История (Геродот; Мищенко)/5

 См. также одноимённые страницы.

История — Книга пятая. Терпсихора
автор Геродот, пер. Фёдор Герасимович Мищенко

Оригинал: древнегреческий, опубл.: V век до н.э.. — Перевод опубл.: 1887—1888. • Геродот. История в 9 кн. : в 2 т. / Пер., предисл. и указатель Ф. Г. Мищенко — Изд. 2-е, испр., доб. в предисл. и снабженное картами. — М., 1888. - Сканы: том 1, том 2

Завоевания персов во Фракии, нравы фракиян, переселение пеонов в Азию (1—16). Персидское посольство в Македонию, гибель его (17—21). Македоняне суть эллины (22). Гистиэй вызван в Сусы, завоевания Отаны (23—27). Восстание ионян против персовт: Аристагора и жители Накса; участие Гистиэя в восстании; обращение за помощью в Лакедемон. (28—48). Аристагора и Клеомен (49—54). Обращение за помощью в Афины; низвержение тирании Клисфеном и следующие за сим столкновения афинян с лакедемонянами и другими (55—96). Помощь ионянам со стороны афинян (97). Поход на Сарды; отпадение афинян (98—103). Восстание на Кипре; отправление Гистиэя на поле брани; битвы персов с восставшими (104—123). Конец Аристагоры (124—126).

1. Персидские войска, которые оставлены были Дарием в Европе и состояли под начальством Мегабаза, покорили из жителей Геллеспонта прежде всего перинфян, так как они не желали подчиняться Дарию, тех самых перинфян, с которыми раньше жестоко поступили пеоны. Дело в том, что жившим по Стримону пеонам божество повелело идти войною на перинфян и нападать на них, если из противолежащего лагеря станут громко звать их по именам, и не нападать, если те не будут взывать к ним. Так и поступили пеоны. Когда перинфяне расположились против них лагерем в предместье города, произошел по условию тройной поединок: сразились человек с человеком, конь с конем и собака с собакой. После победы в двух поединках перинфяне от радости стали петь пеан, а пеоны приняли это за исполнение изречения божества и приблизительно так сказали друг другу: «вот должно быть свершается изречение оракула: теперь дело за нами». Они ударили на поющих пеан перинфян и одержали полную победу, так что только немногие из неприятелей остались в живых.

2. Вот что перинфяне претерпели раньше от пеонов. Теперь в войне против персов с Мегабазом во главе они показали себя храбрыми борцами за свободу, но были побеждены благодаря численному превосходству персов. Так покорен был Перинф, и Мегабаз повел свои войска через Фракию; на этом пути он покорял под власть персидского царя все города и живущие там народы, согласно приказанию Дария завоевать Фракию.

3. Фракийский народ после индийского самый многолюдный. Если бы этот народ находился под управлением одного лица, или если бы между фракиянами существовало единодушие, то по моему мнению он был бы неодолим и могущественнее всех народов. На самом деле им трудно, даже невозможно прийти к соглашению, и через то самое они бессильны. Фракийский народ носит множество отдельных имен по местностям; но за исключением гетов, травсов в живущих над крестонянами фракиян, все остальные имеют совершенно одинаковые нравы и обычаи.

4. О нравах гетов, почитающих себя бессмертными, было сказано мною выше^[1]. Травсы во всем сходны с прочими фракиянами, только относительно новорожденных и умирающих они поступают так: родственники усаживаются кругом новорожденного и печалуются о том, что столько страданий предстоит ему вытерпеть вследствие нарождения на свет, причем перечисляются все человеческие бедствия. Напротив, покойника они предают земле с шутками и весельем, указывая на то, от скольких бед он избавился и в каком блаженстве пребывает теперь.

5. Фракияне, живущие выше крестонян, имеют по нескольку жен. Если кто из этих фракиян умирает, среди его жен поднимается ожесточенная распря, равно как среди друзей этих женщин начинается сильный спор о том, которую из жен покойник любил наибольше; ту, в пользу которой решится спор, и которой оказано будет предпочтение, превозносят в похвалах мужчины и женщины, а ближайший родственник умерщвляет ее над могилой; затем хоронят ее вместе с мужем. Прочие жены повергаются в сильную скорбь, потому что для них это — величайший позор.

6. У прочих фракиян существует обычай продавать своих детей на чужбину. За девицами они не наблюдают, дозволяя им вступать в связь с мужчинами по собственному выбору; напротив замужние женщины у них строго охраняются; жены покупаются у родителей за большие деньги. Порезы на коже означают благородное происхождение; не имеющий их не благороден. Жить в праздности почитается у фракиян высшею доблестью, а обработка земли — самое постыдное занятие; прекраснейший образ жизни — военный в разбойничий. Таковы наиболее замечательные обычаи их.

7. Что касается божеств, то фракияне чтут только Арея, Диониса и Артемиду. Отдельно от остального народа цари их чтут выше всех богов Гермеса, произносят клятвы только его именем и самих себя производят от Гермеса.

8. Богатых фракиян хоронят следующим образом: в течение трех дней выставляют труп покойника, предварительно оплакавши его; затем приносят ему в жертву всякого рода животных и устраивают пиршества; наконец покойника хоронят или сожигая на огне, или предавая земле; наконец насыпают курган и устраивают всевозможные состязания, причем высшая награда назначается для единоборцев, каждый раз смотря по роду состязания. Таков способ погребения у фракиян.

9. Какая страна лежит к северу от Фракии, и какие народы занимают ее, никто не может сказать достоверно; но мне кажется, что по ту сторону Истра находится беспредельная пустыня. Один только народ за Истром я знаю по рассказам; называется он сигиннами и одевается по-мидийски. Говорят далее, что лошади их покрыты на всем теле густыми волосами длиною до пяти пальцев в ширину; лошади малы, с раздутыми ноздрями и не могут носить на себе всадников, за то быстро бегут в запряжке, поэтому туземцы ездят на повозках. Земли этого народа простираются почти до енетов, что на Адриатическом побережье. Сигинны производят себя от мидян. Я не могу решить, каким образом они выселились сюда из Мидии; но в течение долгого времени может случится все. На языке лигиев, живущих над Массалией, слово сигинны значит купцы, а на языке кипрян — копья.

10. По словам фракиян, земля по ту сторону Истра заполонена пчелами, и потому через нее нельзя пройти дальше. Рассказы эти, по моему мнению, не заслуживают веры, потому что пчелы несомненно не выносят холода, а северные земли я считаю необитаемыми именно по причине холода. Вот что рассказывают об этой области. Покорением приморской части Фракии под власть персов и занят был Мегабаз.

11. Дарий со всею поспешностью перешел Геллеспонт и прибыл в Сарды. Здесь он вспомнил об услуге милетянина Гистиэя и о совете митиленца Коеса, пригласил их в Сарды и предоставил им самим выбрать себе что-либо в награду. Так как Гистиэй был уже тираном в Милете, то он вовсе не нуждался в звании тирана в просил дать ему область едонов Миркин, в которой он желал основать город. Таков был выбор Гистиэя, а Коес просил водворить его тираном в Митилене, так как он был не тираном, а частным человеком. Просьба обоих была исполнена, и каждый из них отправился в ту местность, которую выбрал для себя.

12. В это самое время имел место следующий случай, вследствие которого у Дария явилось сильное желание повелеть Мегабазу покорить пеонов и переселить их из Европы в Азию: два пеона, Пигрет в Мантиес, после перехода Дария в Азию, сами пожелали быть тиранами пеонов и с этою целью прибыли в Сарды вместе с сестрой, статной и красивой женщиной. Они выждали время, когда Дарий выходил на суд в предместье лидийской столицы, и поступили так: нарядили как можно лучше сестру и послали ее с сосудом на голове по воду; она вела за собой лошадь, привязанную к руке, и пряла лен. Когда женщина проходила мимо, Дарий обратил на нее внимание, потому что трудолюбие женщины не в обычае ни у персидских, ни у лидийских, ни вообще у азиатских женщин. Обратив на это внимание, Дарий послал нескольких телохранителей с приказанием следить за тем, что станет делать женщина с лошадью. Телохранители пошли вслед за нею. Подойдя к реке, женщина стала поить лошадь, а напоив, наполнила сосуд водою и пошла обратно той же дорогой, неся на голове сосуд с водою, рукою ведя лошадь и вращая веретено.

13. И рассказ соглядатаев, и то, что он сам видел, изумили Дария; он велел привести женщину; в то же время явились сюда и братья, так как они вблизи наблюдали за происходящим. На вопрос Дария, кто она, юноши отвечали, что они пеоны, а женщина — сестра их. Тогда Дарий спросил, что за народ пеоны, где они живут и зачем пришли в Сарды. Те отвечали, что пришли с целью отдаться ему добровольно, что Пеония расположена по реке Стримону, а Стримон течет недалеко от Геллеспонта, что сами они — потомки тевкров из Трон. Все это пеоны рассказывали подробно, а Дарий спрашивал, все ли женщины их такие работницы. Те поспешно отвечали, что именно таковы; ради этого-то они все и устроили.

14. Тогда Дарий послал письмо Мегабазу, которого оставил во Фракии главнокомандующим, с приказанием поднять пеонов с их местожительства и переселить к нему с детьми и женами. Тотчас всадник поскакал с приказанием к Геллеспонту, переправился через него и вручил письмо Мегабазу. По прочтении письма он взял проводников из Фракии и выступил в поход на пеонов.

15. Услыхав, что персы идут на них войною, пеоны собрались с силами и выступили против врага по направлению к морю, предполагая, что персы вторгнутся в их землю и ударят на них с этой стороны. Так готовились пеоны отразить идущее на них войско Мегабаза. Персы узнали, что пеоны собрали свои войска и ждут вторжения со стороны моря, а потому с проводниками во главе направились по верхней дороге и, прежде чем заметили пеоны, напали на города их, покинутые населением; пустые города взяты были легко. Когда пеоны узнали, что города их взяты неприятелем, они немедленно рассеялись; каждое племя устремлялось на свое местожительство и сдавалось персам. Таким образом переселены были в Азию из своих поселений сириопеоны, пеоплы и те из пеонов, которые простирались до озера Прасиады.

16. Не были покорены Мегабазом только те пеоны, которые жили на горе Пангее и на озере Прасиаде, а также соседи доберов, агрианов в одомантов. Впрочем он сделал было попытку выгнать пеонов, живших на самом озере. Посередине озера на высоких сваях стояли бревенчатые сооружения, к которым с суши вел узкий путь по одному мостику. Сначала вбиты были сваи, что под бревенчатыми постройками, общими усилиями всех граждан, а потом вошло в обыкновение поступать так: каждый пеон по случаю своей женитьбы обязан вколачивать три сван, добываемые на горе Орбел, а пеоны женятся на многих женщинах. Так они живут, причем каждый из них имеет на бревнах хижину для жительства с опускною дверью, ведущею через бревна к озеру; малых детей они привязывают за ногу веревкой из опасения, как бы те не скатывались вниз. Лошадям и вьючному скоту дается в пищу рыба, которой в озере водится очень много: хозяину хижины нужно только отклонить опускную дверь, на веревке опустить в озеро пустую корзину; и во прошествии короткого времени он поднимает полную корзину рыбы. Есть там две породы рыб: одна называется папрак, другая тилон.

17. Итак, покоренные пеоны переселены были в Азию. После покорения их Мегабаз отправил в Македонию в качестве послов семь персов, после него знатнейших в тамошнем войске; они отправлены были к Аминте с требованием земли и воды для царя Дария. От озера Прасиады в Македонию путь очень короток. Непосредственно за озером лежит рудник, из которого впоследствии Александр получал ежедневно по таланту серебра; за рудником возвышается гора по имени Дисор; перевалив через лее, вступаем в Македонию.

18. По прибытии в Македонию и по представлении Аминте, послы тотчас стали требовать для царя Дария земли и воды. Аминта дал, пригласил послов в гости к себе, устроил великолепный пир и радушно принимал персов. После угощения персы стали пить и сказали следующее: «у нас в Персии, любезный македонянин, существует обычай, по которому устроители большого пиршества сажают с собою за стол своих наложниц и законных жен. Ты принял нас радушно, угощаешь великолепно, ты даешь царю Дарию землю и воду, а потому последуй и нашему обычаю». Аминта на это отвечал: «наш обычай не таков; напротив, у нас мужчины отделяются от женщин. Но так как вы, наши господа, желаете этого, пускай будет по вашему». С этими словами Аминта послал за женщинами; женщины явились на зов и уселись все вряд против персов. При виде красивых женщин персы стали говорить Аминте, что поступлено неумно, что лучше было бы не являться женщинам вовсе, нежели явившись сесть не рядом с ними, а против них, и тем только колоть им глаза. По необходимости Аминта велел женщинам усесться подле персов. Лишь только женщины повиновались его приказанию, как персы стали трогать их за груди, потому что выпили через меру, а некоторые покушались и целовать женщин.

