Источник: Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1902.
«Трагедія о королѣ Ричардѣ Третьемъ, содержащая его предательскіе ковы противъ его брата Кларенса, жалости достойное убіеніе его невинныхъ племянниковъ, его тиранническій захватъ престола, со всѣмъ теченіемъ его отвратительной жизни и вполнѣ заслуженной его смертью. Въ томъ видѣ, какъ это было недавно представлено служителями почтеннѣйшаго лорда канцлера».
Подъ такимъ заглавіемъ появилось въ 1597 г. первое изданіе этой пьесы, напечатанное въ 4-ку, «въ Лондонѣ, y Валентина Симса, по заказу Эндрью Уайза, живущаго въ приходѣ св. Павла, подъ вывѣской Ангела». Имя Вильяма Шекспира обозначено было только во второмъ изданіи, вышедшемъ въ слѣдующемъ, 1598 году, a равно и во всѣхъ дальнѣйшихъ: 1602,1605, 1619 и 1622 г.; начиная съ третьяго изданія, передъ именемъ Шекспира вставляются слова: «вновь дополнено»; но эта прибавка была не болѣе, какъ книгопродавческой уловкой, потому что всѣ указанныя изданія очень мало отличаются другъ отъ друга. Въ значительной степени разнится отъ нихъ текстъ пьесы въ знаменитомъ первомъ in-folio 1623 г.: здѣсь недостаетъ многихъ мѣстъ, находящихся въ прежнихъ изданіяхъ, и прибавлены цѣлыя сцены, имѣющія весьма важное значеніе и не существующія въ первоначальномъ текстѣ. Въ настоящее время большинство ученыхъ изслѣдователей шекспировскаго текста держится того мнѣнія, что изданіе 1623 г. слѣдуетъ признать самымъ достовѣрнымъ и полнымъ и что оно воспроизводитъ подлинный текстъ пьесы въ томъ видѣ, какъ она написана была Шекспиромъ, между тѣмъ какъ всѣ изданія въ 4-ку напечатаны не съ этого подлиннаго текста, a съ театральныхъ списковъ, — почему предисловіе къ первому in-folio и называетъ ихъ «воровскими и обманными».
Извѣстно, что въ то время, когда Шекспиръ началъ свою дѣятельность драматическаго писателя, англійскій театръ и драматическая литература стояли уже на довольно высокой ступени развитія, и сценическій репертуаръ былъ довольно богатъ, — особенно пьесами изъ національной исторіи; но Шекспиръ въ выборѣ сюжетовъ для своихъ драмъ мало заботился о томъ, былъ ли данный сюжетъ уже обработанъ какимъ-либо другимъ писателемъ, или нѣтъ. Царствованіе Ричарда III, — этотъ полный захватывающаго драматическаго интереса послѣдній актъ войны двухъ Розъ, еще задолго до появленія шекспировской пьесы и затѣмъ въ шекспировское время не разъ служило предметомъ сценическихъ представленій. Такъ, еще въ 1579 г. кембриджскими студентами играна была латинская драма «Ричардъ Третій», сочиненная докторомъ Леджемъ; затѣмъ, почти одновременно съ появленіемъ шекспировской трагедіи, въ 1594 г., напечатана была «Подлинная трагедія о Ричардѣ Третьемъ… въ томъ видѣ, какъ она была играна актерами ея королевскаго величества». Эта пьеса не имѣетъ съ шекспировской ничего общаго. Далѣе, мы имѣемъ извѣстіе, что еще при жизни Шекспира, въ 1602 г., труппа Генсло заказала Бенъ-Джонсону пьесу подъ заглавіемъ: «Ричардъ-горбунъ»; неизвѣстно, былъ ли этотъ заказъ дѣйствительно исполненъ драматургомъ; но несомнѣнно, что названная труппа еще раньше играла пьесу на тотъ же сюжетъ; да и вообще, съ увѣренностью можно утверждать, что въ ту эпоху не было въ Англіи ни одной сколько-нибудь выдающейся актерской компаніи, которая не имѣла бы въ своемъ репертуарѣ драмы на эту чрезвычайно популярную тему. Какъ извѣстно, y Шекспира было въ свое время немало соперниковъ, и каждый изъ нихъ имѣлъ свою публику и своихъ поклонниковъ, не скупившихся на похвалы. Кромѣ драматическихъ произведеній, имѣется еще много «поэмъ», также посвященныхъ Ричарду III, изъ нихъ нѣкоторыя были напечатаны еще при жизни Шекспира, но не заключаютъ въ себѣ никакихъ намековъ на его трагедію и никакихъ слѣдовъ пользованія ею, какъ матеріаломъ.
Что касается времени сочиненія шекспировской трагедіи, то въ этомъ отношеніи мы не имѣемъ точно установленной даты; но большинство изслѣдователей сходится въ томъ, что «Ричардъ III» написанъ нѣсколькими годами раньше перваго появленія его въ печати, т.-е. — въ первой половинѣ 90-хъ годовъ XVI вѣка. Фрэнсисъ Миресъ, въ своей книгѣ «Palladis Tamina», вышедшей въ 1598 г. и заключающей въ себѣ, между прочимъ, перечень шекспировскихъ пьесъ, ставитъ «Ричарда III» второю въ ряду трагедій; тѣсная связь этой пьесы съ двумя послѣдними частями «Генриха VI» указываетъ на то, что «Ричардъ III» былъ написанъ непосредственно вслѣдъ за послѣдней частью названной трилогіи; между тѣмъ, въ извѣстномъ памфлетѣ Грина: «Грошъ ума, купленный за милліонъ раскаянія», изданномъ въ 1592 г., имѣется очень ясный намекъ на эту послѣднюю часть; изъ этого можно заключать, что «Ричардъ III» написанъ скорѣе ближе къ началу, чѣмъ къ концу перваго пятилѣтія 90-хъ годовъ.
Источникомъ «Ричарда ІІІ», какъ и другихъ историческихъ драмъ Шекспира, служила почти исключительно изданная въ 1577 г. «Хроника» Голиншеда. Стиль этой хроники, очень живой и нерѣдко переходящій въ діалогическую форму, дѣлаетъ ее чрезвычайно удобнымъ матеріаломъ для переработки въ драму; съ научной точки зрѣнія она представляетъ старательно, но безъ всякой критики составленную компиляцію, часто даже дословное заимствованіе, изъ болѣе раннихъ историческихъ сочиненій, доступныхъ составителю. Пользуясь безъ разбора разными источниками, Голиншедъ нерѣдко въ разныхъ мѣстахъ своей хроники различно передаетъ одни и тѣ же факты и самъ себѣ противорѣчитъ въ изображеніи характеровъ и въ сужденіяхъ о томъ или иномъ событіи, какъ будто даже не замѣчая этихъ противорѣчій и совсѣмъ не стараясь ихъ разъяснять. Между тѣмъ, Шекспиръ вполнѣ довѣрялъ этой хроникѣ, — и не удивительно, стало быть, что она сдѣлалась для него источникомъ многихъ ошибокъ. Невѣрными и противорѣчивыми показаніями особенно изобилуетъ та часть хроники Голиншеда, гдѣ говорится о Ричардѣ III. Изображеніе Ричарда y Голиншеда распадается на двѣ части: первая часть основывается на показаніяхъ Гукера, Стоу, Фэбьяна, Голла и другихъ старинныхъ хронистовъ; здѣсь Ричардъ, герцогъ Глостерскій, является тѣмъ вѣрнымъ, храбрымъ и безкорыстнымъ передовымъ борцомъ Іоркскаго дома, какимъ онъ самъ изображаетъ себя въ словахъ, обращенныхъ къ королевѣ (д. I, явл. 3):
Когда ты королевой не была,
И мужъ твой не сидѣлъ еще на тронѣ,
Ему служилъ я такъ, какъ вьючный конь,
Искореняя грозныхъ супостатовъ
И не щадя друзьямъ его наградъ;
Чтобъ ваша кровь считалась царской кровью,
Я проливалъ свою.
Здѣсь нѣтъ еще никакихъ даже намековъ на честолюбивые замыслы Ричарда, на его стремленіе къ престолу; его участіе въ преступныхъ дѣяніяхъ этого перваго періода, именно — въ убійствѣ принца Уэльскаго Эдуарда и короля Генриха VI — представляется, особенно если имѣть въ виду вообще жестокіе нравы того времени, далеко не такъ значительнымъ, чтобы на этомъ основаніи считать Ричарда выдающимся злодѣемъ. Точно такъ же ничего не говорится и объ его выдающемся физическомъ безобразіи.
