История города Рима в Средние века (Грегоровиус)/Книга XII/Глава I

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
История города Рима в Средние века
автор Фердинанд Грегоровиус, пер. М. П. Литвинов и В. Н. Линде (I — V тома) и В. И. Савин (VI том)
Оригинал: нем. Geschichte der Stadt Rom im Mittelalter. — Перевод созд.: 1859 – 1872. Источник: Грегоровиус Ф. История города Рима в Средние века (от V до XVI столетия). — Москва: «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2008. — 1280 с.

Глава I[править]

1. Флоренция и Милан. — Возрастание могущества Иоанна Висконти. — Все партии призывают Карла Богемского в Италию. — Экспедиция его в Рим. — Императорская коронация в день Пасхи 1355 г. — Постыдный отъезд его из Рима и из Италии. — Глубочайшая униженность имперской власти. — Золотая булла 1356 г.

Произведенный Альборноцом против убийц Колы процесс был впоследствии кассирован папой, и всем участникам дарована амнистия. Обе городские партии снова заняли сенаторство, и Рим казался вернувшимся в прежнее свое положение. Тем временем состояние дел в Италии призвало богемского короля Карла к императорской коронации в Рим.

Политическая жизнь итальянцев вращалась в эту эпоху распадения всех прежних элементов сил вокруг двух городов: гвельфской республики Флоренции, последней представительницы национальной, равно как и муниципальной, свободы и гибеллинского Милана, тиран которого, архиепископ Иоанн Висконти, представлял переход от городской тирании к княжеству. Сама Генуя после тяжкого поражения ее 29 августа 1353 г. венецианцами предоставила великому этому тирану синьорию. Это напугало гвельфов. Давным-давно уже жаждала Флоренция соединить в один союз под протекторатом папы Тоскану, Романью, Рим и Неаполь в видах поставления препон Висконти и удержания вдали императора. В Ареццо созван был парламент, и сначала Климент VI с жаром поддерживал этот план. Но он подорван был обоюдным недоверием, так что в конце концов Флоренция оказалась вынужденной домогаться прибытия короля римского, чтобы избавиться от угрожающего могущества Висконти. Еще одну минуту надеялись флорентинцы узреть во главе гвельфского союза преемника Климента VI и удержать от римского похода Карла; увидев себя обманутыми, пришлось им против воли вести с этим королем переговоры. Ближайше всего призывал его венецианско-ломбардский союз дожа, маркграфа Альдобрандини Феррарского, Гонзагов Мантуанских и Каррар Падуанских. Лига эта составилась против Иоанна Висконти в 1354 г. и приняла компанию Фра Монреале к себе на службу. Звал его и сам Висконти, предлагал ему железную корону и надеялся привлечь на свою сторону. Случилось так, что внука Генриха VII призывали, как спасителя, все партии. Карл обещал свое покровительство лиге и в октябре 1354 г. прибыл в Италию, где только что последовавшая смерть Иоанна Висконти, казалось, облегчала для него путь. Сам папа рассчитывал, что римский поход облегчит кардиналу Альборноцу полное покорение церковной области, ибо Карл дал торжественный обет содействовать и к этому.

Внук доблестного Генриха не обладал ни честолюбием, ни великодушием своего предка, ни каким-либо определенным политическим планом относительно Италии. Римская его экспедиция была одним лишь коронационным пелеринажем; цезаризм оканчивался бессодержательной формулой. Король богемский, благоразумный, благочестивый и ученый государь, нового вполне уже склада монарх, в глазах которого прошлое принадлежало лишь книгам, не хотел более ввязываться в борьбу с итальянскими партиями. С 300 лишь всего рыцарями прибыл он 14 октября в Удине, отправился в сопровождении побочного своего брата Николая, патриарха аквилейского, 3 ноября в Падую и далее на Мантую, где перезимовал. Здесь намеревался он помирить ломбардские партии и повести переговоры о дальнейшем маршруте своем с тосканцами. Синьорию предложили ему одни лишь пизанцы; прочие города Тосканы отнеслись с пренебрежением к монарху, представшему с обиходом столь скромным, что казался для будущего императора невероятным. Венецианско-ломбардская лига видела себя обманутой, ибо Карл был вовсе без войска и достаточно разумен, чтобы не приставать ни к какой партии. Он не домогался ничего, кроме блеска железной короны. Он вступил в переговоры с наследниками Иоанна Висконти, убедил их заключить перемирие до мая, и был счастлив, получив позволение приять корону под охраной их в Монце. Он выпросил у них 50 000 гульденов золотом в виде путевых издержек для своего римского похода и приличный эскорт. Он обязался не вступать в Милан. С предупредительным пренебрежением встретили царственного путника Маттео, Галеаццо и Варнава, племянники Иоанна, одарили богемскую его скудость, оказали ему роскошное гостеприимство в аббатстве Киаравалле и вынудили у скромно уклонявшегося посещение их в самом Милане. Могущественные тираны напугали и успокоили внука Генриха воинственной помпой и блестящими празднествами и позволили ему принять 6 января 1355 г. у С.-Амвросия железную корону из рук Роберта Висконти, выборного архиепископа миланского. Карл был рад покинуть роскошную темницу этого города. Он выехал не как император, но, как говорит Маттео Виллани, как едущий на ярмарку купец. Вассалы Висконти водили его из города в город, и каждый затворял позади его ворота. Свободно перевел он снова дух в Пизе, где 18 января с почетом принят был Гамбакортами. Сюда прибыли супруга его Анна, многие богемские и германские бароны, всего около 4000 рыцарей. Это сообщило ему неожиданно престиж и напугало Флоренцию. От папы прибыл полномочный коронационный кардинал Петр Бертранди Остийский, которому, согласно ритуалу, должны были сопутствовать и епископы портский и альбанский. Но это не состоялось ввиду нежелания церкви нести путевые их издержки, да и сам епископ остийский поехал лишь против воли, памятуя о надруганиях над кардиналом Анибальдо, и путевые расходы пришлось ему платить из собственных средств. По повелению папы должен был ассистировать ему при коронации Альборноц, коли позволят ему дела. Таковы были установления в середине XIV века при коронации императора. Большая часть городов Тосканы поклонилась Карлу в Пизе. Флоренция, покинутая гвельфским союзом, угрожаемая Миланом и в страхе перед разрастающимся императорским войском, потеряла мужество и 21 марта поклонилась внуку смертельного своего врага. Республика обязалась уплатить ему 100 000 гульденов золотом; с нее была снята имперская опала, которой она была подвергнута Генрихом, она получила подтверждение своих вольностей и после долгого времени признала снова сюзеренитет императора. Отпадение столь стойкого дотоле гвельфского города от его принципов оскорбило гордость всех патриотов и показало, насколько велико было политическое разложение в Италии.

Миролюбию Карла IV, его скромной и нецарственной манере удалось, таким образом, дело, которого не могли осуществить могущественнейшие из его предшественников. Гвельфы и гибеллины, измученные и обессиленные, Ломбардия, сама Тоскана, признали Римскую империю германской национальности; как гаельфы, так и гибеллины двинулись под императорской хоругвью на Рим. Карлу пришлось поклясться не вступать во Флоренцию; 22 марта покинул он Пизу и прибыл 23-го в Сиену, где тотчас в управлении городом последовала революция. 28-го выступил он оттуда и по путям своего деда двинулся на Рим. Графы де Санта Фиора д’Ангильяра и префект Иоанн де Вико усилили его войско до 15 000 рейтаров, в числе которых находились 5000 германских, а большая часть — богемских рыцарей.

С единодушным чествованием Рим принял богемского короля. 1 апреля, в Страстную среду, расположился он станом на поле Нерона. Согласно с позорным своим обетом, он вступил в город лишь в день коронации. Благочестивый монарх, имевший обыкновение поститься и молиться, как монах, поехал, однако, и то с папского разрешения, в сопровождении богемских дворян, переодетый пилигримом, в город, где в течение многих дней посещал церкви. В день Пасхи Карл IV с супругой своей принял обесславленную корону из рук кардинала при ассистенции городского префекта. По окончании церемонии состоялся коронационный кортеж императорской четы в Латеран, причем император со скипетром и державой ехал под пурпуровым балдахином, коня же его вели сенаторы.