19. При виде этого Аминта негодовал, хотя оставался спокойным, потому что сильно боялся персов. Но присутствовавший здесь и видевший все Александр, сын Аминты, человек молодой и не искушенный бедами, был не в силах выносит такое зрелище и с горечью сказал Аминте: «во внимание к своим летам тебе, отец, следует уйти отсюда и лечь отдохнуть, а не оставаться при попойке. Останусь здесь я и доставлю нашим гостям все нужное». Аминта понял, что Александр задумал недоброе, и сказал: «так как ты вспылил, сын мой, то из твоих слов я вижу, что ты отсылаешь меня для того, чтобы учинить недоброе. Поэтому прошу тебя, не делай ничего дурного этим людям, чтобы не погубить нас; сдерживай себя при виде того, что творится; я же последую твоему совету и уйду отсюда».

20. Когда Аминта после этой просьбы удалился. Александр обратился к персам с такими словами: «вы, друзья, совершенно свободно можете пользоваться этими женщинами, можете возлежать со всеми ими или только с некоторыми, как вам будет угодно. только приказывайте. Я вижу, что приближается уже пора ложиться спать, и что вы угощены прекрасно, а потому, если угодно, отпустите женщин обмыться и ждите их после омовения». Персы согласились на это. Тогда Александр велел женщинам выйти в отправиться в женские покои, а сам одел в женское платье такое же количество безбородых мужчин, вооружил их кинжалами, ввел к персам в сказал: «кажется, персы, мы угостили вас на славу: все, что у нас было и что только можно било придумать, все к вашим услугам, и даже, что драгоценнее всего, мы предлагаем вам родных матерей и сестер, чтобы вполне убедить вас, что мы чтим вас во достоинству, а вы уведомьте пославшего вас царя о том, как радушно принял и угостил вас пиром и ложем эллин, наместник Македонии». После этого Александр велел македонским мужчинам под видом женщин усесться подле персов, и сии последние, когда стали затрагивать их, были перебиты.

21. Такою смертью погибли эти персы, самые послы и прислуга их; за ними следовали повозки, слуги и всякого рода обильные запасы, — все исчезло вместе с посольством. Вскоре после этого начаты были персами деятельные розыски погибших людей; но Александр ловко приостановил их, выдавши большую сумму денег и родную сестру по имени Гигею персу Бубаре, стоявшему во главе лиц, отправленных на разыскание погибших. Так было куплено молчание о гибели этих персов.

22. Что эти потомки Пердикки — эллины, о чем они говорят сами, и этом я убежден и в дальнейшем изложении покажу^[2], что они — действительно эллины; кроме того, так решили и устроители олимпийских состязаний: когда Александр вознамерился принять участие в олимпийских играх и ради этого отправился в Олимпию, эллины, которым предстояло состязаться с ним, требовали его устранения на том основании, что состязание это принадлежит не варварским борцам, но эллинским. Тогда Александр объявил, что он аргивянин, признан был эллином и в состязании на стадии шел вместе первым состязающимся. Так это было.

23. Вместе с пеонами Мегабаз прибыл к Геллеспонту и, переправившись через него, явился в Сарды. Между тем Гистиэй милетский укреплял уже стенами ту местность, которую по просьбе получил от Дария в награду за охранение моста^[3]; местность эта расположена вдоль реки Стримона и называется Миркином. Узнав, что делает Гистиэй, Мегабаз по прибытии в Сарды вместе с пеонами, немедленно сказал Дарию следующее: «что ты сделал, царь? Ты предоставил эллину, человеку ловкому и хитрому, построить во Фракии город, там, где имеются в изобилии корабельный лес, дерево для весел и серебряные рудники; кругом живет множество эллинов и варваров, которые, признав его главенство над собою, будут делать все, что бы он ни приказал им, днем ли, или ночью. Поэтому во избежание домашней войны останови его работы благовидным вызовом его к себе; когда ты будешь иметь его в своих руках, сделай так, чтобы он не мог уже перейти к эллинам». Такою речью Мегабаз легко убедил Дария и показал, что верно предусматривает возможное будущее.

24. После этого Дарий послал в Миркин вестника со следующим обращением: «Гистиэй, царь Дарий говорит тебе так: по размышлении я убеждаюсь, что нет никого, более расположенного ко мне и более сочувствующего делам моим, нежели ты; убедился я и том не по речам только, но и по делам. Поэтому теперь, когда я задумываю важные предприятия, приходи ко мне непременно, чтобы мне советоваться с тобою». Гистиэй поверил этим речам и, высоко ценя положение царского советника, явился в Сарды. Здесь Дарий сказал ему: „призвал я тебя, Гистиэй, по следующей причине: после того, как я возвратился из Скифии, и ты удалился от меня, ничего мне так не хотелось, как видеть тебя и беседовать с тобою, потому что я убедился, что друг умный и благорасположенный драгоценнее всех сокровищ; то и другое ты доказал, и я могу подтвердить это состоянием моих дел. Ты хорошо сделал, что пришел, и я предлагаю тебе следующее: покинь Милет и новооснованный город во Фракии и, последовав за мною в Сусы, имей то, что я имею, будь моим застольным товарищем и советником».

25. После этого Дарий назначил наместником Сард единокровного брата своего Артафренеса, правителем приморских народов назначил Отану, а сам вместе с Гистиэем удалился в Сусы. Отца этого Отаны, Сисамну, бывшего в числе царских судей, царь Камбиса за то, что он неправильно решил дело за деньги, велел казнить, спять с него всю кожу и, порезав на ремни, обтянуть ею то кресло, на котором казненный творил суд; засим Камбиса назначил судьею на место Сисамны, которого он казнил и с которого снял кожу, сына его, повелев памятовать, на каком кресле он творит суд.

26. Этот-то Отана, посаженный на такое кресло и теперь ставший преемником Мегабаза в командовании войском, покорил византийцев, халкедонян, взял остров Антандр, что в троянской земле, и Лампоний; отняв корабли у лесбиян, завладел Лемном в Имбром; оба острова заняты были еще в то время пеласгами.

27. Жители Лемна сражались храбро и были покорены только после продолжительного сопротивления. Правителем над уцелевшими лемниянами персы поставили Ликарета, брата Меандрия, царствовавшего на Саме. Ликарет этот управлял Ленном до самой смерти, и вот по какой причине: Отана обратил в рабство и укротил всех лемниян, обвиняя одних в том, что они бежали из похода против скифов, а других, — что они тревожили дариево войско на обратном пути из Скифии.

28. Вот что совершено было Отаною во время командовании войском. После этого на короткое время беды приостановились; по вскоре они снова обрушились на ионян из Накса и Милета. Если Накс превосходил по богатству все кикладские острова, то в это же самое время в Милет находился ж более цветущем состоянии, нежели когда-нибудь, и занимал первое место в Ионии; за два поколения до этого Милет сильно терпел от внутренних неурядиц, пока не умиротворили его жители Пара; из всех эллинов милетяне их выбрали умиротворителями.

29. Парияне поступили при этом так: прибыв в Милет и увидев, что жилища милетян сильно повреждены, знатнейшие парияне объявили, что желают обойти их страну. Так они и сделали. Проходя во всей милетской земле, они, где бы ни увидели хорошо обработанное поле в разоренной стране, записывали имя хозяина этого поля. Прошли они всю страну, но таких полей нашли немного, а как только возвратились в город, созвали народное собрание и объявили, что вручают правление государством тем людям, поля которых нашли хорошо обработанными; они утверждали, что эти хозяева будут так же заботиться об общественном достоянии, как они заботились о своем собственном, и приказали остальным милетянам, производившим смуты, подчиниться им. Так парияне умиротворили Милет.

30. С этого времени от упомянутых государств стали исходить несчастья на Ионию. Из Накса изгнаны были народом богатые люди, которые и прибыли в Милет. Милетом управлял тогда Аристагора, сын Молпагоры, зять и двоюродный брат того Гистиэя, сына Лисагоры, которого Дарий удерживал в Сусах. Дело в том, что тираном Милета был Гистиэй, находившийся в Сусах в то время, когда явились туда наксийцы, прежние друзья Гистиэя. Явившись в Милет, наксияне просили Аристагору дать им сколько-нибудь войска для того, чтобы они могли возвратиться на родину. Сообразив, что, если через него наксияне возвратятся в свое государство, он сделается правителем Накса, Аристагора обратился к ним со следующею речью, прикрывая свои цели дружескими отношениями Гистиэя к наксиянам: «сам я не в состоянии доставить вам столько войска, чтобы вы могли возвратиться в Накс вопреки желанию теперешних его правителей, потому что, как мне говорили, наксияне располагают восемью тысячами тяжеловооруженных воинов и множеством длинных судов. Однако я приложу к делу все мое старание и предполагаю действовать так: Артафренес — друг мой; он же, как вы знаете, сын Гистаспеса и брата царя Дария, управляет всеми приморскими народами в Азии, располагая огромным войском и множеством кораблей. Я надеюсь, он сделает то, о чем мы его попросим». В ответ на это наксияне просили Аристагору действовать возможно лучше, советовали ему обещать Артафренесу подарки и заявить, что они сами покроют расходы на войско, будучи вполне уверены, что при появлении их на Наксе жители этого острова, равно как и прочие островитяне, сделают все, что бы ни было приказано им. Ни один из кикладских островов не находился под властью Дария.

31. По прибытии в Сарды Аристагора заявил Артафренесу, что Накс — остров по объему небольшой, но во всех отношениях благодатный и плодородный и расположен вблизи Ионии, что есть на нем много золота и рабов. «Поэтому», говорил он «иди войною на остров и возврати на него его изгнанников. Для этого, во-первых, у меня имеется наготове в твое распоряжение много денег; нет только средств на содержание войска, но по всей справедливости нам самим следует доставить их, так как мы просим войска; во-вторых, ты покоришь царю несколько островов: самый Накс и зависящие от него Иар, Андр и другие так называемые Киклады. Действуя оттуда, ты легко завоюешь Евбею, остров обширный, благодатный, не уступающий по величине Кипру, а взять его очень легко. Сотни кораблей достаточно для покорения всех этих островов». Артафренес на это отвечал: «ты явился с предложением полезным для царского дома, и все, что советуешь, правильно, за исключением числа кораблей: вместо одной сотни для тебя готово будет с наступлением весны двести кораблей. Однако необходимо, чтобы и сам царь утвердил это».

32. С радостью выслушал это Арисгагора и возвратился в Милет. Между тем Артафренес сообщил царю через посланца в Сусы предложение Аристагоры и, когда Дарий одобрил его, снарядил двести трирем, собрал огромные полчища персов и всех союзников, а главнокомандующим над ними назначил перса из ахеменидов, Мегабату, двоюродного брата своего и дариева, того самого, к дочери которого впоследствии, если только верить молве, сватался лакедемонянин, сын Клеомброта, Павсания, замышляя стать тираном Эллады. Назначив Мегабату полководцем, Артафренес отправил войско к Аристагоре.

33. Мегабата взял с собою из Милета Аристагору, ионийский флот и наксиян и отплыл будто бы к Геллеспонту; но по прибытии на Хиос, направил свои корабли к Кавкасам, чтобы оттуда при северном ветре переплыть на Накс. Однако не суждено было этому войску погубить Накс, и вот случилось следующее: когда Мегабата обходил на кораблях сторожевые посты, на миндийском корабле вовсе не оказалось стражи; в сильном гневе он приказал своим копьеносцам отыскать начальника этого корабля, по имени Скилака, связать его и просунуть через люк таким образом, чтобы голова виновного была снаружи корабля, а туловище внутри. Когда Скилак был связан, кто-то известил Аристагору, что Мегабата связал друга его из Минда и издевается над ним. Аристагора обратился к персу с просьбою, но совершенно безуспешно; тогда он подошел сам и развязал миндянина. Узнав об этом, Мегабата сильно вознегодовал и напал на Аристагору; но тот возразил ему: «что тебе в этом деле? Разве Артафренес не велел повиноваться мне и плыть туда, куда я укажу? Зачем тебе столько хлопотать»? Так говорил Аристагора. Взбешенный этими словами, Мегабата при наступлении ночи послал на Накс судно с несколькими людьми для уведомления наксиян о предстоящей им участи.

