ЗАПИСКИ ПОКОЙНАГО.
[править]ВОЕННЫЙ БЫТЪ.
[править]ОТЪ ИЗДАТЕЛЯ.
[править]Нынѣшнимъ лѣтомъ случилось мнѣ быть по порученію — не «по особому», а по пріятельскому — въ небольшой деревушкѣ одной изъ центральныхъ нашихъ губерній. Я долженъ былъ найдти тамъ старушку-барыню, съ проживающимъ у ней сыномъ, военнымъ офицеромъ, избѣжавшимъ такъ счастливо всѣ опасности послѣдней кампаніи и пользующимся нынѣ продолжительнымъ отпускомъ для поправленія здоровья. Старушку я, правда, нашелъ и недолго даже отыскивалъ, но какъ нашелъ! Одинокая, убитая, неутѣшная, горько-плачущая съ утра до ночи и съ ночи до утра, старушка лишилась единственнаго своего сына, еще молодаго человѣка, въ цвѣтѣ лѣтъ, благополучно отбывшаго три послѣднія кампаніи. Единственное ея утѣшеніе, неоцѣненное сокровище, кормилецъ ея, лежалъ уже зарытый на кладбищѣ верстахъ въ пяти отъ деревушки. Онъ умеръ недѣли за двѣ до моего пріѣзда, пролежавъ предварительно недѣли двѣ больнымъ. — «А страдалъ онъ, объяснила мнѣ старушка: — горюя всё по какомъ-то мѣстѣ, всё спрашивая: гдѣ его настоящее мѣсто? отчего нельзя его отыскать? всё искалъ да искалъ, тосковалъ да горевалъ, вотъ и доискался. Пойду сама вслѣдъ за нимъ. Не жить мнѣ больше безъ него на свѣтѣ!… Вѣдь женить собиралася… и невѣста тутъ близко.» — Такъ говорила добрая, бѣдная, страдающая, неутѣшная старушка-мать. Долго стоялъ я безъ памяти: такъ сильно поразила меня смерть лучшаго моего товарища, человѣка съ прямымъ, благороднымъ характеромъ, умнаго, веселаго до крайности и молодца въ бою, большаго охотника до всего книжнаго, увлекавшагося всѣмъ истинно-прекраснымъ…. Послѣ перваго удара страшнаго горя, старушка отвела меня въ комнату, гдѣ лежалъ и умеръ больной…
Я остался одинъ. Первое, что бросилось мнѣ въ глаза, это была толстая, листовъ въ двѣсти тетрадь, лежащая на столѣ, писанная вся его, такъ знакомою мнѣ, рукою. Всѣ товарищи покойнаго, въ томъ числѣ и я, неоспоримо сознавали въ немъ способность легко писать; но тутъ я увидѣлъ тетрадь, поразившую меня своимъ громаднымъ объемомъ и чистотою и опрятностью почерка. Вся она сначала и до конца была исписана. Перевертывая страницы, я увидѣлъ нѣсколько заглавій. Смотрю, заглавіе какъ-будто отдѣльной статьи: «Полковой Штабъ-Лекарь»; далѣе — «Отецъ Василій»; потомъ — «Ероховичъ»; «Анна Ивановна»; «Сдача Запасной Бригады во время войны»; «Гувернантка»; «Экзаменъ» и много другихъ. «Э, э!» подумалъ я. «Вотъ оно какъ. Не оттого ли ты, голубчикъ, и свихнулъ, что крѣпко записался? А сколько еще подобныхъ ему товарищей погибло подобнымъ образомъ!» Но, между-тѣмъ, я взялъ эту тетрадь, просилъ бѣдную сироту-старушку отдать мнѣ ее на память и получилъ согласіе. Даже она нѣсколько обрадовалась, отдавая мнѣ тетрадь, видя мою горячую привязанность къ покойному. — «Помните и не забывайте бывшаго вашего друга», сказала она въ-заключеніе.
Внимательно перечитывалъ я тетрадь покойнаго. Многое въ ней показалось мнѣ поразительно-вѣрно схваченнымъ изъ нашего военнаго быта. Самъ умершій въ одномъ мѣстѣ замѣчаетъ, «что двадцатилѣтняя безпрерывная правдивая наблюдательность его военной жизни, сроднивъ его съ походами и эпизодами ея, научила вѣрно и правильно глядѣть на военный бытъ, несравненно-вѣрнѣе, можетъ быть, нѣкоторыхъ разскащиковъ, взявшихся въ недавнее время разсказывать про этотъ бытъ, не зная, между-тѣмъ, всѣхъ изгибовъ его, тонкостей, едва уловимыхъ даже для тѣхъ, которые сами служили въ полевыхъ полкахъ, и, ужь конечно, неуловимыхъ для писателей-гражданъ, проживающихъ въ столицахъ, да въ губерніяхъ, да у себя на селѣ, отпустившихъ для чего-то, мимоходомъ, бороду, прикрывъ въ то же время разумную свою голову мусульманскою фескою» (на кого намекаетъ покойный, не знаю)".
Итакъ, желая познакомить публику съ картинами нашего военнаго житья-бытья, я рѣшился, съ дозволенія матери умершаго, напечатать нѣсколько статей изъ оставшейся у меня огромной тетради — статей, которыя показались мнѣ болѣе-любопытными, болѣе-интересными.
ЭКЗАМЕНЪ.
[править]— А вотъ я вамъ разскажу, какъ прежде у насъ въ полкахъ бывали эти проклятые экзамены. Да небось и сами помните! Не дай-то Богъ никогда съ ними связываться. Теперь даже смѣшно; а тогда, тогда… Боже ты мой!
Такъ говорилъ мнѣ старый знакомый, сослуживецъ мой когда-то, теперь ужь отставной, проживающій въ уѣздномъ городкѣ на половинной пенсіи и весьма-недовольный своимъ жребіемъ. Сошелся я съ нимъ по приходѣ нашемъ сюда, въ городокъ Б. У капитана этого свой домикъ. Надо замѣтить, что человѣкъ онъ съ понятіями современными, много читаетъ и, не знаю уже, длячего только, поддѣлывается въ разговорахъ подъ какой-то простонародный, будто неученый ладъ, показывая, что онъ совсѣмъ и неграмотенъ, такъ-какъ будто какой-нибудь староста на селѣ, или прикащикъ изъ крѣпостныхъ. Въ первые дни возобновленнаго знакомства онъ говорилъ со мною какъ-то робко, боязливо, затоваривалъ самъ изрѣдка; но и тутъ въ отрывистыхъ его рѣчахъ замѣтенъ былъ вѣрный взглядъ на жизнь и вмѣстѣ съ тѣмъ просвѣчивало какое-то пренебреженіе ко всему: къ рѣчамъ, поступкамъ, даже къ одеждѣ. Казалось, что былое горе, а можетъ и настоящее крѣпко одолѣли его. Но онъ старался не высказываться, какъ я ни добивался заводить съ нимъ рѣчь о немъ самомъ. Спустя нѣсколько, пріятель мой ознакомился со мною покороче, сталъ развязнѣе и въ разговорахъ и пріемахъ. Я увидѣлъ въ немъ человѣка бывалаго, тёртаго, начитаннаго и нелишеннаго даже способности увлекаться. Это мнѣ понравилось въ немъ болѣе всего.