Таким образом, император в XIV веке осмеливался появляться в столице своей империи лишь в самый момент коронования, пребывать в ней в качестве терпимого гостя несколько лишь часов, ибо так повелевал из далекого Авиньона папа. Римляне требовали от Карла, чтобы он оставался в Риме и вступил в пользование правами империи или же возвратил бы городу прежнюю его свободу. Он увещевал их быть послушными папе и едва успел встать с латеранского торжественного банкета, как возвестил им, что покидает Рим, чтобы ехать на охоту. Он снял пурпур, сел на коня, выехал из ворот, выпросил у монахов Св. Лоренцо ночлег и на другой день, как любитель природы, поехал в Тиволи осматривать красивый водопад, между тем как большинство немецких и итальянских войск двинулись уже в обратный путь. Едва ли с пристыжением и укорами трезвому уму богемского цезаря являлись великие тени предшественников его Древнего и нового Рима. Он был человек прогрессивный и практичный, сознававший изменение мирового строя. Следует хвалить его за воздержание от повержения императорского меча среди партий Италии; но как он вместо того, чтобы как человеку новой формации принять коронование в императоры в германском Франкфурте или Аахене, с глубочайшими унижениями и в качестве вассала папы искал его в Риме, то тем самым навлек на себя презрение современников и потомства.

Получив императорскую корону, поспешил Карл IV как бы на почтовых назад в Сиену, куда прибыл 19 апреля 1355 г. и пробыл некоторое время там. Альборноц убедил его здесь одолжить ему немецкие войска; гибеллины с префектом города во главе взывали к нему вспомнить о своем деде и при столь благоприятных условиях покарать Флоренцию; но Карл им возразил, что гибель Генриха VII должно приписывать скорее дурным советам гибеллинов, чем флорентинцам, и пожаловал республике привилегию, в силу которой гонфалониеры и приоры ее объявлены были императорскими викариями, за что должны были вносить ежегодный оклад в 4000 гульденов золотом. Поставив викарием в Сиену брата своего Николая, покинул он этот город 5 мая и поехал в Пизу. Слух о намерении его сделать пизанскую в то время Лукку за деньги свободной вызвал 20 мая восстание. Народ с яростью напал на немцев; общинный дворец, в котором жил император, предан был пламени; полураздетые бежали Карл и его супруга. Волнение было подавлено, но Гамбакорты, доселе правители Пизы и друзья Карла, пали жертвой предательства противной им партии и слабости Карла, приказавшего их обезглавить. Вместе с тем восстала и Сиена и прогнала императорского викария, так что бунт обоих этих городов подтвердил отзыв Виллани о неблагоразумности, со стороны тосканцев, подчиняться снова нестерпимому чужеземному владычеству немцев. Карл, в постоянной опасности и презираемый, покинул Пизу, в соборе которой покоился прах его деда, и отправился 27 мая в Пиетразанту, где трусливо заперся в замке. Вместо требования от пизанцев удовлетворения своей чести потребовал он, как торгаш, возмещения убытков и получил с презрением выданные ими ему 13 000 гульденов золотом. Побуждаемый напуганной супругой и баронами, покинул он 11 июня с 1200 рейтарами Пиетразанту. В Ломбардии нашел он ворота всех городов запертыми и на каждой городской стене стоящих аркебузиеров, отражавших, казалось, не его оружие, но его корыстность. Целых два часа вымаливал он себе перед Кремоной впуск, пока, наконец, не получил его, и то, как странник, с несколькими сопутниками, без оружия. Когда он сказал ректорам города о намерении своем водворить между ломбардцами мир, то ему заметили коротко, чтобы не трудился об этом. Внук прославленного Данте Генриха, как беглец, прокрался через миланскую область и позорно появился в Германии «с короной, добытой без единого удара меча, с полным денег кошельком, привезенным им в Италию порожним, с малой славой мужественных подвигов и с великим позором за унижение императорского величества». Со стыдом взирал Петрарка на образ этого цезаря, столь много в виде итальянского Мессии, им призываемого. Он глумился над ним по поводу того, что через Италию, завоеванную с геройским мужеством Генрихом VII и столь многими императорами, прошел он без удара меча и при всем том трусливо покинул, чтобы от всей Римской империи остаться при обладании одной лишь варварской Богемией и эфемерным титулом императора. Гневно восклицал он ему вослед: «Что бы сказали тебе отец твой и дед, когда бы встретились с тобою на Альпах?» Карл мог бы спокойно отвечать идеалисту, что они поздравили бы его с его мудростью ввиду того, что Италия большинству императоров принесла гибель и сокрушила национальную мощь Германии. Позорная императорская экспедиция Карла доказала всему миру, что империя Римская умерла, что всемирно-исторический союз Германии и Италии на почве политической догмы миновал и что мессиады Данте и Петрарки не имели никакого более исторического оправдания; наконец что поврежденный рассудком народный трибун со своим планом создания латинского национального цезаризма понимал обстоятельства времени лучше того поэта и гибеллинов. Петрарка жаловался, что отныне Германия не преследует в Италии никаких иных задач, кроме вооружения, на гибель республик, наемных банд, но был настолько справедлив, чтобы сознаться, что продажное его отечество заслужило такую участь. От всех прежних имперско-германских связей поистине в Италии в середине XIV века едва ли оставалось что-нибудь другое, кроме германских феодальных родов, теперь викариев императора или папы, тиранов городов и провинций и страшных наемных компаний, мародеров разрушенной империи.

Поругания, претерпенные Карлом IV, остались неотомщенными. Викарий его в Италии Марквард, епископ аугсбургский, возбудил процесс против Висконти, вызывал их перед свой трибунал вторгся в 1356 г. с бандой Ландау и отрядами Эсте и Гонзага в миланскую область и попал при этом в плен. Сам император с похвальной ревностью посвятил себя благосостоянию страны своей Богемии и прекрасного города Праги, в которой, поддерживаемый советами Петрарки, учредил университет и издал в 1356 г. золотую буллу, или имперский регламент, которым регламентировано было избрание императора курфюрстами; знаменитый закон, основной устой формализма, в котором окаменела священно-римская, германской национальности, империя.

2. Альборноц подчиняет церковную область. — Мудрая его политика по отношении тиранов и городов. — Ректоры церковных провинций и двор их. — Римские дела. — Отмена двойного дворянского сенаторства, 1358 г. — Иоанн Конти, последний сенатор из старой родовой знати. — Раймунд де Толомеис, первый чужеземный сенатор. — Исключение аристократии из управления республикой. — Демократическое правление Семи Реформаторов республики, 1358 г. — Возвращение кардинала Альборноца из Авиньона. — Изъявление покорности Ордилаффи. — Болонья достается церкви. — Варнава (Бернабо) Висконти изъявляет притязания на этот город. — Гуго Кипрский, сенатор, 1361 г. — Учреждение благополучного товарищества стрелков-самострелов и щитоносцев. — Бандерезии. — Война с Веллетри. — Плебейский переворот под предводительством Лелло Покадота. — Отвращение римлян к Альборноцу. — Кончина Иннокентия VI, 1362 г.

Римский поход Карла IV, предоставивший тиранов в церковной области их судьбе, оказался весьма полезным для предприятия кардинала Альборноца. Он сломил противников своих силой оружия или дипломатическим искусством. Малатеста, сильно теснимые Рудольфом де Варано, передавшимся кардиналу и сделанным им гонфалоньером церкви в Мархии Анконе, изъявили покорность в июне 1355 г. и получили на десять лет за оброк викариат Римини, Фано, Пезаро и Фоссомброне. В июле поклонились графы Монтефельтро де Урбино; в сентябре 1355 г. — Фермо, а годом позже — Манфреди Фаэнцские. Один только отважнейший из тиранов того времени, Франческо Орделаффи, синьор Форли, Форлимпополи, Чезены, Имолы и Бреттиноро, заклятый враг клира, кумир своих подданных, поддерживаемый геройской женой своей Марцией, отражал еще оружие легата, издеваясь над крестовым походом, к которому тот созывал против него всю Италию.

