Перейти к содержанию

Записки о Московии (Герберштейн; Анонимов)/1866 (ВТ:Ё)/Записки о Московии

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
[7]
ЗАПИСКИ О МОСКОВИИ.
СОЧИНЕНИЕ
СИГИЗМУНДА БАРОНА ГЕРБЕРШТЕЙНА, НЕЙПЕРГА И ГЮТТЕНГАГА.

Существуют различные мнения о том, от чего Руссия получила своё название. Некоторые думают, что она получила имя от Русса, брата или племянника Леха, князя польского, который будто бы был русским князем; по другим — от одного очень древнего города, именем Русса, недалеко от великого Новгорода; по третьим — от смуглого цвета этого народа. Многие полагают, что Руссия прозвалась от Роксолании через перемену звуков. Но московиты отвергают эти предлагаемые им мнения, как несогласные с истиной, подтверждая тем, что их народ издревле назван Россея, т. е. народом рассеянным или разбросанным, на что указывает самое имя, потому что Россея, на языке руссов, значит рассеяние. Справедливость этого ясно доказывается тем, что и теперь ещё разные народы живут в Руссии перемешано друг с другом, и что различные области Руссии там и сям смешаны и перерезываемы другими. Известно также читающим священное писание, что и пророки употребляют слово, рассеяние, когда говорят о рассеянии народов. Многие однако ведут название руссов от греческого и даже от халдейского корня, имеющего подобное же значение, а именно от течения, которое у греков называется ῾ρȣς, или распрыскивания по каплям, которое у арамейцев называется Resissaia или Ressaia: таким же образом галлы и умбры названы евреями от волн, [8]дождей и наводнений, т. е. Gall и Gallim, также от Umber, как будто народы волнующиеся и бурные или народ источников. Но наконец, откуда бы ни получила Руссия своё имя, известно только то, что все её народы, употребляющие язык славянский и следующие обрядам и вере христианской но греческому закону, по народному прозвищу руссы, по-латини рутены, размножились до того, что или вытеснили народы, жившие между ними, или принудили их принять свой образ жизни, так что теперь все называются одним общим именем руссов.

Славянский язык, который в настоящее время называется не много испорченным именем склавонского, распространён на весьма большом пространстве, так что его употребляют далматы, боснийцы, кроаты, истрийцы, даже фриоульцы на большом протяжении по Адриатическому морю, карны, которых венециане называют харсами, также карниольцы, каринтийцы до реки Дравы, штирийцы ниже Греца, по Муере до Дуная, далее, мизийцы, сербы, болгары и другие до Константинополя; кроме того богемцы, лужичане, силезцы, моравы и жители берегов Вага в венгерском королевстве, также поляки и русские, властвующие на обширном пространстве, и пятигорские черкесы у Чёрного моря, наконец по Германии за Эльбою на север остатки вандалов, живущих по разным местам. Хотя все они признают себя славянами, однако германцы, взяв название от одних вандалов, всех, у кого в употреблении славянский язык, без разбора называют вендами, виндами и виндишами.

Руссия граничит с сарматскими горами недалеко от Кракова, и прежде простиралась по течению Тираса, который туземцы называют Днестром (Nistrum), до Евксинского Понта и до реки Борисфена; но несколько лет тому назад турки заняли город Альбу, который называется иначе Монкастро и который, находясь при устьях Тираса, был под властью валахо-молдавов. Кроме того царь Тавриды (Таигисиа), перешедши Борисфен и опустошив всю землю на большом пространстве, выстроил там две крепости: одною из них, Очаковым, недалеко от устьев Борисфена, теперь владеют также турки. Ныне между устьями обеих рек находятся пустыни. Если всё подниматься по Борисфену, го придёшь к городу Черкасам (Circas), лежащему на [9]запад, а оттуда к весьма древнему городу Киеву, некогда столице Руссии; там, за Борисфеном, лежит область северская (Sevuera), доселе обитаемая: если из неё пойдёшь прямо на восток, то встретишь истоки Танаиса. Потом надобно проехать длинный путь но течению Танаиса, доехать до слияния рек Оки и Ра, перейти реку Ра: тогда, пройдя длиннейшее пространство, достигнешь наконец до северного моря. Потом русская граница возвращается оттуда назад, мимо народов, подвластных королю Швеции, около самой Финляндии и ливонского залива, через Ливонию, Самогитию, Мазовию к Польше, и напоследок оканчивается сарматскими горами, так что внутри её лежат только две области, Литва и Самогития. Хотя эти две провинции врезываются в русские области и имеют собственное наречие и римскую веру, однако ж большая часть их жителей — русские.

Из государей, которые ныне владеют Руссией, главный есть великий князь московский, который имеет под своей властью большую её часть; второй — великий князь литовский, третий — король польский, который теперь правит и в Польше и в Литве.

О происхождении же народа они не имеют никаких известий, кроме летописных, приводимых ниже; именно, что это народ славянский из племени Яфета, что прежде он сидел на Дунае, где ныне Венгрия и Булгария, и назывался тогда норцами, что наконец он рассеялся по разным землям, и получил названия от мест поселения; так одни прозвались моравами от реки, другие очехами т. е. богемцами; таким же образом прозвались хорваты, белы, серблы т. е. сервии, и хоронтаны, которые остались жить на Дунае, но, выгнанные валахами и пришедши к Висле (Istula), получили имя лехов, от некоего Леха, польского князя, от которого поляки и теперь называются также лехами. Другие назвались литвинами, мазовами, померанами; третьи, живущие по Борисфену, где нынче Киев, полянами (Poleni); четвёртые древляне, живущие в рощах; между Двиною и Припетью (Peti) названы дреговичами, другие полочане (Poleutzani), по реке Полоте (Polta), которая впадает в Двину; другие около озера Ильменя, которые заняли Новгород и поставили у себя князя именем Гостомысла; другие по рекам Десне и Суле названы северами или северскими (Sevuerski); другие же около [10]истоковъ Волги и Борисѳена прозваны кривичами (Chrivuitzi); ихъ столица и крѣпость — Смоленскъ. Обь этомъ свидѣтельствуютъ ихъ собственныя лѣтописи.

