За ночь (Дорошевич)/ДО
| За ночь : Святочный разсказъ |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VI. Юмористическіе разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1907. — С. 117. |
Иванъ Петровичъ, отставной полковникъ….
Рождественскіе разсказчики всегда отставные полковники.
И большой добрякъ, потому что всѣ рождественскіе разсказчики всегда бываютъ Иванами Петровичами, отставными полковниками и большими добряками.
Иванъ Петровичъ, отставной полковникъ и большой добрякъ, закурилъ, какъ и всѣ рождественскіе разсказчики, толстѣйшую папиросу и воскликнулъ:
— Чтобъ чортъ меня взялъ, если я когда-нибудь забуду эту ночь! При воспоминаніи о ней до сихъ поръ у меня морозъ подираетъ по кожѣ. Это было какъ разъ въ ночь подъ Рождество!
Мы, какъ и всѣ рождественскіе слушатели, придвинулись поближе къ столу.
— Я ѣхалъ, чортъ меня знаетъ зачѣмъ, по желѣзной дорогѣ. За окномъ выла вьюга. На сердцѣ скребли кошки. Мы двигались, сорокъ паровозовъ и одна шпала имъ въ бокъ, со скоростью черепахи, ползущей вверхъ по зеркалу. Вы понимаете? Насъ было двое въ вагонѣ: я и какой-то молчаливый пассажиръ съ такимъ сосредоточеннымъ видомъ, словно онъ ѣхалъ на собственныя похороны. Отъ скуки я задремалъ. Чортъ меня знаетъ, сколько времени я спалъ, но только, когда проснулся, было тихо, какъ въ могилѣ. Мы не двигались. «Станція?» Я взглянулъ въ окно. Сплошная бѣлая стѣна снѣгу, вплотную прилипшая къ стеклу. Я кинулся къ двери, пробую отворить. Не тутъ-то было! Дверь занесена снѣгомъ. Мы погребены въ сугробѣ вдвоемъ съ моимъ спутникомъ. Я оглянулся на него. Онъ теперь имѣлъ безпечный видъ человѣка, который отлично знаетъ, что черезъ пять минутъ поѣздъ двинется дальше. Это меня даже взорвало.
— Заносъ! — крикнулъ я.
— Да, заносъ! — преспокойно отвѣтилъ онъ. — Что жъ изъ этого?
— Но вѣдь можно погибнуть въ этомъ дьявольскомъ ящикѣ подъ сугробомъ снѣга.
— Не думаю. Недѣли черезъ двѣ насъ отроютъ!
— Но вѣдь мы до тѣхъ поръ умремъ съ голоду!
Онъ преспокойно отвѣчалъ:
— Нѣтъ. По крайней мѣрѣ, что касается до меня. Когда мнѣ станетъ невтерпежъ, я васъ съѣмъ. Только и всего!
— То-есть какъ?
— Для меня это совершенно привычное дѣло. Я людоѣдъ.
У меня мурашки забѣгали гдѣ-то около затылка; однако, я имѣлъ еще достаточно мужества, чтобы замѣтить:
— Увѣрять человѣка, въ сугробѣ снѣга, что вы его съѣдите, — такія шутки неумѣстны, милостивый государь!
— Да я вовсе и не думаю шутить. Впрочемъ, вы сами увидите, что я говорю совершенно серьезно. Я васъ съѣмъ.
И онъ даже облизнулся, глядя на меня.
— Вы совершенно напрасно оглядываетесь кругомъ, — тутъ нѣтъ ровно ничего, чѣмъ бы вы могли защищаться. Тогда какъ у меня вотъ револьверъ, вотъ кинжалъ, а въ чемоданѣ топоръ, чтобъ распластать васъ на части. Если угодно, я покажу вамъ даже вертелъ, на которомъ вы будете зажарены. Мы, людоѣды, народъ запасливый и всегда возимъ съ собой все необходимое для вашего брата: никогда заранѣе не знаешь, гдѣ придется полакомиться. — Онъ даже пристукнулъ зубами отъ удовольствія.
— Мнѣ кажется, вы будете недурны на вкусъ. Сначала я съѣмъ у васъ почки. Признаться, давно не ѣлъ почекъ. А между тѣмъ, что можетъ быть пріятнѣе почекъ на вертелѣ? Не правда ли? Откровенно говоря, я чувствовалъ, какъ у меня заныла правая почка.
