За день (Дорошевич)/ДО
| 3а день |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VI. Юмористическіе разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1907. — С. 45. |
Вчера я получилъ странную книгу.
Форматъ — трехугольный.
Въ ней 36 страницъ, изъ которыхъ 30 — пустыя.
Сначала я думалъ, что это какая-нибудь книжка для записи бѣлья, отдаваемаго прачкѣ, но, перелиставъ, увидалъ, что въ ней тамъ-сямъ разбросаны литературныя произведенія.
Она издана на необыкновенно толстой китайской бумагѣ, вѣроятно, очень дорогой; вмѣсто брошюровки связана желтыми шелковыми шнурами и насквозь продушена какими-то чрезвычайно крѣпкими, чрезвычайно сладкими и, вмѣстѣ съ тѣмъ, противными духами.
Вы можете, сколько вамъ угодно, мыть руки, — отъ этихъ духовъ не отмоетесь.
Разъ вы дотронулись до книги — все погибло.
Чего бы вы ни коснулись рукой, — все пахнетъ этими чрезвычайно сильными, сладкими и противными духами.
Ваше платье, вашъ письменный столъ, ваши бумаги.
Книга носитъ названіе:
На оборотѣ ея напечатано:
«Издано въ количествѣ 36 экземпляровъ, изъ нихъ 25 разсылаются истиннымъ знатокамъ и любителямъ поэзіи. Остальные 11 поступаютъ въ продажу. Цѣна книгѣ теперь 1.000 рублей. Черезъ 10 лѣтъ она будетъ стоить 50 копеекъ, потому что такова будетъ вся литература».
Такъ какъ не у всякаго можетъ найтись въ данную минуту свободная тысяча рублей, чтобъ купить эту книгу, я позволяю себѣ ее перепечатать.
Многоуважаемый читатель! Совсѣмъ не уважаемый читатель! Дорогой читатель или, быть-можетъ, просто каналья-читатель! Почему я знаю, кто ты, читающій меня въ эту минуту, далекій, неизвѣстный, загадочный сфинксъ?!
Въ этой книгѣ нѣтъ словъ, — она написана звуками. Изъ тридцати шести страницъ только на шести кое-что напечатано, — и ты скажешь:
— Пустая книга!
Ты глупъ. Ты ѣдешь очаровательной, чудной дорогой. Куда ни погляди, — дивные виды. Сначала ты смотришь съ удовольствіемъ, съ увлеченіемъ, съ восторгомъ. Потомъ утомляешься. Не глядишь. Не замѣчаешь самыхъ красивыхъ видовъ. Ты пресыщенъ ими. Ты объѣлся ими. И ты, равнодушный, проходишь, не замѣчая, мимо самыхъ красивыхъ пейзажей, какъ мимо великолѣпнаго окорока ветчины послѣ сытнаго обѣда. Тьфу!
Но ты ѣдешь по Сахарѣ. Пустыня, пустыня, пустыня. Не на чемъ остановить глаза. И вдругъ…
И вдругъ на пескѣ лежитъ бантикъ. Голубенькій бантикъ среди пустыни! Какъ онъ попалъ сюда? Кто бъ это могъ быть? Когда? Откуда? Зачѣмъ?
И твое воображеніе рисуетъ тебѣ рядъ картинъ. Молодая дѣвушка… Ее похитили бедуины… Она боролась… Она сопротивлялась… Ее увлекли въ пустыню… Безумный бѣгъ коней… Разметавшіеся волосы дѣвушки, которую держатъ поперекъ сѣдла… Бантикъ, вырванный вѣтромъ изъ волосъ…
И, быть-можетъ, въ эту, въ эту самую минуту темно-бронзовый бедуинъ, въ бѣломъ тюрбанѣ, сверкая зубами, наклоняется къ блѣдной, бѣлокурой дѣвушкѣ, полуживой, которая лежитъ, разметавшись, подъ пальмой. Онъ касается ея блѣдныхъ губъ своими черными, запекшимися, сухими, огненными губами… Бррр!..
Какъ работаетъ твоя фантазія! Ты уже художникъ, ты поэтъ! Ты рисуешь въ своемъ воображеніи, ты сочиняешь, ты творишь!
Настоящая книга сдѣлаетъ тебя, тебя самого, художникомъ, поэтомъ!
Съ книгами вѣдь то же. Ты читаешь первую, вторую, третью страницу съ интересомъ, съ увлеченіемъ, смакуешь. Затѣмъ ты объѣлся книгой, объѣлся мыслями, объѣлся словами. И равнодушно, едва замѣчая, проходишь мимо лучшихъ, быть-можетъ, мыслей, не замѣчаешь удачнѣйшихъ выраженій.
Нѣтъ, проголодайся, перелистывая пустыя страницы, и пусть твоя наголодавшаяся фантазія нарисуетъ тебѣ цѣлую картину по обрывку слова, который ты встрѣтишь.
Дразнить и не утолять голода — вотъ лучшій способъ доставить наслажденье.
Не требуй ничего реальнаго. Даже слова. Слово уже реально.
Только звуки. Ничего, кромѣ звуковъ… Ничего!
Цѣль писателя-художника — создать картину, вызвать настроеніе. Мы достигаемъ этого, не прибѣгая къ словамъ. Одними звуками!