34. Действительно, наксияне вовсе не знали, что на них идет войско; по получении известия они тотчас снесли с полей все внутрь городских стен, снабдили город съестными припасами, водою, обновили укрепления и приготовились к положению осаждаемых. Словом, наксияне приготовились к предстоящей войне, и когда персы подошли со своими кораблями от Хиоса к Наксу, то имели дело с хорошо укрепленным неприятелем и вели осаду в течение четырех месяцев. Все те средства, с какими явились сюда персы, были истощены, сверх того издержано было много самим Аристагорою; так как для осады требовалось еще больше, то персы соорудили укрепления для беглецов из Накса и огорченные возвратились на сушу.

35. Таким образом. Аристагора не мог выполнить обещания, данного Артафренесу. Вместе с тем угнетали его требовавшиеся на войско расходы, огорчала неудача войска и вражда с Мегабатою; ему казалось, что власть над Милетом будет у него отнята. Смущаемый всем этим, он решился поднять восстание. В то же самое время из Сус от Гистиэя пришел раб с исписанной годовой, указуя на то, что Аристагоре следует восстать на царя. Желая дать знать это Аристагоре, Гистиэй вследствие охранения дорог стражею мог сделать это безопасно только следующим образом: вернейшему из рабов он сбрил волосы на голове и исписал ее уколами, потом дал волосам отрасти. Как скоро волосы выросли, он отослал раба в Милет с единственным поручением: по прибытии на место предложить Аристагоре обрить его и осмотреть голову, а уколы на голове приглашали, как сказано уже раньше, к возмущению. Гистиэй поступал так потому, что сильно тяготился заключением в Сусах, и питал большую надежду, что в случае восстания будет отпущен на родину; если же в Милете не произойдет переворота, решил Гистиэй, никогда больше он не увидит его.

36. Таковы были соображения, по которым Гистиэй послал раба своего в Милет; что касается Аристагоры, то для него все совпало в одно время. Он стал совещаться с соумышленниками, высказал им свое мнение и сообщил вести от Гистиэя. Все соумышленники единогласно советовали восстать; только прозаический писатель Гекатей с самого начала вовсе не советовал начинать войну с персидским царем, причем перечислил все те народы, которые находились под властью Дария, и указал на его могущество; но убедить ему не удалось. Тогда он советовал другое: действовать так, чтобы иметь море в своей власти, что достигнуто может быть не иначе в виду слабости милетян, говорил он в своей речи, как если они завладеют сокровищами храма в Бранхидах, что пожертвованы лидийским царем Крезом; при таком условии, уверял он, есть большая надежда владычествовать на море; притом милетяне получат возможность пользоваться этими сокровищами, я не попадут они в руки неприятеля. Сокровища эти были действительно велики, как показано мною в первом повествовании^[4]. Однако и это мнение не было принято, а восстание решено, причем один из соумышленников должен был плыть в Миунт к тому флоту, который по возвращении от Накса стоял в Миунте, и попытаться взять с собою находившихся на кораблях военных вождей.

37. Отправившись с этою целью, Иатрагора хитростью овладел миласеянином Олиатом, сыном Ибаноллия, термерянином Гистиэем, сыном Тимны, потом Коесом, сыном Ерксандра, которому Дарий подарил Митилену, кумейцем Аристагорою, сыном Гераклида, и многими другими. После этого Аристагора восстал открыто, измышляя всевозможные средства против Дария. Прежде всего он упразднил для виду тиранию в Милете и заменил ее равноправием для того, чтобы заохотить милетян к участию в возмущении; точно так же поступил он относительно всей Ионии, причем одних тиранов изгнал, других, плывших вместе с ним против Накса, выдал гражданам с целью расположить к себе их государства, и каждый тиран передан был своему государству.

38. Митиленяне, лишь только получили своего тирана Кoeса, вывели его за город и побили камнями; кумеяне, равно как в большинство городов, своих тиранов отпустили. Так освобождены были города от тиранов. По упразднении тирании милетянин Аристагора предложил каждому городу выбрать себе правителя, после чего сам на триреме отправился в Лакедемон: ему необходимо било отыскать сильного союзника.

39. Сын Льва, Анаксандрид, в то время не был уже царем Спарты^[5], — он умер; царствовал же сын Анаксандрида, Клеомен, получивший власть не за личную доблесть, но по наследству; Анаксандрид женат был на дочери родной сестры; он любил ее, но детей от нее не имел. Поэтому эфоры позвали царя к себе и сказали ему так: «ты сам не заботишься о себе, поэтому должны позаботиться мы о том, чтобы род Еврисфенеса не пресекся. Ты имеешь жену, которая не рожает тебе детей; поэтому отпусти ее и женись на другой женщине. Этот образ действий угоден будет спартанцам». Царь отвечал, что он не сделает ни того, ни другого, что совет их — отпустить ни в чем неповинную теперешнюю жену и жениться на другой — не справедлив, а потому он не последует ему.

40. Тогда эфоры и геронты обсудили дело и предложили Анаксандриду следующее: «так как мы видим, что ты влюблен в свою теперешнюю жену, то последуй нашему предложению и не противься ему во избежание решения спартанцев, невыгодного для тебя. Мы не требуем больше, чтобы ты отпустил жену; доставляй ей все то, что доставлял до сих пор, но вводи в дом свой и другую женщину, которая рожала бы детей». Анаксандрид согласился на это, и с того времени имел двух жен и жил на два дома, что совсем не в обычае у спартанцев.

41. Немного времени спустя вторая жена родила этого самого Клеомена. Но после того, как она произвела на свет будущего спартанского царя, и первая жена, до того времени остававшаяся неплодной, теперь тоже забеременела, когда было уже поздно. Хотя эта женщина действительно забеременела, но родственники второй жены, услыхав об этом, подняли тревогу и уверяли, что она напрасно кичится и желает подбросить себе ребенка. Родственники сильно негодовали; тем временем приближались роды, и эфоры по недоверию уселись кругом родильницы и сторожили ее. Но женщина родила Дориэя; вскоре после того она забеременела снова и родила Леонида, а потом еще Клеомброта. Некоторые говорят, что Клеомброт и Леонид близнецы. Между тем вторая жена, дочь Припетада, внучка Демармена, не имела больше детей.

42. Как рассказывают, Клеомен был не умен и сумасброден, тогда как Дориэй превосходил всех сверстников своих и был вполне убежден, что благодаря личным достоинствам получит царскую власть. Так рассчитывал Дориэй; между тем Анаксандрид умер, а лакедемоняне по существующему закону поставили царем самого старшего из братьев, Клеомена. Дориэй вознегодовал, считая для себя недостойным покоряться Клеомену, выпросил у спартанцев отряд людей и удалялся на новое местожительство; по при этом не спросил дельфийского оракула, в какой земле основать ему колонию, вообще не исполнил ничего того, что для таких случаев установлено обычаем. В сильной досаде он направил свои суда в Ливию, причем проводниками его были ферияне. По прибытии в Ливию он занял лучшую область ливиян, что вдоль реки Кинипа. На третьем году Дориэй был вытеснен оттуда маками, ливиянами и карфагенянами и возвратился в Пелопоннес.

43. Здесь елеонец Антихарес на основании лаиевых изречений дал совет Дориэю основать Гераклею в Сицилии, потому что, говорил он, вся стража Ерика была приобретена Гераклом, а потому принадлежит гераклидам. Выслушав это, он отправился в Дельфы спросить оракула, овладеет ли он той землей, в которую отправляется; пифия отвечала ему утвердительно. Тогда он взял с собою тот самый отряд, с которым ходил в Ливию, и направился к Италии.

44. В это время, по рассказам сибаритян, сами они и царь их Телис вознамерились идти войною на Кротон; испуганные кротоняне просили Дориэя помочь им, и он внял их просьбе. Дориэй вместе с кротонянами вошел войною на Сибарис и взял этот город. Так поступил Дориэй вместе со своим отрядом, по рассказам сибаритян; кротоняне же уверяют, что в войне с сибаритянами у них не было никакого чужеземного союзника, за исключением одного лишь Каллии, елейского прорицателя, из дома иамидов, и он привлечен был следующим образом: Каллия бежал от Телиса, тирана Сибариса, и явился к ним, так как те жертвы, которые он приносил против Кротона, не давали ему благоприятных знамений. Так рассказывают кротоняне.

45. В подтверждение своих рассказов сибаритяне и кротоняне приводят следующее: первые указывают на священную область и храм подле высохшего русла Крафиса; храм этот, по словам их, сооружен по взятии города Дориэем в честь Афины по прозванию Крафийской. Особенно важным свидетельством считают они смерть самого Дориэя, потому что он погиб за нарушение повеления оракула, именно: если бы он ни в чем не погрешил и сделал бы только то, ради чего отправился в поход, то взял бы ерикскую страву в взявши владел бы ею, не погиб бы сам, не погибло бы и войско его. С другой стороны кротоняне указывают на множество участков земли в кротонской области, которые были выбраны и подарены елеянину Каллии, и которыми до моего времени владели потомки Каллии, тогда как Дориэю и потомкам его не принадлежит ни один участок; напротив, ему было бы подарено больше участков, нежели Каллии, если бы он действительно принимал участие в сибаритской войне. Таковы свидетельства, приводимые обеими сторонами, и пускай каждый принимает то из них, которому больше доверяет.

46. Вместе с Дориэем отплыли на новое местожительство и другие спартанцы: Фессал, Паребата, Келей а Еврилеонт. По прибытии с целым отрядом в Сицилию они были разбиты в сражении финикиянами и егестеями и погибли; из колонистов один только Еврилеонт спасся от общей участи. Взяв с собою уцелевших из отряда воинов, он овладел селинунтской колонией Миноей и помог селинунтянам освободиться от тирана Пифагоры. Однако, низвергши Пифагору, он сам присвоил себе власть тирана в Селинунте, но царствовал там лишь короткое время: жители Селинунта восстали против тирана и убили его у алтаря Рыночного Зевса, где тот искал убежища.

47. За Дориэем последовал и погиб также сын Бутакида Филипп, родом из Кротона. Посватавшись к дочери сибаритянина Телиса, но не женившись на ней, он бежал из Кротона и отплыл в Кирену. Оттуда он последовал за Дориэем на собственной триреме с людьми, содержимыми на его счет; Филипп был олимпийским победителем в красивейшим из эллинов своего времени. За красоту он удостоился от егестеев такой почести, как никто другой, именно: на его могиле они соорудили святилище как герою, и умилостивляют его жертвоприношениями.

48. Так кончил жизнь Дориэй. Если бы он согласился подчиниться царю Клеомену и остался в Спарте, то был бы царем Лакедемона: Клеомен царствовал недолго и умер без мужского потомства, оставив по себе одну дочь по имени Горго.

49. Итак, Артистагора, тиран Милета, прибыл в Спарту в царствование Клеомена. По словам лакедемонян, он беседовал с Клеоменом с медной картой в руках; на карте вырезаны были весь круг земной, все море и все реки. Вступая в беседу, Аристагора сказал следующее: «не удивляйся, Клеомен, той поспешности, с какою я пришел сюда: торопиться вынуждают дела. Для нас самих величайший позор и огорчение, что ионяне находятся в порабощении, а не пользуются свободой; для вас это еще тяжелее, чем для прочих эллинов, потому что вы первенствуете в Элладе. Поэтому эллинскими богами заклинаю вас, освободите от рабства ионян, братьев ваших по крови. Вам легко это сделать; ведь варвары не мужественны, а вы превосходите всех в военной доблести. Вооружение их — луки и короткие копья; в битву идут они в штанах и с тиарами на головах. И так, легко одолеть их. Притом у жителей того материка столько богатств, сколько нет у всех прочих народов вместе: прежде всего золото, потом серебро, медь, пестрые одежды, вьючный скот и рыбы. Вам нужно только пожелать, и все будет ваше. Живут тамошние народы рядом один подле другого так, как я покажу: по соседству с ионянами лидяне, занимающие страну благодатную и владеющие множеством денег». При этих словах он указал на имевшийся у него очерк земли, вырезанный на доске. «С лидянами на востоке граничат», продолжал Аристагора, «фригияне, из всех известных мне народов богатейший скотом и земными плодами. С фригиянами пограничны каппадокияне, именуемые у нас сириянами. К этим последним примыкают киликияне, доходящие до моря в той части, где лежит остров Кипр; ежегодно они платят царю пятьсот талантов дани. Рядом с киликиянами живут армении, также богатые скотом, а к армениям примыкают матиены, занимающие вот эту область. На границе с ними лежит Киссия; в ней на реке Хоаспе находятся те Сусы, где живет великий царь, и где находятся его сокровищницы; овладев этим городом, можете поспорить по богатству с самим Зевсом. Поэтому стоит ли вам из-за области небольшой, не столь благодатной, заключенной в узкие пределы, вступать в битвы с мессенянами, которые к тому же равносильны вам, а также с аркадянами и аргивянами, у которых нет ничего похожего на золото и серебро, из-за чего люди готовы сражаться на смерть. Если для вас так легко овладеть целой Азией, то к чему вам желать чего-либо другого»? Так говорил Аристагора, а Клеомен отвечал ему: «любезный милетянин, откладываю ответ тебе на третий день». На этом тогда и кончилось.