Так, за исключением этих городов, в 1357 г. Альборноц был властелином всей церковной области. Покоряемых им тиранов обращал он не в мстительных врагов, но в слуг церкви в качестве ее викариев. Правда то, что титул викария или кустоса церкви служил лишь прикрытием расхищения церковных имений. Династы захватывали их себе и затем возводились в звание наместников папы. Так совершилось раздробление церковной области на сотни викариатств; однако не было никакого иного средства к поддержанию авторитета Святого престола. Городам, для которых Альборноц являлся избавителем от тирании, он ясно доказывал, что самое мягкое из всех правлений было владычество церкви. Он охранял гражданский их строй, но закладывал в стенах их цитадели. Изъявление мятежным городом покорности происходило путем договора. Синдик его являлся к кардиналу, объявлял, что город искони принадлежал церкви, что переданная им тирану власть была узурпацией, что отныне никогда не примет в подесты никакого императора или синьора без воли папы, что готов принять легата церкви и просить о восстановлении в прежних правах и вольностях (ad statum pristinum). Временно вручал синдик папе и его легату полное dominium над городом. После того как он на коленях и «с растерзанным сердцем» исповедовался в виновности общины, молил о милосердии и на Евангелии приносил верноподданническую присягу — получал абсолюцию и вручал кардиналу ключи от города и грамоты на dominium. Подробно, по пунктам, определяемы были обязательства, равно и денежная сумма, имеющая быть уплачиваема общиной церкви; условия же, смотря по обстоятельствам, были различны. Когда 14 июня 1356 г. Асколи передало Альборноцу dominium, то кардинал даровал следующие лиценции: никакой изгнанник не может возвращаться; сохраняются в силе все права города; община избирает 6 кандидатов, из которых одного утверждает легат подестой; никакие налоги не должны быть налагаемы ректором церкви; легат не возводит никакой цитадели в городе. Крепости городской территории охраняются общиной. Богатый, зачастую беспокойный город Анкона и Романья умели удержать большие размеры свободы, чем герцогство Сполето и римские провинции. Ибо здесь орудовал Альборноц, по изъявлении префектом покорности, с большой строгостью. Он реформировал строй городов и сузил их автономию; он призвал назад изгнанников. В Витербо воспретил он, как некогда Кола ди Риэнци, употребление названий партий гвельфов и гибеллинов. Ректор Патримоний Св. Петра резидировал не в вечно непокорном Витербо, а в сильном Монтефиасконе. Вокруг него находилась целая курия судей, писцов и администраторов. Военачальник капитан командовал армией, составленной из контингента городов и из наемных отрядов, по большей части немецких ландскнехтов. Та же самая организация действовала для всех провинций церкви вообще; каждая из них управляема была ректором, курию которого составляли тезаурарий, маршал провинции, генеральный судья для гражданских дел, генеральный судья для уголовных дел, два сборщика податей и другие чиновники. Господа эти, в большинстве французы и на неопределенное время определенные к должности, составляли одинаковое же число кровопийц для провинций, которыми заведовали.

Также и город Рим повиновался в то время, хотя и против воли, энергичному кардиналу. Во второй половине 1357 г. произошла, однако, в устройстве городов реформа, находившаяся в соотношении с внезапным отозванием легата. В то же самое время, как по Италии рыскали банды наемников, сам папа оказался в самом Авиньоне, тесним компанией суффрагана Верниасского Арнольда де Серволь из дома Талейранов; он вызвал Альборноца. Характеристикой той эпохи служит то, что летом 1357 г. кардинал этот откупился сперва 50 000 гульденов золотом от графа Конрада де Ландау, главы великой, вторгшейся в Романью, компании сроком на три года с тем, чтобы затем спешить в Авиньон, где в замке на Роне трепетал перед страшным этим суффраганом папа. Возвращение Альборноца во Францию побудило теперь римлян еще раз передать dominium папе, и Иннокентий VI повелел затем новому легату, аббату Андроину де Клюньи, поставить в Рим сенаторов. Тем временем состоялось важное нововведение: двойной аристократический сенат, управлявший свыше столетия Римом, навсегда был упразднен, и начиная уже с 1358 г., поставлен лишь один сенатор. Иоанн, сын Павла Конти де Вальмонтоне из дома Иннокентия III, закончил длинный ряд сенаторов из римской родовой аристократии Колонн, Орсини, Савелли, Анибальди, Капоччи, Конти, Бонавентура, Малабранка, Франджипани, Пандольфи, Тибальди, Стефани. Это есть поворотный пункт в истории города, переход от Средних веков к новейшим формам.

Читателю истории этой известно, что и папство, и цезаризм утилизировали в свою пользу могущество римских родов. Папами основаны были могущественные дома непотические. Магнаты римские наполняли до самой авиньонской эпохи прелатуру и кардинальскую коллегию. Долгая борьба германских императоров с папами и антагонизм между гвельфами и гибеллинами придали значение городовой аристократии. Все эти условия исчезли с удалением пап и с упадком цезаризма. В последний раз выдающуюся роль играла городская аристократия в римских походах Генриха VII и Людовика Баварца. Сломил ее переворот при Коле. Во время авиньонского периода французские папы осуществили на Риме древнюю фабулу о драконовых семенах Кадма и о взаимно друг друга пожирающих драконовых людях; они устроили дело так, что римская аристократия настолько же разрушала себя сама, насколько разрушаема была и демократией. Не меньшее влияние на это распадение наследственных родов имело и энергичное правление Альборноца. Когда осенью 1357 г. поехал гениальный укротитель тиранов в Авиньон, то мнением своим склонил Иннокентия VI к назначению отныне одного, и притом иноземного, сенатора в Рим. Согласно этому, преемником Иоанна Конти осенью 1358 г. сделался сиенский рыцарь Раймунд де Толомеис. С него начинается длинны и ряд чужеземных сенаторов Рима. Отныне папа стал брать их из итальянских городов и притом на 6 месяцев, по образцу подест XIII века, с содержанием вначале в 2500, затем лишь в 1800 и 1500 флоринов за все время их должности. С собой привозили они курию, 6 судей, 5 нотариусов, 2 маршалов, своих рыцарей-фамилиаров, 20 гербовых рейтаров и столько же Berverii, или военных ратников; прежде вступления в должность присягали они статутам города и подлежали при уходе синдикату, согласно республиканским формам эпохи Бранкалеоне.

Новизны этой давным-давно и зачастую добивался от папы народ римский и был ей рад. Но она ставила, наряду с папским сенатором, демократический городовой совет с такими полномочиями, что он должен был сделаться вскоре едино-властительным. Ранее уже, наряду с сенаторами, облекаемы были политической и административной властью Тринадцать; на место их введена была в 1358 г. высшая инструкция Септемвиров, радикально изменившая политическое состояние Рима, доставившая господство народу и в конце вытеснившая родовую аристократию из государства. Семь народом избранных «Реформаторов республики» сделались стражами и советниками сенатора, верховными блюстителями администрации, истинными главами городской общины. Образцами для них послужили флорентийские приоры. Как и те, сменялись они на должности каждые три месяца; имена тех староаристократических родов, которые примкнули к народу, попадаются в числе реформаторов, ибо вместо древних и знаменитых фамилий наполнили теперь списки магистратуры имена пополанов или более мелкого дворянства, каковы Бозио, Квартария, Сангвиньи, Вуции, Боккабелли, Барончелли, Веккиа, Леонарди, Рубин, Готтифреди, Томароцци, Боккападули, Тоста, Теоли, Балле, Санта-Кроче и даже мелкие фамилии благодаря магистратуре своих сочленов со временем делались влиятельными и образовали новое дворянство. Важное это нововведение сделано было во время отсутствия великого кардинала. По возвращении же своем в декабре 1358 г. в Романью нашел он все, им добытое, подорванным неспособностью преемника его Ардоина, война же с Орделаффи настолько всецело его поглотила, что он не мог заботиться о Риме. Великий тиран Форли сдался, наконец, без условий 4 июля 1359 г. великодушному кардиналу в Фаэнце и был назначен на десять лет викарием Форлимпополи и Кастрокаро. Так же и Болонья, где с 1355 г. хитростью сделался тираном Иоанн де Оледжио, тамошний наместник родственника своего Варнавы, уже в марте 1360 г. досталась во власть Альборноца и церкви. Но как Варнава Висконти настаивал на своих притязаниях на викариатство этого города, то Альборноц тотчас вовлечен был в жесточайшую с ним войну. Гибеллинский род Висконти, фортуна которого во времена Генриха VII была заложена Маттео, ныне быстро пошел в гору. История его полна страшных преступлений, но также и деяний высокой доблести, мудрости и качеств державных. Гербом этого дома была змея, символ, вполне к нему подходящий. Сыновья Маттео, Галеаццо, Лукино, архиепископ Иоанн и Стефан сильно приумножили могущество дома. По смерти архиепископа в 1354 г. власть перешла к внукам Маттео, которых главой был теперь Бернабо (Варнава), сын Стефана. Тираны миланские богатством превосходили всех государей в Европе; сам король французский не призадумался выдать за одного из племянников Бернабо, Галеаццо, дочь свою Изабеллу. С этим-то Бернабо, одним из жесточайших средневековых тиранов, пришлось Альборноцу вести опаснейшую из всех его войн, и это постоянно удерживало его вдали от Рима. Там поставил он сенаторами в первой половине 1359 г. рыцаря Людовика де Рокка из Пизы, во второй половине Унгара де Сассоферрато, в 1360 г. славного Фому из Сполето. Он и папа с подозрительностью взирали на демократических септемвиров, за институт которых энергично стоял римский народ. Кардинал утвердил их договором. Когда же сенат попал во власть папы, то автономия народа искала убежища в этой инстанции семи реформаторов, ибо римляне принуждены были отказаться от старого права избрания сената, и все, чего добились у папы, — это обозначения отныне ими шести кандидатов для избрания им одного из числа их в сенаторы. Так совершилось низведение Рима на степень прочих городов, в которые под той же формой обыкновенно ставились папой подесты.