I[править]
Капъ… Капъ… Капъ… Капъ, капъ, дррр. Капъ, капъ, фррр. Капъ, капъ, мррр… Капъ, капъ, капъ… Капъ, капъ, тюкъ, капъ, капъ, такъ. Капъ, капъ, тюкъ. Брррр… Капъ… Капъ… Капъ, капъ, капъ, капъ, капъ, капъ…
Примѣчаніе. Возьмите это произведеніе и прочтите его вслухъ, вечеромъ, одинъ въ комнатѣ. Прочтите разъ, два раза, десять разъ, тридцать, сорокъ, сто разъ. И вамъ станетъ такъ скучно, скучно… Вамъ представится усадьба, затерянная среди темныхъ и мокрыхъ полей. Осень. Вечеръ. Вы одни. Мелкій осенній дождь барабанитъ въ окно. И у васъ даже явится мысль:
— Чортъ его знаетъ, не застрѣлиться ли?
Какой изъ до сихъ поръ извѣстныхъ, великихь художниковъ слова достигалъ такихъ результатовъ и производилъ такое впечатлѣніе? А?
Особенно хорошо читать эту элегію ввосьмеромъ. Вы садитесь вокругъ чайнаго стола и начинаете повторять:
— Капъ, капъ, дррр…
И вотъ, спустя часъ, вы начинаете чувствовать, дѣйствительно, невыносимую тяжесть. Словно вы въ имѣніи, въ усадьбѣ. Заперты вмѣстѣ. А кругомъ мороситъ и дребезжитъ по окнамъ мелкій осенній дождь. И вы начнете съ ненавистью смотрѣть другъ на друга. Словно вы адски надоѣли другъ другу. Каждому изъ васъ дѣлаются противны физіономіи другихъ. У васъ вдругъ явится желаніе схватить полоскательницу и бросить ее въ лицо сосѣдки, захочется кусаться, драться, ругать всѣхъ. Тутъ можно чтеніе этого стихотворенія и прекратить.
II[править]
Брудррарахъ-тахъ-тахъ!
Примѣчаніе. Стихотвореніе это читается мужчинами. Желая прочитать въ обществѣ это стихотвореніе, вы одѣваетесь во все черное, дѣлаете печальное лицо и идете въ гости. Тамъ вы говорите хозяйкѣ дома, что у васъ невыносимо болятъ зубы, и садитесь въ самый уголъ гостиной. Вы сидите весь вечеръ, молча, отнюдь не принимая участія въ разговорахъ, — такъ что, въ концѣ концовъ, всѣ забываютъ даже о вашемъ существованіи на свѣтѣ. И вотъ, когда наступаетъ пауза въ разговорѣ, — минута общаго молчанія, тишина, — вы вдругъ срываетесь съ мѣста, дѣлаете шагъ впередъ и изо всѣхъ силъ кричите:
— Брудрррарахъ-тахъ-тахъ!
Благодаря чрезвычайно удачному подбору согласныхъ, это восклицаніе ваше производитъ совершенно такое же впечатлѣніе, какъ ударъ грома среди совершенно яснаго нёба, Иллюзія полная. Сидящіе на низенькихъ пуфахъ падаютъ на полъ. Дамы лишаются чувствъ. Кто-то разбиваетъ вазу. У многихъ вылетаютъ чашки изъ рукъ. Всѣ блѣдны, всѣ испуганы.
Тогда вы, конечно, смѣясь, объясняете, въ чем дѣло. И хозяйка благодаритъ васъ за доставленное, не совсѣмъ обыкновенное, удовольствіе.
NB. Слѣдуетъ остерегаться читать это стихотвореніе при дамахъ, находящихся въ интересномъ положеніи. А впрочемъ, ничего! Пусть ихъ!
III[править]
Никто никому никогда ни про что ничего нигдѣ и никакъ.
Примѣчаніе. Читать эту поэму слѣдуетъ въ полночь. Гасятъ огни, всѣ присутствующіе садятся въ кружокъ, берутся за руки и упорно молчатъ; Вы гробовымъ голосомъ произносите съ разстановкой:
— Никто… никому… ни про что… ничего… никогда… нигдѣ… и… ни… какъ…
Впечатлѣніе угнетающее. Чудится присутствіе какой-то тайны. Дамы просятъ, чтобъ поскорѣй зажгли огонь. Когда зажигаютъ, многіе увѣряютъ, что видѣли даже, какъ по комнатѣ «что-то мелькнуло».
Таково содержаніе этой странной книги.
Мнѣ прислали ее со слѣдующимъ письмомъ:
«М. г.! Вы прочтете и скажете:
— Декадентство!
Теперь всѣ смѣются надъ декадентствомъ. Вонъ театральное общество даже маскарадъ устраиваетъ 3-го февраля въ Маріинскомъ театрѣ и будетъ издѣваться надъ декадентами. Пусть!
Но все же побѣдимъ мы! Мы! Какъ вы презрительно зовете:
— Декаденты:
Во-первыхъ, это не декадентство, а импрессіонизмъ. Желаніе вызвать впечатлѣніе — и только. И посмотрите вы на литературу, на живопись, на скульптуру, — развѣ не къ тому же идетъ? Да! Да! Да! Эта книга, которая теперь является такой рѣдкостью, черезъ 10 лѣтъ какихъ-нибудь будетъ самымъ обыкновеннымъ явленіемъ. Другихъ книгъ и не будетъ. Вся литература будетъ только такая.
Смѣйтесь, — мы, все-таки, побѣдимъ!»