Козловскій, изъ котораго и научился цезурѣ или раздѣленію александрійскаго, ямбическаго стиха на двѣ половины. Въ сіе время написалъ стансы, или пѣсенку похвальную Наташѣ, одной прекрасной солдатской дочери, въ сосѣдствѣ въ казармахъ жившей, и отважился показать служившему унтеръ-офицеромъ Сергѣю Васильевичу Неклюдову, котораго черезъ то и брата его Петра Васильевича Неклюдова[63], бывшаго бомбандирскимъ сержантомъ, пріобрѣлъ пріязнь, а прочихъ своихъ собратій похвалу. Тогда же шуточные, непристойные, сочиненные имъ стихи на счетъ одного капрала, котораго жену любилъ полковой секретарь, бывшій тогда въ великой силѣ у подполковника графа Бутурлина, надѣлали ему хлопотъ и были причиною ненависти того секретаря, хотя онъ прежде его любилъ за нарисованіе весьма искусно перомъ печати съ его гербомъ. Ибо одинъ изъ офицеровъ, имѣя въ карманѣ тѣ стихи, подалъ ихъ вмѣсто приказа гранодерскому капитану поручику Афремову, а тотъ разсказалъ другимъ офицерамъ, то и вышелъ изъ того по всему полку смѣхъ: за что г. полковой секрета, рь молодаго стихотворца гналъ и вычеркивалъ всегда изъ ротнаго списка, поданнаго къ производству въ чины, а по сей причинѣ и служилъ онъ въ капралахъ четыре года, ведя вышеописанную скромную жизнь. Онъ стоялъ уже съ своими братьями дворянами, упражняющимися въ карточной игрѣ и прочихъ шалостяхъ, молодымъ людямъ свойственныхъ; то и началъ уже по-малу въ нравахъ своихъ развращаться.
Въ семъ промежуткѣ времени едва не случилась съ нимъ незапная страшная смерть. Ходилъ онъ по обыкновенію въ своемъ званіи во всѣ краулы, то въ одномъ изъ оныхъ въ Зимнемъ каменномъ дворцѣ, когда онъ еще внутри не весь былъ выстроенъ, и въ той половинѣ, гдѣ послѣ былъ придворный театръ, а нынѣ апартаменты вдовствующей Императрицы Маріи Ѳедоровны, наверху въ одномъ изъ самыхъ вышнихъ ярусовъ, были двои двери: одни въ покой, въ которомъ былъ полъ, а другія въ другой, въ которомъ былъ проломъ до самыхъ нижнихъ погребовъ, наполненныхъ каменными[64] обломками; и какъ по лѣности не токмо офицеровъ, но и унтеръ-офицеровъ, приказано было ему ночью обойти всѣ притины[65] дозоромъ, то онъ пошелъ, взявъ фонарщика или солдата, который несъ фонарь, казанскаго дворянина знакомаго себѣ, по фамиліи Потапова. Бѣгая по многимъ лѣстищамъ, не дожидаясь освѣщенія проходовъ, пришелъ наконецъ къ вышеописанному мѣсту и хотѣлъ стремленіе свое продолжать далѣе, но вдругъ услышалъ голосъ Потапова, далеко на низу лѣстницы отъ него отставшаго, который кричалъ: «Постойте, куды вы такъ бѣжите?» Онъ остановился и лишь только освѣтилъ фонарь, то и увидѣлъ себя на порогѣ, или на краю самой той пропасти, о которой выше сказано. Одинъ мигъ — и едва одни кости его остались бы на семъ свѣтѣ. Онъ перекрестился, воздалъ благодареніе Богу за спасеніе жизни и пошелъ куда было должно.
Въ сихъ годахъ, то есть въ 1765-мъ и въ 1766-мъ году, были два славныя въ Петербургѣ позорища, учрежденныя Императрицею, сколько для увеселенія, столько и для славы народа. Первое, великолѣпный карусель, раздѣленный на четыре кадрили: на Ассирійскую[66], Турецкую, Славянскую и Римскую, гдѣ дамы на колесницахъ, а кавалеры на прекрасныхъ коняхъ, въ блистательныхъ уборахъ, показывали свое проворство метаніемъ дротиковъ и стрѣльбою въ цѣль изъ пистолетовъ. Подвигоположникомъ былъ украшенный сѣдинами фельдмаршалъ Минихъ, возвращенный тогда изъ ссылки. Другое, преузорочный подъ Краснымъ Селомъ лагерь, въ которомъ, какъ сказывали, около 50 тысячъ конныхъ и пѣшихъ собрано было войскъ для маневровъ предъ Государынею. Тогда въ придворный театръ впускаемы были безъ всякой платы одни классные обоего пола чины и гвардіи унтеръ-офицеры; а низкіе люди имѣли свой народный театръ на Коммиссаріатской площади, а потомъ изъ карусельнаго зданія, на мѣстѣ, гдѣ нынѣ Большой театръ, на которомъ играли всякіе фарсы и переведенныя изъ Мольера комедіи.
Въ одинъ изъ сихъ годовъ, но помнится только, что осенью, случилася поносная смертная казнь на Петербургской сторонѣ извѣстному Мировичу. Ему отрублена на эшафотѣ голова. Народъ, стоявшій на высотахъ домовъ и на мосту, необыкшій видѣть смертной казни и ждавшій по чему-то милосердія Государыни, когда увидѣлъ голову въ рукахъ палача, единогласно ахнулъ и такъ содрогся, что отъ сильнаго движенія мостъ поколебался и перила обвалились[67]. Въ то время, не знаю по какой надобности, Государыня путешествовала по Остзейскимъ городамъ въ Лифляндіи, какъ-то: въ Ригу, въ Ревель и въ прочихъ[68].
Зимою объявленъ походъ Ея Величества въ Москву[69]. Державинъ, по рекомендаціи вышепомянутаго Петра Васильевича Неклюдова (который пожалованъ около того времени въ полковые секретари), пожалованъ въ фурьеры и командированъ, подъ начальствомъ подпоручика Алексѣя Ивановича Лутовинова, на ямскую подставу для надзиранія за исправностію наряженныхъ съ ямовъ лошадей, изготовленныхъ для шествія Императрицы и всего Ея двора. Сей Лутовиновъ и старшій его братъ капитанъ-поручикъ, Петръ Ивановичъ, хотя были умные и весьма расторопные въ своей должности люди, но старшій весьма развращенныхъ нравовъ, которому послѣдуя и младшій нерѣдко упражнялся въ зазорныхъ поступкахъ и въ неблагопристойной жизни, то есть въ пьянствѣ, карточной игрѣ и въ обхожденіи съ непотребными ямскими дѣвками, въ извѣстномъ по распутству селѣ, что нынѣ городъ, Валдаяхъ; ибо младшаго брата станція была въ Яжелобицахъ[70], а старшаго въ Зимогорьѣ, въ сосѣдствѣ съ Валдаями. Тамъ проводили иногда цѣлыя ночи на кабакѣ, никого однако постороннихъ кромѣ дѣвокъ не впущая[71]. При всемъ томъ, хотя цѣлую зиму, съ ноября по послѣднія числа марта, въ такомъ распутствѣ провели, однако Державина со всѣми принужденіями довести до того не могли, чтобъ онъ когда-либо напился пьянымъ; да и вовсе не токмо вина, но и пива и меду не пилъ; въ карты же однако по малу играть началъ, не оставляя упражняться, если только время дозволяло, и въ стихотворствѣ. Тутъ первые написалъ правильные ямбическіе экзаметры на проѣздъ Государыни чрезъ рѣку того селенія Мохость, въ которой иногда находятъ прекрасный жемчугъ[72]. По проѣздѣ всего двора проѣхалъ кабинетъ-министръ Адамъ Васильевичъ Олсуфьевъ[73] и велѣлъ, снявъ станціи, слѣдовать всѣмъ гвардейскимъ командамъ къ ихъ полкамъ въ Москву. Ему были принесены жалобы, а особливо на старшаго Лутовинова въ разныхъ безчинствахъ, а особливо въ неотдачѣ ямщикамъ прогонныхъ денегъ, которыя получаемы были изъ Кабинета и отъ проѣзжающихъ. Они были промотаны; но у меньшаго Лутовинова, какъ возложено было получать и 36 платить ямщикамъ тѣ прогоны на унтеръ-офицера Державина, то онъ ихъ, ни мало не удерживая, всегда отдавалъ по рукамъ, кому слѣдовало, и тѣмъ ихъ сберегъ отъ постыдной растраты, а офицера своего отъ суда, которому старшій братъ подвергнутъ: разжалованъ былъ, наипаче за то, что когда спущемы были со станціевъ команды, то поскакали опрометью въ Москву, а особливо двое Лутовиновыхъ. Пріѣхавъ въ село Подсолнечное, гдѣ стоялъ капитанъ Николай Алексѣевичъ Булгаковъ, котораго почитали не за весьма разумнаго человѣка, требовали отъ него, будучи въ шумствѣ, наскоро лошадей, но какъ лошади были въ разгонѣ, то они, ему не вѣря, приказали ихъ сыскивать по дворамъ; а какъ и тамъ оныхъ не находили, то многіе буяны изъ солдатъ, желая угодить командирамъ, перебили въ избахъ окошки и разломали ворота, то и вышла отъ сего озорничества жалоба и шумъ. Булгаковъ вступился за свою команду. Онъ и Лутовиновы, наговоря другъ другу обидныхъ и бранныхъ словъ, называя Булгакова дуракомъ, разгорячились или, лучше сказать, вышли хмѣльные изъ разсудка, закричали своимъ командамъ: къ ружью! Булгаковъ также своей. У каждаго было по 25 человѣкъ, которые построились во фрунтъ; имъ приказано было заряжать ружья; но Державинъ, бѣгая между ими, будто для исполненія офицерскихъ приказаній, запрещалъ тихонько, чтобъ они только видъ показывали, а въ самомъ дѣлѣ ружей не заряжали; и какъ было тогда ночное время, то офицеры того и не примѣтили, а между тѣмъ подоспѣли лошади и наѣхали другія команды, именно изъ Крестецъ капитанъ Голохвастовъ, то и успокоилось сіе вздорное междуусобіе.
Въ сіе время досталось Державину при производствѣ въ полку чрезъ чинъ подпрапорщика въ каптенармусы[74], а генваря перваго числа 1767 года — въ сержанты, ибо, при покровительствѣ полковаго секретаря Неклюдова, его уже не обходили. Съ открытіемъ весны Государыня на судахъ по Волгѣ шествовала въ Казань. На семъ пути, въ сообществѣ своихъ приближенныхъ господъ, трудилась надъ переводомъ Мармонтелева Велизарія[75]. Гвардія возвратилась въ Петербургъ, а Державинъ на нѣкоторое время отпросился, для свиданія съ матерью и меньшимъ его 37 братомъ, учившимся въ гимназіи при директорствѣ г. Каница, въ Казань, гдѣ и потомъ въ оренбургской деревнѣ оставшую часть лѣта и осень въ семействѣ своемъ прожилъ[76]. Возвращаясь изъ отпуска, взялъ съ собою и меньшаго его брата изъ гимназіи, которая была тогда подъ вѣдомствомъ директора г. Каница[77]. Но, пріѣхавъ въ Москву и имѣвъ отъ матери порученіе купить у господъ Таптыковыхъ на Вяткѣ небольшую деревнишку душъ 30, остановился, и какъ за чѣмъ-то совершеніе крѣпости остановилось, то отправилъ въ Петербургъ меньшаго брата, просилъ записать его въ службу помянутаго своего благодѣтеля, полковаго секретаря Неклюдова, и себѣ на два мѣсяца отсрочку, которую и получилъ[78], а братъ записанъ въ тотъ же Преображенскій полкъ, но только, по склонности его къ математикѣ, въ бомбардирскую роту. И какъ стоялъ онъ тогда у двоюроднаго своего брата, господина Блудова[79], который и его двоюродный братъ господинъ подпоручикъ Максимовъ, живши въ одномъ съ мимъ домѣ, завели его сперва въ маленькую, а потомъ и въ большую карточную игру, такъ что онъ проигралъ данныя ему отъ матери на покупку деревни деньги {Къ этому времени относится найденное Г. В. Есиповымъ въ архивѣ Московской губернской канцеляріи дѣло «о играніи отставнымъ прапорщикомъ Дмитріевымъ гвардіи съ сержантомъ Державинымъ въ карты въ запретительную указами игру». Дѣло это, обязательно сообщенное намъ въ копіи, возникло въ январѣ 1770 года. Мать молодаго Дмитріева (Дмитрія Ив.) подала въ полицію жалобу, что Державинъ и Максимовъ, обыгравъ ея сына, взяли съ него вексель въ 300 руб. на имя одного купца, а потомъ выпросили у него купчую на пензенское имѣніе его отца въ 500-хъ рубляхъ. Вслѣдствіе этой жалобы, въ полицію призывали для допроса какъ Дмитріева, такъ и обвиняемыхъ и еще двухъ свидѣтелей. Дмитріевъ показалъ, что, познакомившись съ Державинымъ въ іюлѣ 1769 г., онъ нѣсколько разъ игралъ съ нимъ въ банкъ фаро на кредитъ (у нихъ наличныхъ денегъ не было) при Максимовѣ, и подтвердилъ заявленіе матери. Напротивъ, Максимовъ и Державинъ отъ всякой игры съ Дмитріевымъ отреклись и объявили, что вексель и купчая имѣли совершенно другое, вполнѣ законное происхожденіе.
Дѣло было перенесено въ юстицъ-коллегію; но тамъ, не смотря на опредѣленіе, чтобы оно было выслушано и доложено немедленно, — производство уже въ 1771 году остановилось за неотысканіемъ прикосновенныхъ лицъ. Раза два оно въ 70-хъ годахъ еще возобновлялось, но съ тѣмъ же результатомъ. Наконецъ въ 1782 году состоялось рѣшеніе, что такъ какъ показанія сторонъ разнорѣчивы, съ начатія же дѣла прошло уже болѣе 12-й лѣтъ, притомъ Дмитріевъ и мать его съ тѣхъ поръ вторично не являлись, то и считать дѣло конченнымъ.}. Тогда забылъ о срокѣ, хотѣлъ проигранныя деньги возвратить; по какъ не могъ, то, занявъ у него Блудова, купилъ деревню на свое имя и ему оную, съ присовокупленіемъ материнскаго имѣнія, хотя не имѣлъ на то и права, заложилъ. Попавъ въ такую бѣду, ѣздилъ, такъ сказать, съ отчаянія, день и ночь по трактирамъ искать игры. Спознакомился съ игроками или, лучше, съ прикрытыми благопристойными поступками и одеждою разбойниками; у нихъ научился заговорамъ, какъ новичковъ заводить въ игру, подборамъ картъ, поддѣлкамъ и всякимъ игрецкимъ мошенничествамъ. Но благодареніе Богу, что совѣсть или, лучше сказать, молитвы матери никогда его до того не допускали, чтобъ придался онъ въ наглое воровство ни въ коварное предательство кого-либо изъ своихъ пріятелей, какъ другіе дѣлывали. Но когда и случалось быть въ сообществѣ съ обманщиками, и самому обыгрывать на хитрости, какъ и его подобнымъ образомъ обыгрывали, но никогда таковой, да и никакой выигрышъ не служилъ ему въ прокъ; слѣдственно онъ и не 38 могъ сердечно прилѣпиться къ игрѣ, а игралъ по нуждѣ. Когда же не имѣлъ денегъ, то никогда въ долгъ не игралъ, не занималъ оныхъ и не старался какими-либо переворотами отыгрываться или обманами, лжами и пустыми о заплатѣ увѣреніями доставать деньги; но всегда содержалъ слово свое свято, соблюдалъ при всякомъ случаѣ вѣрность, справедливость и пріязнь. Если же и случалось, что не на что, не токмо играть, но и жить, то, запершись дома, ѣлъ хлѣбъ съ водою и маралъ стихи при слабомъ иногда свѣтѣ полушечной сальной свѣчки, или при сіяніи солнечномъ сквозь щелки затворенныхъ ставней. Такъ тогда, да и всегда проводилъ онъ несчастливые дни[80]. А какъ онъ уже въ такой распутной жизни просрочилъ болѣе полугода, то помянутый его благодѣтель Неклюдовъ (отправляя еще секретарскую должность, хотя былъ уже и капитаномъ-поручикомъ), видя, что онъ за срокомъ столь долго проживаетъ въ Москвѣ, и слыша, что замотался, то, опасаясь, чтобъ не погибъ, ибо разжалованъ бы былъ по суду въ армейскіе солдаты, сжалился надъ нимъ и безъ всякой его просьбы въ ордерѣ между прочими полковыми дѣлами къ капитану-поручику московской команды Шишкову приписалъ, что когда сержантъ Державинъ явится, то причислить его къ московской командѣ, который ордеръ (съ свѣдѣнія или безъ свѣдѣнія объ сей отсрочкѣ, то неизвѣстно) маіоръ Масловъ подписалъ, и былъ спасителемъ погибающаго мотарыги. Онъ, ставъ симъ средствомъ обезпечнымъ отъ несчастія, пробылъ нѣсколько еще мѣсяцовъ въ Москвѣ, велъ жизнь не лучше какъ и прежде; а поелику жилъ онъ въ помянутомъ домѣ Блудова съ сказаннымъ же его родственникомъ Максимовымъ, то и случилось съ нимъ нѣсколько замѣчательныхъ происшествій.
Первое. Хаживала къ нимъ въ домъ въ сосѣдствѣ живущаго приходскаго дьякона дочь, и въ одинъ вечеръ, когда она вышла изъ своего дома, отецъ или матерь, подозрѣвая ее быть въ гостяхъ у сосѣдей, упросили бутошниковъ, чтобъ ее подстерегли, когда отъ нихъ выдетъ. Люди ихъ и Блудова увидѣли, что бутошники позаугольно кого-то дожидаются, спросили ихъ; они отвѣчали грубо, то вышла брань, а потомъ драка; а какъ съ двора сбѣжалось людей болѣе нежели подзорщиковъ было, то первые послѣднихъ и поколотили. Съ досады за таковую неудачу и чтобъ отмстить, залегли они въ крапивѣ[81] на оградѣ церковной, чрезъ которую должна была проходить несчастная грація. Ее подхватили отецъ и мать, мучили плетью и, по наученію полицейскихъ, велѣли ей сказать, что была у сержанта Державина. Довольно сего было для крючковъ, чтобы прицѣпить ея. На другой день, когда онъ часу по полудни въ первомъ ѣхалъ изъ вотчинной коллегіи, гдѣ былъ по своимъ дѣламъ, въ каретѣ четвернею, и лишь приближился только къ своимъ воротамъ, то вдругъ ударили въ трещетки, окружили карету бутошники, схвативъ лошадей подъ уздцы и, не объявя ничего, повезли чрезъ всю Москву въ полицію. Тамъ посадили его съ прочими арестантами подъ краулъ. Въ такомъ положеній провелъ онъ сутки. На другой день поутру ввели въ судейскую. Судьи зачали спрашивать и домогаться, чтобъ онъ признался въ зазорномъ съ дѣвкою обхожденіи и на ней женился; но какъ никакихъ доказательствъ, ни письменныхъ, ни свидѣтельскихъ, не могли представить на взводимое на него преступленіе, то, проволочивъ однако съ недѣлю, должны были съ стыдомъ выпустить, сообща однако за извѣстіе въ полковую канцелярію, гдѣ таковому безумству и наглости алгвазиловъ дивились и смѣялись. Вотъ каковы въ то время были полиція и судьи!
Второе. Познакомился съ нимъ въ трактирахъ по игрѣ нѣкто, хотя по роду благородный, знатной Фамиліи, но по поступкамъ самый подлый человѣкъ, который содержался въ юстиціи[82] за поддѣлку векселей и закладныхъ на весьма большую сумму и подставленіе по себѣ въ поручительство подложной матери, который имѣлъ за собою въ замужествѣ прекрасную иностранку, которая торговала своими прелестями. Въ нее влюбился нѣкто пріѣзжій пензинскій молодой дворянинъ, слабый по уму, но довольно достаточный по имуществу. Она, съ вѣдома, какъ послѣ открылось, мужа, съ нимъ коротко обращалась и его безъ милости обирала, такъ что онъ заложилъ свое и материнское имѣніе и лишился самыхъ необходимо нужныхъ ему вещей. А какъ сей дворянинъ былъ съ Державинымъ хорошій пріятель, то и сжалился онъ на его несчастіе, Вслѣдствіе чего, будучи въ одинъ день въ компаніи съ мужемъ, слегка далъ ему почувствовать поведеніе жены. Мужъ старался прикрыть ее и оправдать себя своимъ невѣдѣніемъ; и хотя тогда прекратилъ разговоръ шутками, но запечатлѣлъ на сердцѣ своемъ на него злобу за такое чистосердечное остереженіе. Онъ, спустя нѣкоторое время, позвалъ его въ гости къ себѣ на квартиру жены и подъ-вечеръ намѣренъ былъ поколотить, а можетъ-быть и убить; ибо когда Державинъ вошелъ въ покой, то увидѣлъ за ширмами двухъ сидящихъ незнакомыхъ, а третьяго лежащаго на постелѣ офицера, котораго разъ видѣлъ въ трактирѣ игравшаго несчастно на бильярдѣ; ибо его на поддѣльные шары обыгривали, что онъ шуткой и замѣтилъ офицеру. Хозяинъ, принявъ гостя сначала ласково, зачалъ его по-малу въ разговорахъ горячить противорѣчіями, и потомъ привязываться къ словамъ, напоминая прежде слышанныя имъ, относя ихъ къ обидѣ его и жены; но какъ гость опровергалъ сильными возраженіями свое невинное чистосердечіе; то умышленникъ и началъ кивать головой сидящимъ за ширмами и лежащему на постелѣ, давая имъ знать, чтобъ они начинали свое дѣло. Противъ всякаго чаянія, лежащій сказалъ: «Нѣтъ, братъ, онъ правъ, а ты виноватъ, и ежели кто изъ васъ тронетъ его волосомъ, то я вступлюсь за него и переломаю вамъ руки и ноги»; ибо былъ онъ молодецъ, приземистый борецъ, всѣхъ проворнѣе и сильнѣе и имѣлъ подлѣ себя орясину, то хозяинъ и всѣ прочіе соумышленники удивились и опѣшили. Это былъ господинъ землемѣръ, недавно пріѣхавшій изъ Саратова, поручикъ Петръ Алексѣевичъ Гасвицкой, который съ того времени сдѣлался Державину другомъ[83].
Третье. Помянутый сродственникъ господина Блудова, Максимовъ, жившій съ нимъ въ одномъ домѣ, имѣлъ въ Москвѣ великое знакомство, а особливо съ сенатскими чиновниками; ибо имѣлъ по сему правительству дѣла. Онъ имѣлъ свои деревни въ тогдашней Пензинской губерніи, близъ села Малыковки, что нынѣ городъ Волскъ[84]. Къ нему хаживалъ той волости экономическій крестьянинъ Иванъ Серебряковъ[85], содержавшійся въ сыскномъ приказѣ по поводу подаваннаго имъ проекта Императору Петру Третьему о населеніи выходящими изъ Польши раскольниками на мѣстахъ пустопорожнихъ, лежащихъ по рѣкѣ Иргизу, впадающей въ рѣку Волгу. Поелику же онъ Серебряковъ и къ нему приставленные начальники тотъ проектъ и сдѣланную по оному имъ отъ правительства довѣренность употребляли во зло, принимая всякаго рода и господскихъ[86] людей вмѣсто польскихъ выходцевъ, давали имъ для поселенія по Иргизу билеты; то и было о томъ слѣдствіе, а онъ до окончанія онаго и рѣшительнаго о немъ приговора содержался въ томъ приказѣ. Извѣстно же было изъ манифеста о турецкой войнѣ, что Запорожскіе казаки, подъ предводительствомъ атамановъ ихъ, Желѣзняка и Черняя[87], разграбили польскую Украйну и разорили за Днѣпромъ турецкую слободу Балту, отъ чего война началась; то и велѣно было выступившимъ въ походъ войскамъ тѣхъ Запорожцевъ переловить и послать въ Сибирь, что и исполнилъ графъ Петръ Александровичь Румянцовъ. По приводѣ въ Москву нѣкоторыхъ изъ тѣхъ разбойниковъ и главныхъ ихъ предводителей, Желѣзняка и Черняя, послѣдній занемогъ, или притворился больнымъ, то до выздоровленія и посаженъ въ тотъ же сыскной приказъ, гдѣ содержался Серебряковъ; и какъ они сидѣли въ одномъ покоѣ, то между разговорами разсказалъ Черняй Серебрякову о награбленномъ съ его артелью богатствѣ, а можетъ-быть и съ 42 прикрасою, что ямы наполнены ими, покрытыя землею, серебряной посудой, и пушки жемчугомъ и червонцами. У Серебрякова на сіе сокровище разгорѣлись зубы. Сообщилъ онъ сіе свѣдѣніе вышесказанному Блудова родственнику, живущему въ одномъ съ Державинымъ домѣ, и прельстилъ его своими росказнями. Сей или оба они вознамѣрились воспользоваться симъ богатствомъ. Для чего Серебряковъ, выпрашиваясь изъ-подъ краула, нерѣдко хаживалъ къ нему, и Державинъ его у него нѣсколько разъ видалъ; но никакъ не участвовалъ въ ихъ умыслѣ, тѣмъ паче, что они, желая одни набогатиться, никогда и не приглашали его къ тому. А какъ имъ нельзя было безъ сообщниковъ сильнѣйшихъ и произвести въ дѣйствіе сего своего предпріятія, то и пригласилъ сказанный родственникъ къ сему промыслу довольно значущихъ чиновныхъ людей изъ господъ сенатскихъ и прочихъ благородныхъ людей, своихъ пріятелей, чрезъ коихъ бы высвободить Черняя и Серебрякова изъ тюрьмы. Они это сдѣлали такимъ образомъ: составили подложный вексель на Черняя, по которому произвели взысканіе, и какъ находился такой законъ, по коему должно было изо всѣхъ правительствъ по требованіямъ посылать въ магистратъ колодниковъ для уплаты ихъ долговъ ихъ заимодавцамъ, а изъ магистрата дозволялось отпускать ихъ въ баню, въ церковь и къ родственникамъ подъ присмотромъ; — сего довольно ключкотворцамъ. Черняй отпущенъ въ баню подъ надзираніемъ одного гарнизоннаго солдата: на Царицыной площади отбитъ незнаемыми людьми; а Серебрякова выпросилъ подъ свое поручительство помянутый господина Блудова родственникъ. Сія побочная исторія введена здѣсь для того, что послѣ откроется у оной связь съ коммиссіею, по возмущенію Пугачева бывшей, въ которой употребленъ былъ Державинъ[88].
Наконецъ, кратко сказать, онъ, проживая въ Москвѣ въ знакомствѣ съ таковаго разбора людьми, чрезвычайно наскучилъ или, лучше сказать, возгнушавшись самъ собою, взялъ у пріятеля матери своей 50 руб., который прошенъ былъ отъ нея ссудить 43 въ крайней его нуждѣ, бросился опрометью въ сани и поскакалъ безъ оглядокъ въ Петербургъ[89]. Сіе было въ мартѣ мѣсяцѣ 1770 года, когда уже начало открываться въ Москвѣ моровое повѣтріе. Въ Твери удержалъ-было его нѣкто изъ прежнихъ его пріятелей, человѣкъ распутной жизни, но кое-какъ отъ него отдѣлался, издержавъ всѣ свои денжонки. На дорогѣ занялъ у ѣдущаго изъ Астрахани садоваго ученика съ виноградными къ двору лозами 50 руб. и тѣ въ новгородскомъ трактирѣ проигралъ. Остался у него только рубль одинъ, крестовикъ, полученный имъ отъ матери, который онъ во все теченіе своей жизни сберегъ. Подъѣзжая къ Петербургу въ 1770 году, какъ уже тогда моровое повѣтріе распространялось, нашелъ на Ижорѣ или Тоснѣ заставу карантинную, на которой должно было прожить двѣ недѣли. Это показалось долго, да и жить за неимѣніемъ денегъ было нечѣмъ; то старался упросить карантиннаго начальника о скорѣйшемъ пропускѣ, доказывая, что онъ человѣкъ небогатый, платья у него никакого нѣтъ, которое бы окуривать и провѣтривать должно было; но какъ былъ у него одинъ сундукъ съ бумагами, то и находили его препятствіемъ; онъ, чтобы избавиться отъ онаго, сжегъ при краульныхъ со всѣмъ тѣмъ, что въ немъ ни было, и, преобратя бумаги въ пепелъ, принесъ на жертву Плутону все, что онъ во всю молодость свою чрезъ 20 почти[90] лѣтъ намаралъ, какъ-то: переводы съ нѣмецкаго языка и свои собственныя сочиненія въ прозѣ и въ стихахъ[91]. Хороши ли они, или дурны были, того теперь сказать не можно; но изъ близкихъ его пріятелей кто читалъ, а особливо Христіанина въ уединеніи, Захарія, весьма хвалили[92].
Пріѣхавъ, какъ выше сказано, въ Петербургъ съ однимъ рублемъ, благословеніемъ матери, занялъ на прожитокъ 80 рублей у Григорья Никифоровича Киселева, давнишняго своего пріятеля, казанскаго помѣщика, съ которымъ учились вмѣстѣ въ гимназіи, служили въ полку и гуляли на подставахъ. Тутъ брата своего засталъ уже бомбардиррмъ или мушкетерскимъ капраломъ, но больнымъ въ чахоткѣ, что, бывъ на ученьѣ, отъ усильнаго поворачиванія пушки надорвался, вспотѣлъ и пошелъ домой простудился, отъ чего пришла сперва лихорадка, отъ которой лѣчился извѣстнымъ славнымъ шарлатаномъ Ероѳеичемъ[93], вылѣчившимъ графа Алексѣя Григорьевича Орлова отъ весьма опасной болѣзни, отъ котораго всѣ лучшіе доктора отказались. Выпивъ нѣсколько пріемовъ настояннаго съ какими-то кореньями питья, сталъ кашлять кровью и получилъ выше объявленную неизлѣчимую болѣзнь. Видя его весьма въ короткое время изсохнувшимъ, отпросилъ въ отпускъ къ матери въ Казань, гдѣ онъ подъ ея призоромъ осенью, болѣе 20 лѣтъ отъ рожденія своего, кончилъ жизнь и погребенъ на Проломной улицѣ, у церкви Вознесенія Господня[94].
Оставшись послѣ брата, на занятыя у Киселева деньги выигралъ сотни двѣ рублей у помянутаго выше господина Протасова[95], заплатилъ долгъ и пробавлялся кое-какъ, имѣя наиболѣе обхожденіе съ нимъ, съ Петромъ Васильевичемъ Неклюдовымъ и съ капитаномъ Александромъ Васильевичемъ Толстымъ, у котораго тогда изъ 10-й ротѣ находился. Сіи трое честные и почтенные люди его крайне полюбили за нѣкоторыя его способности, что онъ изрядно рисовалъ или, лучше сказать, копировалъ перомъ съ гравированныхъ славнѣйшихъ мастеровъ эстамповъ, такъ искусно, что съ печатными не можно было узнать рисованныхъ имъ картинъ[96]. Болѣе же всего нравился онъ имъ за нѣкоторое искусство въ составленіи всякаго рода писемъ. Писанныя имъ къ Императрицѣ для всякаго рода людей притѣсненныхъ, обиженныхъ и бѣдныхъ всегда имѣли желаемый успѣхъ и извлекали у нея щедроты. Случалось, обработывалъ онъ приказныя и полковыя дѣла, и доклады иногда къ престолу, и любовныя письма для Неклюдова, когда онъ влюбленъ былъ въ дѣвицу Ивашеву, на которой послѣ и женился, хотя отецъ сперва тому и противился.
Въ 1771 году переведенъ въ 16-ю роту, въ которой отправлялъ фельдфебельскую должность въ самой ея точности и исправности; такъ что, когда назначенъ былъ въ томъ лѣтѣ лагерь подъ Краснымъ Кабачкомъ, то капитанъ Василій Васильевичь Корсаковъ, никогда не служившій въ арміи и нимало не свѣдущій военныхъ движеній, возложилъ все свое упованіе на фельдфебеля, ибо и офицеры были столько же свѣдущи въ томъ, какъ и онъ, или по крайней мѣрѣ люди изнѣженные или лѣнивые, что не хотѣли заниматься своею должностію: такова была тогда служба. Но какъ и онъ ничего не зналъ и не знали, какъ въ лагерь вступить, то и принужденъ былъ у солдатъ, недавно написанныхъ въ гвардію изъ армейскихъ полковъ, учиться, а чтобъ не стыдно было, то, вставая на зарѣ, собиралъ роту и, разставя колья, назначалъ имъ лагерныя улицы и входы и вводилъ въ нихъ повзводно или пошеренжно людей. А какъ лагерь благополучно отстояли, и на полковомъ смотрѣ никакого безпорядку не случилось, то и болѣе заслужилъ уваженія отъ всѣхъ офицеровъ и унтеръ-офицеровъ, которые избрали его въ хозяина и препоручили сложенную ими компаніонскую сумму. По выходѣ изъ лагеря, въ сентябрѣ, какъ надобно было къ приближающемуся новому году атестовать изъ унтеръ-офицеровъ въ офицеры, что 46 тогда происходило чрезъ собраніе ротныхъ командировъ и прочихъ офицеровъ, то нельзя было не отдать справедливости, по службѣ, по поведенію и по честности, фельдфебелю. Однакоже полковой адьютантъ Желтухинъ, имѣя меньшаго брата сержантомъ, младшимъ Державина, за которымъ ему не могло достаться въ офицеры, и желая какъ можно натянуть, придирался всячески къ фельдфебелю, и въ одинъ разъ, что минуту послѣ его пріѣзду на полковой дворъ пришелъ за приказомъ, поставилъ его подъ ружье, желая тѣмъ представить его неисправнымъ въ должности и обнесть тѣмъ у маіора Маслова, котораго онъ былъ любимецъ и дѣлалъ изъ него, что хотѣлъ, который уже былъ направленъ, чтобъ Державина за бѣдностію въ гвардіи офицеры не производить, а выпустить въ армейскіе офицеры. Однакоже, какъ офицеры знали его способности, а особливо помянутые Неклюдовъ, Протасовъ и Толстой, которые были уже капитанами изъ лучшихъ и маіоромъ уважаемы, наотрѣзъ въ собраніи сказали, что ежели Державинъ не атестуется, то они никого другихъ атестовать не могутъ. Итакъ онъ въ началѣ 1772 года, генваря 1-го дня, произведенъ гвардіи прапорщикомъ въ ту же 16-ю роту, въ которой служилъ фельдфебелемъ. Въ самомъ дѣлѣ, бѣдность его великимъ была препятствіемъ носить званіе гвардіи офицера съ пристойностію; а особливо тогда болѣе даже, нежели нынѣ, дредпочитались блескъ и богатства и знатность, нежели скромныя достоинства и ревность къ службѣ. Но какъ бы то ни было, ссудою изъ полку сукна, позументу и прочихъ вещей на счетъ жалованья (ибо тогда изъ полковой экономической суммы всегда коммиссаромъ запасалось оныхъ довольное количество) обмундировался онъ; продавъ сержантскій мундиръ, купилъ аглинскіе сапоги и, небольшую занявъ сумму, и ветхую каретишку въ долгъ у господъ Окуневыхъ, исправился всѣмъ нужнымъ. Жилъ онъ тогда въ маленькихъ деревянныхъ покойчикахъ, на Литейной, въ домѣ господина Удолова, хотя бѣдно, однакоже порядочно, устраняясь отъ всякаго развратнаго сообщества; ибо имѣлъ любовную связь съ одною хорошихъ нравовъ и благороднаго поведенія 47 дамою, и какъ былъ очень къ ней привязанъ, а она не отпускала его отъ себя уклоняться въ дурное знакомство, то и исправилъ онъ по-малу свое поведеніе, обращаяся между тѣмъ, гдѣ случай дозволялъ, съ честными людьми и въ игрѣ, по необходимости для прожитку, но благопристойно. Изъ офицеровъ пріязнь его тогда была наиболѣе съ поручикомъ Алексѣемъ Николаевичемъ Масловымъ, который также имѣлъ питригу съ одною довольно чиновною дамою. Сей Масловъ былъ человѣкъ довольно умный, честный и съ нарочитыми въ словесности, а особливо на французскомъ языкѣ, свѣдѣніями; но при всемъ томъ вѣтреный и мотъ, который ввелъ Державина въ большія хлопоты, какъ о томъ ниже увидимъ.
Въ семъ году около осени случилось замѣчательное происшествіе. Въ одинъ годъ, помнится, въ іюлѣ мѣсяцѣ, отданъ приказъ, чтобъ выводить роты на большое парадное мѣсто въ три часа поутру. Прапорщикъ Державинъ пріѣхалъ на ротный плацъ въ назначенное время. Къ удивленію, не нашелъ тамъ не токмо капитана, но никого изъ офицеровъ, кромѣ рядовыхъ и унтеръ-офицеровъ; фельдфебель отрепортовалъ ему, что всѣ больны. Итакъ, когда пришла пора, онъ долженъ вести одинъ людей на полковое парадное мѣсто. Тамъ нашелъ маіора Маслова, и прочія роты начали собираться. Когда построились, сказано было: «къ ногѣ положи», и ученья никакого не было. Такимъ образомъ прождали съ 3-хъ часовъ до 9-го часа въ великомъ безмолвіи, недоумѣвая, что бы это значило. Наконецъ отъ стороны слободъ, что на Пескахъ, услышали звукъ цѣпей. Потомъ показался взводъ солдатъ въ синихъ мундирахъ. Это была сенатская[97] рота. Приказано было полку сдѣлать каре, въ которой, къ ужасу 48 всѣхъ, введенъ въ изнуренномъ видѣ и блѣдный унтеръ-офицеръ Оловянишниковъ, и съ нимъ 12 человѣкъ лучшихъ гранодеръ. Прочтенъ указъ Императрицы и приговоръ преступниковъ. Они умышляли на Ея жизнь. Имъ учинена торговая казнь; одѣли въ рогожное рубище и тутъ же, посажавъ въ подвезенныя кибитки, отвезли въ ссылку въ Сибирь. Жалко было и ужасно видѣть терзаніе ихъ катомъ, но ужаснѣе того мысль, какъ могъ благородный человѣкъ навесть на себя такое бѣдствіе. Однакоже таковыхъ умышленій на Императрицу было не одно сіе (окромѣ возмущенія злодѣя Пугачева, которое будетъ ниже нѣсколько обстоятельнѣе описано, потому что въ усмиреніи онаго участвовалъ и Державинъ), и именно гласныя, не говоря о невышедшихъ наружу: скоро по коронаціи въ Москвѣ Хрущевскій и Жилинскій; по возвращеніи въ Петербургъ Озеровскій и Жилинскій: первые ошельмованы на эшафотѣ переломленіемъ шпагъ и разосланы на житье по ихъ деревнямъ, вторые въ каторжную работу въ Сибирь, а Пугачевскій успокоенъ съ большимъ кровопролитіемъ въ междоусобной брани.
Съ помянутаго1 возмущенія по вступленіе Державина въ статскую службу.
[править]1 Т. е. пугачевскаго. Слѣдующія за симъ страницы до изложенія событій по мѣсяцамъ написаны Державинымъ не прежде какъ при составленіи Записокъ.
Причины сего возмущенія, крывшіяся въ Яицкомъ или нынѣшнемъ Уральскомъ городкѣ, здѣсь не описываются, потому что извѣстны они будутъ по историческимъ извѣстіямъ. Начну тѣмъ, что во время брачнаго торжества великаго князя Павла Петровича съ великою княжною Натальею Алексѣевною, въ 1773 году, въ сентябрѣ[98], стали разноситься по народу слухи о появившемся въ Оренбургской губерніи разбойникѣ, для поимки коего того краю посланы гарнизонныя и прочія команды; а какъ нѣсколько молва замолкла, то и думали, что неспокойство утушено. Но вдругъ во дворцѣ, на балѣ, въ Андреевъ день, то есть 30 ноября[99], Государыня, подошедъ къ генералъ-аншефу, Измайловскаго полку маіору, Александру Ильичу Бибикову (которому предъ тѣмъ наскоро было велѣно отправиться въ главную армію подъ начальство графа Петра Александровича Румянцова, съ которымъ тогда былъ онъ не весьма въ пріязни), объявила о возмущеніи, приказавъ ему ѣхать для возстановленія спокойствія въ помянутой губерніи. Бибиковъ былъ смѣлъ, остръ и забавенъ, пропѣлъ ей русскую пѣсню: «Нашъ сарафанъ вездѣ пригожается.»[100] Это значило то, что онъ туда и сюда былъ безпрестанно въ важныя дѣла употребляемъ безъ отличныхъ какихъ-либо выгодъ; а напротивъ того, отъ Румянцова и графа Чернышева, управляющаго военною коллегіею, иногда былъ и притѣсняемъ. Вслѣдствіе чего на другой день были къ нему наряжены въ ассистенты или помощники многіе гвардіи офицеры по его выбору, ему знакомые, а именно: изъ Преображенскаго полку Кологривовъ, изъ Семеновскаго Мавринъ и Горчаковъ, изъ Измайловскаго Луиинъ и Собакинъ, и данъ въ военную коллегію (указъ) объ отрядѣ въ его команду войскъ[101].
Державинъ узналъ сіе, и какъ имѣлъ всегда желаніе употребленъ быть въ войнѣ или въ какомъ-либо отличномъ порученіи, даже повергался иногда въ меланхолію, что не имѣлъ къ тому Средства и удобства, ибо во время посылки на флотѣ командъ въ Архипелагъ не находился въ Петербургѣ, а въ армію ѣхать волонтеромъ не имѣлъ достатку, ибо гвардію тогда обыкновеннымъ порядкомъ на войну, какъ прочіе армейскіе полки, не употребляли, кромѣ вышеозначенной экспедиціи на флотѣ; итакъ вздумалъ открывшимся случаемъ воспользоваться. Вслѣдствіе чего, хотя ему генералъ Бибиковъ ни мало не былъ знакомъ, но онъ рѣшился ѣхать къ нему и безъ рекомендаціи, слыша, что онъ человѣкъ разумный и могущій скоро проникать людей. Пріѣхавъ, открылъ ему свое желаніе, сказавъ, что слышалъ по народному слуху о поѣздкѣ его въ какую-то секретную коммиссію въ Казань; а какъ онъ въ семъ городѣ родился и ту сторону довольно знаетъ, то не можетъ ли онъ быть съ пользою въ семъ дѣлѣ употребленнымъ? Бибиковъ отвѣтствовалъ, что онъ уже взялъ гвардіи офицеровъ, ему людей извѣстныхъ, и для того сожалѣетъ онъ, что не можетъ исполнить его просьбы. Но какъ Державинъ остался у него еще на нѣсколько (времени) и не поѣхалъ скоро, то онъ, вступя съ нимъ въ разговоръ, былъ имъ доволенъ, однакоже никакого не сдѣлалъ обѣщанія. Простясь, съ огорченіемъ отъ него поѣхалъ; но въ приказѣ полковомъ ввечеру съ удивленіемъ увидѣлъ, что по высочайшему повелѣнію велѣно ему явиться къ генералу Бибикову. Онъ сіе исполнилъ и получилъ приказаніе чрезъ три дни быть къ отъѣзду готовымъ.
Въ сіе время, какъ онъ стоялъ въ домѣ помянутой госпожи, его пріятельницы[102], къ которой почасту пріѣзжали изъ деревни съ Ладожскаго канала ея люди, по которому каналу расположенъ былъ на зимнихъ квартирахъ Володимерскій гранодерскій полкъ, то одинъ изъ ея людей, проѣзжая рано поутру чрезъ селеніе, называемое Киболъ, ночевалъ на постояломъ дворѣ и слышалъ, когда укладывались гранодеры на ямскія подводы для походу въ Казань, что гранодеры ропчутъ, что вызвали ихъ изъ арміи для торжества при свадьбѣ великаго князя Павла Петровича съ великою княжною Натальею Алексѣенной, какъ выше сказано бывшей въ сентябрѣ мѣсяцѣ, и не дали имъ при такомъ торжествѣ ниже по чаркѣ вина, а заставили бить сваи на рѣкѣ Невѣ, какъ строилась дворцовая набережная; то они отъ такой худой жизни и положатъ ружья предъ тѣмъ Царемъ, который, какъ слышно, появился въ низовыхъ краяхъ, кто бы таковъ онъ ни былъ. Таковая болтовня низкихъ людей хотя великаго уваженія не заслуживала, однако при обстоятельствахъ внутренней крамолы не должна была быть пропущена безъ замѣчанія. Державинъ сіе пересказалъ генералу Бибикову. Онъ сперва счелъ за вздоръ; но потомъ, одумавшись, велѣлъ къ себѣ часу по полуночи во второмъ, когда всѣ въ городѣ угомонятся, представить человѣка, который слышалъ тѣ разговоры. Сіе исполнено. Онъ спрошенъ былъ, знаетъ ли онъ имена тѣхъ гранодеръ, которые вышесказанныя рѣчи говорили; а какъ служитель отозвался, что онъ ихъ не знаетъ, а проѣздомъ слышалъ разговоръ, но въ лицо ихъ узнать можетъ; то Бибиковъ и не зналъ что дѣлать: ибо уже полкъ съ квартиръ выступилъ нѣсколько дней; и какъ отправленъ на почтовыхъ, то и возвращать его было неудобно; а по незнанію именъ заговорщиковъ, однихъ ихъ потребовать было неможно. Въ разсужденіи чего былъ въ недоумѣніи; однако приказалъ Державину ввечеру къ себѣ пріѣзжать. По пріѣздѣ сказалъ, что онъ съ полковникомъ того полку княземъ Одоевскимъ говорилъ, но онъ увѣрялъ, что гранодеры съ крайнимъ усердіемъ, какъ ему отъ ротныхъ командировъ донесено было, въ походъ выступили. Державинъ возразилъ: весьма бы было отъ стороны полковника и офицеровъ оплошно, ежелибъ они, слыша намѣреніе къ измѣнѣ, не взяли надлежащихъ мѣръ и ему не донесли, развѣ и сами были умышленники, но этого предполагать неможно. Генералъ замолчалъ; сказалъ, что хорошо: утро вечера мудренѣе. Опослѣ извѣстно стало, что онъ тогда же писалъ секретно по дорогѣ къ губернаторамъ новгородскому, тверскому, московскому, володимерскому и нижегородскому, чтобъ они, во время проходу полковъ въ Казань инно ихъ губерній, а особливо гранодерскаго Владимірскаго, по дорожнымъ кабакамъ приставили надежныхъ людей, которые бы подслушивали, что служивые между собою говорятъ во время ихъ попоекъ[103]. Сіе распоряженіе имѣло свой успѣхъ: ибо по пріѣздѣ въ Казань получилъ онъ донесеніе отъ нижегородскаго губернатора Ступишина[104], что дѣйствительно между рядовыми солдатами существуетъ заговоръ положить во время сраженія предъ бунтовщиками ружья; изъ которыхъ главные схвачены, суждены и тогда же жестоко наказаны. Сіе подало поводъ генералу взять предосторожность, о которой ниже увидимъ. Но возвратимся въ Петербургъ.
Хотя Державинъ весьма налегкѣ, въ нагольной овчинной шубѣ, купленной имъ за три рубли, отправился въ Москву, но генералъ Бибиковъ перегналъ его[105]: пробывъ нѣсколько дней въ Москвѣ, пріѣхалъ въ Казань декабря 25-е число, то есть, въ самый день Рождества Христова. Прочіе офицеры, напередъ уже пріѣхавшіе и открывшіе по повелѣнію генерала засѣданія Секретной Коммиссіи, но случаю тогда праздника, какъ люди достаточные, имѣвшіе знакомыхъ множество, а иные и сродниковъ, занялись разными увеселеніями; но Державинъ, пробывъ съ матерью уединенно въ домѣ, старался отъ крестьянъ пріѣзжихъ изъ деревнишекъ своихъ, которыя лежали по тракту къ Оренбургу, узнать о движеніяхъ непріятельскихъ или о колебаніи народномъ: ибо извѣстно было, что до пріѣзда Бибикова многіе дворяне и граждане разъѣхались-было изъ города, но съ прибытіемъ его паки возвратились[106]. Собравъ таковыя, сколь можно пообстоятельнѣе, извѣстія, 28-е число на вечеръ пріѣхалъ къ генералу, когда у него никого не было. Онъ по обыкновенію спрашивалъ о новостяхъ. Сей пересказалъ ему слышанное, что верстахъ уже въ 60-ти разъѣзжаютъ толпы вооруженныхъ Татаръ и всякая злодѣйская сволочь, присовокупя, по чистосердечію и пылкости своей, собственныя разсужденія, что надобно дѣлать какія-нибудь движенія, ибо отъ бездѣйствія городъ находится въ уныніи. Генералъ съ сердцемъ возразилъ: «Я знаю это; но что дѣлать? войски еще не пришли» (которыя изъ Польши, изъ бывшихъ противъ конфедератовъ, и прочихъ отдаленныхъ мѣстъ ожидаемы были[107]). Державинъ смѣло повторилъ: «Какъ бы то ни было, есть ли войски, или нѣтъ, но надобно дѣйствовать». Генералъ, не говоря ни слова, схватя его за руку, повелъ въ кабинетъ и тамъ показалъ ему отъ Синбирскаго воеводы репортъ, что 25-е число, то есть, въ Рождество Христово, толпа злодѣйская, подъ предводительствомъ атамана Арапова, взошла въ городъ Самару и тамошними священнослужителями и гражданами встрѣчена со крестами, со звономъ, съ хлѣбомъ и солью. Державинъ то же говорилъ: «Надобно дѣйствовать». Генералъ задумавшись ходилъ взадъ и впередъ и потомъ, не говоря ни слова, отпустилъ его домой. Поутру рано[108] слышитъ отъ полиціи повѣстку, чтобъ собирались въ соборъ всѣ граждане, и потомъ часу въ 10-мъ позывъ въ большой соборный колоколъ. При великомъ стеченіи народа и всего знаменитаго общества, читанъ былъ манифестъ, печатанный въ московской типографіи церковною печатью, въ которомъ объявлялось о наименовавшемся Императоромъ Петромъ ІІІ-мъ Емелькѣ Пугачевѣ и что генералъ-аншефу Бибикову поручено истребленіе того бунта, и потому всѣ команды, для того отправленныя, военныя и гражданскія, и Секретная Коммиссія, составленная изъ гвардіи офицеровъ, отданы въ полную власть его. По отслуженіи молебна объ успѣхѣ оружія, приглашены были въ квартиру главнокомандующаго преосвященный Веніаминъ и все благородное собраніе. Тутъ Бибиковъ, подойдя къ Державину, тихо сказалъ: «Вы отправляетесь въ Самару; возьмите сейчасъ въ канцеляріи бумаги и ступайте.» Выговоря сіе, смотрѣлъ пристально въ глаза: можетъ быть, хотѣлъ проникнуть, таковъ ли онъ рьянъ на дѣлѣ, какъ на словахъ. Державинъ, сіе примѣтя, сообразился, что неужели онъ его посылаетъ прямо въ руки злодѣямъ, нашелся и отвѣчалъ: «Готовъ». Взялъ ту жъ минуту изъ канцеляріи запечатанные пакеты, которые надписаны по секрету, и велѣно было ихъ открыть по удаленіи отъ Казани 30 верстъ[109]. Простился съ матерью, не сказавъ, куда ѣдетъ; поскакалъ.
Отъѣхавъ 30 верстъ, открылъ конверты, нашелъ въ нихъ два ордера на имя его: 1-й, повелѣвавшій ему ѣхать въ Стабирскъ и найти идущія изъ Польши около тѣхъ мѣстъ 22-ю и 24-ю легкія полевыя команды; о марширующихъ изъ Бѣлорусіи 23-й и 25-й, буде можно, развѣдать, гдѣ они и скоро ли будутъ, а равно о и генералъ-маіорѣ Мансуровѣ[110]; также и (объ) изъ Сызрани командированныхъ Бахмутскихъ гусаръ трехъ стахъ человѣкахъ, на которыхъ и сдѣлать примѣчанія надежныя ли они, въ каковомъ находятся состояніи и исправности и каковыхъ имѣютъ офицеровъ. Возвратясь къ нему, о всемъ томъ донесть. Сія посылка, какъ думать должно, произошла изъ вышесказанной осторожности, ибо до того времени посыланныя гарнизонныя команды всѣ почти клали предъ злодѣями оружіе, что изъ обстоятельной исторіи о семъ возмущеніи будетъ видно; а притомъ, что генералъ хотѣлъ, можетъ быть, испытать назойливаго офицера. 2-й (ордеръ) предписывалъ ему, когда городъ Самара посланными нашими командами занятъ, а злодѣи выгнаны будутъ, то найти, кто изъ жителей первые были начальники и утоворители народа къ выходу на встрѣчу злодѣямъ со крестами и со звономъ, и чрезъ кого отправленъ благодарный молебенъ, и чтобъ виновнѣйшихъ въ умышленномъ преступленіи, заковавъ, отправить къ нему; а которые отъ простоты то учинили, тѣхъ разспросы представить къ нему на разсмотрѣніе, а иныхъ для страха на площади наказать плетьми.
Проѣзжая по дорогѣ, примѣтилъ въ народѣ духъ злоумышленія, такъ что не хотѣли ему индѣ давать и лошадей, которыхъ онъ, приставя иногда пистолетъ къ горлу старосты, принужденъ былъ домогаться. Не доѣзжая до Синбирска верстъ 5-ти, примѣтилъ онъ поселянъ, съ праздными повозками по продажѣ ихъ продуктовъ изъ города ѣдущихъ; желалъ отъ нихъ узнать, не находится ли тамъ какихъ командъ нашихъ или непріятельскихъ: ибо легко и послѣднія съ 25-го по 30-е число, по не весьма далекому разстоянію отъ Самары, занять сей городъ могли; то и приказывалъ бывшему съ нимъ и стоявшему на запяткахъ человѣку Блудова одного изъ мужиковъ остановить; но какъ онъ былъ человѣкъ весьма вялый и непроворный (ибо его собственные люди, скачучи изъ Петербурга, отбили ноги и занемогли), то и не могъ сей разгильдяй исполнить ему повелѣннаго. Для того онъ, положа человѣка въ повозку на мѣсто свое, самъ сталъ на запятки, и притворясь дремлющимъ, схватилъ незапно одного мужика, которому сдѣлавъ разспросы, узналъ, что въ Синбирскѣ есть военные люди, но того никакъ не могъ добиться, наши или непріятельскіе, и опасаясь, чтобъ самому не въѣхать въ руки послѣднихъ, не зналъ что дѣлать, тѣмъ паче когда услышалъ, что войски не въ обыкновенныхъ солдатскихъ мундирахъ, а въ русскомъ платьѣ и собирали по городу шубы; но заключалъ только по тому, что не злодѣи, когда узналъ, что у всѣхъ солдатъ ружья съ штыками, каковыхъ у сволочи быть по могло; то и рѣшился ѣхать въ городъ. Это было уже часу въ 10-мъ ночи. Воевода объявилъ, что подполковникъ Гриневъ съ 22-й легкою полевою- командою часа съ два выступилъ изъ города по самарской дорогѣ, для соединенія съ маіоромъ Муфелемъ съ 24-ю 57 командою, который чаятельно близъ или уже вступилъ въ Самару[111]. Соединясь съ Гриневымъ, слѣдовали къ сему городу. Нашли уже оный Муфелемъ занятымъ. Онъ имѣлъ съ толпою Арапова, по большей части состоящею изъ Ставропольскихъ Калмыковъ и отставныхъ солдатъ, сраженіе. У мего убито ядромъ изъ поставленныхъ на берегу пушекъ драгунъ только 3 человѣка; но онъ побилъ множество, взялъ 9 городскихъ чугунныхъ пушекъ, выгналъ изъ Самары и прогналъ въ городъ Алексѣевскъ, лежащій отъ Самары въ 25-й верстахъ, злодѣйскую толпу, которая была въ нѣсколькихъ тысячахъ.
Здѣсь влагается подлинный журналъ съ дополненіемъ подробныхъ нршѣчаній на нѣкоторыя сокращенныя обстоятельства.
Журналъ, веденный во время пугачевскаго бунта1.
[править]1 Въ подлинной тетради этотъ журналъ переписанъ постороннею рукою съ первоначальнаго автографа, также сохранившагося въ бумагахъ Державина. На копіи сдѣланы имъ собственноручно нѣкоторыя поправки и дополненія. Кромѣ того, еще до составленія этого журнала онъ началъ вести другаго рода «Дневную записку поисковъ надъ самозванцемъ Пугачевымъ», которая также найдена нами въ его бумагахъ и будетъ напечатана въ приложеніяхъ къ Запискамъ. См. ниже стр. 474.
1773. Декабрь. По прибытіи его и-пр-на покойнаго г-на генералъ-аншефа Александръ Ильича Бибикова въ Казань декабря 25-го, командированъ былъ онъ, по занятіи злодѣями города Самары, онаго жъ мѣсяца 29-го дня, въ сей городъ. Посылка его въ сію экспедицію слѣдующаго была содержанія. Даны были ему два ордера: первый въ той силѣ, чтобъ, соединившись съ командами господъ подполковниковъ Муфеля, либо Гринева, и по выгнаніи злодѣевъ изъ сего города, изслѣдовать тамошнихъ жителей, для чего они бунтовщиковъ встрѣтили со крестами, и нѣтъ ли какой у нихъ связи съ злодѣями и единомыслія. Второй ордеръ — секретный, который повелѣвалъ, чтобъ онъ узналъ, каковы вышеупомянутые командиры, ихъ офицеры и солдаты; ибо они ему (т. е. Бибикову) до тѣхъ поръ были неизвѣстны. А какъ еще изъ нашихъ начальниковъ никто бунтовщиковъ тогда не разбивалъ; того ради, какъ видится, и нужно было ему знать, можетъ ли онъ до прибытія туда г-на генералъ-маіора Мансурова на нихъ въ занятіи Самарской линіи положиться. Г. Муфель передъ пріѣздомъ Державина освободилъ Самару; слѣдовательно 58 дѣйствіемъ своимъ уже и оказалъ себя, и ему Державину, кромѣ что съ почтеніемъ умолчать, о немъ писать было нечего. Впрочемъ, донеся Бибикову отъ 30-го декабря[112] о соединеніи съ Гриневымъ, отъ 5-го генваря 1774 года донесъ[113], въ какихъ обстоятельствахъ онъ Державинъ наѣхалъ Самару, то есть: о образѣ мыслей народа, совѣтахъ бургомистра, протопопа и первостатейныхъ людей, о посланіи нарочныхъ въ приближившуюся толпу злодѣйскую, о поощреніи къ укрѣпленію народнаго легкомыслія священными обрядами духовныхъ, какъ-то: крестною и со звономъ встрѣчею безъ всякаго принужденія; о служеніи благодарныхъ за злодѣевъ молебновъ и о прочемъ; и также, что хотя всѣ тамо бывшіе священники соблазнительнымъ своимъ примѣромъ заслуживали тотчасъ быть отославными въ Секретную Коммиссію; но вдругъ оторвать ихъ всѣхъ отъ церквей почиталъ онъ, въ тогдашнихъ обстоятельствахъ, за дѣло весьма щекотливое; ибо злодѣи, разсѣевая въ пользу свою всякія ухищренныя плевелы, могли бы, обративъ сіе, сказать, что чрезъ оное мы притѣсняемъ вѣру; почему и просилъ онъ генерала Бибикова, чтобъ прислать сперва въ Самару священниковъ новыхъ и занять церкви; а потомъ уже старыхъ, куда надлежитъ, отослать. На сіе получилъ онъ отъ 10-го того жъ мѣсяца[114] апробацію и благодарность, какъ равно и за сіе: чтобъ увидѣть въ прямомъ дѣлѣ г-на подполковника Гринева[115], его офицеровъ и команду, то при предпринимаемой экспедиціи выгнать толпу злодѣйскую изъ 59 крѣпости Алексѣевской[116], донесъ онъ, что хочетъ быть на сраженіи самъ; ибо казалось ему, что о чемъ должно доносить начальнику, то должно доносить вѣрно; а потому и сказать ему о г-нѣ Гриневѣ и его командѣ ничего обстоятельнаго было бы неможно, когда бы онъ отъ сраженія себя уволилъ. Почему, оставя на нѣсколько дней въ Самарѣ допрашивать жителей, былъ онъ въ дѣйствіи; а по разбитіи злодѣевъ и выгнаніи изъ помянутой Алексѣевской крѣпости, рапортовалъ, что по его разсужденію къ чести сего офицера и его подкомандующихъ служить могло[117]. Здѣсь должно примѣтить, что пригородокъ Алексѣевскъ населенъ почти весь отставными гвардейскими солдатами, изъ которыхъ нѣкоторые были въ Невскомъ монастырѣ на погребеніи Императора Петра III[118], то въ страхъ другимъ ихъ собратіямъ за ихъ глупость, что они повѣрили ложной разгласкѣ самозванца, на оградѣ церковной при собраніи народа пересѣкъ плетьми, по словесному приказанію Бибикова, который послѣ подтвержденъ ордеромъ его отъ 10 числа того же мѣсяца[119].
1774. Генварь. Изъ подъ Алексѣевской ходилъ онъ съ нимъ же г. Гриневымъ подъ селеніе Красный Яръ за Калмыками (куды на дорогѣ проѣзжая[120], городъ Ставрополь попался въ руки бунтующихъ Калмыковъ, которые, въѣхавъ ночью въ городъ, увезли съ собою воеводу и всѣхъ начальниковъ; продѣвъ имъ въ ноздри кольца, въ степи перекололи), гдѣ писано было отъ него къ нимъ Калмыкамъ увѣщательное письмо и по переводѣ на ихъ языкъ къ нимъ послано[121]. Оное послѣ представлено было къ г. Бибикову, а отъ него Ея Величеству, за которое въ собственноручномъ письмѣ Ея Величества къ генералу изъявлена была высочайшая апробація[122].
По возвращеніи изъ сего похода въ Самару, изслѣдовалъ онъ тамошнихъ жителей и, въ силу вышеупомянутаго ордера, самыхъ винныхъ послалъ въ Секретную Коммиссію, а которые не столько вшюваты были, тѣхъ до резолюціи оставилъ въ семъ городѣ. Дождавшися же прибытія его преи-на г-на генералъмалора Мансурова, отправился онъ въ Казань, и учиненные имъ въ Самарѣ допросы поднесъ его в-пре-ву, за что и изъявлено было ему отъ него удовольствіе[123]. Непріятную сію коммиссію долженъ онъ былъ отправлять безъ всякаго письмоводца и даже писца, самъ наединѣ испытывая преступниковъ и писавъ ихъ показанія, въ которыхъ они многія непристойныя рѣчи изрыгали на высочайшую власть, которыхъ никому изъ постороннихъ повѣрять и оглашать было не должно.
Въ семъ мѣсяцѣ, въ бытность его, въ Казани при главнокомандующемъ, поручено было ему съ рапортовъ частныхъ командировъ и съ донесеній партикулярныхъ людей собирать по алфабету имена начальниковъ злодѣйскихъ, съ краткимъ объясненіемъ произведенія каждаго злодѣйства, что который и гдѣ сдѣлалъ; для того, чтобъ послѣ кто не могъ ускользнуть отъ правосудія и дѣла каждаго по алфабету скорѣе бъ видѣть было можно, и кто кѣмъ разграбленъ или убитъ[124]. При семъ тогда же поручено было ему написаніе журнала, какъ входящимъ къ г. Бибикову высочайшимъ повелѣніямъ, манифестамъ, отъ коллегіи указамъ и отъ нижнихъ мѣстъ рапортамъ, извѣстіямъ и объявленіямъ, такъ равно и исходящимъ отъ него приказаніямъ, распоряженіямъ и частымъ ордерамъ, словомъ описаніе всей связи дѣлъ, начатыхъ тогда къ искорененію Пугачева и его скопищъ. А равно возложено было на него и возбужденіе дворянства и гражданъ къ составленію вопискихъ ополченій улановъ, гусаръ, что было съ успѣхомъ и исполнено. Журнала имъ было только сдѣлано начало, а именно описаны только тѣ извѣстія, которыя сначала бунта отъ разныхъ мѣстъ присланы были къ казанскому губернатору Фонъ-Бранту и къ прочимъ бывшимъ до г. Бибикова командирамъ, такъ и то, какъ отправился онъ г. Бибиковъ изъ Петербурга, какія получилъ отъ Императрицы повелѣнія и что на дорогѣ до пріѣзду въ Казань въ декабрѣ мѣсяцѣ онъ распоряжалъ[125].
Февраль. Перваго числа сего мѣсяца полученъ отъ Ея Величества генераломъ Бибиковымъ собственноручный рескриптъ, въ которомъ изъявлено было высочайшее благоволеніе за желаніе составить сказанное ополченіе: именовала себя Ея Величество казанскою помѣщицею. Для ознаменованія благодарности дворянства Государынѣ за высочайшую Ея милость, что объявила себя ихъ согражданкою, Державинъ сочинилъ рѣчь, которая и читана была въ дворянскомъ собраніи передъ портретомъ Ея Величества предводителемъ дворянства Уковымъ, которая здѣсь въ ремаркѣ помѣщается[126], равно и по поводу оной присланная отъ Ея Величества похвальная грамота отъ 22 Февраля казанскому дворянству, купечеству и другимъ состояніямъ, которую велѣно сохранять въ архивахъ[127].
Мартъ. Въ семъ мѣсяцѣ бывшій монастырскій слуга, малыковскій житель, Иванъ Серебряковъ, о которомъ выше сказано[128], явясь по сказанному знакомству къ Державину, привезъ на имя его и-пр-на доношеніе слѣдующаго содержанія: Что 772 года въ декабрѣ мѣсяцѣ экономическій крестьянинъ Иванъ Фадѣевъ, бывши на Иргизѣ въ раскольнической Мечетной слободѣ для покупки рыбы, слышалъ въ домѣ жителя той слободы, Степана Косова, отъ какого-то къ нему Косову пріѣзжаго человѣка такія рѣчи: «Яицкіе-де казаки согласились идти въ турецкую съ нимъ область, только-де, не побивъ въ Яикѣ всѣхъ военныхъ людей, не выдутъ». Посему, какъ пишетъ въ доношеніи своемъ Серебряковъ, услыша онъ сіе отъ Фадѣева, будучи самъ боленъ, призвалъ къ себѣ надежнаго себѣ пріятеля, дворцоваго крестьянина Трофима Герасимова, и просилъ его съѣздить въ вышепомянутую Мечетную слободу и у друзей его развѣдать, отъ кого такія пронеслися рѣчи? Почему Герасимовъ ѣздилъ, и о томъ, стоявшемъ въ квартирѣ Косова, пріѣзжемъ человѣкѣ разспрашивалъ. А по пріязни ему, тоя же слободы житель Семенъ Филиповъ сказалъ, что тотъ пріѣзжій человѣкъ — вышедшій изъ-за границы раскольникъ и называется Емельянъ Ивановъ сынъ Пугачевъ, который-де, по позволенію дворцоваго малыковскаго управителя Познякова, ѣздитъ и осматриваетъ здѣсь для селитьбы своей мѣсто; и также онъ Филиповъ подтвердилъ Герасимову вышепомянутыя дурныя разглашенія[129]. Почему Герасимовъ счелъ за нужное того пришлеца сыскать; а какъ его уже въ той Мечетной слободѣ не было, но по извѣстіямъ поѣхалъ въ село Малыковку на базаръ, то Герасимовъ, бросившись туда, нашелъ его квартиру у экономическаго крестьянина, раскольника Максима Васильева, и велѣлъ за нимъ присматривать, а самъ о немъ объявилъ бывшему о моровомъ повѣтріи смотрителю тся же волости, дворцовому крестьянину Ивану Вавилину сыну Расторгуеву, который съ прописаніемъ его же Герасимова рапорта и представилъ при письменномъ доношеніи малыковскимъ управительскимъ дѣламъ, гдѣ и допрашиванъ; а по допросѣ отосланъ въ Симбирскъ, и оттуда въ Казани.
Прописавъ все вышеписанное въ доношеніи своемъ, Серебряковъ просилъ его в-пр-во и въ другой разъ позволить ему усердіе стараться съ Герасимовымъ о поимкѣ того Пугачева, приводя въ резонъ, что какъ де нынѣ войски для истребленія сего изверга пришли, то и должно надѣяться, что толпа его будетъ разбита, почему онъ злодѣй и найдется необходимымъ искать своего убѣжища тайно, а сего де ему лучше найти не можно, какъ на Иргизѣ или Узеняхъ, у его друзей раскольниковъ.
Къ произведенію сего предпріятія требовалъ Серебряковъ въ собственное его расположеніе многихъ средствъ, а между прочимъ и вышепомянутаго офицера Максимова[130], который взялъ его изъ сыскнаго приказа на свое поручительство, яко знающаго тотъ край и народа склонности. Бибиковъ приказалъ его представить предъ себя секретно, ночью, когда у него никого не было, и, выслушавъ его Серебрякова наединѣ въ кабинетѣ, сказалъ Державину: «Это птица залетная и говоритъ много дѣльнаго; но какъ ты его представилъ, то и долженъ съ нимъ возиться, а Макскшову его я не повѣрю.» Вслѣдствіе чего и приказалъ съ нимъ готовиться къ отъѣзду въ Саратовъ, а до возвращенія его начало помянутаго журнала и алфабета оставить въ своей канцеляріи, снабдивъ на другой день, то есть 6 марта, тайнымъ наставленіемъ[131] въ такой силѣ:
Чтобъ онъ, прикрывъ подобіе правды подъ нѣкоторыми другими видами, ѣхалъ въ тотъ край, а въ самомъ дѣлѣ, яко въ гнѣздѣ раскольничьей сволочи, Иргизѣ, Малыковкѣ и Узеняхъ, стерегъ бы Пугачева, ежелибы онъ по разбитіи толпы своей захотѣлъ тамъ укрыться. Для того замѣтить его доброжелателей и быть могущее его пристанище. Обѣщать извѣстныя и другія какія награжденія за его поимку[132]. Скрытно приготовить къ тому таковыхъ людей, чтобъ извѣстностію всего дѣла не уничтожить. До наступленія къ поимкѣ случаю, для нужныхъ развѣдываній, посылать въ толпу его подлазчиковъ. Извѣстія тѣ доносить его и-пр-му и генераламъ князю Голицыну[133] и Мансурову. О секретныхъ дѣлахъ писать цыфромъ, для чего ключъ, данный тогда симъ генераламъ, и ему Державину повѣренъ[134]. На дачу подлазчикамъ дано ему денегъ на первый случай не весьма великая сумма[135], но писано къ сосѣднимъ губернаторамъ и воеводамъ, чтобъ оказывать всякую ему помощь. Для довѣренности къ себѣ людей, имѣть ему съ ними поступку скромную. Наблюдать образъ мыслей, проповѣдывать милосердіе человѣколюбивой Императрицы, а паче тѣмъ, кто раскается; обличать въ разсужденіяхъ обманы Пугачева и его сообщниковъ. Наконецъ, для благопоспѣшности его поручены ему въ команду вышепомянутые Серебряковъ и Герасимовъ[136], яко люди не безъ проворства и знающіе тамошнія обстоятельства; но болѣе все возлагалось на его ревность и разсужденіе. Повѣренную ему сію коммиссію содержать тайно.
При семъ наставленіи повѣрены ему отъ г. Бибикова кредитивы: къ астраханскому губернатору Кречетникову[137], который пребываніе свое тогда имѣлъ въ Саратовѣ, въ синбирскую провинціальную канцелярію и къ малыковскимъ дворцовымъ и экономическимъ дѣламъ, въ которыхъ давалося имъ всѣмъ знать, что онъ посланъ вслѣдствіе имяннаго Ея Величества высочайшаго повелѣнія; а потому, чтобъ всякая ему, по требованію его, даваема была безъ отлагательства помощь.
10-го числа тогожъ мѣсяца пріѣхалъ онъ въ село въ Малыковку, что нынѣ городъ Волскъ, гдѣ того жъ дня пріискалъ стараніемъ Серебрякова и Герасимова надежнаго, по ихъ увѣренію, человѣка, дворцоваго крестьянина Василья Григорьева сына Дюпина[138] для привозу съ Иргизу старца раскольничьяго Іева, на котораго всѣ они трое надежду полагали, что онъ и прежде на Государеву службу вызывался самъ и можетъ исполнить возложенное на него дѣло; почему тотъ старецъ къ нему 12-го числа и привезенъ. Онъ, извѣдавъ изъ словъ его способности, а паче положась на тѣхъ, которые его представляли, назначилъ идти съ вышеписаннымъ Дюпинымъ лазутчиками и велѣлъ исполнить слѣдующее: Развѣдать, въ какомъ состояніи подлинно Яикъ (что нынѣ городъ Уральскъ), отдать отъ него коменданту письмо и отъ него обратно, ежели можно, доставить къ нему; потомъ идти въ толпу Пугачева подъ Оренбургъ и тамъ развѣдать, сколько у него въ толпѣ людей, артиллеріи, пороху, снарядовъ и провіанту, и откуда онъ все сіе получаетъ? Ежели его разобьютъ, куда онъ намѣренъ бѣжать? Какое у него согласіе съ Башкирцами, Киргизцами, Калмыками, и нѣтъ ли переписки съ какими другими отечеству нашему непріятелями? Стараться развѣдать, ежели можно, всю его злодѣйскую диспозицію, и о томъ, что паче ко вреду нашему служить будетъ, давать знать нашимъ командамъ. Не можно ли будетъ куда его заманить съ малымъ числомъ людей, давъ знать напередъ нашимъ, дабы его живаго схватить можно было? Ежели его живаго достать не можно, то его убить; а между тѣмъ въ главнѣйшихъ его вперить несогласіе, дабы тѣмъ можно было разсѣять толпу его и вооружить другъ на друга. Стараться извѣдать и дать знать, что ежели убитъ будетъ, не будетъ ли у сволочи новаго еще злодѣя, называемаго Царемъ? Одинъ ли онъ называется симъ именемъ, или многіе принимаютъ на себя сіе названіе? Какъ его народъ почитаетъ, за дѣйствительнаго ли покойнаго Государя, или знаютъ, что онъ подлинно Пугачевъ, но только ихъ грубыя склонности къ бунту и разбою не хотятъ отъ него отстать? Какая у него связь и распорядокъ? Какое дѣйствіе производятъ Ея Величества манифесты и въ толпу его достигшія наши побѣды? Онъ предполагалъ, что сей старецъ все сіе тѣмъ (паче) надежнѣе исполнитъ, что Пугачевъ, во время бытія своего на Иргизѣ, былъ ему знакомъ; а что онъ вѣрно положенное на него исполнитъ, то ручались за него Серебряковъ и Герасимовъ; а паче подверидалъ то Дюпинъ, который самъ съ нимъ шелъ, оставляя у себя домъ, жену и дѣтей, будучи при томъ обнадеженъ, что ежели онъ на сей службѣ будетъ убитъ, то оставшіе сыновья его не будутъ отдаваемы въ рекруты. Но чтобы сокрыть прямое ихъ пришествіе на Яикъ (Уралъ), то научилъ ихъ злодѣямъ разсказывать, что якобы за то, что Пугачевъ въ скитахъ у нихъ бывалъ и имъ знакомъ, присланы скоро ихъ будутъ поймать[139] и казнить смертію; почему де отъ такого страха они, оставя свои жилища, пришли сюда, и желаютъ у нихъ служить. Но чтобъ оные посланные, въ случаѣ ихъ невѣрности, и въ другомъ видѣ были полезны, то насказалъ онъ имъ, что пріѣхалъ въ Малыковку (Волскъ) для встрѣчи четырехъ полковъ гусаръ, ѣдущихъ изъ Астрахани, для которыхъ подрядилъ провіантъ, давъ небольшіе задатки. Сіе разглашать велѣлъ съ намѣреніемъ, котораго никому не открылъ, чтобъ, въ случаѣ предпріятія злодѣйскаго, устремиться по Иргизу къ Волгѣ, гдѣ никакихъ войскъ не было, удержать впаденіе ихъ во внутренность Имперіи, какъ-то на Малыковку, Сызрань, Синбирскъ[140], Пензу и далѣе, и сдѣлать бы тѣмъ диверсію или удержать ихъ мѣсколько ходъ до прибытія на Яикъ генерала Мансурова и прочихъ войскъ, — въ чемъ истинная была цѣль его Державина, которая и удалась, какъ то изъ послѣдствія видно будетъ.
Такимъ образомъ онъ сихъ лазутчиковъ на Яикъ отправилъ, давъ имъ потребное число денегъ, и первымъ его рапортомъ изъ Малыковки донесъ г. Бибикову[141], какъ и о томъ, что велѣлъ онъ быть Серебрякову и Герасимову безотлучно на Иргизѣ, стараясь пріобрѣсть себѣ болѣе друзей и примѣчать за тѣми, которые подозрительны; слышать и видѣть все и на проѣздахъ отъ Яика къ пргизскимъ селеніямъ учредить надежныхъ за деньги присмотрщиковъ, дабы отъ злодѣевъ не было подсыльныхъ, какъ для народнаго возмущенія, такъ и для развѣдыванія; а паче, какъ уже тогда ожидать должно было, что скоро достигнутъ вѣрныя войска до главнаго скопища злодѣйскаго, то по разбитіи его, къ содѣйствію ему Державину порученнаго дѣла, не прибѣжитъ ли Пугачевъ крыться въ запримѣченныхъ ими мѣстахъ? Въ семъ же рапортѣ донесъ, что поѣхалъ онъ въ Саратовъ для отдачи его г. Бибикова къ астраханскому губернатору вышеупомянутаго письма о чиненіи ему помощи. На сей рапортъ получилъ отъ 21-го дня того же мѣсяца изъ Кичуйскаго Фельдшанца г. Бибикова отвѣтъ[142], въ которомъ на первый случай за сдѣланныя его распоряженія изъявлялъ онъ ему особливое удовольствіе и тутъ же увѣдомлялъ, что по репортамъ генерала князя Голицына надѣется, что корпусъ. подъ его предводительствомъ къ 25-му числу прибудетъ подъ Оренбургъ.
На рапортъ, что онъ былъ въ Саратовѣ и отдалъ губернатору его г. Бибикова повелѣніе; что тамъ нашелъ довольное число войскъ; что получилъ рапортъ съ Иргиза отъ Серебрякова, якобы Пугачевъ, будучи на Яикѣ, обнародовалъ свой манифестъ, призывая Киргизцевъ къ себѣ въ помощь, обѣщалъ за то Яицкую степь до Волги; что отъ сего, а паче отъ пролитія съ Яику въ провинціи по Иргизу злодѣевъ, астраханскій губернаторъ, бывшій тогда въ Саратовѣ, полагалъ себя безсильнымъ, требовалъ отъ г. Бибикова себѣ подкрѣпленія, что примѣтилъ я[143] нѣкоторыхъ подозрительныхъ людей въ Малыковкѣ; что ихъ оставляю до времени безъ тревоги, дабы не открыть себя; что образъ мыслей народныхъ былъ со стороны глупыхъ колеблющій въ пользу злодѣя; а кто поразумнѣе, тотъ казался преданнымъ законной своей власти; что къ лучшему его содѣйствію осмѣливался онъ[144] спросить объ успѣхахъ нашихъ корпусовъ; что не приказано ли будетъ, въ случаѣ надобности, брать изъ Саратова имѣющіяся при конторѣ опекунства иностранныхъ[145] роты, которыя были не въ губернаторскомъ вѣдомствѣ; что напослѣдокъ пребываніе свое имѣетъ онъ въ колоніяхъ подъ 68 разными видами, дабы, живши въ одномъ мѣстѣ, не подать толковъ, — на сіе отъ 31 дня получилъ онъ ордеръ весьма благоволительный[146]. Тамъ извѣстился онъ, что 22-го числа злодѣй генераломъ Голицынымъ подъ Татищевой[147] разбитъ; что пробирался на Переволоцкую крѣпость. При семъ пріобщено было отверзтое предложеніе въ опекунскую контору о дачѣ по нуждамъ ея командъ, и приказывалось у нихъ быть командиру, но чтобъ онъ поступалъ по сообщеніямъ его Державина.
Апрѣль. На вѣсть отъ лазутчиковъ съ Иргиза, что есть съ Яику подсыльные злодѣи, шатающіеся на хуторахъ, которые отъ селеній лежатъ не далѣе 60 верстъ, просилъ онъ у губернатора Астраханскаго 30-ти человѣкъ казаковъ; но онъ отъ 3-го числа въ томъ ему отказалъ, описывая, что злодѣй разбитъ совершенно и что онъ послалъ поймать его къ Яику казаковъ, для чего и дать ему таковыхъ не можетъ, указывая при томъ на Шевичевы эскадроны[148], которые имѣли ордеръ поспѣшать къ главнымъ корпусамъ. Послѣ чего требовалъ онъ отъ Малыковскихъ управителей чрезъ Серебрякова и Герасимова надежныхъ людей. Дворцовый управитель Шишковскій тотчасъ съ своей стороны нарядилъ, а казначей Тишинъ[149] прислалъ сообщеніе, что онъ въ невѣдомую посылку людей безъ экономическаго правленія не дастъ, тѣмъ паче, что Серебряковъ требовался по прежнимъ его дѣламъ въ юстицію, у котораго, яко у человѣка подозрительнаго, люди подъ присмотромъ быть не могутъ. Отказъ его посланъ въ оригиналѣ къ главнокомандующему. На сіе отъ 9-го числа присланъ ордеръ отъ имени г. Бибикова, подписанный генераломъ Ларіоновымъ[150], съ оговоркою, что самъ его в-пр-во за болѣзнію подписать не могъ. Тутъ же давалось знать, что Пугачевъ ушелъ въ Башкирію къ старшинѣ Кинзею, который всячески намѣренъ пробираться на Яикъ; то чтобъ употребить сей случай въ пользу.
Въ такомъ случаѣ, вѣдая, что Пугачевъ хочетъ пробираться на Яикъ, гдѣ еще у него сообщниковъ было довольно; для того, чтобъ сдѣлать отвращеніе могущему его быть вліянію по Иргизу къ Волгѣ во внутреннія провинціи и прикрыть колоніи, просилъ Державинъ опекунскую контору о присылкѣ къ нему команды подъ видомъ авангарда идущихъ якобы войскъ отъ Астрахани, которую и поставить въ крайней колоніи Шафгаузенѣ[151]. Опослѣ видно будетъ, что сіе было весьма полезно. Контора команду прислала съ начальникомъ ея, артиллеріи капитаномъ Ельчинымъ[152], съ двумя пушками; но казаковъ не прислала, отзываясь на отдачу всѣхъ у ней находящихся губернатору. По неоднократной онаго просьбѣ, чтобъ приказалъ, какъ выше значитъ, посланнымъ отъ него къ Яику казакамъ присовокупиться къ военной командѣ подъ команду Ельчина, для того, что имъ на Яикъ еще никакъ, за наполняющими его злодѣями, вступить было не можно, и что они, стоя на Иргизѣ праздно, дѣлаютъ страхъ могущимъ прійти съ Яику злодѣйскимъ подлазчикамъ, которые нужны и которыхъ стерегутъ отъ него поставленные тайно, а когда будетъ надобно военное дѣйствіе, то они вмѣстѣ съ военной командой отъ колоній на Иргизъ подвигнуться могутъ; — но въ томъ отъ 17-го числа того же мѣсяца отказано[153].
Посланный съ Иргиза отъ Державина одинъ изъ подзорщиковъ, а потомъ и представленные ему 19-го числа съ Яика пойманные ушлецы возвѣстили ему, что хотя идетъ на выручку Яика генералъ Мансуровъ, но, за разлитіемъ сильныхъ водъ, скоро онаго достичь не можетъ. Для чего, пославъ ихъ обстоятельные допросы къ г. Бибикову (о смерти котораго еще не зналъ), донесъ ему: по обстоятельствамъ извѣстно, что злодѣй удалился въ Башкирію, что ежели и возвратится къ Иргизу, то не скоро; слѣдовательно нѣтъ нужды тайно его стеречь; для чего и взялъ онъ смѣлость сикурсировать помянутою опекунскою командою въ Яикѣ коменданта Симонова съ его командами, умирающаго съ голоду и не имѣющаго уже снарядовъ, чрезъ что 70 ежели онъ не предваритъ генерала Мансурова и сдѣлаетъ тщетный маршъ, то изъ сего никакого зла не послѣдуетъ; что снабдилъ его изъ усердія провіантомъ вышесказанный поручикъ Максимовъ[154], а снарядами опекунская контора; губернаторъ же отвѣчалъ, что на Яикъ идти не надо, въ чемъ онъ и былъ справедливъ, ибо еще тогда было неизвѣстно, что скоро придетъ г. Мансуровъ; а какъ отъ Иргиза разлитія водъ не было, то 21-го числа и выступила команда. На пути получилъ Державинъ письмо отъ генерала Мансурова съ прежде упомянутымъ посыланнымъ лазутчикомъ старцемъ Іовомъ отъ 17-го числа, въ которомъ увѣдомлялъ, что онъ Яикъ освободилъ. По извѣстію сему Державинъ маршъ свой къ сему городу остановилъ. Іовъ его увѣрялъ, что онъ, бывъ злодѣями подозрѣваемъ, сидѣлъ подъ стражею, а Дюпина, съ письмомъ отъ него посланнаго, будто убили; но послѣ носился слухъ, что сами они, пришедъ въ канцелярію къ женѣ Пугачева Устиньѣ, объявили о своей посылкѣ и письмо къ Симонову открыли, что и нужно было, ибо симъ удержано стремленіе злодѣевъ отъ впаденія вовнутрь Имперіи, какъ ниже о томъ увидимъ. — На рапортъ о маршѣ къ Яику и о посланныхъ двухъ татарахъ въ толпу злодѣя, которые и доднесь пропали безъ вѣсти, получилъ онъ ордеръ отъ князя Щербатова отъ 2 мая. Симъ увѣдомлялся, что Александръ Ильичъ скончался[155], что онъ принялъ и воинскую команду и Коммиссію Секретную въ свое распоряженіе: что разсмотрѣвъ, производствомъ его былъ доволенъ и яицкое предпріятіе одобрилъ, рекомендовавъ примѣчать за пролѣзшею близъ Ельшанки[156] партіею сволочи, повелѣвая, что ежели появится въ степяхъ между Волги и Яика, то чтобы открытымъ образомъ онъ Державинъ дѣлалъ надъ нею поискъ, не опасаясь, что Пугачевъ придеть тайно укрываться на Иргизѣ; увѣдомляя, что онъ окруженъ деташаментами на Взяно-Петровскихъ заводахъ[157], откуда безъ пораженія выдти не можетъ и путь къ Иргизу ему вездѣ прегражденъ.
Май. Между тѣмъ какъ Державинъ вопрошалъ генерала Мансурова, не надобенъ ли изготовленный для Яика провіантъ и снаряды, и нѣтъ ли нужды быть опекунской командѣ на Иргизѣ (ибо тогда тайными присмотрщиками, какъ генералъ Щербатовъ предписывалъ, какъ выше явствуетъ, стеречь Пугачева уже было не для чего), приведенъ былъ къ нему выбѣжавшій изъ степи Яицкой извѣстный по дѣламъ Тайной канцеляріи подъ именемъ Мамаева злодѣй[158]. По притворству руки его, въ короткомъ разспросѣ показался онъ подозрителенъ; для чего, не откроетъ ли чего важнѣйшаго, разспрашиванъ подробнѣе, и тогда насказалъ онъ множество ужасныхъ обстоятельствъ, по которымъ, чтобъ не упустить минуты опаснаго времени, предпринято было съ эстафетомъ прямо донести въ Петербургъ; но какъ послѣ многими разнорѣчіями открылся и въ томъ неосновательнымъ, что наконецъ и правда была, то, чтобъ не сдѣлать пустой тревоги, въ Петербургъ увѣдомленіе отмѣнено, а отослалъ его Державинъ князю Щербатову, по принятіи имъ начальства и надъ Секретною Коммиссіею, донося, что чистосердечія его открыть не могъ, ибо сперва ни о какихъ почти особенныхъ злодѣйствахъ не говорилъ, потомъ сталъ объявлять наиужаснѣйшія, а наконецъ сталъ казаться сумасброднымъ безъ всякихъ пристрастныхъ разспросовъ.
Тогда же просился Державинъ о увольненіи себя съ его поста, для того, что по удаленіи въ Башкирію Пугачева, по ввѣренной ему коммиссіи онъ ничѣмъ дѣйствовать не могъ. Касательно Мамаева увѣдомленъ отъ 10-го числа, что сей злодѣй отданъ въ Секретную Коммиссію; а объ увольненіи его Державина Ея Величество указать соизволила не перемѣнять диспозиціи покойнаго Бибикова, и для того, чтобъ Державанъ на постѣ своемъ былъ безотлучнымъ; ибо усматривался тутъ быть нужнымъ[159], а именно рекомендовалось ему отъ Малыковки по Иргизу опекунскою командою учредить посты, усиля ихъ частію марширующимы тогда мимо Денисовскаго полку казаками[160]. Въ семъ же мѣсяцѣ, а именно отъ 2-го числа, получилъ Державинъ изъ Оренбурга отъ князя Голицына ордеръ съ приложеніемъ злодѣйскаго доклада къ самозванцу отъ яицкаго старшины Толкачева[161], коимъ просилъ онъ, чтобъ дозволено ему было для склоненія иргизскихъ жителей и прочихъ за Волгой лежащихъ провинцій и для собранія провіанта, идти съ ополченіемъ въ ту сторону. Вслѣдствіе чего генералъ Голицынъ приказывалъ ему Державину брать отъ того предосторожность, которая, какъ выше видно, предварительно уже до пришествія въ Яикъ генерала Мансурова была принята; ибо стоящею при Шафгаузенѣ опекунскою командою съ апрѣля еще мѣсяца, простерся слухъ, что около колоній есть войски. — Сего же мѣсяца, въ первыхъ числахъ, отъ генерала Мансурова получилъ Державинъ на вопросъ его отвѣтъ[162], что опекунская команда на Иргизѣ надобна[163], то провіантъ и снаряды доставить высланному для того нарочно изъ Яика до Иргизскихъ Мостовъ офицеру, что чрезъ капитана Ельчина и исполнено. — Между тѣмъ, какъ съ форпостовъ, такъ и отъ генерала Мансурова, извѣщалось, что Ставропольскіе Калмыки, скитаясь по степямъ, прорывались чрезъ Самарскую линію, желая проѣхать въ Башкирію; но, будучи тамъ разбиты, большею частію обратились къ Иргизу, за которыми хотя командированъ подполковникъ Муфель, однако приказывалось и Державину воспрепятствовать ихъ предпріятію; а паче, чтобъ закрыть колоніи. Но, какъ выше видно, что опекунская команда была на Иргизѣ, то и была къ тому готова. Капитанъ Ельчинъ хотя и имѣлъ вмѣсто конницы (то есть Донскихъ Денисовскихъ казаковъ, за переправою изъ-за Волги не поспѣвшихъ) собранныхъ Державинымъ малыковскихъ крестьянъ; но какъ яри первомъ разѣ къ битвѣ были они непривычны, да и капитанъ Ельчинъ не столь храбро поступалъ какъ должно бы, что не въ помѣрной дали разстрѣлялъ по-пусту два комплекта зарядовъ и требовалъ оныхъ присылки: то и пораженія ихъ и покоренія къ законной власти сдѣлать не могъ, но довольствовался только отпужаніемъ ихъ отъ Иргиза[164]. Когда же Муфель подоспѣлъ, то Ельчину сообщено Державинымъ, чтобъ подвинулся къ Волгѣ и застановилъ колоніи. Тогда же получилъ 74 онъ ордеръ, чтобъ Денисовскихъ казаковъ наипоспѣшно командировать къ Оренбургу; а отъ 27-го числа отъ генерала князя Щербатова за военныя распоряженія благодарность[165], и что калмыцкій бунтовщикъ Дербетевъ деташаментомъ отъ Муфеля истребленъ, и что за продолжающамся въ Башкиріи бунтомъ взято изъ Яицка нѣкоторое число войскъ; а намѣсто ихъ приказано подвинуться на Иргизъ, съ 300 Малороссійскамй казаками, маіору Черносвитову, и велѣно ему въ нуждахъ исполнять сообщенія Державина. Сего же мѣсяца, отъ 20-го числа, полученъ ордеръ отъ г. казанскаго губернатора фонъ-Бранта, въ коемъ увѣдомлялся Державинъ, что Секретная казанская Коммиссія и спокойствіе его губерніи ввѣрено его попеченію, и хотя долженъ онъ Державинъ, по смерти генерала Бибикова, о всемъ доносить генералу Щербатову, однако, чтобъ не преминулъ онъ его и оренбургскаго[166] губернатора, по довѣренности ему оренбургской Коммиссіи, о всемъ рапортовать. Посему и не зналъ Державинъ, у кого онъ состоитъ въ совершенномъ подначальствѣ[167], а для того и предпріялъ исполнять всякое предписаніе, лишь бы на пользу было службы.
Іюнь. Въ семъ мѣсяцѣ дано ему знать отъ генерала Мансурова, что съ Малороссійскими казаками маіоръ Черносвитовъ откомандированъ въ Оренбургъ. На рапортъ его, что какъ сторона Иргдза была тогда спокойна, а o Пугачевѣ и слуху не было, то ни военнаго по разнымъ ордерамъ, ни по тайному его наставленію ему дѣла нѣтъ, получилъ онъ отъ 12-го числа сего мѣсяца отъ генерала Щербатова предписаніе, въ которомъ возвѣщалось ему, что усилившійся-было Пугачевъ генераломъ Деколонгомъ 21 дня мая подъ крѣпостью (--)[168], а на другой день подполковникомъ Михельсономъ совершенно разбитъ, ушедши только съ восмью человѣками въ Исетскую провинцію, или въ Башкирію, пропалъ безъ вѣсти. Для того повелѣвалось, по тайнымъ паки учрежденіямъ, взять наблюденіе, въ чаяніи, что онъ пріѣдетъ одинъ укрываться на Иргизѣ или Узеняхъ. Здѣсь должно напомянуть, что опекунская команда, по совершенному въ той странѣ спокойствію, возвращена въ Саратовъ.
Сего мѣсяца полученъ Державинымъ указъ изъ казанской Секретной Коммиссіи, въ которомъ вопрошался онъ, почему и на какомъ основаніи имѣетъ у себя малыковскаго экономическаго крестьянина Ивана Серебрякова, содержавшагося въ сыскномъ приказѣ и взятаго на поруки поручикомъ Максимовымъ, до котораго, вслѣдствіе имяннаго указа, имѣетъ юстицъ-коллегія дѣло и уже многократно изъ синбирской канцеляріи его къ себѣ требовала. Изъ сего заключилъ Державинъ, что Секретная Коммиссія никакого о его посылкѣ свѣдѣнія не имѣла; ибо главнымъ основаніемъ оной былъ сей Серебряковъ, потому что онъ; знавъ прилѣпленіе иргизскихъ раскольниковъ къ Пугачеву, мыслилъ, что ему по разбитіи его на первый случай броситься некуды, какъ въ кутуки[169] и ухожи, на сей рѣкѣ и Узеняхъ имѣющіеся, къ друзьямъ его; въ разсужденіи чего подалъ доношеніе покойному Бибикову, прося, чтобъ онъ употребилъ его туда для надзиранія; почему онъ, подъ руководствомъ Державина, съ товарищемъ его Трофимомъ Герасимовымъ и посланъ, и находились оба главными лазутчиками. Сіи всѣ обстоятельства донесены были казанской Секретной Коммиссіи. Но по обнаруженію опослѣ всѣхъ обстоятельствъ, здѣсь чистосердечно сказать должно, что когда Серебрякову и Максимову не удалось вышеозначенныхъ въ польской Украйнѣ[170] награбленныхъ кладовъ отыскать, ибо всѣ области тѣ, какъ военный театръ противъ Турковъ, заняты были войсками и не можно имъ было безъ подозрѣнія на себя, шатаясь въ степяхъ, искать кладовъ: то они предводителя ихъ Черняя отпустили или куды дѣвали, неизвѣстно, сами удалились на свои жилища; но какъ возмущеніе Пугачевымъ открылось и не знали еще заподлинно, кто онъ таковъ, то и думали, что былъ то Черняй, содержавшійся въ сыскномъ приказѣ разбойникъ, ушедшій изъ-подъ краула; съ Черинемъ тогда пропалъ и Серебряковъ[171], взятой на поручительство Максимовымъ: то и стали ихъ сыскивать обоихъ, а они, чтобъ укрыться отъ бѣды, а можетъ-быть и сдѣлать выслугу поимкою въ самомъ дѣлѣ бунтовщика и тѣмъ загладить свое преступленіе, кинулись по московскому знакомству къ Державину, а сей, какъ выше явствуеть, представилъ Серебрякова къ Бибикову, который и опредѣленъ въ лазутчики съ Трофимомъ Герасимовымъ подъ надзираніемъ Державина.
Въ ономъ же мѣсяцѣ, отъ 28-го числа, увѣдомленъ Державинъ былъ отъ генерала Мансурова съ Яика, что онъ имѣетъ свѣдѣніе о нападеніи Киргизъ-кайсаковъ на иргизскія селенія, то чтобъ онъ имѣлъ осторожность, однако бъ не производилъ народнаго волнованія, ибо чаялъ онъ, что сіе неосновательно. Въ семъ мѣсяцѣ явился къ нему малыковскій дворцовый крестьянинъ Василій Ивановъ сынъ. Поповъ[172], который объявилъ якобы злодѣя Пугачева письмо, во время бытія его въ Синбирскѣ писанное на Иргизъ къ раскольничьему старцу Филарету, и донесъ также, что будто слышалъ онъ между разговорами саратовскихъ покровскихъ Малороссіянъ[173], что они имѣютъ умыслъ, собравшись на Узеняхъ, проѣхать къ Пугачеву въ Башкирію. Письмо, съ обстоятельнымъ Попова разспросомъ, тотчасъ отослано къ князю Щербатову для препровожденія его куда слѣдуетъ въ Секретныя Коммиссіи; а o доносимомъ Малороссіянъ умыслѣ, за отбытностію изъ Саратова астраханскаго губернатора, писано къ старшему начальнику въ семъ городѣ, бригадиру Лодыжинскому, чтобъ приказано было за ними примѣчать, для чего и Поповъ туда для показанія тѣхъ, отъ кого онъ умыслъ слышалъ, посланъ. — Съ Иргиза въ то же время рапортовано Державину было, что нѣсколько Малороссіянъ, подшатнувшись къ селеніямъ, жаловались на ограбленіе ихъ Калмыками и спрашивали, далеко ли наши располагаются команды. Сіе призналось и генераломъ Мансуровымъ за ложную отъ нихъ выдумку, чтобъ чрезъ то развѣдать, гдѣ можно имъ будетъ ускользнуть между нашихъ войскъ; ибо уже Калмыки давно были изъ сихъ мѣстъ совсѣмъ истреблены.
Іюль. Ордерами, какъ отъ казанскаго губернатора, такъ и отъ князя Щербатова, увѣдомленъ былъ Державинъ, что злодѣй, овладѣвъ пригородкомъ Осою, набралъ суда и стремится Камою 77 внизъ, желая якобы, по извѣстіямъ, пробраться къ Иргизу, для чего и предписывалося взять предосторожность, учредя, какъ на сухомъ пути имѣющимися на Иргизѣ 200-ми Донскими казаками заставу, такъ и приготовить сколько можно вооруженныхъ судовъ для воспрепятствованія стремленія его по Волгѣ. Суда были приготовлены, и для вооруженія ихъ взяты у малыковскихъ обывателей нѣсколько Фальконетовъ; къ содѣйствію же ихъ требовалъ отъ опекунской конторы ея артиллерійскихъ ротъ, но въ томъ отказано, потому что сама контора имѣла въ нихъ нужду, по нѣкоторымъ безпокойнымъ мыслямъ колонистовъ. Сіе конторское увѣдомленіе послано подлинникомъ къ генералу князю Щербатову и донесено при томъ, что водянаго ополченія не будетъ, потому что случившимся 13-го числа пожаромъ вся Малыковка и изготовленныя суда и снасти сгорѣли, и что по доносу Попова о Малороссіянахъ, какъ еще никакого свѣдѣнія изъ Саратова нѣтъ, то и почитаетъ оный едвали основательнымъ; но чтобъ удостовѣриться въ томъ заподлинно, поѣхалъ онъ самъ въ сей городъ.
По прибытіи нашелъ, что бригадиръ Лодыжинскій дѣло сіе поручилъ правящему воеводскую и комендантскую должность полковнику Бошняку; а онъ, нарядивъ вѣдѣнія своего саратовскихъ казаковъ, далъ въ команду тому донощику Попову, которые и зачали грабить домы Малороссіянъ; между тѣмъ, забравъ ихъ всѣхъ, посадили въ одно мѣсто, которые въ одно слово и заперлись, что они ничего и ни про какой умыслъ съ Поповымъ не говаривали и что онъ наклепалъ на нихъ то напрасно. По сей причинѣ Поповъ, по недоказательству его своего доноса, а паче по обличенію его съ казаками грабежа Малороссіянъ, отосланъ самъ подъ стражу въ воеводскую канцелярію.
Въ сіе время, то есть 1б-го числа поля, получилъ Державинъ изъ сызранской канцеляріи извѣстіе, что Казань, по приближеніи злодѣйскихъ полчищъ, выжжена; о семъ донесъ онъ тотчасъ чрезъ нарочнаго въ Яикѣ генералу Мансурову и получилъ отвѣтъ, что ежели въ краю Саратова будетъ настоять опасность, то онъ не умедля прибудетъ самъ съ своимъ деташаментомъ. Того же 16-го числа вышеписанное о Казани извѣстіе объявилъ Державинъ саратовскимъ начальникамъ, бригадиру Лодыжинскому и полковнику Бошняку. Почему они 24-го числа[174], въ опекунской конторѣ сдѣлавъ собраніе, пригласили къ тому и Державина. Тутъ сдѣлано было опредѣленіе, чтобъ, для безопасности казеннаго, церковнаго и частнаго имущества, женскаго пола и людей не военныхъ, сдѣлать укрѣпленіе около провіантскаго опекунскаго магазина, въ которомъ сложено было 25000 (кулей) оржаной муки, яко въ мѣстѣ по имуществу казеннаго интереса и по мѣстоположенію важномъ, и оставить въ немъ не большой гарнизонъ, подъ начальствомъ коменданта Бошняка, съ 14-ю чугунными пушками и мортирою. Прочимъ же войскамъ, то есть двумъ артиллерійскимъ ротамъ съ Саратовскими и Донскими казаками съ четырьмя мѣдными полевыми единорогами, подъ предводительствомъ артиллерійскаго маіора Семанжа, идти на встрѣчу злодѣю, ежели онъ наклонится къ сторонѣ Саратова, ибо тогда уже получено было извѣстіе, что онъ переплылъ у Кокшайска Волгу и находился близъ Курмыша. Сіе опредѣленіе Державинъ при рапортѣ своемъ отослалъ къ князю Щербатову, донося при томъ, что являющіяся между начальниками разныхъ командъ разногласія требуютъ одного командира. На что въ отвѣтъ того же мѣсяца и получилъ отъ него ордеръ, въ которомъ сказано было, что будетъ надъ Саратовымъ главный командиръ генералъ Мансуровъ[175].
Но въ то же время дошло повелѣніе отъ генерала-маіора Потемкина[176], въ которомъ возвѣщалось, что онъ по высочайшему имянному Ея Императорскаго Величества указу опредѣленъ непосредственнымъ начальникомъ оренбургской и казанской Секретныхъ Коммиссій, и чтобъ Державинъ о ввѣренномъ ему порученіи, на какомъ оно основаніи производилось и что онъ по оному произвелъ, рапортовалъ его наискорѣе. Чтобъ исполнить оное какъ можно скорѣе, поѣхалъ онъ изъ Саратова обратно въ Малыковку[177], ибо письменныя его дѣла оставались тогда въ семъ селѣ, также чтобъ и приготовить къ пришествію злодѣя крестьянъ вооруженныхъ, ибо ему желалось, когда будетъ злодѣй имѣть дѣло съ саратовскими войсками, то бъ тѣми крестьянами при вѣрныхъ его лазутчикахъ, заставя проѣзды, схватить его; потому что ухищреніе его или, лучше сказать, трусость по многимъ разбитіямъ извѣстны уже были, что во время сраженія всегда онъ удалялся и когда усматривалъ толпы его опрокинутыми, то съ малымъ числомъ своихъ приближенныхъ предавался въ бѣгство то въ ту, то въ другую сторону и, остановясь гдѣ-либо въ отдаленныхъ мѣстахъ, набиралъ или накоплялъ новыя толпы безсмысленной сволочи. Въ сей проѣздъ въ Малыковку Державинъ получилъ отъ генерала Потемкина вторичный ордеръ, которымъ увѣдомлялся онъ, что производство его коммиссіи получилъ отъ генерала князя Щербатова и, разбиравъ оное, нашелъ связь въ дѣлахъ; чѣмъ бывъ доволенъ, изъявилъ ему свое удовольствіе и предписалъ, что, какъ время настало настоящему его подвигу, то бъ онъ не жалѣлъ ни труда, ни денегъ, если обстоятельства потребуютъ оныхъ, и что онъ на него Державина полагаетъ всю надежду[178]. Сіе самое побудило его горячѣе вмѣшаться послѣ въ саратовскія обстоятельства. Въ то же самое время дошелъ къ нему и князя Щербатова ордеръ, въ которомъ извѣщался онъ Державинъ, что дѣла его коммиссіи отдалъ сей князь генералу Потемкину и его самого въ совершенную его команду, изъявляя ему благодарность за все время пребыванія подъ его начальствомъ[179].
Въ теченіе жъ сего времени, какъ выше значитъ, пришедшіе двѣсти человѣкъ съ Иргиза Донскихъ казаковъ, долженствующіе расположиться по ордеру генерала Щербатова въ Сызрани, пришли и какъ предписано было ему, по обстоятельствамъ, близъ Малыковки къ Волгѣ ими распоряжать, то понеже не извѣстно еще было, на Сызрань ли, Малыковку, или Саратовъ устремится злодѣй съ своими полчищами, то чтобъ отъ Сызрани до Саратова имѣть въ примѣчаніи все разстояніе, и велѣлъ онъ ста человѣкамъ около Сызрани, а ста около Малыковки дѣлать ихъ разъѣзды. Такимъ образомъ, какъ все исправилъ, что потребно было въ Малыковкѣ, отправился онъ паки въ Саратовъ, дабы согласно и съ его стороны чѣмъ можно содѣйствовать опредѣленію начальниковъ сего города; ибо и онъ по желанію ихъ подписался подъ онымъ.
Августъ. Прибывъ въ оный городъ, не нашелъ онъ никакой готовности ни въ разсужденіи ретрашамента, ни въ разсужденіи войскъ, коими положено было встрѣтить, чѣмъ далѣе, тѣмъ лучше, злодѣя, вступившаго, по извѣстіямъ отъ 1-го числа мѣсяца, уже въ городъ Пензу. Вслѣдствіе чего неоднократно саратовскому коменданту Бошняку словесно и письменно напоминалъ, чтобъ исполнено было общее опредѣленіе, которому онъ разными своими каверзами препятствовалъ. Но какъ, не взирая ни на что, успѣховъ не предвидѣлось, то обо всѣхъ разстроенныхъ обстоятельствахъ, происходившихъ въ Саратовѣ, не урѣживая[180], рапортовалъ онъ начальника своего, генерала Потемкина; отъ него получалъ предписанія, которыя какъ одабривали его саратовскимъ начальникамъ представленія, такъ и повелѣвалось высочайшимъ именемъ Ея Величества коменданту объявить, что онъ по всей строгости законовъ судимъ будетъ, ежели не исполнитъ благоучрежденнаго пріуготовленія, на которое въ общемъ опредѣленіи онъ согласился и подписалъ оное. По многимъ однако прошедшимъ днямъ ничего не было предпринято, и наконецъ, по сильномъ убѣжденіи бригадира Лодыжинскаго и прочихъ, рѣшился онъ на пожарищѣ города Саратова (ибо и онъ недавно выгорѣлъ), хотя на мѣстѣ къ оборонѣ неудобномъ, которымъ командовали горы, сдѣлать укрѣпленіе. Сіе было сегодня, а завтра, взявъ другія мысли, объявилъ, что для очистки мѣста или экспланады никакъ нѣкоторыхъ начавшихся послѣ пожару новыхъ строеній ломать и приготовленныхъ бревенъ отобрать не позволитъ, слѣдовательно и укрѣпленія дѣлать не будетъ; ибо де жители ропщутъ[181]. Дабы основательно узнать, былъ ли таковой ропотъ отъ гражданъ, вошелъ Державинъ въ магистратъ, собралъ присутствующихъ и велѣлъ записать въ журналѣ, что ежели кто покажетъ недоброжелательство къ исполненію общественнаго спасительнаго приговора въ толь критическихъ обстоятельствахъ, тотъ признанъ будетъ за подозрительнаго человѣка и скованный отошлется въ Секретную Коммиссію[182]. Граждане по сему тотчасъ собрались, оказали ревностное желаніе къ работамъ и дѣйствительно день одинъ дѣлали ретрашаментъ около провіантскихъ магазейновъ. Однако на другой день комендантъ, по упорству своему, призвавъ полицеймейстера, приказалъ объявить жителямъ, что они на работу не наряжаются, а ежели кто хочетъ по собственной своей волѣ, тотъ можетъ работать. Легкомысленный народъ радъ былъ такой поблажкѣ, а изъ сего произошла и у благоразумнѣйшихъ колебленность мыслей, дурныя разгласки, и работа вовсе остановилась. Зачинщики и буяны изъ подлой черни, оказавшіе духъ возмущенія, поимянно требовались Державинымъ отъ воеводской канцеляріи по силѣ секретнаго его наставленія; однако они не были къ нему присланы[183].
Получая жъ извѣстія часъ отъ часу хуже и что уже злодѣи около Петровскаго[184], а не видя никакого приготовленія въ Саратовѣ къ низложенію ихъ и опасаясь, чтобъ имѣвшимися въ семъ городѣ пушками и порохомъ они не усилились, и чтобъ взволновавшійся тамъ народъ сколько можно укротить, а паче, чтобъ открыть силы злодѣйскія, предлагалъ онъ послать отрядъ. Но какъ предводительствовать онымъ никто отъ начальниковъ не выбирался и не вызывалося никого къ тому своею охотою, то и принялъ онъ на себя совершить сіе предпріятіе[185]. На сіе согласились; вслѣдствіе чего и взялъ онъ наскоро изъ опекунской конторы, подъ командою есаула Фомина, сто человѣкъ Донскихъ казаковъ, дабы предупредить на Петровскъ злодѣйское нападеніе. Съ вечера послалъ напередъ команду, приказавъ по станціямъ приготовить лошадей, подъ присмотромъ на каждой одного казака; ночью написалъ о всемъ въ подробности генералу Петемкину рапортъ[186] и поутру рано поѣхалъ, взявъ съ собою по охотѣ подполковника польской службы Ѳедора Гогеля, живущаго въ колоніяхъ съ братомъ его Григоріемъ Гогелемъ, который былъ послѣ въ опекунскомъ совѣтѣ въ Москвѣ начальникомъ. Тутъ привидѣлось ему на баснь похожее видѣніе, котораго онъ тогда никому не объявилъ, дабы не привесть болѣе въ робость жителей. А именно: когда онъ разговаривалъ, стоя среди покоя въ квартирѣ своей, съ помянутымъ бригадиромъ Лодыжинскимъ, съ секретаремъ Петромъ Ивановичемъ Новосильцовымъ, который послѣ былъ сенаторомъ, и съ названымъ его братомъ Николаемъ Яковлевичемъ Свербеевымъ[187], то, взглянувъ нечаянно въ боковое маленькое крестьянское окно, увидѣлъ изъ него выставившуюся голову остова (шкелета) бѣлую, подобно какъ бы изъ тумана.составленную, которая, вытараща глаза, казалось, хлопала зубами. Сіе онъ хотя въ мысляхъ своихъ принялъ за худое предвѣщаніе, но однако въ предпріятый свой путь безъ всякаго отлагательства поѣхалъ. Не доѣзжая до Петровска верстъ пять, принудилъ ѣдущаго на встрѣчу крестьянина угрозою пистолетомъ открыть вѣрное извѣстіе, что Пугачевъ вступилъ уже въ городъ; въ разсужденіи чего и посылалъ онъ ѣдущаго въ ординарцахъ казака, чтобъ онъ возвратилъ команду, находящуюся въ нѣкоторомъ разстояніи впереди. Гогель отсовѣтовалъ послать казака, а поѣхалъ самъ. Державинъ же съ письменнымъ увѣдомленіемъ отправилъ между тѣмъ лазутчика къ графу Меллину, идущему съ его отрядомъ вслѣдъ за толпою; но только лишь успѣлъ отправить лазутчика, увидѣлъ скачущаго во всю мочь Гогеля и за нимъ есаула Фомина, которые кричали, что казаки измѣнили и, предавшись Пугачеву, покушались ихъ поймать и съ нимъ[188] отвесть въ толпу злодѣйскую; но Фоминъ, проникнувъ ихъ умыслъ, остерегъ Гогеля, и по быстротѣ ихъ лошадей къ Державину ускакали. Пугачевъ самъ съ нѣкоторыми его доброконными[189] вслѣдъ за ними скакали; но порознь къ нимъ, имѣющимъ въ рукахъ пистолеты, приближиться не осмѣлились. Итакъ ихъ и Державина злодѣямъ поймать не удалось, хотя онъ чрезъ нѣсколько верстъ былъ у нихъ въ виду[190]. И какъ наступила ночь и они на станціи перемѣнили лошадей, то и отретировались благополучно.
Въ Саратовѣ по-прежнему не токмо не нашли никакой готовности, но ниже около онаго обыкновенныхъ пикетовъ. Донеся о всемъ случившемся начальникамъ сего города, предлагалъ Державинъ послѣднія свои мысли, чтобъ, въ разсужденіи всеобщаго въ городѣ страха и безпорядка, сдѣлать хотя изъ самыхъ помянутыхъ мучныхъ кулей защиту, то есть на первый случай хотя грудной оплотъ подъ обороною пушекъ, и въ немъ, ежели не пойдетъ Семанжъ[191] на непріятеля наступательно, отсидѣться до прибытія деташаментовъ Муфеля и графа Меллина; но однако и сего не сдѣлано. Хотя Державинъ еще дни за три до сего имѣлъ, по жалобѣ коменданта, отъ губернатора астраханскаго предписаніе[192], что если онъ воинскую какую команду у себяимѣетъ, то не оставался бъ при защитѣ Саратова, а ѣхалъ бы на Иргизъ, яко въ мѣсто, которое по разсужденію его было единственный его постъ; однако Державимъ, нося имя офицера, за неприличное почелъ отъ опасностей отдаляться, и для того, какъ выше объяснено, ѣздилъ въ Петровскъ, имѣлъ наблюденіе относительно приближенія злодѣя и обстоятельствъ города, дабы доносить о всемъ Потемкину и прочимъ главнокомандующимъ, по силѣ инструкціи. Вслѣдствіе чего при самомъ наступленіи злодѣя на сей городъ былъ безотлучнымъ, а чтобъ не быть празднымъ[193], выпросилъ въ команду себѣ одну находящуюся безъ капитана роту; но какъ до пришествія непріятеля часовъ за 15-ть получилъ письменное отъ главнаго своего лазутчика Герасимова увѣдомленіе[194], что собранные по повелѣнію его малыковскіе крестьяне, находившіеся уже въ 20-ти верстахъ отъ города, прослышавъ, что Донскіе казаки подъ Петровскимъ предались злодѣямъ, то, получивъ развратныя мысли, не хотѣли безъ личнаго его присутствія идти и требовали, что ежели онъ живъ, то пріѣхалъ бы къ нимъ самъ и повелъ ихъ къ Саратову. Объявивъ сіе лазутчиково увѣдомленіе бригадиру, сказалъ, что онъ ѣдетъ за показанною нуждою изъ Саратова. Но какъ по нагорной сторонѣ проѣхать уже, за взбунтовавшимися жительствами, было опасно, то и взялъ онъ путь луговою стороною. Будучи же задержанъ, за недачею подводъ въ слободѣ малороссійской, ночь цѣлую и, за написаніемъ рапорта генералу Потемкину о своемъ выѣздѣ изъ Саратова[195], не успѣлъ присоединиться къ тѣмъ собраннымъ крестьянамъ; получилъ извѣстіе, что злодѣй къ городу пришелъ, и они уже отъ онаго отрѣзаны, а наконецъ, когда чрезъ нѣсколько часовъ получилъ извѣстіе, что 6-го числа Саратовъ взятъ[196], то и принужденъ былъ распустить крестьянъ, опасаясь, чтобъ они не присоединились къ злодѣю. Исполнивъ сіе, пробылъ послѣ взятья саратовскаго не въ дальномъ отъ онаго разстояніи въ колоніяхъ еще почти два дни, посылая колонистовъ, дабы освѣдомиться точно о поворотахъ злодѣя, на Яикъ ли онъ пойдетъ, или внизъ по Волгѣ. 8-го числа, около полудни, получилъ извѣстіе, что одинъ злодѣйскій полковникъ съ своею толпою переправился чрезъ Волгу на луговыя колоніи, набралъ въ Екатеринштадтѣ[197] колонистовъ, публиковалъ соблазнительное объявленіе о вольности, о награжденіи колонистовъ, и отрядилъ для поисковъ Державина нарочныхъ изъ тѣхъ самыхъ, которые отъ него жъ для развѣдыванія за деньги были посыланы[198]. За Державина обѣщано было 10,000 рублей. Главный между сими разбойниками былъ его гусаръ изъ польскихъ конфедератовъ, въ Казани нанятой, который подъ Петровскимъ въ кибиткѣ его съ ружьями и пистолетами былъ захваченъ, и онъ-то самый договорился за означенную сумму его привесть Пугачеву. Наконецъ, не получая ни отъ кого изъ лазутчиковъ никакого свѣдѣнія, не зналъ куды ѣхать, послалъ егеря капитана Вильгельма, коммиссара колоніи Шафгаузена[199], у котораго стоялъ, и сей прискакавъ сказалъ, что его Державина ищутъ, и партія злодѣевъ, въ пята уже верстахъ остановясь, въ ближайшей колоніи завтракаетъ. По сему-то уже извѣстію, что злодѣи приближаются и что защититься было некѣмъ, ретировался онъ одинъ, (у)скакавъ на той самой лошади, на которой егерь пріѣхалъ, до ближайшаго города Сызраня, лежащаго въ разстояніи 90 верстъ, куды, сколько извѣстно ему было, шелъ съ деташементомъ своимъ генералъ Мансуровъ и гдѣ на дорогѣ по Иргизу поставленъ былъ отъ него изъ крестьянъ краулъ въ 200-хъ человѣкахъ. Перемѣняя лошадь, примѣтилъ онъ въ тѣхъ краульныхъ духъ буйства, отъ того, какъ опослѣ извѣстно учинилось, что они уже знали о завладѣніи злодѣями Саратова, то и хотѣли схватя увезть въ скопище разбойниковъ; но Державинъ всегда оборачивался къ нимъ лицомъ, имѣя на пистолетѣ руку, заткнутомъ за патронташемъ, и когда его стали они перевозить чрезъ Волгу, то онъ, прислонясь къ борту, не оборачивался къ нимъ задомъ и не спускалъ съ нихъ глазъ; а какъ всякій изъ нихъ жалѣлъ своего лба, то онъ и спасся, скочивъ проворно къ порому; коль скоро къ берегу приткнулись, ушелъ въ селеніе князя Голицына.
Въ семъ мѣсяцѣ отправилъ онъ человѣка госпожи Карамышевой[200], прозваніемъ Былинкина, человѣка весьма смѣлаго и проворнаго, въ толпу Пугачева, который брался его убить; но какъ онъ, преслѣдуемъ отъ Михельсона, далеко находился, то и не могъ онъ попасть въ его полчище, а освободилъ только отъ его сообщниковъ 4-хъ человѣкъ дворянъ, къ смерти ими приготовленныхъ. — Въ семъ же мѣсяцѣ, когда приближался бунтовщикъ къ Саратову, посланъ былъ отъ Державина часто упоминаемый Серебряковъ къ генералу Мансурову съ прошеніемъ о скорѣйшемъ его поспѣшеніи на помощь сему городу, но на дорогѣ на иргизской степи неизвѣстными людьми и съ сыномъ его убитъ; а тѣмъ самымъ и прекратились всѣ требованія юстиціи, которыя по вышеописанному въ Москвѣ его съ Черинемъ уходу не токмо подпоручику Максимову, но и многимъ господамъ сенатскимъ и прочимъ надѣлали-было много хлопотъ[201].
По прибытіи 10-го числа въ Сызрань, донесъ Державинъ генералу Мансурову[202] о всемъ происходившемъ въ Саратовѣ и куда злодѣй пріялъ свой путь; но онъ, имѣя у себя весьма слабый деташаментъ, состоящій наиболѣе изъ ненадежныхъ Яицкихъ казаковъ, воспріявшихъ паки вѣрноподданническую службу, былъ нерѣшителенъ идти быстрѣе къ Саратову, а нѣсколько медля, дождался свиданія съ генераломъ княземъ Голицынымъ въ назначенномъ мѣстѣ, а именно въ селѣ Колоднѣ, гдѣ для подробнѣйшаго объясненія Державинъ остался при Голицынѣ, который склонялъ свой маршъ къ Пензѣ; а Мансуровъ пошелъ налѣво по берегу рѣки Волги.
Между тѣмъ какъ Державинъ, находясь при князѣ, дожидался на рапортъ свой отъ начальника Секретной Коммиссіи генерала Потемкина предписанія, куда ему слѣдовать, дошли извѣстія, что Киргизъ-кайсаки опустошаютъ селенія пргизскія, а паче иностранныя колоніи, и какъ деташаментъ сего генерала былъ и самъ по себѣ не великъ и раскомандированъ на успокоеніе Синбирской и Пензинской провинціи, то въ такихъ смутныхъ обстоятельствахъ и нечѣмъ было помочь Иргизу и колоніямъ. Державинъ между тѣмъ, доколѣ получилъ отъ Потемкина распоряженіе о своемъ порученіи, вызвался крестьянами прогнать Киргизъ-кайсаковъ, лишь бы малое дано ему было военными людьми подкрѣпленіе. Голицынъ сіе предположеніе охотно принялъ, отрядилъ 25 человѣкъ вышеупомянутыхъ отставныхъ Бахмутскихъ гусаръ и одну полковую пушку. Едва Державинъ отошелъ съ симъ отрядомъ верстъ 40, то получилъ отъ Голицына съ нарочнымъ унтеръ-офицеромъ ордеръ, повелѣвающій идти обратно. Причина тому была та, что тотъ унтеръ-офицеръ, бывъ захваченъ толпою и убѣжавъ изъ нея, объявилъ Голицыну, что она находится не далѣе какъ верстахъ въ 50-ти и состоитъ изъ 4000 человѣкъ подъ предводительствомъ нѣкоего разбойника Воронова, называющагося пугачевскимъ генераломъ; то князь и убоялся, чтобъ Державинъ съ столь малою командою не былъ жертвою сего злодѣя. Но онъ, разспрося основательно того унтеръ-офицера, узналъ, что то мятежническое скопище поспѣшаетъ въ соединеніе съ Пугачевымъ, бѣгущимъ отъ Михельсона къ Царицыну, слѣдовательно безпрестанно удаляется отъ Голицына и не посмѣетъ на него возвратиться; а потому, наклоняяся влѣво къ Сызрани, нѣтъ опасности пройти на Сосновку и на Малыковку къ Иргизу и колоніямъ. Вслѣдствіе чего, изъявя въ репортѣ князю свое мнѣніе, рѣшился продолжать свой путь, на которомъ, по повелѣнію сего начальника, въ томъ селеніи, гдѣ схватили курьера нашего и отвезли злодѣямъ, старосту давшаго на то приказаніе, для устрашенія народа, повѣсилъ и еще другаго, причинившаго въ Сосновкѣ возмущеніе[203]. Но, не доѣзжая еще до той Сосновки[204], на ночлегѣ въ одномъ жительствѣ произошла тревога, нѣкоторымъ образомъ пустая, но могла быть и не безважною, ежелибы не было сдѣлано заблаговременно распоряженія. Когда пришелъ онъ въ то селеніе, то учредилъ при въѣздахъ изъ крестьянъ краулы, каждый подъ начальствомъ гусара; пушку заряженную картечью поставилъ въ удобномъ мѣстѣ подъ защитою 6-й человѣкъ спѣшившихся съ заряженными карабинами гусаръ; прочимъ при осѣдланныхъ коняхъ велѣлъ ложиться спать, а самъ онъ легъ подлѣ пушки. Въ полночь услышалъ съ одного притина скачущаго крестьянина, кричащаго: «Злодѣи! злодѣи!» Всѣ пришли въ крайнюю робость и смятеніе. Державинъ велѣлъ коннымъ гусарамъ сѣсть на коней, пѣшимъ приготовиться, самъ же взялъ фитиль, сталъ у пушки, дожидаяся нападенія; но послѣ стало извѣстно, что обыкновенные разбойники, разграбя одного управителя графа Чернышева, хотѣли въ томъ селеніи пристать; но когда ихъ на форпостѣ окликали, то они, не отвѣчавъ, побѣжали въ лѣсъ, изъ коего вышли, а часовой, ихъ испугавшись, поскакалъ въ селеніе и встревожилъ оное.
Сентябрь. Пріѣхавъ въ Малыковку, нашелъ оную въ крайнемъ безпокойствѣ по причинѣ въ ней причиненныхъ злодѣями бѣдствій. Когда онъ, будучи въ Шафгаузенѣ, получилъ отъ егеря извѣстіе, что по завладѣніи Саратова отряжена толпа его сыскивать и уже приближалась, то онъ послалъ повелѣніе въ Малыковку къ бывшему тамъ экономическому казначею Тишину, дворцовому управителю Шишковскому и къ унтеръ-офицеру саратовскихъ артиллерійскихъ ротъ съ 20-ю фузелерами, бывшими у него на краулѣ, чтобъ они, поелику уже Саратовъ злодѣями занятъ и могутъ они свободно напасть и на Малыковку, то чтобъ помянутые чиновники и унтеръ-офицеръ старались спасти дворцовую и экономическую казну и его секретныя бумаги: удалясь на какой-либо на Волгѣ близъ находящійся островокъ, окопались и засѣли тамъ, а въ случаѣ нападенія, оборонялись бы до прихода нашихъ войскъ. Они точно то исполнили, взявъ съ собою женъ и именитыхъ надежныхъ поселянъ; дѣтей же своихъ малолѣтныхъ экономическая казначейша Тиниша, — опасаясь, что они будутъ въ сокрытія на островѣ плакать и злодѣи услышатъ, — нарядя въ крестьянскія замаранныя рубашенки, оставила съ ихъ кормилицею и нянькою у надежныхъ крестьянъ. На другой день рано, пріѣхавъ изъ разбойниковъ двое, объявили, что они изъ арміи Батюшки; народъ вмигъ сбѣжался, принялъ ихъ съ радостію, и они такъ напились, что легли близъ кружала въ растяжку. Обыватели поставили вкругъ ихъ краулъ, и ночь прошла въ глубокой тишинѣ и спокойствіи. Г-жа Тишина скучилась по дѣтяхъ, и по великому въ селѣ безмолвію подумала, что въ ономъ изъ непріятелей никого нѣтъ; уговорила мужа на утренней зарѣ съѣздить и посмотрѣть дѣтей. Сѣли въ лодку, заклались травою и съ помощію двухъ гребцовъ и кормщика благополучно пристали къ берегу. Тутъ кормщикъ измѣня сказалъ о нихъ злодѣямъ, едва съ похмѣлья проснувшимся. Они тотчасъ схватили мужа и жену, мучили и, неистово наругавшись надъ нею, допросились о дѣтяхъ, которыхъ едва сыскали и принесли, то схватя за ноги, размозжили объ уголъ головы младенцевъ; казначея и казначейшу[205], раздѣвъ, повѣсили на мачтахъ и потомъ, разстрѣлявъ, уѣхали. А какъ послѣ того никакихъ скопищъ злодѣйскихъ въ Малыковку не пріѣзжало, то унтеръ-офицеръ съ солдатами изъ засады выѣхали, казну и письменныя дѣла уложили въ свои мѣста. Но какъ слышно стало, что Державинъ отъ Голицына идетъ съ командою, то обыватели, чувствуя свою вину, что двумъ пьянымъ бездѣлышкамъ учинили предательство, схватили тѣхъ варваровъ, которые погубили съ семействомъ Тишина, посадили подъ краулъ. Державинъ не медля учинилъ имъ допросъ и нашелъ, что 4 человѣка главные были изъ измѣнниковъ, изъ коихъ одинъ укрылся; то остальныхъ, по данной ему отъ генералитета власти, опредѣлилъ на смерть; а чтобъ больше устрашить колеблющуюся чернь и привесть въ повиновеніе, приказалъ на другой день въ назначенномъ часу всѣмъ обывателямъ, мужескому и женскому полу, выходить на лежащую близь самаго села Соколову гору; священнослужителямъ отъ всѣхъ церквей, которыхъ было семь, облачиться въ ризы; на злодѣевъ, приговоренныхъ къ смерти, надѣть саваны. Заряженную пушку картечами и фузелеровъ 20 человѣкъ при унтеръ-офицерѣ поставилъ задомъ къ крутому берегу Волги, на который взойти было трудно. Гусарамъ приказалъ съ обнаженными саблями разъѣзжать около селенія и не пускать никого изъ онаго, съ приказаніемъ, кто будетъ бѣжать, тѣхъ не щадя рубить. Учредя такимъ образомъ, повелъ съ зажженными свѣчами и съ колокольнымъ звономъ чрезъ все село преступниковъ на мѣсто казни. Сіе такъ сбѣжавшійся народъ со всего села и изъ окружныхъ деревень устрашило, что хотя было ихъ нѣсколько тысячъ, но такая была тишина, что не смѣлъ никто рта разинуть. Симъ воспользуясь, сказанныхъ, главнѣйшихъ злодѣевъ, прочтя приговоръ, приказалъ повѣсить, а 200 человѣкъ бывшихъ на иргизскомъ краулѣ, которые его хотѣли поймавъ отвести къ Пугачеву, пересѣчь плетьми. Сіе все совершали, и самую должность палачей, не иные кто, какъ тѣ же поселяне, которые были обвиняемы въ измѣнѣ. Державинъ только расхаживалъ между ими и причитывалъ, чтобъ они впредь вѣрны были Государынѣ, которой присягали. Народъ весь, ставши на колѣни, кричалъ: «виноваты» и «ради служить вѣрою и правдою»[206].
Тогда же приказано было до 1000 человѣкъ конныхъ вооруженныхъ набрать ратниковъ и 100 телѣгъ съ провіантомъ. Въ одни сутки все то исполнено: 700 исправныхъ конниковъ явились передъ нимъ съ сказаннымъ обозомъ изъ 100 телѣгъ. Съ симъ отрядомъ, — по извѣстіямъ, что Киргизъ-кайсаки въ разныхъ мѣстахъ чинятъ нападенія на колоніи и разоряютъ ихъ до основанія, такъ что не успѣешь обратиться въ одну сторону, уже слышишь совершающіяся бѣдствія въ другой, — 1-го числа сего мѣсяца, переправясь чрезъ Волгу, учинилъ онъ распоряженіе: I) Отобравъ 200 человѣкъ, раздѣлилъ ихъ на 4 форпоста, поставилъ на 100 верстахъ, отъ Шафгаузена до Екатеринштадта[207] по 50 человѣкъ на каждомъ, подчинивъ коммиссарамъ колоній, съ таковымъ приказаніемъ, чтобъ они въ каждой колоніи, собравъ колонистовъ, могущихъ какимъ ни есть оружіемъ обороняться, учредили напереди ихъ на пригоркахъ маяки съ краульными посмѣнно день и ночь, человѣка но 3, и коль скоро гдѣ завидятся на степи Киргизцы, то чтобы къ тому маяку, который зажженъ, сбирались съ той и другой стороны по.50-й человѣкъ помянутыхъ вооруженныхъ крестьянъ и колонистовъ, сколько гдѣ собрано будетъ; а какъ таковымъ распоряженіемъ могло составляться на каждомъ Форпостѣ до 200 человѣкъ вооруженныхъ людей, то и учинились колоніи на луговой сторонѣ Волги защищены безопаснымъ кордономъ[208]. II) Поелику отъ Волги къ Яику, куды ему въ погоню за Киргизцами слѣдовать надлежало, лежитъ степь ровная, съ небольшими въ иныхъ только мѣстахъ наволоками или пригорками, то отъ незапнаго нападенія непривычные къ строю крестьяне, чтобъ не пришли въ замѣшательство и робость, то изъ ста телѣгъ съ провіантомъ построилъ онъ вагенбургъ, въ средину коего поставилъ 100 человѣкъ съ долгими пиками, а 400 остальныхъ, раздѣля на два эскадрона и разочтя на плутонги, изъ гусаръ назначилъ между ими офицеровъ и унтеръ-офицеровъ; поставилъ на флигеляхъ въ передней шеренгѣ пушку, подъ прикрытіемъ 20-й aузелеръ, составилъ свою армію и пошелъ прямо чрезъ степь къ Узенямъ, по сакмѣ или дорогѣ, пробитой прошедшими съ плѣномъ Киргизцами. Маршируя въ такомъ порядкѣ всѣмъ вагенбургомъ и имѣя по aлигелямъ конницу, около недѣли, усмотрѣли передовые или aланкеры въ долинѣ, на вершинахъ малой рѣки Карамана, ополченныхъ непріятелей великую толпу, которая съ плѣнными людьми и съ великимъ множествомъ у колонистовъ и иргизскихъ поселянъ отогнаннымъ скотомъ казалась страшною громадою; но коль скоро съ наволока показались передней шеренги красные мундиры, а съ боковъ во фланги сей толпѣ стала заѣзжать конная рать подъ предводительствомъ гусаръ, то варвары дрогнули и, ударясь въ бѣгство во всѣ стороны, оставили плѣнъ. Переколото однако на 93 мѣстѣ ихъ 50, взято въ плѣмъ 5 человѣкъ, въ томъ числѣ два молодыхъ султана или султанскихъ дѣтей; колонистовъ отбито обоего пола 800, прочихъ русскихъ поселянъ съ 700, всего около 1500, да скота нѣсколько тысячъ. Разбойниковъ толпа была не малая, по увѣренію плѣнныхъ — около 2,000 человѣкъ. За сей подвигъ получилъ Державинъ отъ князя Голицына, его въ сію экспедицію отрядить согласившагося, благодарный ордеръ слѣдующаго содержанія[209].
По учиненіи сего не могъ онъ глубже въ степь простираться за остальными плѣнниками, которыхъ увезли Киргизцы до 200 человѣкъ, потому что тѣ, которые отбиты, были такъ изнурены и умучены, что его слишкомъ обременяли; а паче, что какъ ихъ должно было всѣхъ кормить, то и запасъ сильно истощился, а потому, довольствуясь симъ успѣхомъ, пошелъ на ближайшую колонію, Тонкошуровкою[210] называемую, гдѣ и отдалъ весь плѣнъ съ имуществомъ и со скотомъ на руки крейсъ-коммиссару, польской службы подполковнику Григорію Гогелю; а опекунской конторѣ далъ знать о дальнѣйшемъ объ ономъ попеченіи и получилъ отъ нея въ принятіи плѣнныхъ и скота квитанцію[211].
