Маленькій садовникъ.[править]
Разсказъ Уйда.[править]
— Уходи-ка изъ сада, Джерри, дождь идетъ, — проговорила старушка, обращаясь къ маленькому мальчику въ холщевой блузѣ и матросской шляпѣ.
— Ахъ, бабушка, дождикъ такой теплый, и въ саду совсѣмъ не сыро.
— А все-таки ты можешь простудиться, голубчикъ. Уходи лучше изъ сада, Джерри, — повторила она, и сговорчивый маленькій человѣкъ со вздохомъ повиновался. Онъ снялъ шляпу, вошелъ въ комнату съ лопаткой въ рукахъ и тотчасъ-же принялся вытирать ее, какъ заправскій садовникъ, откладывающій работу до яснаго дня.
Потомъ онъ съ легкимъ вздохомъ посмотрѣлъ сквозь полуоткрытую дверь на свой садъ, гдѣ шумѣлъ теплый апрѣльскій дождикъ.
— Я не успѣлъ посадить ни одной незабудки, — пробормоталъ онъ.
— Не бѣда, — ты посадишь ихъ завтра, — утѣшила его бабушка; но мальчику въ семь лѣтъ завтра кажется такимъ безконечно-далекимъ.
Джерри съ бабушкой жили въ очень старинномъ домѣ, а именно, въ богадѣльнѣ, выстроенной въ царствованіе королевы Елизаветы[1]. Богадѣльня эта состояла изъ цѣлаго ряда маленькихъ помѣщеній, тѣснившихся другъ къ другу, подобно ячейкамъ въ пчелиныхъ сотахъ. Домики были очень своеобразной архитектуры, съ острыми углами, низенькими сводчатыми дверями и рѣшетчатыми окнами. Къ каждому изъ этихъ домиковъ примыкалъ маленькій садикъ, граничившій съ большимъ, заросшимъ дерномъ, скверомъ.
Въ настоящее время во всей богадѣльнѣ жили восемнадцать стариковъ и старухъ и одинъ только ребенокъ, именно Джерри, но прозванію «садовникъ».
По правиламъ богадѣльни въ ней находили пріютъ старики и старухи не моложе 70 лѣтъ, Джерри же попалъ сюда благодаря тому, что въ одинъ прекрасный день былъ найденъ посреди сада подброшенный неизвѣстно кѣмъ.
Нашла его старушка Лэнъ, теперь величавшая себя его бабушкой. Благодаря тому, что въ продолженіе многихъ лѣтъ она была нянькой въ семьѣ, предки которыхъ основали богадѣльню, ей удалось послѣ усиленныхъ хлопотъ и слезныхъ просьбъ добиться разрѣшенія оставить ребенка при себѣ.
Когда Джерри подросъ, ни у кого изъ обитателей богадѣльни не хватило жестокости открыть ему истину, и онъ не сомнѣвался, что старуха — его родная бабушка, а Джеральдъ Лэнъ — его настоящее имя.
Выростивъ на своемъ вѣку столькихъ дѣтей, старуха сумѣла отлично воспитать Джерри и сильно привязалась къ нему.
Джерри былъ красивый мальчикъ, съ большими глазами, цвѣтомъ напоминавшими фіалки, и нѣжнымъ, задумчивымъ личикомъ.
Онъ все время проводилъ или въ отгороженномъ подстриженнымъ буксомъ уголкѣ сада, принадлежавшемъ старушкѣ Лэнъ, или въ одномъ изъ другихъ подобныхъ же отдѣленій, доходившихъ до сквера, окруженнаго высокой стѣной изъ краснаго кирпича съ желѣзными воротами посрединѣ.
Весь день, если только позволяла погода, возился Джерри въ саду и благодаря ему въ продолженіе 8 мѣсяцевъ въ году цвѣты тамъ не переводились.
Одинъ изъ стариковъ, бывшій садовникъ, теперь ужъ неспособный къ труду, училъ ребенка садоводству, и Джерри оказался очень внимательнымъ, понятливымъ ученикомъ.