Но начинаю разсказъ капитана:
" — Еще при выступленіи нашего корпуса изъ Литвы въ Царство Польское — васъ тогда въ полку не было (такъ началъ отставной) — слышно было, что начальникъ штаба (корпуснаго), по прибытіи въ Польшу, заведетъ въ полкахъ непремѣнно эти анафемскіе экзамены, что экзаменовать будутъ всякаго поодиночкѣ, а капитановъ безъ этого и въ майоры не будутъ производить. Говорили, что нѣкоторые полки корпуса, прежде насъ выступившіе, уже подвергнулись этому экзамену еще на дорогѣ, будто самъ начальникъ штаба выѣзжалъ къ нимъ, да на дневкахъ собиралъ всѣхъ и допрашивалъ… и мало ли что толковали тогда!… А вотъ придемъ и увидимъ! и когда-то еще придемъ! думалось себѣ. Одного похода мѣсяца полтора. Лѣтомъ, знаете, шли. Стороны хорошія, мѣста любопытныя… Гуляешь идешь походомъ-то. Точно: только-что не успѣли вступить въ Польшу, нашему полку такъ и вышло прямо въ Варшаву. Можетъ, изволили слыхать, что значило въ то время идти въ Варшаву. Всякаго такъ и обдало какъ варомъ: караулы, комендантъ, цитадель, плацмайоръ… такъ и зарябило въ глазахъ… Особенно страшились молоденькіе, только-что произведенные, да прибывшіе изъ корпусовъ… Еще, знаете, къ нахальству-то не привыкли, не оголтались еще: все въ книжку читаетъ да восхищается тамъ стихомъ; мало-мальски обидное слово, такъ и зардѣетъ, какъ красная дѣвушка; у другаго слёзы навернутся на глазахъ: стало, тамъ у него въ сердечкѣ-то, хоша и въ молодомъ, а заскребло на порядкахъ… Энергіи у него, у этого молодаго, пропасть: другой и на дѣльное хотѣлъ бы употребить ее, а его посылаютъ въ караулъ! Казалось бы, что жь такое караулъ? Караулъ дѣло нужное, стало-быть потребное, общественное… выходитъ: карауль-себѣ, оберегай общественное спокойствіе той части, гдѣ поставленъ… Какъ бы не такъ: только и занимаешься, только и думаешь, чтобы не опоздать выбѣжать въ ружье; такъ и думаешь, какъ бы не оказалось порожней сошки, а она проклятая какъ нарочно бросится тебѣ первая въ глаза; какъ бы ловко отдать честь, т.-е., сдѣлать ружьемъ на караулъ, да чтобы патруль принять правильно, по всей, значитъ, формѣ. Такъ надъ этимъ и мучаешься, бывало, цѣлыя сутки. Смѣнишься, какъ убитый цѣлый другой день спишь. И-и! Не дай Богъ! пренепріятное занятіе. То-есть, вѣдь отчего это? Попробуй, напримѣръ, опоздать выскочить въ ружье, когда идетъ комендантъ или кто другой, а пуще комендантъ, такъ, я вамъ доложу, и не раздѣлаешься ни за что послѣ. Караула на три тебя нарядятъ на лишнихъ; а крику-то, а шуму!… обращенье-то тогдашнее помните? Словомъ однимъ, изобидятъ тебя такъ, что все внутри и перевернется… И за что же, подумаешь? за то, что солдатъ отвалился назадъ корпусомъ? А чортъ ему, прости Господи, велѣлъ выставить пузо-то свое впередъ, какъ купцу какому-нибудь!.. Пришелъ домой по смѣнѣ, а тамъ ужь въ канцеляріи на тебя бумага изъ ордонансъ-гауза, что вотъ-де ты такой-сякой… взыска требуютъ. Ну, и раздѣлывайся… Каково было переносить!… Эхъ! другой, бывало, такъ осерчаетъ да нагрубитъ, что самъ послѣ испугается. А плац-майоръ въ цитадели!… Ну, теперь понимаете, что за жизнь была въ Варшавѣ? А тутъ еще эти экзамены. Какъ не одурѣть? Вѣдь вотъ теперь, какъ вспомнишь, такъ, право, жаль становится: и чего было бояться?… а боязнь эта сколько унесла свѣжей силы, энергіи… сколько жизни у другаго отняла! Ей-Богу, правда.
"Тутъ, на бѣду еще, полковой командиръ прибылъ новый. Старый-то въ отставку подалъ: принудили. Я вамъ разскажу послѣ, какъ и принудили. Ну, новый командиръ, дѣло извѣстное, тоже непріятно другому: каковъ-то еще будетъ! что за человѣкъ! всего этого не знаешь… въ невѣдѣніи остаешься… Прибылъ же онъ изъ гвардіи. Прибылъ онъ, доложу вамъ, такъ, въ бриченкѣ мизеристой; жена, двое дѣтей, нянька, ну и проч. И сначала какъ-будто путный: собралъ это офицеровъ, рекомендуется: будемъ жить, говоритъ, господа въ ладу и согласіи, держать правду во всякомъ дѣлѣ, помогать, говоритъ, другъ другу по-мѣрѣ возможности! Кажется, чего же больше? Видишь, человѣкъ человѣкомъ! Что жь бы вы думали? Не прошло и году, излукавился. Его послѣ тоже уволили. А чтобы этакъ помочь кому-нибудь, заступиться въ случаѣ нужды — гдѣ тамъ! и въ усъ не дуетъ… Ну, а на смотрахъ такимъ молодцомъ, что любо смотрѣть: орломъ летаетъ; голосина здоровый звенитъ верстъ на пять; фальшитъ тоже безъ-устали. Чуть начальникъ подъѣхалъ здороваться, а онъ ужъ тутъ первый изо всей мочи заорётъ: «здравія желаемъ, ваше превосходительство!» такъ весь фронтъ и покроетъ. Бывало, стоя въ Варшавѣ, смотры да ученья безпрестанные, а ему это просто раздолье, потому голосомъ бралъ. Что же касается до денегъ, такъ ими отъ души занимался, то-есть, искренно: считаетъ да пересчитываетъ… Охотникъ тоже былъ до часовъ. Накупитъ, бывало, и анкеровъ, и хронометровъ, и цилиндровъ… и съ музыкой, и Богъ знаетъ какихъ ужь не покупалъ! Когда же дошло дѣло до войны… Ну, да это послѣ.