50. Когда наступил день, назначенный для ответа, и они сошлись в условленном месте, Клеомен спросил Аристагору, сколько дней пути от моря ионян до царя персов. Аристагора, вообще человек хитрый и искусно обманывавший Клеомена. на сей раз ошибся: дело в том, что не следовало говорить правду, если только они желал вывести спартанцев в Азию, а он по правде сказал, что расстояние это равняется трем месяцам пути. Тогда Клеомен оборвал Аристагору на середине речи об этом пути и сказал: «любезный милетяняи, уходи из Спарты до солнечного заката: предложение твое совершенно не выполнимо, если ты желаешь, чтобы лакедемоняне отошли от моря на три месяца пути». Сказав это, Клеомен удалился домой.

51. Тогда Аристагора с оливковой веткой в руках отправился к Клеомену; войдя в дом его, он в качестве молящего о защите просил Клеомена выслушать его, предварительно отослав ребенка из этого покоя; случайно перед Клеоменом стояла дочь его по имени Горго. Это было единственное дитя его, тогда восьми или девяти лет от роду. Клеомен предложил Аристагоре говорить, что ему угодно, и присутствием ребенка не стесняться. Аристагора начал с обещания десяти талантов, если Клеомен исполнит его просьбу. Когда Клеомен отверг это, Аристагора стал предлагать все больше и больше, пока не дошел наконец до пятидесяти талантов; тогда ребенок воскликнул: «иноземец подкупит тебя. отец, если ты не уйдешь отсюда». Обрадованный напоминанием ребенка, Клеомен удалился в другой покой, а Аристагора совсем покинул Спарту, и ему не довелось поговорить о пути к персидскому царю более подробно.

52. На самом деле путь этот таков: на всем протяжении его существуют царские стоянки с прекрасными жилыми помещениями, и проходит он от начала до конца по стране населенной и безопасной. На протяжении Лидии и Фригии, то есть, на девяноста четырех с половиною парасангах находится двадцать таких стоянок. Из Фригии путь ведет к реке Галису, у которого стоят ворота, а подле них обширное укрепление; проходить через ворота необходимо для того, чтобы переправиться через реку. На протяжении следующей засим Каппадокии до границ Киликии, что составляет сто четыре парасанга, находится двадцать восемь стоянок; в этих пределах необходимо пройти двое ворот и миновать два укрепления. На пути через Киликию в пятнадцать с половиною парасангов находятся три стоянки. Границу Киликии и Армении образует река Евфрат, судоходная для кораблей. В Армении находится пятнадцать стоянок с жилыми помещениями на протяжении пятидесяти шести с половиною парасангов; там же есть и укрепление. По переходе из Армении в Матиену находим тридцать четыре стоянки на протяжении ста тридцати семи парасангов. Через эту область протекает. четыре реки судоходных для кораблей, и через все необходимо переправляться. Первая из этих рек Тигр; вторая и третья носят то же самое имя; но эта не одна и та же река, и вытекают они не из одной и той же местности, потому что одна из них течет из Армении, а другая из Матиены. Четвертая река называется Гиндою; некогда Кир разделил ее на триста шестьдесят каналов^[6]. Отсюда переход в Киссию, где на протяжении сорока двух с половиною парасангов находится одиннадцать стоянок, до реки Хоаспы, также судоходной для кораблей. На этой реке расположен город Сусы. Итак, всех стоянок сто одиннадцать, столько же и жилых помещений находится на пути из Сард в Сусы.

53. По точному измерению на парасанги и при определении одного парасанга в тридцать стадий, чему он действительно равняется, царский путь от Сард до царского замка, называемого Мемноновым, содержит в себе тринадцать тысяч пятьсот стадий, или четыреста пятьдесят парасангов. Если на каждый день положить по сто пятьдесят стадий, то на весь путь требуется ровно девяносто дней.

54. Таким образом милетянин Аристагора сказал правду лакеденонянину Клеомену, когда определил путь к царю в три месяца. Если кто пожелает знать это еще точнее, то я сообщу, потому что к упомянутой дороге следует прибавить и путь от Ефеса к Сардам: всего от Еллинского моря до Сус, до так называемого Мемнонова города, четырнадцать тысяч сорок стадий. Действительно, от Ефеса до Сард пятьсот сорок стадий, благодаря чему трехмесячный путь удлиняется еще на три дня.

55. По удалении из Спарты Аристагора направился в Афины, освободившиеся от тирании следующим образом: Гиппарха, сына Писистрата, брата тирана Гиппии, согласно виденному им ясному сновидению, убили Аристогитон и Гармодий, происходившие из древнего рода гефиреев; однако и после этого афиняне угнетаемы были властью тирана еще в течение четырех лет не меньше, а скорее больше прежнего.

56. Гиппарх видел такой сон: в ночь, предшествовавшую празднеству Панафеней, ему снилось, будто подле него стоит мужчина статный и красивый и обращается к нему со следующими словами: «терпеливо сноси, лев, нестерпимые страдания! Ни один нечестивец не избегает наказания». Лишь только наступило утро, он тотчас стал советоваться со снотолкователями. Засим, прогнав от себя призрак сновидения, он устроил процессию, во время которой и погиб.

57. Гефирее, из рода которых были убийцы Гиппарха, происходили первоначально, как сами они гогорят, из Еретрии; но по моим сведениям они были финикияне из числа тех финикиян, которые вместе с Кадмом прибыли в так называемую теперь Беотию и заняли доставшуюся им в долю танагрскую область в этой земле. Отсюда кадмеяне вытеснены были сначала аргивянами, а потом гефиреи были изгнаны беотянами и обратились в Афины. Афиняне приняли их в число своих граждан на определенных условиях с тем, чтобы они устранены были от многого такого, что не заслуживает поименования.

58. Те финикияне, что прибыли вместе с Кадмом, к числу которых принадлежали в гефиреи, со времени занятия Беотии сообщили эллинам множество различных знаний, между прочим и письмена, до того времени у эллинов не существовавшая. Как мне кажется, кадмеяне сообщили вначале те письмена, которые употребительны у всех финикиян; с течением времени вместе с изменениями в языке они изменили и начертание письмен. В то время большая часть окрестных местностей подле кадмеян занята была эллинами ионянами; эти последние научились от финикиян их письму, кое-что изменили в начертании букв и пользовались им; при этом они обыкновенно говорили, что письмена, как требовала справедливость, названы финикийскими потому, что в Элладу они занесены финикиянами. Равным образом ионяне издревле называют книги кожами на том основании, что некогда употреблялись ими для письма козьи и овечьи кожи вследствие редкости папируса. Действительно, еще и в мое время многие варварские народы пишут на подобных кожах.

59. Кадмейские письмена я сам видел в храме Аполлона Исменского в беотийских Фивах, начертанные на неких треножниках, в большинстве сходные с ионийскими письменами. На одном из треножников находится следующая надпись: «посвятил меня Амфитрион на обратном пути от телебоев». Это должно было случиться во время Лаия, сына Лабдака, внука Полидора. правнука Кадма.

60. Другой треножник гласит в шестистопных стихах следующее: «меня, прекраснейший дар, посвятил тебе, далеко мечущему Аполлону, кулачный боец Скей за одержанную победу». Скей, должно быть, сын Гиппокоонта, если только это — он, а не кто-либо другой, носивший то же имя, что в сын Гиппокоонта, современник Эдипа, сына Лаия.

61. Третий треножник также в шестистопных стихах гласит так: «треножник, прекраснейший дар, посвящен тебе, ясно видящему Аполлону, самодержцем Лаодамантом». В царствование этого самого Лаодаманта кадмеяне вытеснены были аргивянами и отправились к енхелеям. Оставшиеся на месте гефиреи вытеснены были впоследствии беотянами и удалились в Афины. Здесь есть сооруженные ими святилища, из которых ни одно не имеет ничего общего с прочими афинскими святилищами; все они отличны от других святилищ, в особенности храм и культ Ахейской Деметры.

62. Итак, мною рассказано, каково было сновидение Гиппарха, и откуда происходили гефиреи, ив рода которых были убийцы Гиппарха. В дополнение к этому мы должны вернуться к начатому раньше рассказу о том, как были освобождены афиняне от тирании^[7]. Когда тираном был Гиппия и вследствие смерти Гиппарха еще больше угнетал народ, то алкмеониды по происхождению афиняне, бежавшие от писистратидов, пытались было вместе с другими афинскими изгнанниками силою возвратиться на родину; но попытка их не имела успеха: укрепив Лейпсидрий, что над Пеанией, они сделали попытку вернуться в Афины самим и освободить город, но потерпели жестокое поражение. Тогда алкмеониды, все помыслы свои направившие против писистратидов, подрядились у амфиктионов соорудить храм в Дельфах, который стоит там теперь, и которого в то время еще не было. Будучи людьми богатыми и уже издавна пользуясь доброй славой, они соорудили храм, превосходивший предположенный по плану во многих отношениях, между прочим в том, что передняя часть его сделана была из карийского мрамора, хотя согласно условию они могли весь храм сделать из известкового туфа.

63. По словам афинян, эти алкмеониды во время пребывания в Дельфах подкупили пифию и тем склонили ее к тому, чтобы она каждый раз, когда будут являться к ней спартанцы за оракулом, от имени ли частных лиц, или от государства, требовала от них освобождения Афин. Так как пифия требовала всякий раз одного и того же, то наконец лакедемоняне отправили с войском сына Астера Анхимолия, человека значительного в городе, с поручением изгнать писистрадитов из Афин, хотя они и связаны были с ними теснейшими узами гостеприимства; но дела божеские они ставили выше дел человеческих. Спартанцы послали отряд на судах морем. Анхимолий пристал в Фалере и там высадил войско на сушу. Заранее узнав об этом, писистрадиты призвали вспомогательное войско из Фессалии, потому что с фессалийцами у них заключен был союз. В ответ на требование фессалийцы по общему решению отправили в Афины тысячу человек конницы и царя своего Кинея из города Кония. Имея таких союзников, писистратиды поступили следующим образом: вырубили деревья на фалерской равнине, сделали это место удобным для скаковой езды и там расположили свою конницу лагерем против неприятеля. Ударив на лакедемоням, конница истребила многих из них, в том числе и Анхимолия, а оставшихся в живых загнала на корабли. Так печально кончился первый поход лакедемонян, и в Алопеках в Аттике есть могила Анхимолия, подле храма Геракла, что в Киносаргесе.

64. После этого лакедемоняне снарядили уже большее войско и отправили его в Афины под начальством царя Клеомена, сына Анаксандрида, на сей раз не морем, а сушей. По вторжении в Аттику они подверглись прежде всего нападению фессалийской конницы; но она быстро отступила, потеряв сорок человек убитыми, после чего остальные всадники удалились немедленно в Фессалию. Между тем Клеомен вошел в город и вместе с афинянами, жаждавшими освобождения, осадил тиранов, которые заперлись в Пеласгийском укреплении.

65. Однако, казалось, лакедемоняне ни за что не одолеют писистратидов: им не приходило на мысль устроить правильную осаду, а писистратиды имели достаточные запасы воды и съестных припасов. После нескольких дней осады лакедемонянам предстояло возвратиться в Спарту. Но вот случилось роковое обстоятельство для одной стороны и счастливое для другой, именно: дети писистратидов пытались тайно покинуть Аттику и попали в плен. После этого все планы писистратидов рушились; за обратное получение детей они сдались на условии, предложенном афинянами, именно: в течение пяти дней удалиться из Аттики. Засим они удалились в Сигей, что на Скамандре, после тридцатилетнего царствования над афинянами. Писистрадиды происходили из древнего рода пилиян и пелеидов, из того самого рода, к которому принадлежали Кодр и Меланф со своими родственниками. Переселившись в Аттику, они достигли царской власти над афинянами. В память такого события Гиппократ и дал своему сыну имя Писистрата, назвав его по имени несторова сына Писистрата. Так освобождены были афиняне от тиранов. Сначала я расскажу о том, что афиняне совершили достойного упоминания или что претерпели прежде, чем восстала Иония против Дария, и милетянин Аристагора явился в Афины с просьбою о помощи.