Один выдающийся принц занимал сенаторство в Риме с марта до октября 1361 г., это был Гуго де Лузиниан, внук короля Кипра. В Авиньон прибыл он для поддержки своих прав как претендент на корону против дяди своего Петра и для поднятия войны против турок. Прежде отбытия его на последнюю послал его папа сенатором в Рим, вероятно с замыслом усмирить престижем его город, где дерзко правили Семь, которые затеяли войну с Корнето и Чивита-Веккией и, как носились слухи, состояли в соумышлении с Бернабо Висконти, между тем как угнетаемый тяжелыми военными налогами народ грозил взбунтоваться в Патримониуме. На деле же не нашел принц де Лузиниан в Риме никакой почвы для воинских своих талантов, но бессильно предоставил управление городом реформаторам.

Где находились в это время некогда столь честолюбивые и властные Колонна, Орсини, Савелли и Анибальди? Они казались исчезнувшими, имена их никогда более не слышались. Великие роды действительно были теперь изъяты из должностей республики, как советовал то Петрарка. Народ низвел их снова на степень провинциальных баронов и отнял у них даже командование войском. Ибо как раз в это время сформировалась, по образцу Флоренции, новая, вполне демократическая милиция в Риме. Это были стрелки из лука (аркебузиеры). Железом окованный самострел считался страшнейшим оружием еще и в половине XIV века, когда порох начал уже изменять ратное дело. Балестры оставались главным родом оружия для наемных банд, немцев, швейцарцев и венгров, ибо ружья, которых практическое употребление в наикратчайшее время очистило бы от этих толп Италию, не были еще введены. В 1356 г. флорентинцы организовали милицию из 800 аркебузиеров и еще несколько тысяч навербовали в городской области. Это искусство стрельбы покровительствуемо было из государственных соображений; во Флоренции, как и в провинциальных общинах, каждый праздник происходили упражнения в стрельбе и назначаемы были за нее премии. Если бы воинственный пыл граждан не находился уже в упадке, то учреждение это могло бы оказаться весьма целебным, ибо избавление Италии от банд могло быть достигнуто лишь путем всеобщего народного вооружения и реформы народной полиции. Подражания флорентийской гильдии стрелков появились во многих городах. После 1356 г. учредили и римляне «Благополучную корпорацию аркебузиеров и щитоносцев» (felix societas balestrariorum et pavesatorum), как бы вспомнив felix exereitus VIII века. Это оружейное товарищество организовано было по кварталам и образовало корпорацию с политическими правами. Четыре старшины (antepositi) составляли верховный ее совет, по образцу «великой Компаньи». Предводителями ее были двое знаменосцев (banderenses), по мановению которых должны были быть готовы стрелки во всех кварталах. Банде-рези достигли вскоре почти тиранической власти. Учреждены они главнейше были в видах усиления военной властью правления реформаторов и для окончательного уничтожения дворянства. Ибо в то время, как Семеро составляли высшую правительственную инстанцию, бандерези сделались исполнителями правосудия. Они явились подражанием Gonfalonleri delle Compagnie во Флоренции. Должность их в течение некоторого времени оказала громадное содействие к укреплению демократии, а неутомимо строгая юстиция доставила городу и стране безопасность. Зачастую отправлялись они в Кампанью судить и карать. Белло Гаэтани, дядя графа де Фунди, повешен был ими как разбойник. По званию своему предводителей стрелков, а равно исполнителей юстиции, эти страшные для всех тираны вооруженного правосудия заседали с четырьмя своими стрелковыми советниками наряду с реформаторами в верховном правительственном совете, consilium speciale, подобно тому, как во Флоренции хоругвеносцы Компаний занимали места как коллеги возле синьоров республики. Название их, произведенное от носимых ими знамен или хоругвей, перешло, впрочем, на все начальство гильдии стрелков, а в эпоху величайшего ее могущества распространено даже на всю синьорию Капитолия. После того как Гуго Кипрский покинул Рим, сенаторами были-, осенью 1361 г. граф Павел де Ардженто Сполетский, а в 1362 г. Лазарь (Lazzarus) де Канцелярис из Пистои.

В правление последнего римляне вели войну с Веллетри. Они в мае 1362 г. покорили мятежный город, снесли часть стен и перевезли городские ворота в виде трофеев в Рим. Война возгорелась снова и длилась целые годы. Ввиду того что провинциальная аристократия из жажды мести восстала против римлян, последовали внутренние перевороты. Исключение аристократии из республики сделало демократию безудержной. Летом 1362 г. народ изгнал живших еще в Риме аристократов, даже кавалеротти, и некий отважный сапожник Лелло Покадота провозгласил себя демагогом. Аристократия привлекла тогда к себе на службу итальянскую Компанию Шляпы, реформаторы же навербовали немецких и венгерских наемников, 600 городских рейтаров и сделали в Риме смотр, причем оказалась немаловажная цифра — 22 000 человек пехоты. При всем том неурядица была столь велика, что народ покорился снова церкви. Он предложил папе Dominium, но с условием, чтобы Альборноц не смел отправлять никакой юрисдикции в городе. Кардинала боялись в Риме более папы. Он допустил сокрушение родовой аристократии, но со строгостью вооружился против неистовств демократии. Он настолько же не терпел, чтобы бароны делались в городах властелинами, сколько и поставления в оные подест Семью. Он хотел ввести однообразные статуты, которым Рим подчинялся бы так же, как и Витербо, Анкона или Орвието. Но новый договор появился на свет лишь при преемнике Иннокентия VI. Папа этот скончался 12 сентября 1362 г. Он был лучшим из авиньонских пап, серьезный и здравый ум, направленный на благо церкви и ее народов, хотя и не был совершенно свободен от непотизма. В правление свое посчастливилось ему благодаря гению Альборноца среди труднейших обстоятельств покорить снова церковную область. Долгие эти войны поглотили, конечно, несметные суммы денег, и со столь великими усилиями приобретенное могло столь же незаметно ускользнуть снова из рук. Тем не менее на смертном одре зрел Иннокентий VI все провинции покорными церкви. Один лишь еще страшный враг, Варнава Висконти, претендовавший с оружием в руках на Болонью, оставался в Италии не побежден, в то время как прочие все тираны преклонились перед церковью. Малатесты, Эсте, Орделаффи, Манфреди по большей части состояли в качестве вассалов на службе ее, да и сам Рим, счастливо избавившийся от аристократов-тиранов, признал синьорию папы. За год еще до смерти возымел Иннокентий VI серьезное намерение посетить Рим, в каковых видах император вызвался лично ему сопутствовать; но старость и болезненность помешали выполнению этого плана.

