Полное собраніе сочиненій В. Г. Короленко. Томъ восьмой
Изданіе Т-ва А. Ф. Марксъ въ Петроградѣ. 1914
Въ біографіи извѣстнаго провинціальнаго писателя, А. C. Гаицскаго, изданной нижегородской ученой архивной комиссіей, приводится, между прочимъ, слѣдующій характерный эпизодъ: въ «Нижегородскомъ Ярмарочномъ Листкѣ» (одной изъ первыхъ ласточекъ провинціальной печати), редакторомъ котораго состоялъ покойный писатель, появилось въ 1871 или 1872 году объявленіе нѣкоего г-на Лика о конторѣ для найма и рекомендаціи прислуги. "Въ наше время, — пишетъ біографъ, — такія конторы открываются съ соотвѣтствующаго разрѣшенія полиціи и безъ дальныхъ околичностей приступаютъ къ взиманію соотвѣтствующей платы за комиссію. Но въ тѣ наивныя времена каждое новое дѣло ставилось принципіально и не обходилось безъ нѣкотораго паѳоса… Поэтому и г. Ликъ въ своемъ объявленіи прибѣгаетъ къ примѣрамъ «просвѣщенныхъ странъ», говоритъ о прогрессѣ, объ общественномъ благѣ и чуть ли даже не «о любви къ отечеству и народной гордости». А. С. Гацискій, отмѣчая новое учрежденіе въ своемъ фельетонѣ, обращаетъ вниманіе на одну сторону дѣла, упущенную изъ виду Ликомъ, обѣщавшимъ всевозможныя гарантіи и справки о поведеніи прислуги нанимателю. Хорошо, возражаетъ Гацискій, — но отчего же нѣтъ рѣчи о гарантіяхъ и справкахъ для нанимающихся? «Кто бы ни былъ нанимающійся, — гувернеръ или кучеръ, управляющій или дворникъ, — онъ долженъ имѣть въ актѣ условія одинаковыя права съ нанимателемъ. Что такое наемъ? Если это обоюдно-свободное условіе одного лица съ другимъ… то оно должно существовать на тѣхъ же основаніяхъ, какъ и всякій разумный договоръ двухъ заинтересованныхъ сторонъ, со всѣми разумными послѣдствіями. Если договоръ такого рода, что требуетъ непремѣнно гарантіи, — гарантія необходима съ обѣихъ сторонъ. А если это такъ, то странно, что, налаживая своего рода main inerte на нанимающагося, г. учредитель не допускаетъ въ то же время недобросовѣстности нанимателя. А вѣдь это легко можетъ случиться»…
Эти простыя соображенія написаны болѣе четверти вѣка назадъ, но, какъ справедливо полагаетъ біографъ, — «они не утратили своей свѣжести и въ наше время, когда въ значительно выросшей россійской прессѣ вновь и неоднократно подымается все тотъ же „вопросъ о прислугѣ“. Въ то время идея равноправности только что освобожденнаго меньшаго брата, провозглашенная сверху въ основныхъ положеніяхъ, проводилась послѣдовательно и неуклонно во всѣ мелкія развѣтвленія житейскихъ отношеній. Съ тѣхъ поръ многое вокругъ насъ измѣнилось: идея освобожденія десятилѣтіями проникала въ практику жизни и обоюдно укоренялась въ правахъ. Это, конечно, преимущество нашего времени, черта бытового прогресса. Фактически мы имѣемъ теперь гораздо больше равноправности въ житейскомъ обиходѣ, чѣмъ въ тѣ времена, когда практика во всемъ объемѣ житейскихъ отношеній была еще полна крѣпостническихъ привычекъ съ обѣихъ сторонъ. Но за то въ идеѣ — мы заключали тогда отъ рабства къ свободѣ. Теперь у насъ гораздо больше свободы въ нравахъ, но какъ часто мы опять заключаемъ — отъ свободы къ рабству»…[1]
Эти мысли приходятъ въ голову каждый разъ, когда въ прессѣ возникаетъ «вопросъ о прислугѣ». А возникаетъ онъ ежегодно, въ промежутки, когда остальныя «злобы дня» оскудѣваютъ. И тогда, особенно столичная мелкая пресса начинаетъ настойчиво и страстно напоминать о «рабской зависимости хозяевъ отъ прислуги» и о «порокахъ» послѣдней.