"Велѣно было полковому командиру, по пріемѣ полка, обратить особенное вниманіе на офицеровъ, ибо походили болѣе на труппу драматическихъ актеровъ и эквилибристовъ, нежели на настоящихъ офицеровъ: потому соберутся въ одну шайку — ужь они одинъ другаго знали хорошо — дебошъ такой учинятъ, что истинно съ любопытствомъ послѣ слушаешь. Тамъ эти кавярни, цукерни, держись только! Ну, и надо было прекратить такое рыцарство. Вотъ онъ и сталъ, по-началу, прекращать. Успѣлъ ознакомиться съ нѣкоторыми лицами, даже замѣтилъ одному молодому прапорщику, что у того длинные волосы: неприлично, говоритъ, обстригите. Да вдругъ, ни съ того, ни съ сего, и бросился къ одному тоже молоденькому, который отставилъ при этомъ ногу. Надо вамъ сказать, что всякое распоряженіе сначало-то происходило въ общемъ собраніи у него, у полковника, въ комнатахъ. То-и-дѣло слышишь, бывало: гг. офицеровъ проситъ полковникъ къ себѣ въ десять или тамъ во столько-то часовъ. Ну, вотъ и собираются. Такъ тутъ при собраніи-то онъ и напади на одного молодаго офицера, что ногу-то отставилъ. Что это! говоритъ, какъ вы смѣете, говоритъ, позволять себѣ такую вольность? Тотъ бѣдный замялся, покраснѣлъ. Ему, разумѣется, и въ голову не приходило о вольности: такъ отставилось само-собою. «На гаубтвахту, говорить, полковой адъютантъ! отправьте, говоритъ, его сейчасъ на гаубтвахту.» Такъ и отправили.
"Да-съ! Ботъ онъ и началъ такимъ манеромъ командовать полкомъ. Болѣе все по-наружному, все болѣе старается какъ-нибудь чтобы этакъ схитрить, промелькнуть, стушеваться… такъ, пустякъ, а «Господи помилуй» то-и-дѣло твердитъ… И что особенное замѣтно было въ немъ сначала, такъ это какая-то безотчетная суета, особенно при старшемъ начальникѣ, какое-то быстрое перебѣганье съ одного конца на другой, неуловимое морганье глазами и даже какое-то дрыганье всѣми членами, такъчто другой начальникъ, знаете, этакъ посолиднѣе, поположительнѣе, долго на него въ это время присматривался. Дотомъ всѣ привыкли, и начальники и подчиненные… Да! такъ объ экзаменѣ-то! Ишь ты вѣдь какъ заговорился! Ну, ничего.
"Сначала экзамены эти пугали насъ сильно, то-есть, такъ, что страсть какая-то нападала, какъ вспомнишь объ нихъ; но мало-по-малу, годика этакъ черезъ два, къ нимъ попривыкли, не стали уже такъ пугаться, какъ сначала. Многіе начали находить въ нихъ даже и интересное; начали перечитывать уставы; нашли въ нихъ многое дотолѣ неслыханное и стали уже подтрунивать надъ незнающими. Но черезчуръ ужь занялись ими; то-есть, только одинъ уставъ и на умѣ у всѣхъ. Спеціалистами подѣлались… Да вотъ на-те, взгляните, продолжалъ капитанъ, вынувъ изъ кармана что-то похожее на памятную книгу. Развернувъ ее онъ указалъ на одно мѣсто. Я прочелъ слѣдующее:
"Я посылаю и къ тебѣ любезъныій друкъ о сънабъженіи тобой обещанъныій; Изабелъка зъдесь пріехала.
Разумѣется, тутъ была подпись.
— Видите? спросилъ капитанъ: — а это былъ одинъ изъ лучшихъ служакъ. А вѣдь записки безъ коментарія теперь, пожалуй, и не разберешь.
"Выходитъ, что пишущій-то проситъ своего товарища о снабженіи обѣщанными деньгами и увѣдомляетъ о пріѣздѣ къ нему какой-то Изабелки, любовницы, значитъ, его.
"Вотъ какіе были. Что прикажете дѣлать! Даже и порядочные-то люди, то-есть, съ правильнымъ умомъ, съ толкомъ, съ любознательностью, такъ позаразились ими, то-есть, уставами-то, что дохнуть безъ нихъ не могли. Только и на языкѣ, что третій боевой порядокъ, да рекрутская школа, да разсыпной строй. Оно все это хорошо; да въ мѣру надо… А ужь то, право, черезчуръ выходило. Одинъ разъ на смотру у начальника дивизіи молоденькій офицерикъ, командуя шеренгой, какъ-то, отъ незнанія, что ли, отъ ошибки ли, только возьми да и скомандуй своей шеренгѣ: тихимъ учебнымъ шагомъ въ два пріема. А надо по уставу-то командовать, сами изволите знать: учебнымъ шагомъ въ два пріема. Слова: «тихимъ», не слѣдовало произносить: лишнее. Такъ и! куда тебѣ: какъ! что такое! что за команда! Бѣда такая, что Боже упаси. Ну, да это въ-сторону; а вотъ насчетъ экзамена-то! Все вѣдь заговариваешься.
"Простоявъ, этакъ, въ Варшавѣ недѣли съ три, слышимъ, что начальникъ штаба, точно, предписываетъ въ полкъ собраться такого-то числа всѣмъ офицерамъ полка къ нему на квартиру, въ домъ купца такого-то, побатальйонно. Всѣ такъ и опустились. Догадались, что значитъ… Больше всѣхъ боялись батальйонные командиры.
