Исследование важной задачи: в последние времена более ли успели в военном искусстве французы, нежели немцы?[править]
Военное искусство после революции доведено ли до большего совершенства у французов, нежели у немцев?[править]
Прежде всего почитаю нужным дать сему вопросу точнейшее определение. — Каждому известно, что племена, обитающие в нашем любезнейшем отечестве, между собою не сходствуют, если не в языке и национальных свойствах, то без сомнения во многом другом, а особливо в образовании ума и в просвещении. Величайшая разница приметна между южными немцами и северными. Между тем как первые были и ныне суть погружены во мраке невежества и суеверия, — по мановению Великого Фридриха еще в половине минувшего столетия солнце просвещения озарило последних. Итак, не удивительно, что военное искусство на севере быстро доведено до высшей степени совершенства; следствия показали, что великий образец произвел искусных военачальников. Напротив того полководцы южной Германии отличались по большей части не иным чем, как только ошибками. Следственно сравнивая успехи в военном искусстве немцев с успехами французов, чтобы не оскорбить благороднейшей части нации и не унизить самих французов, по всей справедливости надобно иметь в виду не столько южных немцев, сколько северных. Теперь следует вопрос:
Более ли успели в военном искусстве французы, нежели пруссаки, саксонцы, гессенцы и так далее?
Последние походы этого не доказывают: ибо хотя северные немцы тогда не приобрели никаких выгод; однако беспристрастный исследователь исторических событии найдет причины тому не в незнании военного дела, но в превосходном многолюдстве неприятеля, в слабости коалиции, а всего более во французской политике. Нет сомнения, что французы в сей последней науке гораздо искуснее всех наций, а особливо немцев, которых прямой и откровенный характер неспособен к политическим ухищрениям.
Французы еще долго, очень долго не забудут двух поражений — при Кайзерслаутерне и при Пирмазаме: напротив того пруссаки в три кампании не потерпели ни одного важного ущерба, и только в 13 день июля 1794 года сражались несчастливо. Сия битва достойна замечания не по чему другому, как только по известному велеречию французов: могу уверить в том собственным опытом. Какие были следствия сего сражения? Армия обратно вышла из тесных мест, где она была разделена; неприятель не гнался за нею, и уже не нападал более.
Кому известны военные происшествия, тот знает, что и прочие северонемецкие войска столь же славно сражались против французов. Следственно, если северонемецкие полководцы, в продолжение многих кампаний сражаясь с французами, не только не были побеждены ими, но сами побеждали; то явствует, что сии полководцы не уступают французским генералам в практике военного искусства
В теоретической части северные немцы также стоят с французами по крайней мере на равной степени. Они имеют у себя превосходные сочинения, относящиеся до всех частей военной науки. Правда, не всякий хозяин библиотеки учен, однако когда есть хорошие книги, то верно есть и хорошие писатели. Кроме того по всей вероятности можно заключить, что при всеобщих успехах наук в Северной Германии, военное искусство от других не отстало, — хотя нельзя также не признаться, что было бы гораздо лучше, если б многие из сочинений о военном деле совсем не выходили в свет; ибо с некоторого времени, как в прочих частях учебного образования, так равно и в военной науке, страсть марать бумагу распространилась между молодыми офицерами. Сия зараза — следствие не особенной привязанности к наукам, но более ничтожного тщеславия — может сделать много вреда армии. Кажется, весьма полезно было бы офицерам знатной армии вовсе запретить издавать книги о военной науке. Ибо если офицер пишет дурно, он дает повод к невыгодному мнению о целом войске, в котором служит; если пишет хорошо, то научает и неприятеля, следственно делает вред своему отечеству.
Может быть сии причины заставили Фридриха Великого повелеть, чтобы ни один офицер его армии не смел издавать в свет важных замечаний относительно военной науки. Такое запрещение и в наше время для некоторых войск было бы полезно; по крайней мере многие неосновательные суждения о военных действиях оставались бы в неизвестности, и многие скороспелые полководцы не безобразили бы почтенного войска немецкого.