Въ данную минуту вопросъ опять на очереди не потому, чтобы не было другихъ болѣе животрепещущихъ темъ; напротивъ, темы есть, и сама по себѣ печать дала бы отдыхъ вопросу о прислугѣ, если бы случайно онъ не былъ поставленъ съ двухъ, можно сказать, совершенно противуположныхъ сторонъ.
Прежде всего сама «практика» этого вопроса выдвинула и невольно привлекла вниманіе на нѣкоторыя его «проявленія». «На дняхъ, — читаемъ мы въ „Сынѣ Отечества“, — въ тифлисскомъ полицейскомъ управленіи происходилъ разборъ удивительнаго, почти невѣроятнаго дѣла. Контролеръ закавказской жел. дороги г. Горностаевъ, просилъ объ „освобожденіи отъ крѣпостной зависимости (!) 18-лѣтней дѣвушки сироты Пелагеи Звѣревой“. Объ этомъ сообщила недавно газ. „Нов. Обозрѣніе“. Оказывается, что состоятельные люди Ивановы, живущіе въ собственномъ домѣ, держали у себя 18-лѣтнюю Полю Звѣреву, плохо кормили и постоянно колотили. Два года выносила дѣвушка эту пытку и, наконецъ, избитая, ушла къ г-мъ Горностаевымъ, умоляя ихъ принять ее къ себѣ хоть даромъ. Горностаевы приняли, но недѣли черезъ двѣ г-жа Иванова на улицѣ, среди бѣлаго дня напала на Полю, вырвала изъ ея рукъ ребенка Горностаевыхъ и прогнала его, а Полю, кричавшую и просившую помощи, увела къ себѣ и заперла, въ присутствіи многочисленныхъ стороннихъ свидѣтелей»[2].
Очевидно, г-жа Иванова какъ будто проспала всѣ 30 лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ уничтожена крѣпостная зависимость. Нужно быть очень увѣренной въ своемъ правѣ, чтобы такъ рѣшительно, среди бѣла дня, на улицѣ ловить бѣглую крѣпостную и водворять ее на мѣсто. Однако, еще гораздо изумительнѣе отношеніе къ этому дѣлу тифлисской полиціи. Когда, по заявленію Горностаевыхъ, Поля была вызвана въ полицію, то приставъ прежде всего накинулся на нее. «Ты бродяга, ты чего исторіи затѣваешь… Ты должна жить у Ивановыхъ, или я тебя въ острогъ отправлю»[3].
Г-жѣ Горностаевой пришлось напоминать г. приставу, «что крѣпостное право отмѣнено болѣе 37 лѣтъ назадъ».
Къ сожалѣнію, «Сынъ Отеч.», изъ котораго мы заимствовали эту небольшую исторію, не приводитъ ея финала. Приставъ, какъ и околоточные, отказался освободить неправильно закрѣпощенную дѣвушку, предлагая «жаловаться полицеймейстеру». Авторъ цитированной замѣтки говоритъ, что гг. Горностаевы люди не безъ вліянія и «могутъ жаловаться», изъ чего можно почерпнуть нѣкоторое утѣшеніе: вѣроятно, Поля теперь, когда я пишу эти строки, отъ крѣпостной зависимости уже какой-нибудь инстанціей освобождена. «Но что, если бы за Полю некому было заступиться?» — спрашиваетъ газета, и предлагаетъ нашему вниманію другой случай изъ той же области.
Это дѣйствительно случай выдающійся, — настолько, что даже «Россійское телеграфное агентство», не особенно щедрое на извѣстія такого рода изъ нашей внутренней жизни, сочло нужнымъ оповѣстить о немъ читающую публику въ обширной телеграммѣ. Дѣло вотъ въ чемъ.