Но вотъ, послѣ разсказа о смерти короля Эдуарда IV, Голиншедъ оставляетъ тѣ источники, которыми до тѣхъ поръ руководился, и обращается къ новому, именно — къ сочиненію извѣстнаго автора «Утопіи» Томаса Мора (1480—1535). Это историческое обозрѣніе царствованій Эдуарда V и Ричарда III написано было на латинскомъ языкѣ приблизительно черезъ 25 лѣтъ по смерти Ричарда III, причемъ главнымъ источникомъ для автора служили разсказы умершаго въ 1500 г. кардинала Мортона, епископа Элійскаго (являющагося однимъ изъ дѣйствующихъ лицъ шекспировской трагедіи); a этотъ послѣдній былъ однимъ изъ самыхъ сильныхъ противниковъ Ричарда и дѣятельно помогалъ его низверженію. Вліяніемъ Мортона объясняется расположеніе Мора въ пользу Ланкастерскаго дома и его рѣзко порицательное отношеніе къ Ричарду, въ изображеніи котораго онъ не жалѣетъ черныхъ красокъ. При этомъ Моръ нерѣдко удаляется отъ исторической истины также и ради занимательности разсказа, вставляя въ него разные, нарочно для красоты слога сочиненные, разговоры и рѣчи, и вообще относится къ своему предмету очень свободно. Сочиненіе Мора, переведенное на англійскій языкъ съ разными вставками и добавленіями отъ переводчика, почти дословно было переписано Голиншедомъ въ его хроникѣ. Такимъ образомъ, благодаря этому новому источнику, Ричардъ ІІІ, послѣ смерти Эдуарда IV, и y Голиншеда является физическимъ уродомъ и нравственнымъ чудовищемъ; ему приписываются коварные замыслы овладѣть престоломъ и многія такія преступленія, о которыхъ раньше не было и рѣчи. Изъ этихъ двухъ изображенныхъ Голиншедомъ характеровъ Ричарда III Шекспиръ выбралъ послѣдній, т.-е. моровскій, и такимъ образомъ поддался вліянію не вполнѣ чистаго историческаго источника.
Партійная тенденціозность Мора сказывается не только въ томъ, что онъ винитъ Ричарда въ такихъ преступленіяхъ, о которыхъ не упоминаетъ ни одинъ изъ современныхъ и позднѣйшихъ писателей, но также и въ томъ, что онъ совершенно молчитъ о тѣхъ обстоятельствахъ, которыя показываютъ, что Ричардъ въ первое время послѣ смерти Эдуарда IV былъ еще далекъ отъ честолюбивыхъ замысловъ. Напротивъ, въ настоящее время признается исторически доказаннымъ, что Ричардъ вступилъ на этотъ путь только подъ вліяніемъ образа дѣйствій королевы Елизаветы и ея родственниковъ, желавшихъ устранить его отъ протекторства надъ малолѣтнимъ Эдуардомъ V; арестомъ и казнью Риверса, Вогана и Грая онъ, такимъ образомъ, только предупредилъ своихъ противниковъ, готовившихъ ему такую же судьбу. Преувеличенныя обвиненія Мора побудили нѣкоторыхъ позднѣйшихъ англійскихъ историковъ предпринять оправданіе несправедливо опороченнаго короля: Джорджъ Бекъ (1646) и Горасъ Вальполь (1767) старались если не вполнѣ обѣлить Ричарда III, то, по крайней мѣрѣ, найти извиненія для многихъ его поступковъ, и при этомъ также удалились отъ исторической истины, — только въ противоположную сторону.
Но Шекспиръ, конечно, не могъ и подозрѣвать, что пользуется для своей трагедіи источникомъ не вполнѣ надежнымъ. Всѣ историческія открытія въ пользу Ричарда III сдѣланы были уже въ позднѣйшее время; во времена Шекспира изображенная имъ фигура злодѣя вполнѣ оправдывалась какъ историческими сочиненіями, такъ и народнымъ преданіемъ, которое рисовало его въ самыхъ мрачныхъ краскахъ. Ричардъ былъ ненавистенъ не только для династіи Тюдоровъ, но и для англійскаго народа, въ памяти котораго онъ представлялся не иначе, какъ извергомъ, — точно такъ же, какъ, съ другой стороны, Генрихъ V являлся идеаломъ государя. Одна изъ причинъ огромной популярности, какою пользовалась трагедія Шекспира, несомнѣнно, заключается въ томъ, что онъ далъ образъ Ричарда III, вполнѣ согласный съ общераспространенными сужденіями объ этомъ королѣ.
Но, вполнѣ довѣряясь Голиншеду, какъ историческому источнику, Шекспиръ видѣлъ въ этой хроникѣ, однако же, не болѣе, какъ только сырой матеріалъ, къ которому онъ отнесся вполнѣ самостоятельно и свободно: его трагедія построена на повѣствованіи Голиншеда, но ея отдѣльные эпизоды, точно такъ же, какъ и подробности характеровъ дѣйствующихъ лицъ, являются результатомъ собственнаго творческаго вдохновенія Шекспира. Въ сравненіи съ послѣднею частью «Генриха VI», къ которой, по времени написанія, «Ричардъ III» непосредственно примыкаетъ, эта послѣдняя трагедія представляетъ чрезвычайный подъемъ поэтической энергіи и, если ее разсматривать въ цѣломъ, — смѣло можетъ быть поставлена рядомъ съ величайшими созданіями шекспировскаго генія какъ по замыслу, такъ и по исполненію. Недаромъ она такъ восхищала Шиллера, который писалъ о ней Гете: «Эта пьеса — одна изъ самыхъ возвышенныхъ трагедій, какія мнѣ извѣстны, и въ настоящую минуту я не знаю, можетъ ли какая-нибудь другая пьеса оспаривать y нея первое мѣсто. Великія перемѣны судьбы, намѣченныя въ предыдущихъ историческихъ драмахъ Шекспира, здѣсь представлены поистинѣ величественно и въ духѣ самыхъ возвышенныхъ идей. Здѣсь все велико и сильно. Всей драмой руководитъ могучая Немезида, проявляющаяся во всевозможныхъ формахъ; это впечатлѣніе господствуетъ надъ читателемъ отъ начала до конца»[1].
«Ричардъ III» — первая изъ историческихъ драмъ Шекспира, въ которой онъ, слѣдуя примѣру Марло, сосредоточилъ все дѣйствіе на одной центральной фигурѣ героя, чего мы не видимъ въ болѣе раннихъ его драматическихъ хроникахъ, по техникѣ похожихъ больше на старинныя англійскія «исторіи», или даже на мистеріи, чѣмъ на драмы въ строгомъ смыслѣ этого слова. Такъ, напр., «Генрихъ VI» отличается совершенно эпическимъ характеромъ: тамъ нельзя выдѣлить главнаго дѣйствующаго лица, потому что на первомъ мѣстѣ стоятъ не личности, a событія, величественная картина которыхъ медленно развертывается въ рядѣ сценъ, лишенныхъ внутренней органической связи, и представленіе можно начать и окончить какой угодно изъ этихъ сценъ, не нарушая драматическаго единства. Въ «Ричардѣ III» впервые является настоящій трагическій паѳосъ, воплощенный въ героической личности съ подробно и тщательно разработаннымъ характеромъ. Необходимо, однако, замѣтить, что въ пору сочиненія этой трагедіи Шекспиръ еще не вполнѣ овладѣлъ новыми для него пріемами драматической техники и психологіи, которые проявились y него во всемъ своемъ блескѣ только впослѣдствіи: онъ нерѣдко дѣлаетъ отступленія, то эпическія, то лирическія, вводитъ въ пьесу эпизоды, сами по себѣ прекрасные, но замедляющіе развитіе главнаго дѣйствія и даже не содѣйствующіе уясненію характеровъ тѣхъ или другихъ лицъ пьесы. Таковъ, напр., разсказъ Тирреля о смерти дѣтей Эдуарда, сонъ Кларенса, рѣчь Бокингэма передъ казнью. Нѣкоторыя мѣста драмы написаны совершенно лирически: какое-нибудь чувство овладѣваетъ въ одно и то же время двумя или тремя лицами, и они высказываютъ его или одновременно, или послѣдовательно другъ за другомъ, подобно тому, какъ музыкальный мотивъ повторяется оркестромъ или послѣдовательно отдѣльными инструментами:
Елизавета. Мой милый мужъ! Эдвардъ мой повелитель!
Дѣти. О, бѣдный Кларенсъ, милый нашъ отецъ!
Герцогиня. О, сыновья мои, Эдвардъ и Кларенсъ!
Елизавета. На свѣтѣ нѣтъ вдовы, меня несчастнѣй!