Итак ежели, по моему мнению, в некоторых немецких армиях субалтерн-офицеры слишком много занимаются историей военного искусства, зато уже французские не подлежат упрекам сего рода. Они — как всякий знает, кто только имел случай рассмотреть их внимательно — почти все люди несведущие; исключаю из сего числа генеральный штаб, сей рассадник их полководцев. Несмотря на то, они весьма искусно умеют прикрывать недостаток в основательных знаниях своим велеречием, живостью, а добродушный немец, который все чужое предпочитает своему — думая, кто беспрестанно говорит, тот много размышляет, обманывается наружностью.
Однако недостаток в учебном образовании французских субалтерн-офицеров не может быть виною порицания для них в рассуждении службы. Круг действий каждого субалтерн-офицера весьма ограничен; от него не требуется теоретических познании, но только практические необходимо для него нужны. Надобно признаться, что французские субалтерн-офицеры имеют практические знания, и кто из них — не будучи побуждаем одним только суетным честолюбием, но подкрепляемый природными способностями — старается достигнуть высшей степени, тот, получив желаемую должность, без сомнения может отправлять ее с честью, и быть достойным уважения.
Теперь надобно еще сделать сравнение между рядовыми солдатами обеих наций. Нетрудно доказать, что постоянный характер немца не мешает ему быть таким же хорошим солдатом, каким только может быть француз при всей живости своего темперамента. Удобно раздражаемая фантазия есть неразлучный товарищ живости; если сия последняя возбуждает к отважным подвигам, зато первая при малейшей неудаче преследует и теснит сильнее, нежели сам неприятель. Многие примеры, даже из истории новейших военных происшествий, служат сему неоспоримым доказательством,
Славимая быстрота французов и поворотливость тела — впрочем полезные для стрелков, и приобретаемые ими посредством упражнения в танцеванье и искусстве биться на шпагах — не делают их превосходными воинами. Иначе, каким образом прусские гусары Блюхерова полку, состоящего из храбрых жителей Померании, едва знакомых с фехтовальным искусством, могли бы во время рейнских кампаний несколько тысяч французских фейхтмейстеров частью изрубить, частью взять в полон? Многие северонемецкие полки могут хвалиться такими же подвигами; напротив того французам с своей стороны сказать нечего. Из сего явствует, что французские войска ни в физическом, ни в моральном отношении не превосходят северонемецких, следственно и правила военного искусства ни чем не лучше у первых. — Некоторые утверждают, что Наполеон изобрел новую тактику: это надобно еще исследовать. Однако я не стану здесь распространяться, сколько требовала бы сущность предмета, во-первых потому, что увеличив статью, не мог бы поместить ее в журнале, во-вторых, что надлежало бы сделать точнейшее сравнение между военным искусством северных немцев и французов; а на это я не могу решиться по особливым причинам. Краткое исследование о главных столь много выхваляемых любителями новостей переменах, введенных во французской армии, подаст случай другим прилежнее заняться сим делом.
По моему мнению, введенные Наполеоном перемены состоят во-первых в устроении и продовольствии войска. Относительно сей статьи находим следующие новые распоряжения во французской армии:
1) Она получает рекрут посредством так называемой конскрипции.
Сие у французов новое постановление весьма старо у немцев, и заимствовано от последних; следственно нельзя почитать его новым изобретением в военном искусстве. Впрочем, лучше ли французская конскрипция, нежели немецкий набор, — исследовать здесь нет надобности; ибо известно, что немецкие войска никогда не нуждались в годных рекрутах.
2) Французы разделили всю армию на части, которые называются дивизиями; при каждом дивизионном генерале находится особая канцелярия генерального штаба, имеющая сношение с главным генеральным штабом всей армии.