"И-и! бѣда, какъ онъ ихъ жалъ. Доложить вамъ не мѣшаетъ, что полковой командиръ до этого еще собиралъ уже нѣсколько разъ всѣхъ насъ у себя. Надѣлалъ даже шашекъ, палочекъ, доску — все это какъ и слѣдовало для занятій; и, казалось, выходило все порядочно: всѣ почти знали дѣло свое какъ слѣдуетъ: какъ построить то-то и то, какъ выдвинуть такую-то и такую-то часть, туда и туда. Все выходило правильно, хорошо. Ну, а тутъ, какъ получили приказаніе идти къ начальнику штаба, такъ будто вотъ ничего и не знаешь; то-есть, куда дѣвалось все знаніе — неизвѣстно. Тоже неменѣе побаивались и батальйонные адъютанты. Поговаривали, что и на нихъ налегаетъ порядкомъ. Особенно, думаютъ себѣ, ну, какъ спроситъ о лошади, да, пожалуй, еще велитъ и верхомъ проѣхаться въ манежѣ: что дѣлать-то! Лошадей, разумѣется, ни у кого нѣтъ. Все это, понимаете, съ похода; не обзавелось еще, ну да и безденежье…
"Какъ ужь тамъ было, то прошло, а главное — завтра идти къ начальнику штаба вечеромъ въ шесть часовъ. Представьте же себѣ, каково должно было спаться многимъ изъ насъ наканунѣ этого страшнаго дня Однако, всѣ встали благополучно, и ужь какъ тамъ дождались шести часовъ, вѣдаетъ только одинъ Господь.
"Въ пять часовъ собрались всѣ сначала къ полковнику и пошли отъ него на страшный судъ. О-охъ! хо-хо! Что ни будетъ!
"Ну, пришли.
"Въ большой красивой продолговатой залѣ, съ паркетнымъ поломъ, освѣщенной лампами, стояли четыре большія чорныя доски, что въ классахъ стоятъ… помните? По залѣ прохаживаются два армейскіе полковника — они были постоянно при штабѣ, экзаменаторами назывались — и нѣсколько офицеровъ съ аксельбантами. Генеральный штабъ, значитъ. Всѣ мы на цыпочкахъ стали пробираться и выстраиваться въ этой залѣ побатальйонно. Два батальйона въ одну шеренгу, два другіе въ другую. Изъ резерва, что недавно еще прибыли, въ третью. Вотъ и уставились. Что-то дальше будетъ. О, Господи! Стоимъ, молчимъ, ни слова. Одинъ изъ полковниковъ, что расхаживалъ передъ нами по залѣ, подошелъ къ нашему полковому командиру и говоритъ:
— Вчера начальникъ штаба въ за…мъ полку арестовалъ двухъ ротныхъ командировъ за то, что не знали сигналовъ, а одному приказалъ просто подать въ отставку.
— Господи Боже мой! что это такое! Чѣмъ бы воодушевить насъ, поднять этакъ, а онъ тутъ еще пугаетъ чортъ знаетъ чѣмъ!
— Вчера, говоритъ: заб…ій полкъ такъ отвѣчалъ, что начальникъ штаба рѣшительно разсердился и, не докончивъ экзамена, приказалъ всѣмъ идти домой до слѣдующаго утра.
— Ну, погляди-ко, братъ, что тутъ будетъ! Здѣсь, любезный, почище твоихъ з--цевъ найдутся. Одинъ Базыль чего стоитъ. Это у меня такъ мелькнуло въ головѣ.
"Наконецъ боковая дверь плавно, потихоньку отворилась наполовину, и изъ нея вышелъ самъ начальникъ штаба, въ сюртукѣ, въ бѣлыхъ эполетахъ.
"Мы здѣсь его въ первый еще разъ увидали. Онъ недавно поступилъ къ намъ. Лицо его показалось намъ весьма-серьёзнымъ, но и весьма-благообразнымъ; только смотрѣлъ онъ какъ-то глазами туда и сюда, все это такъ медленно, потихоньку, langsam, то-есть. Не въ-терпежь стало другому, такъ страшно.
"А былъ онъ, генералъ-то, какъ узнали мы послѣ, человѣкъ нрава суроваго, какой-то несговорчивый, просто, необщительный. Оттого и страшно сдѣлалось. Другой вѣдь, знаете, на лицо и куда страшнѣе, что твой Кульневъ съ бакенбартами, да смотритъ-то ласковѣе, обходится-то любезнѣе. Вы думаете, этого.разобрать нельзя? Все видно.
"Ну, вотъ онъ, какъ вошелъ, обвелъ этакъ глазомъ, какъ левъ, знаете, поклонился, «мое почтеніе», говоритъ. Мое, мое почтеніе, думаемъ себѣ. Поклонились и мы. Тишина… просто ужасъ напалъ, то-есть, я вамъ доложу словъ не приберешь… Что траншеи! нипочемъ.
"Постоялъ онъ этакъ минуты съ двѣ, все пересматривая насъ, и началъ рѣчь держать.
— Вотъ, говоритъ, господа, вамъ надо непремѣнно заниматься чтеніемъ уставовъ. Уставъ — на службѣ вещь необходимая. Я вотъ и самъ безпрерывно его перечитываю и увѣренъ, что если вы полгода, а много годъ, покрѣпче позайметесь имъ, такъ и узнаете всю пользу отъ него. — А то вѣдь вы, какъ видѣлъ я въ другихъ полкахъ, и не думаете никогда объ немъ, не то, чтобъ читать… Вы знаете только скомандовать такой-то взводъ направо, такой-то налѣво; а длячего оно направо, почему налѣво, вамъ и въ голову не приходило. Вотъ, напримѣръ, скажите, капитанъ, какъ строится ротная колонна?
Это онъ спросилъ самаго старшаго, фланговаго, въ первомъ батальйонѣ.
"Тотъ какъ-то началъ лѣпить ему колонну: ну, вышло еще туда-сюда! Вѣрно, знаете, прочелъ что-нибудь объ этомъ. Такъ покуда онъ лѣпилъ эту колонну, въ то же время другой капитанъ, неподалеку отъ того стоящій, изъ солдатъ, знаете, дослужившійся, лѣтъ, этакъ, пятидесяти съ хвостикомъ, видитъ, что дѣло неминуче дойдетъ и до него, сильно поблѣднѣлъ, схватился за животъ да и подходитъ къ генералу: сталъ проситься выйдти изъ залы, все передергивая губами, словно какъ молитву творитъ. Сильно, говоритъ, заслабъ, животъ замучилъ. Ну, генералъ видитъ, человѣку дурно: извольте, говоритъ, идти.
— А каковъ онъ по службѣ? спросилъ генералъ, обращаясь къ полковому командиру: — и какой ротой командуетъ?
"Полковникъ сейчасъ подбѣжалъ, замигалъ глазами, забормоталъ какую-то нескладицу, отзываясь, впрочемъ, о заслугахъ капитана, упомянувъ мимоходомъ, что капитанъ содержитъ при себѣ старика отца-мѣщанина, и о хозяйствѣ что-то…
— Это все такъ. Сынъ не забылся передъ отцомъ, бережетъ его на старости — дѣло похвальное, а уставы знать ему не мѣшаетъ, говорилъ генералъ.
"Капитанъ же, спустившись съ лѣстницы, прохаживается себѣ по двору, ожидая, не выйдетъ ли кто сообщить ему, что все уже покончено и что велѣно расходиться по домамъ. Такъ весь экзаменъ и проходилъ на дворѣ — нейдетъ на верхъ да и полно.