Время отъ времени изъ города приходилъ садовникъ накопать въ скверѣ дерна и подрѣзать жимолость, покрывавшую фасадъ всего зданія. Онъ тоже давалъ ребенку кой-какіе совѣты и указанія, не пропавшіе даромъ.
Казалось, сама природа предназначала Джерри быть садовникомъ, такъ много любви и настойчивости вкладывалъ онъ въ свою работу.
Онъ никогда не выкапывалъ растенія изъ земли, чтобы посмотрѣть, какъ они растутъ, какъ это дѣлаютъ многія дѣти, не заливалъ ихъ водой нѣсколько дней подрядъ и не заставлялъ потомъ въ продолженіе цѣлой недѣли томиться отъ жажды, нѣтъ, онъ умѣренно и равномѣрно поливалъ ихъ изъ своей красной лейки, наполненной дождевой водой.
На его грядкахъ красовались неприхотливые пахучіе цвѣты; многіе изъ нихъ онъ пересадилъ съ окрестныхъ полей и луговъ. Иногда они принимались, иногда погибали, но полевые цвѣты были неизмѣнными любимцами Джерри, и онъ дорожилъ ими больше, чѣмъ гвоздикой и махровыми пестрыми петуньями, подаренными ему городскимъ садовникомъ.
Ихъ онъ считалъ важными гостями, оказывавшими ему честь своимъ посѣщеніемъ, полевые-же цвѣты были его закадычными друзьями, съ которыми можно поговорить о пчелкахъ, барашкахъ, птицахъ, обо всемъ, чѣмъ полно было пылкое воображеніе сдержаннаго и молчаливаго мальчика.
Богадѣльня была расположена въ отдаленной отъ центра части одного изъ промышленныхъ городовъ средней Англіи, Мильтоуна.
Желѣзнодорожные свистки, шипѣніе пара и фабричные гудки часто доносились въ «Хижины госпожи Элеоноры», какъ издавна называлась богадѣльня, но въ ихъ уединенномъ кварталѣ все дышало миромъ и тишиной; вблизи возвышался шпиль средневѣковой церкви св. Михаила, узкіе улицы и переулки были обсажены старыми деревьями.
Здѣсь воздухъ былъ еще незараженъ и чистъ, здѣсь благоухали цвѣты, зеленѣла трава, а поля были такъ близко, что Джерри нерѣдко убѣгалъ туда и возвращался нагруженный всевозможными растеніями.
Находясь вѣчно въ обществѣ дряхлыхъ стариковъ и съ дѣтства пріученный не безпокоить ихъ, Джерри умудрялся тихонько катать свой обручъ, неслышно играть въ мячъ и осторожно пускать волчекъ по каменнымъ плитамъ. Вслѣдствіе этого онъ служилъ предметомъ насмѣшекъ и издѣвательствъ уличныхъ мальчишекъ всего околотка, но Джерри не обращалъ на нихъ вниманія.
Правда, старый Джонъ Стернъ, состоявшій привратникомъ богадѣльни, имѣлъ суковатую дубинку и не постѣснился-бы пустить ее въ ходъ, но отъ старости онъ ослабъ и большую часть дня дремалъ, сидя на камышевомъ креслѣ въ своей сторожкѣ, а уличные мальчишки, цѣпляясь за плющъ, умудрялись взбираться на стѣну и швыряли камнями въ пріютскаго кота, издѣвались надъ Джерри и передразнивали его.
Выходки эти были, конечно, очень непріятны Джерри, но все же онъ ни за что не рѣшился-бы уйти изъ сада и покинуть на произволъ враговъ Прима, самого кроткаго изъ представителей кошачьей породы,
— Неужто мальчикъ трусъ? — разсуждала сама съ собой Сарра Лэнъ, видя, какъ спокойно и безотвѣтно переноситъ Джерри оскорбительныя выходки уличныхъ мальчишекъ. Она выростила два поколѣнія шумныхъ, своевольныхъ, отважныхъ дѣтей, и удивительная кротость Джерри по временамъ казалась ей неестественной. Когда въ церкви она видѣла его въ бѣлоснѣжномъ стихарѣ, принимающимъ участіе въ церковномъ хорѣ, онъ со своими ясными глазами, золотистыми кудрями и серьезнымъ ротикомъ казался ей ангеломъ во плоти.
