Эдгар По[править]
Знаменитость[править]
Я великий человек (точнее, был великим человеком), хотя я не автор писем Юниуса и не Железная Маска: мое имя, если не ошибаюсь, Роберт Джонс, а родился я где-то в городе Ври Больше.
Появившись на свет Божий, я первым делом схватил себя за нос обеими руками. Моя матушка, увидев это, объявила, что я гений; мой отец прослезился от радости и подарил мне курс носологии. Я изучил его прежде, чем надел штаны.
Я рано почувствовал призвание к науке и скоро сообразил, что если только у человека имеется достаточно солидный нос, го, следуя его указаниям, нетрудно достигнуть славы. Но я не ограничивался теорией. Каждое утро я давал себе два щелчка по носу и пропускал рюмок шесть горячительного.
Когда я вырос, мой отец пригласил меня однажды в свой кабинет.
— Сын мой, — сказал он, — какая цель твоего существования?
— Отец мой, — отвечал я, — изучение носологии.
— А что такое носология, Роберт? — спросил он.
— Сэр, — отвечал я, — это наука о носах.
— А можешь ты объяснить мне, — продолжал отец, — что такое нос?
— Нос, отец мой, — ответил я с увлечением, — весьма различно определяется различными авторами. (Тут я посмотрел на часы.) Теперь полдень или около того; до полуночи я успею изложить вам все мнения по этому вопросу. Начнем с Бартолина; по его определению, нос — это та выпуклость, тот желвак, тот нарост, тот…
— Будет, Роберт, — перебил добрый старик. — Я поражен твоими громадными знаниями, ей-Богу, поражен. (Тут он зажмурился и приложил руку к сердцу.) Поди ко мне! (Он взял меня за руку.) Твое воспитание можно считать законченным, пора тебе встать на ноги, и самое лучшее, если ты последуешь за своим носом — итак… (Отец спустил меня с лестницы и вытолкал за дверь.) — Итак, убирайся вон из моего дома и да благословит тебя Бог.
Чувствуя в себе божественное предопределение, я посчитал это происшествие скорее благоприятным, чем плачевным. Я намеревался исполнить отеческое наставление. Я решил последовать за своим носом. Я тут же дал ему два-три щелчка, а затем, написал памфлет о носологии.
Весь наш народ Ври Больше пришел в волнение.
— Изумительный гений! — сказал Quarterly.
— Превосходный физиолог! — сказал Westminster.
— Тонкий ум! — сказал Foreign.
— Прекрасный писатель! — сказал Edinburgh.
— Глубокий мыслитель! — сказал Dublin.
— Великий человек! — сказал Bentley.
— Божественный дух! — сказал Frazer.
— Из наших! — сказал Blackwood.
— Кто бы это мог быть? — сказала миссис Синий Чулок.
— Кто бы это мог быть? — сказала толстая мисс Синий Чулок.
— Кто бы это мог быть? — сказала тоненькая мисс Синий Чулок.
Но я знать не хотел этих господ, — я прямо направился в мастерскую художника.
Герцогиня Ах-Боже-Мой позировала, маркиз Так-И-Так держал ее пуделя, граф И-То-И-Се подносил ей флакончик с солью, а его королевское высочество Не-Тронь-Меня прислонился к спинке ее стула.
Я подошел к художнику и вздернул нос.
— О, какая прелесть! — вздохнула ее светлость.
— О, Господи! — прошептал маркиз.
— О, безобразие! — простонал граф.
— О, чудовище! — проворчал его королевское высочество.
— Сколько вы за него возьмете? — спросил художник.
— За его нос! — воскликнула ее светлость.
— Тысячу фунтов, — сказал я, садясь.
— Тысячу фунтов! — повторил художник задумчиво.
— Тысячу фунтов! — подтвердил я.
— С ручательством? — спросил он, поворачивая нос к свету.
— Да, — отвечал я, высморкавшись.
— Это настоящий оригинал? — спросил художник, почтительно прикасаясь к моему носу.
— Хе! — отвечал я, скрутив нос набок.
— Не было ни одного снимка? — продолжал художник, рассматривая его в лупу.
— Ни одного, — отвечал я, задрав нос еще выше.
— Удивительно! — воскликнул он, пораженный изяществом этого маневра.
— Тысячу фунтов! — сказал я.
— Тысячу фунтов! — повторил он.
— Именно! — сказал я.
— Тысячу фунтов! — опять повторил он.
— Ни более, ни менее! — сказал я.
— Вы их получите! — сказал он. — Хороший экземпляр.
И тут же выдал мне чек и срисовал мой нос. Я нанял квартиру на Джермен-стрит и послал ее величеству девяносто девятое издание «Носологии» с портретом обонятельного органа. Повеса принц Уэльский пригласил меня на обед. Мы собрались — все львы, все recherches[1].
Был тут современный Платоник. Он цитировал Порфирия, Ямвлиха, Плотина, Прокла, Гиерокла, Максима Тирского и Сирийского.
Был тут сторонник идеи человеческого прогресса. Он цитировал Тюрго, Прайса, Пристлея, Кондорсе, Сталь и «Честолюбивого студента со слабым здоровьем».
Был тут сэр Положительный Парадокс. Он объявил, что все дураки были философами и все философы дураками.