Кто сначала властвовалъ надъ руссами, неизвѣстно, потому что у нихъ не было письменъ, посредствомъ которыхъ ихъ дѣянія могли бы быть переданы памяти; но послѣ того, какъ Михаилъ, царь константинопольскій, прислать славянскій алфавитъ въ Булгарію въ 6406 году отъ сотворенія міра, тогда въ первый разъ они начали записывать и вносить въ свои лѣтописи не только то, что происходило въ то время: но также и то, что они слышали отъ предковъ и долго удерживали въ памяти. Изъ этихъ лѣтописей извѣстно, что народъ козары (Coseri) требовалъ отъ нѣкоторыхъ руссовъ ежегодной дани съ каждаго дома по бѣличьему мѣху, и что также варяги властвовали надъ ними. Я не могъ узнать, кромѣ имени, ничего вѣрнаго изъ лѣтописи ни о козарахъ, ни о варягахъ, кто такіе были они, или изъ какой земли. Впрочемъ, такъ какъ они называютъ моремъ варяговъ — Балтійское море и то, которое отдѣляетъ Пруссію, Ливонію и часть ихъ владѣній отъ Швеціи: то я полагалъ, что ихъ государи были по сосѣдству или шведы или датчане или пруссы. Но такъ какъ довольно извѣстно, что Вагрія, нѣкогда весьма славный городъ и область вандаловъ, была въ сосѣдствѣ съ Любекомъ и герцогствомъ Голзаціею; то, по мнѣнію нѣкоторыхъ, и самое море, которое называется Балтійскимъ, получило свое имя у нихъ отъ Вагріи. Это море и тотъ заливъ, который отдѣляетъ Германію отъ Даніи, также Пруссію, Ливонію и приморскую часть московскаго государства отъ Швеціи, до сихъ поръ удерживаетъ у руссовъ свое имя и называется варяжскимъ моремъ (Vuaretzkoie morie) т. е. моремъ варяговъ. Сверхъ того вандалы были въ это время могущественны и наконецъ имѣли языкъ, нравы и религію руссовъ. По всему этому мнѣ кажется, что руссы скорѣе вызвали себѣ князей изъ вагріевъ или варяговъ, нежели предложили власть иностранцамъ, чуждымъ ихъ религіи, нравовъ и нарѣчія. Такимъ образомъ, когда руссы спорили между собою о княжеской власти и, воспламенясь взаимною ненавистью, при возникшихъ тяжкихъ раздорахъ, взялись наконецъ за оружіе: тогда Гостомыслъ, мужъ мудрый, пользовавшійся большимъ уваженіемъ въ Новгородѣ, далъ совѣтъ, чтобы они отправили [11]послов к варягам, и склонили бы к принятию власти, трёх братьев, которые там весьма уважались. По принятии этого совета тотчас отправлены были послы и призвали трёх родных братьев, которые пришли туда и разделили между собою власть, вручённую им добровольно. Рюрик получил княжество новгородское, и поставил свой престол в Ладоге, в 36 немецких милях ниже великого Новгорода. Синеус (Sinaus) утвердился на Белом озере; Трувор же в княжестве псковском, в городе Изборске (Svuortzech). Руссы хвалятся, что эти три брата вели своё происхождение от римлян, от которых производит свой род и нынешний московский государь. Пришествие этих братьев в Руссию, но летописям, было в 6370 году от сотворения мира. Когда умерли двое из них без наследников, оставшийся в живых Рюрик получил все княжества, и роздал города друзьям и слугам. Умирая, он поручил своего юнаго сына, Игоря, вместе с царством, одному из своих родственников, Олегу (Olech), который увеличил царство, покорив многие области, и, внеся оружие в Грецию, осадил даже Византию. После тридцатитрёхлетнего царствования он умер от ядовитого червя, который укусил его, когда он неосторожно наступил ногою на череп своего коня, умершего ещё прежде. По смерти Олега, Игорь начал править, взяв в супруги Ольгу из Пскова. Он проник весьма далеко с своим войском, достиг даже Гераклеи и Никомедии, но был побеждён и бежал. После он был убит Малдиттом, князем древлянским, на месте, называемом Коресте, где и был похоронен. Покуда сын его Святослав, которого он оставил ребёнком, по своему возрасту не мог управлять царством, правила мать его Ольга. Когда древляне прислали к ней двадцать послов с предложением выйти замуж за их князя, Ольга приказала древлянских послов зарыть живыми в землю; между тем к ним отправила своих послов объявить, чтобы они прислали больше сватов и более знаменитых, если желают иметь её княгинею и госпожею. Вскоре после того она сожгла в бане пятьдесят других избранных мужей, присланных к ней, а к древлянам отправила новых послов, чтобы они возвестили её прибытие и велели приготовить медовую воду и всё необходимое по тогдашнему обычаю для поминок по умершем муже. [12]Потом, пришедши к древлянам, она оплакала мужа, напоила до пьяна древлян, и умертвила из них 5000. Вскоре после того, возвратясь в Киев, она собрала войско, пошла против древлян, одержала победу и преследовала бегущих до крепости, которую осаждала целый год. Потом она заключила с ними мирные условия и потребовала у них дани, именно с каждого дома по три голубя и по три воробья: птиц, полученных в дань, она распустила, привязав им под крылья огненные снаряды. Улетевшие птицы возвратились к своим старым обычным жилищам, и зажгли крепость: беглецы из загоревшейся крепости были или убиты, или взяты в плен и проданы. Таким образом, заняв все древлянские крепости и отмстив за смерть мужа, она возвратилась в Киев. Потом, в 6463 году от сотворения мира, отправившись в Грецию, Ольга приняла крещение в правление Иоанна, царя константинопольского: переменив своё имя, она была названа Еленой, и возвратилась домой, получив после крещения много богатых подарков от царя. Она первая из руссов сделалась христианкой, как свидетельствуют их летописи, которые уподобляют её солнцу, потому что как солнце освещает весь мир, так она, по их словам, озарила Русь верою Христа. Но никак не могла она склонить к крещению сына своего Святослава. Когда он пришёл в юношеский возраст, — мужественный и отважный, он тотчас подъял все воинские труды и соединённые с ними опасности: своему войску он не позволил иметь на войне никакого багажа, даже котлов; питался только жареным мясом, покоился на земле, подкладывая под голову седло. Он победил булгар, дошедши даже до Дуная, и основал своё местопребывание в городе Переяславце (Pereaslavu), говоря матери и своим советникам: «Вот подлинно моя столица в середине моих царств: из Греции ко мне привозят паволоки (Panadocki), золото, серебро, вино и различные плоды, из Венгрии — серебро и лошадей, из Руси — шкуры (Schora), воск, мёд и рабов». Мать отвечала ему: «Уже скоро я умру; так ты похорони меня, где тебе угодно». Спустя три дня она умерла, и была причислена к лику святых внуком Владимиром, который уже крестился; ей посвящён 11-й день июля.

