Без сомнения, у всех, проводивших эту ночь, под кровлею «Золотого льва», укрепилась уверенность, что в следующий день непременно должно состояться какое-либо решение. Неприлично же было, молодой девушке терпеть при себе двух обожателей, из которых каждый считал себя вправе претендовать на её руку. Также нельзя было позволить молодым людям еще дальше преследовать друг друга враждебными взглядами. Супруги Фосс боялись, не без основания, что дело могло и не ограничиться одними взглядами, как это весьма нередко случалось. Урманд, вполне убежденный, в необходимости вырваться, каким бы то пи было образом из своего, в высшей степени неприятного и мучительного положения, находился под впечатлением самого сильного негодования на всех членов семейства Фосс. В особенности не мог он простить Марии, так схитрившей с ним, по его мнения и самому хозяину почти насильно дотащившего его в Гронпер.
— Если б только, — так думал Урманд, — он оставил меня спокойно следовать моему собственному убеждению, то верно, уж я, теперь, не находился бы в горьком положении осмеянного любовника.
— И этот самый Фосс, сам же заварив всю эту нашу, готов оставить меня теперь на произвол судьбы!
Урманд был бы счастлив, как можно скорей, удалиться в Базель, потому что союз с семейством Фосс не был уже для него желаемою целью, так как оно, по его мнению, оказалось вполне необразованным и всё затруднение состояло лишь в том, как бы отступать без унижения. Его право на руку Марии было ясно, как день и невыносима была мысль отказаться от ней, ради какого то другого; но также нельзя ему было не сознаться, как безрассудно и глупо было бы стоять на этой свадьбе. Ему говорили будто он всюду может рассчитывать на гораздо лучшую партию, в чём он и нисколько не сомневался; но как выкарабкаться из этой истории, чтобы не показаться смешным? Как, о Господи, как выдти из этаго проклятого дома!
— Между тем Георг отыскал отца. Когда он крепко пожал протянутую ему руку, на глазах последнего выступили слезы.
— Я привоз пачку того табаку, о котором говорил тебе в последний раз, — сказал ему Георг, вытаскивая из кармана пакетик.
— Спасибо, Георг, спасибо; но теперь мне всё равно, чтобы ни курить. С тех пор, как я всюду вижу неудачу, меня уже ничего более не радует.
— Не должно так говорить, батюшка!
— Как же иначе? Вот, посмотри на того человека. Ну, что стану я с ним делать! Он кажется с места не сдвинется, пока не получит обещанную ему жену.
— Отсюда он ни в каком случае не повезет с собой жену, хотя б ему пришлось ждать до тех пор, пока всё здание разрушится над его головой!
— Теперь я сам это хорошо понимаю! Однако как свалю я его со своей шеи? Ведь и правду сказать, нельзя опровергать того, что мы поступили с ним весьма дурно.
— Не согласен ли он будет отделаться деньгами, батюшка?
— Нет, уж он не так дурен!
— Я только так подумал, потому что он говорил об адвокатах.
— Это им сказано было в сердцах! Во имя святаго Георга, если б я находился в подобном положении, то не так бы еще поступил! Но как же нам теперь быть.
Георг посоветовал заложить экипаж и предложить молодому человеку отправиться в Ремиромон, но Михаил чувствовал, что дело должно совершиться по Формальнее и со многими тяжелыми вздохами согласился он наконец поговорить наедине с Урмандом.
— Это, конечно, будет лучше всего, — согласился с ним сын, и чем скорее, тем лучше. А заложить экипаж, я думаю, всё-таки не мешает.
Михаил, молча, пошел отыскивать Урмамда. Заметив Марию, но он приостановился на несколько минут, задумавшись сообщить ли ей о своем намерении или нет и рассудив, что так как дело касалось её счастья, то почемуж бы и не сказать ей о нём?
— Вы оба, ты и Георг, одержали надо мной победу, — обратился он к молодой девушке — Что мне, однако, делать, с тем человеком, наверху, это выше моих понятий. Слава Богу, что еще много лет до того времени, пока нам придется думать о пристройстве нашей Флосс!