Но каналья только расхохотался:
— Ахъ, да! Я и забылъ, что вы не занимаетесь людоѣдствомъ. А жаль! Вкусно, очень вкусно. Воображаю, какъ у васъ, навѣрное, будутъ хрустѣть хрящики около ребрышекъ!
У меня закололо въ грудной клѣткѣ.
— Впрочемъ, бросимъ, чортъ возьми, этотъ разговоръ. А то у меня разыгрывается аппетитъ. Я могу начать ѣсть сейчасъ же, и тогда мнѣ васъ не хватитъ на двѣ недѣли.
Онъ принялся копаться въ чемоданѣ, досталъ оттуда соль, перецъ, горчицу и ласково поглядѣлъ на меня:
— Все для васъ!
Затѣмъ досталъ тарелку и началъ перетирать ножъ и вилку.
Я боялся на самомъ дѣлѣ раззадорить его аппетитъ; однако, чортъ возьми, нужно же было узнать, что онъ, чортъ его возьми, шутитъ или серьезно собирается меня ѣсть?
Я старался говорить какъ можно вѣжливѣе.
— Гдѣ же вы пріобрѣли… такую странную замашку?
— Ѣсть вашего брата? У дагомейскаго короля Беганзина, милѣйшій. У него. Отличная кухня.
— Какъ же…
— Какъ я туда попалъ? Уберите ваши ноги, почтеннѣйшее блюдо! Ваши ноги мѣшаютъ мнѣ разсказывать.
— Ноги?
— Ну, да, ноги! Глядя на ваши ноги, мнѣ ужасно хочется ножекъ-фри. Не раздражайте во мнѣ аппетита вашими ногами, чортъ возьми! Неужели вы не понимаете, что нельзя людоѣду показывать ноги? Есть у васъ мозги?
— Есть…
— Да не говорите же мнѣ, чортъ возьми, что у васъ есть мозги. Иначе я сейчасъ же разобью вамъ голову, какъ рождественскому поросенку, и съѣмъ мозги.
Я сѣлъ по-турецки, свернувъ ноги колачикомъ, и надѣлъ на голову шапку, чтобъ не раздражать его аппетита.
— Вотъ такъ! Вы хотите знать, почему я попалъ къ королю Беганзину? А чортъ меня знаетъ, почему я туда попалъ. Просто потому, что я былъ женатъ. Достаточная причина для того, чтобъ попасть даже чорту на рога! Мнѣ нужно было бѣжать хоть на край свѣта, и потому я бѣжалъ въ Дагомею, гдѣ тогда происходила война. Послѣ двухъ лѣтъ супружеской жизни драться было самымъ подходящимъ для меня занятіемъ. У насъ почему-то не принято колотить женщинъ. А это былъ единственный уголокъ въ мірѣ, гдѣ я могъ колотить женщинъ и получать за это даже одобреніе. Короче, я отправился сражаться съ амазонками короля дагомейскаго. Я билъ ихъ, какъ левъ, — нѣтъ, какъ мужъ, который разъяренъ двухлѣтней супружеской жизнью. Черезъ двѣ недѣли я получилъ во вражескомъ станѣ имя «Бѣшенаго мужа», а черезъ три — былъ взятъ въ плѣнъ. Самъ знаменитый «Бѣшеный мужъ»! Я былъ почетнымъ плѣнникомъ, и меня рѣшено было подать къ королевскому столу на праздникѣ, который король. Беганзинъ давалъ по случаю своего 366-го развода съ 366-ой женой. Тамъ разводъ дѣлается очень просто: король съѣдаетъ ту изъ женъ, которая ему больше понравилась, и затѣмъ съѣдаетъ жаренаго плѣнника по случаю благополучнаго развода! Я проводилъ свое время въ обществѣ двухъ амазонокъ, которыя стерегли меня неотлучно. Меня кормили, дѣйствительно, на убой, а мои стражницы поддерживали мое расположеніе духа тѣмъ, что безъ-умолка разсказывали, какъ меня будутъ жарить. Въ концѣ-концовъ я сталъ здоровъ какъ быкъ, и мнѣ до такой степени надоѣло слушать эти однообразные разговоры, что я сказалъ себѣ: «Чортъ возьми, а не съѣсть ли мнѣ ихъ самихъ? Полакомиться на чужой счетъ — всегда выгоднѣе!» Сказано — сдѣлано. Однажды, когда мои амазонки до того заспорили между собой, какъ меня лучше приготовить, въ сухаряхъ или съ морковью, что побросали даже оружіе, я схватилъ огромную острую саблю. Разъ, разъ! Я тутъ же съѣлъ ихъ мозги, а почки захватилъ съ собою, чтобъ не погибнуть съ голоду въ пустынѣ, и бѣжалъ, Черезъ два дня я снова былъ во французскомъ лагерѣ. Но, чортъ возьми, въ мои планы вовсе не входило во второй разъ попасться въ плѣнъ къ королю Беганзину! Не у всякой амазонки такіе мозги, что годятся только на то, чтобъ ихъ съѣли. Я выбралъ одного изъ офицеровъ, который только что получилъ деньги изъ дома, съѣлъ его, взялъ деньги и ушелъ. Насъ обоихъ сочли попавшими въ плѣнъ къ королю Беганзину, и такимъ образомъ, я преспокойно могъ вернуться домой, ровно ничѣмъ не рискуя, такъ какъ у меня теперь было отличное средство противъ жены.