Святослав (Svuatoslaus), царствовавший по смерти матери, [13]разделил области сыновьям: Ярополку (Jeropolchus) — Киев, Олегу (Olega) — древлян, Владимиру (Vuolodimerus) — великий Новгород, так как сами новгородцы, побуждённые одною женщиною, Добрынею (Dobrina), испрашивали в князья Владимира. В Новгороде был один гражданин Калуфча (Calufza), по прозванию Малый, который имел двух дочерей: Добрыню и Малушу; Малуша была при тереме Ольги, и Святослав прижил с нею Владимира. Устроив своих сыновей, Святослав отправился в Булгарию, осадил город Переяславец и взял его. Потом он объявил войну царям Василию и Константину. Но они через послов просили мира и желали узнать сколько у него войска, обещаясь, но ложно, дать дань по числу войска. Узнавши число его воинов, они собрали войско. Когда сошлись оба войска, руссы устрашились многочисленности греков, и Святослав, видя их страх, сказал: «Руссы, так как я не вижу места, которое бы могло принять нас под свою защиту, а предать врагам землю русскую я никогда не думал, то решено, что мы или умрём или добудем славы, сражаясь против неприятелей. Ибо, если я паду, сражаясь мужественно, то приобрету бессмертное имя; если же побегу, то вечное бесчестие, — и так как окружённому многочисленными врагами бежать нельзя, то я стану крепко, и в первом ряду за отечество подставлю свою голову всем опасностям». Воины отвечали ему: «где твоя голова, там и наши». Как только воины ободрились, он с великим усилием устремился на стоявших против него врагов и вышел победителем. Когда он потом опустошал землю греков, то остальные греческие князья умилостивляли его дарами; когда же он с презрением отверг золото и паволоки (Panadockmi), а принял одежды и оружие, предложенные ему греками во второй раз: то народы Греции, восхищённые такою его доблестью, собравшись к своим царям говорили: И мы хотим быть под властью такого царя, который любит более — не золото, а оружие. Когда Святослав приблизился к Константинополю, греки откупились от него большою данью, и таким образом удалили его от границ Греции. Наконец, в 6480 году от сотворения мира, Курес, князь печенегов (Pieczenigi), умертвил его из засады, и, сделав из его черепа чашу с золотою обделкой, вырезал на пей надпись такого содержания: «Ища чужего, он [14]потерял своё». По смерти Святослава один из его вельмож, по имени Свенельд (Svuatoldus), пришёл в Киев к Ярополку и с большим старанием побуждал его изгнать из царства, брата Олега за то, что он умертвил его сына, Люта. Ярополк, увлечённый его убеждениями, пошёл войною на брата и разбил его войско, т. е. древлян. Олег же искал убежища в одном городе, но не был впущен своими же; и так как в то время было сделано нападение, то он был столкнут или сброшен с одного моста, и жалостным образом погиб, заваленный многими трупами, падавшими на него. Ярополк, заняв город, искал брата, и при виде его тела, найденного между трупами и принесённого к нему, сказал: «Свенельд, вот чего ты хотел!» После того Олег был похоронен. Владимир, узнав о том, что Олег убит и похоронен, из Новгорода бежал за море к варягам; а Ярополк, поставив в Новгороде своего наместника, сделался монархом всей Руссии. Снискав помощь варягов и возвратившись в отечество, Владимир изгнал из Новгорода братнего наместника и первый объявил войну брагу, ибо знал, что он поднимет против него оружие. Тем временем он послал к Рогволду (Rochvuolochda), князю псковскому (который также переселился сюда от варягов), и просил в супруги его дочь Рогнеду (Rochnida); но дочь желала выйти замуж не за Владимира, потому что знала, что он незаконнорождённый, но за брата его, Ярополка, который, полагала она, скоро также будет просить её в супруги. Владимир, получив отказ, пошёл войною на Рогволда и умертвил его вместе с двумя сыновьями; с Рогнедой же, дочерью его, вступил в супружество, и потом пошёл на Киев против брата. Не смея сразиться с ним, Ярополк заключился в Киеве (Chiovuia), который и был осаждён Владимиром. Во время осады Киева (Chiovu), Владимир послал тайного гонца к некоему Блуду, ближайшему советнику Яронолка, и, почтив его названием отца, спрашивал у него совета, как извести Ярополка. Обдумав просьбу Владимира, Блуд обещался, что он сам убьёт своего господина, советуя Владимиру осадить город; Ярополка же убедил не оставаться в крепости, выставляя на вид, что многие из его войска перешли к Владимиру. Поверив своему советнику, Ярополк удалился в Родню (Roden), к устью Роси (Jursa), и думал, [15]что там он будет безопасен от насилия со стороны брата. Покорив Киев, Владимир передвинул войско к Родне, и долго теснил Ярополка тяжкою осадою. Потом, когда город, истощённый голодом, не мог дольше выдерживать осады, Блуд советовал Ярополку заключить мир с братом, который гораздо сильнее его, и в то же время известил Владимира, что он скоро приведёт и предаст ему его брата, Ярополк, следуя совету Блуда, отдался в волю и власть брата, предлагая вместо всяких условий, что он будет благодарен Владимиру, если тот из милости уступит ему что-нибудь из владений. Предложение очень понравилось Владимиру. Потом Блуд уговорил своего господина, чтобы он пошёл к Владимиру; Вераско, тоже советник Ярополка, ревностно отговаривал его от этого. Но пренебрегши его советом, Ярополк отправился к брату и, входя в ворота, был убит двумя варягами, между тем как Владимир смотрел с одной башни в окно. После того Владимир изнасиловал супругу брата, родом гречанку, с которою и Ярополк жил до супружества, когда она была ещё монахинею. Этот Владимир поставил много идолов в Киеве: первый идол, называвшийся Перуном (Perum), был с серебряной головой, а остальные члены были у него из дерева; другие идолы назывались: Услад, Корса, Дасва, Стриба, Симергла, Макош; им приносил он жертвы; иначе они называются кумирами (Cumeri). У Владимира было очень много жён. От Рогнеды он имел Изяслава (Isoslaus), Ярослава (Jeroslaus), Всеволода (Servuoldus) и двух дочерей; от гречанки — Святополка (Svuetopolchus); от богемки — Заслава; потом от другой богемки — Святослава и Станислава, от болгарки — Бориса и Глеба (Chleb). Кроме того он имел в Вышгороде (in alto castro) триста наложниц, в Белграде — тоже триста, в Берестове селе (in Berestovuo, Selvi) — двести. Когда Владимир беспрепятственно сделался монархом всей Руссии, то пришли к нему послы из разных мест, убеждая принять их веру. Когда он узнал различные вероисповедания, то и сам отправил своих послов исследовать учение и обряды каждой веры. Наконец, предпочтя всем другим — веру христианскую по греческому закону, он отправил послов в Константинополь, к царям Василию и Константину, и обещался принять христианскую веру со всеми своими [16]подданными и возвратить им Корсун и всё остальное, чем владел в Греции, если они дадут ему в супруги сестру свою, Анну. По окончании переговоров, условились во времени и местом выбрали Корсун; когда прибыли гуда цари, Владимир крестился и, переменив имя, был наречён Василием. Отпраздновав свадьбу, он возвратил Корсун и всё остальное, как обещал. Это произошло в 6496 году от сотворения мира, и с этого времени Руссия пребывает в Христианстве. Анна умерла через 23 года после свадьбы, Владимир же скончался на четвёртый год после смерти супруги. Он построил город, лежащий между реками Волгой и Окой, назвал его по своему имени Владимиром (Vuolodimeria) и сделал его столицею Руссии. Каждый год 15 июля торжественно празднуют его память в числе святых, как Апостола. По смерти Владимира, его сыновья ссорились, споря между собою и не соглашаясь в разделении царства, так что кто был сильнее, тот угнетал слабейших и изгонял их из государства. Святополк, который насильно овладел княжеством Киевским, подослал убийц, чтобы умертвить своих братьев, Бориса и Глеба. По смерти переменили им имена, и один назван Давидом, а другой Романом, и оба причислены к лику святых; им посвящён 24 день июля. При таких ссорах, братья ничего достойного памяти не совершили, кроме измен, козней, вражды и междоусобных войн. Владимир, сын Всеволода, но прозванию Мономах, соединил опять всю Руссию в одну державу; он оставил после себя какие-то регалии, которые употребляются в настоящее время при короновании князей. Владимир умер в 6633 году от сотворения мира, и после него его сыновья и внуки не совершили ничего достойного памяти потомства до самых времён Георгия и Василия: Батый (Bati), царь татар, победил и умертвил их, выжег и разграбил Владимир, Москву и большую часть Руссии. С этого времени, т. е. с 6745 года от сотворения мира до нынешнего князя Василия, почти все князья Руссии не только были данниками татар, но и отдельные княжества давались по воле татар тем из русских, которые у них домогались этого. Хотя татары разбирали и решали споры, возникавшие между ними о преемстве власти в княжествах или о наследствах, тем не менее однако ж войны между русскими и татарами происходили часто; а между [17]братьями были волнения, изгнания и мены царств и княжеств. Так князь Андрей Александрович домогался великого княжества; когда им овладел его брат Димитрий, Андрей с помощью татарского войска изгнал его и совершил много постыдных дел в Руссии. Также князь Димитрий Михаилович убил у татар князя Георгия Данииловича. Узбек (Asbeck), царь татарский, захватив Димитрия, казнил его смертью. Был также спор о великом княжестве тверском: когда князь Симеон Иоаннович просил его себе у Чанибека (Zanabeck), царя татарского, то Чанибек требовал от него годовой дани: вельможи, подкупленные богатыми подарками Симеона, вступились за него и обделали дело так, что он не заплатил дани. Потом в 6886 году великий князь Димитрий победил Мамая, великого царя татар. На третий год после того Димитрий снова разбил его, так что земля была покрыта трупами более, чем на 13,000 шагов. На второй год после этого сражения неожиданно сделал нашествие царь татарский Тохтамыш, поразил Димитрия, осадит и взял Москву. Убитых выкупали для погребения — восемьдесят человек за один рубль: вся сумма выкупа, по счёту, оказалась в три тысячи рублей. Великий князь Василий, правивший в 6907 году, овладел Булгарией, которая лежит по Волге, и изгнал из неё татар. Этот Василий Димитриевич оставил единственного сына Василия; так как он не любил его, потому что подозревал в прелюбодействе супругу свою Анастасию, от которой родился у него Василий, то умирая оставил великое княжество московское не сыну, а своему брату, Георгию. Когда же большая часть бояр (Boiarones) приняли сторону сына Василия, как законного наследника и преемника; то Георгий, увидев это, поспешил к татарам и умолял царя, чтобы он призвал Василия и решил, кому из них должно принадлежать княжество но праву. Когда царь, под влиянием одного из своих советников, благоприятствовавшего стороне Георгия, в присутствии Василия произнёс своё мнение в пользу Георгия, — Василий, пав к ногам царя, просил, чтобы ему было позволено говорить. Получив согласие царя, он сказал: «Хотя ты сделал приговор на основании грамоты умершего человека, однако я надеюсь, что гораздо действительнее и важнее моя грамота, скреплённая золотою печатью, которую ты, живой человек, дал мне в удостоверение того, что хочешь [18]облечь меня великокняжеским достоинством». Затем он просил царя, чтобы он помнил свои слова и удостоил сдержать свои обещания. Царь отвечал на это, что справедливее соблюсти то, что обещано в грамоте живого человека, чем принимать в рассуждение завещание. Наконец он отпустил Василия и облёк его великокняжеским достоинством. С огорчением принял это Георгий и, собрав войско, изгнал Василия. Василий перенёс это скрепя сердце и удалился в княжество Углич, оставленное ему отцом. Георгий до конца, жизни спокойно владел великим княжеством, и завещанием отказал его своему племяннику Василию. Андрей и Димитрий, сыновья Георгия, как лишённые наследства, досадовали на это и потому осадили Москву. Василий получил известие об этом в монастыре св. Сергия, немедленно поставил стражей, разместил гарнизон и остерегался, чтобы не напали на него внезапно. Приметив это и посоветовавшись между собою, Андрей и Димитрий наполнили несколько повозок вооружёнными воинами и послали их к монастырю под видом купеческого обоза. Доехав туда, повозки остановились под ночь вблизи стражи. Вспомоществуемые этим обстоятельством, воины в глубокую ночь внезапно выскочили из телег, напали на караульных, не подозревавших никакой опасности, и схватили их. В монастыре взят был и Василий, ослеплён и отослан в Углич вместе с своею супругою. Вскоре потом Димитрий, увидев, что сословие дворян ему неприязненно, и что они переходят на сторону слепого Василия, бежал в Новгород, оставив сына Иоанна, от которого потом родился Василий Шемячич (Semeczitz), в бытность мою в Москве содержавшийся в оковах; более скажу о нём ниже. Дмитрий был прозванием Шемяка, отчего все его потомки называются Шемячичами. Наконец Василий Васильевич Тёмный спокойно овладел великим княжеством. После Владимира Мономаха, до этого Василия, в Руссии не было монархов. Сын же этого Василия, Иоанн, был весьма счастлив, потому что вскоре после своего брака с Мариею, сестрою Михаила, великого князя тверского, он изгнал зятя и овладел великим княжеством тверским; потом завоевал также великий Новгород. После того все другие князья стали служить ему, поражённые величием его деяний, или из страха. Потом при постоянно счастливом [19]ходе дел, он начал употреблять титул великого князя Владимирского, московского и новгородского и наконец стал называться монархом (самодержцем) всей Руссии. Этот Иоанн имел от Марии сына, по имени Иоанна, которому избрал в супруги дочь Стефана Великого, того молдавского воеводы, который победил Магомета, султана турецкого, Матвея, короля венгерского, и Иоанна Альберта, короля польского. По смерти первой своей супруги, Марии, Иоанн Васильевич вступил в другой брак с Софиею, дочерью Фомы, некогда имевшего обширные владения в Пелопонезе: я говорю о сыне Эмануила, царя константинопольского, из рода Палеологов. От неё он имел пятерых сыновей: Гавриила, Димитрия, Георгия, Симеона и Андрея, и им разделил наследство ещё при своей жизни: Иоанну, старшему, он оставил самодержавную власть, Гавриилу назначил великий Новгород, остальным дал другие владения по своему желанию. Первенец его, Иоанн, умер, оставив сына Димитрия, которому дед предоставил монархию, но обычаю, вместо его умершего отца. Говорят, что эта София была весьма хитра и под влиянием её князь много делал. Между прочим утверждают, что она побудила мужа лишить внука Димитрия монархии и назначить на его место Гавриила. Князь, убеждённы! супругою, велел бросить Димитрия в оковы, и долго держал его в них. Наконец, на смертном одре, он приказал привесть его к себе и сказал ему: «Милый внук, я согрешил пред Богом и пред тобою, заключив тебя в темницу и лишив тебя законного наследства; заклинаю тебя прости мне обиду; будь свободен, иди и пользуйся своим правом». Димитрий, растроганный этой речью, охотно простил вину деда. Но когда он выходил, его схватили но приказанию дяди Гавриила и бросили в темницу. Одни полагают, что он погиб от голоду и холоду, другие — что он задушен дымом. Гавриил при жизни Димитрия выдавал себя только за правителя государства, по смерти же его принял княжеское достоинство, хотя и не был коронован, а только переменил имя Гавриила на имя Василия. У великого князя Иоанна от Софии была дочь Елена, которую он выдал за Александра, великого князя литовского, избранного потом королём польским. Литовцы уже надеялись, что важные несогласия обоих государей будут прекращены этим браком; а произошли от него гораздо [20]важнейшия. Ибо в брачном договоре было положено выстроить храм по русскому закону в городе Вильно на назначенном для того месте, и причислить к нему боярынь и девиц русского вероисповедания, сопровождавших Елену. Когда несколько времени пренебрегали исполнением этого условии, тесть воспользовался этим, как поводом войны против Александра, и устроив три армии, выступил против него: первую он послал на юг, в область северскую, другую на запад, против Торопца и Белы, третью поставил посредине по направлению к Дорогобужу и Смоленску; из них он удержал в резерве ещё войско для того, чтобы послать на помощь той армии, против которой будут сражаться литовцы. После того, когда оба неприятельские войска сошлись у реки Ведроши (Vuedrasch), литовцы, бывшие под предводительством Константина Острожского (Ostroskij), окружённого большим множеством вельмож и знати, возымели большую надежду поразить врагов, когда узнали от некоторых пленных число неприятелей и их вождей. Потом, так как речка препятствовала схватке, с обеих сторон стали искать переправы или брода. Однако ж несколько московитов, взобравшись на противоположный берег, первые вызвали литовцев на бой; но те бесстрашно отразили их, преследовали, обратили в бегство и прогнали за речку. Вскоре сошлись оба войска, и началось ужасное сражение. Между тем, как с обеих сторон сражались с одинаковою храбростью, войско, помещённое в засаде, о прибытии которого знали весьма немногие из русских, с боку врезалось в средину врагов; литовцы, поражённые страхом, побежали; предводитель войска вместе со многими вельможами был взят в плен; остальные от страха оставили неприятелю лагерь, сдались сами и также отдали крепости Дорогобуж, Торопец и Белу. Войско же, которое пошло на юг, и над которым предводительствовал Махмет-Аминь (Machmethemin), татарский царь Казани, случайно захватило правителя (на их языке воеводу) города Брянска (Brensko), и овладело Брянском. После того два родных брата, двоюродные братья Василия, один — Стародубский, другой — Шемячич, владевшие доброю частью области северской и прежде подвластные князьям литовским, передались под власть московского князя. Так одним сражением и в один год московский князь приобрёл то, чем [21]завладел Витолд, великий князь литовский, в продолжении многих лет и с величайшим трудом. С этими литовскими пленниками московский князь поступил весьма жестоко, держал их в самых тяжёлых оковах и уговаривал князя Константина поступить к нему в службу, оставив природного государя. Не имея надежды уйти другим способом, Константин принял условие и был освобождён, обязавшись величайшею клятвой. Хотя ему назначены были поместья и владения сообразно его сану, но они не могли привлечь и удержать его, так что при первом случае, через непроходимые леса, он возвратился в отечество. Александр, король польский и великий князь литовский, постоянно желал мира более чем войны, отказался от всех областей и городов, занятых московским князем, и заключил с тестем мир, довольствуясь освобождением своих пленных. Этот Иоанн Васильевич был так счастлив, что победил новгородцев в битве у реки Шелони (Scholona); он принудил побеждённых принять некоторые условия и признать его своим господином и князем, взял с них большие деньги и потом удалился, поставив там своего наместника. По истечении семи лет, он снова воротился туда, вошёл в город при помощи архиепископа Феофила, обратил жителей в самое жалкое рабство, отнял серебро и золото, наконец и все имущества граждан, и увёз оттуда более трёхсот хорошо нагруженных телег. Сам он присутствовал на войне только однажды, когда были завоевываемы княжества новгородское и тверское; в другое время он обыкновенно никогда сам не присутствовал в сражении и однако ж всегда одерживал победу, так что великий Стефан, воевода молдавский, часто вспоминая о нём на пиршествах, говаривал: «Иоанн, сидя дома и покоясь, увеличивает своё царство, а я, ежедневно сражаясь, едва могу защитить границы». Он также ставил по своей воле царей казанских, иногда отводил их пленными, но напоследок сам потерпел от них большое поражение в своей старости. Он первый обвёл стеною московскую крепость и свою резиденцию, как это можно видеть и ныне. Женщинам он был до того страшен, что если какая нибудь случайно попадалась ему на встречу, то от его взгляда только что не лишалась жизни. Не было к нему доступа для бедных, обиженных [22]и притеснённых сильными. За обедом он большею частью до того напивался, что засыпал, а все приглашённые между тем от страху молчали; проснувшись, он протирал глаза, и только тогда начинал шутить и был весел с гостями. Впрочем хотя он и был весьма могуществен, однако принуждён был повиноваться татарам. Когда приближались татарские послы, он выходил к ним на встречу за город и выслушивал их стоя, тогда как они сидели. Его супруга, которая была родом из Греции, очень досадовала на это, и ежедневно говорила, что она вышла замуж за раба татар; потому она убедила супруга притвориться больным при приближении татар для того, чтобы наконец когда нибудь уничтожить этот рабский обряд. В московском кремле был дом, в котором жили татары для того, чтобы знать всё происходившее в Москве. Так как супруга князя равным образом не могла стерпеть и этого, то она отправила, нескольких послов с богатыми подарками татарской царице — почтительно просит её, чтобы она уступила и подарила ей этот дом; а она выстроит на этом месте храм сообразно с божественным указанием, полученным ею в видении. Впрочем она обещалась назначить татарам другой дом. Царица согласилась на это: дом был разрушен, и на его месте выстроен храм; татары, удалённые таким образом из кремля, не могли получит другого дома ни при жизни князя и княгини, ни по их смерти.