28 ноября 1896 года Александра Зазинко подала прокурору кишиневскаго окружнаго суда прошеніе, въ которомъ, обвиняя жену губернскаго инженера, Ольгу Гаскетъ, и дочь ихъ, Леонору Гаскетъ, въ истязаніи, изложила, между прочимъ, слѣдующее: «Прослуживъ горничной у гг. Гаскетъ съ 24 августа но 8 октября с. г., и испытала столько невзгодъ и жестокихъ пытокъ отъ г-жи Ольги Гаскетъ, что (это) заставило меня оставить эту злосчастную службу и искать пріюта у другихъ людей. По поводу истребованнаго мною разсчета г-жа Гаскетъ обрушилась на меня всею силою истерическаго гнѣва и безвинно стала причинять мнѣ побои, и чѣмъ дольше я кричала, чѣмъ жесточе она била меня, при чемъ, призвавъ на помощь дочь свою, Леонору, и остальную домашнюю прислугу, повалили меня на полъ, подняли вверхъ на голову юбку и рубаху и обнаженныя части тѣла г-жа Гаскетъ стегала бичевкой, пытаясь затѣмъ наложить ту же веревку мнѣ на шею, чтобы задавить меня, при чемъ также бросилась на меня съ ножомъ, но въ этомъ остервененномъ бѣшенствѣ была остановлена людьми, при помощи которыхъ я едва успѣла бѣжать. Отъ описанной выше операціи я занемогла и даже слегла въ постель, что и лишило меня возможности принести своевременно жалобу на преступныя дѣйствія Гаскетъ»…
Въ подтвержденіе своей жалобы Зазинко сослалась на 8 свидѣтелей, и эта жалоба послужила первоначальнымъ поводомъ къ процессу, о которомъ оповѣстило телеграфное агентство. Въ концѣ концовъ, Александру Зазинко все-таки оправдали…
Какъ, — скажетъ, быть можетъ, удивленный читатель, — развѣ судили не Ольгу Гаскетъ, а избитую Зазинко? Именно судили избитую Зазинко! Это-то обстоятельство и рисуетъ передъ нами самую характерную сторону въ злополучномъ «вопросѣ о прислугѣ».
Вышло это вотъ какъ. По жалобѣ потерпѣвшей Зазинко было произведено полицейское дознаніе и… Это уже секретъ полицейскаго дознанія, какъ все это вышло, но только большинство свидѣтелей отказались подтвердить показаніе Зазинко, а не отказавшійся, нѣкто Ткачукъ, и заступившійся за Зазинко Довбышъ попали вмѣстѣ съ нею на скамью подсудимыхъ. Первая за клевету на почтенную г-жу Ольгу Гаскетъ, а Довбышъ и Ткачукъ по обвиненію въ томъ, что, «не участвуя сами въ преступленіи Зазинко, склонили ее все-таки къ совершенно сего преступленія» (!!).
Оказалось, однако, что г-жа Ольга Гаскетъ слишкомъ ужъ натянула струну. Если бы она просто великодушно «простила» избитую ею Александру Зазинко, то Зазинко такъ и осталась бы клеветницей. Но г-жа Ольга Гаскетъ пожелала еще, въ назиданіе, вѣроятно, остальному составу «распущенной прислуги» — упрятать Зазинко въ тюрьму. Тогда, конечно, никто изъ «этихъ людей» не посмѣлъ бы обращаться къ прокурорамъ. И вотъ г-жа Олъга Гаскетъ подаетъ вдобавокь жалобу, обвиняя избитую дѣвушку въ клеветѣ.