Хотя, по обыкновенному порядку, каждый отделенный корпус должен получить от генерального штаба особых для себя офицеров; однако, по моему мнению, сия перемена, к которой подала причину долговременная война революционная, очень полезна, именно потому, что заблаговременно разделяют армию на особые небольшие корпусы, и тем облегчают способы для их продовольствия. Притом неоспоримо, что одни офицеры генерального штаба, находящиеся бессменно при корпусе с начала кампании, короче знакомятся с войском и с своей должностью, и скорее привыкают к делам посредством практического упражнения. — Хотя я и не думаю, чтобы от большего или меньшего проворства сих офицеров зависел успех кампании; однако в том нет сомнения, что французские офицеры генерального штаба, беспрестанно занимаясь своим делом, должны быть поспешнее в механическом отправлении службы, и что немецкие, не имея частых случаев упражняться, далеко отстали от первых. Следственно остается пожелать, чтобы для лучших успехов, мы употребили в свою пользу некоторые распоряжения французского генерального штаба.
3) Французские войска действуют, не имея магазинов; они содержатся поборами с поселян.
Не подавая безусловного совета перенимать у французов сей способ, рассмотрим некоторые обстоятельства. В прежние кампании они вели войну в Нидерландах, будучи окружены многими крепостями, из которых в каждой находился запасной магазин. Потом, когда система поборов вошла в моду, войска действовали в прекраснейших немецких и итальянских провинциях, где нетрудно было довольствоваться провиантом, не имея нужды в магазинах — по крайней мере некоторое время. Робость противников облегчала французам средства к быстрым успехам, и следственно к пропитанию себя на счет завоеванных областей. К тому еще должно прибавить отнятие неприятельских магазинов, как например случилось под предводительством генерала Моро при Штоках, где французы нашли много провианту, и где Фридрих Великий в подобном случае (1757) получил такие же выгоды, в рассуждении прокормления своего войска. Весьма желательно, чтобы французы имели дело с другими противниками, или чтобы они принуждены были вести войну на земле отечественной: тогда конечно они потерпели бы жестокое наказание за то, что не заботятся о магазинах — и многие жаркие защитники безусловной системы поборов без сомнения стали бы охуждать ее.
4) У французов не так тяжел обоз, как при других войсках.
Здесь разуметь должно только упразднение офицерских лошадей и палаток. Ибо если, надеясь на поборы, бросили провиантские повозки, как лишнюю тягость; то при первой несчастной войне, или при первом случае, когда надобность завела бы их в бесплодную область, войско неминуемою погибелью заплатило бы за свою ошибку. — Один из опытных наших писателей сделал уже прекрасные замечания в рассуждении сум, которые офицеры носят у себя за спиною; я с своей стороны прибавлю только, что мне удалось слышать от заслуженных немецких генералов: при окончании семилетней войны многие прусские пехотные офицеры, потерявшие своих лошадей, и не имея способов заменить их другими, ходили пешком.
Впрочем, упразднение палаток точно ли надобно почитать облегчением для войска, об этом пусть судят врачи, бывшие в походах. Однако я, не будучи врачом, думаю, что не так скоро и удобно можно поставить шалаши, как разбить палатки, и что солдаты, не имея убежища в дурную погоду и в продолжение влажных ночей, должны подвергаться болезням от простуды. Нет сомнения, что урон в людях можно дополнять рекрутами, и по сей-то причине новое изобретение без дальних затруднений введено в такую армию, в которой жизнь солдата ни во что вменяется.
Перемены в военном искусстве могут состоять еще во введении или нового оружия, или нового способа действовать оружием. Французы, как известно, не сделали никаких перемен в оружии, но ввели некоторые новости в пехотную тактику, то есть учредили стрелков.
Тот конечно должен почитать всех других солдат, кроме французских, безумными, должен военную историю перетолковать по своему, кто станет утверждать, будто стрелки во всех случаях полезны, и будто французы одними только ими побеждают. Почти с математическою достоверностью можно доказать сему противное; но это завело бы меня очень далеко. Упомяну только о некоторых обстоятельствах. Известно, что французы до сих пор почти всегда вели войну на местах гористых, или по крайней мере неровных. Само собой разумеется, что для таких местоположений стрелки пригодны, и что они отнюдь не новое изобретение — как всякий знает, кто внимательно читал истории и записки о прежних военных происшествиях. Не должно забывать, что французам, по одному приказу, без сражения отдавались целые корпусы, и что генералы, предводительствовавшие против них, по большей части были люди неспособные: таким образом и объясняется, хоть немного, причины успехов французского оружия — причины, которых не должно искать в одних только стрелках.