Послѣ сего съ нѣкоторою частію вооруженныхъ крестьянъ, которыхъ у него въ семъ походѣ и всего было 500, учинилъ прикрытія въ нужныхъ мѣстахъ колоніямъ и, возстановя въ нихъ прежній порядокъ, хотѣлъ-было еще идти для поисковъ хищническихъ киргизскихъ партій и отнять у нихъ оставшихся еще нѣсколько колонистовъ, которыхъ они, въ первыхъ набѣгахъ схватя, увезли въ свои кочевьи; но будучи какъ ордеромъ генерала князя Голицына, такъ и чрезъ яицкаго старшину маіора Бородина[212], прибывшаго къ нему (Державину), увѣдомленъ, что Пугачевъ, по разбитіи его подъ Чернымъ Яромъ Михельсономъ, бросился на луговую сторону Волги и пробирается на Узень, коего онъ съ своею командою посланъ преслѣдовать; для того, когда Державинъ не имѣлъ еще извѣстія, что князь съ своимъ деташаментомъ пришелъ на Иргизъ, то, чтобъ занять сей проходъ, учредивъ, какъ выше сказано, въ пристойныхъ мѣстахъ по колоніямъ посты, отправился на рѣку оную; а тамъ и нашелъ сего генерала. Поелику же наступило самое то время, гдѣ ему Державину надлежало исправлять порученную ему г. Бибиковымъ коммиссію, потому что Пугачевъ находился безсильнымъ и въ самыхъ тѣхъ областяхъ, которыя наблюденію Державина ввѣрены, то и не нашелъ онъ другаго средства, какъ выбравъ понадежнѣе изъ бывшихъ съ нимъ вооруженныхъ малыковскихъ крестьянъ сто человѣкъ, взявъ у нихъ женъ и дѣтей для вѣрности въ залогъ, обѣщавъ награжденіе и давъ самымъ дѣломъ каждому по пяти рублей, послалъ подъ тѣмъ видомъ, что якобы ѣздятъ они за Киргизцами, а въ самомъ дѣлѣ, если можно будетъ, присоединясь къ злодѣйской скитающейся толпѣ, поймать самозванца. Сіе его предпріятіе апробовалъ и князь Голицынъ[213]. Крестьяне наряжены[214]; но дабы придать болѣе отряду важности и впереннымъ въ мысли ихъ ужасомъ отвратить отъ малѣйшаго покушенія къ измѣнѣ, приказалъ онъ собраться имъ въ полночь въ лѣсу, на назначенномъ мѣстѣ, гдѣ, поставя ихъ вкругъ священника съ Евангеліемъ на налоѣ, привелъ къ присягѣ, и повѣсилъ изъ тѣхъ убійцъ казначея Тишина, который укрылся-было отъ казни, надъ прочими свершенной въ Малыковкѣ[215]; далъ наставленіе, чтобъ они живаго или мертваго привезли къ нему Пугачева, за что они всѣ единогласно взялись и въ томъ присягали. По окончаніи сего обряда они тотчасъ отправились въ степь подъ начальствомъ одного выбраннаго изъ нихъ же старшины[216]. Между тѣмъ князь съ своимъ деташаментомъ пошелъ отъ Иргиза ближе къ Яицкой крѣпости, а Державинъ съ остальными крестьянами на сей рѣкѣ остался.
Нѣсколько дней спустя, возвратился отрядъ его и привезъ съ собою заводскаго служителя Мельникова, бывшаго въ толпѣ злодѣйской полковникомъ, находившагося при Пугачевѣ[217]. Сей въ допросѣ показалъ, что убѣжалъ отъ него, когда его сообщникъ Твороговъ и прочіе на ночлегѣ при рѣчкахъ Узеняхъ схватили и увезли въ Яицкій городъ къ находящемуся тамъ въ Секретной Коммиссій гвардіи офицеру Маврину[218]; что посланные крестьяне днемъ только однимъ не поспѣли къ тому ночлегу, такъ что разведенный на немъ огонь еще совсѣмъ не погасъ и нѣсколько головней курилось. Державинъ въ тотъ же часъ отправилъ его подъ крѣпкимъ крауломъ къ Голицыну, яко близъ его находящемуся военному генералу, и донесъ также о поимкѣ самозванца въ Казань генералу Потемкину; самъ же на нѣсколько дней остался на мѣстѣ, пока не получилъ отъ разныхъ отъ него повсюду разосланныхъ лазутчиковъ подтвердительныхъ о томъ же извѣстій. Князь Голицынъ, разспрося присланнаго отъ Державина бродягу Мельникова, послалъ тогда же съ симъ радостнымъ извѣстіемъ о поимкѣ самозванца подполковника Пушкина въ Пензу къ находившемуся тамъ, принявшему тогда полную команду надъ всѣми войсками, посланными на истребленіе бунта, къ генералъ-аншефу графу Петру Ивановичу Панину[219]. Сей Пушкинъ, по повелѣнію князя, просилъ Державина сказать ему чистосердечно, не далъ ли онъ о сей поимкѣ злодѣя извѣстія ему главнокомандующему прежде его, или кому другому изъ генераловъ. Державинъ сказалъ, что онъ репортовалъ только тѣхъ, кого должно по командѣ; а именно: но воинской — его Голицына, а по секретной — генерала Потемкина, предоставляя къ главному начальству дать свѣдѣніе имъ самимъ: чѣмъ и былъ онъ доволенъ, полагая, что посланный къ Потемкину курьеръ въ Казань, сдѣлавъ крюкъ нѣсколько сотъ верстъ направо, не могъ достигнуть прежде въ Петербургъ, чѣмъ прямою дорогою чрезъ Пензу отъ графа Панина; но какъ Державинъ, пославъ своего курьера въ Казань чрезъ Сызрань, написалъ въ его подорожной, для ободренія селеній, пребывавшихъ отъ возмущенія въ ужасѣ по дорогѣ лежащихъ, то сызранскій воевода, увидя толь благопріятное извѣстіе, увѣдомилъ о томъ наскоро графа Петра Ивановича, и какъ сіе увѣдомленіе дошло до графа прежде привезеннаго подполковникомъ Пушкинымъ, то и встала на Державина буря. Таковое спутанное обстоятельство раздражило чрезмѣрно честолюбиваго военноначальника. Графъ Панинъ подумалъ, что въ угожденіе Потемкину, которому сродственникъ былъ князь Потемкинъ, тогдашній любимецъ Императрицы, съ умыслу умедлено донесеніе, и тѣмъ главное начальство его презрѣно и доставлена честь перваго извѣстія о поимкѣ злодѣя имъ Потемкину, а не ему, какъ по порядку службы слѣдовало. Хотя посланный изъ Казани отъ генерала Потемкина курьеромъ маіоръ Бушуевъ, пріѣхалъ въ Петербургъ послѣ отправленнаго отъ Папина изъ Пензы князя Лобанова-Ростовскаго, но доколѣ сего впослѣдствіи не объяснилось, то графъ Панинъ пребывалъ въ чрезвычайномъ на Державина бѣшенствѣ, и въ пылу своего гнѣва, придравшись къ безпорядкамъ саратовскимъ, почитая виновника имъ Державина, требовалъ отъ него, чрезъ генерала Мансурова, отъ 27-го сентября отвѣта[220]: какимъ образомъ не случился онъ быть, при нападеніи на Саратовъ, какъ на постѣ его, гдѣ съ командою пребываніе его требовалось? когда, за сколько времени отъ того нападенія, и куды отлучался? Хотя вмѣсто наградъ за ревностную службу, таковое повелѣніе было крайне обидно; но отвѣчать было на оное не трудно, потому что у него Державина не было никакихъ военныхъ людей подъ командою, и отлучился онъ изъ Саратова предъ нападеніемъ злодѣевъ не по собственному своему желанію и не по трусости, но по обстоятельствамъ выше описаннымъ и не туды, куды прочіе военные начальники, Бошнякъ, Семанжъ[221] и прочіе, по способности плыть внизъ Волгою рѣкою въ Царицынъ на судахъ, убѣжали подъ защиту того города коменданта Цыплетева[222]; но въ мятущіяся внутреннія селенія, дабы распустить собранныхъ тамъ имъ крестьянъ, могущихъ усилить толпы злодѣйскія и оборонить, если можно будетъ, колоніи, что имъ, какъ выше видно, удачно и исполнено. А какъ таковой рапортъ или отвѣтъ, отъ 5-го числа октября 1774 года посланный, по пылкому свойству Державина былъ довольно смѣлъ и неуступчивъ, такъ что онъ, надѣяся на правоту свою, требовалъ суда[223]: то и получилъ отъ него графа Панина отъ 12-го числа того же мѣсяца пространный и весьма велерѣчивый ордеръ, которымъ онъ хотя показывалъ свое неудовольствіе и насмѣхался, что не имъ Державинымъ Пугачевъ пойманъ; однако наконецъ заключилъ точно сими словами: «Впрочемъ будьте увѣрены, что все сіе изъ меня извлекло усердіе къ людямъ, имеющимъ природныя дарованія, какими васъ Творецъ вселенной наградилъ, по истинному желанію обращать ихъ въ прямую пользу служенія владѣющей нашей великой Государынѣ и отечеству и по той искренности, съ которою я пребыть желаю, какъ и теперь съ почтеніемъ есмь вашего благородія вѣрный слуга графъ Петръ Панинъ.»[224] Сей ордеръ, частію грозный и частію снисходительный, внушилъ желаніе молодому, чувствительному къ чести офицеру ѣхать къ графу самому и, лично съ нимъ объяснившись, разсѣять и малѣйшее въ немъ невыгодное о себѣ заключеніе; а какъ онъ имѣлъ уже повелѣніе отъ непосредственнаго своего по Секретной Коммиссіи начальника, генерала Потемкина, ѣхать въ Казань, то и употребилъ сей случай къ исполненію своего намѣренія, хотя могъ и миновать Синбирскъ, въ которомъ тогда графъ Панинъ находился.
Подъѣзжая къ сему городу рано поутру, при выѣздѣ изъ подгородныхъ слободъ, встрѣтилъ сего пышнаго генерала, съ великимъ поѣздомъ ѣдущаго на охоту… Поелику же онъ, по осеннему холодному времени, сверхъ мундира былъ въ простомъ тулупѣ, то и не хотѣлъ въ семъ безпорядкѣ ему показаться: уклонился съ дороги и, по минованіи свиты, пріѣхалъ въ Синбирскъ. Тамъ нашелъ князя Голицына, который чрезвычайно удивился, увидя, что маленькій офицеръ пріѣхалъ самъ собою, такъ сказать, на вольную страсть, къ раздраженному, гордому и полномочному начальнику. «Какъ», спросилъ онъ: «вы здѣсь, зачѣмъ?»[225] Державинъ отвѣчалъ, что ѣдетъ въ Казань по предписанію Потемкина, но разсудилъ главнокомандующему засвидѣтельствовать свое почтеніе. «Да знаете ли вы», возразилъ князь, «что онъ недѣли съ двѣ публично за столомъ болѣе не говоритъ ничего, какъ дожидаетъ отъ Государыни повелѣнія повѣсить васъ вмѣстѣ съ Пугачевымъ?» Державинъ отвѣчалъ: ежели онъ виноватъ, то отъ гнѣва царскаго нигдѣ уйти не можетъ. "Хорошо, " сказалъ князь: «но я, васъ любя, не совѣтую къ нему являться, а поѣзжайте въ Казань къ Потемкину и ищите его покровительства». — «Нѣтъ, я хочу видѣть графа», отвѣтствовалъ Державинъ. — Въ продолженіе таковыхъ и прочихъ разговоровъ наступилъ вечеръ, и скоро сказали, что графъ съ охоты пріѣхалъ. Пошли въ главную квартиру. Державинъ, вошедши въ комнату, подошелъ къ графу и объявилъ, кто онъ таковъ и что, проѣзжая мимо по предписанію генерала Потемкина, заѣхалъ къ его сіятельству засвидѣтельствовать его почтеніе. Графъ, ничего другаго не говоря, спросилъ гордо: видѣлъ ли онъ Пугачева? Державинъ съ почтеніемъ: «Видѣлъ на конѣ подъ Петровскимъ.»[226] Графъ, отворотясь къ Михельсону: «Прикажи привесть Емельку.» Чрезъ нѣсколько минутъ представленъ самозванецъ въ тяжкихъ оковахъ по рукамъ и по ногамъ, въ замаcленномъ, поношенномъ, скверномъ широкомъ тулупѣ. Лишь пришелъ, то и всталъ предъ графомъ на колѣни. Лицомъ онъ былъ кругловатъ, волосы и борода окомелкомъ, черные, склоченные; росту средняго, глаза большіе, черные на соловомъ глазурѣ, какъ на бѣльмахъ. Отроду 35 или 40 лѣтъ[227]. Графъ спросилъ: «Здоровъ ли Емелька?» — «Ночей не сплю, все плачу, батюшка, ваше графское сіятельство». — «Надѣйся на милосердіе Государыни», и съ симъ словомъ приказалъ его отвести обратно туды, гдѣ содержался {Примѣчаніе Державина. Сказываютъ, при первомъ свиданіи, какъ представленъ онъ былъ сему главному военачальнику въ семъ же городѣ, привезенный съ Лику въ клѣткѣ генераломъ Суворовымъ, то когда графъ надменно спросилъ: какъ онъ смѣлъ поднять оружіе противъ его? — «Что дѣлать, ваше сіятельство, когда ужъ воевалъ противъ Государыни!» Графъ не вытерпѣлъ и вырвалъ у него нѣсколько волосовъ изъ бороды.
Справедливость этого преданія, которое нѣсколько иначе разсказано и Пушкинымъ (Ист. П. б., гл. VIII), подтверждается письмомъ самого графа Панина къ князю М. H. Волконскому отъ 2 октября 1774 г., изъ Симбирска. «Онъ» (государственный злодѣй), пишетъ главнокомандующій, «уже сегодня здѣсь дошелъ до моихъ рукъ, на площади скованный предъ всѣмъ народомъ, и въ моихъ покояхъ предъ всѣмъ собраніемъ велегласно признавался и каялся въ своемъ злодѣяніи, отвѣдавъ тутъ отъ моей распалившейся крови на его произведенныя злодѣянія нѣсколько моихъ пощечинъ, отъ которыхъ изъ своего гордаго виду тотчасъ низвергся въ порабощеніе» (Изъ бумагъ Гос. Арх. — Письмо это напеч. въ Москвит. 1841, кн. 2, стр. 482).}. Сіе было сдѣлано для того, сколько по обстоятельствамъ догадаться можно было, что графъ весьма превозносился тѣмъ, что самозванецъ у него въ рукахъ, и, велѣвъ его представить, хотѣлъ какъ бы тѣмъ укорить Державина, что онъ со всѣми своими усиліями и ревностію не поймалъ сего злодѣя. Но какъ-бы то ни было, тотчасъ послѣ сей сцены графъ и всѣ за нимъ пошли ужинать. Державинъ разсудилъ, что онъ гвардіи офицеръ и имѣлъ счастіе бывать за столомъ съ Императрицею: то безъ особаго приглашенія съ прочими штабъ- и оберъ-офицерами осмѣлился сѣсть. Въ началѣ почти ужина графъ, окинувъ взоромъ сидящихъ, увидѣлъ и Державина: нахмурился и, заморгавъ по привычкѣ своей глазами, вышелъ изъ стола, сказавъ, что онъ позабылъ-было отправить курьера къ Государынѣ. На другой день до разсвѣту Державинъ, пришедъ въ квартиру главнокомандующаго, просилъ камердинера доложить о приходѣ своемъ его сіятельству, сказавъ, что онъ имѣетъ нужду. Отвѣтствовано, чтобъ подождалъ. Наконецъ, по прошествіи нѣсколькихъ часовъ, около обѣденъ, графъ вышелъ изъ кабинета въ пріемную галлерею, гдѣ уже было нѣсколько штабъ- и оберъ-офицеровъ. Онъ былъ въ сѣроватомъ атласномъ, широкомъ шлафрокѣ, въ французскомъ большомъ колпакѣ, перевязанномъ розовыми лентами. Прошедъ нѣсколько разъ вдоль галлереи, не говоря ни съ кѣмъ ни слова, не удостоилъ и взгляда дожидающагося его гвардіи офицера. Сей, когда полководецъ проходилъ мимо, подошелъ къ нему съ почтеніемъ, взялъ его за руку и остановя сказалъ: «Я имѣлъ несчастіе получить вашего сіятельства неудовольственный ордеръ; беру смѣлость объясниться». Таковая смѣлая поступь графа удивила. Онъ остановился и велѣлъ (идти) за собою. Проходя чрезъ нѣсколько комнатъ въ кабинетъ и вошедши въ оный, гнѣвно дѣлалъ ему выговоры, и между прочимъ, что онъ въ Саратовѣ съ комендантомъ Бошнякомъ, предъ нашествіемъ на сей городъ злодѣевъ, обходился неуважительно и даже въ одинъ разъ выгналъ его отъ себя, сказавъ, чтобъ онъ, во исполненіе общественнаго и собственнаго его приговора, не препятствовалъ дѣлать гражданамъ предположеннаго укрѣпленія, и шелъ бы туда, гдѣ ему долгъ и честь быть повелѣваютъ. Офицеръ, выслушавъ съ подобострастіемъ окрикъ генерала, сказалъ, что «это все правда, ваше сіятельство: я виноватъ пылкимъ моимъ характеромъ, но не ревностною службою. Кто бы сталъ васъ обвинять, что вы, бывъ въ отставкѣ, на покоѣ и изъ особливой любви къ отечеству и приверженности къ высочайшей службѣ всемилостивѣйшей Государыни, приняли на себя въ толь опасное время предводить войсками противъ злѣйшихъ враговъ, не щадя своей жизни? Такъ и я, когда все погибало, забывъ себя, внушалъ въ коменданта и во всѣхъ долгъ присяги къ оборонѣ города». Сіе или сему подобное, когда съ чувствительностію выговорено было, то у сего надменнаго и вмѣстѣ великодушнаго генерала вдругъ покатились ручьемъ изъ глазъ слезы. Онъ сказалъ: «Садись, мой другъ; я твой покровитель». Съ словомъ симъ вошедъ камердинеръ доложилъ, что генералы пришли и желаютъ его видѣть. Тотчасъ отворились двери. Вошли князь Голицынъ, Огаревъ, Чорба[228], Михельсонъ и прочіе, изъ коихъ первый, какъ принималъ участіе въ Державинѣ, то при самомъ входѣ и бросилъ на него глаза, желая знать, что съ нимъ произошло. Сей веселымъ видомъ отвѣтствовалъ, что гроза прошла безвредно. Разговоръ начался объ охотѣ; графъ хвалился, что была успѣшна. Державинъ, дабы удостовѣрить слышателей о своей невинности и благопріятномъ къ нему расположеніи начальника, несмотря на произнесенныя имъ недавно на него при многолюдствѣ грозы, вступя въ разговоръ объ охотѣ, сказалъ съ усмѣшкою графу, что онъ смѣетъ честь[229] оной приписать себѣ! «Какъ?» съ любопытствомъ спросилъ графъ. — «По русской пословицѣ, ваше сіятельство», отвѣтствовалъ поручикъ: «какова встрѣча, такова и охота. Я при самомъ выѣздѣ изъ города васъ встрѣтилъ и добрымъ сердцемъ пожелалъ вамъ удачливой охоты.» Графъ, засмѣявшись, поблагодарилъ, и когда одѣлся, по выходѣ изъ кабинета, пригласилъ къ обѣду. За столомъ, показавъ ему мѣсто противъ себя, говорилъ почти съ нимъ однимъ, разсказывая, какимъ образомъ московское дворянство въ собраніи своемъ для пріятія мѣръ къ защитѣ отъ мятежниковъ сей столицы, когда назначался въ предводители войскъ графъ Петръ Борисовичъ Шереметевъ[230], то мало или почти никого не вооружали людей своихъ по примѣру казанскаго дворянства; а когда его графа наименовали въ вожди, тогда ничего не жалѣли. Словомъ, Державинъ примѣтилъ сильное любочестіе и непомѣрное тщеславіе сего впрочемъ честнаго и любезнаго начальника; но сею слабостію его, какъ будетъ ниже видно, не умѣлъ или не хотѣлъ воспользоваться. По окончаніи обѣда графъ пошелъ отдыхать. Въ шесть часовъ послѣ полудня, какъ бывало обыкновенно при дворѣ Екатерины, генералитетъ и штабъ-офицеры къ нему собрались. Графъ опять вступилъ въ пространный разговоръ съ Державинымъ и занималъ его онымъ болѣе получаса, разсказывая про прусскую ceмилѣтнюю войну, въ которую онъ служилъ еще полковникомъ, и наконецъ про турецкую и болѣе всего о взятьѣ Бендеръ подъ его предводительствомъ въ 1770 году, чѣмъ онъ весьма превозносился, твердя непрестанно, что молодымъ людямъ весьма нужна во всѣхъ дѣлахъ практика, какъ и вышеупомянутый его ордеръ отъ 12 октября[231] симъ выраженіемъ былъ наполненъ. Потомъ сѣлъ за карточный столъ съ Голицынымъ, Михельсономъ и еще съ кѣмъ-то, составя вистъ, игру тогда бывшую уже въ модѣ. Тутъ Державинъ сдѣлалъ великую глупость. Ему не разсудилось, въ угодность главнокомандующаго, стоя попусту зѣвать, для чего, подошедши къ нему, сказалъ, что онъ ѣдетъ въ Казань къ генералу Потемкину, то не угодно ли будетъ чего приказать? Сіе такъ тронуло графа, что виденъ былъ гнѣвъ на лицѣ его, и онъ, отворотясь, холодно сказалъ: «Нѣтъ». Но еслибъ нѣсколько при квартирѣ его побылъ и поласкалъ его самолюбіе, какъ прочіе, то бы, судя по снисходительному его съ нимъ обращенію, уважительнымъ разговорамъ, могъ надѣяться всего отъ него добраго; но низнаніе свѣта сдѣлало ему сего сильнаго человѣка изъ покровителя страшнымъ врагомъ, что впослѣдствіи усмотрится.
Пріѣхавъ въ Казань, нашелъ также и генерала Потемкина себѣ неблагопріятнымъ за то, для чего онъ на вышеписанные вопросы отвѣчалъ рапортомъ графу и заѣзжалъ къ нему представляться въ Синбирскъ: судя, что Державинъ у него былъ въ непосредственной командѣ, то и долженъ былъ чрезъ него послать ему и Голицыну репортъ и самъ собою лично имъ не представляться. Державину сего въ голову не приходило, и доднесь онъ не понимаетъ, справедливо ли сіе обвиненіе. Но какъ бы то ни было, генералъ Потемкинъ очень сухо съ нимъ обошелся и не принялъ на счетъ свой тѣхъ пяти сотъ рублей, которыя даны были малыковскимъ крестьянамъ, посыланнымъ на Узени за Пугачевымъ и привезшимъ первую вѣдомость о его поимкѣ[232]. Державинъ сказалъ, что для иего все равно, онъ или князь Голицынъ приметъ на счетъ экстраординарныхъ своихъ суммъ сіи деньги, и въ то же время показалъ ему сего князя ордеръ, велѣвшаго изъ дворцовыхъ малыковскихъ доходовъ на счетъ его экстраординарной суммы употребить тѣ 500 рублей. Сей ордеръ выпросилъ Державинъ у князя Голицына не по какой надобности, ибо онъ, по открытому отношенію съ прописомъ имяннаго указа покойнымъ генераломъ Бибиковымъ ко всѣмъ управителямъ, воеводамъ и губернаторамъ, могъ брать вездѣ деньги, сколько бы ему ни понадобилось[233]; но единственно изъ хитрой осторожности, для того что ежелибы помянутые малыковскіе крестьяне 500 человѣкъ не съ тѣмъ намѣреніемъ къ Пугачеву присоединились, чтобъ находящагося его въ безсиліи съ малымъ числомъ его сообщниковъ на Узеняхъ поймать, но въ самомъ бы дѣлѣ измѣнили и умножили собою толпу его, то чтобы ему не быть въ отвѣтѣ какъ за издержаніе, такъ и за произведеніе въ дѣйство сей стратажемы. Но какъ генералъ князь Голицынъ объ оной зналъ и позволилъ взять деньги, то и упадала бы неудача въ несчастномъ случаѣ болѣе на генерала, нежели на офицера. Такимъ образомъ, хотя вывернулся Державинъ изъ сей прицѣпки съ честію, но случившееся небольшое любовное соперничество, въ которомъ, казалось, одною прекрасною дамою офицеръ предпочитаемъ былъ генералу, то и умножилась между ими остуда, для чего и командированъ былъ первый послѣднимъ паки на Иргизъ, якобы для сыску въ тамошнихъ скитахъ помянутаго раскольничьяго старца Филарета, который, по показанію нѣкоторыхъ сообщниковъ Пугачева, благословилъ якобы его на принятіе имени императорскаго[234]. А какъ сіе было уже въ ноябрѣ, то сбирающійся офицеръ въ новую коммиссію, ѣздя въ суетахъ по городу, по неосторожности простудился и получилъ сильную горячку, отъ которой едва не умеръ[235].
Въ продолженіе оной генералъ Потемкинъ отозванъ въ Москву для дослѣдованія въ Тайной канцеляріи привезенныхъ туда злодѣевъ, и имѣлъ ту непріятность, что, не предполагая какой-либо злобы, а болѣе отъ неискусства въ производствѣ сего рода дѣлъ или изъ неосторожности, оклеветанный имъ Императрицѣ митрополитъ Веніаминъ оправдался, который уже былъ у него яко изобличенный свидѣтелями измѣнникъ, что будто во время нападенія злодѣйскаго на Казань присылалъ къ нему (т. е. Пугачеву) съ келейникомъ своимъ на умилостивленіе или для спасенія жизни своей подарки; содержанъ подъ крѣпкимъ крауломъ, къ которому (не) приказано было никого не пускать и ни съ кѣмъ не переписываться. Но сей хитрый пастырь умѣлъ отправить чрезъ отверзтіе нужнаго мѣста тайнымъ образомъ приверженнаго къ себѣ служителя съ письмомъ въ Петербургъ[236] и по оному сей первосвященникъ явился невиннымъ, такъ что за его претерпѣніе напасти сей Императрица благоволила наградить его бриліантовымъ крестомъ на клобукъ, и онъ торжественно, при собраніи множества народа, имѣлъ удовольствіе въ соборной церкви слышать всемилостивѣйшій рескриптъ Государыни, объявляющій его невинность, и служить благодарный за здравіе Ея Величества молебенъ.
Но при всей невзгодѣ генерала Потемкина, Державинъ, по выздоровленіи своемъ, не отпущенъ былъ имъ въ Москву, какъ прочіе его сотоварищи гвардіи офицеры, бывшіе въ Секретной Коммиссіи; но велѣно ему было, какъ выше сказано, для поиску Филарета ѣхать въ Саратовъ и въ прочія близъ Иргиза лежащія области. Такимъ образомъ онъ пробылъ всю весну и небольшую часть лѣта 1775 года въ колоніяхъ праздно[237], потому что для поиску Филарета отправлены были уже гласно отъ графа Панина военныя команды; слѣдовательно тайный его поискъ въ той странѣ едва ли былъ и нуженъ. Въ іюнѣ[238] получилъ онъ отъ того генерала Потемкина, яко начальника Секретной Коммиссіи, ордеръ, повелѣвающій ему явиться къ полку, который находился, какъ и весь дворъ, давно уже въ Москвѣ. Но прежде прибытія Государыни въ сію столицу совершена была уже публичная казнь самозванцу съ нѣкоторыми его главными сообщниками, Перфильевымъ и прочими. Державинъ долженъ былъ пріѣхать въ Москву непремѣнно къ торжеству Турецкаго мира[239]. Итакъ, не медля болѣе на своемъ пепелищѣ — ибо домъ его въ Казани и деревни были до основанія разорены — простясь съ престарѣлою и сокрушенною печальми матерью, которая при нападеніи на сей городъ, яко жертва уже на смерть приготовленная, претерпѣла мучительный плѣнъ, пустился въ свой путь, получа нѣсколько денегъ за проданный изъ оренбургской деревни малыковскимъ крестьянамъ хлѣбъ. Проѣзжая мимо Свіяжска, воевода онаго города, Аѳанасій Ивановичъ Чириковъ[240], показалъ ему отъ бывшаго въ Сенатѣ герольдмейстеромъ князя Михайла Михайловича Щербатова[241] письмо, въ которомъ онъ къ нему пишетъ: «Когда будетъ проѣзжать мимо васъ нѣкто гвардіи офицеръ Державинъ, находящійся теперь въ вашемъ краю, то скажите ему отъ меня, чтобъ увидѣлся со мною въ домѣ моемъ, когда пріѣдетъ въ Москву». Таковое чудное приглашеніе удивило. Не можно было изъ него ничего основательнаго заключить, ибо князь Щербатовъ совсѣмъ Державину знакомъ не былъ и никакой съ нимъ связи и переписки не имѣлъ. Что бы ни было, онъ рѣшился съ нимъ видѣться. Но по пріѣздѣ въ Москву нашелъ полковыя обстоятельства для себя сколько новыя, столько же и непріятныя, ибо прежніе начальники всѣ перемѣнились: командовали полкомъ князь Потемкинъ и маіоръ Толстой[242], которые не были знакомы. И первый изъ нихъ, можетъ, по холоднымъ отзывамъ генерала Потемкина, а второй по навѣтамъ любимца его, офицера Цурикова, который прежде еще командировки Державина въ сію экспедицію былъ съ нимъ въ ссорѣ, то и принятъ онъ былъ маіоромъ Толстымъ безъ всякаго вниманія, и велѣно его было числить при полку просто, какъ бы явившагося изъ отпуска или изъ какой ничего незначущей посылки. Сіе крайне раздражило служившаго съ ревностію въ опасныхъ подвигахъ молодаго офицера и заслужившаго отъ многихъ генераловъ и отъ самаго Потемкина въ многихъ ордерахъ и письмахъ чрезвычайную похвалу, такъ что многіе изъ нихъ обѣщались его представить прямо къ высочайшему престолу; но какъ пришло къ исполненію обѣщаній, то и спрятались они съ своими протекціями, или не хотѣли, или не могли ничего въ пользу его сдѣлать, въ томъ числѣ и князь Голицынъ. Напротивъ того, на другой день былъ наряженъ во дворецъ на краулъ. И какъ въ небытность его, командою любимца Императрицы графа, что послѣ былъ княземъ, Григорія Александровича Потемкина, строевой порядокъ въ полку перемѣнился, то онъ, ничего не зная о томъ, и сдѣлалъ ошибку, а именно: какъ должно было по новому введенію командовать взводу просто: «вправо заходи», — онъ по-прежнему сказалъ: «лѣвый стой, правый заходи»; то и встала бѣда, которая тѣмъ болѣе сочтена непростительною, что рота, наряженная на краулъ, была на щегольство княземъ Потемкинымъ по его вкусу въ новый мундиръ одѣта, и предъ фельдмаршаломъ графомъ Румянцовымъ Задунайскимъ, пріѣхавшимъ тогда въ Москву для торжества мира, смотрѣвшимъ изъ дворцовыхъ оконъ, должна была заходигь повзводно. За сію невинную ошибку, когда выступилъ полкъ въ лагерь на Ходынкѣ, безъ очереди проступившійся офицеръ наряженъ на палочный караулъ. Сіе наипаче поразило честолюбивую его душу; когда представлялъ онъ себѣ, что давно ли ввѣрено ему было толь важное порученіе, въ которомъ могъ онъ двигать чрезъ свои сообщенія корпусами генераловъ, брать деньги въ городахъ, сколько хотѣлъ, посылать лазутчиковъ, казнить смертію, воспрепятствовалъ злодѣямъ весною пробраться по Иргизу во внутреннія, не огражденныя никѣмъ провинціи, и защитилъ, такъ сказать, своимъ однимъ лицомъ отъ расхищенія Киргизцевъ всѣ иностранныя колоніи, на луговой сторонѣ Волги лежащія, чѣмъ совокупно спасъ паки и Имперію и славу Государыни Императрицы, которая, выписавъ ихъ изъ чужихъ земель, приняла подъ свое покровительство и обѣщала устроить ихъ блаженство прочнѣе, нежели въ ихъ отечествѣ. Но за все сіе вмѣсто награды получилъ уничиженіе предъ своими собратіями, гвардіи офицерами, которые награждены были деревнями, а онъ не только оставленъ безъ всякаго уваженія, но какъ негодяй, наряженъ былъ на палочной краулъ.
Таковыми чувствами возмятенный, вспомнилъ онъ о письмѣ князя Щербатова, показанномъ ему Чириковымъ въ Свіяжскѣ: полетѣлъ къ нему узнать причину его непонятнаго приглашенія. Пріѣхавъ, сказалъ кто таковъ и что онъ ожидаетъ его сіятельства приказанія. Князь сказалъ, чго ничего не имѣетъ и не можетъ ему приказать; но только, получивъ отъ Государыни его реляціи для сохраненія въ Архивѣ съ прочими происшествіями прошедшаго вѣка[243], желалъ его лично узнать; дополня, что онъ ему сдѣлаетъ честь своимъ знакомствомъ, предлагая къ услугамъ нѣсколько покоевъ въ его домѣ и что ему только нужно. «Но при всемъ томъ», продолжалъ князь, «вы несчастливы. Графъ Петръ Ивановичъ Панинъ — страшный вашъ гонитель. При мнѣ у Императрицы за столомъ описьівалъ онъ васъ весьма черными красками, называя васъ дерзкимъ, коварнымъ и тому подобное». Какъ громъ поразило сіе Державина. Онъ сказалъ князю: «Когда ваше сіятельство столько ко мнѣ милостивы, что откровенно наименовали мнѣ моего недоброхота, толь сильнаго человѣка, то покажите мнѣ способы оправдать меня противъ онаго въ мысляхъ моей всемилостивѣйшей Государыни». — «Нѣтъ, сударь, я не въ силахъ подать вамъ какой-либо помощи; графъ Панинъ нынѣ при дворѣ въ великой силѣ, и я ему противоборствовать никакъ не могу.» — Чтожъ мнѣ дѣлать? спросилъ огорченный. — «Что вамъ угодно. Я только вамъ искренный доброжелатель.» — Съ симъ они разстались. Пріѣхавъ на квартиру и размысля непріязнь къ себѣ сильныхъ людей и не имѣя ни единой подпоры, пролилъ горькія слезы и не зналъ что дѣлать. А паче по стѣсненнымъ своимъ домашнимъ обстоятельствамъ, что не токмо не имѣлъ чѣмъ жить, но при пожалованіи его въ офицеры, когда хорошій его пріятель, поручикъ Алексѣй Николаевичъ Масловъ одолжилъ его нѣкоторыми нужными вещами, и онъ, по дружеской своей съ нимъ связи, обязанъ былъ по возможности своей ему служить, то онъ уговорилъ его поручиться за него въ дворянскомъ банкѣ въ нарочито знатной суммѣ, увѣривъ вѣрною въ срокъ заплатою; а какъ по существующимъ тогдашнимъ законамъ можно было знаменитымъ людямъ ручаться за кого-либо и безъ залоговъ недвижимаго имѣнія, ибо материнское даточное[244] его Алексѣя имѣніе заложено было беззаконно въ коммерческій банкъ отцомъ его полковникомъ Николаемъ Ивановичемъ Масловымъ[245], то въ дворянскій банкъ его не принимали. Державинъ, поѣхавъ для усмиренія бунта, въ продолженіе слишкомъ двухъ лѣтъ не видавъ Маслова, думалъ, что онъ, заплатя свой долгъ, освободилъ его изъ-подъ поручительства: но тутъ, къ умноженію его горести, узналъ, что пріятель его поручикъ Масловъ такъ замотался, что не токмо не платилъ процентовъ въ банкъ за занятую сумму, но, бывъ отставленнымъ подполковникомъ, въ уклоненіе отъ платежа другихъ долговъ, бѣжалъ въ Сибирь и проживалъ въ безвѣстности, такъ что, не будучи сысканъ, обратилъ банковое взысканіе на поручителя по себѣ Державина. А какъ у него собственнаго имѣнія, кромѣ самомалѣйшаго, не было, а которое и было, то безъ раздѣла съ матерью закладывать было его не можно, то и обвиненъ онъ былъ въ подложномъ ручательствѣ, а между тѣмъ для сохраненія казеннаго интереса велѣно было какое гдѣ только нашлось, взять и материнское имѣніе въ присмотръ правительства. Словомъ, кромѣ сокрушенія сердечнаго, которое онъ причипилъ симъ иоступкомъ матери, со всѣхъ сторонъ разверзта была предъ нимъ бездна погибели.
Но при всемъ томъ онъ не потерялъ духа, а возвергнувъ печаль свою на Бога, рѣшился дѣйствовать отважнѣе. Вслѣдствіе чего просилъ маіора Толстаго представить его подполковнику своему, тогдашнему графу, что былъ послѣ княземъ, Григорію Александровичу Потемкину; но какъ онъ отъ сего отговорился, то и написалъ онъ отъ 11-го іюля къ подполковнику письмо такого содержанія: что во весь продолжавшійся мятежъ былъ онъ въ опасныхъ подвигахъ, не имѣя у себя помощниковъ, что воспретилъ злодѣямъ пробраться во внутреннія провинціи, что спасъ колоніи отъ Киргизъ-кайсаковъ, что остался одинъ не награжденнымъ противъ своихъ сверстниковъ, несравненно менѣе его трудившихся, и тому подобное, а для того и просилъ, ежели онъ въ чемъ виновенъ, то не терпѣть его въ службѣ съ собой въ одномъ полку, а ежели онъ служилъ какъ должно ревностному офицеру, то не оставить его безъ награжденія, тѣмъ болѣе, что онъ лишился въ семъ мятежѣ и собственности своей въ Казанской и Оренбургской губерніяхъ. Письмо сіе[246] взявъ съ собою, поѣхалъ онъ на Черную Грязь или въ подмосковную деревню князя Кантемира, которую недавно Государыня купила и изволила тамъ жить въ маленькомъ домикѣ, не болѣе какъ изъ 6 комнатъ состоящемъ, въ коемъ помѣщался и Потемкинъ. По обыкновенію, при дверяхъ сего вельможи нашелъ онъ камеръ-лакея стоящаго, который воспрещалъ входъ въ уборную, гдѣ ему волосы чесали. Камеръ-лакей не хотѣлъ пустить, но онъ смѣло вошелъ, сказавъ: гдѣ офицеръ идетъ къ своему подполковнику, тамъ онъ препятствовать не можетъ. Сказавъ свое имя и гдѣ былъ въ откомандировкѣ, подалъ письмо. Князь прочетши сказалъ, что доложитъ Государынѣ. Чрезъ нѣсколько дней, когда онъ у себя его между прочими увидѣлъ, то сказалъ, что Ея Величеству докладывалъ, и всемилостивѣйшая Государыня приказала его наградить, что и послѣдуетъ 6-го августа, т. е. въ день Преображенья Господня, когда изволитъ въ столицѣ удостоить обѣденнымъ столомъ штабъ- и оберъ-офицеровъ полку Преображенскаго. Наконецъ пришелъ день Преображенія; угащиваны столомъ на Черной Грязи, а не въ Москвѣ, и награжденія никакаго не вышло. Чрезъ нѣсколько дней еще попытался напомянуть любимцу; но онъ, уже отъ него съ негодованіемъ отскочивъ, ушелъ къ Имиератрицѣ. Между тѣмъ въ теченіе сего время просилъ онъ князя Голицына, чтобъ заплатили ему изъ провіантскихъ суммъ по счету деньги за продовольствіе войскъ провіантомъ и фуражемъ, слѣдовавшихъ зимою къ осажденному Оренбургу, которыя подъ предводительствомъ подполковника Мильховича въ числѣ 40,000 подводъ, везшихъ провіантъ, фуражъ и прочіе припасы, жили у него въ оренбургской деревнѣ, яко въ съѣздномъ мѣстѣ, недѣли съ двѣ, съѣли весь хлѣбъ молоченый и немолоченый, солому и сѣно, скотъ и птицъ, и даже обожгли дворы и разорили крестьянъ до основанія, побравъ у нихъ одежду и все имущество. Слѣдовало заплатить ему. Надлежало бы, по крайней мѣрѣ, тысячъ до 25; но онъ съ великимъ трудомъ исходатайствовалъ у того князя квитанцію только на 7000, и то изъ особливаго къ нему благорасположенія сего военачальника. А какъ получено тогда изъ Петербурга отъ пріятеля извѣстіе, что по поручительству въ дворянскомъ банкѣ за Маслова, когда имѣніе сего нашлось заложеннымъ отцомъ его въ коммерческомъ банкѣ, опредѣляется описать въ казну все, гдѣ найдется, имѣніе его Державина и самого его требовать лично къ отвѣту; то оставя все исканіе наградъ, отпросился въ отпускъ и поскакалъ, въ исходѣ сентября, въ Петербургъ, дабы банковыхъ судей, которыхъ Масловъ, занимая деньги, умѣлъ задобрить и сдѣлать къ себѣ снисходительными, упросить быть и къ нему Державину нестрогими, помедля вышесказаннымъ опредѣленіемъ, дабы онъ имѣлъ время гдѣ-либо просить о свободѣ изъ несправедливаго залога отца жены его Маслова имѣнія и объ отдачѣ онаго за сына подъ залогъ дворянскаго банка, чрезъ что бы ему отъ поручительства избавиться.
Пріѣхавъ въ Петербургъ, отъ 5-го числа письменно еще напомнилъ князю Потемкину о исходатайствованіи ему обѣщанной эа службу награды[247]; но какъ на то и другое потребно было время и сильное покровительство, дабы утруждать Государыню Императрицу; то, до прибытія двора изъ Москвы, нечего было другаго дѣлать, какъ просьбами судей удерживать въ недѣйствіи банковое дѣло. Надобно было между тѣмъ, по приличію гвардіи офицера, снабдить себя всѣмъ нужнымъ, какъ-то: бѣльемъ, платьемъ, экипажемъ и прочимъ, то и нашелся въ необходимости издерживать тѣ 7 тысячъ рублей, которыя по квитанціи князя Голицына изъ провіантской канцеляріи получилъ. Тѣмъ паче на сіе рѣшился, что далеко бы недостало всей сей суммы на уплату долга Маслова, и что льстился надеждою о свободѣ его собственнаго имѣнія. Въ полученіи оныхъ денегъ помогъ ему Александръ Васильевичъ Храповицкій[248], бывшій тогда еще секретаремъ при генералъ-прокурорѣ князѣ Вяземскомъ. Отъ покупки сказанныхъ вещей и отъ заплаты собственнаго въ банкѣ долгу, болѣе 2000, осталось изъ 7 тысячъ только 50 рублей. Куды ихъ потянуть? Рѣшился поискать счастія въ игрѣ, которою въ то время славился лейбъ-гвардіи Семеновскаго полку капитанъ Никифоръ Михайловичъ Жедринской. Поѣхалъ къ нему, и такъ случилось, что въ первый вечеръ выигралъ у него на тѣ остальные 50 руб. до 8000, потомъ еще болѣе у графа Матвѣя Ѳедоровича Апраксина[249] и у прочихъ въ короткое время до 40,000 рублей. Сіе было въ октябрѣ 1775 году. Но такое счастіе продолжалось не болѣе какъ мѣсяцъ, а именно, до возвращенія только двора изъ Москвы; когда же пріѣхалъ и можно бы было выиграть несравненно превосходнѣе суммы, тогда фортуна перемѣнилась.
Въ 1776 году скончалась великая княгиня Наталья Алексѣевна[250], и Державинъ въ Невскомъ монастырѣ былъ при погребеніи тѣла ея на краулѣ, будучи уже поручикомъ съ 1774-го іюня 28 дня. Имѣлъ несчастіе первую обиду снести (а впослѣдствіи и многія) отъ графа Завадовскаго {О Петрѣ Васильевичѣ Завадовскомъ и его отношеніяхъ къ Державину см. Т. I, стр. 256 и слѣд.; также Т. V. Въ дополненіе къ сообщеннымь о немъ свѣдѣніямъ помѣщаемъ здѣсь сказанное въ тетр. 1805, въ примѣч. къ одѣ На Счастіе:
«Нѣкоторый пришелецъ вельможа пухлымъ слогомъ писалъ манифесты и выдумывалъ нарочно термины для обвиненія невинныхъ (какъ упослѣживать вм. умедлить; такъ написанъ былъ собственноручно тѣмъ вельможею приговоръ въ Сенатѣ, которымъ авторъ приговариванъ былъ къ отрѣшенію отъ должности тамбовскаго губернатора въ 1788 г) и, женяся на побочной дочери сильнѣйшаго боярина (Разумовскаго), причелся къ нему, какъ авторъ къ Горацію, въ родство. Бывъ всѣмъ тѣмъ недоволенъ, часто въ пирахъ восклицаетъ: Beatus, т. е. блаженъ братъ его, будучи поселянинъ или пастухъ». На поляхъ тетради приписано быю рукою Евгенія: «Здѣсь много марано; значитъ, что авторъ еще сердился… Гетманъ Кирила Григорьевичъ — отецъ Гудовичевой. Сія Завадовская, Вѣра Николаевна, очень развратно жила до смерти мужа съ Маринымъ».}, который тогда еще былъ не болѣе какъ полковникомъ, но статсъ-секретаремъ и любимцемъ Императрицы, при случаѣ томъ, когда хотѣлъ Державинъ подать чрезъ него прошеніе Государынѣ о упомянутомъ Масловскомъ банковомъ дѣлѣ, чтобъ освободить имѣніе Алексѣя Маслова, по коему онъ Державинъ былъ[251] (поручителемъ), изъ несправедливаго залога отца его; то господинъ Завадовскій не токмо не вошелъ въ существо просьбы, не помогъ ему; но при самой подачѣ письма, наговоривъ множество грубостей, выслалъ его отъ себя. Что сему причиною было, неизвѣстно; кажется, ничто другое, какъ неожиданное и непомѣрное возвышеніе его фортуны. А какъ около сего же времени, то есть въ половинѣ 1776 года, случилось, что князь Потемкинъ, бывшій любимецъ, впалъ при дворѣ въ немилость и долженъ былъ нѣсколько мѣсяцевъ проживать въ Новѣгородѣ[252], отъ чего фаворитъ его маіоръ Ѳедоръ Матвѣевичъ Толстой, бывъ въ крайнемъ огорченіи, спѣсь свою умѣрилъ; то Державинъ, при случаѣ наряда роты по обыкновенію въ Петергофъ для краула къ Петрову дню, вопросился у него въ сію командировку; ибо считалась оная за милость. При баталіонѣ гвардіи, наряженномъ для сего краула, былъ командированъ Измайловскаго полку маіоръ Ѳедоръ Яковлевичъ Олсуфьевъ[253], самый человѣкъ добрый и честный, любилъ, сколько и гдѣ возможно, оказывать благотворенія. Державинъ, потерявъ всю надежду на Потемкина, выпросилъ у сего Олсуфьева дозволеніе подать къ Императрицѣ прошеніе о своей наградѣ. Онъ ему позволилъ. Письмо было слово отъ слова слѣдующаго содержанія[254]:
"Всемилостивѣйшая Государыня! Ежели и самая жертва жизни ничто иное есть, какъ только долгъ Государю и Отечеству, то никогда и не помышлялъ я, чтобъ малѣйшіе мои труды въ прошедшее мятежное безпокойство[255] заслуживали какое-либо себѣ уваженіе. Но когда, Всемилостивѣйшая Государыня, великой прозорливости Вашего Императорскаго Величества праведно показалось воззрѣть на трудившихся въ то время, и по особливой матерней щедротѣ и получили товарищи мои, бывшіе со мною въ одной коммиссіи: Лунинъ, Мавринъ, Собакинъ и Горчаковъ[256], по желанію ихъ, награжденія. Остался я одинъ не награжденнымъ. Чувствуя всю тягость несчастія[257] быть лишеннымъ милости славящейся Государыни щедротами въ свѣтѣ и сравнивъ себя, можетъ быть по легкомыслію, съ ними, нахожу, что я странствовалъ годъ цѣлый въ гнѣздѣ бунтовщиковъ, былъ въ опасностяхъ, проѣзжалъ средь ихъ, имѣя въ прикрытіе свое одну свою голову, не такъ какъ они города и войски, и во все сіе время не имѣлъ у себя ниже въ письмѣ помощника, а исполнялъ то же что они; сверхъ того, когда еще войски не пошли и къ Оренбургу, я былъ отъ покойнаго генерала Бибикова посланъ съ секретнымъ наставленіемъ о наблюденіи за самыми войсками, идущими для очищенія Самарской линіи[258]; былъ въ сраженіяхъ и возвратясь заслужилъ похвалу. Потомъ, находясь при немъ съ мѣсяцъ, имѣлъ важную повѣренность сочинять журналъ всѣмъ къ нему присланнымъ повелѣніямъ, репортамъ и отъ него даннымъ диспозиціямъ. А когда войски пошли къ Оренбургу, то я же опять долженъ былъ, запечатавъ начатой мною журналъ, ѣхать въ новую посылку на рѣку Иргизъ. Тамъ будучи, сдѣлалъ чрезъ посланныхъ отъ меня лазутчиковъ злодѣямъ диверсію пробраться отъ Уральскаго городка по Иргизу на заволжскія провинціи, гдѣ въ защиту ихъ никакихъ войскъ не было. Свидѣтельствую сіе злодѣйскимъ письмомъ, присланнымъ ко мнѣ уже послѣ, въ осторожность, отъ генерала князя Голицына[259]. Послѣ того воспрепятствовалъ вытребованными командами бѣжавшимъ отъ Самарской линіи Ставропольскимъ Калмыкамъ разорять иргизскія селенія и скрыться за предѣлы государства, что свидѣтельствую ордерами генерала князя Щербатова. Напослѣдокъ, удержать отъ несогласія начальниковъ погибающій Саратовъ, сколько моего усердія показалъ, то самое событіе оправдало, когда по упадку духа и по разврату робкихъ сердецъ не слѣдовали[260] первымъ зрѣлымъ положеніямъ, которыя я предлагалъ и подтверждалъ, и что при семъ несчастномъ случаѣ, не выступая изъ своей должности, не бралъ на себя ничего лишняго, на то имѣю одобреніе генераловъ: Потемкина, князей Щербатова и Голицына; и что я не долженъ причитаться, отъ паденія Саратова, къ тѣмъ разсѣяннымъ, которые, оставя посты свои, довольными войсками подкрѣпленные, явились въ Царицынѣ[261]; но и въ самыхъ крутизнахъ несчастія, подвергаясь явнымъ опасностямъ, бывъ почти два раза въ рукахъ Пугачева, для точнаго извѣстія о его оборотахъ пробылъ нѣсколько дней еще въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ самое жесточайшее зло существовало и, донеся о всемъ, о чемъ только нужно было, близъ-находящимся генераламъ; напослѣдокъ во время всемѣстнаго злоключенія, когда по нагорной сторонѣ Волги жительства бунтовали, а по луговой разсыпавшіеся Киргизъ-кайсаки расхищали иностранныя колоніи и былъ Саратовъ вторично въ опасности, то я, собравъ крестьянъ, вооружилъ ихъ и оградилъ тѣ колоніи кордономъ, а остальными моими людьми преслѣдовалъ хищниковъ Кайсаковъ въ степи, разбилъ, нѣсколько взялъ живыхъ и избавилъ изъ ихъ плѣна однихъ колонистовъ около 1000 человѣкъ, чему имѣю свидѣтельство — благодарный ордеръ князя Голицына. Въ самой же поимкѣ самозванца ежели я не имѣлъ чрезъ посланныхъ моихъ людей счастія, то и никто не можетъ тѣмъ похвалиться; но первое извѣстіе, что онъ пойманъ, я первый всюду далъ знать, за что многіе получили чины. Имѣвъ кредитивы отъ покойнаго генерала Бибикова, не употребилъ ихъ во зло и не болѣе издержалъ денегъ въ продолженіе всей моей коммиссіи 600 рублей; доставилъ нужныхъ людей Секретной Коммиссіи[262], и уповаю, во всей тамошней области никакихъ не сыщется на меня жалобъ. Между тѣмъ во все то время, отдавая спасенныя мною имѣнія ихъ владѣльцамъ, какъ и немалое количество казенныхъ, дворцовыхъ и экономическихъ денегъ[263] и скота, принадлежащаго колоніямъ, на что имѣю квитанціи, лишился я всего собственнаго моего имущества въ Оренбургскомъ уѣздѣ и въ Казани, даже мать моя претерпѣла злодѣйскій плѣнъ. Поправить же себя щедротою Вашего Императорскаго Величества, чтобъ взять изъ учрежденныхъ въ губерніяхъ банковъ денегъ, не могъ, ибо имѣніе мое заложено въ с-петербургскомъ банкѣ.
«Всѣ сіи происшествія сравнивъ съ дѣяньями товарищей моихъ, вижу, Всемилостивѣйшая Государыня, что я несчастливъ. Прошлаго года въ Москвѣ принималъ я смѣлость просить его свѣтлость князя Григорія Александровича Потемкина, яко главнаго моего начальника, заступить меня[264] ходатайствомъ своимъ предъ Вашимъ Императорскимъ Величествомъ и получилъ отзывъ, что Вы, Всемилостивѣйшая Государыня, не оставите воззрѣть на мое посильное усердіе, изъявивъ монаршее благоволеніе наградить меня, почему и приказалъ мнѣ его свѣтлость ожидать онаго. Теперь наступаетъ тому другой годъ; надежда моя исчезла, и я забытъ. Представляется мнѣ, что не нахожусь ли за что подъ гнѣвомъ человѣколюбивой и справедливой монархини. Мысль сія меня умерщвляетъ, Государыня! Ежели я преступникъ, да не попуститъ вины моей или заслуги болѣе долготерпѣніе Твое безъ воздаянія.»
Письмо сіе подано въ іюлѣ мѣсяцѣ въ Петергофѣ въ присутствіи тамо Императрицы ея статсъ-секретарю и полковнику, что былъ послѣ графомъ и княземъ, Александру Андреевичу Безбородкѣ[265], съ приложеніемъ всѣхъ документовъ, на которые въ немъ была ссылка. По возвращеніи двора въ Петербургъ, господинъ Безбородко объявилъ просителю, что воспослѣдовало на оное Ея Величества благоволеніе, и сказалъ бы онъ, какого награжденія желаетъ. Сей отвѣчалъ, что не можетъ назначить и опредѣлить мѣры щедротъ всемилостивѣйшей Государыни; но когда удостоена ея благоволенія его служба, то послѣ того уже ничего не желаетъ и будетъ всѣмъ доволенъ, что ни будетъ ему пожаловано; ибо по жребію, чрезъ игру вышесказанной фортуны, не имѣлъ уже онъ такой нужды какъ прежде, заплатя долгъ въ банкъ за Маслова до 20.000 рублей и исправясь съ избыткомъ не только всѣмъ нужнымъ, но и прихоть его удовлетворяющими вещами, такъ что между своими собратьями и одѣтъ былъ лучше другихъ, и жизнь велъ пріятную, не уступая самымъ богачамъ. Въ сіе время коротко спознакомился съ Алексѣемъ Петровичемъ Мельгуновымъ, Степаномъ Васильевичемъ Перфильевымъ, съ княземъ Александромъ Ивановичемъ Мещерскимъ, съ Сергѣемъ Васильевичемъ Беклемишевымъ[266] и прочими 117 довольно знатными господами, ведущими жизнь веселую и даже роскошную. Сіе продолжалось до ноября мѣсяца того 1776 года; а какъ возвратился тогда изъ Новагорода посредствомъ письма своего къ Императрицѣ, поданнаго княземъ Вяземскимъ, князь Потемкинъ[267], то въ одинъ день, въ декабрѣ уже мѣсяцѣ, когда наряженъ былъ онъ Державинъ во дворецъ на краулъ и съ ротою стоялъ во фронтѣ по Милліонной улицѣ[268], то чрезъ ординарца позванъ былъ къ князю. Допущенъ будучи въ кабинетъ, нашелъ его сидящаго въ креслахъ и кусающаго по привычкѣ ногти. Коль скоро князь его увидѣлъ, то по нѣкоторомъ молчаніи спросилъ: «Чего вы хотите?» Державинъ, не могши скоро догадаться, доложилъ, что онъ не понимаетъ, о чемъ его свѣтлость спрашиваетъ. "Государыня приказала спросить, " сказалъ онъ, «чего вы по прошенію вашему за службу свою желаете?» — «Я уже имѣлъ счастіе чрезъ господина Безбородку отозваться[269], что я ничего не желаю, коль скоро служба моя благоугодною Ея Величеству показалась». — "Вы должны непремѣнно сказать, " возразилъ вельможа. "Когда такъ, " съ глубокимъ благоговѣніемъ отозвался проситель: «за производство дѣлъ по Секретной Коммиссіи желаю быть награжденнымъ деревнями равно съ сверстниками моими, гвардіи офицерами; а за спасеніе колоній по собственному моему подвигу, какъ за военное дѣйствіе, чиномъ полковника.» — "Хорошо, " князь отозвался, «вы получите.» Съ симъ словомъ лишь только вышелъ изъ дверей, встрѣтилъ его неблагопріятствующій ему маіоръ Толстой, и съ удивленіемъ спросилъ: «Что вы здѣсь дѣлаете?» — «Былъ позванъ княземъ». — «Зачѣмъ?» — "Объявить мое желаніе по повелѣнію Государыни, « и словомъ, пересказалъ ему все безъ утайки. Онъ, выслушавъ, тотчасъ пошелъ къ князю. Вышедши чрезъ четверть часа отъ него, сказалъ: „Вдругъ быть полковникомъ всѣмъ покажется много. Подождите, до новаго года: вамъ по старшинству достанется въ капитаны-поручики; тогда и можете уже быть выпущены полковникомъ.“ Нечего было другаго дѣлать, какъ ждать. Вотъ наступилъ и новый 1777 годъ, и конфирмованъ поднесенный отъ полку докладъ, въ которомъ пожалованъ я въ бомбардирскіе поручики, что тоже какъ и капитанъ-поручикъ. Потомъ и генварь прошелъ, а объ обѣщанной наградѣ и слуху не было. Принужденъ былъ еще толкаться у князя въ передней. Наконецъ въ февралѣ, проходя толпу просителей въ его пріемной залѣ, ѣдучи прогуливаться и увидѣвъ Державина, сказалъ правителю его канцеляріи, бывшему тогда подполковнику Ковалинскому[270], сквозь зубовъ: „Напиши о немъ докладную записку.“ Ковалинскій, не знавъ содержанія дѣла, не зналъ что писать, просилъ самого просителя, чтобъ онъ написалъ. Сей изготовилъ по самой справедливости, ознаменовавъ при томъ желаніе произвесть полковникомъ въ армію. Чрезъ нѣсколько дней увидѣвъ, сказалъ, что князь не апробовалъ записки, потому только, что „маіоръ Толстой внушилъ ему, что вы къ военной службѣ не способны, то и велѣлъ заготовить записку другую о выпускѣ васъ въ статскую службу“[271]. Державинъ представлялъ ему, что онъ за военные подвиги представляется къ награжденію и не хочетъ быть статскимъ чиновникомъ, просилъ еще доложить князю и объяснить желаніе его въ военную службу; но какъ некому было подкрѣпить сего его исканія, ибо никого не имѣлъ себѣ близкихъ къ сему полномочному военному начальнику пріятелей, то князь и по второму докладу, какъ Ковалинскій сказывалъ, на выпускъ его въ армію не согласился; а для того и принужденъ онъ былъ, хотя съ огорченіемъ, вступить на совсѣмъ для него новое поприще.
Съ окончанія военной прехожденіе статской службы въ среднихъ чинахъ по отставку.
[править]15 числа сего февраля (1777) даны Правительствующему Сенату два указа, изъ коихъ однимъ пожалованъ онъ въ коллежскіе совѣтники и велѣно дать ему мѣсто по его способности, другимъ пожаловано ему 300 душъ въ Бѣлорусской губерніи[272], на которыя приказано заготовить грамоту и поднесть къ высочайшему подписанію. Очутясь въ статской службѣ, должно было искать знакомства между знатными людьми, могущими доставить мѣсто въ оной. Скоро чрезъ семейство господъ Окуневыхъ[273], изъ коихъ старшій братъ тогда выдалъ дочь свою за князя Урусова, двоюроднаго брата генералъ-прокурорши княгини Елены Никитичны Вяземской, познакомился въ домѣ сего сильнаго вельможи, могущаго раздавать статскія мѣста, будучи позванъ къ нему на свадебный балъ[274]. Съ сихъ поръ часто у него бывалъ и проводилъ съ нимъ дни, забывая время въ карточной, тогда бывшей въ модѣ, игрѣ въ вистъ, хотя никогда въ нее ни счастливо, ни несчастно играть не умѣлъ, но платилъ всегда проигранныя деньги и исправно и съ веселымъ духомъ; потому наиболѣе, что князь велъ игру съ малочиновными и небогатыми людьми весьма умѣренную. Таковымъ поступкомъ, всегда благороднымъ и смѣлымъ, понравился ему, пріобрѣлъ его благоволеніе; при всемъ томъ съ февраля по августъ не могъ быть никуды помѣщеннымъ. А какъ очистилось тогда Сената въ первомъ департаментѣ экзекуторское мѣсто, которое предъ тѣмъ занималъ отецъ новобрачной, господинъ Окуневъ[275], получа выгоднѣйшее съ чиномъ статскаго совѣтника при строеніи церкви Невскаго монастыря, Державинъ, пріѣхавъ въ одинъ день поутру рано на дачу генералъ-прокурора, лежащую на взморьѣ близъ Екатерингофа, нашелъ его чешущимъ, волосы и бѣдную старуху, стоящую у дверей. Подшедши просилъ его о помѣщеніи на порозжую ваканцію. Онъ, не отвѣчавъ ни слова, приказалъ ему принять отъ той престарѣлой женщины бумагу, ею держимую, и прочетши про себя, сказать ему ея содержаніе. Онъ прочелъ, пересказалъ, и князь, взявъ у него, ее собственнымъ обозрѣніемъ повѣрилъ, положилъ предъ собой на столикъ и, на него взглянувъ, сказалъ: „Вы получите желаемое вами мѣсто“, и тотъ же день, поѣхавъ въ Сенатъ, далъ о томъ предложеніе. Должность сія, по отступленіи отъ инструкціи Петра Великаго, хотя была тогда уже не весьма важная, одиако довольно видная. Отправляя ее, скоро пріобрѣлъ онъ знакомство всѣхъ господъ сенаторовъ и значущихъ людей въ семъ карьерѣ, а особливо бывая всякій день въ домѣ генералъ-прокурора. Княгиня собственною своего персоною была благосклонна, и мысли ея были выдать за него въ замужство сестру свою двоюродную, княжну Катерину Сергѣевну Урусову, славную стихотворицу того времени[276], такъ что объ этомъ ему нѣкоторые ближніе къ ней люди и говорили; но онъ, имѣя прежнія связи, отшутился отъ сего предложенія, сказавъ, что она пишетъ стихи, да и я мараю, то мы все забудемъ, что и щей сварить некому будетъ. Словомъ, онъ былъ нѣкотораго рода любимцемъ сего всѣми тогда уважаемаго дома. Съ княземъ по вечерамъ для забавы иногда игралъ въ карты; а иногда читалъ ему книги, большею частію романы, за которыми нерѣдко и чтецъ и слушатель дремали. Для княгини писалъ стихи похвальные въ честь ея супруга, хотя насчетъ ея страсти и привязанности къ нему не весьма справедливые, ибо они знали модное искусство давать другъ другу свободу[277].
Въ семъ году, около масленицы[278], случилось съ нимъ нѣсколько сначала забавное приключеніе, но послѣ важное, которое перемѣнило его жизнь. Меньшой изъ братьевъ Окуневыхъ поссорился, бывъ на конскомъ бѣгу, съ вышеупомянутымъ Александромъ Васильевичемъ Храповицкимъ, бывшимъ тогда при генералъ-прокурорѣ сенатскимъ оберъ-прокуроромъ въ великой силѣ[279]. Они ударили другъ друга хлыстиками и, наговоривъ множество грубыхъ словъ, рѣшились ссору свою удовлетворить поединкомъ. Окуневъ, прискакавъ къ Державину, просилъ его быть съ его стороны секундантомъ, говоря, что отъ Храповицкаго будетъ служившій тогда въ Сенатѣ секретаремъ, что нынѣ директоръ дворянскаго банка, дѣйствительный статскій совѣтникъ Александръ Семеновичъ Хвостовъ[280]. Что дѣлать? Съ одной стороны короткая пріязнь препятствовала отъ сего посредничества отказаться, съ другой соперничество противъ любимца главнаго своего начальника, къ которому едва только сталъ входить въ милость, ввергало его въ сильное недоумѣніе. Далъ слово Окуневу съ тѣмъ, что ежели оберъ-прокуроръ перваго департамента Резановъ[281], у котораго онъ въ непосредственной состоялъ командѣ, который также былъ любимецъ генералъ-прокурора и съ нимъ, какъ Державинъ, по нѣкоторымъ связямъ въ короткой пріязни, не попротивурѣчитъ сему посредничеству; а ежели сей того не одобритъ, то онъ уговоритъ друга своего, вышеупомянутаго Гасвицкаго[282], который былъ тогда уже маіоромъ. Съ таковымъ предпріятіемъ поѣхалъ онъ тотчасъ къ господину Резанову, его не нашелъ дома: сказали, что онъ обѣдаетъ у господина Тредіяковскаго[283], бывшаго тогда старшаго члена при герольдіи, который по сей части былъ весьма значущій человѣкъ. Хотя сей жилъ на Васильевскомъ острову, но онъ и туда поѣхалъ. Уже былъ вечеръ. При самомъ входѣ въ покой встрѣчается съ нимъ бывшая кормилица великаго князя Павла Петровича, который былъ послѣ императоромъ, г-жа Бастидонова съ дочерью своею, дѣвицею лѣтъ 17-ти, поразительной для него красоты; а какъ онъ ее видѣлъ въ первый разъ въ домѣ господина Козодавлева[284], служившаго тогда во второмъ Сената департаментѣ экзекуторомъ же, смотрѣвшаго съ нимъ вмѣстѣ на Литейной шествіе духовной процессіи въ Невскій монастырь, бываемой ежегодно августа 30-го дня въ день Александра Невскаго, и тогда она уже ему понравилась, но только примѣчалъ нѣкоторую блѣдность въ лицѣ, а потомъ въ другой разъ въ театрѣ неожиданно она его изумила; то тутъ въ третій разъ, когда она остановилась въ передней съ матерью, ожидая когда подадутъ карету, не вытерпѣлъ уже онъ и сказалъ разговаривавшему съ нимъ Резанову о томъ, за чѣмъ пріѣхалъ, что онъ на сей дѣвушкѣ, когда она пойдетъ за него, женится. Сей засмѣялся, сочтя таковую скорую рѣшительность за шутку. Разговоръ кончился; мать съ дочерью уѣхали, но послѣдняя осталась неисходною въ сердцѣ, хотя дуэль, по несысканію Гасвицкаго, остался на его отвѣтѣ[285]. Должно было выѣхать въ Екатерингофъ на другой день въ назначенномъ часу. Когда шли въ лѣсъ съ секундантами соперники, то послѣдніе, не будучи отважными забіяками, скоро примирены были первыми безъ кровопролитія; и когда враги между собою цѣловались, то Хвостовъ сказалъ, что должно было хотя немножко поцарапаться, дабы не было стыдно. Державинъ отвѣчалъ, что никакого въ томъ (нѣтъ) стыда, когда безъ бою помирились. Хвостовъ спорилъ, и слово за слово дошло-было у посредниковъ до драки: обнажили шпаги и стали въ позитуру, будучи по поясъ въ снѣгу, но тутъ пріѣхалъ опрометью вышедшій только изъ бани разгневшій, какъ пламенный[286], Гасвицкій съ разнаго рода орудіями, съ палашами, саблями, тесаками и проч., и бросившись между рыцарей, отважно пресѣкъ битву, едва ли быть могущую тоже смертоносною. Тутъ зашли въ трактиръ, выпили по чашкѣ чаю, а охотники — пуншу, кончили страшную войну съ обоюднымъ тріумфомъ. И какъ среди бурнаго сего происшествія не вышла красавица изъ памяти у Державина, то, поѣхавъ съ Гасвицкимъ домой, открылся ему дорогою о любви своей и просилъ его быть между собою уже и побѣдительницею его посредникомъ; то есть, на другой день, въ объявленный при дворѣ маскерадъ, закрывшись масками, вмѣстѣ съ нимъ поискать дѣвицу, которая ему нравится и безпристрастными дружескими глазами ее посмотрѣть. Такъ и сдѣлали. Любовникъ тотчасъ увидѣлъ и съ восторгомъ громко воскликнулъ: „вотъ она!“ такъ что мать и дочь на нихъ пристально посмотрѣли. Во весь маскерадъ, слѣдуя по пятамъ за ними, примѣчали поведеніе особливо молодой красавицы, и съ кѣмъ она и какъ обращается. Увидѣли знакомство степенное и поступь дѣвушки во всякомъ случаѣ скромную и благородную, такъ что при малѣйшемъ пристальномъ на нее незнакомомъ взглядѣ лицо ея покрывалось милою, розовою стыдливостію. Вздохи уже вырывались изъ груди улыбавшагося экзекутора; а его товарищъ, человѣкъ простой, впрочемъ умный и прямодушный, ихъ одобрилъ. За чѣмъ дѣло стало? Державинъ уже имѣлъ нѣкоторое состояніе, какъ-то: Государыня пожаловала 300 душъ, и дѣло о беззаконномъ залогѣ Масловымъ-отцомъ сыновняго имѣнія, по поручителевой просьбѣ и старанію въ Сенатѣ, а паче по покровительству генералъ-прокурора, рѣшено такимъ образомъ, что, исключа изъ коммерческаго залога[287], велѣно въ удовлетвореніе истцовъ продать съ публичнаго торга, по которому и досталось покупкою Державину, а онъ, скупя претензіи прочихъ и замѣня свою, внесъ всѣ обязательства вмѣсто наличныхъ денегъ, и сына-Маслова деревни въ Рязанской губерніи въ Михайловскомъ уѣздѣ, село Никольское съ деревнею, изъ коихъ выключа отцу на 7-ую часть, остальныхъ получилъ 300 душъ[288]. И какъ составилось за нимъ, съ материнскими и отцовскими и на его имя въ Москвѣ купленными, около 1000 душъ, то и взялъ онъ намѣреніе порядочнымъ жить домомъ, а потому и рѣшился твердо въ мысляхъ своихъ жениться. Вслѣдствіе чего и разсказалъ, будто шуткою, своимъ пріятелямъ, что онъ влюбленъ, называя избранную имъ невѣсту ея именемъ. Въ первый день послѣ маскерада, то есть въ понедѣльникъ на первой недѣлѣ великаго поста[289], обѣдая у генералъ-прокурора, зашла рѣчь за столомъ о волокитствахъ, бываемыхъ во время карнавала, а особливо въ маскерадахъ; Александръ Семенычъ Хвостовъ вынесъ на него прошедшаго дня шашни. Киязь спросилъ, правда ли то, что про него говорятъ. Онъ сказалъ: правда. — „Кто такая красавица, которая столь скоропостижно плѣнила?“ — Онъ назвалъ фамилію.
Петръ Ивановичъ Кириловъ, дѣйствительный статскій совѣтникъ, правящій тогда ассигнаціоннымъ банкомъ, обѣдая вмѣстѣ, слышалъ сей шутливый разговоръ, и когда встали изъ-за стола, то отведши на сторону любовника: „Слушай, братецъ, не хорошо шутить на счетъ честнаго семейства. Сей домъ мнѣ коротко знакомъ; покойный отецъ дѣвушки[290], о коей рѣчь идетъ, мнѣ былъ другъ; онъ былъ любимый камердинеръ Императора Петра III, и она воспитывалась вмѣстѣ съ великимъ княземъ Павломъ Петровичемъ, котораго и называется молочною сестрою, да и мать ея тоже мнѣ пріятельница; то шутить при мнѣ на счетъ сей дѣвицы я тебѣ не позволю.“ — „Да я не шучу“, отвѣтствовалъ Державинъ: „я поистинѣ смертельно влюбленъ.“ — „Когда такъ“, сказалъ Кириловъ, „что ты хочешь дѣлать?“ — „Искатъ знакомства и свататься.“ — „Я тебѣ могу симъ служить.“ А потому и положили на другой же день ввечеру, будто ненарочно, заѣхать въ домъ Бастидоновой, что и исполнено. Кириловъ, пріѣхавъ, рекомендовалъ пріятеля, сказавъ, что проѣзжая мимо, захотѣлось ему напиться чаю; то онъ и упросилъ, показывая на пріѣхавшаго, войти къ нимъ съ собою. По обыкновенныхъ учтивостяхъ сѣли и, дожидаясь чаю, вступили въ общій общежительный разговоръ, въ который иногда съ великою скромностью вмѣшивалась и красавица, вязавъ чулокъ. Любовникъ жадными очами пожиралъ всѣ пріятности его обворожившія и осматривалъ комнату, приборы, одежду и весь бытъ хозяевъ, между тѣмъ какъ дѣвка, встрѣтившая ихъ въ сѣняхъ съ сальною свѣчею въ мѣдномъ подсвѣчникѣ, съ босыми ногами, тутъ уже подносила имъ чай; дѣлалъ примѣчанія свои на образъ мыслей матери и дочери, на опрятность и чистоту въ платьѣ, особливо послѣдней, и заключилъ, что хотя они люди простые и небогатые, но честные, благочестивые и хорошихъ нравовъ и поведенія; а притомъ дочь не безъ ума и не безъ ловкости, пріятная въ обращеніи, а потому она и не по одному прелестному виду, но и по здравому разсужденію ему понравилась, а болѣе еще тѣмъ, что сидѣла за работою и не была ни минуты праздною, какъ другія ея сестры непрестанно говорятъ, хохочутъ, кого-либо пересуживаютъ, желая показать остроту свою и умѣнье жить въ большомъ свѣтѣ. Словомъ, онъ думалъ, что ежели на ней женится, то будетъ счастливымъ. Посидѣвъ такимъ образомъ часа два, поѣхали домой, прося позволенія и впредь къ нимъ быть въѣзжу новому знакомому. Дорогою спросилъ Кириловъ Державина о расположеніи его сердца. Онъ подтвердилъ страсть свою и просилъ убѣдительно сдѣлать настоятельное предложеніе матери и дочери. Онъ на другой же день то исполнилъ. Мать съ перваго разу не могла рѣшиться, а просила нѣсколько дней сроку, по обыкновенію распросить о женихѣ у своихъ пріятелей. Экзекуторъ втораго департамента Сената Иванъ Васильевичъ Яворскій былъ также короткій пріятель дому Бастидоновыхъ. Женихъ, увидясь съ нимъ въ семъ правительствѣ, просилъ и его подкрѣпить свое предложеніе, отъ котораго и получилъ обѣщаніе; а между тѣмъ какъ мать разспрашивала, Яворскій сбирался съ своей стороны ѣхать къ матери и дочери, дабы уговорить ихъ на согласіе. Женихъ, проѣзжая мимо ихъ дому, увидѣлъ подъ окошкомъ сидящую невѣсту, и имѣя позволеніе навѣщать ихъ, рѣшился заѣхать. Вошедши въ комнату, нашелъ ее одну, хотѣлъ узнать собственно ея мысли въ разсужденіи его, почитая для себя недостаточнымъ пользоваться однимъ согласіемъ матери. А для того, подшедши, поцѣловалъ по обыкновенію руку и сѣлъ подлѣ нея. Потомъ, не упуская времени, спросилъ, извѣстна ли она чрезъ Кирилова о исканіи его? — Матушка ей сказывала, она отвѣчала. — Что она думаетъ? — „Отъ нея зависитъ.“ — Но еслибъ отъ васъ, могу ли я надѣяться? — „Вы мнѣ не противны“, сказала красавица въ полголоса, закраснѣвшись. Тогда женихъ, бросясь на колѣни, цѣловалъ ея руку. Между тѣмъ Яворскій входитъ въ двери, удивляется и говоритъ: „Ба, ба! и безъ меня дѣло обошлось! Гдѣ матушка?“ — „Она“, отвѣчала невѣста, „поѣхала развѣдать о Гаврилѣ Романовичѣ.“ — „О чемъ развѣдывать? я его знаю, да и вы, какъ вижу, рѣшились въ его пользу; то, кажется, дѣло и сдѣлано.“ Пріѣхала мать, и сдѣлали помолвку, но на сговоръ настоящій еще она не осмѣлилась рѣшиться безъ соизволенія его высочества Наслѣдника великаго князя, котораго почитала дочери отцомъ и своимъ сыномъ. Чрезъ нѣсколько дней дала знать, что государь великій князь жениха велѣлъ къ себѣ представить. Ласково наединѣ принялъ въ кабннетѣ мать и зятя, обѣщавъ хорошее приданое, какъ скоро въ силахъ будетъ[291]. Скоро, по прошествіи Великаго поста, то есть 18-го апрѣля 1778 года, совершенъ бракъ[292].
Того же года въ августѣ выпросился въ отпускъ на 4 мѣсяца, дабы показать новобрачную матери своей, жившей тогда въ Казани[293]. Тамъ будучи, по уваженію знакомства своего въ Сенатѣ, кончилъ миролюбно сорокалѣтнюю фамильную матери своей тяжбу съ сосѣдственнымъ помѣщикомъ Андреемъ Яковлевичемъ Чемадуровымъ, отъ котораго возвратилъ насильно отнятыя отцомъ его нѣсколько семействъ съ ихъ дѣтьми, уступя многочисленный денежный искъ[294], заложивъ выгодно, пріобрѣлъ себѣ душъ 80 крестьянъ, а на другой годъ доставилъ ему свойственникъ его, бывшій въ Екатеринославѣ губернаторомъ Иванъ Максимовичъ Синельниковъ[295] на Днѣпрѣ землю 6 тысячъ десятинъ съ поселенными на ней Запорожцами, 130-ю душами (ибо тогда по данной власти Государынею князю Потемкину, а отъ него губернаторамъ, раздавались крымскія и днѣпровскія новопріобрѣтенныя земли изъ населенія ихъ безденежно), съ которыми, при наступившей тогда скоро новой ревизіи, и очутилось за нимъ въ теченіе двухъ годовъ около 1200 душъ; но болѣе уже въ продолженіе всей службы при занимаемыхъ мѣстахъ и многихъ способахъ не прибавлялось.
По возвращеніи изъ отпуска вступилъ онъ въ прежнюю свою экзекуторскую должность и былъ въ оной по декабрь 1780 года. Въ теченіе сихъ годовъ случились два замѣчательныя произшествія:
I) Въ 1779 году перестроенъ былъ подъ смотрѣніемъ его Сенатъ, а особливо зала общаго собранія, украшенная червленымъ бархатнымъ занавѣсомъ съ золотыми франжами и кистями и лѣпными барельефами, которыхъ описаніе находится въ VIII-й части его сочиненій[296], (но большой барельефъ, бывшій на каминѣ, представлявшій эпоху учрежденія губерній, въ царствованіе Павла Перваго, неизвѣстно для чего, бывшимъ тогда генералъ-прокуроромъ княземъ Куракинымъ[297] изломанъ). А какъ нашелъ барельефы[298], между прочими фигурами была изображена скульпторомъ Рашетомъ Истина нагая, и стоялъ тотъ барельефъ къ лицу сенаторовъ, присутствующихъ за столомъ; то когда изготовлена была та зала и генералъ-прокуроръ князь Вяземскій осматривалъ оную, то увидѣвъ обнаженную Истину, сказалъ экзекутору: „Вели ее, братъ, нѣсколько прикрыть[299].“ И подлинно, съ тѣхъ почта поръ стали отчасу болѣе прикрывать правду въ правительствѣ, потому что князь Потемкинъ, будучи человѣкъ сильный и властолюбивый, не весьма любилъ повиноваться законамъ, а дѣлалъ все по своему самонравію: нашелъ чрезъ бывшаго прежде купца[300], потомъ любимца его Фалѣева (способъ) склонить князя Вяземскаго на свою сторону чрезъ отданныя ему на Днѣпрѣ въ бывшей Запорожской Сѣчѣ знатныя земли съ поселенными на нихъ Запорожцами, болѣе 2000 душъ, которые проданы княземъ еврею Штиглицу, несмотря на законы, что жидамъ деревни покупать запрещено.
II) Въ 1780 году, будучи въ Петербургѣ, австрійскій императоръ Iосифъ подъ чужимъ именемъ посѣщалъ Сенатъ и, вступя въ залу общаго собранія, разспрося о производимыхъ въ ней государственныхъ дѣлахъ, сказалъ сопровождающему его экзекутору: „Подлинно, въ пространной толь имперіи можетъ совѣтъ сей служить великимъ пособіемъ Императрицѣ“.
Въ исходѣ того 1780 года учреждена экспедиція о государственныхъ доходахъ, подъ вѣдомствомъ того же генералъ-прокурора, яко государственнаго казначея. Она раздѣлялась на 4 части: на I, приходную, на II, расходную, на III, счетную, и IV, недоимочную; въ каждой было по 3 совѣтника и по одному предсѣдателю. Во вторую — изъ экзекуторовъ, тѣмъ же коллежскимъ совѣтникомъ, переведенъ Державинъ. Предсѣдательствующій былъ дѣйствительный статскій (совѣтникъ) изъ оберъ-секретарей Сената г. Еремѣевъ, человѣкъ уже престарѣлый. Совѣтники: г. Саблуковъ, отставной бригадиръ изъ гвардіи (что нынѣ дѣйствительный тайный совѣтникъ[301], и коллежскій совѣтникъ Николай Ивановичъ Бутурлинъ; а какъ первый, по старости лѣтъ своихъ, по незнанію административной или управительной части или, лучше, по робости своего характера, что съ самыхъ юныхъ лѣтъ былъ все въ званіи канцелярскихъ служителей, а другой — по дворской службѣ, что былъ камеръ-пажемъ, а потомъ въ гвардіи, а третій, то есть Бутурлинъ, какъ былъ вовсе неспособенъ къ дѣламъ и человѣкъ любящій праздную жизнь, игрокъ и гуляка, но принятъ въ экспедицію, потому что былъ Ивану Перфильевичу Елагину[302] зять, то и падала вся обязанность сей экспедиціи на Державина, хоть столь же какъ и они мало свѣдущаго гражданскія дѣла, а особливо часть казеннаго управленія. Но какъ онъ былъ предпріимчивъ, смѣлъ и расторопенъ и въ экзекуторахъ уже поручалъ ему генералъ-прокуроръ слѣдствіе надъ сенатскими секретарями, что они лѣнились ходить на дежурство свое и медлили производствомъ дѣлъ по ихъ частямъ[303], то и почитался уже нѣкоторымъ образомъ дѣльцомъ, болѣе своихъ товарищей. Вслѣдствіе чего, когда нужно было написать должность экспедиціи о государственныхъ доходахъ, то князь, разсуждая о томъ, обращалъ свои взоры на господъ Васильева {Алексѣй Ивановичъ Васильевъ (1742—1807), впослѣдствіи графъ, былъ женатъ на кн. Варварѣ Сергѣевнѣ Урусовой (1751—1831), которая была двоюродной сестрою княгини Е. Н. Вяземской. [П. Б.]. Уже лѣтъ за десять до описываемаго времени Васильевъ служилъ у генералъ-прокурорскихъ дѣлъ въ чинѣ надворнаго совѣтника. Теперь онъ былъ оберъ-секретаремъ въ экспедиціи о государственныхъ доходахъ. Державинъ былъ долго друженъ съ нимъ, о чемъ свидѣтельствуетъ и переписка ихъ въ Т. V. Впослѣдствіи служебное соперничество удалило ихъ другъ отъ друга, см. далѣе. О мѣстности Мурзинки говорится нѣсколько ниже.
- Здѣсь въ пагинаціи 1-го изданія произошла ошибка, которая распространилась и на означеніе всѣхъ послѣдующихъ страницъ.} и Храповицкаго[304], кои послѣ были, первый самъ государственнымъ казначеемъ, а второй статсъ-секретаремъ и наконецъ сенаторомъ; но они, можетъ быть, чтобъ привести въ замѣшательство новаго дѣльца или по какой другой причинѣ, указавъ на него, отозвались отъ сего труда, сказавъ, что они и безъ того обременены дѣлами, а онъ свободнѣе ихъ и написать можетъ. Хотя сіе князю было непріятно, ибо онъ не надѣялся, чтобъ не свѣдущій законовъ могъ написать правила казеннаго управленія, требующія великаго предусмотрѣнія, осторожности и точности, но однако приказалъ. Что дѣлать? должно исполнить волю начальника; а какъ не хотѣлъ предъ ними уклоняться и испрашивать у нихъ мыслей и наставленія: то, собравъ всѣ указы, на коихъ основаны были камеръи ревизіонъ-коллегіи, статсъ-контора и самыя вновь учрежденныя экспедиціи, приступилъ къ работѣ; а чтобъ не разбивали его плана и мыслей, заперся и не велѣлъ себя сказывать никому дома. Поелику была ему дика и непонятна почти матерія, то маралъ, перемѣнялъ и наконецъ чрезъ двѣ недѣли составилъ кое-какь цѣлую книгу безъ всякой посторонней помочи. Представилъ начальнику, а сей, собравъ всѣ экспедиціи, велѣлъ предъ ними прочесть; но какъ никто не говорилъ ни хорошаго, ни худаго, то князь, желая слышать справедливое сужденіе, морщился, сердился, привязывался и наконецъ принялся поправлять самъ единственно вступленіе или изложеніе причинъ названнаго имъ начертанія должности экспедиціи о государственныхъ доходахъ, полагая, что безъ онаго никоимъ образомъ не можно будетъ управлять казною государства, давая разумѣть, что наказъ или полную инструкцію сама Императрица издать изволитъ. Товарищи думали, что безъ нихъ не обойдется, что не удостоится конфирмаціи сіе начертаніе и что ихъ будутъ упрашивать передѣлать оное; однако, къ великому ихъ удивленію, чрезъ графа Безбородку получилъ князь высочайшую конфирмацію, что по оному велѣно было поступать. Хотя должно было по листамъ скрѣпить и справить или констрасигнировать сію книгу Державину, яко писавшему оную, но присвоилъ сію честь Храповицкій, въ какомъ видѣ должна она и понынѣ существовать въ экспедиціи о государственныхъ доходахъ и есть оной правиломъ, ибо не слышно, чтобы дана была ей какая новая инструкція[305]. Хотя множество было труда при разсмотрѣніи вѣдомостей, при посылкѣ примѣчаніевъ на оныя и разсигновкѣ суммъ, при предложеніяхъ князя въ казенныя палаты, такъ что собираны были со всей имперіи вицъ-губернаторы для науки казеннаго управленія и повѣрки окладныхъ доходовъ; однако 1781 годъ прошелъ благополучно, кромѣ что живучи на дачѣ князя Вяземскаго, называемой Мурзинкѣ, вмѣстѣ съ господиномъ Васильевымъ, Державинъ наверху, а послѣдній нанизу, въ одинъ день согласились съ нимъ и прочіе его родственники на Невѣ купаться, то, хотѣвъ князя Урусова[306] поучить плавать, утонулъ-было, ибо сей, испужавшись[307], схвативъ его поперекъ за руки, стащилъ его въ глубину, такъ что были уже на днѣ; но, не потерявъ духа, толкнулъ ногой въ землю и выплывъ вытащилъ князя; а 1782 г. 28-е число іюня, то есть въ день восшествія Императрицы на престолъ, получилъ Державинъ чрезъ 6 лѣтъ чинъ статскаго совѣтника. Какъ надобно было по мѣсячнымъ вѣдомостямъ повѣрить высылку прошлаго года 38 суммъ опредѣленнымъ мѣстамъ, то есть въ коммиссаріатъ, провіантскую, адмиралтейству и прочимъ (получали они тѣ суммы изъ казенныхъ палатъ, откуда были имъ назначены, безъ сношенія съ которыми не можно было знать о исправности казеннаго управленія всей имперіи); но какъ на сіе требовалось великаго труда, а г. Бутурлинъ былъ лѣнивъ, гуляка и мало зналъ дѣла, то онъ и не спорилъ, что сего не надобно, хотя доходили слухи, что казенныя палаты, вмѣсто отсылки денегъ въ повелѣнныя мѣста, раздавая ихъ въ проценты, пользовались ими и заставляли ихъ терпѣть нужду или, когда они изворачивались заимствуя изъ другихъ суммъ, то запутывались въ дѣлахъ своихъ и разсчетахъ; — то Державинъ и настоялъ, чтобъ не запускать мѣсячныхъ вѣдомостей, а сноситься съ тѣми мѣстами, какъ наискорѣе, тѣмъ лучше. Но Бутурлинъ не хотѣлъ, говоря, что при годовыхъ только отчетахъ такая повѣрка нужна. Положили, чтобъ ихъ споръ рѣшилъ князь; а какъ докладной день для экспедиціи о государственныхъ доходахъ была назначена у него середа, то и отложилъ ѣхать къ нему на дачу въ Александровское[308] до сего дни; но Бутурлинъ забѣжалъ къ нему прежде и, пересказавъ споръ ихъ по-своему, оклеветалъ чѣмъ-то своего противуборника; а какъ онъ пріѣхалъ въ назначенный день и сталъ подносить къ подписанію бумаги, то князь и зачалъ къ онымъ» придираться, несмотря на то, что онѣ были уже апробованы или, лучше сказать, списки съ тѣхъ циркулярныхъ предложеній о помѣщеніи на порожнія мѣста пансіонеровъ, которыхъ большая часть уже въ казенныя палаты были разосланы; то Державинъ и сталъ тѣмъ оправдываться. Бутурлинъ, тутъ же стоя, началъ потакать начальнику и подъяривать его на товарища, хотя самъ ничего не писалъ и не умѣлъ писать; то Державинъ, вознегодовавъ на такую подлость, сунулъ въ сердцахъ Бутурлину въ руки бумаги, сказавъ: «Пишите же вы сами, коли умѣете лучше»; отошелъ въ сторону. Сіе начальникъ принялъ своей особѣ за неуваженіе. На другой день присылаетъ къ Державину г. Васильева, который именемъ князя говоритъ, что онъ приказалъ ему подать объ отставкѣ прошеніе и что онъ имъ недоволенъ и служить съ нимъ не можетъ. Сей отвѣчалъ, что онъ исполнитъ его приказаніе. Сіе было въ августѣ 1783 года, въ субботу. Князь обыкновенно ѣздилъ съ докладами къ Императрицѣ въ Царское Село по воскресеньямъ, а возвращался (разумѣется, когда онъ жилъ на дачѣ въ помянутомъ Александровскомъ) по понедѣльникамъ ввечеру. Державинъ дожидалъ его на Мурзинкѣ у Васильева; то коль скоро онъ пріѣхалъ и сѣлъ въ креслы, окруженный его семействомъ и многими его прихлебателями, впадшій въ неудовольствіе совѣтникъ вошелъ и съ благородною твердостью духа сказалъ: «Ваше сіятельство чрезъ г. Васильева изволили мнѣ приказать подать челобитную въ отставку[309] — вотъ она; а что изъявили свое неудовольствіе на мою службу, то какъ вы сами недавно одобрили меня предъ Ея Величествомъ и исходатайствовали мнѣ чинъ статскаго совѣтника за мои труды и способности, то предоставляю вамъ въ нынѣшней обидѣ моей дать отчетъ Тому, предъ Кѣмъ открыты будутъ нѣкогда совѣсти наши». — Сказавъ сіе, не дождавшись отвѣта, вышелъ вонъ. Глубокая тишина сдѣлалась въ комнатѣ, между множества людей. Княгиня зачала первая говорить: «Онъ правъ передъ тобою, князь», пересказавъ ему дошедшій до нея споръ, бывшій съ Бутурлинымъ въ экспедиціи, котораго онъ до того времени не зналъ. Державинъ между тѣмъ шелъ съ двора передъ окошками дома; то князь, увидя его, сказалъ: «Конечно онъ пѣшъ!» и приказалъ подать ему скорѣе чью-нибудь карету. Но сей поблагодаря не принялъ оной, пошелъ на Мурзинку[310], лежащую оть Александровскаго въ двухъ верстахъ, гдѣ его дожидалась жена. А какъ Васильевъ, будучи у князя, тогда же прислалъ человѣка съ тѣмъ, чтобъ они его дождалися и не ѣздили въ городъ, а потому и остались они до 12-го часа ночи, обыкновеннаго, когда всякій день пріятели, родня или, лучше, ласкатели сего вельможи отъ него разъѣзжались. Васильевъ, пріѣхавъ, разсказалъ все вышеписанное, примолвя, что князь раскаевается въ своемъ противъ иего несправедливомъ поступкѣ и желаетъ, чтобъ онъ у него остался по-прежнему; но только съ тѣмъ, чтобъ онъ Державинъ сдѣлалъ на другой день видъ, якобы у него хочетъ просить прощенія въ своей горячности, и позвалъ бы его при случившихся посѣтителяхъ въ кабинетъ, будто для объясненія, дабы скрыть отъ публики, что былъ начальникъ виновать, а не подчиненный, въ сей исторіи. Обиженный, подумавъ и вспомня пословицу, чтобъ съ сильнымъ не бороться, а съ богатымъ не тягаться, согласился исполнить волю пославшаго г. Васильева. Дорогою, ѣхавъ съ женою въ каретѣ, раздумался, что ему предлежитъ еще кончить распрю съ Бутурлинымъ, полагая, что онъ, будучи человѣкъ благородный, вызоветъ его на дуэль за презрительный съ нимъ поступокъ при отдачѣ ему съ грубостію бумагъ; спросилъ ее, какъ она о томъ думаетъ, отказаться ли какою-нибудь пристойною уловкою и тѣмъ навлечь на себя нѣкоторыя отъ прощелыгъ насмѣшки, что храбръ на перѣ, а трусъ на шпагѣ. Она, задумавшись нѣсколько, пролила ручьями слезы и сказала: «Дерись, — а ежели онъ тебя убьетъ, то я ему, знаю какъ, отомщу». На другой день, поѣхавъ въ Александровское и приноровивъ такъ послѣ обѣда, что много еще было у генералъ-прокурора гостей, подошедъ къ нему, просилъ, чтобъ онъ позволилъ съ нимъ ему въ кабинетѣ объясниться. Онъ, улыбнувшись, сказалъ: «Пожалуй, мой другъ, изволь». Въ кабинетѣ поговоривъ совсѣмъ о другомъ, ничего не значущемъ, вышли подобру-поздорову, какъ будто ничего между ими не было, и паки благосклонное обхожденіе начальника съ подчиненнымъ возобновилось.
Но недолго продолжалось. Приближалось время, что надобно было на наступавшій годъ дѣлать разсигнацію суммамъ и посылать по губерніямъ росписаніе, что откуды и куды высылалось денегъ въ теченіе онаго. Это былъ октябрь мѣсяцъ. Заступившій въ прошедшемъ году мѣсто управляющаго по кончинѣ Еремѣева[311] дѣйствительный статскій совѣтникъ князь Сергѣй Ивановичъ Вяземскій[312], ближній свойственникъ генералъ-прокурора, хотя по слабости своей ничего не могъ дѣлать и не дѣлалъ, но тутъ объявилъ приказаніе, чтобъ новаго росписанія и табели для поднесенія Императрицѣ не сочинять, а довольствоваться тѣмъ и другою прошлаго года. "Какъ это можно, " возразилъ Державинъ, «когда едва окончена тогда новая ревизія, когда на душу оброку съ казенныхъ крестьянъ[313] и нѣсколько копѣекъ на владѣльческія!» — «Нѣтъ, ничего», говорилъ предсѣдательствующій: «генералъ-прокуроръ такъ приказалъ». — «Мудрено это приказаніе», возражалъ совѣтникъ: «я не вѣрю, ибо не вижу тому причины». — «Вѣдомостей нѣтъ, изъ чего сочинить новую табель», продолжалъ родственникъ вельможи. — «Неправда, вѣдомости есть», и стоялъ въ томъ твердо Державинъ. — «Нѣтъ, да и кромѣ того князь такъ велѣлъ». — «Извольте; но запишите въ журналъ начальничье приказаніе, чтобъ послѣ намъ не отвѣтствовать, когда не будутъ готовы росписаніе и табель», сказалъ Державинъ, и тѣмъ споръ кончился. Поѣхавъ же домой, размышлялъ онъ: какъ нѣтъ вѣдомостей? какъ вновь прибавившійся доходъ отъ новой ревизіи и отъ новыхъ налоговъ скрыть, и какъ обнесть предъ Императрицею вице-губернаторовъ и всѣхъ начальниковъ губерній, что будто они не исполняютъ своей обязанности, и какая лжи такой и обмана Государыни причина[314]? Не могъ того проникнуть, а для того и рѣшился на всякій случай изготовить примѣрное извлеченіе по губерніямъ доходовъ: по одной изъ мѣсячныхъ, по другой изъ третныхъ вѣдомостей, по третьей изъ окладныхъ книгъ или годовыхъ отчетовъ или ревижскихъ сказокъ, словомъ изъ свѣдѣній, откуда какія вступили; ибо росписаніе и табель всегда дѣлались, какъ выше сказано, примѣрныя[315], то и не было нужды въ строгой точности. Вслѣдствіе чего и забралъ безъ дальной огласки у столоначальниковъ тѣ бумаги, какія у кого нашлись, сказался больнымъ и составилъ по всему государству недѣли въ двѣ правила, объясняющія источники дохода.
Надобно знать, что около сего времени, то есть въ 1782 и 1783 году, не былъ уже къ нему такъ благорасположенъ генералъ-прокуроръ, какъ прежде, сколько по причинѣ вышеописанной исторіи, а наиболѣе по огласившейся уже тогда его одѣ Фелицѣ, которую дворъ отличнымъ образомъ принялъ и о коей, а равно и о прочихъ его стихотвореніяхъ, пространныя примѣчанія могутъ выйти въ свѣтъ[316] въ свое время. Въ одинъ день, когда авторъ обѣдалъ у сего своего начальника, принесенъ ему почталіономъ бумажный свитокъ съ надписью: «Изъ Оренбурга отъ Киргизской Царевны мурзѣ Державину». Онъ удивился и, распечатавъ, нашелъ въ немъ прекрасную, золотую, осыпанную бриліантами табакерку и въ ней 500 червонныхъ. Не могъ и не долженъ онъ былъ принятъ это тайно, не объявивъ начальнику, чтобы не подать подозрѣнія во взяткахъ; а для того, подошедъ къ нему, показалъ. Онъ, взглянувъ сперва гнѣвно, проворчалъ: «Что за подарки отъ Киргизцевъ?» потомъ, усмотрѣвъ модную французскую работу, съ язвительною усмѣшкою сказалъ: «Хорошо, братецъ, вижу и поздравляю[317]»; но съ того времени закралась въ его сердце ненависть и злоба, такъ что равнодушно съ новопрославившимся стихотворцемъ говорить не могъ: привязываясь во всякомъ случаѣ къ нему, не токмо насмѣхался, но и почти ругалъ, проповѣдуя, что стихотворцы неспособны ни къ какому дѣлу. Все сіе сносимо было съ терпѣніемъ, сколько можно, близъ двухъ годовъ. Итакъ, когда въ одинъ докладной день, въ присутствіи всѣхъ членовъ экспедиціи, представилъ онъ тѣ правила, сказавъ сердитому на него вельможѣ: «Вы изволили приказать записать въ журналѣ, чтобъ новаго росписанія и табели не сочинять, а поднести старыя. Сіе исполнено. Не думаю, чтобъ за то не подвергнуться гнѣву монаршему не только намъ, но и вашему сіятельству. Я осмѣлился сочинить правила, изъ коихъ изволите увидѣть, что можно показать и новое состояніе государственной казны». — Съ симъ словомъ, вмѣсто благодарности за предостереженіе и труды, возстала никѣмъ не ожидаемая страшная буря. — «Воть», вскрикнулъ онъ, «новый государственный казначей, вотъ умникъ. Извольте же, сударь, отвѣчать, когда не будетъ доставать суммъ противъ табели на новые расходы по указамъ Императрицы!» Съ чувствительнымъ огорченіемъ, такъ что пролились изъ глазъ слезы, принявъ сей выговоръ, совѣтникъ сказалъ: «Много мнѣ дѣлать изволите чести, ваше сіятельство, почитая меня быть достойнымъ государственнымъ казначеемъ; но ежели вы изволите сумнѣваться въ сихъ правилахъ, то когда не столь важныя дѣла приказываете разсматривать въ общемъ собраніи всѣхъ экспедицій, не угодно ли приказать и оныя разсмотрѣвъ подать вамъ репортъ? Ежели я написалъ бредъ, тогда меня уже и обвиняйте.» — «Хорошо», сказалъ раздраженный вельможа предстоящимъ чиновникамъ: «разсмотрите и подайте мнѣ рапортъ», увѣренъ будучи, что найдутъ они какую-нибудь нелѣпицу. Тотчасъ сдѣлали собраніе, наистрожайше разсматривали, и сколь ни покушались опровергнуть свѣдѣнія, изъ коихъ заимствовано количество суммъ, но единогласно наконецъ всѣ 20 человѣкъ управляющихъ и совѣтниковъ подали репортъ, что новую табель составить и поднесть Ея Величеству можно, по которой нашлось болѣе противъ прошлаго году доходовъ 8,000,000. Нельзя изобразить, какая фурія представилась на лицѣ начальника, когда онъ прочелъ сей актъ; но, не сказавъ ни слова, отвелъ на сторону сперва помянутаго родственника своего, князя Вяземскаго, и пошепталъ ему что-то на ухо, а потомъ и Васильева, который также ему былъ свойственникъ, будучи женатъ на сестрѣ двоюродной княгини, его супруги[318].
Державинъ, увидѣвъ худую награду за его труды, рѣшился оставить службу. Вслѣдствіе чего тотъ же часъ, вышедши въ экспедиціонную комнату, гдѣ случился служившій тогда тамъ же совѣтникомъ князь Куракинъ, что при Императорѣ Павлѣ былъ генералъ-прокуроромъ, сказалъ ему, что онъ болѣе служить съ ними не намѣренъ, и потомъ, сѣвъ за столъ, тутъ же написалъ къ князю письмо, просясь у него, для поправленія растроеннаго хозяйства своего, на два года, а ежели сего сдѣлать не можно, то и совсѣмъ въ отставку. Письмо сіе[319] отдавъ, для поднесенія князю, — секретарю, уѣхалъ домой. Сказавшись больнымъ, не выходилъ изъ комнаты, и чрезъ нѣсколько дней явился къ нему господинъ Васильевъ, который зачалъ заговаривать опять о примиреніи, но не такъ уже чистосердечно и дружески, какъ прежде, а нѣкоторымъ (образомъ) изъявляя неудовольствіе и какъ (бы) уграживая, сказалъ между прочимъ, что письмо его лежитъ предъ княземъ на столѣ и что онъ не хочетъ по немъ докладывать Государынѣ, а велѣлъ формальную подать просьбу чрезъ герольдію въ Сенатъ. Это означало немилость; или, какъ исторія сія разнеслась по городу и дошла до свѣдѣнія Императрицы со всѣми подробностями чрезъ графа Безбородку или Воронцова[320], которые были тогда противная ему (Вяземскому) партія, то и боялся онъ докладывать самъ. Державинъ, предусматривая, что нельзя тамъ ему ужиться, гдѣ не любятъ правды, не согласился на примиреніе и чтобъ еще остаться, думая, что рано или поздно опять выдетъ исторія, когда надобно будетъ обманывать Императрицу; ибо онъ тогда узналъ, что для того не хотѣли открыть точнаго доходу, чтобы держать себя болѣе въ уваженіи, когда при нуждѣ въ деньгахъ онъ отзовется по табели неимѣніемъ оныхъ, но послѣ, будто особымъ своимъ изобрѣтеніемъ и радѣніемъ, найдетъ оныя кое-какъ и удовлетворитъ требованіямъ двора. Также, какъ власть генералъ-прокурора нѣсколько уменьшалась учрежденіемъ о управленіи губерній, что намѣстники или генералъ-губернаторы могли входить прямо иногда съ докладами своими къ престолу и поступали иногда противъ его желанія, то внушеніемъ о недоставленіи вѣдомостей изъ губерній чрезъ подлинную табель отъ экспедиціи и могъ онъ какъ бы стороною представить нерадѣніе или вовсе невѣдѣніе должности начальниковъ губерній, и что онъ одинъ только печется и несетъ труды за всѣхъ: а потому они и не нужны столько какъ онъ одинъ; слѣдовательно и служба его болѣе. Вотъ хитрость, изъ коей произошла неблагопріятность начальника на ревностнаго и справедливаго исполнителя должности его; а для того онъ и сказалъ наотрѣзъ г. Васильеву, что онъ служить у его сіятельства подъ начальствомъ не можетъ, — исполнитъ его повелѣніе и подастъ просьбу объ отставкѣ въ герольдію, что немедленно и учинилъ. Сенатъ, согласно законамъ, поднесъ докладъ Императрицѣ, въ коемъ присудилъ, по выслугѣ его въ чинѣ статскаго совѣтника года, наградить его чиномъ дѣйствительнаго статскаго совѣтника. А какъ Императрица знала его сколько по сочиненіямъ, столько и по ревностной службѣ его въ минувшемъ мятежѣ и въ экспедиціи, что онъ обнаружилъ прямо государственный доходъ, то высочайше и конфирмовала докладъ Сената 15-го февраля 1784 года, отозвавшись по выслушаніи онаго графу Безбородкѣ: «Скажите ему, что я его имѣю на замѣчаніи. Пусть теперь отдохнетъ; а какъ надобно будетъ, то я его позову».
Отправивъ весь свой домашній бытъ зимнимъ путемъ до Твери, а оттуда на судахъ по Волгѣ въ Казань къ матери, прожилъ онъ въ Петербургѣ еще нѣсколько, искавъ занять валовую сумму до 18 тысячъ рублей на расплату мелочныхъ долговъ, кои его обременяли и безъ удовлетворенія которыхъ не могъ онъ выѣхать изъ столицы. Въ теченіе февраля и марта вздумалъ онъ съѣздить въ бѣлорусскія деревни[321], дабы, не видавъ ихъ никогда, осмотрѣть, сдѣлать какъ бы распоряженія или, прямо сказать, какъ они были оброчныя, хозяйства никакого въ нихъ не было, то, уединясь отъ городскаго разсѣянія, докончить въ нихъ въ уединеніи начатую имъ еще въ 1780 году, въ бытность во дворцѣ у всеночной въ день Свѣтлаго воскресенья, оду Богъ[322]. А потому согласивъ жену нѣсколько съ нимъ разстаться, отправился въ путь. Но доѣхавъ до Нарвы, примѣтя, что дорога начинала портиться и что въ деревнѣ въ крестьянскихъ избахъ неловко будетъ ему заняться сочиненіемъ, то, оставя повозку и съ людьми на ямскомъ постояломъ дворѣ, нанялъ въ городѣ у одной престарѣлой нѣмки небольшой покойчикъ, съ тѣмъ чтобъ она ему и кушанье приготовляла, докончилъ ту оду и еще также прежде начатую подъ названіемъ Видѣніе мурзы[323]. Проживъ въ семъ городкѣ съ небольшимъ недѣлю, возвратился въ Петербургъ. Отдалъ въ мѣсячное изданіе подъ названіемъ Собесѣдникъ напечатать помянутую оду Богъ, какъ и прочія его сочиненія напечатаны были въ томъ журналѣ, который начало свое возымѣлъ, какъ и самая Россійская Академія, отъ вышесказанной оды Фелицы[324], о коей въ особыхъ примѣчаніяхъ на всѣ его сочиненія подробно изъяснено будетъ[325]. Сыскавъ же нужныя деньги у госпожъ Еропкиныхъ[326], готовъ былъ со всѣмъ отправиться; но вдругъ получилъ изъ Царскаго Села чрезъ графа Безбородку извѣстіе, что Государыня назначаетъ его губернаторомъ въ Олонецъ, которую губернію въ томъ году должно было вновь открыть[327], то и потребовалось его согласіе. Будучи у Императрицы въ хорошемъ мнѣніи, не благоразумно бы было[328] не согласиться на ея волю. Но какъ онъ отправилъ уже весь свой экипажъ въ Казань, и престарѣлая мать давно ожидала его къ ней прибытія; то и просилъ онъ на нѣкоторое время отпуска. Данъ оный ему до декабря, то есть до того времени, когда назначено открыть губернію. А потому и послѣдовалъ объ опредѣленіи его въ губернаторы въ Олонецъ указъ 20-го мая 1784 года[329]. Генералъ-прокуроръ, получивъ его, сказалъ любимцамъ своимъ, около его стоящимъ, завидующимъ счастію ихь сотоварища, что развѣ по его носу полѣзутъ черви, нежели Державинъ просидитъ долго губернаторомъ[330].
Опредѣленный въ Олонецъ губернаторомъ, поѣхалъ онъ въ Казань, но матери уже не засталъ въ живыхъ[331]. За три дни до пріѣзда его она скончалась. Оплакавъ ея смерть, поѣхалъ онъ въ оренбургскую свою деревню, дабы показать ее женѣ своей, какъ по дорогѣ лежащія рязанскую и казанскую онъ ей показывалъ; поживъ въ ней не болѣе трехъ дней, предпріялъ возвращеніе въ Петербургъ. На дорогѣ случилось несчастіе, что кучеръ, взъѣхавъ нечаянно на косогоръ, опрокинулъ коляску: жена жестоко разбила високъ о хрустальный стаканъ, въ сумкѣ коляски находившійся; съ тѣхъ поръ она до безумія стала бояться скорой ѣзды въ каретахъ, когда напротивъ того прежде любила скакать во всю пору. Пріѣхавъ въ Петербургъ, надобно было на заведеніе дома губернаторскаго и на заплату Еропкинымъ (имѣть деньги[332]): хотя для перваго пожаловано было Государынею двѣ тысячи, но для втораго просилъ въ банкѣ. Графъ Завадовскій хотя обнадежилъ, прошеніе подано и выдача на немъ главнымъ судьею была помѣчена, но Державинъ, когда прося его о скорѣйшемъ удовлетвореніи въ разговорахъ проговорился, что деньги ему уже назначены, то онъ такъ разсердился, что отказалъ и помѣту на прошеніи о выдачѣ приказалъ отрѣзать. Таковые поступки сего вельможи еще ли не ознаменовали къ нему его неблагорасположеніе, какъ и предъ тѣмъ года за три, когда онъ принялъ правленіе банка отъ графа Брюса, который Державину обѣщалъ выдать деньги подъ малороссійское имѣніе, закладываемое гвардіи офицеромъ Мордвиновымъ, сторговавшимъ у него вещи бриліантовыя и золотыя, взятыя въ приданое за женою на 8000 рублей, и въ надеждѣ таковаго обѣщанія Державинъ далъ тому Мордвинову тѣ вещи на вексель на самое краткое время; но когда графъ Завадовскій вступилъ на мѣсто Брюса, то безъ всякой причины въ выдачѣ той суммы отказалъ; чрезъ что едва не потерялъ оную, ибо хотя и получилъ, но чрезъ нѣсколько лѣтъ по малому количеству. Сіе маловажное происшествіе для того только здѣсь упомянуто, что въ теченіе всей своей жизни графъ Завадовскій, гдѣ только случай оказывался, всегда неблагопріятствовалъ Державину, какъ о томъ изъ послѣдствій видно будетъ[333].
Но какъ настало время непремѣнно ѣхать въ Олонецъ, и новый губернаторъ, бывъ представленъ на аудіенцію Императрицѣ, откланялся уже ей въ кабинетѣ, то, занявъ деньги у банкировъ по 14-и процентовъ, закупилъ, что ему было нужно для заведенія своего, и поѣхалъ. По прибытіи въ Петрозаводскъ, губернскій городъ Олонецкой губерніи, нашелъ уже тамъ генералъ-губернатора, господина генералъ-поручика и кавалера Тимоѳея Ивановича Тутолмина[334]. Поелику жъ вещи нужныя Державину, какъ-то и домашнія мебели, отправленныя съ осени водою, уже привезены были и снабдилъ онъ ими губернаторскій домъ и даже присутственныя мѣста, ибо тамъ ничего не было, какъ равно привезъ съ собою и канцелярскихъ служителей, а между прочими и секретаря Грибовскаго[335] (который послѣ замѣчательную ролю играть будетъ); то при обыкновенныхъ духовныхъ церемоніяхъ и торжествѣ въ домѣ генералъ-губернатора и открыта была губернія въ исходѣ декабря (1784) и присутственныя мѣста начали свое дѣйствіе. Съ первыхъ дней намѣстникъ и губернаторъ дружны были, всякій день другъ друга посѣщали, а особливо послѣдній перваго; хотя онъво всѣхъ случаяхъ оказывалъ почти несносную гордость и превозношеніе, но какъ это было не въ должности, то и подлаживалъ его правитель губерніи, сколько возмогъ и сколько личное уваженіе требовало. Но когда онъ прислалъ въ губернское правленіе при своемъ предложеніи цѣлую книгу законовъ, имъ написанныхъ и императорскою властію не утвержденныхъ, требуя, чтобы они въ томъ правленіи, въ палатахъ и во всѣхъ присутственныхъ мѣстахъ непремѣнно исполняемы были; но какъ они во многихъ мѣстахъ съ существующими коренными законами и самою естественною связью дѣлъ не токмо не сообразны, но даже и неудобоисполнительны были; напримѣръ: приказалъ экономіи директору подавать себѣ годовыя вѣдомости, сколько въ каждомъ лѣтѣ[336] десятинъ лѣсовъ засажено или посѣяно, а какъ по мѣстному положенію извѣстно, что Олонецкая губернія наполнена непроходимыми тундрами и лѣсами, то въ таковомъ разводѣ лѣсовъ никакой нужды не настояло, и едва ли впредь о томъ пещися доведется надобность; словомъ, удивясь таковой дичи и грубому дерзновенію, усумнился Державинъ принять тѣ законы къ исполненію, а для того пошелъ къ нему въ домъ, взявъ съ собою печатный указъ, состоявшійся въ 1780 году, въ которомъ воспрещалось намѣстникамъ ни на одну черту не прибавлять своихъ законовъ и исполнять въ точности императорскою только властію изданные[337]; ежели жъ въ новыхъ каковыхъ установленіяхъ необходимая нужда окажется, то представлять Сенату, а онъ уже исходатайствуетъ ея священную волю. Прочетши сей законъ, намѣстникъ затрясся и поблѣднѣвъ сказалъ (надѣясь на благорасположеніе къ себѣ и на ненависть ко мнѣ князя Вяземскаго): «Я пошлю къ генералъ-прокурору курьера, и что онъ мнѣ скажетъ, такъ и сдѣлаемъ». Чрезъ нѣсколько дней показалъ онъ Державину письмо князя Вяземскаго, который ему отвѣчалъ: «Чего, любезный другъ, въ законахъ нѣтъ, того исполнять неможно». Послѣ того получилъ отъ него письмо, вслѣдствіе котораго сказалъ Державину, чтобъ онъ пересмотрѣлъ тѣ присланные имъ законы, и которые не противны учрежденію и регламентамъ, тѣ бы принялъ къ исполненію, а которые противны, тѣ оставилъ безъ исполненія. Это Державинъ исполнилъ: пересмотрѣлъ обязанность губернскаго правленія и несходственное съ учрежденіемъ и другими законами отвергъ, а о прочихъ сказалъ въ опредѣленіи, учиненномъ въ правленіи, чтобъ присутственныя мѣста, подчиненныя губернскому правленію, и палаты, каждое по своей должности, поступали бы по законамъ, и въ случаѣ невозможности, чрезъ стряпчихъ и прокуроровъ учиня замѣчанія, представили бы куды слѣдуетъ. Такъ и сдѣлано. Такимъ образомъ и пошло кое-какъ теченіе дѣлъ. Намѣстникъ казался довольно друженъ: всякій вечеръ и съ женами бывали вмѣстѣ на вечеринкахъ другъ у друга. Но спустя нѣсколько времени, объявилъ онъ, что хочетъ осматривать присутственныя мѣста въ разсужденіи канцелярскаго порядка и теченія самыхъ дѣлъ. На другой день и дѣйствительно приступилъ къ свидѣтельству. Началъ съ губернскаго правленія. По глупому честолюбію его и чрезвычайному тщеславію желалось ему, чтобъ была встрѣча ему сдѣлана такъ-сказать императорская, то есть, чтобъ онъ встрѣченъ былъ губернаторомъ и всѣми присутствующими чинами на крыльцѣ; но Державинъ принялъ его точно по регламенту, то есть всталъ и съ совѣтниками съ мѣста, показалъ ему президентскія кресла, самъ сѣлъ по правую сторону на стулъ. Намѣстникъ дѣлалъ разные вопросы и привязывался къ учрежденнному порядку, то есть къ заведеннымъ записнымъ книгамъ и прочему, даже къ мебелямъ; но какъ на первое отвѣтствовано было согласно съ законами, а на второе, что для мебели суммы онъ отъ него намѣстника не получалъ, а ежели которыя и есть мебели, то его Державина собственныя; ибо онъ изъ особливаго усердія къ службѣ, думая заслужить похвалу, подурачился и, купивъ на нарочитую сумму мебелей въ Петербургѣ, то есть столовъ, стульевъ и шкафовъ, отправилъ еще осенью водою въ Петрозаводскъ, чѣмъ и наполнены были не токмо губернское правленіе, но и прочія губернскія и нижнія мѣста. Словомъ, намѣстникъ не могъ ни къ чему дѣльной учинить привязки, выѣхалъ изъ правленія для освидѣтельствованія палатъ и другихъ мѣстъ. Державинъ не почелъ за нужное провожать его туда, тѣмъ болѣе представлять ему тѣ мѣста; ибо они учреждены были подъ собственнымъ распоряженіемъ самого генералъ-губернатора, то губернаторъ и не вправѣ почелъ себя представлять то, что не онъ учреждалъ, тѣмъ паче таковыя намѣстниковы постановленія, которыя противны были законамъ. Сіе было ему также непріятно. Вслѣдствіе чего, когда онъ пріѣхалъ къ нему на обыкновенную ввечеру бесѣду, то онъ между разговорами, при многихъ прочихъ чиновникахъ, выхвалялъ палаты, а особливо казенную и уголовную, которыя хотя по собственнымъ его прежнимъ отзывамъ и по бумагамъ были крайне неисправны, особливо же относилъ неудовольствіе свое на нижнія присутственныя мѣста, подчиненныя губернскому правленію, говоря, что какъ они зависятъ отъ губернатора, то и долженъ довести недѣятельность ихъ до высочайшаго свѣдѣнія Императрицы (губернаторъ его также въ общемъ разговорѣ спросилъ: чѣмъ же онъ недоволенъ тѣми мѣстами? — Неисполненіемъ его учрежденій, онъ отвѣтствовалъ. Губернаторъ сказалъ, что онъ намѣстникъ былъ самъ въ губернскомъ городѣ, слѣдовательно и зависѣла отъ него, яко отъ президента губернскаго правленія, всякая поправка подчиненныхъ ему мѣстъ); и что онъ непремѣнно будетъ жаловаться Ея Величеству на губернатора, не токмо не помогавшаго ему въ введеніи его благоучрежденій, но расположеннаго противъ оныхъ. Державинъ сказалъ, что готовъ отвѣтствовать на все то, что ему доносить угодно будетъ; но какъ это было между дружескихъ разговоровъ, то и не думалъ, чтобъ имѣло какое впредь послѣдствіе. Наканунѣ далъ знать объ отъѣздѣ своемъ въ столицу губернскому правленію, а какъ губернаторъ пріѣхалъ къ нему съ прочими чиновниками проститься и принять приказаніе, то онъ, важнымъ и надменнымъ образомъ предъ всѣми сдѣлавъ ему выговоръ за его якобы неисправность, сказалъ, что онъ донесетъ о томъ Ея Величеству. Державинъ учтиво отвѣчалъ то же, что прежде, — что онъ будетъ отвѣтствовать. Вслѣдствіе чего, когда выѣхалъ намѣстникъ изъ границъ губерніи, то онъ далъ губернскому правленію предложеніе, въ которомъ сказалъ, что онъ по учрежденію о губерніяхъ въ небытность генералъ-губернатора, по губернаторскому наказу 1764 году[338], намѣренъ лично освидѣтельствовать всѣ присутственныя мѣста и палаты относительно ихъ обрядовъ и теченія дѣлъ, дабы быть въ состояніи отвѣтствовать, когда по жалобѣ намѣстника на него послѣдуетъ отъ вышней власти неудовольствіе или какое взысканіе. Почему чрезъ нѣсколько дней и дѣйствительно всѣ палаты и губернскія присутственныя мѣста свидѣтельствовалъ и записалъ въ самыхъ тѣхъ мѣстахъ въ журналы все то, что нашелъ, отъ чего и не могли отрещися присутствующіе, ибо журналы подписаны были и ихъ руками. Само по себѣ открылось великое неустройство и несогласица съ существовавшими законами и регламентами, по коимъ мѣста должны были отправлять ихъ должности, ибо они поступали не по законамъ, а по новымъ постановленіямъ намѣстника. Словомъ, обнаружилось не токмо наглое своевольство и отступленіе намѣстника отъ законовъ, но сумасбродство и нелѣпица, чего исполнить было не можно, или по крайности безполезно. Напримѣръ: предписалъ онъ въ должность экономіи директора, чтобъ сажать и сѣять всякій годъ поселянамъ лѣса[339]; но какъ въ Олонецкой губерніи, почти по всѣмъ уѣздамъ были непроходимые лѣса, то сіе учрежденіе, годное на Екатеринославскую губернію, для которой въ бытность его тамъ губернаторомъ было оно написано, совсѣмъ не годилось для Олонецкой. Также и по другимъ палатамъ и судамъ такія были табели и предписанія, что болѣе смѣха, нежели какого-либо уваженія достойны. Они всѣ описаны въ особыхъ примѣчаніяхъ, о которыхъ ниже упомянется[340] и коихъ копія находится въ законодательной коммиссіи для нужныхъ соображеній при написаніи законовъ. Однимъ словомъ, установлены такіе между прочимъ сборы и подати, о коихъ въ правилахъ казеннаго управленія ниже однимъ словомъ не упоминалось. Все сіе сдѣлано было имъ не изъ чего другаго, какъ изъ тщеславія и подлаго угожденія: изъ тщеславія, что онъ одинъ способенъ былъ начертать канцелярскій порядокъ, о коемъ предъ тѣмъ Императрица предписала господину Завадовскому съ приданными ему помощниками; изъ угожденія, что примѣтилъ онъ въ проектѣ новаго уложенія Императрицы нѣкоторыя предполагаемыя ею подати, о коихъ никакого еще указа издано не было. Хотя проектъ уложенія за дѣйствительный законъ почитать было не велѣно, кромѣ нѣкоторыхъ статей, относящихся до уголовныхъ и слѣдственныхъ дѣлъ; но по онымъ намѣстникъ сей присвоилъ уже себѣ такую вла, сть, чего ни въ старыхъ законахъ, ни въ проектахъ не было и быть не могло, для того что самъ онъ былъ производителемъ дѣлъ, судіею, оберегателемъ и исполнителемъ, что на черныхъ его опредѣленіяхъ палатскихъ самымъ дѣломъ изобличилось. Таковыя сумасбродства, записанныя въ журналахъ каждаго правительства и суда, Державинъ приказалъ въ засвидѣтельствованныхъ копіяхъ взнесть тогда же въ губернское правленіе, а подлинныя впредь для справокъ оставить у себя, что всѣми присутственными мѣстами и исполнено. Тогда Державинъ, прописавъ выговоръ, сдѣланный ему за неисправность намѣстникомъ и сославшись на сіи канцелярскіе акты, послалъ донесеніе къ Императрицѣ съ нарочнымъ, бывшимъ въ правленіи экзекуторомъ, что послѣ былъ губернаторомъ въ Выборгѣ, г. Еминымъ[341], испрашивая повелѣнія, что Ея Величеству будетъ угодно сдѣлать съ тѣми журналами и по какимъ законамъ поступать, по намѣстниковымъ ли, или по генералъ-губернаторскому[342]? Формальнаго отвѣта не было; но извѣстно послѣ стало, что намѣстникъ былъ лично призванъ предъ Императрицу, гдѣ ему прочтено было донесеніе губернаторское, и онъ долженъ былъ на колѣняхъ просить милости. Съ марта мѣсяца (1785), когда намѣстникъ отправился въ столицу, лѣто цѣлое прошло въ безызвѣстіи, чѣмъ рѣшится или рѣшилось происшествіе между губернатора и намѣстника[343].
Между тѣмъ зачали оказываться неудовольствія намѣстника и разныя притѣсненія и подыски на губернатора. Въ угодность генералъ-прокурора и генералъ-губернатора, привязываясь къ губернатору, прокуроры и стряпчіе всякій день входили съ дѣльными и не дѣльными доносами и протестами въ правленіе. Между прочими, коихъ всѣхъ описывать было бъ пространно и ненужно, поданъ былъ протестъ отъ прокурора въ медленномъ якобы теченіи дѣлъ. Сіе было одно пресмѣшное о медвѣдѣ. Надобно его описать основательнѣе, дабы представить живѣе всю глупость и мерзость пристрастія. По отъѣздѣ намѣстника скоро и братъ его двоюродный, полковникъ Николай Тутолминъ, бывшій предсѣдателемъ въ верхнемъ земскомъ судѣ, отпущенъ былъ въ отпускъ на 4 мѣсяца. На Ѳоминой недѣлѣ того суда засѣдатель Молчинъ шелъ въ свое мѣсто мимо губернаторскаго дома[344] поутру; къ нему присталъ, или онъ изъ шутки заманилъ съ собою жившаго въ домѣ губернатора ассесора Аверина[345] медвѣженка, который былъ весьма рученъ и за всякимъ ходилъ, кто только его приласкивалъ. Приведши его въ судъ, отворилъ двери и сказалъ прочимъ своимъ сочленамъ шутя: «Вотъ вамъ, братцы, новый засѣдатель, Михайла Ивановичъ Медвѣдевъ.» Посмѣялись и тотъ же часъ выгнали вонъ безъ всякаго послѣдствія. Молчинъ, вышедши изъ присутствія въ обыкновенный часъ, зашелъ къ губернатору обѣдать[346], пересказалъ ему за смѣшную новость сіе глупое происшествіе. Губернаторъ, посмѣявшись, сказалъ, что дурно такъ шутить въ присутственныхъ мѣстахъ и что ежели (дойдетъ) до него какъ формою, то ему сильный сдѣлаетъ напрягай. Прошелъ мѣсяцъ или болѣе, ничего слышно не было. Напослѣдокъ дошли до него слухи изъ Петербурга, что нѣкто Шишковъ, засѣдатель того же суда, въ угожденіе намѣстника, довелъ ему исторію сію съ разными нелѣпыми прикрасами; а именно, будто медвѣженокъ, по приказанію губернатора, въ насмѣшку предсѣдателя Тутолмина, худо грамотѣ знающаго, приведенъ былъ нарочно Молчинымъ въ судъ, гдѣ и посаженъ на предсѣдательскія кресла, а секретарь подносилъ ему для скрѣпы листъ бѣлой бумаги, къ которому, намаравъ лапу чернилами медвѣженка, прикладывали, и будто какъ прочіе члены стали на сіе негодовать, приказывая сторожу медвѣженка выгнать, то Молчинъ кричалъ: «Не трогайте, медвѣженокъ губернаторскій.» Хотя очевидна была таковая или тому подобная нелѣпица всякому, но какъ генералъ-прокурору и генералъ-губернатору она была благоугодна, то разсказывали ее по домамъ за удивительную новость и толковали весьма для Державина невыгодно, и видно, сдѣланъ былъ планъ въ Петербургѣ, какимъ образомъ клевету сію произвесть самымъ дѣломъ. Въ іюлѣ мѣсяцѣ, когда предсѣдатель Тутолминъ возвратился изъ Петербурга къ своему мѣсту, то, не явившись къ губернатору, въ первое свое присутствіе въ судѣ, сдѣлалъ журналъ о семъ происшествіи по объявленію ему якобы отъ присутствующихъ. Услышавъ о семъ, губернаторъ посылалъ къ нему, чтобъ онъ прежде съ нимъ объяснился, нежели начиналъ дѣло на бумагѣ, болѣе смѣха нежели уваженія достойное. Онъ сіе пренебрегъ и вошелъ репортомъ въ губернское правленіе: выводя обиду ему и непочтеніе присутственному мѣсту, просилъ во удовлетвореніе его съ кѣмъ слѣдуетъ поступить по законамъ. Губернаторъ, получа такой странный репортъ и примѣтя въ немъ, что будто о какомъ государственномъ дѣлѣ донесено во извѣстіе и намѣстнику, то чтобъ не столкнуться съ нимъ въ резолюціяхъ, медлилъ нѣсколько своимъ положеніемъ, дабы увидѣвъ, что прикажетъ намѣстникъ, то и исполнить. Но какъ отъ него также никакого рѣшенія не выходило, то прокуроръ и вошелъ съ протестомъ, что дѣла медлятся, указывая на помянутый репортъ верхняго земскаго суда.
Губернаторъ, видя, что къ нему привязываются всякими вздорами, далъ резолюцію, чтобъ, призвавъ намѣстника[347] Тутолмина въ губернское правленіе, поручить ему сдѣлать выговоръ засѣдателю Молчину за таковой его неуважительный поступокъ мѣсту и рекомендовать впредь членамъ суда быть осторожнѣе, чтобъ они при таковыхъ случаяхъ, гдѣ окажется какой безпорядокъ, шумъ или неуваженіе мѣсту, поступали по генеральному регламенту, взыскивая тотчасъ штрафъ съ виновнаго, не выходя изъ присутствія. Намѣстникъ, получа таковую резолюцію, и какъ она ему не понравилась, то будто не видалъ ея, а по рапорту суда предложилъ губернскому правленію отдать Молчина подъ уголовный судъ. Державинъ, получа оное, сказалъ, что онъ по силѣ учрежденія перемѣнить опредѣленія губернскаго правленія не можетъ, а предоставляетъ намѣстнику по его должности репортовать на него Сенату. Губернскій прокуроръ и намѣстникъ одинъ съ протестомъ, а другой съ формальною жалобою отнеслись (къ) сему правительству. Генералъ-прокуроръ радъ былъ таковымъ бумагамъ; подходя къ сенаторамъ, говорилъ всякому его тономъ: «Вотъ, милостивцы, смотрите, что нашъ умница стихотворецъ дѣлаетъ, медвѣдей — предсѣдателями.» Какъ извѣстно, что Сенатъ былъ тогда въ крайнемъ порабощеніи генералъ-прокурора, и что много тогда также и намѣстники уважались, то и натурально, что строгій послѣдовалъ указъ къ Державину, которымъ требовалось отъ него отвѣта, какъ бы по какому государственному дѣлу. Ежелибы не было опасности отъ тѣхъ, кто судитъ, то никакой не было трудности отвѣтствовать на вздоръ, который самъ по себѣ былъ ничтоженъ и доказывалъ только пристрастіе и недоброхотство генералъ-прокурора и намѣстника; но какъ толь сильныхъ враговъ нельзя было не остерегаться, то Державинъ заградилъ имъ уста, сказавъ между прочимъ въ своемъ отвѣтѣ, что въ просвѣщенный вѣкъ Екатерины не могъ онъ подумать, чтобъ почлось ему въ обвиненіе, когда онъ не почелъ страннаго сего случая за важное дѣло и не велѣлъ произвесть по оному слѣдствія, какъ по уголовному преступленію, а только словесный сдѣлалъ виноватому выговоръ, ибо даже думалъ непристойнымъ подъ именемъ Екатерины посылать въ судъ указъ о присутствіи въ судѣ медвѣдя, чего не было и быть не могло. Какъ бы то-ни было, только Сенатъ, потолковавъ отвѣтъ, положилъ его, какъ называегся, въ долгій ящикъ подъ красное сукно. — Множество было подобныхъ придирокъ, но всѣ предъ невинностью и правотою, подъ щитомъ Екатерины, невзирая на недоброхотство Вяземскаго и Тутолмина, изчезли. Державинъ былъ переведенъ въ лучшую Тамбовскую губернію.
Въ исходѣ однако лѣтнихъ мѣсяцевъ, чтобъ какъ-нибудь очернить Державина и доказать неуваженіе его къ начальству и непослушность, Тутолминъ дѣлалъ ему такія порученія, которыя съ одной стороны были ненужны, а съ другой въ исполненіи почти невозможны. Въ исходѣ августа прислалъ онъ повелѣніе осмотрѣть губернію и открыть городъ Кемь, лежащій при заливѣ Бѣлаго моря, недалеко отъ Соловецкаго монастыря. Это почти было невозможное дѣло, потому что въ Олонецкой губерніи, по чрезвычайно обширнымъ болотамъ и тундрамъ, лѣтнимъ временемъ проѣзду нѣтъ, а ѣздятъ зимою, и то только гусемъ; въ Кемь же только можно попасть изъ города Сумъ на судахъ, когда молебщики въ маѣ и іюнѣ мѣсяцахъ ѣздятъ для моленья въ Соловецкій монастырь, а въ августѣ и прочіе осенніе мѣсяцы, когда начинаются сильныя противныя погоды, никто добровольно, кромѣ рыбаковъ въ рыбачьихъ лодкахъ, не ѣздитъ. Но Державинъ, невзирая на сіи препятствія, дабы доказать всегдашнюю его готовность къ службѣ, предпринялъ исполнить повелѣніе намѣстника, и дѣйствительно исполнилъ, хотя съ невѣроятною почти трудностью, объѣздя болѣе 1500 верстъ то верхомъ на крестьянскихъ лошадяхъ по горамъ и топямъ, то въ челночкахъ по озерамъ и рѣкамъ, гдѣ не токмо суда, но и порядочныя лодки проѣзжать не могутъ. Пріѣхавъ въ Кемь, не нашелъ тутъ не токмо присутственныхъ мѣстъ, ни штатной команды, но ниже одного подъячаго, хотя намѣстникъ его увѣрилъ, что онъ все нужное найдетъ тамъ готовымъ. Изъ сего понятенъ былъ, можно сказать, злодѣйскій умыслъ намѣстника, потому что ежелибъ Державинъ не поѣхалъ, то бы онъ сказалъ, что онъ непослушенъ начальству или по трусости неспособенъ къ службѣ: въ противномъ случаѣ онъ почти увѣренъ былъ, что благополучно не можетъ совершить сего опаснаго путешествія, что и сдѣлалось было самымъ дѣломъ, какъ ниже увидимъ. Но Божій Промыслъ, противъ злыхъ намѣреній человѣковъ, дѣлаетъ, что Ему угодно. Державинъ, пріѣхавъ въ Кемь, увидѣлъ, что нельзя открывать города, когда никого нѣтъ. Однако, чтобъ исполнить повелѣніе начальника, онъ велѣлъ сыскать священника, котораго чрезъ два дни насилу нашли на островахъ на сѣнокосѣ, велѣлъ ему отслужить обѣдню и потомъ молебенъ съ освященіемъ воды, обойти со крестами селеніе и, окропя святою водою, назвать по высочайшей волѣ городомъ Кемью, о чемъ оставилъ священнику письменное объявленіе, приказавъ о томъ по его командѣ отрепортовать Синоду, а самъ таковой же рапортъ послалъ въ Сенатъ[348].
Возвращаясь, хотѣлъ-было заѣхать въ Соловецкій монастырь, который лежитъ отъ Кеми верстахъ въ 60; но съ одной стороны, какъ монастырь Соловецкій Архангельской губерніи, то не хотѣлъ онъ безъ позволенія выѣхать изъ своей, а съ другой, какъ поднялся противный вѣтеръ, и былъ онъ въ шестивесельной рыбацкой (лодкѣ), въ которой противъ погоды плыть по морю никоимъ образомъ было неможно, то и приказалъ направлять свою лодку но погодѣ, и какъ уже день склонялся на вечеръ, надобно было доѣхать засвѣтло до синѣющихся впереди каменныхъ пустыхъ острововъ или морскихъ кургановъ. Но возстала страшная буря, молнія и громъ, такъ что нельзя было безъ освѣщенія молніи и различать совсѣмъ предметовъ; то и проѣхали-было совсѣмъ назначенные къ отдохновенію своему острова; но лоцманъ по домёкамъ узналъ, что тѣ острова вправѣ и что почти ихъ проѣзжаемъ. Ежели къ островамъ, то вѣтеръ будетъ боковой или, какъ мореходцы называютъ, бедевенъ, а ежели прямо по вѣтру, то можетъ легко замчать въ средину Бѣлаго моря или въ самый Окіянъ. Державинъ приказалъ держать къ островамъ вправо. Лишь руль повернули, паруса упала, лодка искосилась на бокъ, то и захлебнулась-было волнами, и неминуемо бы потонули; но Богъ чуднымъ (образомь) спасъ погибающихъ. Державинъ хотя никогда не бывалъ на морѣ, но не оробѣлъ и не потерялъ духу, когда бывшіе съ нимъ экзекуторъ, вышепомянутый Еминъ, и секретарь Грибовскій, который послѣ былъ статсъ-секретаремъ при Императрицѣ, замертво почти безъ чувствъ лежали, да и самые гребцы, какъ были Лапландцы, неискусные мореходцы, оцѣпенѣли такъ-сказать и были недвижимы, то одна секунда и валъ надобны были къ погребенію всѣхъ въ морской безднѣ. Въ самое сіе мгновеніе Державинъ вскочилъ, закричалъ на гребцовъ, чтобъ не робѣли, подняли веслы, на которыя лодка нѣсколько оперлась, и вдругъ очутилась за камнемъ, который волнамъ воспрепятствовалъ ее залить. Таковымъ, можно сказать, чудомъ сиаслись отъ потопленія, и Державинъ тогда въ умѣ своемъ подумалъ, что знать онъ еще Промысломъ оставленъ для чего-нибудь на семъ свѣтѣ. Въ память сего послѣ написалъ онъ оду, подъ названіемъ Буря, которая напечатана въ первой части его сочиненій[349]. Переночевавъ на сихъ островахъ или, лучше сказать, пустыхъ камняхъ, поутру, хотя также не безъ опасности, но пріѣхали благополучно въ городъ Онегу Архангельской губерніи; оттуда же сухимъ путемъ въ городъ Каргополь, который есть наилучшій въ Олонецкой губерніи, какъ хлѣбопашествомъ, такъ и торговлею.