66. Будучи могущественны и раньше, Афины усилились еще большие по освобождении от тиранов. Преобладанием пользовались у них два человека: Клисфен из рода алкмеонидов, который, как гласила молва, подкупил пифию, в Исагора, сын Тисандра, из значительной семьи, хотя отдаленных предков его я не знаю; впрочем сородичи его совершают жертвоприношения Зевсу Карийскому. Эти лица вели между собою распри из-за преобладания, пока побежденный Клисфен не привлек на свою сторону народ. После этого вместо первоначальных четырех колен, на которые делились афиняне, он установил десять, причем отменил названия колен по сыновьям Иона: Гелеонта, Эгикорея, Аргада и Гоплета, и приискал для колен имена других героев, местных, кроме Эанта; этого последнего, хотя и чужого, он присоединил как героя-соседа и союзника.

67. Мне кажется, что этот Клисфен поступал так в подражание деду своему по матери Клисфену, тирану Сикиона. Во время войны с аргивянами этот последний прекратил состязания рапсодов в Сикионе из-за гомеровских поэм, так как в них везде почти прославляются аргивяне и Аргос; потом он возымел сильное желание упразднить то святилище героя Адраста, талаева сына, которое помещалось на сикионском рынке, стоит там и теперь, — упразднить, как святилище аргивянина. С этою целью Клисфен отправился в Дельфы и спросил оракула, не упразднить ли в Сикионе почитание Адраста. Пифия отвечала, что Адраст был царем сикионян, а он — палач их. Таким образом божество не дало разрешения. Поэтому, вернувшись домой, Клисфен стал придумывать средство, как бы Адраст сам удалился ив Сикиона. Средство такое он нашел: послал в Фивы беотийские сказать, что он желает перевести в Сикион сына Астака Меланипа; фивяне согласились на это, и Меланипп был переселен. Клисфен отвел ему заповедное место подле пританея и там в наиболее укрепленном месте поставил его святилище. Я должен пояснить, что Клисфен перевел Меланиппа в Сикион потому, что герой этот был сильно ненавистен Адрасту, так как умертвил брата его Мекистея и зятя Тидея. Назначив такое место Меланиппу, тиран отнял жертвы и празднества у Адраста в перенес их на Меланиппа. Между тем сикионяне имели обыкновение воздавать Адрасту большие почести, так как страна их принадлежала некогда Полибу, а Адраст был сыном дочери Полиба; умирая бездетным, Полиб передал царскую власть Адрасту. Сикионяне воздавали ему различные почести, между прочим прославляли в трагических хорах его страдания, поклонялись не Дионису, а Адрасту. Хоры Клисфен возвратил Дионису, а остальную долю чествования перенес на Меланиппа. Так он поступил с Адрастом.

68. Что касается дорийских колен, то тиран дал им другие названия во избежание того, чтобы у сикионян были те же колена, что и у аргивян. При этом случае он сильно насмеялся над сикионянами, именно: на колена их перевес названия свиньи и осла, прибавив только новые окончания; одно лишь свое колено назвал он от слова власть (аrche). Это последнее колено получило имя Архелаев, другое Гиатов, третье Онеатов, четвертое Хойреатов. Эти-то названия колен употребительны были у сикионян как в царствование Клисфена, так и по его смерти еще в течение шестидесяти лет. Впоследствии по общему решению сикионяне переменили эти имена на Гиллеев, Памфилов и Диманатов, прибавив к ним четвертое колено, названное Эгиалеями по имени адрастова сына Эгиалея.

69. Вот что было сделано сикионянином Клисфеном. Клисфен афинянин был внук сикионского Клифена по женской линии и назван именем деда; он презирал ионян, как тот презирал дорян, и поступил так подобно одноименному с ним Клисфену с тою целью, чтобы у жителей Аттики не было тех самых колен, что у ионян. Когда он привлек в то время афинский народ на свою сторону, то переменил наименования колен и увеличил число их; вместо четырех патронов колен он установил десять, а демы распределил по десяти на каждое колено. Привлекши народ на свою сторону, он стал гораздо сильнее противников.

70. Теперь Исагора был побежден; поэтому он обратился к следующему средству: призвал на помощь лакедемонского царя Клеомена, связанного с ним узами гостеприимства со времени осады писистратидов; кроме того, ходила молва, что Клеомен находился в связи с женою Исагоры. Прежде всего Клеомен послал в Афины глашатая с требованием изгнать Клисфена и вместе с ним многих других афинян, причем перечислялись те, которые были запятнаны кровавым преступлением; он через глашатая требовал этого по настоянию Исагоры. Дело в том, что алкмеониды и сторонники их были виновны в убийстве, хотя ни сам Клисфен, ни друзья его не были причастны к преступлению.

71. Некоторые афиняне почитались запятнанными кровавым преступлением по следующему случаю: был некогда в числе афинян Килон, победитель на олимпийских состязаниях; в стремлении к тирании он держал себя надменно, собрал дружину из сверстников и попытался было овладеть акрополем, но не мог удержать его за собою и в качестве молящего искал убежища у кумира божества. Правители навкрарий, стоявшие в то время во главе Афин, предложили Килону и его соумышленникам удалиться оттуда, ручаясь за сохранение им жизни. Случилось это до времени Писистрата.

72. Итак, Клеомен требовал изгнания Клисфена и других лиц, запятнанных преступлением; но удалился из Аттики один только Клисфен. Тем не менее Клеомен явился в Афыны с небольшим отрядом и распорядился изгнанием семисот афинских семейств, которые были указаны ему Исагорою. После этого он пытался было распустить думу и вручил бразды правления тремстам единомышленникам Исагоры. Когда дума обнаружила сопротивление и не желала повиноваться распоряжению, Клеомен и Исагора с соумышленниками заняли акрополь. Тогда остальные афиняне, настроенные одинаково с думою, осаждали их в течение двух дней; на третий день лакедемоняне вступили в переговоры, и все, сколько их было, покинули Афины. Так исполнилось изречение жрицы, услышанное Клеоменом: поднимаясь на акрополь с целью занять его, Клеомен вошел в святилище богини как бы для того, чтобы поклониться ей. Но прежде, чем он переступил порог, жрица поднялась со стула и воскликнула: «удались, чужеземец лаконский, не входи в храм: доступ сюда дорянам возбраняется». «Не дорянин я, о жено, но ахеянин», отвечал Клеомен. Не обратив внимания на это замечание, он прибег к силе, но после осады был изгнан вместе с лакедемонянами; остальных, обреченных на казнь, афиняне заключили в тюрьму, в том числе и дельфийца Тимесифея, про которого я мог бы рассказать замечательные случаи силы и отваги. Заключенные были казнены.

73. После этого афиняне призвали назад Клисфена и с ним семьсот семейств, изгнанных Клеоменом, и отправили в Сарды посольство для заключения союза с персами, так как были убеждены, что им предстоит война с лакедемонянами и Клеоменом. Когда послы явились в Сарды и объявили то, что им било поручено, сын Гистаспеса Артафренес, наместник Сард, спросил, что они за народ, где живут и почему ищут союза с персами. Выслушав послов, оп отвечал им следующее: если афиняне дадут царю Дарию землю и воду, то он вступит с ними в союз, если же не дадут, то пускай удаляются. Послы на собственный риск отвечали, что дадут, так как желали заключить союз с персами. Однако по возвращении на родину афиняне подвергли их жестокому осуждению.

74. Считая себя крайне оскорбленным от афинян словом и делом, Клеомен стал собирать войско из целого Пелопоннеса; причем не объявлял цели сборов — наказать афинский народ и поставить тираном в Афинах Исагору, который вместе с Клеоменом удалился из акрополя. С большим войском Клеомен вторгся в Елевсин в то время, как беотяне согласно заключенному с ними условию заняли крайние демы Аттики, Ойною и Гисии, халкидяне напали на Аттику с другой стороны и разоряли ее. Находясь между двух опасностей, афиняне отложили на время расправу с беотянами и халкидянами и сразились с пелопоннесцами, находившимися в Елевсине.

75. Когда войска готовы были начать битву, прежде всего коринфяне решили между собою, что поступают несправедливо и повернули назад, за ними последовал другой царь спартанцев Демарат, сын Аристона, выведший войско из Лакедемона вместе с Клеоменом и раньше не враждовавший с ним. Со времени этого случая издан был в Спарте закон, воспрещающий царям следовать за войском обоим вместе, если войско выступало в поход; до того времени выходили с войском оба царя. Так как один из царей не участвовал в командовании войском, то оставался на месте и один из тиндаридов; до того времени и оба тиндарида следовали за войском как его пособники.

76. Когда в Елевсине прочие союзники заметили, что между царями лакедемонян нет согласия, и что коринфяне уже покинули их, то и сами удалилась. Это было четвертое появление дорян в Аттике: дважды вторгались они ради войны, дважды на помощь афинскому народу: первый раз, когда заселяли Мегару, — поход этот по справедливости может быть назван походом в царствование Кодра; второй и третий раз, когда прибыли из Спарты в Афины для изгнания писистратидов; четвертый, когда Клеомен во главе пелопоннесцев вторгся в Елевсин. Таким образом это действительно было четвертое вторжение дорян в Аттику.

77. Только после такого позорного окончания этого похода афиняне решили наказать врагов, и прежде всего пошли войною на халкидян. Беотяне выступили к Еврипу на помощь халкидянам. При виде этих союзников афиняне порешили сделать нападение сначала на беотян, а не на халкидян. В сражении с беотянами они одержали блистательную победу, очень многих положили на месте, а семьсот человек взяли в плен. В тот же самый день афиняне перешли через Еврип на Евбею и дали сражение халкидянам; одержав и здесь победу, они поселили на земле гиппоботов четыре тысячи колонистов по жребию; гиппоботами назывались крупные халкидские землевладельцы. Всех взятых в плен халкидян вместе с пленниками беотийскими афиняне заковали и содержали под стражей; впоследствии они отпустили их на свободу, взяв выкуп по две мины за человека; цепи, в которых пленники были закованы, афиняне повесили в акрополе. Цепи эти сохранились до моего времени; они висят на стенах, обожженных персами, против храма, обращенного на запад. На десятую долю выкупной суммы афиняне сделали медную квадригу и посвятили ее богине; она стоит с левой стороны тотчас у входа в пропилеи, что на акрополе, со следующей надписью: «сыны афинян, одолев в военной брани беотян и халкидян, смирили наглость железными оковами и мрачной темницей, а на десятую долю добычи поставили Палладе этих лошадей».

78. Так усилялось могущество афинян. Не один только этот, но вообще все случаи доказывают, как драгоценно равноправие. Действительно, находясь под гнетом тирании, афиняне не могли одолеть в военном деле никого из своих соседей, а освободившись от тиранов, они заняли бесспорно первенствующее место. Это показывает, что, будучи порабощены тиранами, они были нерадивы, как бы работая на господина; напротив, по достижении свободы каждый из них стал работать усердно для собственного благополучия. В таком положении были афиняне.

79. После этого фивяне, вознамерившись отмстить афинянам, послали вопросить божество. Пифия отвечала, что сами по себе они не могут отметить, советовала им объявить это «многоголосой» и искать помощи у «ближайших». Вопросители оракула по возвращении от божества велели созвать народное собрание и объявили ему изречение оракула. Узнав о том, что им следует просить «ближайших», фивяне сказали: «разве не ближе всех к нам живут танагряне, коронеяне и феспиеи? Но ведь они всегда сражаются вместе с нами и оказывают нам в войне большую помощь. Поэтому зачем же просить их? Наверное не этот смысл имеет изречение оракула».

80. Во время совещаний кто-то из фивян, слышавших это, заметил: «мне кажется, я понимаю, что означает данное нам изречение. Говорят, что Фива и Эгина были дочерьми Асопа; так как они — сестры, то, я полагаю, божество велит нам просить эгинян быть нашими помощниками». Так как это мнение оказалось самым убедительным, то немедленно отправлены были послы просить эгинян о помощи согласно повелению оракула, ибо они «ближайшие» для фивян. В ответ на просьбу о помощи эгиняне обещали послать к ним в союзники эакидов.

81. Когда фивяне, полагаясь на союз с эакидами, попытали счастья, но были жестоко разбиты афинянами, то отправили снова послов на Эгину, возвращали эгинянам эакидов и просили у них простых смертных. Гордясь чрезвычайным благополучием и вспомнив старую вражду к афинянам, эгиняне в ответ на просьбу фивян открыли военные действия против афинян без предупреждения через глашатая. В то время как афиняне заняты были войною с беотянами, эгиняне поплыли на длинных кораблях в Аттику, разорили Фалер и множество деревень на другой части побережья, чем причинили афинянам жестокую обиду.

