Татевскій сборникъ С. А. Рачинскаго. СПб, 1899
КРАСНЫЙ ЗВОНЪ.[править]
…Сегодня у насъ, казанцевъ, большое торжество — встрѣча иконы Божіей Матери, приносимой въ городъ изъ Семіозерной пустыни, за 17 верстъ отъ города. Невѣроятная масса народа — говорятъ, будто бы до 200 тысячъ, — покрываетъ весь лугъ берега Казанки, образуя дивныя сочетанія зелени съ красными и бѣлыми цвѣтами одеждъ. Какая совершенно поразительная сила вѣры и кротости двигаетъ эту массу, дисциплинируетъ ее и тѣмъ даетъ представленіе о формѣ общественныхъ явленій высшаго порядка. Я почему-то даже расплакался, глядя, какъ огромныя массы, при осѣненіи чудотворною иконою, дружно падали на землю и издавали какой-то своеобразный звукъ, какъ бы стонъ или вздохъ. Глядя на это явленіе съ колокольни, я въ первый разъ удивился тѣмъ ритмическимъ варіаціямъ, которыя продѣлывалъ весьма искусный звонарь на малыхъ колоколахъ. Варіаціи эти, по ихъ тематическимъ фигурамъ, рѣшительно сходны со всѣми пріемами развитія темъ въ нашихъ народныхъ пѣсняхъ, и этотъ «красный звонъ» дѣйствительно совпадалъ съ радостнымъ настроеніемъ краснобѣлой толпы. Это было именно то, что заставило меня заплакать. Затакты, увеличеніе числа нотъ съ помощью дѣленій ⅛ на 2/16 внезапныхъ сокращеній на ¼ на малыхъ колоколахъ совершенно правильно контрапунктировали съ крупными фигурами колоколовъ, ударяемыхъ отъ ноги и лѣвой руки звонаря, и вполнѣ подчинялись ритму большого колокола, звонящему маятникомъ въ оба края. Помню, что я не разъ и прежде вдумывался въ ритмическія фигуры, изобрѣтаемыя звонарями, записывалъ ихъ и анализировалъ: но должно быть, сегодня судьба натолкнула меня на истоваго художника-звонаря, приведеннаго въ восторгъ духовнымъ торжествомъ Казани и звонившаго дѣйствительно виртуозно. Особенно удивила меня фигура внезапнаго прекращенія звона и внезапнаго же начала его дружнымъ аккордомъ во всѣ колокола, съ немедленнымъ затѣмъ варіаціоннымъ движеніемъ на среднихъ подъ аккомпаниментъ малымъ аккордами. Эту фигуру, конечно, подчиняясь врожденному ритмическому чувству, звонарь выполнилъ вполнѣ великолѣпно, по всѣмъ правиламъ двойныхъ двутактовъ, подзадоривая слушателей самымъ пикантнымъ синкопированіемъ въ маленькій колокольчикъ и не менѣе характернымъ контрапунктирующимъ ударомъ въ 4-ю четверть другого мальца.
Фигура эта, весьма сложная, ибо мнѣ она представляется двойною варіаціей на хоралъ среднихъ, при данномъ basso ostinato, заставила меня вглядѣться въ лицо звонаря. Онъ глядѣлъ въ сторону, лицо было довольно тупо, хотя и казалось, что онъ прилежно слушалъ свои фигуры. Но вотъ, спустя немного, влѣзъ къ нему какой-то другой, и мой герой, улыбнувшись ему, вдругъ выдумалъ необыкновенно задорную фигуру на темѣ въ синкопированномъ среднемъ голосѣ, акомпанируя прерванно на малыхъ и закончивъ вполнѣ художественно на третьей четверти такта. Я пришелъ затѣмъ въ сущій восторгъ, когда у звонаря хватило вдохновенія промолчать 4-ю, 1-ю и 2-ю четверти и закончить, какъ «coda», весь звонъ аккордомъ на 3-й четверти, совершенно такимъ же дружнымъ, какимъ онъ началъ этотъ звонъ. Послѣ того лицо звонаря прояснилось, и онъ уступилъ съ улыбкою свое мѣсто другому. Другой началъ было также варіировать, но далеко не такъ хорошо.
Вотъ мнѣ приходятъ теперь на память многія мѣста сочиненій Глинки, многія мысли изъ «Пѣвцовъ» Тургенева, многія мои замѣчанія о нашихъ чередующихся танцахъ, многія мои, особенно нынѣ проясняющіяся, наблюденія надъ ритмикою и фигурами разработки мелодій у В. Титова и прочихъ творцовъ XVII вѣка: Послѣдніе производятъ странное впечатлѣніе: сперва — непроходимой пошлости, затѣмъ родной прелести. «Нынѣ отпущаеши» Титова, концертъ Бавыкина: «Небеса убо достойно да веселятся», сначала возмущали всѣхъ слушателей, въ томъ числѣ и меня, а нынѣ мы прислушались къ нимъ и чувствуемъ ихъ особенную простоту, наивность и особенную какую-то манеру письма. Варіаціи звонаря открыли мнѣ, кажется, глаза по этой части. Вернусь въ Москву и подумаю объ этомъ…