Н. А. Лейкинъ.[править]
Мученики охоты.[править]
ЛѢКАРЬ-ЛЮБИТЕЛЬ.[править]
Хозяинъ дома вводитъ гостя въ небольшую комнатку съ полками, на которыхъ помѣщаются банки съ химическими препаратами, травами и кореньями. На столѣ колбы съ ретортами, спиртовая лампа, фарфоровыя ступки. Пахнетъ кислотами, спиртами.
— Вотъ въ этомъ уголкѣ, доложу вамъ, я отрѣшаюсь отъ міра, разсказываетъ онъ. — Забываю обо всемъ меня окружающемъ и превращаюсь, такъ сказать, въ…
— Въ дурака, подсказываетъ сопровождающая хозяина жена.
— Ничего не значитъ, матушка, пусть въ дурака. И Галлилея называли дуракомъ за его систему, и на Фультона смотрѣли какъ на сумасшедшаго, когда онъ изобрѣталъ пароходъ. Со всѣми великими людьми было то-же самое. А вотъ какъ я составлю такой элексиръ, который замѣнитъ всѣ доселѣ существующія лѣкарства, такъ ты тогда другое запоешь. Только ужъ предупреждаю: когда на моей улицѣ будетъ праздникъ, тогда ко мнѣ не подступайся. Я теперь только молчу, а ужъ тогда отъ меня тоже, кромѣ «дуры», ничего не услышишь. Долженъ вамъ сказать, обращается къ гостю хозяинъ: — у меня ужъ и теперь есть пилюли, помогающія почти отъ всѣхъ болѣзней. И вѣдь составъ-то пустяковый. У меня въ нихъ — уголь, какъ всепоглощающее, камфора, какъ успокоивающее, и еще одно возбуждающее средство, которое составляетъ мой секретъ. Только на смертномъ одрѣ и повѣдаю я его кому нибудь, а ужъ ежели умру скоропостижно — аминь. Тайна ляжетъ со мной въ могилу, потому что болѣе какъ одному человѣку и то достойному, и то подъ страшной клятвой хранить въ тайнѣ, я свой секретъ повѣдать не намѣренъ. Кстати, не болитъ-ли у васъ что нибудь?
— Нѣтъ-съ, я совершенно здоровъ, отвѣчаетъ гость:
— Не можетъ быть-съ. Абсолютно здороваго человѣка въ природѣ не бываетъ. Непремѣнно у него что нибудь да болитъ. Организмъ человѣка давно уже подгнилъ и разсшатался даже въ эмбріональномъ состояніи, такъ сказать, въ графовомъ пузырькѣ. Человѣкъ боленъ уже въ утробѣ своей матери, и по настоящему, прежде чѣмъ допустить ребенка родиться на свѣтъ, его надо лѣчить. Ну, покайтесь, что вы нездоровы! Вотъ тогда, кстати, и испробовали-бы на себѣ магическое дѣйствіе моихъ пилюль, а главное увѣрились-бы, дуракъ я, какъ утверждаетъ жена, или не дуракъ.
— Но, ей-Богу, у меня ничего не болитъ.
— Да чего вы боитесь? Вѣдь всего только одну пилюльку… Вреда никакого. Долженъ-васъ предупредить, что для успокоенія моихъ паціентовъ въ томъ, что въ пилюляхъ нѣтъ никакой отравы, я самъ всегда глотаю первую пилюлю и ужъ вторую предлагаю страждущимъ. Значитъ, и насчетъ этого вы можете быть покойны.
— Я совершенно увѣренъ въ этомъ, но зачѣмъ-же я буду глотать? Тамъ все-таки камфора есть.
— И вы боитесь камфоры! Да знаете-ли вы, что камфора одна исцѣляетъ отъ тридцати болѣзней. Насчетъ камфоры пустые предразсудки.
— Представьте, до чего у него сильна страсть лѣчить: онъ нашей горничной платитъ по двугривенному за проглатываніе каждой пилюли, вставила слово жена.
— Вретъ, вретъ, не слушайте! Всего только одинъ разъ и подарилъ ей за это байковый платокъ да старую выѣденную молью мѣховую шапку для ея кума.
— И дворнику скажешь не платилъ? Не нанималъ его, чтобъ онъ у тебя лѣчился? — Нанималъ-то нанималъ, сознался хозяинъ. — Надо-же чѣмъ нибудь разсѣявать невѣжество, ну я и прибѣгнулъ къ подкупу.
— И вѣдь какой случай… Предложилъ онъ нашему дворнику по пятіалтынному за каждую пилюлю. Тотъ обрадовался да какъ хватитъ цѣлую горсть пилюль въ ротъ и принялся жевать. «Давай, говоритъ, баринъ, три рубля, я штукъ двадцать пять съѣлъ». Что вы думаете? Вѣдь человѣкъ-то послѣ этого на стѣну полѣзъ!