Результатъ и былъ оповѣщенъ телеграммой агентства. На судѣ оказалось, что Зазинко вовсе не клеветала, что ее дѣйствительно жестоко истязали, что она выскочила на улицу, «вся окровавленная, съ распущенными волосами»… «Она была въ отчаяніи, тѣмъ болѣе, что г-жа Гаскетъ грозила ее повѣсить и пыталась набросить веревку на шею»… Оказалось еще, что г-жа Гаскетъ и вообще истязала прислугу, но послѣдняя почему-то боялась говорить объ этомъ, и, наконецъ, было установлено документально, что «добрая барыня» подкупала свидѣтелей и склоняла нѣкоего Домбровскаго къ подлогу «въ своихъ интересахъ по этому дѣлу». «Вы знаете, — писалъ ей, между прочимъ, нѣкто Сехметницкій (письмо прочитано на судѣ), сколько труда мнѣ стоило убѣдить Дарью не показывать слѣдователю правду, какъ вы били Сашку» (Зазинко). Въ виду всѣхъ этихъ показаній, обвинитель отказался поддерживать обвиненіе и, наоборотъ, выступилъ защитникомъ Зазинко. «Нарисовавъ полный портретъ г-жи Гаскетъ, г. обвинитель настаивалъ на полномъ оправданій обвиняемыхъ»… Нечего говорить, что присяжные вынесли оправдательный вердиктъ Зазинко, — и вотъ какимъ образомъ вышло, что она оправдана въ томъ, что ее били, истязали и грозили повѣсить…
Почти одновременно съ этими извѣстіями выступаетъ сначала на страницахъ «Спб. Вѣдомостей», а затѣмъ и въ остальныхъ газетахъ новый проектъ урегулированія отношеній между нанимателями и нанимаемыми въ городѣ С.-Петербургѣ (подлежащій обсужденію думы «въ одномъ изъ ближайшихъ засѣданій», какъ сказано въ газетахъ). Совпаденіе — нельзя сказать, чтобы очень выгодное для проекта, который, къ сожалѣнію, тоже долженъ быть отнесенъ къ числу актовъ, «заключающихъ отъ свободы къ рабству» и вносящихъ начала, стоящія въ полномъ противорѣчіи съ основами новой, пореформенной русской жизни…
Вотъ важнѣйшія черты этого проекта въ томъ видѣ, какъ онъ появился въ газетахъ.
При управленіи с.-петербургскаго «градоначальника учреждается „контроль частной прислуги въ Петербургѣ и пригородныхъ участкахъ“, съ соотвѣтствующимъ, разумѣется, штатомъ и канцеляріей. По утвержденіи и изданіи соотвѣтствующаго устава, вся прислуга, находящаяся въ Петербургѣ и пригородныхъ участкахъ, должна быть въ теченіи 6 мѣсяцевъ записана въ алфавитные списки контроля и снабжена „служебными книжками“. Безъ такихъ книжекъ прислуга не имѣетъ права наниматься, а хозяева — принимать ее въ услуженіе. За книжку взимается съ прислуги 15 коп., а за перемѣну мѣста служенія устанавливается плата, въ размѣрѣ одного рубля, который взыскивается посредствомъ особо установленныхъ марокъ, при чемъ этотъ расходъ несутъ обѣ стороны, предъявивъ, не позднѣе 2-хъ недѣль со дня найма, книжку въ контроль для необходимыхъ отмѣтокъ. За нарушеніе этихъ правилъ наниматели подвергаются денежному взысканію до 30 р. или аресту не свыше 20 дней. Прислуга, вновь прибывшая въ столицу (?), обязана въ теченіи 3-хъ дней явиться въ контроль для полученія служебной книжки и билета на проживаніе безъ мѣста: эти билеты выдаются только на одинъ мѣсяцъ и могутъ быть возобновлены не иначе, какъ по представленіи прислугою основаній для отсрочки (съ противномъ случаѣ „прислуга“ высылается изъ столицы?).
За нарушеніе этихъ правилъ, прислуга подвергается штрафу до ста р. или аресту до 1 мѣс. Если въ книжкѣ прислуги окажется три неодобрительныхъ аттестата о службѣ, то она высылается къ мѣсту приписки, съ воспрещеніемъ жительства въ столицѣ отъ одного до трехъ лѣтъ. Дѣйствіе устава распространяется вообще на всю домашнюю прислугу, какъ-то: лакеевъ, камердинеровъ, кучеровъ, поваровъ, дворниковъ, швейцаровъ, кондукторовъ общ. каретъ, оффиціантовъ, боннъ, нянекъ, мамокъ, кухарокъ, горничныхъ, судомоекъ и прачекъ. Со временемъ имѣется въ виду учредить при контролѣ прислуги справочный отдѣлъ для указанія хозяевамъ — прислуги, и послѣдней — мѣстъ. Суммы, поступающія въ доходъ контроля, назначаются на содержаніе личнаго состава этого учрежденія и на проч. расходы, а также на выдачу наградъ прислугѣ за безупречную службу. Изъ образующихся остатковъ отъ доходовъ, устраивается пріютъ для престарѣлой и неспособной къ труду прислуги, общежитіе для временно оставшихся безъ службы и обратившихъ на себя вниманіе хорошимъ поведеніемъ слугъ, и, кромѣ того, будетъ выдаваться единовременное пособіе прислугѣ, въ случаѣ болѣзни или увѣчья».
