ЛЕДИ ЛЕДЛОУ (*).
[править]I.
[править]Я теперь старуха и въ моей юности много было не такъ, какъ теперь. Въ наше время мы путешествовали не иначе, какъ въ каретахъ, вмѣщавшихъ въ себѣ шесть человѣкъ; эти кареты впродолженіе двухъ дней проѣзжали разстояніе, которое честной народъ проѣзжаетъ теперь въ нѣсколько часовъ съ шумомъ, брызгами и съ такимъ пронзительнымъ свистомъ, что легко можно оглохнуть. Въ наше время письма приходили три раза въ недѣлю, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Шотландіи, гдѣ я жила, когда была дѣвочкой, почта приходила только разъ въ мѣсяцъ, но за-то письма были дѣйствительно письмами въ то время; мы чрезвычайно цѣнили ихъ и читали и изучали, какъ книги. Въ настоящее время почта съ шумомъ приходитъ два раза въ день, привозитъ коротенькія отрывочныя записки, безъ начала и конца, и состоящія по-большей-части изъ какой-нибудь одной сильной фразы, которую благовоспитанные люди едва рѣшились бы произнесть, полагая, что она слишкомъ-отрывиста. Хорошо все это, пожалуй, перемѣнилось къ-лучшему — я готова признать это; но въ настоящее время вы ни за что не найдете такую женщину, какова была леди Ледлоу.
Я постараюсь познакомить васъ съ нею. Это не исторія; мой разсказъ не имѣетъ ни начала, ни средины, ни конца.
Мой отецъ былъ бѣдный пасторъ и имѣлъ многочисленную семью. Про мою мать говорили всегда, что въ ея жилахъ течетъ хорошая кровь; когда она хотѣла блеснуть передъ людьми, среди которыхъ судьба поставила ее (то были преимущественно богатые демократы-мануфактуристы, говорившіе только о свободѣ и о французской революціи), то надѣвала манжеты, обшитыя настоящими старыми англійскими кружевами, которыя непремѣнно были сильно заштопаны, но которыхъ нельзя было купить ни за что на свѣтѣ, потому-что искусство дѣлать такія кружева исчезло вмѣстѣ съ временемъ. Эти манжеты, какъ говорила моя мать, свидѣтельствовали о томъ, что ея предки значили нѣчто въ то время, когда предки богатыхъ людей, которые теперь смотрѣли на ней свысока, были ничто, если только у нихъ были предки. Не знаю, замѣчалъ ли кто-нибудь, кромѣ нашего семейства, эти манжеты, но мы всѣ, дѣти, преисполнялись гордостью, когда моя мать надѣвала ихъ, и подымали головы, какъ подобало потомкамъ леди, которая прежде обладала кружевами. Мой милый отецъ часто говорилъ намъ, что гордость — великій грѣхъ; но намъ позволяли гордиться только манжетами моей матери; и она была такъ невинно-счастлива, когда надѣвала ихъ (бѣдная матушка! нерѣдко она надѣвала ихъ съ весьма-изношеннымъ и полинялымъ платьемъ), что я, послѣ всѣхъ уроковъ жизни, все еще считаю эти манжеты благословеніемъ нашего семейства. Вы думаете, что я ужь и забыла про леди Ледлоу — нисколько. Леди, которой принадлежали кружева. Урсула Генбёри, была бабушкою моей матери и миледи Ледлоу. И вотъ, когда мой бѣдный отецъ умеръ и моя мать находилась въ крайне-затруднительномъ положеніи, не зная что ей дѣлать съ своими девятью дѣтьми, и перебирала въ мысляхъ лицъ, на помощь которыхъ она могла бъ надѣяться, леди Ледлоу прислала письмо и предлагала помощь. И теперь еще вижу я это письмо: большой листъ толстой желтой бумаги съ прямымъ широкимъ полемъ, оставленнымъ съ лѣвой стороны письма, написаннаго тонкимъ почеркомъ, письма, заключавшаго въ себѣ на томъ же пространствѣ бумаги гораздо-болѣе, нежели всѣ письма настоящаго времени. Письмо было запечатано гербовою печатью, ромбомъ, такъ-какъ леди Ледлоу была вдова. Моя мать указала намъ прежде всего на девизъ: «Foy et Loy» и на гербъ рода. Генбёри, а потомъ ужь распечатала письмо. Она, казалось, боялась прочесть, что было написано; движимая нѣжною любовью къ своимъ осиротѣлымъ дѣтямъ, она, какъ я ужь сказала, писала ко многимъ лицамъ, отъ которыхъ, если говорить правду, не имѣла никакихъ правъ требовать помощи; ихъ холодные, жосткіе отвѣты не разъ заставляли ее плакать, когда она думала, что никто изъ насъ не смотритъ на нея. Я даже не знаю, видѣла ли она леди Ледлоу когда-нибудь; я знала о ней только то, что она была знатная дама, бабушка которой приходилась сводною сестрою прабабушкѣ моей матери; но я ничего не слышала ни о ея характерѣ, ни о ея положеніи, и сомнѣваюсь, чтобъ и мать моя знала что-либо.
Я стала за матерью и старалась черезъ ея плечо прочесть письмо; оно начиналось такъ: «Дорогая кузина Маргарита Даусенъ», и съ той минуты, когда я прочла эти слова, сердце мое забилось надеждой. Она писала… но я, кажется, могу припомнить собственныя ея слова:
«Дорогая кузина Маргарита Даусенъ, я была чрезвычайно опечалена, услышавъ о потерѣ, которую вы понесли въ смерти такого добраго мужа и такого почтеннаго пастора, какимъ былъ, какъ я всегда слышала, уважаемый всѣми мой покойный кузенъ Ричардъ.»
— Прочти! сказала моя мать, указывая пальцами на это мѣсто: — прочти это вслухъ малюткамъ: пусть они услышатъ, какою доброю славою пользовался ихъ отецъ всюду и какъ хорошо отзываются о немъ тѣ, которыхъ онъ не видалъ никогда. Кузенъ Ричардъ, какъ мило пишетъ ея милость! Продолжай, Маргарита!
Говоря это, она отерла глаза и приложила палецъ къ губамъ, чтобъ унять мою маленькую сестру, Цецилію, которая принялась-было болтать и шумѣть, не имѣя никакого понятія о важности письма.
"Вы пишете, что остались съ девятью дѣтьми. У меня также было бы девять, еслибъ мои всѣ были живы. У меня остался одинъ Рудольфъ, теперешній лордъ Ледлоу. Онъ женатъ и большею частью живетъ въ Лондонѣ. Но я держу у себя въ Коннингтёнѣ шесть молодыхъ дѣвушекъ; я содержу ихъ, какъ своихъ дочерей и только, можетъ-быть, нѣсколько ограничиваю ихъ относительно платья и пищи, которыми пользуются молодыя леди, принадлежащія къ лучшему кругу и обладающія состояніемъ. Эти молодыя особы, принадлежащія къ хорошимъ семействамъ, хотя и неимѣющія средствъ, составляютъ мое всегдашнее общество, и я стараюсь исполнять свой долгъ въ-отношеніи къ нимъ, какъ приличествуетъ христіанкѣ. Одна изъ этихъ молодыхъ дѣвицъ умерла (въ своемъ семействѣ, съ которымъ поѣхала повидаться) въ прошломъ маѣ. Вы обязали бы меня, еслибъ позволили вашей старшей дочери занять ея мѣсто въ моемъ домашнемъ быту. Ей, по моему разсчету, лѣтъ шестнадцать. Она найдетъ здѣсь подругъ, которыя только нѣсколько старше ея. Я одѣваю моихъ молодыхъ подругъ на свой счетъ и, сверхъ-того, каждой изъ нихъ даю небольшую сумму на мелкіе расходы. Случай выйти замужъ представляется здѣсь очень-рѣдко, такъ-какъ Коннингтёнъ весьма отдаленъ отъ всѣхъ городовъ. Нашъ пасторъ — глухой старикъ-вдовецъ; мой управляющій женатъ; что жь касается фермеровъ, живущихъ по сосѣдству, то они, натурально, не могутъ обратить на себя вниманіе молодыхъ дѣвицъ, находящихся подъ моимъ покровительствомъ. Когда же одна изъ дѣвицъ захочетъ выйти замужъ и я довольна ея поведеніемъ, то я дѣлаю ей свадебный обѣдъ, даю платья и бѣльё; тѣмъ же, которыя останутся у меня до моей смерти, я назначу въ моемъ завѣщаніи небольшой капиталъ. Я предоставляю самой себѣ уплачивать ихъ путевыя издержки, потому-что, съ одной стороны, не люблю, чтобъ дѣвушки разъѣзжали безъ нужды, съ другой же, не желаю, чтобъ слишкомъ-продолжительное отсутствіе изъ семейства ослабило естественныя узы.
«Если мое предложеніе нравится вамъ и вашей дочери — или, лучше сказать, если оно нравится вамъ, такъ-какъ я увѣрена, что ваша дочь воспитана хорошо и не вздумаетъ противиться вашему желанію — то увѣдомьте меня о томъ, дорогая кузина Маргарита Даусенъ, и я вышлю за вашею дочерью экипажъ въ Кевистокъ, мѣстечко, до котораго идетъ почтовая карета.»
Моя мать положила письмо и долго сидѣла молча.
— Я не буду знать, что дѣлать безъ тебя, Маргарита.
Молодая неопытная дѣвушка, я за минуту передъ тѣмъ была въ восторгѣ отъ мысли о новомъ мѣстѣ, о новой жизни; но потомъ, исполненный грусти взоръ моей матери, плачъ дѣтей, нежелавшихъ разлуки со мною…
— Матушка, я не поѣду! сказала я.
— Тебѣ будетъ лучше тамъ, возразила она, качая головой. — Леди Ледлоу женщина весьма-могущественная: она можетъ помочь твоимъ братьямъ. Нельзя не принять ея предложенія.
Послѣ долгихъ совѣщаній, мы приняли его.
Мы были вознаграждены, или такъ мы думали, потому-что, впослѣдствіи, когда я узнала леди Ледлоу, я узнала и то, что она исполнила бы свой долгъ въ-отношеніи къ-намъ, родственникамъ, лишеннымъ всякой помощи, и въ такомъ случаѣ, еслибъ мы даже не приняли ея благосклоннаго предложенія, помѣстивъ одного изъ моихъ братьевъ въ пріютъ Христа.
Вотъ какимъ образомъ узнала я леди Ледлоу.
Я хорошо помню тотъ день, когда пріѣхала въ Генбёри-Кортъ, послѣ обѣда. Леди послала встрѣтить меня въ ближайшемъ городѣ, гдѣ останавливалась почтовая карета. «Старый грумъ, кажется, изъ Генбёри-Корта, спрашиваетъ васъ», сказалъ мнѣ прислужникъ на почтовой станціи: «не васъ ли зовутъ Даусенъ?» Мнѣ стало страшно; и когда я потеряла изъ виду защитника, которому ввѣрила меня моя мать, я впервые начала понимать, что значатъ слова: «идти къ чужимъ». Меня подсадили въ высокій кабріолетъ съ верхомъ (эти кабріолеты назывались въ то время шезами), и мой спутникъ медленно и осторожно повезъ меня по самой пастушеской странѣ, какой я никогда не видывала до того времени. Мало-по-малу мы стали подниматься на обширную возвышенность; грумъ слѣзъ съ своего мѣста и пошелъ впереди лошадей. Мнѣ также очень хотѣлось пройтись пѣшкомъ, но я не знала, много ли могла пройти, а главное, я не смѣла попросить, чтобъ мнѣ помогли спуститься съ высокихъ подножекъ кабріолета. Наконецъ, мы поднялись на вершину: то было обширное, освѣжаемое вѣтеркомъ, очищенное, незагороженное мѣсто, называвшееся, какъ я послѣ узнала, мѣстомъ для охоты. Грумъ остановился, перевелъ духъ, потрепалъ лошадь и затѣмъ снова сѣлъ рядомъ со мною.
— Далеко ли намъ до Генбёри-Корта? спросила я.
— Далеко ли, миссъ? Намъ осталось проѣхать еще миль десять.
Такъ начали мы разговаривать и продолжали довольно-живо. Онъ, казалось, боялся начать разговоръ со мною, также точно, какъ я боялась заговорить съ нимъ первая; но онъ преодолѣлъ свою робость скорѣе меня. Я предоставила ему выборъ предметовъ разговора, хотя очень-часто не могла понять, что было въ нихъ интереснаго; напримѣръ, больше четверти часа разсказывалъ онъ объ удивительной породѣ, которую получилъ отъ какого-то лисовика, лѣтъ тридцать назадъ, и говорилъ о всевозможныхъ норахъ и ходахъ, предполагая, вѣроятно, что я знаю все это такъ же хорошо, какъ и онъ, а я все это время думала, что это за животное — лисовикъ.
Когда мы проѣхали мѣсто для охоты, дорога стала хуже. Въ настоящее время человѣкъ, невидѣвшій проселочныхъ дорогъ пятьдесятъ лѣтъ назадъ, не можетъ и вообразить себѣ, каковы онѣ были. Намъ приходилось прыгать, какъ говорилъ мой спутникъ Рендель, почти всю дорогу по глубокимъ, наполненнымъ тиною колеямъ, и ужасные толчки, которые безпрестанно получала я, безпокоили меня въ одноколкѣ до такой степени, что я вовсе не могла смотрѣть на окружавшіе меня предметы и должна была крѣпко держаться. Дорога была очень-грязна, такъ-что я не могла бы идти пѣшкомъ не выпачкавшись; а я не хотѣла представиться леди Ледлоу въ первый разъ въ такомъ видѣ. Но лишь только мы выѣхали на поля, гдѣ кончалась грязь, я попросила Ренделя помочь мнѣ сойти, когда увидѣла, что могла пройти по полямъ, не загрязнивъ платья; Рендель, исполненный нѣжнаго, состраданія къ своей упарившейся лошади, утомленной тяжкою ѣздою по грязной дорогѣ, ласково поблагодарилъ меня и помогъ мнѣ быстро соскочить на землю.
Поля постепенно спускались къ лощинѣ, которую съ каждой стороны замыкали ряды высокихъ вязовъ: можно было подумать, что въ прежнее время это была обширная длинная аллея. Мы спустились по поросшему травою откосу и въ концѣ тѣнистаго спуска увидѣли заходившее солнце. Вдругъ мы подошли къ длинному ряду ступеней.
— Не хотите ли сбѣжать, миссъ, а я объѣду кругомъ и встрѣчу васъ внизу, а потомъ вы лучше сядьте опять, а то миледи останется недовольна, если увидитъ, что вы пришли пѣшкомъ.
— А развѣ домъ близко? спросила я, вдругъ остановясь при этой мысли.,
— Вотъ онъ, миссъ, сказалъ онъ, указывая своимъ хлыстомъ на нѣсколько кривыхъ трубъ, возвышавшихся въ глубокой тѣни, изъ-за группы деревьевъ. Эти деревья окаймляли собой большой квадратный лугъ у подошвы крутаго откоса, на краю котораго мы стояли.
Я, не спѣша, спустилась по ступенямъ и встрѣтилась внизу съ Ренделемъ и одноколкой; взявъ боковою дорогою влѣво, мы медленно объѣхали кругомъ и въѣхали въ ворота на большой дворъ, находившійся передъ домомъ.
Дорога, по которой мы пріѣхали, вела прямо къ надворной сторонѣ зданія.
Генбёри-Кортъ — обширный домъ изъ краснаго кирпича, по-крайней-мѣрѣ, онъ частью обложенъ краснымъ кирпичемъ; привратницкая и стѣны, окружающія зданіе, изъ кирпича; на каждомъ углу каменныя украшенія; двери и окна, какіи вы видите въ Гемптен-Кортѣ. Съ надворной стороны крыша, двери съ сводами и каменные средники у оконъ — все это (такъ обыкновенно говорила намъ леди Ледлоу) служитъ доказательствомъ, что Генбёри-Коргъ былъ нѣкогда монастыремъ. Тутъ была и комната настоятеля, только мы называли ее комнатой мистрисъ Медликоттъ; была и рига, въ которой хранилась собранная десятина и которая была такъ же обширна, какъ церковь; были и цѣлые ряды садковъ, къ которымъ въ прежнее время обыкновенно прибѣгали монахи въ постные дни. Но все это я увидѣла только впослѣдствіи. Въ первый же день я только замѣтила большое ползучее растеніе (которое, говорятъ, первый привезъ въ Англію одинъ изъ предковъ леди), вполовину покрывавшее лицевую сторону зданія. Какъ я неохотно разсталась съ своимъ защитникомъ въ почтовой каретѣ, такъ же неохотно разсталась я теперь съ Ренделемъ, моимъ новымъ другомъ, съ которымъ была знакома всего три часа. Но нельзя было помочь моему горю: я должна была идти въ домъ. Пройдя мимо величественнаго стараго джентльмена, отворившаго мнѣ двери, а вошла въ большую залу на правой рукѣ, которую послѣдніе солнечные лучи освѣщали чуднымъ краснымъ свѣтомъ; джентльменъ пошелъ потомъ впереди меня; мы поднялись нѣсколько ступенекъ и прошли по возвышенію, служившему, какъ я узнала впослѣдствіи, мѣстомъ обѣда для важныхъ лицъ; потомъ мы повернули влѣво, прошли цѣлый рядъ комнатъ, окнами въ великолѣпный садъ съ безчисленнымъ множествомъ цвѣтовъ, которые я замѣтила, несмотря на то, что уже были сумерки. Выйдя изъ послѣдней комнаты, мы поднялись на четыре ступени, затѣмъ мой проводникъ отдернулъ тяжелую шелковую занавѣску и я находилась въ присутствіи леди Ледлоу.
Она была очень-мала ростомъ и держала себя весьма-прямо. На ней былъ надѣтъ огромный кружевной чепецъ, чуть не вполовину всей ея фигуры; изъ-подъ него едва было видно ея голову (чепчики, которые завязывались подъ подбородкомъ, вошли въ употребленіе позже, и миледи очень не жаловала ихъ, говоря что дама въ такомъ уборѣ все-равно, что въ ночномъ чепцѣ). Спереди на чепцѣ красовался большой бантъ изъ бѣлыхъ атласныхъ лентъ; кругомъ головы шла широкая повязка изъ тѣхъ же лентъ, крѣпко-державшая чепецъ на мѣстѣ. Дорогая индійская муслиновая шаль была наброшена на ея плечи и грудь; на леди былъ передникъ изъ той же матеріи, черное шелковое платье съ короткими рукавами и манжетами, шлейфъ котораго былъ продѣтъ сквозь карманную прорѣшку, длятого, чтобъ укоротить платье до удобной длины; изъ-подъ платья виднѣлась стеганая шелковая юбка цвѣта лавенды. Полосы леди были бѣлы какъ снѣгъ, но я едва могла видѣть ихъ: они почти совершенно были закрыты чепцомъ; ея кожа, несмотря на лѣта, напоминала воскъ цвѣтомъ и твердостью; глаза она имѣла большіе, темноголубые; въ ея молодости они, должно-быть, составляли всю ея красоту, потому-что, сколько я могу припомнить, ни ротъ, ни носъ не представляли ничего особеннаго. У ея стула стояла большая налка съ золотымъ набалдашникомъ; но, кажется, палка служила болѣе признакомъ важности и достоинства, нежели для употребленія, по-тому-что старая леди, когда хотѣла, ходила такъ же легко и бодро, какъ пятнадцатилѣтняя дѣвушка; во время раннихъ прогулокъ по утрамъ, она бродила по аллеямъ такъ же, какъ любая изъ насъ.
Она встала, когда я вошла въ комнату. Я присѣла у самыхъ дверей (моя матушка всегда говорила мнѣ, что того требуетъ приличіе) и невольно приблизилась къ миледи. Она не протянула своей руки, но поднялась на цыпочки и поцаловала меня въ обѣ щеки.
— Вы озябли, дитя мое. Вы напьетесь чаю со мною.
Она взяла со стола небольшой колокольчикъ и позвонила; изъ передней вошла въ комнату горничная и (все, казалось, ужь было приготовлено и ждало моего прибытіи) принесла фарфоровый сервизъ съ готовымъ чаемъ и тарелку съ тоненькими кусочками хлѣба съ масломъ, которые я могла бы съѣсть всѣ безъ всякаго усилія — такъ голодна была я послѣ моей продолжительной поѣздки. Горничная сняла съ меня салопъ, и я сѣла, чрезвычайно-смущенная тишиною, осторожными шагами горничной по толстому ковру и нѣжнымъ голосомъ и яснымъ произношеніемъ леди Ледлоу. Чайная ложка ударилась о чашку съ рѣзкимъ шумомъ; этотъ шумъ, казалось, былъ здѣсь такъ необыкновененъ и неумѣстенъ, что я сильно покраснѣла. Глаза леди встрѣтились съ моими… взоръ темноголубыхъ глазъ ея былъ въ то же время и проницателенъ и мягокъ.
— У васъ руки очень озябли, моя милая; снимите перчатки (на мнѣ были толстыя перчатки изъ ланьей кожи; и не смѣла снять ихъ безъ позволенія), дайте я потру и отогрѣю ваши руки… по вечерамъ теперь очень-холодно.
И она взяла мои большія красныя руки въ свои, мягкія, теплыя бѣлыя руки, которыя были всѣ въ кольцахъ. Потомъ она пристально посмотрѣла мнѣ въ лицо и сказала:
— Бѣдный ребенокъ! И вы самая старшая изъ девяти! У меня была дочь, которая теперь была бы вамъ ровесница; а все-таки не старшая изъ девяти.
Затѣмъ наступило молчаніе; потомъ она позвонила и приказала горничной, Адамсъ, показать мнѣ мою комнату.
Комната была такъ мала, что, я думаю, она непремѣнно служила прежде кельей. Стѣны были каменныя, выбѣленныя; постель изъ бѣлаго канифаса. Съ каждой стороны кровати лежало на полу по небольшому куску краснаго половика и стояли два стула. Въ смежномъ чуланѣ помѣщались мой рукомойникъ и туалетный столъ. На стѣнѣ, прямо противъ кровати, былъ написанъ текстъ изъ священнаго писанія; ниже висѣла гравюра, довольно-обыкновенная въ тѣ времена, изображавшая короля Георга и королеву Шарлотту со всѣми многочисленными дѣтьми ихъ до самой крошечной принцессы Амаліи въ дѣтской ходулькѣ. Съ каждой стороны висѣлъ небольшой портретъ, также гравированный; съ лѣвой — Людовика XVI-го, съ правой — Маріи-Антуанетты. На каминѣ лежали трутница и молитвенникъ. Сколько я помню, вотъ все, что было въ комнатѣ. И дѣйствительно, въ то время люди не мечтали о письменныхъ столахъ, чернильницахъ, портфеляхъ, удобныхъ креслахъ и еще Богъ-вѣсть о чемъ. Мы ходили въ наши спальни (такъ учили насъ), для того только, чтобъ одѣваться, спать, молиться.
Вскорѣ меня позвали ужинать. Я послѣдовала за молодою леди, которая пришла за мною. Она повела меня внизъ по широкой отлогой лѣстницѣ въ большую залу, черезъ которую я проходила прежде, когда шла въ комнату леди Ледлоу. Въ залѣ находились еще четыре молодыя дѣвицы; всѣ онѣ стояли и не говорили ни слова; онѣ поклонились мнѣ, когда я вошла въ залу. Онѣ были одѣты однообразно, какъ-бы по формѣ: муслиновые чепцы съ голубыми лентами, повязанными вокругъ головы, простые муслиновые платки, лиловые передники и суконныя цвѣтныя платья. Онѣ стояли всѣ вмѣстѣ неподалеку отъ стола, на которомъ поставленъ былъ ужинъ: пара холодныхъ цыплятъ, саладъ и сладкій пирогъ изъ фруктовъ. На возвышеніи помѣщался круглый столъ меньшаго размѣра; на немъ находились серебряная кружка съ молокомъ и небольшой круглый хлѣбецъ. Къ столу было придвинуто рѣзное кресло, на спинкѣ котораго виднѣлась графская корона. Я думала, что кто-нибудь изъ дѣвицъ заговоритъ со мною, но онѣ были робки, а я и подавно; или тому была другая причина. Почти минуту спустя послѣ того, какъ я вошла въ дверь съ нижняго конца залы, леди появилась въ двери, которая вела на возвышеніе; мы присѣли чрезвычайно-низко; я сдѣлала это потому, что видѣла какъ низко присѣли другія. Она остановилась и съ минуту смотрѣла на насъ.
— Дѣвицы, сказала она: — прошу васъ принять ласково Маргариту Даусенъ.
Онѣ обходились со мною любезно, вѣжливо, какъ обращаются съ чужимъ человѣкомъ, но разговоръ касался только ужина. Когда ужинъ кончился и одна изъ насъ прочла молитву, миледи позвонила, служанки вошли въ комнату и убрали все со стола; потомъ онѣ принесли небольшой налой и поставили его на возвышеніе; всѣ мы столпились около него, и миледи позвала одну изъ дѣвицъ на возвышеніе и приказала ей читать псалмы и поученія, назначенныя для настоящаго дня. Какъ испугалась бы я, еслибъ была на ея мѣстѣ! То не были молитвы. Миледи считала расколомъ имѣть другія молитвы кромѣ тѣхъ, которыя находились въ молитвенникѣ; какъ она сама не стала бы читать проповѣдь въ приходской церкви, такъ и не позволила бы читать молитвы въ частномъ домѣ никакому человѣку, непринадлежавшему къ духовному званію. Я даже не знаю, заслужилъ ли бы пасторъ ея одобреніе, еслибъ сталъ читать молитвы въ несвященномъ мѣстѣ.
Она была фрейлиной королевы Шарлотты, такъ-какъ принадлежала къ древнему роду Генбёри, который послѣ большаго могущества при Плантагенетахъ, и была наслѣдницею всей земли, остававшейся семейству отъ большихъ помѣстій, которыя въ прежнее время составляли четыре отдѣльныя графства. Генбёри-Кортъ принадлежалъ ей по праву. Она вышла замужъ за лорда Ледлоу и долго жила въ его различныхъ помѣстьяхъ, не заглядывая въ свой дѣдовскій замокъ. Изъ всѣхъ ея дѣтей въ живыхъ остался только одинъ ребенокъ: они по большей части умерли въ имѣніяхъ лорда Ледлоу; вслѣдствіе этого миледи получила отвращеніе ко всѣмъ этимъ мѣстамъ и сильно желала вовратиться въ Генбёри-Кортъ, гдѣ она, дѣвушкой, была такъ-счастлива. Я думаю, ея дѣвичество было счастливѣйшею порою ея жизни; большая часть ея разсужденій въ то время, когда я узнала ее, казались чрезвычайно-странными, но они были общими, господствующими пятьдесятъ лѣтъ назадъ. Напримѣръ, въ то время, какъ я жила въ Генбёри-Кортѣ, только-что начали раздаваться требованія образованія; мистеръ Рекзъ завелъ воскресныя школы, нѣкоторые пасторы признавали столь же необходимымъ учить письму и ариѳметикѣ, какъ чтенію. Миледи не хотѣла и слышать объ этомъ: это значитъ вводить равенство, сѣять революцію, говорила она. Когда приходила наниматься въ услуженіе молодая дѣвушка, миледи требовала ее къ себѣ, разсматривала наружность и одежду и разспрашивала ее о ея семействѣ. Послѣднее обстоятельство имѣло въ глазахъ миледи особенную важность: она говорила, что дѣвушка, которая останется равнодушною, когда ее изъ участія или изъ любопытства спросятъ о ея матери или о маленькомъ братѣ, или о сестрѣ (если она не сирота), что такая дѣвушка едва-ли будетъ хорошей служанкой. Потомъ она заставляла ее разуть ногу, чтобъ посмотрѣть, хорошо и опрятно ли была она обута. Потомъ приказывала ей прочесть молитву Господню и символъ вѣры. Затѣмъ спрашивала, умѣетъ ли она писать. Если первые пункты оказывались удовлетворительными, но въ то же время дѣвушка умѣла писать, то лицо миледи омрачалось. Это обманывало ея ожиданія; она поставила себѣ за правило, отъ котораго никогда не уклонялась, не нанимать служанки, умѣющей писать. Миледи, однакожь, нарушала это правило; это случилось два раза и въ обоихъ случаяхъ она подвергла дѣвушку большему и необыкновенному испытанію, заставивъ ее прочестъ наизусть десять заповѣдей. Одна живая, молодая дѣвушка (мнѣ было жаль ее; впрочемъ, она, впослѣдствіи, вышла замужъ за богатаго торговца сукнами, въ Шрьюзбёри), которая выдержала испытаніе очень-удовлетворительно, если взять во вниманіе то, что она умѣла писать, испортила все дѣло, быстро присовокупивъ, послѣ десятой заповѣди:
— Если угодно вашей милости, я могу вести счеты.
— Ступай вонъ! торопливо воскликнула миледи. — Ты годишься только для торговли, а не мнѣ въ услуженіе.
Дѣвушка вышла изъ комнаты совершенно-убитая; не прошло, однакожъ, минуты, миледи послала меня распорядиться, чтобъ дѣвушку прежде накормили; и дѣйствительно, она опять позвала ее къ себѣ, но дала ей Библію и приказала остерегаться французскихъ правилъ жизни, при помощи которыхъ французы стали рубить головы своимъ королямъ и королевамъ.
Бѣдная дѣвушка, съ распухшими отъ слезъ глазами, сказала:
— Помилуйте, миледи, я не сдѣлаю никакого вреда мухѣ, а не только-что королю, и я терпѣть не могу ни французовъ, ни лягушекъ.
Но миледи была неумолима и взяла къ себѣ дѣвушку, которая не умѣла ни читать, ни писать, чтобъ вознаградить себя за безпокойство, причиненное ей успѣхомъ, который сдѣлало воспитаніе въ сложеніи и вычитаніи; и, впослѣдствіи, когда умеръ пасторъ, находившійся въ приходѣ Генбёри въ то время, когда я пріѣхала къ миледи, и епископъ на его мѣсто назначилъ другаго, молодаго человѣка, то это было однимъ изъ пунктовъ, въ которыхъ новопоставленный и миледи никакъ не могли согласиться между собою. Когда добрый, глухой старичокъ, мистеръ Маунтфордъ былъ живъ, то миледи, не имѣя желанія слушать проповѣдь, обыкновенно подходила къ дверцамъ просторнаго, отгороженнаго для нея квадратнаго мѣста въ церкви, которое приходилось прямо противъ налоя, и говорила (въ то время службы, когда, по указанію нашихъ церковныхъ книгъ, слѣдовало пѣть гимнъ):
— Мистеръ Моунтфордъ, сегодня я не буду васъ безпокоить просьбою о проповѣди.
И всѣ мы съ большимъ удовольствіемъ стояли во всю службу на колѣняхъ; хотя мистеръ Моунтфордъ ничего не слышалъ, онъ, однакожь, впродолженіе этой части службы, всегда глазами слѣдилъ за движеніями миледи. Но новый пасторъ, мистеръ Грей, былъ человѣкъ совершенно-другаго рода. Онъ сильно заботился о всемъ, что касалось его прихода, и миледи, оказывавшая бѣднымъ добро въ той степени, въ какой это согласовалось съ ея понятіями, часто восхваляла его, называя его неожиданнымъ благодѣтелемъ прихода; онъ никогда не получалъ отказа, если посылалъ въ Генбёри-Кортъ за хлѣбомъ, виномъ, желе или за саго, для какого-нибудь больнаго. Но онъ непремѣнно хотѣлъ быть представителемъ новаго направленія въ дѣлѣ образованія, а потому я видѣла разстройство миледи въ одно воскресенье; когда она подозрѣвала (я не знаю, что заставило ее подозрѣвать это), что онъ въ своей проповѣди упомянетъ и о воскресной школѣ, которую думалъ основать. Она встала съ своего мѣста (она еще ни разу не вставала съ своего мѣста со смерти мистера Моунтфорда, умершаго уже два года или болѣе) и сказала:
— Мистеръ Грей, сегодня я не буду безпокоить васъ просьбою о проповѣди.
Но она произнесла эти слова не такимъ спокойнымъ и твердымъ голосомъ, какъ прежде, и мы опустились на колѣни скорѣе съ любопытнымъ ожиданіемъ, нежели съ удовольствіемъ, какъ прежде. Мистеръ Грей произнесъ весьма жаркую проповѣдь, въ которой доказывалъ необходимость основать въ деревнѣ субботнюю школу. Миледи закрыла глаза и, казалось, спала; но я не думаю, чтобъ она проронила изъ этой рѣчи хотя одно слово, хотя она ничего не говорила о ней до слѣдующаго воскресенья, когда по обыкновенію, двѣ изъ насъ ѣхали съ нею въ каретѣ; мы отправлялись навѣстить бѣдную больную женщину, жившую за нѣсколько миль на другомъ концѣ имѣнія и прихода; выѣхавъ изъ хижины, мы встрѣтили мистера Грея, который шелъ къ ней и, казалось, изнемогалъ отъ жара и усталости. Миледи, кивнувъ ему, подозвала его къ себѣ, сказала ему, что подождетъ и возьметъ его съ собою, и выразила свое удивленіе, что видитъ его здѣсь, такъ далеко отъ дома, и что онъ совершилъ это путешествіе не въ субботу, тогда какъ онъ, сколько она могла судить по его проповѣди въ прошлое воскресенье, отдавалъ преимущество іудейской вѣрѣ противъ христіанской. Онъ, казалось, не понималъ, что она хотѣла сказать этимъ; дѣло было въ томъ, что, кромѣ-того, что онъ съ жаромъ говорилъ о школахъ и объ ученіи, онъ еще называлъ воскресенье днемъ субботнимъ; потому миледи говорила:
— День субботній есть день субботній, то-есть, суббота, и если я соблюдаю ее, то я іудейка, тогда-какъ я не іудейка. А воскресенье есть воскресенье — это дѣло другое, и если я соблюдаю его, то я христіанка, и я смиренно считаю себя христіанкою.
Когда мистеръ Грей понялъ, на что она намекнула, заговоривъ о пути въ день субботній, то онъ, улыбаясь, поклонился и сказалъ, что ея милости лучше всѣхъ другихъ извѣстно, вслѣдствіе какихъ обстоятельствъ уничтожены постановленія, касавшіяся субботняго дня, и что онъ долженъ войти въ хижину для духовной бесѣды со старой Бетти Броунъ и не хочетъ задержать ея милость.
— Но я подожду васъ, мистеръ Грей, сказала она. — Или вотъ что, я объѣду кругомъ Окфильдъ и возвращусь сюда черезъ часъ.
Она не хотѣла, чтобъ онъ торопился, безпокоимый мыслью, что задерживаетъ ее въ то время, когда будетъ утѣшать старую Бетти и читать ей молитвы.
— Прекрасный молодой человѣкъ, милыя мои, сказала она, когда мы поѣхали: — но, несмотря на то, я закрою стеклами свое мѣсто въ церкви.
Мы не понимали ея словъ въ то время; они стали намъ ясны въ слѣдующее воскресенье. Она приказала снять занавѣсы, окружавшія старое обширное мѣсто семейства Генбёри, и вмѣсто нихъ поставить стекла футовъ на шесть, на семь вышины. Мы вошли на мѣсто въ дверь съ окномъ, которое поднималось и опускалось такъ же, какъ стекло въ нынѣшнихъ каретахъ. Окно это было постоянно спущено, и тогда мы прекрасно слышали всю службу; но если мистеръ Грей произносилъ слово суббота, или говорилъ въ пользу школъ, или образованія, тогда миледи выходила изъ своего угла и подымала окно съ рѣзкимъ шумомъ.
Я должна разсказать вамъ о мистерѣ Греѣ нѣсколько-болѣе. Назначеніе на мѣсто пастора въ Генбёри зависѣло отъ двухъ лицъ, изъ нихъ однимъ была леди Ледлоу; лордъ Ледлоу, пользуясь этимъ правомъ, опредѣлилъ мистера Моунтфорда, заслужившаго его расположеніе ловкостью въ верховой ѣздѣ. Мистеръ Моунтфордъ, впрочемъ, не принадлежалъ къ числу дурныхъ пасторовъ, которые вовсе не были исключеніями въ то время. Онъ не пилъ вина, хотя и любилъ хорошо поѣсть. Бывало, если захвораетъ бѣднякъ и онъ услышитъ объ этомъ, то пошлетъ къ нему съ своего обѣда свои любимыя блюда; иногда его кушанья были почти также вредны больнымъ, какъ ядъ. Онъ обходился ласково со всѣми, кромѣ диссидентовъ, которыхъ леди Ледлоу и онъ старались присоединить къ церкви, угрожая изгнать ихъ изъ прихода; а между диссидентами ему въ-особенности противны были методисты, нѣкоторые говорили, потому, что Джонъ Уэзли возставалъ противъ его страсти къ охотѣ. Но это, должно быть, случилось уже давно-давно, потому-что, когда я узнала его, онъ былъ слишкомъ-толстъ и слишкомъ-тяжелъ для охоты, притомъ же и епархіальный епископъ не одобрялъ этого занятія и намекнулъ о томъ духовенству, которое было подчинено ему. Что до моего собственнаго мнѣнія, то я полагаю, что хорошая скорая прогулка, даже весьма-утомительная, не послужила бы во вредъ мистеру Моунтфорду. Онъ ѣлъ чрезвычайно-много и почти вовсе не дѣлалъ движенія, и намъ, молодымъ дѣвушкамъ, не разъ приходилось слышать, что онъ имѣлъ страшныя баталіи со своими слугами, съ пономаремъ и клирикомъ; но никто изъ нихъ не сердился на него за это, потому-что онъ скоро приходилъ въ себя и непремѣнно дѣлалъ имъ какой-нибудь подарокъ — нѣкоторые говорили, пропорціонально своему гнѣву; такъ-что пономарь, который былъ порядочный плутъ (кажется, какъ всѣ пономари), говорилъ, что слова пастора: «дьяволъ побралъ бы тебя!» иногда стоятъ шиллингъ, тогда-какъ: «чортъ!» было жалкое слово въ полшиллинга, которое приличествовало развѣ только викарію.
Вмѣстѣ съ тѣмъ, въ мистерѣ Моунтфордѣ было много и добрыхъ качествъ; онъ не могъ равнодушно видѣть чужое горе, печаль, или несчастіе, какого бы ни было рода; узнавъ объ этомъ, онъ до-тѣхъ-поръ не былъ спокоенъ, пока ему не удавалось облегчить бѣдняка какимъ-нибудь образомъ. Но онъ не любилъ, чтобъ его безпокоили; такъ, если было возможно, онъ старался не увидѣть больнаго или несчастнаго и не благодарилъ, если кто-нибудь говорилъ ему о какомъ-нибудь несчастіи.
— Помилуйте, ваша милость, что жь мнѣ тамъ дѣлать? говорилъ онъ однажды миледи Ледлоу, которая просила его, чтобъ онъ сходилъ посмотрѣть бѣдняка, сломавшаго ногу. — Я не могу вылечить ногу, потому-что я не докторъ; я не могу ходить за нимъ такъ хорошо, какъ его жена; я могу разговаривать съ нимъ, но онъ пойметъ меня на столько же, на сколько я понимаю разговоръ алхимиковъ. Мой визитъ только обезпокоитъ его; онъ принудить себя сѣсть какъ-нибудь неловко, изъ уваженія къ моей одеждѣ, и пока я буду у него, не осмѣлится проклинать, ворчать и толкать свою жену. Я ужь теперь воображаю, какъ легко вздохнетъ онъ, когда я повернусь къ нему спиною и когда онъ увидитъ, что на сей день рѣчь кончена, рѣчь, которая, по его мнѣнію, годилась бы для каѳедры въ поученіе ближнихъ, потому-что въ ней идетъ дѣло объ исцѣленіи отъ грѣховъ, а не отъ болѣзни. Я сужу о другихъ по себѣ: дѣлаю другимъ то, что желаю, чтобъ другіе мнѣ дѣлали. Это — истинно-христіанское правило. Я былъ бы приведенъ въ негодованіе — не говорю о посѣщеніи вашей милости — еслибъ милордъ Ледлоу пришелъ навѣстить меня въ то время, какъ я былъ бы болѣнъ. Безъ всякаго сомнѣнія, онъ тѣмъ оказалъ бы мнѣ великую честь: однакожъ, по этому случаю мнѣ пришлось бы надѣть чистый ночной колпакъ, притвориться терпѣливымь. изъ вѣжливости, и не надоѣдать лорду моими жалобами. Я быль бы ему вдвое благодаренъ, еслибъ онъ прислалъ мнѣ. дичи, или хорошій жирвый кусокъ говядины длятого, чтобъ я снова пріобрѣлъ здоровье и силу въ той степени, которая необходима человѣку длятого, чтобъ онъ достойнымъ образомъ могъ оцѣнить честь визита высокаго лица. Воть почему я буду ежедневно посылать Джерри Ботлеру хорошій обѣдъ до-тѣхъ-поръ, пока онъ поправится, и избавлю бѣдняка отъ моего присутствія и отъ моихъ наставленій.
Леди приходила въ замѣшательство отъ подобныхъ разсужденій мистера Моунтфорда. Но онъ былъ назначенъ милордомъ, и миледи не могла сомнѣваться въ благоразуміи своего покойнаго супруга; она знала, что обѣды дѣйствительно посылались всегда, и къ нимъ изрѣдка присоединялись одна-двѣ гинеи, назначавшіяся на уплату врачу. Мистеръ Моунтфордъ былъ настоящій протестантъ съ головы до пятокъ, ненавидѣлъ диссидентовъ и французовъ; когда пилъ чай, то непремѣнно восклицалъ: «За церковь и короля!» и «долой парламентъ Рёмпъ!» Кромѣ-того, онъ однажды удостоился чести говорить рѣчь въ присутствіи короля, королевы и двухъ принцессъ въ Вемоутѣ; и король выразилъ свое одобреніе, произнеся вслухъ два раза: «очень-хорошо!» Это обстоятельство служило въ глазахъ миледи вѣрнымъ ручательствомъ заслугъ мистера Моунтфорда.
Въ длинные зимніе вечера въ воскресенье онъ приходилъ въ замокъ и читалъ проповѣдь намъ, дѣвушкамъ, а потомъ игралъ въ пикетъ съ миледи; такимъ-образомъ онъ нѣсколько разсѣвалъ нашу продолжительную скуку. Въ такіе дни миледи, бывало, предложитъ ему отужинать съ нею на возвышеніи въ столовой; но такъ-какъ ея ужинъ неизмѣнно состоялъ только изъ хлѣба и молока, то мистеръ Моунтфордъ охотнѣе садился къ намъ и говорилъ свою обычную остроту, что «ѣсть постное въ воскресенье, церковный праздникъ, неприлично и богопротивно». Мы улыбались каждый разъ, когда онъ говорилъ это, а говорилъ онъ эту шутку очень-часто; и мы знали, когда онъ скажетъ ее: онъ сначала всегда откашливался, опасаясь, что миледи не одобритъ этой шутки; но, казалось, оба они не помнили, что онъ говоритъ эту остроту уже не въ первый разъ.
Мистеръ Моунтфордъ умеръ скоропостижно. Всѣ мы были очень опечалены его смертью. Онъ оставилъ небольшой капиталъ (у него было собственное имѣніе) бѣднымъ нашего прихода и выразилъ желаніе, чтобъ на эти деньги ежегодно въ Рождество дѣлали бѣднымъ обѣдъ, который долженъ былъ состоять изъ ростбифа и пломпуддинга; въ припискѣ къ духовному завѣщанію онъ сообщилъ весьма-хорошій рецептъ для обоихъ блюдъ.
Затѣмъ онъ требовалъ отъ исполнителей завѣщанія, чтобъ они приказали хорошенько нагрѣть склепъ, куда хоронили пасторовъ Генбёри-Корта, и только потомъ поставили туда его гробъ; всю свою жизнь онъ страшно боялся сырости, а въ послѣднее время онъ топилъ свои комнаты безъ всякой мѣры, такъ-что, по мнѣнію нѣкоторыхъ, это ускорило его смерть.
Послѣ смерти мистера Моунтфорда, другой попечитель, о которомъ я говорила выше, назначилъ пасторомъ мистера Грея, воспитывавшагося въ оксфордскомъ университетѣ, въ коллегіи Линкольнъ. Всѣ мы, принадлеяіавшіе нѣкоторымъ образомъ къ семейству Генбёри, натурально не одобрили выбора другаго попечителя. Но когда какой-то злой человѣкъ сталъ разсказывать, что мистеръ Грей моравскій методистъ, то миледи, я помню, сказала: «Нѣтъ, я не повѣрю этому до-тѣхъ-поръ, пока не буду имѣть ясныхъ доказательствъ».
II.
[править]О мистерѣ Греѣ я не замедлю сообщить вамъ подробнѣе, но прежде разскажу, что мы дѣлали цѣлый день въ Генбёри-Кортѣ. Въ то время, о которомъ я говорю, насъ было пять молодыхъ дѣвицъ; всѣ мы были хорошаго происхожденія и въ родствѣ, хотя и дальнемъ, съ лицами, имѣвшими положеніе въ свѣтѣ. Когда мы не были съ миледи, за нами смотрѣла мистрисъ Медликоттъ, очень-милая дама; она уже давно жила у миледи и, какъ мнѣ говорили, приходилась ей какъ-то съ-родни. Родители мистрисъ Медликоттъ жили въ Германіи; вслѣдствіе этого она говорила по-англійски съ весьма-замѣтнымъ иностраннымъ произношеніемъ. Другимъ же слѣдствіемъ этого обстоятельства было то, что она была большая мастерица на всякаго рода шитье, которое въ настоящее время неизвѣстно даже и по имени. Она умѣла штопать кружева, столовое бѣлье, индійскую кисею и чулки съ такимъ искусствомъ, что никто не могъ угадать, гдѣ была прежде дирка, или гдѣ было разорвано. Она была ревностная протестантка и въ день Гэ Фокса всегда ходила въ церковь, несмотря на то, она была такъ искусна въ тонкомъ шитьѣ, какъ католическая монахиня. Она брала кусочекъ французскаго батиста и, выдергивая изъ него нѣсколько нитокъ и прошивая его мѣстами, въ нѣсколько часовъ дѣлала на немъ превосходные кружевные узоры. Такъ же поступала она и съ голландскимъ полотномъ: дѣлала на немъ грубые крѣпкіе узоры и обшивала ими всѣ салфетки и все столовое бѣлье миледи. Мы работали подъ ея руководствомъ большую часть дня или въ аптекѣ или въ нашей швейной, находившейся рядомъ съ большой залой. Миледи не любила всякаго рода работу, которую въ настоящее время называли бы работою de fantaisie. Она говорила, что шить цвѣтною бумагою или англійскою шерстью могутъ только дѣти для забавы; взрослымъ же женщинамъ не долженъ нравиться только синій и красный цвѣтъ, онѣ должны находить удовольствіе въ нѣжномъ и изящномъ шитьѣ. Она, бывало, указывала на старые обои въ залѣ, какъ на работу ея прабабушекъ, которыя жили до реформаціи и слѣдовательно были незнакомы съ чистымъ и простымъ вкусомъ какъ въ работѣ, такъ и въ томъ, что касалось религіи. Миледи также не одобряла новой моды, которая въ началѣ этого столѣтія состояла въ томъ, что всѣ аристократки занимались дѣланіемъ башмаковъ. Она говорила, что подобное занятіе было слѣдствіемъ французской революціи, которая много содѣйствовала уничтоженію различія между сословіями и классами; вотъ почему молодыя леди, принадлежавшіе, но своему происхожденію и воспитанію, къ высшему кругу, держали въ рукахъ колодки, шило и грязную сапожную ваксу, ни датъ ни взять какъ дочери сапожниковъ.
Очень-часто, бывало, звали одну изъ насъ къ миледи, сидѣвшей въ своемъ небольшомъ кабинетѣ, длятого, чтобъ читать вслухъ какуюнибудь полезную книгу. Обыкновенно читался «Spectator» мистера Аддисона; но одинъ годъ, я помню, мы читали «Разсужденія» Штурма, переведенныя съ нѣмецкаго и рекомендованныя мистрисъ Медликоттъ. Мистеръ Штурмъ училъ: о чемъ слѣдуетъ думать каждый день въ году; это было чрезвычайно-скучно. Но, кажется, королевѣ Шарлоттѣ очень нравилась эта книга, и мысль о томъ, что книга удостоилась одобренія королевы, поддерживала духъ миледи въ бодрственномъ состояніи во время чтенія. «Письма миссизъ Чеппонъ» и «Совѣтъ молодымъ леди» доктора Грегори составляли остальной запасъ нашего будничнаго чтенія. Что касается меня, то я была рада, когда, получивъ позволеніе оставить свое тонкое шитье и даже чтеніе вслухъ (хотя послѣднее давало мнѣ возможность быть въ присутствіи моей дорогой леди), могла отправиться въ аптеку и возиться съ разными сиропами и лекарственными водами. Такъ-какъ на нѣсколько миль въ окружности не было ни одного доктора, то мы составляли, подъ надзоромъ мистрисъ Медликоттъ и по рецептамъ доктора Бёккэна, лекарства, которыя, увѣряю васъ, нисколько не были хуже лекарствъ, продающихся въ аптекахъ, и разсылали ихъ бутылками въ большомъ числѣ. Какъ бы то ни было, я не думаю, чтобъ наши лекарства могли повредить, потому-что если какое-нибудь изъ нихъ было на вкусъ крѣпче обыкновеннаго, то мистрисъ Медликоттъ приказывала прибавить въ него кошенили и воды, чтобъ сдѣлать его безвреднымъ, какъ она говорила. Такимъ-образомъ наши микстуры были собственно несильными лекарствами, но мы чрезвычайно-тщательно наклеивали на нихъ ярлыки, что придавало имъ таинственный видъ въ глазахъ тѣхъ, которые не умѣли читать, и лекарства производили свое дѣйствіе. Я разослала порядочное число бутылокъ съ солью и съ водою, окрашенною красною краскою. Всякій разъ, когда намъ нечего было дѣлать въ аптекѣ, мистрисъ Медликоттъ заставляла насъ приготовлять пилюли изъ хлѣба, такъ, для нашего упражненія; онѣ, сколько мнѣ извѣстно, были весьма дѣйствительны; мистрисъ Медликоттъ, отдавая коробку, всегда говорила больному, какихъ онъ долженъ ожидать симптомовъ; и больной, получавшій коробочку съ пилюлями, на мой вопросъ всегда отвѣчалъ, что лекарство произвело ожидаемое дѣйствіе. Такъ знала я одного старичка, принимавшаго ежедневно по шести пилюль на ночь длятого, чтобъ заснуть, все-равно какого рода пилюли мы бы ни дали ему; и если, случайно, его дочь забывала увѣдомить насъ, что лекарство все вышло, то онъ такъ безпокоился и такъ страдалъ, что, казалось ему, не доживетъ даже до утра (такъ говорилъ онъ самъ). Я думаю, наше леченіе походило на то, которое въ настоящее время называется гомеопатическимъ. Далѣе въ аптекѣ мы учились приготовлять всевозможныя печенія и кушанья, сообразныя съ временемъ года. Такъ мы дѣлали супъ съ изюмомъ и пирогъ съ крошеною говядиной въ Рождество, преженцы и аладьи на масляницѣ, пшонную кашу въ родительское воскресенье, фіалковые кексы на страстной недѣлѣ, пижмовый пуддингъ въ свѣтлое воскресенье, треугольные кексы въ Троицу, и такъ далѣе въ продолженіе цѣлаго года; всѣ эти кушанья дѣлались по хорошимъ стариннымъ церковнымъ рецептамъ, дошедшимъ до насъ, отъ одного изъ самыхъ первыхъ протестантскихъ предковъ миледи. Каждая изъ насъ проводила часть дня съ леди Ледлоу; повременамъ, мы выѣзжали съ нею въ каретѣ, запряженной четверкою. Она не любила ѣздить на парѣ, считая это неприличнымъ своему званію; и дѣйствительно, очень-часто необходимы были четыре лошади длятого, чтобъ вывести изъ глубокой грязи нашу тяжелую карету: она была слишкомъ-громаднымъ экипажемъ для узкихъ вервикшейрскихъ дорогъ. Я часто, бывало, думала, какъ хорошо, что графинь было немного, иначе мы могли бы встрѣтить другую леди съ вѣсомъ въ другой каретѣ, запряженной четверкою, въ такомъ мѣстѣ, гдѣ не было бы никакой возможности ни поворотить, ни разъѣхаться, ни даже осадить. Однажды, когда мысль объ опасности, угрожавшей намъ при встрѣчѣ съ другой графиней на узкой дорогѣ съ глубокими колеями, представилась мнѣ уже слишкомъ-живо, я рѣшилась спросить мистрисъ Медликоттъ, что бы вышло въ такомъ случаѣ. «Конечно», возразила она, «тотъ долженъ былъ-бы уступить, кто былъ произведенъ позже». Теперь я понимаю этотъ отвѣтъ, но въ то время онъ озадачилъ меня надолго. Вскорѣ я узнала, какую пользу можно извлечь изъ книги о перахъ, которая казалась мнѣ чрезвычайно-скучною; такъ-какъ я всегда трусила, когда сидѣла въ каретѣ, то я хорошенько выучила время назначенія въ перы нашихъ трехъ вервикшейрскихъ графовъ и чувствовала себя вполнѣ-счастливою, узнавъ, что графъ Ледлоу былъ вторымъ, первый же графъ былъ вдовецъ, страстный охотникъ, и потому едва-ли когда-либо могъ встрѣтиться съ нами въ каретѣ.
Пора, однакожь, возвратиться къ мистеру Грею. Мы увидѣли его въ первый разъ въ церкви, когда онъ читалъ свою первую проповѣдь. Лицо его было очень-красно, оно имѣло такого рода красноту, которая идетъ къ свѣтлымъ волосамъ и бываетъ у каждаго человѣка, имѣющаго свойство краснѣть; онъ былъ небольшаго роста и казался слабаго сложенія; его глянцоватые, свѣтлые, вьющіеся волосы были весьма-мало напудрены. Миледи, я помню, вздохнула, замѣтивъ это, хотя со времени голода, бывшаго въ тысяча-семьсотъ-девяносто-девятомъ и въ тысяча-восьмисотомъ годахъ головная пудра была обложена таксою, тѣмъ не менѣе человѣкъ, который былъ очень-мало напудренъ, считался крайнимъ революціонеромъ и якобинцемъ. Миледи почти ни во что не ставила мнѣнія человѣка, неносившаго парика; но это, говорила она, не больше, какъ предразсудокъ; въ ея молодости только одинъ черный народъ ходилъ безъ парика, и вотъ она не могла отвыкнуть отъ мысли, что человѣкъ, носившій парикъ, образованъ и по происхожденію принадлежалъ къ лучшему обществу; люди же, неносившіе париковъ, принадлежали къ тому классу народа, изъ котораго вышли бунтовщики въ тысяча-семьсотъ-восьмидееятомъ году, когда лордъ Джоржъ Гордонъ былъ для нея однимъ изъ страшилищъ. Она разсказывала намъ, что на ея мужа и его братьевъ надѣли штаны и выбрили имъ головы, когда имъ исполнилось по шести лѣтъ; когда они достигали этого возраста, ихъ мать, старая леди, непремѣнно дарила имъ въ день рожденія миленькій небольшой парикъ, сдѣланный по послѣдней модѣ; и впослѣдствіи, до самаго дня своей смерти, они никогда не видѣли своихъ собственныхъ волосъ. Ходить безъ пудры, какъ въ то время дѣлали дурно-воспитанные люди, считалось такимъ же нарушеніемъ свѣтскихъ приличій, какъ быть неодѣтымъ. Это было англійское санкюлотство. Но мистеръ Грей былъ напудренъ на столько, что миледи могла составить о немъ хорошее мнѣніе, но не на столько, чтобъ она рѣшительно признала его за человѣка благовоспитаннаго.
Во второй разъ я увидѣла его у насъ въ нижней большой залѣ. Мери Мазонъ и я должны были ѣхать съ миледи въ каретѣ, и когда мы сошли съ лѣстницы въ нашихъ лучшихъ шляпкахъ и салопахъ, то увидѣли мистера Грея, ожидавшаго миледи, которая также должна была скоро сойти. Онъ, вѣроятно, ужъ прежде сдѣлалъ ей визитъ, но мы никогда не видѣли его у насъ до этого раза, мы знали только, что онъ отклонилъ отъ себя приглашеніе приходить въ воскресенье вечеромъ къ намъ (что мистеръ Моунтфордъ исполнялъ обыкновенно весьма-правильно) и также играть съ миледи въ пикетъ; этотъ отказъ съ его стороны, говорила намъ мистрисъ Медликоттъ, не слишкомъ-то понравился миледи.
Онъ покраснѣлъ сильнѣе обыкновеннаго, увидѣвъ насъ, когда мы вошли въ залу и поклонились ему. Онъ кашлянулъ раза два или три, какъ-бы собираясь заговорить съ нами, еслибъ только могъ придумать что сказать; и чѣмъ чаще онъ кашлялъ, тѣмъ становился краснѣе. Къ стыду моему, я должна сознаться, что мы, видя это, готовы были расхохотаться; это отчасти происходило оттого, что мы были также слишкомъ-робки и не могли себѣ объяснить его затрудненіе.
Миледи въ скоромъ времени торопливо вошла въ залу (она всегда ходила очень-живо, когда забывала о палкѣ), какъ-бы досадуя, что заставила насъ дожидаться; войдя въ переднюю, она сдѣлала намъ всѣмъ одинъ изъ тѣхъ граціозныхъ эѳирныхъ поклоновъ, которые она дѣлала съ такимъ удивительнымъ искусствомъ и которые исчезли съ лица земли вмѣстѣ съ ея смертью — ея поклоны такъ и дышали вѣжливостью; поклонившись намъ такимъ образомъ, она, казалось, хотѣла выразить:
«Мнѣ очень-досадно, что я заставила васъ дожидаться… извините меня».
Затѣмъ она подошла къ камину, у котораго стоялъ мистеръ Грей до ея прихода; она снова присѣла передъ нимъ, на этотъ разъ, однакожь, весьма-низко, изъ уваженія къ его духовной одеждѣ и къ тому, что она была хозяйка, а онъ новый гость. Она спросила его, не хочетъ ли онъ переговорить съ нею въ гостиной, и ужь повернулась, думая, что онъ послѣдуетъ за нею, но мистеръ Грей тотчасъ же заговорилъ о причинѣ своего посѣщенія; онъ находился въ такомъ волненіи, что едва переводилъ духъ; его большіе голубые глаза наполнились слезами и, казалось, увеличивались по мѣрѣ того, какъ расло его волненіе.
— Миледи, я пришелъ переговорить съ вами и убѣдительно просить, чтобъ вы приняли ваше благосклонное участіе… и представили мистеру Латому… судьѣ, владѣтелю Гетевэ…
— Герри Латому? спросила миледи, когда мистеръ Грей остановился, чтобъ перевести духъ: — а не знала, что онъ находится въ коммиссіи.
— Онъ только-что назначенъ; онъ присягалъ, недѣли четыре назадъ… Это тѣмъ-болѣе достойно сожалѣнія.
— Я не понимаю, отчего вы сожалѣете объ этомъ. Фамилія Латомъ владѣетъ Гетевэ со временъ Эдуарда I-го, и мистеръ Латомъ человѣкъ съ хорошимъ характеромъ, правда, онъ немного вспыльчивъ…
— Миледи! онъ посадилъ въ тюрьму Джоба Грегсена за воровство… въ чемъ этотъ бѣднякъ также невиненъ, какъ и я… всѣ доказательства могутъ подтвердить это, а между-тѣмъ теперь дѣло ужь находится въ судѣ. Дворяне поддерживаютъ другъ друга до такой степени, что ихъ никакъ нельзя склонить къ справедливости; они присудили Джоба къ заключенію въ тюрьму изъ угожденія къ мистеру Латому, говоря, что онъ первый разъ заключаетъ человѣка въ тюрьму, и что было бы невѣжливо сказать ему о недостаточности доказательствъ. Заклинаю васъ Богомъ, миледи, переговорите съ джентльменами: они послушаютъ васъ; а мнѣ они говорятъ только, чтобъ я не вмѣшивался не въ свое дѣло.
Миледи всегда была на сторонѣ своего сословія, а Латомы, владѣтели Гетевэ-Корта, находились въ близкомъ родствѣ съ фамиліею Генбёри. Кромѣ того, въ то время считали за честь поощрить молодаго судью, произнося по его первому дѣлу весьма-строгій приговоръ; потомъ Джобъ Грегсенъ былъ отцомъ дѣвушки, которую недавно уволили отъ ея должности судомойки, потому-что она нагрубила мистрисъ Адамсъ, горничной миледи; а мистеръ Грей не назвалъ ни одной изъ причинъ, по которымъ онъ считалъ Джоба невиннымъ; онъ былъ чрезвычайно взволнованъ и говорилъ очень-быстро; я думаю, онъ готовъ былъ тотчасъ же прогнать миледи въ судебную залу въ Генлей. Такимъ-образомъ все, кромѣ голословнаго объявленія мистера Грея, говорило противъ несчастнаго Джоба, и миледи, принявъ нѣсколько строгій видъ, произнесла:
— Мистеръ Грей! я не вижу, по какой причинѣ вы или я будемъ вмѣшиваться въ это дѣло. Мистеръ Герри Латомъ, молодой человѣкъ, имѣющій сострадательное сердце: я увѣрена, что онъ способенъ убѣдиться въ истинѣ и безъ нашей помощи…
— Но съ того времени прибавились новыя доказательства, воскликнулъ мистеръ Грей, перебивая ее.
Миледи приняла еще болѣе строгій видъ и стала замѣтно-холоднѣе.
— Я полагаю, что новыя доказательства извѣстны суду, который состоитъ изъ лицъ, принадлежащихъ къ хорошимъ фамиліямъ, пользующихся честнымъ именемъ и доброю славою и хорошо-извѣстныхъ во всемъ графствѣ. Мнѣніе одного изъ нихъ, очень-естественно, должно имѣть въ ихъ глазахъ болѣе вѣсу, нежели слова Джоба Грегсена, человѣка, непользующагося особенно-хорошей репутаціей… сильно подозрѣваемаго въ воровствѣ… неизвѣстно откуда явившагося, поселившагося на герменской общинѣ… которая, кажется, даже не принадлежитъ къ нашему приходу; слѣдовательно вы, какъ пасторъ, вовсе не отвѣчаете за то, что тамъ происходитъ; и судьи отчасти, можетъ-быть, были и правы — хотя я не признаю слова ихъ политичными — совѣтуя вамъ не вмѣшиваться не въ свое дѣло, прибавила миледи, улыбаясь: — и они, пожалуй, вздумаютъ посовѣтовать то же самое и мнѣ, если я захочу вмѣшаться, мистеръ Грей. Какъ вы объ этомъ думаете?
Рѣчь миледи, повидимому, непріятно поразила и разсердила мистера Грея. Раза два онъ хотѣлъ-было говорить, но останавливался, какъ бы считая слова свои неблагоразумными. Наконецъ онъ произнесъ:
— Меня, человѣка незнакомаго, живущаго здѣсь только нѣсколько недѣль, могутъ обвинить въ высокомѣріи за то, что я составляю свое мнѣніе о людяхъ, несогласное съ мнѣніемъ жителей…
Леди Ледлоу кивнула головой, какъ-бы въ знакъ согласія; но, кажется, она сдѣлала это невольно; впрочемъ, онъ не замѣтилъ этого.
— Но я убѣжденъ, что человѣкъ невиненъ… притомъ же сами судьи сознаются, что только по принятому смѣшному обычаю они соглашаются съ первымъ рѣшеніемъ вновь-поступившаго судьи и признаютъ обвиненіе справедливымъ.
Несчастное слово: «смѣшной!» Оно разомъ уничтожило хорошее впечатлѣніе, — которое его рѣчь начала-было производить на миледи. По выраженію ея лица, я могла вѣрно заключить, что она оскорбилась столь рѣзкимъ замѣчаніемъ человѣка, стоявшаго, по званію своему, гораздо-ниже тѣхъ лицъ, поступки которыхъ онъ клеймилъ такимъ образомъ. Дѣйствительно, это доказывало отсутствіе такта: мистеръ Грей долженъ былъ помнить, съ кѣмъ онъ говорилъ.
Леди Ледлоу говорила кротко и медленно; она говорила такъ всегда, когда была раздосадована чѣмъ-нибудь; мы уже знали это очень-хорошо.
— Мистеръ Грей, перестанемте лучше говорить объ этомъ предметѣ. Я не думаю, чтобъ мы могли согласиться между собою.
Красное лицо мистера Грея побагровѣло, потомъ вдругъ стало блѣднымъ. Миледи и онъ, кажется, забыли о нашемъ присутствіи, а мы, изъ робости, не смѣли имъ напомнить о себѣ и смотрѣли на эту сцену съ величаіннимъ интересомъ.
Мистеръ Грей, сознавая свое достоинство, выпрямился во весь ростъ. Только за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ онъ казался человѣкомъ малорослымъ, робкимъ и смущеннымъ, и вдругъ, заговоривъ, онъ сталъ такъ же величественъ, какъ миледи.
— Миледи, я долженъ вамъ напомнить, что считаю своею обязанностью говорить съ моими прихожанами о многихъ предметахъ, въ которыхъ они не будутъ согласны со мною. Я не могу молчать, потомучто наши мнѣнія несогласны.
Леди Ледлоу, услышавъ въ какомъ тонѣ говорили съ ней, выпучила большіе голубые глаза отъ удивленія и, я думаю, отъ гнѣва. Мнѣ казалось, что неблагоразумно было со стороны мистера Грея обращаться съ ней такимъ образомъ. Онъ самъ, повидимому, испугался послѣдствій, но твердо рѣшился вынесть все, что бъ ни случилось. Съ минуту царствовало молчаніе. Затѣмъ миледи возразила:
— Мистеръ Грей, я уважаю вашу откровенность, но удивляюсь, но какому праву молодой человѣкъ въ ваши лѣта и въ вашемъ положеніи можетъ предполагать, что онъ въ-состояніи судить о многомъ лучше меня, тогда-какъ я, очень-естественно, пріобрѣла большой запасъ опытности въ жизни и занимаю извѣстное положеніе въ свѣтѣ.
— Если, миледи, я, какъ приходской священникъ, провозглашаю то, что считаю истиною, бѣднымъ и низкимъ, тѣмъ болѣе не могу я оставаться покойнымъ передъ людьми богатыми и титулованными.
По лицу мистера Грея можно было заключить, что его волненіе достигло высшей степени; въ ребенкѣ оно обнаружилось бы страшнымъ пронзительнымъ крикомъ. Ему, казалось, стоило неимовѣрныхъ усилій надъ самимъ собою, чтобъ сказать и сдѣлать то, что было ему непріятнѣе всего и на что могла его подвинуть только важная необходимость. Въ такомъ случаѣ всякое, самое незначительное обстоятельство, которое можетъ усилить непріятное положеніе, весьма-живо представляется уму человѣка, находящагося въ затрудненіи. Я видѣла, что мистеръ Грей вдругъ вспомнилъ о нашемъ присутствіи, и это еще болѣе смутило его.
Миледи вспыхнула.,
— Замѣчаете ли вы, милостивый государь, спросила она: — что вы совершенно забыли о первоначальномъ предметѣ разговора? Но такъ-какъ вы говорите о вашемъ приходѣ, то позвольте напомнить, что община Герменъ не принадлежитъ къ нему и что вы не подвергаетесь никакой отвѣтственности за характеръ и жизнь людей, поселившихся на этомъ несчастномъ клочкѣ земли.
— Я вижу, миледи, что я только повредилъ дѣлу, заговоривъ о немъ съ вами. Прошу васъ извинить меня… Честь имѣю кланяться.
Онъ поклонился; на лицѣ его ясно была видна печаль. Отъ леди Ледлоу не ускользнуло выраженіе его лица.
— Прощайте! закричала она гораздо-громче и живѣе. — Не забудьте, что Джобъ Грегсенъ извѣстный мошенникъ, охотящійся на чужихъ земляхъ, и извѣстный негодяй, а вы дѣйствительно не отвѣчаете за то, что происходитъ въ Герменѣ.
Онъ въ это время уже приблизился къ выходу и сказалъ что-то про-себя; находясь неподалеку отъ него, мы разслышали его слова; миледи же не могла разслышать ихъ, но замѣтила, что онъ сказалъ что-то.
— Что онъ говоритъ? спросила она торопливо, лишь только мистеръ Грей вышелъ изъ передней: — я не разслышала.
Мы посмотрѣли другъ на друга, потомъ я произнесла:
— Онъ сказалъ, миледи: «Богъ не оставитъ меня! я отвѣчаю за все зло, если не буду употреблять всѣ усилія къ тому, чтобъ побѣдить его».
Миледи быстро отвернулась отъ насъ; Мери Мазонъ сказала мнѣ потомъ, что миледи, повидимому, была сердита на насъ обѣихъ за то, что мы присутствовали при разговорѣ ея съ пасторомъ, а на меня за то, что я повторила слова мистера Грея. Но мы не были виноваты въ томъ, что находились въ залѣ; когда же миледи спросила, что сказалъ мистеръ Грей, то я считала нужнымъ передать ей его слова.
Чрезъ нѣсколько минутъ она приказала намъ сѣсть съ нею въ карету.