Умер Иоанн Великий в 7014 году от сотворения мира; в достоинстве великого князя московского наследовал ему сын Гавриил, потом называвшийся Василием. Он содержал в заключении своего племянника Димитрия, который ещё при жизни деда был венчан на царство, сообразно народному обычаю; поэтому и при жизни, и по смерти племянника, Василий не хотел торжественно венчаться на царство. Он во многом подражал своему отцу, сохранил в целости доставшееся ему от отца, и присоединил к своим владениям многие области не столько войною, в которой был весьма несчастлив, сколько хитростью. Как отец привёл в зависимость от себя Новгород, так он покорил прежде дружественный ему Псков, также приобрёл знаменитое княжество смоленское, которое более ста лет было в подданстве литовцев. Ибо по смерти короля [23]польского Александра, хотя Василий и не имел никакой причины воевать против Сигизмунда, короля польского и великого князя литовского, но видя, что король более склонен к миру, нежели к войне, а равно и литовцы страшатся воины, он нашёл предлог к разрыву. Именно он говорил, что с его сестрою, вдовою Александра, обходятся вовсе не так, как следует по её достоинству. Кроме того он обвинял короля Сигизмунда в том, что он вооружал против него татар. Поэтому он и объявил войну, осадил Смоленск, придвинул стенобитные машины, однако не взял его. Между тем Михаил Глинский (Lyuczky), происходивший от благородной отрасли русских князей и некогда занимавший у Александра высшие должности, бежал к великому князю московскому, как это будет изложено ниже. Вскоре он склонил Василия к войне и обещал ему, что он покорит Смоленск, если он снова будет осаждён, но с тем условием, чтобы московский князь отдал ему это княжество. Потом, когда Василий согласился на предложенные Михаилом условия, и снова уже теснил Смоленск тяжкою осадою, Глинский овладел городом посредством переговоров или справедливее чрез подкуп, и привёл с собою в Москву всех начальников войска, исключая только одного, который воротился к своему государю, не зная за собой никакой измены: остальные же офицеры, подкупленные деньгами и подарками, не смели воротиться в Литву, и чтобы предоставить некоторое оправдание своей вины, навели страх на воинов, говоря: «Если мы возьмём путь к Литве, то на всяком месте нас могут или ограбить, или убить». Воины, страшась этих бедствий, все отправились в Москву и были приняты на жалованье князя.