Дѣти. На свѣтѣ нѣтъ сиротъ, несчастнѣй насъ!
Герцогиня. Нѣтъ матери несчастнѣе меня!
(Д. II, явл. 2; ср. д. IV, явл. 4).
По этому поводу Дауденъ справедливо замѣчаетъ, что въ подобныхъ мѣстахъ правдоподобіе подчинено эффекту симфонической оркестровки или скульптурной позы. «Какой-то ужасъ и красота заключаются въ той сценѣ, гдѣ три женщины, — двѣ королевы, и герцогиня Іоркская, — садятся рядомъ на землю и въ скорби и отчаяніи громко рыдаютъ. Сначала мать двухъ королей, потомъ вдова Эдуарда и, наконецъ, грозная какъ Медуза королева Маргарита, одна послѣ другой, принимаютъ одну и ту же позу и высказываютъ одно и то же горе. Несчастіе сдѣлало ихъ равнодушными ко всякимъ церемоніямъ королевскаго сана и, на время, — къ ихъ частнымъ раздорамъ; онѣ сидятъ, составляя неподвижную, но вмѣстѣ съ тѣмъ — страстную группу, во всемъ величіи своей простой женственности и страшнаго бѣдствія…» .
Дѣйствіе трагедіи начинается въ 1478 году арестомъ Георга Кларенса и оканчивается гибелью Ричарда III въ сраженіи при Босвортѣ, 22 августа 1485 года, слѣдовательно обнимаетъ семь лѣтъ. Но Шекспиръ здѣсь даже менѣе, чѣмъ въ остальныхъ своихъ драматическихъ хроникахъ, стѣсняется хронологическою точностью: ради концентраціи дѣйствія и драматическаго эффекта онъ совершенно свободно переставляетъ событія болѣе раннія на мѣсто позднѣйшихъ и наоборотъ, соединяетъ факты, исторически раздѣленные годами, въ одинъ день. Точно такъ же свободно развилъ онъ и характеръ своего героя, пользуясь историческими данными только какъ сырымъ матеріаломъ для созданія этого демонически-могучаго и страшнаго образа.
Личность Ричарда III наполняетъ собою всю трагедію и, приковывая къ себѣ все вниманіе читателя, совершенно заслоняетъ всѣхъ прочихъ лицъ, изъ которыхъ каждое, однако, обрисовано со свойственною шекспировскимъ характерамъ полнотою и выразительностью. По своему объему, «Ричардъ III», послѣ «Гамлета», — самая обширная изъ пьесъ Шекспира: въ ней 3603 стиха, изъ этого числа около трети (1128) приходится на роль героя. Уже одна эта цифровая справка свидѣтельствуетъ о томъ, какое важное значеніе придано Шекспиромъ центральной фигурѣ трагедіи. Къ этому надо еще прибавить, что характеръ Ричарда не развивается послѣдовательно передъ нашими глазами: онъ данъ уже вполнѣ готовымъ, окончательно сложившимся, — и мы съ перваго момента трагедіи уже безошибочно знаемъ, каковъ ея герой. Вообще, въ трагедіи очень мало взаимодѣйствія, такъ какъ большинство жертвъ страшнаго тирана гибнетъ безпомощно и безъ сопротивленія, пока онъ, наконецъ, не находитъ себѣ сильнаго противника въ лицѣ Ричмонда; здѣсь мы видимъ не столько сопоставленіе характеровъ, дѣйствующихъ въ одномъ направленіи и взаимно другъ друга развивающихъ, сколько результатъ одного характера, дѣйствующаго быстро и съ неудержимой силой, для котораго другія личности служатъ только пунктами его обнаруженія и его проводниками.
Шекспиръ даетъ намъ возможность прослѣдить характеръ Ричарда гораздо ранѣе начала трагедіи, такъ какъ этотъ четвертый сынъ герцога Ричарда Іоркскаго выводится на сцену уже во ІІ-ой и ІІІ-й частяхъ «Генриха VI». Относительно степени участія Шекспира въ сочиненіи трилогіи о Генрихѣ VI существуютъ различныя мнѣнія; но сцены III-й части, касающіяся Ричарда, несомнѣнно написаны Шекспиромъ, такъ какъ находятся въ тѣснѣйшей и непосредственной связи съ «Ричардомъ III», принадлежность котораго Шекспиру стоитъ внѣ всякихъ сомнѣній.
Будущій герцогъ Глостеръ и король Ричардъ III впервые появляется передъ нами въ концѣ ІІ-й части «Генриха VI», гдѣ онъ, вопреки исторіи, представленъ участвующимъ въ битвѣ при Сентъ-Ольбансѣ, 23 мая 1455 г., между тѣмъ какъ на самомъ дѣлѣ ему въ это время шелъ еще только третій годъ отъ роду (онъ родился 2 октября 1452 г.). Это первое появленіе Ричарда на сценѣ совпадаетъ, такимъ образомъ, съ первымъ взрывомъ знаменитой войны двухъ Розъ. Онъ храбро сражается за права своего отца, выручаетъ Солсбери и убиваетъ Сомерсета. Договоръ, заключенный послѣ этой битвы герцогомъ Іоркскимъ съ Ланкастерами о томъ, что престолъ долженъ перейти къ герцогу только по смерти короля Генриха VI, не по-сердцу сыновьямъ и сторонникамъ Іорка; Ричардъ ("Генр. VI, ч. 3, д. I, явл. 3) старается убѣдить отца нарушить данную клятву, и въ его рѣчи ясно обнаруживаются главныя свойства его характера: пылкое честолюбіе и хитрая казуистика.
Далѣе, мы встрѣчаемъ Ричарда, вмѣстѣ съ его братомъ Эдуардомъ, въ ту минуту, когда имъ приносятъ извѣстіе объ ужасной гибели ихъ отца и младшаго брата Рутланда (исторически Рутландъ былъ старшимъ, но Шекспиръ, ради драматическаго эффекта, представляетъ его самымъ младшимъ изъ членовъ Іоркской семьи). Эдуардъ изливаетъ свое горе въ малодушныхъ жалобахъ и слезахъ, a Ричардъ старается снова воодушевить своихъ обезсиленныхъ сторонниковъ и становится душою борьбы за корону. Въ битвѣ при Тоутонѣ (д. 2, явл. 3—6) войска Іорка одерживаютъ побѣду; Эдуардъ вступаетъ на престолъ и дѣлаетъ Ричарда герцогомъ Глостеромъ.
Такимъ образомъ, Шекспиръ уже въ этой пьесѣ намѣтилъ, совершенно свободно и независимо отъ исторіи, основныя черты характера своего будущаго героя, — его рѣшительность и храбрость, хитрость и стремленіе къ власти. Это послѣднее, однако, вначалѣ еще не имѣетъ своекорыстнаго, эгоистическаго оттѣнка: Ричардъ понимаетъ, что прежде всего необходимо позаботиться объ укрѣпленіи Іоркской династіи, a потомъ уже можно мечтать и о власти для самого себя и выжидать удобной минуты для осуществленія своей мечты.
Эта минута мало-по-малу приближается. Эдуардъ своимъ легкомысленнымъ поведеніемъ все больше и больше возстановляетъ противъ себя братьевъ. За сценой сватовства Эдуарда къ леди Грей (д. 3, явл. 2) слѣдуетъ монологъ Ричарда, — первый въ ряду тѣхъ знаменитыхъ монологовъ, въ которыхъ Ричардъ раскрываетъ передъ нами свое сердце: его властолюбіе является результатомъ не случайнаго совпаденія обстоятельствъ, какъ y Макбета, a цѣлой системы, излагаемой имъ совершенно послѣдовательно. Основой его служитъ — физическое безобразіе Ричарда: природа, бросивъ его на свѣтъ уродомъ, отказала ему во всѣхъ наслажденіяхъ жизни и оставила ему только одно утѣшеніе, — «жаждать власти, унижать, давить все, что прекрасно». Оттого-то королевскій престолъ и является единственною цѣлью всѣхъ его мыслей, всѣхъ его надеждъ. Но на пути къ этой завѣтной цѣли стоить такъ много людей, облеченныхъ гораздо большими правами на власть; и вотъ онъ рѣшается всѣхъ ихъ погубить, — «покончить съ этой мукой, прорубивъ желанный путь кровавымъ топоромъ». Этой цѣли онъ достигнетъ во что бы то ни стало.