«Новое Время», приводя извлеченія изъ проекта, прибавляетъ, что онъ «безъ сомнѣнія, нуждается еще въ немалой обработкѣ». Намъ кажется; что слово «обработка» не совсѣмъ идетъ къ проекту, вызывающему, при самомъ поверхностномъ анализѣ, цѣлую массу недоразумѣній и именно въ своихъ основныхъ положеніяхъ. Прежде всего, онъ вводитъ новые налоги и взысканія, а это, какъ извѣстно, не предоставлено ни городскимъ управленіямъ, ни администраціи, и можетъ быть сдѣлано лишь въ законодательномъ порядкѣ. Далѣе, самая квалификація «прислуги», въ связи съ предъявленными къ ней требованіями, становится въ противорѣчіе съ многими существующими законоположеніями. Начнемъ съ того, что «прислуга, вновь прибывшая въ столицу, обязана въ теченіи 3-хъ дней явиться въ контроль для полученія служебной книжки и билета». Этотъ пунктъ рѣшительно ставитъ въ тупикъ. Въ Россіи, какъ извѣстно, ни законъ, ни практика не знаетъ особой касты — прислуги, которая бы являлась прислугой, даже не состоя ни у кого въ услуженіи. У насъ есть крестьяне, мѣщане, люди духовнаго званія, дворяне и «разночинцы», и изъ всѣхъ этихъ сословій пополняются также кадры прислуги. До тѣхъ поръ, пока я не поступилъ въ услуженіе, я, очевидно, не прислуга и имѣю законнѣйшее право не являться въ «контроль» не только 3 дня, а хоть и 3 года. Но представьте, что по истеченіи 3 мѣсяцевъ по пріѣздѣ въ столицу мои обстоятельства сложились такимъ образомъ, что я вынужденъ поступить въ кучера, лакеи, управляющіе или въ качествѣ «бонны». И вотъ, я уже подлежу штрафу за то, что пользовался своимъ неотъемлемымъ правомъ въ качествѣ русскаго обывателя и проживалъ въ столицѣ, не являясь въ контроль по истеченіи 3-хъ дней.
Какимъ образомъ, въ самомъ дѣлѣ, заставить кого-нибудь, пріѣзжающаго въ столицу, немедленно заявлять о своемъ желаніи поступить въ прислуги, если это сразу ставитъ его въ положеніе человѣка, лишеннаго нѣкоторыхъ правъ? Въ самомъ дѣлѣ, не принадлежа къ числу такъ называемыхъ Спиридоновъ-солнцеворотовъ, «рѣшенныхъ столицы»[4], жуликовъ и т. п. народа, — я имѣю право проживать въ городѣ неограниченно. Но разъ я заявилъ о своемъ намѣреніи поступить въ прислуги, мнѣ выдаютъ билетъ-книжку срокомъ только на мѣсяцъ, и дальнѣйшее мое пребываніе уже становится въ зависимость отъ особыхъ разрѣшеній. Какимъ же образомъ полиція будетъ отличать прислугу отъ неприслуги, если только не завести особаго штата, который будетъ слѣдить за людьми, пытающимися найти себѣ мѣсто, какъ нынѣ полиція нравственности слѣдитъ за женщинами, уклоняющимися отъ полученія извѣстнаго билета?
Передо мною изданіе петербургской городской управы: «С.-Петербургъ по переписи 15 декабря 1890 года». Изъ него я узнаю, что среди остальныхъ группъ столичнаго населенія въ 1890 году числилось прислуги домовой (дворники, швейцары и т. д.) 20.040 чел. съ 15.471 лицомъ, зависѣвшимъ отъ ихъ заработка. Прислуги личной было гораздо больше, а именно 86.183 чел. самостоятельныхъ и 9.176 человѣкъ, зависѣвшихъ отъ ихъ заработка. Складывая эти цифры, получаемъ 130.870 человѣкъ, что къ общему числу петербургскихъ жителей того времени (954.390 чел.) составляло 13,7 %. Въ настоящее же время, когда населеніе возросло свыше милліона, контингентъ «прислуги» можно навѣрное считать въ 150 тысячъ.