"Первый страхъ немного отошелъ у всѣхъ.
"Тутъ генералъ обратился къ слѣдующему.
— Вотъ вы, напримѣръ, нарисуйте на доскѣ развернутый батальйонъ въ полномъ его составѣ и разставьте всѣхъ унтерофицеровъ и офицеровъ.
"Досталось это, какъ нарочно, такому, который отъ-роду не бралъ въ руки вещей, которыми можно было бы что-либо нарисовать на свѣтѣ.
"Вытаращилъ бѣдняга глаза, вертитъ въ рукахъ мѣломъ да и только, повременамъ откашливается да покручиваетъ усъ, гы, гы, туда-сюда, поглядитъ и на товарищей, и на потолокъ, и изъподлобья вскользъ на генерала — нѣтъ! не рисуется. И ногой шаркнетъ, и перейдетъ съ одной стороны доски на другую, и сотретъ губкою доску, безъ-того чистую, какъ стекло — все не выходитъ. Потомъ уже видитъ, что ничего не вырисуетъ, откашлявшись, обратился къ генералу:
— Я, говоритъ, ваше превосходительство, никогда не рисовалъ и не знаю, какъ это рисуютъ. Не учился. Такъ разскажу!
— То-то не учился! сказалъ генералъ: — ну, нарисуйте вы, обратился онъ къ другому, поблизости стоящему.
"Тотъ съ какимъ-то особеннымъ удовольствіемъ схватилъ мѣлъ, быстро провелъ имъ по доскѣ длинную линію, около нея другую, тамъ третью: вышли три длинныя шеренги. Самодовольно посмотрѣлъ тогда рисовавшій на всю залу, потомъ раздѣлилъ всю нарисованную трехшереножную линію на восемь частей — взводы, значитъ, подѣлалъ, поставилъ и офицеровъ.
— Ну, вотъ такъ! Теперь разставьте унтер-офицеровъ, продолжалъ генералъ.
"Рисовальщикъ сталъ путать. Все какъ-то не ладилось. Однако, генералъ за первоначальные его пріемы видимо началъ ему подсказывать.
— Позвольте! говоритъ. Сколько въ батальйонѣ должно быть унтер-офицеровъ? или нѣтъ! погодите. Это, навѣрное, должны знать гг. батальйонные адъютанты, ибо унтер-офицерское дѣло въ батальйонѣ — ихъ прямое дѣло. Пожалуйте-ка, сюда гг. адъютанты!
"Полковникъ забѣгалъ по фронту. Однако, тѣ вышли и безъ него.
— Сколько всѣхъ унтер-офицеровъ должно выводить въ батальйонный строй? Вы вѣдь каждый день учитесь. Вы и въ караулъ поэтому не ходите, обратился генералъ къ адъютанту 1-го батальйона.
"Обомлѣлъ адъютантъ: не знаетъ, сколько.
"Однако, какъ мальчикъ бойкенькій, недавно изъ корпуса, знаетъ, какъ выходить изъ подобныхъ продѣлокъ, схватилъ мѣлъ, подбѣжалъ къ доскѣ и началъ разставлять:
— Я сейчасъ, говоритъ, ваше превосходительство, разставлю… Вотъ въ знаменныхъ рядахъ девять… въ замкѣ…
— Нѣтъ, позвольте, позвольте! Пожалуйте-ка сюда да здѣсь отвѣчайте, сколько унтер-офицеровъ полагается въ батальйонѣ?
"Попался тогда адъютантъ: совсѣмъ не знаетъ, сколько.
— Этого господина сейчасъ же такъ и отправьте подъ арестъ. Настоящей своей обязанности не знаетъ! Вы еще батальйонному командиру должны помогать да подъ-часъ поправить его ошибку; а онъ самъ ровнехонько ничего не знаетъ. Сейчасъ же на гаубтвахту. — А вы, майоръ, что же смотрите за нимъ? обратился генералъ къ батальйонному его командиру. — Развѣ такой долженъ быть у васъ адъютантъ? Почему онъ не знаетъ прямаго своего дѣла?
— Стараюсь, отвѣчалъ хриплымъ, густымъ голосомъ, трехаршинный, до безобразія рябой, майоръ. Ненавыкъ еще!
"Каждое слово майора выходило у него съ особенно-сильнымъ удареніемъ.
— Вы смотрите! Непріятно будетъ, какъ отымутъ батальйонъ за неумѣнье вашихъ подчиненныхъ! Вы взыскивайте, докладывайте полковому командиру!…
— Я и такъ караю ихъ! прохрипѣлъ майоръ.
— Что-о-о, что такое вы говорите? спрашивалъ генералъ.
"Полковникъ сейчасъ смекнулъ, что дѣло съ майоромъ пошло плохо, замигалъ глазами, закивалъ на майора, подбѣжалъ къ начальнику штаба.
— Ваше превосходительство! говоритъ: — усердіе господина майора извѣстно мнѣ вполнѣ. Онъ очень-заботливый начальникъ, безпрестанно занимается съ господами… Ахъ, ты, Господи! да позвольте, батинька! Вѣдь вотъ, ей-Богу, пробормоталъ полковникъ, потихоньку дергая за руку майора, готоваго приносить что-то въ оправданіе.
"Майоръ послѣ таковаго вольта отступилъ шагъ назадъ и молчалъ, вытянувшись въ струнку — какъ говорится, аршинъ проглотилъ.
Но отъ зоркаго глаза генерала фокусъ такой не скрылся: все видѣлъ онъ. Только крякнулъ про-себя:
— Смотрите, майоръ! плохо будетъ!
— Извольте разставлять вы! продолжая генералъ, обращаясь къ другому адъютанту.
"Тотъ разставилъ правильно.
— Вотъ видите, какъ должно было нарисовать на доскѣ развернутый батальйонъ! сказалъ генералъ офицеру, объявившему сначала о неумѣньи рисовать.
— Да этакъ-то что за бѣда! это я и самъ сдѣлаю три линейки-то провести!…
— Да, сдѣлаю! поставлю, выходитъ, яйцо на столъ! дополнилъ генералъ. — Ну, гг., первый вашъ дебютъ немного приноситъ вамъ чести, нёчего сказать. Повидимому, вы никогда не читали уставовъ… Поставьте же всѣхъ, кому въ батальйонѣ надлежитъ быть верхомъ, сказалъ онъ адъютанту.
"Адъютантъ поставилъ.
— А музыканты гдѣ?
— Вотъ тутъ.
— Нарисуйте ихъ. Проведите для нихъ четыреугольникъ. Такъ! хорошо! А барабанный староста гдѣ?
