Литература и жизнь.
[править]Я думаю, что нигдѣ въ Европѣ не происходитъ такъ часто подобнаго рода явленій: живетъ человѣкъ, работаетъ, не покладая рукъ, честно, настойчиво, съ большимъ умомъ и талантомъ. Никто этихъ свойствъ не оспариваетъ, но только немногіе друзья и сравнительно незначительная часть образованнаго общества со вниманіемъ и любовью слѣдятъ за литературно-общественнымъ дѣятелемъ. Но вотъ умираетъ этотъ дѣятель, и повсюду раздаются непритворныя сожалѣнія, всѣ вспоминаютъ о заслугахъ покойнаго и горюютъ о томъ, что преждевременно пресѣклась его плодотворная жизнь. Конечно, это очень хорошо, это добрый признакъ. Человѣкъ, отдавшій долгіе годы тяжелаго труда на пользу общую, можетъ утѣшаться мыслью, что смерть его дастъ новый толчокъ общественному самосознанію, что изъ совокупности такихъ толчковъ должно образоваться сильное и непрерывное движеніе… Но если въ душу скромнаго, беззавѣтно преданнаго своимъ идеаламъ человѣка закрадется сомнѣніе, если онъ заподозритъ общество въ равнодушіи, въ неспособности оцѣнить истинныя заслуги, о которыхъ не разносится по вѣтру реклама, которыя не сопровождались внѣшнимъ признаніемъ и успѣхомъ такъ называемой карьеры? Можно представить себѣ случай, когда такого рода труженикъ не приходитъ въ восторгъ, предвидя свои пышныя похороны и горе людей, его знавшихъ. Иной, быть можетъ, испытываетъ то же, что испытывалъ извѣстный писатель, котораго устрашала возможность блестящаго успѣха его смерти. Я боюсь, — говорилъ онъ, —
Чтобъ все, чего желалъ такъ жадно
И такъ напрасно я живой,
Не улыбнулось мнѣ отрадно
Надъ гробовой моей доской.
Эти мысли пришли мнѣ въ голову по поводу кончины одного изъ лучшихъ нашихъ литературно-общественныхъ дѣятелей, одного изъ умнѣйшихъ и даровитѣйшихъ нашихъ педагоговъ, Владиміра Яковлевича Стоюнина. Похоронили его хорошо, почетно. Искреннее сожалѣніе и глубокое горе окружали его гробъ. Его могила долго не будетъ забыта. А все же…
Владиміръ Яковлевичъ былъ воспитателемъ-гуманистомъ. Его ученицы и ученики сохраняли и навсегда сохранятъ о немъ благоговѣйную память. Онъ пробуждалъ въ нихъ пытливость ума, живую душу и бережно укрѣплялъ самостоятельность честной мысли и добрыхъ стремленій. Человѣкъ онъ былъ… Пишу не по личнымъ воспоминаніямъ (я не зналъ Стоюнина), а по впечатлѣніямъ отъ разсказовъ людей, близкихъ покойному Владиміру Яковлевичу. Напомнить о педагогическихъ взглядахъ этого глубоко симпатичнаго писателя я считаю своею обязанностью: вѣдь, одна изъ главныхъ нашихъ бѣдъ и заключается въ неудовлетворительномъ воспитаніи, недостатки котораго рѣдко кто понималъ такъ ясно, какъ Стоюнинъ.
Что должно быть положено въ основу общаго образованія, что должно считаться главнымъ предметомъ преподаванія въ средней школѣ, когда достигается юношескій возрастъ, когда формируется будущій человѣкъ и гражданинъ? По нашему мнѣнію — родной языкъ, родная литература. Талантливый учитель произведетъ преподаваніемъ литературы неизгладимое впечатлѣніе, вызоветъ всѣ добрыя силы въ душѣ ребенка и юноши и подготовитъ имъ побѣду въ жизненной борьбѣ. «Каждый преподаватель, — говоритъ Стоюнинъ[1], — долженъ найти въ своемъ учебномъ предметѣ три живыя силы, которыя бы благодѣтельно дѣйствовали на учащихся: 1) онъ долженъ сообщать имъ истинныя познанія, касающіяся природы и человѣка, 2) развивать ихъ и 3) пріучать къ труду. Матеріалъ, передача и воспринятіе его и разумная работа надъ нимъ — вотъ тѣ три силы, которыя должны соединиться въ преподаваніи, чтобы дать ему педагогическое или воспитательное значеніе».