Возвратился изъ сего путешествія въ исходѣ сентября, и скоро послѣ того получилъ указъ о перемѣщеніи въ Тамбовскую губернію[350]. Но какъ надобно было Олонецкую такъ сдать, или къ сдачѣ приготовить, чтобъ послѣ, а особливо по недоброжелательству намѣстника прицѣпокъ или взысканія не было; то осмотрѣлъ Державинъ вновь подчиненныя губернскому правленію мѣста, и все, что неисправно, исправилъ; и какъ между прочимъ приказъ общественнаго призрѣнія въ особливой былъ зависимости губернатора, то, осматривая оный, примѣтилъ въ поданной денежной вѣдомости отъ помянутаго секретаря Грибовскаго, который отправлялъ должность казначея, что итоги невѣрны; то онъ приказалъ повѣрить одному изъ засѣдателей, который донесъ о дѣйствительной невѣрности и явное сумнѣніе въ нецѣлости казны. Онъ приказалъ сличить съ документами, по которымъ нашлось, что по опредѣленіямъ, подписаннымъ однимъ губернаторомъ безъ совѣтниковъ, выдано денегъ купцамъ заимообразно безъ росписки ихъ въ шнуровыхъ книгахъ 7000 р., да въ самомъ дѣлѣ недоставало наличныхъ болѣе 1000 р. Таковое открытіе потому болѣе было важно, что намѣстникъ всякими бездѣлицами подыскивался подъ губенаторомъ, то и легко могъ сказать, что онъ самъ похитилъ деньги, ибо опредѣленія на выдачу ихъ подписаны были одною его рукою, а росписокъ отъ пріемщиковъ въ полученіи денегъ не было. Притомъ зналъ Державинъ, что въ угожденіе намѣстника прокуроръ и стряпчіе, да и прочіе чины того и смотрѣли, чтобъ что-нибудь на него донесть, то и надобно было исправить сей безпорядокъ такъ искусно и безъ канцелярскаго производства, чтобъ зажать ротъ всѣмъ, восхотѣвшимъ поступить на какое-либо шиканство и ябеду. А потому призвалъ онъ къ себѣ Грибовскаго и лицо на лицо пріятельскимъ увѣщаніемъ извлекъ изъ него искреннее признаніе въ тратѣ казенныхъ денегъ. Онъ сказалъ, что проигралъ ихъ въ карты, ведя игру съ вицъ-губернаторомъ, съ губернскимъ прокуроромъ и съ уголовной палаты предсѣдателемъ[351], которые были всѣ любимцы намѣстнику. О розданныхъ купцамъ деньгахъ объяснилъ, что для того подписаны однимъ губернаторомъ опредѣленія, что онъ у купцовъ просилъ денегъ изъ занимаемыхъ ими суммъ, но какъ они на то не согласились иначе какъ взять безъ росписокъ, а когда заплатятъ, то тогда уже росписаться въ книгахъ, что онъ и сдѣлалъ, а для того и не подавалъ къ прочимъ членамъ къ подпискѣ опредѣленій, чтобъ они при выдачѣ денегъ не потребовали къ своему усмотрѣнію ихъ росписокъ въ книгѣ. Онъ велѣлъ ему искреннее сіе признаніе положить на бумагу въ видѣ письма къ губернатору, въ которомъ онъ, во всѣхъ своихъ шалостяхъ, раскаявшись, чистосердечно признался, написавъ по именамъ, кому что проигралъ. Получивъ таковую бумагу, Державинъ тотчасъ пригласилъ къ себѣ вицъ-губернатора, и какъ уже былъ часъ 7-й вечера, то его весьма таковое необыкновенное приглашеніе удивило. Сначала, разговаривая о посторонннхъ матеріяхъ, губернаторъ въ видѣ дружеской откровенности объявилъ ему несчастіе, случившееся въ приказѣ общественнаго призрѣнія, и требовалъ его совѣта что ему дѣлать. Вицъ-губернаторъ, услышавъ сіе, принялъ важный видъ, сталъ вычислять многія свои замѣчанія на счетъ неосторожности губернаторской, что Грибовскій не стоилъ его довѣренности и тому подобное, и что надобно съ нимъ поступить по всей строгости закона и со всѣми тѣми, кто съ нимъ былъ соучастникъ. Тогда губернаторъ просилъ его, чтобъ онъ лежащую на столѣ бумагу прочелъ и тогда бы далъ ему свой совѣтъ, что дѣлать. Вицъ-губернаторъ взялъ письмо и коль скоро увидѣлъ свое имя между игроками, то сначала взбѣсился, потомъ обробѣлъ и въ крайнемъ замѣшательствѣ уѣхалъ домой. Того только и было надобно, чтобъ, увидя себя замѣшаннымъ, не предпринялъ какихъ съ его стороны доносовъ или другихъ шикановъ. То же сдѣлано съ прокуроромъ и съ предсѣдателемъ палаты. Всѣ они перетрусились, кромѣ что прокуроръ зачалъ-было крючками вывертываться и каверзить. Между тѣмъ губернаторъ послалъ по купцовъ, которые взяли казенныя деньги не росписавшись въ книгахъ, представилъ имъ ихъ дурной поступокъ во всей ясности и сказалъ, что отошлетъ онъ ихъ тотчасъ въ уголовную палату, коль скоро не роспишутся въ книгахъ. Они то безъ всякаго прекословія исполнили. Тысячу рублей Державинъ взнесъ свою[352]; книги исправили и вѣдомости сочинили по документамъ, какъ быть имъ должно. Ко времени присутствія прокуроръ принесъ въ правленіе протестъ, въ которомъ изъяснялъ, что губернаторомъ былъ призыванъ въ необыкновенное время, ночью, гдѣ ему показана бумага, въ которой умышленно замѣшанъ въ карточной игрѣ. Совѣтники сего протеста не приняли, сказавъ, чтобъ онъ самъ отдалъ его губернатору. Онъ и дѣйствительно то сдѣлалъ, но губернаторъ принялъ его съ смѣхомъ, сказавъ, что онъ все затѣваетъ пустое, что онъ его никогда къ себѣ не призывалъ и деньги никакія въ приказахъ не пропадали, въ удостовѣреніе чего поручаетъ ему самому освидѣтельствовать денежную казну и книги по документамъ. Прокуроръ удивился, сходилъ въ приказъ и, нашедъ все въ дѣлости и въ порядкѣ, возвратился. Губернаторъ, изодравъ его протестъ, возвратилъ ему какъ сонную грезу, и, приказавъ подать шампанскаго, всѣмъ тутъ бывшимъ и прокурору поднесъ по рюмкѣ, выпивалъ самъ и отправился въ Петербургъ, оставя благополучно навсегда Олонецкую губернію, не сдѣлавъ никого несчастливымъ и не заведя никакого дѣла[353].
Въ Олонецкой губерніи сдѣланы Державинымъ нѣкоторыя распоряженія и сочиненія, заслуживающія нѣкоторое вниманіе:
І-е. Секретное распоряженіе для земской полиціи о недопущеніи раскольниковъ сожигать самихъ себя, какъ прежде часто то они изъ бѣсновѣрства чинили.
ІІ-е. Уставъ о раздачѣ Лапландцамъ хлѣба заимообразно изъ заведеннаго для нихъ магазейна, суммою въ 60,000 рублей, которыя деньги и хлѣбъ, по непорядочной раздачѣ, почти были всѣ пропадшими.
III-е. Установленіе пограничной таможенной стражи между Россіею и шведскою Лапландіею, при которомъ случаѣ по приказанію губернатора и описаніе самой Лапландіи сочинено экзекуторомъ Еминымъ[354].
ІѴ-е. Установленіе больницы на 40 человѣкъ подъ вѣдомствомъ приказа общественнаго призрѣнія, при открытіи и освященіи которой говорена была рѣчь соборнымъ священникомъ Іоанномъ, сочиненная губернаторомъ за неимѣніемъ ученыхъ духовныхъ. Сія рѣчь принята съ похвалою и напечатана въ публичныхъ Вѣдомостяхъ, которая впредь помѣстится между прозаическими.сочиненіями Державина[355].
V-е. Основательное примѣчаніе, съ подведеніемъ на всякую статью законовъ, на вводимый обрядъ намѣстниковъ, на случай ежелибъ Императрицѣ угодно было приказать рапортъ губернатора разсмотрѣть судомъ, которое примѣчаніе находится и теперь въ коммиссіи сочиненія уложенія.
Наконецъ пресѣчено родъ крестьянскаго возмущенія, произшедшаго по поводу приказовъ экономіи директора Ушакова, якобы по указу 1783 года, которымъ велѣно надѣлить крестьянъ равными участками, разумѣется, пустопорожнихъ замель; но онъ вмѣсто того велѣлъ пахотныя отбиравъ у однихъ, давать другимъ; а какъ въ Олонецкой губерніи обработываніе земель весьма дорого становится по непроходимымъ почти болотамъ, дремучимъ лѣсамъ и по чрезвычайной завалкѣ каменьями, то лишающіеся удобренной пахоты и произвели не токмо всеобщій ропотъ, но и самое другъ на друга возстаніе.
Словомъ, Державинъ, пробывъ съ открытія сей губерніи, то есть съ декабря мѣсяца 1784 году, оставилъ оную въ октябрѣ того же (чит.: 1785) г., отправился въ Петербургъ. Пробывъ въ ономъ до марта, поѣхалъ въ нововвѣренную ему Тамбовскую губернію, прекратя нѣкоторыя дурныя на него внушенія Императрицѣ, отъ извѣстныхъ его недоброжелателей и ихъ пріятелей дошедшія чрезъ Александра Петровича Ермолова, бывшаго тогда въ особенной довѣренности[356], и также неудовольствіе отъ князя Потемкина, по жалобамъ славнаго тогда раскольничья настоятеля Выгорѣцкой пустыни[357] Андрея Семенова, за то что губернаторъ приказалъ земской полиціи лично осматривать пашпорты всѣхъ проживающихъ людей, большею частію бѣглыхъ; но какъ князь услышалъ объясненіе и правоту онаго, то и перемѣнилъ неудовольствіе въ благорасположеніе къ Державину.
По пріѣздѣ въ Тамбовъ, въ исходѣ марта или въ началѣ апрѣля[358] (1786) нашелъ сію губернію, по бывшемъ губернаторѣ Макаровѣ, всѣмъ извѣстномъ человѣкѣ слабомъ, въ крайнемъ разстройствѣ. Сначала съ генералъ-губернаторомъ графомъ Гудовичемъ[359] весьма было согласно, и онъ губернаторомъ весьма былъ доволенъ, какъ по отправленію его настоящей должности, такъ и по приласканію общества и его самого: когда онъ лѣтомъ посѣтилъ Тамбовъ, въ честь его былъ устроенъ праздникъ, который описанъ въ ІѴ-й части сочиненій Державина[360]. Таковые были въ продолженіе лѣта, осени и зимы и даже въ наступающемъ году; но они не токмо служили къ одному увеселенію, но и къ образованію общества, а особливо дворянства, которое, можно сказать, такъ было грубо и необходительно, что ни одѣться, ни войти, ни обращаться, какъ должно благородному человѣку, не умѣли, или рѣдкіе изъ нихъ, которые жили только въ столицахъ. Для того у губернатора въ домѣ были всякое воскресенье собранія, небольшіе балы, а по четвергамъ концерты, въ торжественные же, а особливо въ государственные праздники — театральныя представленія, изъ охотниковъ, благородныхъ молодыхъ людей обоего пола составленныя. Но не токмо одни увеселенія, но и самые классы для молодаго юношества были учреждены поденно въ домѣ губернатора, такимъ образомъ чтобъ преподаваніе ученія дешевле стоило и способнѣе и заманчивѣе было для молодыхъ людей; напримѣръ, для танцовальнаго класса назначено было два дни въ недѣлю послѣ обѣда, въ которые съѣзжались молодые люди, желающіе танцовать учиться. Они платили танцмейстеру и его дочери, которые нарочно для того выписаны были изъ столицы и жили въ домѣ губернатора, по полтинѣ только съ человѣка за два часа, вмѣсто того что танцмейстеръ не бралъ менѣе двухъ рублей, когда бы онъ ѣздилъ къ каждому въ домъ. Такое же было установленіе и для классовъ грамматики, ариѳметики и геометріи, для которыхъ приглашены были за умѣренныя цѣны учители изъ народныхъ училищъ, у которыхъ считалось за непристойное брать уроки дѣвицамъ въ публичной школѣ. Дѣти и учители были обласканы, довольствованы всякій разъ чаемъ и всѣмъ нужнымъ, что ихъ чрезвычайно и утѣшало и ободряло соревнованіемъ другъ противъ друга. Тутъ рисовали и шили, которыя повзрослѣе, дѣвицы для себя театральное и нарядное платье по разнымъ модамъ и костюмамъ, также учились представлять разныя роли. Сіе все было дѣло губернаторши, которая была какъ въ обращеніи, такъ и во всемъ въ томъ великая искусница и сама ихъ обучала. Сіе дѣлало всякій день людство въ домѣ губернатора и такъ привязало къ губернаторшѣ все общество, а особливо дѣтей, что они почитали за чрезвычайное себѣ наказаніе, ежели когда кого изъ нихъ не возьмутъ родители къ губернатору. Несмотря на то, чрезвычайная сохранялась всегда пристойность, порядокъ и уваженіе къ старшимъ и почтеннымъ людямъ. О семъ долгое время сохранялась, да и понынѣ сохраняется память въ тамошнемъ краю[361]. Да и можно видѣть изъ пролога на открытіе театра и народнаго училища, въ помянутой же части напечатанныхъ[362].
Но губернаторъ въ сіи увеселенія почти не мѣшался, и они ему ни мало не препятствовали въ отправленіи его должности, о которой онъ безпрестанно пекся, а о увеселеніяхъ, такъ же какъ и посторонніе, тогда только узнавалъ, когда ему въ кабинетъ приносили билетъ и клали предъ него на столъ. Сіе его неусыпное занятіе должностію обнаруживалось скорымъ и правосуднымъ теченіемъ дѣлъ и полицейскою бдительностію по всѣмъ частямъ управы благочинія, что также всѣмъ не токмо тогда было извѣстно, но и донынѣ многимъ памятно. Сверхъ того, сколько могъ, онъ вспомоществовалъ и просвѣщенію заведеніемъ типографіи, гдѣ довольное число печаталось книгъ, переведенныхъ тамошнимъ дворянствомъ, а особливо Елисаветою Корниловною Ниловою[363]. Печатались также и для поспѣшности дѣлъ публикаціи и указы, которые нужны были къ скорѣйшему по губерніи свѣдѣнію; были также учреждены и губернскія газеты для извѣстія о проѣзжихъ чрезъ губернію именитыхъ людяхъ и командахъ и о цѣнахъ товаровъ, а особливо базарныхъ хлѣба, гдѣ, когда и по какой цѣнѣ продавался. Сіе особливо полезно было для казны при случаѣ заготовленія большаго количества провіанта; ибо провіантскимъ коммиссіонерамъ не можно было возвысить чрезвычайнымъ образомъ цѣнъ противъ тѣхъ, которыя объявлены были въ губернскихъ печатныхъ вѣдомостяхъ, сочиняемыхъ дворянскими предводителями каждаго уѣзда подъ смотрѣніемъ одного надежнаго чиновника, живущаго въ губернскомъ городѣ при губернаторѣ, который и изъ другихъ рукъ также получалъ тайныя для повѣрки свѣдѣнія. Словомъ: въ 1786 и 1787 году все шло въ крайнемъ порядкѣ, тишинѣ и согласіи между начальниками.
Въ послѣднемъ изъ сихъ годовъ[364] открыто народное училище, которое принесло большую честь губернатору (какъ) извѣстною рѣчью, говоренною однодвордемъ Захарьинымъ, сочиненною губернаторомъ по поводу тому, что преосвященный былъ тогда человѣкъ неученый[365] и при немъ таковыхъ людей не было, кто бы могъ сочинить на тотъ случай приличную проповѣдь. О сей рѣчи неизлишно думается сообщить особливый анекдотъ. Вотъ онъ. Хаживалъ къ губернатору изъ города Козлова однодворецъ Захарьинъ[366], который принашивалъ ему сочиненія своего стихи, большею частію заимствованные изъ священнаго писанія. Въ нихъ былъ виденъ нарочитый природный даръ, но ни тонкости мыслей, ни вкуса, ни познаній не имѣлъ; онъ ему иногда читывалъ свои стихи, то по способности сей хотѣлъ его помѣстить въ какую либо должность въ приказѣ общественнаго призрѣнія. Въ сіе время, то есть въ августѣ 1786 года, полученъ имянной указъ[367], коимъ непремѣнно велѣно было открыть подъ вѣдомствомъ приказа общественнаго призрѣнія народное училище 22-го числа сентября, то есть въ день коронованія Императрицы. День приближался. Надобно было по обыкновенію при открытіи училища говорить рѣчь или проповѣдь. Онъ сообщилъ о семъ преосвященному Ѳеодосію, который былъ человѣкъ и неученый и больной, то онъ отказался. Губернаторъ убѣждалъ, чтобъ онъ приказалъ своему хотя проповѣднику то исполнить; но и въ томъ не успѣлъ, ибо тотъ проповѣдникъ былъ дьяконъ, невзирая на то, хотя безъ всякихъ талантовъ, но человѣкъ притомъ невоздержный и на тотъ разъ пилъ запоемъ. Губернаторъ послалъ въ городъ Ломовъ къ архимандриту, человѣку ученому, который хотя по духовному правительству принадлежалъ Тамбовской епархіи, но по губернскому правленію Пензинской губерніи[368]. Сей обѣщалъ пріѣхать, но дни за три до назначеннаго дня прислалъ курьера съ отказомъ, сказавъ тому причину, что пензинскій губернаторъ требуетъ его въ Пензу для сей же надобности. Получа сіе, Державинъ не зналъ, что дѣлать; а какъ прилучался у него помянутый однодворецъ Захарьинъ, то онъ и вызвался, что онъ напишетъ рѣчь, когда ему то будетъ позволено. Губернаторъ посмѣялся такому предложенію, знавъ его къ тому недостатки, но хотѣлъ видѣть, что это будетъ за рѣчь. Сказавъ ему свои мысли, какого содержанія она быть долженствуетъ, приказалъ, когда напишетъ вчернѣ, то чтобъ показалъ ему. Сей въ самомъ дѣлѣ на другой день поутру очень рано явился съ своимъ сочиненіемъ. Сіе было сущій вздоръ, ни складу, ии ладу не имѣющій. Онъ ему, сдѣлавъ свои замѣчанія, велѣлъ передѣлать и принести въ тотъ же день ввечеру. Онъ исполнилъ; но и по вторичномъ прочтеніи нашлась самая та же нелѣпица. Итакъ видя, что изъ однодворческихъ собственныхъ мыслей и трудовъ ничего путнаго не выдетъ, а рѣчь непремѣнно имѣть хотѣлъ, то и приказалъ онъ ему придти къ себѣ въ кабинетъ въ наступающій день до свѣту. Онъ въ назначенный часъ явился. Державинъ, посадя его, велѣлъ ему подъ диктатурою своею писать рѣчь по собственному своему расположенію и мыслямъ, которыя онъ въ теченіе дня въ головѣ своей собралъ и расположилъ въ надлежащій порядокъ. Но какъ однодворцу не было приличнаго мѣста, гдѣ бы ему ту рѣчь по состоянію его сказать можно было (ибо въ церкви нельзя, для того что онъ былъ не церковнослужитель; въ школѣ также невмѣстно, ибо не былъ ни учитель и ни по чему не принадлежалъ къ чиновникамъ сего заведенія), а для того выдумалъ, чтобъ онъ на такомъ мѣстѣ сказалъ ее, которое можетъ принадлежать всему народу. Вслѣдствіе чего приказалъ ему переписать ее набѣло, и на другой день, то есть наканунѣ уже праздника, тоже поутру рано, явиться къ нему въ кабинетъ. По исполненіи сего, пересмотрѣвъ и переправивъ еще, приказалъ ему, чтобъ, когда процессія духовная будетъ возвращаться послѣ освященія училища въ соборъ, то чтобъ онъ, остановя ее, начиналъ свою рѣчь, которая начиналась такимъ образомъ: «Дерзаю остановить тебя, почтенное собраніе, среди шествія твоего» и проч.
Сіе въ точности такъ было исполнено. Когда преосвященный со всѣмъ своимъ духовнымъ причетомъ, отслужа молебенъ и окропя святою водою классы, хотѣлъ съ собраніемъ всѣхъ чиновъ выдти изъ училища, то однодворецъ остановилъ его вышеписаннымъ началомъ рѣчи; и губернаторъ, тотчасъ подступя[369], (пригласилъ) ихъ въ училище, гдѣ уже и говорена была рѣчь передъ портретомъ Императрицы порядочно; но при томъ мѣстѣ, гдѣ онъ предавалъ въ покровительство Государынѣ сына своего, жена его, стоявшая за нимъ съ малолѣтнимъ его младенцемъ, отдала ему онаго, а онъ положилъ его передъ потретомъ, говоря со слезами тѣ слова, которыя тамъ написаны. Сіе трогательное дѣйствіе такъ поразило всѣхъ зрителей, что никто не могъ удержаться отъ сладостныхъ слезъ, въ благодарность просвѣтительницѣ народа проліянныхъ, и надавали столько оратору денегъ, что онъ нѣсколько недѣль съ пріятелями своими не сходилъ съ кабака, ибо также любилъ куликать. Рѣчь сія послана была къ намѣстнику и оттоль натурально въ Петербургъ къ Императрицѣ, гдѣ привела Государыню столько въ умиленіе, что она отъ удовольствія пролила слезы, и вообще такое произвела во всѣхъ удивленіе, что присланъ былъ отъ графа Безбородки курьеръ, и именемъ Императрицы приказано было однодворца (привезти) въ Петербургъ; ибо тотчасъ усумнились, какимъ образомъ можно было простому мужику имѣть такія чувства и свѣдѣнія, каковыя въ той рѣчи оказались и каковыхъ отъ лучшихъ риторовъ ожидать только можно[370]. Сіе происшествіе, а притомъ и успѣхи, тотчасъ показавшіеся отъ ученія, какъ-то между прочимъ напримѣръ, что чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ появилось во всемъ Тамбовѣ въ церквахъ италіянское пѣніе. Это было сдѣлано такъ, что одинъ придворный искусный пѣвецъ, спадшій съ голоса, служилъ секретаремъ въ нижней расправѣ[371] и въ состояніи былъ учить классъ вокальной музыкѣ. А какъ извѣстно, что купечество въ Россіи вездѣ охотники до духовнаго пѣнія, то губернаторъ, прибавя сказанному секретарю нѣсколько жалованья изъ приказа общественнаго призрѣнія къ получаемому имъ изъ расправы, велѣлъ учредить пѣвческій классъ по воскресеньямъ для охотниковъ: то тотчасъ и загремѣла по городу вокальная музыка. Забавно и пріятно видѣть, когда слышишь вдругъ человѣкъ 400 дѣтей, смотрящихъ на одну черную доску и тянущихъ одну ноту. А какъ и другія науки (какъ-то ариѳметика), чтеніе и писаніе прекрасное[372] показались по городу, и сенаторы графъ Воронцовъ и Нарышкинъ[373], въ началѣ 1787 года осматривавшіе губернію, подтвердили народную похвалу Императрицѣ относительно правосудія, успѣшнаго теченія дѣлъ, безопасности, продовольствія народнаго и торговли, также пріятныхъ собраній и увеселеній, такъ что нáчало знатное дворянство не токмо въ губернскій городъ часто съѣзжаться, но и строить порядочные домы для ихъ всегдашняго житья, переѣзжая даже изъ Москвы; то все сіе и возродило въ намѣстникѣ нѣкоторую зависть. Сіе прежде всего примѣтно стало изъ того, что онъ зачиналъ къ себѣ требовать и брать артистовъ, противъ воли губернатора и ихъ самихъ, въ Рязань[374] для устройства тамъ театра и прочихъ увеселеній, — какъ-то машиниста[375], живописца и балетмейстера, которыхъ губернаторъ стараніемъ своимъ выписалъ и содержалъ разными вымышленными имъ безъ ущерба казны и чьей-либо тягости способами, какъ то выше явствуетъ.
Но въ теченіе сего же года открылось уже явное намѣстника неудовольствіе противъ губернатора. Причина была тому слѣдующая. Въ исходѣ того 1787 (читай: 1786) г. должны быть по губерніямъ въ казенныхъ палатахъ торги на винный откупъ. Въ законѣ было сказано, что казенная палата, постановивъ на мѣрѣ съ откупщикомъ кондиціи, прежде заключенія контракта отошлетъ ихъ на уваженіе губернскаго правленія, генералъ-губернатора и Сената. Тамбовская казенная палата, сдѣлавъ торги, сколько по слуху въ городѣ извѣстно было, съ ненадежными людьми и съ уменьшеніемъ сложности 20,000 ведеръ вина, что дѣлало въ годъ казнѣ убытку 60,000, а въ 4 года 120,000 рублей[376], послала къ намѣстнику, а въ губернское правленіе не присылала. Губернаторъ ждалъ, что изъ сего будетъ, и говорилъ словесно вицъ-губернатору (человѣку жадному къ интересу и, можно сказать, криводушному подъячему); но онъ отыгривался разными увертками, упираясь впрочемъ на то, что отослалъ къ намѣстнику, и когда отъ него получитъ, тогда сообщитъправленію. Надобно знать, что намѣстникъ сей, или генералъ-губернаторъ былъ, какъ выше сказано, господинъ Гудовичъ, человѣкъ весьма слабый, или, попросту сказать, дуракъ, набитый барскою пышностію, что зять графа Разумовскаго[377], а дѣлъ, особливо же статскихъ, ни мало не разумѣющій. Онъ былъ водимъ его секретаремъ г. Лабою[378], который послѣ былъ генералъ-провіантмейстеромъ: человѣкъ проворный, умѣющій вкрадываться и подольщаться къ разнаго характера людямъ. Ушаковъ[379], вицъ-губернаторъ, съ нимъ сдружился, а можетъ-быть и раздѣлилъ съ нимъ и съ сенатскими оберъ-секретарями, или и повыше съ кѣмъ, тѣ 120,000 рублей, которыя съ уменьшеніемъ сложности изъ казны украли. Такимъ образомъ, какъ они на хищеніе царскаго интереса сладились, то и присланы кондиціи въ правленіе наканунѣ новаго года съ таковымъ требованіемъ, чтобъ правленіе, съ началомъ онаго, немедленно допустило новыхъ откупщиковъ до содержанія откупа. Губернаторъ, примѣтя козни, что ежели не допуститъ, то откупщики войдутъ въ претензію и начтутъ многія суммы, которыя падутъ на счетъ губернатора, а ежели допуститъ, то будетъ соучастникъ ущерба интереса; а потому и далъ онъ резолюцію, что какъ по наступившему времени къ отдачѣ новымъ откупщикамъ откупу некогда уже сбирать справокъ о залогахъ, представленныхъ отъ откупщиковъ, и о ихъ благонадежности, а господинъ генералъ-губернаторъ уже нашелъ ихъ достаточными и уважилъ, то губернское правленіе, не входя ни въ какое за нимъ новое разсмотрѣніе, яко главнаго начальника губерніи, относится къ нему и ждетъ его предписанія, которое послѣдовало: откупъ отданъ, и Сенату, съ прописаніемъ всего происшествія, отрапортовано. Едва прошло мѣсяца два откупа, вступилъ въ правленіе на главнаго откупщика, купца тамбовскаго Матвѣя Бородина, вексель не на весьма важную сумму, — помнится, тысячи на три. Правленіе, по законному порядку, предписало коменданту съ Бородина ту сумму требовать. Онъ отозвался неимѣніемъ денегъ: предписано въ домѣ описать имѣніе; но онаго ничего не нашлось, слѣдовательно и объявленный имъ подъ откупъ капиталъ, какъ и у прочихъ его соучастниковъ, по справкамъ оказался подложный, то есть выставленъ на одной бумагѣ, а въ существѣ своемъ пустой, никакого достоинства не имѣющій. Въ такомъ случаѣ, чтобъ правленію самому не подпасть подъ взысканіе, когда откупщики не будутъ взносить откупной суммы, какъ уже и дѣйствительно недоимка накопляться стала, губернаторъ приказалъ, на основаніи учрежденія о управленіи губерній, губернскому казенныхъ дѣлъ стряпчему[380] взнесть искъ; что исполнено, и жалоба его отправлена въ Сенатъ. Вотъ симъ-то и возгорѣлась уже явная злоба намѣстника противъ губернатора.
Между тѣмъ случилось еще происшествіе, достойное примѣчанія, которое ознаменовалось совершеннымъ подыскомъ и гоненіемъ губернатора. Въ мартѣ мѣсяцѣ (1788), 24-го числа, Т. е. наканунѣ Благовѣщенія, явился къ губернатору воронежскій купецъ Гарденинъ съ открытымъ ордеромъ ко всѣмъ губернаторамъ отъ главнокомандующаго въ арміи князя Потемкина-Таврическаго, которымъ препоручалось имъ помогать ему Гарденину, яко провіантскому коммиссіонеру, въ покупкѣ и доставкѣ провіанту на армію, предводительствуемую имъ противъ Оттоманской Порты, въ которомъ крайній былъ недостатокъ, такъ что по зимѣ еще съ Моздоцкой линіи и прочихъ мѣстъ дивизіонные командиры писали къ губернатору и просили его пріискать купить хлѣба. Но какъ въ томъ году въ Тамбовской губерніи, да и въ прочихъ смежныхъ, родился хлѣбъ худо, то и не могъ онъ удовлетворять требованія ихъ. Гарденинъ, сверхъ помянутаго ордера, представилъ еще открытый указъ изъ Сената казеннымъ палатамъ, чтобъ ассигнованныя на воинскій департаментъ суммы отпустили ему Гарденину безъ задержанія; объявивъ при томъ словесно, что пріискано и приторговано имъ хлѣба потребное число по рѣкѣ Воронѣ у разныхъ помѣщиковъ и отдано имъ задатку 50,000 р., съ тѣмъ чтобъ при вскрытіи рѣки и при нагрузкѣ въ суда хлѣба, заплатить имъ остальную сумму; а ежели не заплатится, то съ нихъ поставки хлѣба не взыскивать и взятыхъ въ задатокъ денегъ не требовать. Поелику было то время, что скоро рѣка вскроется, то и просилъ онъ, чтобъ изъ ассигнованныхъ на военный департаментъ за прошлый и за настоящій годъ суммъ были потребныя ему деньги выданы; иначе же, когда упустится пора, то армія подвергнется крайнему бѣдствію. Губернаторъ (Державинъ), какъ деньги въ казенной палатѣ, препроводилъ его къ вицъ-губернатору, чтобъ онъ отъ него деньги требовалъ. Гарденинъ возвратился и объявилъ, что вицъ-губернаторъ отказалъ ему въ деньгахъ, сказавъ, что будто въ палатѣ провіантскихъ суммъ нѣтъ. Губернаторъ вторично отослалъ его при секретарѣ Савицкомъ[381] (что нынѣ вицъ-губернаторомъ въ Новѣгородѣ) и велѣлъ просить его, чтобъ онъ удовольствовалъ коммиссіонера, ежели провіантскихъ и коммиссаріатскихъ денегъ нѣтъ, хотя изъ другихъ суммъ, которыя опослѣ замѣнитъ, ибо государственная нужда, не теряя времени, того требуетъ, дабы не поморить арміи. Вицъ-губернаторъ, надѣясь на покровительство князя Вяземскаго, яко генералъ-прокурора и государственнаго казначея, а также и на генералъ-губернатора, отвѣтствовалъ съ грубостію, что у него денегъ нѣтъ, и сверхъ того, дабы оказать губернатору больше неуваженія и пресѣчь совсѣмъ надежду Гарденину безъ подарковъ ему получить деньги, поѣхалъ на винный липецкій (винокуренный) заводъ, якобы для осмотру его годности по сенатскому указу. Гарденинъ въ отчаяніи прибѣгнулъ паки къ губернатору. Тогда онъ приказалъ ему войти къ себѣ съ письменнымъ прошеніемъ съ прописаніемъ всѣхъ вышеописанныхъ обстоятельствъ и отказовъ вице-губернаторскихъ. Вслѣдствіе чего, призвавъ къ себѣ казенныхъ дѣлъ стряпчаго, велѣлъ ему подать себѣ вѣдомость о суммахъ, какія находятся въ казенной палатѣ наличными и куда какія ассигнованы суммы. Стряпчій отвѣтствовалъ, что губернскій казначей[382] и прочіе члены палаты той вѣдомости ему безъ вицъ-губернатора не даютъ.
Тогда онъ, по силѣ учрежденія о губерніяхъ, яко хозяинъ губерніи, далъ ордеръ коменданту[383], придавъ ему въ помощь для лучшаго соблюденія порядка совѣтника правленія и секретаря, которымъ велѣлъ казну въ губернскомъ казначействѣ освидѣтельствовать и подать губернскому правленію репортъ, сколько какихъ суммъ на лицо находится въ ономъ. А какъ предвидѣлъ онъ, что таковой его, хотя законный и должный, но рѣшительный поступокъ отъ его недоброжелателей подвергнется разнымъ прицѣпкамъ и осужденію: то и далъ онъ подробное наставленіе своимъ коммиссіонерамъ какъ поступать при свидѣтельствѣ казны, наблюдая возможную осторожность и порядокъ, то есть, чтобъ записывать всякій свой шагъ, по точной силѣ должности казначея, въ журналъ вообще съ тѣми чиновниками, которые отъ стороны казенной палаты при томъ свидѣтельствѣ находиться будутъ. Все сіе сохранено, и поданъ рапортъ въ губернское правленіе; но какъ свидѣтельство происходило по документамъ и по книгамъ нѣсколько дней, то натурально о выдачѣ денегъ Гарденину посланъ прежде репортъ въ Сенатъ, а о свидѣтельствѣ послѣ, въ которомъ прописаны всѣ безпорядки и неустройство по казенной части: то есть ассигнаціоннаго банка суммы болѣе 150,000 рублей валялись вовсе безъ записки, изъ коихъ, носился слухъ, раздаваны вицъ-губернаторомъ взаймы казенныя деньги, безъ процентовъ и безъ залоговъ, кому хотѣлъ, также неокладные доходы, какъ-то: за гербовую бумагу, за паспорты, сбирались безъ записки въ приходъ; провіантскихъ и коммиссаріатскихъ суммъ было на лицо, неизвѣстно почему удержанныхъ и не высланныхъ въ мѣста, куды ассигнованы, около 200,000, т. е. несравненно болѣе чѣмъ Гарденинъ требовалъ. Словомъ, почти вся записная киига была бѣла, документы разбросаны или и совсѣмъ растеряны, и неизвѣстныя какія-то деньги нашлись у присяжныхъ по коробкамъ, такъ что оказывалось въ растерѣ или похищеніи казенныхъ денегъ болѣе 500,000 рублей. Все сіе записано въ журналъ и подписано собственными руками, какъ коммиссіонеровъ губернатора, такъ и губернскимъ и уѣзднымъ казначеемъ и стряпчимъ, безъ всякаго противурѣчія или жалобъ на какое-либо притѣсненіе, и тогда же отрепортовано съ нарочнымъ Сенату, и намѣстнику дано знатъ. Поелику же сіе происходило передъ Страшною недѣлею, а по воскресеньямъ всегда собирались къ губернатору на вечеръ чиновники и ихъ жены, то въ Вербное воскресенье, собравшись они въ домѣ губернатора, начали между собою переговаривать, что якобы свидѣтельство комендантъ и его помощники учинили подложное притѣснительно и оклеветали казенную палату въ безпорядкахъ, коихъ совсѣмъ не было, а напротивъ того она нашлась въ наилучшей исправности; о чемъ казенная палата, сдѣлавъ опредѣленіе, послала съ нарочнымъ же репортъ отъ себя Сенату.
Сіе услышавъ губернаторша отъ женщинъ, сказала мужу. Онъ тотчасъ призвалъ къ себѣ губернскаго прокурора[384] и спросилъ, извѣстенъ ли онъ и правда ли, что казенная палата сдѣлала опредѣленіе въ опроверженіе губернскаго правленія и послала рапортъ, якобы о лживомъ свидѣтельствѣ. Прокуроръ отвѣчалъ: правда. — «Для чего вы не соблюли свою должность, въ учрежденіи вамъ предписанную, гдѣ вамъ велѣно доносить губернскому правленію не токмо о всѣхъ происшествіяхъ, но и о слухахъ и о ропотѣ народномъ? А вы, видя и пропуская опредѣленіе палаты о беззаконныхъ поступкахъ коменданта и прочихъ коммиссіонеровъ, не донесли правленію, которое могло свои взять мѣры и чрезъ изслѣдованіе открыть истину. Что подумаетъ Сенатъ? кому ему вѣрить, правленію или палатѣ?» Губернскій прокуроръ, услышавъ сіе, струсилъ, поблѣднѣлъ и затрясся. Губернаторъ безъ обиняковъ сказалъ ему, что ежели онъ не исполнитъ своей должности по точной силѣ учрежденія, то онъ прямо принужденъ будетъ донести о всѣхъ беззаконныхъ происшествіяхъ Императрицѣ. Прокуроръ на другой день, то есть въ Страшной понедѣльникъ, хотя день неприсутственный, но какъ по важному дѣлу, подалъ репортъ губернскому правленію. Губернаторъ, принявъ оный, далъ резолюцію пригласить, какъ по экстренному дѣлу, предсѣдателей палатъ и при нихъ, призвавъ всѣхъ чиновниковъ, казначеевъ и присяжныхъ, бывшихъ при свидѣтелствѣ казны въ казначействѣ, спросить ихъ, какимъ образомъ дѣлано было притѣсненіе и угрозы присяжнымъ и прочимъ чинамъ комендантомъ и прочими коммиссіонерами. Предсѣдатели уголовной и гражданской палатъ, двое Чичериныхъ[385], прибыли? а казенной палаты, какъ выше явствуетъ, вицъ-губернаторъ былъ на липецкихъ заводахъ, то вмѣсто его пришелъ экономіи директоръ Аничковъ. Скоро потомъ представлены казначеи и присяжные, которые тайно пріѣхавшимъ изъ Липецка вицъ-губернаторомъ и его сообщникомъ экономіи директоромъ настроены, что на вопросъ въ правленіи губернаторомъ: «кѣмъ вы были принуждены при свидѣтельствѣ казны показывать неисправности казначейства и похищеніе казны?» въ одинъ голосъ всѣ отвѣтствовали: «Комендантомъ». — Какъ? — «Онъ приказалъ изъ насъ одному присяжному, у котораго въ коробкѣ заперты были казенныя деньги: „ну, поскорѣе отпирай и вынимай, что у тебя тамъ есть“, толкнувъ притомъ тростнымъ набалдачникомъ въ спину». — Болѣе жъ никакого принужденія и устращиваній не было? — «Нѣтъ», отвѣчали. Сіи показанія записаны въ журналѣ правленія и спрашиваны еще, не имѣютъ ли чего въ оправданіе свое сказать; но никто ничего не говорилъ, а всѣ были безгласны. Все сіе въ присутствіи всего собранія записано и репортовано Сенату и сообщено генералъ-губернатору къ свѣдѣнію, который съ своей стороны послалъ жалобу въ оное правительство, что якобы губернаторъ его обидѣлъ, между прочимъ и созывомъ изъ палатъ въ правленіе предсѣдателей, ссылаясь на учрежденіе, которымъ одному ему предоставлено право сзывать палаты при случаяхъ заключенія, на новые законы.
Сенатъ по первому рапорту о выдачѣ Гарденину денегъ сдѣлалъ губернатору строгій выговоръ, что якобы онъ вмѣшивался въ управленіе казенной части, которая непосредственно зависѣла отъ государственнаго казначея, или князя Вяземскаго, несмотря на то, что онъ его ассигнацію приказалъ выполнить, велѣвъ отдать Гарденину деньги, ассигнованныя на провіантскій департаментъ. По второму же рапорту о свидѣтельствѣ денегъ въ палатѣ и о происшедшемъ между казенною палатою и правленіемъ несогласіи, велѣлъ на мѣстѣ генералъ-губернатору безпорядокъ исправить, а пониженную сложность, несмотря на толь явный и умышленный ущербъ интереса по откупу, утвердилъ безъ всякаго изслѣдованія, не уважа никакихъ доводовъ казеннаго стряпчаго. Генералъ-губернаторъ, пріѣхавъ самъ для исполненія сенатскаго указа, что сдѣлалъ, губернатору осталось неизвѣстнымъ, ибо онъ о семъ ни однимъ словомъ съ нимъ не объяснялся; а между тѣмъ въ августѣ мѣсяцѣ, по случаю нечаянно объявленной войны Швеціею[386], какъ приказано было добровольно отданныхъ .владѣльцами въ солдаты людей принимать, но на одежду и содержаніе ихъ денегъ не ассигновано, то губернаторъ требовалъ отъ намѣстника разрѣшенія, изъ какихъ суммъ оныя взять, ибо, получивъ недавно указъ Сената не касаться казенной части, не смѣлъ самъ собою заимствовать оныхъ изъ коммиссаріатскихъ суммъ. Генералъ-губернаторъ отдѣлывался отъ письменной резолюціи, словесно приказывая взять изъ коммиссаріатскихъ суммъ, и намѣренъ былъ уѣхать изъ Тамбова въ Рязань, дабы необходимую выдачу изъ казначейства на сію потребу денегъ обратить паки на губернатора и тѣмъ снова поджечь Вяземскаго, якобы въ присвоеніи имъ его должности. Но губернаторъ остерегся, требовалъ письменной резолюціи или звалъ намѣстника въ правленіе, дабы тамъ въ общемъ присутствіи сдѣлать по сему экстренному случаю положеніе; но онъ, на сіе крайне разсердяся, съ азартомъ кричалъ, что онъ понуждать его идти въ правленіе не можетъ, что онъ долженъ исполнять всѣ его повелѣнія безпрекословно, какъ бы Императорскаго Величества, что онъ ничто иное, какъ его совѣтникъ; но губернаторъ говорилъ, что онъ правитель губерніи, а не совѣтникъ. Словомъ, произошелъ между ими довольно горячій разговоръ; но никакой непристойности не было, и генералъ-губернаторъ съ тѣмъ изъ Тамбова уѣхалъ, оставивъ наборъ людей, обмундированіе и продовольствіе ихъ на попеченіе губернатора.
Въ сентябрѣ полученъ указъ изъ Сената, послѣдовавшій по жалобѣ намѣстника, въ коемъ многія глупыя небылицы и скаредныя клеветы на Державина написаны были: между прочимъ, что будто онъ его за воротъ тащилъ въ правленіе, что будто въ присутствіи его въ правленіи сдѣланныя имъ распоряженія не исполнялъ, что накопилъ недоимки, и другія всякія нелѣпицы, но ни одного истиннаго и уваженія достойнаго проступка (или) дѣла не сказалъ. Губернатору не трудно было на такой сумбуръ отвѣтствовать и опровергнуть лжи прямымъ дѣломъ. Но какъ зналъ онъ канцелярскій обрядъ, что не на справкахъ основанные отвѣты подлежатъ сумнѣнію и что начальничьи донесенія болѣе возымѣютъ вѣсу, нежели его отвѣты, то, отлучивъ его отъ должности, предадутъ дѣло въ Сенатъ (къ) законному сужденію, а Сенатъ нѣсколько лѣтъ будетъ собирать справки, которыя въ угодность генералъ-губернатора будутъ такія, какія ему только будутъ угодны; словомъ, ежели не обвинятъ, то вѣчно просудятъ, чего имъ только и хотѣлось, дабы не допустить Державина въ столицу, или лучше до лицезрѣнія Императрицы: ибо таковъ есть законъ: кто подъ судомъ, тотъ не допущается ко двору. Державинъ, все сіе предвидѣвъ, взялъ мѣры, дабы отвратить отъ себя толь злобно ухищренную напасть. Онъ, не объявя указа въ правленіи, призвалъ къ себѣ секретарей и приказалъ имъ якобы по другой какой надобности, справиться о всемъ, о чемъ требуетъ съ него Сенатъ отвѣта, каждому по своей экспедиціи и за подписаніемъ ихъ и совѣтниковъ по ихъ частямъ, взнесть къ нему въ канцелярію. Они сіе исполнили, и совѣтники, не знавъ что по поводу сенатскаго указа тѣ справки требованы, подписали, а губернскій прокуроръ пропустилъ, не сдѣлавъ никакого возраженія. Тогда губернаторъ объявилъ правленію сенатскій указъ и тотъ же часъ, основавъ на тѣхъ справкахъ свой отвѣтъ, отправилъ въ Сенатъ. Прокуроръ и совѣтники, бывши преданы изъ трусости намѣстнику, увидѣли, что сплошали, не затруднивъ справокъ, Первый изъ нихъ, пославъ нарочнаго къ генералъ-губернатору съ извѣстіемъ, что губернаторъ требуетъ справокъ противъ сенатскаго указа, получилъ съ тѣмъ же посланнымъ предписаніе, чтобъ никакъ не давать справокъ[387]; но было уже поздно. Гудовичъ, будучи о семъ извѣщенъ, послалъ въ Сенатъ жалобу на Державина, говоря, что онъ подъ видомъ справокъ отдалъ якобы его подъ судъ губернскому правленію. Ему больно было, что справками обнаружились его лжи и черной души клевета. Напримѣръ, онъ доносилъ Сенату, что губернаторъ въ присутствіи его въ губернскомъ правленіи сдѣланныхъ имъ распоряженій не исполнялъ (по справкамъ открылось, что онъ съ самаго своего пожалованія въ тамбовскіе намѣстники въ правленіи ни разу не бывалъ и распоряженій никакихъ не дѣлалъ); что недоимокъ не взыскивалъ: оказалось, что никогда оныхъ такъ мало не было. Что же касалось до того, что будто за воротъ тащилъ въ правленіе, то толь грубую ложь никакое безстыдное свидѣтельство подкрѣпить не могло; ибо надобно было, чтобъ кто-нибудь ихъ рознялъ, и тому подобное.
Сенатъ, получивъ вторую жалобу, хотя не могъ почесть ее за основательную, но, — по убѣжденію генералъ-прокурора Вяземскаго, а паче бывшаго тогда въ великой силѣ по связи съ графомъ Безбородкою графа Петра Васильевича Завадовскаго, который Гудовичу былъ не токмо землякъ и родственникъ по дому графа Разумовскаго[388], но и старинный другъ, — опредѣлилъ, не дождавшись на указъ отъ Державина отвѣта, поднесть Ея Величеству докладъ, въ которомъ почелъ ему то въ вину, что онъ долго якобы отвѣта не присылалъ, несмотря на то, что въ законахъ опредѣленнаго на отвѣты срока еще не прошло и что не токмо третичнаго, но и вторичнаго побудительнаго указа къ нему послано не было. Графъ Завадовскій потрудился самъ написать докладъ, въ которомъ показалъ искусство свое въ словоизобрѣтеніи, что выдумалъ на обвиненіе Державина особое не слыханное ни въ какой юриспруденціи слово, а именно, что онъ упослѣживаетъ[389] отвѣтами, и для того предать его суду. Императрица, получивъ таковой явно пристрастный докладъ, безъ отвѣта обвиняющій Державина, проникла на него гоненіе, и для того, положивъ его предъ собою, оставила безъ конфирмаціи. Между тѣмъ Державинъ въ узаконенный срокъ прислалъ отвѣтъ; но его Сенату не докладывали, а читали тайно по кабинетамъ и, увидѣвъ гонимаго во всемъ невинность, положили безгласнымъ подъ красное сукно, вымышляя между тѣмъ способы и разныя козни, чѣмъ бы обвинить Державина и подвигнуть на него гнѣвъ Императрицы.
Прошло мѣсяца съ два, что дѣло оставалось безъ всякаго движенія, и всѣ думали, что Императраца взяла сторону Державина, и ему ничего не будетъ. Но въ ноябрѣ мѣсяцѣ насталъ срокъ къ новому выбору судей. Намѣстникъ пріѣхалъ, и дворяне съѣхались. Губернаторъ, получая о томъ ежедневно рапорты, пришелъ къ нему въ день балотированія и съ должною учтивостію спрашивалъ его, что онъ ему по сему случаю прикажетъ. Онъ съ презрѣніемъ ему отвѣчалъ: «Ничего». — Въ обрядѣ выборовъ и на него возложена должность. — «Мнѣ вы ни на что не надобны[390].» Губернаторъ, поклонясь, вышелъ вонъ и тотъ же часъ прислалъ къ нему рапортъ съ прописаніемъ, что онъ (былъ) у него и просилъ его повелѣнія, но онъ его безъ всякой причины удалилъ отъ выборовъ: то ежели что случится въ продолженіе оныхъ несогласное съ законами, то чтобы уже онъ самъ за то изволилъ отвѣтствовать. Сія намѣстника такъ-сказать письменная явка наиболѣе раздражила. Онъ послалъ къ графу Безбородку убѣдительное партикулярное письмо, написавъ въ немъ личныя оскорбленія и всякія нестерпимыя нелѣпости на губернатора, прося, чтобы онъ удаленъ былъ изъ губерніи, описывая, что онъ и при настоящемъ выборѣ дворянъ дѣлаетъ затрудненіе и замѣшательство. Графъ Безбородко по тому письму докладывалъ, и тогда-то уже вышла конфирмація Императрицы на вышепомянутый сенатскій докладъ, въ которой сказано, чтобъ удаля Державина изъ Тамбовской губерніи, взять съ него отвѣты, которые разсмотрѣть въ Москвѣ въ 6-мъ Сената департаментѣ[391]. — Возрадовались всѣ его гонители, и вмѣсто того, чтобъ справедливый Сенатъ и истинный защитникъ невинности долженъ былъ сказать и войти съ докладомъ, что отвѣты уже Державинымъ присланы, и какъ въ нихъ не находится никакой вины его, то предать Ея Величества благосоизволенію; напротивъ, тотчасъ препроводили въ Москву, опасаясь допустить оклеветаннаго въ Петербургъ, чтобъ какъ-либо присутствіемъ своимъ въ семъ городѣ не открылъ своей невинности, ибо письменныхъ жалобъ его не боялись, потому что они, преходя чрезъ руки статсъ-секретарей и почтъ-директора, пріятелей и приверженцевъ ихъ, не могли никакъ проникнуть до Императрицы. Словомъ, Державинъ былъ въ крайнемъ со всѣхъ сторонъ утѣсненіи, ибо Вяземскаго и Безбородкина партія, то есть Сенатъ, генералъ-прокуроръ, генералъ-губернаторъ и статсъ-секретари, всѣ были противъ его. Хотя на князя Потемкина, по случаю помоществованія арміи хлѣбомъ чрезъ Гарденина и благосклоннаго расположенія Василья Степановича Попова, правителя его канцеляріи, и была нѣкоторая надежда[392]; но какъ оные три сильные вельможи, Потемкинъ, Безбородко и Вяземскій, у коихъ были въ рукахъ бразды царственнаго правленія, чтобъ не мѣшать другъ другу, составили тогда между собою тріумвиратъ, любимецъ же Императрицы графъ Мамоновъ[393] ни съ какой стороны не былъ знакомъ Державину, то и былъ онъ въ безднѣ погибели, изъ коей, казалось, никоимъ образомъ выйти ему неможно было. Но невинность его и Богъ противное учинили, какъ то ниже увидимъ.
Такимъ образомъ долженъ онъ былъ, противъ желанія всѣхъ благомыслящихъ, въ исходѣ 1788 года оставить Тамбовскую губернію, въ которой онъ много полезнаго сдѣлалъ, какъ-то:
1. Написалъ топографію губерніи[394].
2. Учредилъ въ губернскомъ правленіи порядокъ для сокращенія производства, котораго прежде не было, такъ что, раздѣля по совѣтникамъ дѣла на экспедиціи, завелъ три журнала, изъ коихъ два для совѣтниковъ, а третій для себя. Въ первыхъ двухъ совѣтники должны были писать резолюціи кратко своими руками, по подобнымъ дѣламъ, каковыя уже губернаторомъ и правленіемъ апробованы были; а въ третьемъ губернаторъ самъ, по каковымъ еще прежде положенія не было. Симъ сокращалось время и производство, ибо вмѣсто одной выходило три резолюціи, однако основательныя и согласныя съ законами. Сіи три докладные реестра съ резолюціями совѣтниковъ и губернатора составляли каждаго дня журналъ правленія, который подписывали подъ каждой статьей по своимъ частямъ совѣтники, а на концѣ губернаторъ. И какъ дѣла были разобраны по матеріямъ и вносились въ докладной реестръ одно за однимъ того же роду, то написавъ на первое резолюцію, согласную апробованнымъ прежде таковымъ же, послѣдующія совѣтникъ разрѣшалъ однимъ словомъ: тоже, тоже.
3. Подобно сему сокращены и исполнены были самымъ дѣломъ, а не на одной только бумагѣ, губернскія публикаціи, которыхъ, какъ извѣстно, во всякомъ правленіи отъ почты до почты вступаетъ великое множество. Сіе сдѣлано было такъ. Учрежденъ былъ особый столъ съ однимъ столоначальникомъ и двумя писцами. Они должны были изъ всѣхъ сообщеній, требующихъ обнародованія, составлять еженедѣльный реестръ, изображая въ немъ кратко, о чемъ откуда публикуется. Въ пятницу по реестру сему докладывалось правленію, на которомъ однимъ словомъ отмѣчалъ совѣтникъ: публиковатъ. Въ субботу и воскресенье всѣ статьи публикаціи на одномъ большомъ листу, подобномъ табели, которую можно къ стѣнѣ прибить, печатывались въ типографіи. Въ понедѣльникъ листы сіи приносились въ правленіе, которые при краткихъ печатныхъ указахъ, прежде уже изготовленныхъ, посылались городничимъ съ таковымъ только изъясненіемъ, что посылается столько экземпляровъ. Городничій долженъ былъ оные экземпляры раздать по присутственнымъ мѣстамъ, и въ нижній земскій судъ съ большимъ оныхъ количествомъ; нижній земскій, приложа при каждомъ экземплярѣ по нѣскольку листовъ бѣлой бумаги, отсылалъ съ статными драгунами въ четыре конца своего уѣзда до первыхъ земскихъ избъ, гдѣ земскій писарь, на бѣлой бумагѣ отмѣтивъ что публикацію видѣлъ, отсылалъ съ ходакомъ уже до второй земской избы, и такъ далѣе. По огласкѣ во всемъ уѣздѣ возвращались экземпляры съ подписанными листами въ земскій судъ и прибивались къ стѣнамъ по церквамъ, базарамъ и ярмаркамъ, къ свѣдѣнію всего народа. Такимъ образомъ въ весьма краткое время извѣщалась вся губернія самымъ дѣломъ, а не на письмѣ только, о разрѣшеніи и запрещеніи имѣнія, о подрядахъ и откупахъ, о бѣглыхъ рекрутахъ и о прочемъ, о чемъ неточныя публикаціи производятъ въ дѣлахъ не токмо замѣшательство и затрудненіе, но и самыя злоупотребленія. Сему подобно для скорѣйшаго отправленія дѣлъ учредилъ онъ распорядокъ въ перепискѣ съ подчиненными мѣстами губернскаго правленія: приказалъ присылать обыкновенныя вѣдомости о доимкахъ о хлѣбномъ урожаѣ и о прочемъ — въ пакетахъ въ поллиста, о дѣлахъ, которыя требуютъ резолюціи или предписанія правленія, — въ четверть листа, а репорты о полученіи указовъ — въ восьмую долю листа, чѣмъ сокращалось весьма теченіе дѣлъ; ибо законами предписано судьямъ самимъ распечатывать пакеты и помѣчать число на полученныхъ бумагахъ, то и выходила неминуемая медленность и для совѣтниковъ великій трудъ, что они должны были каждый пакетъ распечатать, прочесть бумагу, помѣтить въ вѣдомости и за извѣстіе отдать секретарямъ; но когда пакеты были различны, то дежурный секретарь по наружной ихъ формѣ, не распечатывая, разбиралъ и требующіе резолюціи клалъ передъ судей, вѣдомости раздавалъ секретарямъ по экспедиціямъ, а репорты о полученіи указовъ въ регистратуру прямо для записки въ регистатуру, не взнося всѣхъ оныхъ въ докладные реестры, чѣмъ соблюдались вышеписанные законы и несравненно дѣла ускорялись; ибо пустыя бумаги не обременяли дѣлопроизводителя[395].
4. Вѣдомости, получаемыя изъ казенной палаты о полученіи доходовъ и о недоимкахъ, а равно и изъ судебныхъ мѣстъ о рѣшенныхъ и нерѣшенныхъ дѣлахъ, согласно законамъ и учрежденію, приказалъ присылать только въ два срока, а не нѣсколько разъ, какъ и когда кому вздумалось, и дѣлалъ по нимъ градской и сельской полиціи только два раза въ годъ предписаніе, штрафуя неисправныхъ безъ лицепріятія, чѣмъ и трудъ облегчался и исполненіе чинилось дѣйствительнѣе, какъ по запутанности дѣлъ частыя, но слабыя предписанія.
5. По казенной части въ сборѣ податей и свидѣтельствъ казны на основаніи законовъ такое сдѣлалъ по зависящимъ отъ губернскаго правленія мѣстамъ распоряженіе, что и по нынѣ государственное казначейство, при ревизованіи счетовъ, руководсгвуется онымъ.
6. Разобралъ по точной силѣ законовъ вины преступниковъ, содержащихся безъ всякаго прежде различія въ тюрьмахъ, сдѣлавъ распоряженіе, кого отпустить на росписки и поручительство, кого содержать строже, кого слабѣе, разсадя ихъ всѣхъ по особымъ номерамъ, по мѣрѣ ихъ винъ и преступленій[396]; и перестроя изъ старыхъ строеній съ пособіемъ суммъ приказа общественнаго призрѣнія благоучрежденный тюремный домъ съ кухнею, лазаретомъ, приказалъ въ немъ содержать возможную чистоту и порядокъ, чего прежде не было, а содержали въ одной такъ-сказать ямѣ, огороженной палисадникомъ, по нѣскольку сотъ колодниковъ, которые съ голоду, съ стужи и духоты помирали, безъ всякаго о нихъ попеченія.
7. Учредилъ типографію, въ которой печатались не токмо указы сенатскіе, но и прочія скораго исполненія требующія предписанія губернскаго правленія, а также и губернскія вѣдомости о цѣнахъ хлѣба, чѣмъ обуздывалось своевольство и злоупотребленіе провіантскихъ коммиссіонеровъ, и о прочемъ къ свѣдѣнію обывателей нужномъ.
8. Изслѣдованы препятствія и затрудненія судовому ходу по рѣкѣ Цнѣ, по коему суда назадъ отъ Рыбной не возвращались, и къ облегченію плаванія придуманы средства, съ описаніемъ чего въ подробности[397] и съ приложеніемъ плановъ и смѣтъ препровождены къ намѣстнику, а отъ него Императрицѣ. Но какъ князь Вяземскій, управляющій государственною казною, не доброхотствовалъ Державину; то, по бывшей тогда съ Турками войнѣ, отговорился неимѣніемъ денегъ, требуемыхъ на все то исправленіе, не болѣе 20,000 рублей. Слышно однако было, что правительство водяной коммуникаціи то описаніе, планы и смѣты успѣшнаго плаванія судовъ, отъ Морши до Рыбинска и обратно, одобрило; но что изъ того вышло, неизвѣстно.
9. Купилъ по препорученію Императрицы для запаснаго петербургскаго хлѣбнаго магазейна муки около 100,000 кулей, который (хлѣбъ) обошелся съ поставкою дешевле провіантскаго вѣдомства 115 копѣйками, изъ чего видно, что онъ бы могъ положигь себѣ въ карманъ безъ всякой опасности до 100,000 рублей.
10. Открылъ убивство въ Темниковѣ княгини Девлеткильдеевой племянникомъ ея Богдановымъ, которое совершилось такъ-сказать съ свѣдѣнія городничаго и прочихъ земскихъ чиновниковъ. Исправилъ дороги, пріумножилъ доходы приказа общественнаго призрѣнія въ годъ до 40 тысячъ рублей[398].
Но несмотря на всѣ сіи попеченія и заботы о благосостояніи ввѣренной губерніи, Державинъ, по злобѣ сильныхъ его недоброжелателей, отлученъ изъ Тамбова и явился въ Москвѣ къ суду 6-го Сената департамента, по вышесказанному доносу намѣстника, отправя жену свою къ матери ея въ Петербургъ[399].
Пріѣхавъ въ Москву, помнится, въ Рождественскій постъ (1788)[400], явился въ Сенатъ; нашелъ дѣло еще не докладываннымъ. Сколько ни просилъ о томъ, но все отлагали день за день, отговариваясь, что сенаторъ князь Петръ Михайловичъ Волхонскій[401] за болѣзнію не въѣзжаетъ въ присутствіе. Надобно знать, что сей князь Волхонскій родня князя Вяземскаго и былъ предъ тѣмъ оберъ-прокуроромъ при московскихъ Сената департаментахъ, то и находился у всѣхъ, по тѣмъ связямъ, какъ у большихъ, такъ и малыхъ чиновъ сенатскихъ, въ великомъ уваженіи. Никто противъ его не смѣлъ говорить, и оберъ-прокуроръ князь Гагаринъ[402], отъ котораго зависѣло приказать предложить дѣло къ слушанію, сколько былъ ни прошенъ, ничего не предпринималъ. Протекло ужь 6 мѣсяцевъ. Державинъ шатался по Москвѣ праздно и видѣлъ, что такая проволочка единственно происходитъ изъ угожденія князя Вяземскаго, потому что, не находя его ни въ чемъ виннымъ, отдаляли оправданіе, дабы не подпасть самимъ подъ гнѣвъ Императрицы. Наконецъ онъ нерѣшимостію наскучилъ и какъ въѣзжъ былъ въ домъ князя Волхонскаго и довольно ему знакомъ, водя съ нимъ въ бытность его въ Петербургѣ хлѣбъ и соль: то, пріѣхавъ въ одинъ день къ нему, просилъ съ нимъ переговору въ его кабинетѣ. Князь не могъ отъ сего отговориться. Державинъ началъ ему говорить: «Вы, слава Богу, князь, сколько я вижу, здоровы, но въ Сенатъ въѣзжать не изволите, хотя тамъ мое дѣло уже съ полгода единственно за неприсутствіемъ вашимъ не докладывается. Я увѣренъ въ вашемъ добромъ сердцѣ и въ благорасположеніи ко мнѣ; но вы дѣлаете сіе мнѣ притѣсненіе изъ угожденія только князь Александру Алексѣичу, то я увѣряю ваше сіятельство, что ежели будете длить и не рѣшите мое дѣло такъ или сякъ (я не требую моего оправданія, ибо увѣренъ въ моей невинности), то принужденнымъ найдусь принесть жалобу Императрицѣ, въ которой изображу всѣ причины притѣсненія моего генералъ-прокуроромъ, какъ равно и состояніе управляемаго имъ государственнаго казначейства самовластно и въ противность законовъ, какъ онъ раздаетъ жалованье и пенсіоны, кому хочетъ, безъ указовъ Ея Величества, какъ утаиваетъ доходы, дабы въ случаѣ требованія на нужныя издержки показать выслугу предъ Государынею, нашедши якобы своимъ усердіемъ и особымъ распоряженіемъ деньги, которыхъ въ виду не было, или совсѣмъ оныя небреженіемъ другихъ чиновниковъ пропадали, и тому подобное; словомъ, всѣ опишу подробности, ибо, бывъ совѣтникомъ государственныхъ доходовъ, всѣ крючки и норы знаю, гдѣ скрываются, и по переводамъ суммъ въ чужіе краи умышленно государственные ресурсы къ пользѣ частныхъ людей, прислуживающихъ его сіятельству. Коротко, хотя буду десять лѣтъ подъ слѣдствіемъ и въ бѣдствіи, но представлю не лживую картину худаго его казною управленія и злоупотребленія сдѣланной ему высочайшей довѣренности. То не введите меня въ грѣхъ и не заставьте быть доносчикомъ противу моей воли: рѣшите мое дѣло, какъ хотите, а тамъ Богъ съ вами, будьте благополучны.»
Князь Волхонскій почувствовалъ мои справедливыя жалобы, обѣщалъ выѣхать въ Сенатъ, что и дѣйствительно въ первый понедѣльникъ исполнилъ, и дѣло мое, яко на справкахъ основанное и ясно доказанное, въ одно присутствіе кончено. Хотя казенная палата и самъ генералъ-губернаторъ изобличены въ небреженіи ихъ должности, а губернаторъ напротивъ того найденъ ни въ чемъ не виноватымъ; но о нихъ ничего не сказано, а о немъ, что какъ де онъ за справки, требованныя имъ изъ губернскаго правленія противъ генералъ-губернатора, удаленъ отъ должности, то и быть тому такъ. Свѣдавъ таковое кривое и темное рѣшеніе, Державинъ, не имѣвъ его въ рукахъ формально, не могъ противъ онаго никакого дѣлать возраженія; ибо тогда не было еще того узаконенія, какъ нынѣ, чтобъ по слѣдственнымъ дѣламъ объявлять подсудимымъ открыто рѣшительныя опредѣленія и давать имъ двѣ недѣли сроку на написаніе возраженія, буде дѣло рѣшено несправедливо и незаконно. Державинъ не зналъ, что въ семъ утѣснительномъ положеніи дѣлать и какъ отвратить предъ Императрицею сіе маловажное само по себѣ, беззаконное опредѣленіе Сената. Итакъ принужденъ былъ дать чрезъ одного стряпчаго оберъ-секретарю 2000 рублей за то, чтобъ только позволилъ копію списать съ того рѣшительнаго опредѣленія, дабы, прибѣгнувъ къ Императрицѣ съ просьбою, въ чемъ противъ онаго не ошибиться; и также оберъ-прокурора князя Гаврилу Петровича Гагарина упросилъ, чтобъ ему объявлено было въ Сенатѣ, что дѣло его рѣшено и до него болѣе никакого дѣла нѣтъ, дабы могъ онъ уже свободно ѣхать въ Петербургъ. При семъ случаѣ, къ чести должно сказать графа Петра Ивановича Панина, который, какъ выше явствуетъ, по пугачевскому саратовскому происшествію былъ къ нему недоброжелателенъ и его гналъ[403], но когда пріѣхалъ въ Москву и былъ у него, то онъ его принялъ благосклонно и оказалъ ему вспомоществованіе по сему дѣлу, заступая у князя Гагарина, какъ и въ семъ случаѣ, дабы объявленіемъ въ Сенагѣ неимѣнія до него никакого касательства учинить его отъѣздъ въ Петербургъ свободнымъ. Таковая благосклонность, думаю я, единственно отъ добраго его и сострадательнаго сердца происходила, а другіе полагаютъ, что онъ князя Вяземскаго по давнишней ссорѣ его съ нимъ въ Сенатѣ не любилъ и всѣ дѣла его опорочивалъ, будучи всякій день, такъ сказать, поджигаемъ противъ него Александромъ Ивановичемъ Глѣбовымъ[404], бывшимъ предъ Вяземскимъ генералъ-прокуроромъ; Петромъ Петровичемъ Моисѣевымъ, отставнымъ вице-президентомъ камеръ-коллегіи; соляной канцеляріи совѣтникомъ Шапкинымъ и господиномъ Князевымъ, бывшимъ главнымъ судьею въ межевой канцеляріи, которые всѣ жаловались на явное гоненіе князя Вяземскаго, и потому худое расположеніе графа Панина противъ его поддерживали. По симъ обстоятельствамъ и Державинъ съ сими извѣстными въ государствѣ дѣльными людьми, въ бытность его въ Москвѣ, коротко познакомился. Они прочитывали ему всѣ ихъ дѣла и объясненія, какъ бы требуя его одобренія, въ которыхъ, по справедливости сказать, много было основательнаго ума и остроты, а паче свѣдѣнія въ законахъ; но недоставало мягкости въ нравахъ и пріятности въ объясненіяхъ: Моисѣева[405] слогъ былъ кудреватъ и надъ-мѣру плодовитъ, Шапкина дерзокъ и даже обиденъ, Князева крючковатъ, двусмысленъ, наполненъ софизмами или несправедливыми заключеніями; Глѣбова сухъ, напыщенъ и никакихъ отличныхъ мыслей въ себѣ не представляющъ, такъ что я удивлялся разности противъ манифеста 1762 года о восшествіи на престолъ Императрицы Екатерины Второй, который ему приписывали и въ которомъ въ великой краткости много силы и политичныхъ причинъ, кстати на тотъ случай для удостовѣренія простаго народа сказанныхъ[406]. Какъ бы то ни было, но Державинъ, по своей ли невинности, или по Божьему къ нему благоволенію, похвалиться можетъ, что изъ всѣхъ вышепрописанныхъ острыхъ и дѣльныхъ головъ, извѣстныхъ всему государству, одинъ не токмо невредимъ, но еще съ честію вырвался изъ когтей князя Вяземскаго.
Пріѣхавъ въ Петербургъ[407], какъ къ генералъ-прокурору, къ первому къ нему явился на дачѣ въ селѣ Александровскомъ. Принятъ былъ, что называется, съ пересемениваніемъ или съ смятеніемъ совѣсти, очень ласково. Онъ говорилъ ему: «Ну, любезный другъ, теперь лучше какъ съ гуся вода»; ибо вся цѣль была, сколько извѣстно, его и прочаго дѣловаго министерства, чтобъ, обходясь съ Державинымъ ласково, не допустить его въ службу, дабы не мѣшалъ имъ самовластвовать. Но онъ не то думалъ: онъ хотѣлъ доказать Императрицѣ и государству, что онъ способенъ къ дѣламъ, неповиненъ руками, чистъ сердцемъ и вѣренъ въ возложенныхъ на него должностяхъ. Вслѣдствіе сего и послалъ онъ чрезъ почту къ Императрицѣ письмо[408], въ которомъ объяснилъ, что по жалобамъ на него генералъ-губернатора, чрезъ Сенатъ присланнымъ, онъ принесъ свои оправданія и надѣется, что не найдется виноватымъ; но по неизвѣстнымъ ему оклеветаніямъ, въ которыхъ отъ него никакого отвѣта требовано не было, онъ сумнѣвается въ заключеніи Сената: можетъ быть, не поставлено ли ему въ вину, что онъ бралъ противъ доносовъ на него генералъ-губернатора изъ губернскаго правленія справки то онъ ссылается на законы, которые запрещаютъ безъ справокъ дѣла производить, а потому и требовалъ оныхъ, дабы безсумнительно объяснить истину. Почему и просилъ, чтобъ приказала Государыня, при докладѣ Сената, прочесть и сіе его объясненіе. Письмо дошло до Императрицы. Скоро послѣ того узналъ онъ, что графъ Безбородко объявилъ Сенату словесное Ея Величества повелѣніе, чтобъ считать дѣло рѣшеннымъ; а найденъ ли онъ виннымъ или нѣтъ, того не сказано, и приказано ему тогда же явиться ко двору. Статсъ-секретарь Александръ Васильевичъ Храповицкій объявилъ ему высочайшее благоволеніе, что она автора Фелицы обвинить не можетъ, а гофъ-маршалу, чтобъ представленъ онъ былъ Ея Величеству {Въ Запискахъ Храповицкаго подъ 11-мъ іюля 1789 г. (стр. 198) объ этомъ сказано: "Читалъ просьбу Державина и поднесъ оду Фелицѣ; въ ней прочтено при мнѣ:
Еще же говорятъ неложно,
Что будто завсегда возможно
Тебѣ и правду говорить.
"Приказано сказать Державину, что докладъ и просьба его читаны и что Ея Величеству трудно обвинить автора оды къ Фелицѣ: cela le consolera. Донесъ о благодарности Державина; — «on peat lui trouver une place». Ср. разсказъ объ этомъ въ письмѣ Державина къ Капнисту, Т. V, № 674.}. Удостоясь соблаговоленіемъ лобызать руку Монархини и обѣдавъ съ нею за однимъ столомъ въ Сарскомъ Селѣ, возвращаясь въ Петербургъ, размышлялъ онъ самъ въ себѣ, что онъ такое — виноватъ, или не виноватъ? въ службѣ, или не въ службѣ? А потому и рѣшился еще писать къ Императрицѣ и дѣйствительно то исполнилъ, изобразя въ письмѣ своемъ объявленіе Храповицкимъ о невинности его и благодареніе за правосудіе, прося (не изъ корыстолюбія, но чтобъ въ правительствѣ извѣстно было его оправданіе), по указу 1726 года, остановленнаго у него заслуженнаго жалованья и чтобъ впредь до опредѣленія къ должности производить[409]; а также и просилъ у Ея Величества аудіенціи для личнаго съ нею объясненіи по дѣламъ губерніи.
Дни чрезъ два или три получилъ чрезъ г. Храповицкаго повелѣніе велѣніе въ наступающую середу быть въ 9 часовъ въ Царское[410] Село для представленія Ея Величеству. И дѣйствительно, въ назначенный день и часъ явился. Храповицкій сказалъ мнѣ, чтобъ я шелъ въ покои и приказалъ камердинеру доложить о себѣ Государынѣ. Тотчасъ позванъ былъ въ кабинетъ. Пришедъ въ перламутовую залу, разсудилъ за благо тутъ на столѣ оставить имѣющуюся со мною большую переплетенную книгу, въ которой находились подлинникомъ всѣ письма и предложенія г. Гудовича (которыми онъ склонялъ губернатора или оставить безъ изслѣдованія расхищеніе казны, или слабо преслѣдовать уголовныя преступленія, или прикрыть безпорядки и неправосудіе судебныхъ мѣстъ подъ видомъ добродушія, говоря апостольское слово: «да не зайдетъ солнце во гнѣвѣ вашемъ», приписывая личному негодованію и мести кого-либо, особливо защищая шалости любимца своего, экономіи директора Аничкова, по собственной ли своей глупости, или по коварному перетолкованію вицъ-губернатора Ушакова или правителя его канцеляріи Лабы, о томъ мнѣ неизвѣстно), представя себѣ, что весьма странно покажется Императрицѣ увидѣть меня къ себѣ вошедшаго съ такою большою книгою. Коль скоро я въ кабинетъ вошелъ, то, пожаловавъ поцѣловать руку, спросила, какую я имѣю до нея нужду. Державинъ отвѣтствовалъ: благодарить за правосудіе и объясниться по дѣламъ губерніи. Она отозвалась: «За первое благодарить не за что, я исполнила мой долгъ; а о второмъ, для чего вы въ отвѣтахъ вашихъ не говорили?» Державинъ донесъ, что противно было бы то законамъ, которые повелѣваютъ отвѣтствовать только на то, о чемъ спрашиваютъ, а о постороннихъ вещахъ изъяснять или доносить особо. — «Для чего же вы не объясняли?» — «Я просился для объясненія чрезъ генералъ-прокурора, но получилъ отъ него отзывъ, чтобъ просился по командѣ, то есть чрезъ генералъ-губернатора[411]; но какъ я имѣю объяснить его непорядки и несоотвѣтственные поступки законамъ, въ ущербъ интересовъ Вашего Величества, то и не могъ у него проситься.» — «Хорошо», изволила возразить Императрица: «но не имѣете ли вы чего въ нравѣ вашемъ, что ни съ кѣмъ не уживаетесь?» — «Я не знаю, Государыня», сказалъ смѣло Державинъ, «имѣю ли какую строптивость въ нравѣ моемъ, но только то могу сказать, что знать я умѣю повиноваться законамъ, когда, будучи бѣдный дворянинъ и безъ всякаго покровительства, дослужился до такого чина, что мнѣ ввѣрялися въ управленіе губерніи, въ которыхъ на меня ни отъ кого жалобъ не бьіло.» — «Но для чего», подхватила Императрица, «не поладили вы съ Тутолминымъ?» — «Для того, что онъ принуждалъ управлять губерніею по написанному имъ самопроизвольно начертанію, противному законамъ; а какъ я присягалъ исполнять только законы самодержавной власти, а не чьи другіе, то я не могъ никого признать надъ собою императоромъ, кромѣ Вашего Величества.» — «Для чего же не ужился съ Вяземскимъ?» Державинъ не хотѣлъ разсказывать всего вышеписаннаго относительно несохраненія и безпорядковъ въ управленіи казенномъ, дабы не показаться доносителемъ, но отвѣчалъ кратко: «Государыня! Вамъ извѣстно, что я написалъ оду Фелицѣ. Его сіятельству она не понравилась. Онъ зачалъ насмѣхаться надо мною явно, ругать и гнать, придираяся ко всякой бездѣлицѣ; то я ничего другаго не сдѣлалъ, какъ просилъ о увольненіи изъ службы и по милости Вашей отставленъ.» — «Что жъ за причина несогласія съ Гудовичемъ?» — «Интересъ Вашего Величества, о чемъ я беру дерзновеніе объяснить Вашему Величеству, и ежели угодно, то сейчасъ представлю цѣлую книгу, которую я оставилъ тамъ[412].» — «Нѣтъ», она сказала: «послѣ.» Тутъ подалъ ей Державинъ краткую записку всѣмъ тѣмъ интереснымъ дѣламъ, о коихъ мѣсяцевъ 6 онъ представленіе сдѣлалъ Сенату, но никакой резолюціи не получилъ, какъ-то: объ отдачѣ въ кортому оброчныхъ статей казенною палатою менѣе четверти полушки десятину земли, противъ всѣхъ законовъ, на 10 лѣтъ, что составляло нѣсколько сотъ тысячъ рублей ущерба казеннаго; о продажѣ съ свѣдѣнія казенной палаты соляными приставами соли, пудъ вмѣсто 40 копѣекъ по 2 рубли; о позволеніи ею же, палатою, виннымъ откупщикамъ сверхъ контракта многихъ винныхъ выставокъ по деревнямъ, отчего народъ пропился и пришелъ въ разореніе, и о многомъ прочемъ достойномъ уваженія. Императрица, принявъ ту записку, сказала, что она прикажетъ въ Сенатѣ привесть тѣ дѣла въ движеніе. Между тѣмъ, пожаловавъ руку, дополнила, что она прикажетъ удовлетворить его жалованьемъ и дастъ мѣсто. На другой день въ самомъ дѣлѣ вышелъ указъ, которымъ велѣно Державину выдать заслуженное жалованье и впредь производить до опредѣленія къ мѣсту[413]. Сіе Вяземскаго какъ громъ поразило, и онъ занемогъ параличемъ. Державинъ, однако, по старому знакомству, какъ бы ничего не примѣчая, ѣздилъ изрѣдка въ домъ его и былъ довольно принятъ ласково. Сіе продолжалось нѣсколько мѣсяцевъ и хотя по воскресеньямъ пріѣзжалъ онъ ко двору, но какъ не было у него никого предстателя, который бы напомянулъ Императрицѣ объ обѣщанномъ мѣстѣ, то и сталъ онъ какъ бы забвеннымъ.
Въ такомъ случаѣ не оставалось ему ничего другаго дѣлать, какъ искать входу къ любимцу Государыни и чрезъ него искать себѣ покровительства. Въ то время, по отставкѣ Мамонова, вступилъ на его мѣсто молодой конной гвардіи Офицеръ Платонъ Александровичъ Зубовъ[414], который никакъ съ нимъ не былъ знакомъ; ибо когда онъ служилъ въ гвардіи, тогда еще сей дитя фортуны былъ малолѣтенъ и бѣгалъ съ своимъ семействомъ туда и сюда, отъ Пугачева укрываясь. — Но что дѣлать? надобно было сыскивать случаю съ нимъ познакомиться. Какъ трудно доступить до фаворита! Сколько ни заходилъ къ нему въ комнаты, всегда придворные лакеи, бывшіе у него на дежурствѣ, отказывали, сказывая, что или почиваетъ, или ушелъ прогуливаться, или у Императрицы. Такимъ образомъ, ходя нѣсколько (разъ), не могъ удостоиться ни одного раза застать его у себя. Не осталось другаго средства, какъ прибѣгнуть къ своему таланту. Вслѣдствіе чего написалъ онъ оду Изображеніе Фелицы[415], и къ 22-му числу сентября, то есть ко дню коронованія Императрицы, передалъ чрезъ Эмина, который въ Олонецкой губерніи былъ при немъ экзекуторомъ и былъ какъ-то Зубову знакомъ. Государыня, прочетши оную, приказала любимцу своему на другой день пригласить автора къ нему ужинать и всегда принимать его въ свою бесѣду. Это было въ 1788 году[416]. Съ тѣхъ поръ онъ сему царедворцу сталъ знакомъ, но кромѣ ласковаго обращенія никакой отъ него помощи себѣ не видалъ. Однако и одинъ входъ къ фавориту дълалъ уже въ публикѣ ему много уваженія; а сверхъ того и Императрица приказала приглашать его въ эрмитажъ и прочія домашнія игры, какъ-то на святки, когда они наступали, и прочія собранія. Въ домѣ Вяземскаго былъ также принятъ хорошо; но какъ братъ фаворитовъ, то есть Дмитрій Александровичъ Зубовъ, сговорилъ на меньшой дочери Вяземскаго[417], и Державинъ пріѣхалъ его поздравить, то княгиня, принявъ холодно, показала ему спину. Сіе значило то, что какъ они сдѣлались, чрезъ сговоръ дочери, съ любимцемъ Императрицы въ свойствѣ, то и не опасались уже, чтобъ Державинъ у него могъ чѣмъ ихъ повредить. Чрезъ сей низкій поступокъ княгини такъ ему домъ ихъ омерзѣлъ, что онъ въ сердцѣ своемъ положилъ никогда къ нимъ не ѣздить, что и въ самомъ дѣлѣ исполнилъ по самую князя кончину[418].
Между тѣмъ познакомился онъ съ отцомъ фаворита Александромъ Николаевичемъ Зубовымъ[419], который, помнится, изъ коллежскихъ или изъ статскихъ совѣтниковъ сдѣланъ оберъ-прокуроромъ Сената перваго департамента, и могъ бы сдѣлать съ нимъ короткую связь по дѣламъ, въ которыхъ онъ хотя былъ свѣдущъ, но въ обрядахъ сенатскихъ и производствѣ письмоводства необыченъ; но примѣтивъ въ немъ, при его натуралъномъ разумѣ и довѣренности двора, непомѣрную алчность къ наживѣ, такъ что онъ хотѣлъ употребить его къ своду и передачѣ взятокъ, непримѣтнымъ образомъ отъ короткости съ нимъ удалялся и въ разговорахъ давалъ чувствовать благородство своихъ мыслей и безкорыстіе. Сіе сдѣлало между ими нѣкоторую холодность, однако не преставалъ онъ посѣщать сына и отца, а наиболѣе перваго. Княгиня Дашкова, по старому знакомству чрезъ первую оду Фелицѣ напечатанную въ Собесѣдникѣ, такъ же автора какъ и прежде благосклонно принимала и говорила Императрицѣ много о немъ хорошаго, твердя безпрестанно съ похвалою о вновь сочиненной имъ одѣ Изображеніе Фелицы, чѣмъ вперила ей мысли взять его къ себѣ въ статсъ-секретари или, лучше, для описанія ея славнаго царствованія. Сіе княгиня Державину и многимъ своимъ знакомымъ, по склонности ея къ велерѣчію и тщеславію, что она много можетъ у Императрицы, сама разсказывала. Таковое хвастовство не могло не дойти до двора и было, можетъ, причиною, что Державинъ болѣе двухъ годовъ еще послѣ того не былъ принятъ въ службу, а особливо на рекомендованный постъ княгинею Дашковою, потому ли, что любимецъ Зубовъ, кромѣ своего одобренія, никого не хотѣлъ допускать сблизиться съ Императрицею, или что отецъ его, узнавъ безкорыстный нравъ Державина, не присовѣтовалъ ему возвесть его на толь видный постъ, гдѣ можетъ онъ быть противоборникомъ его корыстолюбію, что опослѣ и случилось, какъ ниже увидимъ.
Въ 1789 или въ 1790 году въ сентябрѣ, по заключеніи мира съ Шведами[420], надобно было, но болѣзни генераль-прокурора Вяземскаго, старшему оберъ-прокурору Ѳедору Михайловичу Колокольцову[421] говорить публично предъ Императрицею, сѣдящею на тронѣ, отъ лица Сената рѣчь. Онъ, по знакомству, отнесся къ Державину, который ему и сочинилъ оную, но чтобъ быть благонадежнѣе въ благосклонномъ ея принятіи Императрицею, показалъ заблаговременно ея любимцу. Сей, прочетши предъ нею, былъ рѣчью доволенъ. Но Колокольцовъ, неизвѣстно по какой причинѣ, сказался больнымъ или въ самомъ дѣлѣ занемогъ, такъ что должно было по немъ старшему оберъ-прокурору взять на себя сію церемонію. По немъ старшій былъ оберъ-прокуроръ Петръ Васильевичъ Неклюдовъ[422], который, по связи съ графомъ Завадовскимъ, прибѣгнулъ къ нему съ просьбою о сочиненіи рѣчи, и дѣйствительно оную читалъ въ собраніи предъ Императрицею, а Державина сочиненіе осталось неупотребленнымъ, которое между прозаическихъ его письменъ со временемъ будетъ напечатано[423]. Державинъ однакоже въ то время написалъ оду, напечатанную въ первой части, подъ именемъ На шведскій миръ. Въ ноябрѣ или декабрѣ мѣсяцѣ сего года взятъ Измаилъ[424]. Съ извѣстіемъ симъ фельдмаршалъ князь Потемкинъ прислалъ ко двору, чтобъ болѣе угодить Императрицѣ, брата любимцова, Валеріана Александровича Зубова, что послѣ былъ графомъ и генералъ-аншефомъ[425]. Въ самое то время случился въ комнатахъ фаворита и Державинъ. Онъ, въ первомъ восторгѣ о сей побѣдѣ, далъ слово радостному вѣстнику написать оду, которую и написалъ подъ названіемъ На взятіе Измаила. Она напечатана въ 1-ой части его сочиненій[426]. Ода сія не токмо Императрицѣ, ея любимцу, но и всѣмъ понравилась; слѣдствіемъ сего было то, что онъ получилъ въ подарокъ отъ Государыни богатую осыпанную бриліантами табакерку, и былъ приниманъ при дворѣ еще милостивѣе. Государыня, увидѣвъ его при дворѣ въ первый разъ по напечатаніи сего сочиненія, подошла къ нему и съ усмѣшкою сказала: «Я не знала по сіе время, что труба ваша столь же громка, какъ и лира пріятна.» — Князь Потемкинъ, пріѣхавъ изъ арміи, сталъ къ автору необыкновенно ласкаться и чрезъ Василья Степановича[427] приказывалъ, что хочетъ съ нимъ короче познакомиться. Вслѣдствіе чего Державинъ сталъ въѣзжъ къ князю Потемкину. Однажды, призвавъ его въ свой кабинетъ, отдалъ письмо принца де-Линя, писанное къ нему на французскомъ языкѣ, прося оное перевесть на русскій. Державинъ отговаривался незнаніемъ перваго; но князь сказалъ: «Нѣтъ, братецъ, я знаю, что ты переведешь». — Принялъ и съ пособіемъ жены своей перевелъ, чѣмъ казался быть довольнымъ и благодарилъ.
Въ теченіе сего времени случилась между княземъ Потемкинымъ и любимцемъ графомъ Зубовымъ непріятная[428] для Державина исторія, въ которую онъ нечаяннымъ образомъ сталъ замѣшанъ. Въ одно время, при множествѣ предстоящихъ предъ княземъ поклонникомъ, вбѣжалъ какъ бѣшеный, нѣкто отставной провіантскаго стата маіоръ Бехтѣевъ и закричалъ громко: «Помилуйте, ваша свѣтлость, обороните отъ Александра Николаевича Зубова, который, надѣясь на своего сына, ограбилъ меня». Князь, увидѣвъ столь азартнаго человѣка, произносящаго дерзкую желобу на человѣка, приближеннаго ко двору, и изъ осторожности, можетъ-быть чтобъ не произнесъ еще какихъ язвителыіыхъ словъ на толь знаменитаго обидчика, или чтобъ не подать поводу мыслить о не весьма хорошемъ его расположеніи къ фавориту (ибо между ими не хорошо было), всталъ стремительно съ мѣста и, взявъ Бехтѣева за руку, увелъ къ ссбѣ въ кабинетъ. Тамъ, съ добрые полчаса бывъ наединѣ, что они говорили, неизвѣстно.
Но только когда вышли, то, спустя нѣсколько, стали предстоящіе пошептывать, что старикъ Зубовъ отнялъ у Бехтѣева наглымъ образомъ деревню[429]; что несмотря на случай (сына), отдадутъ грабителя подъ судъ. Въ продолженіе дня говорили о семъ во всѣхъ знатныхъ домахъ, какъ-то у графовъ Безбородки, Воронцова, кн. Вяземскаго и прочихъ, для того что отецъ фаворитовъ своимъ надменнымъ и мздоимнымъ поведеніемъ уже всѣмъ становился несносенъ. На другой же день поутру явился Бехтѣевъ къ Державину и сталъ усильно просить, чтобъ онъ былъ съ его стороны въ совѣстномъ судѣ посредникомъ, въ который онъ подалъ на старика Зубова прошеніе. Державинъ, сколько могъ, отговаривался отъ сей чести, извипялся, что онъ не можетъ идти противъ отца того, который оказываетъ ему свое благорасположеніе. Но Бехтѣевъ настоялъ въ своемъ исканіи, ссылаясь на учрежденіе о губерніяхъ, въ которомъ именно воспрещено отказываться отъ посредничества въ совѣстномъ судѣ. Державинъ не зналъ, что дѣлать, выпросилъ сроку до завтра, поѣхалъ къ молодому Зубову; разсказавъ ему все происшествіе, бывшее у князя Потемкина, слухи городскіе и просьбу Бехтѣева, желалъ отъ него узнать, что ему дѣлать и какъ поступить въ семъ щекотливомъ обстоятельствѣ; ибе съ одной стороны не позволяетъ ему законъ отказываться отъ посредничества, а съ другой непріятно ему противъ родителя его противуборствовать, который никоимъ образомъ не можетъ быть правымъ. Изъяснилъ ему существо дѣла. Оно состояло въ слѣдующемъ: «Бехтѣевъ въ Володимерскомъ уѣздѣ, въ сосѣдствѣ съ вашими деревнями, заложивъ въ Воспитательномъ домѣ 600 душъ за 40,000 рублей, просрочилъ. Батюшка вашъ, безъ всякаго права и противъ законовъ Воспитательнаго дома, по единственному своему могуществу, взнесъ безъ довѣренности Бехтѣева деньги и, выкупя чужое имѣніе, предъявилъ закладную въ гражданскую палату, которая, тожъ безъ всякаго разбирательства и права укрѣпя имѣніе за взносчикомъ денегъ, сообщила намѣстническому правленію, а сіе ввело его въ дѣйствительное владѣніе и Бахтѣева съ семействомъ выгнало изъ дому, отнявъ все его въ немъ и движимое имѣніе въ пользу батюшки вашего.» Молодой вельможа, выслушавъ все съ смущеніемъ, нѣсколько минутъ молчалъ, апотомъ сквозь зубовъ сказалъ: «Не можно ли безъ дальней огласки миролюбіемъ кончить сію тяжбу?»
Державинъ Бехтѣеву предложилъ, и онъ согласился, только чтобъ возвращена была ему деревня; но старый Зубовъ иначе на миръ не шелъ, какъ чтобъ ему же Бехтѣевъ заплатилъ якобы убытковъ шестнадцать тысячъ рублей; а какъ сіе совсѣмъ было несправедливо и стыдно было требовать ихъ съ Бехтѣева, то молодой обѣщалъ отдать свои, только чтобъ отцу не сказывать. Но съ симъ вмѣстѣ объ этомъ замолчалъ; ибо, какъ слышно было, что старикъ его переувѣрилъ-было въ своей правости. Бехтѣевъ наступилъ на Державина, какъ на посредника, чтобъ кончить скорѣе дѣло, грозя Императрицѣ подать письмо, чего недоброжелатели Зубова только и ждали, чтобъ подвергнуть его отвѣту. Державинъ сталъ убѣдительно говорить любимцу Императрицы противъ отца его, что можетъ-быть было и не весьма пріятно; однакоже убѣдилъ молодой Зубовъ стараго, и дѣло чрезъ записи кончено миролюбіемъ. Сего никогда не могъ простить жадный корыстолюбецъ Державину; но ничего не могъ ему сдѣлать, хотя бы и желалъ, какъ по покровительству сына, такъ и Потемкина, который въ сіе время весьма былъ хорошъ къ автору торжественныхъ хоровъ для праздника на взятье Измаила, отправленнаго имъ въ Таврическомъ его домѣ, который, по его кончинѣ, переименовать дворцомъ[430]. Словомъ, Потемкинъ въ сіе время за Державинымъ, такъ сказать, волочился: желая отъ него похвальныхъ себѣ стиховъ, спрашивалъ чрезъ г. Попова, чего онъ желаетъ. Но съ другой стороны молодой Зубовъ, фаворитъ Императрицы, призвавъ его въ одинъ день къ себѣ въ кабинетъ, сказалъ ему отъ имени Государыни, чтобъ онъ писалъ для князя, что онъ прикажетъ; но отнюдь бы отъ него ничего не принималъ и не просилъ, что онъ и безъ него все имѣть будетъ, прибавя, что Императрица назначила его быть при себѣ статсъ-секретаремъ но военной части. Надобно знать, что въ сіе время крылося какое-то тайное въ сердцѣ Императрицы подозрѣніе противъ сего фельдмаршала по истинннымъ (ли) политическимъ какимъ, замѣченнымъ отъ двора причинамъ, или по недоброжелательству Зубова, какъ носился слухъ тогда, что князь, поѣхавъ изъ армій, сказалъ своимъ приближеннымъ, что онъ нездоровъ и ѣдетъ въ Петербургъ зубы дергать. Сіе дошло до молодаго вельможи и подкрѣплено было, сколько извѣстно, разными внушеніями истиннаго сокрушителя Измаила, пріѣхавшаго тогда изъ арміи[431]. Великій Суворовъ, но, какъ человѣкъ со слабостьми, изъ честолюбія ли, или зависти, или изъ истинной ревности къ благу отечества, но только примѣтно было, что шелъ тайно противъ неискуснаго своего фельдмаршала, которому, со всѣмъ своимъ искусствомъ, долженъ былъ единственно по волѣ самодержавной власти повиноваться[432]. Державинъ въ таковыхъ мудреныхъ обстоятельствахъ не зналъ, что дѣлать и на которую сторону искренно предаться, ибо отъ обоихъ былъ ласкаемъ.
Въ Свѣтлый праздникъ Христова воскресенья, какъ обыкновенно и нынѣ бываетъ, (былъ) съѣздъ къ вечернѣ, послѣ которой Императрица жаловала дамъ къ рукѣ въ присутствіи всего двора и имѣющихъ къ оному въѣздъ кавалеровъ, въ числѣ которыхъ былъ и Державинъ. Вышедъ изъ церкви, повела она всѣхъ съ собою въ эрмитажъ. Лишь только вошли въ залу и сдѣлали по обыкновенію кругъ, то Императрица съ свойственнымъ ей величественнымъ видомъ прямо подошла къ Державину и велѣла ему за собою идти. Онъ и всѣ удивилися, недоумѣвая, что сіе значитъ. Пришедъ въ отдаленныя эрмитажа комнаты, остановилась въ той, гдѣ стоятъ нынѣ бюсты Румянцова, Суворова, Чичагова и прочихъ; начала приказывать тихо, какъ бы какую тайну, чтобъ онъ сочинилъ Чичагову надпись на случай мужественнаго его отраженія въ прошедшемъ году въ Ревелѣ сильнѣйшаго въ три раза противъ россійскаго, флота шведскаго, которая была бъ сколько возможно кратка, и непремѣнно помѣщены бы были въ ней слова сего мореходца. Когда она ему сказала, что идетъ сильный флотъ шведскій противъ нашего ревельскаго, посылая его онымъ командовать, то онъ ей отвѣчалъ равнодушно: Богъ милостивъ, не проглотятъ. Это ей понравилось. Приказавъ сдѣлать его бюстъ, желала, чтобъ на ономъ надпись именно изъ тѣхъ словъ состояла. Державинъ, принявъ повелѣніе, не могъ однако отгадать, къ чему было такое ничего незначущее порученіе и что при толь великомъ собраніи отведенъ былъ таинственно съ важностію въ толь отдаленные чертоги, тѣмъ паче что на другой день, истоща всѣ силы свои и въ поэзіи искусство, принесъ онъ сорокъ надписей и представилъ чрезъ любимца Государынѣ, но ни одна изъ нихъ ею не апробована; а написала она сама прозою, которую и нынѣ можно видѣть на бюстѣ Чичагова {На кладбищѣ Александро-невской лавры, налѣво отъ входа, есть надгробный намятникъ, на которомъ вырѣзано слѣдующее четырестишіе; подписанное Екатерина II:
Съ тройною силою шли Шведы на него;
Узнавъ, онъ рекъ: Господь защитникъ мой:
Они насъ не проглотятъ.
Отразилъ, плѣнилъ и побѣду получилъ.
О черновыхъ автографахъ этого четырестишія Императрицы см. статью П. К. Щебальскаго Екатерина II какъ писательница въ журнал<ъ> Заря 1869 г., № 2, стр. 103 и 104. Стихи Державина на ту же тем<у> см. вь Т. III, стр. 351.}. Опослѣ сіе объяснилось и было ничто иное, какъ поддраживаніе или толчекъ Потемкину, что Императрица, противъ его воли, хотѣла сдѣлать своимъ докладчикомъ по военнымъ дѣламъ Державина и для того его толь отличительно показала публикѣ. Князь, узнавъ сіе, не вышелъ въ собраніе и, по обыкновенію его, сказавшись больнымъ, перевязалъ себѣ голову платкомъ и легъ въ постелю.
Однакоже, въ исходѣ Ѳоминой недѣли, то есть 28-го апрѣля, далъ извѣстный великолѣпный праздникъ въ Таврическомъ своемъ домѣ, гдѣ Императрица со всею высочайшею фамиліею при великолѣпнѣйшемъ собраніи присутствовала. Тамъ были пѣты вышепомянутые сочиненные Державинымъ хоры, которыми бывъ хозяинъ доволенъ, благодарилъ автора и пригласилъ его къ себѣ обѣдать, который обѣщалъ сочинить ему описаніе того праздника[433]. Безъ сумнѣнія, князь ожидалъ себѣ въ томъ описаніи великихъ похвалъ, или, лучше сказать, обыкновенной отъ стихотворцевъ сильнымъ людямъ лести. Вслѣдствіе чего въ маѣ или въ началѣ іюня, какъ жилъ князь въ Лѣтнемъ дворцѣ[434], когда Державинъ поутру принесъ ему то описаніе, просилъ Василія Степановича доложить ему объ ономъ, князь приказалъ его просить къ себѣ въ кабинетъ. Стихотворецъ вошелъ, подалъ тетрадь, а князь, весьма учтиво поблагодаря его, просилъ остаться у себя обѣдать, приказавъ тогда же нарочно готовить столъ. Державинъ пошелъ въ канцелярію къ Попову, — дожидался, не прикажетъ ли чего князь; гдѣ свободный имѣлъ случай и довольно время объяснить, что мало въ томъ описаніи на лицо князя похвалъ; но скрылъ прямую тому причину, бояся неудовольствія отъ двора, а сказалъ, что какъ отъ князя онъ никакихъ еще благодѣяній личныхъ не имѣлъ, а коротко великихъ его качествъ не знаетъ, то и опасался быть причтенъ въ число подлыхъ и низкихъ ласкателей, каковымъ никто не даетъ истиннаго вѣроятія; а потому и разсудилъ отнесть всѣ похвалы только къ Императрицѣ и всему русскому народу, яко при его общественномъ торжествѣ, такъ какъ и въ одѣ на взятье Измаила; но ежели князь приметъ сіе благосклонно и позволитъ впредь короче узнать его превосходныя качества, то онъ обѣщалъ превознести его, сколько его дарованія достанетъ. Но таковое извиненіе мало въ пользу автора послужило: ибо князь когда прочелъ описаніе и увидѣлъ, что въ немъ отдана равная съ нимъ честь Румянцову и Орлову {Наприм. въ стихахъ:
Создалъ Румянцовъ по степямъ,
Подвигъ ходящи съ съ громомъ грады:
Крылаты Этны по морямъ
Текли съ Орловымъ до Эллады (Т. I, стр. 400).}, его соперникамъ, то съ фуріею выскочилъ изъ своей спальни, приказалъ подать коляску и, не смотря на шедшую бурю, громъ и молнію, ускакалъ Богъ знаетъ куды. Всѣ пришли въ смятеніе, столы разобрали — и обѣдъ исчезъ. Державинъ сказалъ о семъ Зубову и не оставилъ однако въ первое воскресенье, при переѣздѣ кннзя въ Таврическій его домъ, засвидѣтельствовать ему своего почтенія. Онъ принялъ его холодно, однако не сердито. Князю при дворѣ тогда очень было плохо. Злоязычники говорили, что будто онъ часто пьянъ напивается, а иногда какъ бы сходитъ съ ума; заѣзжая къ женщинамъ, почти съ нимъ не знакомымъ, говоритъ несвязно всякую нелѣпицу. Но Державинъ, несмотря на то, и къ Зубову и къ нему ѣздилъ. Въ сіе время безъ его согласія княземъ Репнинымъ съ Турками миръ заключенъ[435]. Это его больше убило. Передъ отъѣздомъ въ армію, когда онъ былъ уже на пути въ Царскомъ Селѣ, по пріѣздѣ съ нимъ откланялся. Спрашивалъ еще Поповъ Державина, чтобъ онъ открылся, не желаетъ ли онъ чего — князь все сдѣлаетъ; но онъ, хотя имѣлъ великую во всемъ тогда нужду, по обстоятельствамъ, которыя ниже объяснятся, однако слышавъ запрещеніе, чрезъ Зубова, Императрицы ни о чемъ его не просить, сказалъ, что ему ничего не надобно. Князь, получивъ такой отзывъ, позвалъ его къ себѣ въ спальню, посадилъ наединѣ съ собою на софу и, увѣривъ въ своемъ къ нему благорасположеніи, съ нимъ простился.
Должно справедливость отдать князю Потемкину, что онъ имѣлъ весьма сердце доброе и былъ человѣкъ отлично великодушный. Шутки въ одѣ Фелицѣ на счетъ вельможъ, а болѣе на его вмѣщенныя, которыя Императрица, замѣтя карандашемъ, разослала въ печатныхъ экземплярахъ по приличію къ каждому, его ни мало не тронули или по крайней мѣрѣ не обнаружили его гнѣвныхъ душевныхъ расположеній, не такъ какъ прочихъ господъ, которые за то сочинителя возненавидѣли и злобно гнали; но напротивъ того, онъ оказалъ ему доброхотство и желалъ, какъ кажется, всѣмъ сердцемъ благотворить, ежелибъ вышеписанныя дворскія обстоятельства не воспрепятствовали. Вопреки тому, по отъѣздѣ князя въ армію, любимецъ Императрицы графъ Зубовъ хотя безпрестанно ласкалъ автора и со дня на день манилъ и питалъ въ немъ надежду получить какое-либо мѣсто, но чрезъ все лѣто ничего не вышло, хотя нерѣдко открывалъ онъ ему тѣсныя свои обстоятельства, что почти жить было нечѣмъ: ибо предъ отъѣздомъ его изъ Тамбова, когда закупленнаго имъ для санктпетербургскихъ запасныхъ магазейновъ вышеупомянутаго хлѣба недостало у поставщиковъ при отдачѣ въ тѣ магазейны 4000 кулей, и Петръ Ивановичъ Новосильцовъ[436], управляющій тѣми магазейнами, отсрочилъ поставщикамъ тотъ недостатокъ доставить на будущее лѣто, то Державинъ, получа отъ него о томъ сообщеніе, хотя не имѣлъ обязанности вступаться въ его новое расположеніе, ибо хлѣбъ былъ отправленъ на судахъ подъ присмотромъ 12-и человѣкъ военнослужителей и офицера, и наблюденіемъ всѣхъ градскихъ и сельскихъ полицій чрезъ губерніи, которыя проходилъ, по увѣдомленію о томъ генералъ-губернаторамъ, то и не можно было не дойти ему до С. Петербурга не въ цѣлости, и дѣйствительно онъ дошелъ, но былъ розданъ Новосильцовымъ частнымъ людямъ по причинѣ тѣми же поставщиками ихъ растеряннаго хлѣба, какъ-то самому ему господину Новосильцову 1000, графу Воронцову 1000, Арбеневу[437] 1000, г-ну Львову 600, г. Дьякову[438] 400; но Державинъ, не входя въ изслѣдованіе тѣхъ истинныхъ причинъ недостатка казеннаго, ибо о немъ не былъ въ свое время увѣдомленъ, а узналъ опослѣ, то единственно по сообщенію г. Новосильцова, сдѣлалъ новое обязательство съ тѣмъ поставщикомъ на поставку недостающихъ 4000 кулей съ залогомъ одного помѣщика 250 душъ, о которыхъ по справкамъ въ гражданской и казенной палатѣ нижняго земскаго и самаго губернскаго правленія оказалось, что дѣйствительно состоятъ за тѣмъ помѣщикомъ въ безспорномъ владѣніи и никакихъ на немъ ни казенныхъ, ни партикулярныхъ недоимокъ нѣтъ; но какъ поставщикъ по собственному своему плутовству или по чьему-либо вымыслу, чтобъ прицѣпиться[439] къ бывшему губернатору Державину, и на другой годъ того хлѣба въ с-петербургскій магазейнъ не доставилъ, то по предложенію Гудовича и обратили на намѣстническое[440] правленіе то взысканіе на счетъ его Державина, якобы за неосторожный его поступокъ, что взялъ невѣрный по поставщикѣ залогъ, найдя что сказанныя 250 душъ арестованы будто прежде были по вексельному на того помѣщика иску. А потому, притороговавъ хлѣбъ вмѣсто 4.15 к. по 1 рублю четверть, наложили на все его Державина имѣніе арестъ и велѣно продать съ публичнаго торгу. Симъ ябедническимъ и коварнымъ поступкомъ привели его въ крайнее разстройство, такъ что онъ лишился всѣхъ оборотовъ, продавъ предъ тѣмъ по самокрайнѣйшимъ нуждамъ (живя безъ дѣла въ Петербургѣ) въ Рязани и на Вяткѣ около 150 душъ.
Сколько онъ ни просилъ Зубова и прочихъ, а особливо казавшихся ему истинными пріятелями, помянутаго г. Новосильцова и г. Терскаго[441], чтобъ они при докладѣ письма его Императрицѣ объяснили по справедливости дѣло и невинное его страданіе; но никто ничѣмъ ему не помогъ; а напротивъ, сколько онъ могъ примѣтить, обращали все въ шутку и въ смѣхъ, говоря, что вотъ тебѣ выслуга и дешевѣйшая закупка хлѣба, чѣмъ вѣдомства провіантскаго. Видѣлъ, что лишается безвинно имѣнія, ибо когда кого угнетаютъ, то при аукціонной продажѣ отдаютъ обыкновенно за безцѣнокъ имѣніе, кому хотятъ. Сколько догадываться можно было, мѣтили они на оренбургскую деревню Державина, которая единственная почти была его кормилица; ее тотчасъ описали. Истоща всѣ способы, какъ спастись отъ сей напасти, пріѣхалъ онъ наконецъ къ г. Еремѣеву[442], оберъ-секретарю 1-го департамента, у котораго было дѣло. Сколь ни объяснялъ ему свою невинность, но ничто его не могло привести на истинный путь. Можетъ-быть, онъ и не смѣлъ обратиться на оный, что по недоброхотству генералъ-прокурора и Завадовскаго всѣ сенаторы были на противной сторонѣ. Упросилъ однако, чтобъ примолвилъ въ опредѣленіи одно слово — купить хлѣбъ на счетъ Державина и крѣпившихъ съ нимъ опредѣленіе въ губернскомъ правленіи; а какъ не токмо крѣпилъ опредѣленіе, но и справками очищалъ совѣтникъ Савостьяновъ[443], у коего по экспедиціи было то дѣло, то симъ однимъ изреченіемъ какъ рукой снято несправедливое взысканіе. Савостьяновъ не захотѣлъ безвинно быть участникомъ въ платежѣ онаго: тотчасъ нашелся и залогъ благонадеженъ, и поставщикъ въ состояніи самъ заплатить казенную претензію. Такимъ образомъ отдѣлался Державинъ отъ приготовленнаго ему канцелярскими крючками разоренія, безъ всякаго вспомоществованія казавшагося ему покровителемъ любимца Императрицы, который хотя по волѣ ея дѣлалъ ему нѣкоторыя порученія, а именно по недостатку казны — какимъ образомъ безъ тягости народной умножить государственные доходы, или занять у частныхъ людей до нѣсколько милліоновъ[444] на необходимо нужные расходы; но, несмотря на то, казалось Державину, что непріятна ему и самая піитическая его слава; ибо часто желалъ онъ стравливать или ссорить съ нимъ помянутаго г. Емина[445], который, какъ извѣстно, также писалъ стихи. Онъ былъ до того дерзокъ, что въ глазахъ фаворита не токмо смѣялся, но даже порицалъ его стихи, а особливо оду на взятье Измаила, говоря, что она груба, безъ смысла и безъ вкусу. Вельможа, съ удовольствіемъ улыбаясь, то слушалъ, а, Державинъ равнодушно отвѣчалъ, что онъ ни въ чемъ не споритъ; но чтобъ узнать, кто изъ нихъ искуснѣе въ стихотворствѣ, то проситъ позволенія напечатать особо, на свой коштъ, на одной сторонѣ листа его критику, а на другой свою оду, и предать на разсужденіе публики: кому отдадутъ преимущество, говорилъ онъ, тотъ и выиграетъ тяжбу. Но Еминъ не согласился. Какъ бы то ни было, но только, нося благоволеніе любимца Императрицы, Державинъ шатался по площади, проживая въ Петербургѣ безъ всякаго дѣла.
Но вдругъ неожиданно получаетъ рескриптъ Императрицы, которымъ повелѣвалось ему приложенное на высочайшее имя прошеніе венеціанскаго посланника графа Моцениго на государственнаго банкира Сутерланда разсмотрѣть и, собравъ по оному нужныя справки, доложить Ея Величеству[446]. Претензія его въ томъ состояла, что Сутерландъ имѣлъ съ нимъ торговыя сношенія и, получивъ отъ него товары изъ Италіи, употреблялъ ихъ не такъ, какъ должно, и причинилъ ему чрезъ то убытку до 120,000 рублей; о чемъ хотя и относился онъ въ комерцъ- и иностранную коллегіи, но оныя ему, какъ и все министерство, никакого удовлетворенія не сдѣлали: то и просилъ онъ, чтобъ Ея Величество, изъ особливаго благоволенія за его вѣрную службу Россійскому Двору, приказала сіе дѣло разсмотрѣть дѣйствительному статскому совѣтнику Державину, и Ея Величеству доложить. Сколько опослѣ извѣстно стало, то на сіе настроила его графа Моцениго княгиня Дашкова изъ какихъ-то собственныхъ своихъ корыстныхъ разсчетовъ, безъ которыхъ она ничего и ни для кого не дѣлала. Въ собраніи справокъ изъ многихъ мѣстъ по сему дѣлу и въ разсмотрѣніи оныхъ прошло нѣсколько мѣсяцевъ или, лучше, цѣлое лѣто. Въ теченіе сего времени, то есть въ октябрѣ мѣсяцѣ, получено извѣстіе изъ арміи, что князь Потемкинъ, окончевавшій поставленный на мѣрѣ княземъ Рѣпнинымъ съ Турками миръ, скончался[447]. Сіе какъ громомъ всѣхъ поразило, а особливо Императрицу, которая чрезвычайно о семъ присноименномъ талантами и слабостями вельможѣ соболѣзновала, и не нашли способнѣе человѣка послать на конгрессъ въ Яссы для заключенія мира, какъ графа, а потомъ княземъ бывшаго, Александра Андреевича Безбородку, которому приказала кабинетскія свои дѣла сдать молодому своему любимцу графу Зубову. Державинъ посѣщалъ всякій день его; въ надеждѣ быть употреблену въ дѣла, навѣрное ласкался имѣть какое-нибудь изъ оныхъ и по статской части, которыхъ превеликое множество недокладыванныхъ перешло отъ Безбородки къ Зубову. Но ожиданіе было тщетно; дѣла валялись безъ разсмотрѣнія, и ему фаворитъ не говорилъ ни слова, какъ будто никакого обѣщанія ему отъ Государыни объявлено не было.
Но въ одинъ день, какъ онъ къ нему по обыкновенію пришелъ, спрашивалъ, какъ бы изъ любопытства, молодой государственный человѣкъ: можно ли нерѣшеныя дѣла изъ одной губерніи по подозрѣніямъ переносить въ другія? Державинъ, не знавъ причины вопроса, отвѣчалъ: ."Нѣтъ, потому что въ учрежденіи именно запрещено изъ одного губернскаго правленія или палаты, или какого-либо суда дѣла нерѣшеныя переносить въ другія губерніи, да и нужды въ томъ, по состоянію 1762 года апелляціоннаго указа[448], никакой быть не можетъ: ибо всякій недовольный имѣетъ право переносить свое дѣло по апелляціи изъ нижнихъ судовъ въ верхніе, доводя ихъ (т. е. его) до самаго Сената; а потому всякое подозрѣніе и незаконность рѣшеній уничтожатся сами по себѣ, если не въ среднихъ мѣстахъ, то въ сказанномъ верховномъ правительствѣ. Когда же еще апелляціоннаго указа не было, то тяжущіеся по необходимой нуждѣ отъ утѣсненія ли губернатора или судей, или по ябедѣ, дабы болѣе запутать, переводили дѣла изъ воеводскихъ, провинціальныхъ и губернскихъ канцелярій въ подобныя имъ мѣста другихъ губерній". Спрашивающій, получивъ полный отвѣтъ, замолчалъ и завелъ другую рѣчь. Въ первое послѣ того воскресенье слышно стало по городу, что когда оберъ-прокуроръ Ѳедоръ Михайловичъ Колокольцовъ[449], за болѣзнію Вяземскаго правя по старшинству генералъ-прокурорскую должность, былъ по обыкновенію въ уборной для поднесенія Ея Величеству прошедшей недѣли сенатскихъ меморій, то она, вышедъ изъ спальни, прямо съ гнѣвомъ устремилась на него и, схватя его за Владимірскій крестъ, спрашивала, какъ онъ смѣлъ коверкать ея учрежденіе. Онъ отъ ужаса помертвѣлъ и не зналъ, что отвѣтствовать; наконецъ, сколько-нибудь собравшись съ духомъ, промолвилъ: «Что такое, Государыня! я не знаю.» — «Какъ не знаешь? Я усмотрѣла изъ меморіи, что переводятся у васъ въ Сенатѣ во 2-мъ департаментѣ, гдѣ ты оберъ-прокуроръ, нерѣшеныя дѣла изъ одной губерніи въ другую; а именно слѣдственное дѣло помѣщика Ярославова переведено изъ Ярославской губерніи въ Нижегородскую; а въ учрежденіи моемъ запрещено; то для чего это?» — «Такихъ, Государыня, и много дѣлъ.» — «Какъ, много? Вотъ вы какъ мои законы исполняете! Подай мнѣ сейчасъ рапортъ, какія именно дѣла переведены?» Съ трепетомъ бѣдный оберъ-прокуроръ едва живъ изъ покоя вышелъ. Вслѣдствіе сего окрика того же дня ввечеру наперсникъ Государыни, призвавъ Державина къ себѣ, объявилъ ему, что Императрица опредѣляетъ его къ себѣ для принятія прошеній и, дѣлая своимъ статсъ-секретаремъ, поручаетъ ему наблюденіе за сенатскими меморіями, чтобъ онъ по нихъ докладывалъ ей, когда усмотритъ какое незаконное Сената рѣшеніе. На другой день, то есть 12-го декабря 1791 году, и дѣйствительно состоялся указъ[450]. Но предъ тѣмъ еще задолго имѣлъ онъ позволеніе доложить Государынѣ по вышеупомянутому дѣлу графа Моцениго, и дѣйствительно нѣсколько разъ докладывалъ; но какъ со стороны Сутерланда было все министерство, потому что всѣ были ему должны деньгами[451], какъ о томъ ниже яснѣе увидимъ, то Императрица и отсылала разъ шесть съ нерѣшимостію докладчика, говоря, что онъ еще въ дѣлахъ новъ. Вмѣсто того, хотя видѣла правоту Моцениго, но не хотѣла огорчить всѣхъ ближнихъ ея вельможъ.
Лишь только онъ явился къ своей должности, то Государыня, призвавъ его къ себѣ въ спальну (въ коей она съ 7-го часа утра обыкновенно занималась работою), подала кипу бумагъ и сказала: «Тутъ ты увидишь рапортъ оберъ-прокурора Колокольцова и при немъ выписку изъ дѣлъ, которыя переведены въ другія губерніи; то сдѣлай примѣчаніе, согласно ли они съ учрежденіемъ моимъ переведены и законно ли рѣшены?» — Пріѣхавъ домой, потребовалъ къ себѣ секретарей тѣхъ Сената департаментовъ съ тѣми дѣлами, когорыя по экстракту значились. Колокольцовъ, по обязанности генералъ-прокурора, долженъ бы былъ и другихъ департаментовъ коснуться; но онъ только очистилъ свой одинъ, то есть 2-ой, показавъ въ немъ только 9 дѣлъ, а о другихъ умолчалъ. По разнесшемуся слуху объ опредѣленіи Державина въ сію должность, какъ сбѣжалось къ нему множество канцелярскихъ служителей, просящихся въ его канцелярію, то онъ, дабы испытать ихъ способности, принесенныя къ нему дѣла сенатскими секретарями роздалъ появившимся къ нему кандидатамъ, каждому по одному дѣлу, съ таковымъ приказаніемъ, чтобъ они сдѣлали соображеніе, подчеркнувъ строки несправедливыхъ рѣшеній, а на полѣ показали тѣ законы, противъ которыхъ учинена гдѣ погрѣшность, и доставили бы ему непремѣнно завтра поутру. Желаніе опредѣлиться и ревность показать свою способность и знаніе столько въ нихъ подѣйствовали, что они до свѣту на другой день къ нему явились, всякій съ своимъ соображеніемъ. Державинъ до 9-и часовъ успѣлъ ихъ пересмотрѣть, свѣрить съ документами, а они всякій свое набѣло переписали: то въ положенный часъ и явился онъ ко двору. Государыня, выслушавъ, приказала написать указъ въ Сенатъ съ выговоромъ о несоблюденіи законовъ, кои въ соображеніяхъ были примѣчены. Но Державинъ, опасаясь, чтобъ, критикуя Сенатъ, не попасть при первомъ случаѣ самому въ дураки, просилъ Государыню, чтобъ она, по новости и по неискусству его въ законахъ, уволила его отъ толь скораго исполненія ея воли; а ежели угодно ей будетъ, то приказала бы прежде Совѣту разсмотрѣть его соображенія, правильно ли онъ и по точной ли силѣ законовъ сдѣлалъ свои заключенія. Императрица изволила одобрить сіе мнѣніе и велѣла всѣ бумаги и соображенія отнести въ СовѣтъОшибка цитирования Отсутствует закрывающий тег </ref>, не любящій Державина, сказанныя ему отъ Храповицкаго слова прикрасилъ и передаль иностраннымъ.</ref>. Совѣтъ, по разсмотрѣніи тѣхъ соображеній, обратилъ къ Ея Величеству оныя съ таковымъ своимъ мнѣніемъ, что они съ законами согласны; тогда она приказала заготовить проектъ вышеозначеннаго указа и поднесть ей на апробацію. Державинъ не замедлилъ исполнить высочайшую волю. Сіе было уже въ началѣ 1792 года.
Въ проектѣ указа написанъ былъ строгій Сенату выговоръ за неисполненіе законовъ, съ изображеніемъ точныхъ словъ, на таковые случаи находящихся въ указахъ Петра Великаго, который повелѣвалосъ общему Сената собранію прочесть огласительно, призвавъ предъ себя второй Сената Департаментъ, въ которомъ показанныя въ экстрактѣ дѣла рѣшены были, а сверхъ того съ оберегателей законовъ, какъ-то съ генералъ-губернаторовъ, прокуроровъ и стряпчихъ повелѣвалось взять отвѣты, для чего они по силѣ генеральнаго регламента не доводили до свѣдѣнія Императорскаго Величества беззаконныя рѣшенія Сената, всякій по своему начальству. Императрица, выслушавъ проектъ, была имъ довольна; но подумавъ сказала: «Ежели вмѣшали уже Совѣтъ въ сіе дѣло, то отнеси въ оный и сію бумагу. Посмотримъ, что онъ скажетъ?» Повелѣніе исполнено. Совѣтъ заключилъ, что милосердые Ея Величества законы никого не дозволяютъ обвинять безъ отвѣтовъ: не угодно ли будетъ приказать съ производителей дѣлъ взять оные? — Монархиня на сіе положеніе Совѣта согласилась. Державинъ долженъ былъ написать другой указъ, которымъ требовалось противъ соображенія отвѣтовъ съ генералъ-прокурора князя Вяземскаго, съ оберъ-прокурора Колокольцова, оберъ-секретарей Цызырева и Ананьевскаго[452]. Отвѣты поданы: генералъ-прокуроръ извинялся болѣзнію; оберъ-прокуроръ признавалъ свою вину, плакалъ и ублажалъ самымъ низкимъ и трогательнымъ образомъ милосердую Монархиню и Матерь Отечества, прося о прощеніи; оберъ-секретари: Цызыревъ такъ и сякъ канцелярскими оборотами оправдывался, а Ананьевскій, поелику у него было дѣло тяжебное и никакой важности въ себѣ не заключавшее, говорилъ довольно свободно. Императрица, выслушавъ сіи отвѣты, а особливо Колокольцова, сказала, что онъ «какъ баба плачетъ, мнѣ его слезы не нужны». Подумавъ, домолвила[453]: «Что мнѣ съ ними дѣлать?» А наконецъ, взглянувъ на докладчика, спросила: «Что ты молчишь?» Онъ отвѣчалъ: «Государыня! Законы Ваши говорятъ за себя сами, а милосердію Вашему предѣла я предположить не могу.» — «Хорошо жъ, отнеси еще въ Совѣтъ и сіи отвѣты; пусть онъ мнѣ скажетъ на нихъ свое мнѣніе.» Совѣтъ отозвался, что благости и милосердія ея онъ устранять не можетъ: что угодно ей, съ виновными то пусть прикажетъ сдѣлать. Тогда она приказала начисто переписать указъ и принесть ей для подписанія. Принявъ же оный, положила предъ собою въ кабинетѣ на столѣ, который и понынѣ остался въ молчаніи, потому что въ пересылкѣ съ Совѣтомъ прошло много времени; наговоры старика Зубова поведеніемъ его обезсилили, гнѣвъ ея умягчился, и пріѣздомъ графа Безбородки дворскія обстоятельства совсѣмъ перемѣнились, такъ что замѣченныя дѣла въ соображеніи одно по одному, безъ всякаго выговору Сенату, особыми именными указами приведены въ порядокъ.
Подобно тому и вниманіе Государыни на примѣчанія, дѣланныя Державинымъ по меморіямъ Сената, по которымъ онъ каждую недѣлю ей докладывалъ, часъ отъ часу ослабѣвало. Приказала не утруждать ея, а говорить прежде съ оберъ-прокурорами; вслѣдствіе чего всякую субботу послѣ обѣда должны были они являться къ Державину, какъ бы на лекцію, и выслушивать его на резолюціи Сената замѣчанія. Не исключался изъ сего и самый фаворитовъ отецъ, перваго департамента оберъ-прокуроръ Зубовъ. Но и сіе продолжалось нѣсколько только мѣсяцевъ; стали сенаторы и оберъ-прокуроры роптать, что они подъ муштукомъ Державина. Государыня сама почувствовала, чго она связала руки у вышняго своего правительства, ибо резолюціи Сената, въ меморіи вносимыя, не есть еще дѣйствительныя его рѣшенія или приговоры, ибо ихъ нѣсколько разъ законы перемѣнять дозволяли; а потому и сіе Императрица отмѣнила, а приказала только про себя Державину замѣчать ошибки Сената, на случай ежели къ ней поднесется отъ него какой рѣшительный докладъ съ важными погрѣшностями, или она особо прикажетъ подать ей замѣчанія: тогда ей по нимъ докладывать. Такимъ образомъ сила Державина по сенатскимъ дѣламъ, которой можетъ-быть ни одинъ изъ статсъ-секретарей, по сей установленной формѣ отъ Императрицы, ни прежде ни послѣ не имѣлъ (ибо въ ней соединялась власть генералъ-прокурора и докладчика), тотчасъ умалилась; однакоже какъ онъ, о чемъ докладывалъ, самъ писалъ по тому указы, а не другіе, какъ у Терскаго Безбородко[454], и, безъ истребованія справокъ изъ Сената за руками секретарей, докладныхъ записокъ не сочинялъ, то чрезвычайно это дѣлопроизводителямъ сего вышняго правительства было непріятно, и они чрезъ генералъ-прокурора и прочихъ министровъ весьма домогались, чтобъ ему справокъ не давать; но какъ сіе въ коренныхъ законахъ установлено было, чтобъ безъ справокъ ничего не дѣлать, то всѣ ихъ прекословія были тщетны.
Сначала Императрица часто допущала Державина къ себѣ съ докладомъ и разговаривала о политическихъ происшествіяхъ, каковымъ хотѣлъ-было онъ вести подневную записку; но поелику дѣлá у него были всѣ роду непріятнаго, то есть прошенія на неправосудіе, награды за заслуги, и милости по бѣдности; а блистательныя политическія, то есть о военныхъ пріобрѣтеніяхъ, о постройкѣ новыхъ городовъ, о выгодахъ торговли и прочемъ, что ее увеселяли болѣе дѣлá у другихъ статсъ-секретарей, то и стала его рѣдко призывать, такъ что иногда онъ недѣли предъ ней не былъ, и потому журналъ свой писать оставилъ; словомъ: примѣтно было, что душа ея болѣе занята была военною славою и замыслами политическими, такъ что иногда не понимала она, что читано было ей въ запискахъ дѣлъ гражданскихъ[455]; но какъ имѣла необыкновенную остроту разума и великій навыкъ, то тотчасъ спохватывалась и давала резолюціи (по крайней мѣрѣ иногда) не столько основательныя, однакоже сносныя, какъ-то: съ кѣмъ-либо снестись, переписаться и тому подобныя. Вырывались также иногда у нея незапно рѣчи, глубину души ея обнаруживавшія. Напримѣръ: «Ежелибъ я прожила 200 лѣтъ, то бы конечно вся Европа подвержена бъ была Россійскому скипетру». Или: «Я не умру безъ того, пока не выгоню Турковъ изъ Европы, не усмирю гордость Китая и съ Индіей не осную торговлю[456].» Или: «Кто далъ, какъ не я, почувствовать Французамъ право человѣка? Я теперь вяжу узелки[457], пусть ихъ развяжутъ.» Случалось, что заводила рѣчь и о стихахъ докладчика, и неоднократно такъ-сказать прашивала его, чтобъ онъ писалъ въ родѣ оды Фелицѣ. Онъ ей обѣщалъ и нѣсколько разъ принимался, запираясь по недѣлѣ дома; но ничего написать не могъ, не будучи возбужденъ какимъ-либо патріотическимъ славнымъ подвигомъ; ио о семъ объяснится ниже. Здѣсь же слѣдуетъ упомянуть, что въ маѣ (мартѣ) мѣсяцѣ 1792 года, когда напомянулъ ей Державинъ о нерѣшеномъ дѣлѣ Моценига, сказала: «Охъ, ужъ ты мнѣ съ твоимъ Моценигомъ … ну, помири ихъ!» что и исполнено. Моценигъ радъ весьма былъ, что получилъ, вмѣсто претензіи своей 120,000, хотя 40 т. рублей, ибо видѣлъ, что все пропадало[458].
Тогда же поручено Державину въ разсмотрѣніе славное дѣло генералъ-поручика и сибирскаго генералъ-губернатора Якобія въ намѣреніи его возмутить Китай противъ Россіи. Дѣло было огромное: 2-й Сената департаментъ занимался имъ поутру и послѣ обѣда, оставя прочія производства, всего болѣе 7-и лѣтъ[459]. Привезено въ Царское Село въ трехъ кибиткахъ, нагруженныхъ съ верха до низу бумагами, и отдано было сперва, по повелѣнію Государыни, Василію Степановичу Попову; но отъ него вдругъ, неизвѣстно почему, приказано было принять Державину. Сей занимался онымъ цѣлый годъ и, сообразя всѣ обстоятельства въ подробносги съ законами, сочинилъ изъ сенатскаго экстракта, въ 3000-хъ листахъ состоящаго, для удобнѣйшаго выслушанія Государыни, одинъ сокращенный экстрактъ на 250-и листахъ и двѣ докладныя записки, одну на 15-и, а другую кратчайшую на 2-хъ листахъ. Доложилъ Государынѣ, что дѣло готово. Она приказала доложить и весьма удивилась, когда цѣлая шеринга гайдуковъ и лакеевъ внесли ей въ кабинетъ превеликія кипы бумагъ. «Что такое?» спросила она: «зачѣмъ сюда такую бездну?» — По крайней мѣрѣ для народа, Государыня, отвѣчалъ Державинъ. — "Ну, положите, коли такъ, " отозвалась съ нѣкоторымъ родомъ неудовольствія. Заняли нѣсколько столовъ. «Читай» — Что прикажете: экстрактъ сенатскій, или мой, или которую изъ докладныхъ записокъ? — «Читай самую кратчайшую.» Тогда прочтена ей которая на двухъ листахъ. Выслушавъ и увидя, что Якобій оправдывается, проговорила, какъ бы изъявляя сумнѣніе на невѣрность записки[460]: «Я не такія пространныя дѣла подлинникомъ читала и выслушивала; то прочитай мнѣ весь экстрактъ сенатскій. Начинай завтра. Я назначаю тебѣ всякій день для того послѣ обѣда два часа, 5-й и 6-й.» Надобно здѣсь примѣтить, что дѣло сіе, нѣсколько лѣтъ въ Сенатѣ слушанное, ни во 2-мъ департаментѣ, ни въ общемъ собраніи единогласнаго рѣшенія не достигло, но за разными голосами взнесено къ Императрицѣ со всѣми бумагами, какъ-то: журналами, мнѣніями, репортами, а потому и было толь обширно. Такимъ образомъ слушаніе сего дѣла продолжалось всякій день по два часа, 4 мѣсяца, съ мая по августъ, а совсѣмъ кончилось ноября 9 дня (1792).
Мы скажемъ для любопытныхъ существо сего дѣла и окончаніе онаго ниже; а теперь продолжимъ теченіе происшествій по порядку касательно только до Державина. Онъ во время доклада сего дѣла сблизился-было весьма съ Императрицею по случаю иногда разсужденій о разныхъ вещахъ; напримѣръ, когда полученъ трактатъ 1793 году съ Польшею[461], то она съ восторгомъ сказала: «Поздравь меня съ столь выгоднымъ для Россіи постановленіемъ.» Державинъ, поклонившись, сказалъ: «Счастливы Вы, Государыня, что не было въ Польшѣ такихъ твердыхъ вельможъ, каковъ былъ Филаретъ; они бы умерли, а такого постыднаго мира не подписали[462].» Ей это понравилось. Она улыбнулась и съ тѣхъ поръ примѣтнымъ образомъ стала отличать его, такъ что въ публичныхъ собраніяхъ, въ саду, иногда сажая его подлѣ себя на канапе, шептала на ухо ничего не значащія слова, показывая будто говоритъ о какихъ важныхъ дѣлахъ. Что это значило? Державинъ самъ не зналъ; но по соображенію съ случившимся тогда же разговоромъ графа Безбородки, который (потомъ) былъ княземъ, послѣ имѣлъ онъ поводъ думать, не имѣла ли Императрица, примѣтя твердый характеръ его, намѣренія поручить ему нѣкотораго важнаго намѣренія касательно наслѣдія послѣ ея трона. Графъ Безбородко, выпросясь въ отпускъ въ Москву и откланявшись съ Императрицею, вышедъ изъ кабинета ея, зазвалъ Державина въ темную перегородку, бывшую въ секретарской комнатѣ, и на ухо сказалъ ему, что Императрица приказала ему отдать нѣкоторыя секретныя бумаги, касательныя до великаго князя: то какъ пришлетъ онъ къ нему послѣ обѣда, чтобъ пожаловалъ и принялъ у него; но неизвѣстно для чего, никого не приславъ, уѣхалъ въ Москву, и съ тѣхъ поръ Державинъ ни отъ кого ничего не слыхалъ о тѣхъ секретныхъ бумагахъ. Догадываются нѣкоторые тонкіе царедворцы, что онѣ тѣ самыя были, за открытіе которыхъ, по вступленіи на престолъ Императора Павла I, осыпалъ онъ отъ него благодѣяніями и пожалованъ княземъ. Впрочемъ съ достовѣрностію о семъ здѣсь говорить не можно; а иногда другіе, имѣющіе лучшія основанія, о томъ всю правду откроютъ свѣту.