— Вотъ тутъ.
— А тамбур-мажоръ гдѣ?
"Адъютантъ, Богъ его знаетъ, счего, сбился, что ли, не разслушалъ ли, или ужь такъ изъ нетерпѣнія поскорѣй отдѣлаться, взялъ да и поставь тамбур-мажора-то передъ середину батальйона, впередъ шаговъ на десять — Вотъ гдѣ, говоритъ.
— Какъ такъ! сказалъ генералъ. — Стало, онъ верхомъ?
— Кто?
— Да тамбур-мажоръ-то?
— Да, верхомъ.
"Все, что было въ залѣ, такъ и покатилось со смѣху.
"Вообразите же себѣ тамбур-мажора съ палкою верхомъ на лошади. Умора!
"Одинъ только майоръ изъ всей залы упорно молчалъ и сердито озирался.
"Адъютантъ, опомнившись, хохоталъ больше другихъ.
— Я, говоритъ, запутался ваше превосходительство! Развѣ я не знаю, что этого не бываетъ!
— То-то же, говорилъ генералъ, переставъ уже смѣяться.
"Замѣтнѣе прочихъ и усерднѣе всѣхъ смѣялся надъ адъютантомъ одинъ подполковникъ, недавно прибывшій въ полкъ съ резервнымъ батальйономъ, по упраздненіи резервныхъ войскъ.
— Подполковникъ этотъ, доложить вамъ надо, продолжалъ отставной капитанъ: — имѣлъ уже отъ роду лѣтъ шестьдесятъ слишкомъ. Два раза былъ въ отставкѣ, а первоначально вступилъ въ службу въ 1810 году. Красилъ онъ волосы такою странною мазью, что, всмотрѣвшись поближе, голова его и особенно бакенбарды казались совершенно смазанными ваксою. Даже и пахло отъ головы настоящею ваксою. Скупъ былъ не хуже Плюшкина. Говорили, что самъ развѣшивалъ купленное по пудамъ сѣно и самъ давалъ лошадямъ своимъ связки этого сѣна черезъ свое окно въ баракѣ, гдѣ проживалъ во время лагеря. Это я, впрочемъ, видалъ и самъ, увѣрялъ меня разскащикъ. Батальйономъ же теперь онъ не командовалъ, ибо приведенный имъ разбили по всѣмъ ротамъ полка, а онъ остался… въ ожиданіи, не теряя, однако, надежды получить когда-нибудь слѣдуемую ему, по чину, часть. Деньги имѣлъ, какъ слышно было, но одѣвался! и Боже мой! какъ неблагопристойно! Все это засаленное, затертое; воротникъ, вмѣсто краснаго, чугунный какой-то; а перчатки! такъ вы не повѣрите! то-есть, рѣшительно всѣ концы пяти пальцевъ на рукѣ такъ и выглядываютъ на полвершка изъ засаленной и грязной замши. Да еще притомъ пальцы эти оканчивались черными тусклыми ногтями, вѣроятно, закрашенными отъ ваксы-то, чѣмъ голову красилъ. И ужь онъ, чортъ его знаетъ, хоть бы пряталъ при-случаѣ руки-то свои какъ-нибудь въ карманъ, что ли, и не выставлялъ бы ихъ, по-крайней мѣрѣ, всѣмъ напоказъ; а то нѣтъ: безпрестанно то голову погладитъ, то бакенбарды, то къ губамъ ихъ поднесетъ. Такъ и видны изъ перчатокъ пять черныхъ ногтей, какъ ножки черепахъ изъ-подъ скорлупы. И не снимаетъ нигдѣ: завсегда въ перчаткахъ.
"Ну, вотъ начальникъ-то штаба видитъ, знаете, что подполковникъ этотъ черезчуръ ужь занялся смѣхомъ надъ адъютантомъ, подходитъ къ нему и говоритъ:
— Вы вотъ смѣетесь теперь. Знать, любо, что молодой человѣкъ заболтался. А посмотримъ, какъ-то вы сами будете отличаться на смотрахъ. Теперь вотъ на предстоящемъ сборѣ вамъ придется командовать полковою цѣпью: знаете ли вы, какъ приступить къ этому ремеслу?
"Доложу вамъ, что начальникъ штаба зналъ уже подполковника — до этого видѣлъ его, когда осматривалъ приведенный имъ резервный батальйонъ — ну, и понялъ съ-разу.
Вотъ и продолжаетъ:
— Напримѣръ, въ третьемъ боевомъ порядкѣ идетъ наступленіе. Вашъ полкъ въ первой линіи. Извольте разставить цѣпь вашего полка. Помните наступленіе! Извольте разставить.
"Подполковникъ смутился, заэкалъ и съ помощію вѣчныхъ своихъ черепахъ началъ:
— Э… э… въ настоящее время… когда цѣпь составляется… …ээ… если полкъ э… въ линейной пѣхотѣ… если ээ… отдѣльные егеря…. мелкіе ростомъ ..ээ полки егерскіе… егерская пѣхота… ээ, если двигаются деплоядэми э…
— Да! когортами. Такъ что же тогда?
— Въ такомъ случаѣ!.. э… въ настоящее время объясняется э… застрельщики1 егерскіе… э…
— Объясняется это въ настоящее время тѣмъ, что придется вамъ завтра же подать въ отставку. Вотъ чѣмъ! — Ишь, вѣдь что плететъ! обратился начальникъ штаба къ полковому командиру. — А, смѣетесь! Поглядѣли бы на себя да на вашихъ солдатъ, которыхъ привели, продолжалъ генералъ, болѣе-серьёзпымъ тономъ. — Такіе неучи, ни на что не похоже! Корпусный командиръ третьяго-дня прислалъ ко мнѣ своего ординарца вашего батальйона и не велѣлъ никогда наряжать къ нему изъ резервныхъ. Ни малѣйшаго подобія на настоящаго солдата! Такъ, мужики! А отчего все это происходитъ? Дѣло извѣстное: отъ ближайшихъ начальниковъ. Вотъ если бы ротный командиръ побольше занимался съ ними да если бы и вы вникали попристальнѣе въ своего солдата, такъ этого бы не было. У васъ тамъ въ резервахъ я знаю что дѣлалось!.. Вы только…
Генералъ замѣтно волновался.
— Какъ вы отважились послать къ корпусному командиру ординарца набитаго дурака? Его графъ спрашиваетъ, кто у насъ военный министръ, а тотъ ему самымъ косноязычнымъ нарѣчіемъ отвѣчаетъ: графъ Ледегертъ!