— Ему, однако, не мѣшало бы хоть чуточку побольше походить на чертенка, иначе онъ ничего не добьется въ жизни и останется навсегда бѣднякомъ, — думала она.
— Чѣмъ ты будешь, Джерри, когда выростешь? — спросила его однажды Сара Лэнъ, сидя за маленкимъ дубовымъ столомъ, на которомъ въ неизмѣнномъ порядкѣ стояли черный чайникъ, маленькій кувшинчикъ съ молокомъ, двѣ чашки стариннаго фарфора, масло, медъ, изрѣдка пирожное, а въ центрѣ стола непремѣнно ваза съ какимъ-нибудь цвѣткомъ.
Услыхавъ обращенный къ нему вопросъ, Джерри широко раскрылъ глаза.
— Конечно, садовникомъ, бабушка, — отвѣтилъ онъ.
— Ну, это было занятіемъ нашего праотца Адама, — замѣтила старушка, питавшая слабость къ военнымъ и морякамъ. — Я ничего не имѣю противъ этого: занятіе полезное и здоровое, хотя садовники очень рано начинаютъ страдать ревматизмомъ спины.
Джерри, сжавъ руку въ кулакъ, забарабанилъ по собственному позвоночнику надъ кожанымъ поясомъ.
— Птицы не страдаютъ ревматизмомъ, а между тѣмъ онѣ дни и ночи во всякую погоду на воздухѣ, — замѣтилъ онъ.
— Зато у нихъ пышныя перышки, и имъ не приходится раздѣваться, — отвѣтила Сарра Лэнъ съ оттѣнкомъ нетерпѣнія. — Развѣ тебѣ не хочется путешествовать и повидать немного свѣтъ, Джерри? Вѣдь всѣ мальчики бредятъ путешествіями.
— Нѣтъ, — и Джерри рѣшительно покачалъ своей кудрявой головкой, — я никогда не покину тебя и этотъ домъ. А что станется безъ меня съ моимъ садомъ?
— Неужели тебѣ не хочется повидать новыя страны и людей? Говорятъ, есть страны, гдѣ всегда тепло, и гдѣ цвѣтутъ удивительные цвѣты.
Джерри снова покачалъ головой.
— Мнѣ не нужно ничего лучшаго, — отвѣтилъ онъ, прикоснувшись къ яркимъ, пышнымъ розамъ, украшавшимъ столъ.
Сарра Лэнъ усмѣхнулась и принялась за свой чай.
— Выростешь и перемѣнишься, голубчикъ.
— Нѣтъ, никогда, — возразилъ Джерри и, увидя мотылька, бившагося о рѣшетчатое окно, прибавилъ задумчиво: — Онъ вотъ летаетъ повсюду, а живетъ всего три дня…
— Да, ранняя смерть часто уноситъ тѣхъ, кто любитъ странствовать, — грустно замѣтила старуха.
И она вспомнила одного изъ своихъ любимыхъ питомцевъ, молодого мичмана, погибшаго сорокъ лѣтъ тому назадъ у береговъ Индіи. Взволнованная печальнымъ воспоминаніемъ, она поднялась и, обхвативъ голову Джерри, стала цѣловать его кудри.
— Да, оставайся въ родномъ саду, дружокъ, останься съ цвѣтами и со мной.
И руки ея дрожали на свѣтлыхъ кудряхъ ребенка. Она думала о томъ, доживетъ-ли до того времени, когда Джерри превратится въ взрослаго человѣка.
На восьмомъ году счастливой жизни Джерри тяжелый ударъ разразился надъ нимъ и всѣми обитателями «Хижинъ госпожи Элеоноры.»
А именно: по предложенію городского головы городская община рѣшила откупить, а затѣмъ уничтожить всю богадѣльню, срыть до основанія всѣ домики, землю продать, а старикамъ выдавать ежегодно сумму для найма въ городѣ помѣщеній.