Итого 150 тысячъ человѣкъ и 13 процентовъ общаго числа столичнаго населенія, — такова внушительная масса людей, которыхъ разбираемый проектъ стремится простымъ постановленіемъ городской думы и утвержденіемъ административной власти поставить внѣ дѣйствія равныхъ для всѣхъ русскихъ людей законовъ и лишить нѣкоторыхъ правъ, принадлежащихъ всѣмъ русскимъ людямъ. Это коренная ошибка проекта, выработаннаго въ с.-петербургскомъ градоначальствѣ, и ея не исправить никакими «обработками». Очень похвально, конечно, что проектъ предполагаетъ въ будущемъ пріюты для престарѣлой прислуги и т. п. учрежденія. Все это крайне необходимо. Но цѣна, которую требуетъ проектъ, слишкомъ дорога. Да и вообще, какъ всякая попытка, основанная на невѣрной общей формулѣ, — проектъ просто невыполнимъ, такъ какъ разныя его части сталкиваются и съ существующими, давно вошедшими въ жизнь узаконеніями, и между собою. Если мнѣ не удалось найти мѣсто въ теченіи 3-хъ мѣсяцевъ, — меня высылаютъ. А моя семья? А тѣ изъ 25—30 тысячъ «несамостоятельныхъ», которые жили въ столицѣ моимъ заработкомъ? Наконецъ, на какомъ же основаніи, если я не ворую, не нищенствую, а живу на свои сбереженія? Или, можетъ быть, я перебиваюсь въ это время поденной работой. Или мнѣ помогаетъ братъ. Наконецъ, — навсегда ли я «рѣшаюсь столицы», какъ «Спиридоны-солнцевороты», громилы, жулики и т. д., или мнѣ предоставляется, проѣхавшись по этапу на родину, вновь явиться въ столицу и вновь потребовать въ контролѣ билетъ, чтобы вновь пытать счастіе въ теченіи новаго мѣсячнаго срока. Го тогда для чего же я путешествовалъ на родину, съ которой можетъ быть давно потерялъ всѣ связи, и на какой предметъ казна или общество несли расходы по моему туда препровожденію?..
Но особенно характерны и интересны пункты, которыми проектъ пытается «регулировать взаимныя отношенія сторонъ». Урегулировать взаимныя отношенія — это значитъ, конечно, поставить ихъ, во 1-хъ, на законную почву, а во 2-хъ — обезпечить обѣимъ сторонамъ возможность пользоваться своими законными правами. Вотъ почему новѣйшее законодательство этого рода по самой «силѣ вещей» главнымъ образомъ заботится о сторонѣ слабѣйшей. Это — общая тенденція такъ называемаго рабочаго законодательства, ограждающаго рабочаго отъ злоупотребленій (въ родѣ произвольныхъ штрафовъ, уплаты не деньгами, а натурой и пр.) и отъ такихъ опасностей для жизни, здоровья и нравственности, которыя создаются условіями труда. Вотъ почему главное содержаніе рабочаго законодательства, практикуемаго и у насъ, — ограниченіе продолжительности рабочаго дня, воспрещеніе труда малолѣтнихъ, установленіе тѣхъ или другихъ смѣнъ…
Проектъ, подлежащій внесенію въ думу, по самому типу своему, является полной противоположностью этимъ началамъ. Весь онъ разсчитанъ на удобства и гарантіи одной, и при томъ именно сильнѣйшей стороны. Нельзя же въ самомъ дѣлѣ принимать серьезно газетныя ламентаціи о «рабской зависимости хозяевъ отъ прислуги». Если бы газеты писались и выписывались прислугой, а не господами, — мы бы читали въ нихъ совсѣмъ другое. Достаточно представить себѣ положеніе дѣвушки или женщины, входящей вполнѣ одинокою въ чужую среду, чтобы понять, гдѣ тутъ слабѣйшая сторона, и почему мы никогда не читали о прислугѣ, которая бы въ теченіи продолжительнаго времени истязала своихъ господъ, а потомъ еще посадила ихъ же на скамью подсудимыхъ, а вотъ о г-жѣ Ольгѣ Гаскетъ прочитали совсемъ на-дняхъ. Между тѣмъ, ко многимъ угрозамъ «высылки изъ столицы» проектъ прибавляетъ еще одну: прислуга высылается послѣ третьей неодобрительной аттестаціи въ книжкѣ.