Обратимся къ Державину. Онъ такимъ Императрицы уваженіемъ, которое обращало на него глаза завистливыхъ придворныхъ, пользовался недолго. 15-го іюля, читавъ дѣло Якобія, по наступленіи 7-го часа, въ который обыкновенно Государыня хаживала съ придворными въ Царскомъ Селѣ въ саду прогуливаться, вышелъ изъ кабинета въ свою комнату, дабы отправить нѣкоторыя ея повелѣнія по прочимъ дѣламъ, по коимъ онъ докладывалъ, и, окончивъ оныя, пошелъ въ садъ, дабы имѣть участіе въ прогулкѣ. Статсъ-секретарь Петръ Ивановичъ Турчаниновъ[463], встрѣтя его, говорилъ: «Государыня нѣчто скучна, и придворные какъ-то никакихъ не заводятъ игръ; пожалуй, братецъ, пойдемъ и заведемъ хотя горѣлки.» Державинъ послушался. Довелось ему съ своею парою ловить двухъ великихъ князей, Александра и Константина Павловичевъ; онъ погнался за Александромъ и, догоняя его на скользкомъ лугу, покатомъ къ пруду, упалъ и такъ сильно ударился о землю, что сдѣлался блѣденъ какъ мертвецъ. Онъ вывихнулъ въ плечѣ изъ состава лѣвую руку. Великіе князья и прочіе придворные подбѣжали къ нему и, поднявъ едва живаго, отвели его въ его комнату[464]. Хотя вправили руку, но онъ не могъ одѣться и долженъ былъ оставаться дома обыкновенныхъ 6 недѣль, пока нѣсколько рука въ составѣ своемъ не затвердѣла. Въ сіе-то время недоброжелатели умѣли такъ расположить противъ его Императрицу, что онъ по выздоровленіи, когда явился къ ней, то нашелъ ее уже совсѣмъ перемѣнившеюся. При продолженіи Якобіева дѣла вспыхивала, возражала на его примѣчанія, и въ одинъ разъ съ гнѣвомъ спросила, кто ему приказалъ и какъ онъ смѣлъ съ соображеніемъ прочихъ подобныхъ рѣшенныхъ дѣлъ Сенатомъ выводить невинность Якобія. Онъ твердо ей отвѣтствовалъ: «Справедливость и Ваша слава, Государыня, чтобъ не погрѣшили чѣмъ въ правосудіи.» Она закраснѣлась и выслала его вонъ, какъ и нерѣдко то въ продолженіи сего дѣла случалось. Въ одинъ день, когда она приказала ему послѣ обѣда быть къ себѣ (это было въ октябрѣ мѣсяцѣ), случился чрезвычайный холодъ, буря, снѣгъ и дождь, и когда онъ, пріѣхавъ въ назначенный часъ, велѣлъ ей доложить, она чрезъ камердинера Тюльпина сказала: «Удивляюсь, какъ такая стужа вамъ гортани не захватитъ», и приказала ѣхать домой. Словомъ, какъ ни удаляла она рѣшеніе дѣла, но какъ не запретила продолжать оное, то наконецъ приказала заготовить проектъ указа, по представленіи котораго приказала просмотрѣть Безбородкѣ хотя оный; равно графъ Воронцовъ и господинъ Трощинскій[465] были въ семъ дѣлѣ замѣшаны по извѣтамъ доносителя, о коемъ ниже скажемъ, якобы въ присылкѣ имъ Якобіемъ богатыхъ подарковъ, состоящихъ въ дорогихъ мѣхахъ. — Указъ переписанъ набѣло и поднесенъ для подписанія. Но они, написавъ его, велѣли Безбородкѣ показать Терскому и Шишковскому[466], открытымъ образомъ и сильно бравшимъ сторону князя Вяземскаго противъ Якобія, не найдутъ ли они въ немъ чего несправедливаго. Безбородко низкимъ почелъ для себя просмотрѣнный имъ указъ представлять якобы на апробацію Терскому и Шишковскому, которые сами никогда указовъ не писывали и по дѣламъ ими докладываемымъ, а всегда относились о томъ къ Безбородкѣ, который умѣлъ такъ вкрасться въ довѣренность Имиератрицы, что подъ видомъ хорошаго слуги по всѣмъ почти частямъ писывалъ указы, кромѣ, какъ выше значится, Державина, за что онъ къ нему и не весьма благорасположенъ былъ. Безбородко не исполнилъ самъ сего Императрицына приказанія, а поручилъ Державину, который, разсудя, что честолюбивые перекоры въ такомъ случаѣ не токмо неумѣстны, но и погрѣшительны, когда должно оправдать невиннаго, а вмѣсто того продолженіемъ времени угнетаютъ его участь, и тѣмъ самымъ такъ-сказать умерщвляютъ безчеловѣчно. Вслѣдствіе чего Державинъ показалъ указъ Терскому и Шишковскому и объявилъ имъ высочайшее повелѣніе, чтобъ они, знавъ дѣло, особливо Шишковскій, который, по особому имянному указу, былъ блюстителемъ при слушаніи его во 2-мъ Сената департаментѣ, сказали свое мнѣніе на указъ. Шишковскій былъ въ отличной довѣренности у Императрицы и у Вяземскаго по дѣламъ Тайной канцеляріи. Какъ и сіе дѣло слѣдовано было прежде Сената въ страшномъ ономъ судилищѣ, въ разсужденіи якобы возмущенія Якобіемъ Китайцевъ; то, взявъ на себя важный и присвоенный имъ, какъ всѣмъ извѣстно, таинственный, грозный тонъ, зачалъ придираться къ мелочамъ и толковать, якобы въ указѣ не соблюдена должная справедливость. «Слушай, Степанъ Ивановичъ», сказалъ ему неустрашимо Державинъ: «ты меня не собьешь съ пути мнимою тобою чрезвычайною къ тебѣ довѣренностію Императрицы и будто она желаетъ по извѣстнымъ тебѣ одному причинамъ осудить невиннаго. Нѣтъ, ты лучше мнѣ скажи, какую ты и отъ кого имѣлъ власть выставлять своею рукою примѣчанія, которыя на дѣлѣ видны, осуждающія, строжае нежели существо дѣла и законы, обвиняемаго, и тѣмъ, совращая сенаторовъ съ стези истинной, замѣшалъ такъ дѣло, что нѣсколько лѣтъ имъ занимались и поднесли къ Императрицѣ нерѣшенымъ.» Шишковскій затрясся, поблѣднѣлъ и замолчалъ, а Терскій, будучи хитрѣе, увидя таковое неробкое противурѣчіе, сказалъ, что онъ въ указѣ ничего не находитъ справедливости противнаго, съ чѣмъ и Шишковскій согласяся, просилъ донести Императрицѣ, что они предъ правосудіемъ и милосердіемъ ея благоговѣютъ; но какъ Державинъ при семъ щекотливомъ случаѣ нѣсколько оплошалъ и, не поступивъ канцелярскимъ порядкомъ, не сдѣлалъ журнала и не далъ имъ подписать онаго, а доложилъ словесно отзывъ ихъ Императрицѣ, то сами они собою или по ихъ еще какимъ побочными дорогами внушеніямъ, не подписавъ указа, отдали-было еще оный на просмотрѣніе генералъ-прокурора Самойлова; но къ счастію Якобія, что Державинъ, шедши къ Государынѣ въ послѣдній разъ съ указомъ, зашелъ къ ея фавориту и, прочетши ему оный, объяснилъ всѣ обстоятельства: то когда отдавала она его Самойлову, вошелъ въ кабинетъ Зубовъ и спросилъ, что за бумагу она ему отдала, и когда услышалъ, что указъ о Якобіи, то донесъ, что и онъ видѣлъ и не примѣтилъ ничего сумнительнаго. Тогда Императрица, подписавъ оный, отдала генералъ-прокурору уже для исполненія. Должно здѣсь объяснить, что дѣло сіе приняло совершенное окончаніе, тогда какъ уже былъ Державинъ сенаторомъ слишкомъ два мѣсяца, то есть, какъ выше явствуетъ (стр. 634), 9-го ноября.
Источникъ и существо его были слѣдующія: въ 1783 году генералъ-поручикъ Якобій былъ пожалованъ сибирскимъ генералъ-губернаторомъ[467]. По связи Сената съ должностію его, необходимо было ему спознакомиться съ генералъ-прокуроромъ и пріобрѣсть его къ себѣ благорасположеніе, что онъ и учинилъ. Бывъ всякій день въ домѣ, обласканъ былъ княгинею и прочими женщинами[468] живущими у князя, между коими понравилась ему дочь вышеупомянутаго оберъ-прокурора, что былъ послѣ сенаторомъ, Ивана Гавриловича Резанова[469], которая, какъ говорили злоязычники, была въ любовной связи съ княземъ и вѣроятно съ согласія княгини. Она, примѣтивъ сіе, сказала супругу. Рады были такому жениху и стали принимать его еще дружественнѣе, довели до настоящаго сватовста: уже женихъ невѣсту дарилъ бриліантами. Искреннею ли любовію плѣненъ былъ генералъ-губернаторъ къ сей дѣвицѣ, или только (чтобъ) чрезъ нее получить всѣ требованія и прихоти свои отъ генералъ-прокурора, какъ-то опредѣлять въ мѣста кого, куда хотѣлъ, давать чины своимъ приверженцамъ и прочее; но сіе очень много значило, а особливо въ такомъ отдаленіи, каковъ пространный Сибирскій край. Всѣ думали, что онъ женившись уже отправится къ своей должности. Ожидали только докладу Императрицѣ; но наканунѣ онаго любимецъ ея, бывшій тогда, Александръ Дмитріевичъ Ланской[470], призываетъ его къ себѣ, спрашиваетъ о справедливости разнесшагося слуха и запрещаетъ именемъ Императрицы совершать сіе супружество, а напротивъ того объявляетъ ея волю, чтобъ онъ поскорѣе ѣхалъ въ назначенное ему мѣсто и открывалъ въ Иркутскѣ губернію по образу ея учрежденія. Къ сему враждующая противъ князя Вяземскаго партія, графы Безбородко, Воронцовъ и прочіе, прибавила, будто Императрица проговорила: «Я не хочу, чтобъ князь Вяземскій выдавалъ свою Резанову за Якобія и за ней жаловалъ ему въ приданое Сибирь.» Можетъ-быть, подъ симъ она разумѣла, что если будутъ въ тѣсномъ и столь короткомъ между собою союзѣ генералъ-прокуроръ съ генералъ-губернаторомъ, то цѣлый край, столь обширный и отдаленный, будетъ въ совершенномъ ихъ порабощеніи, и правды уже тамъ не узнáетъ. Она, зная ихъ характеры, можетъ-быть была и права. Какъ бы то ни было, только Якобій, пріѣхавъ изъ дворца, сталъ спѣшить отъѣздомъ и говорить, что ему никакъ прежде онаго брака совершить не можно, и что онъ, обозрѣвъ и открывъ губернію, не умедлитъ, по обыкновенію другихъ генералъ-губернаторовъ, пріѣхать къ Императрицѣ о томъ съ рапортомъ, и тогда непремѣнно женится. Хотя непріятно сіе было всему дому кн. Вяземскаго; но нечего было дѣлать: Якобій отправился. Годъ прошелъ. Онъ обозрѣлъ и открылъ губернію; но самъ не пріѣхалъ, по волѣ ли то Императрицы, или самъ собою, а прислалъ только рапортъ, что за нѣкоторыми важными причинами быть скоро въ столицу не можетъ, для того и невѣстѣ отказалъ. Это было громомъ столь знаменитому дому и поруганіемъ какъ ему, такъ и сговоренной дѣвицѣ. Получа сіе извѣстіе, князь, сказываютъ, проговорился, что онъ живъ не будетъ, ежели не отомститъ такую наглую обиду[471]. Кто у нихъ по справедливости виноватъ, Богъ знаетъ. Самъ ли собою это сдѣлалъ Якобій, или во угожденіе двора, но, имѣя великую душу, кажется бы нашелъ средство иначе поступить. Съ другой стороны, столь низку быть генералъ-прокурору, какъ ниже увидимъ, непростительно.
Какъ бы то ни было, только чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ разрыва свадьбы, то есть въ 1785-мъ году, нѣкто, — помнится, титулярный или надворный совѣтникъ Парфентьевъ[472], бывшій у Якобія въ канцеляріи между канцелярскими служителями и по неудовольствію отъ него вышедшій въ отставку, — прислалъ къ Мамонову, бывшему тогда любимцемъ у Императрицы (недоброжелательствовавшему Безбородкѣ и всей его партіи, слѣдовательно и Якобію), или къ кому другому, но только не къ Вяземскому, доносъ на иркутскаго генералъ-губернагора, въ которомъ взводилъ на него многія вины, какъ-то самовластіе въ переводѣ съ мѣста на мѣсто чиновниковъ, въ отдачѣ ихъ несправедливо подъ судъ, и прочіе пристрастные поступки, кромѣ взятокъ и корыстолюбія. Но главнѣйшія и важнѣйшія изъ нихъ были два дѣла подъ названіемъ Иркутскаго и Баргузинскаго: первое — въ томъ, что якобы желалъ онъ возмутить противъ Россіи Китайцевъ, дабы, заведши войну, пріобрѣсть къ себѣ больше отъ Императрицы уваженія, и сіе доказывалъ онъ письмомъ секретаря Якобіева Осинина[473] къ пограничному Петропавловской крѣпости коменданту Алексѣеву; второе — въ закупкѣ съ ущербомъ казны на сибирскій корпусъ провіанта. Доносъ сей доведенъ до рукъ Императрицы. Его слишкомъ Мамоновъ и Вяземской уважили, и хотя послѣдній изъ хитрости, чтобъ отдалить отъ себя всякое подозрѣніе, отъ производства дѣла отказался; но однакоже оно, какъ бы великой тайности подлежащее, поручено для изслѣдованія Тайной канцеляріи, то есть Шишковскому. Тотъ доносителя Парфентьева и прочихъ допрашивалъ, а Якобію, вызвавъ его изъ губерніи, не допустивъ до двора[474], задавалъ въ Пегербургѣ противъ доносовъ вопросные пункты, которые и преданы были сужденію Сената, какъ выше явствуетъ, подъ надзрѣніемъ Шишковскаго.
Сіи вопросы и на нихъ отвѣты, а равно и сенатское положеніе, какъ выше явствуетъ, чрезъ четыре мѣсяца Государыня всякій день прочитывала; а какъ Державинъ въ примѣчаніяхъ своихъ оказалъ свое сумнѣніе, почему Сенатъ привязывался только къ письму Осинина, писанному имъ къ коменданту Алексѣеву, въ которомъ Осининъ раскаявшись, себя зарѣзалъ, говоря, что Якобій о томъ не зналъ и ни въ чемъ не виновенъ; а напротивъ того о подлинномъ секретномъ ордерѣ, данномъ Якобіемъ нѣкоторому персіянину Юсупову, чтобъ онъ подговаривалъ къ намъ отъ Китайцевъ бѣжать Мунгаловъ, и о второмъ данномъ коменданту Алексѣеву, чтобы онъ былъ остороженъ и въ случаѣ нападенія отъ Китайцевъ защищалъ бы крѣпость военною рукою, Якобій ни однимъ словомъ спрашиванъ не былъ, какъ онъ смѣлъ и отъ кого имѣлъ повелѣніе давать такія подчиненнымъ своимъ повелѣнія, которыя могли возмутить спокойныхъ въ сосѣдствѣ Китайцевъ; то Государыня вспомнивъ, какъ сказали, отъ кого имѣлъ повелѣніе: «Я ему секретно приказывала, сперва словесно въ эрмитажѣ; а потомъ, помнится мнѣ, я дала указъ о томъ иностранной коллегіи, по той причинѣ, что какъ Китайцы переманили отъ меня астраханскихъ къ себѣ Калмыковъ, то я хотѣла тѣмъ же имъ заплатить, подговоря Мунгаловъ». По справкѣ дѣйствительно нашелся въ иностранной коллегіи тотъ указъ; но Якобій о немъ молчалъ, потому что онъ былъ секретный; а по какому поводу даны были Юсупову и Алексѣеву помянутыя нарушавшія спокойствіе сосѣдей повелѣнія, о томъ Сенатъ, съ умысломъ или по недогадкѣ Якобія, не спрашивалъ, а привязывался только къ письму Осинина, писанному къ Алексѣеву, по вѣтрености ли, или по невѣдѣнію того Императрицына повелѣнія, чтобы при заведеніи войны начальникъ его, слѣдовательно и онъ, могли какое-либо получить за свои труды награжденіе. Словомъ, Императрица, — бывъ доказана о невинности Якобія въ семъ важномъ пунктѣ и о некорыствованіи его при закупкѣ въ Баргузинѣ провіанта, который закупали провіантскіе и отъ него посланные чиновники, — признавъ невиннымъ[475], резолюцію свою вкратцѣ собственною своей рукою написала, и какими именно словами начать укорительный указъ Сенату: что онъ занимался столько лѣтъ сущими и ничего не значащими сплетнями[476]. За нѣкоторыя же небольшія погрѣшности и слабость въ отправленіи должности, по состоявшемуся тогда милостивому манифесту, учиненъ Якобію выговоръ, а Парфентьевъ за смуту и клеветы хотя строжайшему по законамъ подлежалъ наказанію, но по милосердію, или паче по прозорливости, откуда и отъ кого проистекла сія смута[477], лишенъ чиновъ и велѣно ему, не въѣзжая ни въ которую изъ столицъ, жить въ уѣздныхъ городахъ. Вотъ чѣмъ кончилось сіе огромное или, лучше сказать, попусту-шумное дѣло. Вяземскій, не мѣшаясь въ него, умѣлъ такъ искусно стороною дѣйствовать, что весь Сенатъ былъ на его сторонѣ, кромѣ сенаторовъ Ѳедора Ивановича Глѣбова[478] и Алексѣя Васильевича Нарышкина[479], изъ коихъ первый не соглашался съ нѣкоторыми чрезвычайно строгими заключеніями на счетъ обвиняемаго, а послѣдній вовсе противное далъ мнѣніе, которымъ оправдывалъ Якобія; но хотя имѣлъ онъ благородныя чувствованія и чистое о дѣлѣ понятіе, но, по неупражненію ли въ канцелярскомъ слогѣ, или по скорости, написалъ голосъ свой едва вразумительно или почти непонятно, то и подверженъ былъ не токмо смѣху, но самому отъ Вяземскаго по канцелярскому обряду неуваженію, такъ что по обнесенію его Императрицѣ Мамоновымъ въ пристрастіи къ партіи Безбородки, Воронцова и Якобія, принужденъ былъ выпроситься въ отпускъ и оставить вовсе службу, уѣхавъ въ чужіе краи.
Вмѣстѣ съ симъ тогда же почти окончены Державинымъ не меньше важныя два дѣла, а именно коммиссаріатское и банкирское: коммиссаріатское, наченшееся съ 1775-го или 1776 года во время самой большой силы князя Потемкина, когда происходили на санкпетербургскій винный откупъ торги. Сей всемогущій любимецъ, взявъ подъ покровительство свое купца Логинова[480], выпросилъ ему подъ свое поручительство, безъ всякихъ залоговъ, у Государыни тотъ с-петербургскій откупъ безъ переторжки, съ тѣмъ что онъ, по окончаніи откупа, по совѣсти объявитъ всю свою прибыль, полученную имъ сверхъ сложности, на которую торговались. Но какъ у Логинова не было наличныхъ денегъ, чѣмъ вступить въ откупъ, то и взялъ онъ заимообразно тайнымъ образомъ въ Москвѣ изъ коммиссаріатскихъ суммъ, чрезъ казначея Руднева, казенныхъ денегъ 400,000 руб., съ тѣмъ что изъ первой выручки по откупу взнесетъ оныя обратно въ казну; не помню чрезъ кого, а кажется, чрезъ нѣкоего коммиссаріатскаго же вѣдомства чиновника Выродова, учинилось сіе извѣстнымъ, и пошло слѣдствіе. Князь Потемкинъ подъ рукою и, по связи съ нимъ, Александръ Ивановичъ Глѣбовъ, бывшій генералъ-коммиссаромъ[481], съ котораго, можетъ быть, согласія и деньги Рудневымъ Логинову выданы, покровительствовали или проволачивали всевозможнымъ образомъ сіе дѣло, такъ что, хотя Глѣбовъ пожалованъ около того времени или, яснѣе сказать, отлученъ отъ коммиссаріата въ смоленскіе генералъ-губернаторы, смѣненъ и отданъ подъ слѣдствіе но настоянію генералъ-прокурора князя Вяземскаго; но со всѣмъ тѣмъ Логиновъ, требованный къ очнымъ ставкамъ противъ Руднева, хотя всѣмъ былъ виденъ проживающимъ въ Петербургѣ, но не сысканъ и не представленъ въ Москву около 20 лѣтъ. Между тѣмъ, вскорѣ по взятіи откупа, Логиновъ поссорился съ товарищемъ своимъ, купцомъ Савинымъ, и, заплатя ему нѣкоторую сумму, обѣщавъ изъ прибыли еще наградить, оттеръ отъ откупа. Савинъ, бывъ тѣмъ недоволенъ, завелъ дѣло, которое, по сильной сторонѣ Логинова, тянулось по 1792 годъ въ петербургскомъ надворномъ судѣ, такъ что не могъ рѣшенія дождаться. По сей причинѣ подалъ онъ къ Державину на высочайшее имя письмо — доносъ, въ которомъ жаловался, что Логиновъ по окончаніи откупа его обидѣлъ и не открылъ прямой сложности правительству и не внесъ обѣщанной имъ въ казну изъ прибыли десятой доли на богоугодныя дѣла, а вмѣсто того сдѣлалъ только народный извѣстный праздникъ въ зимнее время, въ Воронцовскомъ домѣ[482], въ которомъ перепоилъ народъ допьяна, такъ что нѣсколько сотъ человѣкъ померзло, что и было самая правда: полиція подобрала мертвыхъ тѣлъ поутру, какъ достовѣрно тогда увѣряли, до 400 человѣкъ {По случаю праздника, даннаго Логиновымъ, въ то время ходили слѣдующіе стихи неизвѣстнаго намъ сочинителя:
Недавно Логиновъ для черни сдѣлалъ пиръ,
Которому вовѣкъ дивиться будетъ міръ,
Какъ отъ сего себѣ онъ ожидалъ награду,
Что глупыхъ приманилъ къ тому людей громаду,
И утопилъ въ винѣ и въ пивѣ и въ меду,
И заморозилъ ихъ, какъ ряпушку на льду.
Похвастать онъ хотѣлъ веселыми часами,
Но будетъ вспоминать отъ совѣсти слезами.
Вотъ чудо Логиновъ какое сотворилъ:
Отъ пьяныхъ онъ нажилъ и пьяныхъ поморилъ. [П. Б.].}. Государыня, выслушавъ сіе Савина прошеніе, приказала Державину призвать Логинова къ себѣ и велѣть ему, чтобъ онъ по совѣсти объявилъ ей всю сложность вина и прибыль настоящую свою отъ того. Логиновъ, хотя князь Потемкинъ, могущій его покровитель, уже тогда не существовалъ въ живыхъ, но надѣялся на приверженцевъ и на родню сего вельможи, бывшихъ ему пріятелями, такъ спѣсиво принялъ повелѣніе Императрицы, что не хотѣлъ почти и отвѣчать порядочно Державину, сказавъ: «онъ не вѣритъ, чтобъ такое повелѣніе дала Государыня, которая царствуетъ по законамъ. Когда дѣло по доносу Савина производится въ надворномъ судѣ, то оно тамъ и въ прочихъ учрежденныхъ вышнихъ судахъ своимъ порядкомъ и окончиться долженствуетъ, а принуждать его къ какому-то еще совѣстному признанію въ прибыляхъ его послѣ того, какъ уже онъ сдѣлалъ изъ нихъ казнѣ пожертвованіе, давъ народу публичный праздникъ, не думаетъ онъ, чтобъ воля была на то Императрицы.» Державинъ, услышавъ такой высокомѣрный сего откупщика отвѣтъ, тотчасъ написалъ на бумагѣ высочайшее повелѣніе и, отдавъ ему, велѣлъ на оное отвѣтствовать письменно же, и о семъ тогда же донесъ Государынѣ, которая отозвалась съ неудовольствіемъ: «Хорошо, посмотримъ. Я укрощу спесь.»
Черезъ нѣсколько денъ отдала Императрица Державину письмо его Логинова, въ которомъ жаловался онъ ей на призывъ (его) къ нему несообразный съ законами, на принужденіе и тому подобное, доказывая все то съ своими разсужденіями. При отдачѣ письма сказала: «Когда такъ, то произведи жъ дѣло по законамъ и надзирай по всѣмъ мѣстамъ за нимъ. Я тебя дѣлаю моимъ стряпчимъ и ни на комъ какъ на тебѣ взыщу несправедливое его рѣшеніе.» Получа таковое повелѣніе, призвавъ къ себѣ казенныхъ дѣлъ стряпчаго, велѣлъ ему принесть изъ дѣла обстоятельную записку, далъ ему наставленіе понуждать судъ, потомъ палату и предостерегать пользу казенную. Такимъ образомъ довелъ въ Сенатъ и до общаго собранія; а когда уже былъ сенаторомъ, подалъ свой голосъ, прочетши оный напередъ Императрицѣ, противъ всего Сената, который ему благопріятствовалъ, какъ и бывшій тогда уже генералъ-прокуроромъ графъ Самойловъ по родству съ покойнымъ княземъ Потемкинымъ защищалъ, сколько могъ, его приверженца; но ничто не помогло. Вся канцелярская крючкотворная дружина противъ истины, защищаемой Державинымъ законами, не устояла, и единогласно опредѣлено съ Логинова по симъ двумъ дѣламъ, то есть по коммиссаріатскому и откупному, взыскать въ казну болѣе двухъ милліоновъ рублей, которые нѣкоторою частію и взысканы; а остальные уже при Императорѣ Александрѣ, по стряпнѣ г. Новосильцова или, лучше, секретаря его Дружинина, за алтыны прощены. Для любопытныхъ нужнымъ почитается присовокупить, что въ то время какъ Логиновъ подавалъ жалобу Императрицѣ на Державина, служащій у него въ канцеляріи надворнымъ совѣтникомъ Николай Петровичъ Резановъ[483] (что послѣ въ 1803 году объѣзжалъ около свѣта на корабляхъ Американской компаніи Надеждѣ и Невѣ и былъ отправленъ въ качествѣ посланника къ Японскому императору) принесъ ему вчернѣ руки Василія Степановича Попова то самое письмо, которымъ Логиновъ жаловался на Державина, выданное ему по дружбѣ отъ одного канцелярскаго служителя, служащаго въ канцеляріи Попова, съ тѣмъ чтобъ показать его Императрицѣ[484], дабы тѣмъ уважить трудность успѣха сего дѣла, когда таковые Логинову находятся защитники; но Державинъ, подумавъ, что писать для пріятелей своихъ всѣмъ запрещать было бы тираническое правленіе и что сдѣлаетъ симъ только г. Попову вредъ, когда онъ подпадетъ чрезъ то письмо подъ гнѣвъ у Императрицы, а казна не получитъ никакой отъ того прибыли, ибо не письмо или кто оное писалъ, но содержаніе онаго обвиняетъ или оправдывастъ просителя; а потому, не принявъ онаго, велѣлъ отнесть къ тому, отъ кого получилъ оное, примолвя, что онъ такими низкими средствами не выслуживается; о чемъ никогда и господину Попову не сказывалъ.
Банкирское же дѣло было слѣдующаго содержанія. Банкиръ Сутерландъ былъ со всѣми вельможами въ великой связи, потому что онъ имъ ссужалъ казенныя деньги, которыя онъ принималъ изъ Государственнаго казначейства для перевода въ чужіе краи, по случающимся тамъ министерскимъ надобностямъ. Такихъ суммъ считалося по казначейству переведенными въ Англію до 6,000,000 гульденовъ, что сдѣлаетъ на наши деньги до 2-хъ милліоновъ рублей; но какъ министръ оттуда донесъ Императрицѣ, что онъ повелѣнія ея выполнить не могъ по неполученію имъ денегъ, справились въ казначействѣ и оказалось, что Сутерланду, чрезъ уполномоченнаго его повѣреннаго Диго, деньги отданы. Справились по книгамъ Сутерланда: нашли, что отъ него въ Англію еще не переведены; требовали, чтобъ тотчасъ перевелъ; но онъ, не имѣя денегъ, объявилъ себя банкротомъ. Императрица приказала о семъ банкротствѣ изслѣдовать и поручила то служившему въ 3-й экспедиціи о государственныхъ доходахъ дѣйствительному статскому совѣтнику Васильеву, генералъ-провіантмейстеру Петру Ивановичу Новосильцову и статсъ-секретарю Державину[485]. Они открыли, что всѣ казенныя деньги у Сутерланда перебраны были заимообразно по роспискамъ и безъ росписокъ самыми знатными ближними окружающими Императрицу боярами, какъ-то: княземъ Потемкинымъ, княземъ Вяземскимъ, графомъ Безбородкою, вице-канцлеромъ Остерманомъ, Морковымъ и прочими, даже и великимъ княземъ Павломъ Петровичемъ, которые ему не заплатили, а сверхъ того и самъ онъ употребилъ знатныя суммы на свои надобности. Князь Вяземскій, графъ Безбородко тотчасъ свой долгъ взнесли, а прочіе сказали, что воля Государынина: они со временемъ заплотятъ, а теперь у нихъ денегъ нѣтъ. Государыня велѣла поступить по законамъ. Сутерландъ отравилъ себя ядомъ[486]; контора запечатана, и велѣно ее помянутымъ тремъ чиновникамъ съ самаго ея начала счесть. По счетамъ между прочимъ оказалось, что въ прошломъ году выдано одному стряпчему по дѣлу съ графомъ Моцениго 15,000 рублей; но поелику то дѣло, какъ выше явствуетъ, разсматривалъ одинъ Державинъ, что при немъ даже по бытности его въ отставкѣ тогда и секретаря никакого не было, слѣдовательно тѣ деньги дошли до него. Такъ и товарищи его хотя не говорили явно, но ужимками своими дали ему то знать. Онъ симъ обидѣлся, просилъ Государыню, чтобъ приказала изслѣдовать. Она, помолчавъ, съ нѣкоторымъ родомъ неуваженія сказала: «Ну что слѣдовать? Вѣдь это и вездѣ водится.» Державина сіе поразило, и онъ на тотъ разъ снесъ сей холодный, обидный ему отвѣтъ; но когда поднесъ по приказанію ея сочиненную имъ вѣдомость, кто именно и сколько денегъ разобралъ, то убѣдительно просилъ, чтобъ велѣла строго спросить, для кого онъ тѣ деньги взялъ, и ежели не себѣ, то кому ихъ отдалъ, за что и кому именно? Съ трудомъ Императрица дала на то свое соизволеніе, приказавъ однако никому иному, а ему же Державину того стряпчаго спросить. Когда Державинъ пріѣхалъ въ домъ стряпчаго, и по имянному повелѣнію попросилъ его, то онъ оробѣвъ, никакого отвѣту не далъ, говоря, что онъ въ замѣшательствѣ не можетъ припомнить; просилъ, чтобъ ему до утра отсрочено было. Державинъ не смѣлъ употребить строгаго домогательства, далъ до утра сроку. Стряпчій письменно показалъ, что далъ 5000 р. генералъ-маіору Степану Васильевичу Перфильеву[487], а остальныя племяннику графа Николая Ивановича Салтыкова[488], Петру Николаевичу Голицыну, зайчикомъ прозывавшемуся, заимообразно, за то чтобъ, по знакомству съ ними Державина, они просили его о благосклонности и покровительствѣ Сутерланду. Кончено было сіе дѣло тѣмъ, что съ него стряпчаго и съ прочихъ, которые забирали изъ конторы у Сутерланда деньги, потому что они казенныя, велѣно было взыскать, и ежели у нихъ наличныхъ нѣтъ, то изъ ихъ имѣнія, гдѣ какое у кого найдется, кромѣ Цесаревича и князя Потемкина, которыя велѣно было принять на счетъ казны. Взысканіе то поручено было чрезъ Сенатъ сдѣлать государственному казначею и генералъ-прокурору графу Самойлову, ибо онъ обоими тѣми важными постами управлялъ; но взыскано ли все, что изъ казны расхищено, неизвѣстно.
Между тѣмъ при производствѣ сего дѣла случился довольно любопытный анекдотъ, который не должно изъ виду выпустить. По окончаніи Якобіева дѣла, которымъ Государыня сначала была недовольна и, какъ выше видно, всячески отъ рѣшенія его уклонялась, дабы стыдно ей не было, что она столь неосторожно строгое завела изслѣдованіе попустякамъ, какъ сама о томъ въ указѣ своемъ сказала; но когда чрезъ оберъ-полиціймейстера Глазова услышала молву народную, что ее до небесъ превозносили за оказанное ею правосудіе и милосердіе при рѣшеніи сего дѣла, то была очень довольна и, призвавъ Державина къ себѣ, который уже былъ сенаторомъ, изъявила ему за трудъ его свое удовольствіе. Онъ при семъ случаѣ спросилъ, прикажетъ ли она ему оканчивать помянутое Сутерландово дѣло, которое уже давно (производится), а также и прочія, или сдать ихъ, не докладывая, преемнику его Трощинскому[489]. Она спросила: «Да гдѣ Сутерландово дѣло?» Здѣсь. «Взнеси его сюды и положи вотъ тутъ на столикъ, а послѣ обѣда, въ извѣстный часъ, пріѣзжай и доложи.» Она была тогда въ своемъ кабинетѣ, гдѣ, по обыкновенію сидя за большимъ письменнымъ своимъ столомъ, занималась сочиненіемъ Россійской Исторіи. Державинъ, взявъ изъ секретарской въ салфеткѣ завязанное Сутерландово дѣло, взнесъ въ кабинетъ и положилъ предъ ея лицомъ, на тотъ самый столикъ, на который она его положить приказала, откланялся и спокойно пріѣхалъ домой. Послѣ онъ узналъ, какъ ему сказывалъ Храповицкій, что часъ спустя по выходѣ его, кончивъ свою работу, подошла она къ тому столику и, развязавъ салфетку, увидѣла въ ней кипу бумагъ: вспыхнула, велѣла кликнуть Храповицкаго и съ чрезвычайнымъ гнѣвомъ спрашивала Храповицкаго, что это за бумаги? Онъ не знаетъ, а видѣлъ, что ихъ Державинъ принесъ. «Державинъ!» вскрикнула она грозно: «такъ онъ меня еще хочетъ столько же мучить какъ и Якобіевскимъ дѣломъ. Нѣтъ! Я покажу ему, что онъ меня за носъ не поведетъ. Пусть его придетъ сюды.» Словомъ, много говорила гнѣвнаго, а по какой причинѣ, никому неизвѣстно; догадывались однако тонкіе царедворцы: помечталось ей, что будто Державинъ, несмотря на то, что пожалованъ въ сенаторы, хотѣлъ, подъ видомъ окончанія всѣхъ бывшихъ у него нерѣшеныхъ дѣлъ, при ней противъ воли ея удерживаться, отправляя вмѣстѣ сенаторскую и статсъ-секретарскую должность, что было противъ ея правилъ. Итакъ Державинъ, не зная ничего о всемъ вышепроисходящемъ, въ назначенный часъ приходитъ въ секретарскую, находитъ тутъ камердинеровъ, страшными лицами на него смотрящихъ, приказываетъ доложить; велятъ ждать. Наконецъ выходитъ отъ Государыни графъ Алексѣй Ивановичъ Мусинъ-Пушкинъ, который тогда былъ въ Синодѣ оберъ-прокуроромъ[490], который обошелся съ нимъ также весьма сухо. Призываютъ къ Государынѣ изъ другой комнаты Василія Степановича Попова, который тамъ ожидалъ ея повелѣнія. Лишь только онъ входитъ, велятъ ему садиться по старому на стулъ и зовутъ въ ту жъ минуту Державина; чего никогда ни съ кѣмъ не бывало, чтобъ при свидѣтельствѣ третьяго, не участвующаго въ томъ дѣлѣ, кто-либо докладывалъ. Державинъ входитъ, видитъ Государыню въ чрезвычайномъ гнѣвѣ, такъ что лицо пылаетъ огнемъ, скулы трясутся. Тихимъ, но грознымъ голосомъ говоритъ: «Докладывай.» Державинъ спрашиваетъ — по краткой или пространной запискѣ докладывать? «По краткой», отвѣчала. Онъ зачалъ читать; а она, почти не внимая, безпрестанно поглядывала на Попова. Державинъ, не зная ничему этому никакой причины, равнодушно кончилъ и, вставъ со стула, вопросилъ, что приказать изволитъ? Она снисходительнѣе прежняго сказала: «Я ничего не поняла; приходи завтра и прочти мнѣ пространную записку.» Такимъ образомъ сіе странное присутствіе кончилось. Послѣ господинъ Поповъ сказывалъ, что она, призвавъ его скоро послѣ обѣда, жаловалась ему, что будто Державинъ не токмо грубитъ ей, но и бранится при докладахъ, то призвала его быть свидѣтелемъ[491]. Но какъ никогда этого не было и быть не могло, то — клевета ли какая взведенная, или что другое, чѣмъ приведена она была на него въ раздраженіе, — кончилось ничѣмъ.
На другой день, вслѣдствіе приказанія ея, съ тѣмъ же дѣломъ въ обыкновенный часъ пріѣхалъ, принятъ былъ милостиво и даже извинилась, что вчерась горячо поступила, примолвя, что «ты и самъ горячъ, все споришь со мною.» — «О чемъ мнѣ, Государыня, спорить? я только читаю, что въ дѣлѣ есть, и я не виноватъ, что такія непріятныя дѣла вамъ долженъ докладывать.» — «Ну, полно, не сердись, прости меня. Читай, что ты принесъ.» Тогда зачалъ читать пространную записку и реестръ, кѣмъ сколько казенныхъ денегъ изъ кассы у Сутерланда забрано. Первый явился князь Потемкинъ, который взялъ 800,000 рублей. Извинивъ, что онъ многія надобности имѣлъ по службѣ и нерѣдко издерживалъ свои деньги, приказала принять на счетъ свой Государственному казначейству. Иные приказала взыскать, другіе небольшіе простить долги; но когда дошло до великаго князя Павла Петровича, то, перемѣнивъ тонъ, зачала жаловаться, что онъ мотаетъ, строитъ такія безпрестанно строенія, въ которыхъ нужды нѣтъ: "не знаю, что съ нимъ дѣлать, " и такія продолжая съ неудовольствіемъ (подобныя) рѣчи, ждала какъ бы на нихъ согласія; но Державинъ, не умѣя играть роли хитраго царедворца, потупя глаза, не говорилъ ни слова. Она, видя то, спросила: «Что ты молчишь?» Тогда онъ ей тихо проговорилъ, что Наслѣдника съ Императрицею судить не можетъ, и закрылъ бумагу. Съ симъ словомъ она вспыхнула, закраснѣлась и закричала: «Поди вонь!» Онъ вышелъ въ крайнемъ смущеніи, не зная, что дѣлать. Рѣшился зайти въ комнату къ фавориту. «Вступитесь хотя вы за меня, Платонъ Александровичъ», сказалъ онъ ему съ преисполненнымъ горести духомъ: «поручаютъ мнѣ непріятныя дѣла, и что я докладываю всю истину, какова она въ бумагахъ, то Государыня гнѣвается, и теперь по Сутерландову банкротству такъ раздражена, что выгнала отъ себя вонъ. Я ли виноватъ, что ее обворовываютъ? да я и не напрашивался не токмо на это, но ни на какія дѣла; но мнѣ ихъ поручаютъ, а Государыня на меня гнѣвается, будто я тому причиною.» Онъ его успокоилъ и, знать что тотъ же вечеръ говорилъ, что на другой день, выслушавъ порядочно всѣ бумаги, дали резолюцію чтобъ, какъ выше сказано, генералъ-прокуроръ и государственный казначей предложилъ Сенату взыскать деньги съ кого слѣдуетъ по законамъ. Тѣмъ дѣло сіе и кончилось. Надобно примѣтить, что подобныя непріятныя дѣла можетъ-быть и съ умыслу, какъ старшій между статсъ-секретарями, графъ Безбородко всегда сообщалъ Державину, подъ видомъ что онъ прочихъ справедливѣе, дѣльнѣе и прилежнѣе; а самой вещію, какъ онъ имъ всѣмъ ревностію и правдою своею былъ непріятенъ или, лучше сказать, опасенъ, то чтобъ онъ наскучилъ Императрицѣ и остудился въ ея мысляхъ; что совершенно и сдѣлалось, а особливо когда графъ Николай Ивановичъ Салтыковъ съ своей стороны хитрыми своими ужимками и внушеніями, какъ графъ Дмитрій Александровичъ[492] по дружбѣ сказывалъ Державину, сдѣлалъ о немъ какія-то непріятныя впечатлѣнія Императрицѣ, также съ другой стороны и прежде бывшая его большая пріятельница княгиня Дашкова. Первый — за то что, по вступившему на имя Императрицы одного Донскаго чиновника доносу, приказалъ онъ взять изъ военной коллегіи справки, въ которой былъ Салтыковъ президентомъ, о чрезвычайныхъ злоупотребленіяхъ той коллегіи, что за деньги производились неслужащіе малолѣтки и разночинцы въ оберъ-офицеры и тѣмъ отнимали линію у достойныхъ заслуженныхъ унтеръ-офицеровъ и казаковъ. Вторая — что по просьбѣ на высочайшее имя бывшаго при Академіи Наукъ извѣстнаго механика Кулибина, докладывалъ онъ Государынѣ, не спросяся съ нею, поелику она была той Академіи директоромъ и того Кулибина за какую-то неисполненную ей услугу не жаловала и даже гнала, и выпросилъ ему къ получаемому имъ жалованью 300 рублей, въ сравненіе съ профессорами, еще 1500 рублей и казенную квартиру[493], а также по ходатайству ея за нѣкоторыхъ людей, не испросилъ имъ за какія-то поднесенныя ими художественныя бездѣлки подарковъ и награжденій: хотя это и не относилось прямо до его обязанности, но должно было испрашивать чрезъ любимца; она такъ разсердилась, что пріѣхавшему ему въ праздничный день съ визитомъ вмѣстѣ съ женою наговорила, по вспыльчивому ея или, лучше, сумасшедшему нраву, премножество грубостей, даже на счетъ Императрицы, что она подписываетъ такіе указы, которыхъ сама не знаетъ, и тому подобное, такъ что онъ не вытерпѣлъ, уѣхалъ и съ тѣхъ поръ былъ съ нею незнакомъ; а она, какъ боялась, чтобъ онъ не довелъ до свѣдѣнія Государыни говореннаго ею на ея счетъ, то забѣжавъ, сколько извѣстно было, чрезъ Марью Савишну Перекусихину, приближеннѣйшую къ Государынѣ даму[494], и брата фаворитова графа Валеріана Александровича, наболтала какіе-то вздоры, которымъ хотя въ полной мѣрѣ и не повѣрили, но поселила въ сердцѣ остуду, которая примѣчена была Державинымъ по самую ея кончину. Можетъ-быть и за то, что онъ по желанію ея, видя дворскія хитрости и безпрестанные себѣ толчки, не собрался съ духомъ и не могъ такихъ ей тонкихъ писать похвалъ, каковы въ одѣ Фелицѣ и тому подобныхъ сочиненіяхъ, которыя имъ писаны не въ бытность его еще при дворѣ: ибо издалека тѣ предметы, которые ему казались божественными и приводили духъ его въ воспламененіе, явились ему, при приближеніи къ двору, весьма человѣческими и даже низкими и недостойными великой Екатерины, то и охладѣлъ такъ его духъ, что онъ почти ничего не могъ написать горячимъ чистымъ сердцемъ въ похвалу ея[495]. Напримѣръ, я скажу, что она управляла государствомъ и самымъ правосудіемъ болѣе по политикѣ или своимъ видамъ, нежели по святой правдѣ. Вотъ тому доказательства:
1-е. Будучи позванъ въ одинъ разъ Державинъ съ дѣломъ въ кабинетъ послѣ бывшаго тамъ г. Терскаго, нашелъ ее ропщущею. «Какъ», говорила она, «въ Псковѣ продается соль по 2 рубли пудъ, слышалъ ли ты?» — «Нѣтъ, Государыня.» — «Развѣдай же пожалуй.» — «Слышу. У меня на сихъ дняхъ оттуда пріѣхалъ родственникъ.» Это былъ Николай Петровичъ Яхонтовъ[496], который дѣйствительно сказалъ про многія злоупотребленія, казенною палатою чинимыя чрезъ одного откупщика Городецкаго, и о дороговизнѣ соли. Державинъ донесъ о всемъ томъ на другой день Императрицѣ. Она приказала ему написагь его рукою записку отъ его имени, родомъ доноса, и препроводить оную для изслѣдованія къ генералъ-губернатору, находившемуся тогда въ Петербургѣ, Осипу Андреевичу Игельштрому[497] — «Нѣтъ, Государыня», Державинъ ей сказалъ: «я вамъ не доносилъ самъ отъ себя, а вы изволили приказать развѣдать, и я что слышалъ, то вамъ и доложилъ.» — «Хорошо», сказала; «напиши какъ знаешь.» Но едва успѣлъ онъ отъ нея выдти, то позвала она къ себѣ статсъ же секретаря Петра Ивановича Турчанинова, который, отъ нея возвратясь съ приказаніями ея, или самъ отъ себя на ухо шепнулъ ему, что приказала она увѣдомить о дошедшемъ до нея слухѣ Ивана Ивановича Кушелева[498], свояка тамошняго вице-губернатора Брылкина, который былъ женатъ на родной сестрѣ покойнаго, бывшаго ея фаворита, Александра Дмитріевича Ланскаго, дабы онъ послалъ къ Брылкину нарочнаго и остерегъ его, чтобъ онъ взялъ свои мѣры, когда генералъ-губернаторъ прикажетъ о томъ слѣдовать. Тогда же, по ея приказанію, графъ Петръ Васильевичъ Завадовскій посылалъ какого-то отъ себя регистратора въ Псковъ, якобы развѣдать подъ рукою о томъ злоупотребленіи, который возвратясь донесъ, что ничего нѣтъ и что то пустая нанесена клевета на казенную налату и на вицъ-губернатора, и для того кажется и никакого слѣдствія не было. Спустя нѣсколько времени, Государыня, призвавъ къ себѣ Державина въ кабинетъ, ему же голову вымыла, что онъ такіе до нея доводитъ слухи и тѣмъ ее безпокоитъ; а потому, чтобъ онъ и былъ впередъ осмотрительнѣе.
2-е. Нѣкто Коробейниковъ, московскій купецъ[499], подалъ ей чрезъ фаворита Зубова письмо, въ которомъ изъяснялъ, что тамошній совѣстный судъ, въ угодность губернатора Лопухина[500], покровительствовавшаго московскаго же купца Николая Роговикова[501] (который послѣ былъ государственнымъ банкиромъ), отнялъ у него собственный его въ помянутой столицѣ домъ, совсѣмъ его къ суду не призывая. По справкѣ оказалось, что совѣстный судъ, принявъ отъ кого-то просьбу на Роговикова въ завладѣніи якобы имъ того дома, опредѣлилъ представить тяжущимся сторонамъ посредниковъ, которые положили тотъ домъ отдать Роговикову, хотя онъ былъ Коробейникова и ни по чему ни Роговикову, ни вымышленному его сопернику не принадлежалъ. Коробейниковъ вошелъ въ тотъ же судъ съ просьбою, доказывая, что домъ — его, а не тѣхъ, которые о немъ вымышленную тяжбу имѣли. Совѣстный судъ отвѣтствовалъ, что онъ Коробейниковъ къ нему прежде не прибѣгалъ, то онъ, не зная что домъ — его, и отдалъ тому, кому посредники приговорили. Онъ другую подалъ просьбу, изъявляя, что онъ прибѣгаетъ къ разбирательству суда сего; ему отвѣтствовано, что уже поздно, что онъ собственныхъ своихъ рѣшеній не перерѣшиваетъ. Коробейниковъ прибѣгъ къ Императрицѣ. Она отослала просьбу его на разсмотрѣніе Сената 2-го департамента. Сей разсматривая нашелъ дѣйствительно, какъ выше явствуетъ, что совѣстный судъ отдалъ чужой домъ Роговикову; а какъ по сенатскимъ опредѣленіямъ обыкновенно докладывалъ генералъ-рекетмейстеръ Терскій, человѣкъ хотя умный, дѣла знавшій, но хитрый и совершенный подъячій, готовый всегда угождать сильной сторонѣ, поелику же Безбородко былъ связанъ по любовной интригѣ съ женою Лопухина[502], котораго былъ приверженецъ Роговиковъ, то натурально Терскій и покривилъ вѣсы правосудія на сторону послѣдняго. Поелику онъ зналъ совершенно нравъ Государыни, что она чрезвычайно самолюбива и учрежденіе свое о губерніяхъ почитала выше всѣхъ въ свѣтѣ законовъ и что вореки онаго волосомъ никому коснуться не позволяла, то онъ, принесши докладъ Сената къ Императрицѣ, ничего другаго ей не сталъ объяснять, какъ только сказалъ: «Вашъ Правительствующій Сенатъ, въ противность Вашего Величества учрежденія, отставилъ совѣстнаго суда рѣшеніе, на мнѣніи обѣихъ тяжущихся сторонъ основанное.» Довольно было сего. Государыня разгнѣваласъ и подписала на докладѣ Сената. «Быть по мнѣнію посредниковъ.» Коробейниковъ на сіе самое прибѣгалъ со вторичною просьбою или, лучше, на Царицу жаловался Императрицѣ. И сія-то самая просьба отдана чрезъ Зубова Державину для справедливѣйшаго и строжайшаго разсмотрѣнія и доклада Ея Величеству. Онъ докладывалъ съ объясненіемъ всѣхъ вышеизображенныхъ обстоятельствъ. Она возразила: «Да вѣдь посредники рѣшили.» — «Правда, посредники, но подложные; а посредники Коробейникова тутъ совсѣмъ не были». Она разсердилась и, подумавъ нѣсколько, сказала: «Что жъ дѣлать? Я самодержавна.»
3-е. Сидѣлъ Державинъ въ одно время въ Царскомъ Селѣ въ комнатѣ у помянутой госпожи Перекусихиной. Вдругъ услышался въ комнатѣ шумъ. Зовутъ Турчанинова; не успѣлъ онъ войти, (зовутъ) Державина, который, пришедъ, увидѣлъ Императрицу въ чрезвычайномъ гнѣвѣ выступившую такъ-сказать изъ себя. Она кричала, засучивъ руки: «Какъ? Сенатъ идетъ противъ моихъ учрежденій! я ему покажу себя.» Державинъ взглянулъ на нее съ удивленіемъ. Она тотчасъ спохватилась (какъ и нѣсколько разъ подобное случалось) и, понизивъ голосъ, сказала: «Сенатъ по извѣстному тебѣ Ярославову дѣлу нападаетъ на ярославскаго генералъ-губернатора Кашкина[503].» — "Да вѣдь это дѣло, Государыня, " отвѣтствовалъ Державинъ, «нѣсколько разъ разсматривано было въ Совѣтѣ.» Это то самое, за которое, какъ выше видно (стр. 629), браны были отвѣты съ генералъ-прокурора, оберъ-прокурора и оберъ-секретарей. — «Какъ, въ Совѣтѣ?» возразила она. — «Такъ, Государыня!» Она, тотчасъ утихнувъ и перемѣня лицо, сказала: «Поди за мной.» Вошедши въ кабинетъ, сѣла за свой письменный столъ, приказала сыскать дѣло: «Да что, развѣ ты оправдываешь Ярославова?» (помѣщика, который подозрѣваемъ былъ въ веденіи разбоя одного мѣщанскаго дома людьми его и въ пріемѣ воровскихъ вещей). "Нѣтъ, Государыня, " Державинъ сказалъ: «я его не оправдываю; но генералъ-губернаторъ, въ противность законовъ Вашихъ, вторичными допросами подъ истязаніемъ людей его, извлекъ отъ нихъ противныя первымъ показанія, по которымъ его теперь и дѣлаютъ участниковъ того разбоя.» — «Хорошо жъ», сказала она снисходительно: «скажи Терскому, чтобъ онъ не писалъ того указа, который я ему приказала, а доложилъ бы мнѣ завтра, какъ пріѣдемъ въ Петербургъ» (ибо она въ тотъ день отъѣзжала изъ Села Царскаго въ сію столицу). Державинъ, вышедши изъ кабинета, нашелъ Терскаго за перегородкою въ секретарской, пишущаго тотъ указъ. Онъ объявилъ ему повелѣніе Императрицы, говоря, чтобъ онъ былъ остороженъ по дѣлу, которое по его соображеніямъ нѣсколько разъ было смотрѣно въ Совѣтѣ. Поутру на другой день, въ Петербургѣ, встрѣтясь въ секретарской съ Терскимъ, по его вопросамъ объяснилъ ему нѣкоторыя подробности. Терскій позванъ былъ къ Государынѣ и, вышедъ оттуда, сказалъ, что Государыня приказала отнесть дѣло въ Совѣтъ, что и сама она, призвавъ Державина къ себѣ, подтвердила. Терскій, побывавъ въ Совѣтѣ, поднесъ ей проектъ сказаннаго указа на апробацію. Она, апробовавъ, призвала опять Державина и сказала, что она по мнѣнію Совѣта дала указъ Сенату. Державинъ натурально предполагалъ, что Совѣтъ противъ прежнихъ своихъ неоднократныхъ заключеній по соображеніямъ, Державинымъ учиненнымъ и имъ самимъ утвержденнымъ, криводушничать не будетъ и что указъ въ точной силѣ ихъ г. Терскимъ написанъ; но какъ онъ удивился, пріѣхавъ домой, увидя безъ памяти прискакавшаго къ себѣ оберъ-секретаря Ананьевскаго, который спрашивалъ, что имъ дѣлать: «Прежде за то съ насъ брали отвѣты, что мы не по точной силѣ учрежденія и прочихъ законовъ дѣлали предписанія по Ярославову дѣлу. Мы, давъ отвѣты, исправились и поступили такъ, какъ должно; но нынѣ, по жалобѣ генералъ-губернатора по тому же самому дѣлу, послѣдовалъ имянной указъ совсѣмъ въ отмѣну перваго». Тутъ Державинъ увидѣлъ, что Терскій Государыню обманулъ, донеся ей, чго Совѣтъ апробовалъ писанный имъ указъ, яко согласный первому. Поѣхалъ къ Зубову, объяснилъ ему, въ чемъ были подъяческіе крючки Терскаго и неразуміе или неправомысліе Совѣта, коимъ онъ покровительствовалъ генералъ-губернатора, угнетавшаго чрезъ мѣру Ярославова. Зубовъ слегка объяснилъ каверзы сіи Императрицѣ, и тотъ же день посланъ къ Кашкину указъ, чтобъ онъ не въѣзжалъ въ Ярославскую губернію, гдѣ то дѣло производилось, до рѣшенія онаго въ палатѣ уголовнаго суда или, лучше, до отсылки онаго на ревизію въ Сенатъ, въ тѣхъ мысляхъ, что онъ, не будучи лично въ Ярославлѣ, не осмѣлится письменно дѣлать какихъ-либо внушеній судьямъ на пагубу Ярославова; но вышесказаннаго указа, даннаго Сенату, не отмѣнила. Однакоже таковая предосторожность отъ гоненія генералъ-губернатора не спасла бы Ярославова, ежелибъ дѣло, по разногласію втораго департамента, не вошло въ разсмотрѣніе общаго собранія при Императорѣ Павлѣ Первомъ, и бѣдный Ярославовъ вѣрно бы былъ посланъ, яко разбойникъ или содержатель разбойниковъ, на каторгу, ежелибъ Державинъ, будучи уже сенаторомъ, не присутствовалъ по сему дѣлу въ общемъ собраніи и не далъ защитительнаго своего мнѣнія Ярославову, на что и прочіе гг. сенаторы всѣ согласились.
4-е. На первой недѣлѣ Великаго поста, послѣ говѣнья и причастія Императрицы и всего двора, призвала она къ себѣ Державина въ кабинетъ и приказала ему, чтобъ онъ объявилъ еа волю третьяго Сената департамента (оберъ-прокурору) Голохвастову, дабы нѣкоему польскому знатному магнату Потоцкому, принесшему въ Сенатъ жалобу на генералъ-губернатора Пассека[504], удовольствія дѣлано не было, для того что онъ идетъ противъ ея и каверзитъ по дѣламъ политическимъ. Сіе было исполнено. Въ Сенатѣ было ему отказано; онъ подалъ на него жалобу къ Императрицѣ, и оная ему отдана съ надписью.
Вотъ какъ, выше сказано, она царствовала политически, наблюдая свои выгоды или поблажая своимъ вельможамъ, дабы по маловажнымъ проступкамъ или пристрастіямъ не раздражить ихъ и противъ себя не поставить. Напротивъ того, кажется, была она милосерда и снисходительна къ слабостямъ людскимъ, избавляя ихъ отъ пороковъ и угнетенія сильныхъ не всегда строгостью законовъ, но особымъ материнскимъ о нихъ попеченіемъ, а особливо умѣла выигривать сердца и ими управлять, какъ хотѣла. Часто случалось, что разсердится и выгонитъ отъ себя Державина, а онъ надуется, дастъ себѣ слово быть осторожнымъ и ничего съ ней не говорить; но на другой день, когда онъ войдетъ, то она тотчасъ примѣтитъ, что онъ сердитъ: зачнетъ спрашивать о женѣ, о домашнемъ его быту, не хочетъ ли онъ пить, и тому подобное ласковое и милостивое, такъ что онъ позабудетъ всю свою досаду и сдѣлается по-прежнему чистосердечнымъ. Въ одинъ разъ случилось, что онъ, не вытерпѣвъ, вскочилъ со стула и въ изступленіи сказалъ: «Боже мой! кто можетъ устоять противъ этой женщины? Государыня, вы не человѣкъ. Я сегодня наложилъ на себя клятву, чтобъ послѣ вчерашняго ничего съ Вами не говорить; но Вы противъ воли моей дѣлаете изъ меня, что хотите.» Она засмѣялась и сказала: «Неужто это правда?» Умѣла также притворяться и обладать собою въ совершенствѣ, а равно и снисходить слабостямъ людскимъ и защищать безсильныхъ отъ сильныхъ людей. Скажемъ нѣсколько примѣровъ.
I-е. Видѣли выше (стр. 643), какъ она наказала Парфентьева, доносителя на Якобія.
II-е. Нѣкоторыя благородныя бѣдныя дѣвицы, жившія въ Москвѣ, писали Государынѣ чрезъ почту, что генералъ-губернаторъ князь Прозоровскій[505] не сдѣлалъ по ихъ дѣламъ, въ судахъ производившимся, не токмо никакого пособія, но и выгналъ ихъ отъ себя съ грубостію. Она, отдавъ письмо Терскому, велѣла справиться и взять съ князя объясненіе. Терскій то исполнилъ. Генералъ-губернатору показалось то обидно: онъ оказалъ свое неудовольствіе губернатору Архарову[506] и прочимъ чиновникамъ полиціи; а какъ они жили въ бѣдной хижинѣ, а можетъ-бытъ и поведеніе не очень хорошее имѣли, то полиція и стала имъ дѣлать разныя примѣтки[507], сыскивала ихъ и тому подобное. Старшая изъ нихъ пожаловалась Государынѣ, описавъ квартиру, гдѣ она отъ гоненія укрывается, и столь убѣдительно разжалобила ее, что въ одинъ день, часу въ 12-мъ, когда она начала въ бриліантовой палатѣ убираться, приходитъ дежурный лакей и зоветъ къ ней Державина. Онъ входитъ, видитъ ее въ пудреной бѣлой рубашкѣ съ распущенными сѣдыми волосами, пылающую гнѣвомъ. «Возьми», говоритъ, отдавая письмо: «я вижу, этихъ бѣдныхъ сиротъ угнетаютъ за то, что они пожаловались на главнокомандующаго, то губернаторъ и вся полиція на нихъ возстали; отыщи ихъ и представь ко мнѣ, но такъ, чтобъ того начальство тамошнее на знало.» Принявъ повелѣніе, Державинъ потребовалъ нужное число изъ кабинета денегъ, далъ ордеръ, съ прописаніемъ имяннаго повелѣнія, находящемуся въ его канцеляріи при письменныхъ дѣлахъ подполковнику Резанову (тому самому, о которомъ выше упомянуто[508]), чтобъ онъ увезь ихъ тайно изъ Москвы и представилъ къ нему. Резановъ, остановясь въ трактирѣ, нашелъ, по описанію въ письмѣ той дѣвицы, бѣдную хижину, вошелъ къ ней и объявилъ ей ордеръ Державина. Она, испугавшись, думая что это подосланъ лазутчикъ отъ Архарова, дабы схватить ее и увезти куды въ ссылку, бросилась изъ комнаты и побѣжала по улицѣ въ домъ нѣкоего бригадира князя Голицына, въ сосѣдствѣ живущаго; Резановъ — за ней, и когда вбѣжалъ на дворъ, то окружило его великое множество людей, почтя его недобрымъ человѣкомъ, съ какимъ-иибудь дурнымъ намѣреніемъ за ней прибѣжавшимъ. Онъ принужденъ былъ сказать, чтобъ его представили князю, хозяину дома, и, попрося его къ нему въ уединенное мѣсто, объявилъ ему ордеръ. Онъ, не зная руки Державина, сначала было не повѣрилъ, но Резановъ нашелся, сказалъ ему: «Когда вы не вѣрите, то оставьте меня у васъ въ домѣ; а сами извольте взять и отвезть сію госпожу къ пославшему меня». Тотъ, симъ отвѣтомъ бывъ убѣжденъ, не спорилъ болѣе и выдалъ дѣвицу, которую благополучно довезъ онъ до Петербурга. Державинъ о привозѣ доложилъ Императрицѣ. Она приказала нѣсколько ее подержать у себя и посмотрѣть ея поведеніе; а какъ оное и потомъ, послѣ пріѣхавшей сестры ея, не слишкомъ оказалось невиннымъ, то Государыня, приказавъ имъ выдать на приданое 3000 рублей, приказала ихъ отправить обратно въ Москву.
Подобныя происшествія, происходящія отъ слабости, нерѣдко случались, какъ-то жаловались иногда на увозъ дочерей, на соблазнъ ихъ самими матерьми: то она приказывала подъ рукою освѣдомляться. Когда открывалось, что дѣвушка по согласію своему давала увозить себя и прельщать молодымъ людямъ, то она, не подвергая огласительному стыду и строгости законовъ, матерински всегда умѣла обиды и раздоры прекращать семействъ миролюбіемъ, приказавъ удовлетворять богатымъ бѣдныхъ; какъ равно обремененнымъ долгами отъ мздоимныхъ ростовщиковъ и грабителей помогала. Напримѣръ: нѣкто Каировъ, служившій въ Преображенскомъ полку офицеромъ, по молодости своей, вошелъ въ ухищренное знакомство нѣкотораго офицера того же полку, казавшагося ему пріятелемъ, который прежде былъ полковымъ коммиссаромъ и истратилъ много казенныхъ денегъ на свои надобности; а какъ пришло время къ смѣнѣ, то онъ уговорилъ его принять сію должность и домогся своимъ пронырствомъ, что прочіе его собратья къ тому его выбрали достойнымъ. Натурально, вмѣсто того чтобъ сдать казну наличными деньгами, онъ отдалъ росписками и векселями своими. Въ продолженіе же тѣ суммы выигралъ въ карты, росписки возвратилъ, и Каировъ замѣнилъ ихъ своими. Когда жъ пришло къ сдачѣ, и новый коммиссаръ бумагъ за наличныя деньги не принялъ, то, избѣгая военнаго суда, Каировъ былъ долженъ занять въ банкѣ подъ закладъ своего материнскаго имѣнія, назвавъ оное, своимъ, а какъ и тѣхъ суммъ не достало, то за чрезвычайные проценты — у нѣкоего немилосердаго лихоимца Тарабаровскаго подъ закладъ того же имѣнія. Хотя Тарабаровскій это зналъ, но какъ имѣніе стоило несравненно болѣе занятыхъ суммъ изъ банка, то, притворясь будто не знавшимъ подлога и будто по добродушію не хотя безпокоить заимщика и подвергать его строгости закона, ждалъ до того времени, какъ банкъ, описавъ имѣніе, выбралъ долгъ свой изъ доходовъ; и когда уже оставалось только заплатить 600 рублей, Тарабаровскій возсталъ съ своимъ требованіемъ, чтобъ коль скоро имѣніе освободится отъ залога банковаго, то записать оное, по тогдашнимъ законамъ, уже въ потомственное владѣніе за себя. Между тѣмъ Каировъ съ отчаянія спился и умеръ. Мать, при жизни сына не хотя его подвергать строгости законовъ за учиненный имъ подлогъ, выгнана будучи изъ имѣнія по описи онаго банкомъ, шаталась по Петербургу съ дочерью невѣстою 12-ть лѣтъ, кормясь доброхотнымъ подаяніемъ и прося милости у Тарабаровскаго; но имѣя жестокое и жадное къ интересу сердце, (онъ) никакъ не хотѣлъ и думать, чтобъ ей сдѣлать какое снисхожденіе: дожидался только, когда осталыіые 600 рублей въ банкъ взнесены будутъ. Старуха прибѣгнула чрезъ Державина къ Императрицѣ. Она, вникнувъ во всѣ подробности жалкаго состоянія сиротъ Каировыхъ, приказала Тарабаровскаго призвать къ себѣ совѣстному судьѣ г. сенатору Ржевскому[509] и убѣдить его, чтобъ онъ взялъ только двойной капиталъ по уставу управы благочинія, а не по вексельному праву, считая процентъ на процентъ, въ нѣсколько кратъ больше. Тарабаровскій, видя предъ собою такую посредницу, хотя не хотѣлъ, но долженъ былъ согласиться; поелику же и двойнаго капитала Каировой по ея бѣдности нечѣмъ было заплатить, то велѣла банковому директору г. Завадовскому вновь подъ то же имѣніе выдать безъ очереди потребную сумму. Итакъ извлекла сиротъ Каировыхъ единымъ своимъ милосердіемъ изъ бездны золъ, въ которой они погибали.
Подобными дѣлами хотя угождалъ Державинъ Императрицѣ, но правдою своею часто наскучивалъ, и какъ она говоривала пословицу: живи и жить давай другимъ, и такъ поступала, то онъ на рожденіе царицы Гремиславы[510] Л. А. Нарышкину въ одѣ сказалъ:
Но только не на счетъ другаго;
Всегда доволенъ будь своимъ,
Не трогай ничего чужаго.
А когда происходилъ Польши раздѣлъ и выбита такая была медаль, на которой на одной сторонѣ представлена колючая съ шипами роза, а на другой портретъ ея[511], то потому ли, или по недоброжелательнымъ наговорамъ безпрестаннымъ, и что правда наскучила, 8-го Сентября, въ день торжества мира съ Турками, хотя Державинъ провозглашалъ съ трона публично награжденія отличившимся въ сію войну чиновникамъ нѣсколькими тысячими душами; но ему за всѣ труды при разобраніи помянутыхъ важныхъ и интересныхъ дѣлъ ниже одной души и ни полушки денегъ въ награжденіе не дано, а пожалованъ онъ въ сенаторы въ межевой департаментъ, и между прочими, тучею[512] такъ-сказать брошенный на достойныхъ и недостойныхъ, надѣтъ и на него крестъ св. Владиміра 2-й степени[513]. Но предъ тѣмъ незадолго имѣлъ онъ всю надежду получить нѣчто отличительное, потому что въ одинъ день поутру пріѣзжаетъ къ нему отъ любимца Зубова ѣздовой съ краткой отъ него записочкой, чтобъ онъ какъ можно скорѣе къ нему пріѣхалъ. Онъ принялъ только лишь лѣкарство, то и отвѣчалъ, что въ тотъ часъ не можетъ къ нему быть, а пріѣдетъ послѣ обѣда, коль скоро можно будетъ; и дѣйствительно, часу въ пятомъ пополудни, пріѣхалъ. Любимецъ, заведши его въ спальну за ширмы, наединѣ говорилъ ему, что Государыня, по долговременной неизлѣчимой болѣзни Вяземскаго, рѣшилась новаго сдѣлать генералъ-прокурора, съ тѣмъ чтобъ противъ должностей, несущихся настоящимъ генералъ-прокуроромъ, уменьшить оныхъ нѣсколько: то приказала его Державина спросить, кому бъ онъ думалъ повѣрить сей важный постъ. Въ продолженіе сего разговора фаворитъ пристально глядѣлъ въ глаза ему, какъ бы вызывая, чтобъ онъ его попросилъ о томъ; но Державинъ сначала и въ продолженіе всей своей службы имѣлъ себѣ въ непремѣнное правило, чтобъ никогда никого ни о чемъ не просить, и ни на что не напрашиваться, а напротивъ ни отъ чего не отказываться[514], и когда какое поручатъ служеніе, исполнить оное со всею вѣрностію и честію, по правдѣ и по законамъ, сколько его силъ достанетъ (основывая то правило на священномъ писаніи: что никто же пріиметъ честь токмо званный отъ Бога[515], и что пастырь добрый не прелазитъ чрезъ ограду, но входитъ дверью и пасетъ повѣренныхъ ему овецъ, полагая за нихъ свою душу[516]; и что когда его на что призовутъ, то невидимо самъ Богъ поможетъ ему исполнить самыя труднѣйшія дѣла съ успѣхомъ и легкостію; а когда онъ чего происками своими доможется, то обязанъ будетъ все бремя переносить на собственныхъ своихъ плечахъ. Поелику же нѣтъ человѣка безъ слабостей и безъ недостатковъ, то и никогда не осмѣливался онъ надѣяться на свои собственныя способности, какъ-то умъ, свѣдѣнія и прочее; вопреки же тому, когда ему приказывала вышняя власть что-либо производить по ея собственному, а не по его желанію, то онъ дѣйствовалъ тогда ни на кого не смотря, смѣло и рѣшительно, со всею возможною силою, увѣренъ будучи, что Богу это надобно, хотя ему многіе друзья его, не зная его правила, часто говаривали, что не надобно дѣлъ постороннихъ кромѣ своихъ принимать на сердце; онъ же, какъ извѣстно всѣмъ коротко его знающимъ, о своихъ дѣлахъ не заботился и не радѣлъ, а хлопоталъ и ссорился всегда за казенныя и за чужія, ему по должности порученныя. Словомъ, онъ удержался отъ просьбы мѣста генералъ-прокурорскаго, хотя оное ему болѣе другихъ принадлежало, потому что онъ, дѣлая замѣчанія на меморіи сенатскія и давая совѣты оберъ-прокурорамъ, правилъ такъ-сказать Сенатомъ около двухъ годовъ. Но какъ бы то ни было, когда увидѣлъ любимецъ Государыни, что онъ отмалчивается и не сдѣлалъ никакого назначенія кого избрать, то сказалъ ему, чтобъ онъ завтра къ нему пріѣхалъ поранѣе, дабы еще о семъ поговорить. Онъ въ 9-мъ часу пріѣхалъ; но фаворитъ ему объявилъ, что уже выбранъ Государынею генералъ-прокуроръ — графъ Самойловъ, находившійся тогда въ Петербургѣ безъ всякаго дѣла. Державинъ отвѣтствовалъ: «Хорошо, воля Государыни». Тутъ тотчасъ позвали его къ Императрицѣ, которая сказала ему: «Дѣлалъ ли ты примѣчанія на меморіи Сената, которыя я тебѣ приказала?» — «Дѣлалъ, Государыня». — «Подай же мнѣ ихъ завтра посмотрѣть»; что онъ исполнилъ. На другой день съ апробаціею своею возвратила она ихъ ему, сказавъ: «Отдай Самойлову и скажи ему моимъ именемъ, чтобъ онъ поступалъ по нихъ». Послѣ того, позвавъ Самойлова, приказала ему, чтобъ онъ по сомнительнымъ и важнымъ дѣламъ совѣтовался со мною и поступалъ по моимъ наставленіямъ, что Самойловъ самъ, вышедъ отъ Государыни, тогда же Державину объявилъ[517]. Тогда о пожалованіи его генералъ-прокуроромъ вышелъ указъ, и онъ въ достоинствѣ сего чиновника въ мирное торжество съ Турками читалъ уже рѣчь публичио благодарную отъ лица Сената передъ трономъ[518], когда Державинъ, какъ выше явствуетъ, стоя на тронѣ близъ Государыни, провозглашалъ ея милости.
Въ первый день присутствія читана была та рѣчь въ Сенатѣ и разсуждаемо было, чѣмъ возблагодарить и увѣковѣчить Императрицыно попеченіе о благѣ ея Имперіи, какъ-то за расширеніе предѣловъ, за законы и прочее. Одни говорили, что надобно повторить и поднести вновь тѣ титла, которыя были подносимы при открытіи коммиссіи новаго уложенія, но ею не приняты[519]; другіе поставить статую, и тому подобное. Но какъ при жизни государей учиненныя имъ таковыя почести почитаются въ потомствѣ ласкательствомъ, то Державинъ говорилъ, чтобъ со вступленія ея на престолъ изъ всѣхъ указовъ и учрежденій, ею изданныхъ, сдѣлать кратчайшую выписку, изъ коей бы точно видны были всѣ ея труды, попеченія и предусмотрѣнія о благѣ Имперіи, и, дополняя оную безпрестанно новыми ея подвигами, хранить въ нарочно устроенномъ для того ковчегѣ, дабы со временемъ могли они служить истиннымъ основаніемъ исторіи, изъ самыхъ дѣлъ ея почерпнутой, а не изъ народныхъ преданій и часто ложно разсѣваемыхъ и нелѣпыхъ басней. На этомъ всѣ остановились сенаторы; но неизвѣстно почему, замолчано и никакого даже разсужденія въ журналѣ того дня не записано.
Видно, то ей неугодно было, хотя вскорѣ послѣ того Державинъ самъ имѣлъ случай съ ней объясняться, и она съ улыбкою выслушивала его разсужденія. На другой день послѣ присутствія долгомъ пріялъ чрезъ любимца изъявить благодарность свою Императрицѣ, что она его возвела въ такое важное достоинство; а какъ Сенатъ доведенъ наперсниками и прочими ея приближенными вельможами или, лучше, ею самою, можно выговорить, до крайняго униженія, или презрѣнія, то Зубовъ весьма удивился, когда Державинъ благодарилъ ее за то, что онъ сдѣланъ сенаторомъ. «Неужто доволенъ?» спросилъ онъ его. «Какъ же», отвѣчалъ онъ, «не быть довольну сей монаршей милостію бѣдному дворянину, безъ всякаго покровительства служившему съ самаго солдатства, что онъ посаженъ на стулъ сенаторскій Россійской Имперіи? Чего еще мнѣ болѣе? Ежели жъ его сочлены почитаются можетъ-быть кѣмъ ничтожными[520], то онъ себѣ уваженіе всемѣрно сыщетъ.» Не знаю, пересказалъ ли Зубовъ сіе Государынѣ, но только онъ во все служеніе свое въ семъ правительствѣ поступалъ по правдѣ и по законамъ. Сіе множество голосовъ его доказываетъ, съ которыми иногда былъ противъ, по послѣ цѣлый Сенатъ принужденъ былъ соглашаться, а изъ сего выходили иногда примѣчанья заслуживающіе анекдоты. Напримѣръ:
1. Нѣкто молодая дѣвица, помнится, Безобразова, подала Государынѣ письмо, въ которомъ жаловалась на дядю своего Жукова, что онъ другаго ея дядю, отставнаго полковника Жукова же, держитъ подъ видомъ дурачества въ своей опекѣ, владѣя его имѣніемъ: онъ отнюдь не дуракъ, но самъ собою жить и управлять имѣніемъ своимъ, какъ и прочіе, можетъ. Государыня, по указу Петра Великаго 1722 году, приказала сего Жукова освидѣтельствовать, подлинно ли онъ дуракъ, въ Сенатѣ; а какъ племянница имѣла покровительство приближеннаго къ двору министерства, то натурально и сенаторы тянули на ту же сторону, а особливо старшій тогда во 2-мъ департаментѣ графъ Строгановъ, который, по малодушію своему, всегда былъ угодникомъ двора и въ дѣла почти не входилъ, а по привычкѣ своей или по умышленной хитрости, при началѣ чтенія оныхъ шутилъ и хохоталъ чему-нибудь, а при концѣ, когда надобно было давать резолюцію, закашливался: то и рѣшали дѣла другіе; а онъ, не читая ихъ и не зная, почти все то, что ему подложатъ или принесутъ, подписывалъ; но когда онъ чью бралъ сторону и пристрастенъ былъ къ чему-либо по своимъ, а паче по дворскимъ видамъ, то кричалъ изъ всей силы и нерѣдко превозмогалъ прочихъ своею старостію, знатностію и приближенностію ко двору[521]; то и по сему дѣлу всѣ взяли несправедливую сторону, отъ истиннаго ли сердца, или будучи канцеляріею обмануты; ибо Жуковъ былъ съ природы не дуракъ, но сумасшедшій, и дурь на него находила по временамъ, а болѣе подъ ущербъ луны или новомѣсячье, а въ прочіе дни былъ порядоченъ, только пасмуренъ и тихъ; то и представили его Сенату въ такое время, когда онъ на вопросы могъ отвѣчать порядочно, да и вопросы задали ничего не значащіе, на которые отвѣтствовать никакого не надобно было ума, а одну привычку, слѣдовательно и призналъ его Сенатъ не дуракомъ. Но оберъ-прокуроръ Кононовъ былъ противнаго мнѣнія, и потому перенесено дѣло въ общее собраніе, гдѣ какъ не случилось въ присутствіи Державина, то и рѣшили-было, въ угожденіе втораго департамента, согласно съ нимъ, и записали такъ въ журналѣ. Обвиняемый Жуковъ, узнавъ противную ему резолюцію, бросился къ Державину, объяснилъ ему всѣ обстоятельства въ подробности, показалъ отцовскія письма, въ которыхъ онъ признавалъ сумасшествіе его брата, и опредѣленія согласныя съ тѣмъ опеки; а паче рѣшило Державина въ тяжбѣ сей видимое настоящее дѣйствіе къ противному заключенію Сената, ибо какъ могъ дозволить, будучи не безумнымъ, въ 40 лѣтъ полковникъ увезти себя изъ Москвы 18-лѣтней дѣвушкѣ, своей племянницѣ, и подать отъ имени ея письмо къ Императрицѣ, когда онъ могъ и долженъ былъ самъ то сдѣлать, еслибъ онъ былъ въ совершенномъ умѣ. Таковыя и другія причины рѣшили Державина быть съ мнѣніемъ Сената несогласнымъ. Вслѣдствіе чего, въ наступившую пятницу, когда пріѣхалъ онъ въ общее собраніе и подали ему къ подписанію журналъ минувшаго присутствія, то, прочитавъ оный, объявилъ, что онъ по дѣлу Жукова несогласенъ. Тотчасъ явились возраженія сенаторовъ, подписавшихъ тотъ журналъ, а особливо заспорилъ сенаторъ Алексѣй Логиновичъ Щербачевъ[522], человѣкъ хотя не великаго ума и не весьма важный дѣлецъ, но велерѣчивъ и даже дерзокъ, когда видѣлъ себя подкрѣпленнымъ большинствомъ голосовъ, а паче дворскою стороною; слово за слово, возсталъ превеликій шумъ. Державинъ не уступалъ и слишкомъ погорячился; однакоже ни мало не вышелъ изъ благопристойности и никого какими-либо оскорбительными словами не обидѣлъ; сказалъ, что онъ подаетъ письменное свое мнѣніе. Сіе такъ сенаторовъ раздражило, что они сдѣлали противъ его заговоръ, о коемъ, какъ онъ въѣзжалъ въ послѣднюю пятницу въ общее собраніе, оберъ-секретарь межеваго департамента Стрижевъ тихонько въ сѣняхъ открылъ, совѣтуя, чтобъ онъ, сколько возможно, былъ остороженъ и не горячился; ибо въ заговорѣ у сенаторовъ положено при чтеніи его мнѣнія, сколько можно, оное оговаривать и его поджигать, дабы онъ по горячему своему нраву вспылилъ и что-нибудь сказалъ несоотвѣтственное мѣсту, грубое или обидное; то записавъ тѣ рѣчи въ журналъ, и войти (къ) Государынѣ докладомъ, что съ нимъ Державинымъ присутствовать неможно. Словомъ, въ теченіе недѣли Державинъ написалъ свой голосъ, въ которомъ доказалъ правость защищаемой имъ стороны видимыми въ дѣлѣ документами; по тутъ должно было употребить всю тонкость ума, чтобъ не оскорбить втораго Сената департамента, яко верховнаго правительства Имперіи, что онъ не могъ различить при свидѣтельствѣ дурака отъ умныхъ, слѣдовательно явился бы самъ дуракъ; а потому Державинъ въ голосѣ, различая дурачество отъ сумасшествія и бѣшенства, бываемаго по временамъ, вывелъ, что представляемый Сенату къ свидѣтельству могъ быть на то время въ полномъ разсудкѣ, давать порядочные отвѣты, слѣдовательно и не подлежалъ онъ къ свидѣтельству Сената по указу 1722 года, но къ обыску полиціи по показанію отца и къ призору родственниковъ или содержанію въ домѣ сумасшедшихъ. Еслибы по изслѣдованію управы благочинія онъ оказался не бѣшенымъ и съ ума никогда не сходившимъ, тогда можно было допустить его до управленія имѣніемъ на всеобщемъ правѣ благородныхъ. При чтеніи таковаго мнѣнія начали-было его, какъ выше сказано, а особливо Щербачевъ; горячить и подстрекать къ возраженіямъ; но онъ остерегся и молчалъ до самаго конца чтенія, а когда кончилъ, то, не говоря ни слова, вышелъ изъ собранія; да и само по себѣ не о чемъ было ему говорить, ибо что нужно было, то все объяснено было на бумагѣ. Такимъ образомъ, къ стыду гг. сенаторовъ, исчезла ихъ недоброхотная или, лучше сказать, коварная стачка, и дѣло своимъ порядкомъ, по тогдашнимъ законамъ, за разногласіемъ взнесено было на разсмотрѣніе самой Императрицы. Когда поднесъ оное ей оберъ-прокуроръ Башиловъ[523], тогда она сказала: «Положи; я посмотрю, достойно ли было такого содому сіе дѣло, о коемъ я слышала»: ибо ей все пересказано было генералъ-прокуроромъ Самойловымъ, что происходило въ Сенатѣ, который на противной сторонѣ былъ Державина, слѣдовательно и надобно думать, что сей послѣдній и могъ ожидать себѣ большой непріятности. Но Богъ по-своему сдѣлалъ и показалъ свой неумытный судъ. Недѣли съ двѣ послѣ сумасшедшій Жуковъ, жившій съ племянницею своею въ Милліонной въ одномъ домѣ, выбросился изъ втораго этажа на улицу и, о каменную мостовую разбивъ себѣ голову, на мѣстѣ скончался.
II. Послѣ кончины князя Потемкина осталось страшное движимое и недвижимое имѣніе. Императрица, изъ уваженія къ памяти, вошла сама въ распоряженіе имущества его: бриліанты, золото, серебро и прочія дорогія вещи, приказала по безпристрастной оцѣнкѣ взять въ свой кабинетъ и заплатить за него деньги, а недвижимое имѣніе, которое почти все состояло въ Польшѣ, раздѣлить между наслѣдниками по законамъ. Извѣстно, тамъ братья съ сестрами получаютъ равныя доли. Дѣлежъ происходилъ между двоюродными братьями и сестрами, Самойловымъ (генералъ-прокуроромъ), Давыдовымъ и Высоцкимъ, генералъ-маіорами[524], и графинями Браницкою и Литтовою, княгинями Голицыною, Юсуповою и сенаторшею Шепелевою[525]. Въ то время былъ генералъ-губернаторомъ въ новопріобрѣтенныхъ отъ Польши губерніяхъ, въ Минской, Волынской, Виленской, Подольской, Тимоѳей Ивановичъ Тутолминъ[526], который, какъ выше упомянуто, человѣкъ надменнаго, но низкаго духа, угодникъ случая; то естественно и взялъ онъ сторону генералъ-прокурора и, при росписаніи имѣнія на части, одѣлилъ всѣхъ сонаслѣдниковъ какъ количествомъ, такъ и добротою имѣнія. Графиня Браницкая, сколько по старшинству своему, столько и по знаменитости при дворѣ, бывъ первою статсъ-дамою, возстала противъ сего пристрастнаго раздѣла; но сколь ни была случайна, не могла однако, ни чрезъ фаворита, ниже чрезъ внушеніе самой Императрицѣ противъ генералъ-прокурора, исправить сію несправедливость краткими средствами; ибо всѣ говорили: пусть дѣло идетъ законнымъ порядкомъ чрезъ обыкновенныя инстанціи въ губерніи. Тщетно она на словахъ объясняла, что тутъ вмѣшался генералъ-губернаторъ и чрезъ его притѣсненіе она терпитъ обиду. На словахъ дѣлá не рѣшатся: надобно было писать въ Сенатъ просьбу. Къ кому она ни относилась, всякъ устранялся, чтобы не поставить противъ себя генералъ-прокурора. Не знала, что дѣлать; адресовалась наконецъ къ Державину, по знакомству съ нимъ при дворѣ, въ бытность его статсъ-секретаремъ[527]. Онъ, исполняя ея желаніе, написалъ просьбу въ Сенатъ въ третій департаментъ. Произошли разныя мнѣнія, перешло въ общее собраніе. Тутъ единогласно рѣшено въ пользу графини Браницкой и ея соучастниковъ, въ противность выгодъ генералъ-прокурора. Онъ весьма этому удивился и говорилъ съ негодованіемъ: кто осмѣлился написать противъ его такую просьбу? «Я», сказалъ Державинъ. — «Какъ?» — «Такъ», отвѣтствовалъ онъ: «вы око правосудія Государыни и должны оное свято наблюдать; а вы, вмѣсто того, будучи генералъ-прокуроромъ, сами оное испровергаете, подавая собою такимъ направеднымъ любостяжаніемъ дурные примѣры». Закраснѣлся онъ; но нечего было дѣлать.
III. Генералъ-поручикъ, сенаторъ, бывшій любимецъ Императрицы Елисаветы, Никита Аѳанасьевичъ Бекетовъ, жившій въ отставкѣ въ астраханскихъ своихъ деревняхъ[528], имъ населенныхъ, со многими экономическими заведеніями, виноградными садами и проч., оставилъ послѣ (себя) знатное благопріобрѣтенное имѣніе, которое духовною своею дарительною записью завѣщалъ побочнымъ своимъ дочерямъ Всеволожской и Смирновой, а 40,000 рублей роднымъ своимъ племянницамъ и племяннику, гвардіи Семеновскаго полка офицеру, что нынѣ министръ юстиціи, Ивану Ивановичу Дмитріеву[529]. Всеволожскій[530], невзирая на то, что толь великое богатство получилъ стороною, которому всему законные были наслѣдники Дмитріевы, началъ опорочивать дарительную запись тѣмъ, что будто она незаконнымъ порядкомъ сдѣлана, то есть что не всею канцелярскою формою записана въ книгахъ, хотя тѣмъ самымъ опорочивалъ свое право; но Дмитріевъ, знавъ волю дяди своего, былъ столько великодушенъ, что не искалъ болѣе ничего, какъ только то, что дядя ему съ сестрами подарилъ, то есть, 40,000 рублей; но Всеволожскій не хотѣлъ. — Дмитріевъ прибѣгнулъ-было къ астраханскимъ присутственнымъ мѣстамъ[531], но форма производства тяжебнымъ порядкомъ, т. е. вызовы, апелляціи и тому подобное представляли ему такія страшныя хлопоты, коихъ не могъ бы никогда онъ и во всю жизнь окончить: то и рѣшился онъ кончить свое дѣло совѣстнымъ судомъ въ Петербургѣ, по возвращеніи въ который уговорилъ онъ къ тому и Всеволожскаго. Явились въ судъ; выбраны посредники: со стороны его двое сенаторовъ, Алексѣй Ивановичъ Васильевъ, что послѣ былъ графомъ и министромъ финансовъ, и Николай Михайловичъ Сушковъ, а со стороны Дмитріева одинъ Державинъ. Нѣсколько было съѣздовъ, но ничего рѣшительнаго за сильными противурѣчіями не сдѣлали; наконецъ въ домѣ Васильева, при всей его фамиліи и нѣсколькихъ постороннихъ людяхъ, удалось Державину уговорить Всеволожскаго на миръ, чтобъ заплатилъ онъ только Дмитріеву тѣ 40,000, которыя ему съ сестрами завѣщаны, безъ всякихъ процентовъ и другихъ убытковъ. Всеволожскій самъ охотно на то согласился, только просилъ дать ему сроку до завтра, чтобъ расположить время, въ какіе сроки можетъ заплатить ту сумму, ибо въ одинъ разъ находилъ себя не въ состояніи. Посредникамъ его ничего другаго не оставалось какъ подтвердить сіе миролюбіе, что они и сдѣлали по-пріятельски: не учиня письменнаго о томъ журнала, а словесно только подтвердя, выдали всѣ бумаги Всеволожскому, дабы онъ по нихъ сдѣлалъ расположеніе свое въ заплатѣ въ сроки денегъ. Но поутру на другой день, къ незапному удивленію своему, получаетъ Державинъ отъ Васильева записку, которою онъ увѣдомляетъ его, что Всеволожскій подалъ спорную бумагу и что онъ, принявъ ее, зоветъ его къ себѣ для разсужденія. Державинъ, увидя изъ сего непріязненный со стороны Васильева поступокъ, ибо какъ, послѣ публичнаго желанія отвѣтчикомъ мира, могъ онъ отъ него принимать еще спорную бумагу, когда имѣютъ все право посредники и безъ согласія тяжущихся мириться? Въ разсужденіи чего и отвѣчалъ ему Державинъ: когда онъ принялъ отъ Всеволожскаго спорную бумагу, слѣдовательно миръ не состоялся, а потому ему и нечего у него дѣлать, а подавалъ бы въ совѣстный судъ свое мнѣніе, куды и онъ свое подастъ.
Нѣсколько мѣсяцевъ прошло, что не получалъ Державинъ отъ Васильева никакого отвѣта и не видался съ нимъ. Но въ самый день торжества свадебнаго великаго князя Константина Павловича[532] приносятъ ему изъ совѣстнаго суда повѣстку, въ которой призывается онъ въ судъ въ самый тотъ часъ, когда должно быть во дворцѣ, для выслушанія опредѣленія по сему дѣлу. Удивился онъ, что призывается къ выслушанію опредѣленія, когда еще не предложено было средствъ посредниками къ примиренію, какъ въ законѣ предписано, когда безъ согласія его опредѣленію быть не можно, а притомъ и въ такой день, когда въ собраніи судъ быть не могъ. Но изъ любопытства поѣхалъ. Находитъ присутствующимъ совѣстнаго судью сенатора Алексѣя Андреевича Ржевскаго, человѣка весьма честнаго, но слабаго, худо законы знающаго и удобопреклоннаго на сторону сильныхъ[533]. Надобно знать, что Всеволожскій пронырствами и подарками своими умѣлъ найти не токмо въ семействахъ Васильева и Ржевскаго, но и при дворѣ: гг. Торсуковъ и Трощинскій и Марья Савишна Перекусихина были на его сторонѣ. Словомъ, Ржевскій засѣдалъ только съ Васильевымъ и съ Сушковымъ, и никого другихъ судей и канцелярскихъ служителей въ присутствіи, кромѣ одного секретаря, не было. Таковое необыкновенное собраніе странно Державину показалось, а паче когда взглянулъ онъ на лица присутствующихъ, и увидѣлъ въ нихъ нѣкое скрытое намѣреніе или, лучше сказать, стачку на что-либо ему противное; но, несмотря на то, сѣлъ. Секретарь зачалъ читать опредѣленіе суда или, лучше сказать, безсовѣстное обвиненіе Дмитріева. Когда прочли, Державинъ сказалъ, что совѣстный судъ имѣетъ только право мирить, а не винить, и того безъ согласія обоихъ сторонъ посредниковъ сдѣлать не можетъ. «Какъ, не можетъ?» закричали со всѣхъ сторонъ съ жаромъ. — «Такъ», подтверждалъ онъ: «я ссылаюсь на учрежденіе; подай, секретарь, мнѣ оное.» — Но секретарь медлилъ, пересеменивалъ и не подавалъ учрежденія. Державинъ просилъ, судьи кричали, и наконецъ, когда учрежденіе подано, Державинъ всталъ со стула и хотѣлъ оное читать на налоѣ; но присутствующіе усугубили свой крикъ, дабы не слышать, что будетъ читать. Тогда усмотрѣвъ, что онъ одинъ, что ничѣмъ въ порядокъ ихъ привесть не можетъ, когда не слушаютъ законовъ, что запишутъ они въ журналѣ его рѣчи, какъ хотятъ, то, оставя на палоѣ учрежденіе, выбѣжалъ онъ изъ суда вонъ, не говоря ни слова въ отвѣтъ на кричавшихъ ему вслѣдъ: «Да объяви, согласенъ, или не согласенъ!» Сего не могъ онъ сдѣлать потому: когда бы сказалъ «согласенъ», то обвинилъ бы тѣмъ Дмитріева, а «несогласенъ», то опредѣлилъ бы судъ вѣдаться ему въ судебныхъ мѣстахъ въ Астрахани, гдѣ уже онъ былъ и скораго рѣшенія не нашелъ. Вслѣдъ за нимъ въ домъ пріѣхалъ секретарь и требовалъ вышесказаннаго отзыва, согласенъ или несогласенъ. Онъ отвѣчалъ ему, что ни того, ни другаго объявить не можетъ, для того что это не былъ совѣстный судъ, а такъ, собраніе противъ него сговорившихся; ибо прочихъ никого присутствующихъ не было. Секретарь подалъ Ржевскому, какъ совѣстному судьѣ, репортъ съ прибавленіемъ, въ угодность его, рѣчей, что будто Державинъ порочилъ учрежденіе, называя узаконенный въ немъ совѣстный судъ безсовѣстнымъ и проч. Ржевскій взошелъ съ своимъ репортомъ къ Архарову, какъ генералъ-губернатору тогда бывшему въ Петербургѣ[534], описывая случившееся происшествіе на счетъ Державина самыми черными красками и между прочимъ, что будто онъ бросилъ учрежденіе, когда ему оное подано было, говоря: «что это за законъ?» и тому подобныя обидныя выраженія для самой Законодательницы. Архаровъ въ подлинникѣ оный представилъ Государынѣ, которая приказала ему противъ онаго взять съ Державина отвѣтъ[535]. Отвѣчать было не трудно, но непріятно, потому что самое читанное въ судѣ опредѣленіе было несоотвѣтственно учрежденію; ибо, какъ выше сказано, въ немъ не повелѣвается винить тяжущихся, а чрезъ представленныя отъ посредниковъ средства примирять только, а когда на миръ не согласятся, тогда отказывать имъ, чтобъ вѣдались въ обыкновенныхъ судахъ: слѣдовательно Державину не для чего было учрежденіе бросать и порочить оное, когда онъ на него ссылался и просилъ для разрѣшенія спора. А какъ онъ примолвилъ къ тому, что онъ защищалъ сторону слабую и небогатую, не такъ какъ противоборники его; то сіе такъ раздражило, что они всѣ употребили возможныя тайныя и явныя средства разными клеветами возбудить на него гнѣвъ Императрицы. И она, какъ извѣстно, такъ была раздражена, что хотѣла примѣрно наказать пренебрегшаго ея законы. По самую кончину дѣло сіе лежало предъ нею на столѣ. По восшествіи на престолъ Павла брошено оно въ архивъ; а когда воцарился Александръ, и Державинъ сдѣлался генералъ-прокуроромъ[536], то Всеволожскій безъ памяти прискакалъ изъ Москвы въ Петербургъ и просилъ, чтобъ помирить ихъ съ Дмитріевымъ, на томъ основаніи, какъ Державинъ прежде полагалъ, что и исполнено, и господинъ Дмитріевъ получилъ свое удовольствіе. Хотя сіе дѣло совсѣмъ не принадлежало до Сената; но какъ судили его все сенаторы, и Державинъ противъ оныхъ противоборствовалъ, то и помѣщено оно здѣсь какъ бы кстати между дѣлами сего вышняго судилища, въ которомъ желалъ онъ сохранить правосудіе во всей святости его. И для того, когда господа оберъ-прокуроры, желая иногда сбить сенаторовъ въ праваго пути, вмѣшивались въ ихъ разсужденія и наклоняли мысли на ту сторону, куда имъ хотѣлось, то онъ, не взирая ни на какія лица и обстоятельства, сажалъ ихъ на ихъ мѣста, говоря, чтобъ они изволили молчать и не мѣшали разсуждать сенаторамъ[537]; а когда придетъ ихъ время, то бы они представляли свои возраженія, и ежели они явятся согласными справедливости и законамъ, тогда уважены будутъ, съ чѣмъ иногда возвращались и самые господа генералъ-прокуроры, когда они приходили въ департаментъ нарочно по какому-нибудь казенному или частному для нихъ занимательному дѣлу. Угождая имъ, ежели иногда канцелярія представляла въ докладныхъ запискахъ обстоятельства неясно, или наклоняла примѣчаніями своими на поляхъ на тѣ виды, куды ей желалось, или не давала по непозволенію генералъ-прокурора на домъ дѣлъ для усмотрѣнія всѣхъ въ тонкости обстоятельствъ; то онъ имѣлъ сшибки не только съ оберъ-секретарями, оберъ-прокурорами, но и съ генералъ-прокурорами, а именно съ графомъ Самойловымъ, а при Павлѣ съ княземъ Куракинымъ[538], требуя отдачи оберъ-секретарей за лживыя примѣчанія въ экстрактахъ подъ судъ. А когда надобно было какое обстоятельство узнать подробнѣе, а дѣла на домъ къ нему не отдавали, то онъ по воскресеньямъ и по торжественнымъ праздникамъ ѣздилъ самъ въ Сенатъ и тамъ наединѣ прочитывалъ кипы бумагъ, дѣлалъ на нихъ замѣчанія, сочинялъ записки, или и самые голоса; то несносно сіе было крючкотворцамъ, желавшимъ для пользъ своихъ покривить вѣсы правосудія.
Въ 1794 году генваря 1-го дня къ сенаторскому достоинству дано ему мѣсто президентское коммерцъ-коллегіи[539], постъ для многихъ завидный и, кто хотѣлъ, нажиточный; но онъ по ревности своей или, въ другомъ смыслѣ сказать, по глупому честолюбію, думая, что Императрица возвела его для его вѣрности и некорыстолюбія, хотѣлъ отправлять свое служеніе по видамъ пользъ государственныхъ и законовъ; но, какъ ниже усмотрится, вышло совсѣмъ тому противное. Императрица, по внушеніямъ князя Потемкина или по собственнымъ своимъ разсужденіямъ, думала, что торговля Имперіи будетъ съ лучшимъ успѣхомъ и пользою управляться по губерніямъ генералъ-губернаторами, а не чрезъ коммерцъ-коллегію по инструкціи Петра Великаго; и для того, хотя не уничтожила коммерцъ-коллегію и не издала на то публичнаго указа; но въ угодность помянутаго своего вельможи, таврическій торгъ, какъ и всѣ доходы Тавриды, онъ единственно завѣдывалъ безотчетно, не сносяся ни съ государственнымъ казначействомъ, ни съ коммерцъ-коллегіею. Сообразно тому желала, чтобъ и с-петербургская таможня такимъ же образомъ управлялась, то есть, чрезъ нее, ибо она, какъ думала, сама должность государева намѣстника отправляла по Петербургской губерніи, хотя случалось, въ то же время и генералъ-губернаторы, какъ-то Архаровъ и прочіе, опредѣляемы ею были. Поелику же въ подробное управленіе таможенъ не токмо ей, но и генералъ-губернаторамъ входить неудобно было, то и заступалъ мѣсто по Петербургу коммерцъ-коллегіи президента санктпетербургскій вице-губернаторъ, хотя ни мало ему подчинены не были таможни другихъ губерній, которыя имѣли сношенія и связь съ с-пегербургскимъ портомъ. На то время былъ въ Петербургѣ вице-губернаторомъ Иванъ Алексѣевичъ Алексѣевъ, опослѣ бывшій сенаторъ[540], связанный дружбою съ Трощинскимъ, съ Новосильцовымъ и Торсуковымъ, Перекусихиной и со всею дворскою партіею, противуборствующею Державину. Само по себѣ видно, что нечего ему было тутъ ждать; но онъ долженъ былъ исполнить волю Императрицы, которая, сколько догадываться позволено, думала, повѣря ему сей наживной постъ, наградить его за труды и службу, по должности статсъ-секретаря понесенные; но Державину сего и въ голову не входило, ибо онъ, напротивъ того, предполагалъ сію новую довѣренность наилучшимъ образомъ заслужить возможною вѣрностію, безкорыстіемъ и честностію, какъ выше о томъ сказано.
Словомъ, вступивъ въ президенты коммерцъ-коллегіи, началъ онъ сбирать свѣдѣнія и законы, къ исправному отправленію должности его относящіеся. Вслѣдствіе чего хотѣлъ осмотрѣть складочные на биржѣ анбары альняные, пеньковые и прочіе, а по осмотрѣ вещей, петербургскій и кронштатскій порты; но ему то воспрещено было, и таможенные директоры и прочіе чиновники явное стали дѣлать неуваженіе и непослушаніе; а когда прибылъ въ С. Петербургъ изъ Неаполя корабль, на коемъ отъ вышеупомянутаго графа Моцениго присланъ былъ въ гостинцы кусокъ атласу женѣ Державина, то директоръ Даевъ, донеся ему о томъ, спрашивалъ, показывать ли тотъ атласъ въ коносаментахъ и какъ съ нимъ поступить; ибо таковые цѣновные товары ввозомъ въ то время запрещены были, хотя корабль отплылъ изъ Италіи прежде того запрещенія и объ ономъ знать не могъ. Но со всѣмъ тѣмъ Державинъ не велѣлъ тотъ атласъ отъ свѣдѣнія таможни утаивать, а приказалъ съ нимъ поступить по тому указу, коимъ запрещеніе сдѣлано, то есть отослать его обратно къ Моценигѣ. Директоръ, видя, что президентъ не поддался на соблазнъ, чѣмъ бы заслѣпилъ онъ себѣ глаза и далъ таможеннымъ служителямъ волю плутовать, какъ и при прежнихъ начальникахъ, то и вымыслили Алексѣевъ съ тѣмъ директоромъ клевету на Державина, которой бы замарать его въ глазахъ Императрицы, дабы онъ довѣренности никакой у ней не имѣлъ. Донесли Государынѣ, что будто онъ послѣ запретительнаго указа выписалъ тотъ атласъ самъ и приказалъ его ввезти тайно; а какъ таковые тайно привезенные товары велѣно было тѣмъ указомъ жечь, и сь тѣхъ, кто ихъ выписалъ, брать штрафъ, то и получили согласную съ тѣмъ отъ Государыни резолюцію. Державинъ не зналъ ничего, какъ вдругъ сказываютъ ему, что публично съ барабаннымъ боемъ предъ коммерцъ-коллегію на площади подъ именемъ его сожжены тайно выписанные имъ товары, и тогда получаетъ директоръ такъ-сказать ордеръ отъ Алексѣева, въ коемъ требуетъ онъ, чтобъ Державинъ взнесъ въ таможню положенный закономъ штрафъ. Такая дерзость бездѣльническая его какъ громомъ поразила; онъ написалъ на явныхъ справкахъ и доказательствахъ основанную записку, въ которой изобличалась явно гнусная ложь Алексѣева и Даева, и какъ не допущенъ былъ къ Императрицѣ, то чрезъ Зубова подалъ ту записку и просилъ по ней его ей доложить; но сколько ни хлопоталъ, не могъ получить не токмо никакой дѣльной Ея Величесгва резолюціи, но и никакого даже отъ самого Зубова отзыву.
Потомъ, вскорѣ послѣ того, призванъ онъ былъ именемъ Государыни въ домъ генералъ-прокурора (Самойлова), который объявилъ ему, что Ея Величеству угодно, дабы онъ не занимался и не отправлялъ должности коммерцъ-коллегіи президента, а считался бы онымъ такъ, ни во что не мѣшаясь. Державинъ требовалъ письменнаго о томъ указа; но ему въ томъ отказано. Видя таковое угнетеніе отъ той самой власти, которая бы по правотѣ его сама поддерживать долженствовала, не зналъ что дѣлать; а наконецъ, посовѣтавъ съ женою и съ другими, рѣшился подать Императрицѣ письмо о увольненіи его отъ службы. Пріѣхавъ въ Царское Село, гдѣ въ то время Императрица проживала, адресовался съ тѣмъ письмомъ къ Зубову; онъ велѣлъ подать чрезъ статсъ-секретарей. Просилъ Безбородку, Турчанинова, Попова, Храповицкаго и Трощинскаго; но никто онаго не приняли, говоря, что не смѣютъ. Итакъ убѣдилъ просьбою камердинера Ивана Михайлова Тюльпина, который былъ самый честнѣйшій человѣкъ и ему благопріятенъ. Онъ принялъ и отнесъ Императрицѣ. Чрезъ часъ время, въ который Державинъ, походя по саду, пошелъ въ комнату Зубова навѣдаться, какой успѣхъ письмо его имѣло, находитъ его блѣднаго, смущеннаго, и сколько онъ его ни вопрошалъ, ничего не говорящаго; наконецъ за тайну Тюльпинъ открылъ ему, что Императрица по прочтеніи письма чрезвычайно разгнѣвалась, такъ что вышла изъ себя, и ей было-сдѣлалось очень дурно. Поскакали въ Петербургъ за каплями, за лучшими докторами, хотя и были тутъ дежурные. Державинъ, услыша сіе, не остался долѣе въ Царскомъ Селѣ, но не дождавшись резолюціи, уѣхалъ потихоньку въ Петербургъ и ждалъ спокойно своей судьбы; но ничего не вышло, такъ что онъ принужденъ былъ опять въ недоумѣніи своего президенства по прежнему шататься.
Между тѣмъ, какъ при началѣ своего вступленія въ должность президента усмотрѣлъ онъ по балансу, отъ коммерцъ-коллегіи Императрицѣ поданному, что въ 1793 году перевѣсъ торговли 31-мъ милліономъ рублей превышалъ къ нашей сторонѣ противъ иностранныхъ, а курсъ былъ не выше 22-хъ штиверовъ, то и удивился онъ, какъ это могло случиться, что намъ перевели иностранные чистыми деньгами таковую довольно знатную сумму, а курсъ былъ такъ для насъ низокъ, что будто мы имѣли нужду перевесть за иностранные товары въ чужіе краи такое или болѣе количество наличныхъ денегъ; ибо курсъ ничто иное какъ ходъ денегъ, въ ту или другую сторону требованіемъ оныхъ усугубляющійся. Въ разсужденіи чего и далъ онъ коммерцъ-коллегіи предложеніе, чтобъ она сіе обстоятельство въ торговлѣ, какъ можно наивѣрнѣе, по всѣмъ таможнямъ изслѣдовала и увѣдомила бы его о причинѣ, отъ чего, когда балансъ торга на нашей сторонѣ, а курсъ на иностранной? Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ коллегія доказательнымъ образомъ дала знать, что при упадкѣ курса превосходный балансъ ничто иное есть, какъ плутовство иностранныхъ купцовъ съ сообществомъ нашихъ таможенныхъ служителей, и бываетъ именно отъ того: выпускные наши товары объявляются настоящею цѣною и узаконенныя пошлины въ казну съ той цѣны берутся, а иностранные объявляютъ иногда цѣну ниже 10-ю процентами, слѣдовательно болѣе десяти частей уменьшаютъ балансъ въ товарахъ и болѣе 10-и процентовъ крадутъ пошлинъ. Итакъ, сравнивъ количество отпускныхъ товаровъ нашихъ съ иностранными цѣновными, выходитъ балансъ на нашей сторонѣ, а дѣйствительная выгода торга и курсъ на иностранной, не говоря о уменьшеніи пошлинъ, ибо мы переводимъ денегъ 10, а получаемъ вмѣсто того только 1 процентъ. Державинъ, открывъ таковую государственную кражу, думалъ сдѣлать выслугу для Имперіи и благоугодное Императрицѣ: подалъ о томъ рапортъ какъ Сенату, такъ и ей краткую, но ясную записку; но что же? Вмѣсто оказательства какого-либо ему благоволенія, хладнокровно о томъ замолчали. Послѣ, какъ ниже увидимъ, вышла еще непріятность. Сказываютъ, что будто таковая правда была Императрицѣ непріятною, что въ ея правленіе и при ея учрежденіи могла она случиться или, лучше, обнаружиться. Вотъ каково самолюбіе въ властителяхъ міра! И вредъ — не вредъ, и польза — не польза, когда только имъ они неблагоугодны. — Не будучи Державинъ по прошенію уволенъ отъ службы, долженъ былъ онъ остаться и переносить ея горести.
Іюля 15-го числа 1794 году скончалась у него первая жена[541]. Не могши быть спокойнымъ о домашнихъ недостаткахъ и по службѣ непріятностяхъ, чтобъ отъ скуки не уклониться въ какой развратъ, женился онъ генваря 31-го дня 1795 году на другой женѣ, дѣвицѣ Дарьѣ Алексѣевнѣ Дьяковой. Онъ избралъ ее такъ же, какъ и первую, не по богатству и не по какимъ-либо свѣтскимъ разсчетамъ, но по уваженію ея разума и добродѣтелей, которыя узналъ гораздо прежде, чѣмъ на ней женился, отъ обращенія съ сестрою ея Марьею Алексѣевною[542] и всѣмъ семействомъ отца ея, бригадира Алексѣя Аѳанасьевича Дьякова, и зятьевъ ея, Николая Александровича Львова, графа Якова Ѳедоровича Стейнбока и Василья Васильевича Капниста, какъ выше видно, пріятелей его. Причиною наиболѣе было сего союза слѣдующее домашнее приключеніе. Въ одно время, сидя въ пріятельской бесѣдѣ, первая супруга Державина и вторая, тогда бывшая дѣвица Дьякова, разговорились между собою о счастливомъ супружествѣ. Державина сказала: ежелибъ она г-жа Дьякова вышла за г. Дмитріева, который всякій день почти въ домѣ Державина и коротко былъ знакомъ, то бы она не была безсчастна. «Нѣтъ», отвѣчала дѣвица: «найдите мнѣ такого жениха, каковъ вашъ Гаврилъ Романовичъ, то я пойду за него, и надѣюсь, что буду съ нимъ счастлива.» Посмѣялись, и начали другой разговоръ. Державинъ, ходя близъ ихъ, слышалъ отзывъ о немъ дѣвицы, который такъ въ умѣ его напечатлѣлся, что, когда онъ овдовѣлъ и примыслилъ искать себѣ другую супругу, она всегда воображенію его встрѣчалась. Когда же прошло почти 6 мѣсяцевъ послѣ покойной, и дѣвица Дьякова съ сестрою своею графинею Штейнбоковою[543] изъ Ревеля пріѣхала въ Петербургъ, то онъ, но обыкновенію, какъ знакомымъ дамамъ сдѣлалъ посѣщеніе. Они его весьма ласково приняли; онъ ихъ звалъ, когда имъ вздумается, къ себѣ отобѣдать. Но поселившаяся въ сердцѣ искра любви стала разгораться, и онъ не могъ далѣе отлагать, чтобъ не начать самымъ дѣломъ предпринятаго имъ намѣренія, хотя многія богатыя и знатныя невѣсты — вдовы и дѣвицы — оказывали желаніе съ нимъ сближиться; но онъ позабылъ всѣхъ, и вслѣдствіе того на другой день, какъ у нихъ былъ, послалъ записочку, въ которой просилъ ихъ къ себѣ откушать и дать приказаніе повару, какія блюда они прикажутъ для себя изготовить. Симъ онъ думалъ дать разумѣть, что дѣлаетъ хозяйкою одну изъ званыхъ имъ прекрасныхъ гостей, разумѣется, дѣвицу, къ которой записка была надписана. Она съ улыбкою отвѣтствовала, что обѣдать они съ сестрою будутъ, а какое кушанье приказать приготовить, въ его состоитъ волѣ. Итакъ они у него обѣдали; но о любви или, простѣе сказать, о сватовствѣ никакой рѣчи не было. — На другой или на третій день поутру, зайдя посѣтить ихъ и нашелъ случай съ одной невѣстой говорить, открылся ей въ своемъ намѣреніи, и какъ не было между ими никакой пылкой страсти, ибо жениху было болѣе 50-и, а невѣстѣ около 30-и лѣтъ, то и соединеніе ихъ долженствовало основываться болѣе на дружествѣ и благопристойной жизни, нежели на нѣжномъ страстномъ сопряженіи. Вслѣдствіе чего отвѣчала она, что она принимаетъ за честь себѣ его намѣреніе, но подумаетъ, можно ли рѣшиться въ разсужденіи прожитка; а онъ объявилъ ей свое состояніе, обѣщавъ прислать приходныя и расходныя свои книги, изъ коихъ бы усмотрѣла, можетъ ли она содержать домъ сообразно съ чиномъ и лѣтами. Книги у ней пробыли недѣли двѣ, и она ничего не говорила. Наконецъ сказала, что она согласна вступить съ нимъ въ супружество[544]. Такимъ образомъ совокупилъ свою судьбу съ сей добродѣтельной и умной дѣвицею, хотя не пламенною романическою любовью, но благоразуміемъ, уваженіемъ другъ друга и крѣпкимъ союзомъ дружбы. Она своимъ хозяйствомъ и прилежнымъ смотрѣніемъ за домомъ не токмо доходы нашла достаточными для ихъ прожитка; но, поправивъ разстроенное состояніе, присовокупила въ теченіе 17-и лѣтъ недвижимаго имѣнія, считая съ великолѣпными пристройками домовъ, едва ли не половину, такъ что въ 1812 году, когда сіи Записки писаны, было за ними вообще въ разныхъ губерніяхъ уже около 2000 душъ и два въ Петербургѣ каменные знатные дома[545].
Въ теченіе 1795 года онъ пытался еще лично проситься у Государыни, хотя не въ отставку, но въ отпускъ на годъ, для поправленія своей экономіи[546]. Государыня отвѣтствовала, что она прикажетъ записать о томъ указъ въ Сенатѣ генералъ-прокурору; но вмѣсто того, состоявшимся чрезъ нѣсколько дней указомъ по случаю открывшагося въ государственномъ заемномъ банкѣ расхищенія суммъ, до 600,000 рублевъ, опредѣленъ онъ въ коммиссію для изслѣдованія той покражи. Президентомъ оной сдѣланъ главный директоръ того банка графъ Завадовскій; (членами:) правящій генералъ-губернаторскую должность въ Петербургѣ генералъ-поручикъ Архаровъ; главный директоръ ассигнаціонаго банка сенаторъ Мятлевъ[547] и коммерцъ-коллегіи президентъ и сенаторъ Державинъ. Случай сей достоинъ подробнѣйшаго описанія. Когда объявленъ указъ о томъ слѣдствіи, — это было на другой день Рождества (1795), — Державинъ былъ во дворцѣ. Г. Терскій, бывшій тогда генералъ-рекетмейстеромъ, докладчикъ по тяжебнымъ процессамъ, имѣлъ вліяніе на всѣ дѣла, частію явно и подъ рукою, бывъ близокъ къ Государынѣ. Онъ, подошедъ къ Державину, отвелъ его на сторону и, съ заклятіемъ никому не сказывать, шепнулъ ему по дружбѣ, будто отъ себя, что когда открылась пропажа казны въ банкѣ, то графъ Завадовскій ночью тайно вывезъ къ себѣ въ домъ два сундука, одинъ съ серебромъ, другой съ золотомъ: то чтобы онъ держалъ ухо востро и былъ остороженъ. Получивъ таковое важное извѣстіе, Державинъ разсуждалъ самъ въ себѣ: нельзя, чтобъ Терскій открылъ ему такую тайну безъ свѣдѣнія Императрицы; а потому и рѣшился также подъ рукою сказать любимцу Зубову, дабы испытать его, кáкъ онъ отзовется. Сей молодой временщикъ хотя по обыкновенію его не сказалъ ни да, ни нѣтъ, но на лицѣ его написано было, что онъ не безъ удовольствія принялъ сіе извѣстіе. Итакъ Державинъ принялъ намѣреніе дѣйствоватъ по сущей правдѣ и доводить о всемъ чрезъ него до свѣдѣнія Государыни; ибо что ему было извѣстно, то всемѣрно и она знала; но это такъ было искусно скрыто, что никоимъ образомъ участія ея въ чемъ-либо дознаться было невозможно. Съ перваго засѣданія коммиссіи, когда поручено было Державину написать вопросные пункты кассиру (Кельбергу[548]) и кассиршѣ банка, относительно перваго — неисполненія должности, а второй — покупки и продажи весьма дорогихъ бриліантовыхъ вещей, примѣтилъ онъ Державинъ не токмо неравнодушіе, но даже пристрастіе президента къ подсудимымъ: ибо онъ многіе весьма нужные пункты вымарывалъ. А какъ и Архаровъ, будучи короткій пріятель (по связи съ Безбородкою) съ Трощинскимъ и съ графомъ Завадовскимъ, а Мятлевъ, по ласкательству къ Зубову, чтобъ не обнаружить его видимаго притѣсненія къ подсудимому такъ-сказать президенту, молчали, то и Державинъ долженъ былъ на противорѣчія Завадовскаго соглашаться. Поелику жъ таковыми слабыми или, лучше сказать, малозначащими вопросами ничего не открывалось, то и положено было мужа и жену Кельберговыхъ увѣщавать чрезъ священника. Когда сей увѣщавалъ кассиршу, стоящую предъ распятіемъ на колѣняхъ, въ виду ея мужа въ отверзтую дверь, бывшаго въ другой комнатѣ наединѣ съ Державинымъ, то сей послѣдній, какъ съ подсудимыми весьма снисходительно обращался и подавалъ даже надежду заступить ихъ, гдѣ только будетъ возможно; то кассиръ просилъ его убѣдительно сказать ему его судьбину, что удержитъ ли онъ свое званіе, какъ ему нѣкоторые обѣщаютъ. Державинъ отвѣтствовалъ ему скромно и чистосердечно, что онъ человѣкъ умный, самъ знаетъ законы и свое преступленіе: то можетъ рѣшить самъ свою судьбину, а онъ его угнетать не будетъ, зная, что, безъ слабости или, лучше, попущенія начальства, въ преступленіе сіе, толь долго продолжавшееся, ему одному впасть было не дюжно, ибо онъ (кассиръ), мѣсяцевъ чрезъ 6 ходя въ кладовой сундукъ за замками и печатьми прочихъ членовъ, вносилъ съ собою въ карманахъ завернутую простую бумагу въ пакетахъ съ надписью 10,000 рублей и клалъ оные тайно въ сундукъ на мѣсто тѣхъ, въ которыхъ хранились въ томъ сундукѣ настоящіе пакеты, а потому и не почитаетъ онъ его столь виновнымъ, какъ начальниковъ. Сіе ободрило преступника. Державинъ, видя то, просилъ его также пріятельски, чтобъ онъ ему самъ открылся чистосердечно (обѣщая съ клятвою никому не сказывать и въ дѣло не вводить то, что онъ ему по совѣсти скажетъ), а именно — вывезъ ли Завадовскій тайно изъ банка два сундука, какъ выше явствуетъ, съ серебромъ и золотомъ? Кельбергъ отвѣтствовалъ: «Вывезъ.» — «Какимъ образомъ?» — «Вотъ какъ: когда надобно было нѣкоторую выдачу денегъ изъ того сундука сдѣлать, и я со дня на день откладывалъ, ожидая взносу отъ кого-либо постороннихъ суммъ, какъ то не разъ бывало, дабы удовольствовать ту выдачу, потому что въ сундукѣ счисляющіеся 600,000 рублей въ пакетахъ съ надписями, на каждомъ по 10,000 руб., были все съ пустыми бумагами; но какъ отъ сильнаго настоянія членовъ невозможно уже было не открыть сундука, то съ открытіемъ онаго и обнаружилось давио таившееся похищеніе. Главный директоръ какъ скоро узналъ объ ономъ, тотчасъ побѣгъ[549], донесъ Государынѣ, а между тѣмъ при наступившей ночи велѣлъ вывезть помянутые два сундука къ себѣ». Узнавъ Державинъ отъ кассира Кельберга сію важную тайну, держалъ свое слово, не открывалъ никому оной, пока наконецъ сама по себѣ по производству дѣла не открылась. По отобраніи отвѣтовъ отъ похитителей, мужа и жены, которая на казенныя похищенныя деньги покупала дорогія бриліантовыя вещи, дабы, дорогою цѣною продавъ оныя при торжествѣ шведскаго мира Государынѣ, взнесть оныя въ банкъ, надобно спросить членовъ банка, соблюдали ли они учрежденія банковыя относительно храненія казны и свидѣтельства оной. Тутъ вышелъ споръ: Завадовскій, Архаровъ и Мятлевъ говорили, что надобно съ прописаніемъ вопросовъ послать въ банкъ сообщеніе; но Державинъ настоялъ держаться силы законовъ, кои предписывали о похищеніи казны производить строгое изслѣдованіе, допрашивая подсудимыхъ лично предъ налоемъ, а не чрезъ сообщенія. Долго спорили, и рѣшили тѣмъ, чтобъ спросить Государыню. Поелику жъ ей всѣхъ законовъ помнить не возможно было, то Державинъ, вставъ до свѣту, написалъ записку къ Зубову, въ коей прописалъ споръ и законъ, оный разрѣшающій. Въ обыкновенный часъ пришелъ Архаровъ съ докладомъ. Государыня отозвалась ему, что не было никакой нужды докладывать о томъ, на что есть законы: поступили бы по онымъ. Послѣ сего, нечего дѣлать, должно было лично всѣхъ призвать въ коммиссію и дать имъ вопросные пункты; но какъ всѣ за сіе вознегодовали сильно на Державина, то онъ принужденъ былъ всѣми возможными средствами умягчить ихъ ярость, а для того и выдумалъ средство, чтобъ на бумагѣ удовлетворить закону, а на самомъ дѣлѣ — противуборствующей себѣ сторонѣ, въ надеждѣ, что вопрошаемые признаются чистосердечно въ неисполненіи ихъ должностей, и въ винахъ своихъ прибѣгнутъ къ милосердію Императрицы, прося у нея прощенія. Вслѣдствіе чего, давъ имъ каждому вопросные пункты, дозволилъ всѣмъ быть въ одной комнатѣ и, посовѣтовавъ между собою, написать ихъ отвѣты. Они то и сдѣлали; но вмѣсто того, чтобъ признаніемъ винъ или упущенія своихъ должностей учинить слѣдствію конецъ, они отвѣтствовали, что всѣ подробности правилъ банковыхъ относительно храненія и свидѣтельства казны ими свято сохранены были; а какимъ образомъ пропали деньги, они не знаютъ.
Таковое слѣдствіе, что ни денегъ, ни виновныхъ не нашли, смѣшно было всякому; ибо кассиръ не могь невидимкою дѣлать похищеніе, когда бы члены исполняли по законамъ свою должность, при себѣ его всегда пускали въ сундукъ и въ пакетахъ всякій разъ сами пересчитывали деньги. А потому Державинъ, чтобъ не быть самой коммисіи виноватою въ слабомъ изслѣдованіи, настоялъ уже, чтобъ банковыхъ членовъ въ другой разъ призвать и лично спросить всякаго порознь, извлекши вопросы изъ показаніевъ Кельберга, жены его и прочихъ подсудимыхъ, какъ-то: маклеровъ и иностранныхъ купцовъ, которые прикосновенны были къ сему дѣлу переводомъ своихъ суммъ въ банкъ и продажею Кельбергшею и покупкою у ней бриліантовыхъ вещей. Нечего дѣлать: должны были прочіе члены на такое Державина мнѣніе согласитъся; вслѣдствіе чего вторично призваны были въ коммиссію банковые судьи и прочіе служители. Всякому даны были порознь вопросные пункты; но чтобъ чувствительно не обидѣть ихъ и не допрашивать предъ налоемъ, то разставлены были въ одной комнатѣ въ нѣкоторомъ разстояніи столы, и приказано было имъ всякому на своей бумагѣ писать свои отвѣты; но чтобъ они не стакнулись по-прежнему и открыли бы всю истину, то Державинъ ходилъ между столами и надзиралъ за ними. Натурально, чрезъ сей способъ невозможно было уже имъ стакнуться. Писали, кто что вѣдалъ, между прочими совѣтникъ Розановъ[550] показалъ, что два сундука съ золотомъ и серебромъ вывезены были главнымъ директоромъ въ его домъ въ самый день открытаго въ банкѣ похищенія, о чемъ объяснится ниже. Коль скоро прочтено сіе, то Державинъ приказалъ ввести въ присутствіе Кельберга и, будто ничего на зная, спросилъ у него: «Правда ли что г. совѣтникъ Розановъ показываетъ?» Кельбергъ отвѣчалъ: «Правда». Г. Завадовскій поблѣднѣлъ. Записаны Розаново показаніе и Кельберговъ отвѣтъ въ журналъ, которые въ меморіяхъ вседневно чрезъ Трощинскаго подносились Императрицѣ. Завадовскій сказался больнымъ и болѣе двухъ недѣль не присутствовалъ въ коммиссіи. Наконецъ выѣхалъ, и какъ случились въ комнатѣ только трое, онъ г. Завадовскій, Архаровъ и Державинъ, то первые двое униженнымъ образомъ послѣднему кланялись почти въ землю, упрашивали его, чтобъ изъ меморіи показанія Розанова вычернить и не доводить оныхъ до свѣдѣнія Императрицы; но какъ это было бы противъ присяги, да и Зубовъ о семъ уже чрезъ него зналъ, то онъ и не могъ на толь измѣнническій поступокъ согласиться.
Такимъ образомъ открытъ сталъ главный преступникъ. А какъ Императрица приказала взять съ него объясненіе, что это за сундуки и съ какимъ были золотомъ и серебромъ, то и отвѣтствовалъ онъ чрезъ Архарова, что то былъ ломъ, золотыя старыя табакерки и всякая серебряная посуда, которыя содержаны у него были для лучшаго сохраненія въ кладовыхъ банка: то онъ и приказалъ вывезть, коль скоро приказалъ запечатывать банкъ, яко ему не принадлежащія вещи. Коммиссія препоручила Державину о всемъ томъ, что по слѣдствію открыла, написать къ Императрицѣ докладъ. Надобно было сообразить всѣ обстоятельства основательно, не упустя ничего нужнаго, и не примѣшать ничего посторонняго, а паче какъ предсѣдатель самъ былъ прикосновенъ къ дѣлу, то чтобъ не зацѣпить его какъ-либо обидно и слишкомъ выразительно, да также и не закрыть, а потому и требовалось великой осторожности, слѣдовательно и время. Но товарищи, а особливо Архаровъ, сильно торопили написаніемъ доклада, (дабы) можетъ-быть для того, чтобъ не выработать основательно всѣхъ происшествій. Но какъ бы то ни было, докладъ Государынѣ поданъ; она отдала его въ Сенатъ на разсмотрѣніе. Тамъ сильная партія г. Завадовскаго, т. е. генералъ-прокуроръ Самойловъ, сенаторъ Васильевъ, Колокольцовъ и прочіе, уговоренные гг. Безбородкою и Трощинскимъ, постарались слѣдствіе представить будто неяснымъ и нужнымъ пополнить, вслѣдствіе чего передопрашиваны подсудимые, и записка, представленная въ коммиссію Кельбергшею отъ директора Зайцова[551], которою сей директоръ предостерегалъ кассира, дабы онъ держаль ухо востро, по случаю имѣющаго быть свидѣтельства въ банкѣ вслѣдствіе имяннаго повелѣнія Императрицы: когда она, узнавъ, что кассирша чрезъ камердинера Захара Зотова предлагала ей, не угодно ли будетъ при шведскомъ мирѣ для подарковъ купить дорогую бриліантовую шпагу, то она, усумнясь, откуда кассиршѣ взять толь драгоцѣнную вещь, приказала главнымъ директорамъ банковъ, а именно: Завадовскому заемный, а Мятлеву ассигнаціонный освидѣтельствовать и ей о цѣлости казны репортовать. Мятлевъ въ тотъ же часъ то исполнилъ, а Завадовскій поручилъ сіе первому управляющему, директору Хатову[552], который, сколько открывалось по дѣлу, былъ нѣкоторыми вещами задобренъ отъ кассира и къ скорому свидѣтельству не приступилъ, а отложилъ оное до завтра и предувѣдомилъ Зайцова, втораго директора, у котораго въ особливомъ надзираніи была казна и кассиръ, а сей чрезъ вышепомянутую записку предостерегъ онаго. Симъ образомъ обманули ложнымъ свидѣтельствомъ Хатова, а сей ложнымъ рапортомъ — Завадовскаго, или они и сами всѣ знали о употребленіи казенныхъ денегъ на покупку бриліантовыхъ вещей, но только похищенія казны не открыли, и Завадовскій донесъ Императрицѣ, что казна цѣла.
Таковымъ проворствомъ сіе дѣло тогда было затушено, но послѣ того уже года чрезъ три, когда похищеніе суммъ умножилось, вышеописаннымъ незапнымъ образомъ открылось. Къ самому сему соблазну торговать казенными деньгами поводомъ предполагать никого другаго не можно, какъ графа Завадовскаго, потому что онъ, когда послѣ графа Брюса сдѣланъ главнымъ директоромъ банка[553] и, при наступленіи трети, требовалъ себѣ жалованья серебромъ; но какъ положенная въ оный банкъ серебромъ капитальная сумма никуды по законамъ въ расходъ не употреблялась, напротивъ того процентами накоплена была, ибо въ расходъ употреблялась мѣдная (монета): то при годовомъ счетѣ и стало недоставать оной нѣсколько тысячъ рублей, которыя перебралъ себѣ главный директоръ въ жалованье. А потому, чтобъ пополнить оную, и выдумали средство заимщикамъ въ ссуду выдавать деньги не за указные 6, а за 12 и за 15 процентовъ, обращая сей излишекъ въ наполненіе серебра. Но какъ мало сего г. Завадовскому показалось, что онъ жалованье свое получалъ серебромъ, а захотѣлъ еще онымъ пользоваться и сверхъ того чрезъ промѣнъ своихъ ассигнацій безъ всякаго платежа лажа рубль за рубль, то и поставилъ онъ съ своими, или съ князя Голицына суммами вышепомянутые сундуки, одинъ съ серебромъ и золотомъ, а другой съ ассигнаціями, изъ которыхъ изъ одного въ другой и переводили монету безъ всякой огласки, грабя заимщиковъ, какъ выше сказано, лихвою процентовъ; но чтобъ сіе было тайно и не падало на счетъ банка, что онъ излишніе беретъ проценты, то когда требовали заимщики въ ссуду себѣ денегъ, то всегда говорили, что денегъ въ кассѣ нѣтъ, и совѣтовали просить у купцовъ, чтобъ они внесли въ банкъ потребную имъ сумму, а изъ онаго и производили уже по обыкновенному канцелярскому порядку выдачу. Но какъ купцы (разумѣется, большею частію иностранные) не находили своихъ разсчетовъ отдавать въ банкъ свои суммы за указные процепты, то и платили имъ заимщики вышеписанные 12 или 15 процентовъ, которые раздѣляемы были съ тѣми купцами, съ маклерами и съ банкомъ или, лучше, съ главнымъ директоромъ онаго; а заимщики, давая обязательство на серебро, получали мѣдныя. Симъ средствомъ серебряная казенпая монета была въ банкѣ сохраняема. Завадовскій промѣнивалъ свои ассигнаціи на серебро, купцы, маклеры и банковые служители имѣли свой кормъ; одни заимщики терпѣли, и потому-то кассиръ Кельбергъ, бывши употребленъ въ сей оборотъ, былъ у главнаго директора и прочихъ чиновниковъ въ великомъ довѣріи, и на сіе-то надѣясь, вошелъ онъ со вторымъ директоромъ Зайдовымъ въ толь короткую связь, что брали казенныя деньги на покупку бриліантовъ, дабы, продавъ ихъ Императрицѣ съ барышемъ, взнести въ казну забранныя ими суммы и сверхъ того имѣть себѣ какой-либо прибытокъ. Вотъ истинная причина и развязка сего похищенія, которыя хотя довольно въ докладѣ были видны, но — безъ собственнаго виновныхъ признанія и явнаго въ томъ доказательства какъ не можно было ихъ точно и обвинять, для того что съ главнаго директора, яко съ предсѣдателя коммиссіи, и отвѣтовъ не брано и брать оныхъ безъ особаго имяннаго повелѣнія было не можно: то и предоставлялось сіе разрѣшенію Императрицы. Державинъ же съ своей души упрекъ совѣсти въ слабомъ изслѣдованіи свергнулъ тѣмъ, что сдѣлалъ на все ясныя съ своей стороны примѣчанія и отдалъ ихъ Зубову для донесенія Государынѣ. Отдалъ ли онъ ихъ ей, того не извѣстно, но только докладъ по самую кончину ея пролежалъ у ней въ кабинетѣ нерѣшенымъ; а по воцареніи Павла, Безбородко съ Трощинскимъ такъ смастерили сіе воровское дѣло, что Зайцову и прочимъ будто за напрасное претерпѣніе даны въ награжденіе деревни; только кассиръ съ женою сосланы въ Сибирь, и то, какъ слышно, просто на житье, а не на каторгу.
Вотъ съ какою вѣрностію служатъ приближенные къ государю вельможи; то какъ можно ожидать отъ нихъ общаго блага? Но возвратимся еще къ остатку царствованія Екатерины. Въ продолженіе 1795 и 1796 года случились съ Державинымъ еще примѣчательныя событія.
Первое. По желанію Императрицы, какъ выше сказано, чтобъ Державинъ продолжалъ писать въ честь ея болѣе въ родѣ Фелицы, хотя далъ онъ ей въ томъ свое слово, но не могъ онаго сдержать по причинѣ разныхъ придворныхъ каверзъ, коими его безпрестанно раздражали: не могъ онъ воспламенить такъ своего духа, чтобъ поддерживать свой высокій прежній идеалъ, когда вблизи увидѣлъ подлинникъ человѣческій съ великими слабостями. Сколько разъ ни принимался, сидя по недѣлѣ для того запершись въ своемъ кабинетѣ, но ничего не въ состояніи былъ такого сдѣлать, чѣмъ бы онъ былъ доволенъ: все выходило холодное, натянутое и обыкновенное, какъ у прочихъ цѣховыхъ стихотворцевъ, у коихъ только слышны слова, а не мысли и чувства. — Итакъ не зналъ, что дѣлать; но какъ покойная жена его любила его сочиненія, съ жаромъ и мастерски нерѣдко читывала ихъ при своихъ пріятеляхъ, то изъ разныхъ лоскутковъ собрала она ихъ въ одну тетрадь (которая хранится нынѣ въ библіотекѣ графа Алексѣя Ивановича Пушкина въ Москвѣ[554]) и, переписавъ начисто своею рукою, хранила у себя. Когда же мужъ безпокоился, что не можетъ ничего по обѣщанію своему сдѣлать для Императрицы, то она совѣтовала поднести ей то, что уже написано, въ числѣ коихъ были и такія піесы, кои еще до свѣдѣнія ея не доходили; сказавъ сіе, подала къ удивленію его переписанную ею тетрадь. Не имѣя другаго средства исполнить волю Государыни, обрадовался онъ сему собранію чрезвычайно. Просилъ пріятеля своего Алексѣя Николаевича Оленина нарисовать ко всякой поэмкѣ приличныя картинки (виньеты), и, переплетя въ одну книгу, съ посвятительнымъ письмомъ, поднесъ лично въ ноябрѣ 1795 году[555]. Государыня, принявъ оную, какъ казалось съ благоволеніемъ, занималась чтеніемъ оной сама, какъ камердинеръ ея г. Тюльпинъ сказывалъ, двои сутки; но по прочтеніи отдала г. Безбородкѣ, а сей г. Трощинскому, — съ каковымъ намѣреніемъ, неизвѣстно. Недѣли съ двѣ прошло, что никто ни слова не говорилъ; но только, когда по воскресеньямъ пріѣзживалъ авторъ къ двору, то примѣтилъ въ Императрицѣ къ себѣ холодность, а окружающіе ее бѣгали его, какъ бы боясь съ нимъ даже и встрѣтиться, не токмо говорить. Не могъ онъ придумать, что тому была за причина. Наконецъ, въ третье воскресенье рѣшился онъ спросить Безбородку, говоря: слышно, что Государыня сочиненія его отдала его сіятельству, то съ чѣмъ, и будутъ ли они отпечатаны? Онъ, услышавъ отъ него вопросъ сей, побѣжалъ прочь, бормоча что-то, чего не можно было выразумѣть. Не зная, что это значигъ, и будучи званъ тогда обѣдать къ графу Алексѣю Ивановичу Пушкину, поѣхалъ къ нему. Тамъ встрѣтился съ нимъ хорошій его пріятель Яковъ Ивановичъ Булгаковъ, что былъ при Екатеринѣ посланникомъ при Оттоманской Портѣ, а при Павлѣ генералъ-губернаторомъ въ Польскихъ губерніяхъ[556]. Онъ спросилъ его: «Что ты, братецъ, пишешь за якобинскіе стихи?» — «Какіе?» — «Ты переложилъ псаломъ 81-й, который не можетъ быть двору пріятенъ». — «Царь Давидъ», сказалъ Державинъ; «не былъ якобинецъ, слѣдовательно пѣсни его не могутъ быть никому противными.» — «Однако», заключилъ онъ, «по нынѣшнимъ обстоятельствамъ дурно такіе стихи писать». Но гораздо послѣ того Державинъ узналъ отъ француженки Леблеръ[557], бывшей у племянницъ его Львовыхъ учительницей, что во время французской революціи въ Парижѣ сей самый псаломъ былъ якобинцами перифразированъ и пѣтъ по улицамъ для подкрѣпленія народнаго возмущенія противъ Людовика ХVІ. Какъ Державинъ тогда совсѣмъ того не зналъ, то и былъ спокоенъ; но, пріѣхавъ отъ графа Пушкина съ обѣда, ввечеру услышалъ онъ отъ посѣтившаго его г. Дмитріева, того самаго, о коемъ выше сказано[558], что будто велѣно его секретно (разумѣется, чрезъ Шишковскаго) спросить, для чего онъ и съ какимъ намѣреніемъ пишетъ такіе стихи? Державинъ почувствовалъ подыскъ вельможъ, ему недоброжелательныхъ, что непріятно имъ видѣть въ одѣ Вельможа и прочихъ его стихотвореніяхъ развратныя ихъ лицеизображенія: тотчасъ, не дождавшись ни отъ кого вопросовъ, сѣлъ за бюро и написалъ анекдотъ, который можно читать въ прозаическихъ его сочиненіяхъ въ Ѵ-й части, въ коемъ ясно доказалъ, что тотъ 81-й псаломъ перифразированъ имъ безъ всякаго дурнаго намѣренія и напечатанъ въ мѣсячныхъ изданіяхъ подъ именемъ Зеркало Свѣта въ 1786 году[559], присовокупя къ тому свои разсужденія, что если онъ тогда не произвелъ никакого зла, какъ и подобные ему иные стихи, то и нынѣ не произведетъ. Запечатавъ въ три пакета, при краткихъ своихъ письмахъ послалъ онъ тотъ анекдотъ къ тремъ ближайшимъ въ то время къ Императрицѣ особамъ, а именно: къ князю Зубову (фавориту), къ графу Безбородкѣ и къ Трощинскому, у котораго на разсмотрѣніи сочиненія его находились. Въ слѣдующее воскресенье по обыкновенію поѣхалъ онъ во дворецъ. Увидѣлъ противъ прежняго благопріятную перемѣну: Государыня милостиво пожаловала ему поцѣловать руку; вельможи пріятельски съ нимъ разговаривали и, словомъ, какъ рукой сняло: всѣ обошлись съ нимъ такъ, какъ ничего не бывало. Г. Грибовскій, бывшій у него въ Олонцѣ секретаремъ[560], а тогда при Императрицѣ статсъ-секретарь, всѣмъ ему обязанный (а тогда его первый непріятель, который, какъ слышно было, читалъ предъ Императрицей тотъ анекдотъ), смотря на него съ родомъ удивленія, только улыбался, не говоря ни слова. Но при всемъ томъ сочиненія его Державина въ свѣтъ не вышли, а отданы были еще на просмотрѣніе любимцу Императрицы, князю Зубову, которыя у него хотя нерѣдко въ кабинетѣ на столикѣ видалъ, но не слыхалъ отъ него о нихъ ни одного слова, гдѣ они и пролежали цѣлый почти 1796 годъ, то есть по самую Императрицы кончину. А послѣ оной, въ царствованіе Павла, Державинъ, какъ ниже будетъ видно, бывъ въ Государственномъ Совѣтѣ, имѣлъ случай чрезъ г. статсъ-секретаря Нелединскаго къ себѣ ихъ возвратить. Въ 1810 же или 1811 году подарилъ ихъ съ своею надписью въ библіотеку г. Дубровскаго, гдѣ и теперь они должны находиться[561].