3. Урбан V, папа. — Война против Бернабо. — Рим чествует папу. — Россо де Риччи, сенатор, 1362 г. — Римляне приглашают папу вернуться. — Мир с Веллетри. — Мир с Бернабо. — Государственная деятельность Альборноца. — Ревизия римских статутов. — Продолжение демократического режима реформаторов и бандерези. — Наемные банды. — Возникновение их, сущность и организация. — Граф фон Ландау. — Ганс фон Бонгард. — Альберт Стерц. — Иоанн фон Габсбург. — Иоанн Гоквуд. — Флоренция пытается устроить против этих банд лигу. — Договор с Белой компанией. — Старания императора и папы к искоренению банд. — Булла против них, 1366 г. — Флорентийская лига, сентябрь 1366 г.

Вильгельм, сын Гримуальда, барон де Гризак из Лангедока, первоначально монах-бенедиктинец, затем профессор в Монпелье, аббат Св. Виктора в Марселе, никогда не бывший кардиналом, сделался преемником Иннокентия VI. Когда на него пал выбор, он находился нунцием при дворе королевы Иоанны Неаполитанской, которой супруг Людовик уже умер. Это произошло 28 октября 1362 г. 6 ноября вступил он в Авиньони на Святой престол под именем Урбана V.

Важнейшим делом для нового папы являлось продолжение войны против Бернабо. Со времен Эццелина никакой яростный враг так не теснил церковь. Он не признавал более папу; он конфисковал все духовные имения: изысканными пытками мучил монахов и клириков; однажды заставил одного пармского священника с высокой башни изречь анафему над Иннокентием VI и кардиналами. Военными своими силами стеснил он Альборноца до последней крайности, Иннокентий воздвиг против Бернабо небо и землю и осаждал европейских государей просьбами об оказании помощи к удержанию теснимой Болоньи. Теперь с одинаковой ревностью и с еще большей ловкостью стал подготовлять Урбан V крестовый поход против тирана, подвергнутого им отлучению за еретичество.

Римляне поспешили передать новому папе Dominium своего города, и он признал их демократический строй, оставшийся без изменения. С ноября 1362 г. сделался сенатором Россо де Риччи из Флоренции, превосходнейшая личность, строго державший бразды правосудия, вешавший непокорных баронов на Капитолии и усмиривший бунт аристократии. По отбытии срока его должности римляне отправили его обратно во Флоренцию с почетным аттестатом. Письмо это от 30 мая 1363 г. подписали, наравне с семью реформаторами, также и бандерези и четыре старшины аркебузиеров и щитоносцев, откуда следует, что, несомненно, уже около этого времени причислены были знаменосцы к верховному совету.

Рим оставался спокоен, но внутри области бунтовала аристократия, именно дом Орсини. Бароны эти призвали теперь шайку Анникино, производившую набеги с Тосканы до самых городских ворот. Тем настоятельнее римляне жаждали возврата папы. Торжественное посольство пригласило весной 1363 г. Урбана V в Рим; он обнадежил римлян по примеру своих предшественников. В 1363 г. сенаторами были один за другим Гвельфо де Пульгиэнзибус де Прато и Бонифаций де Риккарди из Пистои. Осенью на следующий год Альборноц заключил мир с Веллетри, чего настойчиво требовал сам папа, ибо по всей Италии, так писал он к римлянам, покоилось оружие, за единственным исключением этой войны. В самом деле, вся страна вкушала временный покой, ибо война между лигой церкви и Варнавой при посредничестве императора и королей французского и венгерского закончилась 13 марта 1364 г. миром, согласно которому Висконти отказался от Болоньи и получил 500 000 гульденов золотом в виде возмещения за убытки. Альборноц, которому после горячих усилий посчастливилось сохранить этот город, клейнод в короне Св. Петра, поехал в Авиньон просить о своем отозвании, ибо завистники его внушили к нему подозрение. Его должно было оскорблять, что его место легата занято было кардиналом Ардуином, командированным папой для заключения мира с Болоньей и самим же им считаемым неспособным. Задача его была окончена; он мог покоиться на лаврах; тем не менее папа утишил его недовольство и уговорил его еще оставаться в Италии в качестве легата для Неаполя.

Великий государственный муж непрерывно посвящал рвение свое законодательству в церковной области, которое стремился привести в единообразный вид. К этому времени относится и реформа римских статутов, произведенная благодаря его влиянию. Альборноц утвердил тогда же уложение, согласно которому аристократия исключалась из государственных должностей. Народоправное верховенство реформаторов и бандерезиев продолжалось и на последующее время или наряду с иностранным сенатором, или при правлении их, как в 1365 г., одних без него.

В конце 1364 г. был сенатором Франциск Уголини де Архипресбитерис, перуджийский рыцарь, но в течение следующего года правили сенатом одни лишь семь реформаторов. Нет сомнения, что это состоялось с соизволения легата, и под этим лишь условием мог устроиться мир народа римского и Веллетри. Цехи вообще хотели вовсе удалить сенатора, которого содержание ложилось бременем на город, тем не менее замысла этого не провели. На первое полугодие 1366 г. призван был Иоанн де Родио Аквильский; за ним следовали реформаторы; затем сделался осенью 1366 г. сенатором Биндус де Бардис из Флоренции. Но на основании подобной смены не следует заключать о переворотах. Наоборот, реформаторы и главы стрелковой гильдии составляли прочную власть, одну, представлявшую правительство каждый раз, что сенатор выходил в отставку или не бывал еще назначен. В эту эпоху совершенно устранены были анархическое правление аристократии и борьба партий, так что Рим редко раньше наслаждался подобным порядком, как теперь. Учреждение стрелковой милиции было спасительно; оно сделало город способным противостоять наемным бандам, но не охранило римских провинций от наложения контрибуции этими, все страшнее становившимися вольными хищниками.

С середины XIV века началось все усиливающееся предоминирование странствующего солдачества. Приведенная к распадению английской войной Франция и раздробленная Италия представляли для этого естественные арены. Историки того времени не в состоянии были постигнуть ни того, какая была причина, что столь многие синьоры из старой знати, столь много храбрых воинов, приставали к гнусным разбойничьим шайкам, ни того, откуда эти компании как бы в одну ночь вырастали все вновь и осмеливались безнаказанно проноситься по прекраснейшим странам. Этот симптом органического недуга в самом обществе они объясняли влиянием констеллаций планет или карающей десницей неба. Тогдашний мир, в котором пришли в упадок великие средневековые устои, империя, церковь, ленная монархия, рыцарство, патрицийский городовой строй, находился в разложении и искал новых социальных форм. Банды наемников составляли пролетариат расползавшегося по всем порам европейского общества. Рыцарство, некогда европейская федерация, в котором находили себе законные формы мужская сила и мораль, одолено было возраставшей образованностью и благосостоятельностью гражданства; дух его покинул, и оно обратилось в рыцарскую погоню странствующих авантюристов за фортуной. То же самое гражданство вытеснило родовое дворянство из республик; отсюда явилось последствием, что праздные и честолюбивые дворяне, как Колонна, Орсини и Савелли, искали себе занятий в солдатском ремесле и стали фигурировать в виде кондотьеров. Падение аристократии, консервативного сословия, зиждившегося на наследственном землевладении, явилось вместе с тем и существенной причиной распадения старого общинного строя, ибо лишило общины духа рыцарской чести и воинственной силы, утрата которых не могла быть возмещена трудящимся, построенным на подвижных силах капитала, состоянием горожан. С того времени, как Рим и Флоренция низвергли дворян, оборонительные силы обеих республик стали все более и более умаляться. Индустрия и благообеспеченность сделали граждан неискусными к самозащите; они стали нанимать наемников, подобно общинам в античную эпоху упадка Эллады. При помощи тех же наемников тираны обращались во владык. Так повсюду создалось бесправное бытие удачи, права кулака и самоуправства. И вот, когда государства бессильно лежали во прахе, само общество стало складываться в союзы как для нападения, так и для отражения нападений. Водворилось господство ассоциации как в хорошем, так и в дурном значении слова. Одно к то же средство доставляло и гибель, и спасение. Это эпоха лиг политических и социальных, братств по оружию, рыцарских союзов, союзов городов, братств во всяком направлении и в каждой стране Европы.

