Картина (Потапенко)
См. также одноимённые страницы.| ← Свадьба | Картина : Рассказ деревенского человека | Воля покойницы → |
| Источник: Потапенко И. Н. В деревне. — Одесса: Типография «Одесского листка», 1887. — С. 62. |
- Википроекты
Хотите — верьте, хотите — нет, уж это как вам будет угодно. А только это было, и я видел всё это собственными глазами. Если этого не было, так пускай я больше не называюсь Панасом Макагоном, пускай моя хата (не та, что сгорела осенью, когда в нашей деревне был большой пожар, — слыхали, может быть? От молнии занялось тогда. Нет? Не слыхали? Ну, так не та, говорю, хата, а другая, новая, которую я недавно выстроил.) Так пускай, говорю, моя хата перестанет стоять рядом с хатой сотского Дубняка, и пускай моя рябая корова, — она, это я знаю, должна к весне отелиться, — так пускай, говорю, эта корова разрешится не телушкой и не бычком, а поросёнком… Кажется этого довольно. После этого, я думаю, вы уже поверите мне!
По совести скажу вам: на свете делаются чудачные вещи. Живёт в нашей деревне пан. Оно собственно нельзя даже сказать, чтоб он жил у нас. Так только наезжает. Зимой он Бог знает где ездит, слыхал я, будто даже в немецкие земли, но про то не скажу, потому что только слыхал, сам не видел. На лето уж всегда в деревню — «Дышать, — говорит, — воздухом», словно там, в других местах, его кто за горло душит, либо воздуху там на всех не хватает. Господь его ведает. Пан он молодой и добрый, и жинка[1] у него молодая и тоже добрая, и пара подростков. Бог их знает, какое у них занятие было, за делом мы их не видели; «дышали» они, значит, и только, уж это верно, что дышали. Много к ним всякого народа — гостей наезжало. Ну, танцы, музыка, на лодках катание и на лошадях катание, и всё таким манером. Один раз как-то приехал к ним пан — высокий такой да сухой как спичка, шляпа на нём с широчайшими полями, точь-в-точь как на вороньем пугале, что стоит у нас на баштане, а из-под шляпы волосы висят как мочала, длинные такие. Ну, приехал, так приехал. Нам что? Мало ли их туда наезжало! Только наутро видим это — ходит по деревне панский приказчик и такую речь ведёт: «Кто, — говорит, — хочет заработать карбованец[2], ступай сейчас в поле. Около панской межи, — говорит, — собирайтесь». Что такое? Какая такая работа нынче в поле? Подивились мы. Я забыл сказать вам, что это было уже после косовицы, да и снопы уже были свезены на городы[3]. В поле, значит, чисто, одни пеньки торчат. Однако, времена тогда были безденежные, и заработать карбованец[2] охотников нашлось немало. Собралось нас на панской меже душ тридцать, были тут и мужики, и бабы. Собрались мы и ждём. Глядим — панская бричка едет, в ней сам пан сидит и вот этот самый приезжий. Подъехали, сошли на землю, а приезжий с брички стащил ещё… Бог его знает, что он такое стащил. Стол — не стол, кресло — не кресло, плуг — не плуг, не знаю, как вам назвать эту штуку, одно слово — штука такая; а на штуке этой будто налеплена холстина, аршина этак полтора длины, да, может, с аршин ширины. А пан держал ещё в руках досочку, а на той досочке размазаны были разные краски. У пана же в руках было штук пять — этак вроде бы квачей, какими у нас колёса дёгтем мажут, только поменьше. Хорошо. Штуку эту всю поставили на землю. Тогда приезжий барин и говорит: «Вы, — говорит, — братцы, натаскайте сюда снопов десятка два и разложите этак без всякого порядка». Снопов натаскали, потому недалеко тут был панский ток. Ладно. А он опять говорит: «Теперь, — говорит, — семеро из вас возьмите косы, становитесь в ряд и стойте так, будто косите, а семеро девок — позади нагнитесь, будто вяжете — трое станут в стороне „для второго плану“, — сказал он пану нашему, — и будут точить косы, двое присядут на пригорке и пускай вытирают пот с лица; один — рукавом, вот так, а другой — полой — вот этак; две бабы будут возиться около казана с кашей. Вот здесь надо поставить бочку с водой, один пойдёт к ней и станет будто пить; по над дорогой мы пустим коня со спутанными ногами; да нет ли мальчугана в одной сорочке, чтобы он верхом на камышонке ездил?..» Ну, я вам скажу, и дивились же мы, вот как дивились!.. Однако, молчим, только в ус себе смеёмся, потому и пан наш тут, и приезжий — всё ж таки он тоже пан, хотя и чудной. Так всё и было сделано, как он сказал. Расставили нас — кого куда: тот косу взял, другой — сноп, третий на пригорке сел. Сам приезжий показывал, кому где стать, как пот вытирать, как воду пить. И коняку достали, спутали; а Сидор Тарань своего мальчугана Терешку притащил, снял с него штаны, да и на камышонку посадил («Авось, — думал, — и за Терешку полтинник перепадёт»). Как это все мы уже установились, приезжий взял квач (а по ихнему — кисть) да и пошёл мазать по холстине. Шутка ли сказать! Часов пять стояли мы в этаком положении, как он нас поставил. Мажет да мажет. Спины у нас позаболели стоять нагнувшись, а стоим. Иные уже проситься стали: «Не довольно ли?» — говорят. Так он и не слышит, а пан наш даже руками замахал, дескать, «молчи, потому он в самый жар вошёл». Сидоров Терешка сначала, было, всё рожи разные корчил, а под конец даже взревел. Ну, где ж таки — восьмилетнему дитяти пять часов без отдыху верхом на камышонке стоять? Однако, отпустил-таки, должно быть — сам умаялся. И ещё говорит: «Жаль, — говорит, — что колоса на ниве не застал, опоздал. Придётся из своей головы рисовать!»
Забрали они свои штуки и уехали. А старосте пан сказал вечером приходить за расплатой. Мы стояли как очумелые. Что оно такое? На кой, прости Господи, чёрт ему эта комедия понадобилась? Да ещё заплатит ли по карбованцу[2]? Да где ж видано, чтоб за этакие дела платили! Надо вам знать, что на это диво собралась вся деревня. Было тут и смеха довольно и всяких разговоров. А вечером староста принёс нам по карбованцу[2]. Всем заплатил, даже Терешке и Семёну Косому за коняку и то заплатил.
После мы спрашивали управляющего, что оно такое значит, так управляющий: «Это, — говорит, — художник, а рисовал он картину, я даже, — говорит, — видел эту картину, когда он её кончил. Хорошая картина. Называется она „На косовице“. Была она, — говорит, — на выставке в Москве, так там её один богатый купец или господин, не знаю, купил за тысячу рублей. Хорошая картина!»
Не знаю, не подшутил ли над нами управляющий. А только — чтоб за кусок холстины, на которой намазан кусок поля да показано, как Гришка Ярмончук воду пьёт, а Стёпка Дурноляп пот вытирает, а Семёнова кобыла хвостом помахивает, за этакий кусок холстины заплатить тысячу рублей?.. Навряд! Ей-ей — навряд! Да за эти деньги у нас можно купить двадцать десятин земли, и не нарисованной, а настоящей, чернозёмной, да и с кобылой и с самим даже Семёном Косым! Вот — не похоже на правду, а было, ей-Богу было. Можете не верить, а только было.