— Все это давнымъ давно отжило свой вѣкъ, — говорилъ городской голова, явившись однажды утромъ въ богадѣльню и презрительно оглядывая каменную стѣну съ черными воротами и маленькіе, обвитые жимолостью, домики, лѣпившіеся другъ къ другу, подобно ячейкамъ въ пчелиныхъ сотахъ.
Въ глазахъ головы черныя желѣзныя ворота, обвитыя плющемъ и украшенныя большой буквой Э., были живымъ воплощеніемъ отсталости и средневѣковыхъ предразсудковъ, и по его мнѣнію любая бойня, механическая мастерская, пивной заводъ или торговая контора, выстроенные на мѣстѣ этой древности, явились бы памятникомъ торжествующаго прогресса.
Но привыкшіе къ монастырской тишинѣ и уединенію своего убѣжища обитатели богадѣльни боялись что шумъ и суета городской жизни оглушитъ, ошеломитъ ихъ и они будутъ чувствовать себя тамъ, безпомощными, растерянными, подобно ночнымъ птицамъ, выгнаннымъ изъ своихъ норъ на яркій полуденный свѣтъ Божій.
Маленькій Джерри чувствовалъ себя еще несчастнѣе стариковъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ себя помнилъ, онъ никогда не покидалъ этихъ стѣнъ; онъ бѣгалъ по заросшей дерномъ лужайкѣ, игралъ въ тѣни желѣзныхъ воротъ; убаюканный звономъ церковныхъ колоколовъ, онъ просыпался подъ звуки чириканья воробьевъ на крышѣ. А его садъ — вѣдь теперь весь садъ составлялъ его собственность, зеленѣлъ и благоухалъ, благодаря его трудолюбивымъ рукамъ.
Уйти отсюда, разстаться навсегда съ этими дорогими его сердцу мѣстами казалось горше смерти.
Невыразимая мука терзала его маленькое сердечко при мысли о томъ, что послѣ ихъ изгнанія все здѣсь будетъ уничтожено, вытоптано людьми, вырублено топорами, обезображено и погребено подъ грудами кирпича и желѣза.
Обитатели богадѣльни пытались протестовать противъ нарушенія своихъ старинныхъ правъ. Сложившись по грошамъ, старики наняли даже адвоката, поручили ему отыскать древнія постановленія и, на основаніи ихъ, подать жалобу городскому головѣ, но онъ, понятно, не обратилъ на нее ровно никакого вниманія.
— Права, разъ данныя людямъ, не могутъ быть отняты у нихъ, — упрямо твердилъ Джонъ Стернъ.
То была святая истина, но бѣднякамъ трудно бороться противъ богатыхъ и сильныхъ міра сего, и обитатели богадѣльни близъ церкви св. Михаила и Всѣхъ Святыхъ должны были уступить. Элеонора Эллисъ построила это убѣжище и завѣщала его городской Общинѣ Мильтоунъ вмѣстѣ съ денежной суммой, годовой доходъ съ которой долженъ былъ итти на содержаніе и ремонтъ зданій. Но въ то время Мильтоунъ представлялъ собой маленькій захолустный городокъ, теперь же онъ превратился въ большой промышленный закопченный городъ съ отравленнымъ воздухомъ и, какъ часто случается, алчность его росла вмѣстѣ съ богатствомъ. Многіе горожане уже давно смотрѣли жадными, завистливыми глазами на обширный участокъ земли, занимаемый «Хижинами госпожи Элеоноры». Даже нанятый стариками адвокатъ попытался объяснить имъ, что они очень отстали отъ духа времени, а городской голова въ учтивой формѣ далъ имъ понять, что они просто старые дураки задерживающіе ходъ прогресса. Джерри отлично понималъ всѣ разговоры бабушки и прочихъ обитателей богадѣльни, потому что былъ не по лѣтамъ развитъ и смышленъ, хотя, выросши среди стариковъ и своихъ цвѣтовъ, во многихъ житейскихъ дѣлахъ оставался наивнымъ ребенкомъ.