Такой режим начался в истощенной Гогенштауфенами Германии с Генриха VII, в Италии — со времени изгнания папства и падения неаполитанской монархии, во Франции — с войны за наследство с Англией, едва не уничтожившей монархии Филиппа Красивого. В силу связей своих со всем миром сборным пунктом для наемных бродяг всех наций сделалась именно Италия. Вояки из Наварры и Франции, войной привлеченные туда же англичане, немцы, вследствие имперских отношений имевшие постоянно дело с Италией, поляки и богемцы, приведенные Карлом IV, венгры, пришедшие в Италию с анжуйским домом, стекались массами и даже в те времена, когда какой-либо мирный договор делал лишними их услуги. Ибо постоянного войска не существовало нигде. Войны церкви с Висконти, распри между Монферратом и Миланом, Сиеной и Перуджией, Пизой и Флоренцией доставляли наемным бандам беспрерывно новую пищу, ибо всякий синьор и всякий город нуждались в них. Сами они составляли странствующие военные государства, замечательно хорошо организованные. Предводителя этих кругом зашитых в железо барбутов (как они назывались по своим шлемам) окружал совет из четырех капитанов из рейтаров (cavalieri) и из стольких же пехотинцев (masnadieri). Важные случаи возносились сверх того по республиканскому обычаю, на общее собрание всех капралов. Констабли, маршалы, капралы составляли именно различные градации (grades) в военном таком союзе, смотря по тем бандирам или эскадронам, на которые делилась компания. Были судьи, нотариусы, казначеи, выдававшие добычу и жалованье и заведовавшие финансами. Целый гарем женщин, увезенных монахинь и добровольных потаскушек сопровождал эти банды, которым предшествовало паническое бегство и последовали голод и чума. Пестрый их лагерь был рынком, на кагором добыча монастырей и городов продаваема была мириадам торгашей, причем крупные банки Италии состояли в деловых связях с капитанами, помещавшими к ним на проценты награбленную добычу. С государями и республиками компании вели переговоры в дипломатических формах, как равные с равными. Посланцев их принимали они в малом военном совете или на великом парламенте; к государствам отправляли прокураторов и ораторов; принимали и выдавали договорные грамоты, снабжаемые каждым капитаном своей печатью, свинцовой или красного воска. Ядром всех переговоров являлось, всеконечно, одно лишь простое вымогательство денег. Когда кардинал Альборноц потребовал через посланных от графа фон Ландау очищения церковной области, то этот предводитель банды с чистосердечным бесстыдством отвечал: «Государи мои, наш образ жизни в Италии всеобще известен. Разбойничать, грабить, убивать сопротивляющихся — таков наш обычай. Доходы наши помещены ипотекой в проследуемых нами провинциях. Те, кому дорога жизнь, ценой сильных контрибуций покупают у нас мир и спокойствие. Если, стало быть, угодно господину легату пребывать с нами в добром согласии и обеспечить всем этим городам спокойствие, то пусть сделает он то, что делает весь свет, то есть платит, платит! Спешите отнести ответ этот вашему господину, ибо не могу поручиться, чтобы достопочтенным персонам вашим не повстречалось что-либо негожее, в случае если бы еще через час оказались вы случайно еще присутствующими здесь». Краснея, проделывал великий кардинал многократно то же, что делал весь мир, — откупался от разбойника.

В цветущую пору компании Ландау сделалась не менее страшной компания другого немецкого авантюриста Ганса фон Бонгарда, прозванного итальянцами Анникино. В то же время появились в Италии англичане, ибо в 1361 г. Иоанн де Монферрато выписал из Прованса «белую компанию» против Галеаццо Висконти. Этой компании дал деньги сам папа, чтобы от нее избавиться и сбыть ее в Италию. Со многими тысячами других ужасов занесла она туда с собой и чуму. Белая банда состояла из англичан, гасконцев и немцев под начальством Альберта Штерца, к которому вскоре присоединился и сам герцог Отгон Брауншвейгский. Равно один из Габсбургов, граф Иоанн, выступил в 1364 г. предводителем банды в Италии, командуя наравне с Амброзио Висконти, побочным сыном Барнабо, компанией Св. Георгия. Ближних и издалека чужеземных наемников призывали в злополучную эту страну папа, легаты, князья и города Италии. Сам Альборноц поспешил в Венгрию, чтобы достать наемных латников у короля Людовика, и неотступно осаждаем был о том же Карл IV В 1364 г. провозгласил себя предводителем английской компании прибывший в Италию со Штерцем англичанин Иоанн Гоквуд, «сокол на кусте». Прежде всех наняли его пизанцы, а впоследствии сделался он знаменитейшим из всех капитанов банд и долголетним другом Флоренции. Республика эта отказала в могиле Данте, но воздвигла почетный монумент в соборе своем разбойнику.

Не владея городами и землями, компании вольных грабителей благодаря организации своей были сильнее мелких итальянских городов, и судьбы страны находились в руках их. Один лишь антинациональный состав и недостаточность политических начал помешали им захватить действительное владычество над Италией, как то было с бандами времен Одоакра. Флоренция пыталась уже в 1340 г. воздвигнуть конфедерацию против этих вольных грабителей. Неотступно заботился об этом Альборноц, но лишь после мира с Бернабо удалось ему и папе принять более энергичные мероприятия. 15 сентября 1364 г. пригласил Урбан V Флоренцию, Пизу и все итальянские общины составить союз для изгнания банд. Всеобщая опасность отечеству снова доставила итальянцам случай объединиться в одной национальной федерации; но этому помешали подозрительность, страсти партий и общая слабость. Дело свелось к одним единичным лишь попыткам к избавлению. Для того чтобы сделать Белую компанию англичан безвредной и именно чтобы воспрепятствовать сношениям ее с бандой Звезды, Альборноц в январе 1365 г. от имени церкви, а королева Иоанна от лица Неаполя заключили договор с этой компанией, находившейся численностью из 5000 рейтаров и 1000 пеших латников под командой рыцаря Гуго Мортимера. За 170 000 гульденов золотом обязалась она служить в течение шести месяцев церкви и Неаполю против всех врагов, именно Анникино, но и затем в течение пяти лет щадить церковную область и Неаполь. Договор имел лишь полууспех. Анникино стоял с 10 000 человек в Тусции, где взял в марте 1365 г. Ветраллу. Рим трепетал перед ним. Белая компания, вести которую должен был Гомец Гарсия, непот кардинала, в качестве генерал-капитана церкви и Неаполя проявляла непокорность. Гомец тайно покинул ее стан и отправился в Орвието. Англичане его преследовали. Если бы они соединились с Анникино, то церковной области настал бы конец. Но Гомец заключил уже с ним сделку, и Анникино нагнал англичан под Перуджию, где наголову их разбил. Эпизоды эти показывают, как беспомощно было тогдашнее состояние Италии.

В мае того же года приехал император в Авиньон и составил вместе с папой план искоренения банд. Чтобы удалить их из Франции и Италии, решили направить их против турок. Папа поручил Альборноцу их к этому уговорить, но капитаны наемников не чувствовали никакой охоты преобразиться в крестовых рыцарей; они подняли императора и папу на смех. В течение зимы компания Анникино утвердилась в Сутри и опустошала огнем и мечом Сабину и Тусцию. На следующий год Кампанья подверглась той же участи от банды Гоквуда, вторгшейся через Лирис из Неаполя. Римские послы поспешили в Авиньон и заклинали папу вернуться и спасти столицу христианства от гибели.

Урбан V видел себя попавшим теперь в такое точно положение, в каком некогда находился Иоанн X, ибо, подобно тому, как этот старался путем лиги избавить Италию от сарацинов, так старался и он освободить эту страну от несравненно страшнейших сарацинов. 13 апреля 1366 г. издал он отлучительную буллу против компаний, отбросов всех наций, замысливших вытеснить из владений церковь, королей и князей и основать в оных постоянное свое пребывание. Он предлагал капитанам наемников в течение определенного срока распустить их банды и выдать захваченные города; воспрещал всем князьям и республикам нанимать их и всем синьорам и простолюдинам служить под их знаменами. Всех членов компании, вплоть до четвертого колена, объявил он отверженными. В отчаянии призывал он императора, князей и епископов, города и народы мира соединиться для искоренения страшных орд и обещал за это полную абсолюцию.

