Остаток дня после отъезда Михаила Мария не слышала уже более упреков; ей предоставлена была свобода в полнейшем спокойствии заниматься своими работами. Но от её внимания не могли ускользнуть частые сношения её тетки с пастором Гонденом и она тотчас же сообразила, что темою для их разговора служили вероятно её поступки. Хотя ни один из них не упоминал о её непослушании и непокорности, по опа чувствовала, что уже составлен был реестр си грехов и что ей грозит самая строгая проповедь.
Пастор Гонден никогда ни нравился Марии, хотя она и не могла объяснить себе причину этого отвращения; поводом к тому, вероятно служило то, что его преподобие отличался не совсем светлым умом и чересчур уже заботился о домашних обстоятельствах своих ближних. Кроме того, он немилосердно нюхал табак, чего Мария терпеть не могла. Ей нравилось когда мужчина курил, потому, может бить, что её дядя имел эту привычку; но можно было почти предположить, что если бы дядя нюхал табак, а пастор курил, то её мнение верно изменилось бы, в пользу одного и во вред другого, Мария в продолжении целого вечера, ждала что за нею пришлют и во избежании этого навязала себе целую кучу дел по хозяйству. Но работы все уже были кончены, а всё еще не приглашали ее в маленькую комнатку тети Йозефы.
Мария, впрочем, не совсем ошиблась в своих расчетах. На следующее утро, к девяти часам, пастор Гонден снова явился в «Золотом льве» и мадам Фосс приказала привести ему чашку кофе. Мария злилась за его приход и поэтому поручила отнести ее Петру Беку, который через несколько минут вернулся с известием, что пастор желает говорить с нею.
— Скажи ему, что я очень занята, так как за отъездом дяди все обращаются ко мне. Спроси, не может ли он отложить свой разговор до другого дня. Она очень хорошо знала, что все её отговорки ни к чему не поведут и хотела этим только выиграть время. Действительно, Петр вернулся с приказанием, передать ей, что тетка желает видеть ее немедленно. Со стиснутыми зубами и сжатыми кулаками спустилась Мария вниз.
— Мария, дитя мое, господин пастор хочет говорить с тобою, кой о чём, поэтому я оставлю вас одних, и с этими словами тетя Йозефа ушла.
Молодой девушки ничего не оставалось, как покориться необходимости выслушать текст пастора, но в тоже время задалась мыслью, что так как имела довольно мужества для такого упорного сопротивления дяди, то никакая уже другая власть в мире не в состояние заставить ее колебаться.
— Милая Мария, начал пастор, я слышал от вашей тети, что вы находитесь не совсем к ладу с вашим нареченным женихом; но садитесь же Мария, нам можно будет тогда поспокойнее обсудить это дело.
— Но я не чувствую ни малейшей охоты к подобному разговору, возразила Мария и, вопреки своего желания, принуждена была сесть.
— Однако, дитя мое, вам необходимо, в этом отношении позволить родственникам руководить собой; такая умная девушка как вы, должна понимать, что советы её семейства не могут быть пущены на ветер.
Марии смертельно хотелось объяснить пастору, что единственные приближенные, от которых она намерена выслушать советы, суть её дядя и тетка, но она удержалась и промолчала.
— Дитя мое, в столь юном возрасте необходим руководитель и я думаю, что наиболее способным в этом отношении можно считать собственного духовника, не тал ли? При этих словах его преподобие взяло порядочную дозу табаку.
— В делах касающихся церкви — да, возразила Мария.
— Конечно, это весьма близко даже касается церкви. Вообще мне неизвестна ни одна из наших житейских обязанностей, которые не были бы тесно связаны с церковью и как вы согласны со мной, не нуждались бы в отпущении грехов духовника.
— Всё это однако, дела чисто церковного свойства, ответила Мария, не знавшая как ей поддержать спор.
— Это совершенно всё равно, церковного или какого-либо другого. Ну, а если б например, болезнь приковывала бы вас к постели, то духовник разве ничего не значил бы для вас?
— Но ведь я здорова, отец Гонден!
— Здоровы телом да — но больны душой, это вы должны допустить. Понимаете ли вы. дитя мое, что здесь дело идет о религиозном обязательстве — не торжественно ли вы обручены с господином Урмандом?
— Но вовсе не редки такие случаи, где за обручением не следует свадьба, быстро подхватила Мария. Я могу привести пример, в Анете Лольм из Сен Дье, обручившейся, в последнюю зиму с Жаном де-Пюгнак; между ними произошло какое-то недоразумение в денежном вопросе так что свадьба расстроилась и даже патер Каррое нашел это совершенно в порядке вещей. Если для Анеты Лольм дело могло устроиться, то и для меня оно верно также будет возможно.
Всё это хорошо было известно пастору, но он желал убедить Марию, что церковь, действительно, в некоторых обстоятельствах, разрешает от клятвы не в таком случае однако, когда это должно совершиться только по прихотям капризной молодой девушки. Церковь имеет тогда право, говорил он, употребить над него всю свою власть.
Одним словом, святой отец ничего не жалел, чтобы поддержать как авторитет родственников, так и свой собственный, но в тоже время боялся что светлый ум Марии не преклонится ни перед какими доводами.