Теперь онъ не могъ безъ сердечной боли смотрѣть на старый кирпичный домъ, обвитый жимолостью; онъ казался ему таки имъ уютнымъ, такимъ веселымъ и оживленнымъ отъ вѣчнаго чириканья птицъ.
— Неужели никто не можетъ насъ спасти? — въ сотый разъ спрашивалъ онъ Джона Стернъ, но старый привратникъ качалъ лишь своей сѣдой головой.
— Никто, дружокъ мой, никто на свѣтѣ, развѣ только самъ премьеръ.[2]
— А онъ могъ бы?
— Конечно, дитятко, вѣдь онъ почти всемогущъ, Однако, нечего болтать попусту: это было бы не меньшимъ чудомъ, какъ если бы этотъ стулъ заговорилъ и сталъ ходить.
— А кто теперь премьеръ? — спросилъ Джерри.
Старикъ разсказалъ ему, потому что слѣдилъ за политикой и ежедневно читалъ газету. Весь превратившись въ слухъ, Джерри въ необычайнымъ вниманіемъ слушалъ его.
— Ахъ, еслибы кто нибудь разсказалъ ему все! — замѣтилъ Джерри.
Но Стернъ лишь горько засмѣялся.
— Эти люди недоступны для насъ, простыхъ смертныхъ, какъ солнце. Кто же осмѣлится приблизиться къ нему?
Но Джерри ему не отвѣтилъ, онъ всецѣло былъ поглощенъ новой мыслью, промелькнувшей у него въ головѣ — необычайной, смѣлой мыслью.
Лаская Прима, онъ сталъ обдумывать свой планъ; конечно, онъ никому ни словечкомъ не обмолвился о немъ, потому что даже бабушка, услыхавъ объ этомъ, приметъ его за сумасшедшаго. Джерри былъ мальчикъ рѣшительный и отличался рѣдкимъ въ его возрастѣ умѣньемъ осуществлять задуманные планы.
Не откладывая дѣла въ долгій ящикъ, онъ вошелъ въ комнату и обратился къ Саррѣ Лэнъ.
— Пожалуйста, бабушка, дай мнѣ мою копилку.
Она подошла къ шкафу, достала оттуда маленькую деревянную шкатулку съ нарисованнымъ на ней щегленкомъ и цвѣткомъ и подала ему. Въ шкатулкѣ этой хранились всѣ его заработки, и она была наполнена мѣдными монетами.
— Ты хочешь положить въ нее что-нибудь? — спросила старуха, видя, что онъ уходитъ со шкатулкой въ рукахъ. Послѣ минутнаго колебанія Джерри храбро отвѣтилъ:
— Нѣтъ, я хочу открыть ее, бабушка.
— Богъ съ тобой, дитятко! Зачѣмъ это?
— Чтобы достать деньги.
— Я понимаю, къ чему тебѣ деньги, дитя?
— Я не могу сказать.
Старушка не на шутку разсердилась.
— Вѣдь это моя собственность, не правда-ли? — спросилъ Джерри при видѣ ея раздраженія.
— Ну, да я не спорю, что твоя… Въ такомъ случаѣ… Кто нибудь, навѣрное, хочетъ выманить у тебя твои гроши: вѣдь въ шкатулкѣ порядочная сумма.
— Нѣтъ, деньги нужны мнѣ самому, — отвѣтилъ Джерри, уходя.
Выбравъ укромный уголокъ внутри церковной ограды, онъ большимъ камнемъ разбилъ копилку и высыпалъ ея содержимое на обросшую мхомъ каменную могильную плиту. Тамъ оказалось нѣсколько шестипенсовыхъ монетъ, много пенсовъ и одинъ полуимперіалъ; въ общей сложности 14 шиллинговъ (7 рублей).
Оставивъ куски разбитой копилки и завязавъ деньги въ носовой платокъ, онъ вернулся въ садъ, вырылъ яму подъ смородиннымъ кустомъ, положилъ туда деньги и закопалъ ихъ.