«Главная задача преподаванія словесности, — продолжаетъ Стоюнинъ, — заключается въ бесѣдѣ съ учениками о прочитанномъ сочиненіи, въ основательномъ его разборѣ и въ домашнихъ письменныхъ работахъ надъ нимъ. Каждое истинно-эстетическое произведеніе отражаетъ въ себѣ жизнь, дѣйствительность, съ которою связывается много нравственныхъ, общественныхъ и другихъ вопросовъ. Разбирая такое произведеніе, мы необходимо должны подробно обсудить его содержаніе, безъ чего невозможна даже и одна эстетическая оцѣнка, слѣдственно, должны имѣть дѣло съ разнообразными вопросами жизни, коснемся ли разбора фактовъ или личностей и ихъ характеровъ, или отношенія ихъ между собою, или идеаловъ самого поэта, будемъ ли разсматривать основную его идею, отношеніе его къ дѣйствительности, или его поэтическое міросозерцаніе, — все будетъ наводить насъ на вопросы близкіе и интересные каждому, вопросы житейскіе, а съ ними вмѣстѣ будутъ разъясняться и самыя понятія — нравственныя, семейныя, общественныя понятія, которыя у учениковъ обыкновенно бываютъ слишкомъ туманны, неопредѣленны и сбивчивы, такъ какъ имъ рѣдко приходится задумываться надъ ними. Въ этомъ туманѣ они нерѣдко остаются и по выходѣ изъ школы, а иной и всю жизнь».
Вотъ какъ высоко ставилъ Стоюнинъ призваніе средней школы, вотъ какъ правильно и глубоко понималъ онъ задачи общаго образованія. Пры разборѣ каждаго литературно-историческаго памятника, Стоюнинъ требуетъ, чтобы главное вниманіе было обращено на элементъ общечеловѣческій въ связи съ національнымъ и личнымъ. Стремленія къ истинѣ и добру, въ укрѣпленію общественныхъ отношеній на основѣ справедливости ростутъ видоизмѣняются въ исторіи. Нечего и говорить, что именно этимъ идеальнымъ стремленіямъ Стоюнинъ придаетъ первенствующее значеніе. Чѣмъ рѣже бываетъ смѣна идеаловъ, тѣмъ больше, полагаетъ онъ, застоя замѣчается въ обществѣ: значитъ — въ этомъ обществѣ дѣлается слишкомъ мало умственныхъ пріобрѣтеній, которыя углубляютъ и улучшаютъ наши взгляды на то, что слѣдуетъ называть правильными людскими отношеніями. «Часто случается, что личность гибнетъ, а созданный ею идеалъ переходитъ мало-по малу въ массу, которая сначала противъ него боролась».