Гордясь этой победой, Василий приказал своему войску тотчас вступить в Литву, а сам остался в Смоленске. Потом, когда сдались несколько ближайших крепостей и городов, тогда только Сигизмунд, король польский, собрал войско и послал его на помощь осаждённым в Смоленске, но уже поздно. Вскоре по взятии Смоленска, узнав, что московское войско идёт в Литву, он прибыл в Борисов, лежащий на реке Березине, и оттуда отправил против неприятеля своё войско под предводительством Константина Острожского. Когда Константин достиг Борисфена, у города Орши, который отстоит от Смоленска на 24 германских [24]мили, — туда уже прибыло московское войско числом около восьмидесяти тысяч: литовское же войско не превышало тридцати пяти тысяч человек, имея однако ж несколько орудий. Восьмого сентября 1514 года, настлав мост, Константин переправил пехоту через Борисфен у города Орши (Orsa), конница же переправилась через узкий брод пид самой оршинской крепостью. Вскоре после того как половина войска перешла через Борисфен, известили об этом Ивана Андреевича Челядина, которому московский князь поручил главное начальство, — и советовали напасть на эту часть войска и уничтожить её. Но он отвечал: «если мы разобьём эту часть войска, то останется другая, к которой могут присоединиться другие силы; и таким образом нам будет грозить большая опасность. Подождём немного, пока переправится всё войско: у нас такие силы, что, без сомнения, мы можем без большего труда или разбить это войско, или окружить его и гнать до самой Москвы, как быков. Наконец нам останется только занять всю Литву». Между тем приближалось литовское войско, в состав которого входили поляки и солдаты из чужих стран, и когда оно отошло от Орши на 4000 шагов, — обе армии остановились. У московитов два крыла далеко отошли от остального войска, для того чтобы обойти неприятеля с тыла; главное же войско в боевом порядке стояло в середине, а впереди были поставлены те, которые должны были вызвать неприятеля на бой. Напротив них литовцы долго давали диспозицию своим разноплемённым силам, ибо каждое княжество прислало войско и предводителя своего племени, и таким образом в боевой линии каждому было дано своё место. Наконец, поставив несколько отрядов впереди, московиты подают сигнал и первые делают нападение на литовцев. — Те стоят бесстрашно и отражают их; но московиты, получив подкрепление, в свою очередь обращают в бегство литовцев. Таким образом несколько раз обе стороны, усиливаясь свежими подкреплениями, опрокидывают друг друга. Наконец все силы введены были в дело. Тогда литовцы, с намерением отступив к тому месту, где у них поставлены были орудия, обратили пушки на преследовавших их московитов: они стреляют, расстраивают и разрывают густые задние ряды, стоящие в резерве. Московиты были устрашены [25]этим новым образом войны, так как они думали, что только первые ряды, сражающиеся с неприятелем, находятся в опасности; они смешались и ударились в бегство, считая передние дружины уже разбитыми. Тогда литовцы обращаются назад, со всеми силами настигают их, преследуют и убивают. Одна ночь и леса прервали эту сечу. Между Оршей и Дубровной (которые отстоят друг от друга на 4 германских мили) есть судоходная река Кропивна: в ней потонуло столько московитов, бежавших по её опасным и высоким берегам, что течение реки замедлилось. Взяты были в этом сражении все начальники войска и военные советники. На следующий день Константин сделал великолепный приём знатнейшим из них; потом отправил их к королю: они были распределены по литовским крепостям. Иван Челядин, с двумя другими главными вождями уже преклонных лет, содержался в Вильне в железных кандалах; когда я был отправлен в Московию послом от цесаря Максимилиана, то навестил их с позволения короля Сигизмунда и утешал их, кроме того, по их покорной просьбе, дал в долг несколько золотых. Услышав о поражении своих войск, князь немедленно оставил Смоленск и поспешно уехал в Москву, приказав сжечь крепость Дорогобуж, чтобы не завладели ею литовцы. Литовское войско направилось прямо к городу Смоленску, но не могло взять его, потому что московский князь сильно укрепил его и оставил в нём гарнизон. К тому же приближающаяся зима мешала осаде. Кроме того литовцы были обременены добычей, доставшеюся после сражения, и многие требовали возвращения домой, полагая, что они уже довольно сделали. Наконец литовское войско не могло взять Смоленска и потому, что ни литовцы, ни московиты не умеют брать крепостей. Но от этой победы король ничего не выиграл, кроме возвращения трёх городов по сю сторону Смоленска. На четвёртый год после этого сражения московский князь послал войско в Литву; оно расположилось станом между течениями реки Двины и городом Полоцком. Отсюда он отпустил большую часть своего войска опустошать Литву огнём и мечем и собирать добычу. Альберт Гастолд, полоцкий воевода, вышедши в одну ночь и перейдя реку, зажёг кучу сена, которое собрали [26]московиты ради долгой осады, и напали на неприятелей: одни из них погибли от меча, другие потонули в бегстве, третьи были взяты в плен, немногие спаслись; из остальных, которые, переходя с одного места на другое, опустошали Литву, — одни побеждены в разных местах, другие, бродившие по лесам, убиты поселянами.