Леди Ледлоу всегда сидѣла одна на одной сторонѣ, а мы, дѣвушки, на другой, спиной къ кучеру. Это считалось правиломъ, и мы никогда не спрашивали, куда намъ сѣсть. Правда, нѣкоторымъ изъ насъ сидѣть спиной къ лошадямъ было очень-неудобно, отъ этого имъ даже дѣлалось иногда дурно; чтобъ помочь этой бѣдѣ, миледи, во время катанья, опускала оба окна, отчего иногда страдала ревматизмомъ. Мы катались всегда по одной дорогѣ. Въ тотъ день она не обращала никакого вниманія на дорогу, по которой мы ѣхали, и кучеръ повезъ насъ куда ему вздумалось. Мы сидѣли молча; миледи не произносила ни слова и, казалось, о чемъ-то серьёзно думала. Иногда наши прогулки въ каретѣ были очень-пріятны (для тѣхъ изъ насъ, которымъ не дѣлалось дурно отъ того, что онѣ сидѣли спиной къ лошадямъ); миледи, бывало, очень-ласково разговаривала съ нами и разсказывала, что съ нею случалось въ различныхъ мѣстахъ — въ Парижѣ и Версали, гдѣ она была въ молодости — въ Виндзорѣ, Кью и Вемоутѣ, гдѣ она жила съ королевой, когда была фрейлиной, и такъ далѣе. Но въ тотъ день она вовсе не разговаривала съ нами. Вдругъ она высунула голову изъ окна.
— Джонъ! сказала она: — гдѣ мы ѣдемъ? Это, кажется, герменская община.
— Точно такъ, ваша милость, отвѣчалъ Джонъ и остановилъ лошадей, ожидая дальнѣйшихъ допросовъ или приказаній. Миледи подумала нѣсколько времени, потомъ сказала, что хочетъ выйти и приказала кучеру спустить подножки.
Когда она вышла изъ кареты, я и Мери посмотрѣли другъ на друга и, не произнеся ни слова, стали слѣдить за миледи. На ней были небольшіе съ высокими каблуками башмаки, которые она носила всегда (потому-что такіе башмаки были въ модѣ въ дни ея молодости). Мы видѣли, какъ она, по своему обыкновенію, осторожно выбирала дорогу между желтыми лужами стоячей воды, образовавшимися на глинистой почвѣ. Джонъ величественно слѣдовалъ за нею; при всемъ своемъ величіи, онъ также боялся забрызгать свои чистые бѣлые чулки. Вдругъ миледи обернулась и что-то сказала ему; онъ воротился къ каретѣ полудовольный, полусмущенный.
Миледи шла къ группѣ грязныхъ домиковъ грубой постройки, находившихся на верхнемъ концѣ общины; въ тѣ времена избы обыкновенно строились изъ прутьевъ и глины, крыши покрывались дерномъ. Какъ мы могли заключить по одному наружному виду, леди Ледлоу, видя непривлекательную внутренность этихъ избъ, долго не рѣшалась войти туда, не рѣшалась даніе заговорить съ дѣтьми, которыя бѣгали по лужамъ около избъ. Чрезъ нѣсколько времени она исчезла въ одной изъ избъ. Намъ показалось, что она долго оставалась тамъ, но, я полагаю, она пробыла тамъ не болѣе восьми или десяти минутъ. Она возвращалась къ каретѣ, опустивъ голову, какъ-бы выбирая дорогу; но мы вскорѣ могли замѣтить, что она шла въ раздумьи и въ смущеніи.
Садясь въ карету, она не сказала, куда мы поѣдемъ. Джонъ стоялъ съ непокрытою головою подлѣ кареты, ожидая приказанія.
— Въ Гетевэ. Если вы устали, милыя мои, или если мистрисъ Медликоттъ задала вамъ какую-нибудь работу, то я могу высадить васъ въ Барфорд-Корнерѣ, а оттуда до дому всего четверть часа скорой ходьбы.
Къ-счастью, мы смѣло могли сказать, что были не нужны мистрисъ Медликоттъ; когда я и Мери однѣ сидѣли въ каретѣ, мы шопотомъ сообщили другъ другу, что миледи, вѣроятно, вошла въ хижину Джона Грегсена; и такъ-какъ намъ было очень-интересно знать конецъ всей этой исторіи, то мы отвѣтили, что не чувствовали ни малѣйшей усталости. Такимъ-образомъ мы всѣ поѣхали въ Гетевэ. Мистеръ Герри Латомъ былъ человѣкъ холостой, лѣтъ тридцати или тридцати-пяти; находясь въ своемъ имѣніи, онъ больше жилъ въ полѣ, нежели въ комнатахъ, и болѣе любилъ проводить время съ охотниками, нежели съ дамами.
Миледи, конечно, не вышла изъ кареты: мистеръ Латомъ обязанъ былъ сойти къ ней. Она приказала управляющему (въ немъ съ перваго взгляда можно было узнать смотрителя за дичью; онъ вовсе не походилъ на нашего напудреннаго, почтеннаго и изящнаго джентльмена въ Генбёри), передать господину ея привѣтствіе и сообщить ему, что она желала бы переговорить съ нимъ. Вы можете себѣ вообразить нашу радость, когда мы узнали, что услышимъ все, о чемъ будутъ говорить; но послѣ мы нѣсколько сожалѣли объ этомъ, замѣтивъ, что наше присутствіе смутило эсквайра, который, повидимому, очень-неохотно отвѣчалъ бы на вопросы миледи даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ не было тутъ двухъ любопытныхъ дѣвушекъ.
— Скажите, пожалуйста, мистеръ Латомъ, начала миледи, противъ своего обыкновенія, отрывисто (всѣ ея мысли были сосредоточены на одномъ предметѣ): — что это за исторія, которую я слышала о Джобѣ Грегсенѣ?
Этотъ вопросъ, казалось, разсердилъ и привелъ въ замѣшательство мистера Латома, но онъ не смѣлъ обнаружить того въ словахъ.
— Я отдалъ повелѣніе объ арестованіи его за воровство — вотъ и все, миледи. Вамъ, безъ всякаго сомнѣнія, извѣстенъ его образъ жизни; этотъ человѣкъ ставитъ сѣти и силки по всѣмъ лѣсамъ и ловитъ рыбу, гдѣ ему вздумается. Отъ охоты на чужой землѣ до воровства только одинъ шагъ.
— Совершенно-справедливо, возразила леди Ледлоу, на которую охота на чужихъ земляхъ по этой самой причинѣ наводила ужасъ: — но я думаю, вамъ не слѣдуетъ заключать въ тюрьму человѣка за его дурной характеръ.
— Мошенника и бродягу, сказалъ мистеръ Латомъ: — можно отправить въ тюрьму и не за какой-нибудь особенный проступокъ, а вообще за его образъ жизни.
Превосходство, казалось, было съ-минуту на его сторонѣ; но миледи тотчасъ же возразила:
— Но въ этомъ особенномъ случаѣ вы заключили его въ тюрьму, обвинивъ его въ воровствѣ; между-тѣмъ у него, какъ говорила мнѣ его жена, есть доказательства на то, что онъ въ тотъ день все послѣ-обѣда былъ въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Гольшвуда, гдѣ случилось воровство; она говорила, что эти доказательства въ вашихъ рукахъ…
— Я не имѣлъ этихъ доказательствъ въ то время, когда отдалъ приказаніе, сказалъ мистеръ Лагомъ съ нѣкоторою досадою, прерывая миледи. — Я не отвѣчаю за рѣшеніе другихъ судей, если у нихъ были болѣе-ясныя доказательства въ невинности этого человѣка. Вѣдь они приговорили его къ заключенію въ тюрьму: я за это не отвѣчаю.
Миледи не часто обнаруживала признаки нетерпѣнія; но въ то время мы могли замѣтить ея раздраженіе, потому-что она безпрестанно слегка постукивала своими башмаками на высокихъ каблукахъ по полу кареты. Почти въ то же самое время я и Мери, такъ-какъ мы сидѣли напротивъ ея, вдругъ увидѣли въ открытую дверь мистера Грея, стоявшаго въ тѣни передней. Безъ всякаго сомнѣнія, пріѣздъ леди Ледлоу прервалъ разговоръ его съ мистеромъ Латомомъ. Мистеръ Грей, должно быть, слышалъ все, что говорила миледи; но она не знала этого; и когда мистеръ Лагомъ отрекался отъ отвѣтственности, то она воспользовалась почти тѣмъ же самымъ доводомъ, который употребилъ мистеръ Грей часа два назадъ и который я передала ей въ то время по ея желанію.
— Не-уже-ли вы хотите сказать, мистеръ Лагомъ, что не считаете себя внѣ отвѣтственности за несправедливость или вредъ, который вы могли предупредить и которой вы не предупредили? Нѣтъ, въ настоящемъ случаѣ первымъ зародышемъ несправедливости была ваша собственная ошибка. Я желала бы, чтобъ вы были со мною нѣсколько минутъ назадъ и видѣли то бѣдственное положеніе, въ которомъ находится семейство этого несчастнаго.
Она говорила тише обыкновеннаго, и мистеръ Грей, казалось, невольно приблизился къ двери, вѣроятно длятого, чтобъ разслышать все, что говорила миледи. Мы видѣли его; мистеръ Латомъ, безъ всякаго сомнѣнія, слышалъ шаги и узналъ, что тотъ, кто былъ позади его, слышалъ и одобрялъ слова миледи. Это сердило его еще болѣе; но лицо, передъ которымъ онъ стоялъ, была миледи, и онъ не смѣлъ говорить съ нею такъ, какъ говорилъ бы съ мистеромъ Греемъ. Леди Ледлоу, однакожь, замѣтила на лицѣ его выраженіе упорства и вспыхнула отъ гнѣва; я никогда не видѣла ее въ такомъ волненіи.
— Я увѣрена, сэръ, что вы не откажетесь принять мое поручительство. Я предлагаю вамъ мое поручительство за этого человѣка и беру на себя отвѣтственность, что онъ явится въ судъ во время засѣданій. Что вы скажете на это, мистеръ Латомъ?
— Обвиненный въ воровствѣ не освобождается на поруки, миледи.
— Въ обыкновенныхъ случаяхъ, нѣтъ — я знаю. Но, я думаю, это не обыкновенный случай. Этотъ человѣкъ, какъ я узнала, заключенъ въ тюрьму изъ угожденія къ вамъ и вопреки доказательствамъ его невинности. Онъ сгніетъ въ тюрьмѣ черезъ два мѣсяца, а его жена и дѣти умрутъ съ голоду. Я, леди Ледлоу, беру его на свое поручительство и отвѣчаю за то, чтобъ онъ явился въ судъ въ слѣдующее трехмѣсячное засѣданіе.
— Это противно закону, миледи.
— Ба-ба-ба! Кто составляетъ законы? Въ верхней палатѣ люди, принадлежащіе къ тому же званію, къ которому принадлежу и я; а въ нижней палатѣ — люди, принадлежащіе къ вашему званію. Не-уже-ли мы, пишущіе законы въ бывшей капеллѣ св. Стефана, не-уже-ли мы, если имѣемъ на своей сторонѣ справедливость, не можемъ нарушить только форму этихъ законовъ въ своемъ же отечествѣ и, среди своего же народа?
— Еслибъ намѣстникъ услышалъ объ этомъ, то уволилъ бы меня отъ моихъ обязанностей.
— Это было бы хорошо и для графства, Герри Латомъ, и для васъ самихъ… если только вы не поведете дѣла благоразумнѣе того, какъ вы начали. Нечего сказать, хорошіе судьи будете вы и вашъ братъ. Я всегда говорила, что разумный деспотизмъ лучшая форма правленія; теперь же я еще болѣе убѣдилась въ справедливости моего мнѣнія, узнавъ, что такое мирные судьи. Милыя мои! присовокупила она, вдругъ обратившись къ намъ: — отправьтесь, пожалуйста, домой пѣшкомъ, это, вѣроятно, не слишкомъ утомитъ васъ, а я попрошу мистера Латома сѣсть ко мнѣ въ карету, съѣздить со мною въ Генлей и тотчасъ же освободить изъ тюрьмы бѣднаго Джоба.
— Молодымъ леди неловко идти по полямъ въ эту пору безъ провожатаго, сказалъ мистеръ Латомъ.
Безъ всякаго сомнѣнія, онъ не зналъ, какъ бы ему освободиться отъ поѣздки съ глазу на глазъ съ миледи; а, можетъ-быть, онъ вовсе не хотѣлъ прибѣгать къ быстрымъ противозаконнымъ мѣрамъ, которыя она имѣла въ виду.
Но въ это время показался мистеръ Грей: онъ, конечно, очень-желалъ освобожденія заключеннаго и считалъ своею обязанностью, если могъ, устранить всякое обстоятельство, которое могло препятствовать этому освобожденію. Можно себѣ вообразить выраженіе лица леди Ледлоу, когда она увидѣла кто присутствовалъ при ея свиданіи съ мистеромъ Латомомъ и слышалъ ихъ бесѣду! Вѣдь она дѣлала и говорила то же самое, что дѣлалъ и говорилъ мистеръ Грей, часа за два передъ чѣмъ, и что такъ разсердило ее. Она такъ сильно бранила мистера Латома въ присутствіи того же самаго человѣка, которому она представляла своего родственника джентльменомъ, имѣющимъ такое прекрасное сердце и такое положеніе въ графствѣ, что сомнѣваться въ правотѣ его поступковъ было бы непростительною дерзостью. Но лишь только мистеръ Грей успѣлъ сказать, что онъ готовъ проводить насъ въ Генбёри-Кортъ, какъ къ миледи возвратилось ея обычное присутствіе духа. Въ ея лицѣ и словахъ нельзя было замѣтить и тѣни удивленія или неудовольствія, когда она сказала:
— Благодарю васъ, мистеръ Грей. Я не замѣтила, что вы находились здѣсь, но я могу, кажется, догадаться, что привело васъ сюда. Увидѣвъ васъ, я вспомнила, что мнѣ нужно исполнить долгъ въ-отношеніи къ мистеру Латому. Мистеръ Латомъ, я говорила съ вами весьма-откровенно и, только увидѣвъ мистера Грея, вспомнила, что еще сегодня послѣ обѣда была совершенно-противнаго съ нимъ мнѣнія въ этомъ самомъ дѣлѣ; я смотрѣла на всю эту исторію съ той же самой точки зрѣнія, съ которой и вы смотрите на нее; я думала, что это будетъ очень-хорошо для нашей области, если она избавится отъ такого человѣка, какъ Джобъ Грегсенъ, все-равно, участвовалъ ли онъ въ воровствѣ или нѣтъ. Мистеръ Грей и я разстались не дружески, продолжала она, кланяясь пастору: — но я совершенно-нечаянно увидѣла жену и домъ Джоба Гресгена… и поняла, что мистеръ Грей былъ нравъ; такимъ-образомъ при непослѣдовательности, свойственной, какъ извѣстно, нашему полу, я пріѣхала сюда бранить васъ, продолжала она, обращаясь съ улыбкою къ мистеру Латому, который смотрѣлъ полусердито и нисколько не перемѣнилъ своего выраженія при ея улыбкѣ: — за то, что вы имѣете тѣ же мнѣнія, какія имѣла и, часъ тому назадъ. Мистеръ Грей, произнесла она въ заключеніе, снова поклонившись ему: — эти молодыя леди съ величайшею благодарностью принимаютъ ваше любезное предложеніе, и я также. Мистеръ Латомъ, позвольте попросить васъ съѣздить со мною въ Генлей.
Мистеръ Грей очень-низко поклонился и сильно покраснѣлъ; мистеръ Латомъ сказалъ что-то, но ни одна изъ насъ не разслышала, что именно; я полагаю, что онъ протестовалъ противъ поѣздки, къ которой его принуждали. Но леди Ледлоу не обращала вниманія на его ропотъ и съ свѣтскою любезностью указывала ему мѣсто въ каретѣ; дѣйствительно, лишь-только мы отправились въ путь, мистеръ Латомъ полѣзъ въ карету, своимъ печальнымъ видомъ напоминая собаку, которую только-что прибили. Вспомнивъ, въ какомъ настроеніи духа находилась миледи, я не позавидовала положенію мистера Латома, хотя, по моему мнѣнію, онъ былъ нравъ, утверждая, что цѣль поѣздки была противозаконна.
На пути домой намъ было очень-скучно. Мы не чувствовали никакого страха и намъ было бы пріятнѣе идти безъ неловкаго и безпрестанно-краснѣвшаго мистера Грея. То онъ останавливался передъ каждымъ столбикомъ, иногда взбирался на него, думая, что такимъ образомъ можетъ лучше помочь намъ; то возвращался и шелъ позади насъ, считая неучтивымъ идти впереди дамъ. Въ обществѣ онъ былъ очень-неловокъ, какъ однажды отозвалась о немъ миледи; но на службѣ онъ совершенно перемѣнялся, все въ немъ дышало необыкновеннымъ достоинствомъ.
III.
[править]Если я не ошибаюсь, очень-скоро послѣ описаннаго мною событія я впервые почувствовала боль въ бедрѣ, которая кончилась тѣмъ, что я сдѣлалась калѣкой на всю жизнь. Послѣ той прогулки отъ дома мистера Латома, когда насъ сопровождалъ мистеръ Грей, я, сколько мнѣ помнится, ходила пѣшкомъ всего только одинъ разъ. Дѣйствительно, уже въ то время я нѣсколько подозрѣвала, хотя не открывала этого никому, что первоначальною причиною болѣзни былъ скачокъ, который я сдѣлала съ верхушки одного изъ столбиковъ во время нашего путешествія съ мистеромъ Греемъ.
Это случилось уже очень-давно… Богу, видно, было такъ угодно, испытать меня… Я не стану надоѣдать вамъ разсказомъ о томъ, что я думала и чувствовала въ то время, какихъ усилій стоило мнѣ терпѣливо переносить страданія и какъ я желала умереть, видя, что за жизнь ожидаетъ меня въ будущемъ. Всякій изъ васъ можетъ себѣ представить положеніе дѣятельной, твердой, здоровой дѣвушки семнадцати лѣтъ, которая заботилась о своихъ успѣхахъ въ свѣтѣ только длятого, чтобъ, если возможно, оказывать помощь своимъ братьямъ и сестрамъ, если эта дѣвушка вдругъ стала безполезною и лишилась способности ходить, скоро потеряла надежду на исцѣленіе и чувствовала, что она всю жизнь должна быть людямъ въ тягость. Я скажу только, что леди Ледлоу взяла меня на свое особенное попеченіе (такимъ образомъ то, что въ свое время казалось великимъ, мрачнымъ горемъ, обратилось впослѣдствіи въ благословеніе), и съ какимъ восторгомъ вспоминаю я о миледи теперь, на старости лѣтъ, живя въ тишинѣ и уединеніи.
Мистрисъ Медликоттъ ходила за мной съ удивительнымъ терпѣніемъ, и я до гроба буду ей признательна за ея благосклонность. Но она нерѣдко находилась въ затрудненіи, что дѣлать со мною. Со мной очень-часто случались продолжительные, сильные припадки; я горько плакала; думала, что должна ѣхать домой (что стали бы они дѣлать со мною дома?), и мучилась безчисленными другими мыслями, изъ которыхъ однѣ я могла сообщать мистрисъ Медликоттъ, другія же нѣтъ. Ея способъ утѣшенія состоялъ въ томъ, что она торопливо убѣгала отъ меня и приносила какое-нибудь лакомое, или подкрѣпляющее кушанье; чашка желе изъ телячьихъ ножекъ была, по ея мнѣнію, средствомъ отъ всякой боли.
— Вотъ, возьмите это, моя милая, возьмите! говорила, бывало, она: — и перестаньте тосковать о томъ, чему ужь нельзя помочь.
Наконецъ, она совершенно потерялась, убѣдившись, что всѣ ея хорошія съѣстныя средства оказывались недѣйствительными. Однажды, я, прихрамывая, спустилась внизъ, чтобъ увидѣть доктора, находившагося въ гостиной мистрисъ Медликоттъ (эта комната была наполнена шкапами, гдѣ помѣщались всевозможныя варенья и сласти, которыя мистрисъ Медликоттъ постоянно приготовляла, но къ которымъ она сама никогда не прикасалась); когда я возвращалась въ свою спальню, подъ предлогомъ, что должна починить платье, въ самомъ же дѣлѣ, съ тою цѣлью, чтобъ проплакать весь вечеръ, то Джонъ явился ко мнѣ отъ миледи (которая не задолго передъ тѣмъ разговаривала съ докторомъ) и объявилъ мнѣ, что ея милость приказала мнѣ придти въ ея кабинетъ, находившійся въ концѣ цѣлаго ряда комнатъ. Я говорила объ этомъ кабинетѣ, описывая свой пріѣздъ въ Генбёри-Кортъ. Съ-тѣхъ-поръ, я по была въ немъ ни разу; когда миледи звала насъ читать вслухъ, то всегда сидѣла въ небольшой комнатѣ, находившейся рядомъ съ ея кабинетомъ. Мнѣ кажется, высокія лица вовсе не чувствуютъ потребности въ томъ, что имѣетъ столь-значительную цѣну въ глазахъ нашихъ, людей мелкихъ — я говорю объ уединеніи. Изъ комнатъ, занимаемыхъ миледи, не было ни одной, которая не имѣла бы двухъ дверей, а въ нѣкоторыхъ были даже по три и по четыре. Адамсъ всегда сидѣла въ спальнѣ миледи, ожидая приказаній, а мистрисъ Медликоттъ была обязана являться на первый зовъ миледи, длятого ей была отведена небольшая комната, рядомъ съ кабинетомъ миледи, на сторонѣ, противоположной двери въ гостиную. Длятого, чтобъ яснѣе представить себѣ расположеніе комнатъ въ домѣ, начертите квадратъ и раздѣлите его пополамъ чертою; на одномъ концѣ этой черты будетъ дверь параднаго крыльца или общій входъ; на другомъ особый входъ съ террасы, на одномъ концѣ которой находилась старинная стѣна изъ сѣраго камня съ нѣкотораго рода подземною дверью; за стѣною шли фермерскія строенія и службы; люди, приходившіе къ миледи по дѣламъ, обыкновенно выбирали эту дорогу. Если миледи хотѣла выйти въ садъ изъ своего кабинета, то ей нужно было пройти только черезъ комнату мистрисъ Медликоттъ въ меньшую залу, затѣмъ повернуть направо, идя на террасу, и спуститься въ прелестный садъ по лѣстницѣ съ широкими ступенями, находившейся на углу дома. Въ саду были обширныя, волнообразныя поляны, веселые цвѣтники, прелестныя, высокія лавровыя деревья и группы другихъ цвѣтущихъ или массивныхъ кустарниковъ, горделивые буки или лиственницы, украшавшія мѣстность на далекое разстояніе. Все это окаймлялось лѣсами, находившимися въ нѣкоторомъ отдаленіи. Если я не ошибаюсь, домъ былъ передѣланъ на новый ладъ при королевѣ Аннѣ; но длятого, чтобъ перестроить все, не хватило денегъ; такимъ-образомъ новыя, большія, высокія окна были сдѣланы только въ парадныхъ покояхъ и въ комнатахъ, выходившихъ на террасу, а также и въ небольшой передней при частномъ входѣ, да и эти окна въ мое время были такъ стары, что ихъ и лѣтомъ и зимою закрывали розами, жимолостью и кизильникомъ.
Но возвратимся къ тому дню, когда я, прихрамывая, вошла въ кабинетъ миледи, всѣми силами стараясь скрыть, что я плакала и что чувствовала сильную боль, когда шла. Не знаю, замѣтила ли миледи, что слезы готовы были хлынуть у меня изъ глазъ. «Я послала за вами» сказала она мнѣ: «вы мнѣ нужны длятого, чтобъ привести въ порядокъ все, что находится въ ящикахъ моего бюро». Потомъ (по ея тону можно было подумать, что она требовала отъ меня какой-нибудь милости) она попросила меня сѣсть въ покойное кресло у окна (когда я вошла въ комнату, все уже было приготовлено: къ креслу были придвинуты скамейка подъ ноги и столъ) и помочь ей. Вы, можетъ-быть, удивитесь, отчего она не приказала мнѣ сѣсть или лечь на софу; но въ то время въ комнатѣ еще не было софы; ее поставили только послѣ, дня черезъ два. Мнѣ казалось, что даже покойное кресло было принесено въ комнату для меня, потому-что, сколько я могла запомнить, не на этомъ креслѣ сидѣла миледи, когда я въ первый разъ видѣла ее. На томъ креслѣ было гораздо-болѣе рѣзныхъ и золоченыхъ украшеній; кромѣ того, на спинкѣ была графская корона. Нѣсколько времени спустя, когда, однажды, миледи вышла изъ комнаты, я попробовала, могла ли я двигаться на немъ, но это было чрезвычайно-неудобно. Между-тѣмъ, мое кресло (я впослѣдствіи привыкла считать его своимъ и называла его такъ) было мягкое и весьма-роскошное; сидѣть на немъ было чрезвычайно-покойно.
Несмотря на то, что я имѣла такое комфортное кресло, мнѣ было неловко первый день, даже впродолженіе нѣсколькихъ дней. Я, однакожь, по временамъ забывала грусть и боль, удивляясь множеству вещей, которыя мы вынимали изъ курьёзныхъ старыхъ ящиковъ. Мнѣ очень хотѣлось знать, зачѣмъ многія изъ нихъ береглись; напримѣръ, лоскутокъ письма, на которомъ было написано съ полдюжины весьма-обыкновенныхъ словъ, или кусокъ отъ сломаннаго хлыстика для верховой ѣзды, или камень, казавшійся мнѣ столь-обыкновеннымъ, что я на любой прогулкѣ могла бъ набрать двадцать совершенно такихъ же. Но въ этомъ-то и заключалось мое невѣжество. Миледи разсказывала мнѣ, что эти камни были куски цѣннаго мрамора, изъ котораго много, много лѣтъ назадъ, дѣлались полы во дворцахъ великихъ римскихъ императоровъ; когда она была еще дѣвушкой и путешествовала по Европѣ, то ея двоюродный братъ, Горасъ Маннъ, бывшій посланникомъ во Франціи, совѣтовалъ ей непремѣнно сходить на поля, находившіяся въ стѣнахъ древняго Рима, когда фермеры приготовляли грунтъ для посѣва лука, для чего должны были очищать почву и подобрать всѣ кусочки мрамора, которые она могла найти. Она послушалась совѣта своего кузена и хотѣла изъ этихъ кусочковъ сдѣлать столъ; но это намѣреніе почему-то не исполнилось, и камни лежали въ ящикахъ, покрытые грязью, которая была на нихъ въ то время, какъ они лежали подъ посѣвомъ лука; однажды я было вздумала вымыть ихъ мыломъ и водою, но миледи, увидѣвъ это, не велѣла мнѣ мыть ихъ, говоря, что на нихъ римская грязь… земля, такъ, кажется, назвала она; но моему мнѣнію, все-таки это была грязь.
Въ разбираемомъ нами бюро было много и такихъ вещей, цѣнность которыхъ я не понимала; такъ, напримѣръ, локоны волосъ съ тщательно-прикрѣпленными къ нимъ билетиками: они всегда вызывали грусть миледи; потомъ медальйоны и браслеты со вдѣланною въ нихъ миньятюрною живописью; эти крошечные портреты были гораздо-меньше тѣхъ, которые дѣлаются теперь и называются миньятюрными; на нѣкоторые изъ нихъ вы должны были смотрѣть чрезъ микроскопъ, если хотѣли хорошенько разсмотрѣть выраженіе лица и превосходную работу. При видѣ ихъ миледи не впадала въ такое меланхолическое настроеніе духа, какое овладѣвало ею, когда она разсматривала волосы и касалась ихъ. Вѣроятно, волосы принадлежали любимому существу, къ которому она уже никогда не прикоснется, которое никогда не приласкаетъ, потому-что оно лежитъ въ землѣ, сгнившее и обезображенное, сохранивъ, быть можетъ, одни только волосы, отъ которыхъ былъ отрѣзанъ локонъ, находившійся у ней въ рукахъ; тогда-какъ портреты были все-таки только портретами — схожими съ лицами, которыхъ изображали, но ни самими лицами, ни частію ихъ. Впрочемъ, это моя собственная догадка, мое собственное мнѣніе. Миледи рѣдко высказывала свои чувства, вопервыхъ, потому, что она принадлежала къ высшему кругу; она говорила, что люди, принадлежащіе къ этому кругу, сообщаютъ свои чувства только равнымъ себѣ, но и то въ рѣдкихъ случаяхъ, обыкновенно же скрываютъ свои чувства и отъ нихъ; вовторыхъ (это ужь мое собственное разсужденіе), она была единственная дочь и наслѣдница, и потому ей слѣдовало больше думать, нежели говорить, какъ приличествуетъ хорошо-воспитаннымъ наслѣдницамъ; третьихъ, она долгое время была вдовою и не имѣла подруги одинаковыхъ съ ней лѣтъ, съ которою она могла бы вспоминать о прежнихъ связяхъ, минувшихъ удовольствіяхъ или объ общемъ горѣ. Мистрисъ Медликоттъ скорѣе всего могла быть для нея такого-рода подругою, и леди Ледлоу обращалась съ мистрисъ Медликоттъ гораздо-фамильярнѣе, чѣмъ со всѣми другими, жившими въ домѣ, взятыми вмѣстѣ; но мистрисъ Медликоттъ была по природѣ молчалива и никогда не пускалась въ длинныя объясненія. Такимъ-образомъ, одна только Адамсъ много разговаривала съ леди Ледлоу.
Когда мы поработали съ часъ за бюро, то миледи объявила, что мы довольно сдѣлали для одного дня, и вышла изъ комнаты, такъ-какъ въ это время послѣ обѣда она всегда ѣздила кататься. Я осталась одна; возлѣ меня съ одной стороны лежалъ томъ гравюръ, сдѣланныхъ съ картинъ мистера Гогарга (я не стану выписывать ихъ названій, но замѣчу, что миледи не была о нихъ высокаго мнѣнія), съ другой же стороны помѣщался на пюльпитрѣ большой молитвенникъ миледи, открытый на вечернихъ псалмахъ, назначенныхъ для того дня. Но лишь только миледи вышла, я оставила обѣ книги въ покоѣ и, на досугѣ, съ большимъ любопытствомъ принялась осматривать комнату. Та сторона, на которой находился каминъ, вся была убрана филёнчатой работой, составлявшей часть старыхъ орнаментовъ дома; остальныя же стороны были оклеены индійскою бумагою, съ изображеніемъ птицъ, звѣрей и насѣкомыхъ. Надъ этими филёнками сверху до низу и на потолкѣ висѣли гербы различныхъ семействъ, съ которыми вступала въ бракъ фамилія Генбёри. Въ комнатѣ было немного зеркалъ, хотя одинъ изъ парадныхъ покоевъ назывался зеркальною комнатою, потому-что былъ украшенъ зеркаломъ, которое прадѣдъ миледи привезъ съ собою изъ Венеціи, гдѣ онъ былъ посломъ. Кромѣ того, въ комнатѣ повсюду находились фарфоровые кувшины всевозможныхъ формъ и размѣровъ, и нѣсколько фарфоровыхъ уродцевъ, или куколъ, которыхъ я никогда терпѣть не могла — такъ были они безобразны, хотя миледи цѣнила ихъ очень-дорого. По срединѣ на полу лежалъ толстый коверъ, сдѣланный изъ небольшихъ кусочковъ рѣдкаго дерева, въ видѣ образца; двери находились одна противъ другой, и состояли изъ двухъ тяжелыхъ большихъ половинокъ, отворявшихся посрединѣ; онѣ двигались по мѣднымъ желобкамъ, вдѣланнымъ въ полу, и не отворились бы сверхъ ковра. Два окна доходили почти до потолка; они были въ близкомъ разстояніи одно отъ другаго и глубоко уходили въ толстой стѣнѣ. Комната была наполнена благоуханіемъ, происходившимъ частью отъ цвѣтовъ въ саду, частью же распространявшимся изъ большихъ вазъ внутри комнаты, наполненныхъ всякаго рода цвѣтами. Миледи гордилась своимъ выборомъ аромата, говоря, что порода скорѣе всего обнаруживается острою чувствительностью обонянія. Мы никогда не упоминали о мускусѣ въ ея присутствіи, потому-что всѣмъ въ домѣ было извѣстно ея отвращеніе къ этому запаху; по ея мнѣнію, запахъ, получаемый изъ животнаго, никогда не можетъ имѣть достаточную чистоту и не доставитъ удовольствія человѣку, принадлежащему къ хорошей фамиліи, въ которой, натурально, нѣжное обоняніе развивалось нѣсколькими поколѣніями. Она, бывало, для примѣра, говорила, какимъ способомъ охотники сохраняютъ породу собакъ, обнаружившихъ чуткое обоняніе, и что эта способность переходитъ отъ одного поколѣнія къ другому между животными, у которыхъ не можетъ быть и рѣчи о фамильной гордости или наслѣдственныхъ фантазіяхъ. Такимъ-образомъ въ Генбёри-Кортѣ никогда не упоминалось о мускусѣ; также точно никогда не говорилось о бергамотѣ, или божьемъ деревѣ, хотя, по природѣ своей, они и принадлежали къ растеніямъ. Она говорила, что тѣ, которые любили эти растенія, или ихъ запахъ, обнаруживали, что имѣютъ не тонкій вкусъ. Она бывала очень-недовольна, если молодой человѣкъ, котораго она знала, можетъ-быть, потому-что онъ поступалъ къ ней въ услуженіе, или служилъ въ другомъ мѣстѣ, выходя изъ церкви въ воскресенье послѣ обѣда, вставлялъ въ петлю своего платья вѣтки названныхъ растеній. Она заключала изъ этого, что онъ любитъ грубыя удовольствія; она даже думала, что человѣкъ, которому нравится грубый запахъ, вѣроятно, будетъ предаваться пьянству. Но она раздѣляла благоуханія на грубыя и обыкновенныя. Фіалка, гвоздика и душистый шиповникъ причислялись къ разряду растеній, имѣвшихъ обыкновенный запахъ; также розы и резеда для тѣхъ, у которыхъ были сады, жимолость для тѣхъ, которые гуляли въ тѣнистыхъ аллеяхъ; употребленіе этихъ растеній не свидѣтельствовало о грубости вкуса; королева, можетъ-быть, охотно увидѣла бы на своемъ тронѣ букетъ этихъ цвѣтовъ. Когда цвѣли розы и гвоздики, то на собственномъ столѣ миледи стояла ваза съ этими цвѣтами, которые перемѣнялись каждое утро. Изъ растеній, имѣвшихъ крѣпкій запахъ, она любила лавенду и душистый ясменникъ, въ какомъ бы ни было экстрактѣ: лавенда напоминала ей прежніе обычаи, говорила она, родные сады и поселянъ, которые очень-часто просили ее принять букетъ лавенды. Душистый ясменникъ росъ въ дикихъ, лѣсистыхъ мѣстахъ, гдѣ была чудная земля и чистый воздухъ; бѣдныя дѣти обыкновенно ходили собирать для нея это растеніе въ лѣса на возвышенностяхъ; за эту услугу миледи награждала ихъ блестящими новыми пенни; милордъ, ея сынъ, ежегодно въ февралѣ присылалъ ей цѣлый мѣшокъ новыхъ только-что отчеканенныхъ пенни съ монетнаго двора въ Лондонѣ.
Но она не любила розовой эссенціи: она говорила, что этотъ запахъ напоминалъ ей Сити и женъ богатыхъ купцовъ, которыя страстно любили и помаду и духи изъ розъ. Ландыши подвергались той же участи. Миледи сознавалась, что эти цвѣтки имѣли граціозный и красивый видъ; цвѣтъ, листья, цвѣтки — все въ нихъ было такъ изящно, кромѣ запаха: запахъ ихъ былъ ужь слишкомъ-крѣпокъ. Но великая наслѣдственная способность — которою такъ гордилась миледи, и гордилась совершенно-справедливо, потому-что я никогда болѣе въ жизни не встрѣчала кого-нибудь, кто обладалъ бы этою способностью въ такой степени — ясно обнаруживалась въ томъ, что леди Ледлоу была въ-состояніи услышать очаровательный тонкій ароматъ, подымавшійся съ гряды клубники въ позднюю осень, когда сохли и падали листья. Одною изъ немногихъ книгъ, лежавшихъ въ комнатѣ миледи, были «Опыты Бэкона»; еслибъ вы взяли ее въ руки и развернули такъ, наудачу, то книга непремѣнно открылась бы на опытѣ о садахъ.
— Послушайте, говорила, бывало, миледи: — что пишетъ этотъ великій философъ и государственный человѣкъ: «вслѣдъ затѣмъ» онъ говоритъ о фіалкахъ, моя милая: «слѣдуетъ мускатная роза…» Вы, вѣроятно, помните большой кустъ, который растетъ на углу стѣны, выходящей къ югу, у самыхъ оконъ синей гостиной: это старинная мускатная роза, мускатная роза Шекспира, которой теперь ужь нѣтъ во всемъ королевствѣ. По возвратимся къ лорду Бэкону: «затѣмъ листья клубники, когда они засыхаютъ, съ прелестнѣйшимъ, проникающимъ до глубины души ароматомъ». Члены фамиліи Генбёри всегда могутъ слышать этотъ прелестный, проникающій до глубины души запахъ, и дѣйствительно, онъ очарователенъ; онъ освѣжаетъ человѣка. Видите, во время лорда Бэкона не было столько браковъ между дворомъ и Сити, сколько было впослѣдствіи съ несчастнаго времени его величества Карла II-го; а во времена королевы Елизаветы значительныя, древнія англійскія фамиліи составляли совершенно-другую расу; такъ, иное — ломовая лошадь, хотя и очень-полезная на своемъ мѣстѣ, и иное — мои лошади Чильдёръ и Иклипсъ, несмотря на то, что и та и другія принадлежатъ одному и тому же роду животныхъ. Такимъ-образомъ, древнія фамиліи одарены способностями и талантами высшаго разряда, нежели другія сословія. Милая моя, не забудьте испытать, можете ли вы услышать ароматъ засыхающихъ листовъ клубники, когда наступитъ осень. Въ васъ течетъ кровь Урсулы Бенбери, оттого вамъ, можетъ, и удастся это.
Но когда наступилъ октябрь, я нюхала, нюхала, но все тщетно; и миледи, съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ ожидавшая опыта, должна была признать меня выродившейся изъ знаменитой фамиліи. Сознаюсь, я была огорчена этимъ обстоятельствомъ и думала, что миледи только хотѣла похвастать своими способностями, приказавъ садовнику посадить клубнику на той сторонѣ террасы, которая находилась подъ ея окнами.
Я, однакожь, совершенно забыла и о времени и о мѣстѣ. Я разсказываю вамъ всѣ воспоминанія объ этомъ времени такъ, какъ они возникаютъ въ моей памяти; я надѣюсь, что на старости лѣтъ я не достигну того, чего достигла мистрисъ Пикльби, рѣчи которой читали мнѣ вслухъ однажды.
Мало-по-малу я стала проводить весь день въ комнатѣ, которую я описывала; то я сидѣла въ покойномъ креслѣ, занимаясь тонкимъ шитьемъ для миледи, то убирала цвѣты или разбирала письма по разнымъ почеркамъ; миледи впослѣдствіи сама приводила эти письма въ порядокъ, нѣкоторыя изъ нихъ истребляла, другія берегла, постоянно думая при этомъ о своей смерти. Впослѣдствіи, когда въ комнатѣ поставили софу, миледи часто смотрѣла на меня и приказывала лечь на софу и отдохнуть, если видѣла, что я измѣнилась въ лицѣ. Каждый день я нѣсколько времени, впрочемъ, очень-недолго, гуляла но террасѣ; правда, эта прогулка сопровождалась сильною болью, но такъ приказалъ докторъ, и миледи желала, чтобъ я повиновалась.
До-тѣхъ-поръ, пока я не знала знатной леди покороче, я думала, что ея жизнь была только весельемъ и отдохновеніемъ; но миледи въ этомъ отношенія не походила на другихъ знатныхъ людей: она никогда не оставалась праздною. Прежде всего, она смотрѣла за управляющимъ, который имѣлъ на своихъ рукахъ обширное имѣніе Генбёри. Это имѣніе, кажется, было заложено; деньги, полученныя за него, были употреблены на улучшеніе шотландскихъ земель покойнаго лорда; но миледи непремѣнно желала выплатить долгъ до своей смерти и такимъ-образомъ оставить свое собственное наслѣдство совершенно-чистымъ своему сыну, настоящему графу. Сколько мнѣ кажется, въ ея глазахъ имѣло большую важность то, что ея сынъ былъ наслѣдникомъ рода Генбёри (хотя и по женской линіи), нежели, что онъ былъ лордъ Ледлоу, съ шестью или болѣе другими меньшими титулами.
Длятого, чтобъ освободить имѣніе изъ залога, миледи должна была управлять съ большою заботливостью и съ большимъ искусствомъ, и она не жалѣла своихъ трудовъ, на сколько то было въ ея силахъ. У ней была большая книга, въ которой страницы были разграфлены на три отдѣла: въ первой графѣ записывались число и имя арендатора, который писалъ ей письмо по дѣлу; во второй вкратцѣ помѣщалось содержаніе письма, обыкновенно-состоявшее изъ какой-нибудь просьбы. Просьба иногда была окружена такимъ множествомъ словъ и заключала въ себѣ столько странныхъ причинъ и извиненій, что мистеръ Горнеръ (управляющій) говорилъ, бывало: «это все-равно, что рыться въ четверикѣ мякины, чтобъ найти зерно пшеницы». Итакъ во второй графѣ книги находилось упомянутое зерно, очищенное и высушенное; книга подавалась миледи каждое утро. Иногда миледи требовала, чтобъ ей показали подлинное письмо; иногда же просто отвѣчала на просьбу: «да» или «нѣтъ»; нерѣдко она посылала за контрактами и бумагами и со вниманіемъ разсматривала ихъ въ присутствіи мистера Горнера, желая знать, были ли такія просьбы, какъ, напримѣръ, о позволеніи вспахать пастбище и пр., предусмотрѣны при заключеніи условій. Каждый четверкъ, отъ четырехъ до шести часовъ послѣ обѣда она сама разговаривала съ своими арендаторами. Что касается удобства, то, конечно, ей было бы лучше дѣлать это утромъ, и я думаю, по прежде-существовавшему обычаю, эти выходы (какъ обыкновенно называла ихъ миледи) происходили до двѣнадцати. "Но, говорила миледи мистеру Горнеру, когда онъ настоятельно требовалъ, чтобъ она возвратилась къ прежнему обычаю, но тогда фермеръ терялъ цѣлый день, потому-что долженъ былъ одѣться въ приличное платье и не работать до полудня (а леди Ледлоу любила видѣть своихъ арендаторовъ въ праздничныхъ платьяхъ; она, можетъ-быть, не сказала бы ни слова, но медленно вынула бы очки, молча, весьма-важно надѣла бы ихъ и такъ торжественно и такъ строго посмотрѣла бы на человѣка, одѣтаго въ грязное или оборванное платье, что онъ долженъ былъ бы имѣть весьма-крѣпкіе нервы, еслибъ не содрогнулся при этомъ и не понялъ, что, какъ бы онъ ни былъ бѣденъ, ему придется завестись прежде мыломъ и водой, иголкой и ниткой, а потомъ ужь опять показаться въ передней миледи). Для арендаторовъ, жившихъ въ отдаленныхъ частяхъ имѣнія, по четверкамъ всегда приготовлялся въ служительскихъ комнатахъ ужинъ, къ которому, однакожъ, приглашались всѣ пришедшіе. Хотя (говорила миледи), по окончаніи ихъ дѣлъ со мною, и остается еще нѣсколько рабочихъ часовъ, но пришедшіе чувствуютъ потребность въ пищѣ и отдыхѣ, а ей было бы совѣстно, еслибъ они отправились за этимъ въ трактиръ: «Сражающійся Левъ» (въ настоящее время называющійся: Hanbury Arms). Во время ужина арендаторы получали пиво, сколько хотѣли; когда же кушанье было убрано со стола, то каждому изъ нихъ подавали стаканъ хорошаго эля; тогда старые арендаторы вставали съ своихъ мѣстъ и, держа въ рукахъ стаканъ, провозглашали тостъ за здоровье мадамъ; затѣмъ, допивъ эль, всѣ отправлялись по домамъ; во всякомъ случаѣ, имъ больше не подавалось напитковъ. Всѣ арендаторы, безъ исключенія, называли миледи «мадамъ»; въ глазахъ ихъ она была замужняя наслѣдница имѣнія Генбёри, а не вдова лорда Ледлоу, о которомъ ни они, ни ихъ предки не знали ничего; при воспоминаніи о немъ, они даже воспламенялись мрачною безмолвною злобою, причина которой была въ-точности извѣстна только весьма-немногимъ, понимавшимъ, что значитъ залогъ, и такимъ образомъ знавшимъ, что деньги мадамъ были взяты длятого, чтобъ обогатить бѣдныя земли лорда въ Шотландіи. Я увѣрена (вы, конечно, поймете, что я была, такъ-сказать, за сценою и имѣла возможность видѣть и слышать многое, когда я лежала или сидѣла безъ движенія въ кабинетѣ миледи: двери изъ кабинета въ сосѣднюю комнату были открыты, равно какъ и изъ этой послѣдней въ переднюю, въ которой леди Ледлоу видѣла своего управляющаго и давала аудіенціи своимъ арендаторамъ), я увѣрена, говорю я, что мистеръ Горнеръ въ душѣ своей былъ не меньше прочихъ сердитъ на то, что деньги были поглощены этимъ залогомъ, и, вѣроятно, при какомъ-нибудь случаѣ, онъ высказалъ миледи, что у него было на душѣ. Я могла заключить объ этомъ изъ слѣдующаго: каждый разъ, когда наступалъ срокъ взноса процентовъ, или когда миледи удерживалась отъ какой-нибудь издержки собственно для себя самой, издержки, которая, по мнѣнію управляющаго, только приличествовала наслѣдницѣ Генбёри, то съ ея стороны замѣтенъ былъ намекъ на обиду, а съ его — почтительная покорность ея жосткимъ замѣчаніямъ, въ то же время, какъ внутри въ каждомъ изъ нихъ скрывался протестъ. Экипажи миледи были стары и неудобны и требовали улучшеній, принятыхъ лицами, принадлежавшими къ ея сословію, во всемъ графствѣ. Мистеръ Горнеръ желалъ, чтобъ миледи заказала новую карету. Каретныя лошади ужь давно выслужили свое время; между-тѣмъ всѣ хорошіе жеребцы, рождавшіеся въ имѣніи, продавались за наличныя деньги, и такъ далѣе. Милордъ, сынъ леди Ледлоу, былъ посломъ при какомъ-то иностранномъ дворѣ, и всѣ мы чрезвычайно гордились его славою и саномъ; но это стоило денегъ, а миледи скорѣе рѣшилась бы сѣсть на хлѣбъ и на воду, нежели просить, чтобъ онъ помогъ ей уплатить долгъ, хотя онъ одинъ долженъ былъ воспользоваться всѣми выгодами, которыя проистекли бы отъ того впослѣдствіи.
Мистеръ Горнеръ былъ очень-вѣрный управитель и обращался съ миледи весьма-почтительно. Она, какъ я могла замѣтить, бывала иногда къ нему суровѣе, нежели къ другимъ, можетъ-быть, потому, что она знала его образъ мыслей; хотя онъ и не говорилъ никогда ни слова, онъ, однакожь, не одобрялъ того, что доходы съ имѣнія Генбёри тратились на владѣнія и штатъ графа Ледлоу.
Покойный лордъ былъ морякъ и имѣлъ чрезвычайно-странныя привычки, подобно большей части моряковъ — такъ мнѣ, по-крайней-мѣрѣ говорили: я сама никогда не видала моря; но, несмотря на недостатки лорда, миледи любила его горячо и съ гордостью вспоминала о немъ. Едва-ли другая женщина любила своего мужа такъ, какъ миледи.
Мистеръ Горнеръ, родившійся въ имѣніи Генбёри, провелъ часть своей жизни писцомъ у стряпчаго въ Бирмингемѣ; въ эти нѣсколько лѣтъ, проведенныхъ въ другомъ кругу, онъ пріобрѣлъ кой-какія свѣдѣнія, которыя были просто противны миледи, несмотря на то, что мистеръ Горнеръ примѣнялъ ихъ къ дѣлу всегда для ея пользы; миледи казалось, что нѣкоторыя правила ея управляющаго отзывались промысломъ и торговлей. Я полагаю, что она охотно возвратилась бы, еслибъ было возможно, къ первобытной системѣ, то-есть жила бы произведеніями страны и вымѣнивала излишекъ на предметы, въ которыхъ чувствовалась потребность, безъ посредства денегъ.
Но мистеръ Горнеръ былъ, какъ говорила миледи, укушенъ новомодными понятіями, хотя эти новомодныя понятія въ нынѣшнее время показались бы всѣмъ далеко-отсталыми; нѣкоторыя идеи мистера Грея произвели на умъ мистера Горнера дѣйствіе, подобное дѣйствію искры на паклю, хотя точка исхода обоихъ была совершенно-различная. Мистеръ Горнеръ хотѣлъ сдѣлать всѣхъ людей полезными и дѣятельными на этомъ свѣтѣ и, по возможности, направить эту дѣятельность и пользу на улучшеніе имѣнія Генбери и на увеличеніе доходовъ съ него. Вотъ съ какою цѣлью онъ присоединялся къ тѣмъ, которые требовали образованія.
Мистеръ Грей вовсе не заботился (по мнѣнію мистера Горнера не достаточно заботился) объ этомъ мірѣ и о томъ, какое положеніе человѣкъ или семейство занимали на землѣ; онъ хотѣлъ приготовить каждаго къ будущей жизни и сдѣлать его способнымъ къ уразумѣнію и принятію извѣстныхъ ученій, изъ чего справедливо должно было заключить, что мистеръ Грей слышалъ объ этихъ ученіяхъ; вотъ для какой цѣли требовалъ образованія мистеръ Грей. Мистеръ Горнеръ, съ любовью обращаясь къ ребенку, чаще всего требовалъ отъ него отвѣта на слѣдующій любимый вопросъ изъ катехизиса: «Въ чемъ заключаются мои обязанности къ ближнему?» Любимый вопросъ мистера Грея, на который онъ ждалъ отвѣта съ умиленіемъ, былъ слѣдующій: "Что такое внутренняя и духовная красота? Леди Ледлоу ниже всего опускала голову, когда, отвѣчая ей изъ катехизиса въ воскресенье, мы доходили до вопроса: «Въ чемъ заключаются обязанности къ Богу?» Но ни мистеръ Горнеръ, ни мистеръ Грей не услышали много отвѣтовъ изъ катехизиса до настоящаго времени.
Въ Генбёри не было воскресной школы до того времени, о которомъ я говорю. Желанія мистера Грея ограничивались только основаніемъ такой школы. Мистеръ Горнеръ въ своихъ требованіяхъ шелъ дальше: онъ надѣялся увидѣть современемъ ежедневную школу, гдѣ воспитывались бы способные работники, которые впослѣдствіи могли бы приносить большую пользу. Миледи не хотѣла слышать ни о той, ни о другой школѣ; дѣйствительно, изъ окружавшихъ ее лицъ никто не осмѣлился бы упомянуть въ ея присутствіи о предположеніи основать ежедневную школу.
Такимъ-образомъ мистеръ Горнеръ довольствовался тѣмъ, что скромно училъ остраго, умнаго мальчика чтенію и письму, имѣя въ виду современемъ назначить его смотрителемъ за работами. Съ этою цѣлью онъ долго наблюдалъ за фермерскими мальчиками, и выборъ его остановился на сынѣ Джоба Грегсена, который казался ему умнѣе и понятливѣе прочихъ, хотя гораздо-грязнѣе и оборваннѣе. Но все это (миледи не слушала сплетень, или ей не передавали никакихъ слуховъ до-тѣхъ-поръ, пока она сама не спрашивала о чемъ-нибудь) было совершенно неизвѣстно миледи до несчастнаго случая, о которомъ я теперь разскажу.
IV.
[править]Я думала, что миледи не знала, съ какой точки зрѣнія смотрѣлъ на образованіе мистеръ Горнеръ (какъ на средство дѣлать людей полезными членами общества) или, какъ онъ примѣнялъ свои правила на практикѣ, то-есть, что Герри Грегсенъ учился у него и пользовался его покровительствомъ; я думаю даже, что миледи вовсе не знала о существованіи Герри до слѣдующаго несчастнаго событія. Въ передней, которая служила нѣкоторымъ образомъ комнатою для дѣлъ, гдѣ миледи принимала своего управляющаго и своихъ арендаторовъ, находилось множество полокъ. Ихъ нельзя было назвать книжными полками, хотя на нихъ и помѣщалась много томовъ; но эти томы по-большей-части были рукописи и содержали въ себѣ подробности, касавшіяся имѣнія Генбёри. Тамъ находилось нѣсколько словарей, географическіе лексиконы, сочиненія, относившіяся до управленія помѣщичьими имѣніями; всѣ эти книги были очень-стары (тутъ находился, я помню, словарь Белея; въ кабинетѣ миледи стоялъ большой словарь Джонсона, но въ случаяхъ, когда лексикографы противорѣчили другъ другу, миледи обыкновенно отдавала преимущество Белею).
Въ передней всегда сидѣлъ лакей, готовый явиться къ миледи по первому зову. Миледи придерживалась прежнихъ обычаевъ и презирала всякаго рода колокольчики, какъ новыя изобрѣтенія, кромѣ своего маленькаго ручнаго колокольчика; она любила, чтобъ всѣ, окружавшіе ее, находились въ такомъ близкомъ разстояніи отъ нея, что могли услышать серебристый звонокъ ея колокольчика, или почти неменѣе-серебристый звукъ ея голоса. Не воображайте, однакожь, что должность лакея была синекюрой. Онъ обязанъ былъ караулить особый входъ, заднее крыльцо, какъ мы назвали бы, говоря о какомъ-нибудь небольшомъ домѣ. Такъ-какъ съ параднаго или главнаго подъѣзда входили только миледи и тѣ лица графства, которыхъ она удостоивала своимъ посѣщеніемъ, а ея ближайшіе знакомые этого рода жили за восемь миль (ужасной дороги), то большая часть посѣтителей входила въ обитую гвоздями дверь, съ террасы., Лакею не приходилось отворять дверь (по приказанію миледи, дверь всегда была отворена, зимою и лѣтомъ; зимою нерѣдко въ сѣни наносило снѣгу и онъ лежалъ тамъ цѣлыми кучами, когда погода стояла суровая); онъ долженъ былъ только позвать кого-нибудь, когда являлись посѣтители, и уже позванному посѣтители объявляли причину своего прихода, или просили его исходатайствовать имъ позволеніе видѣть миледи. Мистеръ Грей, я помню, долгое время не могъ понять того, что главная дверь отворялась только въ важныхъ случаяхъ; но и впослѣдствіи онъ чаще приходилъ съ этого крыльца, чѣмъ съ террасы. Меня приняли съ параднаго входа, когда я въ первый разъ переступила порогъ дома миледи; всѣ посторонніе, пріѣзжавшіе въ первый разъ, входили съ этого крыльца; но впослѣдствіи всѣ они (за исключеніемъ только тѣхъ лицъ, которыхъ я назвала выше) приходили съ террасы, какъ-бы по инстинкту. Въ помощь инстинкту являлись великолѣпные, но свирѣпые псы, порода которыхъ исчезла на всемъ островѣ: они съ незапамятныхъ временъ сидѣли на цѣни съ лицевой стороны зданія и лаяли почти весь день и всю ночь; они начинали страшно и дико ворчать при видѣ каждаго человѣка и каждаго предмета, и оставались спокойными только передъ служителемъ, который кормилъ ихъ, передъ каретою и лошадьми миледи и передъ самою миледи. Я съ особеннымъ удовольствіемъ смотрѣла, когда леди Ледлоу, имѣвшая почти-дѣтскій ростъ, подходила къ огромнымъ животнымъ, которыя падали къ ея ногамъ, тяжелыми хвостами стучали по каменнымъ плитамъ и не знали, какъ выразить свой восторгъ при легкомъ приближеніи и нѣжныхъ ласкахъ своей госпожи. Она не чувствовала ни малѣйшаго страха; она принадлежала къ фамиліи Генбёри, а, какъ гласило преданіе, эти псы и ихъ родъ мгновенно узнавали всѣхъ Генбёри и подчинялись ихъ власти съ того времени, когда предки этихъ псовъ были привезены съ Востока сэромъ Юрайеномъ Генбёри, покоившимся въ склепѣ подъ алтаремъ въ церкви. Кромѣ-того, разсказывали, что, лѣтъ пятьдесятъ назадъ, одна изъ собакъ этой породы съѣла ребенка, который нечаянно подошелъ къ ней слишкомъ-близко. Вотъ почему, большая часть посѣтителей охотнѣе приходила съ террасы. Мистеръ Грей одинъ, казалось, не обращалъ на псовъ никакого вниманія. Сначала я думала, что онъ дѣлалъ это изъ разсѣянности; мнѣ разсказывали, что онъ какъ-то нечаянно подошелъ къ одной изъ собакъ слишкомъ-близко; собака вдругъ бросилась на него и онъ едва успѣлъ отскочить въ сторону; но, нѣсколько времени спустя, я видѣла сама, какъ онъ прямо подошелъ къ одной собакѣ и весьма-дружески потрепалъ ее; собака казалась очень-довольною и ласково виляла хвостомъ… можно было подумать, что мистеръ Грей былъ одинъ изъ Генбёри. Мы всѣ были весьма поражены этимъ зрѣлищемъ, и я до настоящаго времени никакъ не могу объяснить себѣ этого.
Но возвратимся къ дверямъ, выходившимъ на террасу, и къ лакею, сидѣвшему въ передней.
Однажды утромъ мы услышали споръ; онъ былъ очень-продолжителенъ и мало-по-малу сдѣлался такимъ горячимъ, что миледи два раза бралась за свой колокольчикъ и только послѣ втораго звонка появился въ дверяхъ лакей.
— Что случилось, Джонъ? спросила она, когда лакеи вошелъ въ комнату.
— Тамъ какой-то мальчикъ, миледи, говоритъ, что пришелъ отъ мистера Горнера и долженъ видѣть вашу милость. Такой дерзкій мальчишка! заключилъ онъ, какъ бы про-себя.
— Что ему нужно?
— То же самое и я вотъ спрашивалъ у него, миледи, но онъ не хочетъ сказать мнѣ.
— Вѣроятно, какое-нибудь извѣстіе отъ мистера Горнера, сказала леди Ледлоу съ нѣкоторою досадою. Посылать къ ней изустное извѣстіе, притомъ же черезъ такого посредника, было, въ ея глазахъ, нарушеніемъ всякаго этикета.
— Нѣтъ, ваша милость, я спрашивалъ у него, не приказано ли ему передать что-нибудь? онъ сказалъ, что нѣтъ, ничего не приказано; а между-тѣмъ онъ говоритъ, что ему нужно видѣть вашу милость.
— Въ-такомъ-случаѣ тебѣ слѣдовало бы впустить его сюда, безъ всякаго разговора, сказала миледи тихо, но, какъ я уже замѣтила, съ нѣкоторою досадою.
Можетъ-быть, въ насмѣшку надъ скромнымъ посѣтителемъ, слуга отворилъ настежь обѣ половинки двери; въ дверяхъ стоялъ живой, развязный мальчикъ съ большою головой; волоса у него торчали во всѣ стороны, какъ-бы взъерошенные электрическимъ токомъ; онъ имѣлъ небольшое, смуглое лицо, покраснѣвшее въ эту минуту отъ испуга и волненія, широкій, смѣлый ротъ и блестящіе, голубые глаза, которыми онъ быстро осмотрѣлъ всю комнату, какъ бы желая запомнить каждый предметъ (а все тутъ было для него ново и странно) длятого, чтобъ впослѣдствіи подумать о немъ и подивиться всему этому. Повидимому, онъ зналъ, что ему не слѣдовало обращаться къ лицу, которое было выше его по званію, а можетъ-быть, онъ молчалъ потому, что чувствовалъ страхъ.
— Что тебѣ нужно отъ меня? спросила миледи такъ благосклонно, что мальчикъ изумился и пришелъ въ замѣшательство.
— Что угодно вашей милости? сказалъ онъ.
По его словамъ можно было подумать, что онъ глухъ.
— Тебя прислалъ мистеръ Горнеръ? Зачѣмъ тебѣ нужно видѣть меня? снова спросила она, нѣсколько-громче прежняго.
— Ваша милость, мистеръ Горнеръ совершенно-нечаянно отправился въ Бервикъ сегодня утромъ…
Его лицо стало подергивать; замѣтивъ это, мальчикъ съ рѣшительностью сжалъ губы.
— Ну?
— И онъ вдругъ отправился.
— Что жь дальше?
— Онъ оставилъ мнѣ записку для вашей милости.
— Это все? Ты могъ бы отдать ее человѣку.
— Извините, ваша милость, я потерялъ ее.
Онъ не сводилъ глазъ съ ея лица. Еслибъ онъ не смотрѣлъ на нее пристально, то заплакалъ бы непремѣнно.
— Это большая небрежность, благосклонно сказала миледи. — Но, я думаю, ты очень огорченъ этимъ. Тебѣ слѣдовало бы хорошенько поискать ее. Можетъ-быть, въ ней заключается что-нибудь важное.
— Если угодно вашей милости, я могу прочесть ее наизусть.
— Ты! Что ты говоришь?
Я испугалась. Голубые глаза миледи засверкали; ею овладѣлъ сильный гнѣвъ; она была въ чрезвычайномъ смущеніи. Мальчикъ становился смѣлѣе, чѣмъ болѣе онъ имѣлъ причинъ бояться. Онъ долженъ былъ видѣть ея гнѣвъ (такой острый мальчикъ не могъ не замѣтить этого), но продолжалъ говорить твердо и быстро:
— Мистеръ Горнеръ, миледи, выучилъ меня читать, писать и вести счеты, миледи. Онъ очень торопился и сложилъ записку, но не запечаталъ ея, и я прочелъ ее, миледи; а теперь, миледи, мнѣ кажется, я могу сказать ее наизусть.
И мальчикъ весьма-громкимъ и ровнымъ голосомъ прочелъ, безъ всякаго сомнѣнія, подлинныя слова письма, число, подпись и все прочее. Дѣло было очень-простое: миледи нужно было подписать какой-то актъ.
Окончивъ чтеніе, онъ, казалось, ожидалъ похвалы своей вѣрной памяти.
Глаза миледи, прищуренные до зрачковъ, напоминали человѣку, на котораго были обращены, остріе иголки; по нимъ можно было заключить, что миледи была въ сильномъ гнѣвѣ. Леди Ледлоу посмотрѣла на меня и сказала:
— Что будетъ съ этимъ свѣтомъ, Даусенъ?
И замолчала.
Мальчикъ стоялъ неподвижно, начиная догадываться, что нанесъ глубокое оскорбленіе; твердая воля привела его передъ миледи и принудила сознаться въ винѣ и загладить эту вину наилучшимъ по его средствамъ образомъ, но затѣмъ она угасла или покинула его; казалось, онъ будетъ стоять неподвижно до-тѣхъ-поръ, пока словомъ или дѣломъ не заставятъ его выйти изъ комнаты. Миледи снова взглянула на него и увидѣла, что мальчикъ, замѣтивъ гнѣвъ ея, стоялъ передъ нею въ мрачномъ смущеніи и смотрѣлъ на нее съ ужасомъ.
— Бѣдный мальчикъ! сказала она, и гнѣвъ исчезъ съ ея лица: — въ чьихъ рукахъ находишься ты?
У мальчика задрожали губы.
— Развѣ ты не знаешь о томъ древѣ, о которомъ говорится въ «Книгѣ Бытія»?.. Нѣтъ, я надѣюсь, что ты еще не такъ легко читаешь, что могъ уже ознакомиться съ этою книгою.
Наступила пауза.
— Кто выучилъ тебя читать и писать?
— Извините, ваша милость, я не думалъ, что это дурно.
Онъ готовъ былъ заплакать, опечаленный тѣмъ, что возбудилъ въ ней чувство страха и сожалѣнія; и то, что она мягко хотѣла подавить это чувство, было для него гораздо-страшнѣе суровой и жестокой брани.
— Кто выучилъ тебя? спрашиваю я.
— Меня училъ писецъ мистера Горнера, ваша милость.
— И мистеръ Горнеръ зналъ объ этомъ?
— Да, миледи. Я учился, потому-что онъ желалъ этого.
— Хорошо! тебя, можетъ-быть, и не слѣдуетъ бранить за это. Но я удивляюсь мистеру Горнеру… Однако жь, мой милый, если ты овладѣлъ острыми орудіями, ты долженъ знать нѣкоторыя правила, какъ обращаться съ ними. Развѣ тебѣ никогда не говорили, что ты не долженъ открывать письма?
— Извините, ваша милость, оно было открыто. Мистеръ Горнеръ, второпяхъ забылъ запечатать его.
— Но ты не долженъ читать письма, которыя не назначены для тебя; ты никогда не долженъ читать письма, которыя не адресованы къ тебѣ, даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ они лежали передъ тобою открытыми.
— Извините, миледи, я читалъ письма для упражненія, какъ книги, и не думалъ, что это дурно.
Миледи совершенно смутилась, не зная, какимъ способомъ растолковать ему законы чести касательно писемъ.
— Я увѣрена, ты вѣдь не станешь слушать то, что тебя не касается? сказала она.
Онъ молчалъ съ минуту, частью оттого, что невполнѣ понялъ смыслъ словъ, которыя произнесла миледи. Она повторила свой вопросъ. По его живымъ глазамъ можно было видѣть, что онъ теперь понялъ, но не зналъ, сказать ли ему правду.
— Извините, ваша милость, я всегда подслушивалъ, если говорили секреты; я думалъ, что въ этомъ нѣтъ ничего дурнаго.
Бѣдная миледи вздохнула; она вовсе не была приготовлена дѣлать продолжительныя нравоученія. Честь была для нея второю натурою, и она никогда не пыталась изслѣдовать, на какихъ правилахъ основывались ея законы. Такимъ образомъ, миледи, сказавъ мальчику, что желаетъ увидѣться съ мистеромъ Горнеромъ, когда онъ возвратится изъ Бервика, отпустила его, проводивъ его взоромъ, въ которомъ выражалось отчаяніе; мальчикъ, повидимому, былъ радъ, что, наконецъ, освободился отъ леди, наводившей на него страхъ своею благосклонностью.
— Что дѣлать? сказала она, вполовину про-себя, вполовину обращаясь ко мнѣ.
Я не могла отвѣчать, потому-что сама была въ смущеніи.
— Я выбрала мѣткое слово, продолжала она: — назвавъ чтеніе и письмо «острыми орудіями». Если наши низшіе классы пріобрѣтутъ эти острыя орудія, то ужасныя сцены французской революціи повторятся и у насъ въ Англіи. Когда я была дѣвушкой, никто не говорилъ о правахъ человѣка, всѣ говорили только объ обязанностяхъ. Теперь же, не далѣе какъ вчера вечеромъ, мистеръ Грей утверждалъ, что каждый ребенокъ имѣетъ право на обученіе. Я долго молчала, наконецъ вышла изъ терпѣнія; мы заспорили и я сказала ему, что-никогда не позволю основать въ моей деревнѣ воскресную школу… или субботнюю школу, какъ онъ называетъ ее, точно жидъ.
— Что жь онъ сказалъ на это, миледи? спросила я, замѣтивъ, что волненіе, которое, казалось, ужъ готово было разразиться страшнымъ кризисомъ, мало-по-мало стало утихать.
— Онъ позволилъ себѣ разгорячиться и сказалъ, что считаетъ своею обязанностью напомнить мнѣ, что онъ находится подъ начальствомъ епископа, а не подъ моимъ, и далъ мнѣ понять, что останется при своихъ намѣреніяхъ, несмотря на высказанное мною мнѣніе.
— И вы, миледи… нерѣшительно произнесла я.
— Я могла только встать съ своего мѣста, поклониться ему и вѣжливо проститься съ нимъ. Когда два лица достигли до извѣстной точки въ объясненіяхъ о предметѣ, о которомъ они столь же рѣзко разнятся въ мнѣніяхъ между собою, какъ я и мистеръ Грей, то благоразуміе требуетъ, чтобъ эти лица совершенно и внезапно оставили разговоръ, если не хотятъ разстроить дружескихъ отношеній, существующихъ между ними. Это одинъ изъ тѣхъ немногихъ случаевъ, гдѣ поспѣшность желательна.
Мнѣ было жаль мистера Грея. Онъ нѣсколько разъ навѣщалъ меня, и безъ его добрыхъ совѣтовъ и молитвъ я не была бы въ состоянія перенесть мою болѣзнь съ такимъ терпѣніемъ. Изъ его разговоровъ я имѣла случай узнать, что онъ былъ преданъ всею душою новому плану. Я такъ уважала его и такъ любила и почитала миледи что была въ отчаяніи, видя, какъ отношенія между ними постепенно становились холоднѣе и холоднѣе; но я ничѣмъ не могла помочь этому, мнѣ оставалось только молчать.
Миледи, казалось, поняла, что происходило въ моихъ мысляхъ, по-тому-что минуты черезъ двѣ она продолжала:
— Еслибъ мистеръ Грей зналъ все, что я знаю… еслибъ онъ имѣлъ мою опытность, то онъ. не торопился бы такъ приводить въ исполненіе свои новые планы противъ моего мнѣнія. Дѣйствительно, продолжала она, погрузившись въ воспоминанія: — времена перемѣнились, если деревенскій пасторъ противится леди, которой онъ подчиненъ, въ ея собственномъ домѣ. Въ то время, какъ былъ живъ мой дѣдъ, пасторъ былъ въ то же время и капелланъ семейства и обѣдалъ у насъ въ домѣ каждое воскресенье. Ему подавали кушанье послѣднему, а онъ успѣвалъ съѣсть первый. Я помню, какъ онъ, бывало, схватывалъ свою тарелку, ножикъ и вилку и съ полнымъ ртомъ (ротъ его былъ занятъ впродолженіе всего обѣда), говорилъ: «съ вашего позволенія, сэръ Юрайенъ и миледи, я отправлюсь за говядиной въ комнату экономки», зная, что если онъ не сдѣлаетъ этого, то во второй разъ не получитъ того же блюда. Вотъ былъ жадный человѣкъ, этотъ пасторъ, увѣряю васъ! Я помню, однажды онъ взялъ за обѣдомъ цѣлую небольшую птицу и для того, чтобъ отвлечь общее вниманіе отъ его обжорства, сталъ разсказывать, будто онъ слышалъ, что маринованнаго въ уксусѣ и такимъ-то образомъ… ужь не помню какъ, приготовленнаго грача никакъ нельзя отличить отъ птицы, которую онъ ѣлъ въ то время. Лицо моего дѣда приняло сердитое выраженіе; я догадалась, что онъ былъ недоволенъ словами и поступками пастора; хотя я была ребенкомъ, я, однакожь, нѣсколько поняла, что случится, когда, въ слѣдующую пятницу ѣхала на моемъ маленькомъ, бѣломъ пони, рядомъ съ дѣдушкой, и дѣдушка остановилъ одного лѣсничаго и приказалъ ему застрѣлить самаго стараго грача, какого онъ только могъ найти. Я ничего не слышала объ этой исторіи до воскресенья, когда прямо передъ пасторомъ поставили кушанье и сэръ Юрайенъ сказалъ: «Пасторъ Геммингъ, я приказалъ застрѣлить грача, мариновать его въ уксусѣ и приготовить такъ, какъ вы говорили въ прошлое воскресенье. Извольте съѣсть его до костей, или, клянусь… вы больше не будете обѣдать за моимъ столомъ по воскресеньямъ!» Я посмотрѣла на лицо бѣднаго мистера Гемминга, когда онъ пытался проглотить первый кусокъ и тѣмъ доказать, что кушанье очень-хорошо; но мнѣ было стыдно долго смотрѣть на него, хотя дѣдушка хохоталъ и безпрестанно спрашивалъ насъ всѣхъ: не знаемъ ли мы, что сталось съ апетитомъ пастора?