Был тут Эстетикус Этике. Он говорил об огне, единстве и атомах; о двойственной и предсуществовавшей душе; о сродстве и разъединении; о первичном уме и гомеомерии.
Был тут Теологос Теолог. Он толковал о Евсевии и Арии; о ересях и Никейском соборе; о пюзеизме и субстанциализме; о гомузиос и гомойузиос.
Был тут Фрикасе из Rocher de Cancale. Он рассказывал о цветной капусте с соусом veloute; о телятине a la St. Menehoult; о маринаде a la St. Florentin; об апельсинном желе en mozai’ques.
Был тут Бибулюс О’Полштоф. Он распространялся о Латуре и Маркобруниен, о Мюссе и Шамбертене, о Ришбур и Сен Жорж, о Гобрионе, Лионвилле и Медоке; о Бараке и Преньяке; о Грав, о Сотерне, о Лафите, о С-т Перэ. Он покачивал головой, смакуя кло де-вужо, и отличал с закрытыми глазами херес от амонтильядо.
Был тут синьор Тинтонтинтино из Флоренции. Он рассуждал о Чимабуэ, Арпино, Карпаччио и Аргостино; о сумрачном тоне Караваджо, о грации Альбано, о колорите Тициана, о женщинах Рубенса и о шалостях Яна Стина.
Был тут ректор местного университета. Он высказал мнение, будто луна называлась Бендис во Фракии, Бубастис в Египте, Дианой в Риме и Артемидой в Греции.
Был тут турецкий паша из Стамбула. Он не мог себе представить ангелов иначе, как в виде лошадей, петухов и быков, и полагал, что на шестом небе есть некто с семью тысячами голов; земля покоится на корове небесно-голубого цвета с бесчисленными рогами.
Был тут Дельфинус Полиглот. Он рассказал нам, какая судьба постигла восемьдесят три потерянные трагедии Эсхила; пятьдесят четыре речи Исея; триста девяносто один спич Лизия; сто восемьдесят трактатов Теофраста; восемь книг о конических сeчениях Аполлония; гимны и дифирамбы Пиндара и сорок пять трагедий Гомера Младшего.
Был тут Фердинанд Фиц-Фоссилиус Полевой Шпат. Он сообщил нам об огненно-жидком ядре и третичной формации; газообразном, жидком и твердом; о кварце и мергеле; о шифере и шерле; о гипсе и трапе; об извести и тальке; о порфире и мелафире; о слюдяном сланце и пуддинговом камне; о цианите и лепидолите; о гематите и тремолите; об антимонии и халцедоне; о марганце и обо всем остальном.
Был тут я. Я говорил о себе, — о себе, о себе, о себе, — о носологии, о моем памфлете и о себе. Я задрал нос кверху и говорил о себе.
— Поразительно умный человек! — сказал принц.
— Удивительно! — подхватили гости.
А на другое утро ее светлость Ах-Боже-Мой явилась ко мне с визитом.
— Будете вы у Альмака, милое создание? — сказала она, ущипнув меня за подбородок.
— Честное слово, — сказал я.
— С носом? — спросила она.
— Непременно, — отвечал я.
— Так вот карточка, жизнь моя. Могу я сказать, что вы будете?
— Дорогая герцогиня — с радостью.
— Э, нет! Лучше с носом.
— И его захвачу, радость моя, — сказал я, повел им туда-сюда и очутился у Альмака.
Комнаты были битком набиты.
— Он идет! — крикнул кто-то на лестнице.
— Он идет! — крикнул другой.
— Он идет! — крикнул третий.
— Он пришел! — воскликнула графиня. — Он пришел, мой ненаглядный!
И схватив меня крепко обеими руками, она трижды чмокнула меня в нос.
Это вызвало сенсацию.
— Diavolo![2] — воскликнул граф Каприкорнутти.
— Dios guarda![3] — проворчал дон Стилетто.
— Mille tonnerres![4] — крикнул принц де-Гренуйль.
— Tousand Teufel![5] — пробурчал электор Блудденнуфф.
Этого я не мог вынести. Я рассердился. Я обратился к Блудденнуффу:
— Милостивый государь! — сказал я. — Вы павиан!
— Милостивый государь! — возразил он после некоторого размышления — Dormer und Blitzen![6]
Больше ничего не требовалось. Мы обменялись карточками. На другое утро я отстрелил ему нос, а затем отправился к своим друзьям.
— Bete[7]! — сказал первый.
— Дурак! — сказал второй.
— Олух! — сказал третий.
— Осел! — сказал четвертый.
— Простофиля! — сказал пятый.
— Болван! — сказал шестой.
— Убирайся! — сказал седьмой. Я огорчился и пошел к отцу.
— Отец, — сказал я, — какая цель моего существования?
— Сын мой, — отвечал он, — изучение носологии, как и раньше; но, попав электору в нос, ты промахнулся. Конечно, у тебя прекрасный нос, но у Блудденнуффа теперь совсем нет носа. Ты провалился, а он стал героем дня. Бесспорно, знаменитость льва пропорциональна длине его носа, но, Бог мой! возможно ли соперничать с львом совершенно безносым?
Edgar Allan Poe.
Lionizing (1835).
Перевод М. Энгельгардта (1896).
Текстовая версия: verslib.com
По Э. Собрание сочинений в 2 тт. Т. 2. — СПб.: Изд. Г. Ф. Пантелеева, 1896