Второе. При раздѣленіи съ Пруссіею и Австріею Польши, имяннымъ указомъ 1795 года, даннымъ коммерцъ-коллегіи[562], повелѣла таможенную сухопутную стражу перевесть на новую границу, именно съ старыми таможенными чиновниками; но, какъ выше видно, что генералъ-губернаторы старались всѣми мѣрами присвоить себѣ власть сей коллегіи по таможеннымъ чиновникамъ и всѣмъ дѣламъ[563], то будучи тогда намѣстникомъ Польскихъ губерній, упоминаемый уже выше генералъ-поручикъ Тимоѳей Тутолминъ[564], не снесясь ни съ коллегіею, ни съ президентомъ ея Державинымъ, опредѣлилъ своихъ директоровъ, цолнеровъ и прочихъ таможенныхъ служителей. Старые, будучи тѣмъ обижены и лишены въ жалованьѣ своего пропитанія, приступили съ жалобами и воплями своими къ президенту. Сей требовалъ отъ генералъ-губернатора по крайней мѣрѣ за извѣстіе списка, чтобъ знать старымъ чиновникамъ, кому ихъ должности отдавать. Но сей, надѣясь на Зубова, которому онъ подлымъ образомъ ласкалъ и угождалъ, пренебрегъ его, ничего не отвѣчалъ, а прислалъ только безъ всякаго своего подписанія имянной реестръ чиновникамъ съ отмѣткою противъ каждаго, по чьей рекомендаціи онъ опредѣленъ, въ которыхъ значилось, что тѣ опредѣлены по рекомендаціи князя, другіе графа Валеріана, третьи графа Николая, четвертые графа Дмитрія[565] и прочихъ ихъ родственниковъ и пріятелей. Таковаго презрѣнія не токмо личнаго президенту, но и самой высочайшей волѣ Императрицы, изображенной въ сказанномъ указѣ, чтобъ оставить старыхъ чиновниковъ, Державинъ не могъ снесть и, надѣясь сколько на справедливость, столько на вѣрность наперсника къ высочайшей своей Обладательницѣ, что онъ подкрѣпитъ ея волю, пошелъ къ нему и показалъ какъ тотъ присланный къ нему не подписанный никѣмъ реестръ, такъ и указъ Государыни, будучи твердо увѣренъ, что онъ возьметъ его сторону. Но противъ всякаго чаянія онъ сталъ оправдывать Тутолмина и съ жаромъ выговаривалъ, что онъ напрасно идетъ по слѣдамъ предмѣстника своего, графа Воронцова, удерживая таможни и чиновниковъ ихъ подъ своей властію. Державинъ доказывалъ противное указомъ Императрицы, объясняя, что предмѣстникъ его, графъ Воронцовъ, начальствуя таможнями и ихъ чиновниками, поступалъ по своей должности; но любимецъ возражалъ противное, говоря, что князь Потемкинъ, его предмѣстникъ (ибо тогда онъ Зубовъ былъ Таврическимъ губернаторомъ), опредѣлялъ самъ таможенныхъ чиновниковъ въ ввѣренныхъ ему губерніяхъ; то и онъ также, а равно Тутолминъ долженъ поступать. Державинъ говорилъ, что князь Потемкинъ былъ сильный человѣкъ и вертѣлъ дѣла, какъ хотѣлъ, то и ваша свѣтлость по единому только своему фавору дѣлать можете, что хотите, а онъ напротивъ того (какъ) человѣкъ безъ всякой подпоры, то единственно и долженъ исполнять волю Государыни своей и законовъ, а ни чью другую. Словомъ, чрезъ таковое противорѣчіе вышелъ довольно горячій разговоръ, такъ что любимецъ оказалъ свое негодованіе, и Державинъ въ горячности пошелъ прямо въ покои къ Императрицѣ, гдѣ, приказавъ доложить о себѣ, подалъ ей лично помянутый реестръ о новыхъ таможенныхъ чиновникахъ съ отмѣтками, по чьей рекомендаціи они опредѣлены, донеся притомъ, что по указу ея должны оставаться при своихъ мѣстахъ старые чиновники, но она изволитъ увидѣть, что опредѣлены другіе. Она, примѣтивъ, можетъ быть, пасмурную его физіономію, сказала, что она разсмотритъ. И нѣсколько дней спустя, когда онъ случился въ кавалерской, выслала г. Трощинскаго и велѣла ему сказать Державину, чтобъ онъ не безпокоился по дѣламъ коммерцъ-коллегіи; она велитъ ее уничтожить, и дѣйствительно состоялся въ 1795 году указъ, что коммерцъ-коллегіи болѣе не быть[566], что впредъ коммерческія дѣла вѣдать казеннымъ палатамъ тѣхъ губерній, гдѣ которыя состоятъ, и что наконецъ для сдачи въ архивъ старыхъ дѣлъ остаться ей только до наступающаго новаго года. Державинъ тогда чрезъ господина Трощинскаго отвѣтствовалъ, что воля Ея Величества: можетъ она уничтожить и не уничтожить коллегію, какъ ей угодно, для него все равно; но только онъ радъ, что избавится чрезъ то такого мѣста, которое много дѣлаетъ ему непріятнаго и за которое онъ однакоже отвѣтствовать былъ долженъ по законамъ. Были и послѣ сего въ продолженіе остатка 1796 года нѣкоторыя ему по сей коллегіи непріятности, между прочимъ и по сообщеніямъ коллегіи иностранныхъ дѣлъ, что сія послѣдняя отрекалась отъ своего сообщенія въ разсужденіи нейтральной торговли съ Французами и обратила вину свою на первую; но всѣхъ каверзъ и криводушничества, разными министрами чинимаго противъ Державина въ продолженіе царствованія Императрицы Екатерины, описывать было бы весьма пространно; довольно сказать того, что она окончила дни свои — не по чувствованію собственнаго своего сердца, ибо Державинъ ничѣмъ предъ ней по справедливости не провинился, но по внушеніямъ его недоброжелателей — нарочито въ неблагопріятномъ расположеніи.
Конецъ же ея случился въ 1796 году, ноября въ 6-й день, въ 9-мъ часу утра. Она, по обыкновенію, встала поутру въ 7-мъ часу здорова, занималась писаніемъ продолженія Записокъ касательно Россійской Исторіи, напилась кофею, обмакнула перо въ чернильницу и, не дописавъ начатаго реченія, встала, пошла по позыву естественной нужды въ отдѣленную камеру, и тамъ отъ эпилептическаго удара скончалась. Приписываютъ причину столь скоропостижной смерти воспаленію ея крови отъ досады, причиненной упрямствомъ шведскаго королевича, что онъ отрекся отъ браку съ великою княжною Александрою Павловною[567]; но какъ сія матерія не входитъ своимъ событіемъ въ приключенія жизни Державина, то здѣсь и не помѣщается. Но что касается до него, то, начавъ ей служить, какъ выше видно, отъ солдатства, слишкомъ чрезъ 35 лѣтъ дошелъ до знаменитыхъ чиновъ, отправляя безпорочно и безкорыстно всѣ возложенныя на него должности, удостоился быть при ней лично, принимать и исполнять ея повелѣнія съ довольною довѣренностію; но никогда не носилъ отличной милости и не получалъ за вѣрную свою службу какого-либо особливаго награжденія (какъ прочіе его собратья, Трощинскій, Поповъ, Грибовскій и иные многіе: онъ даже просилъ, по крайнему своему недостатку, обратить жалованье его въ пансіонъ, но и того не сдѣлано до выпуску его изъ статсъ-секретарей) деревнями, богатыми вещами и деньгами, знатными суммами, кромѣ, какъ выше сказано, пожаловано ему 300 душъ въ Бѣлоруссіи, за спасеніе колоній, съ которыхъ онъ во всемъ получалъ доходу серебромъ не болѣе трехъ рублей съ души, то есть 1000 рублей, а ассигнаціями въ послѣднее время до 2000 рублей, да въ разныя времена за стихотворенія свои подарковъ, то есть: за оду Фелицѣ золотую табакерку съ бриліантами и 500 червонцевъ, (за оду) на взятье Измаила золотую же табакерку, да за тарифъ — съ бриліантами же табакерку, по назначенію, на билетѣ ея рукою подписанному: Державину, получилъ послѣ уже ея кончины отъ Императора Павла. Но должно по всей справедливости признать за безцѣннѣйшее всѣхъ награжденій, что она, при всѣхъ гоненіяхъ сильныхъ и многихъ непріятелей, не лишала его своего покровительства и не давала такъ-сказать задушить его; однакоже и не давала торжествовать явно надъ ними огласкою его справедливости и вѣрной службы или особливою какою-либо довѣренностію, которую она къ прочимъ оказывала. Коротко сказать, сія мудрая и сильная Государыня, ежели въ сужденіи строгаго потомства не удержитъ на вѣчность имя Великой, то потому только, что не всегда держалась священной справедливости, но угождала своимъ окружающимъ, а паче своимъ любимцамъ, какъ бы боясь раздражить ихъ; и потому добродѣтель не могла такъ-сказать сквозь сей чесночникъ[568] пробиться, и вознестись до надлежащаго величія. Но если разсуждать, что она была человѣкъ, что первый шагъ ея восшествія на престолъ былъ не непороченъ, то и должно было окружить себя людьми несправедливыми и угодниками ея страстей, противъ которыхъ явно возставать можетъ-быть и опасалась; ибо они ее поддерживали. Когда же привыкла къ изгибамъ по своимъ прихотямъ съ любимцами, а особливо въ послѣдніе годы, княземъ Потемкинымъ упоена была славою своихъ побѣдъ; то уже ни о чемъ другомъ и не думала, какъ только о покореніи скиптру своему новыхъ царствъ[569]. Поелику же духъ Державина склоненъ былъ всегда къ морали, то если онъ и писалъ въ похвалу торжествъ ея стихи, всегда однако обращался аллегоріею, или какимъ другимъ тонкимъ образомъ къ истинѣ, а потому и не могъ быть въ сердцѣ ея вовсе пріятнымъ. Но какъ бы то ни было, да благословенна будетъ память такой Государыни, при которой Россія благоденствовала и которую долго не забудетъ.
Царствованіе Императора Павла.
[править]Ноября 6-го дня 1796 году, поутру часу въ 11-мъ, получилъ Державинъ свѣдѣніе отъ служившаго при Кабинетѣ надворнаго совѣтника, бывшаго прежде при немъ секретаремъ, Маклакова, что Государыня занемогла (хотя тогда уже она, какъ выше сказано, отъ удара скончалась), и какъ это иногда случалось, то и уваженія большаго сія непріятная вѣдомость не имѣла; но послѣ обѣда, часу въ 6-мъ, увѣдомился отъ товарища своего, сенатора Семена Александровича Неклюева[570], что она отыде сего свѣта: то поѣхали они во дворецъ и нашли ее уже среди спальни лежащую, покрытую бѣлою простынею. Державинъ, имѣвъ входъ въ внутренніе чертоги, вошелъ туда и, облобызавъ по обычаю тѣло, простился съ нею съ пролитіемъ источниковъ слезъ. Вскорѣ пріѣхалъ сынъ ея, Наслѣдникъ или новый Императоръ Павелъ. Тотчасъ во дворцѣ пріяло все другой видъ, загремѣли шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоеваніи города, ворвались въ покои вездѣ военные люди съ великимъ шумомъ. Но описывать въ подробности всѣхъ происшествій, тогда случившихся, было бы здѣсь излишно, ибо они принадлежатъ до государственной исторіи, а не до частной жизни Державина. Онъ на другой день, вообще съ прочими государственными чинами, въ сенатской церкви принесъ присягу. Потомъ отправилъ всѣ погребательныя церемоніи, бывъ не одинъ разъ дежурнымъ какъ во дворцѣ при тѣлѣ новопреставльшейся Императрицы, такъ и въ Невскомъ монастырѣ при гробѣ покойнаго Императора Петра III (ибо Павелъ восхотѣлъ соединить тѣла ихъ въ одной могилѣ въ крѣпости Св. апостола Павла, въ соборной церкви), и наконецъ и при самомъ погребеніи, оставаясь все сенаторомъ и коммерцъ-коллегіи президентомъ. Но скоро вышелъ отъ Императора указъ о возстановленіи на прежнихъ Петра Великаго правахъ всѣхъ государственныхъ коллегій, въ томъ числѣ и коммерцъ, и въ то же время, поутру въ одинъ день рано, придворный ѣздовой лакей привезъ отъ Императора повелѣніе, чтобъ онъ тотчасъ ѣхалъ во дворецъ и велѣлъ доложить о себѣ чрезъ камердинера Его Величеству. Державинъ сіе исполнилъ. Пріѣхалъ во дворецъ, еще было темно, далъ знать о себѣ камердинеру Кутайцову[571], и коль скоро разсвѣло, отворили ему въ кабинетъ двери. Государь, давъ ему поцѣловать руку, принялъ его чріззвычайно милостиво и, наговоривъ множество похвалъ, сказалъ, что онъ знаетъ его со стороны честнаго, умнаго, безынтереснаго и дѣльнаго человѣка, то и хочетъ его сдѣлать правителемъ своего Верховнаго Совѣта, дозволивъ ему входъ къ себѣ во всякое время, и если что теперь имѣетъ, то чтобы сказалъ ему, ничего не опасаясь. Державинъ, поблагодаря его, отозвался, что онъ радъ ему служить со всею ревностію, ежели Его Величеству угодно будетъ любить правду, какъ любилъ ее Петръ Великій. По сихъ словахъ взглянулъ онъ на него пламеннымъ взоромъ; однако весьма милостиво раскланялся. Это было въ понедѣльникъ. Во вторникъ дѣйствительно вышелъ указъ объ опредѣленіи его, но не въ правители Совѣта, какъ ему Императоръ сказалъ, а въ правители канцеляріи Совѣта, въ чемъ великая есть разница; ибо правитель Совѣта могъ быть какъ генералъ-прокуроръ въ Сенатѣ, то есть пропустить или не пропустить опредѣленіе, а правитель канцеляріи только управлять оною. Сіе его повергло въ недоумѣніе, и для (того) во вторникъ и въ середу, дѣлая визиты членамъ Совѣта, искренно нѣкоторымъ изъ нихъ открылъ, что онъ, будучи сенаторомъ, не знаетъ какъ поступить и для того рѣшился попросить у Государя инструкціи. Ему сіе присовѣтовали, тѣмъ паче какъ Стефанъ Ѳедоровичъ Стрекаловъ[572] сказалъ; что въ первую турецкую войну дана была покойною Императрицею инструкція, но единственно на военныя дѣйствія, а когда та война кончилась, и начали вступать въ Совѣтъ и гражданскія дѣла, то Государыня, первую инструкцію взявъ, хотѣла издать другую; но по препятствіямъ, оказываемымъ княземъ Вяземскимъ, день отъ дня отлагала.
Насталъ четвергъ, то есть день совѣтскій. Державинъ, пріѣхавъ въ оный, не зналъ, какъ ему себя вести, и для того, не садясь ни за столъ членовъ, ни за столъ правителя канцеляріи, слушалъ дѣла стоя или ходя вокругъ присутствующихъ. По окончаніи засѣданія князь Александръ Борисовичъ Куракинъ[573], вставъ, приказывалъ, что когда напишется протоколъ о дѣлахъ, о коихъ разсуждали, то чтобъ оный привезъ онъ къ нему для поднесенія Императору. Сіе его пуще смутило, ибо изустно слышалъ отъ Государя, что онъ ему во всякое время съ дѣлами дозволилъ къ себѣ доступъ; а какъ онъ во всѣ сіи дни имѣлъ счастіе, съ прочими членами Совѣта, приглашаемъ быть къ обѣду и ужину Его Величества, то имѣлъ случай говорить и съ самимъ Куракинымъ о своемъ намѣреніи просить инструкціи, давъ ему почувствовать, что ему самому входъ Императоръ къ себѣ дозволилъ. Хотя сей вельможа на то былъ согласенъ, однако (какъ) Державинъ опослѣ узналъ, что онъ былъ имъ всѣмъ непріятенъ, ибо по собственному своему выбору, а не по ихъ представленію Государь посадилъ его въ Совѣтъ. Вслѣдствіе чего и нашли они минуты сдѣлать на него разныя неблагопріятныя внушенія, какъ между прочимъ, что Державинъ низкимъ почитаетъ для себя быть изъ сенаторовъ правителемъ канцеляріи Совѣта; что Вейдемейеръ, бывшій тогда онымъ[574], считаетъ тѣмъ себя обиженнымъ. Но какъ бы то ни было, Державинъ, слѣдуя твердо своему намѣренію, пріѣхалъ во дворецъ рано поутру въ пятницу просить инструкціи. Его не допустили, потому что все утро занималъ его (Государя) канцлеръ Остерманъ[575], и тутъ-то, какъ опослѣ слышно было, по направленію другихъ, а именно графа Безбородки (ибо онъ самъ былъ честнѣйшій человѣкъ), вышесказанныя сдѣлалъ Императору внушенія. По сей причинѣ принужденъ былъ въ пятницу ѣхать ни съ чѣмъ домой; а въ субботу, долго ожидавъ, былъ принятъ, казалось, довольно ласково. Онъ спросилъ; «Что вы, ГавріилъРомановичъ?» Сей отвѣтствовалъ: «По волѣ вашей, Государь, былъ въ Совѣтѣ; но не знаю, что мнѣ дѣлать.» — «Какъ, не знаете? дѣлайте, что Самойловъ дѣлалъ.» (Самойловъ былъ при Государынѣ правителемъ канцеляріи Совѣта, счисляясь при дворѣ камергеромъ). «Я не знаю, дѣлалъ ли что онъ: въ Совѣтѣ никакихъ его бумагъ нѣтъ, а сказываютъ, что онъ носилъ только Государынѣ протоколы Совѣта, потому осмѣливаюсь просить инструкціи.» — «Хорошо, предоставьте мнѣ.» Симъ бы кончить должно было; но Державинъ по той свободѣ, которую имѣлъ при докладахъ у покойной Императрицы, продолживъ рѣчь, сказалъ: не знаетъ онъ, что сидѣть ли ему въ Совѣтѣ, или стоять, то есть быть ли присутствующимъ, или начальникомъ канцеляріи. Съ симъ словомъ вспыхнулъ Императоръ; глаза его какъ молньи засверкали, и онъ, отворя двери, во весь голосъ закричалъ стоящимъ предъ кабинетомъ Архарову, Трощинскому и прочимъ, изъ коихъ первый тогда былъ въ великомъ фаворѣ: Слушайте: онъ почитаетъ быть въ Совѣтѣ себя лишнимъ, а оборотясь къ нему: Поди назадъ въ Сенатъ и сиди у меня тамъ смирно, а не то я тебя проучу. Державинъ какъ громомъ былъ пораженъ таковымъ царскимъ гнѣвомъ и въ безпамятьи довольно громко сказалъ въ залѣ стоящимъ: «Ждите, будетъ отъ этого … толкъ». Послѣ сего выѣхалъ изъ дворца съ великимъ огорченіемъ, размышляя въ себѣ: ежели за то, что просилъ инструкціи, дабы вѣрнѣе отправлять свою должность, заслужилъ гнѣвъ Государя, то что бы было, когда(бъ), не имѣя оной, сдѣлалъ какую погрѣшность, а особливо въ толь критическое время, когда всѣ прежнія учрежденія Петра Великаго и Екатерины зачали сумасбродно безъ всякой нужды коверкать. Въ таковыхъ мысляхъ пріѣхавъ домой, не могъ удержаться отъ горестнаго смѣха, разсказывая женѣ съ нимъ случившееся. Скоро послѣ того услышалъ, что въ Сенатъ присланъ имянной указъ, въ коемъ сказано, что онъ отсылается назадъ въ сіе правительство за дерзость, оказанную Государю[576]; а кавалергардамъ дано повелѣніе, чтобъ его не впускать во время собранія въ кавалерскую залу[577].
Таковое посрамленіе узнавъ, родственники собрались къ нему и, съ женою вмѣстѣ осыпавъ его со всѣхъ сторонъ журьбою, что онъ бранится съ царями и не можетъ ни съ кѣмъ ужиться, принудили его искать средствъ преклонить на милость Монарха. Не зналъ онъ, что дѣлать и кого просить. Многіе вельможи, окружавшіе Государя, хотя были ему знакомы и оказывали прежде благопріятность, но не имѣли духа и чувства состраданія, а жили только для себя; то онъ ихъ и не хотѣлъ безпокоить, а по прославляемымъ столь много добродѣтелямъ и христіанскому житію, казалось ему лучше всѣхъ прибѣгнуть къ князю Николаю Васильевичу Репнину, котораго Государь тогда уважалъ, и что, какъ всѣ говорили, онъ склоненъ былъ къ благотворенію: то онъ и поѣхалъ къ нему поутру рано, когда у него еще никого не было и онъ былъ въ кабинетѣ, или въ спальной своей еще только одѣвался. Приказалъ о себѣ доложить, дожидаясь въ другой комнатѣ, и какъ они раздѣлены были одной стѣной, или дверью, завѣшенною сукномъ, то и слышенъ былъ голосъ докладчика, который къ нему вошелъ[578]. Онъ ему сказалъ: «Пришелъ сенаторъ и хочетъ васъ видѣть». — «Кто такой?» — «Державинъ». — «Зачѣмъ?» — «Не знаю.» — «Пусть подождетъ». Наконецъ, послѣ хорошаго часа, вышелъ, и съ надменнымъ весьма видомъ спросилъ: «Что вы?» Онъ ему пересказалъ случившееся съ нимъ происшествіе. Онъ, показавъ презрѣніе и отвернувшись, сказалъ: «Это не мое дѣло мирить васъ съ Государемъ.» Съ симъ словомъ Державинъ поклонясь вышелъ, почувствовавъ въ душѣ своей во всей силѣ омерзѣніе къ человѣку, который носитъ на себѣ личину благочестія и любви къ ближнему, а въ сердцѣ адскую гордость и лицемѣріе. Скоро послѣ того низость души сего князя узнали и многіе, и Императоръ его отъ себя отдалилъ[579]. Таковы-то почти всѣ святоши; но какъ бы то ни было, Державинъ, по ропоту домашнихъ, былъ въ крайнемъ огорченіи и наконецъ вздумалъ онъ, безъ всякой посторонней помощи, возвратить къ себѣ благоволеніе Монарха посредствомъ своего таланта. Онъ написалъ оду на восшествіе его на престолъ, напечатанную во второй части его сочиненій подъ надписью «Ода на новый 1797 годъ»[580] и послалъ ее къ Императору чрезъ Сергѣя Ивановича Плещеева[581]. Она полюбилась и имѣла свой успѣхъ. Императоръ позволилъ ему чрезъ адъютанта своего князя Шаховскаго пріѣхать во дворецъ и представиться, и тогда же данъ приказъ кавалергардскому начальнику впускать его въ кавалерскую залу по прежнему[582].
Между тѣмъ въ тѣ дни, какъ онъ почитался въ Совѣтѣ, непріятели его смастерили выжить изъ коммерцъ-коллегіи, которая возстановлена[583] въ превосходнѣйшее достоинство, чѣмъ учреждена была съ самаго начала Петромъ Великимъ, ибо и коммиссія о коммерціи и таможенная канцелярія, все заключалось въ ней. Президентомъ пожалованъ тайный совѣтникъ Петръ Александровичъ Соймоновъ[584], и Державинъ, по исключеніи его изъ Совѣта, остался только въ Сенатѣ въ межевомъ департаментѣ, и тамъ, когда случались спорныя и шумливыя дѣла, то онъ шутя повторялъ императорскія слова: «мнѣ велѣно сидѣть смирно, то дѣлайте вы какъ хотите; а я сказалъ уже мою резолюцію». Однакоже въ сіе время многіе прибѣгали къ нему утѣсненные, прося быть третейскимъ судьею въ ихъ запутанныхъ и долго продолжающихся тяжбахъ, и также отдавали себя и ихъ имѣнія по разстроеннымъ отъ долговъ ихъ обстоятельствамъ. Хотя таковая общественная довѣренность къ нему началась еще въ царствованіе Екатерины, но при Павлѣ до такой степени возросла, что онъ имѣлъ въ управленіи своемъ 8-мъ опекъ, а именно: 1, госпожъ Фурсовыхъ[585]; 2, графа Чернышева[586]; 3, князя Гагарина; 4, графини Брюсовой[587]; 5, князя Голицына; 6, графини Матюшкиной; 7, генерала Зорича[588], 8, госпожи Колтовской, кромѣ постороннихъ, которые требовали отъ него совѣтовъ, какъ-то сенатора Самарина и графа Апраксина, для которыхъ иногда писывалъ нарочито трудныя бумаги. Хотя съ имѣній, состоящихъ въ его попечительствѣ, получалъ онъ ежегоднаго дохода до милліона рублей, но не пользовался опредѣленными по законамъ и пятью процентами, почитая низкимъ служить своему брату изъ-за платы. Касательно жъ третейскихъ судовъ важныхъ и не важныхъ, по имянному указу и по обоюдному согласію тяжущихся, съ посредниками и безъ посредниковъ, рѣшилъ близъ сотни; но по именамъ ихъ назвать трудно, а упомяну нѣсколько знаменитѣйшихъ. А именно назову: 1, покойнаго Евдокима Никитича Демидова оставшуюся вдову съ дѣтьми ея, съ имѣніемъ болѣе милліона[589]; 2, графа Матвѣя Ѳедоровича Апраксина съ супругою его[590]; 3, графа Ѳедора Григорьевича Орлова съ генеральшею Фурсовою; 4, графа Моцениго съ банкиромъ Сутерландомъ; 5, аглинскаго купца Ямеса съ компаніею; 6, Анну Александровну Лопухину съ ея деверемъ[591]; 7, графиню Брюсъ съ графомъ Мусинымъ-Пушкинымъ; 8, многихъ кредиторовъ графа Чернышева и князя Гагарина; 9, графа Алексѣя Ивановича Мусина-Пушкина съ Иваномъ Ивановичемъ Шуваловымъ[592]; 10, родныхъ братьевъ Александра и Дмитрія Львовичей Нарышкиныхъ въ раздѣлѣ между ими имѣнія; 11, зятя ихъ, польскаго графа, по фамиліи не упомню[593]; 12, генералъ-маіора Маркловскаго съ генералъ-прокуроромъ Самойловымъ и прочими наслѣдниками покойнаго князя Потемкина, и другихъ многихъ, какъ выше сказано, о которыхъ не упомню. Но за неизлишнее почитаю о нѣкоторыхъ изъ нихъ по особливымъ происшествіямъ, въ которыхъ наиболѣе ознаменовался характеръ Державина, объяснить подробнѣе, какъ-то:
Первое. Графъ Чернышевъ былъ порученъ ему въ опеку въ чрезвычайно-разстроенныхъ обстоятельствахъ, такъ что имѣнія далеко не доставало на расплату[594] его долговъ, изъ коихъ большая часть были несправедливы, а въ томъ числѣ казенныхъ до 200,000 рублей, Нечего было дѣлать, какъ отдать все движимое и недвижимое имѣніе на раздѣлъ кредиторамъ, какъ то было предмѣстникъ его графъ Сиверсъ[595] уже и сдѣлалъ; но въ такомъ случаѣ толь знатный домъ графовъ Чернышевыхъ долженъ былъ повергнуться въ бѣдственное уничиженіе: мужъ, жена и малыя дѣти кормиться мірскимъ подаяніемъ. Итакъ Державинъ рѣшился Императору послать письмо, въ которомъ объяснилъ несправедливость долговъ и незаконность обязательствъ; не токмо многихъ партикулярныхъ, но и выше показаннаго казеннаго долгу; прося первые приказать разобрать въ судебныхъ мѣстахъ, а вторые если (не) вовсе не взыскивать, то по крайней мѣрѣ безъ процентовъ. Таковая смѣлая просьба въ Павловы времена, чтобъ опорочивать казенный долгъ, была не шутка. Всѣ думали, что его пошлютъ въ Сибирь; но, противъ всякаго чаянія, получилъ удивительный рескриптъ, въ которомъ Государь говорилъ, что хотя и видитъ онъ представленіе попечителя справедливымъ, но почитаетъ и самъ себя банкротомъ, а для того повелѣваетъ государственному казначею казенный долгъ безъ процентовъ разсрочить на такое время, какъ изъ доходовъ можно будетъ заплатить его, безъ всякаго залога, подъ честное слово Державина; партикулярные долги сыновніе[596], сумнительные, отослать на разборъ судебныхъ мѣстъ, а между тѣмъ родительскіе и справедливые долги заплатить, взявъ суммы изъ банка вновь подъ залогъ имѣнія. Такимъ образомъ вдругъ нерѣшимый узелъ всѣхъ долговъ графа Чернышева развязался[597]: 1-е) Казенный долгъ безъ залогу и безъ процентовъ разсроченъ на 8 лѣтъ, потому что онъ былъ въ самомъ дѣлѣ несправедливый, ибо нѣкто Диго, конторщикъ банкира Сутерланда, взявъ отъ Чернышева вексель на расплату его партикулярныхъ долговъ и незаплатя, взнесъ оные въ кассу банкира на мѣсто полученныхъ имъ изъ казны для пересылки въ чужіе краи, когда открылось вышеописанное банкротство банкира Сутерланда, почему и сталъ графъ Чернышевъ вдвойнѣ должнымъ, и казнѣ и партикулярнымъ людямъ. 2-е) Партикулярныхъ кредиторовъ обязательства сумнительныя велѣлъ препроводить на разсмотрѣніе судебныхъ мѣстъ по законамъ. 3-е) Несмотря на запрещенія, учиненныя по симъ обязательствамъ, приказалъ банку выдать сумму на имѣніе графа Чернышева, доставшееся ему по наслѣдству отъ родителей и заплатить сперва долги родительскіе, а потомъ и сыновніе, которые окажутся несумнительными. Вслѣдствіе чего Державинъ разобралъ обязательства молодаго графа Чернышева и, подведя законы, открылъ ихъ истинное достоинство, по коему должны они быть заплаченными или уничтоженными; созвалъ кредиторовъ чрезъ публики и, положа съ одной стороны векселя ихъ съ примѣчаніями на оные, а съ другой положа ассигнаціи, занятыя изъ банка, оставшіяся за платежемъ родительскихъ долговъ, требовалъ ихъ согласія, хотятъ ли они за несправедливые по законамъ получить половинныя суммы, или отосланы быть въ судебныя мѣста для разбирательства по законамъ. Поелику жъ обязательства, какъ выше сказано, были беззаконныя и сумнительныя, то большая часть кредиторовъ и согласились съ радостію принять половинныя суммы обязательства; но нѣсколько захотѣли подвергнуться судебному разсмотрѣнію, которыхъ оказалось не болѣе, какъ тысячъ на сорокъ. Итакъ однимъ разомъ масса на два милліона долговъ рѣшилась, кредиторы были всѣ довольны, а Чернышевъ остался въ двадцатипятилѣтній банкъ долженъ только до шестисотъ тысячъ, да казнѣ и партикулярнымъ людямъ до 400, которые росписаны платежемъ въ годы, и въ правленіе Державина изъ доходовъ заплачены. Оставалось только заплатить княгинѣ Дашковой 18 тысячъ рублей, въ то самое время, когда, за платежемъ процентовъ въ банкъ 50,000, Черныіпевъ получалъ доходу около 70,000 рублей. Но при всемъ (томъ), по привычкѣ къ роскоши и къ мотовству, наскучивъ жить въ довольствѣ и покоѣ, пожелалъ быть свободнымъ отъ попечительства. Вслѣдствіе чего Державинъ, взявъ отъ него квитанцію въ добропорядочномъ управленіи имѣніемъ его и въ полученіи имъ по отчетамъ суммъ, въ 1807 или 1808 годахъ[598] освободилъ его отъ своей опеки, и онъ послѣ того, продавъ нѣсколько душъ, за всѣмъ тѣмъ сдѣлался должнымъ не менѣе почти, какъ прежде.
Второе происшествіе по третейскому разбирательству случилось не менѣе примѣчанія достойное, означающее характеръ Императора Павла и Державина. Оно было слѣдующее. Князь Потемкинъ имѣлъ у себя въ Польшѣ мѣстечко Дубровну[599], купленное у князя Любомирскаго[600], въ которомъ была устроенная имъ прекрасная суконная фабрика, которой управлялъ изъ пріязни или, лучше, изъ раболѣяства армейскій подполковникъ Маркловскій[601]. Послѣ же смерти князя, вступили въ наслѣдство графъ Самойловъ съ прочими сонаслѣдниками и сонаслѣдницами. Маркловскій пріѣхалъ къ нимъ въ Петербургъ для разсчета по фабрикѣ, и какъ въ то время былъ графъ Самойловъ генералъ-прокуроромъ и въ великомъ случаѣ при дворѣ, то натурально и не весьма уважалъ управителя фабрики, и какъ онъ имѣлъ счетъ по неполученію обѣщаннаго жалованья и по прочимъ издержкамъ на князя, то Самойловъ не токмо не заплатилъ ему требуемыхъ имъ суммъ, но, сдѣлавъ и притѣсненіе, исходатайствовалъ отъ Императрицы указъ, чтобъ счесть его въ могилевской казенной палатѣ, будто по казенному управленію, куды и отосланъ былъ въ кибиткѣ подъ присмотромъ офицера. Натурально, въ угодность сильнаго, можетъ, были сдѣланы ко вреду его многія натяжки; но какъ бы ни было, онъ считалъ себя обиженнымъ и неудовлетвореннымъ. Въ такомъ положеніи дѣло застала смерть Императрицы. Обстоятельства перемѣнились: Маркловскій сталъ посмѣлѣе говорить и уграживать жалобою Императору. Графъ Самойловъ испугался, и прибѣгли оба къ посредству Державина, чтобъ онъ разобралъ ихъ третейскимъ разбирательствомъ, который потребовалъ отъ нихъ съ каждой стороны объясненіевъ и документовъ, по чему кто себя правитъ. Они представили кратчайшіе, изъ которыхъ однако примѣтили уже со стороны Маркловскаго излишнія требованія, а со стороны Самойлова спесь и самоуправство, что не хотѣлось ему и малаго сдѣлать удовлетворенія. Въ такомъ случаѣ не было надежды къ добровольному примиренію, а надобно было рѣшить властію, которую обвиненный всегда почитаетъ несправедливою. А потому и требовалъ посредникъ отъ нихъ, на законномъ основаніи, отъ крѣпостныхъ дѣлъ записи, чтобъ безъ всякихъ отговорокъ рѣшеніе его исполнили. Маркловскій на сіе согласился; но графъ Самойловъ не хотѣлъ себя подвергнуть сему обязательству, а говорилъ, что онъ и безъ записи исполнитъ положеніе суда. Держивинъ, знавъ его къ колебанію склонный нравъ, не хотѣлъ вотще употреблять труда своего, а для того отъ посредничества отказался.
Скоро послѣ того дворъ отправился въ Москву для коронаціи[602], графъ Самойловъ туды поѣхалъ. Тамъ снискалъ онъ, по своему старому знакомству и связямъ придворнымъ, пріязнь между приближенными Императору, какъ-то: генералъ-прокурора тогда бывшаго, князя Куракина[603] и прочихъ; а потому и мало заботился о удовлетвореніи Маркловскаго, который былъ принятъ въ службу и находился въ Твери комендантомъ. При возвращеніи двора въ Петербургъ, снискалъ онъ[604] знакомство у извѣстнаго господина генерала Дибича[605], вступившаго въ россійскую службу изъ прусской и обучавшаго гвардію строевымъ эволюціямъ на манеръ прусской, котораго Государь, по пристрастію къ сей націи, подобно какъ и родитель его Петръ Третій, очень любилъ. Почему, поруча въ покровительство его и графа Палена, бывшаго тогда военнаго губернатора[606], жену свою, отправился въ Петербургъ, возобновилъ дѣло съ графомъ Самойловымъ третейскимъ судомъ; ибо по присутственнымъ мѣстамъ не было способу ни начать, ни продолжать его, ибо у Маркловскаго съ княземъ Потемкинымъ не было никакого письменнаго акта ни на управленіе фабрикою, ни на положенное отъ него жалованье, ни на кредитъ дѣлать долги на счетъ его, слѣдовательно только по совѣсти, принявъ въ документы нѣкоторыя письма и обстоятельство, что подчиненный волю главнаго своего начальника и толь могущаго вельможи исполнять былъ долженъ по неволѣ, Маркловскій право свое имѣть могъ. По таковымъ обстоятельствамъ опять Маркловскій чрезъ жену свою прибѣгъ къ суду Державина, на что и Самойловъ согласился. Державинъ паки требовалъ по порядку доказательствъ съ обоихъ сторонъ и записи; но не успѣлъ еще получить оныхъ, какъ Маркловскій пріѣхалъ въ Петербургъ, привезя съ собою для усмотрѣнія Императору мундирные образчики суконъ, которыя съ апробованными не были сходны. Симъ очень онъ угодилъ Государю, и по сей-то причинѣ генералъ-кригскоммиссаръ князь Сибирскій[607] былъ сосланъ почти безъ суда на каторгу въ Сибирь, а Маркловскій получилъ довѣріе, и, будучи у него въ одно время въ кабинетѣ, по предваренію Дибича, а можетъ-быть и графа фонъ-деръ Палена, осмѣлился пожаловаться на графа Самойлова о своей имъ обидѣ и что онъ не можетъ ио своимъ просьбамъ нигдѣ (найти) удовлетворенія. Государь приказалъ Палену, чтобъ Самойловъ тотчасъ удовольствовалъ Маркловскаго, а ежели онъ будетъ отговариваться неимѣніемъ на тотъ разъ денегъ, то чтобъ сорвалъ съ жены его бриліанты и отдалъ Маркловскому. Графъ Самойловъ, услыша такое строгое повелѣніе, бросился къ графу Кутайцову, къ любимому камердинеру или гардеробмейстеру, который былъ въ первыхъ чинахъ и въ Андреевской лентѣ, и также къ возведенному имъ въ генералъ-прокуроры, господину Обольянинову[608], прося, чтобъ не столь круто поступили съ нимъ, и ссылался на зачатый имъ у Державина третейскій судъ. Сіи два любимца упросили Императора, чтобъ онъ отмѣнилъ приказаніе свое, данное графу Палену, и дозволилъ разобраться судомъ посредническимъ; но какъ записи еще не сдѣлано было, то продолжалось дѣло нѣсколько дней безъ производства.
Маркловскій въ одно утро просилъ Державина о скорѣйшемъ окончаніи. Державинъ отвѣтствовалъ, что коль скоро готово будетъ, то онъ не умедлитъ рѣшеніе. Маркловскій отъ него поѣхалъ во дворецъ. Тамъ, самъ ли Императоръ спросилъ объ удовольствованіи его, или Маркловскій жаловался на продолженіе, но только въ то же утро, когда Державинъ пріѣхалъ въ Сенатъ, прискакалъ къ нему безъ души адъютантъ императорскій, князь Гагаринъ[609], котораго жена была фавориткой его Величества, и объявилъ ему волю Государя, чтобъ совѣстное дѣло Маркловскаго съ Самойловымъ непремѣнно въ тотъ день рѣшено было въ пользу послѣдняго; а ежели оно такъ не рѣшится, то изъ имѣнія его Державина Маркловскій удовольствованъ будетъ. Державинъ, получивъ такое повелѣніе, изумился и холоднокровно съ огорчительною усмѣшкою отвѣтствовалъ: «Донесите Его Величеству, что воля его исполнена будетъ; но въ случаѣ какой ошибки по скорости, не угодно ли Его Величеству будетъ принять предъ всевышнимъ Судьею отвѣтственность на себя?» Послѣднихъ, съ горечью выговоренныхъ словъ, чаятельно, князь Гагаринъ, будучи весьма благонамѣренный и добрый человѣкъ, не донесъ Императору. Какъ бы то ни было, Державинъ въ крайнемъ былъ смущеніи и не зналъ, какъ въ нѣсколько часовъ столь запутанное совѣстное дѣло, требующее осторожнаго соображенія, въ пользу непремѣнно одного изъ тяжущихся безпогрѣшительно рѣшить. Поѣхалъ домой придумать какое-либо къ тому удобнѣйшее средство. Нашелъ, что военный губернаторъ графъ Паленъ былъ у него и хотѣлъ его видѣть. По тогдашнему строгому и крутому правленію, домашніе перепугались, предполагая быть какому гнѣву Государя; но тогда же получилъ письмо отъ него г. Палена, который объявляетъ ему Императора ту же самую волю, которую объявилъ и адъютантъ Гагаринъ, то есть чтобъ въ сутки рѣшить дѣло въ пользу Маркловскаго, въ противномъ же случаѣ пожертвуетъ своимъ имѣніемъ. Итакъ тотчасъ призываетъ онъ къ себѣ главнаго наслѣдника графа Самойлова и всѣхъ другихъ, бывшихъ наличныхъ въ Петербургѣ, какъ-то: князя Юсупова, дѣйствительныхъ тайныхъ совѣтниковъ Петра (Ампліевича[610]) Шепелева, по довѣренности супругъ ихъ, Василія Васильевича Энгельгардта и прочихъ, которымъ пересказываетъ словесное повелѣніе Императора и наконецъ письменное, полученное отъ графа Палена, предлагая, чтобъ они справедливо или несправедливо рѣшились удовлетворить хотя половиною иска Маркловскаго, котораго было 120 тысячъ; то есть, что причиталось ему получить, полагая по 7-и тысячъ на годъ будто обѣщаннаго ему княземъ жалованья; а другую половину, 60 тысячъ, т. е. на счетъ князя безъ довѣренности, долговъ разнымъ людямъ насчитанныхъ, будетъ стараться имѣющимися у него докуменгами уничтожить. Всѣ они на это согласились.
Итакъ призвали Маркловскаго, который никакимъ образомъ не соглашался получить половину иска. Итакъ, что было дѣлать? Приговорить весь заплатить крайняя была бы несправедливость, которая легла бы вѣчно на совѣсти, а сверхъ того подвергнулся бы стыду и поношенію, что изъ трусости, какъ низкаго духа человѣкъ, предалъ въ жертву безсильныхъ сильному; съ другой же стороны заступить невинность справедливымъ рѣшеніемъ, отказавъ весь искъ Маркловскому, какъ ничѣмъ не доказанный, было бъ въ правленіе Императора Павла крайнее неблагоразуміе. А потому и придумывалъ способы, какъ бы кончить процессъ миролюбіемъ, а не своимъ приговоромъ, и наконецъ, по тончайшемъ соображеніи всѣхъ здѣсь видимыхъ обстоятельствъ, усмотрѣлъ, что предъ тѣмъ за годъ было дѣло у тѣхъ же сонаслѣдниковъ съ княземъ Любомирскимъ, котораго было мѣстечко Дубровна, гдѣ была означенная[611] суконная фабрика, и продано князю Потемкину, и какъ деньги были не всѣ заплачены, то происходилъ между тѣмъ княземъ и сонаслѣдниками разсчетъ въ суммахъ, который рѣшенъ третейскимъ судомъ и конфирмованъ Императоромъ. Изъ сего рѣшенія видно, что всѣ долги по Дубровнѣ и фабрикѣ принялъ Любомирскій на себя, а прочіе, то есть по обязательствамъ на имя князя Потемкина, графъ Самойловъ съ сонаслѣдниками, каковыхъ дубровенскихъ долговъ насчитывалось тоже до шестидесяти тысячъ; слѣдовательно и выходило само по себѣ, когда шестьдесятъ тысячъ наслѣдники согласились заплатить добровольно, а 60 тысячъ приняты, — по третейскому суду утвержденному Императоромъ, — княземъ Любомирскимъ, отъ чего онъ и отговориться не можетъ. Обѣ стороны на сіе согласились. Вслѣдствіе чего и написанъ приговоръ, въ которомъ сказано, что, по предложенію Державинымъ миролюбія, платятъ они тотчасъ 60 тысячъ, а достальныя предоставляютъ получить съ Любомирскаго по его въ бывшемъ третейскомъ судѣ согласію.
Сей приговоръ графомъ Самойловымъ и всѣми сонаслѣдниками подписанъ; но какъ пришло къ подпискѣ Маркловскаго, то онъ началъ насчитывать и требовать 30,000 рублей, говоря, что онъ безъ того не подпишетъ приговора, стращая графомъ Паленомъ. Тутъ Державинъ вышелъ изъ себя и, забывъ строгость императорскаго приказанія и покровительство Маркловскаго Паленомъ и Дибичемъ, сказалъ Маркловскому въ лицо, что онъ бездѣльникъ, что искъ его затѣйный: доказывается сіе собственнымъ его письмомъ, въ которомъ онъ увѣдомляетъ одного своего пріятеля, что онъ въ вѣдомости на имя его показалъ должнымъ князя Потемкина 18 тысячъ рублей, то чтобъ онъ сіе, когда будетъ спрошенъ, подтвердилъ; но тотъ сего не подтвердилъ и отдалъ письмо его графу Самойлову, а сей Державину, при первомъ еще желаніи разобраться третейскимъ судомъ, про которое онъ Самойловъ и Державинъ совсѣмъ было забыли; но при семъ послѣднемъ разбирательствѣ Державинъ; вспомнивъ, не показалъ его съ умыслу, дабы не показать Маркловскому вида, что онъ противной стороны, и не подать тѣмъ поводу (къ) какимъ-либо клеветамъ и ухищреніямъ, при сильномъ покровительствѣ самого Императора, отдалить его отъ разбирательства сего дѣла, предоставляя себѣ то письмо показать при самомъ послѣднемъ рѣшеніи и, изоблича Маркловскаго неожиданнымъ образомъ въ его плутовствѣ, сдѣлать его безгласнымъ, что онъ и сдѣлалъ. Прочетши то письмо громогласно, спросилъ Маркловскаго, хочетъ ли онъ, чтобъ то письмо показано было Императору; словомъ, ежели онъ не подпишетъ миролюбія, онъ сейчасъ ѣдетъ во дворецъ и увѣренъ въ правосудіи Государя, что онъ Маркловскій не токмо не получитъ своего иска, но будетъ отправленъ въ Сибирь, какъ изобличенный бездѣльникъ. Маркловскій, увидя свое письмо и твердую рѣшимость Державина, защищающаго правдою невинность, затрясся, поблѣднѣлъ и, не говоря ни слова, подписалъ приговоръ. Въ 7 часовъ утра, отправилъ Державинъ чрезъ графа Палена репортъ Государю и при ономъ, за подписаніемъ обоихъ сторонъ тяжущихся, приговоръ, также при доношеніи въ Сенатъ, и списки такіе жъ далъ на обѣ стороны. Такимъ образомъ сіе ябедническое дѣло кончено. Государь былъ очень доволенъ, что повелѣніе его въ толь короткое время исполнено, и Державинъ не подвергался никакимъ пересудамъ, ибо миролюбіемъ, а не его однимъ приговоромъ, окончилъ оное.
Въ прошломъ годѣ, предъ симъ дѣломъ, по той ли[612] интригѣ, что долженъ былъ рѣшительный приговоръ послѣдовать въ общемъ собраніи Правительствующаго Сената о взысканіи съ тамбовскаго купца Бородина по вышепомянутому винному откупу[613] 300,000 рублей, по жалобѣ стряпчаго, когораго государственный казначей графъ Васильевъ покровительствовалъ, да и вся партія графа Гудовича и Завадовскаго, и какъ боялись противнаго мнѣнія Державина, по коего приказанію, въ бытность его въ Тамбовѣ губернаторомъ, губернскій стряпчій вошелъ въ искъ на Бородина, то бывшій тогда генералъ-прокуроромъ князь Лопухинъ[614], будучи упрошенъ помянутой партіей, хитрымъ образомъ удалилъ Державина въ Бѣлоруссію въ имѣніе генерала Зорича, находящееся въ Шкловѣ[615], якобы по дошедшимъ на него до престола жалобамъ отъ тамошнихъ Евреевъ, или, какъ извѣстно всѣмъ было, что любимцу Императора, вышесказанному гардеробмейстеру Кутайцову, чрезвычайно хотѣлось то Зоричево имѣніе за дешевую цѣну себѣ присвоить, а потому Лопухинъ, какъ тесть Кутайцову[616], благопріятствуя ему въ семъ намѣреніи, и избралъ Державина, какъ человѣка знающаго дѣла и по его мнѣнію жестокаго къ совершенію сего ихъ замысла, въ чаяніи тѣмъ два удара сдѣлать: 1) удалить его отъ суда Бородинскаго дѣла; 2) угодить Кутайцову, который Державина побочнымъ образомъ чрезъ своихъ пріятелей наклонялъ, чтобъ, утѣсня Зорича, имѣніе его ему за дешевую цѣню доставить. Итакъ Державинъ долженъ былъ ѣхать въ Бѣлоруссію для слѣдствія, по жалобѣ шкловскихъ Евреевъ, Зорича и для изысканія причинъ возстанія нѣкотораго селенія противу нижняго земскаго суда, по указу губернскаго правленія, долженствующаго привесть въ исполненіе приговоръ гражданской палаты, относительно ввода во владѣніе нѣкотораго помѣщика по гражданскому спорному дѣлу. Пріѣхавъ въ Шкловъ, сколько ни старался изыскивать такихъ правильныхъ причинъ притѣсненія жидовъ Зоричемъ, по коимъ можно (бы) было подвергнуть его не только лишенію имѣнія, но и суду обыкновенному; ибо если Евреи имѣли какіе-либо виды къ жалобамъ на вдадѣльца, то онъ не менѣе на нихъ въ неисполненіи ихъ обязанностей; поелику же приказано было въ повелѣніи Государя относиться въ сумнительныхъ случаяхъ къ Его Величеству, то и писалъ Державинъ къ нему о многомъ, а сіе ему тотчасъ наскучило; то чрезъ бывшаго тогда генералъ-прокурора Беклешова[617] велѣно было ему, оставя слѣдствіе, возвратиться въ Петербургъ, что онъ и исполнилъ, учиня изслѣдованіе о показанномъ буйствѣ нижнему земскому суду деревни Березятни, которое произошло ни отъ чего болѣе, какъ отъ несообразности польскихъ законовъ съ русскими: напримѣръ, въ польскихъ не было ни губернскаго правленія, ни градской, ни сельской полиціи, судная и исполнительная власть заключалась въ главномъ и повѣтовомъ судахъ нераздѣльно, и ихъ только повелѣнія исполнялись; а по русскому учрежденію о управленіи губерній палаты и уѣздные суды судили, но приводило въ исполненіе рѣшенія ихъ губернское правленіе чрезъ капитановъ-исправниковъ и городничихъ: то когда по просроченной записи на деревню Березятню графа Поля[618], предписало губернское правленіе отдать во владѣніе помѣщику, имѣвшему запись; повѣренный или прикащикъ графа, по польскимъ законамъ, цыдулою своею боронилъ или не допустилъ нижняго земскаго суда до исполненія указа, а отъ того вышла драка, въ которой прибитъ капитанъ-исправникъ и служители сельской полиціи. Изыскавъ сіе, донесъ по пріѣздѣ въ Петербургъ съ подробнымъ объясненіемъ сего неустройства Правительствующему Сенату; но къ крайнему удивленію ничего изъ сего не вышло къ исправленію сего великаго въ землѣ безпорядка, отъ котораго происходило не токмо много ссоръ и тяжбъ, но и самыхъ убивствъ. Въ бытность генераломъ-прокуроромъ старался-было Державинъ о поправленіи всѣхъ таковыхъ неудобствъ, происходившихъ отъ разности законовъ пріобрѣтенныхъ завоеваніемъ провинцій; но съ сожалѣніемъ или стыдомъ признаться должно, что никто ни о чемъ касательно общаго блага отечества, кромѣ своихъ собственныхъ пользъ и роскоши, не пекся; то и было правленіе такъ-сказать въ летаргіи или въ параличѣ. Не знаю, что Богъ сдѣлаетъ при наступившемъ теперь несчастіи или переворотѣ, одумаются ли правительствующія головы и приложатъ ли всевозможное истинное попеченіе о должномъ во всѣхъ частяхъ правленія порядкѣ и непоколебимости отечества.
Въ наступившемъ 1798 году Державинъ получилъ, по избранію самого Императора, кромѣ ввѣренныхъ опекъ графини Брюсъ, князя Голицына и госпожи Колтовской, новыя коммиссіи, а именно въ маѣ мѣсяцѣ велѣно было ему ѣхать въ Вятскую губернію для слѣдованія посыланныхъ туда сенаторовъ Ивана Володиміровича Лопухина и Матвѣя Григорьевича Спиридова[619], которые въ рапортѣ своемъ Императору донесли о нѣкоторыхъ сдѣланныхъ ими положеніяхъ противъ законовъ и несоотвѣтственно данной имъ власти. Но Державинъ искусно умѣлъ отъ сей хлопотливой посылки отдѣлаться, сказавъ, что онъ сейчасъ готовъ ѣхать, но думаетъ, что не будетъ никакой въ томъ пользы, но напротивъ можетъ выйти изъ сего новое слѣдствіе, для того, что одинъ сенаторъ противъ двухъ сенаторовъ вѣроятія правительства не заслужитъ, ежели онъ и дѣйствительно найдетъ какіе ихъ безпорядки, а лучше пусть Правительствующій Сенатъ, сообразивъ сдѣланное ими съ законами и найдя ихъ самыя погрѣшности, ихъ прикажетъ исправить; тогда они не столько могутъ обидѣться, какъ тѣмъ, что бы одинъ равный имъ собратъ сдѣлалъ. Уважено было сіе разсужденіе, и посылка безъ всякаго гнѣва императорскаго отмѣнена[620]. Но только лишь сія исторія прошла, поручена, по имянному же указу, вышеупомянутая опека г-жи Колтовской[621], которая была весьма щекотлива, потому что Императоръ въ нее влюбнлся, и хотѣлъ, по его нраву, круто благосостояніе ея исправить; словомъ опека сія въ послѣдствіи времени, какъ ниже увидимъ, имѣла важное вліяніе на устройство всего государственнаго состава относительно производства дѣлъ. Не успѣлъ сего указа не только выполнить, но и собрать по немъ нужныхъ свѣдѣній о имѣніяхъ и дѣлахъ госпожи Колтовской, какъ получилъ еще имянной указъ ѣхать тотчасъ въ Бѣлоруссію и, по оказавшемуся тамъ великому въ хлѣбѣ недостатку, сдѣлать такія распоряженія, чтобъ не умирали обыватели съ голоду. Ни денегъ на покупку хлѣба, ни другихъ какихъ пособій не дано, а велѣно казенныя староства, пожалованныя владѣльцамъ на урочные годы, повѣрить съ ихъ контрактами, и ежели гдѣ оные во всей силѣ не соблюдены, то отобрать тѣ имѣнія по прежнему въ казенное вѣдомство. Но и собственные владѣльческіе крестьяне, ежели гдѣ усмотрѣны будутъ не снабденными отъ владѣльцевъ хлѣбомъ и претерпѣвающіе голодъ, то отобравъ отъ нихъ, отдать подъ опеку. Равно изслѣдовать поведеніе Евреевъ, не изнуряютъ ли они поселянъ въ пропитаніи ихъ обманами, и искать средствъ, чтобъ они, безъ отягощенія послѣднихъ, сами трудомъ своимъ пропитывать себя могли[622].
Державинъ, пріѣхавъ въ Бѣлоруссію, самолично дозналъ великій недостакокъ у поселянъ въ хлѣбѣ или, лучше, самый сильный голодъ, что питались почти всѣ пареною травою, съ пересыпкою самымъ малымъ количествомъ муки или крупъ. Въ отвращеніе чего, развѣдавъ у кого у богатыхъ владѣльцевъ въ запасныхъ магазейнахъ есть хлѣбъ, на основаніи (указа) Петра Великаго 1722 года[623], (велѣлъ) взять заимообразно и раздать бѣднымъ, съ тѣмъ чтобъ, при приближающейся жатвѣ, немедленно такое же количество возвратить тѣмъ, у кого что взято. А между (тѣмъ), проѣзжая деревни г. Огинскаго[624], подъ Витебскомъ находящіяся, зашелъ въ избы крестьянскія, и увидѣвъ, что они ѣдятъ пареную траву и такъ тощи и блѣдны, какъ мертвые, призвалъ прикащика и спросилъ, для чего крестьяне доведены до такого жалостнаго состоянія, что имъ не ссужаютъ хлѣба. Онъ, вмѣсто отвѣта, показалъ мнѣ повелѣніе господина, въ которомъ повелѣвалось непремѣнно съ нихъ собрать, вмѣсто подводъ въ Ригу, всякій годъ посылаемыхъ, по два рубли серебромъ. «Вотъ», сказалъ при томъ, «ежелибы и нашлись у кого какія денжонки на покупку пропитанія, то исполнить должны сію господскую повинность». Усмотря таковое немилосердое сдирство, послалъ тотчасъ въ губернское правленіе предложеніе, приказалъ сію деревню графа Огинскаго взять въ опеку по силѣ даннаго ему имяннаго повелѣнія. Услыша таковую строгость, дворянство возбудилось отъ дремучки или; лучше сказать, отъ жестокаго равнодушія къ человѣчеству: употребило всѣ способы къ прокормленію крестьянъ, доставъ хлѣба отъ сосѣдственныхъ губерній. Также свѣдавъ, что жиды, изъ своего корыстолюбія, выманивая у крестьянъ хлѣбъ попойками, обращаютъ оный паки въ вино и тѣмъ оголожаютъ, приказалъ винокуренные заводы ихъ въ деревнѣ Лёзнѣ[625] запретить, и прочія сдѣлалъ распоряженія, сберегающія и пособляющія къ промыслу хлѣба. А какъ было уже это въ исходѣ іюня и чрезъ два мѣсяца поспѣвала жатва, то, разными способами пробавившись до оной, пресѣкъ голодъ. Въ теченіе сего времени, разьѣзжая по губерніи, далъ приказаніе капитанъ-исправникамъ и повѣтовымъ маршаламъ пересвидѣтельствовать всѣ казенные староства и повѣрить ихъ съ контрактами; относительно жъ крестьянскаго имущества, угодій, скота и пашенной земли, не остались ли оныя у васъ (у нихъ?) противъ того количества, въ каковомъ приняты изъ казны въ частное содержаніе; а чтобы они сіе сдѣлали безъ всякаго подлога, съ наилучшею вѣрностію, то обѣщалъ репорты ихъ и вѣдомости лично самъ въ селеніяхъ повѣрить съ натурою, что онъ по нѣкоторымъ важнымъ староствамъ и учинилъ дѣйствительно, а тѣмъ самымъ привелъ въ такой страхъ предводителей, исправниковъ, прикащиковъ и самыхъ поселянъ, что никто не смѣлъ ничего солгать. Такъ же, во время сего объѣзда своего, собралъ свѣдѣнія отъ благоразумнѣйшихъ обывателей, отъ Іезуитской академіи, всѣхъ присутственныхъ мѣстъ, дворянства и купечества и самыхъ казаковъ, относительно образа жизни жидовъ, ихъ промысловъ, обмановъ и всѣхъ ухищреній и уловокъ, коими они уловляютъ и оголожаютъ глупыхъ и бѣдныхъ поселянъ, и какими средствами можно оборонить отъ нихъ несмысленную чернь, а имъ доставить честное и не зазорное пропитаніе: водворя ихъ въ собственные свои города и селенія, учинить полезными гражданами; равнымъ образомъ, какъ поправить въ Бѣлоруссіи хлѣбопашество, которое весьма небрежно отправляется. Всѣ таковыя свѣдѣнія, какъ объ арендахъ, такъ и Евреяхъ, велѣлъ себѣ доставить къ 1-му сентябрю въ Витебскъ, куды къ сему времени пріѣхавъ, сочинилъ о Евреяхъ обстоятельное мнѣніе, основанное на ссылкахъ историческихъ, общежительскихъ свѣдѣніяхъ и канцелярскихъ актахъ[626]; а объ арендахъ — табель, изъ которой ясно видно, въ каждомъ староствѣ какое число душъ, земли, угодій, скота и прочаго имущества было принято арендаторами изъ казны и дѣйствительно существуетъ.
Въ сіе время получено имянное повелѣніе принять въ свое попечительство вышесказанное шкловское имѣніе генералъ-маіора Зорича[627]; то между тѣмъ какъ мнѣніе о Евреяхъ и табель переписывались набѣло, ѣздилъ въ шкловское имѣніе для принятія онаго въ свое вѣдомство отъ опекуновъ, графа Толстаго и помѣщика Чаплица. Сдѣлавъ нужное тамъ распоряженіе, поѣхалъ обратно въ Шкловъ, а оттуда въ Петербургъ въ октябрѣ мѣсяцѣ. Надобно замѣтить, что по симъ тремъ порученіямъ, т. е. прокормленію губерніи, описанію староствъ и описанію Евреевъ, скорое и основательное исполненіе императорскихъ повелѣній доставило Державину въ августѣ еще мѣсяцѣ не токмо что въ рескриптахъ монаршее благоволеніе, но и чинъ дѣйствительнаго тайнаго совѣтника и орденъ, тогда бывшій въ великой модѣ малтійскій Іоанна Іерусалимскаго[628]. Случилась также и непріятность: дворянство, за то что велѣлъ онъ имъ кормить своихъ крестьянъ и наложилъ на имѣніе Огинскаго опеку, сдѣлало комплотъ или стачку и послало на Державина оклеветаніе къ Императору; но согласительныя ихъ письма переловлены и доставлены въ Петербургъ. Императоръ по пылкому своему нраву подумалъ, что замышляютъ на него бунтъ, приказалъ-было, по сообщенію Державина, военнымъ начальникамъ, находящимся съ полками въ Полоцкѣ, дѣйствовать; но Державинъ представленіями своими его успокоилъ. Губернскій только предводитель статскій совѣтникъ Зарянко сосланъ былъ въ ссылку въ Тобольскъ; но едва туды доѣхалъ, то былъ освобожденъ по ходатайству Державина при вступленіи на престолъ Императора Александра.
Исполненіемъ сихъ коммиссій Державинъ пришелъ-было у Императора Павла въ великое уваженіе и довѣренность. Не успѣлъ онъ по повелѣнію его возвратиться въ Петербургъ, какъ и сдѣланъ паки президентомъ коммерцъ-коллегіи въ августѣ еще мѣсяцѣ. На возвратномъ пути заѣхалъ въ Гатчино и остановился, по благопріятству къ нему тогдашняго генералъ-прокурора Петра Хрисанѳовича Обольянинова, во дворцѣ, въ его покояхъ. Тутъ хозяинъ объявилъ ему, что онъ президентъ коммерціи, чего Державинъ до того времени не зналъ[629]. Сей удивился и спросилъ, по какой причинѣ палъ на него сей выборъ Императора. Обольяниновъ отвѣтствовалъ, что предмѣстникъ его князь Гагаринъ «подозрѣвается имъ покровительствующимъ Агличанамъ, которыхъ онъ не терпитъ и не имѣетъ къ нему большой довѣренности, то и нашелъ достойнымъ васъ». — «Но гдѣ же Гагаринъ?» — «Онъ сдѣланъ министромъ коммерціи, а вы президентомъ[630] съ полною довѣренностью». — «Въ чемъ же та состоитъ довѣренность?» — Тогда генералъ-прокуроръ показалъ печатную инструкцію, изъ которой Державинъ усмотрѣлъ, что министръ управляетъ коммерціею, опредѣляетъ и отрѣшаетъ непосредственно чиновниковъ, смотритъ за таможнями, дѣлаетъ предписанія консуламъ, составляетъ торговые трактаты и тарифы и предлагаетъ, по конфирмаціи, коллегіи, которая всѣ его распоряженія исполняетъ, а буде усмотритъ что противное законамъ и пользѣ государственной, доноситъ о томъ Сенату; впрочемъ наблюдаетъ порядокъ въ производствѣ дѣлъ и хранить ихъ въ архивѣ. «Гдѣ же», Державинъ сказалъ, «полная ко мнѣ довѣренность?» я ничто иное, какъ рогожная чучела, которую будутъ набивать бумагами; а голова, руки и ноги, дѣйствующіе коммерціею — князь Гагаринъ". — «Такъ угодно было Государю», измѣнясь въ лицѣ, отвѣтствовалъ генералъ-прокуроръ. Опослѣ Державинъ узналъ, что Государь имѣлъ полную довѣренность къ Державину по извѣстному всѣмъ безкорыстію его и хотѣлъ президента коллегіи по исполнительной части уважить, а министра учредить для изобрѣтенія лучшихъ средствъ къ распространенію оной; но по придворной интригѣ, что князя Лопухина дочь была любовница императорская, которою посредствовалъ ему, по дружбѣ съ отцомъ, князь Гагаринъ, слѣдовательно и состоялъ подъ покровительствомъ ея[631], а потому въ угодность ли ей самъ Императоръ таковую инструкцію велѣлъ сочинить, или генералъ-прокуроръ[632] въ угодность ей же и Кутайцову, за котораго сыномъ была дочь Лопухина[633], вмѣстѣ съ Лопухинымъ и Гагаринымъ составили. Или Императоръ, зная строгія правила Державина слѣдовать во всемъ законамъ и не уступать въ томъ никому, то нарочно поставилъ его съ княземъ Гагаринымъ въ такомъ соотношеніи, чтобъ онъ съ нимъ ссорился и выводилъ дѣла его наружу, дабы удобнѣе ему было, по пословицѣ, чужими руками жаръ загребать. А какъ сіе ближе было другихъ причинъ къ истинѣ, то Державинъ переговоря съ Гагаринымъ, условились не дѣлать ничего прежде публично, пока другъ съ другомъ не согласятся, дабы не быть жертвами такого непріязненнаго замысла. Такимъ образомъ пошло у нихъ дѣло гладко и безссорно. Пространно бы было описывать всѣ несообразныя съ здравымъ разсудкомъ повелѣнія; но скажу вкратцѣ о трехъ. Первое, приказалъ, въ коллегіи, въ общемъ собраніи знатныхъ купцовъ и адмирала Кушелева[634], сдѣлать постановленіе о внутреннемъ судоходствѣ, то есть какой конструкціи гдѣ строить суда, къ хожденію по рѣкамъ удобнѣйшія; вслѣдствіе чего въ собраніи коллегія объявила свое мнѣніе, адмиралъ свое, а купечество свое, и какъ въ указѣ предписано не было въ случаѣ разныхъ мнѣній представить Сенату, а поднести прямо Государю: то и вышла его резолюція, надписанная его рукою надъ всѣми тѣми мнѣніями: «Быть по сему». Никто не осмѣлился спросить изъясненія; такъ напечатано и публиковано. Второе, приказалъ непремѣнно узнать, въ какое время аглинскихъ капиталовъ болѣе у насъ въ Россіи, нежели нашихъ въ Англіи, для того чтобъ, какъ опослѣ открылось, въ удобнѣйшее время наложить на ихъ товары амбарго; а какъ таковое же приказаніе прежде дано было и князю Гагарину, и, противъ всѣхъ политаческихъ просвѣщенныхъ народовъ правъ, отбираны были и ревизованы иностранныхъ книги, по которымъ истины не нашли, для того что они настоящія скрыли и представили поддѣльныя, то Державину и не хотѣлось быть исполнителемъ такого съ одной стороны несообразнаго, а съ другой безполезнаго приказанія: отговорился, но подвергнуть себя вящшему гнѣву, нежели подъ какой князь Гагаринъ за то же самое попадалъ, не хотѣлъ; то безъ всякаго сумнѣнія чрезъ генералъ-прокурора донесъ Его Величеству, что онъ сіе тотчасъ исполнитъ. Вслѣдствіе чего и приказалъ всѣмъ маклерамъ всякій день въ 6-мъ часу поутру являться къ нему и репортовать объ своихъ записныхъ (книгахъ) какъ и куды сколько денегъ переведено ими въ чужіе краи, хотя зналъ онъ, что таковою крутою или, лучше сказать, смѣшною экзекуціею вѣрнаго о капиталахъ баланса узнать не можно было, ибо маклеры съ одной стороны въ книжкахъ своихъ писать могли не всегда правду, а съ другой о переводимыхъ въ Россію суммахъ безъ купеческихъ книгъ и вовсе знать не можно было; но таковымъ шумнымъ дѣйствіемъ Державинъ думалъ, какъ говорится, бросить пыль въ глаза Императору, что приказанія его ревностно исполняются, чѣмъ и былъ онъ безмѣрно доволенъ. Однакожъ не выдержалъ не токмо что ни одного мѣсяца, ниже недѣли: приказалъ наложить амбарго. Третье, во время сего захваченія аглинскихъ товаровъ, пожаловался Государю одинъ лифляндскій дворянинъ, что въ Англіи будто несправедливо у него оставленъ корабль съ товарами, до 700,000 р. простирающимися. Государь, не приказавъ ни переписаться, ни выправиться ни съ кѣмъ, велѣлъ аглинскимъ купцамъ, здѣсь находящимся, заплатить сію сумму претенденту и поручилъ сіе исполнить въ 24 часа непремѣнно Державину, который, съ возможной кротостью и снисхожденіемъ собравъ тѣхъ купцовъ, объявилъ имъ волю Императора; но какъ тогда сильный шелъ ледъ по Невѣ и никоимъ образомъ нельзя было имъ за деньгами переѣхать чрезъ Неву, которыя у нихъ въ конторахъ хранились на Васильевскомъ острову, — они дали честное слово, коль скоро станетъ рѣка, внесть деньги. Державинъ репортовалъ, что получилъ. Сіе было-дошло до Государя, который велѣлъ истребовать ихъ генералъ-прокурору. Къ счастію, что въ ночь рѣка остановилась, деньги купцами взнесены, и Державинымъ генералъ-прокурору отосланы. Провидѣніе его берегло во всякихъ таковыхъ случаяхъ. Но возвратимся, для нѣкоторыхъ не безважныхъ обстоятельствъ, чтобъ соблюсти цѣпь происшествій, къ пріѣзду Державина изъ Бѣлоруссіи въ Гатчино.
Пріѣхавъ, подалъ онъ чрезъ генералъ-прокурора Императору репортъ о исполненіи порученныхъ имъ дѣлъ, приложа къ оному мнѣніе свое о Евреяхъ и табель о повѣркѣ старостинскихъ имѣній, болѣе 80,000 душъ, изъ коей, какъ въ зеркалѣ, видно было состояніе каждаго и какъ они приняты были изъ казеннаго вѣдомства. Государю онъ лично представленъ не былъ, неизвѣстно для какихъ причинъ, а какъ сказывалъ господинъ Обольяниновъ, то для того будто, что Государь отозвался: «Онъ горячъ, да и я, то мы опять поссоримся; а пусть чрезъ тебя доклады его ко мнѣ идутъ». Мнѣніе же и табель приказалъ препроводить для разсмотрѣнія въ Сенатъ. Впрочемъ, хотя объявлено Державину было благоволеніе Императора за совершеніе сихъ коммиссій, однако примѣчалъ онъ сухость онаго, потому что не отобрано въ казну ни одного староства, чего, кажется, очень хотѣлось: ибо, за раздачею скоровременно и безразсудно, кому ни попало, русскихъ казенныхъ дворцовыхъ крестьянъ и польскихъ арендъ при восшествіи на престолъ и коронаціи, нечѣмъ уже почти было награждать истинныхъ заслугъ и прямыхъ достоинствъ; то и ожидали наполненія ущерба отобраніемъ арендныхъ староствъ за неисправное содержаніе по контрактамъ, такъ какъ и по другимъ дѣламъ, за неисполненіе законовъ и обязанностей, и всякими новыми налогами за гербовую бумагу щечились[635] и накопляли казенныя имущества. Державинъ могъ рѣшительнымъ отнятіемъ большаго количества имѣній и себѣ достать за труды тысячи двѣ душъ или по крайней мѣрѣ одну, что ему и обѣщано было; но онъ не хотѣлъ взять на свою совѣсть грѣха, чтобъ у кого-либо отписать староство за несохраненіе контрактовъ, ибо судя строго, никто изъ арендаторовъ оныхъ въ точности не сохранилъ, одни въ той статьѣ, а (другіе въ) другой; а отобрать у всѣхъ около ста тысячъ душъ и поднять на себя крики и вопль многочисленныхъ, имѣющихъ связи при дворѣ, владѣльцевъ — не рѣшился, а предоставилъ Императору самому, не скрывъ предъ нимъ истины кому-либо въ поноровку, а другому въ обиду. Вотъ это-то и не полюбилось……… подлыя души, задушая гласъ совѣсти, для своей корысти выслуживаются.
Въ сіе же время вышесказанный временщикъ г. Кутайцовъ, бывши въ покояхъ генералъ-прокурора, завелъ Державина въ уединенную комнату и убѣдительно просилъ достать ему шкловское имѣніе господина Зорича, по случаю попечительства его надъ онымъ[636], по его же, какъ видно, тайному ходатайству учрежденнаго, обѣщая ему сію услугу отплатить значительною благодарностью, да и подъ рукою однимъ евреемъ сказано ему было, что онъ получитъ за осмотръ арендъ двѣ тысячи душъ и орденъ св. Андрея, въ удостовѣреніе чего и господинъ Перецъ, извѣстный нынѣ славный откупщикъ, неоднократно прихаживалъ къ нему, и іезуитскій генералъ Груберъ прашиванъ отъ Кутайцова. Но Державинъ, слѣдуя законному порядку, иначе сего сдѣлать не могъ, какъ испросить продажу, имѣнія съ публичнаго торгу за неплатежъ долговъ Зоричевыхъ, которыхъ простиралось за 2 милліона р., а имѣніе было въ Могилевской и Минской[637] губ., до 14 тысячъ душъ, то и надобно прежде чрезъ публики собрать кредиторовъ. А какъ на сіе въ законахъ положены сроки, то скоро сего и исполнить не можно, чѣмъ онъ предъ Кутайцовымъ и предъ Перцомъ всегда и отговаривался, прося подождать, а тамъ зависѣть будетъ отъ нихъ купить имѣніе съ публичнаго торга, — которое однако всякими крючками и неправдами, при помощи сильной руки Кутайцова въ царствованіе Павлово и иными, хотя не законными, средствами отнять у Зорича и доставить Кутайцову можно было; но Державинъ противъ совѣсти сего не сдѣлалъ и Зорича не продалъ, обнадеживая домогающихся со дня на день довести до публичной продажи; но какъ это продлилось[638], а равно и въ Сенатѣ разсмотрѣніе объ арендахъ, то и остался Державинъ отъ великихъ обѣщаній, по своей богобоязненности, ни съ чѣмъ, какъ токмо съ добрымъ именемъ и довѣренностію Государя, въ доказательство которой ноября 23 дня пожалованъ въ финансъ-министры[639].
Весьма удивился, что бывъ коммерцъ-президентомъ въ дѣйствительномъ служеніи не болѣе двухъ мѣсяцевъ и не успѣвъ еще войти въ познаніе сей части, уже получаетъ новую весьма обширную и важнѣйшую первой. Но весьма странно казалось ему также и то, что графъ Васильевъ оставался въ прежней должности государственнаго казначея: то не понималъ, какъ ему быть финансъ-министромъ при ономъ, и которое званіе предъ которымъ преимущественнѣе, и кто изъ нихъ начальствовать долженъ былъ; а какъ Васильевъ его и по чину и по службѣ считался старѣе, то и не могъ онъ быть подъ командою у младшаго: финансъ-министра званіе было важнѣе[640] государственнаго казначея. Словомъ, въ такой путаницѣ поѣхалъ объясниться къ генералъ-прокурору, по котораго докладу писались и выходили Государевы указы. Онъ ему доказалъ, что финансъ-министровъ съ самаго начала политическаго образованія Россіи никогда не бывало, а въ другихъ государствахъ, сколько ему извѣстно, въ сей постъ облеченный чиновникъ есть весьма великая особа: онъ изобрѣтатель и распорядитель всѣхъ государственныхъ доходовъ и расходовъ, а государственный казначей ничто иное, какъ счетчикъ оныхъ и то же самое, что была ревизіонъ-коллегія, учрежденная Петромъ Великимъ и до установленія въ 1779 году[641] экспедиціи о государственныхъ доходахъ существовавшая[642]; финансъ-министръ долженъ имѣть особливую инструкцію, въ которую, какъ въ узелъ, должны входить всѣ источники силъ государственныхъ. Императрица Екатерина отлагала отъ времени до времени оную, или наказъ издать казеннаго управленія, но не успѣла и такъ скончалась; а для того-то экспедиція о государственныхъ доходахъ и управлялась временнымъ начертаніемъ ея должности, поднесеннымъ княземъ Вяземскимъ для свѣдѣнія только Императрицы, которое писалъ наскоро Державинъ[643].
Г. Обольяниновъ, внявъ сему объясненію, доложилъ Императору, который, отмѣня прежній свой указъ; коимъ пожалованъ былъ Державинъ въ финансъ-министры, наименовалъ его государственнымъ казначеемъ, отставя г. Васильева вовсе отъ службы[644]. Таковая на него опала произошла отъ какихъ-то сплетней, что не удовлетворилъ онъ выдачею какой-то суммы по желанію и просьбѣ Кутайцова, который за то и наговорилъ Императору, что будто онъ утаиваетъ всегда прямое количество въ казначействѣ денегъ, заставляя терпѣть недостатокъ даже военные департаменты. Сего было уже очень много возбудить гнѣвъ вспыльчиваго и самовластнаго владѣтеля. Велѣно было тотчасъ сочиненную и поднесенную г. Васильевымъ тогда табель росписанія доходовъ и расходовъ на наступившій годъ разсмотрѣть Державину. Поелику жъ она составляется вкратцѣ изъ многихъ перечней, взятыхъ изъ вѣдомостей и счетовъ всего государства, то надобно было всѣ просмотрѣть оные, чтобъ удостовѣриться о точности росписанія; но какъ въ скорости сего никоимъ образомъ не можно было сдѣлать, а Императоръ требовалъ, то Державинъ и не зналъ, что дѣлать. Но взглянувъ на перечень коммерцъ-коллегіи, показующій пошлинный доходъ, увидѣлъ, что показано онаго было только 8,000,000, а въ вѣдомости коммерцъ-коллегіи, тогда же отъ него поданной, значилось 10,000,000: то посему усумнясь, не могъ взять на свой страхъ исправности росписанія, въ табели изображеннаго, что и донесъ Императору чрезъ господина Обольянинова. Вслѣдствіе сего велѣно было графу Васильеву подать Императору счетъ за все время управленія его государственною казною. Помнится, спустя два мѣсяца, онъ подалъ, который тотчасъ велѣно было разсмотрѣть Державину, чего Васильевъ представить себѣ не могъ, полагая, что Государь будетъ онымъ доволенъ, для того что онъ въ красныхъ линейкахъ и весьма чисто былъ написанъ.
Между тѣмъ Державинъ, обозрѣвая производство дѣлъ государственныхъ экспедицій, нашелъ чрезвычайную оныхъ обширность къ отягощенію только служащею, а никакой не приносящую пользы или прямаго дѣла не исполняющую, ибо велѣно было присылать вѣдомости на вѣдомости, какъ-то мѣсячныя, третныя и годовыя, и кромѣ того отчеты, которые никто какъ должно не разсматривалъ, откладывая день за день: то и была со дня учрежденія экспедиціи о государственныхъ (доходахъ) болѣе двадцати лѣтъ вся имперія несчитанною. Въ разсужденіи чего, чтобъ сократить счеты, предложилъ Державинъ собранію всѣхъ экспедицій государственныхъ доходовъ, то есть доходной, расходной, недоимочной и счетной, чтобъ они дали свои мнѣнія, какія вѣдомости, какъ не нужныя и отягощающія прямое дѣло, отмѣнить и какія оставить, а также и изобрѣли бы кратчайшіе или удобнѣйшіе способы, какимъ образомъ каждый годъ непремѣнно, не запуская до другаго, ревизовать окончательно счеты всего государства; ибо безъ сего не можно удостовѣрять верховную власть о цѣлости казны.
Собраніе экспедицій объ отмѣнѣ излишнихъ бумагъ дало свои мнѣнія, которыя тщательно разсмотрѣлъ государственный казначей и, утвердивъ, вошелъ съ репортомъ въ Правительствующій Сенатъ, прося о предписаніи всему государству, какія вѣдомости присылать и какія не присылать, что Сенатъ безъ всякой отмѣны и учинилъ. Касательно жъ методы[645], какимъ образомъ сокращательно ревизовать и оканчивать счеты непремѣнно каждаго году, не откладывая до другаго, тѣхъ способовъ и мѣръ во время отправленія сей должности не успѣлъ еще изложить; а потому и осталось, смѣло сказать можно, до сего дня государство такъ-сказать безсчетнымъ. Когда же присланный счетъ отъ Императора, поданный ему отъ графа Васильева за время его управленія, сталъ по книгамъ въ государственной экспедиціи повѣрять, то нашелъ не токмо по перечнямъ каждой губерніи, но и по валовой росписательной табели, поднесенной Государю въ томъ году, такія невѣрности и несходства, что никакъ не можно было удостовѣриться о цѣлости казны государственной. Первый самый перечень по счету и по табели былъ сборъ съ государственныхъ дворцовыхъ крестьянъ: въ счетѣ противъ конфирмованной табели было показано менѣе двумя милліонами, и какъ самого Васильева не было, за болѣзнію якобы, при семъ случаѣ въ экспедиціи, то и спросилъ Державинъ старшаго члена, что послѣ былъ самъ государственнымъ казначеемъ[646], отъ чего такое несходство, и на которомъ перечнѣ утвердиться. Онъ, замѣшавшись, не нашелся, какъ отвѣтствовать, сталъ жаловаться и говорить, что якобы онъ судитъ экспедицію, чего ему указомъ не предписано, а велѣно только свѣрить счетъ съ росписаніемъ. Державинъ крайне такою дерзкою укоризною былъ тронутъ и, вспыхнувъ, схватилъ себя за волосы и сказалъ, что «ежели вы хотите быть судимы, то тотчасъ сіе иснолниться можетъ.» Въ самомъ дѣлѣ, стоило только показать Императору несходство между двумя документами, то есть табелью, конфирмованною Государемъ, и счетомъ, ему поднесеннымъ также самимъ Васильевымъ, то безъ всякаго сумнѣнія отвезены были (бы) и Васильевъ и всѣ его совѣтники въ крѣпость. Но Державинъ сего не сдѣлалъ, а между тѣмъ Голубцовъ оправясь, сказалъ что несходство сіе происходитъ можетъ отъ того, что въ табели, конфирмованной Государемъ, съ дворцовыхъ крестьянъ доходъ былъ показанъ съ полнаго числа душъ, сколько ихъ тогда дѣйствительно было: но какъ послѣ того въ наступившемъ году пожаловано оныхъ крестьянъ болѣе 300,000 душъ разнымъ владѣльцамъ, то и сборъ съ нихъ умалился, о чемъ докладывано было Императору, и онъ въ іюнѣ мѣсяцѣ того же году сдѣлалъ счисленіе своею рукою карандашемъ на запискѣ, которая ему о томъ поднесена была: то въ счетѣ и выставленъ перечень съ той записки, а потому онъ съ табелью и не сходенъ. «Гдѣ же записка?» спросилъ Державинъ. — «Не знаю, гдѣ завалилась», отвѣтствовалъ Голубцовъ. Наконецъ, по многомъ исканіи и суетахъ, нашли оную бумагу у него въ домѣ, на коей карандашемъ императорскою рукою видно исчисленіе о уменьшеніи съ сей статьи доходовъ. По сей причинѣ Державинъ дозволилъ и другіе несходные перечни счетные съ вѣдомостью, поданной ему отъ экспедиціи, повѣрить и объяснить, отъ чего происходитъ ихъ разность, давъ имъ на то довольно сроку[647]. Графъ Васильевъ[648], пріѣхавъ къ нему ввечеру, благодарилъ сквозь слезъ за снисхожденіе. Державинъ, забывъ многія непріятности, дѣлаемыя ему во время тамбовскихъ дѣлъ, которыя много зависѣли отъ экспедиціи о доходахъ, или паче отъ него Васильева по сильному его вліянію на домъ князя Вяземскаго[649], припомня только слегка, что за ревностное его желаніе отправлять должность свою съ точностію и не запускать безъ разсмотрѣнія вѣдомостей, выгоняли его изъ службы; а когда (бъ) его представленія приняты были и объ отчетахъ палатъ прилежнѣе пеклися[650], тогда (бъ) сей напасти съ нимъ не случилось. Словомъ, ежелибъ Державинъ по строгому тому времени не спасъ Васильева, то бы онъ конечно погибъ, потому что Кутайцовъ, а въ угожденіе его и Обольяниновъ, на него сильно налегали и желали его совершенно погубить.
Симъ самымъ Державинъ навлекъ на себя отъ нихъ подозрѣніе. Они заключили, что Державинъ Васильева покровительствуетъ, и для того исходатайствовали у Императора оберъ-прокурора для смотрѣнія за дѣлами экспедиціи, чего ни прежде, ни послѣ никогда не бывало; но могъ быть учрежденъ государственный контролеръ совсѣмъ на другихъ правилахъ, нежели оберъ-прокуроръ, и быть подъ начальствомъ финансъ-министра или государственнаго казначея, а не генералъ-прокурора; но Обольяниновъ, по честолюбію своему, хотѣлъ и сію часть прибрать къ себѣ подъ руки. Какъ бы то ни было, но объясненіе несходствъ продолжалось болѣе мѣсяца, такъ что Кутайцовъ и Обольяниновъ зачали о томъ громко поговаривать, и Державинъ боялся чтобъ, снисходя Васильеву, себя самого вмѣсто его не управить въ крѣпость. Наконецъ въ мартѣ мѣсяцѣ объясненія тѣ кончились, и Державинъ въ собраніи всѣхъ экспедицій и оберъ-прокурора оныхъ г. Михайлова разсмотрѣвъ, получилъ (приказаніе), поднесть Императору на основаніи ихъ рапортъ, что и исполнилъ. Поелику жъ г. Голубцовъ убѣдительно его просилъ прежде поданныя ему вѣдомости, изобличающія невѣрность самихъ ихъ и счетовъ, отдать ему обратно; то Державинъ подумавъ, чтобъ не сочли его умышленнымъ закрытелемъ какого-либо похищенія казны, призвалъ оберъ-прокурора въ собраніе и спросилъ его, можно ли и согласенъ ли онъ тѣ неисправныя вѣдомости обратно выдать, въ которыхъ не находитъ никакой надобности, для того что репортъ Императору о цѣлости казны подавался тогда не удостовѣрительно, а только къ свѣдѣнію, въ какомъ состояніи найдены дѣла экспедиціи и суммы по вѣдомостямъ ея; а когда по циркулярному письму Державина, апробованному Императоромъ и посланному ко всѣмъ губернаторамъ, яко къ хозяевамъ губерній, о повѣркѣ наличныхъ денегъ и высланныхъ (отъ) оныхъ въ казначейства и о недоимкахъ свѣдѣнія получатъ и счеты въ новому году обревизуютъ, тогда уже новымъ репортомъ о цѣлости казны достовѣрно донесено быть можетъ. Когда же оберъ-прокуроръ на сіе предложеніе согласился и донесъ генералъ-прокурору, тогда онъ прежде, по запискѣ сего обстоятельства въ журналъ, репортъ Государю подалъ, въ которомъ именно изображено, что книгъ записныхъ и бухгалтерскихъ за время князя Вяземскаго совсѣмъ не нашлось, что за Васильева время хотя и есть книги, но такъ многочисленны, пространны и сумнительны, что ихъ въ скоромъ времени ни проревизовать, ни утвердить безъ справокъ до полученія отвѣтовъ отъ губернаторовъ никакъ не возможно, и что основываясь только[651] на вѣдомостяхъ и объясненіяхъ, поданныхъ отъ экспедиціи, за которыя они отвѣтствуютъ, повѣрка счетамъ графа Васильева сдѣлана, которыя оказались другъ съ другомъ сходственны (потому что они соглашены послѣдними объясненіями), и наконецъ, что многихъ имянныхъ указовъ на отпущенныя въ расходъ суммы не отыскано. Вотъ въ какомъ порядкѣ найдено Державинымъ государственной казны управленіе, что можно видѣть изъ помянутаго его рапорта, поданнаго Императору Павлу, который и теперь чаятельно въ цѣлости находится въ канцеляріи Государственнаго Совѣта[652]. По оному репорту докладывано было въ Совѣтѣ въ присутствіи Наслѣдника, то есть нынѣ царствующаго Государя Императора Александра Перваго, 11-го марта[653], то есть наканунѣ кончины Императора Павла. Наслѣдникъ бралъ сторону Васильева и защищалъ его всевозможнымъ образомъ, не по существу дѣлъ, но по предупрежденію о его исправности; а господинъ Обольяниновъ выказывалъ его неисправнымъ, но уже слишкомъ, по пристрастію угодить обвиненіемъ Императору или, лучше сказать, Кутайцову. Державинъ балансировалъ на ту и другую сторону, подкрѣпляя, сколь можно, невинныя ошибки и справедливость; но чѣмъ бы сія исторія въ наступающій день, по докладѣ Императору, ежелибы онъ здравствовалъ, кончилась, неизвѣстно. Можетъ-быть и Державинъ бы пострадалъ.
Здѣсь бы должно происшествія, случившіяся съ Державинымъ въ царствованіе Императора Павла, кончить; но нѣкоторыя, хотя частныя, по примѣчательныя по вліянію на все Кутайцова, заслуживаютъ распространенія.
Первое. Производилось въ Сенатѣ въ 1795-мъ или въ 1796-мъ году дѣло нѣкоего господина Свищова, шацкаго помѣщика, въ сочиненіи имъ якобы подложной завѣщательной записи на имѣніе покойной жены его, которую опровергалъ шуринъ его Енгалычевъ, подъ покровительствомъ графа Мусина-Пушкина, оберъ-прокурора Святѣйшаго Синода[654], который носилъ нарочитое благоволеніе покойной Императрицы Екатерины. Онъ по своей ловкости домогся, что велѣно было сіе дѣло разсмотрѣть въ совѣстномъ судѣ. Енгалычевъ или, лучше, графъ Пушкинъ избралъ съ своей стороны въ посредники Державина и лишь объявилъ о томъ совѣстному суду, то явился къ нему поутру рано графъ Дмитрій Александровичъ (Зубовъ)[655] и отъ себя и отъ имени брата своего Платона Александровича, любимца Императрицы, просилъ, чтобъ онъ не ходилъ въ посредники по Свищову дѣлу со стороны графа Пушкина. Державинъ отвѣтствовалъ, что онъ не можетъ отъ того отговориться по учрежденію о губерніяхъ[656]; Зубовъ возразилъ, что ежели не послушаетъ просьбы его, то зналъ бы, что онъ, братъ и вся ихъ фамилія — ему враги. Подумавъ, что навлекать на себя непріязнь такихъ людей, которые ему благопріятны, несходно съ благоразуміемъ, и что по силѣ ихъ не можетъ онъ помочь одинъ правой сторонѣ, а къ тому жъ что тогда былъ не очень здоровъ, то и послалъ онъ въ судъ отзывъ, что за болѣзнію посредникомъ по сему дѣлу быть не можетъ. Спустя послѣ того года два или три, пришло то самое дѣло на рѣшеніе Правительствующаго Сената общаго собранія. Стали докладывать; Державинъ тотчасъ усмотрѣлъ несохраненіе законнаго порядка въ дарительной записи, данной Свищову отъ жены его и, по довѣренности отъ нея, безъ собственнаго ея рукоприкладства, записанной человѣкомъ Свищова въ записной крѣпостной книгѣ (и другіе видѣли, что та запись подложно составлена послѣ смерти госпожи Свищовой), по горячему его характеру тотчасъ зачалъ прежде другихъ сенаторовъ открывать мнѣніе свое въ пользу Енгалычева. Примѣтя сіе, оберъ-прокуроръ г. Оленинъ[657] тотчасъ, противъ всякаго порядка, пресѣкъ чтеніе сего дѣла, сказавъ, что онъ имѣетъ государственное нужнѣйшее предложить къ слушанію. Не зная тому причины, всѣ удивились, тѣмъ паче что другое дѣло, которое стали докладывать, не имѣло никакой важности. Но тотъ же день ввечеру, часу въ 12-мъ ночью, пріѣзжаетъ къ нему г. Дольской[658], г. Кутайцова наперсникъ, и проситъ отъ имени его, чтобъ былъ со стороны Свищова. Державинъ отговаривался всѣми силами; но Дольской не отставалъ, убѣждая обѣщаньями и угрозами отъ имени временщика: такъ ежели онъ противъ Свищова будетъ, то сей сдѣлается ему непримиримымъ врагомъ. Державинъ часа два бился и наконецъ, не могши отвязаться, сказалъ, что онъ скажется больнымъ и въ Сенатъ не будетъ. «Нѣтъ», отвѣтствовалъ Дольской: "вы непремѣнно быть должны въ присутствіи, потому что знаетъ Государь, что вы по сему дѣлу убѣждены были Зубовыми нейти въ посредники; то, зная вашу правду, и смотритъ онъ, на чьей сторонѣ вы будете. Видя такое усиліе, отъ котораго отдѣлаться не могъ, не раздраживъ временщика, принужденъ былъ сказать, что онъ послѣдуетъ большинству голосовъ. Съ симъ Дольской и оставилъ его въ покоѣ, послѣ котораго, долго размышляя, не зналъ какъ поступить, чтобъ, не наруша правды, выйти съ честію изъ сего скареднаго дѣла. Но какъ оно было весьма сумнительно, что по совѣсти могло быть такъ, а по формѣ или по канцелярскому обряду иначе; каковыя сумнительныя дѣла, по указу 1714 года Петра Великаго, велѣно, не рѣша въ Сенатѣ, вносить на рѣшеніе самого Государя; то онъ и положилъ твердо поступить по оному. Вслѣдствіе чего пріѣхавъ на другой день въ Сенатъ, засталъ уже слушаемымъ, и когда стали сбирать голоса, то онъ приказалъ подать указную книгу, въ которой, пріискавъ вышепомянутый указъ, прочелъ и увидѣлъ, что онъ послѣдовалъ по дѣлу извѣстнаго и славнаго богатствомъ сибирскаго губернатора князя Гагарина, который за лихоимство и вопіющія притѣсненія казненъ былъ злѣйшею смертною казнью по указу того великаго Государя[659], а какъ онъ Гагаринъ въ томъ указѣ самыми грубыми названіями былъ порицаемъ, и къ несчастію, на то время сидѣлъ въ присутствіи, противъ самаго Державина, князь Гаврила Петровичъ Гагаринъ, потомокъ казненнаго Гагарина, державшій сторону Свищова: то не могъ онъ отъ стыда глазъ взвести на него и сослаться на тотъ указъ; а потому, не говоря ни слова, закрылъ книгу, и когда подошелъ къ нему секретарь спрашивать его мнѣнія, то онъ, размысля, что хотя Енгалычевъ доказалъ несохраненіе законнаго порядка при запискѣ въ книгѣ записи, но какъ о томъ, что вѣрющее письмо завѣщательницы, данное человѣку мужа ея, было подписано точно не ея рукою, въ доказательствахъ своихъ нигдѣ не говорилъ ни слова, то онъ, успокоя тѣмъ свою совѣсть, сказалъ секретарю: ежели большинство голосовъ будетъ на сторонѣ Свищова, то и онъ съ ними согласенъ. Чѣмъ самымъ и кончилось сіе дѣло, которое можетъ служить образцомъ, что въ правленіи, гдѣ обладаютъ любимцы, со всею честностію и правотою души и при всемъ желаніи послѣдовать законамъ, не всегда можно устоять въ правдѣ, или по крайней мѣрѣ поднять на себя невинно людей сильныхъ, что нерѣдко съ Державинымъ и случалось.
Второе. Виленскій или минскій губернаторъ Яковъ Ивановичъ Булгаковъ[660] увѣдомилъ дворъ въ 1798 году, что тамошніе обыватели дѣлаютъ потаенныя стачки, неблагопріятныя для Россіи, а полезныя для французовъ, и что нѣкто Дембровскій, набравъ нѣсколько полковъ Поляковъ, ушелъ и присоединился къ ихъ арміямъ. Императоръ по крутому своему (нраву) тотчасъ велѣлъ таковыхъ заговорщиковъ ловить и привозить въ Петербургскую крѣпость, гдѣ ихъ въ Тайной канцеляріи допрашивали, а по допросѣ присланы на судъ Сенату. Таковые были почти всѣ изъ нижняго разбора людей, то есть попы, стряпчіе и дробная шляхта, которые никакого уваженія не заслуживали, потому что ежели они и были въ чемъ виновны, то не иначе какъ по внушеніямъ или подкупамъ сильныхъ или богатыхъ магнатовъ, которыхъ они, не имѣя на нихъ явныхъ доказательствъ, принуждены были не выводить наружу. Ихъ обвиняли измѣною, потому что они присягали на русское подданство, и по россійскимъ законамъ приговаривали, вмѣсто смерти, на вѣчную каторгу въ Сибирь. По очереди пришло и до Державина давать свое о нихъ мнѣніе. Онъ спросилъ г. Макарова, имѣвшаго дирекцію въ Тайной канцеляріи[661]: «Виноваты ли были Пожарскій, Мининъ и Палицынъ, что они, желая избавить Россію отъ рабства польскаго, учинили между собою союзъ и свергли съ себя иностранное иго?» — «Нѣть», отвѣтствовалъ Макаровъ, «они не токмо не виноваты, но всякой похвалы и нашей благодарности достойны.» — «Почему жъ такъ строго обвиняются сіи несчастные, что они имѣли нѣкоторые между собою разговоры о спасеніи отъ нашего владѣнія своего отечества, и можно ли ихъ винить въ измѣнѣ и клятвопреступленіи по тѣмъ же самымъ законамъ, по каковымъ должны обвиняться въ подобныхъ заговорахъ природные подданные? По нашимъ, кто вступилъ въ заговоръ или слышалъ о томъ, да не донесъ, подлежитъ смерти. Мнѣ нечего другаго о нихъ сказать, какъ то же самое; но если и были они когда вѣрные подданные, спросите по совѣсти у всѣхъ вельможъ, которые о нихъ подписываютъ смертный приговоръ, то есть графа Ильинскаго, графа Потоцкаго[662] и прочихъ, которые тогда были сенаторами и присутствовали по сему дѣлу въ общемъ собраніи, не то же ли и они думаютъ, что сіи осужденные. Придетъ время, что о томъ узнаете: чтобъ сдѣлать истинно вѣрноподданными завоеванный народъ, надобно его прежде привлечь сердце правосудіемъ и благодѣяніями, а тогда уже и наказывать его за преступленія, какъ и коренныхъ подданныхъ по національнымъ[663] законамъ. Итакъ, по моему мнѣнію, пусть они думаютъ и говорятъ о спасеніи своего отечества, какъ хотятъ, но только къ самому дѣйствію не приступаютъ, за чѣмъ нашему правительству прилежно наблюдать должно и до того ихъ не допускать кроткими и благоразумными средствами, а не казнить и не посылать всѣхъ въ ссылку; ибо всей Польши ни переказнить, ни заслать въ заточеніе не можно. Иное дѣло — главныхъ заводчиковъ[664]. Посмотрите лучше на Дембровскаго, который выпросилъ у Государя привилегію на формированіе полковъ; то набравъ ихъ, онъ легко то же можетъ сдѣлать, что и братья его, то есть уйти во Францію, или когда подойдутъ Французы, то измѣня присоединиться къ нимъ. Вотъ за чѣмъ надобно неусыпно наблюдать, а не за тѣмъ, что попы и подъячіе между собою въ домахъ своихъ разговариваютъ, и за то ихъ ссылать въ ссылку.» Г. Макаровъ тутъ же въ собраніи при Державинѣ пересказалъ слышанное отъ него генералъ-прокурору князю Куракину. На другой, то есть въ воскресный день, когда Державинъ пріѣхалъ по обыкновенію во дворецъ, Куракинъ, встрѣтя его, улыбаючись сказалъ, что Государь приказалъ ему не умничать; а между тѣмъ, сколько слышно было, что судьба преступниковъ облегчена и болѣе не приказано забирать и привозить въ Петербургъ Поляковъ въ Тайную канцелярію, а тамъ ихъ за болтовню унимать по законамъ.
Третье. Покойною Государынею пожалованныя Донскимъ казакамъ земли особою дачею отмежеваны и планъ на нихъ выданъ[665], которыя разграничилъ посыланный нарочно, не помню какой, генералъ; но при Императорѣ Павлѣ произошли отъ смежныхъ казенныхъ и частныхъ владѣльцевъ споры, такъ что надобно было нѣкоторыя русскихъ крестьянъ селенія отъ нихъ вывести или причислить къ ихъ станицамъ; а какъ сего никто не могъ сдѣлать, кромѣ Государя, то поданъ былъ о семъ отъ межеваго департамента докладъ съ описаніемъ обстоятельствъ и сумнѣній, по коимъ испрашивалось разрѣшеніе. Государь, посреди плана, на всѣхъ спорныхъ мѣстахъ подписалъ своею рукою: «Быть по сему.» Межевая экспедиція, получа, не знала, что дѣлать, кому какое мѣсто отдавать и куды по срединѣ живущихъ поселянъ причислить: къ казакамъ ли, или оставить по прежнему? Державинъ написалъ о семъ краткую записку и отдалъ оберъ-прокурору, чтобъ объяснился съ генералъ-прокуроромъ, который жилъ тогда въ Гатчинѣ, который было-обѣщалъ доложить Императору; но послѣ такъ струсился, что далъ погонку и оберъ-прокурору, зачѣмъ онъ отъ Державина принималъ записку. А потому и посланъ былъ безтолковый указъ, по коему не знали, что дѣлать; но послѣ уже при Императорѣ Александрѣ дѣло сіе поправлено, и дана особая грамота войску Донскому на тѣ земли въ 1811 году[666].
Четвертое. Въ началѣ царствованія Императора Павла генералъ-прокуроръ князь Куракинъ выпросилъ себѣ и многимъ своимъ пріятелямъ великое количество на выборъ лучшихъ казенныхъ земель, которыя у казенныхъ поселянъ, лишнія сверхъ 8-и десятинъ, отбирали даже подъ огородами, не токмо подъ пашнями, а тѣ, кому они были отданы, продавали тѣмъ же самымъ поселянамъ рублевъ по 300 и по 500 десятину и такимъ образомъ удовлетворяли ненасытную свою алчность. Въ то самое время, когда Державинъ чрезъ Лопухипа просилъ на обмѣнъ себѣ земли 200 только четвертей на Званкѣ изъ ямской противулежащей за Волховомъ дачи, у которыхъ были излишнія сверхъ 15-и десятинъ, то и въ томъ отказано. Когда князь Куракинъ и другіе хищнически набили свои карманы, то будто изъ жалости и изъ состраданья, что у казенныхъ крестьянъ мало земли, исходатайствовали указъ, чтобъ всѣхъ казенныхъ крестьянъ надѣлить по 15-и десятинъ на душу. И тогда пошло притѣсненіе владѣльцевъ при рѣшеніи дѣлъ, что начали отнимать не только примѣрныя земли, но и писцовыя, чтобъ набрать недостатокъ въ 15 десятинъ; а гдѣ въ смежности нѣтъ, тѣмъ додавать и въ дальномъ разстояніи. Видя все сіе, Державинъ, присутствуя въ межевомъ департаментѣ, нерѣдко шумливалъ противъ генералъ-прокуроровъ, князя Куракина и потомъ князя Лопухина, также и государственнаго казначея Васильева, что они такъ изъ пристрастія и корыстолюбія во зло употребляли щедроту Государя; а какъ они сіе ни во что ставили, то сочинилъ онъ извѣстную въ 3-й части его сочиненій пѣсню:
Что мнѣ, что мнѣ суетиться,
Вьючить бремя должностей,
Если свѣтъ за то бранится,
Что иду прямой стезей?
Пусть другіе работаютъ,
Много умныхъ есть господъ:
И себя не забываютъ,
И царямъ сулятъ доходъ1.
1 Изъ пьесы Къ самому себѣ, см. Т. I, стр. 176, и Т. III, Объясн., стр. 714, № XXII.
Распустилъ по городу, желая, чтобъ она дошла до Государя и чтобъ его спросили, на чей счетъ оная писана: тогда бы и сказалъ онъ всю правду; но какъ они боялись до сего довести Государя, чѣмъ бы открыться могли всѣ ихъ пакости, то и терпѣли, тайно злобясь, дѣлая между тѣмъ на его счетъ непріятныя Императору внушенія. Вслѣдствіе чего въ одно воскресенье, проходя онъ въ церковь, между собравшимися въ прохожей залѣ увидѣвъ Державина, съ яростнымъ взоромъ, по обыкновенію его, раздувъ ноздри, такъ фыркнулъ, что многіе то примѣтили и думали, что вѣрно отошлетъ Державина въ ссылку или по крайней мѣрѣ вышлетъ изъ города въ деревню; но Державинъ, надѣяся на свою невинность, пошелъ, будто ничего не примѣтя, въ церковь, помолился Богу и далъ себѣ обѣщаніе въ хвалу Божію выпросить къ своему гербу надпись: Силою вышнею держусь, что на другой день и исполнилъ, подавъ въ герольдію прошеніе, въ которомъ просилъ себѣ написанія грамоты съ прибавленіемъ вышесказаннаго девиза, потому что въ гербѣ его изображена рука, держащая звѣзду, а какъ звѣзды держатся вышнею силою, то и смыслъ таковаго девиза былъ ему очень приличенъ, что онъ никакой другой подпоры не имѣлъ, кромѣ одного Бога; Императору же могло быть сіе не противно, потому что силу Вышняго по самолюбію своему почиталъ онъ въ себѣ. Герольдія поднесла докладъ и съ симъ девизомъ гербъ Державина конфирмованъ[667].
Пятое. Скоро послѣ того, и помнится, въ первый день 1798-го или 1799-го года[668], генералъ-прокуроръ Лопухинъ многимъ сенаторамъ, унижавшимся предъ нимъ или ласкательствующимъ ему, выпросилъ лентъ; Державинъ же, хогя онъ былъ старѣе другихъ и болѣе прочихъ трудился, однако обойденъ. Лишь только разнесся о семъ слухъ въ собраніи при дворѣ, то услышался всеобщій ропотъ на неправосудіе. Кутайцовъ, или кто другой, пересказалъ о томъ Императору. Державинъ между тѣмъ, привыкнувшій почасту сносить таковыя обиды, поѣхалъ изъ дворца равнодушно обѣдать къ графу Строганову[669], гдѣ и занялся бостономъ до самаго вечера, не хотя ѣхать во дворецъ на балъ, куды хозяинъ сбирался. Пріѣхавши домой, услышалъ, что пріѣзжалъ придворный ѣздовой и именемъ Императора звалъ его во дворецъ. Не зная тому причины, весьма удивился и тотчасъ поѣхалъ. Лишь только входитъ въ Егорьевскую залу, гдѣ уже начался балъ, то многіе, встрѣчая, сказываютъ: «Тебя Государь спрашивалъ». Наконецъ, увидя его, генералъ-прокуроръ князь Лопухинъ сказалъ: «Вамъ Императоръ намѣренъ надѣть Аннинскую ленту; но теперь уже поздо, то пожалуйте ко мнѣ завтра поутру поранѣе, я васъ ему въ кабинетѣ представлю». Такъ и сдѣлалось. Я къ нему пріѣхалъ, и вмѣстѣ, въ его сѣдши карету, отправились во дворецъ. Онъ зачалъ, будто по довѣренности, говорить, что Государь давеча было-хотѣлъ надѣть на васъ ленту съ прочими, но поусумнился, что вы все колкіе какіе-то пишете стихи; но я уже его упросилъ: итакъ онъ приказалъ васъ представить къ себѣ сегодня. Державинъ поблагодарилъ, зная, что онъ его не рекомендовалъ, а можетъ-быть и отговаривалъ; но когда голосъ публики отозвался въ пользу Державина и дошелъ до Государя, то онъ самъ захотѣлъ, какъ изъ нижеслѣдующаго увидимъ, ознаменовать къ нему свою милость. Пріѣхавъ во дворецъ, нѣсколько подождалъ въ кабинетской канцеляріи и скоро позванъ былъ въ кабинетъ: Государь вошелъ изъ противныхъ дверей и набросилъ на него ленту, Державинъ успѣлъ только сказать, что ежели онъ чѣмъ виноватъ…[670] но Императоръ, не давъ договорить начатыхъ словъ, зарыдалъ и отъ него скороподвижно ушелъ. Изъ сего не иное что заключить можно, что Государь къ нему былъ хорошо расположенъ; но злобнымъ наушничествомъ и клеветою былъ отвращаемъ.
Шестое. Когда родился великій князь Михаилъ Павловичъ[671], то во время собранія при дворѣ знатныхъ особъ для поздравленія, графъ Завадовскій и господинъ Козодавлевъ, который тогда былъ оберъ-гірокуроръ въ Сенатѣ, между радостными разговорами, при таковыхъ случаяхъ бываемыми, говорилъ Державину, чтобъ онъ написалъ на день рожденія царевича стихи. Онъ имъ обѣщалъ, и въ первое собраніе привезъ съ собой оду, которой тому и другому отдалъ по письменному экземпляру; а какъ сія піеса имѣла нѣкоторыя въ себѣ рѣзкія выраженія, какъ-то между прочимъ:
Престола хищнику, тирану
Прилично устрашать враговъ1,
Но Богомъ на престолъ вѣнчанну
Любить ихъ должно, какъ сыновъ;
1 Въ самой одѣ «рабовъ», а не «враговъ»: см. Т. II, стр. 155.
то натурально и стала публика поговаривать, опасаясь, чтобъ сочинителя въ толь смутное время, каково было Павлово, не сослали въ ссылку, или бы какого другаго ему огорченія не сдѣлали. Державинъ, въ полномъ удостовѣреніи о своей невинности и будучи готовъ отвѣтствовать, что онъ о хищникѣ престола говорилъ, а Императоръ воцарился по наслѣдству законно; то, не опасаясь ничего, не робѣлъ и, не взирая на разные неблагопріятные для него слухи, всюду выѣзжалъ. Въ наступившее воскресенье, пріѣхавъ въ придворный театръ, встрѣтился въ дверяхъ съ Козодавлевымъ: то сей, увидѣвъ его, поблѣднѣлъ и бросился отъ него, какъ отъ язвы, опрометью прочь; въ театрѣ же, увидя его предъ собою на передней лавкѣ сидящаго, тотчасъ вскочилъ и ушелъ въ толь отдаленное мѣсто, что его видѣть не могъ. Державинъ не зналъ, къ чему приписать такое отъ себя пріятеля удаленіе, которому онъ нѣкогда и чинъ статскаго совѣтника выпросилъ у Императрицы Екатерины и всегда считалъ. его себѣ привязаннымъ человѣкомъ. Но послѣ узналъ, что страшные разнесшіеся слухи, что будто Императоръ гнѣвенъ за оду, были причиною трусости г. Козодавлева, чтобъ не почли его сообщникомъ въ сочиненіи оной. Итакъ, презрѣвъ такую низость души, былъ спокоенъ. Но на первой недѣлѣ Великаго поста, когда говѣлъ Державинъ съ своимъ семействомъ, въ середу, видѣлъ непріятный сонъ, и хотя не вѣрилъ никакимъ привидѣніямъ, однако подумалъ, чтобъ не случилось съ нимъ чего, говорилъ женѣ, чтобъ она не пужалась отъ разносящихся слуховъ, а уповала на Бога. Но когда они были въ церкви, то посреди самой обѣдни входитъ въ церковь фельдъегерь отъ Императора и подаетъ ему толстый свертокъ бумагъ; жена, увидѣвъ, помертвѣла. Между тѣмъ открывъ свертокъ, находитъ въ немъ табакерку, осыпанную бриліантами, въ подарокъ отъ Императора присланную за ту оду, при письмѣ г. статсъ-секретаря Нелединскаго, въ коемъ объявлено ему отъ Его Величества высочайшее благоволеніе. На другой день, поѣхавъ въ Сенатъ, находитъ въ общемъ собраніи г. Козодавлева, показываетъ ему табакерку, который съ радостнымъ восторгомъ бросается ему на шею и поздравляетъ съ государскою милостію. Державинъ, отступя отъ него, сказалъ: «Поди прочь отъ меня, трусъ. Зачѣмъ ты намедня отъ меня бѣгалъ, а теперь цѣлуешь?[672]».
Седьмое. Въ 1798 году, когда напечатаны были въ Москвѣ въ первый разъ сочиненія Державина, цензура тамошняя по строгому тогдашнему времени усумнилась напечатать и не напечатала въ одѣ Изображеніе Фелицы двухъ строкъ, а именно: Самодержавства[673] скиптръ желѣзный Моей щедротой позлащу, могъ только упросить, чтобъ для сихъ стиховъ оставили праздное мѣсто, и писалъ генералъ-прокурору князю Куракину, говоря, что ежели Екатерина, будучи также самодержавная Государыня, не токмо не воспретила, но съ благоволеніемъ приняла сей стихъ; то для чего Императору Павлу можетъ быть непріятенъ, когда онъ не менѣе ея позлащаетъ щедротами свой скипетръ? Куракинъ докладывалъ по сему письму, и какъ (Державинъ) никакого не получилъ отвѣта, то во всѣхъ отпечатанныхъ экземплярахъ и написалъ въ пробѣлѣ сіи два стиха своею рукою, не опасаясь толкованія трусовъ.
Осьмое. Когда Державинъ возвратился изъ Бѣлоруссіи, то вскорѣ, по покровительству Кутайцова, котораго тогда задобрили Евреи, подала на него одна жидовка жалобу Императору, единственно съ тѣмъ чтобъ, оклеветавъ, замарать его въ мысляхъ Государя и лишить довѣренности къ мнѣнію его, о нихъ поданному. Въ той жалобѣ жидовка показывала, что будто Державинъ на вышеупомянутомъ лезнинскомъ[674] винокуренномъ еврейскомъ заводѣ, смертельно билъ ее палкою, отъ чего она, будучи чревата, выкинула мертваго младенца. Но какъ Державинъ, бывъ на томъ заводѣ съ четверть часа, не токмо никакой жидовки не билъ, но ниже въ глаза не видалъ, то и не зналъ о сей клеветѣ до самой той минуты, когда, при пріѣздѣ его изъ коммерцъ-коллегіи въ Сенатъ, оберъ-прокуроръ Оленинъ показалъ ему объявленный генералъ-прокуроромъ имянной указъ, чтобъ по той просьбѣ учинилъ разсмотрѣніе Сенатъ. Крайне онъ удивился такой странной незапности и не вѣрилъ ей, потому что онъ поутру былъ у генералъ-прокурора и ни слова отъ него о томъ не слыхалъ. Но прочетши указъ и просьбу, вспыхнулъ и сбѣсился такъ-сказать до сумасшествія. «Какъ», закричалъ онъ во весь голосъ при собраніи: «здѣсь не законы управляютъ и не воля Императора, но прихоти Кутайцова и узденя[675] его Обольянинова. На меня въ то время внимать клеветамъ жидовки, когда всѣ мои поступки въ Бѣлоруссіи апробованы уже рескриптомъ Государя, и предавать меня съ ней суду! Нѣтъ, я ѣду къ Императору, и пусть меня посадятъ въ крѣпость, а я докажу глупость объявителя такихъ указовъ, прежде нежели буду отвѣчать на жидовкину бездѣльническую просьбу». Оленинъ и прочіе его пріятели, схватя его за полу, дергали и унимали, чтобъ онъ пересталъ горячиться. Онъ опомнился, хотѣлъ ѣхать къ генералъ-прокурору, но не могши вдругъ преодолѣть своей запальчивости, просилъ г. сенатора Захарова[676], попавшагося ему въ глаза на подъѣздѣ сенатскомъ, чтобъ онъ сѣлъ съ нимъ въ карету и проѣхался нѣсколько по городу. Сей исполнилъ его желаніе и, въ продолженіе ѣзды болѣе двухъ часовъ, разговорами своими нѣсколько его успокоилъ. По пріѣздѣ пошелъ прямо въ кабинетъ къ генералу-прокурору, но сей, какъ видно, свѣдалъ о его чрезвычайномъ огорченіи, тотчасъ вскочилъ съ мѣста и прибѣжалъ къ нему, цѣловалъ даже его руки, прося успокоиться, доказывая что указъ, объявленный имъ, никакой важности въ себѣ не составляетъ, что жидовкина клевета ничего не значитъ. — «Нѣтъ, ваше превосходительство, я писалъ указы и знаю, какъ ихъ писать; то когда велѣно разсмотрѣть жидовкину просьбу, то само по себѣ разумѣется, что съ меня противъ оной взять объясненіе и рѣшить по законамъ, стало судить.» — «Но какъ же этому помочь?» сказалъ генералъ-прокуроръ. — «Поѣдемте со мною къ Императору; пусть онъ самъ разсудитъ и отмѣнитъ свой неосторожный указъ», сказалъ Державинъ. «Почто такъ далеко ходить», съ робостію[677] говорилъ Обольяниновъ[678]: «нѣтъ ли средства самимъ намъ поправить?» — «Но записаны ли въ Сенатѣ», спросилъ Державинъ, «всѣ вами объявленныя высочайшія повелѣнія и собственноручный рескриптъ Государя Императора, которымъ апробованы дѣла мои и поступки, бывшіе въ Бѣлорусской губерніи, по порученнымъ мнѣ коммиссіямъ, а въ томъ числѣ и по лезнинскому винокуренному заводу, на которые болѣе трехъ мѣсяцевъ жалобы ни отъ кого не было? Ежели записаны, то какъ вы могли противъ государскихъ благоволеній повѣрить такой сумасбродной и неистовой жалобѣ, и по ней докладывать?» — «Нѣтъ», онъ сказалъ, «благоволенія мною вамъ объявленныя и рескриптъ въ Сенатѣ не записаны». — «То объявите», говорилъ Державинъ: «или я самъ ихъ объявлю прежде, нежели по жалобѣ жидовки докладывано будетъ; а когда они запишутся, тогда, наведя о нихъ справку, можете ими отвергнуть клевету еврейки, не требуя отъ меня объясненія на оную и не подвергая такъ-сказать меня суду съ нею». Такъ и сдѣлали, и еврея, писавшаго ей жалобу, приговорили за дерзость на годъ въ смирительный домъ. Но по восшествіи на престолъ Императора Александра Державинъ исходатайствовалъ ему свободу изъ онаго.
Девятое. Наканунѣ Крещенія въ 1801 году Державину разсудилось съѣздить отобѣдать въ Пажескій корпусъ къ князю Зубову (по возвращеніи его изъ удаленія въ Петербургъ), въ которомъ онъ былъ названъ главнымъ директоромъ[679]. Просидѣвъ у него до вечера, поѣхали вмѣстѣ во дворецъ, по обыкновенію, для поздравленія наканунѣ Императора съ наступающимъ праздникомъ. Едва вступили въ залу собранія, какъ услышалъ, что ищутъ его и зовутъ къ Императору. Онъ удивился, ибо выше сказано, что онъ не хотѣлъ съ нимъ лично видаться, дабы себя и его не разгорячить. По вступленіи въ кабинетъ, Государь подошелъ и, осмотря его съ ногъ до головы нѣсколько разъ, самъ сѣлъ на софу и, велѣвъ противъ себя ему сѣсть на стулъ, смотрѣлъ прилежно въ глаза. По нѣкоторомъ молчаніи, спросилъ: «Послалъ ли онъ воспрещеніе въ Ригу о невыдачѣ французскому королю Людовику XVIII, живущему тамъ, жалованья?» — «Послалъ», отвѣтствовалъ Державинъ. — «Да полно такъ ли, и будетъ ли остановлено?» — «Конечно», Державинъ сказалъ: «ибо коль скоро отъ Вашего Величества получилъ вчерась чрезъ адъютанта князя Шаховскаго о томъ повелѣніе, то тотчасъ отправилъ по эстафетѣ въ казенную палату повелѣніе, а на другой день еще по почтѣ; то надѣюсь, исполнены будутъ.» — «Хорошо», сказалъ съ грознымъ видомъ Императоръ и, тотчасъ откланявшись, отпустилъ его отъ себя. Державинъ не зналъ, что это значило; но послѣ, какъ время объяснило случившееся происшествіе, то кажется не иное что, какъ Государь хотя ласкалъ въ то время Зубова, но подозрѣвалъ его себѣ недоброжелателемъ, и былъ онъ у него подъ тайнымъ присмотромъ, а потому когда свѣдалъ, что Державинъ у него въ тотъ день обѣдалъ, то спросилъ его незапно предъ себя и глядѣлъ пристально въ глаза, не покажетъ ли какого смущенія, а чрезъ то не покажетъ ли своего съ нимъ соучастія. Но какъ бы то ни было, Державинъ всякое воскресенье долженъ былъ ему посылать краткія репортицы о состояніи казны (т. е. отчетъ о приходахъ и расходахъ оной въ прошедшую недѣлю), которая такъ безмѣрными издержками истощена была и безпрестанно истощалась, что недоставало не токмо остаточныхъ казначейства суммъ, но самыхъ давныхъ недоимокъ и долговъ казенныхъ, на счетъ коихъ принуждены были печатать новыя ассигнаціи и удовлетворять Императора, который не хотѣлъ вѣрить, что казна его въ крайнемъ недостаткѣ. Въ два мѣсяца тогда, сверхъ всѣхъ статныхъ и остаточныхъ суммъ, издержано было болѣе 6-и милліоновъ рублей, какъ на посылку въ Индію Донскихъ казаковъ[680], на строеніе Казанской церкви[681], и прочія подобныя затѣйливыя издержки, такъ что наконецъ, по невступленію въ полномъ количествѣ ассигнованныхъ доходовъ на военный департаментъ, стали оказываться въ ономъ недостатки, которые наполнить никоимъ образомъ было неоткуда. А какъ сіе могло причинить государственному казначею великую бѣду, то въ послѣдній день царствованія сего Государя, по неожиданію отъ запрещенной европейской торговли пошлиннаго доходу, Державинъ рѣшился подать докладъ Императору и подалъ, чтобъ напечатать милліоновъ 40 ассигнацій, скупить ими на биржѣ находящіеся купеческіе товары, и тѣмъ ожививъ внутреннюю торговлю, воспользоваться сколько-нибудь отъ нихъ пошлинами. Но за смертію Императора, въ ту ночь случившуюся, сего доклада не вышло.
Десятое. Въ навечерье сего страшнаго переворота Державинъ былъ у генералъ-прокурора до 12-го часа ночи и, какъ государственпый казначей, трактовалъ съ нимъ и съ купцомъ Рюминымъ о подрядѣ соли во всѣ Россійскіе города, по отдачѣ оной на откупъ еврею Перцу въ полуденныхъ губерніяхъ изъ крымскихъ соляныхъ озеръ[682], и положивъ на мѣрѣ сію операцію, поѣхалъ домой. Но часу поутру въ осьмомъ на другой день вбѣгаетъ къ нему свояченица его, (жена) г. Нилова, который послѣ былъ губернаторомъ въ Тамбовѣ[683], жившая съ мужемъ у него въ домѣ, и сказываетъ, запыхавшись, что Императоръ скончался. Происшествіе сіе не оставятъ описать историки; но Державинъ, по ревности своей и любви къ отечеству желая охранить славу Наслѣдника и брата его Константина, которыхъ порицали въ смерти ихъ отца, и тѣмъ укоризну и опасность отвратить Имперіи, написалъ бумагу, въ которой совѣтовалъ хотя видомъ однимъ произвесть слѣдствіе, которымъ бы обвиненіе сгладить съ сихъ принцевъ……………………. съ которой бумагой и ѣздилъ раза три во дворецъ; но былъ приближенными, которые его держали такъ-сказать въ осадѣ, не допущенъ. Впрочемъ о семъ объяснится ниже, а здѣсь за приличное только почитается сказать, что вмѣстѣ съ манифестомъ о восшествіи на престолъ Александра состоялся указъ, что государственнымъ казначеемъ сдѣланъ опять по прежнему графъ Васильевъ, а Державину велѣно только присутствовать въ Сенатѣ[684].
Онъ получилъ отъ Императора Павла слѣдующія награжденія: 1, за оду на рожденіе великаго князя Михаила Павловича табакерку съ бриліантами; 2, такую же за оду на Малтійскій орденъ; 3, крестъ бриліантовый Мальтійскій за сочиненіе банкротскаго устава, въ которомъ онъ участвовалъ съ бывшимъ генералъ-прокуроромъ Беклешовымъ и настоящимъ, Обольяниновымъ, и княземъ Гагаринымъ. Достойно замѣтить, что сего устава была наиболѣе цѣль воздержать дворянство отъ мотовства и дѣланія сверхъ имѣнія ихъ долговъ, а для того довѣренность къ нимъ въ тѣснѣйшіе сжата предѣлы, нежели прежде, то есть велѣно заемныя письма писать у крѣпостныхъ дѣлъ, а ежели и домовыя могутъ быть письма, но по нимъ взысканіе чинить не иначе какъ по формѣ судомъ, а не скорымъ исполненіемъ; купеческая довѣренность по векселямъ оставлена въ прежней силѣ. Державинъ же предполагалъ не иначе дворянину дѣлать довѣренность какъ по открытому листу, отъ правительства за свидѣтельствованному, гдѣ у кого какое недвижимое есть имѣніе, такимъ образомъ чтобъ всякій заимодавецъ подписывалъ сколько подъ какое имѣніе кого ссудилъ, дабы послѣдующій заимодатель могъ видѣть, не безопасно ли ему еще подъ то же имѣніе заимобрателя ссудить. Ибо, напримѣръ, кто въ банкѣ заложилъ по 40 рублей душу или домъ въ третьей части настоящаго капитала, а онъ несравненно дороже стоитъ, то по продажѣ и можетъ онъ безъ сумнѣнія свои получить деньги; кто же недвижимыхъ имѣній не имѣетъ, тотъ можетъ какого извѣстнаго капиталиста упросить подписать за него свое поручительство, и тотъ уже порука за него своимъ имѣніемъ отвѣтствовать. Такимъ способомъ всѣ бы тяжбы долговыя пресѣклись, ибо довѣренность была (бы) имѣнію, а не лицу дворянскому; но купеческая довѣренность, душа торговли, распространяясь, оставалась бы въ своей силѣ. Но опослѣ сей (уставъ) разными толкованіями и каверзами ослабленъ, такъ что ни довѣрія, ни скораго взысканія кредиторамъ не доставлялъ. — Наконецъ получилъ Державинъ еще награжденіе за поднесеніе росписанія доходовъ на 1801 годъ, за что прежде государственнымъ казначеямъ, предшественникамъ[685] его, жаловалось по 100,000 рублей, которые и тогда Императоръ приказалъ-было выдать; но окружающіе увѣрили Государя, что по недавному вступленію Державина въ сію должность много такого награжденія, и дано ему только 10,000 рублей, а остальные 90,000 рублей раздѣлили по себѣ, какъ-то: Обольянинову 30,000 руб., адмиралу Кушелеву 30,000, князю Гагарину 30,000; но Державинъ никогда ни отъ кого никакого не получалъ награжденія и тѣмъ былъ доволенъ: хотя и чувствовалъ обиду, но скрылъ въ своемъ сердцѣ.
Царствованіе Императора Александра I.
[править]Какъ выше явствуетъ, на 12-е марта 1801 года Императоръ Александръ вступилъ на престолъ Всероссійской Имперіи. Первый манифестъ его[686] былъ о вступленіи на престолъ, въ которомъ торжественно обѣщано, что царствовать будетъ по закону и по сердцу Екатерины. Въ то же самое время состоялся указъ, чтобъ по прежнему государственнымъ казначеемъ быть графу Васильеву, а Державину только присутствовать въ Сенатѣ. По нѣсколькихъ дняхъ, по дружбѣ съ Трощинскимъ, Васильевъ получилъ всемилостивѣйшій рескриптъ, въ которомъ, не смотря на то, что не могъ дать вѣрнаго отчета казнѣ, расхвалялся онъ чрезвычайно за исправное управленіе государственными доходами. Васильевъ, внеся сей рескриптъ въ первый Сената департаментъ, хотѣлъ потщеславиться онымъ въ укоризну Державину, сказавъ: «Вотъ многіе говорятъ, что у меня плохо казна управлялась; вмѣсто того сей рескриптъ противное доказываетъ.» Державинъ отвѣтствовалъ: «Начто вамъ, графъ, грѣшить на другихъ? а я вамъ говорю въ глаза, что вы въ такомъ болотѣ безотчетностію вашею, изъ коего вамъ вовѣкъ не выдраться». Онъ закраснѣлся и замолчалъ. Послѣдствіе доказывало и понынѣ доказываетъ Державина правду, что часть сія въ такомъ безпорядкѣ, котораго въ благоустроенномъ государствѣ предполагать никакъ бы не долженствовало.
Въ дни[687] царствованія своего Императоръ Александръ возстановилъ Дворянскую грамоту[688], нарушенную отцомъ его; совершенно уничтожилъ Тайную канцелярію, даже велѣлъ не упоминать ея названія[689], а производить секретныя дѣла въ обыкновенныхъ публичныхъ присутственныхъ мѣстахъ и присылать на обревизованіе въ первый Сената департаментъ. И какъ въ то время случилось, что одного въ Тамбовской губерніи раскольника духоборской секты судили въ неповиновеніи верховной власти, который не признавалъ совсѣмъ Государя, то уголовная палата и присудила его къ смертной казни и намѣсто оной къ жестокому наказанію кнутомъ и къ ссылкѣ въ Сибирь на вѣчную каторжную работу. Но какъ въ угожденіе милосердію Государя Сенатъ не хотѣлъ его осуждать такъ строго, то и не знали, что съ нимъ дѣлать, дабы съ одной стороны не потакнуть ненаказанностію неуваженію вышней власти, а съ другой не наказать и не обременить выше мѣры преступленія точнымъ исполненіемъ закона. Державинъ сказалъ: «Поелику Императрица Екатерина въ Наказѣ своемъ совѣтовала наказаніе извлекать изъ естества преступленія, и какъ сущность вины его состоитъ въ томъ, что не признаетъ онъ надъ собою никого, то и отправить его одного на пустой островъ, чтобъ жилъ тамъ безъ правительства и безъ законовъ, подобно звѣрю.» Всѣ на мнѣніе сіе согласилисъ: такъ и сдѣлано[690].
Какъ, при самомъ восшествіи новаго Императора, генералъ-прокуроръ Обольяниновъ смѣненъ и опредѣленъ на мѣсто его г. Беклешовъ, Трощинскій же занималъ мѣсто перваго статсъ-секретаря, и всѣ дѣла шли чрезъ него[691]: то и обладали они Императоромъ по ихъ волѣ; и какъ скоро потомъ вызванъ изъ деревень своихъ графъ Александръ Романовичъ Воронцовъ, бывшій по связи съ покойнымъ Безбородкою въ одной партіи[692], то, для усиленія своего, его къ себѣ присовокупили[693]. Словомъ, они ворочали государствомъ; а чтобъ Державинъ имъ ни въ чемъ не препятствовалъ, то они выключили его изъ Государственнаго Совѣта[694], подъ видомъ новаго его преобразованія. Нѣкоторый подлый стиходѣй, въ угодность ихъ, не оставилъ на счетъ его пустить по свѣту эпиграмму слѣдующаго содержанія:
1 Ср. разсказъ объ этомъ въ дневникѣ Второва, Т. II, стр. 363.
Державину злобная глупость сія хотя сперва показалась досадною, но снесъ равнодушно и послѣ утѣшился въ томъ[695], когда избранными въ Совѣтъ членами, послѣ его отставки, доведено стало государство до близкой въ 1812 году погибели. Началось неуваженіе законовъ и самые безпорядки въ Сенатѣ: охуждая правленіе Императора Павла, зачали безъ разбора такъ-сказать все коверкать, что имъ ни сдѣлано. Первѣе всего разрушили контрактъ о Крымской соли откупщика Перца, разсматриванный въ Правительствующемъ Сенатѣ и утвержденный собственноручно Императоромъ. Державинъ, соблюдая святость законовъ, сильно противорѣчилъ противъ сего насилія въ общемъ собраніи, состоящемъ около 40-а человѣкъ, говоря, что при первомъ шагѣ нововоцарившагося Государя весьма опасно нарушать общественную довѣренность. Но какъ генералъ-прокуроръ съ одной стороны былъ человѣкъ самовластный и наглый и дерзкій крикунъ, а съ другой подлый ласкатель политическихъ видовъ, коими желалъ помрачить предъ тѣмъ бывшее правленіе[696], и предложеніе свое, заготовленное для Сената, объявилъ апробованнымъ уже Государемъ, то все собраніе согласилось съ нимъ, и контрактъ былъ уничтоженъ, хотя Державинъ доказывалъ, что таковое предложеніе было не въ законномъ порядкѣ, ибо когда было сказано, что оно апробовано Государемъ, то кто могъ вызваться противъ онаго съ своимъ мнѣніемъ? Словомъ, Беклешовъ и Трощинскій, бывшіе тогда приближенные къ Государю чиновники и имѣющіе такъ-сказать всю власть въ своихъ рукахъ, оказывали себя по прихотямъ своимъ всѣхъ выше законовъ, а какъ они между собою поссорились и, противоборствуя другъ другу, ослабили свою въ Государѣ довѣренность, то и сбили его съ твердаго пути, такъ что онъ не зналъ, кому изъ нихъ вѣрить. Подоспѣлъ тутъ графъ Воронцовъ, и, приставъ къ Трощинскому, по внушенію котораго онъ изъ деревни вызванъ, пошелъ противъ Беклешова; а какъ злоупотребленіемъ законовъ генералъ-прокуроръ присвоилъ себѣ всю власть такъ-сказать самодержавную[697], то и Державинъ былъ согласенъ съ графомъ Воронцовымъ на воздержаніе самовластительства генералъ-прокурора[698].
При открывшемся случаѣ онъ обнаружилъ о томъ свое мнѣніе, а именно: вышеупомянутое дѣло госпожи Колтовской, какъ не было окончено по поданному мнѣнію Державина и по голосу противному г. Захарова[699], то и было предложено оно въ общемъ собраніи къ слушанію. Г. Беклешовъ, какъ и прежде, пристрастно держалъ сторону мужа ея, и по домогательству сего послѣдняго избраны были въ опекуны сенаторъ Алябьевъ и дѣйствительный статскій совѣнникъ Шнезе[700], угнетавшіе г-жу Колтовскую; по по просьбѣ ея Императора Павла, по словесному его указу, генералъ-прокуроромъ объявленному, перемѣнены были тѣ опекуны Державинымъ; то Беклешовъ въ общемъ собраніи и желалъ возстановить прежнее свое предложеніе, говоря, что прежняя опека утверждена письменнымъ указомъ Императора Павла, а послѣдняя его словеснымъ, то по силѣ законовъ послѣдняя противъ первой и не можетъ имѣть своей силы. Державинъ хотя соглашался, что записной указъ предъ письменнымъ былъ бы недѣйствительнымъ, но какъ принятъ уже былъ Сенатомъ въ отмѣну перваго, и притомъ первый лишалъ Колтовскую всего имѣнія въ противность коренныхъ законовъ, безъ разсмотрѣнія дѣлъ Колтовской съ мужемъ въ нижнихъ инстанціяхъ, то и настоялъ, чтобы съ прописаніемъ сихъ запутанныхъ обстоятельствъ былъ поднесенъ докладъ Императору, и о семъ хотѣлъ подать свой голосъ; но къ удивленію его, дни чрезъ три подаютъ прочесть конфирмованный докладъ Государемъ безъ включенія его мнѣнія, такъ что и имя его совсѣмъ было умолчано.