Свѣтлый идеалъ воспитателя, къ которому всю жизнь стремился и такъ близко подходилъ въ своей педагогической дѣятельности покойный Стоюнинъ, лишь тускло мерцаетъ для большинства нашихъ современныхъ педагоговъ. Не бѣда, если проповѣдь новыхъ идеаловъ встрѣчаетъ противодѣйствіе: старые боги не могутъ уступить безъ борьбы своего мѣста, и въ этой духовной борьбѣ просвѣтляется истина, укрѣпляются всѣ тѣ стремленія, на сторонѣ которыхъ стоитъ жизненная правда и красота. Общественная бѣда личное горе начинаются тогда, когда доброе сѣмя падаетъ на безплодную землю, когда горячее слово встрѣчаетъ вялое равнодушіе, когда живые побѣги глушатся тупою апатіей. Честный человѣкъ будетъ бороться съ противникомъ только честными средствами и этою борьбой невольно послужитъ той истинѣ, противъ которой ошибочно вооружается. Педагогическіе идеалы Стоюнина далеки, очень далеки отъ осуществленія. Иной разъ кажется, что въ недавнее время мы были къ нимъ ближе, чѣмъ теперь. Пусть же свободно раздаются голоса людей, выступающихъ за иныя начала, за иную школу. Тотъ, кто искренне вѣритъ въ эти начала, первый пожелаетъ свободнаго обмѣна мыслей, потому что именно такой обмѣнъ одинъ и въ состояніи доказать правильность идеи, ея плодотворное жизненное значеніе. Что можетъ быть страшнѣе отвѣтственности дѣятеля, налагающаго свои педагогическіе взгляды безъ ихъ предварительной провѣрки, безъ постояннаго контроля другихъ педагоговъ и семьи надъ проведеніемъ этихъ взглядовъ въ учебной практикѣ? Недавно Московскія Вѣдомости напомнили выраженіе Гоголя, который сказалъ, что у насъ въ дѣло воспитанія всякій вмѣшивается, потому что всякій считаетъ себя умнымъ человѣкомъ. Этимъ ошибочнымъ представленіемъ пользуется и нынѣшній редакторъ Московскихъ Вѣдомостей, частенько-таки предаваясь размышленіямъ въ слухъ о вопросахъ воспитанія. Но мы, повторяемъ, не видимъ въ этомъ никакой бѣды. Бѣда возникаетъ лишь тогда, когда начинаютъ слышаться одни монологи, когда некому, какъ говорится на театральномъ языкѣ, подавать реплики. Переживаемое нами время, да и не нами только, а и всею Европой, заключаетъ въ себѣ не мало опасностей для правильнаго личнаго и общественнаго развитія, и теперь больше, чѣмъ когда-либо, необходимо блюсти завѣтъ великаго писателя: съ словомъ надо обращаться честно. Говорю: больше, чѣмъ когда-либо не потому, разумѣется, что честное обращеніе съ словомъ можетъ хоть на мигъ стать не заповѣдью, а потому единственно, что очень ужь увеличились у насъ соблазны къ нарушенію этой заповѣди, соблазны самые разнообразные и нерѣдко замаскированные. Въ числѣ послѣднихъ едва ли не главную роль играетъ самолюбіе. Этому божку приносятся теперь удивительныя жертвы. Приведу любопытный примѣръ. Недавно вышли, вторымъ изданіемъ, четыре тома сочиненій H. К. Михайловскаго. Въ Новостяхъ появилась по этому поводу слѣдующая библіографическая замѣтка, подписанная Вл. Мч.: «Сочиненія г. Михайловскаго состоятъ исключительно изъ его журнальныхъ статей и фельетонныхъ замѣтокъ по разнымъ вопросамъ и злобамъ дня, печатавшихся въ блаженной памяти Отечественныхъ Запискахъ. Собственно говоря, сочиненія г. Михайловскаго любопытны теперь преимущественно въ историческомъ отношеніи. Для исторіи даннаго момента, даннаго настроенія и направленія въ недавнемъ прошломъ нашей журналистики они представляютъ довольно существенный матеріалъ, не лишены характерности и поучительности. Безъ сомнѣнія, историкъ этого момента русской журналистики скажетъ большое спасибо г. Михайловскому за то, что онъ, собравъ и издавъ свои сочиненія, избавилъ его отъ лишней траты времени и неблагодарнаго труда рыться въ пыльныхъ грудахъ старыхъ, забытыхъ журналовъ за много лѣтъ».
