1880
[править]Ночь. По Строгонову мосту, по направленію къ Черной рѣчкѣ двигаются лихачьскія сани съ медвѣжьей полостью, на концахъ которой виднѣются мельхіоровыя львиныя лапы. Упарившагося до мыла рысака лихачъ пустилъ шагомъ, ради легкой передышки, а самъ покуриваетъ папироску. Въ саняхъ баранья шубенка въ мерлушковой скуфейкѣ и съ узломъ въ рукахъ, изъ котораго выглядываетъ испанская шляпа съ галуномъ и перомъ. Шубенка достала изъ саней бутылку и глотнувъ раза два изъ горла, передала лихачу.
— На-ко, пососи!
— Благодаримъ покорно. Въ дорогу это они вамъ изволили дать?
— Братцы-то? Да, въ дорогу. У нихъ ужъ такое положеніе. Какъ кому съ загула командировка — сейчасъ бутылкой коньяку благословляютъ. Хоть самъ пей, хоть людей спаивай. Хорошіе купцы, ласковые. Кажиную ночь чертятъ и чтобъ къ утру непремѣнно до радужныхъ чертей допиться. Это у нихъ положеніе. Послѣ этого мы ихъ и веземъ домой. Опять же въ ночной загулъ не меньше трехъ безобразіевъ сдѣлать, а то они не спокойны. Сегодня вотъ ужъ два безобразія они сдѣлали. За обѣдомъ въ «Медвѣдѣ» одному гостю рожу французской горчицей вымазали, а потомъ въ «Фоли-Бержерѣ» въ ложѣ при всемъ народѣ завивались. Послали за паликмахтеромъ, и тотъ имъ капуль щипцами накаливалъ. Что смѣху-то было! Публика смотритъ, а они какъ ни въ чемъ ни бывало-только сидятъ въ бѣлыхъ паликмахтерскихъ накидкахъ, да свое любимое слово вдругъ и крикнутъ: Ку-ку! Сегодня вотъ двумя первыми безобразіями недовольны: «чуднаго, говорятъ, ничего нѣтъ, такъ надо на загладку что нибудь почуднѣе начудить». Даве послали меня изъ «Бержера» за шпанскими костюмами, а самихъ себя велѣли на Черной Рѣчкѣ по ресторантамъ искать. Вотъ везу узелъ. Костюмы для третьяго безобразія, а какое такое оно будетъ, намъ неизвѣстно.
— Вы у нихъ на какомъ же положеніи? Въ артельщикахъ, что-ли? спросилъ лихачъ.
— Нѣтъ, въ адъютантахъ. Ихъ два брата, и они четырехъ адъютантовъ завсегда при себѣ на тройкахъ для командировокъ возятъ. Меня за гармонію выбрали. Я на гармоніи лихъ…
— Когда же они спятъ, коли кажиную ночь?
— Днемъ. Вѣдь у нихъ торговли никакой. Они седьмой мѣсяцъ папашинькину кончину за упокой поминаютъ — въ томъ ихъ и занятіе. У нихъ папинька въ Сибири почтовую гоньбу держали и постоялые дворы съ кабаками, а теперь пріяли кончину праведную и милліонъ денегъ имъ оставили, такъ ихъ душу кажиный день поминаютъ. У насъ меньше пятисотъ рублей въ вечеръ и пропою нѣтъ, а то они считаютъ за конфузъ.
— Въ адъютантахъ ты! протянулъ лихачъ. — А какое же жалованье?
— Жалованья никакого, а что у хмѣльнаго урвешь, тѣмъ и живъ. Пей, ѣшь сколько влѣзетъ. Ну, теперь пошелъ! Дожидаются они. Надо по ресторанамъ искать. Заѣзжай въ первый, а тамъ во второй.
Лихачъ стегнулъ вожжами рысака и тотъ помчался. Пріѣхали на дворъ ресторана.
— Ку-ку! крикнула баранья шубенка.
— Ку-ку! отвѣчалъ молодой троечникъ, выглядывая изъ-подъ полости троечныхъ саней, гдѣ онъ прикурнулъ заснуть.
— Ну, значитъ, здѣсь. Это ихъ сигналъ. Сразу на слѣдъ напали.
Баранья шубенка бросилась въ подъѣздъ ресторана.
— Махаловы братцы здѣсь существуютъ? спросила шубенка татарина.
— Никакъ нѣтъ-съ, отвѣчалъ тотъ.
— Какъ никакъ нѣтъ-съ, коли троичникъ сигналъ подалъ, что здѣсь.
— Здѣсь-съ, да не велѣли сказывать. Пили, пили, да и започивали въ кабинетѣ.
— Надо разбудить, потому я адъютантъ ихній изъ командировки.
Лакей осмотрѣлъ шубенку съ ногъ до головы.
— Словно какъ-будто-бы у нихъ адъютантъ-то другой былъ.