— Ведь нельзя же вам утверждать, что торжественные обеты, которыми вы разменялись с молодым человеком, могли бы считаться пустыми словами?
— Я очень огорчена тем, что произнесла их, право очень огорчена, однако исполнит их не в моей власти.
— Но вам необходимо принудить себя, потому что родные имеют в виду ваше же собственное благо. Вы не можете поставить себя на одну доску с Анетою Лольм, с которою был совсем особый случай и я считаю своею обязанностью обратит ваше внимание на то, что изменяя Адриану Урманду вы совершите тяжкий грех.
— Когда Анета могла взять свое слово назад, потому что её избранный не имел достаточно денег, тогда и я свободна отказать моему жениху, но той причине, что не чувствую к нему склонности. Если я совершила какой либо проступок, то он заключается в отказе Урманду, а не единственно в неповиновении дяди Михаилу.
— Вы провинились в одинаковой степени как перед одним, так и перед другим.
— Нет, господин пастор. По моему мнению, вышедши за Урманда, я должна бы быть ему любящей, верной женой; к счастью еще заблаговременно открылось, что для выполнения этой обязанности у меня недостает довольно сил и поэтому я убеждена, что во избежание греха, мне не следует согласиться на этот брак, что я и сделаю.
Тщетна была всякая дальнейшая попытка пастора Гондена, все его просьбы и угрозы пропадали даром.
— Не стоит долее по пустому тратить слов, — сказала Мария наконец, — ничто в мире по в состояние заставить меня отказаться от своего решения. Если я согрешила, как вы говорите, то я готова покаяться, зная, как дурно было действительно с моей стороны допустить в себе мысль о возможности сделаться женою Урманда, но не в состояние убедить себя, что грешу отказываясь от него.
С последними словами Мария удалилась и тотчас же после неё вошла мадам Фосс, чтобы узнать от пастора о результате его наставлений.
Михаил Фосс, между тем приехал в Базель, пятью часами раньше письма Марии и незнакомый с судебными порядками, он употребил все усилия, чтобы получить его в спои руки; но само собою разумеется, что попытка его осталась тщетною.
Когда Урманду прислали послание Марии, Михаил уже сидел у него и старался уговорить своего молодого друга не распечатывать письма. При этом, однако, ему пришлось в некоторой степени объяснить его содержание и этим только весьма понятно усилил желание несчастного любовника узнать все подробности, потому что, говорил он, лучше если всё откроется разом.
Таким образом Михаилу удалось добиться от Урмаида, не совсем твердое обещание не принять решение Марии за серьёзное.
— Ведь вам известно, какие взбалмошные создания бывают иногда девушки, — говорил он, — они Бог весть что забирают себе в голову и к концу концев сами не знают чего хотят.
— Но кто же тот другой? — спросил Адриян прочитав письмо и не смотря на данное обещание, при этом вопросе, ясно изобличал, что верил каждому написанному слову. Его лицо представляло собой тип полнейшей безутешности и слабым, хриплым голосом прибавил он, когда Михаил медлил ответом: — Вы должны же знать, кого она подразумевает! Кто же это?
— Это верно Георг, — возразил хозяин, — во всю свою жизнь не говорила она ни с кем другим, да и с ним, в последние полтора года, едва виделась. Теперь же он приехал и самым коварным образом шепнул ей, что-то-напомнил, какое то ребяческое обещание, какую то состарившуюся, незначительную и бессмысленную клятву, которою они разменялись, бывши еще детьми и этим вогнал се в страх!
— Зачем же мне никогда не говорили, что между ними когда то существовала связь, — возразил Урманд, начинавший убеждаться, что ему пристало играть роль оскорбленного.
— Да говорить то было нечего — буквально нечего!
— Они вероятно писали друг другу!
— Никогда ни одной строки, честью уверяю вас в том. Я был рад, когда Георгь уехал от нас, потому что мне показалось, будто оба творят глупости, но никогда мне и с голову не приходило, что эти сумасбродства, могли бы иметь какое-либо значение в будущем. С тех пор между ними никогда ничего не произошло, что она сама лично может вам подтвердить. Теперь же это с её стороны, только одна, романическая выходка, будто непременно следует сдержать свое первое обещание, после того, как ей о нём напомнили.
Но никакие уверения не в состояние были успокоить Урманда, всё еще утверждавшего, что ему необходимо принять отказ Марии.
— Хотя это весьма больно для меня, — говорил он, потому что уже весь Базель знает о моей предстоящей свадьбе и меня осыпали уже целым градом всевозможных пожеланий, но еще больнее было бы, если б мне пришлось лично получить вторичный отказ Марии Бромар и этим навлечь на себя насмешку всего Гронпера.
Он был вполне согласен, что Георг поступил в высшей степени коварно и охотно сказал бы тоже самое про Марию, если б только Михаил Фосс позволил ему это. Но он всё утверждал, что Мария не столько виновата, как тот, который смутил ее и что Адриану только стоит показаться в Гронпере, как всё пойдет прежним порядком. Наконец мнение Михаила действительно одержало верх над сомнениями молодого человека и он согласился вернуться с ним в «Золотой лев».
На другой день, рано утром отправились они в дорогу и таким образом отец два раза проехал через Кольмар, ни разу не повидавшись с сыном.