Н. А. Лейкинъ.[править]
Мученики охоты.[править]
1880.[править]
КАРТЕЖНИКИ.[править]
Поздно или, лучше сказать, рано. Давно уже пропѣли вторые и третьи пѣтухи. Свѣчи на «зеленомъ полѣ» догорѣли до хрустальныхъ розетокъ, зажгли бумажную подвертку и пылаютъ подобно древнимъ свѣтильникамъ. За картежнымъ столомъ мечутъ банкъ. Банкометъ, жирный мужчина съ короткой шеей и налитыми кровью глазами, такъ и обираетъ понтеровъ. Понтеры — самый разношерстный народъ: тутъ и офицеръ, какой-то не то купецъ, не то артельщикъ въ длинномъ сюртукѣ и съ серебряной часовой цѣпочкой черезъ шею, ставящій каждую карту съ прибаутками въ родѣ: «пиковая бабушка выручи, давеча твоей масти прохвостъ шесть кушъ у меня провалилъ». Понтируетъ, судорожно сжавъ въ кулакѣ колоду картъ, какой-то позеленѣвшій гемороидальнаго вида маленькій человѣчекъ съ казенной чиновничьей физіономіей; тутъ-же тонкій какъ хлыстъ бородачъ въ золотыхь очкахъ и съ растрепанными длинными волосами, котораго длиннополый сюртукъ называетъ «артистомъ». На полу валяются разорванныя карты. Хозяинъ добродушнаго вида толстякъ, давно уже отошелъ отъ игорнаго стола и спитъ въ креслѣ, помѣстившись около раздрызганной закуски съ полувыпитыми бутылками вина. У играющихъ то и дѣло слышатся восклицанія: «уголъ», «напе», «шесть кушъ», «на смарку». Вдругъ хрустальная розетка съ трескомъ лопнула и растаявшій стеаринъ догорѣвшей свѣчки потекъ на зеленое сукно стола.
— Господа, такъ нельзя продолжать играть. Надо спросить у Анисима Сергѣевича новыя свѣчи, говоритъ банкометъ.
— Мечите! Мечите! Сейчасъ спросимъ. Доканчивайте! кричатъ ему играющіе. — Анисимъ Сергѣичъ! Анисимъ Сергѣичъ! будятъ они хозяина. — Нельзя-ли намъ свѣчей?..
Но вмѣсто отвѣта тотъ только продолжаетъ всхрапывать и насвистывать носомъ.
— Атанде! восклицаетъ позеленѣвшій маленькій человѣчекъ: — Сейчасъ я его побужу за плечо. Дайте какую-нибудь свѣчку… расталкиваетъ онъ хозяина.
— Оставь… Погоди… Индія тутъ не при чемъ… а Биконсфильдъ… бормочетъ тотъ во снѣ.
— Что намъ за дѣло до Биконсфильда, а вы намъ свѣчку дайте!.. Да проснитесь-же! Намъ свѣчку надо.
— Ну да, по картѣ Ильина до Кабула…
— Подымай его, ваше высокородіе, подъ папородки. Какой онъ тамъ Кабулъ нашелъ! Вотъ я сейчасъ помогу. И удивительно, какъ это можно съ такой меланхоліей спать, коли здѣсь у всѣхъ сердце словно собачій хвостъ болтается отъ трепета.
Хозяина подняли. Онъ потягивался.
— Да свѣчей, господа, у меня нѣтъ. Онѣ у жены заперты и ключи подъ подушкой.
— Бога ради нельзя-ли какъ… Вѣдь сейчасъ все потухнетъ, а впотьмахъ играть нельзя. Дайте отыграться, умолялъ позеленѣлый человѣчекъ. — Вѣдь это ни начто не похоже: вчера сто двадцать рублей проухалъ, третьяго дня семьдесятъ, сегодня опять сто тридцать и двѣ недѣли рубля выигрыша не вижу.
— Я, господа, съ удовольствіемъ-бы, но вѣдь жена… Вы сами знаете, какая она. И мнѣ достанется и вамъ на орѣхи перепадетъ, зачѣмъ до этихъ поръ играете — Голубчикъ, будьте столь добры, нельзя-ли какъ-нибудь… продолжалъ упрашивать хозяина позеленѣлый человѣчекъ. — Вы какъ-нибудь осторожно подъ подушку руку засуньте. Можетъ быть она и не проснется, а вы и выньте ключи. Вѣрите-ли, на прошлой недѣлѣ тоже такъ взъерепѣнили, что на утро у меня кровь горломъ хлынула, въ субботу до гроша полушубокъ вычистили.
— Пожалуй, я попробую, но смотрите — скандалъ опять выдетъ. Васъ она особенно не любитъ, Иванъ Иванычъ.
Хозяинъ удалился въ спальню жены. Гости притаили дыханіе и ждали. Въ спальнѣ послышался разговоръ и быстро перешелъ въ перебранку. Доносились слова: «гони ихъ въ шею».
— Ну, проснулась! махнулъ рукой позеленѣвшій человѣчекъ. — И вѣдь не могъ осторожно, чтобъ не разбудить! Изъ кассы общественной таскаетъ, а изъ подъ подушки не можетъ.
Шумъ усиливался. «Катя, Катя, успокойся!» доносился голосъ хозяина. — «Не хочу я успокоиваться»! взвизгнулъ женскій голосъ, зашлепали туфли и въ комнату, гдѣ играли, выскочила хозяйка въ юбкѣ, въ ночномъ чепцѣ и спальной кофтѣ.
