Остаток того дня, в который Георг уехал из Гронпера, прошёл сам собою разумеется не весело в «Золотом льве». Михаил, после своей раздражительной выходки, в отношении Марии, не говорил более с нею в этот вечер, но жене сообщил о случившемся. Она посоветовала ему не обращать внимания на речи Георга.
— Всё пойдет по прежнему, если ты только будешь ласковее с ней, успокаивала она мужа. Ты, вообще, не должен допустить в ней предположение, будто в этом деле возможно малейшее колебание.
— Я никогда и не думал давать ей повода к подобным мыслям, возразил он гневно.
— Нет, мой милый, но не следовало и других допустить до этого; теперь же оставим дело так как оно есть. Когда она увидит, какие закупки делаются к её свадьбе и вспомнит, что всё это происходит с её согласия, то опа не в состоянии уже будет отказаться. Будь только к ней ласковей.
Михаил с неудовольствием покачал головой, будто жена говорила всё вздор, втихомолку же решился последовать совету своей половины, в тот же вечер. Встретясь с Мариею, перед ужином, он осыпал ее ласками, поцелуями и нежными именами, а она, в свою очередь, схватила его суровую руку и, горячо целуя ее, бросила на него умоляющие взгляды, как бы прося его о пощаде. Подобные нежные излияния, с поцелуями, рукопожатиями и сладким шёпотом, вовсе не входили в расчеты мадам Фосс, когда она советовала мужу быть ласковым с Мариею. Она терпеть не могла сентиментальностей, тем более, что никогда на самой себе не испытывала ничего подобного; для неё муж имел только весьма односложные ответы, по большей части только да, да, и нет, нет. По этому то понятно было её отвращение ко всяким поэтическим слабостям, как она называла все нежности.
— Я, на твоем месте, поступала бы так как будто ничего не случилось, шепнула опа мужу перед тем, чем сесть за стол.
— Ведь я так и делаю! И, действительно, чтобы я мог сказать?
— Оставь, пожалуйста, все свои преувеличенные нежности и будь с Мариею как всегда.
— Я и обращаюсь с нею как всегда, возразил он, хотя очень хорошо знал, что жена была права. Он не в состоянии был поступать иначе, потому что золотая середина бита недоступна ему; он уж предавался самому жестокому гневу или не знал границ своим нежностям.
Мария, между тем, чувствовала, что для неё настало время действовать. Её решение созрело уже в ту же самую ночь, которая следовала за признанием Георга, когда мучимая бессонницей, она спокойно обсудила и взвесила каждое его слово. Узнавши, как горячо он был привязан к ней, ничто уже не могло бы принудит се стать женою Адриана Урманда. Всё затруднение состояло теперь в том, как сообщить дяди о своем намерении. Она боялась, что если прямо и просто скажет ему о нём, то он употребит всю свою власть над нею, чтобы помешать ей. Во избежание этого, Мария решилась наконец, написать Урманду письмо и когда оно уже будет далеко от Гронпера, показать дяди копию с него. Мария Бромар не была такая артистка в составлении писем, как, по всей вероятности, большинство молодых дам, читающих эту историю; поэтому она должна была сидеть над ним полдня и часть ночи, по отъезде Георга. После неимоверных трудов, письмо было наконец написано и отправлено ею.
Вернувшись с почты, молодой девушкой овладело болезненное волнение и беспокойство; теперь надлежало показать дяди копию и собрать всё свое мужество, чтобы твердо и спокойно встретить его гнев.
Отобедав, Михаил, собравшись чтобы отправиться к своим обычным работам, вышел в сени. Мария тотчас же последовала за ним.
— Дядя Михаил, обратилась она к нему, могу я тебя попросить, уделит мне несколько минут твоего времени, я бы хотела поговорить с тобой.
— О чём же, Мария?
— Когда ты вернешься на минутку в комнату, то я тебе покажу что то?
— Покажешь мне что то? Но что же такое можешь ты мне показать?
— Письмо, дядя Михаил. Ну, пойдем же со мной. Вошедши с ним в комнату бывшей теперь пустою, она вынула из кармана, копию с её письма к Урманду и передала ее дяди со словами.