Сдѣланное здѣсь самимъ Ричардомъ указаніе на свое физическое уродство настойчиво повторяется потомъ и въ его собственныхъ рѣчахъ, и въ рѣчахъ другихъ дѣйствующихъ лицъ обѣихъ пьесъ. Такъ, напр., королева Маргарита говоритъ ему (Генр. VI, ч. 3, д. 2, явл. 2):
Ты — злой уродъ, отмѣченный природой,
Чтобъ всѣ могли бѣжать тебя, какъ жала
Смертельныхъ змѣй иль ящерицъ.
Самъ онъ, въ только что указанномъ монологѣ, говоритъ, что одна рука y него «скорчена, какъ старый изсохшій сукъ», на спинѣ — горбъ, одна нога короче другой и всѣ члены лишены соразмѣрности; то же самое повторяетъ онъ и во вступительномъ монологѣ «Ричарда III»:
И ростомъ я, и стройностью обиженъ,
Обезображенъ лживою природой,
Не конченъ, искривленъ и раньше срока
Я выброшенъ въ волнующійся міръ,
Наполовину недодѣлокъ я,
И вышелъ я такимъ хромымъ и гадкимъ,
Что, взвидѣвши меня, собаки лаютъ…
Но при оцѣнкѣ этихъ и подобныхъ имъ указаній на безобразіе Ричарда не слѣдуетъ забывать, во-первыхъ, что они внушены или ненавистью его враговъ, или его собственной ироніей надъ самимъ собою и, слѣдовательно, до извѣстной степени преувеличены; a во вторыхъ, — что во времена рыцарства и постоянныхъ военныхъ упражненій хилыми уродами считались люди, которые въ наше время, можетъ быть, показались бы красавцами. Изъ историческихъ источниковъ намъ извѣстно только, что y Ричарда былъ низкій лобъ (Голиншедъ называетъ его chort-faced, — «коротколицымъ»), одно плечо выше другого и одна нога короче другой; онъ былъ невысокъ ростомъ и, въ задумчивости или въ гнѣвѣ, имѣлъ привычку закусывать нижнюю губу (черта, которою также воспользовался Шекспиръ въ «Р. III», д. 4, явл. 2), и то вынимать кинжалъ до половины изъ ноженъ, то вкладывать его обратно. Вотъ и всѣ историческія подробности, извѣстныя намъ о внѣшности Ричарда. Къ этому надо еще прибавить, что онъ родился въ 1452 году, а умеръ въ 1484 г.; слѣдовательно, въ началѣ нашей трагедіи онъ является еще очень молодымъ человѣкомъ, — ему не болѣе 25-ти лѣтъ.
Послѣ небольшой сцены, въ которой съ особенною силою высказывается ненависть Ричарда къ Елизаветѣ Грэй, неожиданно ставшей супругою короля Эдуарда, Ричардъ все-таки рѣшается остаться вѣрнымъ своему брату: «не для Эдварда хочу остаться я, a для короны».
Этими моментами въ «Генрихѣ VI» исчерпывается свободное творчество Шекспира въ характеристикѣ Ричарда: дальше онъ уже почти дословно слѣдуетъ разсказу Голиншеда, лишь кое-гдѣ самостоятельно дополняя его. Уоррикъ (Варвикъ) беретъ короля Эдуарда въ плѣнъ; Ричардъ освобождаетъ его; король бѣжитъ въ Бельгію, возвращается оттуда съ войскомъ и при дѣятельномъ участіи Ричарда, одерживаетъ надъ Ланкастерами рѣшительную побѣду при Тьюксбери. Здѣсь, на полѣ сраженія, Эдуардъ и его братья убиваютъ юнаго наслѣдника Ланкастерской династіи, Эдуарда, принца Уэльскаго; въ убійствѣ участвуетъ и Ричардъ, который такимъ образомъ съ этой минуты начинаетъ «пробивать желанный путь кровавымъ топоромъ». Исторически участіе Ричарда въ убійствѣ нельзя считать доказаннымъ, такъ какъ о немъ говорится только y Голиншеда, другіе же источники, и даже Моръ, ничего о немъ не упоминаютъ; и y Шекспира Ричардъ наноситъ принцу только второй ударъ, настоящимъ же убійцей является Эдуардъ, причемъ ударъ Ричарда вызванъ дерзкимъ восклицаніемъ принца: «Вы этого горбатаго урода ушлите прочь!» Шекспиръ вообще въ изображеніи Ричарда слѣдуетъ правилу постепеннаго наростанія драматическихъ эффектовъ, представляя первое его преступленіе въ смягченномъ видѣ, a затѣмъ усиливая дальнѣйшее изображеніе его преступныхъ дѣяній, — убійство короля, брата, жены, (маленькихъ принцевъ и т. д. Присутствіе Маргариты при умерщвленіи ея сына и намѣреніе Ричарда заколоть ее придуманы Шекспиромъ также только ради драматическаго эффекта.
Слѣдующимъ въ ряду преступленій Ричарда является убійство короля Генриха VI въ Тоуэрѣ, куда Ричардъ именно съ этой цѣлью и является («Генр. VI», ч. 3, д. 5, явл. 6). Непосредственно за этимъ убійствомъ слѣдуетъ второй монологъ Ричарда, гдѣ онъ уже вполнѣ опредѣленно намѣчаетъ дальнѣйшія жертвы на своемъ пути къ престолу и прежде всего — остритъ мечъ на своего брата Кларенса, a вмѣстѣ съ тѣмъ слагаетъ отвѣтственность за свои преступленія на природу, создавшую его безобразнымъ:
Когда само ужъ небо присудило
Мнѣ быть такимъ уродомъ, — такъ пускай же
Адъ мой духъ уродуетъ…
Нѣтъ братьевъ y меня: я не похожъ
На нихъ ничѣмъ. Глупцы зовутъ любовь
Божественной; но, вѣдь, она живетъ
Лишь въ существахъ, похожихъ другъ на друга,
A я ни съ кѣмъ не сходенъ, — я одинъ!
Для того, чтобы дополнить эту уже достаточно яркую характеристику своего героя указаніемъ еще на одну черту, получающую развитіе только въ слѣдующей драмѣ, Шекспиръ заставляетъ его показать на дѣлѣ то искусство лицемѣрнаго притворства, которымъ онъ похваляется въ предыдущихъ своихъ монологахъ. На сцену (д. 5, явл. 7) приносятъ новорожденнаго сына и наслѣдника короля Эдуарда, — и Ричардъ цѣлуетъ этого ребенка, увѣряя въ своей любви къ нему и тутъ же прибавляя про себя: «Такъ цѣловалъ Іуда учителя и Бога своего».
Такимъ образомъ, всѣ элементы грозы, готовой разразиться надъ несчастной семьей Эдуарда и надъ близкими къ нему людьми, уже на-лицо. Эта гроза и разражается въ трагедіи «Ричардъ III», къ которой читатель уже подготовленъ третьей частью хроники о Генрихѣ VI.
Въ первой же сценѣ новой трагедіи мы опять видимъ передъ собой Ричарда Глостера, который снова, какъ въ двухъ монологахъ предыдущей трагедіи, подробно говоритъ (и почти тѣми же словами) о своихъ злодѣйскихъ планахъ противъ короля и своего брата Георга Кларенса. Послѣдняго уже ведутъ въ тюрьму, и Ричардъ, притворно выражая ему свое участіе и сожалѣніе, a въ душѣ замышляя сейчасъ же погубить его, вновь выказываетъ свой замѣчательный талантъ лицемѣрія. Начиная съ этой первой сцены и до самаго конца трагедіи, Ричардъ постоянно является передъ нами искуснымъ актеромъ, играющимъ то одну, то другую роль, сообразно съ обстоятельствами; самимъ собою онъ становится только тогда, когда остается наединѣ и комментируетъ свои поступки, знакомя зрителей съ своими замыслами; въ этихъ бесѣдахъ съ самимъ собою онъ высказывается до конца, съ полной, цинической откровенностью. Въ разговорѣ съ Кларенсомъ, въ присутствіи тоуэрскаго коменданта Брэкенбери, Ричардъ, очевидно, уже обдумавшій во всѣхъ подробностяхъ планъ гибели брата, намѣренно заводитъ рѣчь о королевѣ и ея злой роднѣ, чтобы сложить на нихъ вину этой гибели. Изъ этой сцены, какъ и изъ слѣдующей — съ Гэстингсомъ, мы узнаемъ, что король Эдуардъ боленъ, что королева, ея братья и сынъ отъ перваго брака все захватили въ свои руки и угрожаютъ всему государству. Зритель уже предчувствуетъ, какъ распорядится Ричардъ съ ненавистными ему людьми, когда Эдуарда не станетъ въ живыхъ.