Грустное впечатлѣніе производитъ эта замѣтка. Мнѣ неизвѣстно, чѣмъ славенъ г. Вл. Мч., какія литературно-общественныя заслуги, какая громада знаній даютъ ему право относиться пренебрежительно къ трудамъ такого писателя, какъ г. Михайловскій. Думаю, что человѣкъ, серьезно занятый философскими и общественными вопросами, найдетъ въ статьяхъ г. Михайловскаго много поучительнаго. Историкъ русской литературы, наконецъ, просто образованный человѣкъ, интересующійся критическою оцѣнкой выдающихся нашихъ писателей, будетъ обращаться къ сочиненіямъ Н. К. Михайловскаго долгое время, потому что идеи, развиваемыя въ этихъ сочиненіяхъ, во многихъ отношеніяхъ далеко опережаютъ наше время. Я тѣмъ съ большимъ основаніемъ могу это говорить, что по нѣкоторымъ вопросамъ расхожусь съ г. Михайловскимъ. Самыя ошибки его поучительны, потому что онѣ являются ошибками честнаго и пытливаго ума. Не буду говорить о тѣхъ мотивахъ, которые могли вызвать замѣтку г. Вл. Мъ, и повторю толькоj что она составляетъ грустное явленіе, есть признакъ глубокаго пониженія нравственно-общественной дисциплины. Случайное перераспредѣленіе литературныхъ силъ отодвинуло на задній планъ однихъ, выдвинуло другихъ. Тѣмъ счастливцамъ, которымъ выпала теперь руководящая роль (иной разъ совсѣмъ не по заслугамъ), необходимъ особенный тактъ, особенно бережное отношеніе къ общимъ интересамъ русской литературы и русскаго печатнаго слова вообще. При неисполненіи этого требованія наступаетъ умственная анархія. Всякій старается отличиться, сказать красное словечко. Критикъ, — какъ выразился покойный А. Ѳ. Писемскій про одного изъ здравствующихъ писателей, — занимается не разборомъ произведеній, а личными счетами, онъ отомщеваетъ. — Естественно, что при такомъ хаосѣ, въ состояніи такого нравственнаго разброда обращаются съ преувеличенными требованіями къ государству, потому что только оно одно ставится выше раздутаго самолюбіемъ собственнаго я. Это является неизбѣжнымъ и печальнымъ послѣдствіемъ отсутствія упомянутой вами нравственно-общественной дисциплины, — само собою разумѣется, добровольный. А что означаетъ такое отсутствіе? Прежде и больше всего оно указываетъ на уменьшеніе вѣры въ тѣ идеалы, на защиту которыхъ выступаетъ писатель, на неискренность той преданности, съ которою подобная защита должна быть ведена. Идеи, направленіе (надъ этимъ понятіемъ у насъ теперь хихикаютъ беззаботные на счетъ направленія публицисты) объединяютъ людей, а сознаніе своей погрѣшимости укрѣпляетъ такую солидарность, которая разрывается, лишь грубыми эгоистическими стремленіями. Тяжкимъ грѣхомъ, непростительнымъ поступкомъ является всякая попытка изъ-за уязвленнаго когда-либо и чѣмъ-либо самолюбія отомщевать, какъ бы слаба и ничтожна ни была такая попытка сама но себѣ. Что бы тамъ разсудительные практики ни говорили, жизнь красна только идеями, только духовнымъ смысломъ, только любовью и уваженіемъ къ человѣку.
Трудно измѣрить въ этомъ отношеніи заслуги людей, подобныхъ покойному Стоюнину. Молодыя поколѣнія, которыя проходятъ чередою подъ благотворнымъ вліяніемъ такихъ педагоговъ, связываются гуманною традиціей, высоко поднимаются надъ среднимъ уровнемъ нашего общества, этотъ облагороженный элементъ вводится, какъ дѣятельная сила, въ русскую жизнь и вырабатываетъ болѣе справедливыя личныя, семейныя и общественныя отношенія. Стоюнинъ, — говоритъ В. И. Сизовъ[2], — "вкореняя въ воспитанницахъ (московскаго Николаевскаго института) любовь и уваженіе къ своему педагогическому дѣлу, надѣялся этимъ самымъ въ нашемъ обществѣ поднять значеніе воспитательницъ и учительницъ. Въ это же время (начало семидесятыхъ годовъ) стала чувствоваться потребность и въ учительницѣ народной школы, и Владиміръ Яковлевичъ призывалъ къ трудамъ и на этомъ новомъ поприщѣ. Такъ, въ рѣчи своей, обращенной къ окончившимъ курсъ воспитанницамъ (выпускъ 1874 года) онъ говорилъ, между прочимъ: «Трудовъ, трудовъ! — слышится неумолчный голосъ, — трудовъ на пользу просвѣщенія и образованія, трудовъ честныхъ, проникнутыхъ сознаніемъ общей пользы, трудовъ для всего народа! На такіе труды мы благословляемъ васъ, — будетъ ли кто трудиться въ новой русской школѣ, будетъ ли кто приносить благо просвѣщенія семьѣ. Конечно, многимъ придется переживать и неудачи, выносить борьбу какъ съ самими собою, такъ и съ невѣжествомъ; но, вы знаете, въ борьбѣ крѣпнутъ силы, пріобрѣтается опытность: силенъ нравственно тотъ, это не боится борьбы за честное и святое дѣло».
