Май, зелёный месяц май! (Аверченко)
| ← Перескокин | Май, зеленый месяц май! | Позолоченные пилюли → |
| Из сборника «Человеки». Опубл.: 1915. Источник: Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 6. О маленьких — для больших. — М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2014. — az.lib.ru • Дешевая юмористическая библиотека "Нового Сатирикона" |
В этот холодный осенний день все мы плакали теплыми весенними слезами — и редактор нашей газеты, и издатель, — а старый секретарь так прильнул в порыве любви и всепрощения к испуганному этой непривычной лаской метранпажу, что мы насилу его оттащили…
Все плакали. Да и было от чего.
Не было еще двенадцати часов дня (о, это мгновение врезалось мне в память, вероятно, навсегда) — когда в редакторский кабинет, где мы, несколько человек сотрудников, мирно беседовали с редактором, ворвался швейцаров мальчишка-подручный и завопил страшным ни на что не похожим голосом:
— Министр приехал!!
— Ш-ш-што-о?!.
Но сомнений в мальчишкином утверждении не могло быть: мы подскочили к окну и, действительно, увидели на улице автомобиль, из которого выходил новый министр… сам! своею персоной!..
Часть сотрудников продолжала жадно смотреть в окно, а часть подскочила к редактору, чтобы схватить его под руки: ибо он уже шатался, выражая всей своей фигурой самое недвусмысленное намерение — лишиться чувств и упасть на пол.
Ему дали воды и стали обмахивать его лицо конкурирующей газетой — это сразу привело его в чувство.
— Сколько? — слабым голосом спросил он.
— Что сколько?
— Сколько платить придется?
— Чего?
— Штрафу.
— За что?
— Будто в этом дело — за что? Главное, я рассчитываю так: когда являлся скромный чиновник полиции — он брал с нас 500 или 1000 или даже 3000… Какой же штраф мы должны заплатить теперь? Тысяч сто?!
Репортер Оськин пискнул в углу, как мышь, и умер от разрыва сердца. Около него захлопотали два товарища (один брызгал на него водой, другой писал на животе покойного некролог), а остальные сотрудники во главе с редактором ринулись навстречу министру.
На площадке сошлись.
— Ваше превосходительство! — сказал редактор, поддерживаемый под руки сотрудниками. — Уверяю вас, что эта заметка проскочила по недосмотру… Спешная ночная работа, отсутствие надлежащего состава — вы сами понимаете…
— Заметка? Какая заметка?
— Я сам, собственно, не знаю — какая. Но какая-нибудь, вероятно же, есть. И потом стотысячного штрафа никакая газета не выдержит.
— Сто тысяч?! — широко открыл глаза министр. — Кто на вас наложил? Когда?
— Ваше превосходительство! Я думал, что вы… если уж сами обеспокоились…
— Стыдитесь! — вспыхнул новый министр до корней волос. — Неужели, вы могли обо мне этакое подумать? Кажется, я не давал оснований… Я просто привез для напечатать письмо в редакцию.
Все икнули, открыли рты и ошалело взглянули на министра.
— Пись…
— Mo?!.
— В ре…
— Дак…
— Цию?!.
— Ну, да. Что же вас так удивляет? Разве это не принято?
Сердце редактора забилось шибко-шибко… Он потихоньку прижал его рукой. И подумал:
«Где я нахожусь? В России или во Франции? Может быть, я француз?».
И с сомнением шепнул секретарю:
— Парле ву франсе?
— Вуй.
— Кескесе са?
— Черт его знает. Не понимаю.
— Вот это ваша редакция и есть? — общительно спросил министр.
— Нет, ваше превосходительство… Это площадка только. А редакция там. Милости прошу.
Вошли в кабинет.
— Чаю, ваше превосходительство?
— Не откажусь. А это кто там в углу лежит?
— Так, сотрудничек один. Мертвый.
В это время мертвец пошевелился, сбросил с живота некролог, который его товарищ уже дописывал, встал и сказал загробным голосом:
— Ка-ак? Сам министр у нас в редакции, да чтобы я его не проинтервьюировал?! Да где же это видано? Да никогда же этого не будет! Ваше превосходительство! Имею честь кланяться! В качестве представителя от газеты «Петроградская Чернильница» осмелюсь обратиться к вам с несколькими вопросами. Как вы смотрите, ваше превосходительство, на роль банков в форсировании цен на продукты первой необхо…
Все почувствовали некоторую неловкость, но секретарь нашелся.
— Чудак этот Оськин, — тихо сказал он за спиной репортера. — Топчется тут, в то время, как в Гостином колоссальный пожар…
Оськин застонал, схватился за голову и убежал.
— Значит, это вот она, редакция, и есть? — с любопытством, оглядываясь, спросил министр.
— Да. Впрочем, там еще комнаты… другие.
— А этот шкаф зачем? Наверное для хранения бомб?
— Каких бомб?!!
— Ну, тех, которые бросают…
— Что вы, ваше превосходительство! Зачем же их бросать? Разве можно.
— Чудеса! Неужели, нет ни одной бомбы? Мне передавали, что в каждой редакции есть…
— Ваше превосходительство! Дробинки не держим, не то, что…
— Да что вы! Верю, верю. Привык верить голосу независимой печати. А мне передавали… Гм!.. Как мы, все-таки, мало знаем Россию… А это все сотрудники?
— Сотрудники, ваше превосходительство. Позвольте представить.
— Здравствуйте, господа. Очень рад. Как поживаете?
— Так себе, — сказал фельетонист. — Цензура жмет.
— Да, да, — грустно покачал головой министр. — Ах, уж эта цензура. Что и говорить… А где здесь Леонид Андреев?
— Его нет. Он у нас не работает.
— Хороший писатель. А Толстой-то… умер?
— Лев? Умер.
— Да, да. Грустно. Помолчали.
— А я к вам, собственно, по делу. Разговаривал я, изволите видеть, на днях с Савенкой, и он, передавая в газеты нашу беседу, немного перепутал. Нельзя ли поместить мое письмо в редакцию с исправлением неточности…
Он вынул из кармана письмо и положил его на стол. Сразу все повеселели. Лед был проломлен, и на всех подуло свежим весенним ветром.
Секретарь взял письмо, просмотрел его и кивнул головой.
— Хорошо. Собственноручно писали?
— Да. Сам.
— Хорошо, коллега. Напечатаем. Конечно, корпусом?
— Чем?
— Корпусом.
— Ка… ким корпусом?
— Может, эльзевир хотите?..
— Ну… Хорошо… пусть. Я уж пойду.
— Куда же вы? Еще стаканчик.
— Не много ли будет?. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И хотя день был мрачный, осенний, пасмурный, но многообещающее солнце разливало свои сверкающие лучи по скромному редакторскому кабинету и многообещающие весенние птицы щебетали из темных углов вовсю.