Въ залѣ опять послышался смѣхъ, но уже совсѣмъ не такой, какъ надъ тамбур-мажоромъ. Все начинало принимать характеръ строго-внимательнаго напряженія.
Генералъ продолжалъ еще съ большею настойчивостію:
— Вамъ это нипочемъ! для васъ все-равно и нужды мало… И ротный командиръ не позаботился назначить получше. Да, видно, лучшихъ-то и нѣтъ!.. И кто это ротный командиръ? пусть-ка выйдетъ сюда. Извольте мнѣ указать его.
Подполковникъ пошелъ за ротнымъ командиромъ, привелъ какого-то маленькаго, пузастаго штабс-капитана съ небольшою лысиною и съ предлинными усами.
— Вотъ этотъ-то! значительно сказалъ начальникъ штаба, взглянувъ на приведеннаго.
Штабс-капитанъ молчитъ, хотя бы глазомъ моргнулъ. Мертвъ, совсѣмъ мертвъ.
— И вамъ это нестыдно? началъ снова генералъ. — У васъ унтер-офицеръ въ ротѣ, помощникъ вашъ, значитъ, не знаетъ своего военнаго министра! Приходило ли вамъ когда нибудь въ голову полюбопытствовать, знаютъ ли ваши солдаты своихъ начальниковъ? Я думаю, что они и васъ-то не вѣдаютъ, какъ зовутъ! Да знаете ли вы сами-то военнаго министра?
Штабс-капитанъ, то-есть, не мигнетъ и окомъ.
— Что же вы молчите? Извольте отвѣчать, кто у насъ военный министръ?
— Генералъ отъ инфантеріи… гм., гм… генералъ отъ кавалеріи гм… его высокопревосходительство… гм… генералъ отъ кавалеріи, мялъ штабс-капитанъ.
— А! каково! Подполковникъ! Это что же такое? сурово спросилъ начальникъ штаба. — Хорошо это? Вы что на это скажете? Да куда жь ему командовать батальйономъ! обратился генералъ къ полковому командиру. — И не думайте дѣлать объ немъ представленія! Я ему покажу… Нѣтъ, вы у меня не будете такъ равнодушно смотрѣть за подчиненными… Да знаетъ ли еще онъ самъ-то военнаго министра.
— Скажите-ка вашему капитану, обратился опять генералъ къ несчастному подполковнику: — научите его, подскажите ему, кто у насъ военный министръ.
Подполковникъ подошелъ къ своему бывшему ротному командиру, сталъ крутить ему пуговицу на сюртукѣ и что-то шептать.
— Нѣтъ, вы извольте тутъ торжественно, при всѣхъ назвать военнаго министра, чтобъ онъ видѣлъ, что вы сами знаете! продолжалъ неумолимо генералъ.
Подполковникъ только гладилъ бакенбарды все тѣми же черепашьими ножками.
— Извольте говорить, кто?
— Э-э… военный министръ въ настоящее время… э-э… военный министръ… э… тянулъ подполковникъ, все экая да утираясь.
— Что сами, видно, не знаете? грозно спросилъ генералъ.
— Никакъ нѣтъ, ваше превосходительство! Извѣстно, военный министръ въ настоящее время… э-э… генералъ-лейтенантъ… э… генералъ-лейтенантъ… Хотяинцовъ…
— Баста! сказалъ генералъ съ досадою. — Извольте идти!
Зала стояла безмолвно: никто ни слова. Одинъ полковникъ, что экзаменаторомъ при штабѣ состоитъ, ушелъ изъ залы, зажавши ротъ платкомъ.
Генералъ быстро заходилъ по залѣ взадъ и впередъ. Подполковникъ краснѣлъ до самыхъ мазаныхъ своихъ волосъ.
— "Доложу вамъ, заключилъ разскащикъ: — отчего это онъ назвалъ Хотяинцова военнымъ министромъ. Извольте видѣть, этою дивизіею, гдѣ въ резервахъ служилъ подполковникъ, командовалъ въ то время генералъ Хотяинцовъ, такъ вотъ ему теперь смутно и представилось, не онъ ли ужь и военный министръ, ибо за все время въ резервахъ выше его начальства не было… Онъ же и сенаторомъ былъ… Паскевичъ если… да нѣтъ! тотъ главнокомандующій, а не военный министръ. Хотѣлъ онъ назвать также Горчакова, что былъ начальникомъ штаба главной арміи, вотъ что въ Севастополѣ-то, нѣтъ тоже невыйдетъ онъ военнымъ министромъ, ибо князь. Горчаковъ живетъ здѣсь, въ Варшавѣ, а министръ долженъ жить въ Петербургѣ… Если же коснуться тамъ, напримѣръ, этакъ, Барклая-де-Толли, Витгенштейна… ну, нѣтъ, это давно что-то было… гдѣ же? 12-й годъ… а теперь… такъ вотъ онъ и поставилъ Хотяинцова.
— Да-съ! вотъ каковы были у насъ голубчики… Погодите, продолжалъ капитанъ.
"Ходитъ это генералъ взадъ и впередъ, только глазами искоса поваживаетъ да изъ-подлобья поглядываетъ на насъ. Сердится. Ну, минутъ такъ чрезъ десять отдохнулъ, вѣрно: подходитъ онъ къ одному, къ другому, къ третьему, спрашиваетъ, распрашиваетъ, толкуетъ, перетолковываетъ — врутъ, разумѣется, безъ милосердія — наконецъ подходитъ къ одному поручику изъ ротныхъ командировъ.
"А поручикъ этотъ, изъ природныхъ хохловъ съ двойною фамиліею, крѣпко слабъ былъ въ грамотѣ и печатное, особенное мелкое, разбиралъ плохо, замѣчая при этомъ, что «дрибно надруковано», понималъ же разобранное и того хуже. Въ полку же находился онъ давнымъ-давно, прослуживъ въ одномъ юнкерскомъ званіи что-то лѣтъ десять, пѣвалъ въ то время дискантомъ въ полковомъ пѣвческомъ хорѣ и сохранилъ любовь къ пѣнію до настоящаго времени. Особенно любилъ онъ часто повторять одно дискантовое изъ концерта соло: «Скажи мнѣ, Господи, кончину мою».
— Вы какой ротой командуете? вдругъ спросилъ его генералъ, совсѣмъ нечаянно къ нему обернувшись.
«А, а! Базыль! дошло, братъ и до тебя!» подумалъ я про-себя.
— Девьятой, ваше превосходительство! отвѣчалъ поручикъ.
— А сколько уже лѣтъ?
— Та ма быть лѣтъ и съ пьять!
Генералъ пристально посмотрѣлъ на отвѣчающаго; а полковникъ замигалъ глазами и поминутно порывался къ генералу.