Лицемѣрное притворство Ричарда, — этотъ талантъ, которымъ онъ пользуется съ величайшимъ совершенствомъ, обусловливается, съ одной стороны, его полнымъ самообладаніемъ, a съ другой — такимъ же полнымъ отсутствіемъ y него нравственнаго чувства. Лицемѣріе Ричарда не похоже, напримѣръ, на лицемѣріе Тартюфа: послѣднее, такъ сказать, шито бѣлыми нитками и съ самаго начала не вводитъ въ заблужденіе никого, кромѣ глупаго Оргона и его выжившей изъ ума матери, между тѣмъ какъ Ричардъ ослѣпляетъ положительно всѣхъ, не исключая даже и своего хитраго сообщника Бокингэма, котораго онъ же самъ учитъ лгать и притворяться. Это неотразимое вліяніе Ричарда на всѣхъ его окружающихъ объясняется, конечно, тѣмъ, что онъ ни однимъ словомъ, ни однимъ движеніемъ не выдаетъ своего настоящаго чувства, что притворство стало для него уже второй натурой и уже не требуетъ отъ него какихъ-либо особенныхъ стараній или усилій.
Торжествомъ этого притворства является слѣдующая за арестомъ Кларенса знаменитая сцена сватовства Ричарда къ Аннѣ, вдовѣ убитаго имъ принца Эдуарда, сына имъ же убитаго Генриха VI[2]. Эту сцену большинство критиковъ считаетъ въ психологическомъ отношеніи совершенно невѣроятною и невозможною: передъ тѣломъ, еще не похороненнымъ своего свекра, вдова только что убитаго Эдуарда видитъ убійцу обоихъ этихъ дорогихъ для нея людей; она проклинаетъ злодѣя, призываетъ на него небесный громъ, — a онъ нагло объясняется ей въ своей пламенной любви, и этой наглостью достигаетъ цѣли. Положеніе, въ самомъ дѣлѣ, съ перваго взгляда представляется слишкомъ рѣзко неправдоподобнымъ, слишкомъ возмущаетъ наше нравственное чувство. Но при оцѣнкѣ этой сцены необходимо имѣть въ виду, во-первыхъ, что Анна, не зная истиннаго характеера Ричарда (какъ и всѣ прочія дѣйствующія лица трагедіи), не имѣетъ никакого основанія сомнѣваться въ искренности его объясненій, a во-вторыхъ, — что Шекспиръ только сконцентрировалъ въ одну сцену факты, дѣйствительно имѣвшіе мѣсто въ исторіи: вѣдь Анна и въ самомъ дѣлѣ вышла замужъ за Ричарда, — хотя это и случилось только черезъ два года послѣ похоронъ Генриха VI и принца Эдуарда, — и въ глазахъ Шекспира и современной ему публики Ричардъ представлялся несомнѣннымъ убійцей короля Генриха и его сына. A съ нравственной точки зрѣнія Шекспира поступокъ Анны представляется одинаково легкомысленнымъ, — все равно, прошло ли со смерти ея свекра и мужа два года или два дня. Припомнимъ, что говоритъ Гамлетъ о своей матери, которая «башмаковъ еще не износила, въ которыхъ шла, въ слезахъ, какъ Ніобея, за гробомъ мужа», какъ успѣла уже сдѣлаться женою другого (и тоже — убійцы, хотя она объ этомъ и не знаетъ). «Посмотрите, какъ весело глядитъ моя матушка, a вѣдь мой отецъ умеръ всего два часа тому назадъ», говоритъ Гамлетъ Офеліи (д. Ш, явл, 2). — Нѣтъ, принцъ, — уже дважды два мѣсяца. — «Такъ давно уже? Такъ пусть же самъ сатана ходитъ въ траурѣ, a я надѣну соболью мантію. Боже! уже два мѣсяца, какъ умеръ, и еще не забытъ!» и т. д. Притомъ, и фигура Анны представлена въ тѣхъ же блѣдныхъ очертаніяхъ совершенно пассивнаго характера, какими обрисована въ позднѣйшей трагедіи фигура королевы Гертруды. Ричардъ прекрасно знаетъ слабость этой женщины и вполнѣ увѣренъ въ томъ, что своею смѣлостью и притворствомъ онъ «безъ всякаго заступника въ мольбахъ» съумѣетъ завоевать ее. Бракъ съ нею для него необходимъ: сдѣлавшись его женою, эта дочь знаменитаго «дѣлателя королей» Уоррика привлечетъ на его сторону всю старинную аристократію, недовольную бракомъ Эдуарда съ вдовой незнатнаго рыцаря Грэя; a это будетъ крупнымъ козыремъ въ игрѣ Ричарда и важнымъ шагомъ на его пути къ престолу. Король Эдуардъ ненавидитъ старую аристократію, видя въ ней главную причину всѣхъ междоусобій, и желаетъ поставить на ея мѣсто новую аристократію, возвышая родственниковъ своей жены; ея старшій братъ становится графомъ Риверсомъ, старшій сынъ отъ перваго брака получаетъ титулъ маркиза Дорсета, младшій — лорда Грэя. Къ этой родственной партіи, тѣснымъ кольцомъ окружающей тронъ, примыкаетъ въ трагедіи сэръ Томасъ Воганъ, a противниками ихъ являются группирующіеся около Ричарда Глостера Генри Стаффордъ герцогъ Бокингэмъ, потомокъ младшей вѣтви Плантагенетовъ, затѣмъ — лордъ Гастингсъ и графъ Оксфордъ. Къ нимъ же, до поры до времени, примыкаетъ и лордъ Томасъ Стэнли, который, послѣ смерти Эдуарда, начинаетъ выжидать удобной минуты для того, чтобы поддержать притязанія на престолъ своего пасынка, Генриха Ричмонда,
Отношенія Ричарда къ враждебной ему партіи королевы Елизаветы обрисованы въ трагедіи съ большимъ мастерствомъ. Онъ сильно и рѣзко высказывается противъ нихъ въ разговорѣ съ Кларенсомъ, и съ самой Елизаветой; затѣмъ, являясь въ минуту устроеннаго Эдуардомъ примиренія между обѣими партіями (д. II, явл. I), когда Бокингэмъ и Гэстингсъ обнимаются съ родственниками Елизаветы, Ричардъ, только что получившій извѣстіе о томъ, что Кларенсъ зарѣзанъ подосланными имъ убійцами, говоритъ о своемъ незлобіи и проситъ забыть всякую вражду. Королева хочетъ воспользоваться этой умилительной минутой, чтобы выпросить прощеніе Кларенсу; но Ричардъ, съ утонченной жестокостью, выставляетъ эту просьбу насмѣшкой надъ несчастнымъ братомъ, погибшимъ, какъ онъ старается внушить, по проискамъ Елизаветы и ея родни. Ловко пущенная въ удобную минуту клевета разрушаетъ только что состоявшееся, хотя и безъ того ненадежное, примиреніе враждующихъ сторонъ и даетъ Ричарду возможность, тотчасъ послѣ смерти короля, дѣйствовать быстро и рѣшительно. Объявленный «протекторомъ» малолѣтняго короля Эдуарда V, онъ, не теряя времени, захватываетъ, осуждаетъ и казнитъ Риверса, Грэя и Вогана, какъ измѣнниковъ, и овладѣваетъ маленькимъ королемъ и его братомъ Ричардомъ, герцогомъ Іоркскимъ. Всѣ эти факты взяты y Голиншеда, но мотивировка ихъ принадлежитъ, большею частью, самому Шекспиру. Въ особенности надо это сказать о сценѣ «примиренія»: въ дѣйствительности, Кларенсъ былъ убитъ за пять лѣтъ до смерти Эдуарда IV, a Ричардъ во время этой попытки примиренія находился въ Шотландіи.