В тоже время московский князь также выступил против царства казанского, с судовою и конною ратью, — но воротился, не сделав дела и потеряв весьма много воинов. Хотя этот князь Василий в войне был весьма несчастлив, однако тем не менее свои всегда выхваляют его так, как будто бы он вёл дела свои счастливо; и хотя иногда ворочалась едва половина воинов, однако они утверждают, что в сражении не потеряно ни одного. Властью, которую имеет над своими, он превосходит едва ли не всех монархов целого мира. Он исполнил то, что начал его отец, — именно отнял у всех князей и других владетелей все их города и укрепления. Даже своим родным братьям он не вверяет крепостей, и не позволяет им в них жить. Почти всех гнетёт он тяжким рабством, так иго тот, кому он приказал быть у себя во дворце, или идти на войну, или отправлять какое нибудь посольство, принуждён исполнять свою должность на свой счёт, исключая юношей, боярских детей, т. е. благородных людей небольшого достатка, которых, по их бедности, он ежегодно берет к себе и обыкновенно даёт жалованье, но не всем одинаковое. Тем, которым он кладёт 6 золотых в год, жалованье выдастся только на третий год; те же, которым даётся каждый год по 12 золотых, обязаны быть готовыми ко всякой должности на своих издержках и с несколькими лошадьми. Знатнейшим, которые отправляют посольства или другие важные должности, даются или управления областями, или села, или поместья, смотря по труду и достоинству каждого; однако они платят с них князю известную ежегодную подать: им идёт только денежная пеня, которую они взимают с бедных, чем либо провинившихся, и некоторые другие доходы. Князь позволяет пользоваться такого рода владениями большею частью в продолжении полутора года; если же оказывает кому особенную милость и благоволение, то прибавляет ещё несколько месяцев: но по прошествии этого времени всякое [27]жалованье прекращается, и целые шесть лет такой человек должен служить даром. При княжеском дворе был некто Василий Третьяк Долматов, пользовавшийся милостью князя и бывший в числе ближних дьяков его. Князь назначил его послом к цесарю Максимилиану и приказал ему приготовляться. Когда Третьяк говорил, что у него нет денег на дорогу и на издержки, его тотчас схватили, увезли в Белоозеро (Bieloyessero) и на всю жизнь заключили в темницу, где он наконец и погиб жалкою смертью. Князь взял себе его именье, движимое и недвижимое, и нашедши у него 3000 флоринов чистыми деньгами, не дал его братьям и наследникам даже четвёртой части. Подлинность этого, кроме обшей молвы, подтвердил писец (scriba) Иван, который был ко мне приставлен князем, чтобы доставлять вещи, необходимые для ежедневного употребления: он держал Третьяка под стражей, когда тот был взят. Два брата Василия Третьяка, Феодор и Захария, которые были даны нам приставами на возвратном пути из Можайска в Смоленск, утверждали тоже самое. Если послы, отправленью к иностранным государям, привозят какие либо драгоценности, то князь откладывает это в свою казну, говоря, что он даст им другую награду, а она такова, как я сказал выше. Так, когда вместе с нами возвратились в Москву послы князь Иван Посечень Ярославский (Kues Ivuan, Posetzen, Jaroslavuski) и дьяк Семён (т. е. Симеон) Трофимов, получив в дар от цесаря Карла V, к которому были посланы, тяжёлые золотые ожерелья, цепи, испанские дукаты — а от брата цесаря, Фердинанда, эрцгерцога австрийского, моего государя, серебряные чаши, золотые и серебряные парчи, и несколько немецких гульденов, — то князь немедленно отобрал у них и цепи, и чаши, и большую часть испанских дукатов. Когда я спрашивал послов, справедливо ли это, — то один постоянно отрицал, боясь унизить своего князя, другой же говорил, что князь приказал принести к себе царские подарки, чтобы поглядеть на них. Потом, когда я весьма часто вспоминал об этом, один из них перестал после этого посещать меня, чтобы не быть принуждённым ко лжи, продолжая отпираться, или чтобы избежать опасности в том случае, если признается в истине. Но придворные не отвергали этого факта, а возражали: Так что же, если князь [28]вознаградит их другою милостью? Он имеет власть как над светскими, так и над духовными особами, и свободно, по своему произволу, распоряжается жизнью и имуществом всех. Между советниками, которых он имеет, никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чём нибудь противоречить ему или быть другого мнения. Они открыто признают, что воля князя есть воля Бога, и что князь делает, то делает по воле божией; потому они даже называют его божьим ключником и постельником, и наконец верят, что он есть исполнитель воли божией. Оттого сам князь, когда его умоляют о каком нибудь заключённом, или в другом важном деле, обыкновенно отвечает: будет освобождён, когда Бог велит. Подобно тому, если кто-нибудь спрашивает о каком нибудь неизвестном и сомнительном деле, — обыкновенно отвечают: знает Бог и великий государь. Неизвестно, такая ли загрубелость народа требует тирана государя, или от тирании князя этот народ сделался таким грубым и жестоким.