Малютке Флосс, тогда едва минуло нить лет.
— Надеюсь, милейший дядюшка, что никто не покажется тебе такою упрямою и не послушною, как я, ласкалась к нему Мария, крепко обнимая его. Она чувствовала себя неизъяснимо счастливою, так как ей удалось, наконец, освободиться от ненавистного жениха и вследствие этого могла надеяться принадлежать тому, кого любила. Кроме того, между нею и её дорогим другом, восстановилась, снова, полная гармонии.
Дяди Михаила и от племянницы не мог добиться никакого совета, в том, как ему поступить в отношении молодого человека и таким образом уже сам должен был разрешить эту весьма грудную задачу.
Он нашел Урманда наверху, у окна, погруженного в созерцание уток, плескающихся в какой то луже и в таком настроении, в котором человек обыкновенно бывает способен придираться ко всякой безделице.
Завидев хозяина, он облегчил свою душу жалобами на страшную скуку в этом краю; но это нисколько но подвинуло Михаила к сто цели и он в замешательстве почесал себе за ухом. Теперь уже он не обманывал себя в том, какую тяжелую обузу взвалил на свои плеча поездкою в Базель. Несколько дней тому назад хвастался он перед молодым человеком своим авторитетом, перед которым все должны были преклоняться, а теперь ему предстояло сознаться в полнейшем своем бессилии.
— Господин Урманд, — решился он наконец заговорить, — право, я очень огорчен — уверяю вас, сильно огорчен этим неприятным оборотом дел!
— Какие дела подразумеваете вы? — спросил Адриян.
— Ну, те — которые касаются Марии. Когда я приехал к вам, в Базель, го мне и но сне не снилось. что всё могло бы так дурно устроиться, право нет!
— А как же всё устроилось?
— Я никак не могу заставить молодую девушку сказать «да», возразил Михаил.
— В таком случае и я в свою очередь должен вам объяснить, господин Фосс, что если б даже, это молодая девушка, как вам угодно ее называть. сказала «да», то я теперь ее сам не хочу, потому что она опозорила и осрамила меня.
Михаил слушал эти выражения с полным душевным спокойствием.
— Она осрамила вас.
При этих словах Михаил закусил губы, но чувствуя себя виноватым, промолчал.
— И наконец, она осрамила самою себя, — окончил Адриян с возможно большим пафосом.
— Нет, это уж позвольте мне опровергнуть, — вскричал Михаил, близко подходя к своему противнику. — Я опровергаю ваши слова, потому что они несправедливы и при мне никто не смеет говорить что-либо подобное о Марии, даже и не вы?
— Но тем не менее, я остаюсь при том, что она осрамила себя. Зачем дала она мне слово, когда думала выходить за другого?
— Но это было вовсе не так! И я, вот что еще скажу вам, мой друг — меня и Георга вы можете бранить сколько вашей душе будет угодно; но я не желаю, чтобы вы в моем присутствии дурно отзывались о Марии Бромар. Кроме того, мы согласны дать вам такое удовлетворение, какое вы сами назначите!
— Конечно, мне следует дать удовлетворение.
— Чего же требуете вы? Денег, что ли?
— Денег нет; этого добра у меня больше, чем у вас!
— Ну, так что же, в таком случае? Ведь не девушку, наконец?
— Нет, уж никак не ее. Я не взял бы ее и тогда, когда бы она на коленах умоляла меня о том. Но что такое можем мы сделать для вашего удовлетворения? Да говорите же!
— Я — я хочу, — но я не в состоянии высказать того, что хочу! Ваш поступок со мной сделал из меня посмешище всему свету! Ничего подобного, никогда не случалось мне видеть. Мне, не требовавшего ни одного франка приданого, предлагаете вы денег! Нет, никогда еще, ни с одним человеком не поступали так дурно!
С этими словами целый ноток слез хлынул из глаз Урманда.