Булла прочитана была со всех кафедр Италии, и предводители банд с презрительным смехом отвечали на нее новыми злодеяниями. Эти рыцари фортуны знали, что могущество их было чересчур велико для того, чтобы быть опрокинуто одними громами отлучения, и что без услуг их не могли более обходиться ни тираны, ни республики, ни сама даже церковь. Сомнительно даже, чтобы они страшились и собираемой папой лиги, ибо слишком хорошо ведали зачатки распадения, носимые в себе всяким такого рода союзом. 19 сентября 1366 г. заключена была итальянская лига на конгрессе городов во Флоренции под председательством папских легатов. Она обнимала церковную область, Неаполь и Тоскану; вступить в нее должен был и не приславший еще послов римский народ. Но конфедерация эта распалась уже в декабре 1367 г., ибо ревнивая Флоренция протестовала против допущения императора.

4. Урбан V решает вернуться в Рим. — Оппозиция французов и кардиналов. — Сатиры Петрарки против Авиньона. — Увещательное письмо его к Урбану, 1366 г. — Патриотическая апология его Италии и Рима. — Основания, побудившие Урбана V покинуть Авиньон. — Римская его экспедиция, 1367 г. — Флот в Корнетской гавани. — Торжественная высадка и прием Урбана. — Кардинал Альборноц. — Поездка Урбана в Витербо. — Смерть кардинала Альборноца. — Смуты в Витербо. — Отъезд папы. — Торжественный въезд Урбана в Рим, 16 октября 1367 г.

Уже ранее заключения итальянской лиги принял Урбан V решение вернуться в Рим. В мае 1365 г. укрепил его в этом Карл IV и обещал провожать его самолично. Бурные мольбы римлян и всех итальянских патриотов встретили, наконец, благосклонное воззрение в шестом авиньонском папе. Но едва лишь успел Урбан огласить великое свое решение, как поднялась против него буря. Карл Французский, все придворные и кардиналы противились, только трое итальянцев в святой коллегии поддерживали этот план. Исполненные любви к родине и национального высокомерия, опасаясь утратить власть свою в курии, содрогались прелаты эти при мысли о промене роскошного Авиньона на дикий Рим. В царственной неге обитали они на берегах Роны; в палаццо своих утопали в роскоши Востока и Запада, причем, благодаря злоупотреблениям церковной администрации, всыпали несметные богатства в сундуки свои. Франция и Италия оспаривали друг у друга обладание папой, и национальная их ревность отзывалась уже начатками зарождавшейся схизмы. С одной стороны, стоял эгоизм французов, хотевших исключительное состояние возвести в закон; с другой — историческое право итальянцев, утверждавших, что Рим есть Богом предызбранная резиденция обеих «вершин мира», императора и папы. Слабые доводы французов с трудом опирались на указываемые упадок Рима и разложение Италии, ибо и тогдашняя Франция подобна была пустыне. Сатиры Петрарки на Авиньон дышат патриотической ненавистью, долженствующей быть почитаемой за истинное выражение итальянского национального чувства. Он называл Авиньон то Вавилоном, то адом, в котором пожирает все Цербер", это не город, но вместилище сатиров и демонов, клоака всевозможных наименований пороков. Папу уподоблял он воздвигающему башни Нимвроду. Письма его различных эпох полны завлекательнейших изображений жизни при папском дворе и испорченных нравов этого Дамаска, где все продажно за золото и где поток сладострастия бесповоротно погребает всякую невинность. До фанатизма доведенная любовь к заброшенному Риму вовлекла Петрарку в несправедливость. Авиньон, которому он обязан был предметом поэтических своих вдохновений и, быть может, своей славой, явился в глазах его козлом отпущения за пороки, омрачавшие тогдашнюю курию, а не безвинную почву Прованса, и французы могли, быть может, не без основания утверждать, что пороки эти занесены были впервые итальянцами, причем с не меньшим правом заявляли, что Авиньон явился для папства не ссылкой, но мирным приютом.

28 июня 1366 г. Петрарка длинным письмом убеждал Урбана V к возвращению в Рим. Замечательное это послание носит следы утомления и лет, но смелый его язык отражает республиканский век и ныне не мог бы более быть услышан. Как он юношей писал к Бенедикту XII, мужем — к Клименту VI, так теперь старцем — к Урбану V С бесстрашным величием разил он пороки курии и эгоистичное тщеславие кардиналов и напоминал папе о долге его как преемника апостола Петра и как епископа римского.

С XVI века решением света провозглашена была Италия раем Европы, но еще в XIV веке пришлось Петрарке отстаивать преимущества своей отчизны против французов. Нарочно как бы для них раскрыл он красоты итальянской природы. Провансальцы имели отвратительнейшие представления о климате, продуктах и народе сада Гесперид Вергилия. По мнению их, Италия лежала за пределами мира, и как переход через Альпы, так и плавание по Средиземному морю казались им одинаково страшными. Петрарке пришлось их убедить, что путешествие в недалекую Италию восхитительно как горой, так и водой. Он первый начертал изображение давности и плодородности Италии, называя ее прекраснейшей землей под небом. Он защищал и Рим; край вокруг города плодородный, да и сам город открыт для подвоза по Тибру; изнеженные кардиналы могли без труда выписывать себе туда их бургундское из Бона.

Смешно подумать, чтобы 20 или 30 духовных отцов не могли жить в Риме, где жили в изобилии 300 patves conscripti, столь много императоров и князей, бесчисленное число граждан и иностранцев. Он напоминал Урбану об опасности от турок; церковь грозима с востока, а он, папа, прячется в каком-то углу Запада, вместо того чтобы идти навстречу врагу в Рим и даже в Константинополь. Он напоминал ему о суде Божием, перед которым некогда придется ему отдавать отчет, когда спросит его Христос, вследствие чего избрал он резиденцию себе вместо Богом предуказанного ему Капитолия Авиньонский утес. «Что ответствовать станешь ты Петру, когда он речет тебе: — Я бежал из Рима от ярости Нерона; учитель Мой осудил мое бегство; я вернулся в Рим на смерть; но ты реки, какой Нерон и Домициан изгнали тебя из Рима? Желаешь ли ты на Страшном суде восстать в числе позорных грешников Авиньона, чем посреди Петра и Павла?»

Но к великому шагу побудил Урбана V не этот призыв самим им высокопочитаемого гения. Пребывание его в Авиньоне стало ненадежно. Ему, как и его предшественнику, пришлось там позорно откупаться от наемных банд. Французские дела привела вразброд война с Англией. Франция походила на пустыню, обуреваемую разбоями, голодом и чумой. Черная смерть поразила в 1361 г. в Авиньоне девять кардиналов, 70 прелатов и 17 000 человек народа. Локальная узкость давила папство. Для оживления своего оно нуждалось во всемирно-историческом воздухе Рима. Исход пап в Авиньон был аномалией. В силу исторической необходимости требовал Рим изгнанника своего назад. Он был тот теократический город, то освященное преданием, историей и верой местопребывание церкви, вне которого папство являлось лишенным всех тех мистических завес, которые скрывали его от пытливых взоров мира. Долгое резидирование в Авиньоне разорвало эту завесу, профанизировало даже ее и обнажило в непосредственном соприкосновении критическим расследованиям Запада. Как ни верен был принципиально тезис авиньонистов о том, что папа всюду представляет в мире церковь, но настолько же была неопровержима истина, что, при каких бы то ни было обстоятельствах вне Рима всегда должен он казаться лишь бездомным изгнанником. Да и к тому же теперь благодаря гениальности Альборноца церковная область была снова приведена к покорности Святого престола. Флорентийская лига была уже заключена; другая заключалась с верхнеитальянскими династами для обеспечения церковной области против угрожающего могущества Бернабо. Морские города обещали суда для перевозки папы. Император сам предлагал лично эскортировать его. И что могло быть натуральнее того, что император римский отвозил в Вечный город папу! Могло ли быть преподнесено Италии более великое зрелище, как торжественный въезд обоих глав христианства в столь давно заброшенный Рим? Императорская поездка для сопутствия папы порешена была даже на рейхстаге во Франкфурте. Урбан V выразил Карлу IV по поводу этого постановления свою радость; он желал его прибытия для успокоения Италии, но стеснялся раздражить могущественного Бернабо, стремившегося держать императора вдали от Италии.