Покончивъ съ главными врагами, Ричардъ принимается за друзей. Первое мѣсто между ними занимаетъ герцогъ Бокингэмъ, представитель одного изъ знатнѣйшихъ родовъ, котораго Ричардъ постепенно привлекаетъ на свою сторону то обѣщаніями наградъ, то лестью, называя его своей правой рукой, оракуломъ, пророкомъ, добрымъ братомъ… Тщеславный, безхарактерный и алчный Бокингэмъ легко поддается на эту приманку и становится послушнымъ орудіемъ въ рукахъ ловкаго лицемѣра. Ричардъ внушаетъ ему свои мысли и въ то же время дѣлаетъ видъ, что только исполняетъ его совѣты, всегда выдвигаетъ впередъ Бокингэма, самъ оставаясь въ тѣни; какъ искусный режиссеръ, заставляетъ его подыгрывать себѣ въ заранѣе разученной роли, a Бокингэмъ самодовольно хвалится своимъ актерскимъ талантомъ и бьется изъ всѣхъ силъ, чтобы доставить корону своему повелителю, пуская въ ходъ всевозможные ораторскіе и театральные эффекты. A Ричардъ, получивъ корону, спѣшитъ отдѣлаться отъ сообщника и однимъ жесткимъ словомъ раскрываетъ ему глаза на истинный характеръ ихъ отношеній. Герцогъ скачетъ на берегъ моря, собираетъ ополченіе и зоветъ на царство графа Ричмонда; но часъ возмездія еще не наступилъ: Ричардъ захватываетъ своего бывшаго "брата и друга* и приказываетъ сейчасъ же казнить его. Въ послѣдній разъ мы встрѣчаемся съ Бокингэмомъ, когда его ведутъ на плаху. Его душа «пробита скорбью», его память хранитъ весь рядъ ложныхъ клятвъ, всѣ жертвы, когда-то принесенныя имъ своему кумиру; онъ бросаетъ послѣдній взглядъ на свое позорное прошлое и безъ ропота принимаетъ заслуженную кару.
На примѣрѣ Бокингэма видно, какъ искусно умѣетъ Ричардъ пользоваться самыми нужными для него людьми; на примѣрѣ Гэстингса видно, какъ быстро и рѣшительно умѣетъ онъ устранять людей неудобныхъ. Гэстингсъ — также сильный, вліятельный человѣкъ, но, на свою бѣду, преданный слуга короля Эдуарда и его дѣтей. Когда Ричардъ казнитъ противниковъ Гэстингса и посылаетъ къ нему съ извѣстіемъ объ этомъ своего послушнаго клеврета Кэтсби, Гэстингсъ выражаетъ необузданную радость, смѣется надъ врагами, хвастается своей побѣдой передъ людьми, которые еще недавно были свидѣтелями его немилости. Но когда Кэтсби хочетъ узнать отъ него, какъ онъ отнесся бы къ вѣнчанію Ричарда на царство, прямодушный лордъ рѣшительно говоритъ, что пока онъ живъ, этому не бывать, — и, такимъ образомъ, самъ рѣшаетъ свою гибель. Онъ идетъ на совѣтъ въ Тоуэръ, дѣлая разныя мелкія распоряженія на нѣсколько дней впередъ. Ричардъ приходитъ внезапно, въ то самое время, когда Гэстингсъ, вполнѣ увѣренный въ его расположеніи, уже собирается подать за него свой голосъ. Ричардъ уже подвелъ подъ него мину и ежеминутно можетъ взорвать ее. Но въ то же время y него есть другое дѣло, почти столь же важное: y епископа Элійскаго есть необыкновенно вкусная клубника, — надо непремѣнно за ней послать. Ричардъ шутитъ, улыбается, — и вдругъ, ни съ того, ни съ сего, заявляетъ собравшимся лордамъ, что королева Елизавета вмѣстѣ съ бывшей любовницей короля, мистриссъ Шоръ, околдовали его. Уже самое соединеніе двухъ этихъ именъ, совершенно несоединимыхъ, указываетъ на вздорность обвиненія; вполнѣ естественно, что Гастингсъ замѣчаетъ: «Когда онѣ дѣйствительно виновны въ этомъ…» Именно такого условнаго оборота рѣчи и ждалъ Ричардъ: онъ какъ звѣрь набрасывается на Гэстингса, обвиняетъ его въ измѣнѣ и требуетъ его немедленной казни, предупреждая, такимъ образомъ, всѣ дальнѣйшія попытки лордовъ завести рѣчь о коронаціи маленькаго Эдуарда.
Выигравъ, такимъ образомъ, время и избавившись отъ сильнаго противника, Ричардъ, съ помощью Бокингэма, старается привлечь на свою сторону самаго важнаго пособника — лондонскій народъ. Бокингэмъ разыгрываетъ въ Гильдголлѣ разученную имъ подъ руководствомъ Ричарда, комедію, результатъ которой, однако, мало удовлетворяетъ Ричарда, такъ что ему приходится разыгрывать второй актъ самому, въ присутствіи лордъ-мэра и гражданъ, къ которымъ онъ выходитъ съ двумя епископами и съ молитвенникомъ въ рукахъ, чтобы, съ одной стороны, подчеркнуть разницу между собою и своимъ покойнымъ легкомысленнымъ братомъ, a съ другой — угодить глубокой набожности городского совѣта. Личное участіе первокласснаго артиста въ этой, заранѣе подготовленной сценѣ, конечно, обезпечиваетъ ея полный успѣхъ. Ричардъ Глостеръ становится королемъ.
Весь третій актъ трагедіи построенъ Шекспиромъ по хроникѣ Голиншеда, y котораго заимствованы даже самыя мелкія подробности, какъ, напр., упоминаніе о клубникѣ епископа Элійскаго или рѣчь писца объ осужденіи Гэстингса (явл. 6).
Та завѣтная цѣль, къ которой Ричардъ «прорубилъ себѣ дорогу кровавымъ топоромъ», наконецъ достигнута, — и съ этой минуты дѣйствіе трагедіи быстро идетъ къ развязкѣ. Начинается расплата за цѣлый рядъ кровавыхъ дѣяній Ричарда. Послѣдними его жертвами становятся двое дѣтей покойнаго короля Эдуарда, задушенныхъ въ Тоуэрѣ. Трогательный разсказъ Тирреля о смерти этихъ малютокъ (д. IV, явл. 3) какъ бы указываетъ на то, что чаша небеснаго гнѣва уже переполнена. Старая 80-лѣтняя герцогиня Іоркская, мать Ричарда, много видѣвшая горя и злодѣяній на своемъ долгомъ вѣку, въ ужасѣ отъ своего сына, призываетъ на него самыя страшныя проклятія; вдова Генриха VI, Маргарита, постоянно преслѣдующая Ричарда и всѣхъ Іорковъ своей ненавистью, съ злорадствомъ говоритъ, что, наконецъ, она дождалась начала тяжкихъ золъ, и пророчитъ, что «конецъ, какъ и начало, будетъ дикъ и страшенъ». Даже и въ то жестокое время, когда братья нерѣдко губили другъ друга въ междоусобной войнѣ. и когда человѣческая кровь вообще не имѣла большой цѣны, — убійство дѣтей считалось тяжкимъ, звѣрскимъ преступленіемъ. И вотъ, съ той минуты, какъ Ричардъ взялъ себѣ на душу это кровавое дѣло, онъ уже не знаетъ покоя. «Онъ никогда не считалъ себя въ безопасности», говоритъ Голиншедъ. «Когда онъ выѣзжалъ, онъ надѣвалъ прочную кольчугу, постоянно оглядывался вокругъ себя, его рука всегда лежала на рукояткѣ кинжала, и вообще онъ былъ похожъ на человѣка, въ любую минуту готоваго кого-нибудь убить. Ночи онъ проводилъ безъ сна, въ полу-дремотѣ, мучился страшными призраками и иногда вскакивалъ съ постели и бѣгалъ по комнатѣ» и т. д. То же мы видимъ и y Шекспира. Ричардъ уже отбрасываетъ свое прежнее лицемѣріе; онъ попробовалъ прибѣгнуть къ нему еще разъ, повторивъ, въ сценѣ съ Елизаветой, пріемы своего прежняго сватовства къ Аннѣ; но въ этой сценѣ его краснорѣчіе, несмотря на силу и убѣдительность, уже лишено той энергичной страстности, которая рѣшила судьбу Анны, — и для зрителя несомнѣнно, что Ричардъ потерпѣлъ полную неудачу, хотя самъ онъ пока еще убѣжденъ въ противномъ. Сбросивъ съ себя маску притворства, онъ становится крутымъ, жестокимъ, подозрительнымъ деспотомъ, гордымъ и грубымъ въ отношеніи даже преданныхъ ему людей; онъ перестаетъ владѣть собою, и все больше и больше испытываетъ какое-то лихорадочное безпокойство и нетерпѣніе. Вѣсть о томъ, что Генрихъ Тюдоръ, графъ Ричмондъ, выступилъ претендентомъ на англійскій престолъ, идетъ съ войскомъ на Англію и привлекаетъ къ себѣ съ каждымъ днемъ новыхъ сторонниковъ, — приводитъ Ричарда въ изступленіе; онъ оскорбляетъ самыхъ вѣрныхъ своихъ слугъ, даетъ противорѣчивыя приказанія, повсюду шпіонитъ, ищетъ утѣшенія въ презрительныхъ отзывахъ о Ричмондѣ, о незначительности его военныхъ силъ, въ яростной брани, которою онъ осыпаетъ претендента и его «бретонскую сволочь». Его умъ теряетъ свою прежнюю гибкость, и даже физическія силы измѣняютъ ему; оружіе становится для него слишкомъ тяжелымъ; онъ нуждается въ винѣ для возбужденія своего угнетеннаго духа…