— И онъ доѣлъ свое блюдо? спросила я.
— О да, милая моя. Если дѣдушка, бывало, скажетъ, что вотъ то-то должно исполниться, то оно и исполнится непремѣнно. Въ гнѣвѣ онъ былъ ужасный человѣкъ! Но, если вспомнить, какая разница между пасторомъ Гемнигомъ и мистеромъ Греемъ! или даже между бѣднымъ, дорогимъ мистеромъ Моунтфордомъ и мистеромъ Греемъ. Мистеръ Моунтфордъ никогда не сталъ бы противиться мнѣ, какъ мистеръ Грей!
— И вы, миледи, дѣйствительно думаете, что не слѣдовало бы заводить воскресную школу? спросила я и сама испугалась своего вопроса.
— Конечно, нѣтъ. Какъ я уже говорила мистеру Грею, я считаю знаніе символа вѣры и молитвы Господней существеннымъ для спасенія; также необходимо, чтобъ родители приводили своего ребенка въ церковь постоянно. Затѣмъ слѣдуютъ десять заповѣдей: онѣ въ ясныхъ выраженіяхъ научаютъ простымъ обязанностямъ. Натурально, если мальчикъ умѣетъ читать и писать (какъ этотъ несчастный мальчикъ, который былъ здѣсь сегодня утромъ), его обязанности дѣлаются сложнѣе, его искушенія увеличиваются, а между-тѣмъ онъ не имѣетъ никакихъ наслѣдственныхъ правилъ чести, которыя могли бы предохранить его отъ бѣдъ. При этомъ мнѣ снова приходитъ на память мое прежнее сравненіе кровной лошади съ ломовой. Меня сокрушаетъ этотъ мальчикъ, продолжала она, внезапно давая своимъ мыслямъ другое направленіе. — Все это дѣло такъ напоминаетѣ мнѣ исторію, случившуюся съ моимъ очень-хорошимъ знакомымъ, Клеманомъ де-Креки. Разсказывала я вамъ когда-нибудь о немъ?
— Нѣтъ, миледи, отвѣчала я.
— Бѣдный Клеманъ!.. Лѣтъ двадцать слишкомъ назадъ, лордъ Ледлоу и я проводили зиму въ Парижѣ. У него было тамъ много друзей; они были, пожалуй, неочень-хорошіе или неочень-умные люди, но лордъ Ледлоу имѣлъ добрый характеръ, онъ любилъ всѣхъ и всѣ любили его. Наша квартира находилась въ улицѣ De lille; мы сами занимали первый этажъ большаго отеля, а въ нижнемъ помѣщалась наша прислуга. Вверху надъ нами жила владѣтельница дома, маркиза де-Креки, вдова. Говорятъ, что фамильный гербъ Креки, послѣ ужасныхъ годовъ, еще до настоящаго времени находится надъ воротами со сводомъ, точно такъ же, какъ въ мое время, несмотря на то, что фамилія уже угасла. У маркизы де-Креки былъ одинъ только сынъ, Клеманъ; онъ былъ однихъ лѣтъ съ моимъ Юрайеномъ… вы можете видѣть его портретъ въ большой залѣ… я говорю о портретѣ Юрайена.
Я знала, что Юрайенъ погибъ на морѣ. Я часто разсматривала его веселое, исполненное надеждъ лицо; онъ былъ изображенъ въ одеждѣ моряка, указывалъ рукою на корабль, виднѣвшійся въ далекомъ разстояніи на морѣ, и казалось, говорилъ: «Посмотрите на корабль! онъ уже на всѣхъ парусахъ, и я сейчасъ отправлюсь!» Бѣдный Юрайенъ! не прошло и года послѣ того, когда сняли съ него этотъ портретъ, какъ онъ погибъ на этомъ самомъ кораблѣ… Но возвращусь къ разсказу миледи.
— Я еще вижу, продолжала она тихо, закрывъ глаза, какъ бы длятого, чтобъ лучше представить себѣ свою мечту: — я еще вижу, какъ играютъ эти мальчики, лѣтъ двадцать-пять назадъ, въ старинныхъ французскихъ садахъ позади нашего отеля. Часто смотрѣла я на нихъ изъ моихъ оконъ. Эти сады были для нихъ лучшимъ мѣстомъ для игръ, нежели англійскіе сады, потому-что тамъ было немного грядъ съ цвѣтами и вовсе не было луговъ, а вмѣсто этого террасы и балюстрады, вазы и каменныя лѣстницы въ итальянскомъ вкусѣ; тамъ были также водометы и небольшіе фонтаны; ихъ шутя можно было пускать, повертывая краны, скрытые тамъ и сямъ. Въ какомъ восторгѣ бывалъ Клеманъ, пустивъ воду, тогда-какъ Юрайенъ вовсе не ожидалъ этого, и съ какою вѣжливостью, съ какою почтительностью обращался онъ съ моимъ дорогимъ, нѣсколько-грубымъ морякомъ! Юрайенъ былъ смуглъ, какъ цыганъ, вовсе не заботился о своей наружности и противился всѣмъ моимъ усиліямъ, когда я охорашивала его лицо и вьющіеся кудри, въ Клеманѣ никогда не было замѣтно, что онъ думалъ о себѣ и о своемъ платьѣ, между-тѣмъ онъ былъ всегда милъ и изященъ, хотя на немъ бывала иногда очень-поношеная одежда. Обыкновенно онъ ходилъ въ полномъ охотничьемъ зеленомъ костюмѣ, который былъ открытъ вокругъ шеи и до груди; изъ-подъ платья виднѣлся прелестный воротничокъ изъ старыхъ кружевъ; его длинныя, золотистыя кудри падали сзади, какъ кудри дѣвушки, напереди надъ его прямыми темными бровями волосы были подстрижены почти совершенно-прямою линіею. Юрайенъ въ какіе-нибудь два мѣсяца научился у этого молодаго человѣка держать себя прилично и какъ слѣдуетъ джентльмену, тогда-какъ я билась съ нимъ нѣсколько лѣтъ безъ успѣха. Я помню, однажды игра ихъ была въ полномъ разгарѣ (я могла хорошо слышать весь ихъ разговоръ, потому-что мое окно было открыто), и Юрайенъ звалъ Клемана вскарабкаться куда-то; Клеманъ отнѣкивался, но какъ-то нерѣшительно: видно было, что ему очень хотѣлось послѣдовать приглашенію, но этому препятствовала какая-то причина; живой и иногда легкомысленный Юрайенъ закричалъ Клемену, что онъ трусъ.
— Трусъ! воскликнулъ молодой человѣкъ, выпрямившись: — ты не знаешь, что говоришь. Приходи сюда завтра въ шесть часовъ утра, когда только-что станетъ разсвѣтать, и я достану скворцовое гнѣздо, которое находится вонъ на той трубѣ.
— Но отчего жь не теперь, Клеманъ? сказалъ Юрайенъ, обнявъ своего товарища: — отчего жь завтра, а не теперь, когда мы именно находимся въ веселомъ расположеніи духа?
— Потому-что мы, де-Креки, бѣдны и моя мать не въ-состояніи сдѣлать мнѣ нынѣшній годъ новое платье, а тотъ каменный карнизъ весь въ зубцахъ и я разорву себѣ сюртукъ и брюки. А завтра утромъ я могу взлѣсть туда въ одной рубашкѣ.
— Но ты оцарапаешь себѣ ноги.
— Моя фамилія не заботится о физической боли, съ скромною гордостью произнесъ юноша, освобождаясь изъ объятій Юрайена и отходя на нѣсколько шаговъ. Онъ былъ оскорбленъ тѣмъ, что его назвали трусомъ и что ему пришлось открыть настоящую причину, которая заставляла его отказаться отъ вызова. Но Юрайена не легко было привести въ замѣшательство. Онъ подошелъ къ Клеману, снова обнялъ его, и я видѣла, какъ оба они пошли по террасѣ, удаляясь отъ оконъ отеля. Сначала Юрайенъ горячо говорилъ о чемъ-то, обративъ на Клемана взоръ, исполненный нѣжной любви и проникавшій до глубины души; наконецъ, молодой французъ заговорилъ и обнялъ вскорѣ Юрайена, и оба они долгое время ходили взадъ и впередъ, погруженные въ серьёзный разговоръ, который, повидимому, скорѣе приличествовалъ взрослымъ, нежели мальчикамъ.
"Вдругъ съ той стороны, гдѣ находилась небольшая капелла, на углу обширнаго сада, принадлежавшаго иностраннымъ миссіямъ, раздался звонъ небольшаго колокола, возвѣщавшій возношеніе даровъ. Клеманъ палъ на колѣни, скрестивъ руки и опустивъ взоръ, Юрайенъ остановился въглубокомъ раздумьи.
"Какая дружба могла бъ связывать ихъ? Я никогда не думаю о Юрайенѣ, не вспомнивъ въ то же время и о Клеманѣ… Юрайенъ говоритъ со мною или дѣлаетъ что-нибудь, а образъ Клемана носится около него и, кажется, не видитъ никого другаго.
"Но я чуть-было не забыла сказать вамъ, что на другой день утромъ, когда Юрайенъ еще не вышелъ изъ своей комнаты, слуга маркизы де-Креки принесъ ему скворцовое гнѣздо.
"Когда мы возвратились въ Англію, молодые люди вели переписку другъ съ другомъ; мадамъ де-Креки и я обмѣнивались вѣжливыми письмами. Затѣмъ Юрайенъ отправился въ море.
"Послѣ этого, все, казалось, кончилось. Я не могу разсказать вамъ все и ограничусь только семействомъ де-Креки. Я получила письмо отъ Клемана; я знала, что онъ былъ глубоко опечаленъ смертью своего друга, но я никогда не узнала бы этого изъ письма, которое онъ прислалъ. Оно было написано въ офиціальномъ тонѣ и показалось мякиною моему сердцу, истомленному голодомъ. Бѣдный молодой человѣкъ! Ему тяжело было писать, я думаю. Что могъ онъ, или кто бы то ни былъ, сказать матери, лишившейся своего ребенка? Свѣтъ не такъ думаетъ, и вообще должно сообразоваться съ обычаями свѣта; но, судя по моему собственному опыту, я скажу, что лучшимъ бальзамомъ въ такое время — почтительное безмолвіе. Мадамъ де-Креки также прислала мнѣ письмо. Но, я знаю, она не могла сочувствовать моей потерѣ такъ глубоко, какъ Клеманъ, и потому ея письмо не обмануло моихъ надеждъ. Она и я года два вѣжливо и любезно исполняли одна для другой различныя порученія, иногда представляли другъ другу нашихъ знакомыхъ; потомъ сношенія наши прекратились. Затѣмъ наступила ужасная революція. Кто не жилъ въ то время, тотъ не можетъ вообразить, какъ ожидали ежедневно извѣстій… въ какой ужасъ ежечасно повергали всѣхъ слухи объ имуществѣ и жизни людей, которыхъ многіе изъ насъ знали, какъ любезныхъ хозяевъ, въ мирное время радушно-принимавшихъ насъ въ своихъ великолѣпныхъ домахъ. Конечно, много было грѣха, много было страданій невидимыхъ; но мы, англичане, посѣщавшіе Парижъ, ничего не видѣли, или видѣли очень-немного, и мнѣ нѣсколько разъ приходила въ голову мысль, какъ самая смерть, казалось, неохотно избирала жертвъ въ этой блестящей толпѣ, которую я знала. Единственный сынъ мадамъ де-Креки былъ живъ, между-тѣмъ, какъ со дня нашей разлуки съ нею, трехъ изъ моихъ шестерыхъ дѣтей уже не было на свѣтѣ! Я не думаю, что у всѣхъ равная участь, даже и теперь, когда я знаю, что всѣ ея надежды рушились; но я говорю, какова бы ни была участь каждаго изъ насъ, нашъ долгъ принять ее, не сравнивая съ участью другихъ.
"Время было мрачное, полное ужаса.
"Что жь будетъ? Съ этимъ вопросомъ обращались мы къ каждому, привозившему намъ извѣстія изъ Парижа. Гдѣ скрывались эти демоны, когда, нѣсколько лѣтъ назадъ, мы танцовали и веселились и приходили въ восторгъ отъ блестящихъ салоновъ и очаровательныхъ знакомыхъ въ Парижѣ?
"Какъ-то вечеромъ сидѣла я одна въ Сен-Джемс-Скверѣ. Мужъ мой отправился въ клубъ съ мистеромъ Фоксомъ и другими; онъ оставилъ меня, думая, что я поѣду въ одинъ изъ тѣхъ домовъ, куда меня приглашали въ тотъ вечеръ; но я вовсе не была расположена ѣхать, потому-что это былъ день рожденія моего бѣднаго Юрайена. Я еще не приказывала зажечь свѣчи, хотя ужь наступали сумерки, и думала о его миломъ характерѣ, о его теплой, любящей душѣ, думала о томъ, какъ часто я обращалась съ нимъ нѣсколько-строго, потому-что такъ горячо любила его; потомъ мнѣ казалось, что я забыла о его дорогомъ другѣ Клеманѣ, который, можетъ-быть, нуждался въ то время въ помощи въ этомъ жестокомъ, окровавленномъ Парижѣ. Я думала, обо всемъ этомъ, преимущественно о Клеманѣ де-Креки въ связи съ Юрайеномъ, и чувствовала, что заслужила упрекъ, когда Фенвикъ подалъ мнѣ записку, запечатанную печатью съ гербомъ, который я хорошо знала, хотя въ ту же минуту и не могла вспомнить, гдѣ я видѣла его. Какъ иногда случается, я не тотчасъ открыла письмо, а минуты съ двѣ смотрѣла на него въ раздумьѣ. Вдругъ я узнала, что оно было отъ Клемана де-Креки.
«Моя матушка здѣсь» писалъ онъ: «она очень-плоха, а я потерялся въ этомъ странномъ городѣ. Умоляю васъ, примите меня на нѣсколько минутъ».
Письмо было принесено женщиною изъ того дома, гдѣ они остановились. Я приказала позвать ее въ переднюю и сама разспрашивала ее, а между-тѣмъ велѣла закладывать экипажъ. Они пріѣхали въ Лондонъ за двѣ недѣли передъ тѣмъ; эта женщина не знала, кто они, и (какъ всѣ люди подобнаго рода) безъ всякаго сомнѣнія, считала ихъ, но одеждѣ и пожиткамъ, довольно-бѣдными. Маркиза со времени пріѣзда ни разу не выходила изъ своей спальни; молодой человѣкъ ходилъ за нею, все-дѣлалъ для нея и дѣйствительно ни разу не отлучался; она (посланная) обѣщала, возвратившись, побыть въ сосѣдней комнатѣ, пока онъ сходитъ куда-то. Женщина съ трудомъ понимала его, потому-что онъ дурно говорилъ поанглійски. Да вѣдь онъ говорилъ по-англійски только съ моимъ Юрайеномъ.
V.
[править]"Въ-торопяхъ, я не знала, что дѣлала. Я приказала своей экономкѣ дать мнѣ съ собою съѣстнаго и разныхъ лакомствъ, что у ней было подъ-руками, и думала попотчивать ими больную, которую все-таки надѣялась привезти съ собою къ намъ въ домъ. Когда подали карету, я взяла съ собою женщину, принесшую письмо, длятого, чтобъ она показала намъ дорогу, которой не зналъ мой кучеръ; дѣйствительно, маркиза и ея сынъ остановились въ бѣдной части города за Лейстер-Скверомъ, о которой, какъ Клеманъ сказалъ мнѣ впослѣдствіи, они слышали отъ рыболова, перевозившаго мадамъ де-Креки и ея сына, переодѣтыхъ фрисландскими поселянами съ голландскаго берега. Имъ удалось скрыть на себѣ нѣсколько драгоцѣнныхъ камней значительной цѣны; но наличныя деньги вышли у нихъ еще до дня моего пріѣзда, и Клеманъ не хотѣлъ покинуть своей матери даже на короткое время длятого, чтобъ узнать, какъ выгоднѣе всего сбыть свои драгоцѣнные камни. Побѣжденная сердечнымъ горемъ и физическимъ изнеможеніемъ, мадамъ де-Креки, достигнувъ Лондона, захворала нервическою лихорадкою; находясь въ постели, она, казалось, была занята одною только мыслью о томъ, что Клемана возьмутъ отъ нея и посадятъ въ тюрьму, или въ другое какое-нибудь мѣсто; если она не видѣла его около себя, хотя бы впродолженіе одной только минуты, то плакала какъ ребёнокъ, и ее ничѣмъ нельзя было успокоить, или утѣшить. Хозяйка квартиры была очень-добрая и любезная женщина; несмотря на то, что она только отчасти понимала ихъ положеніе, она чувствовала искреннее состраданіе къ нимъ, какъ къ чужестранцамъ и въ-особенности сожалѣла о матери, захворавшей на чужой землѣ.
Я послала ее впередъ и просила узнать, могу ли я войти? Не прошло и минуты, какъ я увидѣла Клемана, высокаго, изящнаго молодаго человѣка въ грубой одеждѣ страннаго вида; онъ подошелъ къ открытой двери и, желая выйти ко мнѣ, очевидно, старался успокоить свою мать. Я подошла къ нему и хотѣла взять его руку, но онъ нагнулся и поцаловалъ мою.
— Могу я войти? спросила я, взглянувъ на бѣдную леди, лежавшую на постели жалкой наружности; голова больной покоилась на грубыхъ и грязныхъ подушкахъ; взоры съ ужасомъ слѣдили за всѣмъ, что происходило въ комнатѣ.
— Клеманъ! Клеманъ! подойди ко мнѣ! закричала она.
Когда онъ подошелъ къ кровати, его мать схватила обѣими руками его руку, начала гладить ее и вперила свой взглядъ въ его лицо. Я едва могла удержать слёзы.
Онъ стоялъ спокойно и только повременамъ говорилъ ей что-то тихимъ голосомъ. Наконецъ я подошла еще на нѣсколько шаговъ и могла разговаривать съ нимъ, не возбуждая безпокойства его матери. Я спросила о мѣстѣ жительства ихъ доктора; я слышала, что они призывали доктора, котораго рекомендовала имъ ихъ хозяйка; но Клеманъ такъ ломалъ англійскій языкъ и такъ дурно выговаривалъ наши собственныя имена, что я принуждена была обратиться съ моимъ вопросомъ къ самой хозяйкѣ. Я не могла много говорить съ Клеманомъ: все его вниманіе было обращено на мать, которая, казалось, не замѣчала, что я была въ комнатѣ. Я просила его не безпокоиться и сказала ему, что возвращусь непремѣнно въ тотъ же день вечеромъ; затѣмъ я вручила хозяйкѣ различныя вещи, которыя приготовила моя экономка, и, приказавъ одному изъ моихъ людей, понимавшему нѣсколько словъ по-французски, остаться въ распоряженіи мадамъ де-Креки впредь до новыхъ моихъ приказаній, поѣхала отъискивать доктора. Мнѣ нужно было получить позволеніе перевезти мадамъ де-Креки въ мой домъ и узнать какимъ образомъ исполнить это; я могла замѣтить, что тамъ, гдѣ помѣщалась больная, каждое движеніе, каждый звукъ, кромѣ голоса Клемана, заставляли больную содрогаться и раздражали ея нервы.
Докторъ, какъ мнѣ казалось, былъ умный человѣкъ, но его обращеніе и манеры были весьма-рѣзки, изъ чего я заключила, что онъ по-большей-части имѣлъ дѣло съ людьми низшаго сословія.
Я разсказала ему исторію его паціентки и сообщила, что, принимая въ больной большое участіе, желаю перевезти ее къ себѣ въ домъ.
— Этого исполнить нельзя, сказалъ онъ. — Всякая перемѣна убьетъ ее.
— Но это должно быть исполнено, возразила я: — и это не должно убить ее.
— Въ такомъ случаѣ мнѣ больше нечего говорить, сказалъ онъ, отходя отъ дверецъ кареты и собираясь уйти въ домъ.
— Постойте! Вы должны помочь мнѣ; если вы поможете мнѣ, то останетесь довольны, потому-что я охотно заплачу вамъ за содѣйствіе пятьдесятъ фунтовъ. Если же вы не согласитесь, то я обращусь къ другому.
"Онъ посмотрѣлъ на меня, потомъ, украдкою, на карету, остановился и сказалъ:
— Вы, повидимому, не боитесь издержекъ. Вы, я полагаю, богатая и знатная леди. Жизнь или смерть больной женщины въ глазахъ подобныхъ вамъ лицъ сущія бездѣлицы, надъ которыми нечего имъ и задумываться. Я знаю, что я долженъ содѣйствовать вамъ въ исполненіи вашего желанія, потому-что, если не я, то другой сдѣлаетъ это.
"Мнѣ было все-равно, что бы онъ ни говорилъ, лишь только помогъ бы мнѣ. Я была вполнѣ увѣрена, что мадамъ де-Креки, въ ея состояніи, можно было дать усыпительное средство; я вспомнила о Христофорѣ Слеѣ, пьяномъ мѣдникѣ въ «Укрощеніе Вѣдьмы» Шекспира, и передала доктору, что я думала. Затѣмъ (сказала я ему) надобно хорошенько и тепло закутать больную и среди ночи, когда нѣтъ шума на улицахъ, въ больничныхъ носилкахъ перенесть ее съ Лейстер-Сквера въ мои комнаты, которыя къ тому времени будутъ въ совершенной готовности. Мой планъ былъ принятъ и приведенъ въ исполненіе. Я написала Клеману записку, въ которой сообщала ему, о своемъ намѣреніи. Я приготовила все, что было нужно; въ условленный часъ мы ходили около дома, какъ тѣни; швейцаръ караулилъ у отворенной двери. Наконецъ, въ ночной темнотѣ я увидѣла фонари, которые несли мои люди, указывавшіе путь небольшой процесіи. Носилки походили на гробъ; съ одной стороны шелъ докторъ, съ другой Клеманъ; оба они шли скоро и безъ шума. Я не рѣшилась подвергнуть мадамъ де-Креки еще какой-нибудь перемѣнѣ; не смѣла переодѣть ее; мы положили ее на постель въ грубомъ ночномъ платьѣ, которое принадлежало ея хозяйкѣ, тепло прикрыли ее и оставили въ тѣнистой, наполненной ароматами комнатѣ, подъ присмотромъ сидѣлки и доктора. Клемана я отвела въ сосѣднюю комнату, гдѣ, по моему приказанію, была поставлена для него кровать. Онъ просилъ не уводить его далеко отъ матери, и я приказала подать ему сюда и закуску. Онъ изъявлялъ свою благодарность различными ласками, такъ-какъ мы оба не смѣли говорить; онъ становился на колѣни у моихъ ногъ, цаловалъ мою руку и орошалъ ее слезами; поднималъ руки къ небу и усердно молился, что я могла заключить но движенію его губъ; я не препятствовала его, такъ-сказать, нѣмому выраженію чувствъ. Затѣмъ, оставивъ его, я перешла въ свои собственныя комнаты и очень-долго просидѣла съ милордомъ, разговаривая о томъ, что я сдѣлала.
"Милордъ одобрилъ мой образъ дѣйствія. Ни милордъ, ни я не могли заснуть, желая дождаться пробужденія мадамъ де-Креки, чтобъ узнать, какое дѣйствіе имѣла на нее перемѣна. Я пригласила доктора остаться всю ночь, такъ-какъ больная привыкла къ его голосу и къ его наружности; сидѣлка была женщина опытная, Клеманъ находился въ сосѣдней комнатѣ и могъ явиться къ своей матери по первому зву. Но я была чрезвычайно обрадована, услышавъ отъ моей дѣвушки, которая принесла мнѣ кофе, что мадамъ де-Креки, по словамъ ея сына, провела послѣднюю ночь гораздо-покойнѣе, нежели предъидущія. Безъ всякаго сомнѣнія, самый видъ спальни произвелъ на больную болѣе-пріятное впечатлѣніе, чѣмъ жалкая комната, въ которой я нашла обоихъ де-Креки; наконецъ, больной нетрудно было убѣдиться, что она находилась у друзей.
"Милордъ былъ непріятно пораженъ одеждою Клемана. Занятая мыслью о другихъ предметахъ, я, послѣ перваго моего свиданія съ молодымъ человѣкомъ, совершенно забыла о его платьѣ и ни слова не сказала о томъ лорду Ледлоу. Милордъ послалъ за своимъ портнымъ, приказалъ принесть обращики различныхъ матерій и какъ-можно-скорѣе сшить приличное званію Клемана платье, еслибъ даже рабочимъ портнаго пришлось сидѣть и по ночамъ. Словомъ, чрезъ нѣсколько дней ничто уже не напоминало ихъ бѣгства, и мы почти забыли объ ужасахъ, которые заставляли ихъ жить у насъ; казалось, будто они не были вовсе принуждены бѣжать изъ своей родины, а просто пріѣхали къ намъ въ гости. Ихъ брильянтовыя вещи были очень-выгодно проданы агентами милорда, несмотря на то, что лондонскіе магазины были переполнены всякаго рода вещами и весьма-значительными драгоцѣнностями (многія изъ нихъ были рѣдкаго достоинства и курьёзнаго фасона), которыя продавались за половину цѣны эмигрантами, нуждавшимися въ деньгахъ. Мадамъ де-Креки мало-по-малу начала поправляться, но ея прежняя сила, казалось, исчезла навсегда; бѣдная женщина не была бы въ-состояніи еще разъ совершить опасный подвигъ, который она совершила недавно, и малѣйшее напоминаніе о которомъ заставляло ее содрогаться. Нѣсколько времени дѣла оставались въ такомъ положеніи: де-Креки были нашими почетными гостями; многіе домы, кромѣ нашего и нашихъ друзей, принимали бѣдное бѣжавшее французское дворянство, изгнанное изъ отечества безчеловѣчными республиканцами; всякій новоприбывшій эмигрантъ разсказывалъ о новыхъ ужасахъ, которые заставляли предполагать, что революціонеры были упоены кровью и, въ сумасшествіи, выдумывали новыя звѣрства. Однажды Клеманъ… я должна сказать вамъ, что онъ былъ представленъ нашему доброму королю Георгу и нашей милой королевѣ; они разговаривали съ нимъ очень-милостиво; его красивая наружность и изящныя манеры и обстоятельства, которыми сопровождалось его бѣгство, были причиною, что его принимали въ свѣтѣ какъ героя романа; онъ могъ бы короче познакомиться во многихъ значительныхъ семействахъ, еслибъ только чаще посѣщалъ тѣхъ, которые приглашали его къ себѣ; но онъ сопровождалъ милорда и меня съ весьма-равнодушнымъ и холоднымъ видомъ, что (такъ, по-крайней-мѣрѣ, иногда казалось мнѣ) еще болѣе заставляло нѣкоторыхъ искать его знакомства; Монксгевенъ (этотъ титулъ носилъ мой старшій сынъ) тщетно старался возбудить въ немъ участіе къ удовольствіямъ молодыхъ людей. Но нѣтъ! всѣ наши усилія оставались безъ успѣха. Его мать принимала большее участіе въ слухахъ, занимавшихъ лондонское общество, которое она, по своей болѣзни и слабости, не могла посѣщать; между-тѣмъ, какъ ея сына вовсе не интересовали самыя рѣшительныя событія, въ которыхъ онъ могъ быть дѣйствующимъ лицомъ… Итакъ, однажды старикъ-французъ, человѣкъ изъ низшаго сословія, пришелъ къ нашей прислугѣ, между которой находились и понимавшіе пофранцузски; чрезъ Медликоттъ я узнала, что этотъ старикъ находился съ де-Креки въ какихъ-то близкихъ отношеніяхъ; онъ, кажется, не жилъ у нихъ въ Парижѣ, а управлялъ ихъ имѣніями въ провинціи, которыя, однакожь, годились только для охоты и не приносили никакихъ доходовъ. Старикъ принесъ большіе пергаментные свитки и акты, касавшіеся имѣній. Онъ непремѣнно хотѣлъ передать ихъ самому господину де-Креки, настоящему владѣльцу. Клеманъ въ то время уѣхалъ изъ дома вмѣстѣ съ Монксгевенемъ, и старикъ долженъ былъ дожидаться. Когда Клеманъ возвратился, то я сообщила ему о прибытіи управляющаго, ожидавшаго его въ служительскихъ комнатахъ. Клеманъ тотчасъ же отправился къ нему. Его отсутствіе было весьма-продолжительно; я ожидала его, потому-что мы условились съ нимъ ѣхать вмѣстѣ, ужь не помню куда и съ какою цѣлью; помню только, что я выходила изъ терпѣнія и хотѣла позвонить и приказать, чтобъ ему напомнили обо мнѣ, когда онъ вошелъ въ комнату. Его лицо было бѣло какъ пудра на головѣ; въ его прекрасныхъ глазахъ выражался ужасъ. Я поняла, что онъ услышалъ новости, которыя тронули его сильнѣе обыкновенныхъ разсказовъ, привозимыхъ каждымъ новымъ эмигрантомъ.
— Что случилось, Клеманъ? спросила я.
"Онъ всплеснулъ руками и, казалось, пытался заговорить, но не могъ произнесть ни слова.
— Они гильйотинировали дядю! воскликнулъ онъ наконецъ.
"Я знала, что въ Парижѣ жилъ графъ де-Креки; но, какъ мнѣ казалось, старшая вѣтвь фамиліи не имѣла съ нимъ почти никакихъ сношеній: дѣйствительно, онъ былъ негодяй и скорѣе безчестилъ семейство. Вотъ почему извѣстіе, сообщенное мнѣ Клеманомъ, не пробудило во мнѣ состраданія, и я нѣсколько удивилась необыкновенному волненію молодаго человѣка; вскорѣ, однакожь, я замѣтила въ глазахъ Клемана странное выраженіе, выраженіе, которое имѣютъ люди, нерѣшающіеся передать словами весь ужасъ, наполняющій ихъ душу. Онъ хотѣлъ, чтобъ я поняла его безъ его объясненій, но какъ могла я понять? я никогда не слышала о мадемуазель де-Креки.
— Виргинія! прошепталъ онъ, наконецъ.
"Въ одну секунду я поняла все. Мнѣ тотчасъ же пришло на мысль, что еслибъ былъ живъ Юрайенъ, то онъ, можетъ-быть, также былъ бы влюбленъ.
— Дочь вашего дяди? спросила я.
— Моя кузина, сказалъ онъ.
"Я не сомнѣвалась, что она была его невѣста, но не сказала этого. Я, однакожь, ошибалась.
— Ея матушка, продолжалъ онъ: — умерла уже давно… теперь она лишилась отца… осталась одна… въ страхѣ… покинутая всѣми…
— Она находится въ монастырѣ? спросила я.
— Нѣтъ; она теперь скрывается у вдовы стараго сторожа, находившагося у ея отца. Всякій день они опасаются, что домъ ихъ станутъ объискивать, чтобъ найти дворянъ; вѣдь дворянъ ищутъ повсюду. Такимъ образомъ не только ея жизнь, но и жизнь старой женщины, пріютившей Виргинію, находится въ опасности. Старуха знаетъ это и страшится. Даже еслибъ у ней хзатило духу остаться вѣрною, то страхъ измѣнитъ ей, когда начнутъ объискивать домъ. И Виргинія не можетъ бѣжать, потому-что ей некому помочь: она одна въ Парижѣ.
"Я видѣла, что было у него на умѣ. Его снѣдало желаніе летѣть на помощь своей кузинѣ, но мысль о матери удерживала его. Я не остановила бы Юрайена при подобныхъ обстоятельствахъ, Какимъ образомъ стала бы я удерживать его? Но я напрасно не преувеличивала опасности, а между-тѣмъ, если Клеманъ, исполняя свое намѣреніе, подвергался опасности, то его кузина, съ другой стороны, подвергалась такой же или еще большей опасности, потому — что французы не щадили ни возраста, ни пола въ это страшное время террора. Такимъ-образомъ я вполнѣ соглашалась съ его намѣреніемъ и сама придумывала съ нимъ, какъ лучше и благоразумнѣе привести въ исполненіе планъ, нисколько не сомнѣваясь — повторяю, что Клеманъ былъ обрученъ съ своей кузиной.
Но когда я пришла къ мадамъ де-Креки (послѣ того, какъ Клеманъ ей сообщилъ его, или, скорѣе, нашъ планъ), я увидѣла свою ошибку. Между-тѣмъ, какъ она, по слабости своей, могла ходить по комнатѣ только весьма-медленно и при помощи палки, въ то время, какъ я вошла къ ней, ходила по комнатѣ взадъ и впередъ быстрыми, хотя и нетвердыми шагами, по временамъ она опускалась на стулъ, но, казалось, не могла видѣть долго: чрезъ минуту она вскакивала съ-своего мѣста, снова начинала ходить, въ отчаяніи ломала руки и живо разговаривала сама съ собою. Увидѣвъ меня, она остановилась и сказала:
— Вы потеряли вашего сына! Вы могли бы оставить мнѣ моего.
"Я такъ была поражена этими словами, что не нашлась что сказать. Я говорила съ Клеманомъ о его намѣреніи, совершенно-увѣренная въ согласіи его матери (я чувствовала, что еслибъ Юрайенъ былъ живъ и просилъ моего позволенія на подобный поступокъ, то я, не задумываясь, дала бы ему свое согласіе). Разумѣется, Клеманъ и я знали, что должно было испросить согласія его матери и получить его, прежде нежели онъ могъ оставить ее и отправиться; но моя кровь приходила въ волненіе при одномъ видѣ, или при звукѣ опасности, быть-можетъ, потому, что моя жизнь была такъ спокойна. Бѣдная мадамъ де-Креки! ея участь была иная; она приходила въ отчаяніе, между-тѣмъ, какъ я надѣялась; Клеманъ также уповалъ на свою судьбу.
— Милая мадамъ де-Креки! сказала я: — онъ возвратится къ намъ невредимымъ; мы употребимъ всѣ предосторожности, мы всѣ, какъ онъ, такъ и вы, милордъ и Монксгевенъ; но онъ не можетъ оставить безъ помощи дѣвушку… свою ближайшую послѣ васъ родственницу… свою невѣсту — не такъ-ли?
— Невѣсту! вскричала она, и ея раздраженіе достигло крайней степени. Виргинія невѣста Клемана? Нѣтъ, благодаря небо, это несчастье еще далеко отъ насъ! Это, однакожь, могло бы быть. Но мадемуазель де-Креки пренебрегла моимъ сыномъ; она не хотѣла и знать его. Теперь наступило время, когда и ему незачѣмъ знать ее.
"Въ то время, когда она произносила эти слова, Клеманъ вошелъ въ дверь позади своей матери. Онъ вдругъ поблѣднѣлъ и мало-по-малу лицо его приняло сѣрый отсвѣтъ и стало неподвижно, какъ каменное. Онъ приблизился на нѣсколько шаговъ и остановился передъ своею матерью. Она гордо откинула назадъ голову, и оба они пристально смотрѣли другъ другу въ лицо. Они стояли въ такомъ положеніи нѣсколько минутъ; она все продолжала смотрѣть на него гордо и рѣшительно; наконецъ онъ опустился передъ нею на колѣно и, взявъ ее за руку — ея рука, какъ каменная, не сжимала его руку и оставалась неподвижною — умоляющимъ голосомъ произнесъ:
— Матушка! снимите ваше запрещеніе! Позвольте мнѣ ѣхать!
— Вспомни ея слова, возразила мадамъ де-Креки медленно, какъ-бы заставляя свою память въ-точности припомнить то, что случилось прежде: — «Кузенъ» сказала она: «я отдамъ свою руку мужчинѣ, а не какому-нибудь франту. Я выйду замужъ за человѣка, къ какому бы званію онъ ни принадлежалъ, который своими прекрасными качествами будетъ достоинъ человѣческаго рода; но я никогда не соглашусь жить въ нѣгѣ, окруженная преданіями минувшаго величія». Она заимствовала эти слова отъ этого недостойнаго Жан-Жака Русо, друга ея не менѣе недостойнаго отца… она заимствовала отъ него правила, если не слова, и послѣ этого, мой сынъ проситъ ее выйти за него замужъ!
— Но этого желалъ мой отецъ; онъ даже письменно выразилъ свое желаніе, сказалъ Клеманъ.
— Но развѣ ты не любилъ ея? Ты защищаешься словами отца… словами, писанными за двѣнадцать лѣтъ до разсказаннаго мною случая… да развѣ это давало тебѣ право не обращать вниманія на то, что я не была согласна на этотъ бракъ. Но ты просилъ ея руки… и она отказала тебѣ съ дерзкимъ презрѣніемъ; а теперь ты хочешь оставить меня… оставить меня одну въ чужой странѣ…
— Одну, матушка! и вы говорите это при леди Ледлоу!
— Извините! сказала она, обращаясь ко мнѣ. — Но еслибъ даже весь міръ былъ наполненъ существами съ нѣжнымъ сердцемъ, то и въ такомъ случаѣ онъ показался бы страшною пустынею матери, при которой не находится ея единственный сынъ. И ты, Клеманъ, хочешь оставить меня ради этой Виргиніи… ради этой выродившейся де-Креки, зараженной атеизмомъ энциклопедистовъ! Она только пожинаетъ плоды того, что посѣяли ея друзья. Оставь ее! Безъ всякаго сомнѣнія, она имѣетъ друзей… можетъ-быть, и возлюбленныхъ… между этими демонами, которые, подъ знаменемъ свободы, совершаютъ все, что имъ вздумается. Оставь ее, Клеманъ! Она отказала тебѣ съ презрѣніемъ: будь же и ты теперь гордъ и не думай о ней.
— Матушка, я не могу думать о себѣ, я только и думаю о ней.
— Въ тзкомъ случаѣ, думай обо мнѣ! Я, твоя мать, запрещаю тебѣ ѣхать во Францію.
"Клеманъ опустилъ голову и въ ту же минуту ощупью добрался до двери и вышелъ изъ комнаты. Она замѣтила, что онъ вышелъ нетвердыми ногами, и ея сердце, казалось, было тронуто. Но минуту спустя она обратилась ко мнѣ длятого, чтобъ оправдать свои недавній гнѣвъ, стала разсказывать дурное про дѣвушку, а дурнаго, конечно, было много. Графъ, младшій братъ мужа мадамъ де-Креки, неизмѣнно старался поселить вражду между мужемъ и женою. Онъ былъ умнѣе старшаго брата и имѣлъ необыкновенное вліяніе на ея мужа. Она подозрѣвала, что, по его наущенію, ея мужъ выразилъ въ своемъ завѣщаніи желаніе, чтобъ ея сынъ женился на кузинѣ. Графъ принималъ также участіе въ управленіи имѣніемъ де-Креки во время малолѣтства сына маркизы. И дѣйствительно, я вспомнила тогда, что лордъ Ледлоу услышалъ о помѣщеніи, которое мы впослѣдствіи заняли въ отелѣ де-Креки, отъ графа де-Креки; вслѣдъ затѣмъ, мнѣ стали ясны и другія обстоятельства, которыя въ то время казались мнѣ нѣеколько-странными. Такъ мнѣ пришло на память, что когда мы только-что переѣхали въ отель де-Креки, то владѣтельница, какъ казалось лорду Ледлоу и мнѣ, была недовольна этимъ, и что дружескія отношенія между нами и ею возникли только гораздо-позже. Нѣсколько лѣтъ спустя послѣ нашего визита (продолжала разсказывать мадамъ де-Креки), она стала подозрѣвать, что Клеманъ началъ привязываться къ своей кузинѣ, мадмуазель де-Креки (мадамъ де-Креки, изъ уваженія къ дружбѣ, существовавшей между ея мужемъ и его братомъ, не могла требовать отъ Клемана, чтобъ онъ не посѣщалъ дома своего дядя, хотя сама она никогда не переступала черезъ порогъ дома графа де-Креки); замѣтивъ привязанность своего сына, она старалась тщательнѣе разузнать о наружности, характерѣ и склонностяхъ молодой дѣвушки. Мадемуазель де-Креки не красавица, такъ говорили ей, но она очень-миловидна и вообще имѣетъ весьма-благородную и привлекательную наружность. По словамъ однихъ, она имѣла смѣлый и упрямый характеръ; по словамъ другихъ, оригинальный и независимый. Она была очень избалована своимъ отцомъ, который воспиталъ ее какъ мальчика и избралъ ей въ подруги молодую леди, ниже ея по званію, принадлежавшую къ бюрократіи, мадемуазель Неккеръ, дочь министра финансовъ. Такимъ-образомъ мадемуазель де-Креки получила доступъ во всѣ парижскіе салоны, гдѣ собирались вольнодумцы, которые только и мечтали о томъ, какимъ образомъ ниспровергнуть общественный порядокъ. «И Клеманъ симпатизировалъ этимъ людямъ?» съ нѣкоторымъ страхомъ спрашивала мадамъ де-Креки лицъ, которыя передадавали ей эти извѣстіи. Нѣтъ! Господинъ де-Креки никого не видѣлъ и не слышалъ, кромѣ своей кузины, ни о комъ не думалъ, кромѣ ея, все время, которое проводилъ вмѣстѣ съ нею. «А она?» спрашивала мадамъ де-Креки. Она едва обращала вниманіе на его ухаживанье, которое было такъ очевидно для всѣхъ. Гордое созданье! Но, можетъ-быть, она изъ гордости не хотѣла обнаруживать своихъ чувствъ передъ всѣми. Такимъ-образомъ мадамъ де-Креки продолжала разспрашивать и прислушиваться, но долго не могла узнать ничего положительнаго; наконецъ, однажды она неожиданно увидѣла въ рукахъ Клемана записку, язвительныя слова которой такъ-хорошо сохранились въ ея памяти; Клеманъ передалъ Виргиніи чрезъ ея отца предложеніе, и надменная дѣвушка такъ отвѣчала ему: «Что она отдастъ свою руку мужчинѣ, а не какому-нибудь франту».
"Клеманъ пришелъ въ справедливое негодованіе, получивъ отъ Виргиніи такой оскорбительный отвѣтъ на свое почтительное предложеніе; его пылавшее сердце покрылось холодною, отвердѣвшею лавою. Затѣмъ, мать изъявила желаніе, чтобъ онъ не ходилъ болѣе въ домъ дяди, и молодой человѣкъ согласился на это; но онъ не забылъ Виргиніи, хотя никогда и не называлъ ея имени.
"Мадамъ де-Креки и ея сынъ принадлежали къ числу первыхъ изгнанниковъ, такъ-какъ они были крайними роялистами и аристократами, какъ обыкновенно ужасные санкюлоты называли лицъ, привязанныхъ къ образу выраженій и поступковъ, въ которомъ послѣднія были воспитаны и которымъ гордились. Они оставили Парижъ за нѣсколько недѣль до своего прибытія въ Англію, и Клеманъ, покидая отель де-Креки, былъ увѣренъ, что его дядя не только находился внѣ всякой опасности, но обладалъ еще нѣкоторою популярностью въ господствовавшей партіи. Когда прекратились сообщенія, при помощи которыхъ можно было узнавать о судьбѣ отдѣльныхъ лицъ или родственниковъ, то де-Креки не такъ опасался за жизнь дяди и кузины, какъ за жизнь многихъ своихъ друзей, имѣвшихъ совершенно-противоположныя политическія убѣжденія, до того дня, въ который онъ былъ пораженъ страшнымъ извѣстіемъ, что даже его дядю прогрессиста гильйотинировали и что его кузина должна была искать убѣжища отъ своеволія черни, права которой (она говорила о какихъ-то правахъ черни) она всегда защищала.
"Когда мнѣ разсказали всю эту исторію, то, сознаюсь, моя симпатія къ Клеману уменьшилась и я отдала справедливость его матери. Клеману, по моему мнѣнію, не стоило идти на гибель изъ-за Виргиніи. Но когда я увидѣла его грустнаго, убитаго, въ отчаяніи, когда я увидѣла, что онъ походилъ на человѣка, подавленнаго тяжкимъ сномъ, отъ котораго онъ не можетъ избавиться, что онъ пересталъ ѣсть, пить и спать, а между-тѣмъ переносилъ свои страданія съ нѣмымъ достоинствомъ, даже старался вызвать на свое болѣзненное лицо слабую улыбку, встрѣчая мой озабоченный взоръ, тогда я снова почувствовала, что онъ былъ правъ и удивлялась, какимъ образомъ мадамъ де-Креки могла противиться нѣмой просьбѣ своего сына, выражавшейся его измѣнившимся видомъ. Что касается лорда Ледлоу и Монксгевена, то они, узнавъ въ чемъ было дѣло, пришли въ негодованіе отъ того, что мать старалась удержать Клемана отъ опасности, которая служила ему только честью; по словамъ ихъ, попытка спасти жизнь безпомощной сироты, ближайшей родственницы, была для Клемана дѣломъ чести и прямою обязанностью. Только француза (говорилъ милордъ) могутъ удерживать капризы и страхъ старой женщины, хотя бы то была и его мать. Да эта пытка замучитъ его до смерти. Если Клеманъ отправится, то негодяи, можетъ быть, убьютъ его, какъ убили не одного хорошаго малаго; но милордъ готовъ былъ держать какое угодно пари, что Клеманъ, вмѣсто того, чтобъ попасть на гильйотину, спасетъ дѣвушку, привезетъ ее въ Англію цѣлою и невредимою и до отчаянія влюбленную въ своего спасителя, и мы съиграемъ веселую свадьбу въ Монксгевенѣ. Милордъ такъ часто высказывалъ свое мнѣніе, что, мало-по-малу, сталъ считать его вѣрнымъ предсказаніемъ, и однажды, замѣтивъ, что Клеманъ былъ блѣднѣе и грустнѣе обыкновеннаго, послалъ къ мадамъ де-Креки человѣка просить позволенія переговорить съ нею наединѣ.
— Клянусь Георгомъ! сказалъ онъ: — она услышитъ, что я думаю объ этомъ, и я не допущу, чтобъ ея сынъ умеръ съ тоски. Молодой человѣкъ достоинъ лучшей участи. Еслибъ онъ былъ англичанинъ, то давно бы ужь отправился къ своей возлюбленной и не позаботился бы о позволеніи матери; но французъ… точно Эней, полонъ сыновней нѣжности… полонъ всякаго дѣтскаго вздора!
"Я должна, къ сожалѣнію, замѣтить, что милордъ, еще ребенкомъ, отправился въ море безъ позволенія отца; когда онъ благополучно окончилъ свое путешествіе и, возвратившись домой, нашелъ своихъ родителей въ живыхъ, то, мнѣ кажется, онъ даже не понялъ, какъ велика была его вина; онъ понялъ бы это только при другихъ обстоятельствахъ.
— Нѣтъ, миледи, продолжалъ онъ: — вы неидите со мной. Женщина скорѣе справится съ мужниной, когда съ нимъ сдѣлается припадокъ упрямства, а мужчина можетъ заставить женщину отказаться отъ ея капризовъ, когда даже весь вашъ полъ, цѣлая армія, не успѣли бы въ томъ. Позвольте мнѣ отправиться одному на мое свиданіе съ мадамъ де-Креки.
"Впослѣдствіи онъ никогда не передавалъ мнѣ что говорилъ съ маркизою и что вообще происходило между ними; но онъ вышелъ отъ нея въ болѣе-серьёзномъ настроеніи. Дѣло, однакожь, было выиграно: мадамъ де-Креки сняла свое запрещеніе и просила милорда передать Клеману, что она позволяетъ ему ѣхать.
— Но она старая Кассандра, сказалъ онъ. — Молодой человѣкъ не долженъ оставаться при ней долгое время; она своей болтовней можетъ уничтожить мужество храбрѣйшаго изъ храбрыхъ; она вся состоитъ изъ предразсудковъ.
"Она чѣмъ-нибудь затронула нѣжную струну въ милордѣ, которую онъ наслѣдовалъ отъ своихъ шотландскихъ предковъ. Много времени спустя, я узнала, что мадамъ де-Креки сказала ему. Мнѣ сообщила это Медликоттъ.
"Милордъ, однакожь, не поддался суевѣрнымъ фантазіямъ, согласно съ которыми Клеману не слѣдовало бы приводить въ исполненіе свое желаніе. Все послѣ обѣда мы провели втроемъ, составляя планъ; Монксгевенъ бѣгалъ взадъ и впередъ, исполняя наши порученія, и приготовлялъ все, что было нужно. При наступленіи ночи всѣ приготовленія были окончены и Клеманъ могъ отправиться въ путь.
Послѣ бурнаго свиданія съ милордомъ, мадамъ де-Креки отказалась принять кого-либо изъ насъ. Она прислала сказать, что устала и хочетъ отдохнуть. Но Клеманъ передъ отъѣздомъ желалъ, конечно, проститься съ нею и просить ея благословенія. Длятого, чтобъ предупредить бесѣду между матерью и сыномъ, которая чрезвычайно взволновала бы обоихъ, милордъ и я рѣшились присутствовать при прощаньи. Клеманъ одѣлся въ дорожное платье; на немъ былъ костюмъ норманнскаго рыбака; Монксгевенъ, послѣ большихъ хлопотъ, нашелъ это платье у одного изъ эмигрантовъ, наполнявшихъ Лондонъ; въ этомъ костюмѣ эмигрантъ бѣжалъ съ береговъ Франціи. Клеманъ намѣревался спуститься до Соссека и оттуда переправиться на французскій берегъ около Дьеппа на рыбачьей или контрабандной лодкѣ. Тамъ ему снова слѣдовало перемѣнить платье. О, мы отлично составили нашъ планъ!.. Мадамъ де-Креки была поражена ужасомъ, когда ея сынъ вошелъ въ комнату переодѣтый (мы и не подумали предупредить ее о костюмѣ Клемана). Костюмъ ли сына, или ея внезапное пробужденіе отъ глубокой дремоты, въ которую она обыкновенно впадала, когда оставалась одна, были причиною ея испуга — не знаю, только ея манеры вдругъ стали дики; ее почти можно было принять за сумасшедшую.
— Ступай, ступай! сказала она отталкивая его отъ себя, когда онъ сталъ на колѣни, чтобъ поцаловать ея руку. — Виргинія зоветъ тебя, но ты не видишь куда она тебя манитъ…
— Клеманъ, торопитесь! сказалъ милордъ поспѣшно, прерывая мадамъ де-Креки. — Я не думалъ, чтобъ было такъ поздно, а вы не должны опоздать къ утреннему приливу. Проститесь съ вашей матушкой и отправимтесь.
"Милордъ и Монксгевенъ хотѣли проводить его до гостиницы на берегу, откуда онъ уже одинъ долженъ былъ идти къ условленному мѣсту. Милордъ почти схватилъ его за руку и вывелъ; когда они вышли изъ комнаты, то я осталась съ мадамъ де-Креки одна. Услышавъ лошадиный топотъ, она, казалось, тутъ только поняла, что все это была истина.
— Онъ оставилъ меня, ради нея! закричала она дико. — Оставилъ меня ради нея! повторила она про-себя.
"Потомъ глаза ея снова заблистали дико и она почти съ торжествомъ произнесла:
«Но я не дала ему благословенія!»
VI.
[править]Мадамъ де-Креки была всю ночь въ страшномъ бреду. Еслибъ было возможно, я воротила бы Клемана. Я дѣйствительно послала за нимъ человѣка; но или я неясно растолковала ему дорогу, или дала ошибочное направленіе, человѣкъ возвратился послѣ милорда на другой день послѣ полудня. Въ это время мадамъ де-Креки была уже спокойнѣе; она заснула отъ истощенія и спала въ ту минуту, когда возвратились лордъ Ледлоу и Монксгевенъ. Они вовсе не были печальны и ихъ надежды на успѣшный исходъ поѣздки Клемана нѣсколько ободрили и меня. Все до этого времени шло благополучно; они провожали Клемана пѣшкомъ по берегу и вскорѣ увидѣли люгеръ; милордъ окликнулъ его на морскомъ языкѣ. Капитанъ, въ отвѣтъ на техническія выраженія, выслалъ за пассажиромъ лодку и черезъ рупоръ приглашалъ къ завтраку. Такъ-какъ Монксгевенъ не былъ особенно-хорошаго мнѣнія ни о кушаньяхъ на люгерѣ, ни о тамошнемъ обществѣ, то онъ и возвратился въ гостиницу; милордъ же отправился вмѣстѣ съ Клеманомъ и закусилъ на люгерѣ; закуска состояла изъ грога, сухарей и свѣжей, только-что пойманной рыбы… «Я не помню такого отличнаго завтрака», говорилъ милордъ, но завтракъ понравился ему, вѣроятно, потому, что ночная ѣзда сильно возбудила апетитъ. Какъ бы то ни было, милордъ, принявъ приглашеніе, тѣмъ очевидно расположилъ къ себѣ капитана, и Клеманъ отправился въ путь при благопріятнѣйшихъ предзнаменованіяхъ. Мы рѣшили, что я сообщу обо всемъ этомъ мадамъ де-Креки, если она спроситъ; въ противномъ же случаѣ, намъ казалось благоразумнѣе не возобновлять ея тревоги и не упоминать о поѣздкѣ ея сына.
"Впродолженіе нѣсколькихъ дней я постоянно была при ней, но она ни разу не заговорила о Клеманѣ. Она, пересиливая себя, разсказывала о незначительныхъ происшествіяхъ, случавшихся въ парижскомъ обществѣ въ прежнее время, старалась быть разговорчивою и любезною и показывала видъ, что не принимаетъ никакого интереса къ поѣздкѣ Клемана, что ей, по возможности, и удавалось. Голосъ ея, однакожь, былъ рѣзокъ и въ то же время жалостливъ: ея страданія, казалось, не оставляли ее ни на минуту; въ глазахъ выражались какая-то торопливость и страхъ: она, повидимому, не смѣла пристально смотрѣть ни на какой предметъ.
Черезъ недѣлю мы услышали, что Клеманъ благополучно вышелъ на французскій берегъ. Онъ прислалъ письмо съ капитаномъ контрабанднаго судна, который возвратился къ своему прежнему мѣсту. Мы надѣялись, что за первымъ письмомъ вскорѣ послѣдуютъ и другія; но недѣли проходили за недѣлями, а о Клеманѣ не было никакихъ извѣстій. Въ присутствіи мадамъ де-Креки я сказала лорду Ледлоу (какъ съ нимъ условилась заранѣе) о письмѣ, которое получила отъ Клемана и въ которомъ послѣдній увѣдомлялъ о своемъ прибытіи во Францію. Она слышала это, но не обратила никакого вниманія на мои слова. Впослѣдствіи она, очевидно, удивлялась, что мы болѣе не сообщали свѣдѣній о немъ въ ея присутствіи, и я ждала, что она обратится ко мнѣ съ вопросами, на которые мнѣ нечего было бы ей отвѣтить.
"Когда я проснулась однажды утромъ, моя дѣвушка сказала мнѣ, что мадамъ де-Креки очень-дурно провела ночь и что Медликоттъ (которую я приставила къ больной, такъ-какъ Медликоттъ понимала и хорошо говорила пофранцузски, хотя и съ варварскимъ нѣмецкимъ произношеніемъ) просила меня придти въ комнату больной, когда я одѣнусь.
Я знала что случится и дрожала все время, пока мнѣ убирали голову и одѣвали. Слова милорда не ободрили меня. Онъ слышалъ, что говорила дѣвушка и объявилъ, что скорѣе готовъ идти подъ пулю, нежели сказать мадамъ де-Креки, что о ея сынѣ нѣтъ никакихъ извѣстіи; а между-тѣмъ, иногда, когда я находилась въ небольшомъ безпокойствѣ, онъ говорилъ, что не ожидалъ новыхъ извѣстій о Клеманѣ, что скоро, на-дняхъ, мы увидимъ, какъ Клеманъ войдетъ вдругъ въ комнату и представитъ намъ мадемуазель де-Креки.
"Наконецъ я была готова и должна была идти.
"Глаза мадамъ де-Креки были устремлены на дверь, въ которую я вошла. Я подошла къ кровати. Больная не была нарумянена — она перестала румяниться ужь нѣсколько времени передъ тѣмъ — она болѣе уже не притворялась безчувственною и храброю.
"Минуты съ двѣ она не произносила ни слова, и я была рада, что могла перевести духъ.
— Клеманъ? сказала она, наконецъ, и въ туже минуту прикрыла ротъ платкомъ длятого, чтобъ я не видѣла, какъ дрожали ея губы.
— Извѣстій о немъ не было со времени полученія перваго письма, въ которомъ говорилось, какъ благополучно Клеманъ совершилъ переѣздъ, какъ онъ безопасно вышелъ на берегъ… близь Дьеппа, вы, конечно, знаете объ этомъ, отвѣчала я, на сколько могла, весело. — Милордъ не думаетъ, чтобъ мы получили еще письмо отъ Клемана, но онъ надѣется, что мы скоро увидимъ его.
"Отвѣта не было. Когда я посмотрѣла на нее, не зная, что мнѣ дѣлать или говорить, она медленно повернулась на постели лицомъ къ стѣнѣ; но дневный свѣтъ и шумъ дѣловой суеты, повидимому, тревожили ее; она дрожащими руками закрыла лицо платкомъ, и не было слышно ни стона, ни звука.
"Я передала ей мысль милорда о томъ, что Клеманъ непремѣнно возвратится черезъ нѣсколько дней и удивитъ насъ всѣхъ. Я сама не вѣрила этому, но это могло случиться… притомъ же мнѣ нечего было говорить. Выражать сожалѣніе передъ тѣмъ, кто съ такимъ усиліемъ старался скрыть свои чувства, было бы вовсе-неумѣстно. Она выслушала меня, но ничего не возразила. Она знала, что мои слова были безполезны и пусты, и не имѣла никакого основанія вѣрить мнѣ, такъ же точно, какъ я сама себѣ не вѣрила.
"Взоромъ, исполненнымъ благодарности, встрѣтила я Медликоттъ, когда она съ завтракомъ вошла въ комнату; я получила возможность удалиться.
"Послѣ этого визита, однакожъ, я стала озабоченнѣе и нетерпѣливѣе. Мнѣ казалось, что я почти поручилась мадамъ де-Креки за непремѣнное исполненіе мечты, которую я представила ей. Все это время она болѣе не вставала съ постели: она не была больна, но, лишившись всякой надежды, не имѣла силъ одѣваться. Также точно она вовсе не заботилась о пищѣ, у ней не было апетита… въ жизни ей оставалось одно отчаяніе: къ-чему же было ей заботиться о продолженіи жизни? Но она позволяла Медликоттъ кормить ее и не сопротивлялась ей.
"Въ такомъ положеніи проходили недѣли, мѣсяцы… я не могла слѣдить за временемъ — столь безконечнымъ казалось мнѣ оно. Медликоттъ сообщила мнѣ, что она замѣтила въ мадамъ де-Креки сверхъестественную чувствительность слуха, произведенную тѣмъ, что несчастная мать постоянно прислушивалась къ малѣйшему необыкновенному звуку въ домѣ. Медликоттъ ухаживала за нею, по своему обыкновенію, съ чрезвычайною заботливостью; и однажды она знакомъ обратила мое вниманіе на чуткій слухъ мадамъ де-Креки, причемъ, однакожь, живое ожиданіе на минуту обнаружилось въ движеніи глаза и въ ускоренномъ дыханіи, и потомъ, когда необыкновенные шаги замолкли въ направленіи кабинета милорда, въ легкомъ дрожавшемъ вздохѣ и въ закрывшихся вѣкахъ.
"Наконецъ, управляющій имѣніями де-Креки — вы, вѣроятно, помните, тотъ самый старикъ, который приходилъ съ извѣстіями о Виргиніи и тѣмъ возбудилъ въ Клеманѣ желаніе возвратиться въ Парижъ — этотъ управляющій пришелъ въ Сен-Джемс-Скверъ и просилъ позволенія переговорить со мною. Я поспѣшила спуститься къ нему въ комнату моей экономки, опасаясь, что онъ войдетъ въ мою комнату и что мадамъ де-Креки услышитъ его шаги.
"Старикъ — я вижу его еще и теперь — стоялъ, держа передъ собою шляпу обѣими руками; когда я вошла въ комнату, онъ медленно поклонился до самой шляпы. Такая необыкновенная вѣжливость служила дурнымъ предзнаменованіемъ. Онъ ожидалъ, когда я заговорю съ нимъ.
— Не узнали ли вы чего? спросила я.
Передъ тѣмъ онъ часто бывалъ у насъ въ домѣ, чтобъ узнать, не получали ли мы извѣстій о Клеманѣ; раза два я даже видѣла его, но теперь онъ въ первый разъ самъ пожелалъ видѣться со мною.
— Да, сударыня, возразилъ онъ, опустивъ голову, какъ провинившійся ребенокъ.
— Дурное? воскликнула я.
— Дурное.
Сначала я было-разсердилась, что онъ повторилъ мои слова такимъ холоднымъ тономъ, но почти въ ту же минуту я замѣтила крупныя слезы — слезы старыхъ людей, медленно-скатывавшіяся со щекъ старика на рукава его бѣднаго, изношеннаго платья.
"Я спросила его, откуда получилъ онъ свои вѣсти. Казалось, я не была въ-состояніи съ-разу выслушать что это были за вѣсти. Онъ сообщилъ мнѣ, что наканунѣ вечеромъ, идя по Лонг-акру, онъ случайно встрѣтился съ однимъ старымъ знакомымъ; послѣдній, какъ и онъ самъ, служилъ прежде семейству де-Креки, но завѣдывалъ дѣлами семейства въ Парижѣ, между-тѣмъ какъ онъ, Флешье, управлялъ помѣстьями, находившимися въ провинціи. Оба они были теперь эмигрантами и пробивались кое-какъ при помощи своихъ незначительныхъ способностей: Флешье, какъ мнѣ было извѣстно, жилъ довольно-порядочно тѣмъ, что приготовлялъ саладъ на большихъ обѣдахъ; его соотечественникъ, Ле-Февръ, сдѣлался учителемъ танцованія и имѣлъ нѣсколько уроковъ. Одинъ изъ нихъ предложилъ другому зайти къ нему на квартиру, и тамъ когда они сообщили другъ другу о своихъ приключеніяхъ. Флешье спросилъ своего собесѣдника: не имѣетъ ли онъ извѣстій о господинѣ де-Креки.
"Клеманъ умеръ на гильйотинѣ. Виргинія умерла на гильйотинѣ.
«Когда Флешье сказалъ мнѣ это, рыданія прервали его слова; я сама не знала какъ удержать слезы до-тѣхъ-поръ, пока мнѣ можно было уйти въ свою комнату, гдѣ я могла выплакаться на свободѣ. Онъ просилъ у меня позволенія привести съ собою своего друга Ле-Февра, который находился тутъ же, на улицѣ, и ожидалъ позволенія разсказать все, что зналъ. Впослѣдствіи я узнала много подробностей, дополнившихъ мой разсказъ и заставившихъ меня понять — что снова обращаетъ меня къ тому, чѣмъ я начала свой разсказъ — до какой степени неспособны низшіе классы къ тому, чтобъ неограниченно пользоваться опасными средствами образованія. Мое вступленіе было длинно, но теперь я приступаю къ нравоученію въ моемъ разсказѣ».
Леди Ледлоу хотѣла нѣсколько оправиться отъ волненія, которое, очевидно, было вызвано въ ней воспоминаніемъ о печальной смерти де-Креки. Она подошла ко мнѣ и исправила мнѣ подушки за спиною; потомъ, замѣтивъ, что я плакала (въ то время я была очень разстроена и готова была плакать при всякой бездѣлицѣ), нагнулась ко мнѣ, поцаловала меня въ лобъ и сказала: «бѣдное дитя!» какъ бы благодаря меня за то, что я сочувствовала ея прежней печали.
По прибытіи во Францію, Клеманъ безъ труда достигъ Парижа.
Въ то время трудно было выйти изъ Парижа, а не войти въ него. Онъ вошелъ въ городъ въ платьѣ норманнскаго поселянина, съ фруктами и всякими овощами, которыми была нагружена одна изъ сенскихъ баржъ. Онъ усердно работалъ съ своими товарищами, когда выгружалъ и разстанавливалъ свой товаръ на набережной; потомъ, когда всѣ разошлись длятого, чтобъ позавтракать въ какой-нибудь кофейной близь прежняго Marché aux Fleurs, онъ лѣниво побрелъ по улицѣ, которая, послѣ нѣсколькихъ странныхъ поворотовъ въ Латинскомъ Кварталѣ, привела его въ страшную заднюю аллею, выходившую въ улицу l'École de Médécine — гнусное мѣсто, какъ я слышала, неподалеку отъ мрачнаго, ужаснаго монастыря, гдѣ столько лучшихъ жизней Франціи ожидали своего конца. Но здѣсь жилъ одинъ старикъ, на вѣрность котораго Клеманъ могъ положиться; онъ, кажется, былъ садовникомъ въ тѣхъ самыхъ садахъ позади отеля Креки, гдѣ, нѣсколько лѣтъ назадъ, обыкновенно играли Клеманъ и Юрайенъ. Несмотря на то, что старикъ жилъ въ такомъ ужасномъ мѣстѣ, Клеманъ, какъ вы, конечно, поймете, былъ чрезвычайно-радъ, когда достигъ жилища. По прибытіи въ Дьеппъ, онъ остановился въ Нормандіи на нѣсколько дней и безпрестанно мѣнялъ костюмъ, такъ-какъ ему было трудно войти въ Парижъ и не возбудить подозрѣнія негодяевъ, которые всюду высматривали аристократовъ.
"Старый садовникъ былъ человѣкъ вѣрный и въ то же время опытный; онъ скрылъ Клемана на своемъ чердакѣ какъ-нельзя-лучше, Онъ не позволялъ молодому человѣку выходить изъ дома, а считалъ нужнымъ достать ему сначала новый костюмъ; и онъ принесъ ему костюмъ жителя Парижа, а не норманнскаго извощика. Пробывъ дома дня два и убѣдившись, что его появленіе не было замѣчено никѣмъ, Клеманъ отправился отъпскивать Виргинію.
"Онъ нашелъ ее въ квартирѣ старой привратницы. Эту женщину звали мадамъ Бабетъ; она была не такъ вѣрна, или, можетъ-быть она принимала большее участіе въ своей гостьѣ, нежели старый садовникъ Жакъ въ Клеманѣ.
"Я видѣла миньятюрный портретъ Виргиніи, которымъ случайно владѣла знатная французская дама во время своего бѣгства изъ Парижа я который она какимъ-то образомъ привезла съ собою въ Англію; портретъ принадлежалъ графу де-Креки, съ которымъ эта дама была очень-мало знакома. По портрету я могла заключить, что Виргинія была нѣсколько-высока и мужественна для женщины, тогда-какъ ея кузенъ Клеманъ былъ не такъ высокъ и развитъ для мужчины. Ея темные волосы падали небольшими локонами. Въ то время по уборкѣ волосъ можно было заключать о политическихъ убѣжденіяхъ особы, такъ же точно, какъ въ то время, когда была жива моя бабушка, по мушкамъ на лицѣ. Виргинія убирала волосы не въ моемъ вкусѣ, не согласно съ моими правилами; ея уборка била слишкомъ-классическая. Ея большіе черные глаза всегда смотрѣли на васъ пристально. По миньятюрному портрету, сдѣланному en face, нельзя заключить о формѣ носа; но ноздри обрисовывались ясно и были очень открыты. Я не могу сказать, чтобъ ея носъ былъ красивъ; но ея ротъ имѣлъ совершенно-особенный характеръ и, по моему мнѣнію, скрасилъ бы даже дурное лицо. Ротъ ея былъ широкъ и по угламъ глубоко уходивъ въ щеки; верхняя губа была очень-выгнута и едва закрывала зубы; по всему лицу, по серьёзному, напряженному взгляду и по умному выраженію рта можно было заключить, что оригиналъ внимательно слушалъ рѣчь, отвѣтъ на которую былъ уже готовъ у него, и что эти розовыя открытыя губы заговорятъ, лишь только вы замолчите, а вамъ такъ и хотѣлось знать, что онѣ скажутъ.