— Какихъ-такихъ свѣчей? закричала она. — До сихъ поръ досидѣли и еще свѣчей! Стыдитесь! Семейные люди… И не стыдно это вамъ! Особенно вамъ стыдно… обратилась она къ позеленѣвшему человѣчку. — Вѣдь у васъ жена больная дома, а вы первый зачинщикъ. Срамились-бы въ эти лѣта!
— Катя, Катя! Что ты! Вѣдь онъ въ большомъ чинѣ…-- дергалъ жену за кофту хозяинъ.
— Что мнѣ его чинъ! Плевать я хочу на его чинъ! Вонъ сейчасъ всѣ отсюда!
— Сударыня — вы раздражены, я понимаю, началъ позеленѣвшій человѣчекъ. — Но позвольте хоть маленькій реваншъ имѣть. Всего десять минутъ. Только десять минутъ. Дайте хоть маленькій огарочекъ свѣчки!
— Даже и въ потьмахъ не позволю остаться. Вонъ! Это я для жены вашей добро дѣлаю.
— Катя! Ну, какое тебѣ дѣло! Онъ человѣкъ почтенный и съ графомъ на короткой ногѣ…
— А тебѣ вотъ этимъ заливнымъ ротъ замажу! указала она на закуску.
— Это ужъ изъ рукъ вонъ! Вотъ вѣдьма-то! заговорили гости и взялись за шапки.
Хозяинъ, извиняясь, проводилъ ихъ. Позеленѣвшій человѣчекъ для чего-то схватилъ со стола двѣ колоды картъ. Черезъ минуту гости стояли на улицѣ.
— Послушайте, дайте-же намъ какой-нибудь реваншъ…-- упрашивалъ позеленѣвшій человѣчекъ, обращаясь къ банкомету. — Вѣдь вы всѣхъ насъ обобрали.
— Я съ удовольствіемъ, отвѣчалъ тотъ. — Но гдѣ мы будемъ играть! Вѣдь къ вамъ на квартиру ѣхать нельзя?
— Нельзя. У меня жена больная. Но можно какое-нибудь другое мѣсто придумать.
— Ко мнѣ тоже нельзя, сказалъ банкометъ. — Я человѣкъ пріѣзжій и остановился въ семействѣ моихъ родственниковъ. Купецъ! обратился онъ къ длиннополому сюртуку. — Не пригласите-ли вы насъ къ себѣ?
— И съ удовольствіемъ бы, почтенные, но я квартирую у чорта на куличкахъ. — Желаете на Гутуевскій островъ ѣхать, такъ пожалуйте. Да вотъ артистъ… Него лучше?
— У меня ребенокъ при смерти. Да и самъ я еле на ногахъ стою. Довольно!
— Какъ довольно, коли я въ двѣ недѣли шестьсотъ рублей проухалъ! заоралъ позеленѣлый человѣчекъ. — Да вотъ что: чѣмъ долго толковать, пойдемте-ка мы сейчасъ въ баню, возьмемъ номеръ да тамъ и сразимся. Я-же кстати и карты захватилъ.
— А въ самомъ дѣлѣ вѣдь это прелюбезное дѣло! подхватилъ артистъ. — Чтобъ не было стыдно, что въ такую пору и въ баню — банщику мы можемъ сказать, что мы пріѣзжіе и чуть свѣтъ сбирались уѣзжать изъ Петербурга, такъ на дорогу попариться хотимъ.,
— Конечно, господа, пойдемте въ баню, одобрилъ офицеръ. — Я съ удовольствіемъ пригласилъ-бы васъ къ себѣ, но у меня можетъ выдти такая-же исторія, что и сейчасъ вышла у Анисима Сергѣича. Я живу съ старушкой-маменькой. Вдругъ орава ввалится!…
— Пятнадцать годовъ на зеленомъ полѣ сражаюсь, а въ банѣ еще ни разу въ карты не игрывалъ! воскликнулъ длиннополый сюртукъ. — Ну, ваше высокородіе, ходокъ-же ты по картежной части, обратился онъ къ позеленѣлому человѣчку.
— Въ баню! Въ баню! кричала компанія. — Лучше номерныхъ бань для игры никакого мѣста не придумаемъ. Всѣ-ли только карты-то у васъ? спросили позеленѣлаго человѣчка.
— Да за кого вы меня считаете, господа? Я взялъ двѣ нераспечатанныхъ колоды.
Черезъ десять минутъ игроки звонились въ подъѣздъ бань. Имъ отворилъ заспанный парильщикъ и зѣвалъ во весь ротъ.
— Самый лучшій номеръ! Въ восемь часовъ мы ѣдемъ по желѣзной дорогѣ, такъ помыться.
— Да воды горячей, господа, нѣтъ. Такъ чуть-чуть тепленькая.
— И не надо горячей. Мы кой-какъ помоемся.
Банщикъ провелъ игроковъ по корридору и впустилъ въ номеръ, зажегши газъ.
— Помыть не прикажете? спросилъ онъ.
— Нѣтъ, мы сами.
— А мыло, мочалочекъ и простыни?
— Тащи.
Длиннополый сюртукъ началъ раздѣваться.
— Для счастья, господа, я хочу голый попонтировать, сказалъ онъ. — Авось, вывезетъ!
Банщикъ принесъ въ номеръ всѣ банныя принадлежности и началась игра.