Напротив того, когда только ни отваживались они драться на равнинах — и против искусных генералов — стрелки не защищали их от поражения, даже споспешествовали собственной погибели: иначе каким образом северонемецкие войска могли бы выдержать три похода, ни один раз не испытав несчастья над собою?
Внимательный наблюдатель найдет в истории прежних военных действий многие примеры, сколь невыгодны стрелки на равнинах. Стоит только вспомнить об австрийских хорватах, которые прежде почитались самыми лучшими из числа легких войск, но после многих печальных опытов никогда уже не смели показываться на равнинах. Кроме учреждения стрелков, я не знаю никакой другой перемены во французской тактике. Многие хвалят еще смелые, быстрые движения и повороты французского войска. Что касается до сих смелых и быстрых поворотов, которым выучились французские солдаты вероятно в фехтовальной школе, я ничего не могу сказать, по причине совершенного моего невежества в сем деле. Может быть многие северонемецкие офицеры знают о них столько же, как и я. Тот конечно оказал бы важную услугу немецкой тактике, кто, заметив сии чудесные повороты, сообщил бы о них что-нибудь своим соотечественникам.
Наконец новая тактика Наполеона может состоять еще в достойных подражания планах.
Число своевольных критиков, рассуждающих о поступках военачальников, по несчастью в наши времена уже столь велико, что я не чувствую охоты начинать с ними брань на перьях. Однако, для тех, которые для себя, не для света, занимаются военною наукою, хочу предложить несколько вопросов, и дать им богатую материю к размышлениям:
1) Можно ли одобрить, можно ли принять себе за образец смелое движение французов, когда полководец их в 1798 году из Венецианских владений прошел до Брука, что при реке Муре, между тем как австрийский генерал Лаудон стоял у него на левом фланга в Тироле, а эрцгерцог Карл подался на правый фланг в Хорватию? Что если б в это время все Венецианские владения вооружились, находясь за спиною французской армии? Тогда эрцгерцог Карл дал бы совсем другой ответ на письмо Наполеона, и не заключил бы невыгодного мира для Австрии!
2) Можно ли похвалить слишком много превозносимый, чрезвычайно дерзкий переход через необитаемые Альпийские горы?
Чтобы судить о сем справедливо, не надобно забывать, что французы, надеясь на свою поспешность, не заготовили магазинов, и не имели времени заготовлять их. Если бы другой генерал, не Мелас, — который тогда забавлялся с небольшим корпусом генерала Сюше — выставил главную силу свою при Верцелли, и выход из гор занял небольшим наблюдательным корпусом: что было бы с французами? Лишь только отделенный корпус появился бы на открытом месте, главная австрийская армия тотчас могла бы напасть на него и истребить. Это необходимо долженствовало бы случиться, и очень скоро, потому что французы, не имея средств держаться между ледяными Альпами за недостатком съестных припасов, принуждены были бы или драться, или умереть с голоду.
3) Как надобно думать об отважном действии генерала Бернадотта, который в прошлую осень — хотя с многолюдным корпусом, однако почтя отделясь от главной французской армии — переправился через Дунай к тылу всей австрийской армии? — Если б над австрийцами начальствовал опытный и храбрый генерал — не Мак — и если б ударил на Бернадотта, то не мог ли бы истребить весь французский корпус, прежде нежели главная армия успела бы подать ему помощь?
Кажется, что сюда причислить надобно и следующий вопрос:
4) Можно ли одобрить, можно ли принять себе за образец смелое движение французской армии, которая прошла сперва до Вены, потом даже до Аустерлица, в Моравию, между тем как в Северной Германии собирались многочисленные ополчения?