При виде этих слез, сострадательное сердце хозяина растаяло, горько раскаялся он в том, что позволил себя упомянуть о деньгах и готов был испросить себе за то прощение. С этим благим намерением подошел он к Урманду, упавшему на стул.
— Прошу у вас извинения, Урманд, униженно прошу вас о том. Признаюсь, мне не следовало бы упоминать о деньгах, но так как вы говорили об удовлетворении.
— Не мог же я, под этими словами, подразумевать денежного удовлетворения — никак уж не такое, оно относилось к моему чувству.
— Но я готов сделать всё, что вы только потребуете, уверял Михаил жалобным голосом. Вся эта история сложилась так скверно, далека была от нас мысль оскорбить вас!
— Если б только вы оставили меня, в покое в Базеле! жаловался, всё еще сильно огорченный молодой человек.
Михаил, сидя подле него, обращался с ним с такою любовью и нежностью, как с ребенком. Он мало-помалу пришел к убеждению, что его молодому другу не столько горя причиняет потеря невесты, как мысль о людской молве. Всему городу уже известно было о его свадьбе; что же, в самом деле, скажет он при своем возвращении?
— Скажите только, что мы для вас слишком неотесанны и необразованны, советовал ему Михаил. Но Урманд всё еще не утешался.
— Я думаю, лучше всего для меня уехать в Лион на несколько месяцев! Что мне теперь до моей торговли?
Таким образом просидели они целое утро. Петр Бек несколько раз просовывал в дверь спою голову и каждый раз, возвращался с известием, что конференция еще не окончена.
— Барин ни на один шаг не отходит от господина Урманда, рассказывал он, «и такие там у них идут нежности, как будто у парочке голубков.
Мария слушала не говоря ни слова. Георг неоднократно пытался втянуть ее в тихую любовную беседу, но опа не поддавалась. Тот, с которым она была обручена, находился еще у них в доме и хотя она была совершенно спокойна в отношении его, но всё-таки теперь считала еще неприличным слушать любовные объяснения другого.
Наконец открылась дверь. Урманд пошел в свою комнату, а Михаил присоединился к своим. Мария, сидевшая в соседней комнате, могла слышать каждое слово. Георг тотчас же подошел к отцу, а мадам Фосс спросила за всех:
— Ну, как всё кончилось?
— Я предложил маленький пикник, к водопадам, возразил Михаил.
— Пикник! удивился пастор.
— Пикник. Это в моем вкусе, вскричал Георг.
— Пикник, повторила мадам Фосс, при такой сырости и таком ветре, дующем так резко с гор, что в состоянии кажется перерезать человека на части.
— Что нам за дело до ветра! Мы вооружимся, шинелями, салопами и парасолями! Гораздо лучше быть на вольном воздухе, там Урманд скорей успокоится!
Мария, слушая всё это, решила с своей стороны ничего не пропустить, если только, хорошо наполненные корзины с провизиею могли способствовать к восстановлению спокойствия в душе отвергнутого обожателя. Она хотела наполнить их холодною дичью, бутылками с шампанским и всякою всячиною и не смотря на ветер и сырость, с радостью готова была расположить всё это у какого-нибудь утеса.
— Так пикником должна кончится вся эта история , сказал пастор, с неудовольствием качая головой.
Из всего, что сообщил Михаил о своей длинной конференции, можно было заключить, что Адриян успокоился и но прежнему стал ласков и доверчив. Долго ломали оба головы, как бы придать делу такой оборот, будто свадьба разошлась по обоюдному согласию. Наконец, старику пришла счастливая идея о пикнике. «Я не подумал о Времени года, рассказывал он, но мне и Урманду показалось, что если перед его отъездом совершится какое-нибудь веселое происшествие, то это не дает повода думать, будто случилось что-либо неприятное».
— При таком холоде мы все заморозимся до смерти, возразила мадам Фосс.
— Ведь не надо оставаться там Бог весть как долго, успокаивал ее муж. И, прибавил он, отыскав Марию в соседней комнатке, Мария, смотри у меня — веди себя хорошенько!
— Будь покоен, дядя Михаил, вот ты увидишь!..