"Виргинія де-Креки жила съ мадамъ Бабетъ въ пристройкѣ старой французской гостиницы, гдѣ-то въ сѣверной части Парижа, и такимъ образомъ довольно-далеко отъ убѣжища Клемана. Въ этой гостиницѣ часто останавливались прежде фермеры изъ Бретани и подобнаго рода люди; въ прежнее время между Парижемъ и провинціями существовало дѣятельное сообщеніе, которое впослѣдствіи почти совершенно прекратилось. Такъ въ то время, о которомъ я говорю, въ гостиницу заходило очень-немного бретанцевъ и она перешла къ брату мадамъ Бабетъ въ уплату долга за вино, лежавшаго на послѣднемъ владѣльцѣ. Онъ перевелъ туда сестру и ея ребенка, поручилъ ей надзоръ за гостиницей и всѣхъ, кого только могъ, посылалъ занимать скудно-убранныя комнаты дома. Они платили Бабетъ за ночлегъ каждое утро, выходя къ завтраку; одни снова возвращались на ночь, другіе же не возвращались. Чрезъ каждые три дня виноторговецъ, или его сынъ, приходилъ къ мадамъ Бабетъ, и она отдавала имъ отчетъ въ деньгахъ, которыя получала. Она и ея сынъ занимали привратницкую (въ которой мальчикъ спалъ по ночамъ) и небольшую жалкую спальню, смежную съ привратницкой и получавшую свѣтъ и воздухъ только черезъ дверь, половина которой была стеклянная. Мадамъ Бабетъ, вѣроятно, чувствовала нѣкоторую привязанность къ де-Креки, къ своимъ де-Креки, конечно, то-есть къ отцу Виргиніи, графу, потому-что на свой страхъ предупреждала обоихъ, отца и дочь, объ опасности, которая угрожала имъ. Но графъ, въ своемъ ослѣпленіи, не хотѣлъ и вѣрить, что его «дорогой человѣческій родъ» можетъ сдѣлать ему какое-либо зло; а такъ-какъ отецъ не опасался ничего, то и Виргинія не чувствовала страха. Посредствомъ какой-то хитрости, которая осталась мнѣ неизвѣстною, мадамъ Бабетъ убѣдила Виргинію отправиться къ ней въ домъ въ тотъ самый часъ, когда графа де-Креки узнали на улицѣ и поспѣшно потащили къ фонарю. Когда Бабетъ привела Виргинію къ себѣ и заперла ее въ темную, небольшую клѣтку, только тогда сообщила она ей, что случилось съ ея отцомъ. Съ этого дня Виргинія не выходила за ворота, не переходила черезъ порогъ привратницкой. Я, конечно, не могу сказать, чтобъ мадамъ Бабетъ тяготилась постояннымъ присутствіемъ Виргиніи, или сожалѣла о побужденіи, которое заставило ее броситься стремглавъ ко всѣмъ извѣстному дому де-Креки послѣ того, какъ она съ трудомъ вырвалась изъ страшной толпы, которая схватила и повѣсила графа, поспѣшно задними переулками и аллеями увести дочь несчастнаго графа къ себѣ, спрятать сироту, счастливо-избѣгнувшую опасности, въ своей мрачной спальнѣ, и потомъ уже сообщить ей ужасное событіе; но мадамъ Бабетъ получала за свою должность привратницы весьма-скудное вознагражденіе отъ своего жаднаго брата. Деньги едва хватали на прокормленіе ея самой и подроставшаго мальчика; и хотя бѣдная Виргинія ѣла очень-немного, но мадамъ Бабетъ казалось, что бремя, которое она приняла на себя, не будетъ имѣть конца. Де-Креки были ограблены, разорены; родъ ихъ пресѣкся; оставалась одна только безпомощная дѣвушка, упавшая духомъ и разстроенная здоровьемъ; притомъ же господинъ Моренъ-сынъ, племянникъ мадамъ Бабетъ и сынъ виноторговца, обратилъ вниманіе на Виргинію, и хотя послѣдняя не давала ни малѣйшаго повода думать, что ей нравится искательство молодаго человѣка, тѣмъ не менѣе, въ то время, когда Клеманъ снова прибылъ въ Парижъ, мадамъ Бабетъ стала опасаться, что изъ-за Виргиніи можетъ выйти для нея что-нибудь худшее. Моренъ и его отецъ, конечно, имѣли свободный доступъ въ привратницкую гостиницы, принадлежавшей имъ; они имѣли на то право и какъ владѣльцы, и какъ родственники. Такимъ-образомъ сынъ-Моренъ случайно увидѣлъ Виргинію. Онъ, очень-естественно, замѣтилъ, что она стояла гораздо-выше его по званію, и по всему догадался, что ужасная гильнотина лишила ее естественныхъ покровителей; но онъ не зналъ ни ея настоящаго имени, ни положенія и не могъ упросить тётку, чтобъ она сообщила ему объ этомъ. Но ему было все-равно, была ли Виргинія принцеса, или крестьянка, онъ влюбился въ нее по-уши. Сначала видъ дѣвушки заставлялъ его скрывать свою любовь: онъ былъ робокъ и неловокъ; потомъ это чувство обнаруживалось глубокимъ, почтительнымъ благоговѣніемъ; мало-по-малу, однакожь, такимъ же образомъ, какъ разсуждала его тётка, Жакъ Моренъ дозволилъ надеждѣ изгнать изъ его сердца отчаяніе. Иногда онъ думалъ, что, можетъ-быть, черезъ нѣсколько лѣтъ… эта оставленная всѣми, безпомощная дѣвушка, заключенная въ грязной коморкѣ, обратится къ нему, какъ къ другу и покровителю… потомъ… потомъ… Между-тѣмъ Жакъ Моренъ сталъ чрезвычайно-любезенъ съ тёткой, на которую до того не обращалъ почти никакого вниманія. Онъ медлилъ съ разсчетами, приносилъ ей незначительные подарки и, въ заключеніе всего, сдѣлалъ своимъ любимцемъ и фаворитомъ Пьера, своего маленькаго кузена, который могъ разсказывать ему обо всемъ, что дѣлала мамзель Каннь, какъ называли Виргинію. Пьеръ очень-хорошо понималъ, съ какою цѣлью и съ какимъ намѣреніемъ дѣлалъ его кузенъ эти разспросы и, какъ я слышала, горячо привязался къ нему, прежде нежели Жакъ Моренъ сообщилъ ему въ-точности свои желанія.
"Клеману де-Креки нужно было много терпѣнья и тонкости длятого, чтобъ открыть убѣжище кузины. Старикъ садовникъ также принималъ это дѣло къ сердцу; судя по моимъ воспоминаніямъ, я могу сказать, что онъ исполнилъ бы всякую фантазію Клемана даже еслибъ то было дикая фантазія. Я разскажу вамъ послѣ, какимъ-образомъ я такъ хорошо узнала всѣ эти подробности.
"Когда Клеманъ два дня сряду возвратился домой изъ своихъ опасныхъ поисковъ, не добившись ни малѣйшаго успѣха, Жакъ настоятельно просилъ, чтобъ господинъ де-Креки позволилъ ему заняться этимъ дѣломъ. Онъ говорилъ, что, бывъ садовникомъ въ отелѣ де-Креки впродолженіе двадцати и болѣе лѣтъ, онъ имѣлъ право знать всѣхъ швейцаровъ, жившихъ въ это время въ домѣ графа; что онъ явится къ нимъ не чужимъ человѣкомъ, а старымъ другомъ, который желалъ бы возобновить прежнее пріятное знакомство, и что если разсказъ, который управляющій сообщилъ господину де-Креки въ Англіи, разсказъ о томъ, что мадемуазель скрывалась въ квартирѣ прежней привратницы, былъ справедливъ, то, безъ всякаго сомнѣнія, во время разговора скажутъ что-нибудь, касающееся ея. Такимъ-образомъ онъ убѣдилъ Клемана не выходить со двора; самъ же отправился въ гости, очевидно длятого, чтобъ поболтать.
"Вечеромъ онъ возвратился домой… Онъ видѣлъ мадемуазель де-Креки. Онъ сообщилъ Клеману все, что касалось мадамъ Бабетъ и что я разсказала вамъ. Конечно, онъ не узналъ ничего о честолюбивыхъ видахъ Морена-сына… онъ, кажется, даже и не зналъ о его существованіи. Мадамъ Бабетъ приняла его ласково, хотя и заставила простоять нѣсколько времени у подъѣзда, не пуская его въ свою квартиру. Но онъ сталъ жаловаться на сквозной вѣтеръ и на свой ревматизмъ, и она попросила его войти въ комнату, однакожъ предварительно заботливо осмотрѣлась кругомъ, чтобъ увидѣть, кто былъ въ комнатѣ. У ней не было никого, когда онъ вошелъ и сѣлъ; но, минуты черезъ двѣ, высокая, худощавая дѣвушка съ большими, подернутыми грустью глазами и съ блѣднымъ лицомъ показалась въ другой комнатѣ и, замѣтивъ его, удалилась. «Это мадемуазель Каннь» сказала мадамъ Бабетъ, совершенно безъ нужды. Еслибъ онъ не искалъ мадемуазель де-Креки, то едва-ли замѣтилъ бы появленіе и удаленіе дѣвушки.
"Клеманъ и добрый старикъ садовникъ были совершено смущены тѣмъ, что мадамъ Бабетъ очевидно избѣгала случая упомянуть о фамиліи де-Креки. Если она принимала такое живое участіе въ одномъ членѣ этого семейства, что была готова подвергнуться непріятностямъ и наказанію, которыя могъ повлечь за собою домашній обыскъ, то чѣмъ же можно было объяснить себѣ, что она не спросила человѣка, который, вѣроятно, слышалъ что-нибудь о друзьяхъ и родственникахъ находившейся у ней дѣвушки, живъ ли кто-нибудь изъ нихъ? Мадамъ Бабетъ думала, вѣроятно, что маркизы и Клемана уже не было въ живыхъ; и Клеманъ и старый садовникъ удивлялись, какъ она во все время разговора ни разу не упомянула о Виргиніи. Дѣло, однакожь, было вотъ въ чемъ: мадамъ Бабетъ въ то время такъ желала успѣха своему племяннику, что не хотѣла открыть мѣстопребываніе Виргиніи человѣку, который могъ бы помѣшать ея плану. Какъ бы то ни было, Клеманъ и его скромный другъ рѣшили между собою слѣдующее: Клеманъ одѣнется въ платье поселянина, въ которомъ онъ прибылъ въ Парижъ, но только прибавитъ къ нему что-нибудь, чтобъ казаться понаряднѣе и имѣть видъ провинціала съ деньгами, затѣмъ отправится въ старую гостиницу бретанцевъ, гдѣ, какъ я говорила вамъ, можно было получить ночлегъ, и найметъ себѣ комнату. Все исполнилось такъ, какъ было рѣшено. Мадамъ Бабетъ не подозрѣвала ничего, потому-что ей было неизвѣстно настоящее норманнское нарѣчіе и она такимъ-образомъ не могла замѣтить, что господинъ де-Креки преувеличенно коверкалъ это нарѣчіе, желая скрыть свой чистый парижскій выговоръ. Клеманъ уже двѣ ночи спалъ въ странномъ, мрачномъ чуланѣ, въ концѣ одной изъ многочисленныхъ небольшихъ галерей въ отелѣ Дюгекленъ и на слѣдующее утро платилъ за свой пріютъ деньги, подавая ихъ въ окно привратницкой на маленькій письменный столъ, а между-тѣмъ онъ нисколько не приблизился къ своей цѣли. Онъ останавливался у входа; мадамъ Бабетъ открывала форточку въ своемъ окнѣ, считала деньги, вѣжливо благодарила и съ шумомъ захлопывала форточку, такъ-что Клеманъ не успѣвалъ даже придумать, какъ могъ бы онъ начать съ нею разговоръ. Однажды онъ чуть-было не попался въ руки кровожадной черни, которая въ то время готова была затравить до смерти каждаго, кто только походилъ на джентльмена; а Клеманъ, вы должны знать, казался всегда джентльменомъ, въ какомъ бы онъ ни былъ платьѣ. Онъ счелъ благоразумнымъ не идти на чердакъ старика садовника и шатался — я уже не знаю гдѣ. Знаю только, что онъ вышелъ изъ отеля Дюгекленъ и не пошелъ къ старому Жаку, а въ другіе домы въ Парижѣ онъ не смѣлъ заходить. По прошествіи двухъ дней, онъ узналъ о существованіи Пьера и сталъ употреблять всѣ усилія, чтобъ подружиться съ мальчикомъ. Острый и хитрый Пьеръ догадался, что, подъ странными стараніями Клемана подружиться съ нимъ, скрывалось что-то особенное. Не даромъ же норманнскій фермеръ шатался по двору и около подъѣзда и приносилъ домой разныя лакомства. Пьеръ принималъ лакомства, вѣжливо отвѣчалъ на вѣжливыя слова, но смотрѣлъ во всѣ глаза. Однажды, возвратившись домой вечеромъ довольно-поздно, онъ съ удивленіемъ увидѣлъ, что нормандецъ внимательно разсматривалъ тѣни на ширмочкахъ, которыя ставились на окно, когда мадамъ Бабетъ зажигала свою свѣчу. Войдя въ комнату, онъ увидѣлъ, что мадемуазель Каннь сидѣла за столомъ съ его матерью и помогала ей чинить разныя хозяйственныя вещи.
Пьеръ опасался, не разсчитывалъ ли норманнскій поселянинъ на деньги, которыя собирала его мать, какъ смотрительница, для своего брата. Но деньги были всѣ цѣлы на другой день вечеромъ, когда пришелъ за ними господинъ Моренъ-сынъ. Мадамъ Бабетъ пригласила своего племянника посидѣть и ловко преградила дорогу въ другую комнату, такъ-что Виргинія не могла бы уйти туда, еслибъ захотѣла скрыться. Молодая дѣвушка молча занималась шитьемъ. Вдругъ маленькое общество съ удивленіемъ услышало нѣжный теноровый голосъ, который у самаго окна на улицѣ пѣлъ арію изъ оперы Бомарше, пользовавшеюся, нѣсколько лѣтъ назадъ, большою популярностью во всемъ Парижѣ. Но, послушавъ нѣсколько минутъ и сдѣлавъ два-три замѣчанія о пѣвцѣ, собесѣдники стали продолжать разговоръ. Пьеръ, однакожь, замѣтилъ, что Виргинія впала въ большее раздумье; она, какъ я полагаю, мысленно возвратилась къ тому времени, когда въ послѣдній разъ слышала эту арію, но не обратила вниманія, какія слова сопровождали пѣніе, между-тѣмъ, какъ ея кузенъ надѣялся, что она вспомнитъ ихъ и что эти слова скажутъ ей многое, многое. Только нѣсколько лѣтъ назадъ, опера Адама: Richard le Roi познакомила парижскую публику, которая посѣщала оперный театръ, съ исторіею менестреля Блонделя и нашего англійскаго короля Ричарда Львиное-Сердце, и Клеманъ думалъ, что и ему удастся подобнымъ же образомъ устроить сообщеніе съ Виргиніей.
"На другой день вечеромъ, въ тотъ же самый часъ, снова раздался у окна тотъ же самый голосъ. Пьеръ, который былъ взбѣшенъ на пѣвца наканунѣ вечеромъ, потому-что пѣніе его обратило на себя вниманіе Виргиніи и она перестала слушать Морена сына, употреблявшаго всѣ усилія къ тому, чтобъ понравиться, стремглавъ бросился къ дверямъ въ ту самую минуту, когда норманнскій поселянинъ звонилъ въ колокольчикъ, возвращаясь на ночлегъ. Пьеръ долго смотрѣлъ на улицѣ по всѣмъ сторонамъ, но никого не было видно. На другой день нормандецъ, постучавшись въ дверь привратницкой, длятого, чтобъ смягчить господина Пьера, просилъ его принять нѣсколько пряжекъ для чулокъ; фермеру вздумалось купить эти пряжки наканунѣ, когда онъ разсматривалъ различные товары въ лавкахъ; но онѣ оказались слишкомъ-малы для него и онъ рѣшился предложить ихъ господину Пьеру. Пьеръ, любившій пощеголять, какъ всѣ французы въ его лѣтахъ, былъ приведенъ въ восторгъ и очарованъ прелестнымъ подаркомъ и добротою господина фермера и немедленно принялся примѣрять ихъ къ своимъ чулкамъ, такъ-какъ его матери не было въ привратницкой. Нормандецъ, котораго Пьеръ не пустилъ за порогъ изъ предосторожности, не уходилъ, какъ-бы любуясь удовольствіемъ мальчика.
— Берегитесь! сказалъ онъ внятно и довольно-громко: — берегитесь, молодой другъ, и не сдѣлайтесь щеголемъ; въ противномъ же случаѣ, черезъ нѣсколько лѣтъ, когда вы вручите ваше сердце какой-нибудь молодой дѣвушкѣ, то она, пожалуй, скажетъ вамъ…
«При этихъ словахъ онъ возвысилъ голосъ:
— Нѣтъ, благодарю васъ; я отдамъ свою руку мужчинѣ, а не какому-нибудь франту; я отдамъ свою руку человѣку, который, каково бы ни было его положеніе, своими прекрасными качествами будетъ достоинъ человѣческаго рода».
"Клеманъ остановился на этой цитатѣ, не смѣя идти далѣе. Его чувства (очевидно, столь-неумѣстныя при этомъ случаѣ) заслужили одобреніе со стороны Пьера, съ удовольствіемъ мечтавшаго о роли влюбленнаго, хотя бы даже и отвергнутаго, и думавшаго, что слова «прекрасныя качества» и «достоинъ человѣческаго рода» принадлежатъ къ непонятному для него языку добраго гражданина.
"Но Клеманъ желалъ узнать, какое впечатлѣніе произвела его рѣчь на дѣвушку-невидимку. Послѣдняя въ то время, однакожь, не подала никакого знака. Но когда Клеманъ возвратился вечеромъ домой, то услышалъ тихій голосъ за мадамъ Бабетъ, подававшей ему свѣчу; голосъ пѣлъ ту же самую арію, которую, два вечера назадъ, пѣлъ онъ, очевидно, безъ всякаго успѣха. Какъ-бы перенявъ отъ тихаго голоса арію, Клеманъ запѣлъ ее ясно и громко, идя по двору.
— Вотъ нашъ оперный пѣвецъ! воскликнула мадамъ Бабетъ. — Какъ! норманнскій скотоводъ поетъ какъ Бупре! заключила она.
"Бупре былъ любимый пѣвецъ при театрѣ, находившемся но сосѣдству.
"Пьера поразило это замѣчаніе, и онъ рѣшился хорошенько присматривать за норманнскимъ фермеромъ; но при этомъ онъ опасался только за деньги своей матери, и вовсе не думалъ о Виргиніи.
"На слѣдующее утро, къ необыкновенному удивленію матери и сына, мадмуазель Каннь съ нѣкоторою нерѣшителыюстью объявила, что она намѣрена выйти изъ дома, чтобъ сдѣлать кой-какія покупки. Мѣсяца два передъ тѣмъ мадамъ Бабетъ просто настаивала на томъ, чтобъ Виргинія вышла изъ дома; о теперь она чрезвычайно удивилась желаню молодой дѣвушки: она, казалось, думала, что Виргинія останется заключенною въ ея квартирѣ всю жизнь. Мадамъ Бабетъ, я полагаю, надѣялась, что Виргинія въ первый разъ выйдетъ изъ ея квартиры въ домъ господина Морена, уже женою послѣдняго.
"Мадамъ Бабетъ бросила быстрый взглядъ на Пьера, и мальчикъ понялъ, что ему должно было слѣдить за Виргиніей. Онъ осторожно вышелъ за нею. Она была уже въ концѣ улицы и осматривалась кругомъ, какъ-бы поджидая кого-то. На улицѣ не было никого. Она возвратилась назадъ и шла такъ быстро, что Пьеръ едва успѣлъ спрятаться за ворота. Когда она прошла мимо него, онъ снова выглянулъ. Они находились въ бѣдной, дикой, странной улицѣ. Пьеръ увидѣлъ, что кто-то говорилъ съ Виргиніей… положилъ руку на ея руку. Костюмъ и видъ незнакомца, вышедшаго изъ какого-то переулка, были неизвѣстны Пьеру: черезъ нѣсколько минутъ Виргинія, какъ казалось Пьеру, тихо вскрикнула и узнала незнакомца, и оба они вошли въ переулокъ, изъ котораго явился незнакомецъ. Пьеръ быстро, но осторожно достигъ угла улицы; въ переулкѣ не было никого: они исчезли въ какой-нибудь боковой аллеѣ. Пьеръ возвратился домой и своимъ разсказомъ привелъ свою мать въ безпредѣльное удивленіе. Но едва успѣли они кончить разговоръ, какъ Виргинія возвратилась; ея лицо было оживлено въ первый разъ послѣ смерти отца.
VII.
[править]"Я сообщила вамъ, что большую часть этого разсказа слышала отъ человѣка, знакомаго съ управителемъ имѣній де-Креки и встрѣченнаго послѣднимъ въ Лондонѣ. Нѣсколько лѣтъ спустя — лѣтомъ передъ смертью милорда… мы путешествовали въ Девоншейрѣ и захотѣли посмотрѣть французскихъ военноплѣнныхъ въ Дартмурѣ. Мы разговорились съ однимъ изъ нихъ; этотъ плѣнный былъ тотъ самый Пьеръ, о которомъ я слышала прежде и которому были извѣстны всѣ подробности ужасной судьбы Клемана и Виргиніи; онъ сообщилъ мнѣ о послѣднихъ дняхъ ихъ жизни. Подробно узнавъ ужасную исторію, я цочувсттовала нѣкоторую симпатію ко всѣмъ лицамъ, принимавшимъ участіе въ страшныхъ событіяхъ, даже къ молодому Морену, о которомъ Пьеръ отзывался оченьгорячо, несмотря на то, что послѣ страшной катастрофы прошло уже много времени…
"Когда молодой Моренъ пришелъ въ привратницкую вечеромъ въ тотъ день, когда Виргинія въ первый разъ вышла изъ своего заключеніи въ привратницкой, продолжавшагося нѣсколько мѣсяцевъ, то онъ былъ пораженъ перемѣною къ лучшему, происшедшею въ наружности молодой дѣвушки. Не думаю, чтобъ она показалась ему красивѣе; не говоря уже о томъ, что она дѣйствительно не была красавицей, Моренъ въ своей любви достигъ того періода, когда для влюбленнаго ровно ничего не значитъ дурна или хороша любимая имъ особа; она очаровала глаза, которые впредь будутъ смотрѣть на нее уже однажды образовавшимся взглядомъ. Но Моренъ замѣтилъ, что румянецъ на ея щекахъ нѣсколько увеличился, и вообще она смотрѣла веселѣе. Густое облако печали какъ-будто разсѣялось, и за нимъ виднѣлся разсвѣтъ болѣе-счастливой жизни. Подобно тому, какъ прежде она почитала и уважала свое горе до того, что даже какъ-бы любила его теперь, когда она была обрадована, сердце ея возносилось на крыльяхъ окрѣннувшей надежды. Даже въ скучномъ, однообразномъ существованіи въ привратницкой тётки Бабетъ время не забыло своего назначенія, и Морену теперь должно было скромно помочь времени. На другой день, подъ предлогомъ какого-то дѣла, онъ опять пришелъ въ отель Дюгекленъ и подарилъ — скорѣе комнатамъ своей тётки, нежели самой тёткѣ — букетъ изъ розъ и гераній, связанный трехцвѣтною лентою. Виргинія въ то время находилась въ комнатѣ и, охотно помогая мадамъ Бабетъ, занималась грубымъ шитьемъ. Моренъ замѣтилъ, какъ заблистали глаза молодой дѣвушки при видѣ цвѣтовъ; она попросила у его тётки позволенія убрать цвѣты; онъ видѣлъ, какъ она развязала ленту, съ недовольнымъ видомъ бросила ее на полъ и отодвинула ее въ сторону своей ножкой; такимъ образомъ молодая дѣвушка, очевидно, оскорбляла его драгоцѣннѣйшія вѣрованія, и несмотря На то, Моренъ могъ только удивляться ей.
"Когда онъ вышелъ отъ тётки, Пьеръ остановилъ его. Весь вечеръ мальчикъ старался обратить на себя вниманіе своего кузена и дѣлалъ различные знаки и гримасы за спиною Виргиніи; но Моренъ видѣлъ только мадмуазель Каннь. Пьера, однакожь, нелегко было смутить, и Моренъ, выйдя изъ привратницкой, нашелъ его за дверьми. Приложивъ палецъ къ губамъ, Пьеръ на цыпочкахъ шелъ рядомъ съ своимъ товарищемъ до-тѣхъ-поръ, пока они удалились на порядочное разстояніе отъ дома, такъ-что ихъ нельзя было ни видѣть, ни слышать, еслибъ обитатели привратницкой вздумали присмотрѣть за ними, или подслушать ихъ.
— Тс! сказалъ Пьеръ, наконецъ. — Она выходитъ со двора.
— Хорошо! сказалъ Моренъ, отчасти съ любопытствомъ, отчасти съ досадою на то, что помѣшали его очаровательнымъ мечтамъ о будущемъ, которымъ онъ только-что намѣревался предаться.
— Хорошо! Это нехорошо. Это дурно.
— Отчего? Я не спрашиваю кто она, но я знаю, что я знаю. Она аристократка. Развѣ подозрѣваютъ, кто она?
— Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ Пьеръ. — Но она выходитъ со двора. Она выходила изъ дома два утра къ-ряду. Я наблюдалъ за нею. Она встрѣчается съ мужчиной… они дружны между собою, потому-что она разговариваетъ съ нимъ такъ же горячо, какъ онъ съ нею… матушка не можетъ сказать кто онъ.
— Развѣ тётка видѣла его?
— Нѣтъ, да ей и не видать его какъ ушей своихъ. Я самъ видѣлъ только его спину. Спина кажется мнѣ что-то знакомою, а между-тѣмъ я не могу догадаться, кто бы это могъ быть. Они разстаются другъ съ другомъ съ быстротою стрѣлы, какъ двѣ птички, которыя слетались вмѣстѣ длятого, чтобъ покормить своихъ дѣтенышей. Они горячо разговариваютъ другъ съ другомъ, прильнувъ одинъ къ другому головкой; вдругъ черезъ минуту мужчина исчезнетъ въ какой-нибудь боковой улицѣ, а мадмуазель Каннь ужь подлѣ меня… чуть даже не поймала меня.
— Но она не видѣла тебя? спросилъ Моренъ такимъ измѣнившимся голосомъ, что Пьеръ живо и проницательно взглянулъ на него.
Онъ былъ пораженъ удивленіемъ, замѣтивъ, какъ вдругъ лицо его кузена, лицо грубое и обыкновенное, приняло непріятное выраженіе; еще поразило его то, что блѣдное лицо кузена вдругъ побагровѣло. Но Моренъ, догадавшись, повидимому, какимъ образомъ на его лицѣ отражалось все то, что онъ чувствовалъ, пересилилъ себя и улыбнулся; потомъ, погладивъ Пьера по головѣ и похваливъ его за расторопность, онъ далъ ему пятифранковую монету и просилъ его присматривать за поступками мадмуазель Каннь и доносить ему обо всемъ.
Пьеръ возвращался домой веселый, подбрасывая кверху свою пяти-франковую монету. Когда онъ уже подходилъ къ двери привратницкой, то мимо него быстро прошелъ высокій человѣкъ, выхватилъ у него монету и, обернувшись, громко захохоталъ, дополняя такимъ образомъ несправедливость обидою. Пьеръ не зналъ, какъ помочь горю; никто на улицѣ не видѣлъ безстыднаго воровства, да и тѣ, которые видѣли это, по слабости своей, не могли помочь ему. Кромѣ-того, Пьеръ видѣлъ, въ какомъ положеніи находились улицы Парижа въ то время, и зналъ, что всѣ отъискивали друзей, а этотъ человѣкъ, какъ по всему было видно, былъ дурной человѣкъ. Несмотря на всѣ эти соображенія, Пьеръ ударился въ слезы, когда вошелъ въ комнату своей матери; Виргинія была одна дома (мадамъ Бабетъ вышла со двора за обыкновенными покупками); услышавъ его громкія рыданія, она вообразила, что мальчика прибили до смерти.
— Что случилось? спросила она. Скажи мнѣ, дитя мое, что съ тобой случилось?
— Онъ обокралъ меня! онъ обокралъ меня! съ трудомъ произнесъ Пьеръ, всхлипывая.
— Обокралъ тебя! что жь украли у тебя, бѣдняжка? спросила Виргинія, ласково гладя его по головѣ.
— Мою пяти-франковую монету… пяти-франковую монету, сказалъ Пьеръ, поправляясь и выпустивъ слово мою изъ опасенія, что Виргинія спроситъ, какимъ образомъ попала къ нему такая сумма, или за какія услуги получилъ онъ ее. Но Виргиніи, разумѣется, никакая подобная мысль не приходила въ голову: подобный вопросъ былъ грубъ, а Виргинія принадлежала къ высшему сословію.
— Постой, милый мой, сказала она и, подойдя къ небольшому ящику въ другой комнатѣ, въ которомъ помѣщалось ея немногочисленное имущество, вынула оттуда маленькое колечко, съ однимъ только рубиномъ, которое она носила въ то время, когда еще заботилась о драгоцѣнныхъ вещахъ. — Возьми это колечко, сказала она, возвратившись: — и сбѣгай съ нимъ къ брильянтщику. Это жалкая, безцѣнная вещь, но, во всякомъ случаѣ, ты получишь за нея твои пять франковъ. Ступай, прошу тебя!
— Но я не могу, возразилъ мальчикъ нерѣшительно; въ немъ зашевелилось какое-то неясное чувство чести.
— Ты долженъ идти! продолжала она, указывая ему рукою на дверь. — Бѣги скорѣе! если тебѣ дадутъ за него болѣе пяти франковъ, то остальное ты возвратишь мнѣ.
Пьеръ, такимъ-образомъ понуждаемый ею, отправился, разсуждая, вѣроятно, что онъ можетъ сначала взять деньги, а потомъ уже подумать о томъ, долженъ ли онъ подсматривать за нею или нѣтъ… Поступокъ не обязывалъ его ничѣмъ… и она, отдавая ему подарокъ, не дѣлала никакихъ условіи. Онъ такъ выгодно умѣлъ продать кольцо, что, оставивъ себѣ пять франковъ, возвратилъ Виргиніи еще два. Хотя это происшествіе ни въ какомъ случаѣ не заставляло его угадывать или предусматривать желанія дѣвушки, оно, однакожь, по его мнѣнію, обязывало его дѣйствовать въ ея пользу, и онъ считалъ себя самого лучшимъ судьей въ томъ, какъ привести это дѣло въ исполненіе. Во всякомъ случаѣ, ея доброта привязала его къ ней. Онъ началъ мечтать о томъ, какъ было бы пріятно имѣть такую ласковую и великодушную родственницу; какъ легко могъ бы онъ переносить всѣ непріятности, еслибъ у него всегда была подъ-рукою такая утѣшительница; какъ былъ бы онъ радъ, еслибъ она полюбила его и прибѣгнула бы къ нему, какъ къ своему защитнику! Такимъ-образомъ, сдѣлавшись самовольно ея кавалеромъ, онъ считалъ первою своею обязанностью узнать, кто былъ этотъ странный новый знакомый Виргиніи. Вы понимаете, что эти разсужденія, воображаемая обязанность, привели его къ той же цѣли, къ которой прежде приводилъ его личный интересъ. Я думаю, очень-многіе изъ насъ, если извѣстный образъ дѣйствія покровительствуетъ нашему собственному интересу, заставляютъ себя думать, что существуютъ причины, по которымъ мы обязаны дѣйствовать такъ, а не иначе.
"Пьеръ очень-ловко обманывалъ Виргинію впродолженіе нѣсколькихъ дней и вскорѣ открылъ, что ея новый другъ былъ норманнскій фермеръ, являвшійся въ различной одеждѣ. Это была важная новость; ее слѣдовало сообщить Морену. Но Пьеръ не приготовился къ дѣйствію, которое произвело на его кузена это открытіе. Моренъ, услышавъ, кто былъ тотъ человѣкъ, съ которымъ встрѣчалась Виргинія, вдругъ опустился на скамейку на бульварѣ, гдѣ Пьеръ случайно увидѣлъ Морена. Послѣднему, конечно, не пришло и въ умъ, что Клеманъ и Виргинія были родственники, или еще прежде знакомы другъ съ другомъ. Онъ только думалъ о томъ, что предметъ его страсти имѣлъ сношенія съ человѣкомъ, который былъ моложе и красивѣе его; что норманнскій фермеръ, вѣроятно, видѣлъ ее въ привратницкой, почувствовалъ къ ней влеченіе и, что было очень-естественно, старался познакомиться съ нею и успѣлъ въ томъ. Но изъ того, что Пьеръ разсказывалъ мнѣ, я не думаю, что Моренъ имѣлъ подобныя мысли. Онъ, сколько мнѣ кажется, имѣлъ рѣдкую, сосредоточенную привязанность, чувствовалъ горячую, но обузданную и скрытую страсть и, наконецъ, былъ чрезвычайно-ревнивъ, что безъ труда можно было видѣть по его смуглому, восточному ищу. И думаю, что еслибъ онъ женился на Виргиніи, то готовъ былъ бы продать свою жизнь длятого, чтобъ сдѣлать свою жену счастливою; онъ охранялъ и баловалъ бы ее, принося ей въ жертву все, до-тѣхъ-поръ, пока она жила для него одного. Но вмѣстѣ съ тѣмъ… приведу вамъ то, что сказалъ мнѣ Пьеръ: «Когда я, впослѣдствіи, короче узналъ характеръ моего кузена, я убѣдился, что онъ задушилъ бы птицу, еслибъ та, которую онъ любилъ, почувствовала къ ней влеченіе въ ущербъ ему».
"Когда Пьеръ сообщилъ свою новость Морену, то послѣдній, какъ я сказала, вдругъ опустился на скамейку, какъ убитый. Онъ понялъ, что первая встрѣча фермера съ Виргиніей была не случайная. Пьеръ продолжалъ терзать его, разсказывая о ежедневныхъ свиданіяхъ, которыя были, правда, очень-непродолжительны, но за-то случались ежедневно, иногда даже и два раза въ день. И Виргинія говорила съ этимъ человѣкомъ, тогда-какъ съ Мореномъ она была такъ застѣнчива, такъ холодна къ нему, что едва произносила фразу. Пьеръ замѣтилъ, что при его словахъ лицо его кузена становилось все болѣе-и-болѣе багровымъ и, наконецъ, совершенно потемнѣло: очевидно, новости, которыя услышалъ Моренъ, производили какое-то страшное дѣйствіе на его. кровообращеніе. Пьеръ до-того былъ пораженъ дикимъ, безсмысленнымъ взглядомъ своего кузена, вообще перемѣною, происшедшею со всею его наружностью, что побѣжалъ въ ближайшій трактиръ за рюмкою абсинта, за которую заплатилъ (какъ онъ припоминалъ впослѣдствіи) изъ пяти франковъ, полученныхъ имъ отъ Виргиніи. Мало-помалу, къ Морену возвратилось его всегдашнее присутствіе духа; цо онъ сталъ мраченъ и безмолвенъ; съ трудомъ только сказалъ онъ Пьеру, что съ того же дня норманнскій фермеръ болѣе не будетъ ночевать въ отелѣ Дюгекленъ и такимъ образомъ лишится возможности заходить въ привратницкую. Онъ былъ слишкомъ занятъ собственными мыслями и забылъ заплатить Пьеру полфранка, который послѣдній отдалъ за абсинтъ. Пьеръ, конечно, замѣтилъ это, и благодаря этому незначительному обстоятельству, Виргинія получила въ мнѣніи мальчика еще большее право на расположеніе.
"Пьеръ былъ очень-недоволенъ тѣмъ, что его кузенъ принялъ извѣстія такимъ страннымъ образомъ; онъ полагалъ, что они стоили по-крайней-мѣрѣ еще пяти-франковой монеты; если же Моренъ не хотѣлъ заплатить за нихъ деньгами, то онъ, по мнѣнію Пьера, долженъ былъ откровенно признаться ему въ своихъ чувствахъ. И вотъ Пьеръ впродолженіе нѣкотораго времени сдѣлался приверженцемъ Виргиніи, а она и не подозрѣвала ничего и даже почувствовалъ сожалѣніе, когда фермеръ не возвратился на ночлегъ въ гостиницу и когда Виргинія, долго смотрѣвшая въ щель ширмъ, совершенно-закрываищихъ окно, вперила свой взоръ въ работу и съ отчаяніемъ вздохнула. Еслибъ Пьеръ не боялся своей матери, находившейся въ комнатѣ, то онъ непремѣнно разсказалъ бы Виргиніи все; но онъ не зналъ, до какой степени его кузенъ былъ откровененъ съ его матерью, когда требовалъ отъ нея, чтобъ она отказала норманнскому фермеру.
"Черезъ нѣсколько дней Пьеръ, однакожь, замѣтилъ, что ихъ сношенія возобновились какимъ-то новымъ средствомъ. Виргинія ежедневно ненадолго выходила изъ дома; но хотя Пьеръ преслѣдовалъ ее такъ близко, какъ было возможно, чтобъ не возбудить ея подозрѣнія, онъ, однакожь, не могъ открыть, какимъ образомъ передавали они другъ другу извѣстія. Она почти всегда шла той же дорогой, около небольшихъ лавокъ, находившихся неподалеку отъ гостиницы, не входила ни въ одну изъ нихъ, а только останавливалась у двухъ или у трехъ лавокъ. Впослѣдствіи Пьеръ вспомнилъ, что она непремѣнно останавливалась у одного окна, на которомъ помѣщались пучки цвѣтовъ, и долго разсматривала цвѣты; но потомъ она также смотрѣла на фуражки, шляпы, моды, кондитерскія вещи (все это было очень-жалкаго вида въ этой части города), какимъ же образомъ могъ онъ предполагать, что Виргинію привлекали цвѣты? Моренъ навѣшалъ свою тётку чаще обыкновеннаго; но Виргинія, очевидно, не подозрѣвала, что она была причиною его частыхъ визитовъ. Виргинія, впродолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ казавшаяся нездоровою и убитою, стала гораздо-спокойнѣе, ея цвѣтъ лица сдѣлался свѣжѣе; она обходилась со всѣми ласковѣе и была развязнѣе. Какъ бы желая выразить мадамъ Бабетъ свою благодарность за ея продолжительную доброту, въ которой, какъ она надѣялась, она скоро ужь не будетъ нуждаться, молотая дѣвушка съ величайшею охотою услуживала старухѣ, по мѣрѣ силъ своихъ, и на вѣжливость господина Морена, какъ племянника мадамъ Бабетъ, отвѣчала съ обыкновенною граціею, которая, кажется, была однимъ изъ ея главныхъ очаровательныхъ качествъ. Лица, знавшія ее, единогласно утверждали, что ея привлекательныя и обходительныя манеры приводили всѣхъ въ восторгъ, несмотря на то, что ея мнѣнія и часто ея поступки были очень-рѣзки. Мнѣ разсказывали, что она не была необыкновенной красавицей, а между-тѣмъ всякій, приблизившись къ ней, подчинялся ея вліянію. Господинъ Моренъ въ послѣднее время влюбился въ Виргинію еще больше прежняго; длятого, чтобъ получить ея руку, онъ готовъ былъ принести въ жертву все — и себя и другихъ. Онъ «пожиралъ ее глазами» (такъ выражался Пьеръ), когда замѣчай т. что она не можетъ видѣть его взгляда; но лишь только она устремляла взоръ на него, онъ опускалъ глаза внизъ, или куда-нибудь, только не смотрѣлъ на нее и отвѣчалъ, заикаясь, когда она обращалась къ нему съ вопросомъ.
"Онъ, по мнѣнію Пьера, стыдился своего чрезвычайнаго волненія на бульварахъ, потому-что послѣ того старался избѣгать встрѣчи съ своимъ кузеномъ наединѣ. Онъ, вѣроятно, думалъ, что, изгнавъ норманнскаго фермера — бѣдный Клеманъ! изъ гостиницы, онъ совершенно избавится отъ него, и что отношенія между фермеромъ и Виргиніей, которыя онъ прервалъ такимъ-образомъ, были только временныя и должны были прекратиться при первомъ незначительномъ затрудненіи.
"Но вскорѣ онъ убѣдился, что его дѣло вовсе не подвигалось впередъ, и съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ обратился къ Пьеру, прося его содѣйствія, но не открывая ему своей любви; онъ только старался снова сойтись съ мальчикомъ, отъ котораго отчуждался въ послѣднее время. Пьеръ сначала показалъ видъ, что не замѣчаетъ желанія своего кузена. Когда Моренъ намеками спрашивалъ его, о чемъ разговаривали у нихъ дома, когда его не было, чѣмъ занимались и какого были мнѣнія о немъ, то Пьеръ отвѣчалъ на вопросы своего кузена, никогда не называя имени Виргиніи. Мальчикъ, казалось, думалъ, что его кузенъ, предлагая вопросы о томъ, что дѣлалось въ привратницкой, интересовался только мадамъ Бабетъ. Такимъ-образомъ, Пьеръ довелъ своего кузена до-того, что послѣдній сдѣлалъ его своимъ повѣреннымъ; но потокъ рѣчей, прорвавшись наконецъ, привелъ мальчика въ ужасъ. Лава, заключенная столь долгое время, стремилась теперь съ страшною быстротою. Моренъ произносилъ слова сиплымъ, страстнымъ голосомъ, сжималъ зубы, ломалъ руки и съ судорожнымъ волненіемъ говорилъ о своей страстной любви къ Виргиніи; онъ готовъ былъ убить дѣвушку и не допустилъ бы, чтобъ она принадлежала другому, и еслибъ кто-нибудь сталъ между нимъ и ею… При этой мысли Моренъ становился безмолвенъ, но на его лицѣ появлялась дикая, торжествующая улыбка.
"Пьеръ, какъ я сказала, былъ приведенъ въ ужасъ словами Морена, но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ удивлялся своему кузену. То была истинная любовь… «великая страсть…» страсть удивительная, драматическая… какою она являлась въ пьесахъ, разыгрывавшихся на небольшомъ театрѣ по сосѣдству. Теперь онъ чувствовалъ къ своему кузену въ двадцать разъ большую симпатію, нежели прежде, и въ ту же минуту поклялся адскими богами (эти люди были слишкомъ-просвѣщены и не вѣрили въ Бога, или въ христіанство, или во что-нибудь подобное), что будетъ содѣйствовать видамъ своего кузена, отдавшись ему и тѣломъ и душою. Затѣмъ кузенъ свелъ его въ лавку, купилъ ему щегольскіе подержаные часы, на которыхъ они вырѣзали слово: «Вѣрность»; такимъ образомъ было заключено условіе. Еслибъ я былъ женщиною, думалъ теперь Пьеръ, я желалъ бы, чтобъ мой кузенъ любилъ меня такъ, какъ любитъ онъ Виргинію, и она поступила бы чрезвычайно-хорошо, еслибъ сдѣлалась женою богатаго гражданина Морена сына… Самому Пьеру былъ бы чрезвычайно пріятенъ бракъ его кузена съ Виргиніей: безъ всякаго сомнѣнія, они изъ благодарности надарили бы ему безчисленное множество колецъ и часовъ.
"Дня чрезъ два послѣ этого событія Виргинія почувствовала себя нездоровою. По мнѣнію мадамъ Бабетъ, Виргинія захворала оттого, что, не слушая совѣтовъ старухи, выходила изъ дома во всякую погоду послѣ столь продолжительнаго заключенія въ теплыхъ комнатахъ; очень-вѣроятно, что это была настоящая причина. По словамъ Пьера, Виргинія чувствовала лихорадочную дрожь, которая, безъ всякаго сомнѣнія, еще увеличилась, когда мадамъ Бабетъ настоятельно запретила Виргиніи выходить изъ дома до-тѣхъ-поръ, пока ей не сдѣлается лучше. Несмотря на свои дрожащіе, больные члены, она каждый день въ одно и то же время одѣвалась, какъ-бы собираясь выйти изъ дома; но мадамъ Бабетъ готова была употребить силу, еслибъ молодая дѣвушка не послушалась ея и не осталась попрежнему на небольшой софѣ близь огня. На третій день, когда старухи не было дома (она заперла всю одежду, въ которой мадмуазель Каннь выходила на улицу), Виргинія позвала Пьера.
— Послушай, дитя мое, сказала Виргинія: — ты долженъ оказать мнѣ большую услугу. Сходи къ лавкѣ садовника въ улицѣ des Bons-Enfans и посмотри на пучки цвѣтовъ на окнѣ. Мнѣ хотѣлось бы гвоздики: это мой любимый цвѣтокъ. Вотъ тебѣ два франка. Если ты увидишь на окнѣ пучокъ гвоздики, хотя бы и увядшій… если ты увидишь два или три пучка гвоздики, то, не забудь же, купи всѣ и принеси мнѣ. Я давно уже не слыхала запаха этихъ цвѣтовъ.
"Она почти безъ чувствъ упала на софу. Пьеръ стремглавъ бросился изъ комнаты. Для него теперь наступило давно-ожиданное время: онъ имѣлъ ключъ къ загадкѣ; теперь должно было, наконецъ, объясниться, почему Виргинія такъ долго разсматривала пучки цвѣтовъ у одной и той же лавки.
"На окнѣ былъ дѣйствительно пучокъ поблекшей гвоздики. Пьеръ вошелъ въ лавку и, на сколько позволяло его нетерпѣніе, сталъ торговать гвоздику, увѣряя хозяина, что цвѣты уже увяли и никуда не годятся. Наконецъ онъ купилъ ихъ за очень-умѣренную цѣну. Вы сейчасъ увидите, что за дурныя послѣдствія влечетъ за собою излишнее ученіе, если низшіе классы знаютъ больше того, что имъ непосредственно нужно для снисканія насущнаго хлѣба. Безсмысленный графъ де-Креки, отправленный на окровавленный покой тою же самою чернью, о которой онъ такъ много думалъ, заставившій (правда, косвенно) Виргинію отвергнуть ея кузена Клемана тѣмъ, что набилъ голову дѣвушки своими пустыми теоріями… графъ де-Креки, за нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ, увидѣлъ Пьера, игравшаго на дворѣ, и замѣтивъ, что онъ былъ мальчикъ острый и понятливый, полюбилъ его. Графъ принялся даже воспитывать мальчика самъ, желая примѣнить на практикѣ свои извѣстныя мнѣнія; но трудъ этотъ скоро сталъ ему въ тягость, притомъ же и Бабетъ оставила домъ графа. Графъ, однакожь, принималъ участіе въ судьбѣ своего прежняго воспитанника и далъ Пьеру возможность учиться чтенію, письму, ариѳметикѣ и Богъ-знаетъ чему еще… кажется, даже латинскому языку. Такимъ образомъ Пьеръ, вмѣсто того, чтобъ буквально исполнить свое порученіе и быть невиннымъ посломъ, чѣмъ ему слѣдовало быть (также точно какъ Грегсену, мальчику, который приходилъ къ намъ утромъ отъ мистера Горнера), могъ читать писанное такъ же, какъ вы или я. Купивъ пучокъ цвѣтовъ, онъ сталъ внимательно разсматривать его. Стебельки цвѣтовъ были завязаны въ влажный мохъ. Пьеръ развязалъ нитки, снялъ мохъ и изъ цвѣтовъ вдругъ выпалъ лоскутокъ влажной исписанной бумаги, которая была вся въ пятнахъ отъ сырости. Съ перваго взгляда, можно было подумать, что то былъ лоскутокъ обыкновенной писчей бумаги, неимѣвшій никакого назначенія, но злостные глаза Пьера прочли что было написано… «Жду каждый вечеръ въ девять. Все приготовлено. Не бойтесь. Ввѣрьтесь человѣку, который, какія бы ни были его надежды прежде, теперь счастливъ, что можетъ помочь вамъ, какъ вѣрный кузенъ». Мѣсто свиданія было названо по имени, которое я забыла, но которое не забылъ Пьеръ. Прочитавъ нѣсколько разъ письмо и выучивъ такимъ-образомъ наизустъ, Пьеръ положилъ бумагу на прежнее мѣсто, закрылъ мхомъ и снова тщательно завязалъ пучокъ. Виргинія, получивъ цвѣты, вспыхнула. Она взяла ихъ дрожащими руками и понюхала, но не развязала ихъ, хотя Пьеръ увѣрялъ, что цвѣты станутъ гораздо свѣжѣе, если тотчасъ же поставить ихъ въ воду. Но лишь только онъ отвернулся отъ нея и притворился, что осматриваетъ комнату, то замѣтилъ, какъ она тотчасъ же развязала цвѣты, сильно покраснѣла и что-то спрятала на груди.
"Пьеръ съ нетерпѣніемъ желалъ увидѣть теперь своего кузена, но мать не отпускала его отъ себя и, казалось, болѣе обыкновеннаго нуждалась въ немъ для различныхъ домашнихъ порученіи; онъ бѣсился на множество дѣлъ, которыя приходилось исполнять въ отелѣ, и былъ чрезвычайно-обрадованъ, когда освободился и могъ отправиться въ квартиру своего кузена. Наконецъ онъ увидѣлъ Морена и сообщилъ ему о томъ, что случилось утромъ. Онъ прочелъ записку слово-въ-слово (мальчикъ, приходившій утромъ, своею наружностью напомнилъ мнѣ Пьера; я содрогнулась, когда увидѣла его и когда онъ сталъ читать наизустъ письмо). Моренъ заставилъ его повторить все и во все время разсказа тяжело вздыхалъ. Когда Пьеръ во второй разъ сталъ читать записку, то Моренъ принялся записывать слова; отъ того ли, что Моренъ плохо умѣлъ писать, или отъ того, что его пальцы сильно дрожали, онъ записывалъ слова Пьера очень-долго. Мальчикъ, умѣвшій читать и писать, безъ труда замѣтилъ это. Окончивъ письмо, Моренъ молча сѣлъ. Пьеръ ожидалъ изступленія; непроницаемое безмолвіе и мрачный взглядъ его кузена смущали и безпокоили его. Онъ всѣми силами старался пробудить своего кузена изъ безчувственности, въ которой послѣдній находился; но Моренъ отвѣчалъ ему словами, неимѣвшими никакой связи съ тѣми мыслями, которыя, какъ ожидалъ Пьеръ, должны были занимать его умъ; и бѣдный мальчикъ испугался, что его кузенъ лишился ума.
— У тётки Бабетъ нѣтъ больше кофе?
— Не знаю, сказалъ Пьеръ.
— Да, я помню, что она говорила мнѣ объ этомъ. Скажи ей, что мой знакомый только-что открылъ лавку въ улицѣ Сент-Антуанъ: пусть она придетъ туда черезъ часъ; она застанетъ меня тамъ; я дамъ ей порядочный запасъ кофе, чтобъ содѣйствовать успѣшной торговлѣ моего знакомаго. Его зовутъ Антуанъ Мейеръ, нумеръ сто-пятидесятый, подъ вывѣской: Фригійскій Колпакъ.
— Я могу идти съ вами. Мнѣ легче снесть нѣсколько фунтовъ кофе, нежели моей матери, сказалъ наивно Пьеръ.
"Онъ разсказывалъ мнѣ, что никогда не могъ забыть выраженія лица своего кузена, когда послѣдній повернулся къ нему и приказалъ убираться вонъ и, не разсуждая, передать слова его матери. Пьеръ стремглавъ бросился домой и исполнилъ грозное приказаніе своего кузена. Порученіе Морена поразило мадамъ Бабетъ.
— Откуда могъ онъ узнать, что у меня кофе вышелъ? сказала она. — Это, дѣйствительно, такъ; но онъ кончился только сегодня утромъ. Какимъ образомъ могъ Викторъ узнать объ этомъ?
— Не знаю, отвѣчалъ Пьеръ, къ которому, между-тѣмъ, возвратилось его обычное присутствіе духа. — Я знаю только то, что нашъ хозяинъ очень-сердитъ сегодня, и если вы не успѣете придти въ лавку Антуана Мейера во-время, то вамъ, пожалуй, будетъ очень-плохо.
— Конечно, это очень-любезно съ его стороны, что онъ хочетъ дать мнѣ кофе! Но какимъ образомъ могъ онъ узнать, что у меня нѣтъ больше кофе?
«Пьеръ нетерпѣливо торопилъ свою мать: онъ былъ увѣренъ, что кофе служилъ только прикрытіемъ настоящей цѣли, которую имѣлъ его кузенъ; онъ также не сомнѣвался; что если его кузенъ сообщитъ свое настоящее намѣреніе его матери, то онъ, Пьеръ, ласками или грубостями, выпытаетъ у ней все, что ему нужно. Но онъ ошибся. Мадамъ Бабетъ возвратилась домой унылая, огорченная, безмолвная и съ значительнымъ запасомъ лучшаго кофе. Нѣсколько времени спустя, Пьеръ узналъ, зачѣмъ его кузенъ добивался свиданія съ его матерью. Моренъ, съ помощью обѣщаній и угрозъ, довелъ мадамъ Бабетъ до того, что она сказала настоящее имя мамзель Каннь, по которому онъ могъ догадаться, кто былъ „вѣрный кузенъ“. Но послѣднее онъ скрылъ отъ своей тётки, которая вовсе не замѣтила, что онъ ревновалъ нормандскаго фермера, или что онъ подозрѣвалъ въ послѣднемъ родственника Виргиніи. Впрочемъ, мадамъ Бабетъ долго не рѣшалась исполнить его желаніе; видя его мрачное настроеніе духа, она чувствовала, что его требованіе подробнѣе узнать обо всемъ, что касалось Виргиніи, не предвѣщало ей добраго. Между-тѣмъ онъ сдѣлалъ тётку своею повѣренною, сообщилъ ей то, о чемъ она только подозрѣвала прежде, сказалъ ей, что страстно влюбленъ въ мамзель Каннь и былъ бы радъ жениться на ней. Онъ говорилъ мадамъ Бабетъ о нажитомъ его отцомъ богатствѣ, о части, которую онъ, какъ пайщикъ, имѣлъ въ капиталѣ въ настоящее время, и о томъ, что онъ, какъ единственный сынъ, наслѣдуетъ все. Онъ обѣщалъ, что дастъ мадамъ Бабетъ пожизненную пенсію, которую онъ назначитъ ей въ день своей свадьбы. Но когда Бабетъ смотрѣла на его глаза и на лицо, то выраженіе ихъ приводило ее въ ужасъ, и она не рѣшалась повѣрить племяннику свою тайну. Онъ, наконецъ, прибѣгнулъ къ угрозамъ. Онъ говорилъ, что его тётка должна выѣхать изъ привратницкой и можетъ служить гдѣ ей угодно. Мадамъ Бабетъ продолжала молчать. Тутъ имъ овладѣлъ неописанный гнѣвъ: „я“, говорилъ онъ, сопровождая свои слова страшными клятвами, „увѣдомлю бюро директоріи о томъ, что моя тётка пріютила у себя аристократку; я знаю, что эта дѣвушка аристократка, хотя и не знаю ея настоящаго имени“. Онъ говорилъ, что въ квартирѣ тётки будетъ произведенъ объискъ и что онъ желаетъ посмотрѣть, будетъ ли это пріятно мадамъ Бабетъ. Чиновники правительства съ удивительною ловкостью открываютъ тайны. Тщетно представляла мадамъ Бабетъ Морену, что онъ, приведя свою угрозу въ исполненіе, подвергнетъ неминуемой опасности дѣвушку, въ которую, какъ самъ признался, былъ влюбленъ. Онъ вдругъ погрузился въ мрачное безмолвіе, которому предшествовалъ столь ужасный порывъ страсти, и чрезъ нѣсколько времени сказалъ, чтобъ она не безпокоилась объ этомъ. Наконецъ старуха не выдержала; опасаясь за себя и за него, она разсказала ему все; разсказала ему, что мамзель Каннь была Виргинія де-Креки, дочь графа того же имени. „Кто былъ графъ?“ спрашивалъ Моренъ. „Младшій братъ маркиза“. — „Гдѣ находился маркизъ?“ — Онъ умеръ давно; послѣ него остались жена и ребенокъ». — «Сынъ?» живо спросилъ молодой человѣкъ. — «Да, сынъ». — «Гдѣ же онъ?» — «Почему жь мнѣ знать гдѣ онъ?» отвѣчала старуха. Ея мужество нѣсколько возвращалось къ ней по-мѣрѣ-того, какъ разговоръ отдалялся отъ единственнаго лица изъ фамиліи де-Креки, которое ей было такъ дорого. Но при помощи нѣсколькихъ рюмокъ водки, поданныхъ тутъ же въ лавкѣ Антуана Мейера, она разсказала ему многое о де-Креки и съ неудовольствіемъ вспоминала о томъ впослѣдствіи. Дѣйствіе водки было очень-непродолжительно, и старуха возвратилась домой, какъ я уже сказала, убитая, предчувствуя что-то недоброе. Она не только не отвѣтила Пьеру на его вопросы, но дала ему хорошій подзатыльникъ, котораго вовсе не ожидалъ испорченный мальчикъ. Припоминая отрывистыя, грубыя слова кузена и внезапное прекращеніе довѣрія, необыкновенный гнѣвъ и жестокость матери, мальчикъ приходилъ еще больше прежняго въ восторгъ отъ ласковаго и привлекательнаго обращенія съ нимъ Виргиніи. Онъ ужь чуть-было не рѣшился сообщить ей, что онъ, какъ шпіонъ, подсматривалъ за ея поступками и кто требовалъ отъ него этого; но онъ боялся Морена, который непремѣнно отмстилъ бы ему за малѣйшее нарушеніе условія. Вечеромъ, около половины девятаго, Пьеръ, наблюдавшій за дѣвушкой, замѣтилъ, что она собирала нѣкоторыя вещи; она была въ темной комнатѣ, но онъ помѣстился такъ, что могъ видѣть ее въ стеклянную дверь. Его мать сидѣла и, очевидно, дремала въ большомъ покойномъ креслѣ; Виргинія, боясь обезпокоить ее, старалась быть осторожною. Она связала въ два или три узелка немногія вещи, которыя могла назвать своею собственностью; одинъ узелокъ она спрятала на себѣ, другіе же оставила на полкѣ. «Она уходитъ», думалъ Пьеръ, и въ эту минуту (какъ онъ самъ разсказывалъ мнѣ) сердце его забилось при мысли, что онъ никогда уже болѣе не увидится съ нею. Еслибъ его мать, или его кузенъ, обошлись съ нимъ ласковѣе, то онъ, можетъ-быть, постарался бы какъ-нибудь помѣшать ея бѣгству; но такъ-какъ онъ былъ недоволенъ обоими, то не переводилъ духа и, когда Виргинія вышла изъ темной комнаты, протворился, будто читаетъ, не давая себѣ отчета въ томъ, желалъ ли онъ ей успѣха въ исполненіи ея предпріятія, о которомъ онъ зналъ, или не желалъ этого. Молодая дѣвушка остановилась подлѣ него и погладила по головѣ, его глаза, какъ разсказывалъ онъ, наполнились при этой ласкѣ слезами. Потомъ Виргинія постояла съ минуту, устремивъ взоръ на спавшую мадамъ Бабегъ, нагнулась и тихонько поцаловала ее въ лобъ. Пьеръ испугался, что его мать проснется (въ это время капризный и своевольный мальчикъ былъ совершенно на сторонѣ Виргиніи); но, благодаря выпитой водкѣ, Бабетъ спала крѣпко. Виргинія вышла. Сердце Пьера забилось скорѣе. Онъ былъ увѣренъ, что его кузенъ помѣшаетъ ей, но онъ не могъ представить себѣ, какимъ образомъ сдѣлаетъ онъ это. Ему сильно хотѣлось выбѣжать изъ комнаты и видѣть катастрофу, но благопріятная минута уже прошла; онъ также боялся, что разбудитъ свою мать, которая опять разсердится и прибьетъ его.
VIII.
[править]"Пьеръ продолжалъ сидѣть за книгою, въ-дѣйствительности же онъ съ величайшимъ напряженіемъ прислушивался къ малѣйшему звуку. Его слухъ сдѣлался вдругъ такъ тонокъ, что онъ не былъ въ-состояніи опредѣлить время: каждую минуту онъ слышалъ шумъ и могъ только различить біеніе сердца и гулъ отъ тяжелыхъ обозовъ, раздававшійся издалека. Онъ спрашивалъ самого себя: достигла ли Виргинія мѣста свиданія, а между-тѣмъ онъ не былъ въ-состояній считать минуты. Его мать спала, къ-счастью, крѣпко. Въ это время Виргинія, вѣроятно, встрѣтилась съ «вѣрнымъ кузеномъ», если только не явился Моренъ.
"Наконецъ, онъ долѣе не могъ оставаться спокойнымъ, ожидая, чѣмъ все это кончится; онъ долженъ былъ выбѣжать на улицу и узнать, какой оборотъ приняли дѣла. Его мать, нѣсколько приподнявшись, закричала на него и спросила, куда онъ идётъ? но прежде нежели она кончила свой вопросъ, онъ былъ уже далеко. Онъ пересталъ бѣжать, увидѣвъ мадмуазель Каннь; она шла такою легкою поступью, что почти бѣжала; рядомъ съ ней шагалъ Моренъ, повидимому, твердо-рѣшившійся не отставать отъ молодой дѣвушки. Пьеръ наткнулся на нихъ, лишь только повернулъ за уголъ улицы. Виргинія не узнала бы его и прошла мимо — такъ велико было ея волненіе, но она замѣтила его по движенію Морена, которымъ послѣдній приказывалъ Пьеру не мѣшать имъ. Виргинія, увидѣвъ мальчика, схватила его за руку и обратила къ небу взоръ, исполненный благодарности, какъ-будто она думала, что этотъ мальчикъ, тринадцати или четырнадцати лѣтъ, защититъ ее. Пьеръ чувствовалъ, какъ она дрожала всѣмъ тѣломъ, и боялся, что она лишится чувствъ и упадетъ на мѣстѣ, гдѣ она стояла, на каменную мостовую.
— Прочь, Пьеръ! сказалъ Моренъ.
— Не могу, отвѣчалъ Пьеръ, котораго дѣйствительно Виргинія крѣпко держала за руку: — кромѣ — того, и не хочу, присовокупилъ онъ. — Кто такъ встревожилъ мадмуазель? спросилъ онъ храбро, обращаясь къ своему кузену.
— Мадмуазель не привыкла ходить одна по улицамъ, сердито отвѣчалъ Моренъ. — Она встрѣтилась съ толпою, собравшеюся около аристократа, котораго арестовали, и крики толпы встревожили ее. Я предложилъ проводить мадмуазель до дому. Мадмуазель нельзя ходить одной по этимъ улицамъ города. Мы не походимъ на хладнокровныхъ жителей Сен-Жерменскаго Предмѣстья.
"Виргинія не произносила ни слова. Пьеръ былъ увѣренъ, что она вовсе не слышала ихъ разговора. Она все болѣе-и-болѣе опиралась на мальчика.
— Позвольте предложить вамъ мою руку, мадмуазель, сказалъ Моренъ грубо, но вмѣстѣ съ тѣмъ униженно.
"Конечно, онъ отдалъ бы весь міръ за то, чтобъ получить крошечную ручку дѣвушки. Хотя Виргинія хранила молчаніе, она, однакожь, съ трепетомъ отвернулась отъ него, какъ-будто къ ней прикоснулась жаба. Когда онъ шелъ съ нею рядомъ, то, вѣроятно, сказалъ ей что-нибудь, возбудившее ея отвращеніе къ нему. Онъ замѣлилъ и понялъ ея движеніе. Виргинія, поддерживаемая Пьеромъ, на сколько хватало у послѣдняго силы, медленно пошла домой. Моренъ сначала остановился-было въ нѣкоторомъ отдаленіи, но потомъ послѣдовалъ за ними. Онъ началъ слишкомъ-опасную игру и не могъ уже остановиться. Онъ увѣдомилъ, кого слѣдовало, о возвращеніи эмигранта, бывшаго маркиза де-Креки, котораго можно было найти въ такое-то время, въ такомъ-то мѣстѣ. Моренъ надѣялся, что всѣ признаки ареста уже исчезнутъ до прихода Виргиніи на мѣсто свиданія — такъ быстро совершались страшныя дѣла въ то время. Но Клеманъ защищался отчаянно, а Виргинія пришла на свиданіе секунда въ секунду; хотя раненаго молодаго человѣка отнесли въ монастырь среди толпы холодныхъ насмѣшниковъ, смѣшавшихся съ военными чиновниками директоріи, Моренъ, однакожь, боялся, чтобъ Виргинія не узнала его; сынъ виноторговца желалъ, чтобъ Виргинія сочла вѣрнаго кузена невѣрнымъ и чтобъ она не видѣла его окровавленнаго ради ея. Моренъ, я полагаю, думалъ, что если Виргинія болѣе не увидитъ своего кузена или не услышитъ о немъ, то перестанетъ заботиться насчетъ его внезапнаго исчезновенія, между-тѣмъ какъ она только и думала бы о своемъ кузенѣ, еслибъ знала, что онъ вытерпѣлъ изъ-за нея.
"Во всякомъ случаѣ, Пьеръ видѣлъ, что его кузенъ былъ глубоко оскорбленъ всѣми его поступками въ то время, когда они шли домой. Достигнувъ квартиры мадамъ Бабетъ, Виргинія безъ чувствъ упала на полъ; силы оставили ее, лишь-только она вступила на порогъ дома. Первымъ признакомъ ея возвратившагося сознанія было то, что глаза ея старались избѣгать Морена. Онъ былъ весьма-нѣженъ и употреблялъ всѣ усилія длятого, чтобъ привести ее въ чувство, и столь-очевидное инстинктивное отвращеніе молодой дѣвушки къ нему было ему чрезвычайно-больно. Французы, мнѣ кажется, не такъ хорошо могутъ скрывать свои чувства, какъ мы. Пьеръ говорилъ, что онъ видѣлъ, какъ глаза его кузена наполнялись слезами, когда Виргинія содрогалась при его прикосновеніи, если онъ старался поправить шаль, которую положили ей подъ голову вмѣсто подушки, или когда она закрывала глаза въ то время, какъ онъ подходилъ къ ней. Мадамъ Бабетъ настоятельно упрашивала ее пойти въ темную комнату и лечь на постель, но прошло нѣсколько времени, пока Виргинія могла собраться съ силами и исполнить требованіе старухи.
"Когда мадамъ Бабетъ вышла изъ темной комнаты, гдѣ она уложила дѣвушку въ постель и закутала ее, то три родственника сидѣли долгое время въ безмолвіи, которое казалось Пьеру безконечнымъ. Онъ ждалъ, что его мать спроситъ Морена о томъ, что случилось. Но мадамъ Бабетъ боялась племянника; ей казалось благоразумнѣе подождать, пока племянникъ самъ сочтетъ за нужное сообщить ей что-нибудь. Она уже два раза шопотомъ объявила, что Виргинія заснула, и никто изъ ея собесѣдниковъ не вымолвилъ ни слова. Наконецъ Моренъ не былъ въ-состояніи сдерживать себя долѣе.
— Ужасно! сказалъ онъ.
— Что ужасно? спросила мадамъ Бабетъ, помолчавъ нѣсколько времени и думая, что Моренъ самъ дополнитъ или кончитъ свою фразу.
— Ужасно, если мужчина влюбленъ въ женщину такъ, какъ я, продолжалъ онъ. — Я не старался полюбить ее; я влюбился въ нее, вовсе не замѣтивъ этого… мнѣ и въ голову не приходило что-либо подобное, а я уже любилъ ее больше всего на свѣтѣ. Вся моя жизнь до знакомства съ нею была скучною пустынею. Я не знаю, да мнѣ и все-равно, что я дѣлалъ до того времени. Теперь же передо мною двѣ жизни. Или она будетъ моя, или нѣтъ — только. Но это — все для меня. И что мнѣ дѣлать длятого, чтобъ она полюбила меня? Скажи мнѣ, тётка, прибавилъ онъ въ заключеніе и, схвативъ старуху за руку, далъ ей такой сильный толчокъ, что бѣдная мадамъ Бабетъ чуть не вскрикнула и очевидно испугалась волненія своего племянника.
— Полно, Викторъ! сказала она. — Если эта дѣвушка не хочетъ выйти за тебя, развѣ на свѣтѣ нѣтъ больше дѣвушекъ?
— Для меня нѣтъ другихъ, сказалъ онъ, съ отчаяніемъ опрокидываясь назадъ. — Я человѣкъ обыкновенный и грубый, я не избалованный аристократъ. Пусть я безобразенъ, свирѣпъ; но вѣдь не я самъ сдѣлалъ себя такимъ, точно такъ, какъ я не виноватъ въ томъ, что полюбилъ ее. Это — моя судьба. Но развѣ изъ этого слѣдуетъ, чтобъ я безъ борьбы подчинился своей судьбѣ? Нѣтъ. Какъ сильна моя любовь, такъ же сильна и моя воля. А увеличиться еще она не можетъ, продолжалъ онъ мрачно. — Тётка Бабетъ, вы должны помочь мнѣ… вы должны заставить ее полюбить меня.
"При этомъ его лицо приняло такое дикое выраженіе, что, по словамъ Пьера, нельзя было удивляться ужасу мадамъ Бабетъ.
— Я, Викторъ, воскликнула она: — я заставлю ее любить васъ! Какимъ же образомъ могу я сдѣлать это? Требуйте отъ меня, чтобъ я поговорила о васъ съ мадмуазель Дидо, или даже съ мадмуазель Кошоа, или съ подобными имъ дѣвушками — и я исполню ваше желаніе очень-охотно. Но говорить о васъ съ мадмуазель де-Креки… не-уже-ли вы не знаете, какая разница существуетъ между тѣми дѣвушками и ею?… Эти люди — я говорю о древнихъ дворянахъ — считаютъ человѣка, непринадлежащаго къ ихъ званію, собакой! И этому нельзя удивляться: молодые дворяне со дня своего рожденія воспитываются совершенно-иначе, нежели мы. Еслибъ она вышла за васъ завтра, вы сдѣлались бы несчастнымъ человѣкомъ. Повѣрьте мнѣ, я хорошо знаю аристократовъ: вѣдь не даромъ же жила я привратницей у герцога и у трехъ графовъ. Повторяю вамъ: вашъ путь совершенно другой, нежели ея.
— Я измѣню свой путь, какъ вы говорите.
— Викторъ, будьте благоразумны!
— Нѣтъ, я не хочу быть благоразумнымъ, если вы видите благоразуміе въ томъ, чтобъ я отказался отъ нея. Я говорю вамъ: передо мною двѣ жизни: одна съ нею, другая безъ нея; но послѣдняя будетъ весьма-непродолжительна для насъ обоихъ. Вы говорили, тетка, что между прислугой ея отца ходили слухи о томъ, что у ней не было ничего общаго съ этимъ кузеномъ, котораго я спровадилъ сегодня?