Что если б Аустерлицкое сражение было проиграно, или если б северонемецкие государства, приняв сторону Австрии, послали свои войска прямо к Дунаю, куда они без сомнения могли бы прийти тремя или четырьмя днями ранее французов? Каково было бы сим последним отступать, имея перед собой многолюдную армию, а за собой свежие, еще неутомленные неприятельские войска?..
Не стану произносить своего решительного мнения; скажу только, что ежели столь отважные предприятия и были удачны, по крайней мере их нельзя почитать образцовыми; они только показывают слабость противников.
Из всего сказанного явствует, что французы в военном искусстве ничем не превосходнее северных немцев, и что они не изобрели ничего нового. Приступаю к рассмотрению второго вопроса.
Изследование важной задачи: В последния времена более ли успели в военном искустве французы, нежели немцы? // Вестн. Европы. — 1806. — Ч. 30, N 21. — С. 49-66.
Исследование важной задачи: В последние времена более ли успели в военном искусстве французы, нежели немцы?[править]
«Тело у французов сделалось ли крепче, приобычнее к трудам. нежели у нас? Переменилась ли их природа или наша?»[править]
Еще никто важным образом не упрекал немцев изнеженностью. Хотя утонченное воспитание, роскошь и глупые моды, занятые у чужестранцев, расслабляют многих немецких юношей; однако это не имеет большого влияния на целую нацию, которая телесной своей силой и крепостью всегда превосходила французов. Каждый легко в этом удостоверится, рассудив, что все искусства роскоши, очевидно способствующие к расслаблению человеческого тела, большей часть изобретены французами, и гнездились в их отечестве гораздо прежде, нежели мы немцы получили понятие о сем новом просвещении, которое они по своему великодушию принесли нам в подарок.
Стоит только взглянуть на полки немецкие и французские, чтобы иметь самое сильное, очевидное доказательство превосходнейшего мужества немцев. В первых всякий увидит людей сильных, а в последних — мальчишек, которые умеют только пустословить. Такой недостаток в здоровых и сильных людях происходит, может быть, не столько от слабости самой нации, сколько от продолжительной кровопролитной войны, которая и теперь еще не кончилась. — Самые блистательные победы сопряжены бывают с потерей множества лучших воинов; ежегодное приращение людей никогда не может быть в одинаковом содержании с уроном. Французы давно уже принужденными нашлись брать в рекруты мальчиков, которые, не будучи приучены к военным беспокойствам, не только не укрепляются от трудов, но еще более слабеют, и бывают побиты или изувечены.
Таковы следствия шестнадцатилетней войны, которая нимало не укрепила сложение воинов, — как бы другие о сем ни говорили.
Вообще, мнение, будто солдат укрепляется посредством войны, происходит большею частью от воображения. Мне кажется, что с самых молодых лет должно приучать тело к трудам военным: иначе, оно их не вытерпит. Поздно привыкать к беспокойствам, вступивши в службу: физическое воспитание рекрута тогда уже окончено. К перенесению трудностей приготовляют себя с юных лет как образом жизни, так и упражнениями. Потому то поселяне, по необходимости исправляющие свои ежедневные работы во всякое время, не разбирая погоды, бывают лучшими солдатами, нежели городские жители, которые занимаются своими рукодельями по большей части сидя дома. Ежели первые переносят воинские трудности с большею удобностью, нежели последние, то это нимало не доказывает, что они укрепили себя уже будучи в службе. Давно известно, что упражнение в умеренной, хотя и трудной работе, сообщает телу человеческому нужные силы; напротив того излишнее расслабляет нервы и преждевременно иссушает состав телесный. Известно также, что излишнее напряжение всего чаще встречается в военном состоянии, а особливо в походах, и производит упомянутые следствия. Опыт ясно сие показывает. Почему в мирное время от одних только экзерциций выходит столь великое множество молодых людей на инвалидное содержание? Отчего в военное время в больницах гораздо менее бывает раненых, нежели страждущих внутренними болезнями? Отчего диареи и прочие болезни часто истребляют целые армии?