Со времени Рюрика до нынешнего князя, прежние государи не употребляли другого титула, как великих князей или Владимирских или московских или новгородских и пр., кроме Иоанна Васильевича, который называл себя господином всей Руссии и великим князем Владимирским и пр. Василий же Иоаннович присвоивает себе титул и имя царя следующим образом: Великий Государь Василий, Божиею милостию Царь и Государь всей Руссии, и Великий Князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и пр., Государь и Великий Князь Нижней земли Новгородской, и Черниговский, Рязанский, Волоцкий, Ржевский, Белевский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский, и пр. Так как ныне все называют его императором, то мне кажется необходимым распространиться о титуле императора и о причине этой ошибки. Слово царь на русском языке значит король, rex. Но на общем славянском языке, у поляков, богемцев и всех других, под словом царь понимают императора или цесаря от созвучия этого слова с последним долгим слогом слова Caesar. Оттого все, которые не понимают русского языка и не знают русских букв, как то богемцы, поляки и славяне, подвластные венгерскому [29]королевству, называют rex’а другим именем, одни — кралем, другие кираллем, некоторые королём, и полагают, что царём называется только один цезарь или император. От этого произошло, что русские переводчики, слыша, что иностранцы называют их государя императором, начали и сами именовать его так, полагая, что имя царя почётнее, чем имя короля (хотя они и значат одно и тоже). Но если пересмотреть все их летописи и священное писание, то везде слово царь соответствует слову rex, а император — слову кесарь. По такой же ошибке царь турецкий назывался императором, хотя он издревле не употреблял другого более высокого титула, чем титул царя, т. е. короля. От того европейские турки, которые употребляют славянский язык, называют Константинополь Цареградом, так сказать царским городом. Некоторые называют московского государя белым царём. Я тщательно отыскивал причину, почему бы он назывался белым царём, когда прежде никто из московских князей не употреблял этого титула; сверх того, часто и открыто говорил при случае советникам, что мы признаём его не царём, а великим князем. Весьма многие полагали причину царского титула в том,. что он имеет под властью царей, но не могли представить никакой причины названию белый. Я же уверен, что московских князей называют белыми царями от белых шапок, как теперь персидский шах называется Кизиль-пашей, т. е. красной головой — от красной шапки. Царский титул употребляется им в сношениях с римским императором и папой, с королями шведским и датским, с магистрами прусским и ливонским и, как я слышал, с государем турецким; его же никто из них не называет царём, разве только ливонцы. С давнего времени ни московские князья употребляли титулы, которые были написаны на трёх кружках, вставленных в треугольник. Первый из них, на верхнем кружке, заключался в следующих словах: Бог наш есть Святая Троица, Которая была прежде всех веков, Отец и Сын и Дух Святой; но не три Бога, а по существу один Бог. На втором был титул императора турецкого, с прибавлением: Любезному брату нашему. На третьем титул великого князя московского, в котором он писался царём и наследником и господином всей Руссии восточной и южной, [30]и в котором я видел прибавление обыкновенной формулы. Посылаем к тебе нашего верного советника. В сношениях же с королём польским он употребляет такого рода титул: Великий Государь Василий, Божиею милостью Государь всей Руссии и Великий Князь Владимирский, Московский, Новгородский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Болгарский, и пр., пропуская титул царя, потому что ни тот, ни другой из них не удостоит принять грамоту другого с прибавлением нового титула. Это случилось даже в нашу бытность в Москве, когда московский князь насилу принял присланные к нему грамоты короля Сигизмунда, с прибавлением титула московского князя.