— Это самое письмо послала я сегодня утром к господину Урманду.
— Письмо к Урманду? вскричал он, окидывая лоскуток бумаги недоверчивыми взглядами.
— Да, дядя, я ему написала, потому что считала своей обязанностью сказать ему всю правду, с тем чтобы не взять на свою душу греха обмана. Боюсь что ты разгневаешься и прогонишь меня от себя, но видит Бог, что я не могла поступить иначе!
Содержание письма было следующее:
Господин Урманд!
С большим унынием и горем, берусь я за перо, чтобы попросить Вас не приезжать за мной, через две недели, как это было условлено между нами. Правда, и дала слово быть вашею женою, по теперь решительно не в состоянии выполнить его. Я знаю, что мое поведение достойно порицания, но оно было бы непростительным, если б я скрыла от вас истину. Прежде еще чем мы с вами познакомились, полюбила я другого, и как ни боролась сама с собой, чтобы повиноваться воли моего дяди, но ясно убедилась, что принять ваше предложение выше моих сил.
Дяди мое решение еще неизвестно, но я ему сообщу всё, когда отправлю это письмо к вам.
Мой поступок в отношении вас огорчает меня до глубины сердца; но, уверяю вас, что он был сделан, с моей стороны, без всякого дурного умысла. Смею предаваться надежде, что вы постараетесь забыть и простить меня. Никто лучше меня не знает как, дурно поступила я в отношении вас.
Долго писала Мария это письмо, по и не мало времени употребил дядя, чтобы прочесть его. Он прерывал себя на каждом слоне и каждое новое предложение вызывало в нём целый ряд размышлений, которыми он опровергал всё написанное, считая его чистейшим вздором и так как таким образом содержание письма только постепенно открывалось ему, то и гнев его не разразился в такой сильной степени, как ожидала Мария.
— Хорошую кашу заварила ты тут, вскричал он, наконец. Но всё это ничего не значит.
— Однако дядя Михаил, это должно что-нибудь да значить!
— Говорю тебе, что я всей этой дребедени не придаю никакой цены и тотчас объясню тебе план своего действия. Немедленно отправлюсь я в Базель, куда через Кольмар, приеду к полуночи и постараюсь перехватить твое письмо. В случае же неудачи, во что бы то пи стало увижусь с Урмандом, прежде чем он его получит. Вот что я сделаю Мария и ты должна дать мне уполномочие, сообщить ему, как раскаиваешься в том, что написала это письмо.
— Но, дядя Михаил, уверяю тебя, что я вовсе не раскаиваюсь в том. Да как же это и могло бы быть, когда всё написанное есть мое искреннейшее убеждение! Никогда я де соглашусь стать его женою— нет, никогда! О, милый дядя, прошу тебя, не езди в Базель.
Но то что Михаил Фосс раз забрал себе в голову, то обыкновенно приводил в исполнение и таким образом оп собрался в Базель. К несчастью для Марии, поезд отходил только через несколько часов и ей таким образом пришлось вынести еще одну бурную, тяжелую сцену с дядей. Истощив все ласки и просьбы, чтобы добром склонить ее к опровержению письма, Михаил стал осыпать ее самыми жестокими, несправедливыми упреками, но всё было тщетно, молодая девушка оставалась тверда и непоколебима.
— Дядя Михаил, сказала она наконец с таким достоинством и таким решительным тоном, что не замедлила произвести впечатление на него, если я такая, какою тебе угодно меня называть, то мне не остается другого исхода, как покинуть твой дом. Знаю, как дурно я поступила, приняв предложение господина Урманда и не смею против этого защищаться; но, не смотря на то, я всё-таки не в состоянии сделаться его женой и никто в мире не принудит меня к тому. Позволь же мне лучше уйти и поступить в услужение к нашим родственникам в Эпинале.
Ничего подобного не входило в расчеты Михаила Фосса, потому что он искренно был предан ей, хотя и обходился с ною так дурно в эту минуту и если опа только позволила бы ему заботиться о её благе, по собственному благоусмотрению, то с радостью готов бы был прижать ее к своей груди, как свое дорогое дитя. Но она не уступала; и в самом сильном гневе отправился Михаил в Базель.