Караси и щуки. Юмористическіе разсказы. Н. Лейкина. С.-Пб. 1883 года.[править]
Еще прошлый годъ говорила мы о писаніяхъ г. Лейкина по поводу его книги: «Теплые ребята». Мы замѣтили тогда, кто у автора всѣ «эскизы, наброски выходятъ не дурны: каждый изъ нихъ кажется какъ бы началомъ повѣсти, гдѣ намѣчаются довольно типично абрисы дѣйствующихъ лицъ съ ихъ обстановкой, положеніемъ».
Къ несчастью, мы не можемъ того же сказать о данныхъ разсказахъ. Вся книга представляетъ рядъ отдѣльныхъ, скучнѣйшихъ, томительныхъ разговоровъ, не имѣющихъ ни начала, ни конца, — разговоровъ, гдѣ авторъ старается потѣшить публику какими-нибудь забористыми словцами или же искуственнымъ коверканьемъ родного языка вродѣ того, какъ его коверкаютъ нѣмцы или армяне.
Правда, въ данномъ сборникѣ авторъ много разнообразнѣе по выбору мѣстъ и лицъ, чѣмъ въ «Теплыхъ ребятахъ». Здѣсь онъ выводитъ не однихъ купцовъ и мѣщанъ, — здѣсь у него и мужики, и фотографы, и трактирщики, и чиновники, гуляющіе по Литейной, я разныя француженки изъ Риги, Каролины, Амаліи, и опытныя по бульварной части модистки, и совсѣмъ невинныя дѣвочки и т. д. Мѣсто дѣйствія выбирается самое разнообразное; случается, авторъ заводитъ съ собой читателя во Владикавказъ, Рыбинскъ, въ Кимры и т. д. Но вездѣ г. Лейкинъ выступаетъ съ своей неимовѣрной любовью къ словечкамъ, которыя, по его мнѣнію, должны смѣшить, — повсюду выступаетъ передъ читателемъ съ своей стереотипной улыбкой, на которую мы указывали еще въ прошлый разъ, говоря о «Теплыхъ ребятахъ».
Но мы должны сознаться, что читателю совсѣмъ не весело и не смѣшно отъ тѣхъ словечекъ, которыми разсчитываетъ позабавить его заботливый авторъ.
Вотъ одинъ изъ такихъ типичныхъ разговоровъ, долженствующихъ смѣшить.
Разговариваютъ два гробовщика и уже давно немилосердно ругаются.
— А ты видѣлъ? — подбоченился пиджакъ.
— Само собой видѣлъ. Кабы не видалъ, такъ не говорилъ бы. Гляжу, мишурная кисть густой позолоты на бурнусѣ. Ну, думаю, опускалъ кого-нибудь изъ богатыхъ покойниковъ въ могилу, незамѣтнымъ манеромъ кисть отъ гроба оторвалъ и — женѣ на бурнусъ. Знаемъ мы васъ углицкихъ клеевъ!
— Да знаешь ли ты, дерево стоеросовое, что за эту кисть изъ магазина Петрова и Медвѣдева 15 рублевъ мнѣ отдѣльно отъ бурнуса въ счетъ поставили?
— Ничего не обозначаетъ. Пятнадцать рублевъ поставили, а все-таки она сначала на гробѣ покрасовалась, а потомъ къ твоей женѣ на бурнусъ попала. Принесли къ тебѣ кисть на бурнусъ, а ты ее на гробъ, а потомъ опять женѣ на бурнусъ. Зачѣмъ покойника баловать? Опустиль въ могилу — что четыре пси, что три — все единственно также въ землѣ сгніютъ. А изъ-за политической экономіи отчего не погрѣшить?
— Мы на обухѣ рожь не молотимъ. Это вотъ ты такъ молотишь. Какихъ коней ты подъ трауръ ставишь? Съ какой живодерни?
— Мы съ живодерни не ставимъ. У насъ конь — огонь.
— Не этотъ ли конь-огонь у тебя на углу Разстанной улицы легъ, когда ты на Волково кладбище полковника Аграмантова везъ?
— Тутъ изъ-за гололедицы конь упалъ и себѣ ногу сломалъ. Ничего не подѣлаешь.
— Знаемъ мы эту гололедицу! По полтиннику на конѣ вздумалъ экономить.
— Стану я у полковника полтинники экономить, коли я четыреста рублей за его похороны взялъ!
— Какихъ это четыреста рублей? Маленькихъ?
— Нѣтъ, большихъ…" и т. д.
Въ такомъ духѣ, вѣдь, можно продолжать безъ конца, — только кому интересенъ такой площадной разговоръ, кому смѣшно при его чтенія, кто позабавится имъ?…
Конечно, авторъ предназначалъ ихъ для замоскворѣцкой публики, для Ножовой линіи… Не думаемъ, чтобъ и для нихъ эти разсказы пришлись но вкусу, — и замоскворѣцкая публика, и публика Ножовой линіи тоже двигается впередъ въ своихъ вкусахъ…
И неужели г. Лейкинъ такъ и размѣняется весь на такія пошлости и не стоющія вниманія мелочи?…
Жаль!…