— Здѣсь они будутъ въ цѣлости до завтрашняго утра, — рѣшилъ онъ, утаптывая, влажную землю.
Сарра Лэнъ украдкой слѣдила изъ окна за Джерри:
— Онъ боится, что деньги въ недостаточной сохранности дома, — думала она и, успокоенная тѣмъ, что мальчикъ не растратитъ свои сбереженія, не возбуждала больше этого вопроса.
Однако, ее немало огорчала скрытность мальчика и странная въ его годы заботливость о своей казнѣ.
Въ продолженіе всего дня Джерри былъ еще молчаливѣе обыкновеннаго, совсѣмъ «отбился отъ ѣды», по выраженію Сарры Лэнъ и по временамъ впадалъ въ глубокую задумчивость. За чаемъ онъ частенько посматривалъ сквозь рѣшетчатое окно въ сторону смородиннаго куста. Былъ чудный майскій вечеръ.
— Пойдемъ-ка на лугъ погулять, Джерри! — сказалъ ему Джонъ Стернъ.
Но Джерри, всегда обожавшій подобныя прогулки, отвѣтилъ, что ему надо поработать въ саду, гдѣ все пересохло и, дѣйствительно, онъ возился тамъ до восьми часовъ, когда послѣ вечерняго молока наступила пора спать.
Немного спалъ онъ въ эту ночь, тянувшуюся для него безконечно долго, и звонкое чириканье птицъ пробудило его отъ безпокойнаго забытья при первыхъ лучахъ разсвѣта. Онъ всталъ, умылся, одѣлся и вышелъ изъ комнаты.
Каждое утро, вставъ съ постели, Джерри разводилъ огонь, ставилъ на него чайникъ и затѣмъ принимался за свою работу въ саду, поэтому старуха не обратила особеннаго вниманія на его раннее пробужденіе. Но въ это утро, поставивъ чайникъ на огонь и накрывъ столъ къ завтраку, Джерри облачился въ свой парадный костюмъ, спустился въ садъ, выкопалъ свои сбереженія и положилъ ихъ въ карманъ вмѣстѣ съ копіей прошенія, вынутой изъ рабочей корзинки старухи. Увидя Прима, онъ попробовалъ было посадить животное въ корзину и взять съ собой: съ нимъ онъ чувствовалъ бы себя менѣе одинокимъ, но кошка, не посвященная въ его соображенія, ощетинилась и стала такъ яростно защищаться и царапаться, что Джерри отказался отъ своего намѣренія тѣмъ болѣе, что часы на церковной колокольнѣ пробили три четверти шестого, а онъ зналъ, что утренній поѣздъ на Лондонъ отходитъ въ 12 минутъ седьмого.
Обойдя садъ, онъ съ нѣжностью посмотрѣлъ на своихъ питомцевъ и, нарвавъ самыхъ красивыхъ цвѣтовъ, связалъ ихъ въ пучекъ, обложилъ ихъ душистыми листьями мяты, а затѣмъ, проскользнувъ мимо Джона Стерна, открывавшаго ворота, вышелъ на улицу.
Старикъ ничуть не удивился его ранней прогулкѣ и подумалъ, что мальчикъ, по обыкновенію, идетъ за молокомъ. Очутившись, наконецъ, на свободѣ, Джерри стрѣлой помчался по пустыннымъ еще улицамъ къ желѣзнодорожному вокзалу.
Въ этотъ ранній часъ городъ еще спалъ, но на вокзалѣ, по обыкновенію, было шумно и оживленно.
Джерри, однако, ничуть не растерялся. Онъ подошелъ къ кассѣ и попросилъ выдать ему билетъ третьяго класса въ Лондонъ и обратно. Ему отвѣтили, что въ шестичасовомъ курьерскомъ поѣздѣ нѣтъ третьяго класса.
— А что стоитъ второй? — спросилъ мальчикъ, охваченный страхомъ, что стоимость билета превыситъ его сбереженія.
— Девять шиллинговъ четыре пенса (4 р. 50 к.) — отвѣтилъ кассиръ.