— Лѣтъ и спять. Ну, хорошо! А при движеніи батальйона впередъ ротными колоннами что дѣлаютъ застрѣльщики вашей роты?
"Подумавъ немного, боязливо произнесъ поручикъ:
— Строятся, ваше превосходительство!
— Строятся? а гдѣ же строятся?
— Запамьятовалъ ваше превосходительство!
— Какъ запамятовалъ!! Это еще что такое?
"Полковникъ замигалъ глазами, засеменилъ, а поручикъ видитъ, что пришло уже время, сталъ оправдываться.
— У мэне, говоритъ, ваше превосходитель-во, зовсимъ пямьяти нѣту. Якъ що нэбудь прочитаю подрукованному, то туточьки и забуду… Пямьять слабая; завсимъ нѣту пямьяти!
— Господи Боже мой! произнесъ генералъ съ удивленіемъ. — Вотъ такъ штука! Ермолай Карловичъ! слышите? обратился онъ къ полковнику-экзаменатору.
— И онъ пять лѣтъ командуетъ ротой! А? Какже вы можете командовать ротою, продолжалъ генералъ спрашивать поручика: — когда не помните прочитаннаго?
— Я, ваше превосходительство, на тегоріи зовсимъ нэ могу ни чого отказаты! А отъ такъ якъ бы у поли, сказалъ поручикъ, кивнувъ глазами на окно. — На практицѣ! Я нивчемъ не ошибусь. Менэ вже знаютъ мои солдатики!
— Гы, гы, произнесъ генералъ. — А! Ермолай Карловичъ!
— Какже на практицѣ, когда вы ничего не читаете?
— Могу, ваше превосходительство! Очень могу… я на практицѣ ни чого не боюся.
"Крѣпко призадумался генералъ. Не полагалъ онъ найдти подобнаго. Видалъ, много видалъ онъ нашего брата; но ужь такого… нѣтъ, такого не приходилось. Долго стоялъ генералъ, не говоря ни слова. Поручикъ же, повидимому, оставался совершенно доволенъ своими отвѣтами, сохраняя, между-тѣмъ, самую умоляющую физіономію, не переставая повременамъ поглядывать на окно, разсуждая про себя, что вотъ-дескать пусти-ка ты меня вонъ туда на этотъ плацъ-то! на практицу! такъ и увидишь, что я такое значу; а здѣсь, конечно… здѣсь тегорія.
— Ну, тутъ, кажется, не возьмешь ничѣмъ! продолжалъ думать, генералъ. — Отдайте его на два мѣсяца подъ надзоръ знающаго капитана, проговорилъ наконецъ начальникъ штаба: — пусть онъ займется имъ и представить его ко мнѣ по истеченіи срока. Я посмотрю, какъ онъ занялся. Иначе отрѣшить его отъ командованія ротою.
— Що вгодно, а по тегоріи ма быть не обучуся! договорилъ поручикъ, обращаясь болѣе къ полковнику и къ товарищамъ, нежели къ генералу. — Нехай мини на практицы…
— Позвольте, погодите… задергался полковникъ, пряча за себя поручика обѣими руками.
— Ну-съ, господа, на первый разъ довольно! сказалъ начальникъ штаба, уставшимъ, измученнымъ голосомъ. — Мое почтеніе! Имѣю честь откланяться. Объ нынѣшнемъ собраніи послѣдуетъ приказаніе по корпусу… На будущей недѣлѣ вы получите извѣстіе о вторичномъ сборѣ. Не желаю встрѣтиться такимъ же образомъ. Я еще сигналовъ никого не спрашивалъ. Ну, да въ тотъ разъ. Такъ мое почтеніе! Вы, господинъ майоръ, не забудьте сегодняшняго… Объ этомъ уже нёчего! махнулъ онъ на подполковника.
"Съ тѣмъ генералъ и вышелъ.
"Стали расходиться и мы, кто куда, разумѣется: кто въ цукернію, кто къ коханкамъ, всѣ по своимъ мѣстамъ. Около поручика-хохла образовалась знакомая ему шайка. Она всегда бывала вмѣстѣ и всегда надъ нимъ подсмѣивалась.
— Что, Базыль? сказалъ одинъ офицеръ, Комаровъ по фамиліи, взглянувъ на поручика-хохла: — это, видно, не правьёнтъ раздавать съ Мыколаемъ Максимовичемъ! А?
— Какъ такъ? это что такое? спросили многіе изъ шайки, образовавшейся около Комарова и Базыля.
Комаровъ этотъ безжалостно насмѣхался надъ несчастнымъ Базылемъ и никогда не давалъ ему покоя.
— Да какже! началъ Комаровъ: — Базыль, якъ мы стояли еще у Сквыри, продолжалъ онъ, поддѣлываясь подъ складъ Базыля: — командовалъ ротою и подружился съ писаремъ своего села Мыколаемъ Максимовичемъ.
"Базыль взглянулъ на разскащика точно такъ же, какъ просился у начальника штаба на «практицу».
— Стоялъ Базыль тамъ съ сентября до апрѣля. А Мыколай Максимовичъ и научаетъ: не давайте, каже, ваше благородіе, громадѣ правьонта за москалей! не надо! Обыйдутся! Наконецъ громада не вытерпѣла: въ концѣ февраля пришла въ правленіе за правьонтомъ… А Мыколай Максимовичъ ходить у правленіи якъ воевода якій. Ничого, говоритъ! Я имъ дамъ бисовымъ дытямъ правьёнтъ.
— Що вы забралыся? а! крикнулъ писарь громадѣ.
"Молчатъ!
— Що же вы молчыте? Зачимъ прышли? Що вамъ треба? все больше-и-больше, кричалъ писарь.
— Та за правьонтомъ, Мыколай Максимовичъ! отвѣтили нѣкоторые.
— За якимъ правьонтомъ?
— Та що москалямъ наложится!.. Намъ, выбочайте, Мыколай Максимовичъ, за сіи тылько мисяцъ — мылость ваша, зволайте выдати.
— За сій мисяцъ? еще грознѣе спросилъ писарь: — а якій нынче мисяцъ?
— Да мисяцъ ма быть хавраль…
— Хавраль! А хибашь за хавраль слйдуе правьонтъ? Скилько дней у хвевралѣ мѣсяцѣ? а?
Громада сейчасъ смекнула, что за хавраль ма быть правьонту не наложится, ибо хавраль мае дній у сего тилько двадцать и восьемъ. Такъ и ушли. Комаровъ взглянулъ на Базыля… А что Базыль, на практицу? у поле?
Группа засмѣялась громко и разошлась, какъ доложилъ я самъ, по квартирамъ или кто куда, разсуждая объ экзаменѣ.