Стоюнинъ принадлежалъ къ младшимъ людямъ сороковыхъ годовъ, когда смолоду запасались теоретическими знаніями, когда страстно и настойчиво стремились къ установленію отчетливыхъ и цѣлостныхъ идеаловъ личной и общественной жизни. Люди сороковыхъ годовъ не съ неба, конечно, свалились: гуманная традиція шла у насъ съ основанія Московскаго университета и была уже въ XVIII вѣкѣ прославлена именами Новикова и Радищева. «Дней Александровскихъ прекрасное начало» дало много выдающихся дѣятелей. «Начало девятнадцатаго вѣка, — говоритъ академикъ Сухомлиновъ, — ознаменовано для Россіи рядомъ событій, имѣвшихъ благотворное вліяніе на умственную жизнь русскаго общества. Самымъ яркимъ признакомъ новаго и лучшаго времени служатъ тѣ дѣятельныя мѣры для народнаго образованія, которыми началось царствованіе Императора Александра I и плоды которыхъ все сильнѣе и сильнѣе обнаруживаются съ каждымъ новымъ поколѣніемъ»[3]. Вскорѣ по вступленіи на престолъ, Александръ I издалъ указъ, въ которомъ говорилось слѣдующее: «Желая доставить всѣ возможные способы къ распространенію полезныхъ наукъ и художествъ, повелѣваемъ: запрещеніе на впускъ изъ-за границы всякаго рода книгъ и музыки отмѣнить, равномѣрно запечатанныя частныя типографіи распечатать, дозволяя какъ привозъ иностранныхъ книгъ, журналовъ и прочихъ сочиненій, такъ и печатаніе оныхъ внутри государства». М. И. Сухомлиновъ замѣчаетъ, что, по свидѣтельству современниковъ, съ воцареніемъ Императора Александра I «всѣ почувствовали какой-то нравственный просторъ, взгляды сдѣлались у всѣхъ благосклоннѣе, поступь смѣлѣе, дыханіе свободнѣе». Первый у насъ министръ народнаго просвѣщенія, графъ Занадовскій, и его товарищъ, Михаилъ Никитичъ Муравьевъ, оказали умственному развитію русскаго общества чрезвычайныя услуги. «Муравьевъ, — пишетъ М. И. Сухомлиновъ, — высказываетъ достойное писателя и ученаго убѣжденіе, что свобода изслѣдованія составляетъ необходимое условіе не только для поднятія просвѣщенія, но и для поднятія народной нравственности».
Академикъ Сухомлиновъ сообщаетъ любопытныя подробности о реакціи, которая омрачила вторую половину царствованія Императора Александра I. Вотъ, напримѣръ, нѣкоторыя выписки вредныхъ мѣстъ изъ лекцій профессоровъ Германа, Раупаха и Арсеньева: «Демократическій образъ правленія имѣетъ ту выгоду, что каждый гражданинъ въ полномъ смыслѣ можетъ сказать: я человѣкъ». «Священныя книги мы знаемъ только у трехъ народовъ: іудеевъ, мидянъ и индійцевъ». «При Ахавѣ было введено изъ Финикіи служеніе Ваалу и (оттого) обѣ религіозныя партіи, обожатели Іеговы и Ваала, начали другъ друга преслѣдовать». «Народъ былъ прежде правительства, слѣдовательно, народъ важнѣе правительства, и мы должны говорить о народѣ такъ, какъ о важнѣйшемъ предметѣ» и т. п.[4].