Джерри высыпалъ всѣ свои деньги, но при этомъ нѣсколько монетъ упали на полъ и закатились; все-таки ему хватило на билетъ, а какая-то добродушная женщина отыскала и отдала ему двѣ монеты.
Подталкиваемый со всѣхъ сторонъ, ошеломленный и оглушенный, вышелъ онъ на платформу и былъ втиснутъ кондукторомъ въ одинъ изъ вагоновъ отходящаго поѣзда.
Едва успѣлъ онъ усѣсться, какъ паровозъ загудѣлъ, зашипѣлъ, и поѣздъ тронулся съ мѣста.
Тутъ только Джерри сообразилъ, что онъ надѣлалъ.
«Бѣдная, бѣдная бабушка! Что она подумаетъ? Что станетъ дѣлать? Мнѣ слѣдовало бы написать хоть словечко».
Но было поздно: поѣздъ мчался на всѣіъ парахъ, мелькающая въ окна земля и бѣлые клубы пара ослѣпляли Джерри; онъ откинулся въ свой уголокъ за дверью и закрылъ глаза; свои цвѣты онъ бережно накрылъ носовымъ платкомъ.
А длинный поѣздъ, извиваясь подобно змѣѣ, продолжалъ мчаться по холмистой мѣстности; онъ остановился всего одинъ разъ набрать воды, и было еще совсѣмъ рано, когда они прибыли въ Лондонъ.
Испуганный, оглушенный шумомъ и суетой полутемнаго Лондонскаго вокзала, Джерри на минуту утратилъ свое мужество: слезы душили его, вѣдь, никогда въ жизни еще не покидалъ онъ свою бабушку и любимый садъ; но онъ призвалъ на помощь всю свою волю и превозмогъ охватившую его тоску. Слѣдуя по теченію толпы, вышелъ онъ изъ станціоннаго зданія, крѣпко сжимая въ рукахъ пучекъ цвѣтовъ.
— Скажите, пожалуйста, гдѣ живетъ премьеръ? спросилъ онъ ближайшаго полицейскаго.
— Пошелъ прочь, негодный мальчишка! — сердито крикнулъ тотъ.
Джерри обратился съ тѣмъ же вопросомъ къ проходившему мимо трубочисту.
— Между небомъ и землей, — отвѣтилъ тотъ при громкомъ хохотѣ окружавшихъ.
Огромныя толпы пѣшеходовъ, звонки конокъ и дилижансовъ суета, громкіе крики и грубый хохотъ подавляли бѣднаго мальчика; онъ почувствовалъ себя очень плохо: со вчерашняго вечера онъ ничего не ѣлъ, и теперь ноги его подкашивались отъ слабости.
Подойдя къ одному изъ экипажей, цѣлой вереницей стоявшихъ у вокзала, онъ въ третій разъ обратился съ. тѣмъ же вопросомъ къ извощику.
— Скажите, пожалуйста, гдѣ живетъ премьеръ?
— А ты приглашенъ къ нему на завтракъ, что-ли? насмѣшливо спросилъ тотъ.
— Мнѣ надо его видѣть, — отвѣтилъ Джерри.
— Ну, ладно, садись-ка, только заплати сперва — и возница, протянувъ руку, открылъ дверцы экипажа.
Джерри вынулъ свой золотой.
— Этого достаточно?
— Ну, ладно, такому молодчику не грѣхъ и уступить малость, — отвѣтилъ извощикъ съ видомъ великодушія.
— Конецъ до «Стараго Людоѣда» стоитъ шиллингъ (полтиникъ), не больше, — замѣтилъ стоявшій рядомъ извощикъ.
— А кто такой «Старый Людоѣдъ?»
— Вѣдь ты же говорилъ только что, что ѣдешь повидаться съ нимъ, — и извощики разразились громкимъ смѣхомъ.
Джерри отвернулся и пошелъ дальше; онъ чувствовалъ себя такимъ одинокимъ и безпомощнымъ, что готовъ былъ расплакаться, но мужское достоинство не позволяло ему поддаться слабости въ присутствіи этихъ грубыхъ, злыхъ людей.