С мужественной решимостью в последний день апреля 1367 г. Урбан покинул Авиньон. Пять кардиналов остались там. Петрарка нарисовал злостно-утрированную картину того состояния, в котором очутились по-женски вопившие прелаты, когда флот вышел 20 мая из Марселя в море и родная страна исчезла из их взоров. Они жаловались, будто их везут не как князей церкви в столицу христианства, а как турецких рабов в Багдад. Великолепно вооруженный флот, состоящий из 60 галер, присланных Неаполем, Венецией, Генуей и Пизой, подобно плавучему городу, покрывал море. 23 мая пристал он в Генуе, где Урбан встречен был с необъятным ликованием, как некогда Иннокентий IV Он пробыл там пять дней. 1 июня находился он в гавани Пизы; 4-го вошел флот в гавань Корнето. Это был в то время богатый и хлебный пункт, красивые башни которого превозносились современниками и поныне придают городу средневековый вид. Несметные толпы встретили святого отца на берегу. Синьоры из Романьи, из Сполето и из Мархии, послы от Орвието, Пизы, Флоренции, Сиены, Перуджии, Витербо, графы, бароны, епископы и аббаты, ближние и дальние, набожно преклонили колена на этом берегу церковной области, на который после 60 с лишком лет интервала впервые снова ступал папа. Устланный коврами трап воздвигнут был в море, а богато убранные палатки стояли на берегу. Путника встретил Эгидий Альборноц, человек, без которого никогда не отважился бы на эту поездку Урбан V и благодаря которому главным образом папство снова перенеслось из Авиньона в Италию. Когда великий этот укротитель тиранов, приведший к покорности Святому престолу после столь долгих войн Рим, Тусцию, Сполето, Умбрию, Мархию, Романью и только что перед тем возвративший Ассизи, ныне дряхлый старец, опустился на колена перед Урбаном, — то представил своей особой бьющую ему челом церковную область. Папа отслужил на берегу мессу, затем совершил въезд в ликующий торжеством Корнето. Там провел он пять суток в монастыре миноритов и отпраздновал Троицын день. Вскоре предстало перед ним посольство с Капитолия; оно вручило ему полное dominium Рима и ключи от замка Ангела.

Через Тосканеллу поехал Урбан далее на Витербо. Въезд свой в беспокойную эту столицу Патримониума имел он 9 июня, поселился на житье в построенном Альборноцом замке и намеревался пробыть здесь некоторое время для устройства всех итальянских дел и для принятия князей, синьоров и послов, долженствовавших сопутствовать ему затем в Рим. Жаркое лето приближалось; если бы папа повез в лихорадочную пору года в Рим кардиналов, из которых многие, совершив путешествие горой, присоединились к нему лишь в Витербо, то они могли бы умереть от страха.

В Авиньоне Карл IV обещал ему съехаться с ним в Витербо, но его поездка не состоялась. Италия желала возвращения своего папы, но не императора.

В Витербо съехались многие великие вассалы церкви; ежедневно прибывали с блестящей свитой посольства из итальянских городов. 5 августа заключена была для охранения их владений лига между папой, маркграфами д’Эсте, синьорами Мантуи и Падуи. Направлена она была против Висконти; император также обещал поддержку. На оживленность витербской жизни, вселившей снова в папу сознание, что церковь по-прежнему составляла в Италии силу, набросила первую тень кончина Альборноца. Великий кардинал скончался в замке Бонрипозо под Витербо 24 августа, не дождавшись возвращения папы в Рим. Четырнадцать лет пробыл он в Италии легатом; среди труднейших обстоятельств разрешил свою задачу. Тиранов привел он к стопам своим, восставил города, составил для Мархии, Романьи и прочих провинций книгу законов, которая, будучи позднее ревизирована и утверждена Секстом IV, сохранила под именем Эгидианы действующую силу до новейшего времени. Он был гениальнейший государственный муж, когда-либо заседавший в коллегии кардиналов. Скорбь по нему охватила боявшуюся или любившую его Италию. Побежденные им враги дивились его мощи и преклонялись перед его великодушием; друзья оплакивали в нем надежнейшую опору. Болонья, вырванная им из-под власти тиранов и одаренная благодетельными учреждениями, поныне сохраняет благоговейную память о нем. Согласно духовной кардинала, прах его предан был земле в Св. Франциско, в Ассизи, а затем перевезен в Испанию. Папа даровал юбилейную индульгенцию всем, кто пронесет некоторое расстояние на плечах своих гроб. Аристократы и принцы, в числе таковых сам Генрих Кастильский, предложили свои услуги, и так усопший переносим был от города до города до самого Толедо и помещен был в Св. Ильдефонсо в мраморный памятник, единственным украшением которого было имя «Эгидий Альборноц». В Риме ничто не напоминает о нем; неизвестно даже, был ли он вообще и когда именно в этом городе.

Ненадежная картина радости и примирения, явленная для первой встречи Урбана V Италией, помрачилась с кончиной человека, которого папа называл надежнейшим оплотом церкви. Вскоре после того напугали его смуты в Витербо, бывшие 5 сентября. Население этого города, воспитанное в простых и демократических обычаях, раздражено было надменным обращением французских куртизанов; оно бросилось брать штурмом дома некоторых кардиналов с кличем; «Да здравствует народ! Смерть церкви!» Трепещущие прелаты укрылись в замке под защиту папы. Витербцы обложили самую резиденцию Святого Отца. Разнесли городские ворота и построили баррикады. Трос суток продолжались волнения, пока благодаря всюду разнесшейся молве стеклись вооруженные люди из соседних городов для освобождения папы. Хронист Орвието делает замечание, что смуты эти устроены были самими кардиналами, чтобы вселить в папе отвращение к Италии. Тем не менее буря улеглась, и граждане витербские с раскаянием изъявили покорность. Невзирая на это, интердикт, который Урбан вынужден был наложить на столицу Патримониума, когда едва успели замереть радостные клики при его встрече, и отвратительные зрелища воздвигнутых виселиц должны были глубоко его огорчить и отнять чувство безопасности.

14 октября тронулся он, наконец, из Витербо под эскортом маркграфа Николая д’Эсте, которого поджидал. После трехдневного перехода папский поезд достиг Рима. Это было утром 16 октября, в субботу. Когда Петрарка убеждал Урбана V к возвращению домой, то сказал, что сами ангелы встретят его у ворот Рима. Но если бы небесные духи и прилетели для присутствования при торжественном въезде Урбана, то тотчас бы и удалились благодаря воинственному грохоту литавр и труб и зрелищу длинных рядов закованных в латы рейтаров. Наместник Христов въезжал в город как собравшийся на бой и войну военачальник или как король-завоеватель — во главе целой армии. Не беремся изображать чувства, преисполнившие душу Урбана, когда вырос перед ним маститый веками собор Св. Петра, когда узрел он стены, башни, руины Вечного города. Навстречу ему устремились народ римский, магистраты, клир, дабы пальмами, цветами и знаменами, пением священных гимнов приветствовать вернувшегося наконец супруга искручинившегося Рима. Граф Амадей Савойский, Николай д’Эсте, Рудольф де Камерино, Малатесты, бесчисленное число баронов и рыцарей, хоругви многих городов сопровождали, открывали и замыкали с двумя тысячами рейтарами и с большим числом пехоты духовный кортеж. Папа ехал на белом иноходце, которого поводья держали итальянские князья, над головой же его держал синьор Камерино развернутое знамя церкви. При нем находились одиннадцать кардиналов, в большинстве мрачно и подозрительно озиравшихся вокруг. Более 2000 епископов, аббатов, приоров, клириков всех степеней предшествовали или следовали за ним. Казалось, что после долгого пленения папа вел обратно к Св. Петру христианский клир. Вступили в святой собор. С молитвой повергся Урбан у мощей апостола и занял затем место на кафедре, на которой в течение 63 лет не восседал ни один папа. Он въехал в Ватикан. Дворец этот скудно был реставрирован для приема его; он, как Св. Петр, как весь Рим, представлял картину безотрадного упадка.


Это произведение находится в общественном достоянии в России.
Произведение было опубликовано (или обнародовано) до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Несмотря на историческую преемственность, юридически Российская Федерация (РСФСР, Советская Россия) не является полным правопреемником Российской империи. См. письмо МВД России от 6.04.2006 № 3/5862, письмо Аппарата Совета Федерации от 10.01.2007.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США, поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.