— Чудакъ! У нихъ четыре адъютанта. Чиновникъ съ краснымъ носомъ, актеръ, дьячокъ и я. Сейчасъ мы докажемъ. Куку! Куку!
— Куку! Куку! раздалось изъ кабинета.
— Вонъ они откликаются.
Дверь кабинета отворилась и на порогѣ предсталъ одинъ изъ братцевъ Махаловыхъ. Лицо его было заспано и даже какъ-то перекошено отъ выпитаго вина. Онъ былъ въ одномъ жилетѣ. Баранья шубенка вошла въ кабинетъ, ярко освѣщенный канделябрами. На столѣ стояли остатки ужина и раскупоренныя бутылки шампанскаго, на половину недопитыя. Другой братъ лежалъ на диванѣ и спалъ.
— Привезъ? спросилъ проснувшійся Нахаловъ.
— Привезъ-съ, самые что ни-на-есть гиспанистые костюмы. Насилу досталъ.
— А шпаги?
— И двѣ шпаги есть, только изъ ноженъ не вынимаются. Заклепаны. А другихъ не было.
— Дуракъ, какъ-же я буду команду дѣлать?
— А вы жезлъ изъ подсвѣчника сдѣлайте да имъ и командуйте.
— Молодецъ! за выдумку спасибо! сломай подсвѣчникъ. Ну, а какое намъ третье безобразіе сегодня дѣлать — придумалъ?
— Никакъ нѣтъ-съ, Василій Васильичъ.
— Какой-же ты послѣ этого адъютантъ?
— Я адъютантъ для гармоній. Безобразіе вѣдь чиновникъ обѣщался придумать. Онъ этимъ дѣломъ руководствуетъ.
— Его здѣсь нѣтъ. Я его за непочтеніе на Каменноостровскомъ проспектѣ изъ саней вонъ выпихнулъ. Дьячокъ, вмѣсто того, чтобы меня охранять, пьянъ какъ собака, а актера я въ городъ на садокъ за стерлядью услалъ. Хотѣли мы съ братцемъ стерлядки поѣсть и вдругъ здѣсь въ рестарантахъ ни одной аршинной стерляди не нашлось. Ну, а меньшей длины намъ жрать не по чину.
Баранья шубенка почесала затылокъ и что-то соображала.
— И то ужъ будетъ хорошее безобразіе, ежели вы съ братцемъ въ испанскіе костюмы одѣнетесь и по корридору верхомъ на лакеяхъ будете ѣздить, сказала шубенка. — Можно такимъ манеромъ буфетъ приступомъ взять, въ чужой кабинетъ по ошибкѣ въѣхать и у гостей свѣчи потушить, а нѣтъ и канделябры похитить.
— Такъ тебѣ здѣшніе лакеи въ чужой кабинетъ и поѣдутъ!
— Пришпорить можно. Какіе-же вы послѣ этого рыцари въ своемъ составѣ! Да вотъ что: одѣвайтесь скорѣй гишпанцами, а тамъ придумаемъ. Цыганъ позвать можно и велѣть имъ войско изображать.
— Цыганъ! Каждый день цыгане, да цыгане ужъ надоѣли. Господи, хоть бы арапы какіе-нибудь пѣвчіе пріѣхали!
— Такъ можно цыганъ заставить вымазаться арапами. Сейчасъ это имъ сажи изъ кухни и пусть мажутся. Вотъ, вамъ и новая канифоль!
— Вавилка! Ты человѣкъ съ мозгами! Люблю! воскликнулъ Махаловъ. — Будь отнынѣ старшимъ адъютантомъ. Зови цыганъ! Мишенька, одѣвайся шпанцемъ, костюмы привезли, и Вавилка самое новое безобразіе придумалъ! крикнулъ онъ брату.
Костюмы надѣты. Явились цыгане.
— Ребята, по сту рублей за часъ мы вашему хору акуратно платили за пѣніе, сказали братья цыганамъ. — Но цыгане намъ надоѣли — хотимъ араповъ слушать. Мажьтесь сажей всѣ до единаго. Только чтобъ и женщины. Ежели согласны, сейчасъ по двѣсти рублей за часъ получите. А нѣтъ, вонъ отсюда и чтобы духу вашего никогда не было около насъ! Кажется можете хорошимъ-то покупателямъ услужить.
Цыгане пошептались на своемъ гортанномъ нарѣчіи и согласились. Черезъ полъ-часа вымазанные сажей они изображали араповъ и пѣли «Вьюшки». Братья Махаловы, одѣтые испанцами и верхомъ на лакеяхъ, разъѣзжали передъ цыганскимъ фронтомъ.
— Василій Васильичъ! Михайло Васильичъ! Довольны-ли безобразіемъ? спрашивала ихъ баранья шубенка.
— Довольны! И тебя не забудемъ! отвѣчали они.