82. Давняя вражда эгинян против афинян началась следующим образом: одно время жителям Епидавра земля не давала никаких плодов; по этому случаю они обратились к оракулу в Дельфах. Пифия в ответ приказала им поставить кумиры Дамии и Авксесии, обещая после этого облегчение их участи. Когда епадавряне спросили, из меди ли сделать кумиры, или из камня, пифия не дозволила ни того, ни другого, повелев сделать изображения деревянные из домашнего оливкового дерева. Тогда жители Епидавра просили у афинян дозволения вырезать оливу у них, полагая, что их оливковые деревья наиболее священны; впрочем говорят, что в то время оливковые деревья были только в Афинах и больше нигде. Афиняне отвечали, что дадут разрешение с тем условием, чтобы епидавряне ежегодно приносили жертвы Афине Полиаде в Ерехфею. Епидавряне приняли это условие, получили то, что просили, и поставили кумиры из афинской оливы. Земля Епидавра стала приносить плоды, а епидавряне исполняли относительно афинян принятые на себя обязанности.

83. В то время и даже раньше еще эгиняне находились вообще в зависимости от жителей Епидавра, и между прочим переправлялись в Епидавр для решения возникавших между ними тяжб. Но после сооружения кораблей они, будучи слишком уверены в своих силах, отложились от Епидавра. Как враги епидаврян, эгиняне разоряли их, потому что были господами на море, наконец похитили у них изображения Дамии а Авксесии, перенесли их внутрь своей страны и поставили в той местности, которая носит имя Ои, на расстоянии стадий двадцати от города. Поставленные здесь изображения эгиняне чествовали жертвами и хорами женщин насмешниц, причем для каждого божества выбиралось по десяти поставщиков хоров; хоры впрочем не касались своими насмешками никого из мужчин, осмеивая только местных женщин. Те же самые священнодействия были в обычае и у епидаврян; существовало у них также и тайное священнослужение.

84. Когда изображения эти были похищены из Епидавра, жители его перестали совершать то, к чему раньше обязались перед афинянами. Афиняне через послов грозили за это местью епидаврянам, но сии последние доказывали свою невиновность: они-де выполняли свои обязанности до тех пор, пока имели изображения на своей земле; а с того времени, как изображения эти отняты у них, несправедливо было бы, чтобы и впредь они доставляли жертвы в Афины; обязанными к тому они называли эгинян, владевших изображениями. Вследствие этого афиняне отправили послов на Эгину и требовали выдачи кумиров; на это эгиняне отвечали, что у них с афинянами нет никаких дел.

85. По рассказам афинян, после этого требования снаряжена была всего одна трирема с теми гражданами, которые отправлялись от имени целой общины; явившись на Эгину, они пытались било снять эти кумиры с оснований, как сделанные из их дерева, для того, чтобы доставить в Афины; не будучи в состоянии овладеть ими таким способом, они забросили на кумиры веревки и стали тянуть их; но в это время ударил гром, сопровождавшийся землетрясением; вследствие этого люди, прибывшие на триреме и тащившие кумиры, обезумели и в таком состоянии убивали друг друга как враги; из всех их уцелел один только, который и возвратился в Фалер. Так это било по рассказам афинян.

86. По словам эгинян, афиняне прибыли на их остров на нескольких кораблях; один корабль или немного больше эгиняне отразили бы легко, если бы даже у них совсем не было кораблей; во афиняне прибыли в их страну на многих кораблях, и эгиняне отступили перед ними без боя; они только не могут сказать наверное, потому ли они отступили, что чувствовали себя на море гораздо слабее противника, или потому, что вознамерились сделать то, что потом действительно и сделали. Не встретив никакого сопротивления, афиняне сошли со своих кораблей на берег и направились к кумирам, но, будучи не в состоянии снять их с оснований, закинули на них веревки и так стали тащить, пока с обоими изображениями не случилось следующее, — этому я не верю, а кто-нибудь другой может быть и поверит: кумиры-де пали перед афинянами на колене и с того времени остались в таком положении навсегда. Так будто бы действовали афиняне. Эгиняне далее рассказывают, что, узнав о намерении афинян идти на них войною, они обеспечили себе содействие аргивян; в то время, как афиняне высадились на Эгину, на помощь к эгинянам прибыли аргивяне, тайком переплыв из Епидавра на остров; афиняне ничего не предчувствовали, как ударили на них аргивяне, отрезав им путь к кораблям; в это же время раздался над неприятелем гром, и случилось землетрясение.

87. Вот что рассказывают аргивяне и эгиняне; согласно с ними передают и афиняне, что из числа их воинов спасся только один, который и возвратился в Аттику. Впрочем по словам аргивян, все аттическое войско за исключением одного человека истреблено было ими, а по словам афинян божеством, и этот один не остался в живых, но погиб при следующих обстоятельствах: по прибытии в Афмны он стал сообщать о несчастьи; жены людей, отправившихся в поход на Эгину, при известия об этом сильно вознегодовали на оставшегося в живых за то, что из числа всех спасся он один только, обступили его кругом и искололи пряжками от одежды, причем каждая спрашивала, где ее муж. Так погиб этот человек. Поведение женщин показалось· афинянам еще ужаснее, нежели само поражение. Так как они не могли подвергнуть женщин какому-либо наказанию, то велели им переменить свое одеяние на ионийское. До той поры афинские женщины носили дорийское платье, очень похожее на коринфское; переменили они его на льняной хитон для того, чтобы не употреблять пряжек.

88. На самом деле одеяние это первоначально не ионийское, но карийское. Дело в том, что в древности у всех эллинов женское платье было одно и то же, то самое, которое теперь называется у нас дорийским. По упомянутой выше причине у аргивян и эгинян вошло для женщин в обычай носить пряжки в половину меньшие против первоначальных и посвящать в храм названных выше божеств преимущественно пряжки; кроме того воспрещено было вносить в храм что бы то ни было аттического происхождения, не исключая и глиняной посуды; наконец установлено пить только из горшков местного приготовления.

89. Аргивские и эгинские женщины вследствие вражды этих островов с афинянами носили даже до нашего времени пряжки бо́льшие, нежели прежде, а вражда между эгинянами и афинянами началась так, как рассказано нами выше. Поэтому когда фивяне обратились к ним за помощью, эгиняне вспомнили случай с кумирами и охотно оказали помощь беотянам. Эгиняне стали опустошать побережье Аттики, а афиняне, готовившиеся в поход на эгинян, получили из Дельф изречение оракула, повелевавшее им воздерживаться от войны в течение тридцати лет со времена нанесения обиды эгинянами, а на тридцать первом году соорудить святилище Эаку и начать войну с Эгиною, тогда они легко получат желаемое; если же начнут войну тотчас, то за время ее потерпят многие поражения, одержат многие победы и в конце концов сокрушат противника. По выслушании оракула афиняне соорудили святилище Эаку, то самое, которое и теперь стоит га рынке, но не приняли совета оракула воздерживаться от войны в течение тридцати лет, потому что эгиняне нанесли им обиды.

90. Приготовления афинян к войне задержаны были замыслами лакедемонян. Услышав о тех мерах, какие приняты были алкмеонидами относительно пифии, и о действиях пифии против них и против писистратидов, они огорчены были вдвойне: и тем, что сами изгнали из их города людей, связанных с ними узами гостеприимства, и тем, что за это не было им никакой признательности со стороны афинян. Возбуждали их сверх того и оракулы, гласившие, что много обид претерпят они от афинян, — изречения оракулов раньше были неизвестны им, а теперь они узнали их от Клеомена, принесшего изречения в Спарту. Клеомен приобрел эти оракулы в афинском акрополе, а прежде владели ими писистратиды; во время удаления из Афин они оставили их в храме, а Клеомен взял их оттуда.

91. Добыв оракулы а замечая, что афиняне усиливаются и вовсе не обнаруживают охоты подчиниться им, лакедемоняне сообразили, что в состоянии свободы аттический народ становится равносильным лакедемонскому, тогда как под гнетом тирании он был слаб и покорен. Все это они обстоятельно рассудили и стали приглашать из Сигея, что на Геллеспонте, Гиппию, сына Писистрата. По прибытии приглашенного Гиппии, спартанцы созвали послов от своих союзников и обратились к ним с такою речью: «мы сознаем, союзники, свою ошибку. Благодаря ложным изречения оракула мы изгнали из отечества людей, тесно связанных с нами узами дружбы и обещавших привести Афины к подчинению нам; после этого мы передали государство неблагодарному народу, который через нас сделался свободным, поднял голову, обидел нас изгнанием из своего города нашего царя; по мере усиления растет его высокомерие, в чем ясно убедились соседи их, беотяне и халкидяне, а вскоре убедятся в том и другие эллины, если совершат ошибку. Так как в прежнем образе действий мы ошиблись, то теперь вместе с вами попытаемся наказать афинян. Ради этого-то мы пригласили Гиппию и вас от ваших государств, чтобы согласно общему решению и совокупными военными силами возвратить Гиппию в Афины, отдать ему то, что сами отняли у него». Так говорили спартанцы.

92. Большинству союзников не поправилась эта речь, но они хранили молчание. Тогда коринфянин Сокл выступил со следующею речью: α) «наверное небо будет под землею, а земля поднимется высоко над небом, местожительством людей станет море, а рыбы поселятся там, где живут люди, если вы, лакедемоняне решитесь упразднять равноправие и восстановлять в государствах тиранию, потому что нет ничего среди людей оскорбительнее и кровожаднее, как тирания. Если вам кажется, что управление государств тиранами хорошо, то прежде всего поставьте тирана у себя и только потом пытайтесь назначать его другим. До сих пор вы сами не испытали власти тиранов и сильно остерегаетесь того, как бы в Спарте не было тирании, и с союзниками обращаетесь недостойно: если бы вы подобно нам испытали власть тиранов, то предложили бы совет более благоразумный, нежели теперь. β) Коринфяне имели некогда такое государственное устройство: олигархию, причем олигархи, именовавшиеся бакхиадами, управляли государством, выдавали дочерей своих замуж и женились гоьько в собственной среде. У одного из олигархов, Амфиона, родилась дочь хромая, по имени Лабда; никто из бакхиадов не хотел жениться на ней; взял ее в жены сын Ехекрата Еетион, родом из деревни Петры, в отдаленном колене происходивший от лапифа, именно Кенея. Ни от этой жепщины, ни от какой другой у него не было детей. Тогда он отправился в Дельфы вопросить оракула относительно потомства. При входе его пифия тотчас произнесла следующие слова: «никто, Еетион, не чтит тебя подобающими почестями. Лабда беременна и родит катящуюся скалу, она обрушится на людей власть имущих и накажет Коринф». Это изречение оракула каким-то образом стало известно бакхиадам; и раньше в Коринфе они получили непонятное изречение, означавшее то же самое, что гласил теперь оракул Еетиона, именно: «забеременеет орел в скалах и родит льва мощного, плотоядного; многим сокрушит он члены. Хорошо обдумайте это, коринфяне, занимающие прекрасную Пейрену и высоко стоящий Коринф». γ) Таково было изречение, полученное бакхиадами раньше и тогда непонятое; теперь, услыхав об оракуле Еетиона, они тотчас поняли и прежнее изречение, так как оно согласовалось с еетионовым. Поняв смысл оракулов, бакхиады держали однако это в тайне, решив погубить имевшее родиться дитя Еетиона. Поэтому, лишь только жена его родила, они отправили десять человек из своих в ту деревню, где жил Еетион, с поручением умертвить ребенка. Прибыв в Петру и явившись во двор Еетиона, они требовали новорожденного. Вовсе не зная, зачем явились эти люди, и предполагая, что они спрашивают ребенка из расположения к отцу, мать вынесла ребенка и вручила одному из них. Дорогою они порешили, что тот из них обязан кинуть ребенка оземь, который прежде всех взял его. Когда Лабда отдала ребенка, то по соизволению свыше он улыбнулся к тому, который взял его на руки; тот заметил улыбку, и жалость удержала его от убийства. Сжалившись над ребенком, он передал его другому, тот третьему; так передавался мальчик из рук в руки всеми десятью лицами, потому что никому не хотелось убивать его. Поэтому они возвратили ребенка родильнице и, выйдя вон, остановились у дверей и заспорили, так как все обвиняли друг друга, а больше всего первого взявшего ребенка за то, что он не исполнил общего решения; наконец, по прошествии некоторого времени они решили войти в дом опять и умертвить мальчика всем вместе. δ) Но Коринфу суждено было претерпеть несчастья от потомства Еетиона. Действительно, Лабда стояла у самых дверей и слышала все происходившее. Она испугалась, как бы они не переменили своего решения, не взяли бы ребенка вторично и не убили его; поэтому мать унесла его и спрятала в надежнейшее место, в ящик: она была убеждена, что если они возвратятся и примутся за розыски, то обыщут все. Так и случилось. Когда посланцы вошли в дом и после розысков не нашли ребенка, то порешили возвратиться домой и объявить пославшим, что они сделали все согласно поручению. По возвращении домой так они и сказали. ε) После этого сын Еетиона стал расти, и ему дано было имя Кипсела от ящика, потому что он избежал грозившей ему опасности благодаря ящику. Когда Кипсел возмужал и обратился за советом к оракулу в Дельфах, то получил двусмысленный ответ и, полагаясь на него, сделал покушение на власть и захватил Коринф. Оракул гласил следующее: «блажен муж, вступающий в мой дом, Кипсел, сын Еетиона, царь славного Коринфа, и он сам, и дети его, но не дети его детей». Таково было изречение оракула, а по достижении тирании Кипсел вел себя так: многих коринфян сослал, многих лишил имущества и гораздо больше еще казнил. ζ) Процарствовав тридцать лет, он благополучно кончил жизнь, а власть его наследовал сын Периандр. Сначала Периандр был добрее отца, но после сношений через послов с милетским тираном Фрасибулом, он стал еще кровожаднее Кипсела. Так, он отправил к Фрасибулу глашатая и через него спрашивал тирана, каким образом может установить надежнейший и наилучший образ правления. В ответ на это Фрасибул вывел за город прибывшего от Периандра глашатая, пошел на засеянное поле и, проходя по ниве, спрашивал глашатая неоднократно, зачем он пришел из Коринфа; при этом срывал каждый колос, который находил видающимся над прочими колосьями, сорванные колосья бросал прочь и проделывал это до тех пор, пока не истребил таким образом самой лучшей и густейшей части нивы. Так прошел он по целому полю и отпустил глашатая, не сказав ему ни слова. Когда глашатай возвратился в Коринф, и Периандру сильно хотелось услышать совет Фрасибула, то глашатай отвечал, что он удивляется, зачем его послали к человеку помешанному, портящему собственное добро, и при этом рассказал, что было сделано Фрасибулом. Но Периадр понял этот поступок и сообразил, что Фрасибул советует ему казнить выдающихся личностей. С этого времени он стал проявлять относительно граждан всевозможную жестокость. Что уцелело у Кипсела от казней и ссылки, то истреблено было Периандром. Кроме того, однажды велел он раздеть всех коринфских женщин ради жены своей Мелиссы. Дело в том, что тиран отправил послов в Феспротию на реке Ахеронте вопросить оракула мертвых об имуществе, доверенном ему каким-то другом; появившаяся Мелисса отказалась указать или назвать место, где хранится доверенное добро, потому что она не имеет одежды и зябнет: то платье, которое он похоронил вместе с нею, оказалось для нее совершенно бесполезным, так как оно не было сожжено. В подтверждение справедливости своих слов она выразилась, что Периандр положил хлеб на холодную печь. Извещенный об этом, тиран, — довод призрака был для него убедителен, потому что он имел сообщение с Мелиссой, уже умершей, — тотчас сделал распоряжение через глашатая, чтобы все коринфские женщины явились в храм Геры. Женщины отправились как бы на празднество в самых нарядных платьях, а он велел поставленным для этой цели телохранителям раздеть всех женщин без исключения, как свободных, так и служанок их; все платье велел снести в яму, посвятить Мелиссе и сжечь. Когда он сделал это и вторично послал к оракулу, призрак Мелиссы указал то место, где было положено достояние друга. Знайте же, лакедемоняне, что такое тирания, и каковы дела ее. Мы были очень удивлены тогда уже, когда узнали, что вы вызвали Гиппию; теперь мы изумлены еще больше, слушая ваше предложение, а потому заклинаем вас эллинскими богами, не восстановляйте в государствах власти тиранов. Неужели вы не оставите ваших намерений и попытаетесь вопреки справедливости возвратить Гиппию? Знайте, что коринфяне не одобряют вашего поведения». Такова была речь коринфского посла Сокла.