А какъ сіе было противъ коренной привилегіи Сената или законовъ Петра Великаго и Екатерины, въ коихъ одинъ голосъ имѣлъ равносильное право прочимъ, а разрѣшала споръ единственно самодержавная власть Государя; то натурально презрѣніе такое, учиненное ему генералъ-прокуроромъ, его безмѣрно огорчило, и для того онъ тотчасъ написалъ письмо къ бывшему тогда статсъ-секретаремъ Михайлѣ Никитичу Муравьеву, человѣку самому честнѣйшему и его пріятелю[701], въ которомъ просилъ его доложить Государю Императору, чтобъ пожалована была ему аудіенція для объясненія по должности сенатора. Сіе ему на другой день позволено, и когда онъ впущенъ былъ въ кабинетъ Его, то вопрошенъ былъ, что ему надобно? — «Государь», Державинъ сказалъ: «Ваше Императорское Величество манифестомъ своимъ о восшествіи на престолъ обѣщали царствоватъ по законамъ и по сердцу Екатерины; законы же Петра Великаго, на коихъ основанъ Сенатъ, и сей Государыни давали всякому сенатору то преимущество, что голосъ каждаго имѣлъ право доставлять спорное дѣло на разсмотрѣніе самого Монарха, не смотря на мнѣніе прочихъ, которые бы были съ нимъ несогласны; а нынѣ г. генералъ-прокуроръ Беклешовъ, по дѣлу г-жи Колтовской, поднесъ докладъ Вашему Величеству, не упомянувъ о моемъ противномъ прочимъ мнѣніи, чѣмъ и учинилъ мнѣ по должности презрѣніе, то и осмѣливаюсь испрашивать соизволенія Вашего, на какомъ основаніи угодно Вамъ оставить Сенатъ? Ежели генералъ-прокуроръ будетъ такъ самовластно поступать, то нечего сенаторамъ дѣлать, и всеподаннѣйше прошу меня изъ службы уволить»[702]. — Государь сказалъ: «Хорошо, я разсмотрю». Вслѣдъ за симъ чрезъ нѣсколько дней послѣдовалъ имянной указъ, которымъ повелѣвалось разсмотрѣть права Сената, и какимъ образомъ оныя востановить[703], подать Его Величеству мнѣніе Сената. Вотъ первоначальный источникъ, откуда произошли министерства и разныя установленія Сената, которыя хотя по сіе время къ народному исполненію совершенно не изданы, но произвели, какъ впослѣдствіи увидимъ, много шуму и замѣшательствъ въ общихъ дѣлахъ Имперіи, которыхъ привесть въ прежній порядокъ едва ли безъ сильнаго переворота возможно будетъ.
Возвратимся на стезю свою. При слушаніи сего указа въ общемъ Сената собраніи произошли разныя мнѣнія. Графы Воронцовъ и Завадовскій весьма въ темныхъ выраженіяхъ или такъ-сказать тонкихъ жалобахъ на прежнее (разумѣется, Павлово) правленіе словами Тацита, что «говорить было опасно, а молчать бѣдственно»[704], хотѣли ослабить самодержавную власть и присвоить больше могущества Сенату, какъ-то: чтобъ доходами располагать и свершать смертную казнь безъ конфирмаціи Государя и прочее. Господинъ Захаровъ толковалъ грамматическій смыслъ нѣкоторыхъ словъ въ должности Сената. Державинъ, хотя раздѣлялъ обязанность правленія, согласно учрежденію о губерніяхъ, на 4 власти, то есть на законодательную, судную, исполнительную и оберегательную, но соединялъ ихъ, яко въ центрѣ, въ единственной волѣ Монарха. Но какъ по словамъ Петра Великаго, государь не ангелъ, не можетъ одинъ вездѣ и все управить, то и распорядилъ на 4 должности, возложивъ ихъ на лица министровъ, какъ-то: просвѣщенія или законодательнаго, суднаго или юстиціи, внутреннаго или исполнительнаго, оберегательнаго или генералъ-прокурора, Государю мнѣніе его лучше всѣхъ прочихъ полюбилось, да и вышеупомянутымъ графамъ, желавшимъ присвоить себѣ власть Государя, не противно было, для чего они его и одобрили; ибо они, какъ со временемъ открылось, думали раздѣлить оную по министерствамъ, до чего они, какъ впослѣдствіи увидимъ, разными коварными хитростями почти и достигли и привели государство въ такое бѣдственное состояніе, въ которомъ оно нынѣ, то есть въ 1812 году, находится. Сіе объяснится ниже по самымъ дѣламъ. Словомъ, Государь приказалъ Державину, чрезъ князя Зубова, написать организанію или устройство Сената. Оно и написано въ духѣ Екатерины, то есть сообразно ея учрежденію о управленіи губерній[705]; ибо регламенты Петра Великаго смѣшивали въ себѣ всѣ вышеупомянутыя власти, то они и не могли дѣлать гармоническаго состава въ управленіи Имперіи. Хотя не удостоилась сія организація письменной конфирмаціи Государя и не обнародована; но Державинъ получилъ въ Москвѣ при коронаціи за нее орденъ св. Александра Невскаго.
Составъ сей организаціи былъ самый простой. (Сенатъ) раздѣлялся на двѣ главныя части, на правительствующій и судный. Первый назывался Правительствующимъ Сенатомъ или Имперскимъ Правленіемъ и заключалъ въ себѣ все то, что ири Екатеринѣ первый департаментъ, а для успѣшности дѣлъ онъ подраздѣлялся еще на три отдѣла, какъ-то: на исполнительный департаментъ или благочинія, на казенное управленіе или финансы, на просвѣщеніе или призрѣніе и воспитаніе народное. Второй или судный для успѣшности также подраздѣлялся на три отдѣла, какъ-то: на гражданскій, уголовный и межевой департаменты. Въ случаѣ разногласія каждые три составляли изъ себя общее собраніе, и единогласныя ихъ рѣшенія были равносильны. По протестамъ или жалобамъ хотя могли ихъ опредѣленія перерѣшиваться, но не иначе какъ по имянному повелѣнію Императорскаго Величества въ общемъ собраніи всѣхъ департаментовъ, то есть правительствующихъ и судныхъ. Завѣдывали они: первый департаментъ, или Имперское Правленіе, полицейскія дѣла и всѣ вообще исполнительныя, скораго рѣшенія требующія, точно какъ въ губерніи губернское правленіе; второй, или хозяйственный, приходы и расходы, ревизію счетовъ, коммерцію, банки, горныя дѣла, мануфактуру и, словомъ, все что завѣдывается въ губерніяхъ казенною палатою. Третій департаментъ, просвѣщенія и народнаго призрѣнія, завѣдывалъ въ себѣ все то, что по губерніямъ приказы общественнаго призрѣнія. Четвертый департаментъ, оберегательный, состоялъ изъ всѣхъ оберъ-прокуроровъ и прокуроровъ. Первый департаментъ, или Имперское Правленіе, долженъ былъ состоять подъ надзоромъ исполнительнаго или внутренняго министерства; второй, судный, — юстицъ-министра; третій, просвѣтительный, — подъ министромъ просвѣщенія; четвертый — подъ вѣдомствомъ генералъ-прокурора, которые министры, каждый по своей части, не иначе были какъ опекуны только и надзиратели за успѣшнымъ теченіемъ дѣлъ и понудители оныхъ, имѣющіе власть предлагать только своему департаменту и по утвержденіи его входить съ докладомъ къ Императорскому Величеству, и ничего сами собою вновь постановляющаго или рѣшительнаго не дѣлать, ни наказывать, ни награждать. Оберъ-прокуроры на нихъ могли протестовать къ генералъ-прокурору, а тотъ по важнѣйшимъ дѣламъ собирать общее собраніе всѣхъ департаментовъ и, по разсужденію его, указомъ Императорскаго Величества перерѣшивать постановленія департаментовъ. Словомъ, каждому министру была возложена обязанность пещись о лучшемъ устройствѣ и исправности части его посредствомъ Сената, а никому не дано самому собою самовластно дѣйствовать, и всѣ тѣ власти изъ министерствъ стекаются къ одному ихъ центру, къ Государю, посредствомъ генералъ-прокурора. За сію организацію получилъ Державинъ въ Москвѣ при коронаціи орденъ Александра Невскаго, какъ выше сказано.
Едва же пріѣхалъ изъ Москвы, а именно въ ноябрѣ мѣсяцѣ 23-го числа ввечеру, Державинъ былъ позванъ чрезъ ѣздоваго къ Государю. Онъ предложилъ ему множество извѣтовъ, отъ разныхъ людей къ нему дошедшихъ о безпорядкахъ, происходящихъ въ Калужской губерніи, чинимыхъ калужскимъ губернаторомъ Лопухинымъ[706], приказывая, чтобъ ѣхалъ въ Калугу и открылъ злоупотребленія сіи формально обозрѣніемъ своимъ какъ сенаторъ, сказывая, что по тѣмъ извѣтамъ нарочно посланными отъ него подъ рукою уже ощупаны такъ-сказать всѣ слѣды, и остается только открыть ихъ офиціально. Державинъ, — прочетши сіи бумаги и увидѣвъ въ нихъ наисильнѣйшихъ вельможъ замѣшанныхъ, на которыхъ губернаторъ надѣясь чинилъ разныя злоупотребленія власти своей, а они его покровительствовали, — просилъ у Императора, чтобъ онъ избавилъ его отъ сей коммиссіи, объясняя, что изъ слѣдствія его ничего не выдетъ, что труды его напрасны будутъ, и онъ только вновь прибавитъ враговъ и возбудитъ на себя ненависть людей сильныхъ, отъ которыхъ клеветъ и такъ онъ страждетъ. Имиераторъ съ неудовольствіемъ возразилъ: «Какъ, развѣ ты мнѣ повиноваться не хочешь?» — «Нѣтъ, Ваше Величество, я готовъ исполнить волю Вашу, хотя бы мнѣ жизни стоило, и правда предъ Вами на столѣ семъ будетъ. Только благоволите умѣть ее защищать; ибо всѣ дѣла дѣлаются чрезъ бояръ. Екатерина и родитель Вашъ бывали ими безпрестанно обмануты, такъ что я по многимъ порученіямъ отъ нихъ (о которыхъ выше сказано) хотя все, что честь и вѣрность требовали, дѣлалъ, но правда всегда оставалась въ затмѣніи, и я презираемъ». — «Нѣтъ!» съ увѣрительнымъ видомъ возразилъ Императоръ: «я тебѣ клянусь, поступлю какъ должно.» Тогда отдалъ онъ ему извѣты и всѣ бумаги, отъ посланныхъ отъ него потаенно для развѣдыванія и повѣрки извѣтовъ къ нему доставленныя, примолвивъ: «Еще получишь въ Москвѣ отъ коллежскаго совѣтника Каразина[707]. А между тѣмъ заготовь и принеси ко мнѣ завтра указъ къ себѣ и къ кому должно объ открытіи краткимъ обозрѣніемъ злоупотребленій въ Калужской губерніи». Державинъ безъ огласки сіе на другой день исполнилъ: принесъ къ немудля подписанія къ себѣ указъ, въ которомъ было приказано отправиться ему секретно подъ предлогомъ отпуска въ Калугу, и тамъ сперва повѣрить извѣты съ гласомъ народа, и когда они явятся сходны, тогда открыть формальное свидѣтельство губерніи.
Вслѣдствіе чего на другой день, т. е. генваря 5-го дня 1802 году, отправился онъ безъ огласки въ Калугу и уже съ мѣста увѣдомилъ чрезъ генералъ-прокурора, для объявленія Сенату, что онъ высочайше отпущенъ въ отпускъ, будто для обозрѣнія графини Брюсовой деревень, которыя находились у него въ опекѣ[708]. Такимъ образомъ прибылъ онъ въ Москву, гдѣ получилъ отъ помянутаго Каразина нарочито важныя бумаги, между прочимъ и подписку, секретно именемъ Государя отъ калужскаго помѣщика и фабриканта Гончарова[709] имъ истребованную, въ томъ что губернаторъ Лопухинъ выпросилъ сперва у него Гончарова заимообразно денегъ 30,000 рублей, въ которыхъ на годъ далъ ему вексель, и послѣ, поѣхавъ будто осматривать губернію, заѣхалъ къ нему въ деревню и, придравшись къ слухамъ, что будто у него въ домѣ происходитъ запрещенная карточная игра, грозилъ ему ссылкою въ Сибирь. Хотя бѣдный Гончаровъ съ клятвой увѣрялъ, что у него азартныхъ игръ никакихъ не бывало, а игривалъ онъ съ женою и съ домашними иногда въ банкъ для препровожденія времени по вечерамъ, на мелкія деньги; но ничто не помогло, и велѣлъ онъ ему для допросовъ и слѣдствія непремѣнно явиться къ себѣ въ ближайшій городъ Мосальскъ; а между тѣмъ чрезъ приверженнаго къ себѣ, находящагося при немъ секретаря Гужова велѣлъ ему сказать, что ежели онъ помянутый вексель уничтожитъ и не будетъ отъ него денегъ требовать, то онъ слѣдствіе производить не прикажетъ. Бѣдный Гончаровъ, будучи честный съ природы человѣкъ, богатый, и видя себя въ такой напасти, во время Павлово, когда по навѣтамъ сплошь многіе люди подвергались разнымъ несчастіямъ, и зная притомъ, что губернаторская свойственница, генералъ-прокурора Лопухина дочь Анна Петровна была императорская любовница, обробѣлъ, не зная ни отъ кого себѣ противъ толь сильнаго врага защиты и покровительства: согласился на требованіе и, возвратясь домой изъ Мосальска, отослалъ вексель съ прикащикомъ своимъ въ Калугу губернатору, который послѣ того, при вступленіи на престолъ Императора Александра, отправляясь въ Петербургъ и имѣя крайнюю нужду въ деньгахъ, занялъ еще у него Гончарова 3,000 руб. и далъ въ оныхъ вексель. Гончаровъ все сіе въ помянутой секретной подпискѣ, писанной его собственною рукою, подъ присягой объявилъ Каразину; а сей отдалъ оную въ Москвѣ для обличенія преступника Державину, какъ равно и другія бумаги, доказывающія преступленія губернатора.
Снабденный таковыми отъ Императора и Каразина, пріѣхавъ въ Калугу, остановился на квартирѣ, Каразинымъ пріисканной, въ домѣ у купца Бородина, градскаго головы, человѣка честнаго и великую довѣренность въ городѣ имущаго. Отъ него и отъ прочихъ приходящихъ къ нему развѣдалъ онъ о всѣхъ поступкахъ и злоупотребленіяхъ губернаторскихъ, сказывая о себѣ, что онъ отправился въ отпускъ, ѣдетъ въ деревню графини Брюсовой и намѣренъ въ Калугѣ нѣсколько дней отдохнуть. Такъ онъ сказывалъ о себѣ губернатору, вицъ-губернатору, архіерею[710] и прочимъ чиновникамъ, пріѣзжавшимъ къ нему съ обыкновенными визитами, и между тѣмъ, какъ слухи городскіе сходными явились съ извѣтами, то изъ имѣющихся у него бумагъ приготовилъ онъ, кому и куды слѣдовало, вопросы и предложенія, и отплатя всѣмъ визиты, приступилъ къ дѣлу. Пріѣхавъ въ губернское правленіе, велѣлъ позвать губернатора, и когда онъ прибылъ, то объявилъ ему указъ о свидѣтельствѣ дѣлъ въ губерніи, и какъ уже у него заблаговременно о всемъ, что нужно къ открытію истины, то есть о людяхъ и о бумагахъ потребныхъ, заготовлены были предложенія губернскому правленію, то не теряя нимало времени на канцелярскую проформу, велѣлъ онъ (привезти къ себѣ) тотчасъ представить и дѣла и чиновниковъ, произведшихъ оныя. Тотчасъ все исполнено, даны вопросы, по коимъ и отвѣты должны были дать на разставленныхъ столахъ, не выходя изъ комнаты, въ которой самъ онъ, расхаживая, наблюдалъ чтобъ не было какихъ стачекъ и канцелярскихъ уловокъ. Таковое быстрое слѣдствіе не могло не обнаружить истины. Открылись злоупотребленія губернатора: въ покровительствѣ смертоубивства, за взятки, помѣщикомъ Хитровымъ брата своего роднаго, за что онъ въ подарокъ давалъ губернатору на 75 тысячъ ломбардныхъ билетовъ; въ отнятіи имѣнія безденежно у помѣщицы Хвостовой въ пользу городничаго Батурина; въ требованіи взятокъ себѣ и въ разореніи чугуннаго завода купца Засыпкина, и въ прочихъ неистовыхъ, мерзкихъ и мучительскихъ поступкахъ, въ соучастіи съ архіереемъ, о чемъ подробно описывать было бы здѣсь пространно; каковыхъ, какъ-то важныхъ уголовныхъ и притѣснительныхъ дѣлъ, открыто слѣдующихъ до рѣшенія Сената и высочайшей власти 34, не говоря о безпутныхъ, изъявляющихъ развращенные нравы, буйство и неблагопристойные поступки губернатора, какъ-то: что напивался пьянъ и выбивалъ по улицамъ окны, ѣздилъ въ губернскомъ правленіи на раздьяконѣ верхомъ, приводилъ въ публичное дворянское собраніе въ торжественный день зазорнаго поведенія дѣвку, и тому подобное, каковыхъ распутныхъ дѣлъ открылось 12-ть, да безпорядковъ по теченію дѣлъ около ста. Но какъ злоупотребитель власти губернаторъ былъ самъ въ губерніи и управлялъ оною, то и не смѣли сельской и градской полиціи чиновники доводить въ точности на своего начальника; что они повелѣнія его исполняли, то сами по себѣ затмѣвались нѣкоторыя истины; а потому Державинъ, пославъ нарочнаго курьера въ Петербургъ, испросилъ у Императора позволеніе удалить губернатора отъ должности и препоручить оную до указу вицъ-губернатору[711].
Не былъ безъ дѣйствія съ своей стороны и губернаторъ. Онъ отправилъ тайно нарочнаго курьера къ своимъ покровителямъ, — къ генералъ-прокурору Беклешову, князю Лопухину, Трощинскому, Торсукову[712] и прочимъ его пріятелямъ, съ письмомъ къ Императору, въ которомъ въ защищеніе свое взводилъ разныя клеветы на Державина, говоря, что будто онъ завелъ у себя тайную канцелярію и жестокими пытками домогался на губернатора отъ разныхъ лицъ обвиненія, въ числѣ коихъ вышеупомянутаго Гончарова такъ мучилъ, что онъ, не стерпя пытокъ, умеръ. Надобно знать, что въ сіе время сей Гончаровъ въ в самомъ дѣлѣ скоропостижно отъ апоплексическаго удара кончилъ жизнь. Причина чему была слѣдующая. Когда Державинъ пріѣхалъ въ Калугу, то чрезъ нѣсколько дней явился къ нему Гончаровъ, былъ представленъ отъ Демидова и Крупеникова, тамошнихъ дворянъ, кои были въ числѣ скрытыхъ извѣтчиковъ Государю Императору о происходимыхъ злоупотребленіяхъ въ Калугѣ. Державинъ, показавъ ему вышеупомянутую его руки секретную подписку, взятую отъ него Каразинымъ, спросилъ, подлинно ли его рукою оная писана. Гончаровъ отвѣтствовалъ, что онъ ту бумагу писалъ. «Чего жъ онъ хочетъ?» Онъ отвѣтствовалъ: «Взысканія съ губернатора суммъ, насильствомъ отъ него взятыхъ.» Державинъ сказалъ ему, что хотя бы онъ и по той подпискѣ могъ учинить изслѣдованіе; но поелику она Каразинымъ взята у него именемъ Государя по секрету, то и непріятно ему такими инквизиціонными средствами безславить кроткое царствованіе владѣющаго Государя; а потому и желательно бы было, ежели онъ только намѣренъ производить искъ на губернатора, чтобъ подалъ ему формальное прошеніе съ доказательствами; ибо могъ онъ по секрету чрезъ Каразина объявить Императору за тайность поступокъ, учиненный имъ губернаторомъ, но не хочетъ иногда[713] производить на немъ иску денегъ. Гончаровъ на сіе согласился, и въ самомъ дѣлѣ недѣлю спустя привезъ прошеніе, въ его домѣ человѣкомъ его писанное и подписанное его рукою, въ которомъ, ссылаясь на свидѣтелей, жаловался на губернатора въ ругательствѣ за мнимую, чинимую якобы имъ картежную игру, и въ домогательствѣ у него помянутой суммы, которую просилъ взыскать. Державинъ, принявъ отъ него сію бумагу, будучи занятъ тогда отправленіемъ почты, просилъ его обождать, чтобъ объясниться о свидѣтеляхъ, въ просьбѣ упомянутыхъ, — вышелъ въ другую комнату. Гончаровъ, сѣдши на стулъ, дожидался, и чрезъ нѣсколько минутъ стала у него изъ рукъ выпадать шляпа, что видѣли сидѣвшіе въ той же комнатѣ за столомъ канцелярскіе служители; онъ, раза два поднявъ ее, садился по прежнему на стулъ; наконецъ, въ третій разъ поднявъ, вышелъ въ сѣни, и тутъ случился ему ударъ, такъчто онъ чрезъ весьма короткое время, не могши выговорить ни слова, скончался.
Итакъ сей незапный и довольно странный и поразительный случай непріятели Державина умыслили обратить ему въ обвиненіе, по доносу губернаторомъ къ Императору, который удостовѣрялъ, что будто онъ произошелъ отъ жестокости допросовъ, учиненныхъ Гончарову. Съ возвратившимся, нарочно посланнымъ къ Императору курьеромъ съ помянутымъ донесеніемъ объ открывавшихся подозрѣніяхъ на губернатора, по коимъ требовалось его отъ должности отлученія, прислалъ Императоръ и подлинную жалобу губернатора, столь нелѣпыми клеветами наполненную. Государь хотя приказалъ удалить губернатора отъ должности, но съ удивленіемъ требовалъ объясненія противъ жалобъ его. Державинъ, благодаря за довѣренность, отвѣтствовалъ, что въ обвиненіи его, какъ по своему собственному дѣлу, оправдываться самъ не будетъ, а предоставитъ вице-губернатору, вступившему въ должность губернатора, собрать подсудимыхъ въ губернское правленіе и спросить въ присутствіи предсѣдателей палатъ, какимъ образомъ они были при допросахъ изнуряемы и мучимы, и что окажется, записавъ въ журналъ, донесть прямо Государю[714]. Но къ великому удивленію Державинъ получилъ тотъ журналъ, изъ котораго онъ усмотрѣлъ, что совсѣмъ другимъ образомъ учинено исполненіе. Вмѣсто призыва подсудимыхъ и освѣдомленія, какими они муками и истязаніями ири допросахъ принуждаемы были къ оклеветанію невинности, опредѣлено было въ томъ, о чемъ уже они спрашиваны, вновь передопросить и дополнить другими людьми ихъ показанія, то есть сызнова слѣдствіе переслѣдовать. Сіе было сдѣлано вицъ-губернаторомъ изъ трусости, отъ угрозъ изъ Петербурга сильныхъ людей, что онъ хотѣлъ дѣло запутать. Но Державинъ далъ другое предложеніе правленію, объяснивъ, что ему должно призвать только бывшихъ у него въ допросѣ людей и спросить, чѣмъ и какъ они имъ были угнетаемы, а не вновь производить и оканчивать слѣдствіе, что не его есть дѣло, а уголовной палаты, когда высочайшее на то повелѣніе послѣдуетъ. И такъ наконецъ сдѣлано. Державинъ между тѣмъ, собравъ сколько возможно поспѣшнѣе показанія допрашиванныхъ, за скрѣпою ихъ по листамъ собственными руками, и уклонясь отъ новыхъ доносовъ и просьбъ ѣдущихъ просителей изъ уѣздовъ, ибо были безконечны, отправился чрезъ 6 недѣль своего слѣдствія изъ Калуги въ Москву, и тамъ, остановясь недѣли на двѣ или на три, изготовилъ по каждому дѣлу порознь для Государя Императора докладныя записки, а также и обстоятельное объясненіе противъ жалобъ губернатора, доведенныхъ пріятелями его до Государя, которое кратчайшимъ образомъ доказывало лжи и клеветы, на него взведенныя.
Съ симъ запасомъ прибылъ въ Петербургъ въ первыхъ числахъ апрѣля[715]. Пріѣхавъ во дворецъ, приказалъ доложить, но не былъ принятъ, а приказано пріѣзжать на другой день. Будучи допущенъ, увидѣлъ суровую встрѣчу Государя, который сердито сказалъ ему: «На васъ есть жалобы.» — «Я знаю, Государь», сказалъ Державинъ: «Вы мнѣ изволили прислать ихъ подлинникомъ». — «Для чего же это?» — «Я Васъ теперь», отвѣтствовалъ Державинъ, «пространнымъ объясненіемъ не обезпокою, которое изволите прочесть со временемъ, не торопясь, а теперь смѣю только представить подлинный къ Вашему Величеству репортъ губернатора отъ 31-го генваря, въ которомъ онъ Вамъ доноситъ, что жестокими моими поступками въ заведенной мною тайной канцеляріи губернія вся встревожена и что онъ ожидаетъ дурныхъ послѣдствій отъ народа». — «Такъ», Государь сказалъ: «я этотъ репортъ видѣлъ и послалъ его къ вамъ. Что вы мнѣ на него скажете?» — «Я ничего не скажу», сказалъ Державинъ: «а вотъ другой репортъ того же губернатора ко мнѣ отъ того же самаго мѣсяца и числа, въ которомъ онъ меня увѣдомляетъ, какъ и повседневно то дѣлалъ, что въ губерніи все обстоитъ благополучно». — «Какъ!» вскрикнулъ Государь, взглянувъ на тотъ и на другой рапорты: «такъ онъ бездѣльникъ! Напиши указъ, чтобъ судить его.» — «Нѣтъ, Государь!» возразилъ смѣло Державинъ: «позвольте мнѣ теперь не повиноваться». — «Какъ?» — «Такъ: когда Вы изволили во мнѣ усумниться, то не угодно ли будетъ Вамъ лучше удостовѣриться во мнѣ и приказать пересмотрѣть мое слѣдствіе, нѣтъ ли въ немъ какихъ натяжекъ къ обвиненію невинности.» — «Хорошо», и въ ту жъ минуту приказалъ составить комитетъ, назнача въ него членами: графа Александра Романовича Воронцова, графа Валеріана Александровича Зубова, графа Николая Петровича Румянцова и его, Державина, для объясненій въ случаѣ какихъ неясностей, сказавъ, чтобъ, разсмотрѣли въ подробности всѣ бумаги и вошли бы къ нему съ докладомъ за общимъ всѣхъ подписаніемъ, заготовя при томъ и проекты указовъ, кому и куды какіе слѣдуютъ.
Таковымъ разсмотрѣніемъ комитетъ занимался слишкомъ 4 мѣсяца; каждаго дѣла порознь слѣдствіе и каждую бумагу наиприлежнѣе прочитывалъ и повѣрялъ съ подлинными показаніями подсудимыхъ, и за подписаніемъ правителя комитета г. Посникова, который послѣ былъ оберъ-прокуроромъ Сената въ 3-мъ департаментѣ[716], опредѣлялъ журналомъ, какое дѣло должно быть уважено и замѣшанные въ ономъ какіе преступники должны быть подвержены суду, и какое оставить безъ уваженія. Таковыхъ важныхъ дѣлъ нашлось 34, а признанныхъ неважными, какъ выше сказано, 12; въ томъ числѣ признанъ таковымъ же, по просьбѣ Державииа, и ложный репортъ на него Государю, который, по строгости законовъ, хотя долженъ былъ быть наказанъ смертію; но онъ, какъ въ собственной обидѣ, не хотѣлъ производить иску. Словомъ, по разсмотрѣніи всего слѣдствія, не найдено, не токмо притѣсненій или домогательствъ подсудимымъ, тѣмъ паче какихъ истязаній, но даже вездѣ и ко всѣмъ великое снисхожденіе, такъ что нѣкоторые, и не изъ доброжелательныхъ къ нему членовъ, пришли въ удивленіе. Графъ Воронцовъ, какъ старшій членъ, поднесъ докладъ комитета и просилъ указовъ, которые дѣствительно состоялись въ Сенатѣ 16-го августа, коими велѣно было губернатора Лопухина и соучастниковъ его (дополня, буде гдѣ нужно, слѣдствіе) судить по законамъ[717].
Въ продолженіе сего разсмотрѣнія, Державинъ получилъ довольно не безважное порученіе отъ Императора. Вышеупомянутый Каразинъ, будучи человѣкъ умный и расторопный, хотя впрочемъ не весьма завидной честности, имѣлъ доступъ къ Государю. Онъ показывалъ въ Москву къ нему писанные такіе благосклонные или, лучше сказать, дружескіе рескрипты, что могли всякаго привести въ удивленіе довѣренностію къ нему Монарха. Пріобрѣлъ сіе онъ живучи въ Москвѣ, увѣдомляя его о московскихъ всякаго рода происшествіяхъ и о вышеписанныхъ калужскихъ злоупотребленіяхъ, какъ выше явствуетъ, по извѣтамъ безыменныхъ лицъ къ свѣдѣнію Императора дошедшихъ. Между тѣмъ какъ производилъ Державинъ, по его развѣдываніямъ, въ Калугѣ слѣдствіе, успѣлъ онъ изъ Москвы прежде его пріѣхать въ Петербургъ и тутъ узнать о тяжебномъ важномъ дѣлѣ, находящемся уже въ Государственномъ Совѣтѣ, между нѣкоторою госпожею Надаржинскою и Кондратьевымъ. Сей послѣдній опровергалъ ея бракъ и дочь внѣ брака зачатую, чѣмъ онъ пріобрѣталъ послѣ ея мужа, а своего дяди, великое недвижимое и движимое имѣніе, въ Малороссіи находящееся. Разныя были мнѣнія на той и на другой сторонѣ, а сильнѣйшая партія тогдашняго времени, то есть вскорѣ по восшествіи на престолъ Императора Александра, какъ-то гг. Зубовы, была на сторонѣ Кондратьева. Каразинъ свѣдалъ о семъ дѣлѣ, и хотя онъ прежде былъ на сторонѣ племянника, но узнавъ, что вдова имѣетъ дочь лѣтъ 13-ти, которая, по утвержденіи законности ея рожденія, могла быть богатая невѣста, имѣющая въ приданое болѣе 5000 душъ, то и вознамѣрился ходатайствовать за нее, съ тѣмъ чтобъ получить ее себѣ въ замужство[718]. Онъ подольстился къ матери, и хотя чрезъ переписку, весьма ласкательную, не получилъ точнаго обѣщанія о полученіи руки ея, но весьма великую надежду, съ тѣмъ что ежели онъ ея дѣло исходатайствуетъ, (то) и пріобрѣтетъ ея склонность. Въ такомъ намѣреніи умѣлъ онъ внушить Государю, что ежели дѣло Надаржинской, въ которой онъ, какъ сговоренной невѣстѣ, беретъ участіе, по запутанности обстоятельствъ и пристрастію членовъ Совѣта, поручится разсмотрѣнію г. Лагарпа, учителя Государя[719], который былъ тогда въ Петербургѣ, и Державина, какъ людей совѣстныхъ и знающихъ юриспруденцію, то они ему удобнѣе представятъ наилучшее мнѣніе. Императоръ на сіе соизволилъ, и графъ Валеріанъ Александровичъ Зубовъ, который, какъ выше явствуетъ, былъ за Кондратьева, привезъ къ Державину, когда онъ совсѣмъ не ожидалъ, сіе дѣло при запискѣ Каразина съ высочайшимъ повелѣніемъ, чтобъ онъ представилъ свое мнѣніе, хотя одинъ, Государю, для того что Лагарпъ уже уѣхалъ во Францію. Поелику сіе дѣло такого было щекотливаго содержанія, что съ одной стороны по гражданскому закону, то есть уложенію, строго воспрещено выблядкамъ вступать въ наслѣдство и принимать фамилію отцовъ; а по духовнымъ правиламъ позволено привѣнчивать, при совершеніи браковъ, незаконныхъ дѣтей или такъ-сказать усыновлять, какъ извѣстно, что многимъ таковымъ Императоръ далъ фамилію родителей и право послѣ нихъ наслѣдства, да и знатный примѣръ былъ въ Россіи, что Императрица Елисавета Петровна привѣнчана была при совершеніи брака Петра 1-го и почиталась законною; а притомъ судя по совѣсти, что когда новорожденная, спустя послѣ брака два мѣсяца только, произошла на свѣтъ и отецъ призналъ ее своею дочерью, и братъ его, а ея дядя, при жизни отца не оспаривалъ законности ея происхожденія, каковыхъ дѣтей юристы по многимъ примѣрамъ не отрицали права отцовскаго, то, поговоря съ синодальными членами, и основался на духовныхъ законахъ, ими показанныхъ, и что крайне бы безчеловѣчно было обезчестить благородную женщину, и не винную ни въ чемъ дочь ея лишить навѣкъ и имени и имѣнія отцовскаго, тѣмъ паче что, при жизни его, дядя ее называлъ публично своею племянницею. А потому далъ Державинъ свое мнѣніе въ пользу сей несчастной сироты. И какъ онъ прежде отозвался такимъ образомъ только словесно, то между тѣмъ графъ Валеріанъ Зубовъ, котораго Государь очень любилъ и уважалъ, принесъ-было къ нему заготовленный уже, по его приказанію, указъ въ пользу Кондратьева, то и хотѣлъ Государь подписать и взялъ уже перо, но сей молодой вельможа хотя интересовался за Кондратьева, но столько былъ благороденъ и честенъ, что остановя руку его, совѣтовалъ ему (потребоватъ) прежде отъ Державина письменнаго заключенія, и когда оное несправедливымъ покажется, тогда уже заготовленный имъ конфирмовать указъ, на что Императоръ согласился, и по поднесеніи Державинымъ подробныхъ объясненій и доказательствъ правости дѣвицы, состоялся указъ въ ея пользу.
Послѣ того въ томъ же году, въ августѣ мѣсяцѣ, поднесенъ былъ чрезъ графа Воронцова отъ вышеупомянутаго калужскаго комитета о губернаторѣ Лопухинѣ докладъ и проектъ указовъ какъ о немъ губернаторѣ, такъ и о прочихъ чиновникахъ, съ нимъ соучаствовавшихъ, и о прикосновенныхъ къ тому дѣлахъ. Сколько члены комитета по связи съ прочимъ министерствомъ, благопріятствующимъ Лопухину, найти его невиноватымъ и открыть притѣсненія, ему Державинымъ при слѣдствіи учиненныя (ни старались), но не могли, а напротивъ того весьма удивлялись вездѣ снисхожденію, ему оказываемому. Итакъ найдено было 34 дѣла достойныхъ уваженія, какъ-то въ смертоубивствѣ, въ отнятіи собственности, въ тиранствѣ и взяткахъ; а 12 такихъ, которыя, за первыми, уже не считались достойными уваженія, потому что означали болѣе шалость и непристойность въ поступкахъ, нежели зловредное намѣреніе, какъ-то напримѣръ: ѣздилъ губернаторъ въ губернскомъ правленіи при всѣхъ слушателяхъ на раздьяконѣ, присланномъ отъ архіерея для отсылки въ военную службу за вины его, верхомъ, приговаривая разныя прибаутки и похабныя слова; вводилъ въ государскій праздникъ, во время торжественнаго благороднаго собранія, публичную распутную дѣвку, француженку, давая ей мѣсто между почтенными дамами и приглашая съ собою и прочими кавалерами танцовать; пьянствовалъ вмѣстѣ съ архіереемъ по ночамъ, ходя по улицамъ, выбивая въ домахъ окны, какъ-то: у господина Демидова[720], отъ чего все и дѣло началось, и прочее, чего описывать здѣсь было бы подробно; а оставляется при семъ экстрактъ и копія съ дѣла[721], которые любопытному не худо прочесть для узнанія нравовъ въ семъ дѣлѣ замѣшанныхъ и производства правосудія. Словомъ, сказанныя 34, уваженія достойныя дѣла, отосланы въ Сенатъ при указѣ отъ 16-го августа, въ коемъ повелѣно губернатора и соучастниковъ его судить, взявъ съ нихъ, въ чемъ нужно, дополнительные отвѣты, а 12-ть дѣлъ, признанныхъ шалостію, отосланы къ господину Трощинскому, для храненія, въ кабинетскій архивъ. Хотя изъ нихъ ложный губернатора рапортъ, оклеветательный (для) Державина, отъ 30 генваря, о коемъ выше сказано, заслуживалъ по законамъ смерть; но Державинъ, какъ въ личной его обидѣ, просилъ членовъ комитета оставить оный безъ уваженія, что по просьбѣ его и исполнено. Симъ дѣло сіе не кончилось, но ниже по порядку продолженіе его объяснится.
Въ семъ же 1802 г. октября (читай: сентября) 8-го дня состоялся высочайшій манифестъ о министерствѣ, въ которомъ, въ числѣ прочихъ 8-ми, сдѣланъ Державинъ юстицъ министромъ, съ названіемъ купно генералъ-прокурора. Въ сей день ввечеру, когда случились у Державина гости, пріѣхалъ къ нему господинъ Новосильцовъ[722] и привезъ тотъ манифестъ, который, отозвавъ его въ другую комнату, прочелъ ему по повелѣнію, какъ онъ сказалъ, Государя Императора, съ тѣмъ чтобъ онъ ему (далъ) свое мнѣніе, примолвя, что онъ назначаемъ былъ въ финансъ-министры, а г. Васильевъ въ генералъ-прокуроры; но какъ сей послѣдній не хотѣлъ принять на себя, невѣдомо почему, сего названія, а убѣдительно просилъ сдѣлать его финансъ-министромъ, то Державину и судила судьба быть юстицъ-министромъ, а Васильеву финансовъ. Поелику Державинъ уже видѣлъ указъ о министерствѣ подписаннымъ, къ сочиненію котораго онъ приглашенъ не былъ, а сочиняли его, сколько опослѣ извѣстнымъ учинилось, графъ Воронцовъ и г. Новосильцовъ или, лучше сказать, тогда составляющіе партикулярный или дружескій совѣтъ Государя Императора, съ помянутыми двумя, князь Черторижскій и г. Кочубей[723], люди, ни государства, ни дѣлъ гражданскихъ основательно не знающіе, то хотя бы можно было въ немъ важные недостатки замѣтить, о которыхъ ниже, при удобности, помянется; но какъ уже было дѣло сдѣлано, то Державинъ и отозвался, что онъ ничего противъ подписанной Его Величества воли сказать не можетъ. Министрами были сдѣланы: иностранныхъ дѣлъ графъ Воронцовъ, помощникомъ его князь Черторижскій; финансъ-министромъ графъ Васильевъ, помощникомъ г. Гурьевъ; коммерцъ-коллегіи графъ Румянцовъ; внутреннихъ дѣлъ г. Кочубей: военныхъ сухопутныхъ силъ г. Вязмитиновъ; морскихъ силъ г. Мордвиновъ, помощникъ у него г. Чичаговъ; просвѣщенія графъ Завадовскій, помощникъ его г. Новосильцовъ, который отправлялъ должность и правителя канцеляріи сего комитета[724]; юстицъ-министромъ Державинъ. На другой день было собраніе сего министерскаго комитета у графа Воронцова, яко старшаго члена. Оно было такъ-сказать для пробы, какимъ образомъ заниматься ему производствомъ дѣлъ въ личномъ присутствіи Государя Императора. Державинъ тутъ же открылъ свое мнѣніе, что безъ основательныхъ инструкцій или наставленій для каждаго министра по его должности, не будетъ отъ сего комитета въ государственныхъ дѣлахъ никакой пользы, ни успѣха, а напротивъ будутъ впадать въ обязанности одинъ другаго, перессорятся, и все падетъ въ безпорядокъ, что къ несчастію и случилось, о чемъ далѣе объяснится; но господа сочлены всѣ возстали, а особливо графъ Воронцовъ, противъ сего мнѣнія, сказавъ, что въ инструкціяхъ на первый случай нѣтъ нужды, а что со временемъ оныя можно дать.
Итакъ вскорѣ послѣ того на семъ основаніи открытъ министерскій комитетъ въ личномъ присутствіи Государя Императора, который собирался, какъ и нынѣ, по два раза въ недѣлю, именно по вторникамъ и пятницамъ, во дворцѣ, во внутреннихъ комнатахъ Государя. Въ первое самое собраніе Державинъ то же самое, какъ выше, объявилъ, что безъ инструкцій не можно съ пользою дѣйствовать сему комитету, что и записано по просьбѣ его въ журналъ; но прочіе господа сочлены объявили тоже, чтобъ по времени сочинить ихъ. Державинъ въ непродолжительномъ времени и еще напомнилъ о томъ. Какъ Государь уже говорилъ, что въ томъ почти нужды нѣтъ, говоря, что онъ тѣмъ своимъ манифестомъ никакой отмѣны не сдѣлалъ въ производствѣ дѣлъ, Державинъ тотчасъ противное доказалъ, такъ что всѣ напримѣръ коллегіи только именемъ однимъ существуютъ, а не дѣломъ, безо всякаго разсужденія должны исполнять министерскія предложенія или повелѣнія, даже такъ, что ежелибы было что явно отъ министра предложено противъ законовъ и пользъ государственныхъ, то коллегіи и никто изъ членовъ никуда не могугъ протестовать противъ онаго, но записать только у себя въ журналъ. Противъ сего никто не могъ ничего возразить, то Государь и приказалъ подать каждому министру свое мнѣніе, на какомъ основаніи быть ихъ инструкціямъ или что они въ себѣ содержать должны, дабы не впадать во власть другаго. Державинъ отвѣтствовалъ, что поелику въ манифестѣ о министерствѣ именно сказано, чтобъ юстицъ-министру поступать по должности генералъ-прокурора, то онъ въ сей должности и имѣлъ свою инструкцію и ни въ какой другой не имѣлъ надобности, пока другихъ министровъ должности или инструкціи изданы не будутъ; а когда оныя издадутся, тогда онъ и увидитъ предѣлы[725] своей обязанности, а равно и другихъ, до какой степени чья власть простирается. Поелику же по должности генералъ-прокурора, о коей въ манифестѣ сказано, власть и обязанность его простирается, яко око государево, на всѣ дѣла гражданскія и государственныя, то онъ и будетъ дѣйствовать до изданія новыхъ по оной. А между тѣмъ, чтобъ въ дѣлахъ замѣшательства не было и господа прокуроры не входили бы до нихъ въ непринадлежащее, то нужнымъ онъ находитъ дать ордера прокурорамъ, какимъ образомъ имъ относительно министровъ поступать, которые съ апробаціи Его Величества въ присутствіи министерскаго комитета учинены и даны были отъ 26-го октября 1802 года и разосланы къ исполненію по всей Имперіи.
Такимъ образомъ и пошло кое-какъ теченіе дѣлъ относительно правленія государства чрезъ министерскій комитетъ; но какъ Сенатъ отмѣненъ не былъ и по-видимому оставался не токмо въ прежней формѣ, но и силѣ, то и пошла путаница день отъ дня болѣе. Напримѣръ, законъ Петра Великаго и Екатерины II говоритъ, что Сенатъ не имѣетъ власти самъ собою распоряжать государственными суммами сверхъ 10,000 рублей; но тутъ, безъ всякаго уваженія какого-либо государственнаго мѣста[726] или совѣта и остереженія прокуроровъ, подавали сами отъ себя министры доклады Государю о милліонахъ, который ихъ и конфирмовалъ, и уже сего исправить не можно было, а потому и зачали министры тащить казну всякій по своему желанію. Державинъ первый таковой докладъ усмотрѣлъ поданный отъ господина Кочубея и остановилъ-было его въ Сенатѣ; но какъ на то благоволенія Императора не послѣдовало, то и долженъ былъ замолчать съ непріятностью. Равнымъ образомъ зачали заключать министры контракты, сверхъ власти имъ данной, на превосходныя суммы, безъ уваженія Сената, какъ-то г. Чичаговъ на поставку провіанта въ морской флотъ съ купцомъ Косиковскимъ сдѣлалъ контрактъ безъ торговъ и публикацій на нѣсколько милліоновъ, противъ чего также спорилъ Державинъ, но и на это Государь не соизволилъ: то и стали сами по себѣ приходить законы въ неуваженіе день отъ дня болѣе, и правительство нѣсколько ослабѣвать и разлучаться, какъ и отъ того, что прежде важныя мѣста занимались и награждались знатными чинами по представленію герольдіи и по докладу Сената Государю, а тутъ все то пошло по прихотливой волѣ каждаго министра, въ коихъ распоряженія не токмо по генеральному регламенту никто не долженъ былъ вмѣшиваться, но и генералъ-прокуроръ, то и спала съ господъ министровъ всякая обузданность, а потому и забота. Стали дѣлать, что кому захотѣлось[727]. Хотя въ министерскихъ комитетахъ и докладываны были дѣла, но безъ всякихъ справокъ и соображеній; а потому въ присутствіи Императора заводить споры безъ точнаго освѣдомленія было не ловко, да и не пристойно о томъ говорить, о чемъ достовѣрно не знаешь, то также всѣ дѣла потянули[728] ко вреду государства, а не къ пользѣ. Напримѣръ:
І-е. Предложено было отъ финансъ-министра по лѣсной части, чтобъ казенные лѣса измѣривъ, привести просѣками въ геометрическія фигуры, а годныя деревья для корабельнаго строенія перечесть, какъ во Франціи и другихъ иностранныхъ земляхъ. Державинъ, судя по пространству Россійской Имперіи, говорилъ, что этого сдѣлать не можно; сверхъ того, при производствѣ произойдетъ отъ того множество споровъ и разоренія крестьянамъ, а болѣе казеннымъ отъ взятокъ, какъ то болѣе, чѣмъ при генеральномъ межеваніи случилось, а со временемъ, когда умножится народонаселеніе, то это само по себѣ выдетъ: споры будутъ отъ того, что захотятъ подъ лѣса отводить, дабы сдѣлать правильную геометрическую фигуру, пахотныя земли, другіе будутъ до того не допускать, и въ семъ случаѣ непремѣнно произойдутъ срывы и взятки; что пересчитывать деревья почти нѣтъ возможности, да и пользы отъ того не выдетъ; что измѣреніе сіе продолжиться можетъ нѣсколько лѣтъ и едва ли въ жизнь нашу окончится, а удобоисполнительнѣе и полезнѣе будетъ держаться въ семъ случаѣ постановленіевъ Петра Великаго, и что казенные лѣса отвести къ однимъ мѣстамъ при судоходныхъ рѣкахъ и окопать ихъ валомъ, назвавъ заповѣдными рощами, которыя пріумножить въ удобныхъ мѣстахъ насадкою; при казенныхъ же селеніяхъ, заклеймя, отдать сберегать лѣса самимъ крестьянамъ, обязавъ ихъ подпискою и штрафомъ за вырубку, а именно отдачею виновнаго въ рекруты, а вахтмейстеровъ отмѣнить, потому что извѣстно, какъ злоупотребленіями ихъ болѣе изводятся лѣса, нежели сберегаются; для партикулярныхъ деревьевъ, годныхъ для корабельнаго строенія, назначить порядочныя цѣны; то будутъ сами помѣщики для прибыли своей ихъ беречь. Словомъ, по сему спору положено сдѣлать пробу сперва только по одной Новогородской губерніи, чтобъ измѣрить и привесть лѣса въ правильныя геометрическія фигуры, то есть въ циркули, квадраты, треугольники и прочее, что и предписано; однакожъ по сіе время чрезъ 10 лѣтъ и одного уѣзда не сдѣлано по неудобности, что въ сей губериіи лѣса почти всѣ на болотахъ, изъ чего выходитъ, что надобно прежде осушить болота, а потомъ уже приступить[729] къ измѣренію и описи.
ІI-е. Внутренній министръ предложилъ, чтобъ дозволить Іезуитамъ вводить католическую вѣру и даже преклонять въ оную чрезъ миссіонеровъ магометанскіе и идолопоклонническіе народы, обитающіе въ Астраханской, Оренбургской и сибирскихъ губерніяхъ. Державинъ говорилъ, что довольно терпимости вѣръ, какова оная существуетъ теперь въ Имперіи, а дѣлать католическую владычествующею неприлично достоинству Имперіи, что можетъ потрясти духъ народа и произвести со временемъ мятежи и возмущенія, каковы были во Франціи и въ Нѣмецкой землѣ; но лучше бы приложить стараніе о посылкѣ миссіонеровъ къ иновѣрнымъ идолопоклонническимъ и магометанскимъ народамъ, дабы ихъ привесть въ религію Греческаго исповѣданія, какъ дѣлалъ царь Иванъ Васильевичъ, и пріучить ихъ къ хлѣбопашеству и прочимъ обычаямъ и нравамъ коренныхъ русскихъ подданныхъ, что бы умножило силу и твердость Имперіи, и какъ къ мнѣнію Державина присталъ графъ Румянцовъ[730], то Кочубеево по сей матеріи и не принято къ производству.
ІІІ-е. Отъ иностраннаго министра графа Воронцова предложено было объявить Шведамъ войну за то, что чрезъ пограничную рѣку Кюмень[731] выкрасили они весь мостъ не пестрыми красками, какъ у насъ всѣ казенныя зданія красятся, черною и бѣлою шахматно, но одною своею[732]; но Державинъ и графъ Румянцовъ противуполагали, чтобъ прежде переписаться съ министеріею, чѣмъ открыть вдругъ военныя дѣйствія за такую бездѣлицу, можетъ-быть отъ недоумѣнія нижнихъ чиновъ происшедшую, съ чѣмъ и согласились, приказавъ однако до полученія отвѣта приготовиться нѣкоторымъ полкамъ къ походу, а нѣкоторымъ и сдѣлать движеніе.
ІѴ-е. Державинъ настоялъ, чтобъ по государственному казначейству приложено было стараніе о скорѣйшемъ окончаніи годовыхъ отчетовъ, какъ-то бергъ-коллегія въ отпускаемыхъ къ ней на содержаніе горныхъ машинахъ за нѣсколько лѣтъ, болѣе чѣмъ въ 15-и милліонахъ рублей, не считана была; и съ откупщиками по винокуреннымъ откупамъ болѣе нежели 120,000 дѣлъ разсчетныхъ не кончено было, то бы оныя скорѣе кончить и взыскать[733] казнѣ принадлежащія великія суммы, которыя годъ за годъ длятся и подходятъ подъ милостивые манифесты, или по выбытію заложенныхъ имѣній въ другія руки къ взысканію казенному становятся неудобными. Но финансъ-министръ на сіе весьма не рѣшивался, и даже препятствовалъ разными образами и увертками. Каковое злоупотребленіе по непопеченію министровъ и понынѣ во всей своей силѣ существуетъ, по сей причинѣ, что казенныя палаты и Сената первый департаментъ самъ установлялъ кондиціи, исполнялъ ихъ и взысканіе чинилъ недоборамъ, а нынѣ еще хуже, что все то дѣлаетъ одинъ министръ: то натурально, что откупщики задабриваютъ казенныя палаты, сенатскихъ производителей и министра, которые потаеннымъ образомъ, подъ чужими именами, съ ними входятъ въ доли откупа, и потому мірволятъ имъ разными образами въ полномъ взносѣ въ срокъ въ казну откупныхъ суммъ, такъ что къ послѣднему, то есть къ четвертому году откупа, всегда остается нарочитая недоимка (а по всему государству нѣсколько милліоновъ), которая за неокончаніемъ изъ году въ годъ разсчетовъ не взыскивается, а наконецъ остается такъ-сказать въ забвеніи; ибо тѣ, на которыхъ возложено попеченіе о томъ, будучи интересованы, не заботятся, а другіе государственные чины и сенаторы до себя непринадлежащимъ почитаютъ дѣломъ, если генералъ-прокуроръ, какъ государево око, не вступится и не будетъ отправлять своей должности по законамъ Петра Великаго и Екатерины ІІ-й. Поелику же Державинъ говорилъ о семъ какъ финансъ-министру, такъ и прочимъ по ихъ частямъ, какъ-то морскому министру г. Чичагову, что онъ заключалъ контракты на нѣсколько милліоновъ безъ порядку, въ законахъ постановленнаго, и не хотѣлъ быть ни у кого подъ отчетомъ; то господа министры и пошли всѣ противу Державина, стараясь его разными навѣтами очернить въ мысляхъ Императора, въ чемъ чрезъ нѣкоторое время и успѣли, какъ то ниже усмотрится. Хотя же Императоръ и самъ желалъ, чтобъ министры каждогодно, всякій по своей части, подавали отчеты Сенату, о чемъ и въ манифестѣ о министерствѣ сказано; но какъ не было инструкціи, какою процедурою, чрезъ кого и кому тѣ отчеты въ Сенатѣ разсматривать, то Державинъ и настоялъ у Императора, чтобъ непремѣнно и въ первый годъ министерскіе отчеты были поданы, хотя того и требовать отъ нихъ неможно было, ибо они не вошли еще въ достаточное познаніе всего того, чѣмъ управляютъ; что въ Сенатѣ не было еще ни сенаторовъ, ни производителей, знающихъ въ подробности государственныя части, напримѣръ коммерческую, бергъ-коллежскую, финансовую, военную сухопутную, морскую и прочія, то и некому было доказывать министровъ въ случаѣ ихъ погрѣшностей и въ напрасномъ ущербѣ казенныхъ суммъ; а потому онъ Державинъ и подалъ Императору записку, чтобъ на первый случай, покудова установится порядокъ разсмотрѣнія отчетовъ, выбрать трехъ или четырехъ человѣкъ сенаторовъ, придавъ имъ по каждой части по оберъ-секретарю, которые (бы) предварительно, предъ докладомъ общему собранію, вникли подробно въ каждую часть и, сдѣлавъ свои примѣчанія, докладывали прежде своему комитету, а потомъ уже и общему собранію, по вынесеннымъ откуда слѣдуетъ справкамъ изъ подлинныхъ документовъ. Но какъ сенаторы были выбраны слабые и частей государственныхъ почти или вовсе не свѣдущіе, то и было разсмотрѣніе сего перваго отчета такъ-сказать одна проформа или епанча, подъ которою министры могли крыть свои небреженія и самыя злоупотребленія безнаказанно. Но какъ, въ бытность Державина министромъ юстиціи, первые отчеты были не кончены, а по окончаніи никакъ ни въ чемъ не исправлены, то въ такомъ положеніи и остались и понынѣ, то есть болѣе игрушкою, нежели государственнымъ дѣломъ: ибо, сколько по слухамъ было извѣстно, министръ морскихъ силъ г. Чичаговъ и отвѣчать не хотѣлъ въ общемъ собраніи и вышелъ изъ него съ грубостію и презрѣніемъ, когда у него спросили, по какой причинѣ онъ флотъ, бывшій при Екатеринѣ, истребилъ, а новаго не сдѣлалъ. Словомъ, по таковымъ съ одной стороны министровъ безпорядкамъ, а съ другой, то есть Державина, безпрестаннымъ возраженіямъ и непріятнымъ Государю докладамъ, и сталъ онъ скоро приходить часъ отъ часу у Императора въ остуду, а у министровъ во вражду.
Наконецъ нижеслѣдующее приключеніе обнаружило первое ихъ противъ него покушеніе. Министръ военныхъ силъ г. Вязмитиновъ докладывалъ по волѣ Государя Императора, что унтеръ-офицеры изъ дворянъ, а особливо изъ Поляковъ, никакъ не хотятъ служить, всячески отбывая отъ службы, такъ что едва успѣютъ вступить въ оную, то уже и просятся въ отставку. Положено было, чтобъ подтвердить указъ Императора Петра III[734] и потомъ Екатерины II[735], чтобъ дворянъ, не дослужившихся оберъ-офицерскаго чина, прежде 12-и лѣтъ службы ихъ въ отставку не увольнять. О семъ состоялся указъ, помнится въ декабрѣ мѣсяцѣ, который въ Сенатѣ безъ всякаго сумнѣнія или замѣчанія прочтенъ и записанъ[736].
Девять дней прошло, какъ о томъ никто не говорилъ; наконецъ въ пятницу, какъ въ день общаго собранія, поднесъ Державину оберъ-секретарь мнѣніе графа Потоцкаго[737], по тому указу послѣдовавшее, сказывая, что онъ его принять безъ его повелѣнія не смѣетъ, какъ по самому его содержанію, такъ и потому, что уже въ общемъ собраніи дѣло сіе кончено, то есть указъ принятъ и отосланъ въ военную коллегію[738] для исполненія. Державинъ, разсмотрѣвъ мнѣніе и увидя, что оно написано не токмо дерзко противъ Сената, который непристойными выраженіями разруганъ, но и противъ Государя неприлично, который какъ бы въ какомъ народномъ правленіи сравненъ со всѣми гражданами, и тому подобныя нелѣпицы, не соотвѣтствующія законамъ, то Державинъ, не приказавъ его записывать, оставилъ у себя. Въ слѣдующее воскресенье, какъ въ день докладной, представя то мнѣніе Государю, доложилъ, что онъ таковой непристойной и законамъ нашимъ противной бумаги принять не можетъ: то какъ Онъ соизволитъ? Государь, какъ видно, зналъ о семъ мнѣніи, и едва ли не съ позволенія его оно написано, ибо тогда всѣ окружающіе его были набиты конституціоннымъ французскимъ и польскимъ духомъ, какъ-то графъ Черторижскій, Новосильцовъ, Кочубей, Строгановъ, а паче всѣхъ и какъ атаманъ ихъ, графъ Воронцовъ, который, какъ уже выше сказано, въ Сенатѣ при разсужденіи о правахъ онаго, вводилъ мнѣнія аристократическія или ослабляющія единодержавную власть Государя; но не былъ же тому противнымъ, сколько видно было, и графъ Валеріанъ Зубовъ, бывшій тогда въ Совѣтѣ и въ уваженіи Императора: то Онъ и отвѣчалъ на докладъ Державина весьма рѣзко, сими точно словами: «Что же? мнѣ не запретить мыслить, кто какъ хочетъ! пусть его подаетъ, и Сенатъ пусть разсуждаетъ». Державинъ докладывалъ, что таковыя мнѣнія приводятъ особу Его и правительство въ неуваженіе, что можно подавать мнѣніе, но въ свое время и согласно законамъ. Государь отвѣтствовалъ: «Сенатъ это и разсудитъ, а я не мѣшаюсь. Прикажите доложить». Въ слѣдующую пятницу докладывано, и какъ вся партія, хотѣвшая ослабить или раздѣлить власть самодержавнаго Императора, а привлечь ее къ министерству и Сенату[739], то и возсталъ такой крикъ, что и сладить было не можно; словомъ, что всѣ одобрили мнѣніе графа Потоцкаго, сказавъ, чтобъ противъ имяннаго указа, принятаго уже Сенатомъ, въ опроверженіе его подать Государю докладъ: чтобъ дворянство служило или не служило, отдать ему на волю. Одинъ только сенаторъ Шепелевъ[740], будучи хорошій пріятель Державину, подошедъ къ нему, спрашивалъ тихонько, что дѣлать, которому онъ шепнулъ, чтобъ онъ не соглашался съ революціоннымми мыслями, а держался бы старыхъ законовъ, который такъ и сдѣлалъ; да опослѣ, по совѣту Державина же, сенаторъ Ананьевскій[741] при подпискѣ журнала объявилъ, что онъ отступаетъ отъ своего прежняго мнѣнія, а присоединяется къ Шепелеву. Державинъ въ наступившій его докладной денъ донесъ о томъ Государю, что Сенатъ весь противъ его. Онъ такъ сильно встревожился, что поблѣднѣлъ и не зналъ, что сказать; но Державинъ успокоилъ его, сказавъ, чтобъ онъ не изволилъ смущаться, а позволилъ ему отправлять его должность, какъ законы повелѣваютъ. Государь согласился, и генералъ-прокуроръ долженъ былъ дать предложеніе Сенату, въ которомъ разныя мнѣнія сенаторовъ соглашались на точную силу законовъ; но, къ несчастію, занемогъ простудою, такъ что не могъ писать, а правитель его канцеляріи и прочіе письмоводцы или не хотѣли понимать его мыслей, боясь сильной противной партіи, или не умѣли изобразить ихъ по его желанію. Болѣзнь, сколько сама собою, или отъ чрезвычайной чувствительности и потрясенія всѣхъ нервъ, — что россійскій Сенатъ не токмо позволялъ унижать себя пришельцу и врагу отечества, но еще, защищая его, идетъ противъ своего Государя и тѣмъ самымъ кладетъ начальное основаніе несчастію государства, допуская засѣвать сѣмя мятежей или революціи, подобной французской, — такъ умножилась, что Державинъ не могъ написать мнѣнія, по неоднократнымъ присылкамъ графа Валеріана Александровича Зубова, князя Александра Николаевича Голицына и наконецъ Новосильцова, изъ которыхъ первый былъ сперва на сторонѣ Потоцкаго, но когда Державинъ объяснилъ ему, что симъ Поляки хотятъ разстроить нашу военную (силу), дабы, изнѣживъ дворянство, сдѣлать его неспособнымъ къ военной службѣ, слѣдовательно къ защитѣ отечества; ибо безъ офицеровъ и генераловъ-дворянъ военная наша сила исчезнетъ, а мы рано или поздно, таковымъ ухищреніемъ, будемъ добычею враговъ нашихъ. Что же касается до того, что отцы и матери ропщутъ, что дѣти ихъ должны будутъ служить 12 лѣтъ въ унтеръ-офицерахъ и что это для нихъ унизительно и несносно, то онъ ему объяснилъ прямую силу указа, въ которомъ сказано, что недослужившихся до оберъ-офицерскаго чина унтеръ-офицеровъ прежде 12-и лѣтъ не отставлять, но кто будетъ оберъ-офицеромъ, тѣхъ позволено отпускать изъ службы чрезъ годъ, и какъ чрезъ все царствованіе Екатерины сей законъ не отмѣнялся и дворянство себя утѣсненнымъ не считало и выходило изъ службы подъ видомъ болѣзней, когда хотѣло и нужды въ томъ не имѣло, ибо гораздо прежде 12-и лѣтъ дослуживались до оберъ-офицерскихъ чиновъ, а особливо въ гвардіи. Да ежели и чрезъ 12 лѣтъ кто получилъ офицерское достоинство, то никакого въ томъ притѣсненія нѣтъ, ибо въ самые вышніе чины государства довольно еще время остается доступить, какъ то своимъ собственнымъ опытомъ доказалъ Державинъ, что, служа 12 лѣтъ въ унтеръ-офицерскихъ чинахъ, дошелъ до генералъ-прокурорскаго чина; то графъ Зубовъ, по таковомъ объясненіи, и отступилъ отъ прежняго своего (мнѣнія) и былъ согласенъ съ Державинымъ. Какъ онъ, по облегченіи своемъ, написалъ кое-какъ свое предложеніе Сенату, но не могъ еще самъ выѣзжать, то пріѣзжалъ къ нему онъ, графъ Зубовъ, отъ Государя и требовалъ заготовленное его предложеніе, прежде отсылки въ Сенатъ, на разсмотрѣніе Его Величества. А какъ оное было хотя справедливо, но слишкомъ горячо написано противу Потоцкаго, то и получилъ обратно съ почерненіемъ нѣкоторыхъ строкъ, съ такимъ приказаніемъ, чтобы предложеніе было поскорѣе дано Сенату, дабы унять молву народную, разносящуюся по сему случаю съ разными толками. Но какъ Державинъ не совершенно еще отъ болѣзни оправился, и доктора ему не позволяли выѣзжать, ибо, къ простудѣ отъ чрезвычайнаго огорченія на подлый поступокъ Сената, разлилась желчь, то чуть-было не умеръ; а потому и нашелся онъ въ необходимости препоручить предложеніе свое представить Сенату, какъ старшему оберъ-прокурору перваго департамента, князю Александру Николаевичу Голицыну[742].
Между тѣмъ въ продолженіе сего времени мнѣніе графа Потоцкаго дошло въ Москву, которое тамъ знатное и, можно сказать, глупое дворянство приняло съ восхищеніемъ, такъ что въ многолюдныхъ собраніяхъ клали его на голову и пили за здоровье графа Потоцкаго, почитая его покровителемъ россійскаго дворянства и защитникомъ отъ угнетенія {По этому-то поводу была тогда же написана ода графу Потоцкому, напечатанная М. Н. Лонгиновымъ въ Русскомъ Архивѣ 1869 г. (стр. 1380). Авторъ ея неизвѣстенъ; въ современномъ спискѣ, доставленномъ намъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ М. П. Погодинымъ, замѣчено что она «сочинена въ Орлѣ любящимъ правду, отечество и дворянъ съ презрѣніемъ къ льстивымъ вельможамъ, носящимъ личину подлости и коварства». Г. Лонгиновъ уже обратилъ вниманіе на то любопытное обстоятельство, что нензвѣстный стихотворецъ, не зная всего хода дѣла, за которое такъ укоряли именно Державина, заимствовалъ въ одной строфѣ два стиха изъ оды Вельможа, прибавляя:
«Слова великія, священны,
Безсмертнымъ бардомъ изреченны».}; а глупѣйшія или подлѣйшія души не устыдились бюсты Державина и Вязмитинова, яко злодѣевъ, выставить на перекресткахъ, замаравъ ихъ дермомъ для поруганія, не проникая въ то, что попущеніемъ молодаго дворянства въ праздность, нѣгу и своевольство безъ службы, подкапывались враги отечества подъ главную защиту государства. Голицынъ представилъ Сенату предложеніе генералъ-прокурора, которымъ онъ соглашалъ давшихъ разныя мнѣнія на единомысліе; но, будучи человѣкъ молодой и неопытный, не умѣлъ сберечь совершенно порядка законнаго, то есть не приказавъ сбирать голосовъ съ младшихъ, тѣмъ допустилъ возвысить свой голосъ или напередъ вызваться господина Трощинскаго, какъ главнаго предводителя противной партіи, своимъ мнѣніемъ, прежде нежели было разсуждаемо и прежде нежели было ему должно; чѣмъ безголовыхъ или, лучше, бездушныхъ сенаторовъ, то есть глупцовъ и трусовъ, привелъ въ смятеніе и безгласность, которые потомъ пристали къ тѣмъ, которые себя объявили съ Трощинскимъ согласными, кромѣ однако двухъ, Шепелева и Ананьевскаго, и третьяго, Гурьева, который отозвался ни въ ту, ни въ другую сторону. Министры всѣ, сколько можно было догадаться, ничѣмъ не отозвались изъ политическихъ видовъ, потому что съ одной стороны ихъ согласіе было уже на представленіе Вязмитинова въ министерскомъ комитетѣ, а съ другой главнѣйшіе изъ нихъ, какъ выше объяснено, желали аристократическаго правленія, то есть, чтобъ усиля Сенатъ, въ ономъ господствовать. Поелику же таковое разногласіе сенаторовъ и послѣ согласительное предложеніе генералъ-прокурора по силѣ законовъ требовало особой процедуры, то есть, чтобъ вносились мнѣнія сенаторовъ и предложеніе генералъ-прокурора, безъ всякаго приговора, на разсмотрѣніе Императорскаго Величества, а потому, по выздоровленіи Державина, выѣхалъ онъ въ наступившую пятницу въ Сенатъ, и какъ по обыкновенію стали подписывать журналъ прошедшаго собранія, то и требовали сенаторы противной партіи, — разумѣется, горланы или крикуны, Алексѣевъ и прочіе, — чтобъ былъ написанъ приговоръ по ихъ мнѣнію, и даже давали о томъ приказаніе оберъ-секретарю; но какъ по законамъ канцелярія Сената непосредственно состояла подъ управленіемъ генералъ-прокурора, безъ апробаціи котораго не могли приговоры быть ни поднесены къ подписанію сенаторовъ, ни послѣ подписанія отданы къ исполненію, то оберъ-секретарь, не могши самъ собою исполнить приказанія сенаторовъ, докладывалъ генералъ-прокурору предъ всѣми вслухъ, что онъ прикажетъ, писать ли приговоръ. Державинъ отвѣтствовалъ: «Поступить по законамъ, внести…..[743] дѣло безъ приговора для представленія Его Величеству». Такъ отвѣтствовалъ Державинъ. — «Нѣтъ», закричали нѣсколько сенаторовъ: «мы приказываемъ, пиши приговоръ». — «Этого нельзя», возразилъ Державинъ. Тутъ Алексѣевъ и Строгановъ возопили безъ всякой пристойности: «Какъ, насъ не слушаютъ! мы вамъ приказываемъ написать приговоръ». Державинъ, видя такое неистовство и несвѣдѣніе законовъ, возвыся голосъ, сказалъ: «Его Величество изволилъ приказать взнести все дѣло безъ приговора на его разсмотрѣніе». — «Какъ, Его Величество?» закричали Строгановъ и Алексѣевъ: «клевета! клевета!» — «Нѣтъ, не клевета», съ твердымъ голосомъ сказалъ Державинъ протоколисту: «запиши все происшествіе въ журналѣ». Послѣ сего всѣ оробѣли и замолкли. Державинъ на сей непредвидимый случай хотя не имѣлъ точнаго имяннаго повелѣнія Государя Императора; но какъ законъ именно повелѣвалъ взносить таковыя спорныя дѣла, безъ приговоровъ, къ Императорскому Величеству, то чтобъ устранить мятежъ сенаторовъ, онъ, опершись на сказанный законъ, объявилъ волю Императора самъ собою, поелику ей инаковой не признавалъ быть, какъ согласной съ закономъ, что онъ все послѣ и пересказалъ Государю и получилъ отъ него благоволеніе. Подобное сему малодушіе и несвѣдѣніе законовъ показалъ Сенатъ и при семъ первоначальномъ предложеніи генералъ-прокуроромъ мнѣнія графа Потоцкаго[744].
Неизлишно почитаю, какъ нѣсколько смѣшное приключеніе, распространить сіе подробнѣе. Когда назначено было собраніе для выслушанія того мнѣнія, то сказано было въ повѣсткахъ, что сзывается Сенатъ для выслушанія нѣкотораго государственнаго дѣла. Почему и велѣлъ Державинъ приготовиться канцеляріи Сената съ возможнымъ уваженіемъ и припасти нужное, а между прочимъ и молотокъ деревянный Петра Великаго, хранящійся въ ящикѣ на генералъ-прокурорскомъ столѣ, и песочные часы, которые Онъ употреблялъ во время слушанія важныхъ дѣлъ такимъ образомъ: когда начинали читать дѣло, то онъ ударялъ по столу молоткомъ, давая чрезъ то знать, чтобъ обращено было вниманіе къ выслушанію читаемаго и никакихъ бы постороннихъ разговоровъ во время чтенія не происходило; а когда оканчивалось чтеніе, то онъ приказывалъ секретарю, который производилъ дѣло, сбирать голоса, начиная съ младшаго, которые давали сенаторы письменные или словесные, по собраніи коихъ читались оные въ слухъ; и если открывалось несогласіе, тогда онъ, по генеральному регламенту, давалъ часъ на разсужденіе или на диспутъ, и для того-то поворачивалъ часы верхнею скляночкою нанизъ и смотрѣлъ, покудова изъ верхней въ нижнюю перекатится весь песокъ, что означало часъ. Тогда ударялъ молоткомъ по столу, давая тѣмъ знать, чтобъ перестали спорить, садились бы на мѣста свои и давали рѣшительные голоса, которые протоколистомъ записывались, и буде были согласны, то такимъ образомъ и рѣшалось дѣло; ежели жъ были разные, то его голосъ или имянной указъ совершенпо оканчивалъ дѣло. Такъ поступалъ и бывшій при немъ генералъ-прокуроромъ графъ Ягужинскій[745], когда не присутствовалъ Государь въ Сенатѣ. Было ли послѣ его такое употребленіе молотка и песочныхъ часовъ — неизвѣстно; многіе однако говорили, что не было. Державину разсудилось оные употребить, дабы придать болѣе уваженія дѣлу, коимъ такъ-сказать боролось монархическое правленіе съ аристократическимъ. Первое защищалъ генералъ-прокуроръ, удерживая единодержавную власть при Государѣ, а второе Сенатъ, присвоивая нѣкоторую часть власти себѣ въ томъ разумѣ, что ежели онъ въ правѣ всегда будетъ на имянные указы дѣлать цензуру или свои примѣчанія и входить о томъ съ докладомъ къ Императорскому Величеству (ибо хотя законами Петра Великаго и Екатерины Второй и позволено Сенату входить съ докладомъ къ Государю въ сомнительныхъ случаяхъ, когда какой законъ или указъ неясенъ или неудобоисполнителенъ или вреденъ государству; но иначе сего не дѣлывалось, какъ чрезъ генералъ-прокурора, съ докладу Императорскаго Величества собрать коллегіи и трактовать съ важною осмотрительностью и уваженіемъ предстоящихъ сумнѣній, и потомъ, что положено будетъ, входить съ докладомъ и испрашивать повелѣнія, которое уже безмолвно исполнено, а не такъ, чтобъ одному Сенату самому собою, не чрезъ генералъ-прокурора, дана была власть подавать таковые доклады): — сіе бы было уже почти аристократія. Словомъ, когда было предложено помянутое мнѣніе Потоцкаго и данъ былъ часъ на диспутъ, то сдѣлался великій шумъ: сенаторы встали съ своихъ мѣстъ и говорили между собою съ горячностію, такъ что едва ли другъ друга понимали, и прошелъ часъ, на диспутъ данный. Державинъ нѣсколько разъ показывалъ часы, просилъ, чтобъ садились на ихъ мѣста и давали свои голоса; но его не внимали. Тогда, сѣдши на свое мѣсто за генералъ-прокурорскій столъ, ударилъ по оному молоткомъ. Сіе какъ громомъ поразило сенаторовъ: поблѣднѣли, бросились на свои мѣста, и сдѣлалась чрезвычайная тишина. Не знаю, что было этому причиною, — не показалось ли имъ, что Петръ Великій всталъ изъ мертвыхъ и ударилъ своимъ молоткомъ, къ которому, по смерти его, никто не смѣлъ прикоснуться. И по городу были о семъ простомъ и ничего не значащемъ случаѣ многіе и различные толки: по обыкновенію, недоброжелатели толковали въ невыгодную Державину сторону, говоря, что будто онъ на сіе не имѣлъ права и что тѣмъ присвоилъ себѣ право Государя; но какъ Державинъ никакихъ противъ Императорскаго Величества намѣреній не имѣлъ, а напротивъ того защищалъ его самодержавную власть и молоткомъ ударилъ только для того, чтобъ разбредшихся сенаторовъ и шумящихъ усадить скорѣе на ихъ мѣста и побудить къ дачѣ ихъ голосовъ, то сами по себѣ всѣ пустые толки исчезли[746].
При докладѣ Государю о всемъ происходившемъ по сему дѣлу въ Сенатѣ, Державинъ нѣсколько разъ внушалъ ему, что, защищая его права, какъ генералъ-прокуроръ, много онь себѣ новыхъ надѣлалъ злодѣевъ, и что не преминутъ его всячески очернивать и приводить къ нему въ немилость; но Государь всегда увѣрялъ его, что онъ его не выдастъ и чтобъ онъ отправлялъ свою должность, не боясь никого, по законамъ. Но противная сторона, какъ-то окружавшіе Государя поляки и польки, сильнымъ образомъ и непрестанно работали по сему дѣлу, покудова оно производилось въ Сенатѣ, уменьшая его важность и оправдывая Потоцкаго и сенаторовъ, противъ его власти возстававшихъ, такъ что Державинъ примѣтилъ его гораздо умягченнымъ противъ нихъ и перемѣнившимъ его мнѣніе противъ того, когда ему онъ первоначально доложилъ, что всѣ согласились съ мнѣніемъ Потоцкаго; тогда онъ съ негодованіемъ сказалъ: «Я имъ дамъ себя знать». Такимъ образомъ внесено было дѣло сіе съ разными мнѣніями безъ приговора къ Государю. Долго онъ его одинъ, или съ кѣмъ-либо изъ ближайшихъ ему совѣтниковъ, какъ-то: Черторижскимъ, Новосильцовымъ, Кочубеемъ и Строгановымъ, разсматривалъ, не говоря съ генералъ-прокуроромъ ни одного слова, изъ чего и познавалъ онъ, что противная сторона взяла перевѣсъ. Наконецъ, на Ѳоминой уже недѣлѣ, позволено было предстать депутаціи Сената для объясненія сего дѣла предъ Государемъ, какъ о томъ въ правѣ сего правительства, при министерскомъ манифестѣ изданномъ, узаконено было, которое при преемникѣ Державина, князѣ Лопухинѣ, отмѣнено. Со стороны Сената избранъ былъ для объясненія сего дѣла г. Трощинскій, который въ то время отправлялъ должность статсъ-секретаря, и графъ Строгановъ, а Державинъ одинъ защищалъ сторону генералъ-прокурора. При вступленіи въ кабинетъ къ Его Величеству, часу въ 7-мъ ввечеру, хотя еще свѣтло было, но неизвѣстно для чего гардины у оконъ были завѣшены, и горѣли свѣчи. Великая вездѣ была тишина, и Государь одинъ дожидался. Принялъ весьма важно самъ, при письменномъ столѣ, и депутаціи (приказалъ) садиться, не говоря никому ни одного слова. Потомъ приказалъ Трощинскому читать бумаги, то есть мнѣніе Потоцкаго, резолюцію Сената, предложеніе согласительное Державина и наконецъ послѣднее сенатское мнѣніе. По выслушаніи всталъ, весьма сухо сказалъ, что онъ дастъ указъ, и откланялся. Предполагаемо было, что при таковыхъ депутаціяхъ Государь будетъ входить во всѣ подробности дѣлъ, то есть съ тою и другою стороною объясняться; но какъ этого тогда, да и послѣ, какъ слухи носились, никогда ничего не было, то и весьма хорошо, что онѣ отмѣнены, ибо никакой пользы не приносили и истины не могли въ полномъ ея свѣтѣ открывать Государю, которая по большой части зависитъ отъ чистосердечія и безпристрастія докладчика.
Дѣла текли по прежнему, и хотя съ тѣхъ поръ не примѣчалъ Державинъ въ Государѣ прежняго къ себѣ уваженія, однакоже не видалъ и недовѣренности. Спустя нѣкоторое время, къ великому всѣхъ удивленію состоялся по Потоцкому дѣлу неожиданный указъ, которымъ не токмо сдѣлано уваженіе Сенату и законамъ, согласно предложенію генералъ-прокурора, но вовсе у него отнято право входить съ докладомъ къ Императорскому Величеству по его въ состоящихся указахъ сумнѣніямъ. Въ маѣ мѣсяцѣ докладывалъ Державинъ Государю правила третейскаго совѣстнаго суда, имъ сочиненныя, надъ которыми трудился нѣсколько лѣтъ по мпогимъ опытамъ третейскаго судопроизводства, и посылалъ по многимъ своимъ пріятелямъ, знающимъ законы, для примѣчанія[747]. Государь, выслушавши оныя правила, вскочилъ съ восторгомъ со стула и сказалъ: «Гаврилъ Романовичъ! Я очень доволенъ, это весьма важное дѣло». Однакоже тѣ правила и по сіе время не выданы къ исполненію. Слышно было, что г. Новосильцовъ ихъ не одобрилъ, по недоброхотному отзыву окружающихъ его подъячихъ, Дружинина[748] и прочихъ, для того что они пресѣкали взятки и всякое лихоимство, что было имъ не по мыслямъ; ибо тогда бы царство подъяческое прошло[749]. Однакоже при прощаніи съ Державинымъ, какъ ниже о томъ увидимъ, Государь побожился, что онъ тѣ правила введетъ въ употребленіе. Въ маѣ мѣсяцѣ въ томъ году, то есть 1803-мъ, путешествовалъ Государь въ Лифляндскую губернію, а съ нимъ г. Новосильцовъ и графъ Черторижскій, и какъ они были враги Державина, то, будучи съ Государемъ не малое время такъ-сказать въ уединеніи, и довершили они Державину свое недоброжелательство разными клеветами, какими именно — неизвѣстно; но только изъ того оное разумѣть можно было, что Державинъ, будучи во время отсутствія Императора отпущенъ въ новогородскую свою деревню Званку на мѣсяцъ, не могъ за болѣзнію къ пріѣзду Государя возвратиться, то писалъ къ князю Голицыну, прося доложить, что замедленіе его происходитъ отъ болѣзни, но что онъ однако скоро будетъ. На что по пріѣздѣ получилъ отзывъ, что Ему нѣтъ въ немъ нужды, хотя бы онъ и вовсе не пріѣзжалъ. Державинъ хотя почувствовалъ симъ отзывомъ неблаговоленіе себѣ Государя, но терпѣливо снесъ оное, стараясь, сколько силъ его было, исполнять наилучшимъ образомъ свою должность.
Съ того времени примѣтнымъ образомъ холоднѣе обращался Государь съ Державинымъ. Однакоже дѣла шли своимъ порядкомъ, имъ учрежденнымъ въ Сенатѣ, весьма поспѣшно и безпристрастно, что можетъ засвидѣтельстовать и понынѣ вся публика, такъ что онъ имѣлъ удовольствіе видѣть, что въ общемъ собраніи иногда въ одно засѣданіе по 4 дѣла рѣшено было. Въ іюлѣ мѣсяцѣ, на Каменномъ острову, въ министерскомъ комитетѣ читано было по внутреннему министерству графомъ Кочубеемъ сочиненное господиномъ Сперанскимъ образованіе внутренняго министерства[750], и какъ оно писано было, кажется, болѣе для того, чтобъ показать большое свѣдѣніе въ старинныхъ учрежденіяхъ разныхъ нашихъ присутственныхъ мѣстъ, приказовъ и конторъ, а не съ тѣмъ чтобъ принесть государственную пользу, какъ то и оказалось послѣ, что все учреждаемое господиномъ Кочубеемъ и господиномъ Сперанскимъ было несообразица съ настоящимъ дѣломъ: то и было оно преогромное сочиненіе, чтеніемъ котораго занимались болѣе 4-хъ часовъ; но какъ никто никакого толку не понялъ, что и для чего предполагалось, то и просили Государя, чтобъ позволено было каждому министру на домъ взять и разсмотрѣть сіе сочиненіе. Императоръ позволилъ; такимъ образомъ пошло оно по рукамъ министровъ, и наконецъ, чрезъ нѣсколько недѣль, дошло до Державина, іюля 22-го числа, то есть въ день рожденія[751] Государыни Императрицы Маріи Ѳедоровны, поутру, когда сбирался онъ къ ней для поздравленія въ Павловскъ. Тамъ, увидавшись съ нимъ, г. Кочубей спросилъ, получилъ ли онъ учрежденіе его департамента. — «Получилъ». — «Пожалуйте, пришлите мнѣ его на часъ нѣчто поправить: я тотчасъ къ вамъ возвращу». — «Хорошо». Вслѣдствіе чего, возвратясь изъ Павловска, при краткомъ письмѣ, въ которомъ сказалъ, что онъ еще его не разсмотрѣлъ въ подробности какъ должно, по требованію его возвращаетъ, съ таковымъ только по краткости времени замѣчаніемъ, что если ни одинъ архитекторъ безъ основанія или фундамента не строитъ зданія, то кажется ему, что безъ основанія или инструкціи — и учрежденія департамента писать не можно; но когда онъ ему пришлетъ, то не оставитъ онъ подробныхъ сдѣлать примѣчаній. Спустя недѣли двѣ, вдругь въ министерскомъ комитетѣ, неожиданнымъ образомъ, въ присутствіи Государя читаютъ то письмо, съ таковымъ тономъ, что будто я не хотѣлъ разсматривать сочиненіе г. Кочубея и негодую на то, что толь долгое время не даются инструкціи министрамъ. Государь, по прочтеніи письма, съ неудовольствіемъ отозвался: «Что вы меня побуждаете такъ скоро дать вамъ инструкціи, когда вы сами чрезъ полгода не могли подать мнѣ своихъ мнѣній, что по каждой части надобно». Державинъ всталъ и доложилъ Государю, что онъ отнюдь не съ тѣмъ намѣреніемъ писалъ къ г. Кочубею, чтобъ побуждать Ваше Величество писать инструкціи, а думаетъ, что безъ нихъ никакихъ департаментовъ министерства учреждать не можно. Государь сухо отвѣтствовалъ: «Я дамъ инструкціи»; однакоже и по сію пору, можно сказать, ихъ основательныхъ или подробныхъ нѣтъ. Такимъ образомъ гг. министры подыскивались во всякихъ бездѣлкахъ подъ Державина и его оклеветывали, а особливо графъ Кочубей, потому что должность внутренняго министра по судебнымъ мѣстамъ, а особливо по губернскому правленію, непрестанно сталкивалась съ генералъ-прокурорскою обязанностію, или шли такъ-сказать смѣшанно, съ прямаго пути сбиваясь, перемогая другъ друга пронырствами и ухищреніями.
Выше видно, что мнѣніе о Евреяхъ Державина, сочиненное имъ во время посылки его въ Польшу, отданное при Императорѣ Павлѣ на разсмотрѣніе Правительствующаго Сената, приказано было разсмотрѣть, съ начала почти самаго министерства Державина, учрежденному особому комитету, составленному изъ графа Черторижскаго, графа Потоцкаго, графа Валеріана Зубова и Державина, которое и разсматривалось чрезъ продолженіе всего его Державина министерства; но по разнымъ интригамъ при немъ окончанія не получило. Оно заслуживаетъ, чтобъ объ немъ сказать подробнѣе. Первоначально положено было, чтобъ призвать изъ нѣкоторыхъ губерній нѣсколько старшинъ изъ кагаловъ[752] и рабиновъ знаменитѣйшихъ для объясненія съ ними всѣхъ обстоятельствъ, въ томъ Державина мнѣніи изображенныхъ. Оно достойно, чтобъ его съ прилежаніемъ прочесть и войти во всѣ его подробности, дабы узнать прямое мнѣніе сочинителя, къ благоустройству государства и самыхъ Евреевъ служащее. Продолжался ихъ съѣздъ, явки и ихъ представленія во всю почти зиму. Тутъ пошли съ ихъ стороны, чтобъ оставить ихъ по прежнему, разные происки. Между прочимъ г. Гурко, бѣлорусскій помѣщикъ, доставилъ Державину перехваченное имъ отъ кого то въ Бѣлоруссіи письмо, писанное отъ одного еврея къ повѣренному ихъ въ Петербургѣ, въ которомъ сказано, что они на Державина, яко на гонителя, по всѣмъ кагаламъ въ свѣтѣ наложили херимъ или проклятіе, что они на подарки по сему дѣлу собрали 1,000,000 и послали въ Петербургъ, и просятъ приложить всевозможное стараніе о смѣнѣ генералъ-прокурора Державина, а ежели того не можно, то хотя покуситься на его жизнь. на что и полагаетъ сроку до трехъ лѣтъ, а между тѣмъ убѣждаетъ его, чтобы, сколько можно, продолжить дѣло, ибо при Державинѣ не чаетъ, чтобъ въ пользу ихъ рѣшено было. Польза же ихъ состояла въ томъ, чтобъ не было имъ воспрещено по корчмамъ въ деревняхъ продавать вино, отъ чего все зло происходило, что они спаиваютъ и приводятъ въ совершенное разореніе крестьянъ; а чтобъ удобнѣе было продолжать дѣло, то онъ будетъ доставлять ему изъ чужихъ краевъ отъ разныхъ мѣстъ и людей мнѣнія, какимъ образомъ лучше учредить Евреевъ, которыя скоро послѣ того самымъ дѣломъ начинали вступать то на французскомъ, то на нѣмецкомъ языкѣ, и доставлялись въ комитетъ, при повелѣніи Государя Императора разсмотрѣть оныя, то чрезъ графа Черторижскаго, то Кочубея, то Новосильцова.
Между тѣмъ Еврей Нотко, бывшій у Державина въ довѣренности, якобы по ревности его къ благоустроенію Евреевъ, соглашаясь съ его Державина мнѣніемъ, подававшій разные проекты о учрежденіи фабрикъ и прочее, пришелъ въ одинъ день къ нему, и подъ видомъ доброжелательства, что ему одному Державину не перемочь всѣхъ его товарищей, которые всѣ на сторонѣ еврейской, — принялъ бы сто, а ежели мало, то и двѣсти тысячъ рублей, чтобы только былъ съ прочими его сочленами согласенъ. Державинъ, сочтя сіе важнымъ и разсуждая, что ежели на его убѣжденіе согласиться и принять деньги, то измѣнить присягѣ и дѣйствовать вопреки волѣ Государя, что, оставя въ прежнемъ неустройствѣ Евреевъ, оставить имъ прежніе способы, чрезъ винную по корчмамъ продажу, грабить поселянъ и лишать ихъ насущнаго хлѣба; ежели жъ не согласиться на подкупъ и остаться одному въ противуборствіе всѣхъ, безъ подкрѣпленія Государя, то успѣху во всѣхъ его трудахъ и стараніяхъ ожидать не можно. Итакъ онъ рѣшился о семъ подкупѣ сказать Государю и подкрѣпить сію истину Гуркинымъ письмомъ, въ которомъ видно, что на подкупъ собрана знатная сумма, что на него умыселъ и прочее, какъ выше видно; а притомъ, что чрезъ князя Черторижскаго и Новосильцова вступили уже въ комитетъ, по волѣ Государя, два проекта о устройствѣ Евреевъ, одинъ на французскомъ, а другой на нѣмецкомъ языкѣ: то, все сіе сообразя и представя Императору, надѣялся онъ, что Государь удостовѣрится въ его вѣрной службѣ и приметъ его сторону. Правда, сначала Онъ поколебался жестоко, и когда Державинъ его спросилъ, принять ли деньги, предлагаемые Ноткою 200 т. руб., то Онъ въ замѣшательствѣ отвѣчалъ: «Погоди, я тебѣ скажу, когда что надобно будетъ дѣлать», а между тѣмъ взялъ къ себѣ Гуркино письмо, чтобъ удостовѣриться о всемъ, въ немъ написанномъ, чрезъ другіе каналы. Державинъ думалъ, что возымѣютъ дѣйствіе такія сильныя доказательства, и Государь остережется отъ людей, его окружающихъ и покровительствующихъ жидовъ. Между тѣмъ, по связи и дружбѣ съ графомъ Валеріаномъ Александровичемъ Зубовымъ, пересказалъ все чистосердечно ему случившееся, не знавъ, что онъ въ крайней связи съ господиномъ Сперанскимъ, бывшимъ тогда директоромъ канцеляріи внутренняго министерства, г. Кочубея, котораго онъ водилъ за носъ и дѣлалъ изъ него, что хотѣлъ. Сперанскій совсѣмъ былъ преданъ жидамъ, чрезъ извѣстнаго откупщика Переца, котораго онъ открытымъ образомъ считался пріятелемъ и жилъ въ его домѣ[753]. Итакъ, вмѣсто того чтобъ выйти отъ Государя какому строгому противъ пронырствъ Евреевъ приказанію, при первомъ собраніи Еврейскаго комитета открылось мнѣніе всѣхъ членовъ, чтобъ оставить винную продажу въ уѣздахъ по мѣстечкамъ по прежнему у Евреевъ; но какъ Державинъ на сіе не согласился, а графъ Зубовъ въ присутствіи не былъ, то сіе дѣло (осталось) въ нерѣшеніи. Государь между тѣмъ сдѣлался къ Державину отъ часу холоднѣе, и никакого по вышесказанному Гуркину[754] письму не токмо распоряженія, ниже словеснаго отзыву не сдѣлалъ……….. скоро послѣ того, а именно въ октябрѣ, Державинъ былъ долженъ оставить службу, о чемъ ниже объяснится.
Теперь за нужное почитается сказать не менѣе жидовскаго о важномъ дѣлѣ. Извѣстно, что въ Польшѣ великое множество есть свободныхъ людей, почти ни къ какому состоянію не принадлежащихъ, то есть ни къ дворянамъ, ни къ поселянамъ, ни къ купечеству, ни къ духовенству, ни къ мѣщанству, хотя они почитаются происходящими изъ дворянъ и принадлежащими къ военнымъ людямъ. Это люди, называемые чиншевое и панцырное дворянство; ихъ во всей Польшѣ наберется можетъ-быть не одинъ милліонъ, и въ части Россійской считается до 500,000. Они большею частію собственныхъ земель не имѣютъ, а живутъ у помѣщиковъ, платя имъ чиншъ или оброкъ съ земель по условіямъ. Ихъ магнаты польскіе употребляли всегда на ихъ сеймахъ, при народныхъ выборахъ, въ чиновники и даже въ самые короли; ими-то бывали они сильны, и для того, приласкивая ихъ, почти съ нихъ ничего не брали, дабы на сеймахъ чрезъ нихъ имѣть свой могущественнѣе голосъ. Но когда Польша стала раздѣлена между Россіею, Австріею и Пруссіею, то у пановъ, не хотѣвшихъ быть подъ скипетромъ Россіи, многія мѣстечки и селенія отобраны и розданы Государынею Императрицею въ вѣчное потомственное (владѣніе) россійскимъ владѣльцамъ, хотя безъ исключенія тѣхъ панцырныхъ дворянъ и чиншевой шляхты, однакоже и безъ отъятія ихъ правъ и вольностей, какъ они подъ польскимъ владѣніемъ находились. Изъ каковыхъ мѣстечекъ и селеній между прочимъ пожаловано нѣсколько тысячъ душъ въ Могилевской губерніи Александру Петровичу Ермолову[755], а онъ продалъ нѣкоему коллежскому или надворному совѣтнику, что былъ виннымъ въ Херсонѣ откупщикомъ, Яншину. Сей, не имѣя нужды, какъ польскіе магнаты, при выборахъ, такой сволочи въ голосахъ, и будучи хорошимъ хозяиномъ, управляя самъ своими деревнями, сталъ налагать на живущую у него чиншевую шляхту оброкъ, за владѣемыя ими земли, болѣе того, какъ они прежде платили, или ссылалъ ихъ съ своихъ земель, если они платить требуемаго имъ не соглашались. Они заупрямились, а онъ домогался, и дошла отъ нихъ жалоба Государю, который приказалъ чрезъ губернское правленіе то изслѣдовать и удовлетворить притѣсненныхъ и обиженныхъ. Трудно было рѣшить сіе дѣло и удовлетворить по справедливости обѣимъ спорящиімъ сторонамъ; ибо чиншевая шляхта, панцырные дворяне и всѣ прочія состоянія, при забраніи Польскаго края, оставлены всемилостивѣйшимъ манифестомъ на всѣхъ польскихъ правахъ и привилегіяхъ, а съ другой стороны грамотами пожалованы россійскимъ подданнымъ польскія мѣстечки и селенія со всѣми землями, угодьями и жителями, къ нимъ принадлежащими. То Державинъ, собравъ о всемъ нужныя къ дѣлу сему справки и узнавъ, что покойная Императрица имѣла намѣреніе выселить тѣхъ дворянъ и шляхту, по политическимъ видамъ, на порожнія земли въ полуденныхъ своихъ губерніяхъ, согласно чему Державинъ сочинилъ проектъ или докладную записку о выселеніи тѣхъ праздныхъ людей въ Херсонскую, Астраханскую, Саратовскую, Уфимскую и сибирскія губерніи, дабы тѣмъ самымъ: 1) очистить земли владѣльческія въ Польшѣ и прекратить тѣмъ самымъ споры ихъ съ тою шляхтою; 2) чтобъ отнять способы у польскихъ вельможъ въ безпокойное время усиливать ихъ партіи симъ своевольнымъ народомъ, который всегда готовъ на всякія неистовства и возмущенія; 3) чтобъ населя ихъ по окружной чертѣ Имперіи, укрѣпить тѣмъ самымъ ея границы и оградить коренныхъ жителей, и наконецъ 4) чтобъ дать способъ доказывать имъ свое дворянство, котораго они безпрестанно съ великими хлопотами и издержками доискивались, службою, когда изъ нихъ учредить такіе ландмилицкіе полки, каковые были въ польской Украйнѣ и по Оренбургской линіи; словомъ, такое полезное дѣло изъ сей шляхты сдѣлать, которое бы въ нынѣшнее время оказало уже свои плоды, и польскіе вельможи измѣнники не могли бы изъ сей шляхты формировать новыхъ полковъ для Бонапарта. Государь, выслушавъ сію записку, былъ чрезвычайно доволенъ и приказалъ взнесть ее на уваженіе Еврейскаго комитета, съ таковымъ повелѣніемъ, чтобъ поданъ (былъ) отъ него немедленно Ему о томъ докладъ; но дѣло сіе и по сіе время, то есть по 1812 годъ, осталось безъ всякаго движенія, по причинѣ той, что члены Еврейскаго комитета большею частію изъ польскихъ вельможъ, какъ-то: князя Черторижскаго и графа Потоцкаго; а хотя послѣ Державина заступилъ мѣсто его князь Лопухинъ, но онъ и графъ Зубовъ, состоявшій членомъ того комитета послѣ Державина, имѣли всѣ въ Польшѣ большія маетности и мѣстечки, населенныя разнаго рода шляхтою и жидами, то и была бы знатная иотеря ихъ доходамъ, ежелибы жидовъ и шляхту вывесть изъ Польши въ другія губерніи, какъ то въ помянутомъ еврейскомъ мнѣніи Державина и сей запискѣ о шляхтѣ Державинымъ предполагалось. Словомъ, надобно прочесть внимательно то мпѣніе и записку, дабы увидѣть всю пользу и выгоды для Россійской Имперіи; но частная польза помянутыхъ вельможъ перемогла государственную. Евреи, послѣ выбытія Державина изъ министерства, остались въ прежнемъ ихъ безпорядкѣ, а о шляхтѣ и думать не хотѣли.
Хотя по теченію всѣхъ дѣлъ видно было истиннымъ сынамъ отечества недоброжелательство польскихъ вельможъ, окружавшихъ Государя; но явное ихъ и наглое[756] поведеніе ко вреду Россіи свидѣтельствуется симъ. Господинъ Барановъ, что нынѣ оберъ-прокуроръ въ Сенатѣ[757], бывшій въ министерскомъ комитетѣ производителемъ дѣлъ, по увольненіи изъ службы Державина разсказывалъ ему: что когда онъ принесъ въ комитетъ объявленный генералъ-прокуроромъ словесный имянной указъ о шляхтѣ и вышесказанную докладную записку объ оной, то г. Черторижскій, прочтя оную и указъ, бросилъ въ каминъ съ презрѣніемъ, которую Барановъ подхватя спасъ отъ огня. О жидахъ написанный имъ приговоръ, согласный съ мнѣніемъ Державина, велѣно было отдать г. Сперанскому, который передѣлалъ по-своему, не упомянувъ даже и о томъ, что онъ послѣдовалъ по разсмотрѣнію мнѣнія Державина, какъ бы онаго совсѣмъ не было, о которомъ ни однимъ словомъ и въ указѣ не упомянуто. Державинъ, узнавъ отъ него Баранова о рѣшеніи такимъ образомъ еврейскаго дѣла, шутя сказалъ: «Іуда продалъ Христа за 30 сребрениковъ, а вы за сколько Россію?» Онъ съ смѣхомъ также отвѣтствовалъ: «По 30,000 червонныхъ на брата, кромѣ де меня, ибо приговоръ, мною написанный, передѣлалъ Сперанскій»; но кто же именно взялъ червонные, того не объявилъ. Не думаю, чтобъ русскіе вельможи сдѣлали такую подлость, кромѣ Сперанскаго, котораго гласно подозрѣвали и въ корыстолюбіи, а особливо по сему дѣлу, по связи его съ Перцомъ[758].
Выше уже видно, что Государь около сего времени часъ отъ часу холоднѣе становился къ Державину; но началось внутреннее Его къ нему неблагорасположеніе сперва обнаруживаться тѣмъ: Первое. Въ одно время, при докладѣ по какому-то частному письму, увидѣвъ число на немъ прошедшаго мѣсяца, сказалъ, что «у васъ медленно дѣла идутъ». Державинъ отвѣтствовалъ: онъ смѣетъ удостовѣрить, что въ Сенатѣ ни при одномъ генералъ-прокурорѣ такъ скоро и осмотрительно дѣла не шли, какъ нынѣ, что ихъ въ общемъ собраніи въ одно присутствіе иногда рѣшится по 4, и жалобъ на оныя нѣтъ. — «Но вотъ это письмо доказываетъ, что такъ замедлилось», возразилъ Государь съ неудовольствіемъ. — Что касается до частныхъ писемъ, сказалъ Державинъ, то это не его дѣло. — «Какъ, не твое дѣло?» съ негодованіемъ спросилъ Императоръ. — «Такъ, Государь! это дѣло статсъ-секретарей: они, по частнымъ письмамъ собравъ справки или сдѣлавъ съ кѣмъ надлежитъ сношеніе, должны докладывать Вашему Величеству и писать по нимъ ваши указы, а генералъ-прокурорская обязанность состоитъ прилежно смотрѣть за Сенатомъ и за подчиненными ему мѣстами, чтобъ они рѣшили дѣла и поступали по законамъ: такъ при покойной Вашей бабкѣ было. Я былъ самъ статсъ-секретаремъ, и очень это знаю, что не затрудняли такими мелочьми генералъ-прокурора». — «Но при родителѣ моемъ такъ учреждено было». — «Я знаю; но родитель Вашъ поступалъ самовластно, съ однимъ генераломъ-прокуроромъ безъ всякихъ справокъ и соображенія съ законами дѣлалъ, что Ему было только угодно; но Вы, Государь, въ манифестѣ Вашемъ при вступленіи на престолъ объявили, что Вы царствовать будете по законамъ и по сердцу Екатерины: то мнѣ не можно иначе ни о чемъ докладывать Вамъ, какъ по собраніи справокъ и по соображеніи съ законами, а потому и не могу я и сенатскія и частныя дѣла вдругъ и поспѣшно, какъ бы желалось, обработывать и Вамъ докладывать. Не угодно ли будетъ приказать частныя письма раздать по статсъ-секретарямъ?» — «Ты меня всегда хочешь учить», Государь съ гнѣвомъ сказалъ: «я самодержавный Государь, и такъ хочу».
Второе. Въ одинъ день говоритъ: «Какъ это у васъ дѣла исполняются, а канцелярія ваша объ нихъ не знаетъ?» — «Не понимаю и не знаю, Государь», сказалъ Державинъ: «позвольте о томъ мнѣ справиться, какія бы то были дѣла, которыя исполнены, прежде нежели канцелярія о нихъ знала». Державинъ справился и нашелъ, что въ самой вещи нѣсколько было такихъ дѣлъ, которыя уже по исполненіи ихъ отданы были къ запискѣ въ регистратуру канцеляріи, напримѣръ доносы о похищеніи казначеями казны, о заговорахъ и умыслахъ на особу Государя и о прочемъ, по которымъ, съ докладу Его Величества, писано было секретно къ кому надлежало собственною рукою Державина, чтобъ взяты были подлежащія мѣры, къ захваченію похищенія казны и заговорщиковъ, прежде нежели узнала о томъ канцелярія, для того что имѣли они и здѣсь въ городѣ и по губерніямъ пріятельскія связи, чрезъ которыя происходила преждевременная разгласка, и виновные могли укрываться. Державинъ объяснилъ сіи обстоятельства Государю, и онъ оправдалъ его поступки.
Третье. Министерскія канцеляріи имѣли между (собою) пріятельскія связи, и какъ большая часть производителей дѣлъ были изъ семинаристовъ, выбранные и пристроенные[759] къ ихъ мѣстамъ чрезъ господина Сперанскаго, который всѣми ими, какъ скрытою такъ-сказать машиною, двигалъ и руководствовалъ[760], такъ что какое у котораго министра, а особливо у Державина, было приготовлено къ докладу дѣло имъ апробованное и положено въ портфель, онъ уже зналъ, а потому, буде оно было изложено не по его мыслямъ или, лучше сказать, того тріумвирата приближенныхъ тайныхъ совѣтниковъ, Черторижскаго, Новосильцова, Кочубея и Строганова и прочихъ коварныхъ и корыстныхъ, то и предваряемъ былъ Государь заблаговременно тайными побочными внушеніями противъ справедливости и истиннаго существа того дѣла. Итакъ, когда Державинъ, а можетъ-быть и другіе когда приходили то-и-дѣло[761] къ Государю, то онъ, выслушавъ и не говоря никакой резолюціи, приказывалъ оставлять тѣ дѣла у себя на столѣ, которыя одинъ или съ тѣми совѣтниками разсматривалъ или не разсматривалъ, то выходили несообразные съ истиною, съ законами и съ пользою государственною законы и учрежденія, а другія остались и по сіе время безъ движенія. Для сего жъ, чтобъ все знать происходящее у министровъ въ канцеляріяхъ, подкуплены были изъ самыхъ ихъ служителей, людьми, которые доводили до свѣдѣнія Сперанскаго и прочихъ все, что узнали. Такимъ образомъ внушено было Государю и вышеписанное обстоятельство, что извѣстны были нѣкоторыя бумаги въ канцеляріи министра юстиціи прежде исполненія оныхъ. Словомъ, помянутыя недоброжелательствующіе Державину министры сами или ихъ угодники употребляли всѣ низкія, подлыя и коварныя средства въ чемъ-нибудь подловить Державина, такъ что выкрадывали бумаги изъ канцеляріи, какъ-то напримѣръ, г. Трощинскій сообщилъ[762] къ нему подписной имянной указъ о произведеніи въ чинъ одного служившаго подъ начальствомъ его въ почтовомъ департаментѣ чиновника. Державинъ, получа оный, по заведенному порядку отдалъ для записки и отсылки въ Сенатъ директору его канцеляріи Колосову. Сей дурной человѣкъ или, прямѣе сказать, бездѣльникъ[763] неумышленно его потерялъ, или по открывшимся послѣ дурнымъ его поступкамъ соглашусь лучше вѣрить, что нарочно его уничтожилъ, дабы (не смотря на то, что предательски) выказать лучше безпорядокъ канцеляріи, хотя оный наиболѣе отъ него зависѣлъ, и неисправность канцеляріи, въ которой, какъ выше видно, Государю хотѣлось Державина обличить. Нѣсколько недѣль спустя, Трощинскій пишетъ Державину, что онъ не видитъ исполненія помянутому указу. Державинъ справляется, не находитъ онаго. Спрашиваетъ директора: онъ отрицается, говоря, что не получалъ. Дежурный канцелярскій служитель уличаетъ его, что онъ подносилъ пакетъ министру, а сей, раскрывъ пакетъ, отдалъ его директору, у котораго онъ въ рукахъ его видѣлъ; но сей съ клятвами отрицается, что ни отъ кого не нолучалъ и не видалъ. Итакъ могъ бы онъ его предать суду; но какъ рекомендованъ онъ былъ не токмо отъ графа Валеріана Зубова, котораго Державинъ любилъ и считалъ себѣ другомъ, но и отъ самого Государя, то онъ о семъ происшествіи и докладывалъ ему, объясняя и прочее его дурное поведеніе, что онъ обращается безпрестанно въ карточной игрѣ и въ пирахъ, а къ должности ни мало не прилежитъ, то не мудрено и канцеляріи быть неисправной, потому что директоръ вовсе должностію своею не занимается, и просилъ, чтобъ позволилъ перемѣнить его; но Государь промолчалъ на то и подписалъ другой указъ о помянутомъ чиновникѣ; потомъ сказалъ, чтобъ онъ ему сдѣлалъ выговоръ. Изъ сего понялъ Державинъ, что онъ Колосова покровительствуетъ, а можетъ-быть и нарочно ему его рекомендовали такого, чтобъ чрезъ него тайнымъ образомъ Сперанскому и прочимъ вѣдать, что происходитъ въ канцеляріи министра юстиціи, какъ о томъ выше явствуетъ. Такой же бездѣльникъ былъ Колосовымъ рекомендованный управляющій по юстицкой части нѣкто Лавровъ[764], который нынѣ дѣйствительный статскій совѣтникъ, кавалеръ и директоръ Тайной канцеляріи. Онъ выкралъ[765] важныя бумаги, которыя, при смѣнѣ Державина съ министровъ, не могли найти по дѣлу Лазаревича о драгоцѣнномъ бриліантѣ, находившемся въ скиптрѣ Императора, что онъ обманомъ присвоенъ былъ Лазаревичемъ отъ нѣкоторыхъ персіянъ, по наслѣдію отъ своей матери получившихъ сей камень, отъ времени шаха Надира ей доставшійся, у тѣхъ персіянъ нагло отнялъ тотъ камень, давъ имъ другой поддѣльный, изъ чего происходило дѣло по нижнимъ правительствамъ, а наконецъ и въ самомъ Сенатѣ, гдѣ всѣ доказательства и улики бѣдныхъ персіянъ, по выбытіи Державина изъ министерства, уничтожены. Лазаревичъ оправленъ, и они едва ли куды въ кибиткахъ не отосланы. Сіе вопіющее дѣло Богъ разсудитъ; но когда (бы) былъ Державинъ министромъ, то не допустилъ бы онъ утѣснить сильной сторонѣ людей безсильныхъ.
Какъ бы то ни было, подобныя дѣла и обстоятельства дѣлали много недоброжелателей Державину и, внушеніями на него разными, Государя къ нему остужали, что онъ и самъ съ своей (стороны) добавлялъ, держась сильно справедливости, не отступая отъ нея ни на черту, даже въ угодность самаго Императора. Скажемъ нѣсколько тому примѣровъ. Государь, въ угодность своей фавориткѣ Нарышкиной[766], которая покровительствовала графа Соллогуба[767], противъ законовъ приказалъ отъ жены его отобрать имѣніе, отданное имъ ей записью, и наложить опеку безъ всякаго въ нижнихъ судебныхъ мѣстахъ о томъ производства. Какъ это было противъ коренныхъ законовъ и самого Его о министерствѣ манифеста, которымъ точно запрещено въ Сенатѣ не производить дѣлъ, не бывшихъ въ сужденіи нижнихъ инстанцій, а также имѣній, кромѣ малолѣтныхъ и безумныхъ, въ опеку не брать, то Державинъ выписалъ тѣ законы и представилъ Государю, сказавъ, что онъ долгомъ своимъ почитаетъ оберегать не токмо Его законы, но и славу. Но Государь, оставя дѣло у себя, далъ нѣсколько спустя дней о томъ указъ; но Державинъ не контрасигновалъ его, такъ какъ не контрасигновалъ указовъ: по упомянутому Потоцкому дѣлу, по отрѣшенію нижегородской уголовной налаты предсѣдателя отъ должности и безъ суда, по вольнымъ хлѣбопашцамъ и прочимъ. Но о сихъ послѣднихъ двухъ дѣлахъ за нужное почитается упомянуть пространнѣе.
Г. Кочубей сообщилъ волю Государя, чтобъ отрѣшить отъ должности предсѣдателя нижегородской уголовной палаты, не помню его фамиліи[768], за то что ассессоръ этой палаты съ кѣмъ-то поссорился на улицѣ, взятъ въ полицію, и губернаторъ[769] приказалъ его палками или, не помню какъ, наказать. Предсѣдатель отозвался, что это не его дѣло, что когда дѣло дойдетъ по уголовному суду до него, тогда онъ опредѣлитъ виновному наказаніе по законамъ. Губернаторъ за это прогнѣвался и представилъ внутреннему министру на предсѣдателя якобы въ непослушаніи. Между тѣмъ предсѣдатель просилъ о своей защитѣ министра юстиціи. Сей не успѣлъ еще ничего по сей просьбѣ сдѣлать, какъ господинъ Кочубей докладываетъ, безъ всякихъ справокъ и сношенія съ министромъ юстиціи, Государю, и получилъ отъ него повелѣніе отрѣшить предсѣдателя отъ должности, о чемъ и объявилъ внутренній министръ сообщеніемъ своимъ волю Государя. Державинъ, сообразя жалобу предсѣдателя съ представленіемъ губернатора и нашедъ послѣдняго поступокъ не сообразнымъ ни съ законами, ни съ справедливостію, передоложилъ Государю неосновательный докладъ Кочубея. Государь симъ былъ доволенъ; но чрезъ нѣсколько дней опять получено государево повелѣніе, чтобъ онъ непремѣнно заготовилъ указъ объ отрѣшеніи предсѣдателя и поднесъ бы къ подписанію Его Величества. Тогда Державинъ, заготовивъ указъ и поднося къ подписанію, еще объяснилъ невинность предсѣдателя; но Государь, не внявъ его представденію и не говоря ни слова, подписалъ. Державинъ, принявъ сей указъ и не контросигнировавши оный, отослалъ его при письмѣ г. Кочубею, въ которомъ сказалъ: какъ по его докладу и ходатайству сей состоялся указъ, то чтобъ и изволилъ онъ его контросигнировать, а онъ не можетъ, видя невинность предсѣдателя. Кочубей представилъ письмо Государю, которое онъ прочетши, указъ изодралъ<.> Но неизвѣстно почему и какъ сіе могъ сдѣлать господинъ Кочубей, что онъ чрезъ нѣсколько дней (обьявилъ) словесное[770] имянное повелѣніе въ Сенатѣ объ отрѣшеніи того предсѣдателя. Хотя бы Сенату и не слѣдовало его принять (первое потому, что Кочубей его объявилъ не по своей части, а по части министра юстиціи, а второе, что предсѣдатели палатъ опредѣляются на ихъ мѣста собственноручнымъ подписомъ докладовъ сенатскихъ Императорскимъ Величествомъ; то объявленные словесные имянные указы и не имѣли по законамъ противъ подписныхъ никакой силы); но однако изъ подлой трусости принялъ тотъ указъ и предсѣдателя отъ должности отрѣшилъ, который однако годъ спустя послѣ уже министерства Державина, пріѣхавъ самъ въ Петербургъ, подавалъ письмо Императору, доказалъ свою невинность и незаконное его отрѣшеніе: отдана ему справедливость, и по желанію его дано полное жалованье, и онъ отъ службы уволенъ. Вотъ большою частію какъ молодыми министрами производились дѣла.
Касательно вольныхъ хлѣбопашцевъ, то сіе такимъ образомъ случилось. Румянцовъ выдумалъ (смѣю сказать, изъ подлой трусости Государю угодить) средства, какимъ образомъ сдѣлать свободными господскихъ крестьянъ. Какъ это любимая была мысль Государя, внушенная при воспитаніи его нѣкоторымъ его учителемъ Лагарпомъ, то Румянцовъ, чтобъ подольститься Государю, стакнувшись напередъ, смѣю сказать съ якобинскою шайкою — Черторижскимъ, Новосильцовымъ и прочими, подалъ проектъ, чтобъ дать свободу крестьянамъ отъ господъ своихъ откупаться, хотя сего никогда запрещено не было, и на семъ основаніи отпустилъ своихъ крестьянъ до 200 душъ, которые, какъ послѣ слышно стало, никогда не были его крѣпостными людьми, но вольные, отцомъ его покойнымъ фельдмаршаломъ — съ условіемъ какого платежа или изъ милости на его земляхъ вновь отъ Порты пріобрѣтенныхъ, — поселенные. Государь проектъ сей, одобренный его молодыми тайными совѣтниками, принялъ весьма милостиво или, лучше сказать, съ радостію, что нашлося средство привести его любимѣйшую мысль къ исполненію, передалъ оный Государственному Совѣту на разсмотрѣніе или, лучше сказать, на исполненіе. Всѣ господа члены Совѣта, хотя находили сей проектъ неполезнымъ, перешептывали между собою о томъ, но согласно всѣ одобрили, какъ и указъ заготовленный о томъ апробовали. Державинъ только одинъ далъ свой голосъ, что всѣмъ владѣльцамъ по манифесту 1775 года отпущать людей и крестьянъ своихъ позволено, а по указу царствующаго Государя 1801 году и снабжать отпущенныхъ людей землями можно[771], слѣдовательно никакой нужды нѣтъ въ новомъ законѣ. Румянцовъ можетъ освободить хотя всѣхъ своихъ людей и крестьянъ по тѣмъ указамъ (однакоже онъ того ни тогда, ни послѣ не сдѣлалъ), а на всѣхъ особымъ указомъ растверживать о мнимой вольности и свободѣ простому, еще довольно непросвѣщенному народу, опасно, и только такое учрежденіе надѣлаетъ много шуму, а пользы никакой ни крестьянамъ, ни дворянамъ. Это мнѣніе его записано въ журналѣ Совѣта; но несмотря на то, Государь далъ указъ извѣстный о вольныхъ хлѣбопашцахъ[772]. Когда къ генералъ-прокурору онъ присланъ былъ, то, не посылая онаго въ Сенатъ, поѣхалъ во дворецъ и представилъ Государю со всею откровенностію и чистосердечіемъ о неудобности указа. Онъ вопросилъ: «Почему же онъ безполезенъ?» — «Не говоря о политическихъ видахъ, что нашей непросвѣщенной черни опасно много твердить о вольности, которой она въ прямомъ ея смыслѣ не понимаетъ и понять не можетъ», отвѣтствовалъ Державинъ: «но и по самому своему содержанію онъ неудобоисполнителенъ». — «Почему?» — «Потому что условливаться рабу съ господиномъ въ цѣнѣ о свободѣ почти невозможно; это такая вещь, которая цѣны не имѣетъ, требуя со стороны господина только всего великодушія, а со стороны раба благодарности, а иначе всякія условія будутъ тщетны. Натурально, рабъ за свою свободу будетъ обѣщать все, что отъ него ни потребуютъ; а помѣщикъ, лишаясь крестьянъ и съ ними своего доходу или, лучше сказать, своего существованія, захочетъ имѣть такой капиталъ за сію свободу, чтобъ не токмо (не) разстроить, но и улучшить свое благосостояніе. Изъ сего выдутъ неустойки въ платежѣ условленныхъ суммъ, изъ неустойки дѣла и тяжбы, которыхъ такое великое множество по долгамъ. Сверхъ того, какъ правосудіе въ Россійской Имиеріи большею частью въ рукахъ дворянства, то дворянинъ, судя дѣло своего собрата, будетъ осуждать самъ себя; изъ того другаго ничего не выдетъ, какъ подготовленное беззаконіе: будутъ обвиняемы крестьяне и обращены по этому указу въ прежнее ихъ крѣпостное состояніе или тягчайшее рабство, потому что помѣщикъ за причиненные ему хлопоты и убытки будетъ мстить. Сверхъ того, и государственное хозяйство неминуемо отъ сего учрежденія потерпитъ какъ въ сборѣ рекрутъ, такъ и денежныхъ повинностей, ибо крестьяне, продавъ взятую ими у помѣщиковъ землю, могутъ переселиться на другія въ отдаленнѣйшія страны Имперіи, гдѣ ихъ сыскать скоро не можно, или по своевольству своему и лѣности разбрестися, куды глаза глядятъ, чтобъ только не ставить рекрутъ и не платить никакой повинности, въ чемъ они единственно свободу свою (полагають). Нижніе земскіе суды или сельская полиція, по пространству въ Имперіи мѣстъ жилыхъ и пустыхъ, удержать ихъ отъ разброду не могутъ безъ помѣщиковъ, которые суть наилучшіе блюстители или полиціймейстеры за благочиніемъ и устройствомъ поселянъ въ ихъ селеніяхъ. Ежели же по доходящимъ иногда къ Государю жалобамъ отъ крестьянъ на тиранскіе помѣщиковъ ихъ поступки, на угнетеніе поборами и разныя насилія, какъ милосердому отцу невозможно не обратить вниманія своего и не оказать правосудія, то къ предупрежденію таковыхъ жалобъ совѣтовалъ Державинъ Государю пригласить не вдругъ изъ всей Имперіи, а по частямъ изъ нѣсколькихъ губерній губернскихъ предводителей дворянства, которымъ дать милостивые рескрипты, похваля съ одной стороны древнюю и новую службу дворянъ, а съ другой изобразить дурные поступки съ своими подданными нѣкоторыхъ помѣщиковъ, доходящіе до престола, приложа онымъ экстрактъ изъ дѣлъ имѣющихся въ Сенатѣ, приказавъ имъ найти средство и положить ихъ мнѣніе, какія въ которыхъ губерніяхъ и уѣздахъ могутъ собираемы быть денежныя или продуктами подати или отправляемы работы, потому что они не могутъ быть по положенію различныхъ мѣстъ одинаковы; а также и наказанія тѣлесныя, какія дома чинить и для какихъ отсылать въ градскія и сельскія полиціи. Предводители сіе должны непремѣнно будутъ сдѣлать, слѣдовательно они на себя сами сдѣлаютъ постановленіе, а на Государя ропоту не будетъ. Такимъ образомъ и крестьяне облегчатся въ ихъ участи, и правительство не будетъ имѣть опасности отъ которой-либо стороны ропоту или неудовольствія». — Государь, выслушавъ сіе представленіе отъ Державина, казался довольнымъ, приказалъ указъ свой отдать въ Совѣтъ, дабы вновь былъ пересмотрѣнъ. Касательно же созыва дворянскихъ предводителей, то сказалъ, что онъ о семъ подумаетъ, а изъ всѣхъ вдругъ губерній сдѣлать многолюдный вызовъ онъ находитъ неудобнымъ и не безопаснымъ.
Державинъ едва отъ Государя возвратился домой, располагаясь на другой день представить указъ въ Государственный Совѣтъ, какъ является къ нему г. Новосильцовъ съ повелѣніемъ отъ Государя, чгобъ указа не отдавать въ Совѣтъ, а отослать въ Сенатъ для непремѣннаго исполненія. Державинъ крайне симъ огорчился и не зналъ, какъ тому помочь: то пришло ему въ голову, что въ правахъ Сената, напечатанныхъ при министерскомъ манифестѣ, и по кореннымъ Петра Великаго и Екатерины ІІ-й законамъ позволено сему правительству входить съ докладомъ къ Императорскому Величеству, когда какой новоизданный законъ покажется теменъ, неудобь-исполнителенъ или вреденъ государству: то и желалъ пріятельски о томъ сдѣлать внушеніе кому-либо изъ господъ сенаторовъ, чтобъ онъ, при запискѣ того указа Сената въ общемъ собраніи, подалъ мысли прочимъ сенаторамъ взойти въ докладъ къ Государю, представя ему неполезность указа. Обращаясь мыслями на того и на другаго сенаторовъ, показался ему всѣхъ способнѣе, по престарѣлымъ лѣтамъ своимъ и по знанію законовъ и пользъ государственныхъ, Ѳедоръ Михайловичъ Колокольцовъ[773], котораго онъ тотъ же день пригласивъ къ себѣ на вечеръ, сообщилъ наединѣ свои мысли. Онъ, понявъ всю важность предложенія, охотно согласился оное исполнить. Державинъ остался спокоенъ, уповая, что въ понедѣльникъ, при объявленіи указа въ общемъ собраніи, положатъ войти съ докладомъ о неудобности сего новаго закона. Въ сихъ мысляхъ, во вторникъ, яко въ докладной день, бывъ у Государя, поѣхалъ въ Сенатъ въ полномъ удостовѣреніи, что г. Колокольцовъ поступилъ, какъ обѣщалъ. Вмѣсто того на вопросъ отвѣтствуютъ ему, что указъ въ общемъ собраніи принятъ, записанъ и отосланъ въ первый департаментъ для исполненія. Весьма онъ сему удивился. Подходитъ къ Колокольцову, спрашиваетъ его потихоньку: «Какъ, указъ принятъ?» — «Такъ», отвѣчаетъ онъ пересѣменивая: «къ несчастію, я сдѣлался боленъ вчерась и не могъ въ Сенатѣ быть». Поговоря, положили, что будто по разнорѣчію въ исполненіи, внести паки въ общее собраніе. Какъ разсужденіе было о томъ при оберъ-прокурорѣ князѣ Голицынѣ, посаженномъ въ сіе мѣсто, можно сказать, болѣе не для соблюденія законовъ и настоящаго дѣла, а для тайнаго увѣдомленія Государя, что въ Сенатѣ дѣлается, и какъ онъ вѣрно отправлялъ возложенную на него должность, обѣдая всякій день во дворцѣ, то разсужденія Державина о семъ указѣ, — въ которыхъ онъ говорилъ о безполезности и неудобности сего указа, сожалѣя о Государѣ, что онъ приведенъ на такое дѣло, которое не принесетъ ему ни пользы, ни славы, натурально что Голицынымъ слушаныя, — поѣхавъ обѣдать во дворецъ, пересказалъ Императору; а какъ по вторникамъ всякую недѣлю, послѣ обѣда часу въ 7-мъ, былъ во дворцѣ въ присутствіи Императора министерскій комитетъ, то Государь, посидѣвъ въ немъ не болѣе часа, не очень весело кончилъ присутствіе, и лишь только начали министры разъѣзжаться, то одинъ изъ камердинеровъ Государя, подошедъ къ Державину, сказалъ тихо, что Императоръ зоветъ его къ себѣ въ кабинетъ. Вошедъ въ оный, нашелъ его одного. Онъ тотчасъ началъ говорить: «Какъ вы, Гаврила Романычъ, противъ моихъ указовъ идете въ Сенатѣ и критикуете ихъ? вмѣсто того ваша должность подкрѣплять ихъ и настоять о непремѣнномъ исполненіи». Державинъ отвѣчалъ, что не критиковалъ указовъ, а признается, что при разсужденіи объ исполненіи, какъ и Его Величеству докладывалъ, сумнѣвался о удобности и пользѣ, что и теперь по присягѣ своей подтверждаетъ, удостовѣряя, что Его Величество симъ способомъ не достигнетъ своего намѣренія, чтобъ сдѣлать свободными владѣльческихъ крестьянъ; да ежелибъ и достигъ, то въ нынѣшнемъ состояніи народнаго просвѣщенія не выдетъ изъ того никакого блага государственнаго, а напротивъ того вредъ, что чернь обратитъ свободу въ своевольство и надѣлаетъ много бѣдъ[774]. Но какъ Государь учителемъ своимъ, французомъ Лагарпомъ[775] упоенъ былъ и прочими его окружавшими ласкателями, сею мыслію, по ихъ мнѣнію великодушною и благородною, чтобъ освободить отъ рабства народъ, то остался непоколебимымъ въ своемъ предразсудкѣ, и приказалъ объявить имянное свое повелѣніе, чтобъ по разногласію въ первомъ департаментѣ не обращать того указа въ общее собраніе, а исполнить бы его непремѣнно, что онъ безпрекословно уже и исполнилъ, негодуя въ размышленіи на подлую душу и трусость г. Колокольцова, каковы почти и всѣ были господа сенаторы его времени, что доказываетъ и нижеописанное еще приключеніе.
Въ первыхъ еще мѣсяцахъ его министерства, помнится въ ноябрѣ, когда финансъ-министръ приготовлялъ обыкновенныя росписанія свои разнымъ губерніямъ, въ одинъ день на вечерѣ, во время собранія у Державина оберъ-прокуроровъ для консультаціи, пріѣзжаетъ къ нему государственный казначей, господинъ Голубцовъ, родной племянникъ финансъ-министра графа Васильева[776], и проситъ его въ кабинетъ для переговора наединѣ. Державинъ исполняетъ его просьбу. Голубцовъ начинаетъ ему жаловаться на его дядю, говоря, что въ крайнемъ безпорядкѣ казенное управленіе, что онъ не знаетъ, какъ посылать росписанія о доходахъ, которыхъ никакого счету нѣтъ, и прочее тому подобное. Державинъ удивляется тому и говоритъ, что не его дѣло. «Нѣтъ», Голубцовъ съ жаромъ и настоятельностію возражалъ: онъ пріѣхалъ къ генералъ-прокурору и доводитъ ему до свѣдѣнія о крайнемъ разстройствѣ казны и что онъ, принимая теперь на себя сію должность (ибо онъ тогда только пожалованъ въ государственные казначеи), не можетъ отвѣтствовать за могущій быть ущербъ казны, а паче за ассигнаціи суммъ, на которыя финансъ-министръ объявляетъ или выноситъ имянные Императора указы. Державинъ поусумнился-было доводить до Государя таковые доносы, не имѣя въ рукахъ у себя ничего письменнаго; но какъ Голубцовъ ему подалъ въ то же время письмо, въ которомъ онъ просилъ генералъ-прокурора о исходатайствованіи одному казначею чина, говоря, что онъ, за извѣстными ему причинами, не можетъ о томъ просить финансъ-министра по своей командѣ, то прибѣгаетъ къ нему. Державинъ еще сумнѣвался; но Голубцовъ увѣрялъ, что ежелибъ онъ не имѣлъ важныхъ причинъ, для своей безопасности, прибѣгать къ генералъ-прокурору въ толь государственномъ интересномъ дѣлѣ, то бы онъ на роднаго своего дядю и благодѣтеля не сталъ клеветать понапрасну. Державинъ, разсудя, что онъ имѣетъ у себя въ рукахъ письмо государственнаго казначея, изъ котораго видно неудовольствіе его на финансъ-министра, рѣшился доложить Государю, что на другой день и исполнилъ. Императоръ тоже усумнился-было, не видя ничего отъ Голубцова письменнаго; но когда показано ему письмо отъ казначея, то взялъ вѣру и обѣщалъ о томъ переговорить съ финансъ-министромъ. Это былъ вторникъ, докладной день Державина; то онъ и поѣхалъ прямо изъ дворца въ Сенатъ: тамъ нашелъ въ первомъ департаментѣ финансъ-министра графа Васильева, помощника его Гурьева и государственнаго казначея Голубцова[777], котораго онъ подозвавъ, нарочно въ слухъ при всѣхъ сказалъ ему, — давъ почувствовать что онъ, не духомъ тайной клеветы какой водимъ и пронырствомъ, докладывалъ Государю то, о чемъ его Голубцовъ просилъ, — и объявилъ государевъ указъ о пожалованіи казначея въ слѣдующій чинъ. Голубцовъ поблѣднѣлъ и ни слова на это ему не отвѣтствовалъ. Васильевъ пристально на это всмотрѣлся и также ничего не говорилъ. Но на другой день, то есть въ середу, въ его докладное время, какъ видно, объяснился съ Голубцовымъ, а сей, чтобъ вывернуться изъ своего сквернаго противъ дяди поступка, далъ совсѣмъ другой оборотъ дѣлу, сказавъ, что будто Державинъ призывалъ его къ себѣ, упрашивалъ и даже уграживалъ, домогаясь чтобъ онъ доносилъ на неисправность дяди, изъ той будто злобы, что Державинъ, тотчасъ по восшествіи на престолъ Императора Александра, смѣненъ изъ государственныхъ казначеевъ Васильевымъ, то Васильевъ и жаловался якобы на нападки Державина Государю и просилъ отъ него защиты, а тѣмъ самымъ и ослабилъ вѣроятіе доносовъ Голубцова, внушенныхъ Государю чрезъ Державина[778].
Сіе все въ слѣдующій докладной день, т. е. въ воскресенье, самъ пересказалъ Императоръ за тайну Державину, спрося напередъ его, какъ онъ призывалъ къ себѣ Голубцова и принуждалъ его доносить на Васильева. Державинъ отвѣтствовалъ: да какъ же могъ онъ его принудить написать письмо къ нему о казначеѣ? Тогда Государь сказалъ: «А! вижу теперь плутни. Хорошо жъ, я посажу теперь Голубцова въ министерскій комитетъ; пусть онъ, тамъ сидя, уличаетъ финансъ-министра въ несправедливыхъ его докладахъ и препятствуетъ распоряжать ему государственными суммами ко вреду казны». Но ничего не бывало: Голубцовъ, такимъ образомъ втершись въ министерскій комитетъ, былъ всегда противъ финансъ-министра безгласнымъ, иногда и въ такихъ дѣлахъ, которыя, со стороны видно было, не только хозяйственны, но даже и вредны. Послѣ по ихъ поступкамъ можно было подумать, что не съ намѣреніемъ ли они, согласясь, сыграли сію хитрую штуку, для того: 1-е, чтобъ жалобою въ притѣсненіи вселить въ Государя нѣкоторое подозрѣніе на Державина, что онъ, докладывая о безпорядкахъ казеннаго управленія, подыскивается на Васильева; 2-е, что Голубцовъ, не бывъ въ министерскомъ комитетѣ, считалъ себѣ за обиду, когда Гурьевъ, будучи помощникомъ министра, въ ономъ присутствовалъ, то чтобъ и ему въ оный сею хитростію втереться, когда ни Васильевъ, ни онъ самъ не могли и не смѣли, не имѣвъ приличія, о томъ просить Императора; 3-е, чтобъ, сидя вмѣстѣ въ комитетѣ, могли другъ друга лучше подкрѣплять, ибо Гурьевъ всегда былъ несогласенъ съ Васильевымъ и всегда искалъ его мѣста, котораго онъ со временемъ, разными интригами и происками, наконецъ чрезъ Сперанскаго домогся[779]. Вотъ таковыми-то людьми и средствами въ сіе несчастное время большою частію управлялось государство. Но оставимъ описывать въ подробности подобныя сплетни каверзъ, противъ Державина употребляемыхъ; а скажемъ, какимъ образомъ онъ отъ службы уволенъ.
Въ началѣ октября мѣсяца 1803 году, въ одно воскресенье, противъ обыкновенія, Государь его не принялъ съ докладами, приказавъ сказать что ему недосугъ, хотя и былъ у развода. Въ понедѣльникъ прислалъ къ нему письмо или рескриптъ, въ которомъ хотя оказываетъ удовольствіе свое ему за отправленіе его должности, но тутъ же говоритъ, чтобъ отнять неудовольствіе, доходящее къ нему на неисправность его канцеляріи, проситъ очистить постъ министра юстиціи, а остаться только въ Сенатѣ и Совѣтѣ присутствующимъ. Державинъ не зналъ, что подумать и чѣмъ по должности могъ онъ прослужиться, отправляя оную со всѣмъ своимъ усердіемъ, честностію, всевозможнымъ прилежаніемъ и безкорыстіемъ; но разсудя, что у монарховъ таковыми качествами или добродѣтелями найти совершеннаго благоволенія не можно, написалъ ему письмо, въ которомъ напомянулъ слишкомъ 40-лѣтнюю ревностную службу и то, что онъ при бабкѣ его и при родителѣ всегда былъ недоброхотами за правду и истинную къ нимъ приверженность притѣсняемъ и даже подвергаемъ подъ судъ, но, по непорочности, оправдыванъ и получалъ большее возвышеніе и довѣренность, такъ что удостоенъ былъ и приближеніемъ къ ихъ престолу; что и Ему служа, шелъ по той же стезѣ правды и законовъ, не смотря ни на какія сильныя лица и противныя противъ его партіи; напомянувъ свои ему при дѣлѣ Потоцкаго предваренія, что его будутъ предъ Нимъ оклеветывать, и прочая, заключилъ, что ежели такой юстицъ-министръ, который слѣдуетъ законамъ и справедливости не угоденъ, то чтобъ отпустилъ его съ честію, какъ предмѣстника его г. Беклешова; ибо онъ не признаетъ себя виновнымъ или прослужившимся. Поколь не получилъ на сіе письмо резолюціи, получилъ отъ нѣкоторой женщины, довольно порядочной или по крайней мѣрѣ не сумасшедшей, доносъ, изъявляющій умыслъ на жизнь его, въ который вмѣшивала она весьма важныя лица, такъ что онъ не смѣлъ приступить даже къ письменнымъ допросамъ, а поговоря съ нею наединѣ, примѣтилъ, что она сбивчиво и сумасбродно пересказывала обстоятельства, которыя давали подозрѣніе, что она или не совсѣмъ въ здравомъ разсудкѣ, или какъ-нибудь коварно научена затѣять такія сплетни, которыя распутывать было бы и трудно и непріятно, по касательству такихъ особъ, коихъ оскорбленіе было бы уже съ его стороны преступленіемъ, то онъ и рѣшился послать къ Нему краткую записку[780], что онъ имѣетъ нужду видѣться съ Нимъ по секретному дѣлу, то и проситъ назначить часъ, когда онъ можетъ къ Нему пріѣхать. Онъ отвѣчалъ ему также запиской, что онъ можетъ къ Нему пріѣхать на другой день, то есть въ четвергъ, въ обыкновенное докладное время, то есть въ 10-мъ часу поутру, что и было исполнено. Тутъ было пространное и довольно горячее объясненіе со стороны Державина, въ которомъ онъ спрашивалъ Его, въ чемъ онъ предъ Нимъ прослужился. Онъ ничего не могъ сказать къ обвиненію его, какъ только: Ты оченъ ревностно служишь. — «А какъ такъ, Государь», отвѣчалъ Державинъ: «то я иначе служить не могу. Простите». — «Оставайся въ Совѣтѣ и Сенатѣ» — «Мнѣ нечего тамъ дѣлать». — «Но подайте же просьбу», подтвердилъ Государь, «о увольненіи васъ отъ должности юстицъ-министра». — «Исполню повелѣніе». Тутъ выпросилъ онъ многимъ подкомандующимъ своимъ чины и другія милости, разстался, а между тѣмъ поколь онъ не подавалъ просьбы, то доводили до него, чрезъ его ближнихъ, внушенія, что ежели онъ пришлетъ уничижительное прошеніе о увольненіи его отъ должности юстицъ-министра, по ея трудности, и останется въ Сенатѣ и Совѣтѣ, то оставлено будетъ ему все министерское жалованье, 16,000 рублей, и въ вознагражденіе за труды дастся Андреевская лента. Но какъ онъ цѣнилъ истинныя достоинства ни по деньгамъ, ни по лентамъ, а по довѣренности государской и совѣстному разбирательству своихъ поступковъ, то когда лишился онъ первой, по самонравію счастья или, лучше сказать, Государя, которому служилъ онъ всей душою и сердцемъ, не щадя ни здоровья своего, ни трудовъ, и не можетъ также упрекать себя въ нарушеніи второй, то и не хотѣлъ принять предлагаемыхъ выгодъ и награжденій, а написалъ просто по формѣ просьбу, въ которой весьма кратко сказалъ, чтобъ Государь его отъ службы своей уволилъ. Вслѣдствіе чего, на другой или третій день состоялся 8-го октября 1803 году въ Сенатъ указъ, коимъ онъ отъ службы вовсе уволенъ съ пожалованіемъ ему 10,000 рублей каждогоднаго пансіона, который онъ и теперь получаетъ. Здѣсь прилично сказать, какія онъ въ продолженіе своей службы, разумѣется уже въ знаменитыхъ (чинахъ), оказалъ ревностныя услуги въ статской службѣ, за которыя имѣлъ бы право быть вознагражденнымъ, но напротивъ того претерпѣлъ разныя непріятности и гоненія, о коихъ выше сказано.