— Да, слуги говорили такъ, а впрочемъ, почему жь мнѣ знать? Я знаю только, что онъ вдругъ пересталъ ходить къ намъ въ домъ и что передъ тѣмъ онъ ходилъ каждый Божій день.
— Тѣмъ лучше для него. Онъ страдаетъ теперь за то, что сталъ между мною и моею любовью… и хотѣлъ отнять ее у меня. Берегись и ты, Пьеръ! Мнѣ очень не понравилось твое вмѣшательство сегодня вечеромъ.
"Съ этими словами Моренъ вышелъ изъ комнаты; мадамъ Бабетъ осталась въ сильномъ безпокойствѣ, происходившемъ отчасти еще отъ дѣйствія водки, отчасти же отъ угрозъ ея племянника
"Все, что я вамъ сообщила, разсказывалъ мнѣ Пьеръ; я записала его разсказъ въ то время. Но на этомъ мѣстѣ разсказъ Пьера прерывался. На другой день утромъ, когда встала мадамъ Бабетъ, Виргинія исчезла, и нѣсколько времени ни старуха, ни Пьеръ, ни Моренъ не могли открыть слѣдовъ дѣвушки.
"Теперь я должна сообщить вамъ разсказъ, который передалъ управляющему Флешье, старикъ садовникъ Жакъ. Вы помните, что Клеманъ, по прибытіи въ Парижъ, остановился у Жака. Старикъ не могъ запомнить случившагося такъ хорошо, какъ Пьеръ; со старостью у Жака очень притупилась память, между-тѣмъ, какъ Пьеръ, вѣроятно, часто припоминалъ событія въ связи, мысленно составлялъ изъ нихъ разсказъ, такъ-сказать, пьесу. Тѣмъ болѣе, что онъ впослѣдствіи очень-часто былъ совершенно одинъ, когда онъ поступилъ въ военную службу, на караулѣ, въ лагерѣ, и когда былъ въ плѣну на чужбинѣ, въ темницѣ, гдѣ онъ томился нѣсколько лѣтъ. Когда Клеману отказали въ ночлегѣ въ отелѣ Дюгекленъ, то онъ, какъ я уже сказала, возвратился на чердакъ садовника. Клеманъ скрылся сюда по нѣсколькимъ причинамъ: вопервыхъ, пока онъ находился здѣсь, его и его врага раздѣляла вся длина города. Почему Моренъ сдѣлался его врагомъ, или въ какой степени онъ питалъ къ нему отвращеніе или ненависть — Клеманъ, конечно, не могъ рѣшить этого. Затѣмъ онъ возвратился къ Жаку еще потому, что, по его убѣжденію, чѣмъ чаще онъ мѣнялъ свое мѣстопребываніе, тѣмъ труднѣе могъ онъ возбудить подозрѣніе, или тѣмъ труднѣе могли узнать его. Наконецъ, старику была извѣстна его тайна и Жакъ былъ его союзникъ, хотя и весьма-незначительный. Жаку пришелъ въ голову планъ сообщенія посредствомъ пучковъ гвоздики. Жакъ досталъ Клеману послѣдній (такъ думалъ бѣдный молодой человѣкъ) костюмъ, который онъ долженъ былъ носить въ Парижѣ. То былъ костюмъ зажиточнаго лавочника, непринадлежавшаго ни къ какому особенному классу; онъ былъ бы совершенно-приличенъ на молодомъ человѣкѣ, который принадлежалъ къ низшему званію; но когда Клеманъ надѣлъ это платье — онъ, вѣроятно, носилъ и это платье съ прирожденными ему граціею и изяществомъ, о которыхъ я уже говорила вамъ — то въ переодѣтомъ молодомъ человѣкѣ безъ труда можно было узнать дворянина. Казалось, ни грубая одежда, ни неуклюжій фасонъ не могли скрыть дворянина, имѣвшаго тридцать предковъ; потому-что лишь только Клеманъ прибылъ на мѣсто свиданія, его немедленно узнали люди, которымъ, послѣ донесенія Морена, было поручено схватить его. Жакъ, слѣдовавшій за молодымъ человѣкомъ въ нѣкоторомъ разстояніи съ узелкомъ подъ-мышкой, въ которомъ находился женскій костюмъ для Виргиніи, видѣлъ, какъ четыре человѣка бросились на Клемана, какъ послѣдній съ быстротою молніи въ ту же минуту выдернулъ шпагу, скрытую въ грубой палкѣ, видѣлъ, какъ онъ живо сталъ въ оборонительное положеніе и началъ защищаться съ быстротою и ловкостью человѣка, превосходно-владѣвшаго оружіемъ. «Но къ чему могла повести его храбрость?» жалобно говорилъ Жакъ, какъ разсказывалъ мнѣ Флешье. Сильный ударъ, нанесенный тяжелою дубиною по рукѣ, въ которой де-Креки держалъ шпагу, заставилъ руку опуститься. Жаку показалось, что ударъ былъ нанесешь однимъ изъ зрителей, которые въ это время собрались около страшной схватки. Не прошло и минуты, какъ господинъ Жака, его добрый маркизъ, лежалъ подъ ногами толпы, и хотя онъ тотчасъ же снова поднялся, не получивъ почти никакого ушиба — такъ быстръ и ловокъ былъ мой бѣдный Клеманъ! — но старый садовникъ успѣлъ уже продраться впередъ и съ странною божбою и проклятіями объявилъ себя приверженцемъ слабѣйшей стороны, приверженцемъ бывшаго аристократа. Этого было достаточно. Жакъ получилъ два-три добрые удара, которые на самомъ дѣлѣ назначались его господину; потомъ, прежде нежели бѣдный старикъ успѣлъ опомниться, ему связали руки на спинѣ женскими подвязками, которыя одна изъ женщинъ въ толпѣ безъ церемоніи передъ всѣми сняла съ своихъ ногъ, когда услышала, для чего были нужны ея подвязки. Бѣдный Жакъ былъ совершенно оглушенъ случившимся; онъ потерялъ изъ вида своего господина и не зналъ, куда вели его. Голова у него болѣла страшно отъ ударовъ, которые нанесли ему. Наступили уже сумерки, хотя былъ іюнь мѣсяцъ, и онъ только тогда совершенно понялъ, что случилось, когда его ввели въ одну изъ огромныхъ залъ монастыря, гдѣ помѣщались всѣ, которымъ не было еще назначено мѣсто содержанія. Двѣ желѣзныя лампы, прикрѣпленныя цѣпями къ потолку, бросали свѣтъ на очень-небольшое пространство. Жакъ случайно споткнулся о тѣло, лежавшее на полу. Спавшій застоналъ; извиненія старика поразили слухъ его господина, который до этого времени не замѣтилъ затруднительнаго положенія своего вѣрнаго Жака. И вотъ, прислонившись къ столбу, просидѣли они вмѣстѣ цѣлую ночь, жали другъ другу руки и старались подавить выраженія страданій, боясь своими жалобами увеличить горесть другихъ. Въ эту ночь они стали искренними друзьями, несмотря на различіе возраста и положенія. Обманутыя надежды, настоящія сильныя страданія, неизвѣстная безотрадная будущность заставляли ихъ искать утѣшенія въ бесѣдѣ о прошломъ. Молодой де-Креки и садовникъ спорили между собою, припоминая на какой изъ множества трубъ свилъ свое гнѣздно скворецъ — тотъ скворецъ, гнѣздо котораго, какъ вы, вѣроятно, помните, Клеманъ прислалъ Юрайену — и разбирая достоинство различныхъ шпалерныхъ грушъ, которыя расли, а можетъ-быть растутъ еще и теперь, въ старомъ саду отеля де-Креки. Къ утру оба заснули. Старикъ проснулся первый. Ему казалось, что его страданія уменьшились, по-крайней-мѣрѣ онъ не чувствовалъ прежней боли; но Клеманъ стоналъ и вскрикивалъ въ лихорадочномъ снѣ. Въ его разбитой рукѣ начинало дѣлаться воспаленіе; кромѣ-того, онъ чувствовалъ боль отъ пинковъ, которые посыпались на него со всѣхъ сторонъ, когда онъ упалъ подъ ноги толпы. Старикъ грустно посмотрѣлъ на блѣдныя, сухія губы и пылавшія щеки юноши, обнаруживавшія страданія, неуменьшавшіяся даже и во снѣ; въ это время Клеманъ громко вскрикнулъ и тѣмъ обезпокоилъ своихъ несчастныхъ сосѣдей, дремавшихъ въ неудобныхъ положеніяхъ по всей комнатѣ. Они обратились къ нему съ проклятіями, требуя, чтобъ онъ замолчалъ, и затѣмъ, отвернувшись отъ него, старались снова забыть во снѣ собственное несчастіе. Вы должны знать, что кровожадная чернь не насытилась тѣмъ, что гильйотинировала и вѣшала всѣхъ дворянъ, которые только попадались въ ея руки, но обратилась за жертвами къ своей средѣ и, безъ всякаго разбора, доносила сама на себя; такимъ-образомъ въ то время, когда были схвачены Клеманъ и Жакъ, съ ними въ темницѣ было немного лицъ дворянской крови, а еще менѣе людей воспитанныхъ. Услышавъ сердитую брань и проклятія, Жакъ счелъ благоразумнымъ разбудить своего господина, лихорадочный, безпокойный сонъ котораго могъ вызвать еще большую непріязнь въ толпѣ. Нѣжно приподнявъ молодаго человѣка, онъ придвинулся къ нему и поддерживалъ его, служа нѣкоторымъ образомъ подушкою. Движеніе разбудило Клемана; онъ сталъ бредить, говорилъ странныя вещи, произносилъ имя Виргиніи, имя, которое онъ не рѣшился бы назвать въ такомъ мѣстѣ, еслибъ онъ помнилъ себя. Но Жакъ обладалъ столь же нѣжнымъ чувствомъ, какъ женщина, хотя онъ не умѣлъ ни читать, ни писать… Онъ нагнулъ голову и просилъ своего господина сообщить ему шопотомъ, что онъ долженъ передать мадмуазель де-Креки… Бѣдный Клеманъ! онъ зналъ чѣмъ все кончатся; онъ зналъ, что ему уже не удастся бѣжать въ платьѣ норманскаго фермера или какой-нибудь другой одеждѣ! Если его постигнетъ такая судьба, то Жакъ долженъ будетъ отправиться къ мадмуазель де-Креки и сказать ей, что ея кузенъ любилъ ее въ послѣднія минуты своей жизни такъ же, какъ онъ любилъ ее прежде; ч; о еслибъ онъ былъ живъ, она никогда не услышала бы отъ него ни одного слова о его любви, такъ-какъ онъ зналъ, что она, царица его сердца, не могла бы быть счастлива съ нимъ, и что, наконецъ, возвращаясь во Францію, онъ вовсе не думалъ заслужить ея любовь своимъ самопожертвованіемъ, но хотѣлъ только, если то возможно, имѣть исключительное право помочь той, которую любилъ. Потомъ Клеманъ, очевидно безъ всякой связи, произносилъ слово «франты» и тому подобныя выраженія — такъ разсказывалъ управляющему Флешье старый Жакъ и присовокуплялъ, что, при одномъ словѣ «франтъ» страданія его господина возобновлялись въ сильной степени, и что онъ, Жакъ, не зналъ чѣмъ объяснить себѣ это.
"Лѣтнее утро медленно проникало въ мрачную темницу, и когда Жанъ могъ осмотрѣться кругомъ (его господинъ заснулъ на его плечѣ, но сонъ его все еще былъ безпокойный, лихорадочный, сопровождавшійся безпрестаннымъ вздрагиваньемъ), то увидѣлъ, что въ числѣ заключенныхъ находилось много женщинъ.
(«Я слышала отъ нѣкоторыхъ людей, бывшихъ въ темницѣ, но впослѣдствіи получившихъ свободу, что выраженіе отчаянія и агоніи, отражавшіяся на лицахъ заключенныхъ при первомъ пробужденіи, когда они начинали сознавать всю безнадежность своего положенія, что это выраженіе никогда не изглаживалось изъ памяти очевидцевъ; это выраженіе, какъ мнѣ говорили, исчезало съ лицъ женщинъ скорѣе, нежели съ лицъ мужчинъ»).
"Бѣдный старикъ Жакъ старался переломить себя и не заснуть, опасаясь, что можетъ какъ-нибудь нечаянно причинить боль распухлой рукѣ своего господина. Усталость, однакожь, одолѣвала его, несмотря на всѣ его усилія; наконецъ онъ почувствовалъ, что долженъ уступить непреодолимому влеченію, хотя на нѣсколько минутъ. Но въ это самое время у дверей сдѣлалась какая-то тревога. Жакъ открылъ глаза.
— Рано же тюремщикъ пришелъ съ завтракомъ! сказалъ кто-то лѣниво.
— Въ этомъ проклятомъ мѣстѣ такая темнота, что намъ все будетъ казаться рано, возразилъ другой.
"Между-тѣмъ, переговоры у дверей продолжались. Наконецъ, кто-то вошелъ, но не тюремщикъ, а женщина. Дверь тотчасъ же затворилась за нею. Женщина сдѣлала только два или три шага; переходъ отъ свѣта въ темноту былъ слишкомъ-внезапенъ, и она должна была выждать нѣсколько минутъ длятого, чтобъ различить окружавшіе ее предметы. Жакъ совершенно открылъ глаза, его вовсе не клонило ко сну. Въ вошедшей онъ узналъ мадмуазель де-Креки; она рѣшительно и быстро осматривалась кругомъ. Вѣрное сердце старика читало въ большихъ, ясныхъ, смѣлыхъ глазахъ дѣвушки, какъ въ открытой книгѣ. Если его господинъ и умретъ здѣсь изъ-за нея, то, по-крайней-мѣрѣ, онъ умретъ на ея рукахъ.
— Онъ здѣсь! произнесъ онъ шопотомъ, когда она почти коснулась его платьемъ, проходя мимо и не узнавъ его во мракѣ, господствовавшемъ въ темницѣ.
— Богъ да благословитъ васъ, мой другъ! тихо сказала она, замѣтивъ положеніе старика. Бѣдный садовникъ опирался на столбъ, держалъ Клемана, какъ слабаго ребенка, на своей груди и въ то же время одною рукою поддерживалъ разбитую руку молодаго человѣка. Виргинія сѣла къ старику и протянула свои руки, потомъ осторожно положила голову Клемена къ себѣ на плечо, осторожно приняла на себя трудъ поддерживать больную руку. Клеменъ лежалъ на полу, но она поддерживала его и Жакъ могъ теперь встать, выпрямиться и расправить свои окоченѣвшіе утомленные члены; потомъ онъ сѣлъ въ нѣкоторомъ отдаленіи и все время смотрѣлъ на обоихъ, пока, наконецъ, заснулъ. Клеманъ тихо произнесъ имя Виргиніи, когда молодая дѣвушка своими движеніями вызвала его на минуту изъ безчувственнаго состоянія, въ которомъ онъ находился; но молодой человѣкъ произнесъ это имя безсознательно Онъ совершенно открылъ глаза, прямо посмотрѣлъ въ лицо Виргиніи, наклонившейся къ нему и сильно покраснѣвшей отъ его пристальнаго взгляда, но молодая дѣвушка не шевелилась, боясь возобновить его боли. Клеманъ долго смотрѣлъ на нее, не произнося ни слова; потомъ тяжелыя вѣки медленно закрылись и онъ снова погрузился въ тревожную дремоту. Онъ, можетъ-быть, не узналъ своей кузины или, можетъ-быть, ея присутствіе только дополняло его видѣнія, и такимъ-образомъ ея видъ не могъ пробудить его.
"Когда Жакъ проснулся, то уже разсвѣло совершенно, на сколько можно было заключить о томъ по слабому свѣту въ темницѣ. Около него стоялъ завтракъ — обыкновенная тюремная порція хлѣба и вина. Онъ, вѣроятно, спалъ крѣпко. Старикъ посмотрѣлъ на своего господина. Онъ увидѣлъ, что Клеманъ узналъ Виргинію какъ глазами, такъ и сердцемъ. Они смотрѣли другъ другу въ лицо и улыбались: они, казалось, забыли, что находились въ печальной комнатѣ со сводами въ мрачномъ монастырѣ, и воображали себя въ озаренныхъ солнцемъ версальскихъ садахъ среди музыки и веселья. Имъ, очевидно, нужно было многое передать другъ другу: ихъ вопросы и отвѣты, которые они произносили шопотомъ, казалось, не кончатся.
"Виргинія перевязала разбитую руку; она достала откуда-то два деревянные лубка; а одинъ изъ заключенныхъ, вѣроятно, нѣсколько знакомый съ хирургіею, связалъ ихъ. Жакъ бѣдствовалъ болѣе своихъ господъ: его старые члены ныли и безпрестанно напоминали о проведенной имъ ночи, между-тѣмъ какъ его господа, вѣроятно, услышали пріятныя извѣстія: они имѣли такой веселый и счастливый видъ. Несмотря на то, физическія страданія и боль Клемана не прекращались, а Виргинія добровольно сдѣлалась плѣнницей въ страшномъ монастырѣ, изъ котораго выходили только на гильйотину — но они были вмѣстѣ, они любили другъ друга, они, наконецъ, понимали другъ друга.
"Когда Виргинія увидѣла, что Жакъ проснулся и медленно принялся за свой завтракъ, то встала съ деревянной скамейки, на которой сидѣла, подошла къ нему и, протянувъ руки и не позволяя ему встать, чрезвычайно-ласково благодарила его за дружескія услуги, оказанныя имъ Клеману. Самъ Клеманъ, слѣдуя за Виргиніей, подошелъ къ нему ни нетвердыми шагами, какъ человѣкъ, у котораго страшно болѣла и кружилась голова, и благодарилъ бѣднаго старика, который, вставь на ноги, находился такимъ-образомъ между ними и чуть не плакалъ, слыша, какъ они превозносили его вѣрность, по его мнѣнію, почти-невольную… Вѣрность была какъ бы инстинктомъ въ людяхъ добраго стараго времени, когда еще не было и помину о вашемъ образованномъ непонятномъ языкѣ. Такъ прошло два дня. Единственнымъ событіемъ былъ утреній вызовъ жертвъ, извѣстное число которыхъ звали на судъ каждый день. Идти на судъ значило быть осужденнымъ. Всѣ заключенные становились серьёзными, когда приближалось время вызова. Побольшей-части жертвы шли на судъ съ покорностью, безъ жалобъ, и нѣсколько времени послѣ ихъ ухода, говоря сравнительно, воцарялось молчаніе. Мало-по-малу, однакожь (такъ разсказывалъ Жакъ), разговоры или веселость возобновлялись. Люди, по своей природѣ, не могутъ вынесть постоянный гнетъ столь-сильной заботы, не силясь освободиться отъ него тѣмъ, что обращаютъ свои мысли на что-нибудь другое. Жакъ разсказывалъ, что Клеманъ и Виргинія безпрестанно говорили о-прошломъ… безпрестанно обращались другъ другу съ вопросомъ: «помнители вы это?» или: «помните вы то?» Иногда казалось ему, что они забывали гдѣ находятся и что ожидало ихъ. Но Жакъ не забывалъ этого, и съ каждымъ днемъ страшился все болѣе-и-болѣе, по мѣрѣ того, какъ число жертвъ уменьшалось.
"На третій день послѣ ихъ заключенія тюремщикъ ввелъ въ темницу человѣка, котораго Жакъ не узналъ и на котораго онъ потому не обратилъ никакого вниманія: старый садовникъ считалъ своею обязанностью безпрестанно смотрѣть за своимъ господиномъ и милою молодою барышнею (какъ онъ всегда называлъ Виргинію, разсказывая свою исторію). Жакъ думалъ, что новопришедшій былъ другъ тюремщика: оба они, казалось, были хорошо знакомы другъ съ другомъ, и тюремщикъ нѣсколько минутъ разговаривалъ съ посѣтителемъ прежде, чѣмъ оставилъ послѣдняго въ темницѣ. Такимъ-образомъ Жакъ чрезвычайно удивился, когда, нѣсколько времени спустя, послѣ прихода новаго посѣтителя, онъ оглянулся и увидѣлъ какой свирѣпый, пристальный взглядъ незнакомецъ вперилъ въ его господина и мадмуазель де-Креки. Клеманъ и Виргинія завтракали; Жакъ, какъ умѣлъ, помѣстилъ завтракъ на скамейкѣ, прикрѣпленной къ стѣнѣ; Виргинія сидѣла на своей низенькой подножной скамеечкѣ. Клеманъ полулежалъ возлѣ нея на полу и охотно позволялъ ея прелестнымъ бѣлымъ пальчикамъ кормить его; Виргинія, какъ разсказывалъ Жакъ, непремѣнно хотѣла дѣлать для Клемана все, что могла, желая, чтобъ онъ какъ-можно-менѣе тревожилъ свою больную руку. Дѣйствительно, Клеманъ становился съ каждымъ днемъ слабѣе-и-слабѣе: душевныя боли терзали его еще болѣе, нежели раны, полученныя имъ въ схваткѣ, окончившейся его заключеніемъ. Незнакомецъ обратилъ на себя вниманіе Жака вздохомъ, походившемъ на стонъ. Услышавъ стонъ, трое заключенныхъ обернулись. На лицѣ Клемана выразилось презрительное равнодушіе, на лицѣ же Виргиніи — холодная ненависть. Жакъ говорилъ, что никогда не видалъ такого выраженія ненависти и никогда, вѣроятно, не увидитъ. Но послѣ такого проявленія чувства, Виргинія устремила пристальный взглядъ въ другую сторону, противоположную той, гдѣ стоялъ незнакомецъ… стоялъ неподвижно, не сводя глазъ съ дѣвушки. Наконецъ, онъ сдѣлалъ шагъ впередъ.
— Мадмуазель… прошепталъ онъ.
У ней не шевельнулась даже рѣсница.
— Мадмуазель!.. повторилъ онъ, и въ его голосѣ слышалась столь-искренняя мольба, что даже Жакъ, незнавшій, кто былъ этотъ человѣкъ, сжалился надъ нимъ, увидѣвъ выражаніе жестокости на лицѣ своей молодой барышни.
"Нѣсколько минутъ длилось совершенное молчаніе. Затѣмъ голосъ нерѣшительно произнесъ:
— Милостивый государь!..
"Клеманъ не могъ сохранить такое же ледяное хладнокровіе, какъ Виргинія; онъ поворотилъ голову нетерпѣливо и съ отвращеніемъ; но это движеніе только ободрило незнакомца.
— Милостивый государь, попросите мадмуазель выслушать меня… мнѣ нужно сказать ей только два слова.
— Мадмуазель де-Креки слушаетъ только того, кого хочетъ слушать, произнесъ мой Клеманъ чрезвычайно-надменно.
— Но, мадмуазель, произнесъ онъ, понизивъ голосъ и подходя ближе шага на два или на три (Виргинія, вѣроятно, чувствовала его приближеніе, хотя и не видѣла этого: она нѣсколько отодвинулась въ сторону, желая, повидимому, чтобъ возможно-большее разстояніе отдѣляло ее отъ незнакомца): — мадмуазель, еще не поздно: я могу спасти васъ; но завтра ваше имя будетъ въ спискѣ. Я могу спасти васъ, если вы захотите выслушать меня.
"Все было тщетно: ни слова, ни движенія. Жакъ не могъ ничѣмъ объяснить себѣ эту исторію: отчего она была неумолима къ человѣку, который, можетъ-быть, готовъ былъ включить и Клемана въ свое предложеніе? — такъ по-крайней-мѣрѣ думалъ Жакъ.
"Незнакомецъ отступилъ на нѣсколько шаговъ, но еще не хотѣлъ выйти изъ темницы. Онъ ни на минуту не сводилъ глазъ съ Виргиніи; казалось, смотря на нее, онъ испытывалъ страшныя страданія.
"Жакъ убралъ завтракъ и съ намѣреніемъ прошелъ мимо незнакомца очень-близко.
— Постойте! сказалъ незнакомецъ. — Вы Жакъ, садовникъ; васъ арестовали за то, что вы оказали помощь аристократу. Я знаю тюремщика. Вы получите свободу, если хотите. Передайте только мои слова мадмуазель: вы слышали ихъ. Она не хочетъ выслушать меня; я вовсе не искалъ того, чтобъ она была здѣсь, а она умретъ завтра. Они положатъ ея прелестную головку подъ топоръ гильйотины. Скажите ей, добрый старикъ, скажите ей, какъ отрадно жить на свѣтѣ; скажите ей, что я хочу спасти ее и требую за это только позволенія видѣть ее иногда. Она такъ молода еще, а смерть есть уничтоженіе, какъ вамъ извѣстно. За что ненавидитъ она меня такимъ образомъ? Я ей не сдѣлалъ никакого зла. Добрый старикъ, скажите ей, какъ страшна смерть и что она умретъ завтра, если не выслушаетъ меня
"Жакъ, не видя ничего дурнаго въ словахъ незнакомца, передалъ ихъ своимъ господамъ. Клеманъ слушалъ, молча и устремивъ на Виргинію взглядъ, полный безпредѣльной нѣжности.
— Не хотите ли вы испытать его, моя милая? сказалъ онъ. — Вамъ онъ, можетъ-быть, желаетъ добра (по этимъ словамъ можно заключить, что Виргинія не передала Клеману разговора, подслушаннаго ею въ квартирѣ мадамъ Бабетъ въ послѣдній вечеръ); ваше положеніе не сдѣлается хуже прежняго.
— Не сдѣлается хуже, Клеманъ! если я буду знать, что случилось съ вами, если я лишусь васъ. Клеманъ! произнесла она голосомъ, полнымъ упрека.
— Спросите его, сказала она, вдругъ обратившись къ Жаку: — можетъ ли онъ также снасти господина де-Креки… О, еслибъ онъ могъ… Клеманъ! мы тогда можемъ бѣжать въ Англію: мы еще молоды.
"И она скрыла лицо свое на его груди.
"Жакъ возвратился къ незнакомцу и передалъ ему вопросъ Виргиніи. Глаза послѣдняго были устремлены на Клемана; незнакомецъ былъ очень-блѣденъ, все его тѣло невольно нодергивалось судорогами, почему можно было заключить, что онъ находился въ чрезвычайномъ волненіи.
"Онъ долго молчалъ.
— Я спасу ее и его, если она изъ темницы прямо пойдетъ въ домъ мера и сдѣлается моею женою.
— Вашею женою! воскликнулъ Жакъ, который былъ не въ со стояніи скрыть свое изумленіе. — Она на это не согласится никогда… никогда!
— Скажите ей! прошипѣлъ Моренъ.
"Жакъ еще не успѣлъ передать всѣ слова Морена, какъ Клеманъ уже понялъ чего требовалъ послѣдній.
— Довольно! сказалъ онъ. — Ни слова болѣе.
"Жакъ хотѣлъ удалиться, но Виргинія остановила его.
— Скажи ему, что онъ не знаетъ, какъ сильно слова его заставляютъ меня желать смерти.
"И молодая дѣвушка обратилась къ Клеману съ торжесгвуйщею улыбкою.
"Моренъ остался безмолвенъ, когда Жакъ передалъ ему смыслъ словъ, а не самыя слова Виргиніи. Онъ хотѣлъ выйти, но остановился. Минуты черезъ двѣ онъ подозвалъ къ себѣ Жака. Старый садовникъ, нежелавшій пренебречь помощью незнакомца, подошелъ къ нему.
— Послушай! и имѣю вліяніе на тюремщика: онъ выпуститъ тебя завтра вмѣстѣ съ жертвами. Никто не замѣтитъ этого; тебя не схватится… Имъ поведутъ на судъ… даже въ послѣднюю минуту я спасу ее, если она пришлетъ мнѣ сказать, что смягчилась. Переговори съ нею, когда наступитъ время. Пріятно жить на свѣтѣ — скажи ей это. Переговори съ нимъ: онъ можетъ уговорить ее лучше тебя. Пусть онъ упроситъ ее жить Въ послѣднюю минуту я буду въ судебной палатѣ… и потомъ на Гревской Площади. У меня есть приверженцы… у меня есть вліяніе. Иди въ толпѣ, которая будетъ сопровождать жертвы… Ему не будетъ хуже, если она получитъ свободу…
— Спасите моего господина, и я готовь на все, сказалъ Жакъ.
— Съ однимъ только условіемъ, которое извѣстно тебѣ, настойчиво произнесъ Моренъ.
"Жакъ не имѣлъ ни малѣйшей надежды на то, что условіе это исполнится, но онъ считалъ безполезнымъ жертвовать своею собственною жизнію. Оставаясь въ темницѣ до утра, онъ будетъ оказывать всевозможныя услуги своему господину и молодой леди. Бѣдный старикъ содрогался при мысли о смерти. Такимъ-образомъ онъ сказалъ Морену, что онъ, если возможно, воспользуется совѣтомъ его, выйдетъ изъ темницы и скажетъ ему, если мадмуазель де-Креки смягчилась. (Жакъ вовсе не ожидалъ, что она смягчится, но не считалъ нужнымъ сообщить Морену свое убѣжденіе). Единственнымъ пятномъ въ поведеніи стараго садовника былъ его торгъ съ низкимъ человѣкомъ о столь-незначительномъ предметѣ, какова жизнь.
"Дальнѣйшій разговоръ о томъ же предметѣ только вызвалъ большее неудовольствіе со стороны Виргиніи. Клеманъ сначала умолялъ ее согласиться на предложеніе Морена; но когда онъ узналъ объ условіи, то представилъ своей кузинѣ все дѣло въ настоящемъ его свѣтѣ и уже болѣе не убѣждалъ ее.
Несмотря на то, слова Клемана вызвали на глаза Виргиніи слезы… то были ея первыя слезы съ того времени, когда она вошла въ темницу. Такимъ-образомъ на другой день утромъ, когда послѣдовалъ роковой вызовъ жертвъ, были вызваны и они. Клеманъ и Виргинія шли вмѣстѣ; онъ могъ едва передвигать ноги: физическія и нравственныя страданія ослабили его силы; она же была совершенно-спокойна и только просила позволенія идти рядомъ съ нимъ, чтобъ имѣть возможность поддержать его, когда сильныя страданія лишатъ его послѣднихъ силъ.
"Вмѣстѣ стояли они у перилъ въ судѣ, вмѣстѣ были осуждены на казнь. Когда прочитали приговоръ, Виргинія обратилась къ Клеману и страстно обняла его; потомъ она заставила его опереться на нее; такимъ образомъ они вышли изъ суда и направились къ Гревской Площади.
"Жакъ получилъ свободу. Онъ сказалъ Морену, что всѣ его усилія убѣдить мадмуазель де-Креки были безполезны; потомъ, не обращая вниманія на то, какое впечатлѣніе произвели его слова на молодаго человѣка, сталъ ожидать выхода Клемана и Виргиніи. Когда они вышли изъ палаты, онъ послѣдовалъ за ними на Гревскую Площадь. Онъ видѣлъ, какъ они взошли на помостъ и вмѣстѣ вставали на колѣни, какъ ихъ потомъ подняли нетерпѣливые исполнители казни; потомъ Виргинія умоляла палача о чемъ-то: вѣроятно, вслѣдствіе, ея мольбы, Клеманъ первый подошелъ къ гильйотинѣ и былъ казненъ (въ эту самую минуту въ толпѣ послѣдовало какое-то движеніе: казалось, кто-то старался пробраться къ эшафоту). Наконецъ Виргинія, обратившись лицомъ къ гильйотинѣ, медленно перекрестилась и стала на колѣни.
«Жакъ закрылъ глаза, отуманенные слезами. Звукъ пистолетнаго выстрѣла заставилъ его придти въ себя. Виргиніи уже не было… на ея мѣстѣ стояла новая жертва… а тамъ, гдѣ, за пять минутъ передъ тѣмъ, произошло движеніе въ толпѣ, нѣсколько человѣкъ уносили мертвое тѣло. Человѣкъ застрѣлился, говорили въ толпѣ. Пьеръ сообщилъ мнѣ, кто былъ этотъ человѣкъ».
IX.
[править]Послѣ нѣкотораго молчанія, я рѣшилась спросить, что сталось съ мадамъ де-Креки, матерью Клемана.
— Она никогда больше не спрашивала о своемъ сынѣ, сказала леди Ледлоу. — Она, вѣроятно, узнала, что его не было въ живыхъ; но никто изъ насъ не могъ догадаться, какимъ-образомъ стала извѣстна ей смерть сына. Впослѣдствіи Медликоттъ вспомнила, что около этого времени, если не въ тотъ самый понедѣльникъ (Медликоттъ до сегодня увѣряетъ, что это было въ тотъ самый день), іюня девятнадцатаго, когда былъ казненъ ея сынъ, мадамъ де-Креки перестала румяниться и осталась въ постели, какъ — бы чувствуя, что лишилась всего, что ей было дорого въ жизни. Конечно, это случилось около этого времени. Сонъ мадамъ де-Креки произвелъ на Медликоттъ сильное впечатлѣніе (этотъ самый сонъ сообщила мадамъ де-Креки и милорду, когда онъ, какъ я вамъ говорила, просилъ ее отпустить сына въ Парижъ; лордъ Ледлоу былъ также разстроенъ разсказомъ). Мадамъ де-Креки видѣла образъ Виргиніи, единственный свѣтлый предметъ среди окружавшей ночной тьмы… Виргинія улыбалась Клеману и манила его къ гильйотинѣ… вдругъ свѣтлое привидѣніе остановилось безъ движенія; страшный мракъ сталъ мало-по-малу разсѣваться, и мадамъ де-Креки увидѣла вокругъ себя мрачныя сырыя стѣны, которыя видѣла однажды и никогда не могла забыть — стѣны склепа въ капеллѣ семейства де-Креки въ Сен-Жерменъ Оксерроа — въ склепѣ лежали рядомъ съ предками два послѣдніе члена фамиліи де-Креки… затѣмъ раздался шумъ затворявшейся большой двери, которая вела въ склепъ — и мадамъ де-Креки проснулась. Медликоттъ, на которую, какъ я уже говорила, разсказъ объ этомъ произвелъ сильное впечатлѣніе, готова была вѣрить въ сверхъестественное и говорила, что мадамъ де-Креки какимъ-то таинственнымъ образомъ узнала о смерти сына въ тотъ самый день и въ тотъ самый часъ, когда онъ былъ казненъ, и что послѣ этого она ужь больше не тревожилась: она впала въ нѣмое отчаяніе.
— Что жь сталось съ нею, миледи? снова спросила я.
— Что жь могло случиться съ нею? возразила леди Ледлоу. — Ее ужь ничѣмъ нельзя было заставить встать, и она умерла годъ спустя послѣ отъѣзда своего сына. Она постоянно оставалась въ постели; въ ея комнатѣ царствовалъ полумракъ; она оборачивалась лицомъ къ стѣнѣ, если кто-нибудь входилъ къ ней, кромѣ Медликоттъ. Она почти не говорила и умерла бы съ голоду, еслибъ Медликоттъ не заботилась о ней, не подносила пищи къ ея губамъ — словомъ, не кормила бы ее такъ, какъ старыя птицы кормятъ молодыхъ. Въ срединѣ лѣта я и милордъ оставили Лондонъ. Мы хотѣли — было взять ее съ собой въ Шотландію, но докторъ — все тотъ же, который лечилъ ее въ Лейстер-Скверѣ — запрещалъ всякую перемѣну; въ то время онъ привелъ столь дѣльныя основанія въ подтвержденіе своего мнѣнія, что я согласилась съ нимъ. При больной оставались Медликоттъ и дѣвушка; за ней ухаживали съ чрезвычайною заботливостью. Возвратившись, мы застали ее еще въ живыхъ. Она, казалось, была въ томъ же самомъ положеніи, въ какомъ находилась, когда я выѣхала изъ Лондона. Но Медликоттъ увѣряла меня, что больная была гораздо-слабѣе, и однажды утромъ, когда и только-что проснулась, мнѣ сказали, что мадамъ де-Креки умерла. Я послала за Медликоттъ, которая мало-по-малу очень привязалась къ больной и била весьма-опечалена ея смертью. Она сообщила мнѣ, что около двухъ часовъ ее разбудило необыкновенное безпокойство мадамъ де-Креки; она подошла къ кровати и увидѣла, что бѣдная женщина медленно, но постоянно подымала и опускала свою исхудавшую руку и говорила про-себя жалобнымъ голосомъ: «И не благословила его, когда онъ оставилъ меня… я не благословила его, когда онъ оставилъ меня!» Медликоттъ дала ей ложки двѣ желе и, помѣстившись подлѣ нея, стала гладить руку и успокоивать больную, которая, казалась, наконецъ, и заснула. Но къ утру она уже перестала жить.
— Грустный разсказъ, миледи! произнесла я послѣ нѣкотораго молчанія.
— Да, очень-грустный. Рѣдко случается, чтобъ люди моихъ лѣтъ не были свидѣтелями начала, средины и конца жизни многихъ лицъ. Мы неохотно говоримъ о томъ. Можетъ-быть, нѣкоторыя происшествія касались самой чувствительной струны нашего сердца, или сердца другихъ людей, уже умершихъ, или исчезнувшихъ неизвѣстно куда, и потому они такъ священны для насъ, что мы не можемъ разсказывать ихъ, какъ обыкновенную исторію. Но молодые люди не должны забывать, что мы подвергались важному опыту жизни, и на немъ основываемъ теперь наши мнѣнія и образуемъ наши сужденія, которыя такимъ-образомъ не могутъ считаться неиспытанными теоріями. Этими словами я не намекаю на мистера Горнера: онъ почти однихъ лѣтъ со мною; можетъ-быть, развѣ моложе меня какими-нибудь десятью годами; но я думаю о мистерѣ Греѣ съ его нескончаемыми планами о различныхъ нововведеніяхъ: о школахъ, воспитаніи, шабашѣ и еще Богъ-знаетъ о чемъ. Онъ не видалъ и не знаетъ, къ чему все это ведетъ.
— Какъ жаль, что онъ не слышалъ вашего разсказа о бѣдномъ Клеманѣ де-Креки.
— Вовсе не жаль, моя милая. Молодой человѣкъ, какъ онъ, который, какъ по своему положенію, такъ и по своему возрасту, можетъ обладать только весьма-ограниченною онытностью, не долженъ идти противъ моего мнѣнія и настаивать на-своемъ, не долженъ требовать отъ меня причинъ или домогаться такого объясненія моихъ доводовъ — если я еще соглашусь приводить доводы — для котораго я должна разсказывать обстоятельства, послуживвіія основаніемъ моихъ словъ.
— Но, миледи, это, можетъ-быть, убѣдило бы его, сказала я, и моя настойчивость показалась мнѣ самой безразсудною.
— А почему же убѣдило бы его это? спросила она благосклонно. — Ему слѣдуетъ только согласиться. Хотя онъ назначенъ мистеромъ Крокстономъ, онъ, однакожь, не долженъ забывать, что я владѣтельница помѣстья. Но касательно этого несчастнаго мальчика Грегсена я должна имѣть дѣло-съ мистеромъ Горнеромъ. Я боюсь, что никакимъ средствомъ нельзя будетъ заставить забыть его несчастныя знанія. Его бѣдный умъ, вѣроятно, совершенно упоенъ сознаніемъ своей собственной силы, а между-тѣмъ онъ не имѣетъ уравновѣшивающихъ правилъ, которыя руководили бы имъ. Бѣдный мальчикъ! Я боюсь, что онъ кончитъ свою жизнь на висѣлицѣ!
На другой день явился мистеръ Горнеръ съ извиненіями и съ объясненіемъ. Какъ я могла судить по его голосу, когда онъ разговаривалъ съ миледи въ сосѣдней комнатѣ, онъ очевидно былъ чрезвычайно-недоволенъ тѣмъ, что миледи узнала о мальчикѣ, котораго онъ воспитывалъ. Миледи говорила съ большимъ авторитетомъ и, въ подтвержденіе своего неудовольствія, приводила основательныя причины. Мистеру Горнеру было хорошо извѣстно ея мнѣніе о предметѣ, и онъ дѣйствовалъ совершенно противъ ея желаній. Онъ сознавался въ томъ вполнѣ, присовокупляя, что ни подъ какимъ видомъ не рѣшился бы, при другихъ обстоятельствахъ, дѣйствовать такимъ образомъ безъ ея позволенія…
— Которое я никогда не могла бы дать вамъ, сказала миледи.
Но словамъ мистера Горнера, мальчикъ былъ одаренъ необыкновенными способностями и непремѣнно самъ научился бы многому дурному, еслибъ ему не указали настоящаго пути и не дали другаго направленія его наклонностямъ. Но во всемъ, что дѣлалъ мистеръ Горнеръ, онъ имѣлъ въ виду пользу миледи. Дѣла почти превышали его силы: запутанное положеніе, въ которомъ находилось имѣніе, требовало столько письма, столькихъ счетовъ…
Леди Ледлоу знала, что скажетъ теперь мистеръ Горнеръ: она знала, что онъ намекнетъ теперь на залогъ имѣнія, который пошелъ на улучшеніе шотландскихъ помѣстій милорда, что, какъ ей также было очень-хорошо извѣстно, мистеръ Горнеръ считалъ дѣломъ въ высшей степени неблагоразумнымъ, и она торопливо произнесла:
— Все это, можетъ-быть, очень-вѣрно, мистеръ Горнеръ, и, будьте увѣрены, я никогда не стану желать, чтобъ вы слишкомъ обременяли себя работою; но объ этомъ поговоримъ въ другое время. Теперь же главнѣйшимъ образомъ хотѣлось |бы мнѣ исправить, если возможно, дурное направленіе, которое дано этому бѣдному мальчику Грегсену. Тяжелая полевая работа не заставитъ ли его скорѣе всего забыть то, чему онъ учился?
— Я льстилъ себя надеждою, миледи, что вы позволите мнѣ восиптать его и сдѣлать впослѣдствіи писцомъ, сказалъ мистеръ Горнеръ, прямо объявляя о своемъ намѣреніи.
— Чѣмъ? спросила миледи съ безпредѣльнымъ изумленіемъ.
— Я хотѣлъ, чтобъ онъ могъ списывать письма и вести счеты. Онъ ужь теперь умѣетъ очень-хорошо писать и порядочно считаетъ.
— Мистеръ Горнеръ, сказала миледи съ достоинствомъ: — сынъ охотника на чужихъ земляхъ и бродяги никогда не долженъ быть способенъ переписывать письма, касающіяся помѣстій Генбери, и, вовсякомъ-случаѣ, онъ не будетъ заниматься этимъ. Я удивляюсь тому, что вы, зная, какое употребленіе онъ сдѣлалъ изъ своего умѣнья читать письма, рѣшаетесь назначить его къ такому занятію, при которомъ должны будете довѣрить ему все, между-тѣмъ, какъ вы повѣренный нашей фамиліи. Вѣдь тогда онъ выучитъ наизусть всѣ секреты — а всѣ древнія и пользующіяся почетомъ фамиліи имѣютъ свои секреты, мистеръ Горнеръ, какъ вамъ извѣстно — и будетъ разсказывать ихъ первому встрѣчному.
— Я надѣялся довести его до того, что онъ сталъ бы понимать правила скромности.
— Довести его до этого! Доведите какую-нибудь домашнюю птицу до того, чтобъ она стала фазаномъ, мистеръ Горнеръ! И вы легче достигли бы этого! Но вы напрасно заговорили о скромности прежде, нежели о чести. Скромность относится къ послѣдствіямъ поступковъ, честь же — къ самымъ поступкамъ, и послѣднюю скорѣе можно считать инстинктомъ, нежели достоинствомъ. Впрочемъ, можетъ-быть, вамъ и удалось бы научить его скромности.
Мистеръ Горнеръ молчалъ. Миледи смягчилась тѣмъ, что онъ не возражалъ ей, и стала думать, что обыкновенно бывало съ ней въ подобныхъ случаяхъ, что она обошлась съ своимъ управителемъ слишкомъ-жестоко. Я могла заключить о томъ по ея голосу и по ея послѣдующимъ словамъ такъ же хорошо, какъ еслибъ я видѣла выраженіе ея лица.
— Но я, право, огорчена, что вы такъ обременены дѣлами; я очень-хорошо вижу, что я надѣлала вамъ много хлопотъ нѣкоторыми новыми мѣрами. Я должна позаботиться о томъ, чтобъ вы получили хорошую помощь. Вы, кажется, говорили, что вамъ нуженъ помощникъ для переписыванія писемъ и для веденія счетовъ — не такъ ли?
Мистеръ Горнеръ, конечно, только думалъ современемъ сдѣлать мальчика писцомъ; заговоривъ объ этомъ предметѣ съ миледи только длятого, чтобъ прикрыть свою вину, онъ сослался на возможность будущей помощи гораздо-больше, нежели намѣревался сначала; онъ, конечно, желалъ отречься отъ своего представленія о томъ, что переписка писемъ или другія какія-нибудь дѣла увеличились, и сказать, что вовсе не нуждается въ чьей-либо помощи, когда миледи, послѣ нѣкотораго раздумья, вдругъ произнесла:
— Я нашла. Миссъ Галиндо, какъ я увѣрена, съ радостью готова помогать вамъ. Я сама переговорю съ нею. Плата, которую мы назначили бы писцу, будетъ ей чрезвычайно-полезна.
— Миссъ Галиндо! сказалъ мистеръ Горнеръ съ изумленіемъ.
Я сама едва не повторила за нимъ этого восклицанія.
Вамъ надобно знать, кто была миссъ Галиндо; я разскажу вамъ про нее то, что сама знаю. Миссъ Галиндо жила въ деревнѣ много лѣтъ; она содержала хозяйство чрезвычайно-экономно, но старалась непремѣнно имѣть служанку. Въ служанки непремѣнно избиралась женщина съ какимъ-нибудь недостаткомъ, которую, потому, никто не бралъ къ себѣ. Такимъ-образомъ миссъ Галиндо имѣла всегда хромыхъ, подслѣпыхъ и горбатыхъ служанокъ. Она взяла къ себѣ однажды чахоточную дѣвушку, неимѣвшую никакой надежды на излеченіе; еслибъ миссъ Галиндо не взяла ее къ себѣ, то дѣвушкѣ пришлось бы идти въ богадельню; ей было бы нечего ѣсть. Конечно, бѣдное созданіе не могло выполнить ни одного изъ дѣлъ, обыкновенно-требуемыхъ отъ служанки, и миссъ Галиндо была въ то же время и служанкой и нянькой.
Ея послѣдняя служанка не была выше четырехъ футовъ ростомъ и имѣла весьма злой характеръ. Никто, кромѣ миссъ Галиндо, не сталъ бы держать ее у себя; такимъ-образомъ, госпожа и служанка ссорились между собою безпрестанно, а между-тѣмъ, въ душѣ своей были лучшими друзьями. Одна изъ странностей миссъ Галиндо состояла въ томъ, что она готова была на всевозможныя добрыя дѣла, и совершала ихъ нерѣдко съ необыкновеннымъ самоотверженіемъ, а говорила, между-тѣмъ, самыя обидныя вещи. Она, не разбирая, бранилась хромою, слѣпою, уродомъ и карлицей! одна только чахоточная дѣвушка никогда не слышала отъ нея ни одного рѣзкаго слова. Несмотря на ея странный и вспыльчивый характеръ, служанки любили ее, зная, что въ-дѣйствительности она была добра и великодушна; кромѣ-того, она обладала такимъ юморомъ, что очень-часто ея рѣчи скорѣе забавляли, нежели раздражали прислугу; съ другой же стороны, какая-нибудь остроумная дерзость служанки иногда развеселяла ее до-того, что она вдругъ разражалась хохотомъ среди самой горячей брани.
Но разсказъ о томъ, какихъ слугъ выбирала миссъ Галиндо и какъ она обращалась съ ними, служилъ предметомъ сплетенъ только въ деревнѣ и никогда не достигалъ до ушей леди Ледлоу, хотя мистеръ Горнеръ, безъ всякаго сомнѣнія, зналъ объ этомъ. Все, что было извѣстно миледи о миссъ Галиндо, заключалось въ слѣдующемъ. Въ тѣ времена существовало обыкновеніе, что богатыя дамы графства учреждали въ городѣ, гдѣ происходили судебныя засѣданія, такъ-называемые склады. Смотрительницей такого склада назначалась женщина преклонныхъ уже лѣтъ, вдова пастора, напримѣръ. Ее контролировалъ, однакожъ, комитетъ изъ дамъ, которыя платили ей сумму, пропорціональную суммѣ проданныхъ ею вещей; эти вещи заключались въ незначительныхъ работахъ женщинъ, которыя имѣла самыя незначительныя средства къ жизни или вовсе никакихъ, и которыя, если хотѣли, означали свои имена только начальными буквами.
Жалкіе акварельные рисунки, сдѣланные индиго или тушью и украшенные мхомъ и сухими листьями, живопись на бархатѣ и подобныя жалкія вещи, служившія украшеніемъ, были выставлены на одной сторонѣ лавки. Въ этихъ магазинахъ были только обыкновенныя подтемныя окна тяжелой формы: это считалось характеристическою чертою приличія; въ такія окна свѣтъ проникалъ очень-немного, такъ-что я никогда не могла узнать настоящаго достоинства этихъ «произведеній искуства», какъ они назывались. На другой сторонѣ, гдѣ была прибита надпись: «Полезныя издѣлія», находилось множество разноообразнѣйшихъ предметовъ, о необыкновенномъ превосходствѣ которыхъ могли судить всѣ. Что за тонкое шитье! какая стёжка! какія петли могли вы увидѣть здѣсь! какое множество превосходно-связанныхъ чулокъ и носковъ и, наконецъ, что имѣло большую цѣну въ глазахъ леди Ледлоу, столько пучковъ льняныхъ нитокъ тончайшей пряжи!
Всѣ лучшія, тончайшія издѣлія выходили изъ рукъ миссъ Галиндо, что было очень-хорошо извѣстно леди Ледлоу. Между-тѣмъ, несмотря на чрезвычайно-тонкое шитье, вещи миссъ Галиндо были нерѣдко весьма-стариннаго фасона; такимъ образомъ дюжина ночныхъ колпаковъ, напримѣръ, матеріалъ для которыхъ она купила на наличныя деньги и шитье которыхъ стоило ей немало времени и труда, по цѣлымъ мѣсяцамъ лежали въ видѣ желтой кучи, не обращая на себя ничьего вниманія. Разсказывали, что въ такихъ случаяхъ миссъ Галиндо была забавнѣе обыкновеннаго, весьма-колко шутила и смѣялась; точно такъ, какъ въ то время, когда она получала на имя X (избранная ею начальная буква) заказъ выгодныхъ вещей, она прилежно стегала работу и изо всей мочи бранилась съ своей служанкой. Вотъ какъ она сама объясняла свое поведеніе:
— Когда что-нибудь идетъ дурно, то вамъ нельзя будетъ и жить на свѣтѣ, если вы не облегчите своего сердца шуткою. Но когда я должна все сидѣть съ утра до ночи, то я должна чѣмъ-нибудь расшевелить мою кровь, иначе я умру отъ удара… вотъ я возьму да и начну спорить съ Салли.
Таковы были занятія миссъ Галиндо и ея образъ жизни въ собственномъ домѣ. Внѣ своего дома и въ деревнѣ она не пользовалась особеннымъ расположеніемъ, хотя бы о ней стали очень жалѣть, еслибъ она оставила свое мѣстопребываніе. Но она очень-часто обращалась съ меткими (если не сказать грубыми) вопросами касательно домашней экономіи (а даже самые бѣдные люди охотно тратятъ по-своему, свой незначительный запасъ денегъ), старалась узнать о скрытой расточительности и тщательно разспрашивала о томъ, какъ великъ былъ еженедѣльный запасъ масла, такъ-что однажды она наткнулась на отвѣтъ, который всякому другому показался бы грубостью, ее же только разсмѣшилъ.
Она хотѣла войти въ одну избу, но въ дверяхъ увидѣла хозяйку, которая, выгоняя утку, повидимому, не замѣтила посѣтительницы.
— Вонъ, миссъ Галиндо! кричала хозяйка, обращаясь къ уткѣ. Вонъ!… Ахъ, извините, продолжала она, какъ-бы только что замѣтила стоявшую миссъ — Эта скучная утка хочетъ непремѣнно войти въ избу. Вонъ, миссъ Гал… снова закричала она, обращаясь къ уткѣ.
— Кажется, вы зовете ее моимъ именемъ? спросила гостья.
— Да, мой хозяинъ велѣлъ мнѣ называть ее такъ: онъ говоритъ, что эта глупая птица непремѣнно сунется туда, гдѣ ее вовсе не спрашиваютъ.
— Ха, ха, ха! отлично! Такъ вашъ хозяинъ, острякъ, право! Скажите же ему, чтобъ онъ зашелъ сегодня вечеромъ ко мнѣ: мнѣ нужно переговорить съ нимъ о моей комнатной трубѣ; а никто кромѣ его не умѣетъ такъ хорошо лечить трубы.
Хозяинъ пришелъ вечеромъ къ миссъ Галиндо и былъ такъ очарованъ веселостью своей собесѣдницы и ея превосходнымъ знаніемъ всѣхъ тайнъ его различныхъ занятій (онъ былъ каменьщикъ, трубочистъ и крысоловъ), что, по возвращеніи домой, обругалъ свою жену, когда она снова назвала утку именемъ, которымъ онъ самъ окрестилъ ее.
Хотя миссъ Галиндо вообще была страннымъ существомъ, она, однакожь, если хотѣла, могла вести себя, какъ любая благовоспитанная женщина. И она вела себя такъ, но только въ присутствіи леди Ледлоу. Я должна замѣтить, что не знаю ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, которые бы инстинктивно не старались показаться передъ леди Ледлоу въ своемъ лучшемъ свѣтѣ. Такимъ-образомъ она не имѣла и понятія о качествахъ, которыя заставляли мистера Горнера думать, что миссъ Галиндо никакимъ образомъ не годится въ писцы, и жалѣть отъ души, что подобная мысль пришла миледи въ голову. Понимая, однакожь, что онъ обезпокоилъ миледи болѣе того, чѣмъ самъ желалъ, онъ не могъ прямо противорѣчить ей, а только представилъ затрудненія, которыя, какъ онъ надѣялся, окажутся непреодолимыми. Но леди Ледлоу уничтожила всѣ затрудненія, одно за другимъ. Миссъ Галиндо, по мнѣнію миледи, безъ всякаго сомнѣнія, могла переписывать письма. Она будетъ приходить въ домъ; ей можно будетъ отвести отдѣльную комнату; она имѣетъ красивый почеркъ; вмѣстѣ съ тѣмъ письмо будетъ для ея глазъ полезнѣе шитья. Что жь касается того, способна ли она вести счеты, то миледи поручится за нее въ этомъ, такъ-что мистеру Горнеру будетъ вовсе ненужно испытывать въ этомъ миссъ Галиндо. Миссъ Галиндо, какъ по своему рожденію, такъ и по воспитанію, женщина самой строгой честности; она, если возможно, будетъ забывать содержаніе писемъ, которыя пройдутъ чрезъ ея руки; во всякомъ случаѣ, она не скажетъ о нихъ ни слова. «А вознагражденіе?» говорилъ мистеръ Горнеръ. О! что касается вознагражденія, то леди Ледлоу брала на себя устроить это невозможности самымъ деликатнымъ образомъ. Она говорила, что пошлетъ пригласить миссъ Галиндо къ чаю въ тотъ же день послѣ обѣда, если только мистеръ Горнеръ потрудится сообщить приблизительно время, которымъ миссъ Галиндо должна будетъ жертвовать ежедневно. «Три часа! Очень-хорошо», замѣтила миледи въ заключеніе. Мистеръ Горнеръ имѣлъ очень-серьёзный видъ, когда проходилъ мимо оконъ комнаты, въ которой я лежала. Я не думаю, чтобъ онъ былъ очень доволенъ мыслью миледи, сдѣлать миссъ Галиндо писцомъ.
Приглашенія леди Ледлоу были равносильны королевскимъ приказаніямъ. Дѣйствительно, жизнь въ деревнѣ была очень-скромная, и жители очень-рѣдко получали приглашенія на вечеръ. Въ прежнія времена мистеръ и мистрисъ Горнеръ дѣлали иногда главнымъ арендаторамъ и ихъ женамъ чай и ужинъ, къ которымъ приглашались пасторъ, миссъ Галиндо, мистрисъ Медликоттъ и одна или двѣ другія дѣвицы или вдовы. Въ такихъ случаяхъ леди Ледлоу неизмѣнно присылала къ ужину лучшее блюдо; то былъ холодный жареный павлинъ, хвостъ котораго оттопыривался какъ у живаго. Мистрисъ Медликоттъ, бывало, употребляла цѣлое утро на то, чтобъ убрать перья настоящимъ полукругомъ, и всегда радовалась изумленію и похваламъ, которыя вызывала ея работа Мистеръ
Горнеръ всегда приглашалъ ее къ ужину, считая это должнымъ вознагражденіемъ и приличнымъ комплиментомъ ея трудамъ, и сажалъ ее противъ великолѣпнаго блюда, которому она мило улыбалась все время, пока сидѣли за столомъ. Но съ того времени, когда мистрисъ Горнеръ расшибъ параличъ, эти собранія и ужины прекратились; и миссъ Галиндо, въ отвѣтъ на приглашеніе леди Ледлоу, написала заниску, въ которой значилось, что она была совершенно-свободна и съ удовольствіемъ будетъ имѣть честь послѣдовать приглашенію миледи.
Лица, посѣщавшія миледи, кушали съ нею на возвышеніи, въ присутствіи всѣхъ моихъ прежнихъ подругъ. Такимъ-образомъ я увидѣла миссъ Галиндо только нѣсколько времени спустя послѣ чая; молодыя дѣвицы должны были показать ей ихъ шитье и пряжу и выслушать замѣчанія свѣдущаго въ этомъ дѣлѣ судьи. Наконецъ миледи привела гостью въ комнату, въ которой я лежала (я помню, что это происходило въ одинъ изъ дней, когда я чувствовала себя очень-дурно), длятого, чтобъ переговорить съ нею наединѣ. Миссъ Галиндо была въ своемъ лучшемъ платьѣ; но я видѣла подобную одежду только на картинѣ — такъ старомодна была она. На ней былъ бѣлый муслиновый передникъ, съ тонкимъ вышивнымъ узоромъ; онъ былъ надѣтъ нѣсколько — криво длятого, чтобъ скрыть пятно на платьѣ, гдѣ краска была выѣдена лимономъ; это обстоятельство сама она сообщила намъ, и даже леди Ледлоу въ тотъ самый вечеръ. Странно было видѣть этотъ криво-повязанный передникъ, особенно мнѣ, знавшей, что это было сдѣлано съ намѣреніемъ; она до того заботилась, чтобъ ея передникъ приходился именно на полинявшемъ мѣстѣ, что прямо сообщила намъ, отчего носила его такъ, и, поднявъ передникъ и показавъ какъ велико было пятно, спросила въ то же время миледи: было ли пятно совершенно-закрыто?
— Когда былъ живъ мой отецъ, то я, гуляя съ нимъ, всегда брала его правую руку, и въ платьѣ, назначавшемся для прогулки, обыкновенно старалась вставить нѣсколько-грязное или вылинявшее полотнище на лѣвую сторону. Вотъ въ чемъ заключается выгода имѣть кавалера. Но вдовы и старыя дѣвы должны устроиваться какъ знаютъ. «Ахъ, моя милая!» продолжала она, обращаясь ко мнѣ: «когда вы начнете перебирать въ памяти дары, которыми наградила васъ судьба — хотя, можетъ — быть, судьба покажется вамъ жестокою въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ — то не забудьте, что ваши чулки почти нечего штопать, такъ-какъ вы почти не встаете! Мнѣ иногда бываетъ пріятнѣе связать двѣ пары чулокъ, нежели заштопать одну».
— Не сдѣлали ли вы въ послѣднее время какой-нибудь новенькой прелестной работы? спросила миледи, усадивъ миссъ Галиндо въ лучшее кресло; потомъ взяла въ руки свою работу на ивовыхъ прутьяхъ и собралась начать разговоръ о занимавшемъ ея предметѣ.
— Къ сожалѣнію, я ничего не сдѣлала, миледи. Частью виновато жаркое время, когда люди, кажется, забываютъ, что должна наступить и зима; частью же, какъ я думаю и то, что люди, имѣющіе деньги, не хотятъ платить четыре съ половиною шиллинга за пару чулокъ.
— Въ-такомъ-случаѣ, позвольте мнѣ спросить: не имѣете ли вы сколько-нибудь свободнаго времени? сказала миледи, мало-по малу приближаясь къ своему предложенію, которое казалось ей весьма-смѣлымъ.
— Я занята въ деревнѣ, миледи, когда мнѣ нечего ни вязать, ни шить. Вы знаете, что я ставлю букву X на работахъ, которыя отдаю въ магазинъ; это начальная буква имени Xantippe, женщины, жившей, какъ я слышала, въ древнія времена, большой охотницы до брани. Но, увѣряю васъ, миледи, я не понимаю, какимъ образомъ могли бы люди существовать безъ брани: тогда весь міръ заснулъ бы и солнце стало бы неподвижно.
— Мнѣ кажется, я не была бы въ-состояніи браниться, миссъ Галиндо, сказала миледи, улыбаясь.
— Потому-что вы, миледи, имѣете людей, которые бранятся за васъ. Съ вашего позволенія, миледи, мнѣ кажется, что всѣхъ людей можно раздѣлить на святыхъ, бранящихся и грѣшниковъ. Вы, миледи, напримѣръ, святая: вопервыхъ, потому, что у васъ мягкій и святой характеръ, а вовторыхъ потому, что у васъ есть люди, которые передаютъ за васъ ваше огорченіе и вашъ гнѣвъ. Джонатанъ-Уокёръ грѣшникъ, потомучто заключенъ въ тюрьму. А теперь я… съ одной стороны я имѣю только небольшое расположеніе къ добру, съ другой же стороны я ненавижу грѣхъ и что ведетъ къ нему, какъ, напримѣръ: расточительность, безразсудство, сплетни и прочее… между-тѣмъ все это находится въ деревнѣ у меня подъ-носомъ; и такъ-какъ я не святая, чтобъ огорчаться этимъ, то я и бранюсь за это. Хотя было бы лучше, еслибъ я была святою, я, однакожь, думаю, что дѣлаю добро по-своему.
— Безъ всякаго сомнѣнія, дорогая миссъ Галиндо, сказала леди Ледлоу. — Но я, право, очень огорчена, что въ деревнѣ столько дурнаго… я очень, очень огорчена этимъ.
— О, миледи! въ такомъ случаѣ мнѣ очень-жаль, что я проговорилась. Я только хотѣла сказать, что когда у меня нѣтъ работы, я выхожу изъ дома и вразумляю моихъ сосѣдей, стараясь отвратить ихъ отъ дьявола. Вамъ, миледи, извѣстно, что, какъ говорится, празднымъ рукамъ дьяволъ добываетъ дѣло.
Миледи видѣла, что не было возможности мало-по-малу навести разговоръ на желаемый предметъ: миссъ Галиндо была большая охотница поболтать, и если ее спрашивали о чемъ-нибудь, то ея отвѣтъ былъ такъ длиненъ, что еще, не окончивъ его, она значительно отдалялась отъ первоначальной точки исхода. Такимъ-образомъ леди Ледлоу прямо коснулась того, что у ней было на умѣ.
— Миссъ Галиндо, у меня есть къ вамъ важная просьба.
— Миледи, я желала бы выразить вамъ, съ какимъ удовольствіемъ слышу я это, сказала миссъ Галиндо, почти со слезами на глазахъ.
Мы всѣ были рады, если могли услужить миледи, не только по обязанности, а совершенно-добровольно.
— Вотъ въ чемъ дѣло. Мистеръ Горнеръ сказалъ мнѣ, что переписка, касающаяся дѣлъ по имѣнію, до-того увеличилась, что онъ находитъ невозможнымъ самому переписывать все, и вотъ почему я ищу теперь вѣрнаго и скромнаго человѣка, который могъ бы заниматься перепискою бумагъ и иногда провѣркою счетовъ. Рядомъ съ конторою мистера Горнера — вы вѣдь знаете гдѣ его контора? по другую сторону каменной залы — находится очень-миленькая комнатка; и еслибъ я могла надѣяться, что вы будете приходить сюда къ завтраку и послѣ того оставаться здѣсь три часа каждое утро, то мистеръ Горнеръ принесетъ или пришлетъ вамъ бумаги…
Леди Ледлоу остановилась. Миссъ Галиндо пришла въ замѣшательство. Она, по видимому, вспомнила о какомъ-то важномъ обстоятельствѣ, которое препятствовало ей исполнить желаніе миледи.
— Что же станетъ дѣлать Салли? спросила она наконецъ.
Леди Ледлоу и не подозрѣвала, кто была Салли. Да еслибъ миледи даже и знала кто была Салли, то она все-таки не имѣла бы понятія о замѣшательствѣ, возникавшемъ въ головѣ миссъ Галиндо при мысли о томъ, что ея грубая забывчивая карлица останется безъ постояннаго руководства своей госпожи. Леди Ледлоу, знакомая съ своимъ хозяйствомъ, гдѣ все совершалось тихо, безъ шума, въ-точности и по часамъ, гдѣ была многочисленная прислуга, получавшая хорошее содержаніе и состоявшая изъ людей, въ совершенствѣ знавшихъ свое дѣло, не имѣла ни малѣйшаго понятія о сыромъ матеріалѣ, изъ котораго выходили ея слуги. Притомъ же у ней въ домѣ никто не заботился о томъ: соблюдена ли была малѣйшая экономія въ какомъ-нибудь дѣлѣ, если результатъ эюго дѣла былъ хорошъ. Между-тѣмъ миссъ Галиндо принуждена была считать каждую копейку, каждую полукопейку; она подумала, сколько капель молока будетъ пролито, сколько корокъ хлѣба будетъ выброшено — и мысль объ этомъ привела ее въ ужасъ. Но, желая услужить леди Ледлоу, миссъ Галиндо преодолѣла весь свой страхъ. Никто не зналъ, какую муку испытывала она при мысли о томъ, что каждое утро въ продолженіе трехъ часовъ некому будетъ смотрѣть за Салли и бранить ее. Миссъ Галиндо отвѣчала только слѣдующее:
— Салли пусть идетъ къ чорту! Извините, миледи, что и разговаривала съ собою. У меня ужь такая привычка, болтать языкомъ, и я сама не замѣчаю этого. Три часа каждое утро! Я могу только гордиться тѣмъ, чтобъ въ-состояніи быть вамъ полезною, миледи. Надѣюсь, что мистеръ Горнеръ будетъ снисходителенъ ко мнѣ въ первое время. Вы, можетъ-быть, знаете, что я прежде чуть-было не сдѣлалась сочинительницей; кажется, что сама судьба назначила, чтобъ я «проводила время за письмомъ»?
— Въ самомъ дѣлѣ! Нѣтъ, я не знаю этого. Мы еще разъ поговоримъ потомъ о перепискѣ, если вамъ угодно. Вы чуть-было не сдѣлались писательницей, миссъ Галиндо! Вы удивляете меня!
— Да, все уже шло къ тому. Докторъ Бёрней училъ меня музыкѣ не потому, что у меня были способности, а потому-что мой бѣдный отецъ желалъ этого. Дочь моего учителя написала книгу; всѣ говорили, что она была еще очень-молоденькая дѣвушка и только дочь учителя музыки; и вотъ я подумала, отчего жь бы и мнѣ не написать книги?
— Потомъ?
— Я купила бумаги и полсотни хорошихъ перьевъ, бутылку чернилъ — словомъ, все ужь было готово…
— И что жь?
— О! кончилось вотъ чѣмъ: когда я сѣла за письмо, то оказалось, что мнѣ не о чемъ было писать. Но впослѣдствіи случилось, что когда я держала какую-нибудь книгу, то удивлялась, какимъ образомъ могла остановить меня такая жалкая причина. Вѣдь не останавливаетъ же она другихъ.
— Но, по моему мнѣнію, хорошо, что это случилось такъ, миссъ Галиндо, сказала миледи. — И совершенно противъ того, чтобъ женщины принимай на себя занятія мужчинъ, на что онѣ большія охотницы. Но, можетъ быть, намѣреніе написать книгу улучшило вашъ почеркъ. Мнѣ рѣдко удавалось видѣть такую четкую руку.
— Я терпѣть не могу дурные почерки, сказала миссъ Галиндо, съ нѣкоторою гордостью, вызванною похвалами миледи.
Послѣ этого, миледи позвала ее посмотрѣть комнату съ старинными диковинками, пріобрѣтенными лордомъ Ледлоу въ Гагѣ; вѣроятно, въ то время, когда они находились въ той комнатѣ, былъ рѣшенъ и вопросъ о вознагражденіи, потому-что онѣ уже больше не говорили при мнѣ объ этомъ.
Возвратившись, онѣ разговаривали о мистерѣ Греѣ. Миссъ Галиндо, отзываясь о немъ, вовсе не щадила его, по-крайней-мѣрѣ, шла гораздо-дальше миледи.
— Человѣкъ небольшаго роста, съ румянцемъ на щекахъ… человѣкъ, который не скажетъ слова, не заикнувшись и не покраснѣвъ до ушей… приходитъ въ нашу деревню… а гдѣ онъ найдетъ такую хорошую деревню?… называетъ насъ толпою грѣшниковъ, какъ-будто всѣ мы совершали убійства и другія преступленія!… Такіе люди могутъ вывести меня изъ терпѣнья… Потомъ, какимъ образомъ поможетъ онъ намъ войти въ царствіе небесное, если станетъ учить насъ: а, б — аб, б, а — ба? А между тѣмъ, но его словамъ, этимъ только и можно снасти души бѣдныхъ дѣтей. О, я знала, что вы, миледи, согласитесь со мною. Моя мать была добрѣйшая женщина на свѣтѣ; а она не могла порядочно прочесть ни одной буквы. И не-уже-ли мистеръ Грей думаетъ, что Богъ обратилъ на это вниманіе?