М. И. Сухомлиновъ говоритъ, что мы было «изъ вѣка свободы и просвѣщенія едва не переселились въ средніе вѣка». Но гуманная традиція не оборвалась въ русскомъ обществѣ. Хотя она, подъ неблагопріятнымъ вліяніемъ внѣшнихъ условій, и съузилась въ своемъ руслѣ, за то пошла въ глубь. Авторъ Очерковъ русской жизни вполнѣ основательно, съ свойственною ему мѣткостью, указываетъ на неправильность того взгляда, по которому смѣна нашихъ общественно-литературныхъ теченій объясняется смѣною поколѣній. Новое поколѣніе — оказывались въ дѣйствительности иной разъ совсѣмъ ретроградами по отношенію къ отцамъ, но это могло быть сказано только по отношенію къ тѣмъ, которыя, волею судебъ, занимали временно первый планъ общественной сцены. Другія дѣти продолжали думать и чувствовать въ направленіи отцовъ и сохраняли съ ними живую преемственную связь. Добрый починъ лучшихъ нашихъ людей и самого правительства, при Императрицѣ Екатеринѣ II и при Императорѣ Александрѣ I, не могъ пройти безслѣдно, и мы дожили теперь до возникновенія у насъ серьезнаго общественнаго мнѣнія. «Я не хочу, — говорилъ Александръ I, — чтобы общественное воспитаніе лишало молодежь энергіи, точно также какъ я не хочу имѣть слабодушныхъ въ государственной службѣ»[5]. И высокій подъемъ общественнаго одушевленія въ тяжелую годину исполинской борьбы съ Наполеономъ I ясно показалъ, какая сила заключается въ разумномъ руководительствѣ власти, давшей просторъ личной самодѣятельности, живому росту общественной совѣсти и политическаго смысла. Честная школа, не уродующая душу ребенка, не загоняющая его умъ въ узкія колодки, связываетъ поколѣнія въ единое цѣлое, въ культурное общество, является лучшею пособницей благотворнаго вліянія старыхъ учрежденій и созданія учрежденій новыхъ, въ которыхъ воплощается ростущая государственная мысль. Настанетъ время, когда общество будетъ по заслугамъ цѣнить такихъ людей, какъ Стоюнинъ, какъ Водовозовъ, и мы увѣрены, что это время не за горами. Подобные люди — истинные герои въ глазахъ каждаго, кого притягиваютъ къ себѣ научная истина и жизненная правда, кого волнуетъ доброе и прекрасное. «Силенъ нравственно тотъ, — говорилъ Стоюнинъ, — кто не боится борьбы за честное и святое дѣло», и эти слова, въ которыхъ звучатъ непоколебимое убѣжденіе и беззавѣтная преданность человѣчному въ человѣкѣ, навѣрное, многихъ изъ учениковъ и ученицъ Стоюнина подкрѣпляли въ грустные часы утомленія и разочарованія. Нѣтъ, по нашему мнѣнію, дѣла выше и плодотворнѣе дѣла воспитанія, стремленія создать для людей правильныя условія личнаго и общественнаго совершенствованія. Пробудить и укрѣпить въ ребенкѣ желаніе трудиться и быть полезнымъ въ общественномъ смыслѣ этого слова, отдать этому всѣ свои знанія и помыслы — значитъ обладать великою душой. Наградою за такой подвигъ является чистая любовь дѣтей, которою пользовался Владиміръ Яковлевичъ, которая должна была служить для него лучшимъ утѣшеніемъ въ различныхъ житейскихъ невзгодахъ. Литературно-педагогическіе труды Стоюнина и Водовозова «окончательно уничтожили, какъ выразился В. П. Острогорскій, прежнюю схоластику въ преподаваніи роднаго языка и дали словесности, какъ учебному предмету, свѣтъ и жизнь»[6]. И нельзя не пожалѣть, что въ нашихъ среднеучебныхъ заведеніяхъ сильно сократилось преподаваніе литературы, что