1-е. За то что, будучи въ экспедиціи о государственныхъ доходахъ совѣтникомъ, желалъ точно исполнить узаконенія и повѣрять по мѣсячнымъ мѣстамъ[781] суммы ассигнованныя, точно ли они тѣми мѣстами получены были, куда назначены, получилъ неудовольствіе отъ князя Вяземскаго и едва удержался въ службѣ.
2-е. За то, (что) не хотѣлъ обмануть Императрицу и оклеветать начальниковъ губерній, будто отъ нихъ никакихъ въ полученіи нѣтъ вѣдомостей, по которымъ бы можно исчисленіе сдѣлать въ пріумножившихся доходахъ отъ новой ревизіи и прибавки оброку на государственныхъ крестьянъ по рублю на душу, отъ него же Вяземскаго вознагражденъ гоненіемъ.
3-е. За то, что не рѣшился принять отъ Тутолмина къ исполненію вздорныхъ его учрежденій въ предосужденіе Императорской власти, великія имѣлъ непріятности, и хотя тогда ничего ни сдѣлали, кромѣ что перевели изъ Олонецкой въ Тамбовскую губернію; но никакого ободренія не получилъ къ ревностной службѣ, но, напротивъ того, всякія притѣсненія и неудовольствія по службѣ отъ генералъ-прокурора и Сената въ продолженіе трехъ лѣтъ, сколько помнится, имѣлъ за такія дѣла, за которыя бы похвалить должно было[782].
4-е. За выдачу въ Тамбовѣ ассигнованныхъ провіантскихъ и коммиссаріатскихъ суммъ коммиссіонеру князя Потемкина, на продовольствіе Очаковской арміи, которая терпѣла голодъ, получилъ отъ Сената выговоръ, вмѣсто того, что за расторопность и усердіе имѣлъ право быть вознагражденнымъ.
5-е. За удержаніе сложности по винному откупу 240 тысячъ въ 4 года въ той же губерніи и за открытіе казенныхъ похищеній до 500 душъ, — подъ предлогомъ будто дѣлаю помѣшательство въ выборахъ дворянскихъ, отрѣшенъ отъ должности губернаторской и отданъ подъ судъ, по которому оправдался, и не получилъ за невинное претерпѣніе никакого по законамъ удовлетворенія, кромѣ личнаго уваженія отъ Императрицы, что приглашаемъ былъ въ эрмитажъ и къ комнатнымъ забавамъ, и то, если правду сказать, не за отличную службу, а (за) стихотворческій талантъ; ибо желалось похвалъ.
6-е. Будучи статсъ-секретаремъ, за окончаніе весьма труднѣйшихъ и важныхъ дѣлъ, которыя небольшою частью[783] выше описаны, не токмо не получилъ никакихъ наградъ, но политически отдаленъ отъ Императрицы и пожалованъ въ сенаторы, гдѣ также хотя имѣлъ уваженіе, но съ великими непріятностями и противуборствомъ за истину.
7-е. За то, что попросилъ у Императора Павла инструкціи, будучи опредѣленъ въ правители Верховнаго Совѣта, прогнанъ отъ него чрезъ три дни обратно въ Сенатъ съ выговоромъ.
8-е. За коммиссію въ Польшѣ хотя получилъ отъ него чинъ дѣйствительнаго тайнаго совѣтника и орденъ Малтійскій; но въ подкрѣпленіе недостаточнаго состоянія своего, какъ многимъ тогда, Богъ знаетъ за что, раздавали крестьянъ, ничѣмъ не награжденъ.
9-е. При Императорѣ Александрѣ, за калужскую трудную экспедицію не токмо ничѣмъ не пожалованъ, но претерпѣлъ великія непріятности, и будучи генералъ-прокуроромъ, хотя оказалъ отлично усердные подвиги къ благоденствію Имперіи, но ничто прямаго уваженія не имѣло. А именно:
10-е. Прежде генералъ-прокуроры не токмо не дозволяли свободы сенаторамъ узнавать прямое существо рѣшимыхъ ими дѣлъ; но Вяземскій скрывалъ оныя, дабы никто не видѣлъ истины. Но Державинъ исходатайствовалъ узаконеніе и ввелъ въ обычай, что теперь лежатъ дѣла на столѣ открыто, съ замѣтками важныхъ въ нихъ обстоятельствъ, и сочиняются для облегченія ихъ краткія записки и разсылаются къ нимъ за двѣ недѣли до докладу, такъ что они свободное имѣютъ время вникнуть во всѣ обстоятельства, дабы судить безпристрастно.
11-е. Введены консультаціи, чтобъ по возможномъ соображеніи всѣхъ обстоятельствъ и законовъ, генералъ-прокуроръ могъ предложенія свои давать о соглашеніи разныхъ мнѣній сенаторскихъ, какъ можно наилучшимъ, безпристрастнымъ образомъ; но сіи полезныя и спасительныя заведенія лѣностію или, лучше сказать, небреженіемъ или нелюбленіемъ истины преемниковъ его, юстицъ-министровъ князя Лопухина и г. Дмитріева, обращены въ сущій вредъ, потому что когда они престали прилежно надзирать за сочиненіемъ докладныхъ краткихъ записокъ, то подъячіе или, лучше сказать, секретари не стали пещися о краткомъ и ясномъ сочиненіи ихъ, но подлинникомъ почти дѣла или огромные изъ нихъ экстракты втискивали въ тѣ докладныя записки: то по огромности и невнятному ихъ слогу отняли всю возможность у господъ сенаторовъ внятно прочитывать ихъ и проразумѣвать существо дѣлъ, а на вѣтеръ давали свои резолюціи какъ ни попало, и отъ того нерѣдко выходитъ несогласіе двухъ сторонъ, но даже, къ удивленію, бываетъ по одному дѣлу до 7-и разныхъ мнѣній. На консультацію же присланныя по лѣности генералъ-прокуроровъ, а особливо г. Дмитріева, такъ умножились, что сдѣлался изъ множества ихъ особый такъ-сказать департаментъ, къ тяжкой проволочкѣ тяжущихся и къ обидѣ сенаторовъ, потому что г. Дмитріевъ рѣдко самъ при оныхъ присутствовалъ, то и писаны были отъ него такія предложенія по внушеніямъ его канцеляріи, кои несправедливо не уважали оберъ-прокурорскихъ и консультантовъ мнѣній, иногда и законныхъ голосовъ сенаторовъ, а потому и отняли у нихъ всякое уваженіе и охоту къ безпристрастному суду[784].
12-е. Державинъ исходатайствовалъ указъ въ 1803 году объ избраніи чиновниковъ для службы въ Имперіи, съ нижняго до самаго вышняго мѣста, прежде по губерніи при выборѣ на губернскія мѣста, а послѣ оныхъ на всѣ государственныя должности такимъ образомъ, чтобъ списки тѣхъ чиновниковъ, которыхъ въ губерніи выберутъ для службы государственной, отсылали въ герольдію, а герольдія (бы), избравъ изъ нихъ кандидатовъ, по соображенію съ послужными списками, представляла бы Сенату, который бы зависящихъ отъ него чиновъ и утверждалъ по тѣмъ представленіямъ, а которые зависятъ отъ Императорскаго Величества, о тѣхъ бы къ нему входилъ, выбравъ трехъ человѣкъ своихъ кандидатовъ, дабы опредѣленіе на мѣста чиновниковъ сперва по общему въ государствѣ выбору, а потомъ по герольдіи и Сената удостоенію, было, сколько возможно, безпристрастно и осмотрительно; а не такъ, какъ прежде и нынѣ дѣлается, что по проискамъ, взяткамъ и рекомендаціямъ камердинеровъ и метрессъ, недостойныхъ людей (опредѣляютъ), Но по выходѣ Державина изъ министерства сей указъ никакого исполненія не имѣетъ.
13-е. Державинъ исходатайствовалъ также указъ о судимыхъ въ уголовныхъ палатахъ за преступленіе должностей чиновникахъ, чтобъ, по рѣшеніи объ нихъ дѣлъ въ палатахъ, когда прочтутся при открытыхъ дверяхъ имъ опредѣленія, ихъ обвиняющія, то чтобъ давали имъ сроку двѣ недѣли на тѣ рѣшенія дѣлать ихъ примѣчанія, которыя, въ случаѣ ихъ неудовольствія, отсылать бы вмѣстѣ съ дѣломъ на ревизію Сената; ибо прежде симъ бѣднымъ подсудимымъ, иногда свыше мѣры ихъ винъ утѣсненнымъ отъ губернскихъ начальниковъ, не давалось почти никакого способа къ ихъ оправданію; но по взятіи отъ нихъ отвѣтовъ, нерѣдко случалось, притѣснительныхъ и выможенныхъ, дѣлали о нихъ несправедливыя опредѣленія, и, не объявляя оныхъ имъ, лишали ихъ мѣстъ, жалованья, а иногда и самыхъ чиновъ, такъ что они послѣ не могли добиться нигдѣ защиты и лишались ихъ пропитанія. Сей указъ хотя исполняется, но не совсѣмъ иногда, а по домогательству генералъ-губернаторовъ и губернаторовъ отсылаются въ Сенатъ о нихъ несправедливыя рѣшенія и безъ объявленія имъ.
14-е. Имъ же исходатайствованъ указъ и о взятчикахъ, чтобъ не подвергать единой строгой участи какъ тѣхъ, которые берутъ взятки, такъ и тѣхъ, которые, по необходимости иногда, чтобъ избавиться несносной волокиты и притѣсненія въ производствѣ, и напрасно, ходя за дѣлами, не проживаться, даютъ подарки, и чтобъ не имѣть необходимости канцелярскимъ служителямъ, для содержанія своего, впадать въ лихоимство, прибавить имъ жалованья, изобрѣтя оное отъ самаго производства дѣлъ, что Державинъ и сдѣлалъ, написавъ докладъ, дабы, пріумножа сенатскую типографію и продавая изъ оной всѣ законы и выходящіе указы, продавать и обращать вырученныя деньги въ прибавокъ по трудамъ къ жалованью канцелярскимъ сенатскимъ служителямъ, что послѣ него хотя и сдѣлано, но вырученныя за продажу указовъ и сенатскихъ вѣдомостей деньги, которыхъ въ годъ вступаетъ болѣе ста тысячъ рублей, употребляются не въ жалованье сенатской канцеляріи, а отсылаются въ государственное казначейство. Касательно же о взяткахъ указа, чтобъ различить зловреднаго лихоимца отъ принимателя изъ крайней нужды какой-либо бездѣлки, о томъ послѣ Державина никакого сужденія не дѣлано, и сей указъ лежитъ теперь 10 лѣтъ безъ малѣйіпаго движенія.
15-е. Выше сказано, что Державинъ сочинилъ правила третейскаго суда, которыя могли бы прекратить и взятки и доставить государству скорое и безпристрастное правосудіе; но никакого къ нимъ вниманія не сдѣлано. Итакъ заботливая его и истинно-попечительная, какъ вѣрнаго сына отечества, служба потоптана такъ-сказать въ грязи, а потому онъ, какъ выше явствуетъ, и оставилъ оную въ 1803 году октября 8-го числа, бывъ генералъ-прокуроромъ одинъ только годъ и одинъ мѣсяцъ.
Упражненія его послѣ отставки отъ службы.
[править]Привыкши къ безпрестаннымъ трудамъ, не могъ онъ быть безъ упражненія, и для того занимался литературою, писалъ нѣсколько лирическихъ сочиненій, которыхъ вышло 4 части, и еще наберется можетъ-быть одна; сочинялъ трагедіи, какъ-то: 1) Иродъ и Маріамну, 2) Евпраксію, 3) Темнаго; да перевелъ Федру, Зельмиру. Комическихъ написалъ оперъ бездѣльныхъ двѣ: Дурочка умнѣе умныхъ, и Женская дружба[785], нѣсколько прозаическихъ сочиненій, надписей, эпиграммъ[786] и разсужденіе о лирической поэзіи. Но въ 1806 и въ началѣ 1807 году, въ то время какъ вошли Французы въ Пруссію, не утерпѣлъ, писалъ Государю двѣ записки о мѣрахъ, какимъ образомъ укротить наглость Французовъ и оборонить Россію отъ нападенія Бонапарта, которое явно предвидѣлъ, о чемъ съ Нимъ и словесно объяснялся, прося позволенія сочинить проектъ, къ которому у него собраны мысли и начертанъ планъ: только требовалось нѣкоторыхъ справокъ отъ военной коллегіи и прочихъ мѣстъ относительно наряда войскъ, крѣпостей, оружія и тому подобное. Государь принялъ сіе предложеніе съ благосклонностію, хотѣлъ призвать его къ себѣ; но, поѣхавъ въ мартѣ мѣсяцѣ къ арміи подъ Фридландъ и возвратясь оттуда, перемѣнилъ съ нимъ прежнее милостивое обхожденіе, не кланялся уже и не говорилъ съ нимъ; а напротивъ того чрезъ князя А. Н. Голицына, за псаломъ 101, переложенный имъ въ стихи[787], въ которомъ изображалось Давыда сѣтованіе о бѣдствіи отечества, сдѣлалъ выговоръ, отнеся смыслъ онаго на Россію и говоря: «Россія не бѣдствуетъ»; о чемъ яснѣе можно видѣть изъ анекдота, написаннаго о семъ случаѣ[788]. Нужно припомнить, что когда Державинъ вышелъ въ отставку и увидѣлъ, что указъ о вольныхъ хлѣбопашцахъ не исполняется и исполниться не можетъ, и будучи тогда очень нездоровымъ, написалъ завѣщаніе о своемъ имѣніи, въ которомъ сдѣлалъ распоряженіе относительно свободы его крестьянъ, въ которомъ ограничилъ съ одной стороны самовластіе владѣльцевъ, его наслѣдниковъ, надъ людьми и крестьянами, а съ другой не далъ имъ никакого поводу къ своеволію и перехожденію на мѣста, въ 1808 или 1809 году просилъ чрезъ господина Молчанова о подтвержденіи Государемъ того его завѣщательнаго распоряженія; но не удостоился его благоволенія, а сказано было, чтобъ просилъ о томъ въ судебныхъ мѣстахъ по законамъ, чего безъ воли монаршей никому не можно было сдѣлать. Съ тѣхъ поръ оставилъ Державинъ всячески дворъ и не безпокоилъ его никакими на пользу отечества усердными представленіями, кромѣ что въ 1812 году, во время вторженія французовъ внутрь Имперіи, при случаѣ воззванія манифестомъ всеобщаго ополченія, писалъ изъ Новагорода іюля 14-го дня о нѣкоторыхъ къ оборонѣ служащихъ мѣрахъ, но что по нимъ сдѣлано, ни отъ Императора и ни отъ кого не имѣлъ никакого извѣстія, и дошла ли та бумага до рукъ Его Величества, не получилъ ни отъ кого никакого свѣдѣнія, ибо отдана она была лично въ Новѣгородѣ Его Высочеству принцу Георгію Ольденбургскому для доставленія Его Величеству. Также по пріѣздѣ тогда въ Петербургъ, когда всѣ были въ крайней тревогѣ, собирались и укладывались уѣхать неизвѣстно куды[789], и капиталовъ партикулярныхъ людей изъ ломбарда не хотѣли выдавать, то онъ чрезъ госпожу Оленину довелъ ропотъ народный до вдовствующей Императрицы, подъ управленіемъ которой состоялъ тотъ ломбардъ, что было весьма непріятно Императрицѣ; но однако дано было повелѣніе, чтобъ выдать капиталы ихъ требующимъ обратно, то и прекратилось тѣмъ народное неудовольствіе. Сіе оканчивается 1812 годомъ.
Разнаго рода прозаическія сочиненія Державина, о которыхъ въ примѣчаніяхъ къ настоящему Тому заявлено, что они будутъ напечатаны въ приложеніяхъ къ Запискамъ или вслѣдъ за Записками, — войдутъ въ составъ ѴІІ-го Тома.
СОДЕРЖАНIЯ ЗАПИСОКЪ ДЕРЖАВИНА.
[править]1743. Рожденіе, стр. 413. 414. Командировка отца на слѣдствіе въ Яранскъ. — 1744. Появленіе кометы. — 1748. Д-нъ уже умѣетъ читать 414. Первое воспитаніе; переѣзды съ родителями 415. — 1749. Явка на смотръ въ Оренбургъ, гдѣ учится нѣмецкому языку 415. Склонность къ рисованію. Охота къ инженерному искусстну 416. — 1754. Поѣздка съ отцомъ въ Москву. Смерть отца 416. Положеніе овдовѣвшей матери 417. Отвращеніе къ несправедливости 418. — 1755. Учится ариѳметикѣ у полковыхъ грамотѣевъ 418. — 1757. Поѣздка съ матерью въ Москву для явки и помѣщенія въ кадетскій корпусъ 418. — 1758. Отдань въ Казанскую гимназію 419. — 1759. Успѣхи въ рисованіи 420. Веревкинъ везетъ въ Петербургъ чертежи и рисунки Д-на 420. — 1760. Записанъ сперва въ инженерный корпусъ кондукторомъ, потомъ въ Преображенскій полкъ рядовымъ 421. 422. Офиціальная поѣздка въ Чебоксары для снятія плана города 421. 422. — 1761. Поѣздка въ Болгары для описанія тамошнихъ развалинъ 423. 424.
1762. Требованіе изъ Преображенскаго полка. Въ мартѣ прибылъ въ Петербургъ и принятъ въ 3-ю роту 425. Представленіе Шувалову и знакомство съ Чемезовымъ 426. Страсть къ чтенію и къ стихотворству 427. Въ виду предстоявшаго похода выбранъ артельщикомъ. Мая 9-го на караулѣ въ старомъ Зимнемъ дворцѣ 428. Гельтергофъ вызывается опредѣлить его офицеромъ въ голштинскій полкъ 429. Іюня 28-го движеніе гвардіи къ Зимнему дворцу 431. Походъ съ Екатериною II въ Петергофъ и обратно 432. Волненіе въ войскѣ; обнародованіе манифеста 434. Въ августѣ отпускъ Д-на въ Москву 435. Въ Петровскомъ-Разумовскомъ на ночномъ пикетѣ 436. Пребываніе въ Москвѣ 436. 437. Намѣреніе ѣхать съ Шуваловымъ за границу 437. Анекдотъ съ Козловскимъ 438. — 1763. Іюня 28 произведенъ въ капралы по ходатайству гр. Орлова 439. Годовой отпускъ въ Казань къ матери. Поѣздка съ дѣвицею и съ Аристовымъ. Драка съ перевощиками на Клязьмѣ 440. Поѣздка въ Шацкъ и въ Оренбургъ по дѣламъ матери 441. Въ дорогѣ раненъ кабаномъ 442. — 1764. Возвращеніе въ Петербургъ. Учится стихосложенію по Тредьяковскому, Ломоносову, Сумарокову и Козловскому 443. Стансы Наташѣ. Шуточные стихи на счетъ одного капрала; гоненіе за то. Начало развращенія въ обществѣ дворянъ 444. Опасность на караулѣ въ Зимнемъ дворцѣ 445. Лагерь подъ Краснымъ Селомъ. Путешествіе Екатерины II въ Лифляндію. Казнь Мировича 446. — 1766. Карусель 445. Д-нъ пожалованъ въ фурьеры и командированъ на ямскую подставу въ Яжелбицы и Зимогорье (ноябрь 1766 — мартъ 1767) 447. — 1767. Путешествіе Императрицы въ Москву. Александринскіе стихи на проѣздъ ея черезъ рѣку Мохость 447. Прекращаетъ драку товарищей 448. Произведенъ въ кантенармусы (января 1) 448. Плаваніе Императрицы въ Казань. Отпускъ Д-на въ Казань и оренбургскую деревню, гдѣ проводитъ лѣто и осень. Возвратясь въ Москву, отправляетъ брата на службу въ Петербургъ 449. Получивъ отстрочку отпуска, живетъ въ Москвѣ съ Максимовымъ у Блудова. Завлеченъ въ карточную игру; большой проигрышъ 450. 451. Д-нъ одинъ изъ секретарей въ Коммиссіи составленія новаго уложенія 451. — 1768. Произведенъ въ сержанты (янв. 1). Просрочивъ отпускъ, приписанъ къ московской командѣ 452. Продолжаетъ безпорядочную жизнь. Посаженъ въ полицію 453. Непріятность въ домѣ новаго знакомаго 454. Сближеніе къ Серебряковымъ черезъ Максимова 454—456. — 1770. Отъѣздъ въ Петербургъ (мартъ). Безпутство въ дорогѣ 456. Задержанный въ Тоснинскомъ карантинѣ, сожигаетъ свои рукописи 457. Въ Петербургѣ занимаетъ деньги у пріятеля, Киселева. Болѣзнь брата и смерть его въ Казани 458. Продолжаетъ играть. Пріятели его. Искусство въ рисованіи перомъ и въ сочиненіи писемъ 458. — 1771. Переведенъ въ другую роту фельдфебелемъ. Лагерь подъ Краснымъ Кабачкомъ. Довѣріе къ нему. Притѣсненія отъ Желтухина 459. По настоянію знавшихъ его, аттестованъ въ офицеры 460. — 1772. Произведенъ въ прапорщики (января 1). Обзаведеніе въ долгъ. Квартира на Литейной. Любовная связь. Умѣренная игра. Пріязнь съ поручикомъ Масловымъ 460. Присутствуетъ при торговой казни. Заговоры противъ Императрицы 461.
1773. Слухи о Пугачевѣ (сентябрь). Назначеніе Бибикова 462. Д-нъ просится къ Бибикову 463. Принятъ имъ въ Секретную Коммиссію. До Бибикова доходитъ слухъ объ умыслѣ одного полка 465. Въ декабрѣ отъѣздъ въ Москву. Къ Рождеству у матери въ Казани 466. Объясненіе съ Бибиковымъ 467. Посланъ въ Симбирскъ и въ Самару 468—470. Донесеніе его Бибикову о найденныхъ тамъ обстоятельствахъ 471. Соединеніе съ Гриневымъ. Распоряженія относительно духовныхъ въ Самарѣ 471. Участвуетъ въ сраженіи при Алексѣевскѣ; тѣлесное наказаніе виновныхъ въ Самарѣ 472. — 1774. Январь. Преслѣдованіе Калмыковъ съ Гриневымъ. Увѣщательное къ нимъ письмо. Допросы въ Самарѣ. Въ Казани составляетъ алфавитный списокъ замѣшаннымъ въ бунтѣ 473. Начало журнала о ходѣ распоряженій и переписки по поводу мятежа. Возбуждаетъ дворянство къ составленію ополченій 474. — Февраль. О рескриптахъ Императрицы и благодарственной рѣчи Д-на 475. — Мартъ. Предложеніе Серебрякова 476. Д-нъ посланъ съ нимъ въ Саратовъ для принятія мѣръ къ поимкѣ Пугачева 477. Пріѣздъ въ Малыковку 479. Посылаетъ лазутчиковъ на Яикъ съ особой инструкціей 479. Посѣщеніе Саратова 481. Пребываніе въ колоніяхъ 482. Одобреніе Бибикова 481. 482. Извѣстіе о побѣдѣ Голицына при Татищевой 482. — Апрѣль. Выписываетъ команду изъ Саратова 483. Выступаетъ къ Яику, но по извѣстію отъ Мансурова объ освобожденіи Яицкой крѣпости возвращается 484. Извѣстіе о смерти Бибикова и вступленіи въ его должность князя Ѳ. Ѳ. Щербатова 485. — Май. Отправленіе бунтовщика Мамаева въ Казань. Д-нъ проситъ увольненія, но получаетъ приказаніе остаться 486. Распоряженія Д-на къ прикрытію колоній отъ Калмыковъ 487. Благодарность Щербатова и извѣстіе о пораженіи Дербетева съ Калмыками. Раздѣленіе Секретной Коммиссіи на казанскую и оренбургскую 487. Команда возвращается въ Саратовъ 488. — Іюнь. Приказъ о высылкѣ Серебрякова въ Казань 489. Предостереженіе противъ Киргизъ-Кайсаковъ и саратовскихъ Малороссіянъ 490 (съ 28 іюня поручикъ). — Іюль. Извѣстіе о стремленіи Пугачева внизъ поКамѣ; предписаніе принять мѣры противъ него на Иргизѣ и Волгѣ. Д-нъ требуетъ снова артиллерійской команды, но получаетъ отказъ. Ѣдетъ въ Саратовъ 491. Опроверженіе слуха о Малороссіянахъ. Извѣстіе о сожженіи Казани 491. Д-нъ приглашается Бошнякомъ и Лодыжинскимъ въ собраніе Опекунской Конторы. Опредѣленіе о защитѣ Саратова и выступленіи на встрѣчу Пугачеву. Несогласіе между саратовскими властями 492. Назначеніе П. С. Потемкина начальникомъ Секретныхъ Коммиссій. Д-нъ долженъ отдать ему отчетъ въ своихъ дѣйствіяхъ; ѣдетъ въ Малыковку за бумагами и для вооруженія крестьянъ. Получаетъ одобреніе отъ Потемкина и Щербатова и поступаетъ подъ команду перваго 493. Прибытіе двухъ сотъ Донскихъ казаковъ. Д-нъ ставитъ для разъѣздовъ сто казаковъ около Сызрани, и столько же около Малыковки. Возвращается въ Саратовъ 494. — Августъ. Неудовольствіе на Бошняка за противодѣйствіе принятому рѣшенію. Жалобы П. Потемкину 494. Бошнякъ велитъ строить укрѣпленіе, но скоро отмѣняетъ приказаніе 495. Д-нъ входитъ въ магистратъ и вноситъ въ журналъ угрозу за измѣну. Вызываетъ къ себѣ непокорныхъ. Требуетъ отправленія отряда противъ Пугачева и ведетъ сто казаковъ подъ Петровскъ 496. Видѣніе. Съ дороги отправляетъ лазутчика къ Меллину, идущему по слѣдамъ мятежниковъ. Послѣ измѣны казаковъ Д-нъ съ трудомъ спасается отъ Пугачева 497. Новое предложеніе Д-на. Рѣшается оставить Саратовъ 498. По извѣстію отъ своего агента, идетъ на соединеніе съмалыковскими крестьянами, но не успѣваетъ пристать къ нимъ, и узнавъ, что Саратовъ 6-го числа взятъ Пугачевымъ, распускаетъ крестьянъ. Останавливается въ колоніяхъ 499. Голова его оцѣнена. Спасенъ извѣщеніемъ егеря и бѣжитъ въ Сызрань. Въ дорогѣ опасность отъ буйства крестьянъ. Уходитъ къ князю Голицыну 500. Отправляетъ Былинкина въ толпу Пугачева, а Серебрякова къ Мансурову, но Серебряковъ вмѣстѣ съ сыномъ убитъ въ Иргизской степи. 10-го августа Д-нъ въ Сызрани присоединяется къ Мансурову и съ нимъ идетъ въ село Колодню къ князю Голицыну, при которомъ и остается 501. 502. Отправляется съ крестьянами на Киргизъ-Кайсаковъ, разоряющихъ селенія по Иргизу. Слухъ о разбояхъ Воронова. Въ пути Д-нъ повѣсилъ двухъ измѣнниковъ 502. Въ Сосновкѣ принялъ мѣры къ энергической оборонѣ 503. — 1774. Сентябрь. Прибытіе въ Малыковку, гдѣ прежде сдѣланы Д-нымъ распоряженія на случай нашествія 503. Убіеніе Тишина и жены его мятежниками въ Малыковкѣ 504. Торжественная казнь убійцъ 505. Сборъ конныхъ вооруженныхъ людей. Кордонъ въ защиту колоній. Походъ черезъ степь 506. Пораженіе Киргизовъ 507. Извѣстіе о бѣгствѣ Пугачева на Узени 508. Д-нъ располагается на Иргизѣ, отряжаетъ сто крестьянъ для поимки Пугачева, вѣшаетъ еще нѣсколькихъ изъ толпы убійцъ Тишина. Движеніе Голицына къ Яику. Отрядъ возвращается съ захваченнымъ Мельниковымъ. Д-нъ посылаетъ извѣстіе о поимкѣ Пугачева 510. Неудовольствіе графа Панина вслѣдствіе того 511. Онъ требуетъ отчета у Д-на. Отвѣтъ Д-на 512. Ордеръ Панина. Д-нъ ѣдетъ къ нему въ Симбирскъ 513. Разговоръ съ Голицынымъ. Пребываніе у Панина 514—517. ОшибкаД-на. Ѣдетъ въ Казань къ Потемкину 518. Холодный пріемъ. Любовное соперничество съ Потемкинымъ. Опять долженъ ѣхать на Иргизъ для отысканія Филарета 519. Болѣзнь Д-на 519. Оправданіе преосв. Веньямина 520. Отъѣздъ въ Саратовъ и на Иргизъ 521. — 1775. Казнь Пугачева. Д-нъ живетъ въ колоніяхъ весною. Вызванъ въ полкъ 521. Ѣдетъ чрезъ Казань въ Москву. Приглашеніе отъ историка кн. М. М. Щербатова. Дурной пріемъ отъ полковаго начальства 522. Ошибка въ командѣ. Унизительное наказаніе 523. Исчисленіе своихъ заслугъ 523. 526. 530—533. Посѣщаетъ историка Щербатова 524. Денежныя затрудненія по поручительству за Маслова 525. 527. Письмо къ Г. А. Потемкину, отвезенное въ мѣстопребываніе Императрицы близъ Москвы 526. Требуетъ награды и уплаты за продовольствіе войскъ въ его оренбургской деревнѣ. Ѣдетъ въПетербургъ 527. Письмомъ напоминаетъ Потемкину о наградѣ. Хлопочетъ по дѣлу Маслова. Издерживается на обзаведеніе. Счастливая игра въ карты 528. — 1776. Первая обида отъ Завадовскаго. Опала Потемкина и отъѣздъ его въ Новгородъ 529. Д-нъ на караулѣ въ Петергофѣ. Просьба къ Императрицѣ о наградѣ 530—533. Благопріятный отвѣтъ Безбородки 534. Новыя знакомства. Потемкинъ предлагаетъ Д-ну назначить желаемую награду. Непріязнь маіора Толстаго 536. — 1777. Произведенъ въ бомбардиръ-поручики. Докладная записка Потемкину 536.
1777. Переходъ въ статскую службу (15 февр.) коллежскимъ совѣтникомъ. Пожалованіе ему 300 душъ въ Бѣлоруссіи. Знакомство съ кн. Вяземскимъ 537, Принятъ на службу въ Сенатъ экзекуторомъ 1-го департамента (авг. 1777 — дек. 1780). Всякій день у Вяземскаго 538. За Д-на прочатъ княжну Урусову. Какъ проводитъ время въ домѣ князя 539. — 1778. Приглашается въ секунданты къ Окуневу 539. Влюбляется въ Бастидонову. Поѣздка на дуэль Ок. съ Храповицкимъ. Отыскиваетъ на маскарадѣ Бастидонову. Средства къ жизни. Рѣшается жениться 542. Сватовство чрезъ Кирилова 543. Личное объясненіе. Помолвка. Представленіе Наслѣднику. Женитьба (18 апр.). Отиускъ на 4 мѣсяца въ Казань (съ августа). Оканчиваетъ тяжбу матери 545. — 1779. Пріобрѣтеніе деревни Гавриловки. Передѣлки въ Сенатѣ подъ надзоромъ Д-на. Описаніе барельефовъ въ залѣ общаго собраніи 546. — 1780. Провожаетъ императора Іосифа по Сенату 547. Переведенъ въ экспедицію о государственныхъ доходахъ. Характеристика его. Слѣдствіе надъ сенатскими секретарями за неисправность въ дежурствѣ 548. Пишетъ положеніе экспедиціи о государственныхъ доходахъ 549. — 1781. Живетъ на дачѣ Вяземскаго вмѣстѣ съ Васильевымъ; едва не утонулъ, купаясь 550. — 1782. Произведенъ въ статскіе совѣтники (іюнь) 550. Настаиваетъ на повѣркѣ вѣдомостей о высылкѣ суммъ. Ссора съ Бутурлинымъ. Неудовольствіе князя Вяземскаго 551. — 1783. Державинъ подаетъ въ отставку (августъ), Вяземскій удерживаетъ его на службѣ. Опасеніе дуэли съ Бутурлинымъ. Новый непосредственный начальникъ, кн. С. И. Вяземскій 553. Споръ Д-на съ нимъ касательно табели о высылаемыхъ деньгахъ 554. Сказавшись больнымъ, составляетъ сводную табель доходовъ. Нерасположеніе Вяземскаго. Награда за «Фелицу». Подноситъ Вяземскому составленную табель. Гнѣвъ Вяземскаго. Чиновники экспедиціи разсматриваютъ трудъ Д-на и одобряютъ его 556. Рѣшается оставить службу. Просится въ отпускъ. Вяземскій присылаетъ къ нему Васильева для переговоровъ. Нареканіе на князя 557. Д-нъ подаетъ въ отставку чрезъ герольдію 558. — 1784. Уволенъ съ чиномъ дѣйствительнаго статскаго совѣтника (15 февраля). Сбирается въ Казань. Долги; заемъ. Поѣздка въ Нарву для окончанія оды «Богъ» 558. Отдаетъ ее въ печать; начало «Собесѣдника». Назначенъ Олонецкимъ губернаторомъ (май). Ѣдетъ съ женою въ отпускъ въ Казань (до декабря) 559.
1784. Смерть матери Д-на до его пріѣзда. Поѣздка въ оренбургскую деревню. Возвращеніе въ Петербургъ 560. Получаетъ на обзаведеніе отъ Императрицы 2000 р. Отказъ Завадовскаго въ ссудѣ. Заемъ у банкировъ. Аудіенція у Императрицы. Прибытіе въ Петрозаводскъ 561. Домашнее устройство, чиновники. Дружба съ намѣстникомъ Тутолминымъ 562. Незаконныя его требованія и откровенное съ нимъ объясненіе 563. Д-нъ просматриваетъ составленныя имъ правила. Продолженіе добрыхъ отношеній. Поведеніе Д-на на ревизіи присутственныхъ мѣстъ намѣстникомъ. 564. 565. — 1785. Неудовольствіе намѣстника. Отъѣздъ его съ угрозою въ Петербургъ (мартъ). Въ отсутствіи Тутолмина свидѣтельствуетъ присутственныя мѣста и находитъ неправильными предписанія намѣстника 566. Доноситъ Императрицѣ 567. Исторія съ медвѣдемъ (іюнь) 568—571. По приказаніюТутолмина ѣдетъ открывать городъ Кемь 571. Распоряженія въ Кеми 572. Буря на пути въ Соловецкій монастырь. Возвращеніе изъ путешествія (сентябрь). Указъ о переводѣ въ Тамбовскую губернію (декабрь) 573. Между тѣмъ передъ сдачею ревизуетъ присутственныя мѣста въ Петрозаводскѣ. Недочетъ въ приказѣ общественнаго призрѣнія. Признаніе Грибовскаго 574. Д-нъ вноситъ 1 т. руб. Кончаетъ дѣло шампанскимъ. Гдѣ жилъ Д-нъ въ Петрозаводскѣ 576. Что сдѣлано имъ въ Олонецкой губерніи 576. Оставляетъ губернію (окт.) 577. Ермоловъ защищаетъ Д-на предъ Императрицею отъ навѣтовъ; Потемкинъ перестаетъ гнѣваться на него за раскольника Семенова 578. — 1786. Д-нъ остается въ Петербургѣ до марта. Пріѣзжаетъ въ Тамбовъ. Хорошія отношенія съ генералъ-губернаторомъ Гудовичемъ. Лѣтомъ праздникъ въ честь его 578. Заботы объ образованіи общества. Собранія и уроки въ домѣ Д-на 579. 580. Открытіе театра. Успѣшный ходъ дѣлъ. Учрежденіе типографіи. Губернская газета 581. Открытіе народнаго училища (сент. 22). Рѣчь, произнесенная Захарьинымъ 582. 583. Захарьинъ вытребованъ въ Петербургъ 584. Духовное пѣніе, пѣвческій классъ. Цвѣтущее состояніе Тамбова. Ревизіи губерніи сенаторами 585. Зависть намѣстника 585. Характеристика Гудовича 585. Роспоряженіе по винному откупу 587. Явное неудовольствіе Гудовича 588. — 1788. Купецъ Гарденинъ именемъ Потемкина проситъ содѣйствія въ покупкѣ провіанта на армію (мартъ) 588. Отказъ вице-губернатора и казенной палаты 589. Д-нъ велитъ освидѣтельствовать казну въ губернскомъ казначействѣ. Доноитъ Сенату объ открытыхъ безпорядкахъ 590. По воскресеньямъ принимаетъ чиновниковъ и ихъ женъ. Узнавъ, что и казенная палата послала рапортъ, дѣлаетъ выговоръ губернскому прокурору 591. Требуетъ къ себѣ производившихъ ревизію казначейства. Выговоръ Д-ну отъ Сената 591. Новыя несогласія съ Гудовичемъ по поводу обмундированіи рекрутъ. Указъ Сената по жалобѣ на губернатора 593. Д-нъ хитростью получаетъ справки отъ секретарей 594. Новая жалоба Гудовича. Докладъ Сената, написанный Завадовскимъ о преданіи Д-на суду 595. Еще ссора съ Гудовичемъ по случаю выборовъ 596. По конфирмаціи Екатерины ІІ Д-нъ преданъ суду. Противъ него большая партія 597. Въ исходѣ 1788 г. оставляетъ Тамбовскую губернію 598. Что сдѣлано имъ въ ней 598—602. Одинъ ѣдетъ въ Москву, жену отправляетъ въ Петербургъ 602.
1788. Въ Рождественскій постъ пріѣзжаетъ въ Москву 602. Шесть мѣсяцевъ ждетъ рѣшенія суда 603. — 1789. Проситъ Волконскаго ускорить дѣло 603. Рѣшеніе Сената. Достаетъ за деньги копію съ опредѣленія 604. Въ Москвѣ новые знакомые его, враги кн. Вяземскаго 605. Пріѣхавъ въ Петербургъ, посѣщаетъ Вяземскаго. Желаніе Д-на оправдаться. Письмо къ Императрицѣ 606. Высочайшее повелѣніе Сенату. Представляется Екатеринѣ II. Еще письмо къ ней 607. Вторая аудіенція въ Царскомъ Селѣ, съ документами. Разговоръ о неуживчивости Д-на 608. 609. Указъ о производствѣ ему жалованья до опредѣленія къ мѣсту 610. Продолжаетъ ѣздить въ домъ Вяземскаго 610. Для полученія доступа къ Зубову пишетъ «Изображеніе Фелицы» (сент.). Приглашается къ нему и къ Императрицѣ. Прекращаетъ знакомство съ Вяземскимъ 611. Отвращеніе къ лихоимству. Связь съ Зубовыми. Совѣтъ Дашковой Императрицѣ взять Д-на въ статсъ-секретари 612. — 1790. Сочиняетъ рѣчь для Колокольцова на миръ съ Швеціею и оду на тотъ же случай 613. Ода «На взятіе Измаила», и за нее брилліантовая табакерка. Милость къ Д-ну Потемкина. Незнаніе французскаго языка. Приглашенъ въ посредники совѣстнаго суда по дѣлу Бехтѣева съ Зубовымъ-отцомъ 614. Совѣтуется съ молодымъ Зубовымъ. Существо дѣла 615. Миролюбивое окончаніе 616. Недовѣріе Императрицы къ Потемкину. Противодѣйствіе Суворова 617. — 1791. Обѣщаніе назначить Д-на статсъ-секретаремъ. Императрица въ эрмитажѣ поручаетъ ему сочинить надпись къ бюсту Чичагова 618. Праздникъ Потемкина по случаю взятія Измаила (апрѣль). Описаніе праздника. Почему въ немъ мало похвалъ Потемкину 619. Гнѣвъ и холодность. его. Отъѣздъ въ армію 620. Похвала Потемкину 621. Стѣсненныя обстоятельства Д-на 621. Все его имѣніе взято подъ секвестръ для продажи съ публичнаго торгу, самъ продалъ около 150 душъ 622. Хитростью спасается отъ несправедливаго взысканія. Проектъ патріотическаго банка 623. Настоящія отношенія къ П. А. Зубову. Насмѣшки Эмина. Д-нъ все еще безъ должности и безъ дѣла. Рескриптъ Императрицы о разсмотрѣніи жалобы Моцениго на Сутерланда 624. Извѣстіе о смерти Потемкина (октябрь). Отправленіе Безбородки на конгрессъ въ Яссы. Д-нъ всякій день у Зубова, заступившаго мѣсто Безбородки 625. Разговоръ Зубова о переносѣ тяжебныхъ дѣлъ изъ одной губерніи въ другую. Неудовольствіе Императрицы на Колокольцова 626. Указъ о назначеніи Д-на статсъ-секретаремъ (декабрь). Еще прежде доклады его до дѣлу Моцениго; нерѣшительность Императрицы. Разсматриваетъ по ея повелѣнію рапортъ Колокольцова о переносѣ дѣлъ изъ одной губерніи въ другую 627. Испытаніе явившихся къ нему чиновниковъ. Мнѣніе Д-на, по его желанію, поступаетъ въ Совѣтъ. Толки иностранныхъ газетъ о силѣ Д-на 628. — 1792. Подноситъ проектъ указа съ выговоромъ Сенату. Заключеніе Совѣта. Указъ не пошелъ въ дѣло. Д-нъ пишетъ другой 629. Перемѣна дворскихъ отношеній съ возвращеніемъ Безбородки. Императрицѣ надоѣдаютъ замѣчанія Д-на по сенатскимъ меморіямъ 630. Оберъ-прокуроры должны являться къ нему 630. Новое измѣненіе въ его обязанностяхъ, уменьшеніе его силы 631. Самъ пишетъ указы и требуетъ справокъ. Неудовольствіе сенатскихъ дѣлопроизводителей. Рѣдко принимается Екатериною, которую болѣе интересуютъ дѣла внѣшнія и военныя 631. Ея признанія. По просьбѣ ея, старается написать еще что-нибудь въ родѣ «Фелицы» 632. Съ мая по августъ, каждый день читаетъ Императрицѣ дѣло Якоби (кончаетъ 9 ноября) 633. 634. Разговоръ Екатерины о Польшѣ; милостивое ея обращеніе; догадка о видахъ ея на Д-на 634. Сообщеніе Безбородки о секретныхъ бумагахъ. Несчастный случай во время игры въ горѣлки 636. Продолжительное удаленіе Д-на. Перемѣна къ нему Императрицы. Указъ по дѣлу Якоби. Просмотръ его Терскимъ и Шешковскимъ 637. Правда, высказанная Шешковскому. Указъ одобренъ Зубовымъ и подписанъ Императрицею (ноябрь) 638. Сущность дѣла Якоби. Участіе въ немъ кн. Вяземскаго 638—643. Д-нъ сенаторъ (см. ниже 1793 г.) 638. Ему поручено дѣло откупщика Логинова. Сущность этого дѣла 643—646. Опредѣленіе о взысканіи съ Логинова 647. Письмо Логинова съ жалобою Императрицѣ въ рукахъ Д-на 646. Въ апрѣлѣ мѣсяцѣ Д-ну съ Васильевымъ и П. И. Новосильцовымъ поручено разсмотрѣть дѣло Сутерланда. Обиженный подозрѣніемъ въ подкупѣ, Д-нъ требуетъ слѣдствія 648. Его оправданіе. Взысканіе казенныхъ денегъ съ должниковъ Сутерланда 649. Благодарность Императрицы за рѣшеніе дѣла Якоби 649. Гнѣвъ ея во время производства дѣла Сутерланда 650. Докладъ Д-на Екатеринѣ въ присутствіи Попова. Жалоба ея на грубость Д-на при докладахъ 651. Рѣшенія ея по дѣлу Сутерланда относительно Потемкина и вел. князя Павла Петровича. Гнѣвъ на Д-на 652. Посредничество Зубова. Догадка о причинѣ, почему ему преимущественно поручались подобныя непріятныя дѣла. Наговоры Салтыкова и Дашковой. Охлажденіе Императрицы. Д-нъ уже не можетъ восхвалять ея въ стихахъ 654. Поведеніе Екатерины вслѣдствіе слуховъ о продажѣ соли во Псковѣ 655. Рѣшеніе ея вопреки мнѣнію Д-на по дѣлу Коробейникова 656. 657. Государыня совѣтуется съ нимъ по дѣлу о мнимомъ разбоѣ Ярославова. Д-нъ при посредствѣ Зубова оправдываетъ обвиненнаго 659. Жалоба Потоцкаго на Сенатъ отвергнута Екатериною за его политическіе происки. Характеристика Императрицы 660. Примѣры ея великодушія и снисходительности. Она поручаетъ Д-ну выписать изъ Москвы двухъ бѣдныхъ дѣвицъ, по жалобѣ ихъ на тамошнія власти 661. 662. Посредничество ея въ дѣлѣ о притѣсненія сиротъ Каировыхъ ростовщикомъ 663. — 1793. При торжествѣ мира съ Турціею Д-нъ провозглашаетъ съ трона награжденія (8 сентября) 664. Сенаторъ межеваго департамента. Зубовъ совѣтуется съ нимъ о выборѣ генералъ-прокурора. Служебное правило Державина 665. Притязаніе на должность генералъ-прокурора. Порученіе ему руководить новаго генералъ-прокурора, гр. Самойлова 667. Рѣчь Самойлова при празднованіи турецкаго мира. Д-нъ предлагаетъ въ честь Императрицы составить выписку изъ всѣхъ ея указовъ 667. Благодарность его за сенаторство. Особое мнѣніе въ дѣлѣ о сумасшествіи Жукова 670. Въ дѣлѣ о наслѣдствѣ послѣ Потемкина Д-нъ на сторонѣ Браницкой противъ Самойлова 672. Правдивое слово Самойлову 673. Участіе въ совѣстномъ судѣ по дѣлу Дмитріева съ Всеволожскимъ о наслѣдствѣ послѣ Бекетова 673—677. Неудовольствіе Екатерины на Д-на до обвиненію его Ржевскимъ въ неуваженіи къ ея закону 677. Общее поведеніе Д-на въ Сенатѣ 678. — 1794. Президентъ коммерцъ-коллегіи (янв. 1) 678. Намѣреніе Екатерины передать завѣдываніе торговлей генералъ-губернаторамъ 679. Распоряженіе на счетъ заморскаго гостинца. Интрига вице-губернатора Алексѣева 680. Д-нъ не допущенъ къ Императрицѣ для объясненія 681. Устраненъ отъ управленія коммерцъ-коллегіей. Подаетъ въ отставку. Гнѣвъ Екатерины 681. Записка его о фальши иностранныхъ купцовъ и невѣрномъ показаніи торговаго баланса 682. Не получаетъ увольненія. Смерть первой жены (іюль) 683. — 1795. Второй бракъ (январь) 683—685. Назначенъ членомъ коммиссіи по расхищенію суммъ въ заемномъ банкѣ 685. Вывѣдываетъ отъ кассира тайну о поступкѣ директора Завадовскаго 687—689. Показаніе Завадовскаго. Поокончаніи слѣдствія пишетъ докладъ 690. До опредѣленія Совѣта слѣдствіе дополняется новыми допросами 691. Открытыя въ банкѣ злоупотребленія 692. Д-нъ черезъ Зубова доставляетъ Императрицѣ особыя примѣчанія 693. Не можетъ, по ея желанію, писать ей похвалы въ стихахъ. Подноситъ Екатеринѣ тетрадь своихъ сочиненій, собранныхъ первою женою (ноябрь). Холодность къ нему за переложеніе псалма «Властителямъ и судьямъ» 694. Оправданіе 696. — 1796. Жалоба П. А. Зубову на распоряженіе Тутолмина по польскимъ таможнямъ 697. Д-нъ докладываетъ дѣла Императрицѣ. Упраздненіе коммерцъ-коллегіи 698. Новыя непріятности. Жалобы на интриги. Опала. Смерть Екатерины. Обзоръ положенія его при этой Государынѣ. Характеристика ея 700.
1796. Д-нъ оплакиваетъ Екатерину. Присяга Павлу 702. Дежурство при тѣлѣ Императрицы и при гробѣ Петра III. Возстановленіе коммерцъ-коллегіи. Первая аудіенція у новаго Императора 702. Назначеніе въ верховный Совѣтъ 702. Указъ объ опредѣленіи Д-на въ правители канцеляріи Совѣта. Положеніе его въ засѣданіи Совѣта 703. Нерасположеніе къ нему членовъ Совѣта. Лично проситъ у Павла инструкціи 704. Гнѣвъ Государя. Д-нъ оставленъ только въ Сенатѣ. Родственный совѣтъ 705. Визитъ Репнину 706. — 1797. Ода на востествіе на престолъ Павла. Возвращеніе милости. Присутствіе Д-на въ межевомъ департаментѣ 708. Общественное довѣріе къ Д-ну. Ему поручаются опеки и третейскіе суды 708. 709. Безкорыстіе его. Опека надъ графомъ Чернышевымъ 709—712. Дѣло Маркловскаго съ графомъ Самойловымъ, при посредничествѣ Д-на, по наслѣдству послѣ Потемкина[790] 712—718. — 1799. Командировка Д-на въ Бѣлоруссію для слѣдствія по жалобѣ шкловскихъ Евреевъ на Зорича. Догадки его о причинахъ этого порученія 719. Возвращеніе въ Петербургъ. Несообразность польскихъ законовъ съ русскими въ завоеванныхъ губерніяхъ 720. Жалоба на своекорыстіе правительственныхъ лицъ 721. — 1800. Отклоняетъ отъ себя командировку на ревизію въ Вятку. Опека надъ Колтовской. Вторая командировка въ Бѣлоруссію для прекращенія голода и изслѣдованія причинъ его 722. Распоряженія на мѣстахъ 723. 724. Въ Витебскѣ пишетъ мнѣніе о Евреяхъ (сентябрь) 724. Опека надъ Шкловскимъ имѣніемъ. Черезъ Шкловъ возвращается въ Петербургъ (октябрь) 725. За исполненіе порученій еще въ августѣ получаетъ награды при рескриптахъ Павла. Чинъ д. тайнаго сов. и Мальтійскій орденъ. Опять президентъ коммерцъ-коллегіи. Жалоба мѣстнаго дворянства на Д-на; ссылка Заряпки 725. Недоумѣніе Д-на по послѣднему назначенію. Объясненіе въ Гатчинѣ съ ген.-прокуроромъ Обольяниновымъ. Догадки Д-на о неловкости его роли въ отношеніи къ Гагарину. Странная резолюція Императора по разногласію въ коммерцъ-коллегіи 727. Исполненіе его приказаній о наложеніи эмбарго на англійскіе товары и о взысканіи денегъ съ англійскихъ купцовъ 728. Докладъ Государю чрезъ Обольянинова о бѣлорусской командировкѣ 729. Сухость обращенія Павла и объясненіе немилости 729. 730. Просьба Кутайсова о доставленіи ему Шкловскаго имѣнія Зорича отклонена Д-нымъ 730. Пожалованъ финансъ-министромъ. Отмѣна указа о томъ и назначеніе государственнымъ казначеемъ 731. Сравненіе обѣихъ должностей 732. Ему поручена ревизія табелей уволеннаго Васильева 733. Отмѣна излишнихъ вѣдомостей въ экспедиціи о государственныхъ доходахъ 734. Неисправность въ счетахъ Васильева. Объясненія съ Голубцовымъ 735. Спасеніе Васильева. Повѣрка ревизіи Д-на по желанію Кутайсова и Обольянинова. Безпорядки въ управленіи государственной казны со времени Вяземскаго. Рапортъ Д-на Государю 737. Доложенъ въ Государственномъ Совѣтѣ (11 марта). Поведеніе Д-на въ дѣлѣ Свищова 738: отказывается отъ посредничества по желанію Зубовыхъ 739, потомъ разсматриваетъ дѣло въ Сенатѣ противъ нихъ, но по усиленной просьбѣ Зубовыхъ при собираніи голосовъ присоединяется къ неправой сторонѣ 741. Мнѣніе Д-на въ Сенатѣ объ обвиняемыхъ въ измѣнѣ полякахъ 742. Записка по поводу резолюціи Государя о спорныхъ земляхъ Донскихъ казаковъ 744. О раздачѣ казенныхъ земель вельможамъ; отказъ Д-ну въ обмѣнѣ земли на Званкѣ. Споры его въ Сенатѣ съ генералъ-прокурорами. Стихи «Къ самому себѣ» по поводу злоупотребленій. Гербъ Д-на 745. Въ январѣ 1799 г. обойденъ наградою, но вскорѣ получаетъ изъ рукъ Императора ленту 747. По вызову Козодавлева пишетъ оду на рожденіе Михаила Павловича, за которую получаетъ табакерку, Поведеніе Козодавлева въ этомъ случаѣ 748. Запрещеніе двухъ стиховъ въ одѣ «Изображеніе Фелицы», клевета жидовки на Д-на. Оправданіе его 750. 751. Пріязнью съ Зубовымь навлекаетъ на себя подозрѣніе Павла. Еженедѣльные отчеты о состояніи казны. Непомѣрныя издержки. Проектъ значительнаго выпуска ассигнацій 752. 753. Бесѣда съ Обольяниновымъ о соляномъ откупѣ 753. Извѣстіе о смерти Павла. Записка Д-на по этому поводу. 754. Награды, полученныя при покойномъ Императорѣ. Банкротскій уставъ 754. 755.
1801. Д-нъ остается только сенаторомъ 754. 755. Милостивый рескриптъ Васильеву; отзывъ о томъ Д-на. Первыя дѣла Александра. Придуманный Д-нымъ приговоръ раскольнику 756. Важнѣйшіе люди 757. Исключеніе Д-на изъ Совѣта. Пасквиль на него. Крутыя перемѣны; уничтоженіе контракта о соли. Беклешовъ и Трощинскій 758. Воронцовъ. Мнѣніе Д-на въ Сенатѣ объ опекѣ Колтовской и противоборство Беклешову 759. 760. Личная жалоба Государю. Повелѣніе пересмотрѣть права Сената. Разногласіе въ Сенатѣ 761. Мнѣніе Д-на о его организаціи 762. 763. Награда при коронаціи. Аудіенція у Государя о калужскихъ безпорядкахъ при губернаторѣ Лопухинѣ (ноябрь) 764. — 1802. Пребываніе въ Москвѣ 765. Слѣдствіе въ Калугѣ 766. 767. Происки калужскаго губернатора 768. Смерть Гончарова 769. Доносъ на Д-на 770. Возвращеніе въ Петербургъ. Аудіенція у Государя 771. По просьбѣ Д-на, особый комитетъ разсматриваетъ его дѣйствія въ Калугѣ. Отдача Лопухина подъ судъ 772. Дѣло Кондратьева съ Надаржинской, ему порученное, рѣшается по его мнѣнію въ пользу послѣдней 773. 774. Продолженіе Лопухинскаго дѣла 775. 776. Указъ о министерствахъ (сент.). Д-нъ министръ юстиціи. Ему предназначалась финансовая часть. Составители новаго учрежденія. Прочіе министры 778. Комитетъ министровъ. Д-нъ доказываетъ необходимость инструкцій министрамъ. Взглядъ на свою должность 779. Власть министровъ и ослабленіе Сената. Произвольные доклады Кочубея и Чичагова 780. Мнѣніе о проектѣ измѣренія казенныхъ лѣсовъ. Мнѣніе противъ дозволенія Іезуитамъ отправлять по Россіи миссіонеровъ 782; — противъ войны съ Швеціею. Настаиваетъ на представленіе отчетовъ по министерству финансовъ. Злоупотребленія и недоимки по откупамъ. Общее неудовольствіе министровъ противъ него 784. Повелѣніе, чтобы отчеты были представлены уже за первый годъ. Порядокъ разсмотрѣнія ихъ. Нареканія на Чичагова 785. Указъ по докладу Вязмитинова о срокѣ службы дворянъ въ унтеръ-офицерскихъ чинахъ. Мнѣніе графа Потоцкаго, принятое Сенатомъ 786. Противное мнѣніе Д-на. Болѣзнъ его 787—789. — 1803. Манифестаціи въ Москвѣ 790. Волненіе въ Сенатѣ 791. Бурное засѣданіе; Д-нъ прибѣгаетъ къ Петровскому порядку веденія преній 793. 794. Происки противъ Д-на. По поводу мнѣнія Потоцкаго депутація отъ Сената у Государя 795. Рѣшеніе дѣла противъ Д-на. Его проектъ правилъ третейскаго суда (май). Путешествіе Императора въ Лифляндію. Навѣты враговъ противъ Д-на 796. Охлажденіе къ нему и рѣзкій отзывъ Александра. Преобразованіе министерства внутреннихъ дѣлъ по проекту Сперанскаго. Замѣчаніе о Спер. и о Кочубеѣ 797. Устраненіе Д-на отъ разсмотрѣнія этого проекта. Отзывъ Государя объ инструкціяхъ министрамъ 798. Мнѣніе Д-на о Евреяхъ разсматривается особымъ комитетомъ. Заговоръ Евреевъ противъ него. Ему предлагаютъ большую сумму 800. Совѣтуется съ Государемъ. Клевета на Сперанскаго. Евреи остаются въ прежнемъ положеніи 801. Докладная записка Д-на о переселеніи шляхты изъ польскихъ губерній въ южныя и въ Сибирь 802—804. Рѣшеніе дѣла о Евреяхъ 805. Замѣчанія Государя по обвиненію Д-на въ разныхъ безпорядкахъ его министерства 805—807. Догадка о тайныхъ агентахъ Сперанскаго 807. Пропажа сообщеннаго Трощинскимъ указа. 808. 809. Два случая строгаго соблюденія Д-мъ законовъ; не контрасигнуетъ нѣкоторыхъ указовъ 810. 811. Возстаетъ противъ указа о вольныхъ хлѣбопашцахъ и вообще противъ освобожденія крестьянъ 811—813. Мнѣніе его о способахъ улучшенія крестьянскаго быта 814. Тщетная попытка остановить указъ о вольныхъ хлѣбопашцахъ 815. Упрекъ Александра Д-ну 816. Жалоба Голубцова на финансовое управленіе Васильева 817. Объясненіе между ними 818. Рѣшеніе Государя по этому поводу 819. Союзъ Васильева и Голубцова противъ Гурьева. Не принятый Государемъ въ докладной день, Д-нъ получаетъ рескриптъ о своемъ увольненіи. Письмо его къ Императору 820. Доносъ женщины объ умыслѣ на жизнь Д-на. Аудіенція у Государя. Проситъ полной отставки, испрашиваетъ награды своимъ подчиненнымъ. Указомъ 8 октября уволенъ съ пенсіею 822. Перечень заслугъ его на гражданскомъ поприщѣ 822—827. Занятія въ отставкѣ 827—829.
- ↑ Въ 1821 году часть Ключа была напечатана сперва въ Журналѣ Департамента народнаго просвѣщенія, а потомъ въ Сынѣ Отечества; въ 1822 Ключъ изданъ отдѣльно.
- ↑ См. Сборникъ Отдѣленія русск. яз. и слов., т. V, вып. 1, стр. 144, 199 и 215.
- ↑ Соревнователь 1820, ч. IX, стр. 212. Каразину сообщалъ упомянутую выше тетрадь списавшій ее Анастасевичъ.
- ↑ См. обращеніе Державина къ Казани въ пьесѣ Арфа (Т. II, стр. 189). Впрочемъ, по-настоящему онъ родился не въ самой Казани, а въ одной изъ казанскихъ деревень, принадлежавшихъ матери его; см. ниже стр. 416, прим. 2.
- ↑ Романъ Николаевичъ.
- ↑ Въ Пензенскій пѣхотный полкъ Оренбургскаго корпуса [Тетр. 1805].
- ↑ Ѳекла Андреевна. Дѣдъ ея Ѳедоръ Васильевичъ былъ стольникомъ, а отецъ Андрей Ѳедоровичъ — ротмистромъ [тамъ же].
- ↑ Въ подлинной рукописи слова: въ томъ же году написаны вмѣсто зачеркнутыхъ въ 44-мъ году.
- ↑ Комета 1744 года принадлежала къ числу наиболѣе замѣчательныхъ. Она отличалась длиннымъ хвостомъ съ шестью загнутыми лучами, и производила сильное впечатлѣніе въ народѣ. Въ Шацкомъ уѣздѣ было даже дѣло по поводу слуховъ о предвѣщаемыхъ будто бы этою кометою бѣдствіяхъ. [П. Б.]
- ↑ Примѣчаніе Державина. Два сіи происшествія совершенная были правда, и можетъ-быть Провидѣніемъ предсказано чрезъ нихъ было, первымъ: трудный путь его жизни, что перешелъ, такъ сказать, чрезъ огонь и воду; вторымъ: что напишетъ оду Боіъ, которая отъ всѣхъ похваляется.
- ↑ Ниже говорится о смерти этого меньшаго брата, котораго звали Андреемъ; онъ умеръ въ 1770 году. [Тетр. 1805.]
- ↑ По тетр. 1805, на пятомъ году.
- ↑ О явкѣ недорослей на смотръ было нѣсколько законовъ, начиная съ 1720 года. Подробныя правила по этому предмету всего обстоятельнѣе изложены въ указахъ Анны Ивановны, 9 и 19 февраля 1737 года: мальчиковъ отъ семилѣтняго возраста велѣно было являть и записывать въ Спб. у герольдмейстера, а въ Москвѣ и губерніяхъ у губернаторовъ; когда имъ исполнялось 12 лѣтъ, они опять представлялись на нѣкотораго рода экзаменъ въ наукахъ; 16 лѣтъ они уже обязаны были ѣхать въ Петербургъ или въ Москву, для представленія въ Герольдію или въ Сенатъ. [П. Б.]
- ↑ Неплюевъ, при Петрѣ Великомъ резидентъ въ Константинополѣ, а потомъ кіевскій губернаторъ, въ началѣ царствованія Елисаветы былъ назначенъ командиромъ оренбургской экспедиціи съ порученіемъ организовать новую губернію. Онъ построилъ Оренбургъ на новомъ мѣстѣ и, съ цѣлію имѣть для того болѣе рукъ, исходатайствовалъ, чтобы въ этотъ городъ, вмѣсто Сибири, ссылаемы были преступники изъ купцовъ и мастеровыхъ (П. С. Зак., т. XII, № 8906 и 9170). Неплюевъ род. 1693, ум. 1773.
- ↑ «Кромѣ нѣмецкаго, онъ не зналъ другихъ иностранныхъ языковъ. Древніе классическіе поэты, итальянская и французская словесность извѣстны ему стали въ послѣдующіе годы по однимъ только нѣмецкимъ и русскимъ переводамъ» (И. Дмитріевъ, Взглядъ на мою жизнь, стр. 64).
- ↑ Сокуры или Кармачи: эти двѣ деревни — верстахъ въ 40 отъ Казани: въ одной изъ нихъ родился Державинъ.
- ↑ Въ словарѣ митрополита Евгенія ошибочно напечатано, будто отецъ Державина умеръ въ 1775 году.
- ↑ Анною, которая вскорѣ умерла.
- ↑ Въ Оренб. губерніи (Спасскомъ заказѣ) Державинымъ принадлежало село Богородское (иначе Державино, впослѣдствіи названное также Смоленскимъ) на рѣчкѣ Кутулуки, въ 40 верстахъ отъ Борской крѣпости (нынѣ въ Бузулуцкомъ уѣздѣ).
- ↑ Слово кортома въ губерніяхъ восточныхъ значитъ аренда, а мѣстами и просто наемъ: домъ окортомили — домъ наняли; кортомщикъ — наемщикъ, жилецъ въ домѣ. Въ Словарѣ Даля приведенъ примѣръ: «У насъ всѣ угодья кортомятся у сосѣдей».
- ↑ Такъ же какъ и Сокуры, — на рѣчкѣ Мёшѣ, впадающей въ Каму; Комаровка лежитъ нѣсколько ниже по теченію Мёши.
- ↑ Въ тетр. 1805 г. соотвѣтствующее мѣсто изложено такъ: «она, не могши исполнить намѣренія своего супруга въ разсужденіи наученія дѣтей, хлопотала по дѣламъ, возя ихъ съ собою для умилостивленія судей; но ничто ихъ не трогало. Съ тѣхъ самыхъ поръ въ сердце большаго сына врѣзалась та пламенная черта, то онъ не могъ равнодушно сноситъ неправосудія и притѣсненія вдовамъ и сиротамъ, о чемъ и въ рѣчи своей, сказанной въ 1774 году въ собраніи дворянства, припомнить не оставилъ». Нѣчто подобное разсказываетъ и Ж. Ж. Руссо въ своихъ «Confessions» объ укоренившемся въ немъ смолоду чувствѣ негодованія противъ несправедливости; но у него оно было возбуждено незаслуженнымъ унизительнымъ наказаніемъ. «Это чувство», говоритъ онъ, «относившееся въ началѣ собственно ко мнѣ, впослѣдствіи пріобрѣло такую самостоятельную силу и до того утратило личный характеръ, что сердце мое воспламеняется при видѣ или при описаніи всякаго несправедливаго поступка, кого бы онъ ни касался и гдѣ бы ни случился, какъ будто бы его дѣйствіе падало прямо на меня». (Oeuvres de J. J. Rousseau. Paris, 1819, t. I, p. 28.)
- ↑ Тутъ слѣдуютъ въ рукописи зачеркнутыя слова: на другой годъ послѣ смерти мужа ѣздила съ ними въ Москву.
- ↑ Чинъ между сержантомъ и поручикомъ.
- ↑ «По недостатку своему едва могла съ помощію дяди малолѣтнихъ съ отцовои стороны, отставнаго подполковника Николая Ивановича Дятлова, жившаго въ Можайскѣ, представить ихъ герольдіи и взятъ пашпортъ для окончанія ихъ наукъ, ибо короткія средства, въ разсужденіи недостатка, или не позволили ей, или никто.не присовѣтовалъ оставить ихъ для наученія въ Москвѣ, а потому и возвратились они въ Казань». [Тетр. 1805.]
- ↑ Т. е. Василіи Васильевичѣ.
- ↑ Въ Бархатной книгѣ (изд. Миллера, 1787, ч. II, стр. 421) вмѣсто Золотой орды названа Большая орда и вмѣсто Кеглевыхъ — Теглевы. Восточное происхожденіе Державина приводитъ намъ на память, что Пушкинъ былъ правнукъ араба, что Жуковскій родился отъ турчанки, и что въ самомъ имени Карамзина слышны восточные звуки. [П. Б.]
- ↑ Указъ о Казанской гимназіи выданъ 21 іюля 1758, а открыта она Веревкинымъ въ началѣ слѣдующаго года. [П. Б.]
- ↑ Веревкинъ (ум. 1795), воспитанникъ Сухопутнаго шляхетнаго корпуса, славившійся живостью характера и остроуміемъ, принадлежитъ къ числу плодовитѣйшихъ нашихъ писателей. Онъ напечаталъ болѣе полутораста томовъ разныхъ своихъ сочиненій и переводовъ (см. списокъ ихъ въ Москвит. 1842, № 12, стр. 398—402). Въ октябрѣ 1761 года, по доносу учителей гимназіи Оттенталя и Дювиллара на разные безпорядки, Шуваловъ отставилъ его отъ директорства, и прислалъ на его мѣсто профессора Савича (см. его біографію въ Словарѣ профессоровъ Московскаго университета). Но Веревкинъ еще два года оставался въ Казани въ должности губернаторскаго товарища. Ниже Державинъ по старой памяти называетъ его еще директоромъ. Впослѣдствіи они встрѣтились на службѣ во время пугачевщины у Бибикова и графа Панина: Веревкинъ былъ директоромъ походной канцеляріи графа Панина [П. Б.]. См. письма Веревкина къ Державину, Т. V, №№ 695, 701 и 708.
- ↑ "Въ семъ-то училищѣ они образовались въ преподаваемыхъ въ немъ наукахъ; но какъ по новости онаго учители были, до прибытія г. профессора Савича, почти таковые же какъ и прежніе, то и пріобрѣли они тамъ только легкія познанія; однакожъ старшій отличался остротою и воображеніемъ, а младшій глубокомысліемъ въ математическихъ исчисленіяхъ (который въ 1770 году, будучи уже бомбандиромъ гвардіи преображенскаго полку, умеръ). [Зап. 1805.]
- ↑ Дмитріевъ въ своихъ Запискахъ говоритъ, что Державинъ, «обучаясъ въ Казанской гимназіи, обратилъ на себя вниманіе директора ея М. И. Веревкина успѣхами въ рисованьѣ и черченіи плановъ, особенно же работы его портретовъ императрицы Елисаветы, снятыхъ простымъ перомъ съ гравированнаго эстампа. Портретъ представленъ былъ главному куратору Московскаго университета И. И. Шувалову» (Взглядъ на мою жизнь, стр. 63). Было два эстампа, изображавшіе Елисавету: одинъ, во весь ростъ — работы Шмидта; другой, грудной — Чемезова, казанскаго уроженца, о которомъ Державинъ упоминаетъ ниже. Но Дмитріевъ вѣроятно ошибается относя ко времени воспитанія Державина позднѣйшія работы его, о которыхъ и самъ поэтъ конечно не забылъ бы упомянуть, говоря о пребываніи своемъ въ гимназіи. См. то, что онъ разсказываетъ ниже на стр. 426.
- ↑ Въ P. B. «геометріи».
- ↑ Нынѣ село Богородицко-Успенское, въ Спасскомъ уѣздѣ, на почтовомъ трактѣ изъ Сдасска въ Тетюши, верстахъ въ 110 отъ Казани.
- ↑ О Савичѣ (Данилѣ Васильевичѣ) упомянуто уже выше; но его управленіе было очень кратковременно. Назначенный директоромъ въ семъ 1761 г., этотъ дѣятельный профессоръ Московскаго университета, прадѣдъ извѣстнаго нашего астронома, умеръ уже 27 окт. 1762. Преемникомъ его въ Казанской гимназіи сдѣлался Кожинъ, а послѣ него должность директора ея, съ начала 1765 года, занялъ надолго Каницъ. — Прошеніе Державина объ увольненіи его изъ гимназіи см. въ Библіогр. Зап. 1859, № 16.
- ↑ Флигельманъ — унтеръ-офицеръ или и офицеръ, который движеніями, вмѣсто команды, даетъ знать, какіе ружейные пріемы должна исполнять рота.
- ↑ Князь Никита Юрьевичъ Трубецкой, второй въ ряду русскихъ генералъ-прокуроровъ (род. 1700; ум. 1767), занималъ эту должность съ 29 апрѣля 1740 года. Петръ III пожаловалъ его полковникомъ Преображенскаго полка, въ который онъ еще въ 1722 поступилъ сержантомъ.
- ↑ Ср. выше стр. 421 и наше примѣчаніе къ надписи Державина На Чемесова, Т. III, стр. 333.
- ↑ Тетр. 1805 года: «…вступилъ въ дѣйствите, льную службу, во всѣ тѣ упражненія, которыми только простые солдаты занимались, и жилъ съ ними въ одной казармѣ между многими женатыни и холостыми, а какъ по таковой тѣснотѣ неудобно было упражняться ему ни въ рисованіи, ни въ музыкѣ, къ которой онъ также имѣлъ склонность и самъ собою учился на скрипкѣ, то, оставивъ ихъ, занимался безпрестанно, когда другіе спятъ, чтеніемъ книгъ, которыя въ Петербургѣ удобнѣе достать было можно, а также для разныхъ людей (сочиненіемъ) писемъ, а иногда стиховъ на разные случаи, единственно для себя». — Сюда же относится слѣдующее мѣсто изъ Записокъ Дмитріева: «Кто бы могъ отгадать, какой былъ первый опытъ творца Водопада? — Переложеніе въ стихи или, лучше сказать, на риѳмы площадныхъ прибасокъ на счетъ каждаго гвардейскаго полка! Потомъ онъ обратился уже къ высшему риѳмованію, и переложилъ въ стихи нѣсколько начальныхъ страницъ Телемака, съ русскаго перевода. Когда же узналъ правила поэзіи, то взялъ въ образецъ Ломоносова. Между тѣмъ читалъ въ оригиналѣ Геллерта и Гагедорна» (Взглядъ на мою жизнь, стр. 64).
- ↑ Въ Р. Б.: «получивъ отъ матери вскорѣ по пріѣздѣ». Въ подлинникѣ вмѣсто двухъ послѣднихъ словъ несомнѣнно: «при отъѣздѣ». Не какъ легко разобрать предыдущее слово, которое мы читаемъ: «въ подарокъ».
- ↑ Въ Р. Б. «закупку» вм. «заказку».
- ↑ «Онъ принужденъ былъ пойти на хлѣбы къ семейному солдату: это значило имѣть съ хозяиномъ общій обѣдъ и ужинъ за условленную цѣну, и жить съ нимъ въ одной свѣтлицѣ, раздѣленной перегородкою… Солдатскія жены, видя его часто съ перомъ или за книгою, возымѣли къ нему особенное уваженіе, и стали поручать ему писать грамотки къ отсутствующимъ роднымъ своимъ. Онъ служилъ имъ нѣсколько мѣсяцевъ безкорыстно перомъ своимъ, но потомъ сдѣлалъ имъ предложеніе, чтобъ онѣ за его имъ услуги уговорили мужей своихъ отправлять въ очередь его ротную службу: стоять за него на ротномъ дворѣ въ караулѣ, ходить за провіантомъ, разгребать снѣгъ около съѣзжей, или усыпать пескомъ учебную площадку. И жены и мужья на то согласились» (И. И. Дмитріева Взглядъ на мою жизнь, стр. 63, 64).
- ↑ Такъ какъ разсказываемое за симъ относится къ царствованію Петра III, которое продолжалось только до 28-го іюня, то указаніе мѣсяца поля здѣсь очевидно невѣрно; въ рукописи зачеркнуты написанныя сперва слова: «въ маѣ или въ началѣ іюня мѣсяца».
- ↑ Францъ Гельтергофъ (Hölterhof), род. 1711 около Рейна, получилъ университетское образованіе въ Галле и былъ потомъ пасторомъ на островѣ Эзелѣ, гдѣ сдѣлался усерднымъ гернгутеромъ; оклеветанный въ политическихъ замыслахъ, отвезенъ былъ въ Петербургъ и посаженъ въ крѣпость, а черезъ нѣсколько лѣтъ, въ 1759 г., сосланъ въ Казань. Тамъ, по приглашенію Веревкина, онъ сдѣлался учителемъ нѣмецкаго языка въ гимназіи; въ царствованіе же Петра III переселился въ Петербургъ. Впослѣдствіи, около 1777, Гельтергофъ получилъ при Московскомъ университетѣ мѣсто экстраординарнаго профессора нѣмецкой литературы; въ хо же время давалъ онъ нѣмцамъ уроки русскаго языка. Послѣдніе годы жизни провелъ онъ въ Сарептѣ, гдѣ умеръ въ 1806 году. Въ 1771 онъ напечаталъ перини этимологическій словарь русскаго языка, а въ 1778русско-нѣмецкій лексиконъ въ алфавитномъ порядкѣ (См. Gadebusch Livländ. Bibliothek, 1770; Geschichte der erneuerten Brüderkirche, Gnadau 1853, Th. II, стр. 161, 348 и сл.; J. Gh. Grot, Beligionsfreiheit im Buss. Beiche, B. I, стр. 219; Backmeister, Buss. Bibl. въ разныхъ мѣстахъ, и Біограф. словарь профессоровъ Моск. ун.; ср. также статью нашу Жизнь Державина въ Русск. Вѣстн. 1860, № 7, стр. 360).
- ↑ Въ Р. Б. «послѣ» вм. «то есть».
- ↑ Конечно дворянина, который, подобно Державину, начиналъ службу съ званія рядоваго.
- ↑ Арестъ П. Б. Пассека, какъ извѣстно, послужилъ главнымъ поводомъ къ ускоренію катастрофы, заставивъ торопиться приверженцевъ Екатерины, [П. Б.]
- ↑ Это теперешній Зимній дворецъ; старый, о которомъ упомянуто выше, занималъ все пространство на Невскомъ проспектѣ между нынѣшними Полицейскимъ мостомъ и Большою Морскою, по лѣвой рукѣ, ѣдучи отъ Невскаго монастыря. [П. Б.] О построеніи и исторіи Зимняго дворца см. Русск. Вѣстникъ 1841, № 1, 2, 11 и 12.
- ↑ Андрей Мих., впослѣдствіи бригадиръ. См. переписку съ нимъ Державина въ V-мъ томѣ.
- ↑ Ср. въ Изображеніи Фелици (Т. I, стр. 273) строфу 6-ую.
- ↑ Пропускаемъ здѣсь излишнее слово «часовъ», въ подлинникѣ ппo недосмотру приписанное надъ строкою.
- ↑ Въ бумагахъ Державина мы нашли на особомъ листкѣ написанное писарскою рукою съ помарками слѣдующее описаніе обстоятельствъ, предшествовавшихъ перевороту: «Государь Петръ III во время шестимѣсячнаго своего царствованія безвыѣздно почти пребывалъ съ графинею Ея. Р. Воронцовою въ Ораніенбаумѣ; а супруга его, Государыня Императрица Екатерина Алексѣевна присутствіе свое имѣла въ Петергофѣ. Наканунѣ назначеннаго празднества въ семъ увеселительномъ дворцѣ Государыня ввечеру удалила отъ внутреннихъ своихъ комнатъ вообще всѣхъ, даже и малолѣтныхъ придворныхъ служителей, наказавъ притомъ, чтобъ никто въ спальню Ея Величества не осмѣлился входить ни съ какими докладами, пока сама она не изволитъ выдти. На другой день, въ 9-мъ часу утра, пріѣзжаетъ изъ Ораніенбаума Государь, входитъ въ комнаты Государыни; ему докладываютъ, что она еще почиваетъ и двери спальни ея заперты. Онъ, не желая ея безпокоить, пошелъ прогуливаться по саду, гдѣ довольно времени пробылъ, и, приказавъ накрывать столъ въ Монплезирѣ кругомъ фонтана, возвратился въ комнаты, чтобы видѣться съ Государынею; но ему то же было отвѣтствовано, что и въ первый разъ. Онъ подошелъ къ спальнѣ, постучалъ въ двери и не получилъ никакого на то отзыва: вышедъ изъ терпѣнія, приказалъ разломать двери. Разломали, и онъ вступилъ въ пустую комнату. Отъ сего неожидаемаго для него случая приходитъ въ смятеніе, собираетъ всѣхъ придворныхъ чиновъ и служителей, составлявшихъ свиту Государыни, спрашиваетъ о причинахъ сего происшествія, но тщетно: ему всѣ отвѣчали, что никто и ничего не знаетъ, — Онъ повелѣлъ всѣхъ дамъ, фрейлинъ и камермедхенъ запереть въ разныя комнаты, и торжественныя увеселенія симъ въ минуту уничтожились. Между тѣмъ вступили изъ Ораніенбаума въ Петергофъ бившія при немъ войски россійскія и голштигскія, которыхъ было не болѣе какъ 5000 человѣкъ и кой одѣты были въ самомъ наилучшемъ тогдашнемъ парадномъ уборѣ. Государь, встрѣтя ихъ и собравъ остальные отряды, составлявшіе караулы въ Петергофѣ, повелѣлъ вступить въ звѣринецъ, куда и пушки, бывшія въ петергофскомъ саду, отвезены были; по вступленіи сего войска на мѣсто онъ самъ устроилъ его въ боевой порядокъ, на случай отраженія всякихъ непріятностей. — И въ сей день ожидалъ онъ въ Петергофъ возвращавшихся изъ прусскаго походу россійскихъ полковъ. Онъ ежечасно подъ разными видами посылалъ въ Петербургъ своихъ чиновниковъ для узнанія тамошнихъ обстоятельствъ; но изъ посланныхъ его никто не возвращался, потому что въѣздъ въ него со всѣхъ сторонъ всѣмъ былъ позволенъ, но выпускъ вовсе былъ пресѣченъ».
- ↑ Гетманъ Кириллъ Григорьевичъ. Старшій братъ, Алексѣй, повидимому оставался до конца при Петрѣ III. См. А. А. Васильчикова Семейство Разумовскихъ (Осмнадц. вѣкъ, кн. II, стр. 581), гдѣ и весь переворотъ описанъ довольно подробно.
- ↑ Полученномъ имъ въ приданое за женою, Екатериною Ивановною Нарышкиною.
- ↑ Александромъ Яковлевичемъ.
- ↑ Памятникомъ этого праздника осталась небольшая книжка, напечатанная въ 4-тку при Москов. угиверситетѣ, подъ заглавіемъ: Торжесьвующая Минерва, общенародное зрѣлище, представленное большимъ маскарадомъ въ Москвѣ. Распорядителемъ маскарада былъ Волковъ (разъѣзжая здѣсь верхомъ, онъ простудился и вскорѣ умеръ). Праздникъ продолжался три дня: 30 января, 1 и 2 февраля и имѣлъ нравоучительно-сатирическій характеръ, олицетворяя «гнусность пороковъ и славу добродѣтели». Въ четвергъ, субботу и воскресенье, съ 10-й часовъ утра ѣздила огромная комическая процессія, начиная отъ горъ, по большой Нѣмецкой улицѣ, по обѣимъ Басманнымъ, по Мясницкой и Покровкѣ. По возвращеніи поѣзда къ горамъ, начинались каждый день разнаго рода представленія, катанье съ горъ, скачки и т. п. Процессія состояла изъ многихъ отдѣленій и передъ каждымъ несли значокъ съ аллегорическимъ изображеніемъ, намекавшимъ на какой-нибудь порокъ, напр. пьянство, обманъ, взяточничество, спесь и проч. При каждомъ отдѣленіи пѣлись хоры, сочиненные Сумароковымъ (имени Майкова въ описаніи не означено). Въ началѣ книжки напечатана программа маскарада въ стихахъ, подписанная буквами М. X. (Херасковъ). Этотъ маскарадъ описанъ въ Маякѣ 1842, ч. I.
- ↑ Ср. выше стр. 423.
- ↑ Рожденной Новиковой; она была родная сестра Анни Савишны Исаковой, которая владѣла частью деревни Сокуры, гдѣ и Державины имѣли собственность. Часть Новиковыхъ досталась впослѣдствіи Княжевичу. Онѣ были двоюродныя сестры матери Державина. Бывшій владѣтель Записокъ, Бороздинъ, когда-то выражалъ графу Д. Н. Блудову сомнѣніе, можно ли будетъ напечатать это мѣсто, въ которомъ, какъ ему казалось, затронута честь родственниковъ Ѳекли Савишны. Но покойный графъ отвѣчалъ, что никакъ не считаетъ для себя оскорбительнымъ разсказъ о предразсудкахъ своей бабки.
- ↑ Кн. Ѳедоръ Алексѣевичъ Козловскій, воспитанникъ Московскаго университета и одинъ изъ образованнѣйшихъ людей того времени, позднѣе принимавшій участіе въ коммиссіи о сочиненій наваго уложенія. Онъ много переводилъ для театра, оставилъ оригинальную комедію Одолжавшій любовникъ и нѣсколько неконченныхъ піесъ и мелкихъ стихотвореній, разсѣянныхъ по журналамъ. Екатерина посылала его къ Вольтеру съ письмомъ и портретомъ своимъ. Отъ него ждали многаго; но ранняя кончина (въ 1770 г. онъ взлетѣлъ на воздухъ вмѣстѣ съ кораблемъ Евстафіемъ въ Чесменской битвѣ) не дала ему исполнить этихъ ожиданій. Ниже Державинъ говоритъ, что сочиненія кн. Козловскаго служили для него образцомъ въ первоначальныхъ его опытахъ. [П. Б.]
- ↑ См. о немъ Т. III, стр. 537.
- ↑ Слово имъ должно относиться здѣсь къ Майкову, а не къ Козловскому, какъ поняла редакція Русской Бесѣды, замѣтивъ, что рѣчь идетъ можетъ-быть о неконченной Козловскимъ трагедіи Сумбека. По крайней мѣрѣ, на то указываютъ первоначальныя, зачеркнутыя Державинымъ слова: «слушалъ сочиненную симъ послѣднимъ какую-то трагедію». Майковъ перевелъ стихами вольтерову Меропу. Впрочемъ изложеніе въ этомъ мѣстѣ вообще неясно.
- ↑ Ср. Объясненія, Т. III, стр. 668, стат. 103.
- ↑ Въ тетр. 1805 Державинъ говоритъ: «Правила поэзіи почерпалъ изъ сочиненій г. Тредіаковскаго, а въ выраженіи и штилѣ старался подражать г. Ломоносову, но не имѣя такого таланту какъ онъ, въ томъ не успѣлъ». Изъ трудовъ Тредьяковскаго здѣсь надо разумѣть, вѣроятно, не одинъ Способъ къ сложенію россійскихъ стиховъ, но также Мнѣніе о началѣ поэзіи, Разсужденіе объ одѣ, а можетъ быть, и переводы изъ Горація и Буало (науку о стихотворствѣ), Взглядъ Державина на Тредьяковскаго см. выше въ письмѣ къ Евгенію (№ 1137, стр. 340). «Онъ хотѣлъ подражать г. Ломоносову» (говорится далѣе въ автобіогр. запискѣ 1805), « но какъ талантъ сего автора не былъ съ нимъ внушаемъ одинаковымъ геніемъ, то хотѣвъ парить, не могъ выдерживать постоянно, красивымъ наборомъ словъ, свойственнаго единственно россійскому Пиндару велелѣпія и пышности. А для того съ 1779 г. избралъ онъ совсѣмъ особый путь, будучи предводимъ наставленіями г. Баттё и совѣтами друзей своихъ: Н. А. Львова, В. В. Капниста и И. И. Хемницера, подражая наиболѣе Горацію. Но какъ онъ на нихъ не увѣрялся, то отъ себя ничего въ свѣтъ не издавалъ, а мало по малу, подъ неизвѣстнымъ именемъ, посылалъ въ періодическое изданіе С. Петербургскаго Вѣстника, котораго издатель г. Брайко, печатая, сообщалъ ему извѣстія, что публика творенія его одобряетъ».
- ↑ П. В. Неклюдовъ былъ впослѣдствіи сенатскимь оберъ-прокуроромъ; см. переписку съ нимъ Державина въ V-мъ Томѣ нашего изданія.
- ↑ Въ Р. Б. «Кирпичными» вм. «каменными».
- ↑ Мѣста, гдѣ поставлены часовые (Акад. словарь). Въ Р. Б. «притоны».
- ↑ Правильнѣе Индѣйскую. Праздникъ этотъ, по всему вѣроятію, придуманъ графами Орловыми, либо въ угоду имъ: Орловы пользовались тогда особенною силою при дворѣ и были отличные наѣздники. Въ Запискахъ о жизни Бибикова (изд. 1, стр. 68) сказано, что Екатерина «назначила сіи великолѣпныя игры въ намѣреніи нѣсколько отвлечь всеобщее вниманіе отъ неудовольствія и впечатлѣній, произведенныхъ нещастною участью и бѣдственною кончиною бывшаго императора Ивана Антоновича и казнію Мировича и его сообщниковъ». [П. Б.]. Объ этой карусели см. Т. I, стр. 280 и 767. Подробное описаніе этого празднества — въ Современн. 1853, т. XLI, отд. VI.
- ↑ Мировичъ казненъ 15 сентября 1764 года. Въ Запискахъ Порошина, стр. 15: «Когда о совершившейся 15 числа сего мѣсяца надъ бунтовщикомъ Мировичемъ казни изволилъ Его Высочество (и. кн. Павелъ Петровичъ) услышать, то опочивалъ ночью весьма худо»; стр. 53: «Гр. Александръ Сергѣевичъ Строгановъ разсказывалъ, съ какою твердостью и съ какимъ благоговѣніемъ злодѣй сей приступалъ къ смерти. Его превосходительство Никита Ивановичъ (Панинъ) изволилъ сказывать о смѣшныхъ и нелѣпыхъ обѣщаніяхъ, которыя онъ Мировичъ дѣлалъ святымъ угодникамъ, если намѣреніе его кончится удачно.» [П. Б.] См. Чт. въ Общ. Ист. и др., кн. III, отд. V, и Русск. Арх. 1863, стр. 160.
- ↑ Это было лѣтомъ 1764 года; Императрицу сопровождалъ графъ Г. Г. Орловъ; см. поздравительное посланіе на его возвращеніе въ Соч. Ломоносова, т. I, стр. 283. Ср. Спб. Вѣд. 1764, № 51 и слѣд.
- ↑ Отъѣздъ изъ Петербурга въ Москву по дѣламъ новаго уложенія былъ 7 февраля 1767 года. Вообще числовыя показанія у Державина перепутаны, потому что онъ писалъ на намять. [П. Б.]
- ↑ Въ 23 верстахъ отъ Валдая, въ 316 отъ Петербурга; тутъ былъ императорскій путевой дворецъ.
- ↑ О валдайскихъ безчинствахъ подробно разсказываетъ Радищевъ въ своемъ Путешествіи.
- ↑ Стиховъ этихъ не сохранилось.
- ↑ См. переписку съ нимъ Екатерины II и его біографію въ Русск. Архивѣ 1863, стр. 81 и д., и 1870, стр. 1341.
- ↑ Каптенармусъ — чинъ, завѣдывающій провіантскою частью въ ротѣ. По формулярному списку Державина, онъ былъ произведенъ въ каптенармусы 1 янв. 1767, а въ сержанты 1 янв. 1768.
- ↑ См. стихи Державина на это плаваніе, Т. III, стр. 239, и примѣчанія о переводѣ Велисарія, тамъ же, и еще Т. III, стр. 349, и Т. I, стр. 793.
- ↑ Вотъ бумага, выданная Державину при этомъ отпускѣ: «По указу Ея Величества и проч. Объявитель сего л.-гв. Преобр. полку сержантъ Гаврила Державинъ отпущенъ по нуждамъ въ домъ его, Казанскаго уѣзда въ село Сокуры, отъ нижеписаннаго числа впредь на три мѣсяца, на который срокъ явиться ему къ полку, въ чемъ обязанъ надлежащимъ по указу реверсомъ, во свидѣтельство чего сей паспортъ изъ полковой канцеляріи данъ ему въ С-петербургѣ февраля 10 дня 1769 года. Маіоръ Иванъ Масловъ. Полковой секретарь Петръ Неклюдовъ».
- ↑ О Каницѣ см. T. V, стр. 261 и далѣе въ перепискѣ его съ Державинымъ.
- ↑ Какъ видно изъ бумагъ, отсрочка была дана Державину два раза: въ первый разъ 16-го іюня 1769, — по 19 января 1770; во второй разъ, ордеръ о томъ, отъ 24 дек. 1769, былъ такъ составленъ: «По нуждамъ твоимъ за прежнимъ терминомъ дозволяется пробыть въ отпуску еще четыре мѣсяца, а на срокъ явиться тебѣ къ полку. Маіоръ Масловъ.»
- ↑ Ивана Яковлевича, котораго мать Ѳекла Савишна, рожденная Новикова, была двоюродная сестра матери Державина. Маіоръ Блудовъ жилъ вмѣстѣ съ отставнымъ подпоручикомъ Сергѣемъ Тимоѳ. Максимовымъ за Арбатскими воротный на Поварской улицѣ въ своемъ домѣ. Переписку обоихъ съ Державинымъ см. въ Томѣ V.
- ↑ Примѣчаніе Державина. «Въ сіе время, т. е. въ 1768 (читай: 1767) г., открыта въ Москвѣ Государыней депутатская законодательная коммиссія, въ которую собраны были со всей имперіи разные народы для подачи своихъ голосовъ. Императрица возвратилась въ Петербургъ, и коммиссія за нею въ сію резиденцію взята. Державинъ, бывъ сержантомъ, былъ въ ней сочинителемъ, но не долго, ибо мать, на короткое время, по нуждамъ своимъ, вызвала его въ отпускъ. Въ короткое послѣ того время, помнится, въ началѣ 1769 года, открылась Турецкая война, и депутаты распущены; коммиссія же, въ небольшомъ числѣ письмоводцевъ, осталась въ вѣдомствѣ генералъ-прокурора». — Увѣряютъ, что труды этого знаменитаго собранія все же не пропали даромъ и что въ позднѣйшихъ своихъ указахъ и законахъ Екатерина постоянно справлялась и соображалась съ письменными голосами и мнѣніями бывшихъ депутатовъ (Зап. о жизни и службѣ А. И. Бибикова). [П. Б.]
- ↑ Въ Р. Б. «залѣзли они въ крапиву».
- ↑ Р. Б. «полиціи» вм. «юстиціи».
- ↑ Переписку съ Гасвицкимъ см. выше и въ т. V, № 688.
- ↑ О названіи этого города см. Т. III, стр. 445.
- ↑ Или вѣрнѣе, Сребраковъ; см. въ т. V его рапорты Державину.
- ↑ Пропускаемъ здѣсь поставленное въ подлинникѣ послѣ «господскихъ» еще слово «людскихъ»: это конечно описка.
- ↑ См. о нихъ Т. IV, стр. 515 и 516.
- ↑ См. ниже Отдѣленіе III.
- ↑ Ср. пьесу Раскаяніе, Т. III, стр. 252.
- ↑ Въ Р. Б. «чрезъ 25 лѣтъ» вм. «чрезъ 20 почти лѣтъ».
- ↑ Въ тетр. 1805 года: «Бо все продолженіе времени службы его въ нижнихъ чинахъ, что случилось написать ему или перевесть съ нѣмецкаго языка, то въ проѣздъ его изъ Москвы въ 1770 году въ чуму, на заставѣ, учрежденной близъ Петербурга, но пылкости своего характера соскучившись ждать пересмотра и окуренія превеликой кипы бумагъ, находившихся въ сундукѣ его, поелику другаго имѣнія съ нимъ почти не было, — предалъ оныя огню, а потому и былъ тотчасъ пропущенъ». На поляхъ рукописи, застава, у которой это происходило, названа Сосницкой, что перешло и въ словарь Евгенія, но очевидно, что это невѣрно: такой заставы на прежней Московской дорогѣ не было: на Волховѣ, близъ Званки, есть пристань этого имени; а здѣсь, вм. Сосницкая надо читать: Тоснинская (Тосна — рѣка, впад. въ Неву). Нѣкоторые изъ стиховъ, написанныхъ Державинымъ до 1770 года, сохранились однакожъ въ тетради, куда онъ черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того снова занесъ ихъ (см. т. III).
- ↑ Тутъ, вѣроятно, разумѣется сочиненіе Цахаріэ: «Die Vergnügungen der Melancholey» (Пріятности меланхоліи); см. Poetische Schriften von F. W. Zachariä, Wien, 1765.
- ↑ Крестьяниномъ, который вошелъ въ славу своимъ лѣченіемъ и передалъ свое имя извѣстной въ цѣлой Россіи водочной настойкѣ. Къ нему же, въ 1763 г., прибѣгнулъ и Потемкинъ, не вѣрившій въ медицину, какъ о томъ разсказываетъ гр. Самойловъ въ его біографіи (Русск. Арх. 1867, стр. 598).
- ↑ Ср. выше стр. 414, прим. 6.
- ↑ См. выше стр. 435.
- ↑ Ср. выше стр. 421, прим. 1.
- ↑ Въ Р. Б. «Семеновская», вм. «сенатская». Эта рота, учрежденная 1724 г. для карауловъ и разсылокъ, была уничтожена 1726, а 1742 возстановлена (П. С. З., т. XI, № 8499).
- ↑ 29 сентября, въ С. Петербургѣ. См. оду Державина на этотъ случай. Т. III, сто 259. — Первое появленіе самозванца относится къ серединѣ этого мѣсяца. Вел. князю Павлу Петровичу исполнилось тогда 19 лѣтъ; было отпраздновано его совершеннолѣтіе, и слѣдовательно онъ имѣлъ полную возможность принять правленіе. Съ этихъ поръ Императрица Екатерина могла опираться исключительно на славу своего царствованія, на свою несомнѣнную преданность благу отечества и на любовь народную. Именно такъ она и понимала свое положеніе. Это видно между прочимъ изъ одного ея отзыва Храповицкому (См. его Записки): сравнивая свое восшествіе на престолъ съ восшествіемъ императрицы Елизаветы Петровны, Екатерный замѣтила, что общій голосъ народа и общая нужда, а не желаніе отдѣльныхъ лицъ, призвали ее царствовать [П. Б.]
- ↑ Уже 29-го ноября подписаны были рескрипты Бибикову объ усмиреніи пугачевскаго бунта (два изъ нихъ напечатаны въ томѣ I Записокъ Ак. Н., № 4); слѣдовательно первое словесное изъявленіе о томъ воли Императрицы должно было послѣдовать ранѣе: вѣроятно, балъ, который разумѣетъ Державинъ, былъ не 30-го, а 24-го ноября, въ Екатерининъ день.
- ↑ Ср. разсказъ о томъ въ Запискахъ о жизни и службѣ А. И. Бибикова.-- Спб. 1817, стр. 241.
- ↑ Однимъ изъ рескриптовъ 29-го ноября 1773 Бибикову поручались слѣдственныя дѣла о сообщникахъ Пугачева; для этого командировались къ нему капитанъ Александръ Мих. Лунинъ и два офицера гвардіи по собственному его выбору: онъ взялъ капитанъ-поручика Савву Ив. Маврина и подпоручика Василія Собакина. Названный Державинымъ Горчаковъ назначенъ былъ, вмѣстѣ съ Волоцкимъ, не прежде лѣта 1774 г., слѣдственно уже по смерти Бибикова. Въ Запискахъ о жизни Бибикова еще показаны состоявшими при главнокомандующемъ: коннаго полка поручикъ кн. Волконскій и Романъ Александр. Кошелевъ, но они служили волонтерами въ войскахъ и находились при князѣ П. М. Голицынѣ. Съ Лунинымъ, Кологривовымъ и Мавринымъ Державинъ особенно сблизился (см. его переписку въ V-мъ Томѣ).
- ↑ См. выше Отдѣленіе ІІ-е, стр. 460.
- ↑ Владимірскій пѣхотный и Архангелогородскій карабинерные полки были отправлены по тихвинской дорогѣ на Ярославль, Кострому и Нижній-Новгородъ. Бибиковъ, проѣзжая черезъ Нижній и, не получая никакихъ извѣстій объ этихъ полкахъ, послалъ имъ нарочнаго съ повелѣніемъ ускорить маршъ. Донося объ этомъ обстоятельствѣ Государынѣ (отъ 30 декабря), онъ очевидно былъ встревоженъ неполученіемъ извѣстій о владимірскихъ гренадерахъ. Этимъ подтверждается разсказъ Державина. О распоряженіяхъ Бибикова на счетъ названнаго полка упомянуто и въ Запискахъ сына его.
- ↑ Алексѣй Алексѣевичъ. Его не должно смѣшивать съ тѣмъ Ступишинымъ (Иваномъ), который упомянутъ въ числѣ лицъ, показавшихъ особенное усердіе Екатеринѣ при ея восшествіи на престолъ, и получилъ за то въ награду 600 душъ крестьянъ. (С.-Петерб. Вѣдом. 1762 г. № 64).
- ↑ Онъ выѣхалъ изъ Петербурга 9-го декабря, въ Москву пріѣхалъ 14-го и пробылъ тамъ по 18-е число. (Зап. Ак. Н., т. I, № 4, стр. 42). Въ Р. Б. выражено предположеніе, не дожидался ли Бибиковъ въ Москвѣ, пока отпечатаютъ манифестъ церковными буквами. На такомъ экземплярѣ манифеста, сохранившемся въ бумагахъ Державина, означено, что онъ «печатанъ въ московской типографіи декабря 12-го дня». Поэтому догадка г. Бартенева не совсѣмъ лишена основанія. Изъ дѣла явствуетъ, что Бибиковъ привезъ въ Казань этотъ манифестъ и въ томъ видѣ, въ какомъ онъ напечатанъ былъ уже 29 ноября въ Петербургѣ, т. е. гражданскими буквами (въ числѣ 1200 экз.). Это манифестъ, начинающійся словами: «Нѣтъ, да и не можетъ быть въ свѣтѣ общества»… У Пушкина, какъ и въ Запискахъ о жизни Биб., онъ неправильно помѣченъ 23-мъ декабря. Въ Москвѣ Бибиковъ былъ задержанъ особенно распоряженіями объ отправкѣ бывшихъ тамъ полковъ къ Казани и разсылкою въ разныя мѣста бумагъ о движеніи войскъ въ ту же сторону.
- ↑ Положеніе, въ которомъ Бибиковъ и Державинъ застали дѣла, было такое: Пугачевъ одну за другою забралъ цѣлый рядъ крѣпостей на Общемъ Сирту отъ Яицкаго городка до Оренбурга и держалъ въ осадѣ два послѣдніе, весьма важные пункты. Его разъѣзды появлялись по всей лѣвой сторонѣ Волги. Войска правительства до сихъ поръ не имѣли вовсе успѣха; Каръ бѣжалъ отъ страха, полковникъ Чернышевъ убитъ, Фрейманъ терпѣлъ неудачи. Губернаторы совершенно растерялись. [П. Б.]
- ↑ Планъ Бибикова см. въ Зап. Ак. Н., т. I, № 4, стр. 19. Ср. Р. Арх. 1867, стр. 503.
- ↑ Въ Запискахъ о жизни Бибикова сказано, что это происходило въ новый 1774 годъ, когда Державина уже не было въ Казани. Поэтому его свидѣтельство не подлежитъ сомнѣнію. Показаніе сына Бибикова либо разумѣетъ другое подобное же собраніе, либо не совсѣмъ точно.
- ↑ Бумаги эти см. въ началѣ Т. V, №№ 1 и 2.
- ↑ Павелъ Дмитр. Мансуровъ, по распоряженію Бибикова, долженъ былъ защищать такъ называвшуюся тогда Самарскую линію. См. т. V, стр. 19.
- ↑ Муфелю Бибиковъ поручилъ очистить Самару отъ злодѣйской шайки. См. въ Т. V переписку Муфеля съ Державинымъ.
- ↑ Не «3-го генваря», какъ напечатано въ P. B.
- ↑ См. т. V, №№ 3 и 4.
- ↑ Т. V, № 5.
- ↑ О Петрѣ Гриневѣ см. т. V, стр. 9.
- ↑ По направленію отъ Самары внизъ къ Уральску (тогдашнему Яицкому городку), въ нынѣшнемъ Бузулуцкомъ уѣздѣ. См. выше стр. 470.
- ↑ Т. V, № 6.
- ↑ У Пугачева было найдено впослѣдствіи голштинское знамя. Оно могло достаться ему не иначе, какъ изъ Петербурга. Екатерина приказывала строго разыскать, какъ онъ получилъ это знамя. Но къ чему повели эти розыски, мы не знаемъ. «Хорошо было бы — писала она князю Волконскому — еслибы вы открыли источникъ, какимъ образомъ сіе знамя дошло до Пугачева; ибо вывели бъ много плутней наружу.» (Москв. 1845, № 9, стр. 50). [П. Б.]
- ↑ Т. е. января 1774, какъ видно изъ разсказа на предыдущей страницѣ.
- ↑ Измѣняемъ здѣсь пунктуацію Р. Б., по которой выходило, что въ плѣнъ попался Державинъ, а не городъ Ставрополь (на Волгѣ, въ нынѣшней Самарской губ.) Село Красный Яръ находится на рѣкѣ Соку, верстахъ въ 15 отъ Алексѣевска.
- ↑ Здѣсь приложить въ ремаркѣ то письмо (Примѣчаніе Державина). Къ Запискамъ это письмо однакожъ не приложено и потому въ изданіи Р. Б. его нѣтъ. Мы нашли его какъ въ Гос. Архивѣ, такъ и въ бумагахъ Державина, гдѣ оно сохранилось въ двухъ черновыхъ автографахъ. Оно будетъ помѣщено въ приложеніяхъ.
- ↑ Какъ будетъ въ своемъ мѣстѣ показано, Императрица не была однакожъ, довольна этимъ письмомъ.
- ↑ См. Т. V, №№ 4 и 6, и приложеніе къ № 6, стр. 273.
- ↑ Эта алфавитная тетрадь, писанная рукой Державина, сохранилась. Форматъ ея листовой; каждая страница въ два столбца; съ краю выставлены буквы. Между именами много татарскихъ, калмыцкихъ и башкирскихъ. Вотъ образчикъ замѣтокъ: «Араповъ, Илья Петровъ, злодѣйской толпы называющійся походнымъ атаманомъ. Сей злодѣй предводительствовалъ въ разбоѣ города Самары, въ сраженіи подъ оною, въ сраженіи подъ Алексѣевскимъ; давалъ отъ себя мошенническіе и плутовскіе приказы какъ его сообщникамъ, такъ и прочимъ, какъ-то самарскому бургомистру и адьютанту своему воровскому Василью Иванову, чтобъ приводить въ мятежъ села и деревни, лежащія окрестъ Самары. — Байберда, деревни Изгитукли новокрещеный вотякъ. Онъ заставлялъ священниковъ села Мудтаитуйля присягать Петру Ѳедоровичу, — Алексѣй Подъячевъ, Гаврило Коновалосъ. Съ данными отъ башкирскихъ старшинъ билетами крестьянамъ разглашали вредные слухи и что они на заводахъ уже работать не будутъ. Они суть съ Ижевскаго завода мастеровые люди, взятые на оные изъ уроженцевъ села Сущей. — Быриловъ, Ѳедоръ, отставной солдатъ Осинскаго уѣзду, въ село Верхніе Мулы пріѣзжалъ злодѣйскимъ манифестомъ увѣщевать народъ къ бунту. — Горшковъ, Максимъ, злодѣйской пугачевской военной коллегіи секретарь, подписывалъ билеты, пашпорты и проч. — Енгалычевъ, князь Осипъ Ѳедоровъ, житель деревни Байтермашевой, полковникъ и предводитель злодѣевъ. Онъ пріѣзжалъ въ село Девлезеркино для грабительства, вѣшалъ на вороты попа и таскалъ на удавку дьячка. Онъ увезъ капитана малыковскаго изъ крѣпости Полянской.»
- ↑ Сохранились двѣ относящіяся сюда тетради: объ одной изъ нихъ упомянуто выше на стр. 470, въ прим. 2. Другая, писарской руки, подъ заглавіемъ: «Журналъ, возложенный л.-ги. Преобр. полку на г. подпоручика Державина, о поимкѣ злодѣя самозванца Пугачева», есть подробный реестръ исходящихъ отъ Бибикова бумагъ, съ прописаніемъ ихъ содержанія. Выписки изъ этой тетради помѣщены въ примѣчаніяхъ къ Т. V; см. тамъ, напр., стр. 39.
- ↑ При Запискахъ ея не оказалось; но она сохранилась и будетъ вслѣдъ за ними напечатана вмѣстѣ съ другими здѣсь упомянутыми бумагами.
- ↑ См. Т. V, № 11.
- ↑ См. выше стр. 454.
- ↑ О сношеніяхъ Пуганева съ названными тутъ лицами см. въ Москвит., 1845, № 9, «Матеріалы для исторіи Пугачевскаго бунта». Семенъ Филиповъ былъ тесть Косова.
- ↑ См. выше стр. 450—456.
- ↑ Оно цѣликомъ напечатано въ Т. V, № 9.
- ↑ Еще 14 января 1774 графъ З. Г. Чернышевь писалъ Бибикову о назначеніи награди въ 10,000 р. «за приведеніе самозванца живаго», вслѣдствіе чего главнокомандующимъ и было издано о томъ объявленіе (Зап. Ак. Н., т. I, № 4, стр.. 48 и 49).
- ↑ Этотъ князь Голицынъ, Петръ Михайловичь (1738—1775), сынъ Петровскаго генералъ-адмирала Михайла Михайловича младшаго, въ ранней молодости былъ пріятелемъ И. И. Шувалова (см. Записки Порошина, стр. 72); служилъ при Бибиковѣ въ Польшѣ и теперь пріѣхалъ имѣстѣ съ нимъ прямо изъ Петербурга. Ему поручено было охранять дорогу отъ Казани къ Оренбургу, подъ которымъ тогда стоялъ самозванецъ. Ниже мы увидимъ, что онъ оказывалъ расположеніе и покровительство Державину. — «Кн. Голицынъ, нанесшій первый ударъ Пугачеву, былъ молодой человѣкъ и красавецъ. Императрица замѣтила его въ Москвѣ на балѣ (въ 1775) и сказала: Какъ онъ хорошъ! настоящая куколка. Это слово его погубило. Шепелевъ (впослѣдствіи женатый на одной изъ племянницъ кн. Потемкина) вызвалъ Голицына на поединокъ и закололъ его, сказываютъ, измѣннически. Молва обвинила Потемкина…» Изъ неизданныхъ примѣчаній Пушкина къ Ист. Пугачев. бунта. [П. Б.] Объ этомъ преданіи см. Р. Арх. 1867 г., стр. 479.
- ↑ См. Т. V, стр. 247.
- ↑ 400 рублей; см. Т. V, стр. 12.
- ↑ См. о нихъ Т. V, стр. 13.
- ↑ Петру Никитичу, брату извѣстнаго полководца и генералъ-губернатора Михайла Никитича. Переписка Державина съ астраханскимъ губернаторомъ, язвительная съ обѣихъ сторонъ, напечатана въ Т. V.
- ↑ Ср. Т. V, стр. 15 и д. Наставленіе, данное Дюпину и Іову, см. тамъ же, стр. 75, въ прим.
- ↑ Эта неправильная перестановка словъ произошла отъ поспѣшности надстрочной поправки. Слѣдуетъ читать: «скоро будутъ присланы поймать ихъ» и проч.
- ↑ Въ Р. Б. «Свіяжскъ» вм. «Сызрань».
- ↑ См. Т. V, № 12.
- ↑ См. Т. V, № 18.
- ↑ Здѣсь въ подлинникѣ осталось по недосмотру, вмѣсто «онъ», мѣстоименіе «я», которое Державинъ, при собственноручныхъ поправкахъ въ переписанномъ писаремъ текстѣ этого отдѣла, вездѣ замѣнялъ третьимъ лицомъ.
- ↑ Т. е. Державинъ; въ подлинникѣ рукописи мѣстоименіе измѣнено, а глаголъ остался въ 1-мъ лицѣ: «осмѣливаюсь».
- ↑ Т. е. нѣмецкихъ колонистовъ; см. Т. V, стр. 32.
- ↑ См. Т. V, № 27.
- ↑ Пораженіе, нанесенное Пугачеву подъ Татищевой, составляетъ поворотный пунктъ въ исторіи этой войны: Оренбургъ освобожденъ, и дѣла вдругъ приняли самый благопріятный видъ, но не надолго. [П. Б.]
- ↑ Это Сербскіе гусары изъ Екатеринославской губерніи. Шевичъ, сподвижникъ Суворова, убитъ подъ Лейпцигомъ въ 1813 году. [П. Б.] Ср. Т. V, № 30, прим. 3.
- ↑ Василій Ермолаевичъ, дядя покойнаго графа Д. Н. Блудова; см. Т. V, № 17, прим. 2.
- ↑ См. Т. V, № 34, прим. 1.
- ↑ См. Т. III, стр. 271.
- ↑ Или Елчинымъ, какъ самъ онъ писалъ свое имя. Его рапорты Державину въ Т. V, №№ 88 и 93.
- ↑ См. въ Т. V, №№ 43 и 45.
- ↑ См. выше стр. 450.
- ↑ См. Т. V, №№ 69 и 76. Стихи на смерть его — въ Т. I, стр. 16, и Т. III, стр. 298 и д. Замѣтка, которую Державинъ впослѣдствіи написалъ объ А. И. Бибиковѣ по просьбѣ его сына, будетъ помѣщена въ приложеніяхъ къ Запискамъ.
- ↑ Есть нѣсколько селеній этого имени въ нынѣшней Самарской губ.; здѣсь разумѣется Елшанская (Ольшанская) крѣпость, близъ впаденія рѣки Ельшанки въ Самару: ср. Т. V, стр. 73.
- ↑ Или Авзяно-Петровскихъ, — Демидова, въ Пермской губ., по рѣчкѣ Авзяни.
- ↑ См. Т.V, стр. 76 и д.
- ↑ См. Т. V, стр. 82, прим. 4, и стр. 114.
- ↑ Т. е. Донскими казаками полковника Денисова; см. Т.Ѵ, стр. 69 и 70.
- ↑ См. Т. V, гдѣ на стр. 280 напечатано и самое донесеніе Толкачева.
- ↑ См. Т. V, № 64.
- ↑ Въ Р. Б. ошибочно «не надобна».
- ↑ Ср. Т. V, № 82.
- ↑ См. Т.Ѵ, № 106.
- ↑ Здѣсь въ текстѣ Р. Б. напрасно слова «и оренбургскаго» замѣнены словомъ «казанскаго». Оренбургскій отдѣлъ Секретной Коммиссіи порученъ былъ вѣдѣнію тамошняго губернатора Рейнсдорпа. См. Т. V, № 98.
- ↑ Ср. Объясненія, статья 369, въ Т. III, стр. 643.
- ↑ Въ подлинной рукописи названіе крѣпости пропущено. Это была крѣпость Троицкая, нынѣ городъ Троицкъ, въ землѣ Оренбургскаго казачьяго войска. [П. Б.] Ср. Т. V, № 113.
- ↑ Правильнѣе «култуки» (по академическому Словарю, култукъ = глухой рукавъ или заливъ въ рѣкѣ или озерѣ; ухожи, по Сл. Даля = потаенныя мѣста, лазы, особливо въ лѣсахъ).
- ↑ Въ Р. Б. «въ Польшѣ и Крыму». Ср. выше стр. 455.
- ↑ Всѣ эти слова, начиная отъ «изъ-подъ» пропущены въ Р. Б. гдѣ напечатано только «ушедшій и взятой», отчего и смыслъ потерпѣлъ измѣненіе.
- ↑ См. Т. V, стр. 124 и 136. Этотъ Поповъ былъ извощикомъ Пугачева, когда тотъ, схваченный въ Малыковкѣ, препровождался въ Симбирскъ (Чт. въ Общ. Ист. и Др. 1858, кн. II, стр. 41).
- ↑ Т. е. живущихъ въ слободѣ Покровской, на другомъ берегу Волги, противъ Саратова.
- ↑ Въ подлинной тетради рукою писаря означено тутъ 21-е число, но это, какъ видно изъ подлинныхъ бумагъ, ошибочно; да и въ первоначальной собственноручной редакціи выставлено 24-е число.
- ↑ См. Т. V, №№ 148 и 155.
- ↑ О Павлѣ Серг. Потемкинѣ см. Т. III, стр. 312, и Т. V, стр. 139 и д. Нѣкоторыя изъ другихъ бумагъ, относящихся къ дѣятельности его во время пугачевщины, напечатаны нами въ Русской Старинѣ 1870 г., № 10. Наставленіе его старшему члену Секретной Коммиссіи Лунину см. въ Чт. Общ. Ист. и Др., 1864, кн. III.
- ↑ Здѣсь, кажется, обстоятельства переданы не совсѣмъ точно: на ордерѣ Потемкина сдѣлана Державинымъ надпись: «полученъ 28 іюля»; изъ писемъ же послѣдняго къ Щербатову и Бранту, помѣченныхъ 27-мъ, видно, что онъ уже тогда былъ въ Малыковкѣ.
- ↑ См. Т. V, № 147.
- ↑ Т. V, №№ 142 и 155.
- ↑ Мы не рѣшились принять здѣсь чтеніе Р. Б.: «не удерживая»; въ подлинникѣ, какъ и въ первоначальномъ журналѣ: «не уреживая».
- ↑ Рѣзкое письмо Державина къ Бошняку по этому поводу см. въ Т. V, № 151.
- ↑ См. тамъ же № 161. Къ этому же времени относится слѣдующая, сохранившаяся въ копіи подписка, взятая Державинымъ съ саратовскихъ жителей: «Мы, нижеподписавшіеся города Саратова жители, дали сію подписку въ томъ: ежели кто изъ насъ въ какое-нибудь время повѣритъ измѣннику вору Емелькѣ Пугачеву, что онъ есть бывшій Петръ Третій Императоръ, и пристанетъ къ его воровской шайкѣ, и словомъ, ежели кто будетъ изъ насъ колебаться въ мысляхъ, что Императоръ Петръ Третій живъ, и пристанетъ къ какимъ-либо противнымъ толпамъ войскъ всемилостивѣйшей нашей Государыни, или будетъ какимъ-либо дѣломъ онымъ толпамъ помогать или доброхотствовать имъ, всевозможными силами не истреблять и о нихъ командамъ Ея Величества знать не давать и самозванца Пугачева не ловить и до послѣдней капли крови своей ему и сообщникамъ его не противиться; въ такомъ случаѣ мы, сего города жители, сами себя осуждаемъ и подписываемъ собственно собою всѣмъ намъ, безъ всякаго оправданія, сею своею подпискою смертную казнь». Рукой Державина позднѣе приписано: «Такава подписка съ приложеніемъ собственныхъ рукъ жителей собрана и у меня находится, токмо воеводская канцелярія и духовное правленіе не прислало. Ежели подписалися не вѣрить обману самозванца, такъ какъ же, какъ сіе слышно, выходили на встрѣчу и развѣдывать, не подлино ли Государь, во время подхожденія Пугачева послѣ меня».
- ↑ Въ первоначальномъ журналѣ здѣсь прибавлено: «Ежели сообщеніе мое воеводской канцеляріи цѣло, то и имена ихъ извѣстны».
- ↑ Петровскъ, нынѣ уѣздный городъ Саратовской губерніи, на р. Медвѣдицѣ, въ 97 верстахъ отъ губернскаго города.
- ↑ См. Т. V, №№ 162 и 163. Самая экспедиція Державина подробно описана тамъ же въ № 174, и на стр. 239.
- ↑ Это было въ ночь съ 3-го на 4-е августа (№ 174).
- ↑ Объ этихъ лицахъ см. въ Т. V.
- ↑ Т. е. Державинымъ.
- ↑ Въ Р. Б. «доброхотами» вм. «доброконными».
- ↑ Изъ этого разсказа видно, что Державинъ въ своихъ Запискахъ вовсе не умолчалъ, какъ утверждаетъ г. Мордовцевъ, о вынужденномъ своемъ бѣгствѣ передъ Пугачевымъ (См. «Русскіе госуд. дѣятели прошлаго вѣка» въ Отеч. Зап. 1868, № 8, стр. 482). Лишенный отряда измѣною, онъ по неволѣ долженъ былъ бѣжать, и могъ говорить о томъ безъ стыда. Гр. Панину онъ писалъ: «Здѣсь признаться должно в-му сіят., что я, Гогель и есаулъ до Саратова спаслись бѣгствомъ, но и въ сей необходимости я не позабылъ своего долга» (Т. V, стр. 240, также стр. 168).
- ↑ Въ Р. Б. «ежели не пойдутъ сами же». О Семанжѣ выше стр. 492.
- ↑ См. Т. V, № 159.
- ↑ Слова: «былъ безотлучнымъ, а чтобъ не быть празднымъ», написанныя въ подлинникѣ крайне неразборчиво, замѣнены въ Р. Б. слѣдующими: «бывъ безъ всякой для него помощи», не совсѣмъ отвѣчающими смыслу всей фразы. Въ первоначальной редакціи стояло: «я и при самомъ почти приближеніи злодѣя былъ при Саратовѣ безотлучнымъ, выпросилъ въ команду свою» и проч. Подробнѣе эти обстоятельства изложены въ рапортѣ Державина графу Панину, Т. V, стр. 242.
- ↑ См. въ Т. V № 173, важный документъ, вполнѣ подтверждающій показаніе Державина о главной причинѣ его отъѣзда изъ Саратова.
- ↑ Т. V, № 174.
- ↑ Т. V, стр. 180, 241 и 283.
- ↑ Ср. ниже стр. 506, прим. 2.
- ↑ Почти все слѣдующее за симъ относительно пугачевщины написано Державинымъ вновь при составленіи Записокъ. Вообще, изъ первоначальнаго журнала за августъ и сентябрь сохранена въ автобіографіи только небольшая часть; всѣ наиболѣе живыя подробности прибавлены послѣ. Такъ и это мѣсто замѣнило слѣдующій краткій разсказъ прежней редакціи: «и отрядилъ для поисковъ меня нарочныхъ изъ тѣхъ самыхъ колонистовъ, за деньги сторговавшись съ ними, кой отъ меня посыланы были для развѣдыванія. По извѣстію, что приближаются и что защититься было некѣмъ, ретировался единственно однимъ своимъ лицомъ до ближайшаго города Сызраня и тамъ соединился съ генераломъ Мансуровымъ».
- ↑ Послѣ этого слова въ Р. Б. по недоразумѣнію поставлено имя «Ивана», котораго въ рукописи нѣтъ. О нѣмцѣ Вильгельмѣ, пріятелѣ Державина, см. въ Т. V, особенно стр. 60.
- ↑ Въ P. B. «въ семъ мѣстѣ … г-жи Кариной … Былинка». Въ первоначальномъ журналѣ этимъ строкамъ соотвѣтствуютъ слѣдующія: «Въ семъ же мѣсяцѣ, во время приближенія злодѣйскаго къ Саратову посланъ былъ отъ меня дворовый человѣкъ г-жи Карамышевой, прозваніемъ Былинкинъ (вызвавшійся своею охотою на искорененіе злодѣя), который не успѣлъ намѣренія своего исполнить до разоренія Саратова, а соединившись съ нѣкоторою частною злодѣйскою толпою и будучи отъ нихъ извѣщенъ, что въ семъ городѣ всѣ бывшіе офицеры, въ томъ числѣ и я, погибли, то опасаясь, что ежели и отъ вашихъ командъ будетъ схваченъ, безъ меня оправдаться не можетъ, и для того предпріялъ, но неудачѣ попасть въ толпу къ самому злодѣю, вышепомянутую сволочь разсѣять и, начальниковъ ея перевязавъ, представить нашимъ войскамъ, что дѣйствительно и учинилъ, освободя изъ когтей смерти четырехъ человѣкъ дворянъ и четырехъ разнаго званія служивыхъ людей.» Ср. Т. V, стр. 255 и 260.
- ↑ См. выше стр. 455 и 488.
- ↑ Т. V, № 179.
- ↑ О казняхъ, совершенныхъ Державинымъ по приказаніямъ князя Голицына и Потемкина, см. Т. V, стр. 191, 201 и 232. Ср. ниже стр. 505, прим. 1, и стр. 510.
- ↑ Въ Р. Б. «ставки» вм. «Сосновки».
- ↑ Въ Р. Б. «и казначейшу» пропущено.
- ↑ Эти-то обстоятельства, нѣсколько иначе разсказанныя сенаторомъ Барановымъ, такъ записаны съ его словъ Пушкинымъ въ замѣткѣ, не вошедшей въ Исторію Пугач. бунта: «Державинъ, приближаясь къ одному селу близъ Малыковки съ двумя казаками, узналъ, что множество народу собралось и намѣрено идти къ Пугачеву. Онъ пріѣхалъ прямо къ сборной избѣ и требовалъ отъ писаря Злобина (впослѣдствіи богача) изъясненія, зачѣмъ собрался народъ и но чьему приказанію. Начальники выступили и объявшій, что идутъ соединяться съ Государемъ Петромъ Ѳедоровичемъ, и начали-было наступать на Державина. Онъ велѣлъ двухъ повѣсить, а народу велѣлъ принести плетей и всю деревню пересѣкъ. Сборище разбѣжалось. Державинъ увѣрилъ, что за нимъ идутъ три полка. — И. И. Дмитріевъ увѣрялъ, что Державинъ повѣсилъ сихъ двухъ мужиковъ болѣе изъ поэтическаго любопытства, нежели изъ настоящей необходимости» (Приложенія къ сочиненіямъ А. С. Пушкина. Спб. 1860, стр. 154).
- ↑ Екатеринштадтъ, иначе Баронская, главная изъ Сараховскихъ колоній, нынѣ въ Самарской губ., Николаевскомъ у.
- ↑ См. Т.Ѵ, № 209.
- ↑ Выписать его изъ книги подлинникомъ (Примѣчаніе Державина).-- См. Т. V, № 223. Въ подлинной тетради Записокъ соотвѣтствующая этому мѣсту страница (1253) написана поперекъ блѣдныхъ строчекъ письма къ Державину отъ 8 марта 1812 года. Это даетъ возможность судить о времени составленія рукописи. Въ означенномъ письмѣ членъ Бесѣды Валеріанъ Олинъ (см. выше стр. 299) пишетъ о раздачѣ билетовъ на одно изъ собраній этого общества.
- ↑ О колоніи Тонкошуровкѣ или Маріэнталь см. Т. V, стр. 196. Въ Р. Б. названіе этой колоніи означено неправильно.
- ↑ Впослѣдствіи контора выразила Державину за освобожденіе колонистовъ свою признательность; см. Т. V, № 278.
- ↑ Извѣстнаго Мартемьяна Михайловича Бородина, оставшагося вѣрнымъ правительству. Въ рукописи послѣ имени «Бородина» рукою писаря ясно написано «Трубчевскимъ комендантомъ», что естественно перешло и въ текстъ Р. Б.; по эти слова здѣсь не имѣютъ смысла: Трубчевскъ — городъ Орловской губерніи, и тамошній комендантъ не могъ извѣщать Державина, бывшаго за Волгой, о движеніяхъ Пугачева, особенно при посредствѣ Мартемьяна Бородина. Въ собственноручной тетради первоначальнаго журнала, къ которой мы обратились за объясненіемъ, сомнительныя два слова написаны самымъ поспѣшнымъ почеркомъ надъ строкою; очевидно, что писарь разобралъ ихъ по-своему, а Державинъ, пересматривая копію старой редакціи, не замѣтилъ или забылъ поправить нелѣпую вставку. Вмѣсто: «трубчевскимъ комендантомъ» мы читаемъ въ автографѣ: «прибывшаго ко мнѣ», но для Записокъ, по примѣру самого Державина, замѣняемъ 1-е лицо 3-мъ. Наше чтеніе согласно съ тѣмъ обстоятельствомъ, что князь Голицынъ 8-го сентября послалъ къ Державину ордеръ для доставленія Бородину съ нарочнымъ, а на другой день Державинъ писалъ въ Саратовъ: «Яицкій старшина г. маіоръ Мартемьянъ Бородинъ съ командою своею пошелъ для поиску Пугачева на Узени» (Т. V, №№ 229 и 231).
- ↑ См. Т. V, № 192.
- ↑ Вотъ послѣднее мѣсто изъ первоначальнаго журнала, удержанное Державинымъ, хотя и съ измѣненіями, въ Запискахъ. Все, что слѣдуетъ далѣе, писано имъ уже совершенно вновь, такъ же какъ и начало разсказа за сентябрь мѣсяцъ до словъ: «По учиненіи сего не могъ онъ глубже въ степь простираться» (см. здѣсь стр. 503—507). Такимъ образомъ первоначальный журналъ, послѣ означеннаго мѣста, содержитъ еще лишь нѣсколько строкъ и кончается повѣствованіемъ о задержаніи Мельникова, сходнымъ съ тѣмъ, что изложено въ Запискахъ (см. здѣсь стр. 510), но болѣе краткимъ: «Когда жъ сей генералъ (т. е. князь Голицынъ) подвигался по Иргизу ближе къ Яику, то я, прикрывая стези его, занималъ своимъ примѣчаніемъ пространство до Волги намъ оставляемое. Почему и разосланы были по степи всюду подзорщики, которые на другой день послѣ раздѣленія меня съ деташаментомъ сего генерала и представили мнѣ одного злодѣя, прозваніемъ Мельникова, бывшаго у Пугачева полковникомъ. Онъ объявилъ мнѣ, что сей извергъ сообщниками его пойманъ и повезенъ въ Яицкій городокъ и что мой посланный отрядъ опоздалъ двумя днями встрѣтить его. О семъ репортами донесъ я генераламъ, его сіятельству Голицыну и его превосходительству Потемкину, и самъ однако пребылъ въ осторожности, покуда отъ вышепомянутыхъ посланныхъ моихъ не получилъ еще множество съ тѣмъ же увѣреніемъ злодѣевъ въ мои руки». Такъ кончается первоначальный журналъ производству коммиссіии Державина. — Объ этихъ самыхъ обстоятельствахъ упоминаетъ въ своихъ запискахъ и Руничъ, разсказывая что пять копейщиковъ Державина захватили въ степи саратовскаго казака Уфимцова и одного покровскаго малороссіянина, бѣжавшихъ на Иргизъ и сообщившихъ имъ вѣсть о поимкѣ Пугачева (Русск. Старина 1870, № 10, стр. 344 и сл.).
- ↑ Этого убійцу звали Борисёнкомъ; см. Т. Ѵ, стр. 201.
- ↑ Здѣсь въ рукописи прибавлено между скобками: «Оставитъ мѣсто на имя». Оно нигдѣ не означено.
- ↑ Ср. Т. Ѵ, стр. 290.
- ↑ См. Т. Ѵ, стр. 95.
- ↑ Указъ о назначеніи гр. Панина главнокомандующимъ подписанъ 29 іюля 1774 года въ Петергофѣ. О его дѣятельности въ этомъ качествѣ см. наши «Матеріалы» въ Зап. Ак. Наукъ, т. III, № 4, также статьи Д. Г. Анучина: «Графъ Панинъ, усмиритель пугачевщины» въ Русскомъ Вѣстникѣ 1869, №№ 3—6.
- ↑ См. Т. V, № 251. Ордеръ гр. Панина послѣдовалъ ранѣе 27 сентября, какъ видно и изъ № 247, въ которомъ кн. Голицынъ уже отъ 23 сентября писалъ Державину о томъ же. Г. Анучинъ полагаетъ, будто запросъ гр. Панина Державину былъ отправленъ до поимки Пугачева (Р. Вѣств. 1869, № 6, стр. 379).
- ↑ Въ Р. Б. «Семанжъ» пропущено. Объ удаленіи этихъ лицъ изъ Саратова см. Т. V, стр. 252, прим. 3.
- ↑ Въ Р. Б. «Цвиленева».
- ↑ См. Т. V, № 256.
- ↑ Тамъ же № 264. Копію съ этой бумаги графъ Панинъ представилъ Императрицѣ. Ея отзывъ напечатанъ нами въ Т. V, стр. 253, примѣч. 5. Объ отношеніяхъ Державина къ графу Панину и настоящихъ причинахъ гоненія, которому первый подвергся, см. наши статьи: «Дѣятельность и переписка Державина во время пугачевскаго бунта» въ Уч. Запискахъ Втораго Отд., кн. VI, и «Державинъ и графъ Петръ Панинъ» въ СПб. Вѣдом. 1863, № 210.
- ↑ Князь П. М. Голицынъ былъ неизмѣнно расположенъ къ Державину: письмомъ отъ 15-го октября онъ предупредилъ его о «раздраженіи» графа Панина, прибавляя: «будучи исполненъ искреннимъ моимъ къ вамъ доброжелательствомъ, изыскиваю всѣ удобь-возможныя средства къ утоленію графскаго гнѣва». См. Т. V, №№ 265 и 268.
- ↑ См. выше стр. 497.
- ↑ Пугачеву, по собственному его показанію, было тогда 32 года (см. Допросы его въ Чтеніяхъ Общ. Ист. и Д., 1859, № 2). [П. Б.]
- ↑ Генералу Чорбѣ, вскорѣ послѣ назначенія графа Панина главнокомандующимъ, поручено было охранять Москву по всѣмъ дорогамъ между рѣками Москвой и Клязьмой (Зап. Ак. Н., т. III, № 4, стр. 10).
- ↑ Въ подлинной рукописи вм. «честь», описка: «что». Въ текстѣ Р. Б. на мѣсто этого слова поставлено: «успѣхъ».
- ↑ Отецъ Николая Петровича Шереметева (Т. II, стр. 453), возвысился при Елисаветѣ Петровнѣ и былъ съ 1760 года генералъ-аншефомъ. Петръ III пожаловалъ ему съ званіемъ оберъ-камергера андреевскій орденъ. Съ 1762 г. жилъ онъ въ отставкѣ въ Кусковѣ, гдѣ не разъ угощалъ Екатерину II. Ум. 1788.
- ↑ См. выше стр. 512.
- ↑ См. выше стр. 509 и 510.
- ↑ Ср. Т. V, № 9, пунктъ 3, и № 270.
- ↑ См. Т. V, № 158.
- ↑ Во время этого пребыванія въ Казани, вѣроятно, написана Державинымъ Эпистола къ генералу Михельсону, Т. III, стр. 311.
- ↑ Можетъ быть, такимъ именно способомъ было отправлено извѣстное письмо Веніамина отъ 7-го ноября, но не въ Петербургъ, а въ Симбирскъ, къ графу Панину, который препроводилъ его нераспечатанное къ Императрицѣ; слѣдовательно замѣчаніе г. Анучина, будто этимъ письмомъ опровергается свидѣтельство Державина, не вполнѣ справедливо. (См Русск. Старина 1870, № 10, стр. 413, и Русск. Вѣстн. 1869, № 6, стр. 369 и сл.). Сначала Секретная коммиссія нашла-было взведенное Аристовымъ на преосвященнаго обвиненіе справедливымъ, какъ видно изъ донесенія Потемкина отъ 8-го октября (см. Русск. Стар., стр. 411). Между прочимъ Потемкинъ писалъ Государынѣ: «искомый семинаристъ найденъ и признался». Объ этомъ семинаристѣ мы узнаемъ болѣе изъ бумагъ Державина, между которыми встрѣчается рукописная ода «сочиненная и вслухъ читанная богословіи ученикомъ Стефаномъ Львовымъ предъ публичнымъ собраніемъ въ Казанской семинаріи». На заглавномъ листѣ этой оды рукой Державина отмѣчено: «Сей казанскій семинаристъ Львовъ былъ библіотекаремъ у преосвященнаго, митрополита Веніамина, и во время пугачевскаго возмущенія оклеветанъ нѣкоторымъ бездѣльникомъ Аристовымъ, что будто тогда, какъ Пугачевъ держалъ въ блокадѣ Казань, онъ приходилъ отъ преосвященнаго съ подарками, дабы пощадилъ разбойникъ преосвященнаго, и по сему доносу пострадалъ, бывъ пристрастно допрашиванъ Павл. Серг. Потемкинымъ; но какъ митрополитъ оправданъ, то и онъ выпущенъ изъ тюрьмы. Послѣ былъ игуменомъ въ Тобольскѣ и умеръ въ молодыхъ лѣтахъ, не болѣе какъ 25-ти лѣтъ». — Веніаминъ Пуцекъ-Григоровичъ переведенъ въ Казань изъ с-петербургскихъ архіепископовъ, пожалованъ митрополитомъ уже по оправданіи его, 26 января 1775, уволенъ на покой 1782 марта 17 и удалился въ Семиезерскую пустынь, гдѣ прожилъ до кончины (Ист. Р. Іер., ч. I, стр. 102).
- ↑ Вѣроятно въ это именно время, на досугѣ, и написана большая часть Читалагайскихъ одъ. Державинь, относя ихъ вообще ко времени пугачевщины, могъ потомъ невѣрно помѣтить ихъ 1774-мъ годомъ. [П. Б.]. Ср. Т. III, стр. 272. — Къ этому же времени относится, можетъ быть, составленіе журнала, излагающаго обстоятельства командировки Державина по мѣсяцамъ (См. выше стр. 470—509).
- ↑ Тутъ очевидная неточность: приказаніе возвратиться въ полкъ получено Державинымъ уже въ концѣ марта (Т. V, № 264).