— Я была увѣрена, что вы будете одного мнѣнія со мною, миссъ Галиндо, сказала миледи. — Вы и я можемъ вспомнить, какъ эти бесѣды объ образованіи… Руссо и его сочиненія — привели французовъ къ ихъ царству террора и ко всѣмъ кровавымъ сценамъ.
— Я боюсь, Руссо и мистеръ Грей не одного ли полета птицы, отвѣчала миссъ Галиндо, качая головой: — а между тѣмъ молодой человѣкъ имѣетъ и добрыя качества. Онъ просидѣлъ всю ночь у Василья Девиза, когда жена послѣдняго совершенно ослабла, ухаживая за мужемъ.
— Въ самомъ дѣлѣ! сказала миледи, и лицо ея озарилось радостью, что случалось съ нею обыкновенно, когда ей разсказывали о какомъ-нибудь добромъ или великодушномъ поступкѣ, все-равно, кто бы ни совершилъ его. — Какъ жаль, что его свели съ ума эти новыя революціонныя идеи и что онъ такъ заботится о ниспроверженіи существующаго порядка общества!
Миссъ Галиндо произвела такое пріятное впечатлѣніе на миледи, что, по уходѣ гостьи, она обратилась ко мнѣ и съ улыбкою самодовольства сказала:
— Я думаю, что мистеръ Горнеръ поблагодаритъ меня за писца, котораго я ему достала; ему и въ двадцать лѣтъ не удалось бы сформировать такого изъ этого мальчишки Грегсена. А мальчика я пошлю, къ огорченію моего управляющаго, въ Шотландію, гдѣ онъ можетъ выйти на настоящую дорогу.
Но это предположеніе не было исполнено немедленно.
X.
[править]Миссъ Галиндо явилась къ должности въ первый разъ на другой день. По какому-то недоразумѣнію, необыкновенному со стороны хорошихъ слугъ миледи, миссъ Галиндо указали на комнату, гдѣ я училась ходить: докторъ предписалъ мнѣ дѣлать нѣкоторыя движенія въ продолженіе извѣстнаго времени, хотя эти усилія стоили мнѣ большой боли.
Она принесла съ собою небольшую корзинку; слуга пошелъ спросить о желаніи миледи (кажется, леди Ледлоу вовсе не ожидала, что миссъ Галиндо такъ скоро примется за работу, къ тому же и у мистера Горнера не было приготовлено никакого занятія для своего новаго помощника), а миссъ Галиндо между-тѣмъ вступила со мною въ разговоръ.
— Вотъ было неожиданное предложеніе, моя милая! Несмотря на-то, какъ я не разъ думала, послѣ давно-случившагося происшествія, что если леди Ледлоу когда-нибудь сдѣлаетъ мнѣ честь потребовать мою правую руку, то я отрѣжу ее и такъ тщательно заверну остатокъ, что она никогда не увидитъ на ней крови. Но еслибъ мнѣ дали побольше времени, я могла бы лучше очинить перья. Видите, мнѣ пришлось сидѣть до поздней ночи длятого, чтобъ окончить эти рукава…
Она вынула изъ корзины пару бурыхъ нарукавниковъ изъ голландскаго полотна, очень-походившихъ на тѣ, которые носитъ мальчикъ продавца колоніальныхъ товаровъ.
— Такимъ-образомъ я успѣла очинить только семь или восемь перьевъ изъ пучка, подареннаго мнѣ фермеромъ Томсономъ прошлою осенью. Что жь касается чернилъ, то я должна сказать, что они готовы у меня всегда; одна унція стальныхъ опилокъ, одна унція чернильнаго орѣшка и пинта, то-есть двѣнадцать унцій, воды — или чаю, если вы любите бросать деньги, чего, благодаря Бога! за мной не водится — все это я наливаю въ бутылку, которую вѣшаю за дверью; каждый разъ, когда вы отворяете и затворяете дверь, бутылка трясется, а если вы въ сердцахъ захлопнете дверь изъ всей силы, что Салли и я часто дѣлаемъ, то бутылка трясется еще болѣе и вся эта смѣсь взбалтывается еще лучше… и вотъ мои чернила у меня готовы… если нужно, ими можно написать хотя завѣщаніе миледи.
— О, миссъ Галиндо, можно ли говорить такія вещи: завѣщаніе миледи! вѣдь она, благодаря Бога, еще не умерла
— Еслибъ ея не было въ живыхъ, то къ чему же говорить о томъ, что нужно сдѣлать завѣщаніе? Еслибъ вы были Салли, то я сказала бы вамъ: «отвѣчай же мнѣ на это, дура!» но такъ-какъ вы родственница миледи, то я должна быть учтива я скажу только: я не могу понять, какъ вы можете говорить такія глупости! Правда, бѣдненькая, вы хромая!
Я не знаю, что стала бы она говорить далѣе, но въ эту минуту въ комнату вошла миледи, и я, избавившись отъ обязанности занимать миссъ Галиндо, хромая, отправилась въ сосѣднюю комнату. Сознаюсь откровенно, я боялась языка миссъ Галиндо: не было никакой возможности предвидѣть, что она скажетъ слѣдующую минуту.
Скоро миледи вошла въ комнату, гдѣ я находилась; она стала искать чего-то въ бюро и обратилась ко мнѣ съ слѣдующими словами:
— Кажется, мистеръ Горнеръ ошибся, сказавъ, что у него весьмамного работы и что ему нужно писца; сегодня утромъ онъ не можетъ найти никакого дѣла для миссъ Галиндо, и она сидитъ теперь, держа неро за ухомъ, и проситъ писать что-нибудь. Я ищу письма моей матери: мнѣ хотѣлось бы имѣть съ нихъ хорошую копію. А, вотъ они! не безпокойтесь, дитя мое!
Возвратившись, миледи сѣла и начала говорить о мистерѣ Греѣ.
— Миссъ Галиндо сообщила мнѣ, что она видѣла, какъ мистеръ Грей шелъ въ избу говорить проповѣдь. Это огорчаетъ меня чрезвычайно, потому-что такъ поступалъ, бывало, въ дни моей молодости мистеръ Уэзли; послѣ того мы имѣли бунтъ въ американскихъ колоніяхъ и французскую революцію. Будьте увѣрены, милая моя, что если сдѣлать религію и образованіе общедоступными… популярными… то это можетъ имѣть для націи дурныя послѣдствія. Тотъ, кто слышалъ чтеніе молитвъ въ избѣ, гдѣ онъ только-что ѣлъ за ужиномъ хлѣбъ и ветчину, забываетъ объ уваженіи, подобающемъ церкви; онъ начинаетъ думать, что одно мѣсто такъ же хорошо, какъ и другое, и, мало-помалу, что одно лицо такъ же хорошо, какъ и другое; послѣ же этого, люди начинаютъ говорить о своихъ правахъ и перестаютъ думать о своихъ обязанностяхъ. Я желала бы, чтобъ мистеръ Греи былъ сговорчивѣе и пересталъ заботиться обо всемъ этомъ. Какъ вы думаете о томъ, что я слышала сегодня утромъ? Мѣстечко Томъ Гилль, находящееся въ самомъ помѣстьѣ Генбёри, куплено хлѣбникомь перекрещенцемъ изъ Бирмингема.
— Хлѣбникомъ перекрещенцемъ! воскликнула я.
Я никогда въ жизни не видала диссидента, но слышала, что о нихъ говорили всегда съ ужасомъ; я считала ихъ чуть-ли не носорогами. Мнѣ очень хотѣлось видѣть диссидента, но вмѣстѣ съ тѣмъ я думала объ этомъ со страхомъ и жалѣла, что не видала его прежде. Я была чрезвычайно-удивлена, услышавъ, что одинъ изъ нихъ занимался такимъ мирнымъ ремесломъ — печеніемъ хлѣба.
— Да, такъ говоритъ мистеръ Горнеръ. Хлѣбопека зовутъ мистеръ Лембъ. Во всякомъ случаѣ, онъ перекрещенецъ и занимался торговлей. Я боюсь, что эта страна утратить весь свой первобытный характеръ, имѣя передъ глазами расколъ мистера Лемба и ученіе методистовъ мистера Грея.
Мистеръ Грей, какъ я знала но доходившимъ до меня слухамъ, открыто разглашалъ, что онъ не отступитъ отъ однажды-принятаго имъ рѣшенія; во всякомъ случаѣ, онъ дѣйствовалъ теперь смѣлѣе, нежели въ первое время своего прибытія въ деревню, когда природная робость его заставляла уступать миледи и искать ея согласія на какой-нибудь новый планъ. Но леди Ледлоу больше всего не любила ничего новаго. Даже въ фасонѣ платья и мебели она придерживалась стараго, модамъ, которыя господствовали въ дни ея юности; и хотя она питала глубокое уваженіе къ королевѣ Шарлоттѣ (леди Ледлоу, какъ я, кажется уже говорила, была фрейлиной королевы), она, однакожь, въ нѣкоторой степени принадлежала къ партіи приверженцевъ Якова Втораго: она была чрезвычайно-недовольна тѣмъ, что многія вѣрныя лица называли принца Карла Эдуарда молодымъ претендентомъ, и любила разсказывать о терновомъ кустѣ въ паркѣ милорда въ Шотландіи; этотъ кустъ посадила дорогая королева Марія сама, всѣ лица, пріѣзжавшія гостить въ замомъ Монксгевенъ, должны были обнажать передъ нимъ голову, изъ уваженія къ памяти и несчастіямъ королевы.
Намъ позволялось играть въ карты въ воскресенье; по-крайней-мѣрѣ намъ не запрещали этого, потому-что въ первое время моего пребыванія у Леди Ледлоу, миледи и мистеръ Моунтфордъ сами часто занимались этимъ. Но намъ запрещалось играть въ карты, читать и шить пятаго ноября и тридцатаго января: мы должны были идти въ церковь и весь остатокъ дня проводить въ размышленіи… послѣднее было чрезвычайно-тяжелою работой. Я скорѣе согласилась бы чистить комнату. Вотъ почему я думаю, что страдательная жизнь считалась для меня лучшимъ средствомъ исцѣленія, нежели жизнь, полная дѣятельности.
Но я говорила о миледи и о ея отвращеніи ко всѣмъ нововведеніямъ. По доходившимъ до меня слухамъ, я думала, что мистеръ Грей только и мечталъ о новыхъ вещахъ, и что онъ прежде всего хотѣлъ нападать на всѣ наши учрежденія, какъ въ деревнѣ и приходѣ, такъ и въ націи. Конечно, обо всемъ этомъ я слышала отъ миссъ Галиндо, расказы которой были, по обыкновенію, болѣе сильны, нежели точны.
— Вотъ онъ закудахтаетъ, какъ старая курица, чтобъ созвать дѣтей, говорила мисъ Галиндо: — и начинаетъ разсказывать имъ о ихъ спасеніи, о ихъ душахъ и, я не знаю, о чемъ… словомъ, о вещахъ, говорить о которыхъ внѣ церкви, значитъ, богохульствовать. На стариковъ же онъ кричитъ, чтобъ они читали Библію. Разумѣется, я и не думаю отзываться безъ уваженія о священномъ писаніи; но вчера я застала старика Джоба Гортена за Библіею. «Что вы читаете?» говорю я: «откуда взяли вы книгу и кто вамъ далъ ее?» Онъ отвѣчалъ мнѣ, что читаетъ о Сусаннѣ и трехъ старшинахъ и что онъ читалъ Бела и Дракона до-тѣхъ-поръ, пока могъ сказать послѣднее.наизусть, что прежде онъ никогда не читалъ такихъ прелестныхъ разсказовъ и что онъ теперь знаетъ, что за злые люди существуютъ на свѣтѣ. Такъ-какъ Джобъ боленъ и не встаетъ съ постели, то я не полагаю, чтобъ онъ когда-либо встрѣтился со старшинами; еслибъ онъ прочелъ наизусть символъ вѣры, заповѣди и молитву Господню или какой-нибудь изъ псалмовъ, для разнообразія, то это принесло бы ему большую пользу, нежели его прелестные разсказы, какъ онъ назвалъ ихъ. А что еще дѣлаетъ нашъ молодой пасторъ? Онъ заставляетъ насъ чувствовать состраданіе къ чернымъ невольникамъ и раздаетъ небольшіе портреты негровъ, подъ которыми напечатанъ слѣдующій вопросъ: Развѣ я не человѣкъ и не братъ? какъ-будто длятого, чтобъ я привѣтствовала всякаго негра-лакея, когда встрѣчусь съ нимъ. Разсказываютъ что онъ пьетъ чай безъ сахара: онъ говоритъ, что видитъ на сахарѣ пятна крови. По моему мнѣнію, это, просто, предразсудокъ.
На другой день она разсказывала еще худшую исторію.
— Я, благодаря Бога, здорова! Какъ ваше здоровье? Миледи прислала меня сюда, чтобъ я посидѣла съ вами нѣсколько времени: мистеръ Горнеръ приготовляетъ мнѣ дѣло. Между нами сказать, мистеру Горнеру не нравится, что я у него писцомъ. Впрочемъ, это очень-хорошо; еслибъ онъ обращался со мною особенно-вѣжливо, то я, можетъ-быть, стала бы мечтать о кавалерѣ, такъ-какъ бѣдная мистрисъ Горнеръ умерла.
Это была одна изъ ужасныхъ шутокъ миссъ Галиндо.
— Но я, но возможности заставляю его забыть, что я женщина. Я веду себя, какъ слѣдуетъ мужчинѣ. Я вижу, что онъ не можетъ найти ошибку: написано хорошо и правильно, суммы сосчитаны вѣрно. Затѣмъ онъ искоса посмотритъ и сдѣлается суровѣе обыкновеннаго, только потому, что я женщина. Да развѣ это моя вина? Ужь чего я не дѣлаю, чтобъ успокоить его! Я держу перо за ухомъ; когда онъ входить, я не присѣдаю, а кланяюсь ему; я свистала… не пѣсню, я не умѣю такъ свистать… наконецъ, если вы не скажете миледи, то я сообщу вамъ, что я произнесла: «будь проклятъ! и чортъ возьми!» больше этого я дѣлать не въ состояніи. Несмотря на все это, мистеръ Горнеръ не хочетъ забыть, что я женщина, а потому я не приношу и половину той пользы, какую могла бы принесть… я дѣлаю это только изъ угожденія леди Ледлоу, въ противномъ же случаѣ мистеръ Горнеръ и его книги могли бы убираться къ чорту — видите какъ естественно вышло это!.. А тутъ я получила заказъ на дюжину чепчиковъ для невѣсты, и боюсь, что не буду имѣть времени сдѣлать ихъ. Но хуже всего то, что мистеръ Грей пользуется моимъ отсутствіемъ и портитъ Салли.
— Портить Салли!… мистеръ Грей!
— Да, моя милая! портить можно различнымъ образомъ. Мистеръ Грей портитъ Салли тѣмъ, что отвлекаетъ отъ дѣла. Онъ былъ два раза въ моемъ домѣ въ то время, когда я уходила поутрамъ со двора, и говоритъ Салли о состояніи ея души и подобныхъ вещахъ. Но когда Салли подала мнѣ, вмѣсто жаркого, уголь, то я сказала ей: «Салли, мы впредь не будемъ молиться, когда мясо стоитъ на плитѣ. Молись утромъ въ шесть часовъ и вечеромъ въ девять — я не стану препятствовать тебѣ въ томъ». Тутъ она начала грубить, и такъ пережарила мясо, что я не могла найти кусочка, который можно было бы дать больному внучку Нанси Поль. Сознаюсь, я была очень огорчена этимъ, и можетъ-быть, васъ поразитъ то, что я сказала… дѣйствительно, я, кажется, не права въ этомъ… но я сказала ей, что у меня такая же душа, какъ и у ней; и еслибъ я могла спастись тѣмъ, что все сидѣла и не думала бы ни о чемъ, и не дѣлала бы своей обязанности, то, по моему мнѣнію, я имѣла такое же право, какъ и она, спасти мою душу. Вотъ все послѣ обѣда я просидѣла совершенно-тихо и ничего не дѣлала; это было для меня истиннымъ наслажденіемъ: очень-часто я бываю такъ занята, что не молюсь, какъ бы слѣдовало. То одинъ хочетъ меня видѣть, то другой, то надобно посмотрѣть за домомъ, или за кушаньемъ, или за сосѣдями. Такимъ-образомъ, когда наступило то время, въ какое мы обыкновенно пьемъ чай, входитъ ко мнѣ моя дѣвушка, съ горбомъ на спинѣ.
— Вы заказали фунтъ масла?
— Нѣтъ, Салли, сказала я, покачавъ головой: — сегодня утромъ я не проходила мимо фермы Геля, а послѣ обѣда я была занята духовными предметами.
— Теперь вамъ надобно знать, что наша Салли страстная охотница до чая и хлѣба съ масломъ; такимъ-образомъ сухой хлѣбъ былъ ей не по вкусу.
— Я очень-рада, отвѣчала наглая плутовка: — что вы сдѣлались благочестивы. Вы, вѣроятно, обязаны этимъ моимъ молитвамъ.
— Я рѣшилась не давать ей никакого объясненія касательно масла, какъ недуховнаго предмета; между-тѣмъ она не выходила изъ комнаты и желала спросить позволенія сбѣгать за нимъ. Но я промолчала и сама поѣла сухаго хлѣба, разсуждая о томъ, какое отличное пирожное я могла сдѣлать для крошечнаго Бена Поля на кусочкѣ масла, который мы сберегли. Когда Салли напилась чаю безъ масла и была въ весьма дурномъ расположеніи духа, то я спокойно сказала ей:
— Завтра, Салли, ты постарайся хорошо изрубить мясо; помни о маслѣ и въ то же время позаботься о нашемъ спасеніи. Я не понимаю, почему нельзя выполнить все это. Но она снова заговорила о другомъ и я не сомнѣваюсь, что мистеръ Грей научитъ ее считать меня потерянной овцой.
Мнѣ приходилось очень-часто слышать отзывы о мистерѣ Греѣ то отъ одного лица, то отъ другаго. Всѣ говорили противъ него, называли его виновникомъ всякаго зла, проповѣдникомъ новыхъ ученій и какого-то идеальнаго образа жизни (конечно, куда бы ни вела леди Ледлоу, мистрисъ Медликоттъ и Адамсъ непремѣнно слѣдовали за нею, и вліяніе, которое имѣла на нихъ миледи, выражалось въ каждой изъ нихъ различно), такъ что я, наконецъ, стала считать его истиннымъ орудіемъ зла и надѣялась замѣтить на его лицѣ признаки высокомѣрія, надменности и дерзости. Я не видѣла его уже нѣсколько недѣль, и когда, однажды утромъ, онъ вошелъ въ голубою гостиную, куда перенесли меня на нѣкоторое время для перемѣны, то я была чрезвычайно-удивлена, увидѣвъ передъ собою невиннаго и робкаго молодого человѣка, который, при нашемъ неожиданномъ tête-à-tête сконфузился больше меня. Онъ, казалось, похудѣлъ; его глаза были живѣе обыкновеннаго, выраженіе лица озабоченнѣе; онъ краснѣлъ еще чаще прежняго. Я старалась начать съ нимъ разговоръ, сознавая, къ моему удивленію, что была спокойнѣе его; но, очевидно, онъ былъ занятъ своими мыслями и отвѣчалъ мнѣ только односложными словами.
Вскорѣ въ комнату вошла миледи. Мистеръ Грей сконфузился и покраснѣлъ еще больше, но тотчасъ же приступилъ къ занимавшему его предмету.
— Миледи, моя совѣсть не позволяетъ мнѣ больше быть спокойнымъ при видѣ, что дѣти людей, живущихъ въ этой деревнѣ, остаются почти въ язычествѣ. Я долженъ рѣшиться на что-нибудь, чтобъ измѣнить ихъ положеніе. Я очень-хорошо вижу, что вы, миледи, порицаете многіе планы, которые пришли мнѣ на умъ; несмотря на то, я, однакожь, долженъ сдѣлать что-нибудь, и я пришелъ къ вамъ, миледи, почтительно, но твердо просить у васъ совѣта что мнѣ дѣлать.
При этихъ словахъ глаза его наполнились слезами.
Но мнѣ кажется, что не слѣдуетъ напоминать людямъ о намѣреніи, на которыя они не согласились однажды, если вы хотите, чтобъ они измѣнили эти мнѣнія. Мистеръ Грей, къ сожалѣнію, поступилъ съ миледи совершенно наоборотъ, и хотя-миледи не была упряма, она, однакожь, не отступала отъ своего мнѣнія.
Нѣсколько минутъ длилось молчаніе.
— Вы требуете, чтобъ я внушила вамъ средства противъ зла, о существованіи котораго я ничего не знаю, отвѣчала она съ холодною вѣжливостью. — При мистерѣ Моунтфордѣ я не слышала подобныхъ жалобъ; всякій разъ, когда я вижу деревенскихъ дѣтей — а они но той или другой причинѣ приходятъ сюда въ домъ довольно-часто — они ведутъ себя хорошо и прилично.
— О, миледи! можете ли вы судить по этому? сказалъ онъ, прерывая миледи. — Ихъ пріучаютъ уважать васъ во всемъ, въ словѣ и въ дѣлѣ; вы для нихъ высшее существо въ жизни; они не имѣютъ и понятія о томъ, что можетъ быть кто-нибудь выше васъ.
— Помилуйте, мистеръ Грей, сказала миледи, улыбаясь: — эти дѣти, значитъ, достойны одной только похвалы. Они приходятъ сюда четвертаго іюня, пьютъ за здравіе его величества, получаютъ сладкое пирожное и (что можетъ засвидѣтельствовать Маргарита Даусенъ) съ большимъ любопытствомъ и уваженіемъ расматриваютъ портреты королевской фамиліи, которые я имъ показываю.
— Но, миледи, я забочусь о томъ, что выше мірскихъ достоинствъ.
Миледи покраснѣла, замѣтивъ ошибку; она сама была дѣйствительно благочестива. Между-тѣмъ, когда она снова заговорила, мнѣ показалось, что ея голосъ сдѣлался рѣзче прежняго.
— Въ подобномъ недостаткѣ благоговѣнія виноватъ пасторъ. Вы должны извинить меня, мистеръ Грей, если я говорю прямо.
— Миледи, я прошу и желаю, чтобъ со мной говорили откровенно. Я самъ не привыкъ къ церемоніямъ и формамъ, которыя, по моему мнѣнію, приняты въ вашемъ званіи, миледи, и которыя не позволяютъ моему вліянію достигнуть насъ. Между лицами, съ которыми я жилъ до этого времени, существовало обыкновеніе откровенно высказывать то, что мы чувствовали. Такимъ-образомъ, я вовсе не требую отъ васъ извиненіи въ томъ, что вы говорили прямо, а отвѣчу на ваши слова, что пасторъ виноватъ чрезвычайно, если дѣти его прихода бранятся, клянутся, грубы и невѣжественны, а нѣкоторыя изъ нихъ не знаютъ даже имени Бога. Эта вина лежитъ на мнѣ, какъ на пасторѣ прихода, лежитъ на моей душѣ тяжелымъ гнетомъ; положеніе съ каждымъ днемъ становится хуже-и-хуже. Я рѣшительно не понимаю, какимъ образомъ сдѣлать добро дѣтямъ, которыя бѣгутъ отъ меня, какъ отъ чудовища, и которыя, когда выростутъ, будутъ способны на всякое преступленіе… Вы, кажется мнѣ, всемогущи, на сколько то позволяетъ матеріальная власть… вамъ миледи, извѣстна одна лишь поверхность вещей, вы вовсе не знаете того, что происходитъ въ вашей деревнѣ .ни пришелъ просить, чтобъ вы дали мнѣ совѣтъ и также наружную помощь, какою вы можете располагать.
Мистеръ Грей во время своей рѣчи нѣсколько разъ вставалъ и садился какъ-бы въ нервическомъ раздраженіи; послѣднія же его слова прервалъ сильный кашель, послѣ котораго онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ.
Миледи велѣла подать стаканъ воды и, казалось, чувствовала состраданіе къ пастору.
— Мистеръ Грей, сказала она: — я вижу, что вы нездоровы, вотъ почему дѣтскіе проступки представляются вамъ положительнымъ зломъ. Все намъ обыкновенно представляется въ преувеличенномъ видѣ, когда наше здоровье нѣсколько разстроено. Мнѣ разсказываютъ, что вы проявляете свою дѣятельность всюду; вы мучите себя работою и, вслѣдствіе этого, считаете всѣхъ насъ хуже, чѣмъ мы на самомъ дѣлѣ.
И миледи съ любезною и веселою улыбкою обратилась къ мистеру Грею, который, краснѣя, старался перевести духъ. Я увѣрена, что теперь, когда они находились другъ противъ друга, миледи совершенно забыла о томъ, какъ оскорбилась она его поступками, услышавъ о нихъ отъ другихъ; и дѣйствительно, чье сердце не смягчилось бы при видѣ этого молодаго, почти отроческаго лица, имѣвшаго такое озабоченное и печальное выраженіе?
— О, миледи, что жь мнѣ дѣлать? спросилъ онъ, откашлявшись, съ смиреннымъ видомъ, который было бы трудно представить себѣ. — Зло этого міра выше моихъ силъ. Я могу сдѣлать такъ мало. Все тщетно. Еще сегодня…
И снова возвратились къ нему кашель и волненіе.
— Дорогой мистеръ Грей! сказала миледи (за день передъ тѣмъ я не повѣрила бы, чтобъ она могла назвать его дорогимъ): — вы должны послушаться совѣта старой женщины касательно васъ самихъ. Въ настоящее время вы не можете предпринять ничего; вы должны только заботиться о вашемъ здоровьѣ. Успокойтесь и переговорите съ докторомъ — я пришлю къ вамъ моего доктора — и когда вы совершенно поправитесь, то сами увидите, что преувеличивали зло.
— Нѣтъ, миледи, я не могу успокоиться. Зло существуетъ, и его существованіе лежитъ на моихъ плечахъ тяжелымъ камнемъ. У меня нѣтъ мѣста, въ которомъ я могъ бы собирать дѣтей и учить ихъ тому, что необходимо для спасенія. Комнаты въ моемъ собственномъ домѣ слишкомъ-малы длятого; но я все-таки собиралъ дѣтей въ нихъ. У меня есть собственныя деньги, какъ вамъ извѣстно, миледи, я старался получить участокъ арендной земли, на которой хотѣлъ выстроить школу на свои собственныя деньги. Адвокатъ вашъ, миледи, по вашимъ наставленіямъ указываетъ на какія-то старыя феодальныя права, по которымъ не позволяется возводить никакое строеніе на арендной землѣ безъ разрѣшенія владѣтельницы помѣстья. Все это, можетъ-быть, весьма-справедливо, но поступать такимъ образомъ жестоко… то-есть, еслибъ вамъ, миледи, было извѣстно — (а вамъ конечно, это не извѣстно) — настоящее духовное и нравственное состояніе моихъ бѣдныхъ прихожанъ. И теперь я пришелъ длятого, чтобъ узнать, какъ мнѣ поступать?.. Успокоиться! Я не могу успокоиться въ то время, какъ дѣти, которыхъ мнѣ удалось бы, можетъ-быть, снасти, остаются при своемъ невѣжествѣ, богохульствѣ, духовной нечистотѣ и жестокости. Во всей деревнѣ извѣстно, что вы, миледи, порицаете мои усилія и противитесь исполненію всѣхъ моихъ плановъ. Если вы считаете ихъ дурными, безразсудными, неудобоисполнимыми (я былъ студентомъ, жилъ въ коллегіи и находился до настоящаго времени только въ обществѣ людей благочестивыхъ; такимъ-образомъ я не могу считать себя лучшимъ судьей, потому-что не знаю грѣшной человѣческой природы), то сообщите мнѣ лучшіе и умнѣйшіе проекты, при помощи которыхъ я могъ бы достигнуть своей цѣли, но не заставляйте меня успокоиться, между-тѣмъ какъ дьяволъ окружаетъ меня и похищаетъ у меня души.
— Мистеръ Грей, сказала миледи: — въ томъ, что вы сказали, есть, можетъ-быть, доля правды. Я не отрицаю этого, хотя и думаю, что вы слишкомъ преувеличиваете все въ настоящее время, когда вы такъ нездоровы и такъ взволнованы. Я увѣрена — и въ этомъ убѣдилъ меня опытъ довольно-продолжительной жизни — я увѣрена, что воспитаніе приноситъ дурныя послѣдствія, если расточается безъ разбору. Оно дѣлаетъ низшіе классы неспособными къ выполненію своихъ обязанностей, къ которымъ они были призваны Богомъ, обязанностей, состоящихъ въ покорности лицамъ, получившимъ власть надъ ними, въ довольствѣ тѣмъ положеніемъ, которое Богу угодно было назначить имъ, и въ смиренномъ и почтительномъ поведеніи передъ всѣми лучшими людьми. Уже прежде я довольно-ясно высказала вамъ мое убѣжденіе и не одобрила нѣкоторыхъ вашихъ идей. Послѣ этого вы поймете, съ какимъ неудовольствіемъ узнала я, что вы арендовали ригу у фермера Геля и начали класть фундаментъ для постройки школы. Вы сдѣлали все это безъ моего позволенія, которое вы должны были испросить у меня по закону, какъ у владѣтельницы арендованной фермеромъ Гелемъ земли, а также и изъ вѣжливости. Я остановила дѣло, которое, по моему мнѣнію, принесло бы вредъ деревнѣ, народонаселенію, въ которомъ я принимаю такое же участіе, какъ и вы. Какимъ образомъ чтеніе, письмо и таблица умноженія, если вы захотите преподавать и ее, могутъ искоренить богохульство, духовную нечистоту и жестокость? Я должна сказать вамъ, мистеръ Грей, что, при теперешнемъ состояніи вашего здоровья я не хочу выражаться объ этомъ предметѣ такъ строго, какъ выразилась бы въ другое время. Мнѣ кажется, что книга значатъ въ этомъ дѣлѣ очень-немного; важнѣе всего — характеръ, а характеръ не образуется книгами.
— Я не думаю о характерѣ, я думаю о душѣ. Я долженъ пріобрѣсть вліяніе надъ этими дѣтьми, иначе что будетъ съ ними на томъ свѣтѣ? Я долженъ позаботиться прежде о томъ, чтобъ получить надъ ними большую власть, которую они были бы въ-состояніи оцѣнить прежде чѣмъ начнутъ слушать меня. Въ настоящее время, они обращаютъ вниманіе только на физическую силу, а у меня нѣтъ ея.
— Но, мистеръ Грей, по вашимъ собственнымъ словамъ, они боятся меня.
— Они никогда не рѣшатся сдѣлать то, что будетъ вамъ непріятно, миледи, если только будутъ знать, что это дойдетъ до вашего свѣдѣнія; но если они могутъ скрыть это отъ васъ, то хотя они и будутъ увѣрены, что такое-то поведеніе будетъ вамъ непріятно, они тѣмъ не не менѣе будутъ вести себя дурно.
— Мистеръ Грей, произнесла миледи съ нѣкоторымъ удивленіемъ и гнѣвомъ: — они и ихъ отцы въ числѣ нѣсколькихъ поколѣній жили въ помѣстьяхъ Генбёри.
— Все это такъ, миледи; но я говорю вамъ истину; вы можете вѣрить мнѣ или не вѣрить.
Затѣмъ наступило молчаніе. Миледи, казалось, была въ нѣкоторомъ безпокойствѣ и смущеніи; мистеръ Грей, повидимому, былъ чрезвычайно утомленъ и не имѣлъ никакой надежды на успѣхъ.
— Итакъ, миледи, сказалъ онъ, наконецъ, вставая: — вы ничего не можете посовѣтовать мнѣ для улучшенія порядка вещей, существующаго, какъ я васъ увѣряю, въ вашихъ помѣстьяхъ и между вашими арендаторами. Но вы, вѣроятно, позволите мнѣ пользоваться въ день субботній большою ригою фермера Геля. Онъ даетъ мнѣ ее, если вы, миледи, изъявите на то согласіе.
— Вы теперь не въ-состояніи предпринять никакую необыкновенную работу (и дѣйствительно во все время разговора онъ очень-сильно кашлялъ). Дайте мнѣ время подумать объ этомъ. Скажите мнѣ, чему вы будете учить дѣтей. Вы, между-тѣмъ, позаботьтесь о вашемъ здоровьѣ и возстановите силы. Вамъ не будетъ хуже отъ того, что вы оставите это дѣло въ моихъ рукахъ на нѣсколько времени.
Миледи говорила очень-благосклонно; но онъ былъ слишкомъ взволнованъ, чтобъ замѣтить ея благосклонность. Мысль объ отсрочкѣ очевидно раздражала его еще болѣе. Я слышала, какъ онъ произнесъ:
— А у меня такъ мало времени для исполненія этого дѣла. Господи! да не обратится на меня этотъ грѣхъ.
Миледи въ это время разговаривала съ старикомъ дворецкимъ, за которымъ, по ея знаку, я послала незадолго передъ тѣмъ. Окончивъ разговоръ, она обратилась къ пастору.
— Мистеръ Грей, я вспомнила, что у меня есть нѣсколько бутылокъ мальвазіи, тысяча-семьсотъ-семьдесятъ восьмаго года. Мальвазія, какъ, можетъ-быть, вамъ извѣстно, считалась обыкновенно вѣрнымъ средствомъ противъ кашля, происходящаго отъ слабости. Позвольте мнѣ прислать къ вамъ полдюжины бутылокъ; повѣрьте, вы будете гораздо-веселѣе смотрѣть на жизнь и ея обязанности прежде, нежели выпьете все это вино, въ-особенности же, если согласитесь поговорить съ докторомъ Треворомъ, который будетъ у меня въ-теченіе этой недѣли. Къ тому времени, когда вы будете въ-состояніи приняться за работу, я постараюсь пріискать средства къ тому, чтобъ дѣти не произносили такихъ дурныхъ словъ и не безпокоили васъ
— Миледи, это грѣхъ, а не безпокойство. Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ вы поняли меня.
Онъ очевидно терялъ терпѣніе; онъ былъ слишкомъ-слабъ, истощенъ; нервы его раздражены.
— Я совершенно-здоровъ; я могу приняться за работу завтра же; я буду дѣлать что-нибудь, потому-что я не въ-состояніи мучиться долѣе при мысли о томъ, какъ мало я дѣлаю. Мнѣ ненужно вашего вина. Дайте мнѣ свободу дѣйствовать въ томъ смыслѣ, какой я считаю справедливымъ, и тогда мои силы возстановятся скорѣе. Но это безполезно. Мнѣ назначено судьбою только отягощать землю — извините, миледи, за это выраженіе.
Онъ всталъ; голова у него кружилась. Миледи, судя по выраженію ея лица, была глубоко тронута и нимало не оскорблена. Онъ протянулъ ей руку, и я могла видѣть, что она взяла ее послѣ нѣкотораго раздумья, потомъ онъ посмотрѣлъ на. меня и, казалось, теперь только замѣтилъ мое присутствіе; онъ протянулъ руку ко мнѣ, въ нерѣшительности опустилъ ее, потомъ снова подалъ свою влажную руку, подержалъ въ ней мою съ минуту и вышелъ изъ комнаты.
Леди Ледлоу была недовольна и имъ и собою. Я сама была недовольна результатомъ ихъ свиданія. Но миледи, конечно, не стала высказывать свои мысли объ этомъ предметѣ; а я, съ своей стороны, очень-хорошо понимала, что не должна говорить, если она молчала. Она подошла ко мнѣ и очень-нѣжно приласкала меня; ея ласки и воспоминаніе о болѣзненномъ лицѣ мистера Грея, на которомъ ясно выражалось отчаяніе и обманутыя надежды, чуть не заставили меня заплакать.
— Вы устали, дитя мое, сказала миледи. — Подите въ мою комнату и лягьте тамъ. Медликоттъ также придетъ туда, мнѣ надобно посовѣтоваться съ ней о томъ, какія укрѣпляющія средства послать этому бѣдному молодому человѣку, который убиваетъ себя своею чрезмѣрною совѣстливостью.
— О, миледи!.. воскликнула я и остановилась.
— Что? спросила она.
— Еслибъ вы только позволили ему располагать ригою фермера Геля, то это принесло бы ему большую пользу, нежели всѣ другія средства.
— Что вы, милая моя! сказала она, но безъ малѣйшаго неудовольствія: — въ настоящее время онъ не въ-состояніи заниматься ничѣмъ. Я напишу тотчасъ нѣсколько словъ доктору Тревору.
Полчаса спустя послѣ этого разговора мы приготовляли различныя средства для бѣднаго мистера Грея. Въ это время Медликоттъ, обращаясь къ миледи, сказала:
— Слышали вы, миледи, что Герри Грегсенъ упалъ съ дерева и сломалъ себѣ берцовую кость, такъ-что, вѣроятно, останется калѣкою на всю жизнь?
— Герри Грегсенъ! черноглазый мальчикъ, который прочелъ письмо! Вотъ, все это происходитъ отъ излишняго ученія!
XI.
[править]Но я не понимаю, какимъ образомъ миледи могла думать, что излишнее ученіе было виновно въ несчастіи Герри Грегсена; мальчикъ сломалъ ногу при слѣдующихъ обстоятельствахъ:
Мистеръ Горнеръ, здоровье котораго стало замѣтно упадать послѣ смерти жены, очень привязался къ Герри Грегсену. Мистеръ Горнеръ обращался со всѣми холодно и, когда находился въ своемъ лучшемъ расположеніи духа, говорилъ только то, что было необходимо. Въ послѣднее время, нѣкоторыя обстоятельства сильно огорчали его. Онъ имѣлъ нѣкоторыя основанія тревожиться на счетъ положенія дѣлъ миледи (о чемъ я, впрочемъ, не знала); потомъ, онъ былъ очень огорченъ ея капризомъ (такъ онъ выразился однажды нечаянно), который состоялъ въ томъ, что она дала ему въ писцы миссъ Галиндо. Не смотря на то, онъ всегда дружески, хотя и но своему обыкновенію холодно. обращался съ миссъ Галиндо, а послѣдняя предавалась новому занятію съ необыкновенными прилежаніемъ и точностію; только иногда она жаловалась мнѣ на заказы, которыя получала и которыя не имѣла возможности выполнить, потому что занималась у леди Ледлоу.
Изъ всѣхъ живыхъ существъ холодный мистеръ Горнеръ, можно сказать, былъ привязанъ къ одному только Герри Грегсену. Въ отношеніи къ миледи, онъ былъ вѣрный и ревностный слуга, усердно заботившійся о ея интересахъ и не щадившій труда для увеличенія доходовъ. Но такъ-какъ мистеръ Горнеръ былъ человѣкъ проницательный и ловкій, то онъ часто бывалъ не доволенъ странными мнѣніями миледи, на которыхъ послѣдняя настаивала упрямо, хотя спокойно и вѣжливо, и на которыя не имѣли ни малѣйшаго дѣйствія доказательства, основывавшіяся только на дѣловыхъ соображеніяхъ. Хотя это безпрестанное противодѣйствіе видамъ мистера Горнера и не уничтожало искренняго уваженія, которое питали другъ къ другу миледи и ея управляющій, тѣмъ не менѣе оно не допускало, чтобъ въ отношенія обоихъ проникло болѣе теплое чувство расположеніи. Какъ ни странно это обстоятельство, но я должна повторить, что единственнымъ существомъ, къ которому мистеръ Горнеръ, шилѣ смерти своей жены, по-видимому питалъ любовь, былъ мальчикъ Герри Грегсенъ, имѣвшій большіе живые глаза, взъерошенные волосы, падавшіе на самые глаза, и съ перваго взгляда очень походившій на собаку изъ породы таксъ. Мальчикъ, въ половину цыганенокъ, и настоящій браконьеръ, какимъ считали его многіе, питалъ къ молчаливому, уважаемому и холодному мистеру Горнеру теплую привязанность собаки, на которую походилъ, и сопровождалъ его всюду. Я полагаю, что эти признаки привязанности со стороны Герри Грегсена расположили мистера Горнера въ пользу мальчика. На первыхъ порахъ, управляющій обратилъ вниманіе на мальчика, какъ на лучшее орудіе для исполненія своей цѣли; очень, можетъ быть, что еслибъ Герри не былъ почти такъ же хитеръ, какъ мистеръ Горнеръ самъ, и по природѣ своей и по опыту, управляющій не взялъ бы его къ себѣ, хотя бы мальчикъ обнаруживалъ такую-же привязанность къ нему.
Но мистеръ Горнеръ былъ молчаливъ даже и съ Герри. Ему, однакожь, было пріятно видѣть, что мальчикъ понималъ его во многомъ очень-скоро, что его маленькій ученикъ тотчасъ-же схватывалъ свѣдѣнія, которыя онъ сообщалъ ему, и берегъ ихъ какъ золото; ему было пріятно видѣть, что около него было существо ненавидѣвшее людей и вещи, которыхъ особенно не любилъ мистеръ Горнеръ, и почитавшее и уважавшее все то, что уважалъ онъ. У мистера Горнера никогда не было дѣтей, и у него безсознательно стала развиваться отеческая любовь къ Герри Грегсену. Изъ разговора людей, который мнѣ удалось слышать нѣсколько разъ, я могла догадываться, что мистеръ Горнеръ тайно и почти безсознательно надѣялся воспитать Герри Грегсена такъ, чтобъ онъ сначала былъ писцомъ, потомъ его помощникомъ, а наконецъ и его преемникомъ въ управленіи помѣстьями Генбёри.
Немилость миледи, которую навлекъ на себя Герри за то, что прочелъ письмо, была для мистера Горнера сильнымъ ударомъ, хотя но его ровному и холодному обращенію никто но могъ предполагать это, даже сама леди Ледлоу.
Вѣроятно, Герри получилъ въ то время краткій, но грозный выговоръ отъ мистера Горнера, который былъ всегда строгъ даже съ тѣми, кого любилъ больше другихъ. Но нѣсколько суровыхъ словъ не могли устрашить или даже уменьшить привязанность Герри. По дошедшимъ до меня слухамъ я знала, что Герри сопровождалъ мистера Горнера, когда послѣдній отправился на мызу, въ тотъ же самый день, какъ получилъ выговоръ; управляющій показывалъ видъ, будто не замѣчаетъ его присутствія, но я увѣрена, что ему было бы весьма-непріятно, еслибъ мальчикъ не сопровождалъ его. Вотъ какъ это случалось обыкновенно, такъ мнѣ разсказывали. Мистеръ Горнеръ никогда не приказывалъ Герри идти съ нимъ, никогда не благодарилъ его за то, что онъ шелъ съ нимъ или преслѣдовалъ его по пятамъ, охотно исполнялъ его порученія, прямо, какъ ворона, летѣлъ къ назначенному мѣсту и возвращался къ мистеру Горнеру какъ-можно скорѣе. Если же Герри не было съ нимъ, то мистеръ Горнеръ никогда не спрашивалъ о причинѣ его отсутствія у людей, которые могли знать, задержалъ-ли его отецъ или онъ былъ занятъ какимъ-нибудь особеннымъ дѣломъ; онъ также никогда не спрашивалъ самого Герри, гдѣ онъ былъ. Но поселяне, хорошо знавшіе мистера Горнера, разсказывали миссъ Галиндо, что управляющій гораздо-скорѣе замѣчалъ какія-нибудь упущенія и бывалъ гораздо строже въ тѣ дни, когда его не сопровождалъ Герри.
Миссъ Галиндо была почти единственнымъ моимъ источникомъ, откуда я получала извѣстія о томъ, что происходило въ имѣніи. Она разсказала мнѣ также подробности несчастій, случившагося съ бѣднымъ Герри.
— Видите-ли, моя милая, говорила она: — маленькій браконьеръ почувствовалъ какую-то странную привязанность къ моему господину.
Этимъ именемъ называла миссъ Галиндо мистера Горнера, когда говорила со мною, съ того времени, какъ по ея словамъ, она была назначена къ нему писцомъ.
— Еслибъ я могла располагать двадцатью жизнями, я принесла бы всѣ до одной въ жертву этому доброму, сѣдому, честному, строгому старику. Но у каждаго свой вкусъ; и вотъ этотъ маленькій сынъ цыгана-мѣдника готовъ сдѣлаться рабомъ моего господина и, что довольно странно, мой господинъ, который, я должна была бы сказать это прежде, никогда не обратилъ бы вниманія на сынишка и его семейство, мой господинъ, какъ разсказывали мнѣ, очень расположенъ къ мальчику; еслибъ онъ не боялся навлечь на себя гнѣвъ миледи, то сдѣлалъ бы изъ мальчика лапища, какъ говоритъ здѣшній народъ. Какъ бы то ни было, недавно вечеромъ забыли отнести на почту письмо, повидимому, очень-важное…. Я не могу сообщить вамъ, моя милая, содержаніе письма, хотя оно мнѣ очень-хорошо извѣстно; но служба, какъ дворянство, «обязываетъ», и вы должны повѣрить мнѣ не-слово, что письмо было важное, и я удивляюсь, какъ мой господинъ могъ забыть о такомъ письмѣ… Бѣдный, добрый, аккуратный мистеръ Горнеръ очень перемѣнился со смерти своей жены… Казалось, это обстоятельство очень озабочивало его. Это было еще непріятнѣе въ особенности потому, что онъ самъ былъ виноватъ. Видите — ли, если я сдѣлаю какую-нибудь ошибку, то обыкновенно принимаюсь бранить кого нибудь другаго, — это служитъ для меня большимъ облегченіемъ; но мой господинъ, я полагаю, никогда и не подумалъ бы сдѣлать это. Такимъ образомъ, онъ не могъ пить чай и былъ весьма-печаленъ и разстроенъ. Нашъ маленькій мальчикъ, замѣтивъ это, всталъ съ своего мѣста, какъ пажъ въ старой балладѣ, и сказалъ, что онъ изъ всѣхъ силъ побѣжитъ къ Комберфорду и постарается прибыть туда еще до сдачи сумокъ съ письмами. Мой господинъ далъ ему письмо, и до слѣдующаго утра никто болѣе не слыхалъ о бѣдномъ мальчикѣ: отецъ думалъ, что его сынъ спалъ въ ригѣ мистера Горнера, какъ это нерѣдко случалось, а мой господинъ очень-естественно думалъ, что мальчикъ ушелъ къ отцу.
— И онъ упалъ въ старую каменоломню, не правда-ли?
— Да. Мистеръ Грей приходилъ сюда для того, чтобъ посердить миледи своими вновь-выдуманными планами; сколько я могла понять, онъ не могъ настоять на своемъ и былъ очень разстроенъ; такимъ образомъ, онъ отправился домой дорогой позади домовъ, а не черезъ деревню, гдѣ поселяне могли бы замѣтить, что ихъ пасторъ былъ чѣмъ-то опечаленъ. Оказалось, что онъ къ счастью выбралъ эту дорогу… я не боюсь говорить и даже думать такъ, хотя это, можетъ-быть, походитъ на ученіе методистовъ. потому что. когда мистеръ Грей проходилъ мимо каменоломни, то услышалъ стонъ; онъ сначала подумалъ, что туда упалъ ягнёнокъ, остановился и снова услышалъ стонъ; тутъ онъ взглянулъ внизъ и увидѣлъ Герри. Держась за вѣтви деревьевъ, онъ осторожно спустился на слой, гдѣ лежалъ Герри полумертвый, съ переломленной ногой. Онъ лежалъ здѣсь съ прошлой ночи; онъ возвращался домой и хотѣлъ сказать своему господину, что доставилъ письмо на почту во время; когда его привели въ себя, то его первыя слова были (миссъ Галиндо старалась не заплакать, произнося эти слова); «я пришелъ во-время и собственными глазами видѣлъ, какъ письмо положили въ мѣшокъ.»
— Но гдѣ онъ теперь? спросила я. — И какимъ образомъ вытащилъ его оттуда мистеръ Грей?
— Въ томъ-то и дѣло, душа моя. Старый джентльменъ… или, говоря по-просту: дьяволъ не такъ черенъ, какъ онъ изображается на картинкахъ; и мистеръ Грей обладаетъ добрыми качествами, что я говорила, уже не разъ; иногда-же, если онъ шелъ противъ меня, я говорила, что не могу терпѣть его и что, но моему мнѣнію, онъ заслуживаетъ наказанія хуже висѣлицы. Онъ взялъ бѣднаго мальчика на руки, какъ маленькаго ребенка, и поднялся съ нимъ по большимъ слоямъ, которые въ прежнее время служили ступенями; за тѣмъ онъ осторожно и нѣжно положилъ его на траву, побѣжалъ домой за помощью и за дверью, принесъ его къ себѣ въ домъ и положилъ на свою кровать; но тамъ ужь только замѣтили, что онъ былъ весь въ крови… въ собственной крови… онъ какъ-то при переноскѣ повредилъ себѣ кровеносный сосудъ; и вотъ онъ лежитъ теперь въ своей маленькой гостиной, блѣдный и безъ движенія, какъ мертвецъ, а нашъ мальчишка лежитъ на постелѣ самого мистера Грея, ему вправили ногу и онъ спитъ крѣпкимъ сномъ, какъ будто ему не нужно было и привыкать къ полотнянымъ простынямъ и къ перинѣ. Дѣйствительно, теперь, когда онъ почти-поправился, я не могу равнодушно смотрѣть на то, что онъ лежитъ на постелѣ, гдѣ долженъ лежать мистеръ Грей. Помните, что предвѣщала всегда миледи, если у насъ смѣшаются сословія? теперь это и случилось.
— Бѣдный мистеръ Грей! произнесла я, вспомнивъ о его красномъ лицѣ и лихорадочныхъ, безпокойныхъ жестахъ, когда онъ былъ въ послѣдній разъ у миледи, за часъ до того времени, какъ онъ увидѣлъ Герри въ каменоломнѣ. И я сообщила миссъ Галиндо, что пасторъ показался мнѣ очень-больнымъ.
— Да, сказала она. — Но той же причинѣ миледи послала за докторомъ Треворомъ. И это было удивительное счастіе, потому что онъ взялъ въ руки этого стараго осла Принса и наблюдалъ за тѣмъ, чтобъ онъ не надѣлалъ ошибокъ.
Подъ старымъ осломъ Принсомъ разумѣлся деревенскій хирургъ, мистеръ Принсъ, съ которымъ миссъ Галиндо была на ножахъ; они часто встрѣчались въ избахъ, гдѣ были больные; миссъ Галиндо имѣла свои странныя лекарства, на которыя мистеръ Принсъ, со своею большою фармакопеею, смотрѣлъ съ безграничнымъ презреніемъ, и слѣдствіемъ ихъ ссоръ было то, что не задолго до времени, о которомъ а говорю, мистеръ Принсъ постановилъ себѣ нѣкоторымъ образомъ за правило — отказываться отъ посѣщенія тѣхъ больныхъ, которые принимали къ себѣ миссъ Галиндо. Но рецепты и визиты миссъ Галиндо не стоили ничего, она обыкновенно лечила одними кухонными средствами; такимъ образомъ, хотя она всегда бранилась за то или за другое, когда приходила куда-нибудь, въ случаѣ болѣзни, однакожь, къ ней обращались охотнѣе, нежели къ мистеру Принсу.
— Да, старый оселъ принужденъ переносить мое присутствіе и быть вѣжливымъ со мною; потому что я, видите-ли, пришла туда первая и нѣкоторымъ образомъ распорядилась всѣмъ; между-тѣмъ, этотъ оселъ очень-желаетъ ходить за пасторомъ и имѣть консультаціи съ такимъ значительнымъ городскимъ врачемъ, каковъ докторъ Треворъ. А докторъ Треворъ уже съ давнихъ норъ очень расположенъ ко мнѣ (она тихонько вздохнула, когда-нибудь я объясню вамъ причину ея вздоха) и обходится со мною чрезвычайно-вѣжливо и почтительно; вотъ и этотъ оселъ, чтобъ не показаться дуракомъ и невѣжей, также кланяется мнѣ, хотя это ему вовсе не по-нутру; онъ состроилъ такую гримасу, какъ-будто услышалъ царапанье грифеля по аспидной доскѣ, когда я сказала доктору Тревору, что намѣрена провести ночь у обоихъ больныхъ мальчиковъ — иногда мистеръ Грей, право, сюитъ того, чтобъ его называли мальчикомъ, и въ добавокъ очень занятымъ собою.
— Но какъ же будете вы сидѣть по-ночамъ, миссъ Галиндо? вѣдь это чрезвычайно утомитъ васъ.
— Это ничего. Видите-ли, тамъ находится мать Грегсена, которую нужно успокоивать; она сидитъ у своего сына, тоскуетъ и рыдаетъ, такъ, что можетъ безпокоить мистера Грея; потомъ, надобно посмотрѣть, чтобъ никто не тревожилъ мистера Грея; докторъ Треворъ сказалъ, что жизнь нашего пастора зависитъ отъ этого; одному надобно давать лекарство, другому — дѣлать перевязки; потомъ надо гнать эту дикую толпу цыганъ, братьевъ и сестеръ, и удерживать отца, чтобъ онъ не надоѣдалъ своею излишнею благодарностью мистеру Грею, который не любитъ этого… кто-же будетъ дѣлать это все, кромѣ меня? Единственная служанка тамъ — старая, хромая Бетти, которая жила прежде у меня и отошла отъ меня, потому, что по ея словамъ, я всегда надоѣдала ей своей болтовней… я согласна, что ея отзывъ былъ почти справедливъ, но ей не слѣдовало говорить этого: правду лучше всего слѣдуетъ оставлять на днѣ колодезя… что-же можетъ она сдѣлать?.. притомъ-же она глухая?
И миссъ Галиндо, дѣйствительно, привела въ исполненіе свое намѣреніе. Тѣмъ не менѣе она каждое утро была на своемъ посту, нѣсколько суровѣе и молчаливѣе обыкновеннаго, но первому нельзя было и удивляться, а послѣднему можно было только радоваться.
Леди Ледлоу чрезвычайно безпокоилась и о мистерѣ Греѣ, и о Герри Грегсенѣ. Болѣзнь или несчастіе кого-либо всегда вызывали въ ней сочувствіе и состраданіе, но въ настоящемъ случаѣ она была озабоченнѣе обыкновеннаго — она чувствовала, что разсталась съ ними въ послѣдній разъ… какъ мнѣ назвать это? «не дружески» — но это слово не выражаетъ чувства, которое могло существовать между леди Ледлоу и маленькимъ посломъ-бродягой, сошедшимся съ ней только однажды… что еслибъ она знала о близкомъ несчастій обоихъ, то иначе разсталась бы съ ними. Доктору Тревору было поручено пользоваться совѣтами лучшихъ врачей, которыхъ только можно было найти въ графствѣ; онъ приказывалъ соблюдать діэту, и кушанья приготовлялись подъ личнымъ надзоромъ мистриссъ Медликотть и отсылались изъ замка въ домъ пастора. Мистеръ Горнеръ, съ своей стороны, сдѣлалъ подобныя-же распоряженія, по-крайней-чѣрѣ, относительно Герри Грегсена; такимъ-образомъ, въ совѣтникахъ и лекарствахъ недостатка не было. На вторую ночь мистеръ Горнеръ непремѣнно хотѣлъ самъ принять надзоръ за больными; и дѣйствительно, онъ сидѣлъ и храпѣлъ всю ночь у постели Герри, между-ѣмъ, какъ бѣдная, утомленная мать лежала у своего ребенка, думая, что она бодрствуетъ надъ нимъ, а на самомъ дѣлѣ, погруженная въ глубокій сонъ; такъ разсказывала намъ миссъ Галиндо. Миссъ Галиндо, убѣжденная въ томъ, что никто не умѣетъ ходить за больными лучше ея, накинула ночью капотъ и салопъ, осторожно прокралась по деревенской улицѣ, погруженной въ глубокую тишину и вошла въ домъ въ ту самую минуту, когда мистеръ Грей тщетно старался достать чашку ячменной воды, которую поставилъ мистеръ Горнеръ на слишкомъ далекое разстояніе.
Но болѣзни мистера Грея, къ намъ былъ присланъ на время викарій, человѣкъ весьма-странный; онъ торопился въ продолженіе всей службы, а между-тѣмъ имѣлъ время на то, чтобъ встать на дорогѣ миледи и поклониться ей, когда она выходила изъ церкви, и съ такимъ униженнымъ видимъ, что, по моему мнѣнію, онъ готовъ былъ скорѣе подвергнуться брани или даже побоямъ, нежели остаться незамѣченнымъ какой-нибудь графиней. Я, однакожь, замѣтила, что хотя миледи любила и даже требовала, чтобъ ея окружали почтеніемъ и благоговѣніемъ, которое подобало ей какъ особѣ значительной — это была нѣкоторымъ образомъ дань ея званію, отъ которой она не имѣла никакого личнаго права отказываться или не требовать ея — несмотря на то, миледи, какъ женщина простая, прямая и даже, что касалось ей лично, весьма-скромная, не могла равнодушно смотрѣть на раболѣпство мистера Кросса, временнаго викарія. Она питала сильное отвращеніе къ нему, потомучто онъ вѣчно улыбался и вѣчно кланялся, немедленно соглашался со всякимъ мнѣніемъ, которое она только высказывала, однимъ словомъ, въ ту же минуту поворачивался въ ту сторону, куда она направляла его. Я часто упоминала, что миледи не говорила много; она, можетъ-быть, была бы разговорчивѣе, еслибъ жила между равными себѣ лицами. Но мы такъ любили ее, что научилось очень-вѣрно понимать всѣ ея манеры, и я знала, что означали особенные повороты ея головы или сжиманіе ея тонкихъ пальцевъ, такъ-же хорошо, какъ еслибъ она выразилась словами. Я скоро замѣтила, что миледи была бы очень-рада, еслибъ мистеръ Грей выздоровѣлъ и продолжалъ исполнять свою обязанность съ тою же совѣстливостью, которая мучила его самого и безпокоила другихъ, и хотя мистеръ Грей обращалъ на замѣчанія миледи столько-же вниманія, сколько на мнѣнія обыкновенной женщины; несмотря на то, она очень-хорошо понимала, какимъ умомъ и благородствомъ былъ проникнутъ его разговоръ сравнительно съ разговоромъ мистера Кросса, старавшагося быть только ея отголоскомъ.
Что касается миссъ Галиндо, то она совершенно перешла на сторону мистера Грея съ того времени, какъ стала ходить за нимъ во время болѣзни.
— Вы знаете, миледи, что я никогда не выдавала себя за женщину, которая повинуется разсудку. Такимъ-образомъ, я вовсе не хочу сказать, какъ я сдѣлала бы, еслибъ была женщина умная и тому-подобное, что меня убѣдили въ томъ-или-другомъ доводы мистера Грея. Во-первыхъ, видите ли, бѣдняжка! онъ вовсе не могъ спорить, онъ даже и не говорилъ, потому-что докторъ Треворъ рѣшительно запретилъ ему говорить. Слѣдовательно, онъ и не смѣлъ начинать споръ! Но я хотѣла сказать вамъ, вотъ что: если я вижу, что больной человѣкъ всегда думаетъ только о другихъ и вовсе не заботится о самомъ-себѣ, если онъ терпѣливъ, скроменъ… по временамъ даже ужь слишкомъ, такъ я нечаянно услышала его молитву, какъ онъ просилъ Бога помиловать его за-то, что онъ нерадѣлъ о своей обязанности приходскаго пастора…
Миссъ Галиндо дѣлала страшныя гримасы для-того, чтобъ удержаться отъ слезъ: она сжимала глаза такъ странно, что я непремѣнно расхохоталась бы надъ нею, еслибъ она не говорила о мистерѣ Греѣ.
— Если я вижу прямаго, добраго, религіознаго человѣка, то готова думать, что онъ находится на истинномъ пути и, что мнѣ слѣдовательно остается только держаться за полу его платья и закрыть глаза, въ-случаѣ, если на нашемъ пути къ царствію небесному мы встрѣтимъ опасныя мѣста. Такимъ-образомъ, миледи, вы должны извинить меня… если онъ понравится и будетъ думать и говорить только о воскресной школѣ, то и у меня только это и будетъ на умѣ… а это будетъ вдвое хуже, потому-что у меня сложеніе крѣпче, сравнительно съ нимъ, и я говорю и дѣйствую тверже. Я говорю объ этомъ вамъ миледи, теперь: я думаю, что вы, по своему званію и по другимъ, если смѣю сказать, болѣе важнымъ причинамъ, по вашему расположенію ко мнѣ съ-давнихъ-поръ до сегодня… вы, миледи, имѣете право узнать первыя о томъ, что со мною случилось. Собственно, я не могу сказать, что перемѣнила свое мнѣніе, потому-что я и теперь не понимаю, какую пользу принесутъ школы и изученіе азбуки, такъ-же, какъ я не понимала этого и прежде… но такъ-какъ мистеръ Грей требуетъ этого, то я закрываю глаза и перескакиваю черезъ канаву на сторону воспитанія. Я даже сказала Салли, что если она не станетъ заботиться о своемъ дѣлѣ, а будетъ болтать съ теткою Нелли, то я заставлю ее учить уроки; съ-тѣхъ-поръ я уже не заставала ее съ старухой Нелли.
Миледи, по-видимому, нѣсколько оскорбилась тѣмъ, что миссъ Галиндо согласилась съ мнѣніемъ мистера Грея въ дѣлѣ образованія; она, однакожъ, сказала только:
— Конечно, если прихожане пожелаютъ, то мистеръ Грей долженъ основать воскресную школу. Въ-такомъ-случаѣ, я не стану дѣлать препятствія. Я очень сожалѣю, что не могу мѣнять свои мнѣнія такъ-же легко, какъ вы.
Миледи, произнося эти слова, принужденно улыбнулась; это не скрылось отъ миссъ Галиндо.
— Вы, миледи, произнесла она послѣ нѣкотораго раздумья: — не могли узнать мистера Грея такъ-коротко, какъ я. А это — совсѣмъ другое дѣло. Что жь касается прихожанъ, то они во всемъ послѣдуютъ вашему руководительству, миледи; такимъ-образомъ, нечего и ожидать, что сами они потребуютъ основанія воскресной школы.
— Я никогда и ни въ чемъ не руководила ихъ, какъ вы выражаетесь, миссъ Галиндо, сказала миледи важно.
— Да, вы руководили ихъ, возразила миссъ Галиндо, грубо; но, желая понравиться, тотчасъ-же прибавила: — Прошу извинить, миледи, вы руководили ихъ. Ваши предки жили здѣсь съ незапамятныхъ временъ и владѣли землею, на которой жили предки настоящихъ прихожанъ. Вы сами родились среди ихъ и со дня вашего рожденія были для нихъ, такъ-сказать, королевою; они говорятъ, что вы, миледи, были къ нимъ всегда ласковы и снисходительны; ни я предоставляю мистеру Кроссу говорить вамъ, миледи, похвальныя рѣчи. Вы однѣ, миледи, руководите мыслями прихожанъ и многихъ изъ нихъ избавляете отъ непріятностей и безпокойствъ, потому-что многіе не могли бы отличить дурное отъ хорошаго, еслибъ имъ приходилось думать за самихъ себя. Противъ этого, впрочемъ, нечего и говорить: пусть будете вы ихъ руководительницею, миледи, еслибъ вы только согласились съ мнѣніями мистера Грея.
— Въ послѣдній разъ, когда онъ былъ здѣсь, произнесла миледи: — я сказала ему, что подущаю объ этомъ. Я могла лучше разсудить объ извѣстныхъ предметахъ, еслибъ представили ихъ мнѣ одной, а не говорили бы о нихъ безпрестанно.
Миледи произнесла эти слова своимъ обычнымъ мягкимъ тономъ, по съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ; она, казалось мнѣ, была очень разстроена; черезъ минуту, однакожь, она переломила себя и сказала:
— Вы не знаете, какъ надоѣдаетъ мистеръ Горнеръ съ этими толками объ образованіи при каждомъ случаѣ. не то, чтобъ онъ много распространялся о немъ, нѣтъ, этого онъ не дѣлаетъ; но онъ не можетъ не упомянуть объ этомъ предметѣ.
— Я знаю, миледи, отчего онъ говоритъ объ этомъ, сказала миссъ Галиндо. — Бѣдный мальчикъ, Герри Грегсенъ, никогда не будетъ въ состояніи заработывать насущный хлѣбъ физическими трудами, онъ на вѣкъ останется хромымъ. Мистеръ Горнеръ думаетъ о Герри болѣе, нежели о комъ-либо за свѣтѣ… исключая, можетъ-быть, васъ, миледи.
Въ какомъ-же миломъ обществѣ находилась миледи!
— Онъ имѣетъ свои собственные планы касательно обученіи Герри; и еслибъ только мистеру Грею удалось учредить школу, то мистеръ Горнеръ и онъ думаютъ, что Герри могъ бы быть школьнымъ учителемъ, такъ-какъ вамъ, миледи, не угодно, чтобъ онъ былъ вамъ полезенъ, какъ писецъ управляющаго. Я желала бы, чтобъ вы, миледи, согласились на этотъ планъ, который такъ близокъ сердцу мистера Грея.
При этихъ словахъ миссъ Галиндо пристально посмотрѣла на миледи. Но леди Ледлоу встала съ своего мѣста, какъ бы желая прекратить разговоръ, и въ тоже время сухо произнесла только слѣдующее:
— Въ-самомъ-дѣлѣ! Мистеръ Горнеръ и мистеръ Грей далеко ушли впередъ въ своихъ планахъ прежде моего согласія.
— Вотъ! воскликнула миссъ Галиндо, когда миледи оставила насъ, извинившись въ томъ, что уходитъ. — Я дала волю своему длинному глупому языку и тѣмъ повредила только дѣлу. Конечно, въ настоящее время люди строятъ весьма-обширные планы, особенно человѣкъ больной, принужденный лежать цѣлый день на софѣ.
— Досада миледи скоро пройдетъ, сказалъ я, длятого, чтобъ извинить миледи.
Но я такимъ образомъ заставила миссъ Галиндо обратить свой гнѣвъ на меня.
— Да развѣ миледи не имѣетъ права сердиться на меня, если хочетъ, и сердиться на меня столько времени, сколько ей будетъ угодно? Развѣ я жалуюсь на нее, что вы мнѣ говорите это? Позвольте вамъ сказать, что я знаю миледи уже тридцать лѣтъ, и еслибъ она взяла меня за плечи и вытолкала изъ дому, то моя любовь къ ней увеличилась бы только. А потому я вамъ не совѣтую обращаться ко мнѣ съ приторными примирительными рѣчами. Я болтала сегодня, какъ глупый попугай и вполнѣ заслужила гнѣвъ миледи. Итакъ, прощайте, миссъ! да прежде узнайте леди Ледлоу такъ же хорошо, какъ я знаю ее, а потомъ уже вы можете сказать мнѣ, что ея досада скоро пройдетъ!
И съ этими словами миссъ Галиндо вышла изъ комнаты.
Я не могла въ точности объяснить себѣ, что я сдѣлала дурнаго; но впредь я уже остерегалась быть посредницей между миледи и миссъ Галиндо и не позволяла себѣ дѣлать какія-либо заключенія одной на на счетъ другой: замѣтила, что какое-то могущественное чувство признательности заставляло миссъ Галиндо боготворить миледи.
Между-тѣмъ, Герри Грегсенъ начиналъ уже ходить по деревнѣ, прихрамывая, но все еще оставался въ домѣ мистера Грея; здѣсь онъ могъ быть безпрестанно подъ надзоромъ доктора, здѣсь ходили за нимъ, какъ слѣдуетъ, и давали ему нужную пищу. Рѣшили, что когда нѣсколько возстановится его здоровье, то онъ перейдетъ въ домъ мистера Горнера; но такъ какъ управляющій жилъ довольно далеко и въ сторонѣ отъ дороги, и большую часть дня не былъ дома, то онъ согласился оставить Герри въ домѣ, куда его принесли разбитаго, пока мальчикъ не понравится совершенно; и мистеръ Горнеръ согласился на это очень-охотно (какъ я могла заключить объ этомъ изъ словъ миссъ Галиндо), потомучто мистеръ Грей, на сколько позволяла его собственная слабость, училъ Герри такъ, какъ желалъ того мистеръ Горнеръ.