Некоторые пишут, что московский князь домогался от римского папы и от цесаря Максимилиана царского имени и титула. Это мне кажется неправдоподобным, преимущественно потому, что московский князь ни одному человеку так не враждебен как папе, которого он удостоивает только титула учителя. Цесаря же римского он почитает не выше себя, как это явствует из его грамот, в которых он своё имя ставит впереди императорского титула. Герцог (Dux) у них называется князем (Knes), и они, как я сказал, никогда не имели другого титула больше этого, и только прибавляли к нему слово великий, ибо все прочие, которые имели только одно княжество, назывались князьями: которые же владели большим числом княжеств и имели под своей властью других князей, те назывались великими князьями. Они не имеют другой степени или достоинства, кроме бояр, которые соответствуют, как я сказал выше, нашим дворянам или рыцарям. В Кроации знатнейшие вельможи также называются князьями, — а у нас, как и в Венгрии, дают им только название графов (Comites).

Некоторые знатные мужи не усомнились обратиться ко мне с укором за то, что нынешний московский князь обыкновенно ссылается на грамоты блаженной памяти Максимилиана, которыми присвоен царский титул его отцу Гавриилу, который потом переменил имя и по своему желанию стал называться Василием. По словам этих людей, он утверждает, что я привёз к нему эти грамоты. По этой причине произошло то, что в новейших трактатах с королём польским, он захотел или называться царём, или считать [31]недействительными все договоры. Хотя я не должен бы был нисколько беспокоиться об этих речах, как о несправедливых и неправдоподобных, однако я принуждён опровергнуть их не столько для себя, сколько для олагочестивого и милостивейшего моего государя, видя, как дерзко призывают ненависть на его блаженную память. Довольно известно, что одно время существовала вражда между императором Максимилианом и Сигизмундом, королём польским, именно когда Сигизмунд женился на дочери Стефана, графа сцепузийского. Ибо некоторые толковали, что это было сделано для того, чтобы Иоанн, брат невесты, мог получить руку Анны дочери короля венгерского Владислава, через влияние и посредство его брата Сигизмунда, — и через то воспрепятствовать и уничтожить права наследства на королевство венгерское, которые принадлежали Максимилиану и его внукам. По этой причине Максимилиан справедливо полагал, что ему полезно будет иметь союзником московского князя, постоянного врага литовцев и поляков. Но после того, как на сейме в Пресбурге Максимилиан и Владислав уговорились о браке Анны, в присутствии и при содействии Сигизмунда, — с этого времени все подозрения и несогласия были устранены и уничтожены, и Максимилиан гак крепко полюбил Сигизмунда, что не усомнился сказать (в другом месте мы также об этом говорили), что он пойдёт с Сигизмундом в рай и в ад. Хотя было время, когда Максимилиан искал союза с московским князем, но однако никогда не присвоивал ему царского титула, что легко может быть доказано грамотами и печатями, обмененными с обеих сторон, если моё свидетельство, хотя справедливое и верное, покажется кому недостаточным. Для чего же бы московский князь просил этого титула у императора Максимилиана, тогда как ещё прежде нежели было между ними какое нибудь дело, он хотел видеть себя не только равным, но и высшим, ставя своё имя и титул в речах и на бумаге выше императорского, что даже ныне, как сказано, так упорно соблюдается? А после моего возвращения из Московии он не употреблял царского титула даже в переписке с польским королём. Известно же, что в сношениях с императором или с папой он называет себя царём и государем всей Руссии. Даже и от названия императора не отказывается он, если [32]присоединяет перевод грамот с русского на латинский, так как толмачи переводят слово царь, которое значит король, словом император. Таким образом, он сам сделал себя и царём и императором. Но чтобы сделали его царём императоры Максимилиан и его внуки, в обиду королям польским, — этому никто не поверит. Для какой же нужды он, как слышно, домогается царского достоинства от папы, если прежде того получил его от императоров? Пусть это послужит в защиту августейшему Максимилиану, моему государю, который до самой смерти был верным и искренним другом королю Сигизмунду.

Что же я скажу о самом себе? С каким лицом, спрашиваю, осмелился бы я столько раз ездить в Польшу и Литву, показываться на глаза королей польских, Сигизмунда и его сына, присутствовать на сеймах поляков, глядеть на вельможных панов, если бы я помогал в этом деле моему государю, от имени и по поручению которого я весьма часто говорил братски, дружески, благосклонно и доброжелательно и королю и всем сословиям всё, что можно говорить от самого дружественного, самого лучшего и милостивейшего императора? Если нет тайны, которая не обнаружится, то верно давно бы вышло на свет, если бы я позволил себе что-нибудь недостойное моего звания. Но я утешаюсь сознанием своей правоты, твёрже которого нет никакого утешения, и спокойно полагаюсь на милость королей польских и благосклонность прочих сословий Польши, вспоминая, что я всегда имел их.

Были времена, когда такие речи могли быть распространяемы, менее разжигая ненависть, нежели ныне. Но распространять их в наше время, — это ничто иное, как искать способов к разрушению взаимного расположения самых дружественных государей, тогда как его должно было бы скреплять со всевозможным старанием. Казалось, что окончены были все дела, которые, по общему мнению, должны были иметь величайшую важность для сохранения остатков Венгрии и для возвращения утраченного. Но те, для которых это дело и прежде было большим добром, а в будущем обещало ещё больше, те, заразясь турецким или каким нибудь другим злым духом, и забыв об условиях и договорах, замышляют новое и опасное дело, не рассудив в какое [33]несчастье они вовлекут и самих себя и соседей, и преимущественно Венгрию, так прекрасно послужившую всему христианству.