Благомыслящие врачи могут доказать это и оправдать своими замечаниями, почерпнутыми из опытов. Довольно того, что я показал здесь невозможность, чтобы вообще тело солдат, и в особенности французских, укреплялось от войны. Согласимся даже, что продолжительная война может укреплять тело; но при кровопролитных и частых сражениях не многим солдатам достанется воспользоваться сим полезным обстоятельством.
Полагать можно, что в войске в мирное время убывает ежегодно двенадцатая или по крайней мере пятнадцатая часть людей; во время же войны, и притом такой, какую ведут французы с начала революции, без сомнения в армии, убывает ежегодно четвертая, или по крайней мере пятая часть. Итак, если во французской армии люди с начала войны переменились четыре или три раза; то где же солдаты, которых война укрепить долженствовала?
При сем случае скажу мимоходом: перемена солдат объясняет, для чего войско принимало без роптания новые законы во Франции. Прежние воины, собиравшееся под знаменами, будучи движимы любовью к вольности, в непродолжительное время погребены со мнениями своими на полях сражений. Потом настало время, так называемой, конскрипции; насилие похищало из недр семейства таких людей, которые желали бы лучше наслаждаться в мире плодами революции, нежели в странах отдаленных воевать с другими народами. Далее, когда начальники во Франции низвергли одни других, уничтожая прежние постановления, каждый с радостью присоединился к новой партии, надеясь, что она восстановит мир, столь давно всеми желанный.
Французы, как некоторые утверждают, имеют еще преимущество в том, будто пища, ими употребляемая, гораздо лучше и питательнее, нежели у немцев, и будто они от того делаются способнее к перенесению воинских трудностей. Если бы можно было точно доказать, что французы в отечестве своем по большой части питаются мясом, то сия пища конечно имела бы влияние в телесный состав их; в этом они сходствовали бы с англичанами. Но из разных известий видно, что француз в своем отечестве насыщается одною зеленью, так как и немец. Только в питье разница: французы употребляют виноградное вино, а немцы хлебное.
Мясная пища, употребляемая французами во время пребывания в чужих землях, могла ли совершенно переменить их натуру? Могла ли сделать их более способными к перенесению военных трудностей? На это можно согласиться только тогда, как представлены будут достоверные списки и свидетельства, что, невзирая на беспрестанные марши, упразднение палаток, введение частых биваков и проч., во французских больницах менее умерло людей от внутренних болезней, нежели у немцев. Ибо хотя француз в дурную погоду шутит, а немец бранится; но это зависит только от национального характера, и нимало не может служить доказательством, что первый сильнее последнего.
«Скорее ли французы делают свои марши и эволюции?»[править]
На сей вопрос обыкновенно отвечают так утвердительно, что я едва осмелился бы объявить здесь свое мнение, когда бы не мог опровергнуть простые догадки и умозаключения известными событиями.
Еще у всех в свежей памяти последний поход. Издатели французских журналов и газет удивлялись чрезвычайной скорости, с каковою французская армия прибыла из Булони в Страсбург; сравнивали оную с быстротою молнии, и только тем могли объяснить сие чудо, что половина войска доставлена в показанное место на переменных лошадях — по крайней мере так было писано в их листках. Известие о сем новом военном маневре возбудило всеобщее внимание; многие без дальнейшего испытания верили ему и повторяли то же в своих изданиях. Я хочу поместить здесь небольшое исследование сего блистательного дохода; оно покажет нам совсем другое:
Августа 30 дня 1805 года, генерал Бернадотт, находившийся в Люнебурге, получил повеление выступить в поход с своим корпусом. Следственно Бонапарт еще 25 числа августа, если только не прежде, вознамерился двинуть армию к Рейну; даже из самых французских известий видно, что войска, находившиеся в Булони, выступили оттуда 1 сентября; следовательно довольно оставалось времени запасти для них все нужное, и уничтожить препятствия, которые могли с делать помеху скорому движению.