Наконецъ, наступаетъ ночь наканунѣ рѣшительной битвы на босвортскомъ полѣ, 22 августа 1485 г. И вотъ, въ душѣ Ричарда впервые за всю его жизнь поднимаются страшныя угрызенія совѣсти, представленныя поэтомъ въ видѣ тѣней загубленныхъ злодѣемъ жертвъ, которыя вопіютъ къ небу объ отомщеніи и призываютъ благословеніе на Ричмонда. Послѣдній монологъ Ричарда, послѣ пробужденія отъ страшнаго сна, въ которомъ онъ видѣлъ эти тѣни, является выраженіемъ полнаго отчаянія. Когда-то полный гордой увѣренности въ самомъ себѣ онъ говоритъ: "Я одинокъ, я самъ по себѣ, y меня нѣтъ братьевъ, я не похожъ на братьевъ, " — и въ этомъ одиночествѣ видѣлъ свою силу: теперь сознаніе того же одиночества служитъ источникомъ глубокой скорби: «Я — тотъ же я…» Онъ совсѣмъ одинокъ, и его никто не пожалѣетъ, — даже и онъ самъ. Онъ хотѣлъ бы смягчить свой приговоръ самому себѣ — вѣдь онъ такъ любитъ себя! — но проснувшаяся совѣсть «сотней языковъ» обвиняетъ его. Прежде онъ самодовольно хвастался тѣмъ, что «проклялъ наши праздныя забавы и бросился въ злодѣйскія дѣла»; теперь онъ въ отчаяніи называетъ себя извергомъ…
Но за этой минутой самоосужденія слѣдуетъ необыкновенный подъемъ духа. При первомъ извѣстіи о приближеніи непріятеля, король какъ бы преображается. Рѣчь его къ войску звучитъ сильно и грозно. "Это не призывъ къ славѣ, не поэтическая импровизація, это — циническая, возбуждающая рѣчь властителя надъ людьми, не произносящаго даромъ лишняго слова. Тутъ — все, что способно расшевелить душу суроваго англійскаго воина, готоваго лечь костьми за свой клочекъ поля и за свой семейный очагъ; тутъ ругательства надъ непріятелемъ, до сихъ поръ любимыя британскимъ солдатомъ; тутъ непристойныя слова и, вмѣстѣ съ ними, безпредѣльная увѣренность въ побѣдѣ, увѣренность не фальшивая, a вырывающаяся изъ сердца и увлекающая самаго шаткаго изъ подчиненныхъ. Ни въ одной литературѣ мы не знаемъ образца военнаго краснорѣчія, который хоть сколько нибудь приближался бы къ послѣдней рѣчи короля Ричарда, когда въ его груди «забились тысяча сердецъ»… (Дружининъ). Въ бою онъ совершаетъ сверхчеловѣческія чудеса изступленной храбрости; онъ бьется, какъ затравленный левъ, бьется не съ мрачнымъ отчаяніемъ Макбета, заранѣе знающаго, что онъ осужденъ на гибель, a съ твердой вѣрой въ побѣду, до послѣдняго удара, отнимающаго y него корону вмѣстѣ съ жизнью.
Характеръ Ричарда, изображенный въ этой трагедіи съ такою силою и яркостью, какія мы встрѣчаемъ только въ позднѣйшихъ и величайшихъ произведеніяхъ Шекспира, представляетъ нѣкоторыя общія. такъ сказать, родовыя, черты сходства съ другими шекспировскими злодѣями — съ Макбетомъ, Яго, Эдмундомъ; но въ то же время Ричардъ и отличается отъ нихъ многими вполнѣ своеобразными и только ему одному присущими особенностями. Самое существенное отличіе его отъ Макбета заключается въ томъ, что Ричардъ является человѣкомъ съ огромной энергіей и полнымъ властелиномъ всѣхъ своихъ чувствъ и мыслей; онъ безусловно подавляетъ свою совѣсть и хладнокровно губитъ жертвы своего властолюбія; совѣсть пробуждается y него только послѣ того, какъ онъ уже совершилъ цѣлый рядъ преступленій ради достиженія своей цѣли. Между тѣмъ y Макбета вовсе нѣтъ сильной воли, направленной на злое дѣло: онъ становится преступникомъ отчасти подъ вліяніемъ таинственныхъ злыхъ силъ, отчасти подъ вліяніемъ своей честолюбивой жены, т. е. въ силу только внѣшнихъ обстоятельствъ, a не сущности своей натуры, которая, напротивъ, такъ возмущена преступленіемъ, что голосъ совѣсти, заявляющей о себѣ передъ самымъ совершеніемъ убійства и непосредственно вслѣдъ за нимъ, доводитъ Макбета чуть не до сумасшествія. Съ самой минуты убійства мучительное сознаніе, что «Макбетъ зарѣзалъ сонъ» уже не покидаетъ его, и дальнѣйшія свои преступленія онъ совершаетъ уже какъ бы машинально. Ричардъ, наоборотъ, идетъ къ своей цѣли кровавымъ путемъ совершенно спокойно, сознательно и даже, можно сказать, весело, какъ бы любуясь эффектомъ своего искусства. Въ этомъ отношеніи онъ стоитъ ближе къ Яго, чѣмъ къ Макбету. Но Ричардъ — принцъ и полководецъ, который уже въ силу своего положенія окруженъ извѣстнымъ ореоломъ величія и при этомъ имѣетъ въ виду вполнѣ опредѣленную цѣль — завладѣть престоломъ и удержать его въ рукахъ своихъ и своего потомства; Яго — просто мерзавецъ, который дѣлаетъ зло вовсе не ради достиженія какой-либо цѣли, a только потому, что это доставляетъ ему удовольствіе. Онъ не признаетъ никакихъ нравственныхъ правилъ, издѣвается надъ добродѣтелью и честью и, въ сущности, вовсе ни къ чему не стремится, кромѣ забавы надъ чужими страданіями. Зло для него — стихія, внѣ которой онъ не можетъ жить. Эдмундъ Глостеръ по своему характеру довольно близокъ къ Ричарду: какъ послѣдній рѣшается стать злодѣемъ подъ вліяніемъ мысли о своемъ безобразіи, которое, лишая его всѣхъ радостей жизни, оставляетъ ему одно только стремленіе къ власти, такъ и Эдмундъ задумываетъ и осуществляетъ свои коварные планы подъ вліяніемъ мысли о своемъ жалкомъ положеніи незаконнаго сына. Подобно Ричарду, онъ стремится выйти на широкую дорогу и безжалостно устраняетъ все и всѣхъ, что служитъ ему помѣхой, строитъ ковъ за ковомъ, пользуется слабостью влюбившихся въ него герцогинь, и, опять-таки подобно Ричарду, является безстрашнымъ бойцомъ и рыцаремъ въ рѣшительную минуту. Но y него вовсе нѣтъ того саркастическаго злорадства, того убійственнаго юмора, съ какимъ относится къ своимъ жертвамъ Ричардъ; онъ несравненно грубѣе, проще, искреннѣе.
Разработанный съ удивительнымъ искусствомъ во всѣхъ подробностяхъ характеръ Ричарда III дѣлаетъ его не по имени только, но на самомъ дѣлѣ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ трагедіи, приковывая къ нему, отъ начала до конца, исключительное вниманіе читателя и зрителя. Можно сказать, что вся трагедія сосредоточена на немъ одномъ, Мы сочувствуемъ несчастной судьбѣ маленькихъ принцевъ, жалѣемъ о другихъ многочисленныхъ жертвахъ безпощаднаго властолюбія Ричарда; но все-таки больше всего интересуетъ насъ этотъ необыкновенный злодѣй, поражающій своею разносторонностью, дерзостью, рѣшительностью и силой ума и, несмотря на всѣ свои преступленія, почти завоевывающій наше сочувствіе. Въ нравственномъ отношеніи онъ является настоящимъ Протеемъ, — то пылкимъ любовникомъ, то дальновиднымъ политикомъ, то великодушнымъ и щедрымъ другомъ, то хитрымъ лицемѣромъ и святошей, то, наконецъ, безумно храбрымъ воиномъ. Одаренный отъ природы въ высокой степени драматическимъ темпераментомъ, Ричардъ — превосходный актеръ; онъ въ состояніи изображать самыя возвышенныя чувства, самыя сильныя душевныя движенія съ такой удивительной поверхностной правдивостью, что передъ этимъ его искусствомъ не устоитъ никто, не говоря уже о тѣхъ слабыхъ женщинахъ или близорукихъ эгоистахъ, надъ которыми онъ практикуетъ свои актерскіе пріемы.