У меня шевелились волосы.
— Какъ?.. Вы ее…
— Съѣлъ! Превкусная, бестія! Вѣрите ли, съѣлъ ее даже съ косточками. Такимъ образомъ, всѣ слѣды преступленія были скрыты. Всѣ сочли, что она сбѣжала, меня пожалѣли, и черезъ нѣсколько времени я женился на другой, настоящемъ ангелѣ, которую я, впрочемъ, тоже не замедлилъ съѣсть, потому что встрѣтилъ третью, которая была еще болѣе похожа на ангела, чѣмъ она. Съ тѣхъ поръ я получилъ страсть къ людоѣдству и ѣмъ людей вотъ ужъ пятнадцать лѣтъ, — не показывайте мнѣ вашихъ рукъ, чортъ васъ возьми.
Онъ облизнулся, глядя на мои руки.
Я надѣлъ перчатки.
— Благодаря людоѣдству, я сдѣлалъ даже отличную карьеру
— Благодаря людоѣд…
— Не раскрывайте такъ широко ротъ. Я вижу вашъ языкъ!.. Да-съ, сдѣлалъ карьеру! Это очень просто. Когда мнѣ хотѣлось повышенія, я заманивалъ товарища, чье мѣсто хотѣлъ получить, къ себѣ въ гости и съѣдалъ его. Такимъ образомъ, освобождалась вакансія. Его искали, искали, — конечно, не находили, считали пропавшимъ безъ вѣсти, и мѣсто получалъ я.
— И много…
— Я сдѣлалъ хорошую карьеру. Достаточно вамъ сказать, что, пока я дѣлалъ карьеру, изъ нашего отдѣленія пропало три столоначальника, два экзекутора, одинъ начальникъ отдѣленія и одинъ писецъ. Впрочемъ, послѣдняго я съѣлъ не для карьеры, а просто потому, что онъ скверно писалъ. Теперь мнѣ хочется перевестись въ N-скъ, и я ѣду туда. Думаю съѣсть начальника департамента. И вдругъ этакая непріятная задержка! Впрочемъ, — добавилъ онъ, облизнувшись, — вы скрасите мое одиночество. Вы мнѣ, чортъ возьми, нравитесь, и ради вашего пріятнаго общества я готовъ даже потерпѣть голодъ… Я съѣмъ васъ только тогда, когда мнѣ будетъ невтерпежъ! Но пока вы должны разсказывать мнѣ смѣшные анекдоты.
Вы понимаете мое положеніе?!
Вдвоемъ съ людоѣдомъ, который перетираетъ тарелки и дѣлаетъ изъ уксуса, масла и горчицы провансаль, говоря:
— Это къ головѣ!
Я забился въ уголъ вагона и два дня не смыкалъ глазъ, глядя на его приготовленія.
И въ это время я еще долженъ былъ ему разсказывать смѣшныя исторіи, чтобъ онъ непремѣнно держался за бока отъ хохота.
— Иначе, — говоритъ, — вы понимаете, мой милый, на чорта мнѣ ваше общество?!
Такъ прошло двое сутокъ, на третьи…
Мы еще ближе придвинулись къ столу:
— Ну, и что же?
Полковникъ оглянулъ насъ презрительнымъ взглядомъ, въ которомъ можно было прочитать: «Эхъ, вы, щенята!» и, глубоко вздохнувъ, закончилъ свой разсказъ:
— Голодъ не тетка!.. На третій день онъ меня съѣлъ!