Кто же будетъ вписывать эти аттестаціи? Контроль? Но тогда этому контролю присваиваются (постановленіемъ думы!) судебныя функціи, и для 150 тысячъ столичныхъ жителей создается особая юрисдикція. Хозяинъ? Но тогда въ рукахъ третьяго, аттестующаго частнаго лица будетъ фактически находиться право административной высылки, а полиція превращается въ простую исполнительницу его распоряженія, совершенно такъ, какъ въ крѣпостное время, когда «господамъ» достаточно было прислать своего кучера или горничную съ запиской въ участокъ, чтобы тамъ уже надъ ними «распорядились». Но теперь вѣдь, въ самомъ дѣлѣ, времена другія, и полиція тоже пережила своего рода эмансипацію.
Наконецъ, что же дѣлать съ тѣми общими законами, которые ограждаютъ отъ «клеветы» всякаго россійскаго гражданина, совершенно независимо отъ рода его занятій? Не далѣе, какъ въ прошломъ году, нѣкто г. Драгомирецкій, въ то время редакторъ «Руси», начерталъ въ паспортѣ своей прислуги неодобрительный отзывъ, оказавшійся клеветой. Прислуга обратилась къ защитѣ закона, и вотъ г. Драгомирецкій очутился лицомъ къ лицу съ весьма непріятными статьями уложенія о наказаніяхъ. Изъ этого, конечно, слѣдуетъ выводъ, что клеветать нехорошо и опасно. Но юридически это выражается такъ: не слѣдуетъ дѣлать такихъ отзывовъ, вредящихъ доброму имени и интересамъ другихъ лицъ (хотя бы и прислуги), которыхъ нельзя доказать.
Какъ же теперь будетъ съ этими узаконеніями? Я ставлю себя въ положеніе хозяина. Передо мной «книжка», моя прислуга дурна, и я вижу себя обязаннымъ написать о ней правду. Хорошо. Но я вовсе не желаю, подобно г-ну Драгомирецкому, навязать себѣ процесса ни у мирового, ни даже въ «участкѣ». Будутъ ли въ мою пользу отмѣнены существующія узаконенія въ томъ смыслѣ, что я могу писать о прислугѣ позорящія свѣдѣнія, не обязываясь доказательствами?
Представимъ себѣ, что будутъ. Но тогда еще хуже. Я ставлю себя въ положеніе прислуги; представляю себѣ молодую дѣвушку, которой «хозяинъ» дѣлаетъ .предложенія, несогласныя съ нравственностью. Она ихъ отвергаетъ съ негодованіемъ, и вотъ въ ея книжку вписывается «неодобрительный отзывъ». Долженъ ли законъ оказать ей защиту и потребовать у «хозяина» доказательствъ? Очевидно, долженъ.
Вообще, признаюсь откровенно, что даже съ точки зрѣнія «хозяина» я не могъ бы почувствовать ни малѣйшаго удовлетворенія отъ разбираемаго проекта. Не говоря уже о налогѣ на перемѣну прислуги, о всякихъ лишнихъ хлопотахъ, о рискѣ, подобно г-ну Драгомирецкому, вступить въ конфликтъ съ уложеніемъ о наказаніяхъ, — мнѣ не улыбаются даже наиболѣе ласковые пункты проекта. Съ какой стати за службу лично мнѣ, моя прислуга, живущая въ моей квартирѣ, можно сказать въ нѣдрахъ моего семейства, будетъ ожидать «денежной награды» не отъ меня, а отъ полицейскаго контроля…
Нѣтъ, — сказалъ бы я въ качествѣ россійскаго обывателя, — лучше ужъ я вынесу нѣкоторыя неудобства, но предоставьте мнѣ устраиваться и ограждать себя по старому. А законъ пусть ограждаетъ насъ всѣхъ одинаково, и къ этому, т. е. къ возможности обѣимъ сторонамъ пользоваться своими законными правами, только и должны направляться всѣ дальнѣйшіе проекты.
1888 г.