Чтожь касается Грегсена отца, то онъ, дикарь, почти всю жизнь проводившій въ лѣсахъ, охотникъ на чужихъ земляхъ, мѣдникъ, однимъ словомъ, человѣкъ мастеръ на всѣ руки, — становился ручнымъ, видя, какъ ласково обращались съ его ребенкомъ. До-этихъ-поръ онъ былъ противъ всѣхъ людей, также точно, какъ всѣ были противъ него. Судебное дѣло, о которомъ я вамъ разсказывала, когда мистеръ Грей и даже миледи приняли участіе въ томъ, чтобъ освободить Грегсена-отца изъ несправедливаго заключенія, была первая справедливость, оказанная ему людьми впродолженіе всей его жизни; это обстоятельство примирило его съ людьми и привязало его къ мѣсту, гдѣ онъ прежде жилъ только по временамъ. Я не знаю, были ли нѣкоторые поселяне благодарны ему за то, что онъ остался въ ихъ сосѣдствѣ, а не убрался отъ нихъ, что онъ прежде часто дѣлалъ, по основательнымъ причинамъ, безъ всякаго сомнѣнія, изъ личной безопасности. Герри былъ выродкомъ изъ десятка или дюжины дѣтей, не пользовавшихся хорошею репутаціею; дѣйствительно, одинъ изъ сыновей былъ осужденъ на каторжную работу за покражу, совершенную въ отдаленной части графства, и въ деревнѣ разсказывали, какъ Грегсенъ-отецъ возвратился изъ суда въ дикомъ бѣшенствѣ, огромными шагами ходилъ по деревнѣ и клялся отмстить; его большіе черные глаза страшно сверкали изъ-подъ длинныхъ волосъ, въ безнорялкѣ падавшихъ на его лицо, онъ безпрестанно двигалъ руками, по временамъ поднимая ихъ съ выраженіемъ безсильнаго отчаяніи; жена и дѣти ходили за нимъ и плакали. Послѣ этого, разсказывали въ деревнѣ, все семейство исчезло изъ графства на нѣсколько времени, заперевъ свою грязную лачужку и зарывъ ключь отъ дверей, какъ говорили сосѣди, въ насыпь, на которой помѣщалась изгородь. Грегсены появились снова около того времени, когда прибылъ въ Генбёри мистеръ Грей. Можетъ-быть, новый пасторъ никогда не слышалъ о дурныхъ качествахъ семейства, или полагалъ, что оно имѣетъ тѣмъ болѣе нравъ на христіанскую заботливость, довольно того, грубый, дикій, сильный и исполинскаго росту язычникъ Грегсенъ-отецъ сдѣлался истиннымъ рабомъ слабаго, щедушнаго, нервнаго, недовѣрившаго самому себѣ настора. Грегсенъ питалъ также нѣкотораго рода уваженіе къ мистеру Горнеру, какъ къ человѣку, который былъ могущественнѣе его; Грегсенъ былъ не совсѣмъ доволенъ тѣмъ, что управляющій завладѣлъ его Герри; мать покорялась этому довольно охотно и подавляла въ себѣ чувство материнской ревности, въ надеждѣ, что ея сынъ будетъ имѣть лучшее и болѣе-уважаемое положеніе, и не будетъ биться въ жизни, какъ бились его родители. Но мистеръ Горнеръ, какъ управляющій, и Грегсенъ, охотникъ на чужихъ земляхъ и непостоянный поселенецъ, въ прежнее время приходили въ непріятныя соприкосновенія другъ съ другомъ слишкомъ часто, и потому нельзя было и ожидать, чтобъ между ними когда-либо возникли дружескія отношенія. Даже въ настоящее время, когда Грегсенъ долженъ былъ только питать чувство признательности за своего сына, онъ непремѣнно свернулъ бы въ сторону, еслибъ увидѣлъ, что мистеръ Горнеръ идетъ къ нему на встрѣчу; и мистеру Горнеру слѣдовало вооружиться всѣмъ своимъ природнымъ хладнокровіемъ и пріобрѣтенною надъ собою властью, длагого, чтобъ иногда не представить Герри жизнь отца предостереженіемъ. Между тѣмъ, относительно мистера Грея, Грегсенъ не имѣлъ никакихъ причинъ длятого, чтобъ избѣгать его. Браконьеръ питалъ нѣкотораго рода чувство физическаго протектората къ пастору; послѣдній обнаруживалъ нравственное мужество, безъ котораго Грегсенъ никогда не сталъ бы уважать его, тѣмъ, что не разъ прямо заставалъ его за противузаконными дѣлами и просто и рѣшительно говорилъ, что онъ дѣлаетъ дурно, и въ то же время изъявлялъ столь твердую надежду на лучшія качества Грегсена, что суровый браконьеръ не могъ бы поднять пальца на мистера Грея, даже въ такомъ случаѣ, еслибъ зналъ, что этимъ способомъ избѣгнетъ угрожающей ему тюрьмы. Онъ внималъ смѣлымъ словамъ пастора съ одобрительною улыбкою, почти такъ же, какъ, можетъ-быть, слушалъ мистеръ Гулливеръ проповѣдь лилипута. Но когда смѣлыя слова сопровождались благосклонными поступками, то въ сердцѣ Грегсена пробуждалась нѣмая признательность къ виновнику ихъ. И самое лучшее здѣсь было то, что мистеръ Грей ничего не зналъ о добромъ дѣлѣ, имъ совершенномъ, или считалъ себя не болѣе какъ орудіемъ Божьей воли. Онъ, правда, часто обращался къ Богу съ пламенною молитвою, благодаря за совершенное дѣло, и любилъ дикаря за его грубую признательность; но когда бѣдный юный пасторъ лежалъ на своемъ болѣзненномъ одрѣ и молилъ (такъ разсказывала намъ миссъ Галиндо) Бога о томъ, чтобъ онъ простилъ ему его безполезную жизнь, то ему никогда не приходила въ голову мысль, что онъ былъ виновникомъ обращенія души Грегсена на путь истинный. Прошло уже болѣе трехъ мѣсяцевъ съ того времени, когда мистеръ Грей въ послѣдній разъ былъ въ Генбери-Кортѣ. Все это время онъ былъ прикованъ къ своему дому, если не къ болѣзненному одру, и онъ не видѣлъ миледи съ послѣдняго спору о ригѣ фермера Геля.
Миледи нельзя было винить въ этомъ; никто, кромѣ ея не могъ быть такъ внимателенъ во всѣхъ отношеніяхъ къ малѣйшей нуждѣ какого-нибудь больнаго, въ особенности же мистера Грея. И она непремѣнно навѣстила бы его въ его собственномъ домѣ, она даже велѣла передать ему свое желаніе, но она поскользнулась на гладкой дубовой лѣстницѣ и вывихнула себѣ ногу.
Такимъ образомъ, мы ни разу не видѣли мистера Грея со времени его болѣзни, какъ вдругъ въ ноябрскій день доложили миледи, что мистеръ Грей желаетъ говорить съ нею. Она сидѣла въ своей комнатѣ, въ комнатѣ, гдѣ я лежала теперь постоянно, и пришла въ смущеніе, услышавъ, что мистеръ Грей находился въ внизу.
Она не могла спуститься къ нему, нога ея еще продолжала болѣть, и велѣла попросить его къ себѣ.
— Въ какую погоду имъ вышелъ со двора! воскликнула она, увидѣвъ туманъ, доходившій до самыхъ окопъ и скрывавшій великолѣпныя листья большаго ползучаго растенія, которое росло передъ террассой.
Онъ вошелъ въ комнату блѣдный и дрожа всѣмъ тѣломъ, и дико осмотрѣлся кругомъ. Потомъ онъ поспѣшно подошелъ къ креслу, на которомъ сидѣла леди Ледлоу, взялъ и, къ моему удивленію, поцаловалъ руку миледи, не произнеся ни слова и все еще дрожа всѣмъ тѣломъ.
— Мистеръ Грей! быстро произнесла миледи, предчувствуя несчастіе и вся въ страхѣ. — Что это значитъ? Вы необыкновенно взволнованы.
— Дѣйствительно, случилось необыкновенное, отвѣчалъ онъ, употребляя чрезвычайныя усилія для того, чтобъ казаться спокойнымъ, — Джентльменъ пріѣхалъ ко мнѣ въ домъ съ полчаса назадъ… мистеръ Гоуардъ. Онъ прибылъ прямо изъ Вѣны.
— Мой сынъ! воскликнула моя дорогая леди и, какъ бы требуя отвѣта, безмолвно протянула руки къ пастору.
— Богъ далъ, Богъ и взялъ. Благословенно да будетъ имя Господне!
Но бѣдная леди не была въ состояніи повторить эти слова. Ея сынъ былъ послѣдній изъ дѣтей, остававшійся въ живыхъ. А нѣкогда она была счастливая мать девятерыхъ дѣтей.
XII.
[править]Я стыжусь признаться въ чувствахъ, которыя въ это время переполняли меня; эти чувства, впрочемъ, нисколько не ослабляли симпатіи, ощущаемой нами всѣми къ глубокой горести нашей дорогой леди; хотя это можетъ показаться вамъ противорѣчіемъ, но симпатія была сильнѣе всего прочаго, въ чемъ вы убѣдитесь, если выслушаете все.
Въ то время, о которомъ я говорю, я чувствовала себя очень-нездоровою и вѣроятно, болѣзнь тѣла была причиною болѣзни души; мнѣ безпрестанно приходила на память смерть моего отца, когда я видѣла, какъ всюду выражалась печаль о смерти милорда, который не сдѣлалъ ни для деревни, ни для прихода, ничего такого, что должно было бы измѣнить обычное теченіе жизни только потому, что милордъ умеръ на чужбинѣ. Мой отецъ тратилъ свои лучшіе года въ тяжкихъ усиліяхъ, физическихъ и нравственныхъ, на пользу людей, среди которыхъ жилъ. Его семейство, конечно, по праву занимало главное мѣсто въ его сердцѣ; въ противномъ случаѣ онъ не былъ бы достоинъ уваженія, еслибъ и былъ человѣкомъ благотворительнымъ. Но послѣ семейства, вся его забота была обращена на прихожанъ и сосѣдей. А между тѣмъ, когда онъ умеръ, церковные колокола звонили и ихъ каждый ударъ только снова растравлялъ рану нашего сердца; но шумъ обычной дневной суеты не прекращался, тѣсно окружая насъ, обозы и телеги, крики на улицахъ, отдаленные уличные органы (добрые сосѣди отдаляли ихъ отъ нашей улицы): дѣловая, полная безпокойства и тревоги жизнь лежала на насъ тяжкимъ гнетомъ и безпрестанно раздражала чувствительную струну нашего сердца.
И когда мы вошли въ церковь — такъ-сказать, въ собственную церковь моего отца, то хотя подушки каѳедры были покрыты чернымъ и многіе изъ собравшихся въ церкви надѣли какой-нибудь скромный признакъ траура, все это, однакожь, почти вовсе не измѣняло обычнаго вида мѣста, гдѣ мы находились. А между-тѣмъ, можно — ли сравнить связь лорда Ледлоу съ Генбёри, съ занятіями и должностью моего отца въ деревнѣ, гдѣ мы жили?
О! какъ я стыдилась этихъ чувствъ! Я полагаю, что еслибъ я видѣла миледи, еслибъ я осмѣлилась просить, чтобъ меня допустили къ ней, я не чувствовала бы себя столь-печальною, столь-жалкою. Но она сидѣла въ своей комнатѣ, которая вся была завѣшена чернымъ, неисключая и оконъ. Миледи болѣе мѣсяца не видѣла дневнаго свѣта, у ней горѣли свѣчи, лампы и тому подобное. Одна Адамсъ входила къ ней. Мистеръ Грей но получалъ позволенія видѣть ее, хотя заходилъ къ намъ ежедневно. Даже мистрисъ Медликоттъ не видѣла миледи почти цѣлыя двѣ недѣли. Видъ горести миледи или даже воспоминаніе о ней заставляли мистрисъ Медликоттъ быть разговорчивѣе обыкновеннаго. Заливаясь слезами и безпрестанно двигая руками, она разсказывала намъ (мѣстами она даже прибѣгала къ нѣмецкому языку, когда чувствовала, что не довольно-плавно могла выразиться на англійскомъ), что миледи, блѣдная, сидѣла одна въ мрачной комнатѣ, подлѣ нея стояла лампа съ зонтикомъ, свѣтъ отъ которой падалъ на открытую библію, на большую фамильную библію. Послѣдняя была открыта не на какой-нибудь главѣ, или на утѣшающемъ стихѣ, но на страницѣ, гдѣ были означены дни рожденія девятерыхъ дѣтей миледи. Пятеро изъ нихъ умерли въ дѣтствѣ — жертвою жестокой системы, запрещавшей матери кормить грудью своихъ дѣтей; четверо жили долѣе: изъ нихъ Юрайенъ умеръ первымъ, Югтред-Мортимеръ послѣднимъ.
Мистрисъ Медликоттъ разсказывала намъ, что миледи не плакала; она казалась совершенно-спокойною, сидѣла неподвижно и молчала. Она отстраняла отъ себя все, что только могло напомнить дѣло, и отсылала къ мистеру Горнеру. А между тѣмъ, она не опускала ни малѣйшаго обряда, который могъ быть почестью послѣднему потомку ея рода.
Въ тѣ времена гонцы ѣздили очень медленно, а дѣла дѣлались еще тише. Прежде нежели письма миледи успѣли достигнуть Вѣны, прахъ милорда былъ уже преданъ землѣ. Заговорили-было (какъ разсказывала намъ мистрисъ Медликоттъ) о томъ, что слѣдовало вырыть гробъ и перевезти его въ Генбёри. Но душеприкащики, родственники со стороны лорда Ледлоу, недоумѣвали, какъ поступить въ такомъ случаѣ. Если прахъ милорда доставить въ Англію, то его надобно будетъ отвезти въ Шотландію и предать землѣ рядомъ съ Монксгевенскими предками милорда. Миледи, глубоко-огорченная подобнымъ требованіемъ, не хотѣла вступать въ переговоры, опасаясь, чтобъ они не повели къ неприличнымъ спорамъ. Тѣмъ не менѣе вслѣдствіе понесенной миледи утраты, деревня и помѣстье Генбери должны были облечься во всѣ возможные признаки траура. Церковные колокола звонили утромъ и вечеромъ. Самая церковь внутри была вся обита чернымъ. Гербы покойнаго были разставлены всюду, гдѣ только было прилично стоять гербамъ. Всѣ арендаторы и ихъ семейства говорили въ полголоса болѣе недѣли, едва осмѣливаясь замѣтить другъ другу, что тѣло всякаго человѣка, даже графа Ледлоу и послѣдняго изъ рода Генбери, было ничто иное, какъ прахъ. Даже «Сражающійся Левъ» заперъ дверь съ лицевой стороны на (лицо у него не было ставень) и тѣ, которые хотѣли выпить, должны были входить съ грязнаго крыльца; шумъ и гамъ прекратились, всѣ сидѣли за своими стаканами молча и уныло. Глаза миссъ Галиндо распухли отъ слезъ; она разсказала мнѣ, и при этомъ изъ глазъ ея хлынулъ новый потокъ слёзъ, что застала даже горбатую Салли рыдающею надъ библіею и въ первый разъ въ жизни съ носовымъ платкомъ въ рукахъ, такъ-какъ передники, которые Салли должна была носить по своимъ занятіямъ, не вполнѣ согласовались съ этикетомъ и не могли быть употребляемы при преждевременной смерти лорда.
Если внѣ дома дѣла находились въ такомъ положеніи, то «помножьте это на три», какъ говорила, бывало, миссъ Галиндо, и вы составите себѣ понятіе о томъ, что происходило въ-самомъ-дѣлѣ. Мы всѣ говорили шопотомъ; мы старались не ѣсть и дѣйствительно потрясеніе было такъ велико, и мы такъ были озабочены за миледи, что впродолженіе нисколькихъ дней не имѣли большаго аппетита. Но послѣ этого, наша симпатія стала слабѣе, между-тѣмъ, какъ плоть становилась требовательнѣе. Но мы долго говорили въ полголоса и наши сердца ныли, когда мы вспоминали о миледи, которая сидѣла одна въ темной комнатѣ, гдѣ лампа бросала свѣтъ только на одну важную страницу.
Мы желали… о, какъ желала я, чтобъ она приняла мистера Грея! Но Адамсъ говорила, что но ея мнѣнію, къ миледи можно допустить только епископа. Никто, однакожь, не рѣшался послать за нимъ.
Все это время мистеръ Горнеръ страдалъ со всѣми. Онъ былъ вѣрнымъ слугой большой фамиліи Генбери, изъ которой оставалась въ настоящее время одна только слабая старуха, и очень горевалъ о вѣроятномъ пресѣченіи этого рода. Кромѣ того, онъ во всѣхъ отношеніяхъ чувствовалъ къ миледи симнатію и уваженіе глубже, нежели то могли предполагать люди, видѣвшіе, что его манеры были всегда равны и холодны. Онъ страдалъ отъ грусти. Онъ страдалъ еще болѣе, потомучто видѣлъ несправедливость. Душеприкашики милорда безпрестанно присылали ему письма. Миледи рѣшительно объявила, что ничего не хочетъ слышать о дѣлахъ и все ввѣряетъ ему. Но дѣла были чрезвычайно-сложныя, такъ-что и никогда не могла понять ихъ вполнѣ. Сколько я понимала, дѣло заключалось вотъ въ чемъ. Помѣстье миледи Генбери было отдано въ залогъ длятого, чтобъ дать милорду, ея мужу, средства, которыя позволили бы ему устроить его шотландскія имѣнія по какому-то новому образцу, требовавшему капитала. Это обстоятельство не имѣло никакого значенія до-тѣхъ-поръ, пока былъ живъ милордъ, ея сынъ, который послѣ смерти матери долженъ былъ наслѣдовать и тѣ и другія имѣнія, такъ говорила леди-Ледлоу и такъ она чувствовала; и она отказывалась сдѣлать какія-либо распоряженіи для обезпеченія того, чтобъ представители и владѣтели шотландскихъ имѣніи возвратили капиталъ или хотя бы платили проценты залога владѣтелю помѣстій Генбери: она говорила всегда, что ей было бы дурно разсчитывать на случай смерти ея сына.
Но онъ умеръ бездѣтнымъ, холостымъ. Наслѣдниками обоихъ помѣстій были: помѣстья Монкегевенъ, эдинбургскій адвокатъ, дальній родственникъ милорда, помѣстья Генбери — наслѣдники третьяго сына эсквайра Генбери, жившаго при королевѣ Аннѣ.
Эта запутанность дѣлъ сильно огорчала мистера Горнера. Онъ всегда былъ противъ залога, ненавидѣлъ платежъ процентовъ, потому-что это принуждало миледи соблюдать нѣкоторую бережливость, не соотвѣтствовавшую, по его мнѣнію, положенію семейства, хотя миледи была бережлива только въ томъ, что касалось ея особы. Бѣдный мистеръ Горнеръ! Онъ былъ всегда такъ холоденъ, такъ суровъ въ обращеніи, говорилъ такъ коротко и рѣшительно, что всѣ мы были къ нему несправедливы. Миссъ Галиндо почти первая въ это время стала отзываться о немъ благосклонно или вообще стала обращать на него вниманіе, тогда-какъ прежде и она и всѣ мы старались избѣгать его, если видѣли его приближеніе.
— Мистеръ Горнеръ, кажется, несовсѣмъ-то здоровъ, сказала она однажды, недѣли три спустя послѣ того, какъ мы получили извѣстіе о смерти милорда. — Онъ все сидитъ, положивъ голову на руки, и едва слышитъ, когда я говорю съ нимъ.
Но я скоро забыла объ этомъ, потому-что миссъ Галиндо не упоминала больше о мистерѣ Горнерѣ. Вскорѣ и миледи снова вышла къ намъ. Изъ пожилой женщины она сдѣлалась старухой. Она явилась къ намъ сгорбленною, слабою и блѣдною старухой, въ платьѣ изъ тяжелаго чернаго сукна; она никогда не говорила о своей глубокой печали, никогда не намекала на нее, она была спокойнѣе, ласковѣе прежняго; ея глаза, помутившіеся отъ слёзъ, также не выражали ея страданій.
Она приняла мистера Грея уже въ концѣ срока ея уединенія, продолжавшагося мѣсяцъ. Но я думаю, что она и съ нимъ не говорила о своемъ собственномъ горѣ. Всякое воспоминаніе о немъ, казалось, было погружено въ ней глубоко. Однажды мистеръ Горнеръ прислалъ сказать, что онъ чувствуетъ себя очень-нездоровымъ и не можетъ прійти къ намъ; вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ прислалъ миссъ Галиндо записку, въ которой объяснялъ, какъ и что ей было нужно дѣлать безъ него, и увѣдомлялъ, что явится къ должности на другое утро весьма-рано. На другое утро онъ уже быль мертвъ!
Миссъ Галиндо сообщила миледи о смерти мистера Горнера. Миссъ Галиндо плакала, сообщая печальное извѣстіе; миледи же не могла плакать, хотя и была сильно огорчена этимъ несчастнымъ случаемъ. Казалось, ей было физически невозможно плавать, какъ-будто она уже пролила всѣ свои слёзы. Сверхъ того, сколько мнѣ кажется, она не столько удивлялась смерти мистера Горнера, сколько тому, что была жива сама. И не было ли естественно, что столь-вѣрный человѣкъ умеръ съ горя, когда семейство, къ которому онъ принадлежалъ, лишилось опоры, наслѣдника, своей послѣдней надежды?
Да, дѣйствительно, мистеръ Горнеръ былъ вѣрный человѣкъ. И не думаю, чтобъ въ настоящее время нашлось много такихъ вѣрныхъ людей; во, можетъ-быть, это только кажется такъ мнѣ — старухѣ. Когда стали читать его завѣщаніе, то увидѣли, что вскорѣ послѣ несчастія съ Герри
Грегсеномъ, мастеръ Горнеръ назначилъ мальчику нѣсколько тысячъ (кажется, три), которыя были имъ сбережены, изъяновъ желаніе, чтобъ душеприкащики обучили Герри извѣстнымъ предметамъ, къ которымъ, по мнѣнію мистера Горнера, онъ обнаруживалъ способность; тутъ же въ одной фразѣ заключалось нѣкотораго рода извиненіе его передъ миледи: онъ писалъ, что увѣчное состояніе лишитъ Герри возможности добывать себѣ пропитаніе посредствомъ однѣхъ физическихъ способностей, «какъ того желала леди, желанія которой онъ, завѣщатель, былъ обязанъ уважать».
Но при завѣщаніи находилась еще приписка, составленная послѣ смерти лорда Ледлоу; она была написана уже ослабѣвшею рукою самого мистера Горнера, какъ-бы только еще на-черно; можетъ-быть, покойный надѣялся увидѣться въ скоромъ времени съ какимъ-нибудь Кристомъ и сдѣлать новое завѣщаніе Въ этой припискѣ онъ уничтожалъ свое прежнее назначеніе денегъ Герри Грегсену. Онъ оставлялъ только двѣсти фунтовъ мистеру Грею, прося послѣдняго употребить ихъ на пользу Герри Грегсена по своему усмотрѣнію. Затѣмъ, онъ завѣщавалъ свои остальныя сбереженныя деньги миледи, изъявляя надежду, что онѣ составятъ подкладъ для уплаты залога, который такъ терзалъ покойнаго при жизни. Я не повторю всего этого языкомъ юридическимъ; объ этомъ разсказывала мнѣ миссъ Галиндо, а она, можетъ-быть, и ошибалась во многомъ. Впрочемъ, миссъ Галиндо была очень-толкова и въ скоромъ времени пріобрѣла уваженіе мистера Смитсена, адвоката миледи изъ Бервика. Мистеръ Смитсенъ уже зналъ не много миссъ Галиндо, какъ лично, такъ и по наслышкѣ; но, кажется, онъ не ожидалъ найти ее въ должности писца и сначала сталъ-было обходиться съ нею съ нѣкоторымъ презрѣніемъ, не выходившимъ, впрочемъ, изъ границъ вѣжливости. Миссъ Галиндо, однакожь, была женщина живая и умная; она, если хотѣла, могла подавить въ себѣ эксцентричность въ словахъ и въ поступкахъ, которою такъ дорожила. Скажу даже больше: обыкновенно она была такъ болтлива, что еслибъ она не была забавна и не имѣла добраго сердца, то своею безпрестанною болтовнею могла бы утомить слушающаго. Но со времени пріѣзда къ намъ мистера Смитсена, она приходила ежедневно въ своемъ воскресномъ платьѣ, не говорила болѣе того, что требовалось въ отвѣтъ на его вопросы; ея книги и бумаги были въ совершенномъ порядкѣ и содержались ею методически, отчетъ о дѣлахъ былъ всегда точенъ, такъ-что на него можно было положиться смѣло. Она съ удовольствіемъ замѣтила, что восторжествовала надъ презрѣніемъ мистера Смитсена къ женщинѣ-писцу и надъ его предубѣжденіемъ къ ея непрактичной эксцентричности.
— Ужь не хлопочите, пожалуйста, сказала она однажды, входя въ мою комнату и садясь возлѣ меня. — Мистеръ Смитсенъ человѣкъ добрый… человѣкъ съ сердцемъ… и хорошій юристъ, въ этомъ я не сомнѣваюсь нисколько; а между-тѣмъ, онъ не въ-состояніи узнать женщину. Я не сомнѣваюсь въ томъ, что онъ, возвратившись въ Бервикъ, ужь не будетъ больше вѣрить людямъ, которые заставили его думать, что я ни къ чему не гожусь. О, моя милая, а онъ думалъ это! Онъ обнаруживалъ свое предубѣжденіе противъ меня въ двадцать разъ хуже, нежели мой дорогой мистеръ Горнеръ. Изъ угожденія миледи онъ приступилъ къ обычнымъ дѣламъ и только ради ея выслушалъ мои отчеты и провѣрилъ мои книги. Если допустить, чтобъ женщина считала себя полезною, то она, пожалуй, можетъ сдѣлать какой-нибудь вредъ. О, а понимала его, и я рада, что онъ не понялъ меня… да, я могу сказать это… по-крайней-мѣрѣ, онъ могъ понять меня только съ одной стороны. Если я стремлюсь къ какой-нибудь цѣли, то могу и измѣнить свое поведеніе согласно съ этою цѣлью. Тутъ былъ человѣкъ, думавшій, что женщина въ черномъ шелковомъ платьѣ была весьма-порядочная и достойная уваженія особа, и я стала женщиною въ черномъ шелковомъ платьѣ. Онъ воображалъ, что женщина не умѣетъ писать прямо, не можетъ сосчитать дважды два четыре и что для этого необходимъ мужчина. И только и занималась тѣмъ, что линовала книги, и на кончикахъ моихъ пальцевъ было нѣсколько больше чернильныхъ пятенъ, нежели у него. Но наибольшее торжество мое состояло въ томъ, что а придерживала свой языкъ. Онъ не посмотрѣлъ бы ни на мои книги, ни на мои счеты, ни на черное шелковое платье, еслибъ я говорила, когда меня не спрашивали. Такимъ-образомъ, впродолженіе этихъ десяти дней я схоронила въ себѣ больше мыслей, нежели высказала прежде въ теченіе всей моей жизни. Я говорила такъ коротко, такъ отрывисто, такъ страшно-сурово, что онъ считаетъ меня достойною быть мужчиною, я ручаюсь за это. Однакожь, моя милая, я должна возвратиться къ нему и прервать нашу бесѣду. До свиданія!
Но если мистеръ Смитсенъ былъ доволенъ миссъ Галиндо, то о всѣхъ прочихъ дѣлахъ по управленію онъ не могъ сказать того же. Всѣ дѣла находились въ ужасномъ безпорядкѣ. И не могу сказать, кто сообщилъ мнѣ отъ этомъ, но въ домѣ у всѣхъ составилось такое убѣжденіе. Я не знаю какой надзоръ существовалъ за молчаливымъ, суровымъ мастеромъ Горнеромъ въ его управленіи дѣлами миледи. Сама миледи, для женщины, знала дѣла довольно-хорошо. Ея отецъ, видѣвшій, что она будетъ наслѣдницею помѣстья Генбёри, далъ ей воспитаніе, считавшееся въ тѣ времена необыкновеннымъ; она охотно считала себя правительствующею королевою и съ удовольствіемъ сама рѣшала всѣ дѣла со своими арендаторами. Мистеръ Горнеръ, можетъ быть, велъ бы эти дѣла благоразумнѣе, но она не всегда слушалась его совѣтовъ. Она, бывало, довольно ясно и скоро говорила ему, что она сдѣлала бы и чего нѣтъ. Если мистеръ Горнеръ одобрялъ ея мысль, то онъ кланялся и тотчасъ-же отправлялся исполнять ея приказанія; если жь онъ не соглашался въ чемъ-нибудь съ нею, то, поклонившись, обыкновенно переминался до-тѣхъ-поръ, пока она не заставляла его высказать его мнѣніе, обратившись къ нему съ слѣдующими словами: «Ну, мистеръ Горнеръ! что жь вы скажете противъ этого? Она понимала его молчаніе также хорошо, какъ его разговоръ. Но въ конторѣ недоставало наличныхъ денегъ, мистеръ Горнеръ сдѣлался мраченъ и слабъ послѣ смерти своей жены, даже его собственныя дѣла уже не находились въ томъ порядкѣ, какъ годъ или два тому назадъ, потому — что его прежній писецъ мало-по-малу совершенно одряхлѣлъ и, во всякомъ случаѣ, не имѣлъ достаточно энергіи и смысла длятого, чтобъ своею дѣятельностью поддерживать дѣла упавшаго духомъ мистера Горнера.
Съ каждымъ днемъ мистеръ Смитсенъ становился недовольнѣе состояніемъ дѣлъ. Подобно всѣмъ лицамъ, занимавшимся дѣлами леди Ледлоу, онъ былъ связанъ съ семействомъ Генбёри, такъ — сказать, наслѣдственными узами. Съ-тѣхъ-поръ, какъ Смитсены сдѣлались юристами, они были адвокатами фамиліи Генбёри; они пріѣзжали въ помѣстье при всякомъ значительномъ случаѣ, касавшемся семейства, и имѣли возможность лучше всѣхъ понять характеры и связать звенья фамиліи, которая нѣкогда была многочисленною и разсѣянною всюду.
Пока во главѣ семейства Генбёри былъ мужчина, адвокаты вели себя какъ слуги и тогда только давали совѣты, когда требовали отъ нихъ. Но они приняли совершенно-другое положеніе въ то достопамятное время, когда рѣчь зашла о залогѣ: они были противъ отдачи имѣнія въ залогъ. Миледи запамятовала ихъ поведеніе, и съ-тѣхъ-поръ отношенія между ею и отцомъ этого мистера Смитсена стали нѣсколько холоднѣе.
Узнавъ въ какомъ положеніи мистеръ Смитсенъ нашелъ дѣла, я очень сожалѣла о миледи. Адвокатъ готовъ былъ винить мистера Горнера въ томъ, что нѣкоторыя дальнія фермы не находились въ должномъ порядкѣ и что въ ежегодномъ взносѣ доходовъ существовали недочёты. Обладая тактомъ, мистеръ Смитсенъ не высказывалъ, однакожь, своего неудовольствія, но миледи, по своему тонкому инстинкту, догадалась о мысляхъ адвоката и тотчасъ же объявила истину; она сообщила ему, что мистеръ Горнеръ неоднократно говорилъ ей о необходимости прибѣгнуть къ рѣшительнымъ мѣрамъ противъ нѣкоторыхъ фермеровъ, но что она каждый разъ останавливала его, находя, что такія мѣры были не согласны съ ея понятіями о правѣ, существующемъ между помѣщикомъ и его арендаторами. Она говорила также, что можетъ помочь нуждѣ въ наличныхъ деньгахъ бережливостью въ своихъ личныхъ расходахъ, которая могла бы дать пятьдесятъ фунтовъ ежегодно. Но лишь только мистеръ Смитсенъ коснулся большей экономіи, которая могла имѣть вліяніе на благосостояніе другихъ или повлечь за собою уменьшеніе наружныхъ почестей дома Генбёри, существовавшихъ съ-издавна, то миледи была неумолима. Ея прислуга состояла человѣкъ изъ сорока; изъ нихъ до двадцати человѣкъ были не въ состояніи исполнять свою должность надлежащимъ образомъ, а между-тѣмъ были бы оскорблены, если бы ихъ отпустили; они полагали, что исполняютъ свои обязанности, тогда какъ на дѣлѣ миледи содержала людей, ихъ замѣнявшихъ, и платила послѣднимъ. Мистеръ Смитсенъ предложилъ дать пенсію этимъ старымъ слугамъ, и за тѣмъ по сдѣланному имъ разсчету, въ экономіи оставалось ежегодно нѣсколько сотъ фунтовъ Но миледи не хотѣла и слышать объ этомъ. Мнѣ разсказывали, что онъ также настоятельно упрашивалъ ее позволить нѣкоторымъ изъ насъ возвратиться домой. Мы горько сожалѣли бы о разлукѣ съ леди Ледлоу, но отправились бы домой очень охотно, еслибъ знали только, что того требовали обстоятельства. Но она не выслушала даже и окончанія этого предложенія.
— Если я не могу дѣйствовать справедливо относительно всѣхъ, то я готова отступиться отъ плана, который былъ для меня источникомъ большаго удовольствія, по-крайней-мѣрѣ на будущее время я не стану приводить его въ исполненіе въ такихъ размѣрахъ. Но въ отношеніе этихъ молодыхъ дѣвицъ, которыя по добротѣ своей согласились жить со мною въ настоящее время, я связана обязательствами. Я не могу измѣнить своему слову, мистеръ Смигсенъ, и мы лучше перестанемъ говорить объ этомъ.
При этихъ словахъ она вошла въ комнату, гдѣ я лежала. На нею слѣдовалъ и мистеръ Смитсенъ; имъ нужно было взять бумаги, находившіяся въ бюро. Они не знали, что я была въ комнатѣ, и мистеръ Смитсенъ, увидѣвъ меня. пришелъ въ нѣкоторое замѣшательство при мысли, что я слышала его разговоръ съ миледи Но на лицѣ миледи не шевельнулся мускулъ. Весь свѣтъ могъ слышать ея ласковый, справедливый, откровенный разговоръ, и ей нечего было опасаться умышленныхъ перетолкованій въ дурную сторону. Она подошла ко мнѣ. поцаловала въ лобъ и потомъ уже стала искать нужныя бумаги.
— Вчера, миледи, я ѣхалъ мимо конингенскихъ фермъ. Я долженъ сказать, что съ огорченіемъ увидѣлъ въ какомъ состояніи онѣ находилисъ; вся почва, которая не пуста, истощена безпрестанными жатвами. Въ-продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ она не была удобрена ни разу. Кажется, нельзя вообразить себѣ большаго контраста, какъ существующаго между Гердингскою фермію и слѣдующими за нею полями, гдѣ всѣ изгороди находятся въ совершенномъ порядкѣ, засѣвъ производится но очереди, овцы ѣдятъ рѣпу на обширномъ пространствѣ… однимъ словомъ, гдѣ вы найдете все, чего только можно желать.
— Чья это ферма? спросила миледи.
— Къ-сожалѣнію, я долженъ сказать, что хорошая метода была принята не на вашей фермѣ. Сначала я подумалъ, что это была одна изъ вашихъ фермъ. Я остановилъ лошадь, длятого, чтобъ спросить кому принадлежала усадьба. Человѣкъ странной наружности, сидѣвшій на лошади какъ портной и чрезвычайно-внимательно слѣдившій за своими работниками, отвѣчалъ, что то была его ферма. Я не могъ снова спросить, кто онъ; но я началъ съ нимъ разговоръ я узналъ, что ему удалось нажить нѣкоторый капиталъ въ торговыхъ оборотахъ въ Бирмингемѣ и, что онъ купилъ этотъ участокъ земли (онѣ сказалъ, кажется, пятьсотъ акровъ), гдѣ онъ родился, а теперь принялся обработывать его самъ очень-усердно; осматривалъ Голингемъ и Уобернъ, и почти всю страну длятого, чтобъ самому ознакомиться съ этимъ занятіемъ.
— Это былъ, вѣроятно, Брукъ, диссидентъ-хлѣбникъ изъ Бирмингема, замѣтила миледи самымъ ледянымъ юномъ. — Мистеръ Смитсенъ, извините, что я такъ задержала васъ, но вотъ, кажется, письма, которыя вы желали видѣть.
Миледи ошиблась, если думала, что своими словами она укротитъ энтузіазмъ мистера Смитсена. Послѣдній окинулъ письма бѣглымъ взглядомъ и продолжалъ говорить о прежнемъ предметѣ.
— Вотъ, миледи, мнѣ и пришла въ голову мысль: что если бы у васъ былъ такой человѣкъ на мѣстѣ бѣднаго Горнера? онъ собиралъ бы доходы и управлялъ вашимъ помѣстьемъ такъ, что вы остались бы довольны имъ. Я не отчаиваюсь въ томъ, что мнѣ удастся склонить этого человѣка принять на себя эту обязанность. Я готовъ даже, самъ переговорить съ нимъ объ этомъ предметѣ, потому-что мы стали короткими друзьями за завтракомъ, къ которому онъ меня пригласилъ.
Леди Ледлоу обратила пристальный взоръ на мистера Смитсена въ то время, какъ онъ произносилъ эти слова, и продолжала смотрѣть на него до-тѣхъ-поръ пока онъ не кончилъ. Съ минуту она молчала.
— Вы очень добры, мистеръ Смитсенъ, сказала она наконецъ: но мнѣ не придется безпокоить васъ такою просьбою. Сегодня послѣ обѣда я напишу къ капитану Джемсу, другу одного изъ моихъ сыновей, который, какъ я слышала, получилъ тяжелую рану при Трафальгарѣ, и попрошу его оказать мнѣ честь занять мѣсто мистера Горнера.
— Капитанъ Джемсъ! Флотскій офицеръ! И онъ будетъ управлять вашимъ имѣніемъ, миледи!
— Да, если онъ будетъ такъ добръ. Я буду считать это снисхожденіемъ съ его стороны; но я слышала, что онъ хочетъ оставить должность, потому что его здоровье очень-дурно и доктора преимущественно совѣтуютъ ему жить въ деревнѣ. Я имѣю нѣкоторую надежду соблазнить его сюда къ намъ, такъ-какъ я узнала, что онъ совершенно-независимъ, если оставитъ свою должность.
— Капитанъ Джемсъ! Раненый капитанъ!
— Вы думаете, что я ужь слишкомъ требовательна, продолжала миледи. (Я не беру на себя рѣшить, сказала ли миледи это по простотѣ, или невинная злоба заставляла ее ложно перетолковывать слова и выраженіе лица мистера Смитсена). Но вы не думайте, что онъ капитанъ военнаго корабля, онъ только командиръ и получитъ очень-небольшую пенсію. Предлагая ему деревенскій воздухъ и физическія занятія, я, можетъ-быть, буду имѣть возможность возстановить его здоровье.
— Занятія! Миледи, позвольте спросить, какимъ образомъ морякъ можетъ управлять имѣніемъ? Ваши фермеры будутъ насмѣхаться надъ нимъ и презирать его.
— Я надѣюсь, что мои фермеры не будутъ вести себя такъ дурно, не станутъ насмѣхаться надъ человѣкомъ, котораго я захочу поставить надъ ними. Капитанъ Джемсъ имѣетъ, впрочемъ, опытность въ обращеніи съ людьми. Онъ обладаетъ замѣчательными практическими талантами и здравымъ смысломъ, какъ мнѣ говорили. Но, каковъ бы онъ ни былъ, дѣло остается между имъ и мною. Я могу только сказать, что буду считать себя счастливою, если онъ приметъ мое предложеніе.
На это нечего было и отвѣчать, если миледи говорила такимъ образомъ. Ужь прежде въ разговорѣ со мною, она упоминала о капитанѣ Джемсѣ, какъ о мичманѣ, который былъ очень-расположенъ къ ея сыну Юрайену. Она также говорила, если память не измѣняетъ мнѣ, что его семейныя обстоятельства были не въ цвѣтущемъ состояніи. Но, сознаюсь, хотя я ничего не понимала въ управленіи имѣніемъ, а была совершенно — согласна съ мнѣніемъ мистера Смитсена. Считая себя не вправѣ еще разъ говорить съ миледи объ этомъ предметѣ, онъ передавалъ свои мысли миссъ Галиндо, которая непремѣнно сообщала мнѣ всѣ новости, домашнія и деревенскія. Она была очень-расположена ко мнѣ, потому-что я, по ея словамъ, умѣла пріятно говорить; но, я думаю, она любила меня скорѣе потому, что я такъ внимательно слушала.
— Слышали вы новости объ этомъ капитанѣ Джемсѣ? говорила миссъ Галиндо. — Морякъ, безъ всякаго сомнѣнія, съ деревянною ногой. Что сказалъ бы мой бѣдный, дорогой, покойный господинъ, еслибъ онъ зналъ, кто будетъ его преемникомъ? Милая моя, когда почтальйонъ, бывало, приносилъ мнѣ письмо, то я часто съ сожалѣніемъ думала о томъ, что это одно изъ тѣхъ удовольствій, которыхъ я лишусь на небѣ. Но теперь, я полагаю, мистеръ Горнеръ долженъ быть признателенъ за то, что до него не достигаютъ никакія извѣстія; въ противномъ случаѣ онъ узналъ бы, что мистеръ Смитсенъ сошелся съ Бирмингемскимъ хлѣбопекомъ, узналъ бы объ этомъ капитанѣ на одной ногѣ, который будетъ скоро хозяйничалъ здѣсь въ имѣніи. Я полагаю, что капитанъ будетъ смотрѣть на поселянъ въ зрительную трубку. Я только боюсь, чтобъ онъ не завязъ какъ-нибудь въ грязи со своей деревянной ногой, потому-что я, право, не помогу ему. Впрочемъ, нѣтъ, я помогла-бы ему, сказала она, поправляясь: — я помогла-бы ему изъ уваженія къ миледи.
— Развѣ вы вѣрно знаете, что у него деревянная нога? спросила я. — Я слышала, какъ леди Ледлоу говорила о немъ мистеру Смитсену, но она говорила просто, что онъ былъ раненъ.
— Моряки всегда бываютъ ранены въ ногу. Съѣздите въ Гриничъ! Тамъ приходится на одного пенсіонера безъ руки двадцать человѣкъ, у которыхъ нѣтъ ноги. Но положимъ, что у него было-бы даже полдюжины ногъ, можетъ ли онъ смыслить что-нибудь въ управленіи имѣніемъ? Если онъ воспользуется добротою миледи и пріѣдетъ сюда, то а буду знать, что онъ человѣкъ безстыдный.
Какъ бы то ни было, капитанъ Джемсъ, однакожь, пріѣхалъ. Мѣсяцъ спустя послѣ этого разговора, послали карету за капитаномъ Джемсомъ, такъ же точно, какъ три года тому назадъ послали карету за мною. О его пріѣздѣ было столько разговоровъ, что мы всѣ ожидали его съ любопытствомъ, желая видѣть его и узнать, въ какой степени удовлетворительнымъ окажется этотъ опытъ, но нашему мнѣнію столь-необыкновенный. Но прежде, нежели я разскажу вамъ о нашемъ новомъ управителѣ, я должна коснуться событія столь же интереснаго, и должна сообщить о немъ по необходимости. Дѣло было въ томъ, что Герри Грегсенъ заслужилъ милость миледи. Я полагаю, что она оказывала ему свое расположеніе въ память мистера Горнера; но я могу только предполагать, какія основанія руководили образомъ дѣйствій миледи. Однажды Мери Легаръ сообщила мнѣ, что миледи послала за Герри и приказала ему придти къ ней, если его больная нога позволяла ему предпринять такой дальній путь; на другой день онъ пришелъ въ домъ, и его ввели въ ту самую комнату, въ которой онъ былъ однажды при весьма-несчастливыхъ обстоятельствахъ.
Мальчикъ былъ очень блѣденъ и вошелъ, опираясь на костыль; лишь только миледи увидѣла его, то приказала Джону подать стулъ и ласково попросила Герри сѣсть. Можетъ-быть, блѣдность придавала всей его наружности болѣе изящный и утонченный видъ; впрочемъ, я скорѣе полагала, что мальчикъ сдѣлался способнымъ воспринимать впечатлѣнія и что важное; достойное обращеніе, мистера Горнера и ласковыя и спокойныя манеры мистера Грея произвели въ немъ перемѣну къ лучшему; потомъ, мысли о болѣзни и смерти, по-видимому, дѣлаютъ многихъ изъ насъ джентльменами, пока мы находимся подъ вліяніемъ подобныхъ мыслей. Въ такое время мы не въ-состояніи шумѣть или сердиться; мы не въ-состояніи заниматься одними только мірскими дѣлами; потомучто близость невидимаго міра, пробуждая духъ и наполняя его страхомъ, заставляетъ насъ равнодушно и спокойно смотрѣть на всю житейскую пустую суету. Я должна присовокупить, что такъ однажды объяснилъ намъ мистеръ Грей перемѣну къ лучшему, происшедшую, какъ мы могли замѣтить, въ поведеніи Герри Грегсена.
Миледи долго молчала, не зная, съ чего бы ей лучше начать разговоръ, такъ-что Герри испугался ея молчанія. Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ я удивилась бы болѣе, нежели теперь; но со смерти милорда, ея сына, она измѣнилась во многомъ, стала гораздо-нерѣшительнѣе и недовѣрчивѣе къ самой себѣ.
Наконецъ, она обратилась къ нему съ слѣдующими словами, и мнѣ показалось, что на глазахъ у ней выступили слезы;
— Бѣдняжка, ты чуть-было не поплатился жизнію послѣ того, какъ я видѣла тебя въ послѣдній разъ.
На это Герри могъ отвѣтить только; „да“, и затѣмъ снова наступило молчаніе.
— И ты лишился въ мистерѣ Горнерѣ добраго, нѣжнаго друга.
Губы мальчика зашевелились, кажется, онъ произнесъ: „Не напоминайте, пожалуйста, объ этомъ!“ Но его слова нельзя было хорошенько разслышать, и миледи продолжала:
— И я также… да, для насъ обоихъ онъ былъ добрымъ, нѣжнымъ другомъ; онъ обнаружилъ свое расположеніе къ тебѣ весьма-великодушнымъ образомъ и хотѣлъ поступить еще великодушнѣе. Мистеръ Грей, вѣроятно, сказалъ тебѣ, что завѣщалъ тебѣ покойный?
Лицо мальчика не выразило ни малѣйшаго признака радости, онъ, повидимому, не сознавалъ, что обладалъ суммою, которая была для него состояніемъ.
— Мистеръ Грей, кажется, говорилъ, что онъ оставилъ мнѣ деньги.
— Да, онъ оставилъ тебѣ двѣсти фунтовъ.
— Но я былъ бы счастливѣе, еслибъ добрый мистеръ Горнеръ остался въ живыхъ, миледи, воскликнулъ онъ, и сильныя рыданія прервали его слова.
— Я вѣрю тебѣ, мой милый. Мы были бы счастливѣе, еслибъ наши покойники остались живы, и никакія деньги не могутъ утѣшить насъ въ ихъ потерѣ. Но ты знаешь… мистеръ Грей говорилъ тебѣ объ этомъ?.. Кто назначилъ всѣмъ намъ срокъ жизни. Мистеръ Горнеръ былъ добрый, справедливый человѣкъ; онъ велъ себя безукоризненно какъ относительно меня, такъ относительно и тебя. Ты, можетъ быть, не знаешь (только тутъ я поняла что миледи собиралась сказать Герри и почему медлила, не зная какъ лучше приступить къ этому), что мистеръ Горнеръ одно время думалъ-было оставить тебѣ гораздо-больше, вѣроятно, все, что имѣлъ, за исключеніемъ небольшой суммы, которую онъ назначилъ своему старому писцу, Моррисену. Но онъ зналъ, что это помѣстье, въ которомъ жили мои предки шестьсотъ лѣтъ, находилось въ долгу, и что мнѣ не предстояло возможности уплатить этотъ долгъ въ скоромъ времени; между-тѣмъ, онъ понималъ, что такому древнему имѣнію, какъ это, не слѣдовало принадлежать въ извѣстной степени другимъ людямъ, именно тѣмъ, которые дали въ долгъ деньги. Ты понялъ меня, не правда ли? сказала она, обращаясь къ Герри.
Онъ пересталъ плакать и слушалъ ее съ напряженнымъ вниманіемъ, стараясь понять, что она говорила; я полагаю, что онъ получилъ вообще довольно-вѣрную идею о состояніи дѣлъ, хотя, можетъ быть, ему было нѣсколько темно выраженіе: „помѣстье было въ долгу“. Но его любопытство было возбуждено въ достаточной степени и онъ желалъ, чтобъ миледи продолжала; такимъ образомъ на ея вопросъ онъ утвердительно кивнулъ головой, давая ей понять тѣмъ свое желаніе.
— Такимъ образомъ мистеръ Горнеръ перемѣнилъ назначеніе суммы, которую сначала хотѣлъ завѣщать тебѣ, и большую часть ея завѣщалъ мнѣ. намѣреваясь содѣйствовать мнѣ этимъ къ уплатѣ долга, о которомъ я тебѣ говорила. Эти деньги будутъ мнѣ большимъ вспомоществованіемъ и я употреблю всѣ старанія, чтобъ спасти остальное, и затѣмъ умру счастливою, оставляя помѣстье свободнымъ отъ долга.
Она остановилась.
— Но я не умру счастливою, думая о тебѣ, продолжала она послѣ нѣкотораго молчанія. — Я не знаю, хорошо ли, что нѣкоторые изъ насъ владѣютъ деньгами или большимъ имѣніемъ и значительными почестами. Но Богъ, по Своей волѣ, назначаетъ нѣкоторыхъ изъ насъ къ такому положенію, и мы обязаны оставаться на своемъ посту, какъ храбрые воины… Мистеръ Горнеръ сначала назначалъ эти деньги тебѣ. Если я возьму эти деньги и употреблю ихъ на уплату долга, то я возьму ихъ не иначе, какъ заимообразно отъ тебя, Герри Грегсенъ. Я буду уплачивать проценты по этой суммѣ мистеру Грею, который будетъ твоимъ опекуномъ до-тѣхъ-поръ, пока ты достигнешь совершеннолѣтія; онъ также опредѣлитъ, на что должны быть употреблены эти деньги длятого, чтобъ въ-послѣдствіи, когда помѣстье будетъ въ состояніи выплатить тебѣ капиталъ, эти деньги могли принесть тебѣ надлежащую пользу. Я полагаю, что тебѣ слѣдовало бы дать воспитаніе. Это будетъ для тебя новыми сѣтями при твоихъ деньгахъ! Но не унывай, Герри. Воспитаніе и деньги могутъ принесть надлежащую пользу, если мы только будемъ просить Всевышняго защитить насъ отъ искушеній, которыя онѣ влекутъ за собою.
Герри ничего не могъ отвѣчать на это, хотя, я была увѣрена въ томъ, онъ понялъ все. Миледи, однакожь, хотѣла заставить его говорить длятого, чтобъ узнать, что было у него на умѣ, и спросила его что сдѣлалъ бы онъ съ деньгами, еслибъ могъ получить часть ихъ теперь же? На этотъ простой вопросъ, не касавшійся чувствъ, онъ отвѣчалъ, повидимому, очень-охотно.
— Я выстроилъ бы для отца избу съ лѣстницей и далъ бы мистеру Грею домъ для школы. О, отцу такъ хочется, чтобъ желаніе мистера Грея могло исполниться. Отецъ видѣлъ, что всѣ камни лежатъ отесанные на землѣ фермера Геля; мистеръ Грей заплатилъ за нихъ свои собственныя деньги. Отецъ говоритъ, что сталъ бы работать день и ночь, а маленькій Антонъ сталъ бы носить известь, еслибъ только пасторъ далъ на то позволеніе… а то мистеръ Грей тоскуетъ и горюетъ о томъ, что никто не хочетъ подать ему руку помощи или сказать ласковое слово.
Герри не зналъ, какое участіе принимала въ этомъ дѣлѣ миледи: это было очевидно. Миледи хранила молчаніе.
— Еслибъ я могъ получить часть моихъ денегъ, то купилъ бы у мистера Брука участокъ земли у самаго Гендон-Лева, который онъ продаетъ, и отдалъ бы эту землю мистеру Грею; и если вы, миледи, позволяете мнѣ снова приняться за ученіе, то я хотѣлъ бы со временемъ сдѣлаться школьнымъ учителемъ.
— Ты добрый мальчикъ, сказала миледи. — Но длятого, чтобъ привести въ исполненіе такой планъ, надобно подумать гораздо-больше, нежели ты знаешь. Тѣмъ не менѣе, мы попытаемся.
— Основать школу, миледи? воскликнула я, думая, что миледи не знаетъ, что говоритъ.
— Да, основать школу. Для покойнаго мистера Горнера, для мистера Грея и, наконецъ, для этого мальчика, я хочу попытаться привести въ исполненіе новый планъ. Попроси мистера Грея зайти ко мнѣ сегодня послѣ обѣда, я хочу переговорить съ нимъ объ участкѣ земли, который ему нуженъ. Ему незачѣмъ обращаться длятого къ диссиденту. И скажи твоему отцу, что онъ будетъ строить домъ, а маленькій Антонъ будетъ носить известь.
— А мнѣ вы позволите сдѣлаться школьнымъ учителемъ? спросилъ Герри съ необыкновенной живостью.
— Ну, это еще мы увидимъ, сказала миледи, весело. — Длятого, чтобъ привести этотъ планъ въ исполненіе, нужно не мало времени, мой милый.
Теперь возвращаюсь къ капитану Джемсу. Первыя свѣдѣнія о немъ сообщила мнѣ миссъ Галиндо.
— Ему не болѣе тридцати лѣтъ, и мнѣ придется собрать перья и бумагу и убраться во свояси; это было бы верхъ неприличія, еслибъ я осталась у него писцомъ. Все это было очень-хорошо, когда былъ живъ мой прежній господинъ. Мнѣ еще только въ будущемъ маѣ стукнетъ пятьдесятъ, и я вдругъ буду писцомъ у этого молодаго, холостаго человѣка, который даже и не вдовецъ! О, да тутъ сплетнямъ не было бы и конца! Притомъ же, онъ косо смотритъ на меня такъ же, какъ и я на него. Мое черное шелковое платье не производитъ на него никакого впечатлѣнія. Онъ боится, что я выйду за него замужъ. Но я вовсе не хочу этого; въ этомъ отношеніи онъ можетъ быть совершенно-спокоенъ. И мистеръ Смитсенъ уже рекомендовалъ миледи писца. Ей, конечно, хотѣлось бы удержать меня, но я не могу остаться. Это по моему мнѣнію, было бы очень-неприлично.
— А какова его наружность?
— О, въ немъ нѣтъ ничего особеннаго. Небольшаго росту, цвѣтъ лица смуглый и загорѣлый. Я, впрочемъ, не разсматривала его пристально, мнѣ казалось это неумѣстнымъ. Ну, теперь я снова займусь ночными чепчиками. Мнѣ было бы жаль, еслибъ кто-нибудь другой принялся дѣлать ихъ, потому-что я недавно получила превосходные образцы.
Но когда дѣло дошло до прощанья, то между миссъ Галиндо и миледи вышло большое недоумѣніе. Миссъ Галиндо воображала, что миледи просила ее переписывать бумаги и вести счеты, въ видѣ услуги, и согласилась работать, не имѣя и мысли о томъ, что ей будутъ платить за ея работу. Время отъ времени ей приходилось горевать объ очень-выгодномъ заказѣ на шитье, который уходилъ изъ ея рукъ, потому-что она, будучи занята у насъ въ домѣ, не имѣла времени выполнить заказъ; но она никогда не намекала объ этомъ миледи, весело отправлялась за письмо и сидѣла за нимъ сколько требовалось. Миледи сожалѣла, что она при первомъ разговорѣ съ миссъ Галиндо не высказала яснѣе своего намѣренія платить ей; но миледи всегда была слишкомъ-деликатна во всемъ, что касалось денегъ; а теперь миссъ Галиндо чувствовала себя оскорбленною, такъ-какъ миледи хотѣла непремѣнно заплатить ей за то, что она дѣлала охотно и добровольно.
— Нѣтъ, миледи, говорила миссъ Галиндо: — вы можете сердиться на меня, сколько вамъ угодно, но не предлагайте мнѣ денегъ. Вспомните, что было двадцать шесть лѣтъ тому назадъ, вспомните о бѣдномъ Артурѣ и о томъ, чѣмъ вы были для меня въ то время! Притомъ же, я нуждалась въ деньгахъ — не скрываю этого — для совершенно-особенной цѣли; и когда я узнала, что могу оказать вамъ услугу… Богъ да благословитъ васъ за то, что вы обратились ко мнѣ… я подумала, отказалась отъ одного плана и приняла другой, и теперь все дѣло приведено въ надлежащій порядокъ. Бесси оставляетъ школу и будетъ жить со мною. Пожалуйста, миледи, не предлагайте мнѣ снова денегъ. Вы не знаете, какъ я была рада, что могла чѣмъ-нибудь услужить вамъ. Не правда ли, Маргарита Даусенъ? Помните, я однажды говорила вамъ, что готова отрѣзать себѣ руку для миледи; развѣ я дубина или камень, что могу забыть ласки? О, я такъ была рада тому, что могла работать для васъ, миледи. А теперь будетъ у меня Бесси, и никто не знаетъ о ней ничего… можно подумать, что она, бѣдненькая, сдѣлала что-нибудь дурное.
— Милая миссъ Галиндо, возразила миледи: — я больше никогда не буду просить васъ, чтобъ вы взяли деньги. Я только думала, что это было дѣло рѣшенное между нами. Вы взяли же, еще не очень давно, деньги за шитье капотовъ.
— Да, миледи, но это не была конфиденціальная работа А я очень гордилась тѣмъ, что имѣла случай заняться для васъ дѣломъ, которое вы не могли довѣрить всякому.
— Кто это Бесси? спросила миледи. — Я не знаю, кто она и почему она пріѣдетъ къ вамъ и будетъ жить съ вами. Милая миссъ Галиндо, вы теперь въ свою очередь должны оказать мнѣ честь довѣриться мнѣ!
XIII.
[править]Мнѣ всегда казалось, что миссъ Галиндо находилась прежде въ лучшемъ положеніи, но я не хотѣла обращаться къ кому-нибудь съ разспросами о ней. Около этого времени, однакожь, мни удалось слышать о многихъ, касавшихся ей прежней жизни обстоятельствахъ, которыя я и намѣрена разсказать здѣсь, но не въ томъ порядкѣ, въ какомъ я слышала, а въ какомъ все это случилось.
Миссъ Галиндо была дочь пастора въ Вестморлендѣ. Ея отецъ былъ младшій братъ баронета, предокъ котораго принадлежалъ къ числу лицъ, пожалованныхъ въ баронеты Яковомъ Первымъ. Этотъ баронетъ, дядя миссъ Галиндо, принадлежалъ къ разряду необыкновенныхъ чудаковъ, которыхъ было не мало въ то время въ скверной части Англіи. О немъ я знаю только слѣдующее: онъ еще въ молодыхъ годахъ исчезъ изъ среды своего семейства, состоявшаго только изъ брата и сестры, умершихъ одинъ холостымъ, а другая дѣвицею, и никому не было извѣстно, гдѣ онъ жилъ; полагали, что онъ находился гдѣ-нибудь на материкѣ, такъ-какъ онъ не возвратился изъ большаго путешествія, которое, согласно съ общею модою того времени, онъ долженъ былъ предпринять немедленно но выходѣ своемъ изъ Оксфорда. Онъ иногда писалъ къ своему брату священнику; но письма приходили черезъ банкира, который былъ обязавъ сохранять тайну, какъ онъ сообщилъ мистеру Галиндо; еслибъ банкиръ нарушилъ обязательство, то лишался всѣхъ своихъ выгодъ по управленію дѣлами баронета, которыя тогда перешли бы въ другія руки, а между-тѣмъ, спрашивавшій не извлекъ бы никакой пользы изъ тайны, открытой ему банкиромъ сэръ Лауренсъ, избавилъ, что въ случаѣ если банкирскій домъ Грегемъ откроетъ его мѣстопребываніе, то онъ, баронетъ, не только возьметъ изъ этого дома свои деньги, но немедленно приметъ мѣры къ прекращенію дальнѣйшихъ разспросовъ о его мѣстопребываніи и уѣдетъ въ какую-нибудь отдаленную страну.
Сэръ Лауренсъ ежегодно платилъ своему брату извѣстную сумму денегъ; но время платежа было неопредѣленное: между взносами денегъ проходило иногда восемнадцать и девятнадцать мѣсяцевъ, иногда-же не приходило и четверти этого срока, изъ чего можно было видѣть, что баронетъ имѣлъ намѣреніе производить эту плату ежегодно, но такъ-какъ онъ ни разу не выразилъ своего намѣренія сливами, то невозможно было вѣрно ожидать присылки денегъ. Большая часть этихъ денегъ тратилась безполезно, потому-что мистеръ Галиндо, исполняя одно изъ немногихъ желаніи сэра Лауренса, долженъ былъ жить въ обширномъ, старомъ, полуразвалившемся фамильномъ домѣ. Мистеръ и мистрисъ Галиндо часто строили планы, какъ они могли бы жить своимъ собственнымъ небольшимъ имуществомъ и доходами, которые они получали (мистеръ Галиндо занималъ мѣсто викарія, но десятая часть доходовъ принадлежала сэру Лауренсу какъ свѣтскому владѣльцу церковнаго имѣнія), такъ-что могли бы сберегать деньги, присылаемыя баронетомъ на имя Лауренціи — нашей миссъ Галиндо. Но имъ было трудно жить экономно въ большомъ домѣ, хотя они и не платили ничего за наёмъ. Они должны были поддерживать знакомство съ сосѣдями и старинными друзьями семейства и прилично принимать ихъ; такимъ-образомъ они едва только могли сводить концы съ концами.
Одинъ изъ сосѣдей, мистеръ Джибсенъ, имѣлъ сына, который былъ немного старше Лауренціи. Семейства были коротко знакомы между собою, и молодые люди могли видѣться часто. Молодой мистеръ Джибсенъ, какъ мнѣ разсказывали, былъ необыкновенно привлекательный человѣкъ (онъ, по видимому, очаровывалъ всѣхъ, потому-что всѣ отзывались о немъ, какъ о человѣкѣ красивой наружности, благородномъ и великодушномъ), слѣдовательно, ему не трудно было понравиться дѣвушкѣ. Родители, можетъ-быть, забыли, что ихъ дѣти выростугъ или думали, что дружба или привязанность не доведутъ ни къ чему дурному, если даже и приведутъ къ свадьбѣ. Какъ бы то ни было, молодой Джибсенъ не говорилъ ничего и когда сдѣлалъ предложеніе, то уже было поздно. Между-тѣмъ онъ былъ въ Оксфордѣ и возвратился оттуда, онъ ходилъ на охоту и ловилъ рыбу съ мистеромъ Галиндо, а зимою катался на конькахъ на прудѣ и часто сопровождалъ мистера Галиндо, когда послѣдній возвращался къ скромному обѣду домой, гдѣ ожидали его жена и дочь. Въ такомъ положеніи находились дѣла, какъ вдругъ однажды мистеръ Галиндо получилъ отъ банкирскаго дома своего брата письмо, которое извѣщало его о смерти сэра Лауренса, умершаго въ Альбано отъ заразительной лихорадки, и поздравляло сэра Губерта съ наслѣдствомъ помѣстій и титула баронета. Король умеръ Да здравствуетъ король! какъ, я слышала, говорятъ французы.
Сэръ Губертъ и его жена были чрезвычайно изумлены; сэръ Лауренсъ былъ только двумя годами старше своего брата, гни ничего не слышали о его болѣзни и вдругъ получили извѣстіе о его смерти. Они были очень опечалены и поражены; наслѣдованіе помѣстій и титула баронета, однакожь, сдѣлало ихъ нѣсколько-надменными. Лондонскіе банкиры управляли дѣлами покойнаго чрезвычайно-хорошо. Они имѣли въ своихъ рукахъ значительную сумму наличными деньгами къ услугамъ сэра Губерта, такъ-что послѣднему не зачѣмъ было брать свои доходы; имѣнія же приносили ежегоднаго дохода восемь тысячъ. И Лауренція была единственною наслѣдницею всего этого! Ея мать, дочь бѣднаго пастора, стала мечтать о бракѣ своей дочери съ какимъ-нибудь весьма-значительнымъ лицомъ: отецъ также не отставалъ отъ своей жены въ честолюбивыхъ замыслахъ. Они взяли ее съ собою въ Лондонъ, когда отправились туда покупать новые экипажи, новыя платья и мебель. Въ это-то время миссъ Галиндо и познакомилась съ миледи въ Лондонѣ. Я не могу сказать, какимъ образомъ полюбили онѣ другъ друга. Миледи принадлежала къ древнему дворянскому роду, была женщина гордая, спокойная, вѣжливая и важная въ обращеніи. Миссъ Галиндо была всегда робка и даже въ своей молодости отличалась любопытствомъ и странностями. Но я не хочу пускаться въ объясненія, я только разсказываю о случившемся. И такъ, изящная, деликатная графиня почувствовала влеченіе къ дѣвушкѣ-провинціалкѣ, которая въ свою очередь почти боготворила миледи. Расположеніе миледи къ миссъ Галиндо заставило родителей послѣднихъ думать, что не было партіи, которую не могла бы сдѣлать ихъ дочь, наслѣдница восьми тысячъ ежегоднаго дохода, принятая въ графскихъ и герцогскихъ домахъ. И вотъ, когда они возвратились въ свой старый домъ въ Вестморлендѣ и Маркъ Джибсенъ прислалъ письмо и предлагалъ руку и сердце Лауренціи, съ которою онъ вмѣстѣ выросъ и съ которою игралъ въ дѣтствѣ, увѣдомляя при этомъ, что онъ получитъ отъ отца имѣніе, приносящее девятьсотъ ежегоднаго дохода, то сэръ Губертъ и леди Галиндо не обратили на это никакого вниманія. Они сами, не спросясь дочери, отказали ему на-отрѣзъ, и когда онъ просилъ позволенія переговорить съ Лауренціей, они подъ какимъ-то пустымъ предлогомъ отказали ему и въ этомъ; потомъ ужь переговорили съ нею сами и употребили всевозможныя старанія для убѣжденія ея — дѣвушки некрасивой и сознававшей, что она была некрасива — въ томъ, что мистеръ Маркъ Джибсенъ никогда бы и не подумалъ жениться на ней, еслибъ ея отецъ не получилъ состоянія, и что онъ былъ влюбленъ въ помѣстье, а не въ молодую дѣвушку. Въ какой степени было вѣрно это предположеніе — мнѣ, конечно, ужь не рѣшить. Леди Ледлоу увѣряла всегда, что родители говорили истину; но. можетъ-быть, обстоятельства, случившіяся между-тѣмъ, измѣнили ея мнѣніе. Такъ или иначе, только дѣло кончилось тѣмъ, что Лауренція отказала Марку, и сама чуть не умерла съ горя послѣ этого. Узнавъ въ чемъ подозрѣвали его сэръ Губертъ и леди Галиндо, узнавъ и о томъ, что родители убѣдили Лауренцію повѣрить ихъ словамъ, Маркъ клался всѣмъ для него священнымъ, что эти подозрѣнія были неосновательны и что его привязанность была истинная; онъ говорилъ, что хотя и предложилъ свою руку послѣ смерти сэра Лауренса, тѣмъ не менѣе его отцу было очень-хорошо извѣстно какъ онъ любилъ Лауренцію; и только-то, что онъ былъ старшимъ изъ пятерыхъ дѣтей и не имѣлъ должности, заставило его скрывать, и не обнаруживать любовь, которая, какъ казалось ему въ то время, платилась ему взаимностью. Онъ намѣревался заниматься юриспруденціей и надѣялся со временемъ получить умѣренное содержаніе, которое хотѣлъ просить Лауренцію раздѣлить съ нимъ. Такъ, или почти такъ говорилъ молодой человѣкъ. Но его ссылка на отца была отчасти двусмысленна. Старый мистеръ Джибсенъ, какъ было извѣстно всѣмъ, очень любилъ деньги: вѣроятно было то, что онъ настоятельно убѣждалъ сына ухаживать за дѣвушкой, когда она стала богатою наслѣдницей, такъ-же точно, какъ онъ прежде удерживалъ его отъ этого, по словамъ самого Марка. Когда послѣднему передали, какъ отозвались объ его отцѣ, онъ гордо или сурово выслушалъ этотъ отзывъ и сказалъ, что Лауренція во всякомъ случаѣ могла бы знать его лучше. Вскорѣ послѣ того, онъ оставилъ провинцію и отправился въ Лондонъ изучать законы; сэръ Губертъ и леди Галиндо думали, что они счастливо избавились отъ него. Но Лауренція всегда упрекала себя за свой отказъ и, я думаю, будетъ упрекать себя за то до дня своей смерти. Слова: „она могла бы знать меня лучше“, переданныя ей какимъ-нибудь короткимъ знакомымъ, всегда были у ней въ памяти и лишали её покоя. На слѣдующій годъ отецъ и мать повезли ее въ Лондонъ; но она не хотѣла посѣщать общества, даже рѣдко выходила изъ дому на прогулки, боясь встрѣтиться съ Маркомъ Джибсеномъ и прочесть въ его глазахъ заслуженный укоръ, сильно тосковала и утратила свое здоровье. Миледи съ сожалѣніемъ замѣчала перемѣну въ своей любимицѣ и обратилась съ разспросами къ леди Галиндо, которая, натурально, по своему истолковала поведеніе Марка. Миледи никогда не говорила съ миссъ Галиндо о причинѣ ей грусти, но всегда старалась развлечь и заинтересовать ее чѣмъ-нибудь. Въ это время миледи сообщила миссъ Галиндо многое о своей собственной прежней жизни и о Генбери. такъ что миссъ Галиидо рѣшилась, при первой возможности, съѣздить въ Генбёри и ознакомиться съ старымъ помѣстьемъ, которое такъ любила миледи. Какъ мы знаемъ, въ послѣдствіи она, въ-самомъ-дѣлѣ, переселилась туда совсѣмъ.