— Это отъ возбуждающаго. Дѣйствительно у него даже разширеніе зрачковъ тогда сдѣлалось, но за то теперь человѣкъ здоровъ какъ быкъ. Такъ вы не хотите проглотить одну пилюльку? А какимъ-бы я васъ, батюшка, хересомъ за это попотчивалъ, такъ просто пальчики оближете! не унимался хозяинъ.
— Нѣтъ, благодарю васъ. Зачѣмъ-же я буду глотать такія вещи, отъ которыхъ на стѣну лѣзутъ?
— Ну, съ одной-то не полѣзете. Вѣдь тотъ хватилъ цѣлую горсть. А право было-бы хорошо. Сейчасъ-бы вы почувствовали облегченіе и эдакую необъяснимую легкость во всемъ тѣлѣ.
— Зачѣмъ мнѣ облегченіе, коли я ничѣмъ не страдаю.
— Позвольте вамъ не повѣрить. А отчего у васъ лицо блѣдно, отчего вы морщитесь?
— Мозоль болитъ.
— Такъ вѣдь эти пилюли и отъ мозолей отлично помогаютъ. Вотъ и экспериментъ!
— Нѣтъ, ужъ увольте.
— Послушайте, еще одно предложеніе. За двѣ пилюли я вамъ подарю тотъ сигарочный ящикъ съ органчикомъ, что вамъ такъ нравится.
Гость вспыхнулъ.
— Послушайте, за кого вы меня считаете?
— А вы меня за кого считаете, позвольте васъ спросить? Я стремлюсь всей душой на пользу человѣчества, а вы смотрите на меня какъ на дурака.
— Напротивъ. Я очень цѣню ваши познанія и считаю васъ за ученаго человѣка.
— Пожалуста, не разводите бобы. Такъ я вамъ и повѣрилъ! А отчего вотъ теперь, когда вы смотрите на меня, углы вашего рта раздвигаются въ какую-то улыбку? Довольно, милостивый государь, и я вамъ вотъ что скажу: ежели вы не сдѣлаете мнѣ удовольствіе и не проглотите сейчасъ пилюлю, то у меня есть вашъ просроченный вексель. Ждалъ за вами деньги я уже достаточно. Возьму да и предъявлю его ко взысканію.
— Ваша воля, вы хозяинъ, развелъ руками гость.
— Михаилъ Трифоновичъ, да ты не въ умѣ!.. Тебя просто на цѣпь надо! вступилась за гостя жена. — Кто-же послѣ этого насъ посѣщать будетъ?
— И не надо. Какой прокъ изъ эдакихъ гостей? Поишь, кормишь, угощаешь, не знаешь гдѣ посадить человѣка, а онъ изъ-за одной пилюли упрямится! Да у меня, милостивый государь, вчера въ вагонѣ конножелѣзки посторонняя старуха, первый разъ меня въ глаза видѣвши, и та двѣ пилюльки безпрекословно отъ зубной боли приняла, когда я ей предложилъ. Старуха, а вы молокососъ и то не хотите уважить просьбу почтеннаго человѣка. Кондукторъ тоже проглотилъ отъ рѣзи въ животѣ.
— Послушай, Михайла Трифонычъ, да вѣдь у тѣхъ все-таки зубъ и животъ болѣли, а у Владиміра Сергѣевича ничего не болитъ, уговаривала мужа жена.
— Вретъ онъ. Онъ весь боленъ. Вонъ у него даже ноги трясутся. Да у меня не чета вамъ люди лѣчились: состоятельные и въ чинахъ. Генералъ Тромбоновъ полгода глоталъ отъ ревматизма и навѣрное-бы вылѣчился, ежели-бы не умеръ ударомъ. У полковницы Куролесовой какъ поясница заболитъ — сейчасъ она ко мнѣ пріѣзжаетъ: «дайте вашего магическаго средства». Кто у графини Вальдшнепфъ собаку отъ паршивости вылѣчилъ? Я. По чьей милости выѣздной лакей княгини Разуваевой запоемъ пить пересталъ? По моей. Купецъ Бумажкинъ и посейчасъ несетъ мнѣ къ каждому празднику фуляровые платки въ подарокъ за то, что я у его жены двѣ бородавки съ носа свелъ. Ахъ, вы, орясина! Дерево стоеросовое!
Гость схватился за шляпу.
— Прощайте, коли такъ. Ругательства ваши я сносить не намѣренъ, сказалъ онъ.
— Еще смѣешь прощаться! Вонъ изъ моего дома, а надняхъ жди повѣстку отъ мироваго! Какъ пить дамъ, взыщу съ тебя по векселю!
Хозяинъ схватилъ стеклянную реторту и замахнулся. Гость выскочилъ изъ комнаты.