В тех же самых листках писано, что войска, выступивши из Булони, прибыли к Страсбургу 24 сентября 1805. Теперь, если расчислим, полагая, как водится у немцев, на три дни марша один день роздыха: то выйдет, что войска в 18 дней прошли не более 66 немецких миль, то есть в каждый день по 3 2/3 мили.
Такой поход солдат немецкий может совершить во всякое время! Если правда, что большая часть французской армии везена была на переменных лошадях; то должно думать, что она состояла из хворых солдат, и что в таком случае нет надобности говорить о телесной силе французских воинов.
Можно привести еще другое доказательство против скорости французских движений, взявши в пример поход корпуса Бернадотта. Сей корпус 30 августа выступил из Люнебургской области; 11 и 12 сентября собирался при Геттингене; 17 прошел через Кассель; 22 приблизился к Франкфурту. Итак, он прошел 50 миль в 24 дня; или, если выключить дни, употребленные на отдых, в 18 дней: выходит на день по 2 7/9 мили.
При начале последней кампании самый скорый марш сделал Батавский корпус; ибо он 10 сентября прошел через Клев, а 22 находился уже в окрестностях Франкфурта и Майнца. Первое место от обоих последних отстоит почти на 36 миль; следовательно корпус прошел в 9 дней, выключая дни отдыха, 36 миль, каждый день по 4 мили. Такой марш может почесться очень скорым; что видно было из самых следствий. Всякий внимательной читатель газет припомнит, что шедшая из Голландии дивизия маршала Мармона измучила множество лошадей.
Кажется, этого довольно для показания, что французские войска ничем не превосходнее войск Северной Германии, как в людях, так и в искусстве военном.
Французский кабинет, также и французские генералы отличались до сих пор деятельностью и решительностью как в изобретении своих планов, так и в произведении их в действо. Наполеона Бонапарта никто не мог в этом не только превзойти, но ниже сравниться с ним.
Итак, надобно ли удивляться столь чрезвычайным последствиям?..
Впрочем, деятельность Наполеона не может почесться следствием новоизобретенной дисциплины; она есть особенное свойство человека, — свойство, с которым он родился и умрет. Если северные немцы начнут опять сражаться с французами, то они будут страшиться не новой французской дисциплины, но деятельности Наполеона.
В случае войны северные немецкие государства, при всеобщей опасности, соединясь между собою теснейшим союзом, должны действовать с равной неутомимостью не только на поле, но и в самих кабинетах. Ибо кабинет, ослабевший от медленности и нерешительности, одним почерком пера может произвести такое зло, которого нельзя поправить усилиями целой армии. Французы политике своей не менее обязаны, как и победам.
Я мог бы пространно говорить здесь о деятельности северонемецких полководцев, потому что большая часть из них известна мне в сем отношении с самой хорошей стороны; желал бы предложить им, что они теперь имеют прекрасный случай воспользоваться сею способностью, и — подобно сотрудникам Фидриха Великого — заслужить бессмертие.
В рассуждении единодушия северных немецких государств и деятельности их кабинетов, не осмеливаюсь предложить своего мнения, потому что не имею сведений, нужных для основательного суждения о сем предмете. Однако, кажется, можно утвердительно сказать, что если при заключении союза между северными немецкими государствами, во время всеобщей опасности, не будет единодушия, то каждое из оных в короткое время неминуемо подвергнется столь давно угрожавшему подданству. Теперь уже нет сомнения, что министр, который в переговорах с французами безрассудно уступит им преимущество в делах по-видимому маловажных, лишит государя своего всеобщего уважения и сделает его французским префектом.
Если случится — от чего да сохранит нас Бог, и о чем я даже не могу помыслить — если случится в самом деле такое несчастье, то отечество наше неминуемо погибнет, и проклятие падет на главу министра, виновника сих бедствий!
Изследование важной задачи: В последния времена более ли успели в военном искустве французы, нежели немцы?: (Из нем. журн.) // Вестн. Европы. — 1806. — Ч. 30, N 22. — С. 142-153.