93. В ответ на это Гиппия именем тех же самых богов сказал послу, что коринфяне наверное больше всех прочих пожелают вернуть писистратидов в те роковые дни, когда подвергнутся обидам со стороны афинян. Гиппия говорил так потому, что точнее всех знал изречения оракулов. Прочие союзники до того времени хранили молчание; но когда услышали свободную речь Сокла, заговорили все, присоединяясь к мнению коринфянина, и заклинали лакедемонян не посягать да спокойствие эллинского государства.

94. Так кончилось предприятие. Удалившемуся из Лакедемона Гиппии лакедемонский царь Аминта предложил для жительства Анфемунт, а фессалияне Иолк. Но Гиппия не привял ни одного из этих городов и возвратился снова в Сигей. Раньше город этот взят был силою оружия Писистратом, который посадил там тираном побочного сына Гегесистрата, родившегося от аргивянки; однако обладание городом не обошлось для него без войны. Действительно, долгое время воевали между собою митиленяне и афиняне, причем базисом военных действий служил для одних город Ахиллей, а для других Сигей: митиленяне требовали свой город обратно, а афиняне отрицали их право на него, доказывая, что эоляне имеют не больше прав на Троянскую землю, как и афиняне и прочие эллины, все те, которые помогали Менелаю отмстить за похищение Елены.

95. Во время этой войны случилось много достопримечательного в сражениях; между прочим в одной стычке, в которой победа была на стороне афинян, бежал поэт Алкей; афиняне овладели его оружием, которое и повесили в храме Афины в Сигее. Случай этот Алкей воспел в своем стихотворении, которое отослал в Митилену, извещая о своем несчастьи друга Меланиппа^[8]. Митиленян и афинян примирил наконец Периандр, сын Кипсела, к которому стороны обратились за третейским судом. Примирение состоялось на том, что каждая из сторон получает ту землю, которою владеет. Таким образом Сигей поступил во владение афинян.

96. По прибытии из Лакедемона в Азию Писистрат пустил в ход все: он клеветал на афинян перед Артафренесом и употреблял всяческие усилия к тому, чтобы Афины находились под властью его и Дария. Пока Гиппия был занят этим, афиняне узнали о его происках и отправили в Сарды послов с поручением убедить персов не верить рассказам афинских изгнанников. В ответ на это Артафренес велел афинянам принять Гиппию к себе обратно, если они желают оставаться невредимыми. Однако афиняне отвергли предложение Артафренеса и тем самым решились на открытую борьбу с персами.

97. В то время, как афиняне приняли такое решение и вступили во вражду с персами, милетянин Аристагора, будучи изгнан из Спарты лакедемонянином Клеоменом^[9], явился в Афины, так как город этот становился могущественнее прочих городов. Здесь в народном собрании Аристагора говорил то же самое, что и в Спарте: об имеющихся в Азии богатствах, о персидском способе ведения войны, о том, что персы не употребляют ни щитов, ни копий, и что их легко одолеть^[10]. Кроме того, он напомнил, что милетяне — афинские колонисты, и что по всей справедливости афинянам, как сильнейшим, следует защитить их. Щедрыми обещаниями и настойчивыми просьбами он склонил наконец афинян на свою сторону. Оказалось, что легче провести многих, нежели одного, так как одного лакедемонянина, Клеомена, не мог провести Аристагора, тогда как провел тридцать тысяч афинян. Вследствие этого афиняне постановили снарядить на помощь ионянам двадцать кораблей под командою достойного во всех отношениях гражданина Меланфия. Эти-то корабли и положили начало бедам как для эллинов, так и для варваров.

98. Аристагора поплыл вперед и по прибытии в Милет употребил следующую хитрость, — пользы от нее для ионян не ожидалось никакой, и не ради этого Аристагора придумал ее, но лишь для того, чтобы причинить огорчение Дарию: оп отправил посла во Фригию к пеонам, которые после покорения Мегабазом были переселены туда от реки Стримона; во Фригии они занимали особую местность и деревню. Явившись к пеонам, посол сказал им так: «Меня прислал к вам, пеоны, тиран Милета Аристагора для того, чтобы посоветовать вам средство к освобождению, если только вы пожелаете последовать его совету. В настоящее время против персидского царя поднялась вся Иония, что дает вам возможность возвратиться на родину при следующих условиях: о пути до моря вы должны позаботиться сами, дальше от моря позаботимся о вас мы». Пеоны чрезвычайно обрадовались этому известию и с детьми и женами поспешно направились к морю; только немногие из страха не двинулись с места. По прибытии к морю пеоны перешли на Хиос, и в то время, когда они находились уже на острове, появился большой отряд персидской конницы, следовавший за ними по пятам. Не захватив здесь пеонов, персы послали на Хиос требование к пеонянам возвратиться назад; но пеоны отказались повиноваться, а жители Хиоса переправили их со своего острова на Лесб, лесбияне в Дориск, отсюда сухим путем они отправились дальше и прибыли наконец в Пеонию.

99. Так действовал Аристагора. Между тем афиняне прибыли и Милет на двадцати кораблях вместе с пятью еретрийскими триремами; еретрияне выступили в поход не ради афинян, но ради самих милетян, воздавая им за оказанные раньше услуги. Некогда милетяне помогали еретриянам войне с халкидянами, между тем как халкидянам против еретриян и милетян помогали самияне. По прибытии этих и прочих союзников Аристагора предпринял поход на Сарды. Сам он впрочем в поход не выступил, но оставался в Милете, назначив в вожди милетян других лиц: родного брата Хоропина и одного из их сограждан, Гермофанта.

100. Прибыв с таким войском в Ефес, ионяне покинули свои суда у Кареса в ефесской области, а сами большою толпою двинулись в глубь материка, пользуясь проводниками из ефесцев. Шли они вдоль реки Каистра, потом перевалили через Тмол и прибыли в Сарды; город взяли они весь, кроне акрополя, без всякого сопротивления. Акрополь охранял сам Артафренес с довольно значительным отрядом.

101, Хотя город был взят, но эллины воздержались от грабежа по следующей причине: дома в Сардах были большею частью тростниковые, и даже кирпичные дома имели тростниковые крыши. Поэтому когда кто-то из воинов поджег один дом, огонь быстро переходил с одного дома на другой и охватил весь город. Во время пожара лидяне и все находившиеся в городе персы, охваченные со всех сторон пламенем, не имели никакого выхода из города и потому сбежались на рынок к реке Пактолу; река эта протекает посередине рынка, несет им с Тмола золотой песок и сливается с рекою Гермом, впадающим в море. У Пактола и на рынке собрались лидяне и персы, где вынуждены были искать защиты. При виде того, как храбро защищаются одни из неприятелей, и в каком большом числе наступают другие, ионяне оробели и отступили к горе Тмолу, а оттуда с наступлением ночи удалились на свои корабли.

102. Так сожжены были Сарды и в них храм туземной богини Кибебы; впоследствии персы под предлогом возмездия сожигали эллинские храмы. В то время персидские сатрапы, занимавшие округа по сю сторону реки Галиса, узнав о случившемся, соединенными силами пошли на помощь лидянам. Но в Сардах они уже не нашли ионян, а потому пошли следом за ними и настигли их в Ефесе. ионяне выстроились против персов, вступили с ними в битву, но потерпели жестокое поражение. Персы убили множество знатных ионян, в том числе и военачальника еретриян Евалкида, одержавшего несколько побед на играх, на которых победители получают венки, и многократно воспетого Симонидом Кейским. Бежавшие из боя ионяне рассеялись по своим городам. Таково было это сражение.

103. После этого афиняне совершенно оставили ионян. и, не смотря на настойчивые просьбы Аристагоры через послов, отказались помогать им. Таким образом ионяне лишились союзничества афинян, потому что весьма неудачны были первые действия их против Дария; тем не менее они готовились к войне с персидским царем. Отплыв к Геллеспонту, ионяне подчинили своей власти все лежащие там города, в том числе и Византию; потом они вышли из Геллеспонта и приобщили к своему союзу большую часть Карии; даже город Кавн, не желавший раньше вступать в союз, согласился на это после того, как сожжены были Сарды.

104. Добровольно присоединились к ним все жители Кипра, за исключением Амафунтян. Действительно, против царя восстали и кипряне при следующих условиях: Онесил, младший брат саламниского владыки Горга, был сын Херсия, внук Сирома, правнук Евелфонта. Уже и раньше человек этот многократно убеждал Горга отложиться от царя; теперь же, узнав о восстании ионян, он подстрекал его еще настойчивее; но и тогда Горг остался непреклонен. После этого Онесил выждал время, когда Горг вышел из города саламинян, и вместе со своими единомышленниками запер за ним ворота. Так Горг потерял город и бежал к мидянам, а Онесил приобрел царскую власть над Саламином и склонил к восстанию всех кипрян; так как жители Амафунта не желали следовать его внушениям, то он с войском расположился у их города и стал осаждать его.