молодые люди поступаютъ теперь въ высшее учебное заведеніе или прямо выходятъ въ жизнь, не познакомясь основательно, подъ умѣлымъ руководствомъ, съ лучшими произведеніями лучшихъ нашихъ и западно-европейскихъ писателей. Въ переходномъ возрастѣ, на порогѣ болѣе самостоятельной умственной работы въ университетѣ или въ спеціальномъ учебномъ заведеніи, особенно важно заложить въ душу воспитанника основы гуманности и эстетическаго пониманія. Вѣрнѣйшимъ средствомъ для этого служитъ, какъ я уже замѣтилъ, преподаваніе словесности, многосторонній разборъ содержанія и формы тѣхъ сочиненій, которыя составляютъ національную славу. Стоюнинъ много силъ положилъ на такое преподаваніе въ женскихъ учебныхъ заведеніяхъ. Женская гимназія, основанная его супругой въ Петербургѣ, была счастлива тѣмъ, что въ ней работалъ Владиміръ Яковлевичъ. Не пришлось ему дождаться перваго выпуска изъ этой гимназіи, но не можетъ остаться безъ плодотворнаго слѣда его работа въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, не погаснетъ память о немъ, какъ объ истолкователѣ тѣхъ свѣтлыхъ образовъ и тѣхъ печальныхъ явленій, которые заключены въ созданіяхъ русскихъ писателей-художниковъ. «Женщина, — говорилъ покойный Водовозовъ, — выступила на общественную арену съ того узкаго пути, гдѣ ей предписано было только няньчить дѣтей, заниматься домашнимъ хозяйствомъ да очаровывать гостей своею любезностью. Она заявляла права на болѣе широкое участіе въ трудѣ, въ общественной дѣятельности, которое могло бы послужить новою опорой и для семьи, — на образованіе, которое сравняло бы ее съ мужчиной. Она даже не искала правъ, а только требовала, чтобъ ей дали возможность учиться, и готова была терпѣливо ждать, пока высшее образованіе не откроетъ ей новыхъ путей къ дѣятельности. Такимъ образомъ, вмѣсто прежняго идеала романтической, нѣжной барышни, занятой лишь своими чувствами и милой своимъ незнаніемъ, возникъ идеалъ трезвой труженицы, неутомимой работницы на аренѣ общественной пользы»[7]. Реакція противъ прежняго не могла, по условіямъ времени, не впасть въ крайность, но отъ этой крайности въ наши дни не осталось и слѣда. Нѣтъ, думаю я, никакого сомнѣнія въ томъ, что такіе педагоги, какъ Стоюнинъ, Водовозовъ или Ушинскій, въ весьма значительной степени содѣйствовали правильной и теоретической, и практической постановкѣ женскаго образованія и воспитанія. Ихъ ученицы были избавлены отъ опасности увлечься эмансипаціей: ихъ сразу охватывала здоровая атмосфера честной и бодрой мысли, ясной, прочувствованной гуманности. Нельзя не пожалѣть, что ни одному изъ трехъ названныхъ педагоговъ не пришлось дождаться прочной организаціи общаго и высшаго женскаго образованія, и нельзя не повторить горячаго желанія, чтобы поскорѣе наступилъ этотъ благодатный день.
- ↑ О преподаваніи русской литературы.
- ↑ Русскія Вѣдомости, № 310.
- ↑ М. И. Сухомлиновъ: «Изслѣдованія и статьи до русской литературѣ и просвѣщенію». Соб., 1883 г. T. I, стр. 1, 3, 11.
- ↑ М. И. Сухомлиновъ, назв. соч., стр. 284, 289, 296 и 299.
- ↑ А. П. Пятковскій: «Изъ исторіи нашего литературнаго и общественнаго развитія». Спб., 1888 г., т. II, стр. 179.
- ↑ В. И. Семевскій: «Василій Ивановичъ Водовозовъ», біографическій очеркъ. Спб., 1888 г., стр. 169.
- ↑ В. И. Семевскій, назв. соч., стр. 145 и 146.