- ↑ Казнь происходила 10 января, торжество мира — 10 іюля 1775 г.
- ↑ Въ 1780-хъ годахъ этотъ Чириковъ былъ уфимскимъ вице-губернаторомъ, а еще позднѣе (1787—1802) олонецкимъ губернаторомъ (см. Т. V, стр. 855).
- ↑ Извѣстнаго автора Исторіи Россійской и сочиненія О поврежденіи нравовъ въ Россіи. Князъ Щербатовъ былъ назначенъ герольдмейстеромъ въ 1771 г.
- ↑ Ѳедоръ Матвѣевичъ, женатый на Натальѣ Ѳедоровнѣ Лопухиной, которая была внучатной племянницей царицы Евдокіи Ѳедоровны. [П. Б.]
- ↑ Все это были бумаги, относившіяся ко второй половинѣ пугачевскаго бунта. Онѣ хранятся нынѣ въ Государственномъ архивѣ. Въ 1862 году, занимаясь собираніемъ документовъ по командировкѣ Державина, мы видѣли тамъ особую связку изъ 506-и листовъ (подъ № 26, 429) съ надписью: «Письма полученныя тайнымъ совѣтникомъ княземъ М. М. Щербатовымъ изъ собственныхъ Ея И. Величества рукъ въ 774 году по экспедиціи графа П. И. Панина». Всѣ эти письма отмѣчены нумерами, число которыхъ простирается до 229. Между прочимъ тутъ находились: 1) рапортъ Державина П. С. Потемкину отъ 4-го августа (Т. V, стр. 160), препровожденный Голицынымъ къ Панину въ копіи, и 2) подлинный оправдательный рапортъ или отчетъ Державина самому главнокомандующему отъ 5-го октября (см. выше стр. 512). Сверхъ того о Державинѣ нерѣдко упоминалось не только въ донесеніяхъ Панина Императрицѣ, но и въ рескриптахъ Екатерины, по поводу несогласій въ Саратовѣ (Подробнѣе щербатовскія бумаги обозначены въ Зап. Ак. Н., т. I, № 4, стр. 3 и 4). Вотъ эти-то документы и внушили историку Россіи такое уваженіе къ молодому энергическому дѣятелю. Еще въ 1768 г. Екатерина II разрѣшила Щербатову доступъ во всѣ архивы и библіотеки, и чрезъ два года онъ напечаталъ посвященный ей 1-й томъ своей Исторіи.
- ↑ Такъ въ ркп.; Р. Б. читаетъ «достаточное».
- ↑ Впослѣдствіи сенаторомъ; см. Т. V, стр. 732 и 741.
- ↑ См. Т. V, № 281.
- ↑ Второе письмо къ Потемкину въ подлинникѣ помѣчено 27-мъ октября 1775; см. Т. V, № 283.
- ↑ См. Т. I, стр. 341.
- ↑ См. Т. V, стр. 840 и д.
- ↑ 16 Апрѣля. См. Т. III, стр. 259.
- ↑ Въ Р. Б. эти слова, въ которыхъ очевиденъ пропускъ, отнесены, несогласно съ рукописью, къ началу слѣдующей за тѣмъ фразы: «Но какъ онъ Державинъ былъ, то г. Завадовскій» и проч.
- ↑ Это обстоятельство вполнѣ разъяснено въ запискахъ графа Самойлова о Потемкинѣ: какъ видно изъ этой біографіи, Императрица, вслѣдствіе интриги, охладѣла-было къ своему любимцу; противная партія, ири содѣйствіи вошедшаго въ силу Завадовскаго, причиняла Потемкину разныя непріятности, и онъ долженъ былъ удалиться отъ двора. Тогда онъ «упросилъ государыню, чтобы ему, какъ генералъ-инспектору, позволено было осмотрѣть войска, въ С. Петербургской и Новгородской губерніяхъ тогда бывшія, на что получилъ дозволеніе, но только съ тѣмъ чтобы отлучка его изъ Петербурга не продолжалась болѣе, какъ на три недѣли. Противная партія и враги его торжествовали, но не долго» (Русск. Арх. 1867, стр. 1207). Объ этомъ удаленіи Потемкина говоритъ и рукопись современника (о которой см. Т. I, стр. 228), называя его противниками Орловыхъ и Паниныхъ; но по ея словамъ, онъ удалился добровольно, наскучивъ дворомъ и желая перемѣны: съ позволенія Императрицы, онъ предпринялъ путешествіе въ свои губерніи, и въ іюнѣ отправился изъ Царскаго Села; «путешествіе его уподоблялось торжественной прогулкѣ монарха по своимъ областямъ». Черезъ нѣсколько времени онъ возвратился и занялъ опять свои комнаты въ Зимнемъ дворцѣ. Ср. ниже стр. 535.
- ↑ Двоюродный племянникъ извѣстнаго статсъ-секретаря Адама Васильевича Олсуфьева, управлявшаго въ то время собственной канцеляріей императрицы Екатерины II-й. [П. Б.]. О послѣднемъ упомянуто выше на стр. 447.
- ↑ Оно сохранилось какъ въ Государств. архивѣ, такъ и въ бумагахъ Державина. Въ Запискахъ оно помѣщено по остававшемуся у него отпуску, однакожъ съ нѣкоторымъ подновленіемъ слога. Главныя отличія отъ подлиннаго письма, находящагося въ Архивѣ, будутъ показаны въ послѣдующихъ примѣчаніяхъ.
- ↑ Въ подл. просьбѣ «въ прошедшее народное возмущеніе».
- ↑ См. выше стр. 463.
- ↑ Въ подл. «сего великаго несчастія».
- ↑ Въ подл. просьбѣ «съ секретными наставленіями быть при очищеніи Самарской линіи».
- ↑ См. выше стр. 486.
- ↑ Подл. пр. «Когда упали души и развратилися сердца не слѣдовать».
- ↑ См. выше стр. 512.
- ↑ Послѣ этихъ словъ пропущена находящаяся въ подлинномъ прошеніи фраза: «Имѣю отъ всѣхъ генераловъ, производившихъ тоё экспедицію, себѣ похвалы».
- ↑ Словъ: «дворцовыхъ и экономическихъ денегъ» нѣтъ въ подлинной просьбѣ, гдѣ упомянуто только о казенномъ скотѣ.
- ↑ Въ подл. прошеніи: „заступить меня, на что и получилъ чрезъ нѣсколько дней отвѣтъ, что В. И. В. милостиво воззрѣли на мое посильное усердіе, давъ монаршее Ваше обѣщаніе наградить меня“ и проч. А въ заключеніи: „Представляется мнѣ, что я не нахожусь ли по чему-нибудь недостойнымъ В. И. В. благоволенія. Сія мысль терзаетъ меня, снѣдаетъ и погребаетъ. Сколь тягостно и какое мученіе духа видѣть Монархиню ко всѣмъ щедротами изливающуюся, ко мнѣ же вниманіемъ своимъ отвращающуюся. Государыня! ежели я преступникъ, да не потерпитъ меня болѣе праведный гнѣвъ Вашъ.“ Внизу помѣта: „1776 года іюля 3 дня“.
- ↑ Безбородко, будущій главный государственный дѣлецъ, съ которымъ Державинъ находился потомъ въ постоянныхъ и ближайшихъ сношеніяхъ по службѣ, въ это время только что входилъ въ силу. Годъ тому назадъ онъ пріѣхалъ въ Москву на торжество турецкаго мира и поступилъ къ Государынѣ для принятія прошеній, подаваемыхъ на высочайшее имя. [П. Б.]. См. Т. I, стр. 255 и д. Въ Государственномъ архивѣ сохранилась слѣдующая записка, при которой Безбородко представилъ Императрицѣ прошеніе Державина: «Представляя данные ему ордера отъ покойнаго генерала Бибикова, князя Щербатова, князя Голицына и письма отъ генералъ-маіора Павла Потемкина, коими засвидѣтельствуется, что онъ во время бывшаго возмущенія противу злодѣя былъ въ сраженіи, исправлялъ возложенныя на него дѣла съ похвалою, употребляемъ въ секретныя коммиссіи, кои и исправлялъ съ ревностнымъ усердіемъ. Но какъ товарищи его Лунинъ, Мавринъ, Собакинъ и Горчаковъ, бывшіе съ нимъ въ одной коммиссіи, получили изъ высокомонаршей В. И. В. щедроты награжденія по желанію ихъ: то и онъ, припадая къ стопамъ В. И. В., всеподданнѣйшее проситъ удостоить его всемилостивѣйшаго воззрѣнія за понесенную имъ службу.»
- ↑ Беклемишевъ служилъ въ это время вице-президентомъ коммерцъ-коллегіи (См. Росс. Родосл. книгу кн. П. В. Долгорукова, ч. ІV, стр. 285). [П. Б.]. Объ остальныхъ здѣсь названныхъ Державинымъ лицахъ см. въ Т. I.
- ↑ См. выше стр. 530. Ср. то, что говорится въ біографіи Сиверса о замыслѣ Потемкина вступить въ бракъ съ Екатериною (Des Grafen Sievers Denkwürdgkeiten, т. II, стр. 68).
- ↑ По извѣстіямъ современниковъ, Потемкинъ въ это время имѣлъ уже квартиру въ Зимнемъ дворцѣ, сохраненную за нимъ и во время его отъѣзда въ Новгородъ; прежде, пока ему готовили помѣщеніе во дворцѣ, онъ жилъ въ подаренномъ ему домѣ въ Малой Милліонной.
- ↑ Сюда, кажется, относится всеподд. письмо, напеч. въ Т. V, стр. 835.
- ↑ Михаилъ Ивановичъ Ковалинскій, малороссъ, ученикъ и другъ знаменитаго Сковороды, путешествовавшій по Европѣ въ должности наставника при гр. Алексѣѣ Кириловичѣ Разумовскомъ, правилъ потомъ Рязанскимъ намѣстничествомъ, и въ началѣ нынѣшняго столѣтія былъ кураторомъ Московскаго университета. Мѣсто его при Потемкинѣ занялъ его непріятель Турчаниновъ, сдѣлавшійся потомъ статсъ-секретаремъ. [П. Б.]. См. также Т. I, стр. 245 и 797.
- ↑ Она напеч. въ Т. V, стр. 293.
- ↑ Въ Себежскомъ уѣздѣ; см. выше переписку, № 918. За эти милости Державинъ благодарилъ Екатерину письмомъ, которое тогда же было напечатано отдѣльной брошюрой и будетъ нами помѣщено вслѣдъ за Записками.
- ↑ См. выше стр. 263.
- ↑ Князь А. А. Вяземскій былъ генералъ-прокуроромъ съ 1764 г. и оставался въ этой должности 28 лѣтъ, почти до смерти своей. Данное ему, при его назначеніи, „секретнѣйшее наставленіе“ напечатано въ Чтеніяхъ Общ. Ист. и Др. 1858, кн. I, Отд. V. См. о немъ и его бракѣ Т. IIІ, стр. 339; о его силѣ, Т. V, стр. 677 и 682. Какъ генералъ-прокуроръ, онъ соединялъ въ себѣ власть трехъ нынѣшнихъ министровъ: финансовъ, внутренннхъ дѣлъ и юстиціи; чрезъ его руки, по замѣчанію г. Бартенева, проходили всѣ внутреннія дѣла имперіи. Елена Никитична была вторая дочь бывшаго при Елисаветѣ генералъ-прокуроромъ князя Никиты Юрьевича Трубецкаго, о которомъ упомянуто выше на стр. 426. Родная по матери тетка княгини Вяземской, Ирина Даниловна Друцкая, была за мужемъ за княземъ Сергѣемъ Вас. Урусовымъ, о дочери котораго сейчасъ будетъ рѣчь въ Запискахъ. Сергѣй Вас. Урусовъ умеръ не въ 1755 году, какъ показано въ Родосл. книгѣ кн. Долгорукаго [т. II, стр. 29], а около 1788, какъ видно изъ переписки Державина. Вообще, въ Родосл. книгѣ, кажется, перепутаны свѣдѣнія о родѣ Урусовыхъ и нѣкоторые изъ членовъ его, какъ и Серг. Вас., названы по два раза.
- ↑ Александръ Гавриловичъ. Имя князя Урусова, женившагося на его дочери, намъ достовѣрно неизвѣстно.
- ↑ Перечень трудовъ ея см. въ Р. Архивѣ 1865 г., стр. 1215. Въ это самое время она напечатала свои Ироиды, музамъ посвященныя (Спб. 1777). Позднѣе, въ 1811 г., встрѣчаемъ ее почетнымъ членомъ Бесѣды люб. русскаго слова. Она такъ и осталась незамужнею [П. Б.]. Княжна Урусова не разъ является въ перепискѣ Державина, Т. V. Это была вторая дочь упомянутаго выше на стр. 537 и 538, князя Сергѣя Вас. Урусова.
- ↑ Здѣсь Державинъ разумѣетъ между прочимъ стихи, напечатанные нами въ Т. III, стр. 339.
- ↑ Въ Р. Б. „мая мѣсяца“ вм. „масленицы“.
- ↑ См. выше стр. 528. По современному Мѣсяцослову съ росписаніемъ чиновъ Храповицкій былъ тогда оберъ-секретаремъ.
- ↑ См. т. III, стр. 413 и д.
- ↑ Иванъ Гавриловичъ; см. Т. V, стр. 152.
- ↑ См. выше стр. 454.
- ↑ Льва Васильевича; см. Т. V, стр. 436 и д.
- ↑ Осипъ Петровичъ Козодавлевъ, бывшій при Александрѣ министромъ внутренныхъ дѣлъ, учился вмѣстѣ съ Радищевымъ въ Лейпцигѣ. Онъ написалъ комедіи Перстенъ (1780) и Нашла коса на камень (1781), не имѣвшія успѣха. Кн. Дашкова говоритъ, что много статей и стиховъ его находится въ Собесѣдникѣ, печатаніемъ котораго онъ, кажется, завѣдывалъ. Занимаясь по порученію Дашковой академическимъ изданіемъ сочиненій Ломоносова (6 т. 1784—1787), Козодавлевъ позволилъ себѣ исправлять слогъ его; по этому случаю А. С. Хвостовъ написалъ на него эпиграмму (См. въ Русскомъ Вѣстникѣ 1858 г. статью о Радищевѣ, № 23, стр. 400). Козодавлевъ слылъ человѣкомъ довольно тупымъ. Ниже читатели увидятъ, какъ отзывался о немъ Державинъ. [П. Б.]. См. о немъ въ предыдущихъ томахъ: въ Т. V напечатано нѣсколько писемъ его.
- ↑ Сохраняемъ „отвѣтѣ“ по чтенію Р. Б. (въ ркп. стоитъ какое-то другое искаженное опискою слово); но измѣняемъ пунктуацію.
- ↑ Въ Р. Б. „разгорѣвшійся какъ пламень.“ Въ ркп. разгневшій — неправильно-образованная Державиньгмъ форма (какія у него нерѣдко встрѣчаются) отъ гл. разгнетать, разгнести, объ огнѣ — развести, поджечь (Словарь Даля; ср. у Державина же формы: подгнещаешь, подгнелъ, Т. III, стр. 267 и 320).
- ↑ Въ Р. Б. „что выкуплено изъ казны отъ коммерческаго залога“. Невѣрное это чтеніе произошло отъ того, что въ рукописи по ошибкѣ поставлены сряду слова „выключа, исключа“.
- ↑ Въ С-петерб. Вѣдомостяхъ 1778 г. 3 августа (№ 62, стр. 828) напечатано: „Отъ юстицъ-конторы симъ объявляется, чтобы отставной подполковникъ Алексѣй Масловъ для расплаты долговъ явился въ оную контору въ два мѣсяца неотмѣнно; въ противномъ случаѣ проситель, пр. Сената экзекуторъ Державинъ удовольствованъ будетъ изъ его имѣнія и безъ него по законамъ“. Ср. Т. V, №№ 366 и 382.
- ↑ Это было 26-го февраля 1778 года.
- ↑ Яковъ Бенедиктъ Бастидонъ; см. Т. V, стр. 309.
- ↑ См. письмо Державина къ Александру Бор. Куракину, Т. V, № 317.
- ↑ См. стихи на сговоръ съ нею: Невѣстѣ, Т. I, стр. 58, къ которымъ приложенъ и портретъ ея; также и примѣчанія къ нимъ.
- ↑ Изъ Казани Державинъ ѣздилъ тогда, безъ жены, и въ оренбургское свое имѣніе; стихи, написанные имъ при возвращеніи оттуда, Препятствіе къ свиданію съ супругою, см. Т. I, стр. 66.
- ↑ Этимъ поясняется то, что сказано въ началѣ Записокъ (стр. 417) о притѣсненіяхъ, испытанныхъ овдовѣвшею матерью Державина.
- ↑ Въ то время подполковникъ и воевода въ Славянскѣ, впослѣдствіи губернаторъ; въ перепискѣ съ Державинымъ Синельниковъ называлъ его дядею (см. Т. V, стр. 408 и д.). Главная изъ доставшихся поэту чрезъ его посредство деревень была Гавриловка (тамъ же, стр. 474).
- ↑ Т. е. въ послѣдней изъ рукописныхъ тетрадей, приготовленныхъ Державинымъ для печати (см. Предисл. къ Т. I). Эта тетрадь, содержащая въ себѣ его сочиненія въ прозѣ, оставалась до сихъ поръ не напечатанною и войдетъ въ составъ нашего изданія. Упоминаемое здѣсь „описаніе барельефовъ“ найдетъ мѣсто вслѣдъ за Записками.
- ↑ Алексѣемъ Борисовичемъ; онъ былъ генералъ-прокуроромъ послѣ графа А. Н. Самойлова, отъ 4 декабря 1796 до 8 августа 1798.
- ↑ Въ Р. Б. „и какіе нашелъ барельефы“ отнесено къ предыдущей фразѣ. Неясность скорописи даетъ въ этомъ мѣстѣ поводъ къ двоякому толкованію.
- ↑ Ср. Т. I, стр. 97, и Объясненія, Т. III, стр. 603.
- ↑ Въ Р. Б. „Курки“ вм. „купца“ и вслѣдъ за тѣмъ пропущено слово „потомъ“. Все это мѣсто не совсѣмъ вѣрно разобрано въ 1-мъ изданіи. О Фалѣевѣ см. Т. I, стр. 771.
- ↑ Александръ Александровичъ Саблуковъ сдѣлался однимъ изъ короткихъ пріятелей Державина; см. о немъ Т. V, между прочимъ стр. 366 и 878.
- ↑ Въ то время уже бывшему сенаторомъ, директоромъ придворнаго театра и гофмейстеромъ.
- ↑ См. въ Томѣ V, стр. 387, рапортъ Державина князю Вяземскому о томъ, что оказалось по этому слѣдствію.
- ↑ См. выше стр. 539.
- ↑ См. въ Полномъ Собр. Зак. (Т. XXI, № 15.120) „Начертаніе должности учрежденныхъ при пр. Сенатѣ четырехъ экспедицій: о госуд. доходахъ, расходахъ, счетахъ и недоимкахъ“, утвержденное 15-го февраля 1781 года. Онѣ въ 1820 году преобразованы были въ департаментъ государственнаго казначейства. — Объ этомъ трудѣ своемъ Державинъ упоминаетъ и въ Объясненіяхъ, какъ о заслугѣ, за которую онъ не получилъ награды (Т. III, стр. 771).
- ↑ Г. Бартеневъ полагаетъ, что это былъ кн. Никита Сергѣевичъ Урусовъ, двоюродный братъ княгини Вяземской, женатый на Прасковьѣ Степановнѣ Кологривовой, урожд. Ржевской; но по нашему мнѣнію, справедливѣе здѣсь разумѣть того самаго князя Урусова, который упомянутъ выше на стр. 537 и женатъ былъ на Окуневой; кажется, и его звали Никитою Сергѣевичемъ: по крайней мѣрѣ въ Родосл. книгѣ князя Долгорукаго означены этимъ именемъ два лица въ томъ же (ХІV) колѣнѣ рода Урусовыхъ.
- ↑ Въ Р. Б. „спустился“ вм. „испужавшись“.
- ↑ Въ 14-и верст. отъ Пб., по Списк. нас. мѣстъ; ср. Т. IIІ, стр. 342.
- ↑ Объ этомъ же письмо Державина къ кн. Вяземскому см. Т. V, № 335.
- ↑ На берегу Невы, въ 15-и верст. отъ Пб. (Сп. нас. мѣстъ, XXXVII).
- ↑ Это былъ опять родственникъ по женѣ. Мать Сергѣя Ивановича Вяземскаго (ум. 1813) княгиня Татьяна Даниловна и мать генералъ-прокурорши кн. Анна Даниловна Друцкія (послѣдняя въ первомъ бракѣ Хераскова) были родныя сестры. [П. Б.]
- ↑ См. выше стр. 547.
- ↑ Въ подлинникѣ пропускъ; слово „на душу“ написано два раза, — второй разъ вѣроятно вмѣсто суммы, которую Державинъ хотѣлъ означить. Далѣе въ ркп. передъ „нѣтъ“ опять вставлено лишнее „это“.
- ↑ Нѣсколько разъ было подтверждаемо губернскимъ начальствамъ о составленіи по всѣмъ губерніямъ окладныхъ книгъ и разсчетныхъ описей о всѣхъ доходахъ и расходахъ и о присылкѣ оныхъ къ назначенному сроку въ экспедицію о государственныхъ доходахъ (Полн. Собр. Зак. т. XXI, № 15,427, отъ 1 іюля 1782).
- ↑ Въ Р. Б. «дѣлать, какъ выше сказано, примѣнился». Далѣе слово «источники» пропущено.
- ↑ Въ Р. Б. «тоже выписывалъ» вм. «могутъ выйти въ свѣтъ».
- ↑ Ср. разсказъ объ этомъ въ Т. III, Объясненія, стр. 602, и въ Т. V переписку Державина по поводу полученной за Фелицу награды, №№ 326—328.
- ↑ См. выше стр. 548, прим. 4, и стр. 553, прим. 1.
- ↑ См. Т. V, № 336.
- ↑ Графа Александра Романовича, брата княгини Дашковой, президента коммерцъ-коллегіи и сенатора, оказывавшаго особенное покровительство Державину; ср. Т. V, стр. 409.
- ↑ См. выше стр. 537.
- ↑ См. Т. I, стр. 158, и Объясненія, Т. III, стр. 594.
- ↑ См. Т. I, стр. 189.
- ↑ Въ самомъ Собесѣдникѣ (ч. 16, стр. 6) сказано, что поводомъ къ изданію его послужила именно ода къ Фелицѣ. Что касается Россійской Академіи, то этотъ журналъ возникъ еще до основанія ея, когда Дашкова была директоромъ Академіи Наукъ (см. Т. I, стр. 130); но мысль объ учрежденіи литературнаго общества для усовершенствованія языка могла дѣйствительно быть въ связи съ этимъ изданіемъ.
- ↑ Что и исполнено въ Объясненіяхъ, Т. III.
- ↑ Дѣвицъ Прасковьи и Софьи Алексѣевнъ; см. Т. V, стр. 559.
- ↑ Губерніи, вслѣдствіе учрежденія о нихъ, открывались постепенно. До тѣхъ поръ Олонецъ съ своимъ уѣздомъ принадлежалъ къ Новгородской провинціи, входившей въ составъ Новгородской губерніи. Назначенная Екатериною II «коммиссія о порядкѣ государства» отдѣлила отъ этой губерніи Олонецкій уѣздъ и приписала его къ губерніи С-петербургской. Въ 1784 г. открыто былъ особое Олонецкое намѣстничество, которое вмѣстѣ съ Архангельскимъ ввѣрено Тутолмину (Т. V, стр. 506; ср. К. И. Арсеньева Статистич. очерки Россіи, Спб. 1848).
- ↑ Въ Р. Б. «не благоразсудилъ было».
- ↑ Точнѣе, 22-го мая: «Всемилостивѣйше повелѣваемъ д. ст. совѣтнику Гаврилѣ Державину отправлять должность правителя Олонецкаго намѣстничества».
- ↑ Фраза вышла не совсѣмъ складною оттого, что въ ркп. вм. «развѣ» сначала поставлено было «прежде», а потомъ измѣнено только это слово.
- ↑ Изъ записокъ Дмитріева видно, что передъ тѣмъ Е. А. Державина, въ послѣднемъ письмѣ своемъ, убѣдительно просила сына и невѣстку пріѣхать — навсегда проститься съ нею. Черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того они оба съ грустью вспоминали это обстоятельство и поэтъ горько жалѣлъ, что долго откладывалъ свою поѣздку въ ожиданіи губернаторскаго мѣста (Взглядъ на мою жизнь, стр. 62).
- ↑ Слова эти были написаны и въ подлинникѣ, но потомъ, при исправленіи фразы, зачеркнуты по недосмотру вмѣстѣ съ другими.
- ↑ Ср. выше, стр. 529.
- ↑ Т. И. Тутолминъ (1740—1809) учился въ сухопутномъ кадетскомъ корпусѣ и, служа въ семилѣтней и первой турецкой войнахъ, пользовался расположеніемъ гр. Румянцова. Въ 1775 г. Екатерина назначила его вице-губернаторомъ, а потомъ правителемъ новооткрытаго Тверскаго намѣстничества. Тогдашній начальникъ Тутолмина, гр. Сиверсъ, отзывался о немъ Государынѣ съ большими похвалами: см. Des Grafen Sievers Denkwürdigkeiten, ч. II, стр. 378. Позднѣе Тутолминъ переведенъ былъ губернаторомъ въ Екатеринославль, а оттуда въ 1784 г. генералъ-губернаторомъ одонецкимъ и архангельскимъ. Въ этой послѣдней должности онъ оставался до 1789 г.; потомъ правилъ поперемѣнно присоединенными отъ Польши губерніями, и наконецъ съ 1806 по 1809 г. былъ московскимъ главнокомандующимъ. По словамъ Бантышъ-Каменскаго, Тутолминъ умѣлъ красно и остро говорить и славился любезностью въ обществѣ. Вполнѣ ли справедливъ Державинъ въ своихъ отзывахъ о немъ, мы пока не можемъ повѣрить. Тутолминъ былъ ученикъ гр. Сиверса, слѣд. охотникъ до всякаго рода преобразованій и проектовъ. Участвуя въ открытіи перваго намѣстничества (Тверскаго), онъ могъ считать себя непогрѣшительнымъ по этой части. [П. Б.]. См. о немъ въ предыдущихъ Томахъ, особенно Т. V; также въ Р. Архивѣ 1868, воспоминанія Брокера, стр. 1418.
- ↑ Адріанъ Моисеевичъ Грибовскій (1766—1833), родомъ малороссъ, воспитанникъ Московскаго университета, поступилъ на службу къ Державину въ этомъ самомъ 1784 г. изъ коммиссіи о сочиненіи новаго уложенія, куда ему открыли доступъ его начитанность и познанія во французскомъ языкѣ (онъ тогда же напечаталъ нѣсколько переводовъ). Впослѣдствіи служба при Потемкинѣ въ Яссахъ открыла Грибовскому дорогу къ возвышенію: по смерти Потемкина онъ сдѣлался однимъ изъ главныхъ дѣльцовъ при кн. Зубовѣ, и въ 1795 г. занялъ статсъ-секретарскую должность [П. Б.]. (См. Записки Грибовскаго и Т. V нашего изданія).
- ↑ Въ Р. Б. «мѣстѣ» вм. «лѣтѣ» и ниже: «намѣстнику положеніе» вм. «по мѣстному положенію».
- ↑ Это указъ о точномъ исполненіи учрежденія о губерніяхъ, изданный 26-го сентября 1780 г. и между прочимъ предписываюіцій, чтобы «никто изъ генералъ-губернаторовъ… не дѣлалъ отъ себя собственно никакихъ установленій, но всю власть званія своего ограничивалъ въ охраненіи Нашихъ постановленій» (П. Собр. Зак., Т. XX, № 15,068).
- ↑ См. Наставленіе губернаторамъ отъ 21 апрѣля 1764 г. въ Полн. Собр. Зак., Т. ХVІ, № 12, 137.
- ↑ Ср. выше стр. 563.
- ↑ Ср. Т. V, стр. 845.
- ↑ О Николаѣ Ѳедор. Эминѣ было часто упоминаемо въ предыдущихъ Томахъ, особенно въ V-мъ.
- ↑ Здѣсь, безъ сомнѣнія, описка; Державинъ хотѣлъ сказать: по государственнымъ (императорскимъ) или намѣстникрвымъ. Это видно изъ самой жалобы его или донесенія, отправл. 29 апрѣля 1785 при письмѣ къ Безбородкѣ, Т. V, стр. 416. Ср. въ Объясненіяхъ словá Державина Императрицѣ: «Онъ (Тутолминъ) издалъ свои законы, а я присягалъ исполнять только Ваши» (Т. III, стр. 614). См. также выше стр. 563.
- ↑ Любопытно сравнить съ этимъ разсказъ о тѣхъ же обстоятельствахъ въ дружескомъ письмѣ Державина къ Н. А. Львову (Т. V, № 745), при которомъ и было отправлено упомянутое въ предыдущемъ примѣчаніи письмо къ Безбородкѣ съ донесеніемъ Императрицѣ
- ↑ См. ниже стр. 576, прим. 1.
- ↑ Правильнѣе, Аверьянова; см. Т. V, стр. 597.
- ↑ Мать Молчина жила экономкой въ домѣ Державиныхъ.
- ↑ Здѣсь вм. «намѣстника» слѣдуетъ читать: «предсѣдателя». Это былъ Николай Иван. Тутолминъ.
- ↑ Ср. разсказъ объ этомъ въ Объясненіяхъ, Т. III, стр. 678.
- ↑ См. Т. I, стр. 561.
- ↑ Именной указъ Сенату отъ 15 декабря 1785 г.: «Всемилостивѣйше повелѣваемъ д. ст. совѣтнику правящему должность Олонецкаго намѣстничества Гаврилу Державину отправлять ту должность въ Тамбовскомъ намѣстничествѣ».
- ↑ Эти три лица были: С. Н. Зиновьевъ, С. И. Грейцъ и Н. Н. Антроповъ.
- ↑ Онъ занялъ эту сумму у вице-губернатора Зиновьева; см. Т. V, стр. 561. Грибовскій во всю жизнь не забылъ услуги, оказанной ему въ этомъ случаѣ Державинымъ; см. Т. V, стр. 524.
- ↑ «Каждый изъ жителей Петрозаводска знаетъ небольшой одноэтажный сѣренькій домикъ на самомъ углу Англійской улицы, подлѣ дома присутственныхъ мѣстъ. Въ этомъ скромномъ домикѣ жилъ Державинъ» (Вѣд. Спб. Полиціи 1853 г., № 54, Вѣд. Моск. Город. Пол. 1853, № 64, и Журн. Мин. Н. Просв. ч. LХХІІІ, № 4, Отд. VII).
- ↑ См. Т. V, № 342, письмо Эмина къ Державину объ этомъ порученіи.
- ↑ Мы напечатаемъ ее въ своемъ мѣстѣ. См. въ Т. V, стр. 847, письмо, при которомъ эта рѣчь и положеніе о больницѣ были отправлены губернаторомъ къ Безбородкѣ.
- ↑ Случай Ермолова продолжался съ февраля 1785 по іюль 1786 г. [П. Б.]. Державинъ былъ въ перепискѣ съ нимъ; см. Т. V, стр. 503 и 521.
- ↑ См. Т. V, стр. 407.
- ↑ Державинъ пріѣхалъ въ Тамбовъ уже 4-го марта (Т. V, стр. 425). Съ этой поры начинается у него обширная переписка съ его петербургскими друзьями, съ Гудовичемъ и съ другими лицами, которая гораздо подробнѣе Записокъ знакомитъ со многими обстоятельствами его тамбовской жизни. Она почти вся напечатана въ Ѵ-мъ Томѣ; на частностни ея мы можемъ ссылаться только въ важнѣйшихъ случаяхъ. Для прочихъ подробностей отсылаемъ читателя къ Указателю V-го Тома, особенно подъ именемъ Державинъ.
- ↑ Генералъ-фельдмаршалъ графъ Иванъ Васильевичъ Гудовичъ (1741—1821), братъ любимца и одного изъ немногихъ приверженцевъ Петра ІІІ-го, Андрея Васильевича, получилъ извѣстность и дошелъ до большихъ чиновъ, проведя большую часть жизни въ военной службѣ. Управленіе внутренними дѣлами, кажется, было ему не по нраву. Въ должности рязанскаго и тамбовскаго намѣстника онъ пробылъ съ апрѣля 1785 по первые мѣсяцы 1789 г. Онъ отличался въ персидскую войну, и потомъ, съ 1809 по 1812 г., былъ главнокомандующимъ въ Москвѣ. Онъ оставилъ довольно пространную записку о своеи службѣ, но съ подробностями преимущественно военными. Записка эта напечатана въ 1-й книжкѣ Русскаго Вѣстника 1841 года. [П. Б.]. Объ отношеніяхъ Державина къ Гудовичу см. Т. V.
- ↑ Это было Торжество восшествія на престолъ Императрицы Екатерины, отправленное въ Тамбовѣ губернаторомъ Державинымъ въ его домѣ, 28 іюня 1786 г. (Т. ІV, стр. 3). Хоръ дѣтей подошелъ къ Гудовичу съ дубовымъ вѣнкомъ и цвѣтами и благодарилъ его «за оказанныя обществу благодѣянія». На одной изъ картинъ, представлявшей Аполлона и относившейся къ Гудовичу, была надпись: Торжествуемъ приходъ своего благотворителя. На картинѣ, посвященной Императрицѣ, было надписано: Тебя мы не боимся. [П. Б.]. Первое изданіе этого пролога было напечатано 1788 въ Тамбовѣ въ учрежденной Державинымъ «вольной типографіи» (мал. 8 д. л.). Въ концѣ принадлежавшаго Державину экземпляра написано его рукою и потомъ зачеркнуто: «Сіе было къ несчастію сдѣлано въ честь тому, который покровительствомъ дурныхъ людей и оклеветаніемъ честныхъ показалъ низкую душу и худые нравы. Какъ мудрено познавать людей!»
- ↑ Разсказъ о томъ же ср. въ Объясненіяхъ, Т. III, стр. 725.
- ↑ Прологъ въ одномъ дѣйствіи съ музыкою, на открытіе въ Тамбовѣ театра и народнаго училища, представленный благороднымъ обществомъ, въ день тезоименитства Императрицы Екатерины II, на театрѣ въ домѣ губернатора Державина 1786 ноября 24 (Т. ІV, стр. 9). Въ бумагахъ поэта нашлось слѣдующее написанное неизвѣстнымъ почеркомъ Объявленіе въ Вѣдомостяхъ: «Поелику издревле просвѣщенными народами почитались благонамѣренныя театральныя представленія къ исправленію нравовъ служащими, благонравіе способствовало дѣйствію законовъ, а святость послѣднихъ была всегда основаніемъ и подпорою благоденствія дарствъ, — тамбовское благородное общество, по случаю недавно открытыхъ въ немъ народныхъ училищъ, которыя для простаго народа по справедливости почесться могутъ первою степенью просвѣщенія, будучи движимо всеусерднѣйшею благодарностію за сіе установленіе несравненной Монархини, ободряемо благосклоннымъ и снисходительнымъ обращеніемъ правящаго генералъ-губернаторскую должность и побуждаемо между собою согласіемъ, спокойствіемъ и веселіемъ, вознамѣрилось ознаменовать день тезоименитства всемилостивѣйшей Государыни открытіемъ въ губернскомъ городѣ Тамбовѣ театра. Вслѣдствіе чего и открытъ оный представленіемъ нарочно сочиненнаго Пролога, содержаніемъ своимъ относящагося къ учрежденію народныхъ училищъ, благодарности и безсмертной славѣ изящнѣйшихъ имперіи просвѣтителей Петра I и Екатерины II. Все то, что таланты и искусство здѣшняго края произвести были въ состояніи, то есть изобрѣтеніе пролога, театральныя украшенія и перемѣны, механика, вокальная и инструментальная музыка, живопись, стихотворство и возглашеніе обоего пола дѣйствователей благородныхъ, а паче усердіе изъявить наилучшимъ образомъ благодарность виновницѣ благъ, представилось многимъ здѣшнимъ жителямъ новымъ и восхитительнымъ позорищемъ, и вообще у всѣхъ извлекло радостныя слезы, знаки нелестной любви монархамъ, которыхъ обоженія достойныя имена въ семъ прологѣ прославляются. Для любопытства почтеннѣйшей публики сей прологъ будетъ особо напечатанъ при Императорской Академіи Наукъ».
- ↑ Переводы Е. К. Ниловой (рожденной Бороздиной) были напечатаны въ Тамбовѣ, а потомъ издавались и въ Петербургѣ; см. въ Т. V ея письма; списокъ ея трудовъ — въ Р. Архивѣ 1865, стр. 1194. 0 мужѣ ея, Андреѣ Мих. Ниловѣ, тамбовскомъ помѣщикѣ, упомянуто выше на стр. 430.
- ↑ Напротивъ, въ первомъ, 1786: см. Т. V, № 495.
- ↑ Ѳеодосій Голосницкій, переведенный въ Тамбовъ 1766 г. изъ Великоустюжской енархіи; ум. 23 декабря 1786 (Ист. Росс. Iер., ч. I, стр. 207).
- ↑ Посланіе къ Захарьину см. въ Т. III, стр. 343; свѣдѣнія о немъ тамъ же и въ Т. V, стр. 589. Рѣчь будетъ напечатана вслѣдъ за Записками.
- ↑ Отъ 12 августа (П. Собр. Зак., Т. XXII, № 16,425). Самый уставъ народныхъ училищъ былъ изданъ 5 августа того же 1786 года (тамъ же, № 16, 421).
- ↑ Ломовъ (Верхній) — нынѣ заштатный городъ Нижнеломовскаго уѣзда. Тамбовскіе архіереи именовались тогда тамбовскими и пензинскими.
- ↑ Въ Р. Б. «подвинулъ» вм. «подступя». Глаголъ, управляющій словомъ «ихъ» въ ркп. пропущенъ, вѣроятно: «пригласилъ».
- ↑ Какъ о самой рѣчи, такъ и обо всей этой исторіи много упоминается въ перепискѣ Державина; см. Т. V, стр. 574—653.
- ↑ Аверьяновъ, переведенный въ Тамбовъ изъ Петрозаводска; см. Т. V, №№ 520 и 565. Ср. выше стр. 568, прим. 2.
- ↑ Въ Р. Б. «прекраснѣе», но кажется, здѣсь говорится о чистописаніи (Schönschreiben).
- ↑ Александръ Романовичъ и Алексѣй Васильевичъ; отзывъ ихъ о произведенной ими ревизіи Тамбовской губерніи см. Т. V, стр. 680. Въ декабрѣ 1786 графъ Воронцовъ увѣдомилъ Державина, что они пріѣдутъ въ Тамбовъ въ 20-хъ числахъ будущаго января (тамъ же, стр. 656).
- ↑ Гудовичъ, бывъ намѣстникомъ и Рязанской губерніи, жиль постоянно въ Рязани.
- ↑ Машинистомъ былъ Барзантій: Т. V, стр. 861.
- ↑ Здѣсь ошибка въ счетѣ, для исправленія которой Р. Б. поставила «30,000» вм. «60,000»; но, кажется, вѣрнѣе было бы исправить цифру итога, такъ какъ Державинъ вскорѣ послѣ заключенія контракта писалъ Гудовичу: «уменьшеніемъ прежней сложности корона въ четыре года потеряетъ около полумилліона рублей» (Т. V, № 577).
- ↑ Гудовичъ былъ женатъ на графинѣ Прасковьѣ Кириловнѣ Разумовской. Къ подтвержденію этого рѣзкаго приговора Державина можетъ служить недавно напечатанный въ Р. Архивѣ (1869, стр. 761) отзывъ графа Ростопчина о томъ же лицѣ. Негодуя на несправедливое гоненіе, которое терпѣлъ отъ московскаго главнокомандующаго тамошній губернаторъ Ланской, Ростопчинъ восклицаетъ, что Гудовичъ «столько же мстителенъ, сколько грубъ, глупъ, гордъ и бѣшенъ».
- ↑ Николаемъ Осиповичемъ, см. Т. V, стр. 703. Онъ занималъ постъ генералъ-провіантмейстера въ 1812 году.
- ↑ Михаилъ Ивановичъ, котораго не надо смѣшивать съ петрозаводскимъ однофамильцемъ его, Александромъ Андреевичемъ, названнымъ выше на стр. 577. О враждебныхъ столкновеніяхъ между Державинымъ и тамбовскимъ вице-губернаторомъ см. Т. V. Что думалъ объ этихъ отношеніяхъ самъ Державинъ въ старости, выражено имъ въ одномъ пріятельскомъ письмѣ, см. выше стр. 191 и 192.
- ↑ Никитѣ Вас. Каверину.
- ↑ Правильнѣе, Савинскомъ; см. Т. V.
- ↑ Козьма Никол. Пыпинъ.
- ↑ Матв. Дм. Булдакову.
- ↑ Дмитрія Ѳедор. Хвощинскаго.
- ↑ Василій Петровичъ и Петръ Васильевичъ; см. Т. V.
- ↑ См. Т. I, стр. 307, прим. къ одѣ На шведскій миръ.
- ↑ См. Т. V, стр. 714, 715, 723.
- ↑ См. выше стр. 529 и 586.
- ↑ Это собственно не что иное какъ малороссійскій полонизмъ, но въ которомъ измѣнено настоящее значеніе польскаго проśledzić = ставить кого или что ниже другаго, обходить (hintan setzen, nachsetzen; см. Линде Słownik). Въ одномъ письмѣ къ Екатеринѣ II Румянцовъ или, вѣрнѣе, его малороссійская канцелярія (можетъ быть, тотъ же Завадовскій), по поводу представленія къ наградѣ Щербатова, говоритъ: «Всякъ военный начальникъ имѣетъ долгъ ободрять къ службѣ подчиненныхъ себѣ ходатайствомъ о ихъ заслугахъ къ своему государю и не упослѣждать никого, кромѣ прямо недостойныхъ, ежели онъ сохраняетъ свято довѣренность къ себѣ государскую» (Госуд. Архивъ, тетрадь 26,601, № 57). Ср. выше стр. 529, прим. 1.
- ↑ Ср. разсказъ обо всѣхъ этихъ обстоятельствахъ въ письмѣ къ Терскому, Т. V, № 630.
- ↑ «Указъ Нашему Сенату. Возвращая при семъ поданный Намъ отъ Сената докладъ о поступкахъ д. ст. сов-ка правящаго должность правителя Тамбовскаго намѣстничества Державина, повелѣваемъ предписать ему дабы онъ для надлежащаго въ томъ отвѣта явился въ шестой Сената Нашего департаментъ. Екатерина». Внизу помѣта: «Въ С. п-бургѣ. Декабря 18 1788».
- ↑ См. письма къ Потемкину, Т. V, №№ 641, 769, и здѣсь (Т. VІ) №№ 1159, 1160; обѣщаніе Потемкина, переданное въ письмѣ Грибовскаго, Т. V, № 654.
- ↑ Случай гр. Александра Матвѣевича Мамонова продолжался съ іюля1786 г. по іюль 1789 г. [П. Б.]. См. о немъ Т. V, стр. 521 (гдѣ однакожъ возрастъ его означенъ невѣрно), особенно же Р. Архивъ 1865, стр. 851, гдѣ напечатаны письма его къ Императрицѣ. Онъ род. 1758, ум. 1803. — Во время своей невзгоды Державинъ искалъ его знакомства, Т. V, № 663.
- ↑ Это сочиненіе, вѣроятно писанное только по порученію Державина, а не имъ самимъ, до сихъ поръ намъ неизвѣстно.
- ↑ По свѣдѣніямъ, заимствованнымъ нами изъ тамбовскаго архива, въ тамошнемъ губернскомъ правленіи при Державинѣ производилось дѣлъ: въ 1786 году — 3196, въ 1787—2999, въ 1788—2680; итого въ три года — 8815. По канцеляріи губернатора: въ 1786—101 дѣло, въ 1787 — 86, въ 1788 — 34; всего 221.
- ↑ См. Т. V, стр. 453 и 455.
- ↑ Этого описанія въ бумагахъ не найдено. Отзывъ о немъ А. И. Васильева см. Т. V, стр. 669 и 670.
- ↑ Державинъ ничего не говоритъ о своихъ разъѣздахъ по Тамбовской губерніи; но память о его пріѣздѣ въ городъ Липецкъ (тогда еще просто заводъ) доселѣ сохранилась тамъ. Онъ останавливался въ домѣ П. Т. Бурцова. Дочь сего послѣдняго до сихъ поръ помнитъ, какъ онъ ласково обращался съ жителями и бралъ сторону бѣдныхъ противъ богатыхъ. [П. Б.]. О старомъ липецкомъ городничемъ Петрѣ Тимоѳ. Бурцовѣ вспоминаетъ Жихаревъ въ Зап. Соврем. (стр. 117).
- ↑ Катерина Яковл. отправилась сперва въ Зубриловку къ Голицинымъ, потомъ вмѣстѣ съ княгинею пріѣхала въ Петербургъ въ исходѣ февраля 1789. См. Т. V, №№ 642, 650, 651 и 664.
- ↑ Державинъ былъ тамь уже около 15 января; см. №№ 641 и 642.
- ↑ См. Т. V, стр. 636.
- ↑ Гавріилъ Петровичъ Гагаринъ (1745—1807). При Екатеринѣ II онъ достигъ только званія сенатора; но Императоръ Павель, пожаловавъ ему ордена Александра Невскаго и Андрея, произвелъ его потомъ въ дѣйств. тайн. совѣтники и наконецъ (1800) назначилъ министромъ коммерціи. Возвышенію его особенно содѣйствовала знаменитая княжна Анна Петровна Лопухина, которая вышла замужъ за его сына Павла Гавриловича. Ср. Т. V, стр. 732.
- ↑ См. выше стр. 511—518. Ср. эпитафію ему, Т. III, стр. 347.
- ↑ Александръ Ивановичъ Глѣбовъ (1718—1790) былъ изъ духовнаго званія. Онъ во второмъ бракѣ женился на Маръѣ Симоновнѣ Чоглоковой, урожд. Гендриковой, двоюродной сестрѣ Императрицы Екатерины, и черезъ это, а равно и черезъ покровительство Шуваловыхъ, быстро возвысился, такъ что при Петрѣ III игралъ значительную роль. Екатерина скоро смѣнила его съ генералъ-прокурорской должности княземъ Вяземскимъ. Въ секретнѣйшемъ наставленіи сему послѣднему сказано, что Глѣбовъ, служа при гр. П. И. Шуваловѣ, напитался дурными принципіями. По обычаю тогдашнихъ опальныхъ людей, онъ переѣхалъ жить въ Москву. [П. Б.]. Ср. Русск. Старина 1870, кн. XI, стр. 471.
- ↑ Въ Р. Б. «особливо» вм. «Моисѣева».
- ↑ Манифестъ этотъ, по болѣе общему и болѣе вѣрному преданію, писанъ тогдашнимъ адъюнктомъ Академіи Наукъ, Григоріемъ Николаевичемъ Тепловымъ. [П. Б.]
- ↑ Въ іюнѣ 1789 года.
- ↑ См. Т. V, стр. 867 и д.
- ↑ Указъ 16 мая 1726, см. Полн. Собр. Зак., Т. VІІ, № 4,882.
- ↑ Въ ркп. сперва написано, по старой привычкѣ, «Сарское», а потомъ исправлено.
- ↑ См. въ Т. V письма Державина о позволеніи ему пріѣхать для объясненій по этому дѣлу въ Петербургъ: №№ 620, 624, 626 и 767.
- ↑ Ср. тоть же разговоръ въ Объясненіяхъ: Т. III, стр. 614, и въ настоящемъ Томѣ сказанное выше на стр. 567.
- ↑ А. В. Храповицкій 1 августа 1789 г. отмѣтилъ въ своихъ Запискахъ (стр. 201) слѣдующее: «Провелъ Державина въ Китайскую (т. е.комнату) и ждалъ въ Ліонской. „Я ему сказала, что чинъ чина почитаетъ. Въ третьемъ мѣстѣ не могъ ужиться; надобно искать причину въ себѣ самомъ. Онъ горячился и при мнѣ. Пусть пишетъ стихи. Il ne doit pas être trop content de ma conversation“. Велѣно выдать не полученное имъ жалованье, а графъ Безбородко прибавилъ въ указѣ, чтобы и впредь производить оное до опредѣленія къ мѣсту.» [П. Б.].
- ↑ 1767-1822. Ему тогда было всего 22 года. Случай его начался въ іюлѣ 1789 года и продолжался по кончину Екатерины. [П. Б.]. См. Т. I, особ. стр. 598 и д. У отца его было имѣніе въ Симбирской губ.
- ↑ См. Т. I, стр. 270.
- ↑ Слѣдуетъ исправить: «въ 1789».
- ↑ Княжнѣ Прасковьѣ Александровнѣ (1772—1835); она потомъ дѣйствительно вышла за Д. А. Зубова (1764—1836), который былъ старшій братъ фавориту. [П. Б.]
- ↑ Вѣроятно, разсказанное относится ко времени нѣсколько позднѣйшему: еще въ 1791 году Державинъ написалъ Родственное празднество на брачное воспоминаніе князя и княгини Вяземскихъ (Т. IV, стр. 19).
- ↑ 1727-1795; ср. Т. V, стр. 69.
- ↑ Миръ съ Швеціею заключенъ 3 августа 1790 г. См. Т. I, стр. 308.
- ↑ Отецъ Екатерины Ѳедоровны Муравьевой. Державинъ впослѣдствіи подшутилъ надъ нимъ въ стихотвореніи Мельникъ. [П. Б.]. См. Т. II, стр. 264.
- ↑ См. выше стр. 444.
- ↑ Вслѣдъ за Записками.
- ↑ Суворовъ взялъ Измаильскую крѣпость 11 декабря 1790 года. См. Т. I, стр. 335 и сл.
- ↑ 1771-1804, младшій братъ фаворита. Державинъ высоко цѣнилъ его храбрость и добродушный нравъ. [П. Б.]. См. Т. I, стр. 604; Т. II, стр. 29, и въ другихъ мѣстахъ.
- ↑ Т. I, стр. 341.
- ↑ Попова, бывшаго главнымь секретаремъ Потемкина. См. выше стр. 597 и переписку.
- ↑ Въ Р. Б. «пріятная». Въ ркп.: «пріятная для Державина и непріятная исторія»: устраняемъ очевидную описку.
- ↑ Ср. относящійся сюда стихъ въ одѣ На Умѣренностъ (Т. I, стр. 493): «Крезъ завладѣлъ чужой деревней», и Объясненія, Т. III, стр. 627.
- ↑ См. Т. I, стр. 378, 380 и 710.
- ↑ Ср. Т. I, стр. 709, начало примѣчанія 1-го.
- ↑ Суворовъ былъ въ близкихъ сношеніяхъ съ Зубовымъ и въ родствѣ. Дочь его, знаменитая Наташа (1775—1844), была замужемъ за гр. Николаемъ Александровичемъ Зубовымъ (1763—1805), старшимъ братомъ фаворита. 3убовы были для Суворова надежною защитою при дворѣ. Это видно между прочимъ изъ записокъ о немъ Н. Н. Ивашева, бывшаго начальникомь его штаба (Отеч. Зап. 1841, январь). [П. Б.]. Письма Суворова къ дочери и къ зятю напеч. въ Русск. Архивѣ 1860, стр. 933—964.
- ↑ Т. I, стр. 377.
- ↑ См. выше стр. 432.
- ↑ 31 іюля 1791 года, вскорѣ послѣ битвы при Мачинѣ (см. Памятникъ герою, Т. I, стр. 428), Репнинъ подписалъ предварительныя условія мира; но, рааумѣется, о приготовленіяхъ къ тому извѣстно было въ Петербургѣ заранѣе. Потемкинъ выѣхалъ 24-го іюля, — «отправился изъ Царскаго Села въ 5 часовъ утра по бѣлорусской дорогѣ» (Зап. Храповицкаго, стр. 245).
- ↑ Въ то же время с-петербургскій виде-губернаторъ, давнишній знакомый Державина по Саратову, гдѣ во время пугачевщины служилъ секретаремъ въ конторѣ опекунства иностранныхъ; см. выше стр. 497. Ср. въ Т. V письмо Нилова, стр. 739.
- ↑ Іоасафу Іевлевичу, Т. III, стр. 507.
- ↑ Алексѣю Аѳанасьевичу, отцу второй жены Державина, Т. I, стр. 514, и Т. V, стр. 778.
- ↑ Въ Р. Б. «процентовъ», съ оговоркою что это вѣроятно ошибка вм. «придраться». Въ ркп. несомнѣнно: «прицепится».
- ↑ Въ Р. Б. «несчастное».
- ↑ Аркадій Ивановичъ Терскій былъ рекетмейстеромъ; при переходѣ Державина въ гражданскую службу занималъ онъ мѣсто сенатскаго оберъ-секретаря; см. о немъ въ Т. V.
- ↑ Андрею Дмитріевичу.
- ↑ См. Т. V, стр. 771.
- ↑ Примѣчаніе Державина. О семъ поднесенъ былъ Державинымъ проектъ Ея Величеству подъ названіемъ Патріотическаго банка, но неизвѣстно, что по немъ сдѣлано; кажется, не изъ него ли послѣ явились извѣстныя облигаціи, ибо предполагалось заложенными въ банкѣ дворянскими имѣніями обнадеживать заемъ сего банка; облигаціи его закладывать подъ откупа и подряды и выкупать ими дворянскія въ частныхъ банкахъ имѣнія.
- ↑ См. выше стр. 567 и 573.
- ↑ Вотъ самый рескриптъ: «Г. дѣйств. ст. совѣтникъ Державинъ. Препровождая симъ дошедшее къ Намъ прошеніе отъ д. ст. сов-ка графа Моцениго, соизволяемъ чтобы вы по обстоятельствамъ дѣла его разсмотрѣли документы имъ представляемые, взяли потребное объясненіе отъ Нашего банкира барона Сутерланда и, приведя дѣло въ совершенную ясность, Намъ доложили. Екатерина. Въ Царскомъ Селѣ, 18 августа 1791 года». — Внизу отмѣчено: «Слушанъ въ Сенатѣ 12 дня сентября 1791 г.»
- ↑ 5 октября 1791 г. Подробности его кончины см. въ примѣчаніяхъ къ одѣ Водопадъ, Т. I, стр. 430, 451 и д.
- ↑ П. С. З., Т. XIV, № 11,629, ук. 30 іюля.
- ↑ См. выше стр. 613.
- ↑ Именной указъ Сенату, данный 13-го (не 12) декабря: «Всемилостивѣйше повелѣваемъ д. ст. сов-ку Гавріилу Державину быть при Насъ у принятія прошеній. Екатерина.» Въ Мѣсяцословѣ на 1792 годъ Державинъ уже названъ въ спискѣ лицъ «при собственныхъ Ея Величества дѣлахъ и у принятія прошеній». Имена ихъ помѣщены тутъ въ такомъ порядкѣ: 1, Елагинъ, оберъ-гофмейстеръ; 2, Безбородко; 3, Соймоновъ; 4, Завадовскій; 5, Пастуховъ; 6, Турчаниновъ; 7, Поповъ; 8, Храповицкій, и 9, Державинъ.
- ↑ Къ числу этихъ должниковъ принадлежалъ и Державинъ; см. Т. V, стр. 472, 719 и д.
- ↑ Ал-дръ Ильичъ Цызыревъ и Ив. Серг. Ананьевскій были оберъ-секретарями во 2-мъ департ. Въ Р. Б. имена ихъ искажены.
- ↑ Въ Р. Б. «времени долго давали» вм. «подумавъ, домолвила»
- ↑ Р. Б. читаетъ: «какъ у Терскаго, Безбородки»; вѣрность нашего чтенія объяснится ниже: ср. стр. 637.
- ↑ Ср. Объясненія, Т. III, стр. 627, прим. 233 и слл.
- ↑ Ср. Т. I, стр. 619.
- ↑ Примѣчаніе Державина. Она обыкновенно, когда слушала дѣла, то вязала чулки или какіе-то шнурки съ узелками.
- ↑ Въ Запискахъ Храповицкаго, подъ 2-мъ числомъ марта мѣсяца 1792 года (стр. 262), отмѣчено: "Какъ-то не въ добрый часъ Державинъ докладывалъ по дѣлу графа Моцениго съ банкиромъ Сутерландомъ. По наклоненію его не хотѣли рѣшить на основаніи приговора, въ Пизѣ учиненнаго, и съ неудовольствіемъ отпустили. Потомъ, тотчасъ призвавъ меня, разсказывали объ обстоятельствахъ дѣла: «Какъ мнѣ это рѣшить? Пусть разбираются между собою и помирятся: онъ со всякимъ вздоромъ ко мнѣ лѣзетъ». Я отвѣчалъ, что какъ это дѣло заключается только въ коммерческихъ разсчетахъ, то могутъ выбрать посредниковъ, коммерцію знающихъ, и кончить разсчетъ. Пошли къ прическѣ, и скоро кликнувъ Державина, при парикмахерахъ со словь моихъ дали резолюцію. Послѣ и безъ него говорили: «Онъ такъ новъ, что ходитъ съ дѣлами, до меня не принадлежащими.» — Въ слѣдующій же день, 4-го марта, Храповицкій по поводу просьбы купца Милютина, поданной Державинымъ, записалъ замѣчаніе Императрицы: «что Д. принимаетъ всѣ прошенія о деньгахъ, готовъ принять милліонъ; это работа его тещи».
- ↑ Ср. Т. V, № 706, письмо Якоби Державину. Какъ видно изъ Записокъ Храповицкаго (стр. 49), дѣло это началось въ 1786 году.
- ↑ По Зап. Хр. (стр. 57), Екатерина еще въ 1788 г., изъясняясь о дѣлахъ Якобія, «сказали, что бывъ гордъ, ежели имѣетъ сердце, то теперь уже зарѣзался».
- ↑ Вѣроятно, рѣчь идетъ о 1792 г., когда исходъ дѣла уже былъ виденъ.
- ↑ Объ этомъ подробнѣе Т. III, стр. 647.
- ↑ По преданію, Турчаниновъ, былъ изъ крещеныхъ Евреевъ. Онъ служилъ сначала при Потемкинѣ. [П. Б.]. Ср. выше стр. 536, прим. 1.
- ↑ См. пьесу Горѣлки (Т. I, стр. 547), которая слѣдов. относится къ 1792 г.
- ↑ Дмитрій Прокофьевичъ Трощинскій (1754—1829), о которомъ часто упоминается выше, въ перепискѣ, служилъ секретаремъ при Репиинѣ во время его посольства въ Константинополь; при началѣ же второй турецкой войны перешелъ въ почтовое правленіе подъ начальство Безбородки, который позднѣе, въ 1793 году, доставилъ ему мѣсто статсъ-секретаря, очистившееся удаленіемъ Державина. Императоръ Павелъ пожаловалъ Трощинскаго въ сенаторы, а Александръ I поручилъ ему сперва почтовое, потомъ удѣльное вѣдомство и наконецъ, въ 1814 году, министерство юстиціи (См. выше стр. 300, № 1098).
- ↑ Вѣрнѣе, Шешковскому, ст. сов-ку, состоявшему «у порученныхъ отъ Ея В. особыхъ дѣлъ» въ Тайной экспедиціи, учрежденной при 1-мъ департ. Сената (См. Т. I, стр. 111, и Т. IV, стр. 781).
- ↑ Собственно, иркутскимъ. Въ 1783 г. послѣдовало открытіе этого намѣстничества (раздѣленнаго на области: Иркутскую, Нерчинскую, Якутскую и Охотскую), и первымъ намѣстникомъ иркутскимъ и колыванскимъ назначенъ генералъ-поручикъ Ив. Варѳол. Якоби, который до того, съ 1776 г., былъ астраханскимъ губернаторомъ. О немъ говоритъ въ своихъ Запискахъ В. С. Хвостовъ (Русск. Арх. 1870, стр. 569 и д.).
- ↑ Въ Р. Б. «женщинами» пропущено.
- ↑ См. выше стр. 540. Родной братъ этого Резанова, Петръ Гавриловичъ, отецъ извѣстнаго Николая Петров. Резанова, служилъ въ это же время совѣстнымъ судьею въ Иркутскѣ.
- ↑ Служившій въ корпусѣ кавалергардовъ, былъ въ случаѣ съ 1782, послѣ паденія Корсакова, до кончины своей, 25-го іюня 1784.
- ↑ По словамъ В. Хвостова, оть Вяземскаго присланъ былъ въ Иркутскъ, подъ предлогомъ наблюденія за казенною палатой и по всей финансовой части, особый чиновникъ, который и не упускалъ случаевъ вредить генералъ-губернатору.
- ↑ Въ спискѣ тогдашнихъ иркутскихъ чиновниковъ мы находимъ, между судьями нижняго надворнаго суда, коллежскаго ассессора Александра Иван. Парфентьева (Мѣсяцосл. 1785 и 1786).
- ↑ Секретаремъ для губернскихъ дѣлъ значится тамъ же коллежскій секретарь Петръ Осининъ.
- ↑ Въ Запискахъ Храповицкаго отмѣчено (стр. 66) подъ 7 іюня 1788 г.: «Пріѣхалъ Якобій прямо въ Царское Село; но не велѣно его представлять, пока не оправдается». Подъ 9 іюня: "Приказано сказать графу А. А. Безбородкѣ данный приказъ о Якобіи; послѣ чего спрашивали, что онъ отвѣчалъ. «Слышу — такъ».
- ↑ Р. Б. читаетъ «признать невиннымъ»; но въ ркп. ясно: «признанъ невиннымъ», — одна изъ нерѣдкихъ въ Запискахъ Державина обмолвокъ, когда при поспѣшности редакціи онъ терялъ изъ-виду начало предложенія. Мы предпочитаемъ болѣе легкую поправку.
- ↑ Указъ, по свидѣтельству покойнаго Штейнтеля, такъ начинался: «Читано передъ Нами нѣсколько тысячъ листовъ подъ названіемъ Сибирскаго Якобіевскаго дѣла, изъ коего Мы ничего инаго не усмотрѣли, кромѣ ябеды, сплетенъ и кляузъ, а потому» и проч. (Записка о Сибири).
- ↑ Т. е. отъ князя Вяземскаго: ср. стр. 639 и 640.
- ↑ Родоначальникъ Глѣбовыхъ-Стрѣшневыхъ. [П. Б.].
- ↑ См. выше стр. 585, прим. 4.
- ↑ Иванъ Власовичъ Логиновъ содержалъ петербургскіе и московскіе питейные сборы съ 1775 по 1778 г. Ср. Т. І, стр. 545, и Т. III, Объясн. стр. 656.
- ↑ См. выше стр. 605, прим. 2.
- ↑ Нынѣ зданіе Пажескаго корнуса, по Большой Садовой противъ Гостинаго двора. При немъ былъ садъ въ старинномъ голландскомъ вкусѣ. Въ самомъ домѣ, купленномъ въ казну, происходили трехлѣтніе выборы засѣдателей въ суды губерніи; орденъ св. Владиміра имѣлъ здѣсь свою думу; тутъ же помѣщались иностранные принцы во время ихъ пребыванія въ Петербургѣ (Георги-Безакъ, стр. 109).
- ↑ См. выше стр. 639; Т. II, стр. 476, и Т. V, стр. 268. Въ словарѣ митроп. Евгенія Резановъ названъ правителемъ канцеляріи Державина.
- ↑ Въ Р. Б. слова «съ тѣмъ… Императрицѣ» пропущены. Ниже поставлено «умножить» вм. «уважить».
- ↑ Храповицкій въ Зап. своихъ (стр. 264) отмѣтилъ 5 апрѣля 1792: «подписанъ указъ, чтобъ Васильеву, Державину и Новосильцову ревизовать Сутерландову контору. Державинъ прибавленъ Зубовымъ».
- ↑ 2 окт. 1791 (Храп., стр. 251). Между прочимъ Державинъ докладывалъ по дѣлу Сутерланду 14 іюля 1793 (стр. 290).
- ↑ См. выше стр. 535.
- ↑ О Салтыковѣ см. Т. I, стр. 493 и д.
- ↑ См. выше стр. 636.
- ↑ Эту должность занималъ онъ съ 1790 по 1797 годъ, когда пожалованъ графомъ Римской Имперіи и сенаторомъ. См. о немъ въ предыдущихъ томахъ.
- ↑ Вѣроятно, этотъ самый случай, перепутанный съ разсказами о дѣлѣ Сутерланда, подалъ поводъ къ слѣдующей замѣткѣ М. А. Дмитріева: "Державинъ былъ правдивъ и нетерпѣливъ. Императрица поручила ему разсмотрѣть счеты одного банкира, который имѣлъ дѣло съ Кабинетомъ и былъ близокъ къ упадку. Прочитывая Государынѣ его счеты, онъ дошелъ до одного мѣста, гдѣ сказано было, что одно высокое лицо, не очень любимое Государыней, должно ему такую-то сумму. «Вотъ какъ мотаетъ», замѣтила Императрица: «и на что ему такая сумма!» — Державинъ возразилъ, что кн. Потемкинъ занималъ еще больше, и указалъ въ счетахъ, какія именно суммы. — «Продолжайте», сказала Государыня. Дошло до другой статьи: опять заемъ того же лица. «Вотъ опять!» сказала Императрица съ досадой: «мудрено ли послѣ того сдѣлаться банкрутомъ!» — «Кн. Зубовъ занялъ больше», сказалъ Державинъ и указалъ на сумму. Екатерина вышла изъ терпѣнія и позвонила. Входитъ камердинеръ. — «Нѣтъ ли кого тамъ въ секретарской комнатѣ?» — «Василій Степановичъ Поповъ, Ваше Величество», — «Позови его сюда?». — Поповъ вошелъ. «Сядьте тутъ, Василій Степановичъ, да посидите во время доклада: этотъ господинъ, мнѣ кажется, меня прибить хочетъ» (Мелочи изъ запаса моей памяти, М. 1869, стр. 30).
- ↑ Зубовъ.
- ↑ Указъ о томъ и переписку по этому поводу см. въ Т. Ѵ, подъ № 700. О самомъ же Кулибинѣ Т. I, стр. 772.
- ↑ Состоявшую при ней камеръ-юнгферой.
- ↑ Ср. четырестишіе Державина На птичку, Т. III, стр. 482.
- ↑ См. Т. II, стр. 427, 604 и 712.
- ↑ Оттонъ-Генрихъ Игельстромъ, по происхожденію шведъ (1737—1823), военный человѣкъ и дипломатъ, правившій поперемѣнно нѣсколькими губерніями, особенно извѣстенъ какъ главнокомандующій русскихъ войскъ въ Польшѣ въ 1794 году. [П. Б.]. По словарю Бант.-Каменскаго, О. А. Игельстромъ, сынъ лифляндскаго дворянина, быль псковскимъ намѣстникомъ въ 1792 и 1793 годахъ, умеръ уже въ 1817. Ср. Т. V, стр. 490. См. о немъ также въ Запискахъ Мертваго.
- ↑ Который былъ кавалеромъ при великомъ киязѣ Александрѣ Павловичѣ, а потомь сенаторомъ. Примѣчаніе Державина.
- ↑ Храповицкій (стр. 266) называетъ Коробейникова поручикомъ.
- ↑ Князя Петра Васильевича, занимавшаго эту должность въ Москвѣ съ 1784 по 1793 г.
- ↑ Этотъ Роговиковъ — тесть Д. И. Фонъ-Визина. [П. Б.]
- ↑ Кн. Лопухинъ былъ женатъ въ первомъ бракѣ на Прасковьѣ Ивановнѣ Левшиной, во второмъ на Екатеринѣ Николаевнѣ Шетневой (ум. 1839).
- ↑ Въ Запискахъ Храпов. (стр. 273 и 274) читаемъ: подъ 1-мъ сентября 1792 г.: „Поутру Терскій докладывалъ по жалобѣ маіора Ярославова на Е. П. Кашкина“; и подъ 3-мъ сентября: „Подписали указъ въ пользу Кашкина, чтобъ судить Ярославова противъ старательства Державина и Зубова“. Евгеній Петр. Кашкинъ былъ вмѣстѣ и вологод. Намѣстникомъ.
- ↑ Извѣстный Петръ Богдановичъ Пассекъ (см. выше стр. 430, прим. 1) былъ съ 1781 года могилевскимъ намѣстникомъ. — Андрей Ив. Голохвастовъ былъ впослѣдствіи сенаторомъ.
- ↑ Александръ Александровичъ, генералъ-аншефъ, впослѣдствіи фельдмаршалъ (ум. 1809), былъ московскимъ главнокомандующимъ съ 1790 по 1795 г.
- ↑ Ивану Петровичу, который позднѣе, по восшествіи на престолъ Императора Павла, былъ назначенъ московскимъ военнымъ губернаторомъ. Братъ его Николай Петровичъ уже въ 1780-хъ годахъ былъ тверскимъ и новгородскимъ генералъ-губернаторомъ (см. Т. V, № 410).
- ↑ Р. Б. вм. «примѣтки» поставила «прицѣпки»; но такъ какъ первое слово совершенно ясно въ ркп., то мы не рѣшаемся измѣнить его.
- ↑ См. выше стр. 639, прим. 2.
- ↑ Алексѣю Андреевичу; см. выше стр. 52.
- ↑ Т. I, стр. 729.
- ↑ Ср. Т. III, стр. 655, прим. 478.
- ↑ Въ Р. Б. «почтенъ… брошеннымъ» вм. «тучею брошенный».
- ↑ Обѣ награды послѣдовали 2-го сентября 1793 года (въ этотъ день, а не 8-го сентября, какъ сказано въ текстѣ, было и празднество втораго турецкаго мира). Съ пожалованіемъ въ сенаторы Державинъ, по обыкновенію, произведенъ и въ тайные сов-ки.
- ↑ Такъ точно А. И. Бибиковъ въ одномъ письмѣ къ Н. И. Панину говорилъ: «Слѣдую моему всегдашнему правилу съ начала службы, чтобъ ни на какое дѣло не напрашиваться и ни отъ какого не отговариваться. Выпрошенное награжденіе въ глазахъ моихъ теряетъ свою цѣну» (Бант.-Кам. Словаръ д. л., М. 1836, ч. I, стр. 180). Такъ и князь Репнинъ писалъ Потемкину, что не откажется отъ порученія ѣхать въ Крымъ, «имѣл правиломъ, какъ вамъ извѣстно, ни отъ какой службы не отрекаться» (П. Лебедева Графы Панины, стр. 337).
- ↑ Посланіе кь Евреямъ, 5. 3.
- ↑ Еванг. отъ Іоанна, 10. 1-11.
- ↑ Другой разсказъ объ этомъ назначеніи ср. въ Объясненіяхъ, Т. III, стр. 633, прим. 276.
- ↑ Рѣчь эта была тогда же напечатана отдѣльно.
- ↑ См. Т. III, стр. 246.
- ↑ Припомнимъ примѣчаніе Державина къ извѣстному мѣсту оды Вельможа: „Авторъ, присутствуя тогда въ Сенатѣ, видѣлъ многихъ своихъ товарищей безъ всякихъ способностей, которые, слушая дѣла, подобно осламъ хлопали только ушами“ (Т. 1, стр. 626).
- ↑ Такое мнѣніе о Строгановѣ Державинъ составилъ себѣ, когда сдѣлался его сослуживцемъ по Сенату; прежде онъ иначе смотрѣлъ на этого вельможу: см. въ Т. I (стр. 363) оду Любителю художествъ. Взглядъ Екатерины на Строганова тамъ же, стр. 257.
- ↑ На него написаны стихи Стрѣлокъ, Т. II, стр. 257.
- ↑ Ср. выше стр. 88, прим. 2.
- ↑ Флигель-адъютантъ Левъ Денис. Давыдовъ быль женатъ на графинѣ Екат. Никол. Самойловой, племянницѣ Потемкина (см. Т. I, стр. 442). Отецъ Высоцкаго — на сестрѣ Потемкина, Пелагеѣ Александровнѣ.
- ↑ Объ этихъ племянницахъ Потемкина см. Т. I, стр. 228, и въ другихъ мѣстахъ по Указателю.
- ↑ См. выше стр. 561 и 562.
- ↑ Объ отношеніяхъ Державина къ Браницкой см. выше, въ перепискѣ, №№ 807, 830 и 835.
- ↑ Прежде астраханскій губернаторъ; см. Т. V, № 266, прим. 1. Онъ жилъ въ селѣ своемъ Отрадѣ, въ 30-и верстахъ отъ Царицына и въ 15-и отъ Сарепты (И. Дмитріева Взглядъ на м. ж., стр. 71).
- ↑ Мать его, Катерина Аѳанасьевна, была дочь отставнаго полковника Аѳанасія Алексѣевича Бекетова (тамъ же, стр. 11). Дмитріевъ написалъ стихи къ портрету своего дяди Никиты Аѳ. (См. его Сочиненія, М. 1818, ч. I, стр. 115).
- ↑ Всеволодъ Андреевичъ (род. 1769, ум. 1836), дѣйствительный камергеръ (кн. II. Долгор. Родосл. кн., ч. IV. стр. 354).
- ↑ Онъ самъ ѣздилъ въ Астрахань (о чемъ говоритъ и въ своихъ 3апискахъ, стр. 79). Это было въ 1794 году, послѣ смерти 9-го іюля старика Бекетова, — въ томъ самомъ году, который Дмитріевъ называетъ своимъ «лучшимъ поэтическомъ годомъ» (тамъ же). Во время этого-то путешествія его и случилось, что напечатанная въ Петербургѣ ода его Гласъ патріота была приписана Державину (Т. I, стр. 637, и въ настоящемъ Томѣ стр. 18).
- ↑ Константинъ Павловичъ женился на Кобургской принцессѣ Аннѣ Ѳеодоровнѣ 12 февраля 1796 года. [П. Б.]
- ↑ См. выше стр. 52 и 661.
- ↑ Николаю Петровичу; см. выше стр. 661. Краткій очеркъ біографіи обоихъ братьевъ Архаровыхъ помѣщенъ, при письмахъ Екатерины къ Ник. Петр., въ Р. Архивѣ 1864 г. (стр. 873); но, дажется, до сихъ поръ наши свѣдѣнія о нихъ, еще не совсѣмъ точны.
- ↑ Данное Державинымъ, объясненіе будетъ напечатано вслѣдъ за Записками. Изложеніе всего дѣла ср. въ его Объясненіяхъ, Т. III, стр. 597.
- ↑ Т. е. министромъ юстиціи, въ 1803 г.
- ↑ Ср. въ настоящемъ Томѣ стр. 38-44.
- ↑ См. выше стр. 546, прим. 3, и 556.
- ↑ Въ Объясненіяхъ, гдѣ также упоминается объ этомъ назначеніи, прибавлено: «противъ его желанія, ибо онъ никогда сей частью не занимался» (Т. III, стр. 623, прим. 189).
- ↑ Слѣдуетъ прибавить: и членъ Государственнаго Совѣта (род. 1751, ум. 1816); въ Чертковской библіотекѣ, въ Москвѣ, находятся письма къ нему отъ князя Н. В. Репнина, съ которымъ онъ былъ друженъ (Дмитріева Взглядъ на м. ж., стр. 192 и 293).
- ↑ Ср. выше, въ перепискѣ, № 783, и Т. I, стр. 570—585.
- ↑ Львовою; о ней и другихъ названныхъ здѣсь лицахъ см. Т. I, стр. 584, а также и въ прочихъ Томахъ.
- ↑ Катериной Алексѣевной.
- ↑ См. выше, въ перепискѣ, рядъ записокъ Державина къ невѣстѣ, №№ 792—797, и письмо къ Мертваго, № 798.
- ↑ Одинъ изъ нихъ былъ близъ Измайловскаго моста (Т. V, стр. 779, 782), — нынѣ зданіе Римско-католической коллегіи, а другой на Сѣнной (см. въ настоящ. Т., стр. 112).
- ↑ Онъ сбирался посѣтить свое оренбургское имѣніе, особенно для распоряженія по винокуренному заводу; о планѣ этого путешествія см. выше письма къ Мертваго, въ концѣ 1795 и въ первой половинѣ 1796 г., №№ 804—809. О неудовольствіяхъ же по коммерцъ-коллегіи см. переписку съ П. А. Зубовымъ, №№ 781 и 782.
- ↑ Петръ Васильевичъ Мятлевъ, отецъ автора Курдюковой.
- ↑ Андрей Иван. Кельбергъ, колл. асс., былъ старшимъ кассиромъ 1-й экспедиціи заемнаго банка.
- ↑ Сохраняемъ здѣсь чтеніе Р. Б., хотя слова „тотчасъ побѣгъ“ и не передаютъ того, что слишкомъ неразборчиво написано въ ркп.
- ↑ Петръ Григ. Розановъ былъ правителемъ канцеляріи банковаго правленія (Мѣсяцосл. 1795, стр. 39).
- ↑ Алексѣй Алексѣевичъ Зайцовъ, конечно братъ Василія Алексѣевича, съ которымъ Державинъ переписывался изъ Тамбова (см. Т. V), въ спискѣ служащихъ означенъ совѣтникомъ правленія заемнаго банка и завѣдующимъ 3-ею его экспедиціею. — Въ фразѣ текста недостаетъ глагола; не слѣдуетъ ли разумѣть «и читана была записка»?
- ↑ Въ спискѣ чиновъ Илъя Меркулъевичъ Хатовъ показанъ первымъ совѣтникомъ правленія заемнаго банка.
- ↑ Ср. выше стр. 561. Заемный банкъ былъ учрежденъ не прежде 1786 года (Т. V, стр. 492); слѣдовательно здѣсъ рѣчь идетъ о прежнемъ, дворянскомъ банкѣ, директоромъ котораго графъ Яковъ Александровичъ Брюсъ считался еще въ 1782 году, во время своего отпуска въ чужіе краи. Графъ Завадовскій, исправлявшій тогда его должность, окончательно занялъ это мѣсто съ 16-го февраля 1783 года (см. Мѣсяцословы).
- ↑ Изъ этого замѣчанія можно заключить, что еще и это мѣсто автобіографіи Державина писано имъ въ первой половинѣ 1812-го года или, по крайней мѣрѣ, до разоренія Москвы во время нашествія Наполеона, — вѣроятно на Званкѣ. Ср. выше стр. 685.
- ↑ См. Т. I, Предисловіе, стр. XIII, ХІV, XXX и д.
- ↑ Павелъ назначилъ Булгакова гражданскимъ губернаторомъ въ Литовскую губернію (послѣ составились изъ нея Виленская и Гродненская).
- ↑ Г-жа Leblaire-Leboeuf (послѣднее — имя ея мужа, остававшагося во Франціи) была эмигрантка хорошей фамиліи и впослѣдствіи возвратилась на родину, какъ сказывала ея ученица, покойная Ел. Ник. Львова.
- ↑ См. выше стр. 673.
- ↑ Точнѣе, въ 1787. Обо всѣхъ этихъ обстоятельствахъ ср. Т. I, стр. 111—115, и Т. III, Обьясн., стр. 595. Самый анекдотъ, о которомъ здѣсь упоминается, напечатанъ въ Т. I, стр. 113.
- ↑ См. выше стр. 562.
- ↑ Ср. выше стр. 316 и Т. I, стр. XIV.
- ↑ См. П. Собр. Зак., Т. ХХIII, № 17,419, указъ Сенату отъ 14 декабря 1795, о учрежденіи стражи по границѣ Литовской губ. и проч.
- ↑ Ср. выше стр. 679.
- ↑ Ему ввѣрены были новоучрежденныя губернія: Изяславская, Брацлавская и Минская, открытыя по указу 13 апрѣля 1793 года. Изяславская составилась изъ Волыни и части Подолія и въ 1795 г. раздѣлилась на Волынскую и Подольскую (К. Арсеньева Статист. очерки, стр. 132).
- ↑ Т. е. Зубовыхъ.
- ↑ Ср. выше стр. 59, прим. 6 къ № 827.
- ↑ См. Т. I, стр. 753 и д.
- ↑ Въ Р. Б. «закоулокъ» вм. «чесночникъ». Этого существительнаго нѣтъ въ словаряхъ; но оно легко объясняется словомъ чеснокъ (вѣрнѣе частнокъ) въ значеніи частокола и т. п.
- ↑ Ср. въ Объясн. (Т. III, стр. 670 и 671) то, что говорится о злоупотребленіяхъ въ послѣдніе годы царствованія Екатерины.
- ↑ См. шуточные стихи Державина Резолюція (Т. III, стр. 354).
- ↑ Иванъ Павловичъ Кутайсовъ (род. 1759, ум. 1848) — «турченокъ, взятый въ плѣнъ въ Кутаисѣ и котораго Павелъ, будучи великимъ княземъ, принялъ подъ свое покровительство, велѣлъ воспитать на свой счетъ и обучить бритью» (Зап. Саблукова, Р. Арх. 1869, стр. 1894); позднѣе графъ и егермейстеръ (упр. экспедиц. конскихъ заводовъ).
- ↑ Въ началѣ царствованія Екатерины II Стрекаловъ былъ правителемъ канцеляріи Совѣта ея, впослѣдствіи же управлялъ Кабинетомъ, былъ сенаторомъ и членомъ Совѣта; ср. стр. 704, прим. 1.
- ↑ Кн. Ал-дръ Б. Куракинъ (1752—1818), братъ генералъ-прокурора, воспитывался вмѣстѣ съ Императоромъ Павломъ, былъ его другомъ и принадлежалъ къ числу немногихъ людей, которые долгое время пользовались его расположеніемъ. [П. Б.]. До августа 1798 г. онъ былъ вице-канцлеромъ. Ср. Т. V, стр. 356.
- ↑ До кончины Екатерины, «при Совѣтѣ у исправленія дѣлъ» находился статскій совѣтникъ Иванъ Андреевичъ Вейдемейеръ. Членами Совѣта въ послѣднее время ея царствованія были: графы Кир. Григ. Разумовскій, П. А. Румянцовъ, Ив. Гр. Чернышевъ, Ник. Ив. Салтыковъ, Ив. Андр. Остерманъ, Валент. Плат. Мусинъ-Пушкинъ, А. А. Безбородко; Ст. Ѳед. Стрекаловъ; графы А. Н. Самойловъ и П. В. Завадовскій.
- ↑ Графъ И. А. Остерманъ (род. 1725, ум. 1811), сынъ знаменитаго дипломата, бывшій при Екатеринѣ II сперва посломъ въ Швеціи, потомъ вице-канцлеромъ; Императоръ Павелъ пожаловалъ его государственнымъ канцлеромъ. Ср. выше стр. 648.
- ↑ Ср. объ этомъ М. Дмитріева Мелочи изъ запаса моей памяти (М. 1869, стр. 36) по разсказу графа Ростопчина, который присутствовалъ при описанной сценѣ, Болотовъ приводитъ самый указъ, состоявшійся по этому поводу: «Тайный сов. Гаврило Державинъ, опредѣленный правителемъ канцеляріи Совѣта Нашего, за непристойный отвѣтъ, имъ предъ Нами учиненный, отсылается къ прежнему его мѣсту. 22 ноября 1796». — Болотовъ сообщаетъ также любопытные слухи и догадки, ходившіе въ публикѣ объ отвѣтѣ Державина (Р. Архивъ 1864, стр. 784).
- ↑ Ср. Т. I, стр. 599.
- ↑ Это былъ умершій 2 февр. 1869 г. въ глубокой старости сенаторъ Ѳедоръ Петровичъ Лубяновскій, нѣкогда адъютантъ Репнина, въ свое время извѣстный и въ литературѣ нѣсколькими трудами. Онъ оставилъ Записки (подъ заглавіемъ «Vixisse memini»), въ которыхъ разсказываетъ и объ этомъ посѣщеніи Державина.
- ↑ Отзывы Державина о кн. Н. В. Репнинѣ, безъ сомнѣнія, несправедливы. Не говоря уже о военныхъ и дипломатическихъ заслугахъ этого замѣчательнаго человѣка, припомнимъ, что онъ былъ покровитель Новикова. И. В. Лопухинъ считалъ лучшею для себя похвалою свою дружбу съ Репнинымъ. Самъ Державинъ восхвалялъ его прежде въ піесѣ: Памятникъ герою. [П. Б.]. За противорѣчіе между отзывами его о Репнинѣ поэтъ подвергся рѣзкому порицанію со стороны г. Де-Пуле въ статьѣ Послѣдній король польскій въ Гроднѣ. На такое обвиненіе П. И. Бартеневъ, сознавая, какъ сейчасъ видѣли, несправедливость приговора Державина, возражаетъ однакожъ, что «князь Репнинъ, при всѣхъ достоинствахъ, имѣлъ слабыя стороны, и не мудрено, что Державинъ, при своей поэтической впечатлительности, которая, къ сожалѣнію, не покидала его и на государственномъ поприщѣ, отнесся къ нему враждебно на этотъ разъ, хотя прежде и восхищался имъ» (Осмнадц. вѣкъ, кн. IV, стр. 156) Ср. выше стр. 620; также Т. I, стр. 434, и Т. III, Объясн., стр 618—620.
- ↑ См. Т. II, стр. 16, и Т. III, стр. 729.
- ↑ О Плещеевѣ см. Т. II, стр. 17 и 714.
- ↑ Отъ 12-го января 1797 сообщено Державину слѣдующее высочайшее повелѣніе: «Его И. В. всемилостивѣйше указать соизволилъ имѣть вамь входъ за кавалергардовъ. Генералъ-адъютантъ князь Шаховской».
- ↑ См. выше стр. 698.
- ↑ См. Т. V, стр. 577.
- ↑ Во время статстъ-секретарства Державина, въ 1792 году, генералъ-маіорша Маръя Фурсова, бывшая смолянка, жаловалась чрезъ него на жестокое обращеніе своего мужа и просила Императрицу обезпечить ея содержаніе въ домѣ матери. Другой Фурсовъ, Ив. Артам., былъ въ 1780-хъ годахъ совѣтникомъ банковаго правленія.
- ↑ Григорія Ивановича (ум. 1830), бывшаго оберъ-шенкомъ и женатаго на дочери сенатора Елисаветѣ Петр. Квашниной-Самариной; благодарственное письмо Чернышева къ Державину см. выше стр. 177.
- ↑ Катерины Яковлевны; ея письмо см. выше стр. 158. Опека надъ ея имѣніями продолжалась до 1804 года. Имена Матюшкиной и Колтовской извѣстны уже изъ предыдущихъ Томовъ.
- ↑ О Семенѣ Гавриловичѣ Зоричѣ ниже, стр. 719. Ср. стр. 122 и 123. Упомянутый тамъ Неранжичъ или, вѣрнѣе, Неранчичъ, Давидъ Гавриловичъ, флигель-адъютантъ Екатерины и генералъ-маіоръ, былъ по своей матери братъ Зорича и, по смерти послѣдняго въ 1799 году, наслѣдовалъ его имѣніе. Письмомъ отъ 4 сентября 1808 онъ благодарилъ Государя за опредѣленіе Державина главнымъ попечителемъ этого имѣнія и просилъ, какъ милости, поручить ему же не только пещись объ уплатѣ долговъ покойнаго, но и войти въ полное и непосредственное управленіе всѣми оставшимися послѣ него имѣніями, на что Павелъ и изъявиль свое согласіе. Державина увѣдомилъ о томъ Обольяниновъ письмомъ изъ Гатчины отъ 20 сент. 1800 г.
- ↑ Ср. Т. V, стр. 371 и д.
- ↑ Рожд. графиней Ек. Ив. Гендриковой. [П. Б.]. См. Т. V, стр. 840 и д.
- ↑ См. выше стр. 141, № 942.
- ↑ По этому случаю въ пъесѣ Урна (Т. II, стр. 138) Державинъ говоритъ Шувалову: «Я твой питомецъ и судья». [П. Б.]. Ср. Т. III, стр. 665.
- ↑ Соллогуба: ср. ниже стр. 809. — Дочь упомянутой на стр. 708 Матюшкиной была за гр. Вьельгорскимъ, отцомъ Михаила и Матвѣя Юрьевичей, и умерла въ молодыхъ годахъ, оставивъ дѣтей въ малолѣтствѣ. Надъ ихъ-то имѣніемъ, доставшимся имъ послѣ бабки, Державинъ и былъ опекуномъ (Д. В. Полѣновъ).
- ↑ Р. Б. «не равнялось количеству» вм. «недоставало на расплату».
- ↑ См. выше, стр. 177, указъ о передачѣ этого попечительства Державину отъ графа Як. Еф. Сиверса по случаю отъѣзда послѣдняго.
- ↑ Въ Р. Б. «если» вм. «сыновніе».
- ↑ Императоръ Павелъ особенно былъ милостивъ къ отцу графу Чернышева, графу Ивану Григорьевичу, котораго онъ между прочимъ пожаловалъ необыкновеннымъ титуломъ генералъ-фельдмаршала по флоту. [П. Б.]. Гр. И. Г. Чернышевъ былъ вице-президентомъ адмиральтействъ-коллегіи. Объ отношеніяхъ къ нему Державина см. Т. V, стр. 440 и 621.
- ↑ Точнѣе, въ 1806; см. выше стр. 177.
- ↑ На Днѣпрѣ, Могилевской губ. въ нынѣшнемъ Горецкомъ уѣздѣ, въ 38-и верстахъ отъ Горокъ, въ 17-й отъ Орши, по смоленской дорогѣ. Въ Р. Б. «Дубровка» невѣрно.
- ↑ Не у князя ли Франца Ксаверія, ген.-поручика, женатаго въ 3-мъ бракѣ на Маръѣ Львовнѣ Нарышкиной? (Ср. Т. І, стр. 683, и Рос. Род. кн., Т. III, стр. 29).
- ↑ Этотъ Маркловскій былъ потомъ пожалованъ въ бароны. Онъ скоро сошелъ со сцены, вмѣстѣ съ многими случайными людъми Павлова царствованія. [П. Б.]
- ↑ Это было въ мартѣ 1798 года; см. Т. II, стр. 56.
- ↑ Въ ркп. по недосмотру: «Самойлова» вм. «Куракина»; но въ Р. Б. уже исправлено. См. выше стр. 703, прим. 2.
- ↑ Т. е. Маркловскій, когда дворъ проѣзжалъ черезъ Тверь Императоръ Павелъ послѣ коронаціи пред<п>ринялъ путешествіе по Россіи.
- ↑ Отецъ фельдмаршала, выписанный изъ Берлина. [П. Б.]
- ↑ Петра Алексѣевича (род. 1745, ум. 1826), генерала отъ кавалеріи, первоприсутствующаго въ коллегіи иностр. дѣлъ и главнаго директора почтъ. См. писъма къ нему Державина выше стр. 111 и д.
- ↑ Василій Ѳедоровичъ. [П. Б.].
- ↑ Петръ Хрисанѳовичъ Обольяниновъ былъ назначенъ въ эту должность послѣ Беклешова, уволеннаго уже 2 февраля 1800 г., и оставался въ ней до кончины Павла. Затѣмъ онъ поселился въ Москвѣ, гдѣ въ 1818 г. былъ избранъ въ губернскіе предводители дворянства (См. П. Иванова Опытъ біографій генералъ-прокуроровъ, Спб. 1863, стр. 80). Ср. выше стр. 354. О характерѣ его говоритъ Саблуковъ въсвоихъ Запискахъ, Р. Арх. 1869, стр. 1895; см. также Записки Мертваго и Сперанскій барона Корфа.
- ↑ Павелъ Гавриловичъ; см. выше стр. 603, примѣч.
- ↑ Въ ркп. для отчества оставлено мѣсто. См. Т. I, стр. 228.
- ↑ Въ Р. Б. «каменная» вм. «означенная».
- ↑ Въ Р. Б. «по тайной» вм. «по той ли».
- ↑ См. выше стр. 586—588 и д.
- ↑ Петръ Васильевичъ, назначенный въ эту должность въ августѣ 1798 г. послѣ князя Куракина и замѣненный въ іюлѣ 1799 Беклешевымъ. Впослѣдствіи онъ былъ преемникомъ Державина какъ министръ юстиціи (р. 1753, ум. 1827). — Разсказываемое въ текстѣ относится къ лѣту 1799 г.
- ↑ Шкловъ, мѣстечко Могилевской губ. и уѣзда, въ 22-хъ верстахъ отъ Могилева (нѣкогда собственность Хоткѣвичей, а потомъ Чарторыжскихъ), послѣ пожара 1769 г. перенесенъ на новое мѣсто, между пр. берегомъ Днѣпра и рѣчкою Шкловкою, и въ 1778 подаренъ бывшему передъ тѣмъ въ случаѣ флигель-адъютанту и генералъ-маіору Зоричу, родомъ сербу, котораго возвышеніе при дворѣ Екатерины продолжалось не болѣе года. По словамъ Л. Н. Энгельгардта, въ Шкловѣ было тогда 13,000 жителей. Отправившись въ свое помѣстье въ іюнѣ 1778, Зоричъ завелъ тамъ училище, переименованное впослѣдствіи, при Екатеринѣ же, кадетскимъ корпусомъ (объ этомъ, какъ и о жизни Зорича въ Шкловѣ, см. Зап. Энгельгардта). Ср. выше стр. 708.
- ↑ Сынъ И. И. Кутайсова, Павелъ Ивановичъ, впослѣдствіи оберъ-гофмейстеръ, былъ женатъ на княжнѣ Прасковьѣ Петровнѣ Лопухиной; ср. ниже стр. 727.
- ↑ Александра Андреевича, бывшаго въ этой должности съ 7 іюля 1799 по 2-е февр. 1800; см. о немъ Т. II, стр. 312, и ниже въ Запискахъ.
- ↑ Вѣрнѣе, Польé; ср. Т. II, стр. 258. Замѣтимъ, что написанныя Державинымъ въ эту поѣздку стихотворенія (Горки, Горы и Выша), помѣщенныя нами подъ 1798 годомъ, должны быть отнесены къ 1799.
- ↑ Объ И. В. Лопухинѣ см. Т. III, стр. 658. Въ его Запискахъ, кн. 5, есть описаніе этой ревизіи. Спиридовъ издалъ въ 1810 г. рѣдкую нынѣ книгу о русскихъ дворянскихъ родахъ (Смирд. Росп., № 2374).
- ↑ См. выше стр. 99, письмо къ Брусилову, откуда видно однакоже, что это предположеніе относилось къ веснѣ 1800, а не 1798 года.
- ↑ Натальи Алексѣевны; см. Т. II, стр. 683, 686 и 705.
- ↑ Рескриптъ Державину объ этомъ порученіи см. выше стр. 385; тамъ же письма къ нему отъ Обольянинова по тогдашней командировкѣ, стр. 385—394; а рядъ писемъ Державина къ женѣ съ дороги см. стр. 120—123.
- ↑ Въ П. Собр. Зак. мы не отыскали этого указа.
- ↑ Михаилъ Казиміръ Огинскій, великій гетманъ литовскій (р. 1731, ум. 1801), прославился прорытіемъ канала между Нѣманомъ и Припетъю (Род. кн., Т. IV, стр. 24 и 25).
- ↑ Лезно или, какъ въ Геогр. Словарѣ, Ліозно, мѣстечко Могилевской губ., Ортанскаго уѣзда, въ 73-хъ верстахъ отъ Орши, на купеческомъ трактѣ изъ Смоленска въ Витебскъ. О посѣщеніи Державинымъ этого селенія см. выше, стр. 390, докладъ Обольянинова.
- ↑ Это мнѣніе будетъ напечатано въ слѣдующемъ Томѣ.
- ↑ См. выше стр. 122, 708 и 719.
- ↑ Объ этихъ наградахъ Державинъ узналъ въ Полоцкѣ изъ письма Обольянинова отъ 14 іюля 1800 г.; см. выше стр. 389.
- ↑ Здѣсь Державинъ забываетъ, что извѣстіе о томъ онъ получилъ отъ Обольянинова еще въ Витебскѣ 7-го сентября; см. выше стр. 393.
- ↑ Указъ объ этомъ см. тамъ же, въ прим. къ № 1210. Разборъ этой новой довольно непрактической мѣры, которою предполагалось соединить коллегіальный порядокъ съ бюрокрятическимъ, см. въ статьѣ Е. М. Дмитріева Сперанскій въ Русск. Арх. 1868 г., стр. 1579 и 1580.
- ↑ См. выше стр. 603, и Т. V, стр. 732.
- ↑ Т. е. Обольяниновъ.
- ↑ Прасковья Петровна; см. выше стр. 719.
- ↑ Графа Григорія Григорьевича; см. выше стр. 354, прим. къ № 1148; также Р. Арх. 1869, стр. 1640.
- ↑ Въ Р. Б. «щечились» пропущено.
- ↑ См. выше стр. 725.
- ↑ Названіе второй губерніи въ ркп. такъ неясно, что Р. Б. предпочла совсѣмъ пропуститъ его; по видимому, Державинъ хотѣлъ-было написать «Гродненской», но потомъ поставилъ «Минской».
- ↑ Въ Р. Б. «что продалось» вм. «это продлилось».
- ↑ Относительно этого назначенія мы находимъ въ послужномъ спискѣ Державина, что 21-го ноября 1800 г. ему повелѣно быть «вторымъ министромъ при государственномъ казначействѣ и управлять дѣлами обще съ государственнымъ казначеемъ», а на слѣдующій день, 22-го, — «быть государственнымъ казначеемъ».
- ↑ Въ Р. Б. нѣтъ слова «важнѣе»; въ ркп. оно зачеркнуто по недосмотру.
- ↑ Въ Р. Б. «1772 году» и все мѣсто искажено.
- ↑ Въ 1779 г. указомъ 31-го декабря учреждена экспедиція для ревизіи счетовъ, и затѣмъ ревизіонъ-коллегія должна была упразднитъся, что и послѣдовало въ 1780-мъ году, въ которомъ возникла и экспедиція о государственныхъ доходахъ (ср. выше стр. 547). Отъ ревизіонъ-коллегіи еще оставался однакожъ одинъ департаментъ для повѣрки старыхъ счетовъ, закрытый не прежде 1809 года (П. Собр. Зак., Т. XX, №№ 14,957; 15,074; 15,076).
- ↑ См. выше стр. 550.
- ↑ Въ спискѣ чиновъ 1800 года Васильевъ (въ службѣ съ 1754, въ чинѣ д. тайн. сов. съ дек. 1797) значится присутствующимъ въ Совѣтѣ, сенаторомъ, государственнымъ казначеемъ, главнымъ директоромъ медицинской коллегіи и проч.; въ спискѣ же 1801 его имени уже нѣтъ вовсе. Критику этого мѣста Записокъ Державина см. въ статьѣ Ѳ. М. Дмитріева Сперанскій, Р. Арх. 1868 г., стр. 1580 и 1581.
- ↑ Въ Р. Б. «счетоводства» вм. неразобраннаго слова «методы».
- ↑ Ѳед. Александр. Голубцовъ, какъ видно изъ далънѣйшаго разсказа; при Александрѣ I онъ былъ напослѣдокъ и министромъ финансовъ: см. выше стр. 328.
- ↑ На поляхъ ркп. осталась незачеркнутою и первоначальная редакція послѣднихъ фразъ: «По сей причинѣ и дозволено было и другія несходства со счетомъ государственнаго казначея, поднесеннымъ Государю, противъ вѣдомостей, поданныхъ отъ экспедиціи къ Державину, объяснить письменно, на что и данъ былъ довольный срокъ».
- ↑ Въ графы онъ былъ пожалованъ при коронаціи Императора Александра; Павелъ возвелъ его въ бароны 5 апрѣля 1797.
- ↑ Ср. выше стр. 548, прим. 4.
- ↑ Въ Р. Б. «исканіе» вм. «пеклися».
- ↑ Въ Р. Б. «основательно» вм. «основываясь только».
- ↑ Изъ справки, наведенной по просьбѣ нашей И. А. Чистовичемъ въ совѣтскомъ архивѣ, заимствуемъ слѣдующее. Въ концѣ протокольной книги Совѣта за 1798—1801 годы помѣщенъ составленный правителемъ его канцеляріи Вейдемейеромъ (ср. выше стр. 704) перечень бумагъ, поступившихъ, но еще не разсмотрѣнныхъ при Императорѣ Павлѣ. Въ числѣ ихъ, подъ лит. Д, значится и «внесенная въ Совѣтъ государственнымъ казначеемъ Г. Р. Державинымъ записка съ повѣркою отчета, даннаго предмѣстникомъ его барономъ А. И. Васильевымъ». — 15-го апрѣля 1801 года разсмотрѣны въ Совѣтѣ, между прочимъ, отчеты поднесенные Васильевымъ съ 1797 по 23 ноября 1800 г. (день увольненія его) и примѣчанія на оные Державина. При этомъ Совѣтъ нашелъ всѣ дѣйствія Васильева вполнѣ согласными съ государственной пользой и оцѣнилъ съ одной стороны его «усердное стараніе къ исполненію порученной ему должности», а съ другой «соединенныя съ оною затрудненія». Самой же записки Державина не отыскалось ни при этомъ протоколѣ, ни въ приложеніяхъ.
- ↑ Послѣ совѣтскихъ разсужденій 11-го марта 1801 года протокола составлено не было; но засѣданіе дѣйствительно происходило въ присутствіи Цесаревича, который съ 1-го декабря 1799 принималъ участіе въ собраніяхъ Совѣта (И. Чистовичъ). Державинъ былъ, членомъ Совѣта съ 23 ноября 1800.
- ↑ См. выше стр. 650 и 709.
- ↑ См. выше стр. 326.
- ↑ Ср. выше стр. 615.
- ↑ Алексѣй Николаевичъ, произведенный въ д. ст. сов-ки въ 1798 г. (въ службѣ съ 1783), былъ оберъ-прокуроромъ въ 3-мъ департ. Сената. Объ отношеніяхъ его къ Державину уже извѣстно изъ предыдущихъ Томовъ; см. также выше стр. 163, 290 и 694.
- ↑ Въ спискахъ чиновъ при Императорѣ Павлѣ мы не находимъ Дольскаго; Державинъ называетъ его въ одной эпиграммѣ, Т. III, стр. 501.
- ↑ Князь Матвѣй Петровичъ Гагаринъ былъ сибирскимъ губернаторомъ съ 1711 года; по произведенному на мѣстахъ слѣдствію, онъ, послѣ страшныхъ истязаній пыткою и кнутомъ, погибъ на висѣлицѣ въ Петербургѣ 18-го іюля 1721. Казнь его подробно описана Беркгольцемъ. Въ П. Собр. Зак. мы не могли отыскать упомянутаго нѣсколько выше указа 1714 года.
- ↑ См. выше стр. 695.
- ↑ Александръ Семеновичъ Макаровъ былъ преемникомъ Шешковскаго по Тайной экспедиціи и имѣлъ тутъ помощникомъ довольно извѣстнаго Егора Бор. Фукса. Въ 1800 онъ сдѣлался кромѣ того сенаторомъ.
- ↑ О графѣ Августѣ Иван. Ильинскомъ и роскошномъ его житъѣ въ волынскомъ имѣніи Романовѣ разсказываетъ Комаровскій въ своихъ Запискахъ (Р. Арх. 1867, стр. 1277); упоминаетъ о немъ и Шишковъ (Зап., Т. I, стр. 54). — О Северинѣ Осип. Потоцкомъ будетъ рѣчъ ниже.
- ↑ Въ Р. Б. „патріотическимъ“ вм. „національнымъ“.
- ↑ Все это мѣсто приведено г-номъ Де-Пуле въ доказательство, что во времена Екатерины отношенія образованныхъ Русскихъ къ Полякамъ, по разнымъ причинамъ, не доходили еще до ожесточенной вражды (Осмнадц. вѣкъ, Т. IV, стр. 155).
- ↑ Жалованная грамота войску Донскому, на имя казаковъ и ихъ атамана Алексѣя Иловайскаго, отъ 24 мая 1793 г. (П. Собр. Зак., Т. XXIII, № 17,126).
- ↑ Въ П. С. З. мы подъ этимъ годомъ такой грамоты не нашли.
- ↑ См. объ этомъ выше, стр. 365, два письма къ Козодавлеву.
- ↑ Конечно, 1799: ибо въ началѣ 1798-го генералъ-прокуроромъ былъ еще Куракинъ.
- ↑ Александру Сергѣевичу: см. выше стр. 669.
- ↑ Точки и въ подлинной ркп.
- ↑ 28 января 1798 года.
- ↑ Ср. Объясн. Т. III, стр. 661. — Въ Р. Б. „ищешь“ вм. „цѣлуешь“.
- ↑ Въ Р. Б. «самодержавья». Ср. Т. I, стр. 285, и Объясн., Т. III, стр. 614, прим. 124; также въ настоящемъ Т. №№ 848 и 852.
- ↑ См. выше стр. 723.
- ↑ Въ Р. Б. „слуги“ вм. „узденя“. Узденями называются на Кавказѣ дворяне горскихъ жителей (Буткова Матеріалы для нов. ист. Кавказа, см. указатель): кажется, здѣсь намекъ на восточное происхожденіе Кутайсова (стр. 702, прим.) и на то, что онъ былъ начальникомъ конскихъ заводовъ.
- ↑ Иванъ Семеновичъ Захаровъ, служившій въ царствованіе Екатерины при банкѣ (Зап. Энгельг., стр. 138), былъ пожалованъ Павломъ въ сенаторы; см. о немъ выше стр. 231.
- ↑ Въ Р. Б. «въ разборъ» вм. «съ робостію».
- ↑ Въ ркп. описка: «Императоръ» вм. «Обольяниновъ».
- ↑ По спискамъ чиновъ князь П. А. Зубовъ значится директоромъ 1-го кадетскаго корпуса, а братъ его Валеріанъ — директоромъ 2-го корпуса.
- ↑ Т. III, стр. 646 и 671.
- ↑ Т. III, стр. 105.
- ↑ Ср. выше стр. 356 и 369, письма Державина къ Мертваго и къ М. Ѳ. Соймонову о соляномъ управленіи; также стр. 137, письмо къ Н. Н. Новосильцову. Содержаніе самаго проекта Державина будетъ сообщено въ слѣдующемъ томѣ.
- ↑ Это была урожденная Прасковья Мих. Бакунина, двоюродная сестра Д. А. Державиной, жившая въ домѣ поэта и воспѣтая имъ подъ именемъ Параши (Т. II, стр. 185, и въ настоящ. Томѣ выше, стр. 78).
- ↑ Въ спискахъ чиновъ за послѣднее время царствованія Павла мы находимъ Державина (въ службѣ съ 1760 г., въ чинѣ д. т. сов. съ 14-го іюля 1800) присутствующимъ въ Совѣтѣ Е. И. В., сенаторомъ, госуд. казначеемъ, присутств. въ коммиссіи о составл. законовъ Росс. Имперіи и въ совѣтахъ Смольнаго монастыря и Екатерининскаго института.
- ↑ Въ ркп. «преемникамъ», — обмолвка, исправленная уже въ Р. Б.
- ↑ Поднесенный Трощинскимъ къ подписанію (Зап. Шишкова, Т. I, стр. 81).
- ↑ Сначала было написано: «въ первые дни».
- ↑ Манифестомъ 2-го апрѣля 1801 (П. С. З., Т. XXVI, № 19,810).
- ↑ П. С. З., Т. XXVI, № 19,813.
- ↑ Ср. въ Т. II, стр. 385, происшествіе въ Казани, послужившее поводомъ къ отмѣнѣ пытки.
- ↑ Въ первой нашей замѣткѣ о Трощинскомъ (см. выше стр. 636) сказано, что Павелъ пожаловалъ его въ сенаторы: дѣйствительно, по спискамъ 1800 года мы находимъ его въ этомъ званіи; но ранѣе того, въ 1798, онъ состоялъ «у принятія прошеній и въ главномъ почтовыхъ дѣлъ правленіи 1-мъ членомъ», слѣдовательно сохранялъ положеніе, занятое при Екатеринѣ; въ концѣ же Павлова царствованія имя его совершенно исчезаетъ изъ списковъ. Уже 30 марта 1801 Императоръ Александръ, образовавъ непремѣнный Совѣтъ, поручилъ главное завѣдываніе его канцеляріей одному изъ членовъ его, Трощинскому, который такимъ образомъ сдѣлался докладчикомъ и редакторомъ при лицѣ Государя (Барона М. Корфа Ж. Спер. и М. Богдановича Исторія царств. Ал. I; особенно же Сборн. Ист. Общ., Т. III, статъя А. Н. Попова).
- ↑ Въ ркп. «въ одной связи», очевидная обмолвка.
- ↑ Вызванный изъ деревни графъ А. Р. Воронцовъ представилъ Государю замѣчательную записку о тогдашнемъ состояніи Россіи. Записка эта напечатана въ Чт. общ. Ист. и Древн. 1859 г., кн. I. [П. Б.]. Вскорѣ онъ былъ назначенъ государственныъ канцлеромъ, членомъ Совѣта и министромъ иностранныхъ дѣлъ. Со дня коронаціи онъ состоялъ въ 1-мъ классѣ наравнѣ съ двумя фельдмаршалами, графами Салтыковыми.
- ↑ Въ члены Совѣта Державинъ былъ назначенъ на другой день послѣ порученія ему должности государственнаго казначея, рескриптомъ Имп. Павла (см. выше стр. 394 и 731).
- ↑ Въ ркп. было сперва: «утѣшился и смѣялся тому».
- ↑ О Беклешовѣ (ум. 1808 г.) см. Т. II, стр. 356, гдѣ приведенъ и благопріятный отзывъ о немъ Вигеля. По свидѣтельству барона Корфа, Беклешовъ «славился природнымъ умомъ, знаніемъ дѣла и, въ особенности, правдивостію и безкорыстіемъ» (Ж. Сперанскаго, Т. I, стр. 49). Г. Киселевъ обращаетъ вниманіе на его твердое въ патріотическомъ духѣ управленіе остзейскимъ краемъ (Зап. Шишкова, Т. I, стр. 81). Отношенія Державина къ Беклешову поясняются ниже. Припомнимъ также сказанное въ Объясненіяхъ, что ода на воцареніе Александра была запрещена по внушенію генералъ-прокурора (Т. III, стр. 679).
- ↑ Авторъ статьи о Сперанскомъ Ѳ. М. Дмитріевъ, разсматривая взаимныя отношенія Сената и генералъ-прокурора при Екатеринѣ II, приводитъ эту фразу изъ Записокъ Державина и признаетъ ее справедливою (Р. Арх. 1868, стр. 1576).
- ↑ Въ оригиналѣ противъ этого мѣста съ боку рукою Державина написано: «Не забыть о пріобрѣтеніяхъ что былъ въ нихъ несчастливъ, что особо надо написать. О сенаторѣ Глинкѣ».
- ↑ Въ Р. Б. «Гагарина» вм. «Захарова». См. выше стр. 750.
- ↑ Александръ Васильевичъ Алябьевъ, прежде кавказскій губернаторъ (см. выше стр. 73), былъ теперь, между прочимъ, президентомъ бергъ-коллегіи и монетнаго департамента. — О Шнезе (котораго имя искажено въ Р. Б.) см. Т. V. Въ это время онъ былъ однимъ изъ присутствующихъ въ Кабинетѣ, которымъ управлялъ Дм. Александр. Гурьевъ.
- ↑ См. Т. V, стр. 736.
- ↑ Ср. сказанное о Сенатѣ и Беклешовѣ выше стр. 218—221.
- ↑ Въ Р. Б. «сочинены» вм. «возстановить».
- ↑ Ср. съ этимъ эпиграфъ Державина къ изданію его сочиненій въ 1808 году (въ нашемъ изданіи Т. I, стр. ХLІІ).
- ↑ Мнѣніе Державина «о должности Сената» будетъ напечатано въ слѣдующемъ Томѣ. Оно разобрано въ названной статьѣ г. Дмитріева (стр. 1584—1586), также въ соч. профессора Градовскаго Высшая администрація (стр. 269); въ рецензіи этой книги Б. И. Утинъ разсмотрѣлъ недостатки Сената (Вѣстн. Евр. 1867, Т. II, Лит. Хрон., стр. 58). О взглядѣ молодыхъ сотрудниковъ Александра на мнѣніе Державина см. Записки графа П. А. Строганова (Богдановича Исторія царств. Имп. Александра, Т. I, Прилож., стр. 45 и 57). Оттуда же узнаемъ, что въ концѣ 1801 года Государь, колеблясь кого назначить директоромъ банка послѣ князя Гагарина, назвалъ въ числѣ кандидатовъ на эту должность графа Сергѣя Румянцова и Державина; но члены Комитета, отдавая справедливость уму этихъ лицъ, «считали ихъ однако — pour trancher le mot — des brouillons, т. е. неуживчивыми» (тамъ же, стр. 56, и Вѣстн. Евр. 1866, Т. I, стр. 191).
- ↑ Дм. Ордаліон.; см. выше стр. 131. Тамъ же напечатаны рескрипты Александра I Державину по поводу описываемаго здѣсь порученія.
- ↑ Извѣстно, какъ Вас. Наз. Каразинъ смѣлымъ поступкомъ умѣлъ обратить на себя вниманіе молодаго Государя и снискать его довѣренность, которую впрочемъ онъ въ скоромъ времени невозвратно утратилъ (ср. ниже стр. 773). 11 апрѣля 1801 г. онъ былъ произведенъ въ колл. сов. и потомъ получилъ мѣсто правителя канцеляріи коммиссіи объ училищахъ; но уволенъ уже въ 1804. См. о немъ Чт. въ общ. Ист. и Др. 1860, кн. III; 1861, кн. II, и 1863, кн. III; статьи: Г. Данилевскаго въ Украинской Старинѣ (стр. 119—124) и И. Вернета въ Соврем. 1847, № 2, стр. 172, также письма его въ Русск. Старинѣ 1870, № 12. Въ Укр. Старинѣ перепечатано, къ сожалѣнію безъ критики, все что Державинъ говоритъ о Каразинѣ, и только замѣчено, что возраженіе на это мѣсто со стороны его сына Ф. В. Каразина нисколько не разъяснило дѣла.
- ↑ См. выше стр. 708.
- ↑ У него была въ 30-и верстахъ отъ Калуги бумажная фабрика, которую Екатерина II посѣтила въ 1776 году (Собр. соч. и новостей 1776, кн 1, стр. 52).
- ↑ Калужскимъ и боровскимъ епископомъ былъ въ это время, съ 1799-го года, извѣстный Ѳеофилактъ Русановъ, умершій въ 1821 митрополитомъ въ Грузіи.
- ↑ Алексѣю Ѳедоровичу Козачковскому.
- ↑ Оберъ-гофмейстеру, при Павлѣ бывшему шталмейстеромъ; см. о немъ выше стр. 629.
- ↑ Въ Р. Б. «иначе» вм. «иногда», слова, употребленнаго здѣсь въ особенномъ значеніи (какъ-либо и т. п.), въ которомъ оно не разъ встрѣчается и въ письмахъ Державина.
- ↑ Другая редакція, оставшаяся на поляхъ: «все что покажутъ, записавъ въ журналъ, донесть прямо Государю. Такимъ образомъ было исполнено». Эта редакція и принята въ текстѣ Р. Б., но, какъ оказывается изъ послѣдующаго, она устранена самимъ Державинымъ.
- ↑ См. выше, въ перепискѣ, стр. 133 и 134.
- ↑ О Захарѣ Никол. Посниковѣ см. выше стр. 403.
- ↑ Намѣсто Лопухина калужскимъ губернаторомъ назначенъ тайным сов. Андрей Лаврентьевичъ Львовъ, до тѣхъ поръ губернаторъ тамбовскій.
- ↑ Каразинъ женился впослѣдствіи на дѣвицѣ Бланкеннагель, родной внукѣ Голикова, собирателя извѣстій о Петрѣ Великомъ. [П. Б.]. По словамъ г. Фортунатова «пристрастное участіе Каразина въ дѣлѣ Надаржинской было причиною того, что онъ лишился довѣрія царскаго» (Русск. Архивъ 1867, стр. 1678).
- ↑ Францъ Цезарь Лагарпъ род. 1754 г. въ Швейцаріи; въ наставники къ Александру Павловичу поступилъ въ 1783, умеръ въ Лозаннѣ 1838. Собственный разсказъ его о пребываніи въ Россіи, заимствованный изъ его Записокъ, см. въ Р. Архивѣ 1866, стр. 75.
- ↑ Владѣльца чугунноплавильныхъ заводовъ, изъ которыхъ одинъ, Дугиинскій, въ 44-хъ верстахъ отъ Калуги, а другой, Людиновскій, въ Жиздринскомъ уѣздѣ. См. выше стр. 371.
- ↑ При Запискахъ не оказались.
- ↑ Николай Николаевичъ; съ 1835 г. графъ и предсѣдатель Государственнаго Совѣта до смерти своей въ 1838 г. Нѣсколько ниже Державинъ ошибочно называетъ его помощникомъ министра народн. просвѣщенія: съ 1804 года онъ значится товарищемъ министра юстиціи (княза П. В. Лопухина) и кромѣ того показанъ: находящимся при особо порученныхъ отъ Е. И. В. дѣлахъ, президентомъ Академіи Наукъ, членомъ Гл. правленія училищъ и попечителемъ училищъ с-петербургскаго округа. Выше, на стр. 137, Новосильцовъ названъ состоящимъ «у принятія прожектовъ» на основаніи Списка гражданскихъ чиновъ 1803 г.
- ↑ Ниже названъ еще графъ Павелъ Александровичъ Строгановъ, составлявшій извѣстный журналъ засѣданій неофиціальнаго комитета, напечатанный въ извлеченіи М. И. Богдановичемъ (Вѣстн. Евр, 1866, кн. I, и Ист. царств. Алекс. I, Т. I). См. намеки на эти лица въ басняхъ Державина (Т. III, стр. 554 и 559). Съ его отзывами о молодыхъ совѣтникахъ Государя однородно то, что говоритъ о нихъ другой современникъ, хотя и гораздо моложе Державина, но не менѣе предубѣжденный противъ новаго порядка вещей (Зап. Шишкова, Т. I, стр. 84).
- ↑ Почти всѣ эти имена уже встрѣчались на предыдущихъ страницахъ нашего изданія. Здѣсь замѣтимъ только слѣдующее: Въ Мѣсяцословѣ 1803 г., гдѣ въ первый разъ означены министры, они исчислены въ такомъ порядкѣ: 1, иностр. дѣлъ: графъ Александръ Ром. Воронцовъ (вмѣстѣ и государственный канцлеръ); 2, военныхъ сухоп. силъ: Сергѣй Козьмичъ Вязмитиновъ; 3, военныхъ морскихъ силъ: министръ не названъ, товарищъ его — Павелъ Вас. Чичаговъ, вице-адмиралъ; 4, юстиціи: Державинъ (безъ помощника); 5, внутр. дѣлъ: графъ Викторъ Павловичъ Кочубей; товарищъ: графъ Павелъ Александр. Строгановъ; директоръ: д. ст. сов. М. Сперанскій, статсъ-секретарь и въ то же время экспедиторъ въ экспедиціи Госуд. Совѣта по части гражданской и духовной; 6, финансовъ: графъ Алексѣй Ив. Васильевъ; товарищъ: Дм. Александр. Гурьевъ (въ то же время управл. Кабинетомъ); 7, коммерціи: графъ Ник. Петр. Румянцовъ (въ то же время гл. директоръ департ. водяныхъ коммуникацій и коммиссіи о устроеніи дорогъ); и 8, народнаго просвѣщенія: графъ Петръ Вас. Завадовскій (въ то же время управл. коммиссіею о составленіи законовъ); товарищъ: Мих. Никитичъ Муравьевъ (попечитель Московскаго округа).
- ↑ Въ Р. Б. «предъ собою свои» вм. «предѣлы своей».
- ↑ Въ Р. Б. «члена» вм. «мѣста» и ниже «различаться» вм. «разлучаться».
- ↑ Ср. то, что около того же времени говорилъ противъ министерствъ Карамзинъ въ извѣстной «Запискѣ».
- ↑ Въ ркп. сомнительное слово; Р. Б. читаетъ «пошатнули».
- ↑ Въ ркп. «осушить» — обмолвка, поправленная уже въ Р. Б.
- ↑ Министръ коммерціи; см. выше стр. 778, прим.
- ↑ Въ ркп. и Р. Б. ошибочно «Тюмень». Рѣка Тюмень (Kymmene-elf), впадающая въ финскій заливъ, составляла съ 1743 г., по Абовскому трактату, границу между Россіей и Швеціей.
- ↑ Русская пестрая окраска будокъ, мостовъ, шлагбаумовъ и т. п. введена была Императоромъ Павломъ. Случай, разсказываемый Державинымъ, произошелъ за нѣсколько лѣтъ до извѣстной финляндской войны, именно въ іюлѣ 1802. Шведскій историкъ разсказываетъ, что Густавъ IV Адольфъ, посѣтивъ Финляндію и увидѣвъ, что этотъ мостъ весь присвоенъ Русскими, приказалъ окрасить его съ шведской стороны до половины въ синюю и желтую краску; но Русскіе тотчасъ же перекрасили его по прежнему, такъ какъ они изстари содержали этотъ мостъ. Императоръ Александръ велѣлъ выслать на границу войско и снарядитъ флотъ. Король не хотѣлъ уступать, но наконецъ послушался миролюбивыхъ совѣтовъ своего посла Стединка, который тогда былъ въ Стокгольмѣ (Swerges Historia för undom, af Bruzelius, Lund 1833, стр. 660 и 661). Самъ Стединкъ въ своихъ Запискахъ такъ разсказываетъ этотъ случай: «Сдѣлавъ смотръ финляндскимъ полкамъ, молодой король поѣхалъ на русскую границу въ Абборфорсъ. Тамъ былъ деревянный мостъ, который велъ на островокъ середи рѣки Кюменя, составлявшій тогдашнюю границу между обѣими странами, а оттуда на русскій берегъ. Въ договорахъ не было ясно опредѣлено, Швеція или Россія должны были владѣть этимъ островомъ, простиравшимся всего на 50 шаговъ длины. Частъ моста, которая вела на шведскую сторону, издавна была окрашена пополамъ въ шведскую (синюю), пополамъ въ русскую (зеленую) краску. Прибывъ на мѣсто, король тотчасъ приказалъ закрасить синей краской и ту половину моста, которая считаласъ русскою. Русскія власти воспротивились этому и велѣли опять перекрасить свою половину; Шведы снова выкрасили ее въ синій цвѣтъ, по повелѣнію короля; дѣло дошло до того, что скоро передъ мостомъ явился русскій корпусъ съ угрозою, что онъ перейдетъ рѣку, если русскій цвѣтъ не будетъ удержанъ. Густавъ IV, по обыкновенію, ничего не сдѣлалъ для поддержанія возбужденнаго имъ спора, и мостъ остался зеленымъ» (Mémoires posthumes duc Stedingk, Т. II, стр. 13).
- ↑ Въ Р. Б. «обозначить» вм. «взыскать».
- ↑ О вольности дворянства, 18 февр. 1762.
- ↑ См. жалованную грамоту 21 апрѣля 1785, также уставъ о полевой службѣ 1797 г.
- ↑ См. П. Собр. Зак., Т. ХХVII, № 20,542, 5-го декабря 1802 года высочайше утвержденный докладъ военной коллегіи о правилахъ увольненія отъ службы дворянъ и вольноопредѣляющихся. Вотъ 1-й пунктъ этого узаконенія: «Объ отставкѣ не дослужившихся до оберъ-офицерства изъ дворянъ унтеръ-офицеровъ и прочихъ нижнихъ чиновъ по прошеніямъ на свое пропитаніе не прежде представлять, какъ по нахожденіи ихъ въ дѣйствительной воинской службѣ 12 лѣтъ».
- ↑ Северина Осиповича (род. 1762, ум. 1829), впослѣдствіи члена Госуд. Совѣта; теперь онъ былъ сенаторомъ въ 3-мъ департ., камергеромъ, членомъ Гл. правленія училищъ и попечителемъ учреждаемаго въ Харьковѣ университета.
- ↑ Въ министерствахъ военномъ, морскомъ и иностранныхъ дѣлъ удержанъ былъ до времени коллегіальный порядокъ управленія.
- ↑ Фраза не кончена, какъ въ ркп.
- ↑ См. выше стр. 672 и 716.
- ↑ Не «Аникѣевскій», какъ въ Р. Б. См. выше стр. 629 и 659. Теперь онъ былъ сенаторомъ во 2-мъ департаментѣ.
- ↑ Въ 1802 году оберъ-прокуроромъ 1-го департ. былъ Ник. Петр. Резановъ; послѣ отправленія его въ Японію, кандидатами на эту должность остались бывшіе за оберъ-прокурорскимъ столомъ графъ Павелъ Александровичъ Строгановъ и князъ А. Н. Голицынъ. Строгановъ получилъ тогда важнѣйшее назначеніе (см. выше стр. 778, прим.), а въ должность оберъ-прокурора вступилъ Голицынъ. За первый его отчетъ по этому званію «Державинъ настойчиво испросилъ ему крестъ св. Владиміра 3-й степени, тогда какъ Государь хотѣлъ дать ему 4-ую степ.; Державинъ возразилъ, что крестъ долженъ показывать значеніе занимаемаго мѣста и убѣдилъ въ пожалованіи 3-й степ.» (Загробныя Записки князя Николая Серг. Голицына изъ сказаній дяди его, Спб. 1859).
- ↑ Слово, котораго въ ркп. невозможно разобрать; вѣроятно: „въ Совѣтъ“.
- ↑ Мнѣніе Потоцкаго и возраженіе на него Державина будутъ напечатаны нами вслѣдъ за Записками.
- ↑ Павелъ Ивановичъ, первый генералъ-прокуроръ по учрежденіи этого званія въ 1722 году. Передъ отъѣздомъ своимъ въ Астрахань Петръ В., представляя его сенаторамъ, сказалъ: «Вотъ мое око, коимъ я буду все видѣть». При Аннѣ Іоанновнѣ онъ былъ кабинетъ-министромъ и умеръ въ 1736 г.
- ↑ Ср. болѣе краткій разсказъ объ этомъ случаѣ въ Объясн., Т. III, стр. 622, подъ прим. 188.
- ↑ См. выше переписку, стр. 138, 146, 149, 161. Служившій при мин. юст. Тимковскій приписываетъ себѣ редакцію этого положенія по проекту и запискамъ Державина (Москвит. 1852, № 20, стр. 56).
- ↑ Колл. сов. Яковъ Александр. Дружининъ, по спискамъ 1803 г., былъ въ службѣ съ 1790 и состоялъ «при дѣйств. камергерѣ Новосильцовѣ».
- ↑ О неутвержденіи правилъ третейскаго суда ср. Т. II, стр. 408.
- ↑ Ср. Жизнь Сперанскаго Т. I, стр. 97.
- ↑ Читай: «въ день ангела». Родилась 14/25 октября 1759, скончалась 24 октября/5 ноября 1828.
- ↑ Т. е. еврейскихъ общинъ. Все это мѣсто, относящееся къ еврейскому дѣлу, перепечатано въ изданной г. Брафманомъ Книгѣ Кагала (Вильна 1869; см. тамъ стр. XII—XV). Въ подтвержденіе разсказа Державина издатель представляетъ документы (№№ 280—286), изъ которыхъ видно, какъ общее собраніе кагаловъ разсуждало объ учрежденной въ Петербургѣ коммиссіи по еврейскому вопросу и о средствахъ для противодѣйствія опредѣленіямъ ея.
- ↑ По замѣчанію барона Корфа, «Сперанскій дѣйствительно состоялъ въ близкихъ отношеніяхъ въ Перетцу, человѣку, еще многимъ памятному по своимъ достоинствамъ, по своимъ огромнымъ дѣламъ и потомъ по своимъ несчастіямъ … Всего вѣроятнѣе, что нашъ государственный человѣкъ поддерживалъ эту связь потому болѣе, что въ огромныхъ финансовыхъ знаніяхъ Перетца онъ почерпалъ тѣ практическія свѣдѣнія, которыхъ и по воспитанію и по кругу своей дѣятельности не могъ самъ имѣть» (Жизнь Спер., Т. I, стр. 102).
- ↑ О Гуркѣ см. выше въ докладѣ Обольянинова, стр. 802.
- ↑ См. Т. V, стр. 503 и 521.
- ↑ Въ Р. Б. «низкое» вм. «наглое» и ниже «проектъ» вм. «приговоръ».
- ↑ Дмитрій Осиповичъ, въ 1-мъ департаментѣ. См. Т. II, стр. 724.
- ↑ Баронъ Корфъ, разбирая слишкомъ рѣшительные приговоры Державина надъ нѣкоторыми изъ его современниковъ, справедливо замѣтилъ, что отзывы нашего поэта о Сперанскомъ «не могутъ имѣть серіознаго значенія передъ судомъ исторіи… состояніе, открывшееся послѣ его (Сперанскаго) смерти, торжественно сняло съ его памяти эту клевету; но для такого же, можетъ-быть еще полнѣйшаго оправданія достаточно и искренней переписки Сперанскаго съ его домашнимъ повѣреннымъ, Масальскимъ» (Ж. Спер., Т. I, стр. 104).
- ↑ Въ Р. Б. «пристрастные» вм. «пристроенные».
- ↑ По замѣчанію барона Корфа, предпочтеніе, какое Сперанскій оказывалъ питомцамъ семинарій, очень просто объясняется недостаткомъ въ то время высшихъ учебныхъ заведеній; онъ «бралъ семинаристовъ не потому, что былъ одного съ ними происхожденія, а потому, что ближе другихъ зналъ ихъ» (Ж. Спер., Т. I, стр. 102).
- ↑ Въ Р. Б. «тѣ дѣла» вм. «то и дѣло».
- ↑ Въ Р. Б. «стащилъ» вм. «сообщилъ».
- ↑ Колл. сов. Иванъ Петровичъ Колосовъ въ Мѣсяцословѣ 1803 г. показанъ директоромъ департамента министерства юстиціи. Совсѣмъ иного рода отзывъ о немъ см. въ отрывкѣ «Изъ Записокъ» Н. В. Сушкова въ Вѣстн. Евр. 1867 г., Т. III, стр. 183.
- ↑ Колл. сов. Ив. Павл. Лавровъ былъ экспедиторомъ въ томъ же департ.
- ↑ Въ ркп. «выкралъ или, лучше сказатъ, важныя бумаги», безъ глагола.
- ↑ Марьѣ Антоновнѣ; см. Т. I, стр. 685, и Т. III, стр. 4.
- ↑ Женатаго на Натальѣ Львовнѣ Нарышкиной: Т. II, стр. 256.
- ↑ Это былъ ст. сов. Авраамъ Андреевичъ Захарьинъ.
- ↑ Андрей Максим. Руновскій.
- ↑ Въ Р. Б. «означенное» вм. «словесное».
- ↑ П. Собр. Зак., Т. XXVI, № 20,075, указъ 12 дек. 1801 г. о предоставленіи купечеству, мѣщанству и казеннымъ поселянамъ, а также и на волю отпущеннымъ отъ помѣщиковъ, пріобрѣтать покупкою земли.
- ↑ П. С. З., Т. ХХVІІ, № 20,620, указъ 20 февр. 1803.
- ↑ См. стр. 613, 627 и д.
- ↑ Въ литературѣ послѣдняго десятилѣтія не разъ уже было замѣчаемо, что такъ же точно смотрѣли на вопросъ объ освобожденіи крестьянъ многіе изъ лучшихъ людей конца 18-го и начала 19-го вѣка; между ними особенно выдаются: Екатерина II, княгиня Дашкова, И. В. Лопухинъ, Н. С. Мордвиновъ, графъ Ростопчинъ, В. С. Поповъ, Карамзинъ, Каразинъ, Шишковъ. Сущность ихъ доводовъ въ пользу крѣпостнаго права выразила Императрица Екатерина въ слѣдующемъ замѣчаніи о Радищевѣ: «Ѣдетъ оплакивать плачевную судьбу крестьянскаго состоянія, хотя и то неоспоримо, что лучше судьбы нашихъ крестьянъ у хорошаго помѣщика нѣтъ во всей вселенной» (Чт. въ Общ. Ист. и Др. 1865, кн. III, стр. 71). Около 1811 года, слѣдов. Около времени происхожденія Записокъ Державина, Поповъ писалъ Государю: «Въ Россіи не созрѣли еще умы къ воспріятію лестнаго, но и опаснаго дара вольности: умствованія о ней воспалительны, а слѣдствія злоупотребленія ея могутъ быть ужасны» (Р. Арх. 1864, стр. 319). Шишковъ называлъ заботы Императора Александра I объ освобожденіи крестьянъ «несчастнымъ въ Государѣ предубѣжденіемъ противъ крѣпостнаго въ Россіи права» (Записки Шишкова, Т. I, стр. 309).
- ↑ Выше, на стр. 774, въ прим., Лагарпъ по ошибкѣ названъ Францемъ-Цезаремъ; слѣдуетъ читать: Фридрихъ-Цезарь. См. о немъ статью М. И. Сухомлинова въ Журн. мин. нар. просв. за янв. 1871 г., стр. 47-75.
- ↑ Стало-быть, мать Голубцова была родная сестра графа А. И. Васильева, о которой однакожъ ничего не упомянуто при свѣдѣніяхъ о послѣднемъ въ Родословн. книгѣ кн. Долгорукова.
- ↑ Въ Р. Б. «и государственнаго казначея Голубцова» пропущено.
- ↑ По словамъ Вигеля (Восп., Р. Вѣст. 1864, № 4, стр. 488), Голубцовъ былъ-умный и почтенный человѣкъ. Баронъ Корфъ называетъ его добродушнымъ и мягкосердечнымъ, но слабымъ, и свидѣтельствуетъ что онъ, завѣдывая, по смерти Васильева въ 1807 г., министерствомъ финансовъ, держался преимущественно угодливостью Аракчееву; когда же въ 1810 былъ внезапно устраненъ, то не сохранилъ никакого злопамятства къ виновнику этого удаленія, Сперанскому (Ж. Спер., Т. I, стр. 187).
- ↑ Д. А. Гурьевъ, впосдѣдствіи графъ (см. выше стр. 778, прим.), былъ назначенъ министромъ финансовъ 1-го января 1810 г. въ одинъ день съ открытіемъ преобразованнаго Госуд. Совѣта и съ обновленіемъ всего состава высшаго управленія, когда Аракчеевъ пересталъ быть военнымъ министромъ и званіе государственнаго казначея упразднено (Ж. Сп., 1. с.).
- ↑ Сія переписка въ подлинникѣ прилагается. Примѣчаніе Державина. — Она не дошла до насъ.
- ↑ Въ ркп. «мѣстамъ», вѣроятно описка вмѣсто «вѣдомостямъ».
- ↑ Слѣдующее за этимъ въ ркп. слово «выговоръ» — очевидно лишнее.
- ↑ Въ Р. Б. «по большой части» вм. «небольшою частью».
- ↑ Послѣднія строки въ Р. Б. не совсѣмъ вѣрно разобраны и не вполнѣ переданы. На это мѣсто, начиная отъ словъ: «На консулътацію же» М. А. Дмитріевъ написалъ «Замѣтку» (Моск. Вѣдом. 1860, № 69), въ которой, изложивъ ходъ развитія консультацій, заведенныхъ впервые Державинымъ, и приведя относящееся сюда свидѣтельство И. И. Дмитріева, объясняетъ затѣмъ: "Слова Державина, что будто консультаціи послужили при его преемникахъ къ обидѣ сенаторовъ и что мнѣнія консультантовъ отняли у нихъ всякое уваженіе и охоту къ безпристрастному труду, — опровергаются слѣдующими словами изъ Записокъ Дмитріева: «„Для той же причины (т. е. для большей свободы мнѣній) я остерегался преждевременно вмѣшиваться и въ дѣла сенатскихъ департаментовъ; но старался только увѣрить сенаторовъ и оберъ-прокуроровъ, что я угодникъ однимъ законамъ и ни въ какомъ случаѣ не убоюсь охранять ихъ. Съ удовольствіемъ скажу къ чести Сената, что онъ, въ продолженіе моего министерства, доказалъ свою твердость и безпристрастіе“». Въ примѣръ тому онъ приводитъ между прочимъ довольно важный случай по дѣламъ сенатора и сибирскаго генералъ-губернатора Пестеля, который былъ въ свое время лицо сильное". См. выше стр. 208.
- ↑ Названныя здѣсь пьесы, кромѣ послѣдней, которая не сохранилась, напечатаны въ IV-мъ Томѣ.
- ↑ См. Т. III. — Разсужденіе о лирической поэзіи войдетъ въ составъ Тома VII.
- ↑ Подъ заглавіемъ Сѣтованіе; см. Т. II, стр. 670.
- ↑ Не сохранился.
- ↑ См. выше стр. 240.
- ↑ Начиная отсюда, особенно замѣтна неточность хронологическихъ показаній въ Запискахъ Державина. Исправляемъ ее по мѣрѣ возможности.