105. Когда царю Дарию дали знать о том, что Сарды взяты и сожжены афинянами и ионянами, и что главным виновником этого союза был милетянин Аристагора, Дарий при этом известии, как говорят, не обратил никакого внимания за ионян: он был вполне убежден, что возмущение их не останется безнаказанным, но спросил, что за народ афиняне: потом потребовал, лук, положил стрелу на тетиву и пустил ее кверху в небеса; когда стрела полетела в воздух, Дарий проговорил: «да исполнится, Зевс, мщение мое над афинянами». Сказав это, он велел одному из слуг трижды произносить следующие слова каждый раз, когда он будет садиться за стол: «владыка! помни афинян»!

106. После этого царь позвал к себе милетянина Гистиэя, которого он давно уже держал при себе, и сказал ему: «я узнал, Гистиэй, что на меня восстал преемник твой, которому ты доверил Милет. Против меня он привел людей с другого материка и вместе с ними ионян, которые будут наказаны за свои деяния; этих последних он убедил следовать за первыми и отнял у меня Сарды. Как тебе это кажется? Хорошо это? Каким образом это могло случиться без твоего участия? Смотри, как бы тебе впоследствии не пенять на себя»! «Царь»! отвечал на это Гистиэй. «Как мог ты это сказать? Мне ли подстрекать кого-нибудь к таким действиям, от которых может последовать для тебя какое-либо огорчение, большое или малое? Чего мне добиваться подобным поведением? В чем я нуждаюсь? Ведь все, чем ты владеешь, есть и у меня; ты удостаиваешь поверять мне твое замыслы. Поэтому если действительно наместник мой делает то, о чем ты говоришь, то, будь уверен, он поступает так во собственному разумению. Я не могу даже допустить мысли, чтобы милетяне и преемник мой учинили переворот в твоем государстве. Если же в самом деле они виновны в чем-либо подобном, и если тебе, царь, сообщили правду, то пойми, как неразумно ты поступил, переместив меня от моря внутрь страны. Очевидно, ионяне вследствие того, что я удалился с глаз их, учинили то, к чему давно уже были склонны; если бы я был в Ионии, не поднялся бы ни один город. Поэтому отпусти меня поскорее в Ионию, и я приведу там все в прежнее состояние, а наместника Милета, который учинил это, я смирю и выдам тебе. Клянусь царскими богами, что, исполнив твою волю, я сниму с себя тунику, в которой отправлюсь в Ионию, не раньше как покорив твоей власти величайший остров, Сардинию».

107. Говоря это, Гистиэй обманывал царя, а Дарий поверил и отпустил его с приказанием явиться обратно к нему в Сусы, лишь только он исполнит свое обещание.

108. В то время, как до царя дошла весть о Сардах, Дарий пустил стрелу из лука, беседовал с Гистиэем, а Гистиэй был отпущен Дарием и направился к морю, в это время случилось следующее: когда при осаде Амафунта саламинянин Онесил извещен был о том, что на Кипре ожидается появление перса Артибия с флотом и большим войском, оп рассылал по Ионии глашатаев с просьбою о помощи; ионяне быстро решили дело и прибыли с большим войском на Кипр. Во время появления ионян на Кипре персы на кораблях переплыли из Киликии и сухим путем двинулись на Саламин, а финикияне на своих кораблях объехали кругом оконечность Кипра, именуемую Ключами.

109. В виду этих событий кипрские тираны созвали вождей ионян и обратились к ним с такою речью: «мы, кипряне, предоставляем вам, ионяне, на выбор, с кем предпочитаете сражаться: с персами или с финикиянами. Если желаете помериться силами с персами на суше, то вам следует сойти с кораблей и выстроиться на суше; тогда мы взойдем на ваши корабля и будем сражаться с финикиянами. Если напротив вы предпочитаете попытать счастья в бою с финикиянами, пускай будет по вашему; но что бы вы ни выбрали, обязаны действовать так, чтобы Иония и Кипр завоевали себе свободу, насколько это будет зависеть от вас». В ответ на это ионяне сказали: «общее собрание ионян послало нас оберегать море, а вовсе не для того, чтобы передавать наши корабли кипрянам и сражаться с персами на суше; где мы поставлены, там и постараемся доказать нашу храбрость; вы же должны помнить те бедствия, какие терпите в рабском подчинении персам, и показать себя храбрыми воинами». Таков был ответ ионян.

110. Когда после этого персы вышли па саламинскую равнину, кипрские цари выстроили против них свое войско, причем отобраны были силы саламинян и солиян и противопоставлены персам, а остальные кипряне поставлены были против других неприятелей. Против персидского вождя Артибия по собствен-ному желанию стал сам Онесил.

111. Артибий ехал на коне, наученном подниматься на дыбы против тяжело вооруженного врага. Узнав об этом, Онесил обратился к своему оруженосцу с такою речью, — оруженосцем его был кариец по происхождению, весьма искусный воин и вообще человек мужественный: «говорят, что конь Артибия поднимается на дыбы и поражает противника ногами и зубами. Сообрази и тотчас скажи мне, кого желаешь ты подстеречь и убить: коня или самого Артибия». Слуга отвечал на это: «я готов, царь, исполнить то и другое или одно из двух, вообще все, что бы ты ни приказал; но я скажу, что по моему мнению наиболее выгодно для царя: царю и военачальнику подобает сражаться с царем и военачальником. Ибо если ты сразишь военачальника, то стяжаешь себе великую славу; если же, от чего да хранят тебя боги, он сразит тебя, то самая смерть от достойного противника — только половина несчастья; нам, слугам следует сражаться со слугами и с конем; хитростей коня ты не бойся ничуть. Ручаюсь тебе, что он никогда больше не встанет на дыбы». Так он сказал, и войска немедленно сразились на суше и на море.

112. Ионийский флот сражался в тот день отважно и одолел финикиян. Из ионян более всех отличились самияне. Сошедшиеся на суше войска сражались с сильным натиском. С военачальниками произошло следующее: когда Артибий на своем копе ударил на Онесила, сей последний согласно условию с оруженосцем поразил ринувшегося на него Артибия, а когда лошадь закинула ноги на щит Онесила, кариец моментально ударил косою по ногам лошади и отсек их. Военачальник персидский Артибий упал тут же вместе с конем.

113. Во время сражения остальных воинов тиран Курия, Стесенор, во главе значительного отряда предательски покинул поле битвы; эти курияне почитаются аргивскими колонистами. За убегающими куриянами тотчас последовали боевые колесницы саламинян. Благодаря этому персы одержали победу над кипрянами, которые обращены были в бегство; многие из них пали, в том числе Онесил, сын Херсия, виновник восстания кипрян, солийский владыка Аристокипр, сын Филокипра, того самого Филокипра, которого афинянин Солон по прибытии на Кипр прославил в стихотворении превыше всех тиранов.

114. Жители Амафунта отрубили голову Онесилу за то, что он осаждал их, понесли ее в город и там повесили над городскими воротами. Когда в висевшей голове образовалась пустота, в ней поселился пчелиный рой и наполнил ее сотами. В виду этого амафунтцы обратились с вопросом к оракулу и получили приказание снять голову с ворот и похоронить, а в честь Онесила, как героя, совершать ежегодно жертвы, что послужит им ко благу. Жители Амафунта приносили эти жертвы до моего времени.

115. Когда ионяне, сражавшиеся на море подле Кипра, узнали, что дело Онесила проиграно, что все города, кроме Саламина, находятся в осаде, что саламиняне сдали свой город прежнему владыке Горгу, они немедленно отплыли в Ионию. Из кипрских городов наидольше выдерживали осаду Солы, пока наконец персы не подкопали кругом стены его и не взяли город на пятом месяце осады.

116. Таким образом кипряне пользовались свободою в продолжение одного года, а затем порабощены были снова. Зять Дария Даврисес и два других персидских вождя, Гимаес и Отана, также зятья Дария, пустились в погоню за теми из ионян, которые пошли войною на Сарды, разбили в сражении и оттеснили на корабли, потом поделили между собою города и стали опустошать их.

117. Повернув к городам, что на Геллеспонте, Даврисес взял Дардан, потом Абид, Перкоту, Лампсак и Пес, — каждый город был взят в один день. На пути из Песа к Парию он получил весть, что карийцы вступили в соглашение с ионянами и отложились от персов. Вследствие этого он повернул свои войска от Геллеспонта и пошел на Карию.

118. Кары извещены были об этом раньше, нежели прибыл к ним Даврисес. По получении известия они стали собираться к так называемым Белым Столбам и к реке Марсии, вытекающей из области Идриады в впадающей в Меандр. Собравшись здесь, кары высказывали различные мнения; самое, по моему, благоразумное принадлежало сыну Мавсола Пиксодару из Киндии, зятю киликийского царя Свеинесия. По смыслу этого предложения, карам следовало перейти Меандр и дать сражение так, чтобы река была в тылу войска, чтобы кари, не имея возможности обратиться вспять, принуждены были оставаться га месте т показать чудеса храбрости. Однако мнение это не восторжествовало; решено было, что лучше оставить реку в тылу персов, нежели каров, так как в случае бегства и поражения их персы будут бросаться в реку и там погибать безвозвратно.

119. Затем персы прибыли к Меандру и переправились через него, а подле реки Марсия кары дали сражение персам; сражение было ожесточенное и продолжительное, но кары были побеждены численным превосходством неприятеля. Персов было убито около двух тысяч человек, а каров до десяти тысяч. Бежавшие из сражения кары укрылись в Лабраундах, в святилище военного Зевса, священной обширной платановой роще. Сколько мы знаем, кары. одни чтут военного Зевса.

120. Во время совещаний каров по этому случаю явились на помощь к ним милетяне и их союзники. Тогда от прежних своих решений кары отказались и согласились на том, чтобы воевать снова; они вместе с союзниками дали битву наступавшим персам, но на сей раз битва кончилась для них еще более жестоким поражением, нежели прежде; много было павших в сражении, причем наиболее пострадали милетяне.

121. Однако с течением времени кары оправились от этого поражения и еще раз дали битву. Прослышав, что персы собираются идти войною на их города, кары устроили засаду на пути в Педас; персы попали в нее ночью и были истреблены вместе с вождями своими: Даврисесом, Аморгесом и Смсамакесом; с ними погиб в сын Гигеса, Мирс. Во главе засевшего отряда стоял гераклид Ибаноллий, родом из Милас. Так погибли эти персы.

122. Тем временем Гимаес, также находившийся в числе преследователей ионян, отправившихся на Сарды, повернул к Пропонтиде в там взял город Кий, что в Мисии. После этого он узнал, что Даврисес оставил Геллеспонт и направился против каров; поэтому от Пропонтиды Гимаес повел войско к Геллеспонту и там завоевал всех эолян, занимающих Троянскую землю, взял он также Гергифы, уцелевшие от древних тевкров. Во время завоевания этих городов сам Гимаес заболел и умер в Троаде.

123. Наместник Сард Артафренес и третий военачальник Отана получили приказание идти войною на Ионию и прилегающую к ней Эолиду. В Ионии они покорили Клазомены, а в Эолии Куму.

124. Вследствие покорения городов милетянин Аристагора вал духом, — тот Аристагора, который поднял Ионию и вызвал большие смуты; теперь он помышлял о выходе из этого положения, так как царь Дарий представлялся ему неодолимым. Поэтому он собрал для совещания своих единомышленников и сказал, что хорошо было бы иметь им безопасное убежище на тот случай, если они будут изгнаны из Милета; поэтому не желают ли они, чтобы он вывел их отсюда или на Сардинию, где будет устроена колония, или в тот Миркин едонов, который получен был Гистиэсм в подарок от Дария и укреплен им. Аристагора предлагал такой вопрос.

125. По мнению прозаического писателя Гекатея, сына Гегесандра, не следовало удаляться ни в одну из названных местностей, но необходимо било соорудить укрепление на острове Лере, где Аристагора и мог бы жить спокойно в случае изгнания из Милета; с течением времени отсюда он мог бы возвратиться в Милет. Вот что советовал Гекатей.

126. Сам Аристагора наибольше склонялся к тому, чтобы удалиться в Миркин. Милет он доверил знатному гражданину его Пифагоре, а сам взял с собою охотников и отплыл во Фракию, где и занял ту местность, в которую направился. Выйдя однажды оттуда, он осадил фракийский город и после переговоров о свободном выходе осажденных из города погиб вместе с войском от рук фракиян.

Примечания

1. V, 4—7.
2. VIII, 137.
3. V, 11.
4. I, 92.
5. I, 67-70.
6. I, 189.
7. V, 55—58.
8. Отрывок у Страбона VIII, 1, 38.
9. V, 51.
10. V, 49.