Центральная фигура трагедіи совершенно заслоняетъ собою всѣхъ остальныхъ дѣйствующихъ лицъ, которыя хотя и обрисованы (какъ мы всегда видимъ это y Шекспира) съ достаточной полнотой и индивидуальностью, но играютъ въ пьесѣ роль совершенно пассивную, служебную. Впрочемъ, въ толпѣ этихъ лицъ есть одна фигура, которая заслуживаетъ особеннаго нашего вниманія — Маргарита Анжуйская, вдова Генриха VI, «французская волчица», которую Шекспиръ, наперекоръ исторіи[3], помѣстилъ въ этой трагедіи и сдѣлалъ какъ бы олицетвореніемъ гнѣвной Немезиды, придавъ ей черты какого-то сверхчеловѣческаго привидѣнія. Радуясь всякому новому злодѣянію, направленному противъ кого-либо изъ членовъ ненавистнаго ей Іоркскаго дома, издѣваясь надъ каждымъ несчастьемъ и провозглашая его справедливымъ возмездіемъ за бѣдствія Ланкастеровъ, примѣшивая къ воплямъ другихъ женщинъ свои проклятія, она является чѣмъ-то въ родѣ зловѣщаго хора эринній въ трагедіи Эсхила. Эта бывшая героиня (см. «Генрихъ VI», ч. 2 и 3), сама обремененная ужасными злодѣйствами, «съ сердцемъ тигра подъ оболочкой женщины», пережила кровавую гибель всѣхъ своихъ близкихъ и теперь выступаетъ съ проклятіями, которыми она думаетъ ускорить паденіе своихъ враговъ. Сцена трехъ сѣтующихъ женщинъ, которыя сошлись на ступеняхъ дворца, чтобы выплакать свое горе (дѣйствіе IV, явл. 4), принадлежитъ къ числу наиболѣе потрясающихъ сценъ всей трагедіи. Образъ Маргариты возвышается надъ другими: она ликуетъ, она благодаритъ небо за злодѣйства Ричарда, радуясь тому, что «эта алчная собака не щадитъ и дѣтей своей собственной матери». Старый Іоркъ нѣкогда проклялъ эту жестокую женщину, когда она, издѣваясь надъ нимъ, бросила ему платокъ, омоченный въ крови его юноши-сына Рутланда («Генрихъ VI», ч. 3, д. I, явл. 4); проклятіе сбылось надъ ней: она лишилась трона, супруга и сына, котораго закололъ Ричардъ и при паденіи котораго были участниками всѣ эти Риверсы, Грэи, Гэстингсы и Бокингэмы. Но въ этотъ день сила проклятія Іорка перешла на нихъ. Полу-безумная изгнанница смѣло вторгается въ кругъ своихъ враговъ, вызывая своимъ появленіемъ какой-то суевѣрный ужасъ, и громитъ ихъ своими страшными проклятіями, которыя дѣйствительно исполняются надъ всѣми участниками гибели ея мужа и сына: и надъ умирающимъ Эдуардомъ IV, и надъ Кларенсомъ, который клялся биться за Ланкастера, но нарушилъ свою клятву, и надъ Гэстингсомъ, и надъ Елизаветой, которая остается пустою тѣнью самой себя, лишившись братьевъ, мужа и почти всѣхъ своихъ дѣтей, и болѣе всего, конечно, надъ Ричардомъ, главнымъ виновникомъ и вдохновителемъ всѣхъ этихъ кровавыхъ злодѣяній междоусобной войны, въ которомъ какъ бы соединяются всѣ преступленія, раздѣленныя въ предшествующихъ поколѣніяхъ между многими лицами.
Съ гибелью Ричарда оканчивается длинный рядъ ужасныхъ бѣдствій и кровавыхъ злодѣяній, вызванныхъ войною Алой и Бѣлой Розы. Завершитель злополучнаго раздора, Генрихъ Ричмондъ, является въ трагедіи свѣтлымъ, идеальнымъ образомъ благороднаго и простодушнаго рыцаря; его первое дѣйствіе послѣ побѣды — помилованіе, a не мщеніе. Мщеніе какъ бы истощено, кровавый потокъ изсякъ, и на соединеніе двухъ Розъ испрашивается благословеніе неба.
Заключимъ этотъ очеркъ общей характеристикой Шекспира, какъ автора историческихъ драмъ, которую мы находимъ y Ранке:
«Шекспиръ, говоритъ знаменитый нѣмецкій историкъ, овладѣваетъ великими вопросами, по возможности близко слѣдуя хроникѣ и воспринимая отъ нея характерныя черты; но при этомъ онъ каждому лицу даетъ роль, соотвѣтствующую своему собственному пониманію, и оживляетъ дѣйствіе, вводя въ него такіе мотивы, которыхъ исторія не нашла бы или не имѣла бы права принять. Характеры, близкіе между собою по преданію и, вѣроятно, бывшіе близкими и въ дѣйствительности, y него являются различными, каждый съ своими самостоятельными особенностями; естественныя человѣческія движенія, замѣчаемыя обыкновенно только въ частной жизни, пробиваются сквозь политическія событія и черезъ это вдвойнѣ достигаютъ поэтической правды. Но если въ отдѣльныхъ подробностяхъ и замѣчаются отступленія отъ исторіи, то самый выборъ событій, изображаемыхъ на сценѣ, свидѣтельствуетъ о возвышенномъ пониманіи великихъ историческихъ явленій. Мы видимъ здѣсь почти исключительно самыя знаменательныя, полныя глубокой важности положенія и сплетенія обстоятельствъ, великіе историческіе моменты, имѣющіе символическое значеніе не для одной только Англіи, но и для всѣхъ народовъ и ихъ правителей»…
Въ русской литературѣ «Ричардъ III» является одною изъ первыхъ пьесъ, по которымъ наши читатели могли познакомиться съ Шекспиромъ. Въ 1787 г. въ Спб. напечатана была «Жизнь и смерть Ричарда III, короля Аглинскаго, трагедія Г. Шакеспера, жившаго въ XVI вѣкѣ, умершаго въ 1576 году (sic!). Переведена съ французскаго языка въ Нижнемъ Новѣ городѣ прозою въ 1783 году». Къ этому переводу приложено было характерное «примѣчаніе французскаго переводчика», слѣдующаго содержанія:
«Хотя сія трагедія переименована Жизнь и смерть Ричарда III, она однакожъ не содержитъ болѣе, какъ только восемь лѣтъ послѣднія жизни его, ибо начинается съ заключенія въ темницу Герцога Кларенскаго въ 1477 году, a оканчивается смертью Ричарда въ баталію Босфорскую (sic!). Сія пьеса переведена литерально, сколько было возможно преложить на французскій языкъ то, что въ подлинникѣ есть смѣлаго и отмѣннаго. Знающій языкъ Шакесперовъ не найдетъ конечно ничего безмѣрнаго въ томъ образѣ, какимъ стараніе употреблено перенести его на Россійскій языкъ».
Съ французскаго же былъ переведенъ «Ричардъ III» и актеромъ Брянскимъ, въ началѣ 30-хъ годовъ прошлаго столѣтія. Этотъ переводъ долго держался на нашей сценѣ, въ особенности — благодаря Мочалову, въ репертуарѣ котораго роль Ричарда была одною изъ самыхъ выдающихся.
- ↑ Замѣчательно, что Шиллеръ высказалъ это мнѣніе въ то время, когда онъ самъ уже вступилъ на путь серьезныхъ философскихъ и историческихъ изученій, послѣ написанія «Донъ-Карлоса».
- ↑ Вообще, въ 1-мъ дѣйствіи «Ричарда III» Шекспиръ пренебрегаетъ, ради драматическихъ цѣлей, всякой хронологіей: трагедія начинается въ ту минуту, когда только что завершилась побѣда Іорковъ надъ Ланкастерами; a между тѣмъ, тутъ же говорится о болѣзни короля Эдуарда, наступившей гораздо позднее. Сватовство Ричарда связано съ погребеніемъ Генриха VI, a на самомъ дѣлѣ послѣдовало только два года спустя. Точно такъ же и арестъ Кларенса относится къ болѣе позднему времени.
- ↑ Въ дѣйствительности Маргарита послѣ непродолжительнаго заключенія въ Тоуэрѣ, въ 1478 г. была отпущена во Францію, гдѣ и умерла три года спустя, не возвращаясь въ Англію.