Но прежде этого ее ждала большая перемѣна. Незадолго передъ тѣмъ, какъ сэръ Губертъ и леди Галиндо хотѣли выѣхать изъ Лондона, куда они пріѣзжали ужь во второй разъ, они получили письмо отъ своего адвоката, извѣщавшаго ихъ о томъ, что сэръ Лауренсъ оставилъ наслѣдника, законнаго ребенка отъ итальянки низшаго званія, и что къ нему, адвокату, прислано законное требованіе со стороны мальчика о возвращеніи титула и имущества. Сэръ Лауренсъ отличался страстью къ приключеніямъ и не считалъ роскошь необходимымъ условіемъ жизни; онъ, какъ въ послѣдствіи оказалось передъ судомъ, плѣнился свободною, прелестною жизнью, которую вели итальянцы, и женился на дочери неаполитанца-рыболова; родственники невѣсты были такъ хитры, что заставили сэра Лауренса вступить въ законный бракъ. Молодые въ продолженіе многихъ лѣтъ путешествовали по берегамъ Средиземнаго моря, вели счастливую, беззаботную жизнь, возмущаемую только обязанностями, которыя налагало на нихъ немногочисленное семейство. Жена была совершенно счастлива тѣмъ, что они никогда не нуждались въ деньгахъ и что любовь къ ней мужа не ослабѣвала. Она ненавидѣла имя Англіи — отвратительной, холодной, еретической Англіи — и избѣгала разговора о предметахъ, касавшихся прежней жизни ея мужа; такъ что, когда сэръ Лауренсъ умеръ въ Альбано, то она даже пробудилась отъ страшнаго горя и съ гнѣвомъ начала на доктора-итальянца который объявилъ, что онъ долженъ извѣстить о смерти Лауренса Галиндо англійскихъ родственниковъ покойнаго. Нѣсколько времени она опасалась, что варвары англичане пріѣдуть къ ней и возьмутъ у ней дѣтей. Она скрылась въ Абруццо и жила деньгами, которыя получила за мебель и разныя драгоцѣнности, оставшіяся послѣ смерти сэра Лауренса. Истративъ деньги, она возвратилась въ Неаполь, гдѣ не была ни разу послѣ своего брака. Отца ея уже не было въ живыхъ, но братъ ея наслѣдовалъ отцовскую смѣлость. Онъ умѣлъ заинтересовать въ пользу вдовы священниковъ, которые навели справки и узнали, что наслѣдство Галиндо могло достойнымъ образомъ-обезпечить существованіе наслѣдника, исповѣдывавшаго истинную вѣру. Затѣмъ они обратились къ англійскому посольству, которое отправило письмо къ адвокату, требуя отъ сэра Губерта уступки титула и имущества и отчета въ деньгахъ, которыя онъ успѣлъ истратить во время владѣнія наслѣдствомъ брата. Сэръ Губертъ горячо настаивалъ на своихъ правахъ. Онъ не могъ равнодушно думать о томъ, что его братъ женился на иностранкѣ, на паписткѣ, дочери рыболова, и что самъ сталъ папистомъ. Онъ приходилъ въ отчаяніе при мысли, что родовое имѣніе должно перейти къ потомкамъ, происходившимъ отъ подобнаго брака. Онъ бился противъ своихъ родственниковъ, какъ противъ своихъ непріятелей, и потерялъ почти все свое имущество, не смотря на то, что всѣ адвокаты совѣтовали ему уступить безпрекословно. Наконецъ, онъ былъ побѣжденъ. Въ мрачномъ отчаяніи выѣхалъ онъ изъ своего жилища. Еслибъ онъ имѣлъ возможность, то охотно перемѣнилъ бы свое имя: такъ желалъ онъ уничтожить всякую связь между собою и папистомъ-баронетомъ, его матерью-итальянкою, всѣми дѣтьми и няньками, которыя пріѣхали въ помѣстье вскорѣ послѣ отъѣзда мистера Губерта Галиндо, прожили одну зиму и затѣмъ въ восторгѣ снова улетѣли въ Неаполь. Мистеръ и мистрисъ Губертъ Галиндо жили въ Лондонѣ, Онъ получилъ мѣсто викарія въ городѣ. Какъ были бы они рады, еслибъ мистеръ Маркъ Джибсенъ возобновилъ теперь свое предложеніе; въ такомъ случаѣ, говорили они, никто не имѣлъ бы права утверждать, что прежде имъ руководило корыстолюбіе. Но онъ не дѣйствовалъ такъ, какъ они желали; не служило-ли это яснымъ доказательствомъ того, что ихъ прежніе отзывы о немъ были основательны? Я не знаю, что думала объ этомъ сама миссъ Галиндо; но леди Ледлоу разсказывала мнѣ, какъ поражена была бѣдная дѣвушка, услышавъ, что ея родители такъ ругались надъ бѣднымъ Маркомъ. По мнѣнію леди Ледлоу, мистеръ Маркъ Джибсенъ звалъ, что семейство Галиндо жило въ Лондонѣ. Его отцу было это непремѣнно извѣстно, и трудно было предполагать, чтобъ онъ не сказалъ о томъ сыну. Кромѣ того, имя было очень-необыкновенно, и вѣроятно онъ иногда встрѣчалъ его въ объявленіяхъ о рѣчахъ съ благотворительною цѣлью, которыя говорилъ новый и краснорѣчивый викарій церкви св. Марка, но просьбѣ прихожанъ. Все это время леди Ледлоу не теряла изъ виду семейства изъ расположенія къ миссъ Галиндо, и когда отецъ и мать умерли, то миледи поддержала миссъ Галиндо въ ея намѣреніи не обращаться за помощью къ двоюродному брату, итальянскому баронету, и совѣтовала ей довольствоваться сотнею фунтовъ въ годъ, суммою, которую дѣдъ ея, сэръ Лауренсъ, назначилъ ея матери и дѣтямъ, происходившимъ отъ брака его сына Губерта.
Мистеръ Маркъ Джибсенъ сдѣлался въ-no слѣдствіи адвокатомъ сѣвернаго округа и достигъ нѣкоторой извѣстности; но онъ умеръ холостымъ при жизни своего отца, какъ разсказывали, жертвою невоздержности. Докторъ Греворъ, тотъ самый, который лечилъ мистера Грея и Герри Грегсена, женился на сестрѣ Марка. Вотъ все, что знала миледи о семействѣ Джибсенъ.
Кто-же была Бесси?
Въ-послѣдствіи разъяснилась и эта тайна. Миссъ Галиндо за нѣсколько лѣтъ передъ моимъ пріѣздомъ въ Генбёри была въ Бервикѣ по какиму-то дѣлу или для покупки, которую поздно было выполнить только въ провинціальномъ городѣ. Между ею о мистрисъ Треворъ существовала связь, еще съ того времени, когда обѣ онѣ жили въ Вестморлеидѣ, хотя, сколько мнѣ кажется, послѣдняя не могла знать о предложеніи, которое ея братъ сдѣлалъ миссъ Галиндо, потому что была въ то время еще очень-молода; подобныя-же дѣла, если они оканчивались безуспѣшно, впослѣдствіи рѣдко бывали предметомъ разговора въ благородномъ семеіствѣ. Но Джибсены и Галиндо были сосѣдями очень-долгое время, и не было ничего страннаго въ томъ, что связь возобновилась между двумя членами семействъ, поселившимися далеко отъ своего прежняго мѣста жительства. Когда миссъ Галиндо пріѣзжала въ Бервикъ для закупокъ, то всегда просила присылать пакеты въ квартиру доктора Тревора. Если она предпринимала какую-нибудь дальнюю поѣздку и карета не проходила чрезъ Бервикъ въ то самое время, когда миссъ Галиндо пріѣзжала изъ Генбери (въ каретѣ миледи или иначе), то она ждала въ квартирѣ доктора Тревора. Ее, какъ члена семейства, ждали всегда; въ послѣдствіи мистрисъ Треворъ исполняла за нее всѣ дѣла по складочному магазину.
Такимъ образомъ, однажды она отправилась въ домъ доктора Тревора для того, чтобъ отдохнуть и, можетъ-быть, пообѣдать. Почта въ то время приходила во всѣ часы утра, и письма доктора Тревора пришли послѣ того, какъ онъ уже отправился на утренніе визиты. Миссъ Галиндо сидѣла за обѣдомъ съ мистрисъ Треворъ и ея семерыми дѣтьми, когда докторъ вошелъ въ комнату. Онъ имѣлъ грустный и озабоченный видъ и, при первомъ удобномъ случаѣ, вывелъ дѣтей изъ комнаты. Затѣмъ онъ какъ-бы воспользовался пріѣздомъ миссъ Галиндо (но его мнѣнію, ея присутствіе могло нѣсколько удерживать его жену отъ сильнаго порыва горя, и вмѣстѣ съ тѣмъ миссъ Галиндо оставалась утѣшать его жену въ то время, какъ онъ долженъ былъ дѣлать свои послѣобѣденные визиты) и сообщилъ мистрисъ Треворъ о смерти ея брата; онъ захворалъ въ самой должности въ округѣ и умеръ, лишь только успѣли его привезти на его квартиру въ Лондонѣ. Она плакала страшно; но миссъ Галиндо, какъ разсказывалъ въ послѣдствіи докторъ Треворъ, по-видимому почти вовсе не была поражена этимъ извѣстіемъ. Она помогала ему утѣшать жену, обѣщала не возращаться въ Генбёри, а остаться съ нею весь вечеръ, и впослѣдствіи предложила быть у нихъ все время, пока докторъ будетъ присутствовать на похоронахъ. Когда супруги Треворъ услышали объ исторіи любви, существовавшей между покойнымъ и миссъ Галиндо — эту исторію разсказали Вестморлендскіе друзья, при воспоминаніи о всѣхъ событіяхъ жизни умершаго, какъ это обыкновенно дѣлается — то старались припомнить, что говорила и что дѣлала миссъ Галиндо во время своего пребыванія у нихъ. Она была блѣднѣе и молчаливѣе обыкновеннаго; ея глаза казались по временамъ распухшими, а носъ былъ красенъ; но она была въ такихъ лѣтахъ, когда подобные признаки обыкновенно приписываются насморку, а не какой-нибудь сентиментальной причинѣ. Они были привязаны къ ней, какъ къ старому другу, какъ къ любезной, весьма-полезной, эксцентрический старой дѣвѣ. Она и не требовала большаго, не желала напоминать имъ, что она, можетъ-быть, имѣла нѣкогда другія надежды и болѣе-юныя чувства. Докторъ Треворъ, возвратившись съ похоронъ, которыя происходили въ Лондои, горячо благодарилъ ее за-то, что она оставалась съ его женою. Когда дѣти отправились спать и миссъ Галиндо также собиралась оставить жену и мужа, то докторъ Треворъ попросилъ ее посидѣть съ ними еще нѣсколько времени. Онъ сообщилъ ей и своей женѣ подробности смерти мистера Джибсена… потомъ остановился… и наконецъ сказалъ:
— Маркъ оставилъ ребенка… крошечную дѣвочку…
— Но онъ никогда не былъ женатъ, воскликнула мистрисъ Треворъ.
— Крошечную дѣвочку, продолжалъ ея мужъ: — мать которой, кажется, умерла. Какъ-бы то ни было, ребенокъ находился у него въ квартирѣ, этотъ ребенокъ и еще старая нянька, которая, кажется, распоряжалась всѣмъ хозяйствомъ и, думаю, порядкомъ надувала бѣднаго Марка.
— Но ребенокъ? спросила мистрисъ Треворъ, почти задыхаясь отъ удивленія. — Какъ ты знаешь, что это его?
— Нянька сказала мнѣ такъ и даже очень-сердито, замѣтивъ мое сомнѣніе. Я спросилъ крошку, какъ ее зовутъ? и, сколько я могъ понять, она сказала только: „Несси!“ и „Папа!“ Нянька сказала, что мать дѣвочки умерла и, что мистеръ Джибсенъ нанялъ ее ходить за ребенкомъ, котораго онъ назвалъ своимъ. Нѣсколько адвокатовъ, друзья-покойнаго, которыхъ я видѣлъ на похоронахъ, сказали мнѣ, что они знали о существованіи этого ребенка.
— Что-же съ нею дѣлать? спросила мистрисъ Треворъ.
— Я, право, и самъ не знаю, отвѣчалъ онъ. — Послѣ Марка остались деньги, но ихъ едва-ли хватитъ на уплату долговъ, а отъ твоего отца нечего и ожидать какой-либо помощи.
Вечеромъ, когда докторъ Треворъ сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ, а его жена уже отправилась спать, миссъ Галиндо постучалась къ нему. Они имѣли вдвоемъ очень-продолжительный разговоръ. Результатомъ ихъ бесѣды было то, что на другой день мистеръ Треворъ поѣхалъ съ миссъ Галиндо въ городъ; они взяли съ собой маленькую Несси и отдали ее на воспитаніе на ферму, находившуюся неподалеку отъ Верника; массъ Галиндо обязалась платить половину суммы и снабжать малютку одеждою, а докторъ Треворъ ручался, что все остальное будетъ доставлено семействомъ Джибсенъ или за несуществованіемъ послѣдняго имъ самимъ.
Миссъ Галиндо не любила дѣтей, она даже чувствовала страхъ, когда брала къ себѣ этого ребенка, и по нѣсколькимъ причинамъ. Леди Ледлоу не могла терпѣть, чтобъ въ ея присутствіи упоминали о незаконныхъ дѣтяхъ. Она считала за правило, что общество не должно знать ихъ. И миссъ Галиндо, кажется, всегда соглашалась съ миледи до настоящаго времени, когда дѣло коснулось ей сердца. Тѣмъ не менѣе, она содрогалась при мысли о томъ, что дала убѣжище этому ребенку отъ какой-нибудь незнакомой женщины. Она по-временамъ пріѣзжала на ферму навѣщать дѣвочку; шила ой платья и одежду по ночамъ, когда всѣ думали, что массъ Галиндо давно уже лежала въ постели; и когда Бесси подросла и её надобно было опредѣлить въ школу, то миссъ Галиндо стала работать еще прилежнѣе обыкновеннаго для-того, чтобъ уплачивать увеличившіеся расходы. Сначала семейство Джибсенъ платило свою часть по условію, но съ большимъ неудовольствіемъ и злобою; потомъ оно совершенно перестало платить и условленная часть издержекъ падала на доктора Тревора, обремененнаго двѣнадцатью дѣтьми; въ послѣднее-же время, миссъ Галиндо взяла на себя почти всю тяжесть. Нельзя жить и работать, строить планы и приносить жертвы для человѣческаго существа, и вмѣстѣ съ тѣмъ не любить его. И Бесси также любила миссъ Галиндо, потому-что бѣдная дѣвушка была обязана ей всѣми незначительными удовольствіями; миссъ Галиндо всегда обращалась съ дочерью Марка Джибсена чрезвычайно-ласково; между-тѣмъ какъ, когда дѣвушка приходила на праздникъ въ домъ доктора Тревора, на нее смотрѣли гордо и презрительно въ этомъ семействѣ, думавшемъ, по-видимому, что дѣлало для дѣвушки много, давая ей у себя приличный столъ и помѣщеніе.
Я увѣрена, что миссъ Галиндо давно уже желала взять къ себѣ Бесси; но пока она была въ состояніи платить за нее въ школѣ, она не хотѣла рѣшиться на такой смѣлый поступокъ и принять ее у себя, зная какое впечатлѣніе произведетъ это обстоятельство на миледи, когда оно будетъ объяснено ей. Дѣвушкѣ было теперь уже болѣе семнадцати-лѣтъ, она перешла возрастъ, когда молодыя дѣвушки обыкновенно остаются въ школахъ; а такъ-какъ въ-то время не было большаго требованія на гувернантки и Бесси не знала никакого ремесла, которымъ могла бы добывать себѣ пропитаніе, то миссъ Галиндо только и оставалось перевезти дѣвушку къ себѣ въ Генбёри. Хотя Бесси въ послѣднее время самымъ неожиданнымъ образомъ стала развившеюся молодою женщиною, миссъ Галиндо, однакожь, оставила бы ее въ школѣ еще на годъ, еслибъ имѣла средства къ тому; но это стало для нея невозможно, когда она сдѣлалась писцомъ мистера Горнера и лишилась всего своего заработка по складочному магазину; во всякомъ случаѣ, она, я думаю, была рада, что обстоятельства принуждали ее отважиться на поступокъ, о которомъ она думала уже давно. Такъ или иначе, Бесси пріѣхала къ миссъ Галиндо нѣсколько недѣль послѣ того, какъ капитанъ Джемсъ освободилъ миссъ Галиндо отъ должности и далъ ей возможность снова заняться своимъ хозяйствомъ.
Долгое время я не знала о новой обитательницѣ въ Генбёри. Миледи ни разу не упомянула о ней, что вполнѣ согласовалось съ извѣстными правилами леди Ледлоу. Она не видѣла и не слышала, однимъ-словомъ ничѣмъ не обнаруживала, что знаетъ о существованіи тѣхъ, кто не имѣлъ законнаго права существовать. Если миссъ Галиндо надѣялась на исключеніе въ пользу Бесси, то она ошибалась. Миледи послала записку къ миссъ Галиндо, приглашая послѣднюю придти къ чаю однажды вечеромъ, спустя мѣсяцъ послѣ пріѣзда Бесси; но миссъ Галиндо отвѣчала, что простудилась и не можетъ придти. Получивъ второе приглашеніе, она отвѣчала, что занята дома, одинъ шагъ ближе къ истинѣ. На третье приглашеніе она отозвалась, что у ней находится молодая знакомая, которую она не можетъ оставить одну. Миледи вѣрила всякому извиненію и затѣмъ уже не возвращалась къ нему. Я очень сожалѣла объ отсутствіи миссъ Галиндо, впрочемъ, всѣ мы очень-сожалѣли о томъ: въ то время, когда она была писцомъ, всѣ мы знали, что она на прощаньи непремѣнно зайдетъ къ кому-нибудь изъ насъ и скажетъ что-нибудь забавное. Въ особенности же я, по своей болѣзни, или, можетъ-быть, по природной склонности, очень любила деревенскія сплетни. Вдругъ не стало мистера Горнера, который, приходя по временамъ, разсѣвалъ нашу скуку формальнымъ, важнымъ умнымъ разговоромъ; вдругъ вскорѣ исчезла и миссъ Галиндо. Да, я очень-сожалѣла о ней, и я увѣрена, что миледи также чувствовала ея отсутствіе. Несмотря на ея всегда-спокойныя, важныя манеры, я убѣждена была въ томъ, что ея сердце жаждало нѣсколькихъ словъ со стороны миссъ Галиндо, которая, казалось, совсѣмъ оставила нашъ домъ съ-тѣхъ-поръ, какъ пріѣхала Бесси.
Капитанъ Джемсъ, пожалуй, былъ человѣкъ очень-умный, но даже сама миледи не могла сказать, чтобъ онъ замѣнялъ старыхъ, семейныхъ друзей. Онъ былъ настоящій морякъ, какъ были моряки тѣхъ временъ… много ругался, много пилъ (что, однакожь, не производило на него никакого вліянія) и во всѣхъ своихъ поступкахъ обнаруживалъ точность и доброе сердце. Но онъ не привыкъ находиться въ обществѣ женщинъ, какъ однажды сказала миледи, и обо всемъ хотѣлъ судить самъ. Миледи, я думаю, ожидала найти въ немъ человѣка, который при управленіи имѣніемъ руководствовался бы ея указаніями; однакожь, капитанъ Джемсъ велъ себя такъ, какъ-будто онъ отвѣчалъ за хорошее управленіе по всѣмъ частямъ и, слѣдовательно, требовалъ полной свободы дѣйствія. Онъ слишкомъ-долго повелѣвалъ людьми на морѣ и не могъ допустить, чтобъ женщина управляла его дѣйствіями, хотя бы эта женщина и была миледи. въ этомъ, кажется, виденъ былъ здравый смыслъ, о которомъ, бывало говорила миледи; но когда здравый смыслъ дѣйствуетъ противъ насъ, то мы, я полагаю, не цѣнимъ его въ той мѣрѣ, въ какой мы должны были бы цѣнить его.
Леди Ледлоу гордилась тѣмъ, что сама управляла собственнымъ имѣніемъ. Съ какимъ удовольствіемъ, она, бывало, разсказывала намъ, какъ ея отецъ бралъ ее съ собою, когда ѣздилъ по имѣнію, и приказывалъ ей обратить вниманіе то на одно, то на другое, и не допускать такихъ-то мѣръ. Но въ первый-же разъ, когда она сообщила обо всемъ этомъ капитану Джемсу, онъ прямо объявилъ ей, что слышалъ отъ мистера Смитсена о весьма жалкомъ состояніи фермъ и о значительномъ недочетѣ въ доходѣ и, что онъ намѣренъ изучить земледѣліе и привести все имѣніе въ порядокъ. Конечно, слова капитана привели миледи въ неописанное удивленіе, но что-жь ей было дѣлать? Человѣкъ, котораго сама она избрала, со всею своею энергіею принимался за искорененіе ошибокъ, происходившихъ отъ невѣжества, въ чемъ заключались всѣ обвинены, которыя могли взводить на него лица, претендовавшія давать совѣты миледи. Капитанъ Джемсъ читалъ прежде путешествіе Артура Йонга въ свободное время, когда онъ лежалъ больной, и отрицательно качалъ головою во время разсказа миледи о томъ, какъ сѣяли или пахали землю съ незапамятныхъ временъ. Потомъ онъ предпринялъ нѣсколько опытовъ вдругъ. Миледи смотрѣла на все это съ важнымъ молчаніемъ; но всѣ фермеры и арендаторы пришли въ волненіе и предвѣщали сотни неудачъ. Можетъ быть, пятьдесятъ опытовъ, дѣйствительно, не удались; леди Ледлоу ожидала по-крайней-мѣрѣ вдвое больше; но онѣ были вдвое, вчетверо, въ восемь разъ больше того, что предвидѣлъ капитанъ. Онъ высказалъ вслухъ, что обманулся въ своихъ ожиданіяхъ и тѣмъ снова пріобрѣлъ популярность. Грубый провинціальный народъ не понялъ бы безмолвнаго и важнаго раскаянія человѣка, ошибшагося въ своихъ планахъ; но онъ сочувствовалъ человѣку, проклинавшему неудачу — да, ему сочувствовали всѣ, хотя и хохотали надъ нимъ въ тихомолку. Мистеръ Брукъ, бывшій купецъ, безпрестанно порицалъ его за неудачные опыты и за вѣчныя ругательства. „Но чего-жь можно ожидать отъ моряка?“ спрашивалъ мистеръ Брукъ (что знала и миледи), хотя ему было, конечно, извѣстно, что капитана Джемса выбрала сама миледи за дружбу, которая существовала прежде между нимъ и мистеромъ Юрайеномъ. Я полагаю, что этотъ отзывъ бирмингемскаго хлѣбопека заставилъ миледи поддерживать капитана Джемса и поощрять его къ новымъ опытамъ Она не хотѣла обнаружить, что считала свой выборъ неблагоразумнымъ и что послушалась купца-диссидента, который былъ единственнымъ лицомъ во всей окрестности, разгуливавшимъ въ цвѣтной одеждѣ, тогда какъ чуть-ли не весь свѣтъ носилъ трауръ но единственномъ сынѣ миледи.
Капитанъ Джемсъ непремѣнно бросилъ-бы управленіе имѣніемъ, еслибъ миледи не чувствовала, что была обязана оправдать благоразуміе своего выбора, и не обратилась къ нему съ настоятельною просьбою остаться у ней. Онъ былъ очень тронутъ ея довѣріемъ къ нему и съ страшнымъ проклятіемъ объявилъ, что въ будущемъ году извлечетъ изъ помѣстья такіе доходы, какихъ оно никогда до-тѣхъ-поръ не приносило. Миледи никогда не повторяла того, что она слышала, особенно если слышанное ею говорило не въ пользу лица, такимъ-образомъ она, я полагаю, не передала капитану Джемсу отзыва мистера Брука о томъ, что морякъ можетъ только дурно управлять имѣніемъ; между-тѣмъ, капитанъ непремѣнно желалъ успѣха на второй годъ своихъ опытовъ, несмотря ни на что, отправился къ дѣльному и ловкому мистеру Бруку и просилъ его научить лучшей методѣ управленія имѣніемъ. Конечно, еслибъ миссъ Галиндо приходила къ намъ въ домъ такъ-же часто, какъ прежде, всѣ мы услышали бы о новомъ знакомствѣ нашего управляющаго гораздо прежде. Но при такихъ обстоятельствахъ миледи никогда не могла себѣ вообразить, чтобъ капитанъ, который въ своихъ мнѣніяхъ о церкви и королѣ былъ гораздо строже ея, могъ когда-либо подружиться съ диссидентомъ-хлѣбопекомъ изъ Бирмингема, хотя бы только съ цѣлію служить интересамъ миледи.
Мы въ первый разъ услышали о томъ отъ мистера Грея, который въ послѣднее время часто навѣшалъ миледи: ни онъ, ни она не могли забыть торжественную связь, которую создалъ между ними тотъ фактъ, что онъ принесъ ей извѣстіе о смерти милорда. Искреннія и священныя слова, произнесенныя имъ въ то время, хотя и касавшіяся только важныхъ предметовъ, жизни и смерти, заставили ее уступить желанію мистера Грея — основать деревенскую школу. Она, правда, вздохнула ни разъ и все-таки больше боялась вреда отъ образованія, нежели надѣялась на пользу; но какъ-бы въ память милорда, она позволила выстроить на лугу близь церкви домъ для школы, нѣсколько-грубой архитектуры, и, воспользовавшись своимъ вліяніемъ, которое она имѣла безъ всякаго сомнѣнія, выразила свое твердое желаніе, чтобъ дѣти учились только чтенію, письму и первымъ четыремъ правиламъ ариѳметики, а дѣвушки только читать и считать въ умѣ, въ остальное же время, чинили свои платья, вязали чулки и пряли. Миледи подарила школѣ больше прялокъ, нежели тамъ было дѣвушекъ, и потребовала постановить правиломъ, чтобъ дѣвушка соткала извѣстное число мотковъ льна и связала извѣстное число паръ чулокъ, а потомъ уже приступила къ ученію. Конечно, дѣлать было нечего, оставалось только согласиться со всѣми ея капризами… Я очень-хорошо помню тотъ день, когда мистеръ Грей вынулъ изъ своего кармана чрезвычайно-тонкую пряжу (а я могла судить объ этихъ вещахъ) и положилъ ее и прекрасную пару связанныхъ чулокъ передъ миледи, такъ-сказать, какъ первенцы своей школы. Она надѣла очки и внимательно принялась разсматривать обѣ вещи; потомъ передала ихъ мнѣ.
— Очень-хорошо, мистеръ Грей. Я очень-довольна этимъ. Вы счастливы въ вашей школьной учительницѣ. Она, какъ видно, очень-хорошо знаетъ толкъ въ женскихъ работахъ и имѣетъ большое терпѣніе. Кто она? Она не изъ нашей деревни?
— Миледи, сказалъ мистеръ Грей, заикаясь и краснѣя но своему обыкновенію. — Миссъ Бесси учитъ всѣмъ этимъ вещамъ… миссъ Бесси и иногда миссъ Галиндо.
Миледи посмотрѣла на него сверхъ очковъ, но повторила только слова: „миссъ Бесси“ и остановилась, какъ-бы припоминая, кто могла бы быть эта особа; приведенный въ смущеніе мистеръ Грей перемѣнилъ предметъ разговора. Онъ сказалъ, что считалъ своею обязанностью отказаться отъ подписки, предложенной мистеромъ Брукомъ, потому-что онъ былъ диссидентъ; выразилъ опасеніе, что капитанъ Джемсъ, чрезъ посредство котораго мистеръ Брукъ предлагалъ деньги, обидѣлся тѣмъ, что онъ, мистеръ Грей, отказался принять деньги отъ человѣка, который исповѣдывалъ другую вѣру, котораго мистеръ Грей подозрѣвалъ даже зараженнымъ ересью Додвелля.
— Тутъ, кажется, какая-то ошибка, сказала миледи: — или я не поняла васъ. Капитанъ Джемсъ никакъ не можетъ находиться въ-такихъ отношеніяхъ съ еретикомъ, чтобъ этотъ Брукъ рѣшился поручить ему раздачу милостыни. Я до настоящей минуты даже не знала, что капитанъ Джемсъ знакомъ съ нимъ.
— Къ сожалѣнію, миледи, я долженъ сказать вамъ, что онъ не только знакомъ, но даже очень-друженъ съ нимъ. Я нѣсколько разъ видѣлъ самъ, какъ капитанъ и мистеръ Брукъ ходили вмѣстѣ, осматривали вмѣстѣ поля, говорятъ даже…
Миледи вопросительно взглянула на мистера Грея, когда онъ остановился.
— Я порицаю сплетни и, можетъ-быть, слухи неосновательны, но говорятъ, что капитанъ Джемсъ очень внимателенъ къ миссъ Брукъ.
— Не можетъ быть! воскликнула миледи съ негодованіемъ. — Капитанъ Джемсъ человѣкъ прямой и религіозный. Прошу извинить меня, мистеръ Грей, но это быть не можетъ.
XIV.
[править]Подобно многимъ вещамъ, которыя считались невозможными, слухъ о томъ, что капитанъ Джемсъ былъ внимателенъ къ миссъ Брукъ, оказался совершенно-справедливымъ.
Одна мысль, что управитель былъ въ самыхъ короткихъ отношеніяхъ съ диссидентомъ, купцомъ, бирмингемскимъ демократомъ, который вздумалъ поселиться въ нашемъ добромъ, правовѣрномъ, аристократическомъ и земледѣльческомъ Генбёри, производила на миледи непріятное впечатлѣніе. Проступокъ миссъ Галиндо, состоявшій въ томъ, что она взяла къ себѣ въ домъ миссъ Бесси, казался ошибкою, ложнымъ мнѣніемъ въ сравненіи съ короткимъ знакомствомъ капитана Джемса въ Дрожжевомъ Домѣ, какъ Брукъ называли свою безобразную ферму, выстроенную квадратомъ. Миледи говорила съ удовольствіемъ о миссъ Галиндо, даже назвала миссъ Бесси, признавая такимъ-образомъ въ первый разъ существованіе послѣдней; но — я помню, это было въ длинный дождливый вечеръ, я и миледи сидѣли вмѣстѣ и имѣли время и возможность довольно-долго разговаривать другъ съ другомъ — помолчавъ нѣсколько времени, она снова возвратилась къ капитану Джемсу и выразила удивленіе, какимъ образомъ ей управитель могъ начать знакомство съ а этимъ Брукомъ». Миледи припомнила все, что дѣлалъ, или говорилъ капитанъ Джемсъ въ послѣднее время, и многое стало ей ясно теперь.
— Онъ сказалъ однажды, что очень желалъ бы ввести норфокскую систему жатвы, и много говорилъ о мистерѣ Кокѣ изъ Гокгема (который надобно сказать мимоходомъ, былъ такой же Кокъ, какъ и я, по боковой женской линіи, а это ни во что не считается между старинными фамиліями гражданъ чистой крови) и о его новомъ способѣ обработываніи земли; конечно, новые люди вводятъ и новые способы, но изъ этого еще не слѣдуетъ, что послѣдніе лучше старыхъ. Какъ-бы то не было, капитанъ Джемсъ очень желалъ сѣять рѣпу и удабривать землю костями; я видѣла, что онъ имѣлъ здравый смыслъ и энергію и что онъ очень горевалъ о неудачахъ прошлаго года, и согласилась на его предложеніе; и вотъ теперь я узнаю свою ошибку. Мнѣ всегда говорили, что городскіе хлѣбопёки удабриваютъ свою землю костями; капитанъ Джемсъ, конечно, зналъ объ этомъ и отправился къ Бруку, чтобъ узнать, гдѣ продается этотъ предметъ.
Миледи никогда не знала, что необширныя поля мистера Брука были гораздо-лучше обработаны, нежели ея поля, хотя ей и не разъ указывали на это во время ея поѣздокъ; такимъ-образомъ, она не могла понять, что капитанъ Джемсъ, обратившись за совѣтомъ къ купцу, сдѣлавшемуся фермеромъ, могъ научиться многому.
Мало-по-малу извѣстіе о дружбѣ управляющаго съ человѣкомъ, къ которому миледи не была расположена больше всего на свѣтѣ (въ этомъ нерасположеніи заключалось и значительное безпокойство — нерасположеніе. которые питаютъ другъ къ другу совѣстливые люди, сами не зная почему, а между-тѣмъ, предаваясь этому чувству только по какой-нибудь нравственной причинѣ) доходило до леди Ледлоу различнымъ образомъ. Разумѣется, капитанъ Джемсъ не принадлежалъ къ числу людей, которые стараются скрыть свои поступки, или стыдятся ихъ. Онъ всегда говорилъ громко и ясно и никогда не разговаривалъ съ кѣмъ-нибудь тайно. Когда онъ потерпѣлъ неудачу въ воздѣлываніи земли, вся деревня знала о томъ. Онъ жаловался, сожалѣлъ, сердился, ругалъ себя дуракомъ, и все это на деревенской улицѣ; вслѣдствіе этого, арендаторы любили его болѣе, нежели мистера Горнера, хотя капитанъ Джемсъ и имѣлъ вспыльчивый характеръ. Вообще люди принимаютъ большее участіе въ человѣкѣ, если могутъ видѣть и понимать, что занимаетъ его умъ и сердце, и вовсе не сочувствуютъ тому, кто только по своему образу дѣйствія позволяетъ вамъ знать, о чемъ онъ думалъ и что чувствовалъ. Герри Грегсенъ, однакожь, оставался вѣренъ своей привязанности къ мистеру Горнеру. Миссъ Галиндо разсказывала мнѣ, что онъ обыкновенно избѣгалъ встрѣчи съ капитаномъ Джемсомъ, какъ-будто думая, что уваженіе къ капитану было бы съ его стороны нѣкоторымъ образомъ измѣною своему прежнему благодѣтелю. Что жь касается Грегсена (отца), то онъ и новый управляющій не находились въ непріязненныхъ отношеніяхъ другъ къ другу, и однажды, къ моему чрезвычайному изумленію, я услышала, что «браконьеръ, мѣдникъ-бродяга», какъ обыкновенно называли стараго Грегсена, въ первое время, когда я прибыла въ Генбёри, былъ назначенъ смотрителемъ за дичью; мистеръ Грей поручился за него; и хотя это былъ только опытъ, но онъ удался, подобно тому, какъ удавались мистеру Грею многіе смѣлые поступки. Любопытно было видѣть, какъ мистеръ Грей мало-по-малу становился властителемъ въ деревнѣ, самъ того не зная. Онъ былъ такъ же робокъ и застѣнчивъ какъ прежде въ дѣлахъ, которыя не имѣли для него никакой нравственной важности. Но если только онъ былъ убѣжденъ въ справедливости дѣла, онъ «закрывалъ глаза и бросался на него, бодаясь какъ баранъ», какъ однажды выразился капитанъ Джемсъ, разсказывая о какомъ-то поступкѣ мистера Грея. Въ деревнѣ говорили: «мы никогда не знаемъ, что сдѣлаетъ пасторъ черезъ минуту», или «гдѣ онъ будетъ находиться черезъ минуту». Мнѣ разсказывали, что онъ, дѣйствительно, прямо являлся въ толпу браконьеровъ, собравшихся для какого-нибудь отчаяннаго ночнаго предпріятія; или отправлялся въ трактиръ, находившійся внѣ предѣловъ имѣнія миледи на лежавшемъ внѣ прихода участкѣ земли, о которомъ я говорила въ началѣ; этотъ трактиръ считался мѣстомъ свиданія всѣхъ негодяевъ окрестности, въ немъ пасторъ и констебль пользовались такимъ же уваженіемъ, какъ непрошенные гости. А между-тѣмъ, мистеръ Грей имѣлъ продолжительные припадки унынія; тогда онъ чувствовалъ, что ничего не дѣлаетъ, что его предпріятія не имѣютъ успѣха, что онъ живетъ на свѣтѣ, не принося никакой пользы. То, что онъ дѣлалъ, казалось ничѣмъ въ сравненіи съ тѣмъ, что онъ назначилъ себѣ. Я полагаю, эти припадки отчаянія, случавшіеся съ нимъ по временамъ, зависѣли отъ сложенія, или можетъ-быть, отъ нервическаго состоянія, которое дѣлало его такимъ робкимъ, когда онъ приходилъ въ домъ. Даже мистрисъ Медликоттъ, такъ-сказать, почти боготворившая землю, но которой онъ ходилъ, сознавалась, что мистеръ Грей, входя въ комнату миледи, всегда ронялъ и нерѣдко разбивалъ какую-нибудь вещь. Ему легче было стать лицомъ къ лицу съ отчаяннымъ браконьеромъ, нежели съ молодою леди — такъ, по-крайней-мѣрѣ, мы думали.
Я не знаю, какимъ-образомъ случилось, что миледи примирилась съ миссъ Галиндо около этого времени. Можетъ-быть, миледи была не въ состояніи переносить долѣе холодныя отношенія, въ которыхъ она находилась со своимъ старымъ другомъ, или образчики изящныхъ тканей и пряжи, полученные ею изъ школы, смягчили ее относительно миссъ Бесси; какъ бы то ни было, однажды я съ удивленіемъ услышала, что миссъ Галиндо и ея молодая любимица должны придти вечеромъ къ намъ въ домъ къ чаю. Это извѣстіе сообщила мнѣ мистрисъ Медликоттъ по приказанію миледи, которая въ тоже время желала, чтобъ были сдѣланы кой-какія приготовленія въ ея собственномъ кабинетѣ, гдѣ я проводила большую часть своего времени. По характеру этихъ приготовленій я узнала, что миледи намѣревалась съ почестью принять своихъ ожидаемыхъ гостей. Дѣйствительно, леди Ледлоу никогда не давала полупрощенья, какъ дѣлаютъ нѣкоторые. Кто бы ни была посѣтительница, супруга пера, или бѣдная дѣвушка безъ имени, миледи всѣхъ принимала съ должною почестью и приказывала сдѣлать извѣстныя приготовленія. Я не говорю, что послѣднія были всегда одинаковы. Еслибъ насъ вздумала навѣстить супруга пера, то миледи, разумѣется, приказала бы снять чахлы съ мебели въ бѣлой гостинной (они ни разу не снимались впродолженіе всего времени, которое я провела въ домѣ), потому-что миледи пожелала бы показать украшенія и предметы роскоши, къ которымъ важная посѣтительница (о, какъ я желала ея прибытія! мнѣ такъ хотѣлось видѣть мебель безъ чахловъ) привыкла у себя дома, и представить ихъ ей въ возможно-лучшенъ видѣ. То же правило, только въ нѣсколько-измѣненномъ видѣ, соблюдалось на этотъ разъ и относительно миссъ Галиндо. Извѣстныя вещи, которыя, какъ звала миледи, интересовали миссъ Галиндо, были выложены длятого, чтобъ гостья могла заняться разсматриваніемъ ихъ, и, что было еще больше, были вынуты большія тетради съ рисунками, которыми миледи надѣялась разсѣять меня въ первые дни моей болѣзни — произведенія мистера Гогарта и тому подобное — это, конечно, было приготовлено для миссъ Бесси.
Никто не можетъ себѣ представить съ какимъ любопытствомъ ожидала я эту таинственную миссъ Бесси; она была для меня въ двадцать разъ таинственнѣе, потому — что не имѣла прозванія. Для того, чтобъ объяснить мое большое любопытство, воспоминаніе о которомъ заставляетъ меня стыдиться, я должна сказать, что впродолженіе многихъ лѣтъ я, какъ больная, вела чрезвычайно-однообразную жизнь и не имѣла возможности видѣть новыя лица — и вдругъ я должна была увидѣть особу, о которой я столько думала… О, я полагаю, что можно извинить мое любопытство.
Гости пили чай въ большой залѣ съ четырьмя молодыми дѣвицами, которыя вмѣстѣ со мною находились въ то время на попеченіи миледи. Изъ дѣвицъ, которыя жили въ Генбёри въ первое время моего прибытія, не осталось ни одной: однѣ вышли замужъ, другія возвратились домой къ своимъ роднымъ, кто къ отцу, кто къ брату. Я сама имѣла надежды такого же рода. Мой братъ Герри получилъ въ это время мѣсто викарія въ Вестморлендѣ и просилъ, чтобъ я пріѣхала жить къ нему, что я впослѣдствіи и сдѣлала. Но объ этомъ я сообщу въ свое время и въ своемъ мѣстѣ, теперь же возвращусь къ миссъ Бесси.
Гостьи сидѣли за чаемъ въ большой залѣ довольно-долго и вели очень-пріятную бесѣду; потомъ прошлись по всему дому, осмотрѣли всѣ комнаты, останавливаясь передъ различными картинами — миледи разсказывала исторію, или предметъ каждой изъ этихъ картинъ всѣмъ новымъ посѣтителямъ и давала имъ нѣкоторымъ образомъ право гражданства въ древнемъ фамильномъ гнѣздѣ, описывая характеръ и судьбу великихъ предковъ жившихъ здѣсь. Наконецъ, я услышала шаги, приближавшіеся къ комнатѣ миледи, гдѣ я лежала. И находилась въ такомъ состояніи нервическаго ожиланія, что еслибъ могла ходить, то встала бы съ своего мѣста и убѣжала изъ комнаты. А между-тѣмъ, это было бы совершенно-безполезно, потому-что миссъ Галиндо, съ своей стороны, вовсе не была смущена; ея носъ былъ только нѣсколько-краснѣе обыкновеннаго, по причина этого была только временная: миссъ Галиндо, я увѣрена, плакала дома отъ радости, что снова увидитъ свою дорогую леди Ледлоу. Я готова была оттолкнуть миссъ Галиндо въ сторону, когда она, вставъ передо мною, лишала меня возможности немедленно увидѣть таинственную миссъ Бесси.
Миссъ Бесси, какъ я знала, было только восемнадцать лѣтъ, но она казалась старше. Темные волосы, темные глаза, высокій ростъ, крѣпкое сложеніе, доброе, привлекательное открытое лицо, невыражавшее и тѣни безпокойства, въ которомъ, по моему ожиданію, должна была находиться дѣвушка при такихъ страшныхъ обстоятельствахъ, какъ первое представленіе миледи, не хотѣвшей прежде и знать о существованіи дѣвушки — таково было впечатлѣніе, произведенное на меня миссъ Бесси при первомъ свиданіи. Она, казалось, наблюдала за всѣми нами, но очень-спокойно, такъ же точно, какъ я наблюдала за нею; говорила очень-мало и, дѣйствительно, занялась, какъ предполагала миледи, расматриваніемъ большихъ тетрадей съ картинами. Я имѣла (глупое) намѣреніе обратиться къ ней съ видомъ покровительства для того, чтобъ она была развязнѣе, но она сидѣла очень-далеко отъ моей софы, чтобъ находиться ближе къ свѣту, и, повидимому, вовсе не была озабочена необыкновенными обстоятельствами и не нуждалась ни въ моемъ покровительствѣ, ни въ моихъ ласкахъ. Одно въ ней понравилось мнѣ чрезвычайно: по временамъ она внимательно смотрѣла на миссъ Галиндо; изъ этого можно было заключить, что ея мысли и чувства всегда были обращены къ миссъ Галиндо, что въ дѣйствительности и было. Все, что говорила миссъ Бесси, было очень-кстати, голосъ ея былъ твердъ и звученъ, но она говорила съ легкимъ провинціальнымъ акцентомъ. Черезъ нѣсколько времени миледи заставила насъ обѣихъ играть въ шахматы; я научилась этой игрѣ въ послѣднее время по совѣту мистера Грея. Но мы не много разговаривала другъ съ другомъ, хотя, сколько мнѣ кажется, и чувствовали влеченіе одна къ другой.
— Вы будете играть хорошо, сказала она. — Вы играете только шесть мѣсяцевъ, не правда-ли? А между-тѣмъ вы ужь можете бить меня, тогда какъ я играю нѣсколько лѣтъ.
— Я стала играть съ ноября. Я помню, какъ мистеръ Грей принесъ мнѣ «Филидоръ за шахматами» въ одинъ очень-туманный, скучный день.
Почему посмотрѣла она на меня такъ внезапно и пытливо? Отчего она потомъ молчала нѣсколько времени, какъ-бы погруженная въ раздумье, и наконецъ заговорила, я не помню о чемъ, совершенно-другимъ тономъ?
Миледи и миссъ Галиндо продолжали разговаривать въ то время, когда я задавала себѣ эти вопросы. Я слышала, что они очень-часто произносили имя капитана Джемса; наконецъ миледи положила въ сторону свою работу и почти со слезами на глазахъ сказала:
— Я не могла… я не могу повѣрить этому. Вѣдь онъ долженъ знать, что она еретичка, дочь булочника, тогда какъ онъ джентльменъ какъ по чувству и характеру, такъ и по своему званію, хотя манеры его и бываютъ по временамъ нѣсколько-грубы. Дорогая миссъ Галиндо, что будетъ съ этимъ свѣтомъ?
Миссъ Галиндо сама принимала участіе въ томъ, чтобы привести свѣтъ въ положеніе, которое устрашало миледи; хотя все это было забыто въ настоящее время, но то, что миссъ Бесси была принята въ почетномъ домѣ миледи, было однимъ изъ злосчастныхъ предзнаменованій будущаго состоянія свѣта, которое тревожило миледи, и миссъ Галиндо очень-хорошо понимала это — но получивъ сама прощеніе еще слишкомъ недавно, она не смѣла прямо защищать человѣка, снова оскорблявшаго тонкое чувство приличія, которое было отличительною чертою характера миледи, и отвѣчала такъ:
— Дѣйствительно, миледи, я давно уже перестала терзать себя догадками, почему Джекъ любитъ Джиль или Джиль любитъ Джека. Лучше всего безусловно вѣрить въ то, что браки происходятъ нѣкоторымъ образомъ не отъ міра сего, зависятъ не отъ причинъ и законовъ этого міра. Я не смѣю рѣшительно утверждать, что они назначаются на небѣ, можетъ-быть, они назначаются въ другомъ какомъ-либо мѣстѣ; но, во всякомъ случаѣ, я уже не стану мучить голову свою, чтобъ узнать, длячего они случаются. Капитанъ Джемсъ — джентльменъ; въ этомъ я нисколько не сомнѣваюсь съ той минуты, какъ я увидѣла прошлою зимою, что онъ остановился и взялъ съ собою старую Блекъ, которая поскользнулась и упала, потомъ ругнулъ мальчишку, смѣявшагося надъ старухой, и далъ ему такой подзатыльникъ, что тотъ свалился и заплакалъ; но какимъ-нибудь-образомъ мы должны имѣть хлѣбъ… я люблю хлѣбъ, который печется у меня дома въ отличной кирпичной печкѣ; но многіе не умѣютъ печь хлѣбы и потому я не понимаю, отчего человѣкъ не можетъ быть хлѣбопекомъ. Видите, миледи, я смотрю на печеніе хлѣба, просто, какъ на промыселъ, и промыселъ законный. Въ этомъ дѣлѣ нѣтъ машинъ, которыя бы отнимали у мужчины или у женщины возможность добывать себѣ хлѣбъ, собственными трудами, подобно тонкопрядильной машинѣ, (этой неугомонной хлопотуньѣ), которая отбиваетъ всѣ средства къ существованію у всѣхъ насъ, добрыхъ старухъ, и преждевременно сводитъ въ могилу. Это, если позволите, изобрѣтеніе врага нашего!
— Совершенно справедливо! сказала миледи, покачавъ головою.
— Но печеніе хлѣбовъ — работа здоровая, полезная, тяжелая работа рукъ. Благодаря небу, еще не изобрѣли ничего такого, что могло бы замѣнить эту работу. По моему мнѣнію, неестественно и несогласно съ священнымъ писаніемъ заставлять чугунъ и сталь, неодушевленные предметы, совершать дѣло рукъ человѣческихъ. Такимъ-образомъ, я утверждаю, что всѣ ремесла, въ которыхъ чугунъ и сталь производятъ дѣло, назначенное человѣку при паденіи, противузаконны, и я никогда не буду защищать ихъ. Но этотъ булочникъ Брукъ мѣсилъ свой хлѣбъ, заставилъ его подняться; потомъ, люди, которые можетъ-быть, не имѣла хорошихъ печей, пришли къ нему и купили его хорошій легкій хлѣбъ; честнымъ образомъ онъ получалъ копейку и мало-по-малу разбогатѣлъ. Почему же, спрашиваю васъ, миледи, случилось это такъ? Вѣдь еслибъ онъ могъ, то родился бы однимъ изъ Генбёри или лордомъ; еслижь это не случилось, то онъ не виноватъ, по-крайней-мѣрѣ по моему мнѣнію, въ томъ, что онъ дѣлалъ хорошій хлѣбъ, будучи ремесломъ — булочникъ, пріобрѣлъ деньги и купилъ землю. Онъ по несчастію, а не но своей винѣ, родился не важнымъ лицомъ.
— Совершенно-справедливо, сказала миледи, послѣ нѣкотораго раздумья. — Но, хотя онъ и хлѣбопекъ, тѣмъ не менѣе онъ могъ бы исповѣдовать нашу вѣру, Даже ваше краснорѣчіе, миссъ Галиндо, не убѣдитъ меня въ томъ, что это не его собственная вина.
— Прошу васъ извинить, миледи, но я не могу согласиться и съ этимъ, сказала миссъ Галиндо, ободренная первымъ успѣхомъ своего краснорѣчія. — Если я какъ слѣдуетъ понимаю ихъ вѣру, то анабаптистъ не получаетъ крещенія, будучи ребенкомъ; слѣдовательно, онъ не имѣетъ ни крестнаго отца, ни крестной матери, которые могли бы сдѣлать для него что-нибудь; вы согласны съ этимъ, миледи?
Миледи желала бы знать прежде къ чему приведетъ ея согласіе, а потомъ уже объявить, что она не могла не согласиться на это первое предложеніе; впрочемъ, она, молча, одобрила слова миссъ Галиндо, наклонивъ голову.
— Вы знаете, что крестные отцы и матери должны дать отъ нашего имени три обѣта въ то время, какъ мы только умѣемъ кричать во все горло. Это — большое преимущество. Но мы не должны быть жестокими къ тѣмъ, которые не имѣли крестныхъ отцовъ и матерей. Одни, какъ намъ извѣстно, родятся съ серебряными ложками, то-есть крестный отецъ дѣлаетъ имъ подарки, учитъ ихъ катихизису и наблюдаетъ за тѣмъ, чтобъ они сдѣлались добрыми христіанами и посѣщали церковь — другіе же съ деревянными ложками во рту. Послѣдніе, бѣдняжки, остаются весь свой вѣкъ сиротами безъ крестныхъ отцовъ и матерей и диссидентами; и если они занимаются торговлею, тѣмъ хуже для нихъ. Но мы должны быть смиренными христіанами, миледи, и не слишкомъ-высоко поднимать голову, потому-что родились въ истинной вѣрѣ.
— Вы идете слишкомъ-быстро, миссъ Галиндо! Я не успѣваю слѣдить за вами. Притомъ же, я думаю, что диссиденты — дѣло діавола. Отчего они не могутъ вѣровать такъ, какъ мы? Это — очень дурно. Притомъ же, это расколъ и ересь, а вы знаете, библія учитъ насъ, что это равно чародѣйству.
Миледи не убѣдилась доводами миссъ Галиндо, какъ я могла заключить изъ этого. По уходѣ послѣдней, миледи попросила мистрисъ Медликоттъ принесть изъ большой старинной библіотеки, помѣщавшейся вверху, извѣстныя книги и сама связала ихъ.
— Если капитанъ Джемсъ прійдетъ завтра сюда, то я поговорю съ нимъ объ этихъ Брукахъ. До сегодня я не хотѣла говорить съ нимъ объ этомъ, не желая оскорбить его предположеніемъ, что я вѣрю въ слухи о его дружбѣ съ семействомъ. Но теперь я исполню свой долгъ относительно его и относительно ихъ. Я увѣрена, что эти божественныя книги обратятъ ихъ къ истинной церкви.
Я не могу разсказать содержаніе этихъ книгъ; оно осталось для меня непонятнымъ, хотя миледи и прочла мнѣ заглавіе ихъ. Притомъ же, я была занята собственными дѣлами и хотѣла посовѣтоваться съ миледи о перемѣнѣ моего мѣста жительства. Я показала ой письмо, которое получила въ тотъ день отъ Герри, и мы опять много говорила о томъ, какъ мнѣ удобнѣе совершить поѣздку къ брату и въ какой степени можно было ожидать возстановленія моего слабаго здоровья при совершенной перемѣнѣ воздуха. Я могла говорить миледи все, такъ была я увѣрена, что она пойметъ меня въ точности; она никогда не думала о себѣ, такимъ-образомъ я не боялась оскорбить ее, говоря истину. Я сообщила ей, что я была счастлива все время, которое провела у ней въ домѣ; но, что теперь обязанности призываютъ меня въ другое мѣсто, что я должна смотрѣть за хозяйствомъ Герри и что исполненіе этихъ обязанностей (конечно, онѣ необходимо будутъ незначительны, другихъ я какъ больная, не могла бы и принять на себя), можетъ-быть, отучатъ меня отъ грусти и жалобъ, которымъ я въ послѣднее время стала предаваться такъ часто. Наконецъ, я ожидала также, что крѣпительный воздухъ сѣверной стороны принесетъ мнѣ большую пользу.
Такимъ-образомъ мы рѣшили, что а оставлю Генбёри, гдѣ я провела счастливо нѣсколько лѣтъ, черезъ нѣсколько недѣль. Когда мы оканчиваемъ періодъ жизни, то мы обыкновенно съ сожалѣніемъ вспоминаемъ о немъ; точно такъ же и я, ожидая счастья въ будущемъ, возобновила въ памяти всѣ дни, проведенные мною въ Генбёри съ того времени, когда я въ первый разъ переступила черезъ порогъ дома, робкою, неловкою дѣвочкой, едва вышедшей изъ дѣтскаго возраста, — до настоящей минуты, когда я стала уже женщиной, вышедшей не только изъ дѣтства, но, по характеру моей болѣзни, даже изъ юношескаго возраста, и намѣревалась оставить домъ миледи, какъ мѣсто моего жительства, навсегда. По волѣ судьбы, я никогда болѣе ни увидала ни ея, ни этого дома. Подобно водоросли, унесенной теченіемъ съ своего мѣста, судьба оторвала меня отъ этихъ дней тихихъ, счастливыхъ, безмятежныхъ, одно воспоминаніе о которыхъ дѣлало меня счастливою.
Я вспомнила о добромъ, веселомъ мистерѣ Моунтфордѣ — и о томъ, какъ онъ сожалѣлъ, что не могъ содержать свору, «очень-небольшую свору» борзыхъ собакъ, вспомнила о его остротахъ и о его страсти хорошо поѣсть; потомъ о прибытіи мистера Грея, попыткѣ миледи умѣрить его рѣчи, когда онѣ клонились къ тому, чтобъ возбудить обязанность, связанную съ образованіемъ… А въ настоящее время мы имѣли школьный домъ въ деревнѣ; съ того времени, когда миссъ Бесси пила чай въ домѣ, миледи была два раза въ самой школѣ и заказала тонкую пряжу для столоваго бѣлья. И миледи до того отстала отъ своей привычки обходиться безъ проповѣдей и разсужденій, что даже при временномъ викаріѣ мистерѣ Кроссѣ, она ни разу не возобновила этой привычки, хотя, я увѣрена, она имѣла бы на своей сторонѣ весь приходъ, еслибъ только захотѣла.
И мистеръ Горнеръ умеръ, и напитанъ Джемсъ владычествовалъ на его мѣстѣ. Добрый, важный, строгій, молчаливый мистеръ Горнеръ, точный, какъ часы, въ осыпанномъ нюхательнымъ табакомъ сюртукѣ, и съ серебряными пряжками! Я часто задавала себѣ вопросъ: о какихъ людяхъ, когда смерть или другія обстоятельства разлучатъ насъ съ ними, сожалѣешь больше? о людяхъ полныхъ жизни, которые являются и тамъ и сямъ, однимъ словомъ вездѣ, такъ-что никто не въ состояніи съ точностію знать, когда они придутъ и когда уйдутъ, при видѣ которыхъ невозможно подумать о могильной тишинѣ и вѣчномъ покоѣ, такъ полны они живыхъ движеній и страсти, или о людяхъ тихихъ, строгихъ, которые, кажется, движутся, даже говорятъ, такъ же мѣрно, какъ часы, которые повидимому не имѣютъ никакого вліянія на теченіе нашей жизни, пока они находятся съ нами, и которыхъ методическія привычки, какъ окажется послѣ разлуки съ этими людьми, сплелись съ самыми корнями нашего существованія? Мнѣ кажется, что я больше сожалѣю о послѣднихъ, хотя, можетъ быть, больше любила бы первыхъ. Капитанъ Джемсъ не былъ для меня тѣмъ, чѣмъ былъ мистеръ Горнеръ, несмотря на то, что послѣдній до самаго дня своей смерти не сказалъ со мною и десяти словъ. Далѣе миссъ Галиндо! Я вспомнила, что знала ее только по имени, которое казалось мнѣ чрезвычайно-страннымъ… и я почти готова была думать, что это было вчера; потомъ она была для меня странною, рѣзкою, непріятною, трудолюбивою старою дѣвою; теперь же я горячо любила ее, я даже замѣтила, что чувствовала ревность къ миссъ Бесси.
О мистерѣ Греѣ я никогда не думала съ любовью; чувство, которое я питала къ нему, я могу назвать безграничнымъ уваженіемъ. Я говорила здѣсь о себѣ немного; но я могла бы разсказать вамъ, сколько и была обязана ему за все, что онъ дѣлалъ для меня въ продолженіе моей тяжелой болѣзни. Впрочемъ онъ обращался такъ со всѣми, съ богатымъ и съ бѣднымъ, начиная съ миледи и до Салли, служанки миссъ Галиндо.
Самая деревня получила въ это время другой видъ, различный отъ прежняго. Я не могу сказать вамъ что было причиною этой перемѣны; но вы болѣе не встрѣчали молодыхъ зѣвакъ, образовывавшихъ группу на перекресткѣ въ такое время дня, когда молодые люди должны работать. Я не скажу, что виновникомъ всего этого былъ мистеръ Грей: на поляхъ, дѣйствительно, было столько работы, что зѣвать было нѣкогда. Дѣти скрывались въ школѣ и внѣ ея вели себя лучше, нежели въ то время, когда я, бывало, по порученію миледи, ходила въ деревню. Я не могу сказать вамъ, съ кѣмъ бранилась миссъ Галиндо: мнѣ не отъ кого было получить свѣдѣніе о томъ; но она имѣла такой здоровый и счастливый видъ, что, по моему мнѣнію, вѣроятно занималась въ мѣру этимъ полезнымъ упражненіемъ.
До моего отъѣзда изъ Генбсри подтвердился слухъ о томъ, что капитанъ Джемсъ женится на миссъ Брукъ, старшей дочери хлѣбопека Брука и сонаслѣдницѣ своего отца. Капитанъ Джемсъ самъ сказалъ миледи объ этомъ; даже больше, онъ вооружился мужествомъ, которое я полагаю, пріобрѣлъ въ своей прежней должности, находясь, какъ я слышала, нѣсколько разъ со своимъ кораблемъ въ опасныхъ мѣстахъ, и спросилъ леди Ледлоу, можетъ ли онъ привести съ собою свою невѣсту (дочь анабаптиста хлѣбопека!) и представить ее миледи!
Я довольна тѣмъ, что не присутствовала въ то время, когда онъ высказалъ свою просьбу, мнѣ такъ было бы стыдно за него, и я безпокоилась бы до-тѣхъ-поръ, пока не услышала бы отвѣта миледи. Конечно, она согласилась; но я могу себѣ представить съ какимъ удивленіемъ она посмотрѣла на капитана. Мнѣ хотѣлось бы знать, замѣтилъ ли это капитанъ Джемсъ.
Мнѣ стоило не малаго труда рѣшиться спросить миледи, послѣ ея свиданія съ невѣстой, какого она была мнѣнія о послѣдней; наконецъ, я намекнула на свое любопытство, и миледи сказала мнѣ, что еслибъ молодая дѣвушка обратилась къ мистрисъ Медликоттъ съ просьбою взять ее въ кухарки и мистрисъ Медликоттъ взяла бы ее, то эта должность была бы для нея очень-приличною. Изъ этого я могла заключить, въ какой Степени миледи была недовольна выборомъ капитана Джемса, служившаго въ королевскомъ флотѣ,
Черезъ годъ послѣ моего отъѣзда изъ Генбёри я получила письмо отъ миссъ Галиндо. Вотъ оно:
"Дорогая Маргарита.
"Вы просите новостей о насъ всѣхъ. Развѣ вы не знаете, что въ Генбёри нѣтъ ничего новаго? Развѣ вы когда-нибудь слышали здѣсь о какомъ-либо происшествіи? Если вы на всѣ эти вопросы отвѣчали про себя да, то вы попались въ мою ловушку и жестоко ошиблись. Генбёри теперь полно новостей, и у насъ столько происшествій, что мы не знаемъ какъ справиться съ ними. Я разскажу вамъ обо всемъ, держась порядка газетъ — рожденіе, смертные случаи и браки. Касательно рожденій: Дженни Лукасъ разрѣшилась двойнями съ недѣлю назадъ. Къ сожалѣнію, это ужь слишкомъ, скажете вы. Весьма-справедливо; но близнецы умерли; такимъ образомъ рожденіе ихъ не имѣетъ большаго значенія. Моя кошка окотилась; она принесла трехъ котятъ, что, какъ вы снова можете замѣтить, также было ужь слишкомъ, но, какъ оказалось, это было намекомъ на событія, о которыхъ я сообщу вамъ. Капитанъ и мистрисъ Джемсъ взяли для себя старый домъ рядомъ съ домомъ Персона; этотъ домъ сверху до низу наполненъ мышами; это было для меня такимъ же счастливымъ обстоятельствомъ, какъ для Дикка Гвигингтена избавленное отъ крысъ царство царя египетскаго. Такъ какъ моя кошка окотилась, то я рѣшилась отправиться къ невѣстѣ въ надеждѣ, что ей нужна будетъ кошка, она, дѣйствительно, приняла мое предложеніе; она, какъ мнѣ кажется, женщина съ чувствомъ, несмотря на то, что дочь анабаптиста, булочника, бирмингемскаго купца и прочее, о чемъ вы еще услышите, если только будете терпѣливы. Такъ-какъ на мнѣ была лучшая шляпка, которую я купила въ то время, когда бѣдный лордъ Ледлоу былъ въ послѣдній разъ въ Генбёри въ 99 году, то я считала большимъ снисхожденіемъ съ своей стороны (вспоминая, что я происходила отъ баронета Галиндо) то, что я отправилась къ невѣстѣ, хотя, какъ вы знаете, я вовсе не высокаго мнѣнія о себѣ, если на мнѣ мое будничное платье. Но вдругъ я встрѣтила тамъ… кого же? леди Ледлоу! Съ виду она также слаба и также нѣжна какъ прежде, но находится въ лучшемъ расположеніи духа съ того времени, какъ старый городской купецъ изъ рода Генбёри вбилъ себѣ въ голову, что онъ былъ младшій потомокъ рода Генбёри, къ которому принадлежала миледи, и оставилъ ей великолѣпное наслѣдство. Залогъ былъ выплаченъ очень-скоро, и деньги мистера Горнера — или деньги миледи, или деньги Герри Грегсена, какъ хотите — отданы на проценты на ими Герри, который, говорятъ, будетъ начальникомъ школы или элленистомъ, или чѣмъ-то въ этомъ родѣ, и въ заключеніе будетъ посланъ въ коллегію, Герри Грегсенъ, сынъ браконьера! Не правда ли, странныя времена?
Но я еще не покончила съ браками. Дѣло капитана Джемса въ должномъ порядкѣ, по о немъ никто ужь больше не заботится, всѣ мы заняты въ настоящее время мистеромъ Греемъ. Да, дѣйствительно, мистеръ Грей женится, и на комъ бы вы думали? на моей милой Бесси! Я говорю, что ей придется ухаживать за нимъ почти всю жизнь, потому-что онъ человѣкъ очень-слабый. Но она говоритъ, что не боится этого, лишь бы только въ этомъ тѣлѣ держалась душа. У моей Бесси твердый характеръ и доброе сердце. Какъ я рада, что ей не придется перемѣнять мѣтку на платьяхъ и бѣльѣ: когда она вязала себѣ послѣдніе чулки, то я сказала ей, чтобъ она замѣтила букву Г, какъ начальную букву моей фамиліи… пусть ужь будетъ она моей дочерью, такъ-какъ ея родители неизвѣстны. А теперь, видите ли, эта буква годится и для фамиліи Грей. Такимъ образомъ у насъ двѣ свадьбы, чего же вамъ больше. Она обѣщала взять у меня другую кошку. Теперь перехожу къ смертнымъ случаямъ: старикъ фермеръ Гель умеръ, бѣдный старикъ! его жена, я думаю, обрадовалась, что избавилась отъ него, вѣдь онъ билъ ее всякій разъ, когда бывалъ пьянъ, а онъ никогда не былъ трезвъ, несмотря на всѣ усилія мистера Грея. Я не думаю, чтобъ мистеръ Грей (я, впрочемъ, сказала ему это) рѣшился говорить съ Бесси при жизни фермера Геля: такъ печалили его грѣхи старика, и онъ повидимому, вмѣнялъ себѣ въ вину, что не могъ обратить грѣшника въ святаго. Приходскій быкъ также умеръ. Никогда въ жизни я не была такъ опечалена. Но, говорятъ, мы получимъ другаго. Между-тѣмъ, я спокойно хожу по деревнѣ, а мнѣ приходится ходить часто, потому-что я смотрю за работами, которыя производятся въ домѣ мистера Грея. Вы, вѣроятно, думаете, что я сообщила вамъ всѣ наши новости, не правда ли? А между-тѣмъ, нѣтъ. Самое-то важное еще впереди. Я не хочу мучить васъ и прямо сообщу вамъ эту новость, иначе вы никогда не угадаете ея. Леди Ледлоу давала вечеръ и сидѣла съ нами, какъ простолюдинка. Мы пили чай и ѣли жареный въ маслѣ хлѣбъ въ голубой гостиной; прислуживали Джонъ и Томъ Диггльзъ, мальчикъ, который, бывало, гонялъ воронъ съ полей фермера Геля; на немъ была ливрея миледи, волосы его были напудрены, однимъ словомъ, все какъ слѣдовало. Мистрисъ Медликоттъ разливала чай въ кабинетѣ миледи. Миледи казалась блистательною волшебною королевою среднихъ лѣтъ; она была въ черномъ бархатѣ и въ старинныхъ кружевахъ, которыя она не надѣвала ни разу послѣ смерти милорда. Кто же былъ тутъ? спросите вы. Пасторъ изъ Кловера, пасторъ изъ Годлея и пасторъ изъ Меррибенка и жены ихъ; фермеръ Донкинъ и двѣ миссъ Донкинъ, мистеръ Грей, я и Бесси; капитанъ и мистрисъ Джемсъ и, подумайте, кто еще? мистеръ и мистрисъ Брукъ. Пасторамъ, кажется, было это не совсѣмъ пріятно. Но мистеръ Брукъ помогалъ капитану Джемсу привести въ порядокъ помѣстье миледи, потомъ дочь его вышла замужъ за управляющаго, наконецъ мистеръ Грей (которому, кажется, нельзя не вѣрить) говоритъ, что анабаптисты вовсе не дурные люди; вы помните, онъ всегда былъ справедливъ къ нимъ. Мистрисъ Брукъ, конечно, необдѣланный алмазъ. Я знаю, что то же самое говорили и обо мнѣ. Но, принадлежа къ роду Галиндо, я научилась манерамъ въ моей юности и, когда захочу, могу доказать это. А мистрисъ Брукъ не имѣетъ никакихъ манеръ. Когда Джонъ подалъ ей подносъ съ чашками, то она посмотрѣла на него, какъ-будто была чрезвычайно-смущена этимъ обычаемъ. Я сидѣла рядомъ съ ней; сдѣлавъ видъ, будто я не замѣтила ея смущенія, я положила сахаръ и налила сливокъ въ ей чашку и уже готовилась сунуть ей чашку въ руку, какъ вдругъ безстыдный мальчишка Томъ Диггльзъ (я называю его мальчишкой, потому — что его волосы не сѣдые по природѣ, а только напудрены) подходитъ съ своимъ подносомъ, наполненнымъ кекзами и прочимъ печеніемъ, которое мистрисъ Медликоттъ приготовляетъ съ такимъ искусствомъ. Все это время, должна я вамъ сказать, три пасторши не спускали глазъ съ мистрисъ Брукъ, потому-что она ужь прежде вела себя, какъ невоспитанная женщина; и пасторши, которыя сами были только нѣсколько выше ея по воспитанію, готовы были расхохотаться надъ ея поступками и словами. Вдругъ она вынула чистый носовой платокъ изъ остиндскаго шелку съ красными и желтыми полосами и разослала его на своемъ отличномъ шелковомъ платьѣ. Очень-вѣроятно, что на ней было совершенно-новое платье; мнѣ говорила Салли, которая слышала о томъ отъ своей двоюродной сестры Молли, служащей у Брукъ, что Брукъ были въ восторгѣ отъ приглашенія миледи. и такъ, Томъ Диггльзъ готовъ былъ уже оскалить зубы (право, давно ли онъ былъ самъ-то пугаломъ и одѣтъ не такъ хорошо) и пасторша изъ Гедлея — я все забываю ея имя, но это ничего не значитъ, потому-что она дурно воспитанная женщина… я надѣюсь, что Бесси будетъ вести себя лучше — чуть — была не разразилась хохотомъ и не закричала поослиному, какъ вдругъ что сдѣлала наша миледи? Она вынула свой собственный носовой платокъ, изъ бѣлаго, какъ снѣгъ, батиста, и осторожно разложила его на своемъ бархатномъ платьѣ, да такъ просто, какъ-будто она дѣлала это всегда, какъ мистрисъ Брукъ, жена хлѣбопека; и когда послѣдняя стряхнула крошки въ каминъ, то и миледи послѣдовала ея примѣру. Но съ какою граціею дѣлала она это и какъ смотрѣла на всѣхъ насъ! Томъ Диггльзъ покраснѣлъ до ушей, а пасторша изъ Гедлея не смѣла произносить весь вечеръ ни слова; на мои глупые глаза навернулись слезы, а мистеръ Грей, который весь вечеръ молчалъ и краснѣлъ (я, впрочемъ говорила уже Бетси, чтобъ она отучила его отъ этого), пришелъ въ такой восторгъ отъ поведенія миледи, что сталъ чрезвычайно-разговорчивъ и сдѣлался въ этотъ вечеръ душою общества.
«О, Маргарита Даусенъ, мнѣ часто приходитъ на мысль, хорошо ли вы сдѣлали, что уѣхали отъ насъ. Конечно, вы живете теперь съ братомъ, а родные, что ни говори, все лучше. Но когда я вижу миледи и мистера Грея, хотя они совершенно-непохожи другъ на друга, то не желаю помѣняться своимъ мѣстомъ ни съ кѣмъ во всей Англіи.»
Увы! увы! Судьба не привела меня еще разъ увидѣться съ миледи. Она умерла въ тысяча восемьсотъ четырнадцатомъ, и мистеръ Грей не многимъ пережилъ ее. Почтенный Герри Грегсенъ теперь пасторомъ въ Генбёри и женатъ на дочери мистера Грея и миссъ Бесси.