— Скажите мнѣ, гдѣ живетъ премьеръ, и я пойду къ нему пѣшкомъ, — обратился онъ снова къ нимъ, но, понятно, ни одинъ не удостоилъ его отвѣта.
Между тѣмъ вокругъ мальчика стала собираться кучка зѣвакъ, отпускавшихъ шуточки и гоготавшихъ безъ всякой причины.
«Въ моемъ городѣ люди гораздо добрѣе», съ негодованіемъ подумалъ Джерри. Но тутъ онъ вспомнилъ своихъ враговъ — уличныхъ мальчишекъ на садовой стѣнѣ и почувствовалъ, что разница не такъ ужъ велика. Проходившій мимо прилично одѣтый господинъ съ любопытствомъ посмотрѣлъ на мальчика.
— Зачѣмъ тебѣ понадобился министръ, малышъ? — спросилъ онъ. — Ты, какъ видно, пріѣхалъ изъ провинціи?
— Мнѣ надо повидать его, чтобы помочь бабушкѣ, Джону Стерну и всѣмъ остальнымъ.
— Не думаю, чтобы премьеръ принялъ тебя, но все таки попытайся. Найми экипажъ, если у тебя есть деньги.
— У меня есть цѣлый золотой, — отвѣтилъ Джерри, но, опустивъ руку въ карманъ, увидѣлъ, что деньги оттуда исчезли.
— У меня только что были деньги въ карманѣ, — произнесъ онъ со слезами въ голосѣ. Толпа захохотала въ отвѣтъ.
— Дайте мнѣ шиллингъ, сударь, и я отвезу мальчика, — сказалъ одинъ изъ извощиковъ.
— Ну, поѣзжай, плутишка. Но не разсчитывай такъ легко добиться свиданія съ старымъ Людоѣдомъ, — сказалъ добродушный господинъ.
Поблагодаривъ своего неожиданнаго заступника, Джерри кое-какъ вскарабкался въ экипажъ. Онъ былъ смертельно блѣденъ, передъ глазами мелькали темные круги, но попрежнему крѣпко сжималъ цвѣты въ рукахъ.
«Я не вернусь домой живымъ, если не добьюсь свиданія съ нимъ», говорилъ онъ самъ себѣ.
Сознаніе, что онъ очутился въ Лондонѣ одинъ и безъ гроша денегъ, не особенно безпокоило его. Гораздо больше тревожило его грозное прозвище, данное великому человѣку, отъ котораго зависѣла судьба бабушки, всѣхъ друзей и «Хижины госпожи Элеоноры».
Такъ точно называлось свирѣпое чудовище въ одной изъ его сказокъ, и это воспоминаніе леденило кровь въ его жилахъ, пока экипажъ, покачиваясь, проѣзжалъ по шумнымъ лондонскимъ улицамъ.
Однако, мальчикъ ни на минуту не подумалъ отказаться отъ своего плана; теперь все зависѣло отъ него: вѣдь Джонъ Стернъ говорилъ, что премьеръ можетъ спасти ихъ.
И онъ увидитъ его — иначе его отвезутъ домой мертвымъ! Тогда бабушка узнаетъ, что онъ сдѣлалъ все, что могъ, и проститъ ему бѣгство изъ дому.
«Только бы чайникъ не выкипѣлъ», озабоченно думалъ Джерри, покачиваясь на кожаныхъ подушкахъ экипажа. Оставленный безъ надзора, чайникъ легко могъ выкипѣть и, пожалуй, обварить бѣднаго Прима.
Въ эту минуту кучеръ съ грубымъ ругательствомъ осадилъ лошадь, и экипажъ остановился.
— Вотъ мы и пріѣхали, — проговорилъ онъ, высаживая Джерри.
На противоположной сторонѣ улицы возвышалось огромное, мрачное зданіе съ украшеннымъ колоннами подъѣздомъ, у котораго стояла коляска, запряженная парой великолѣпныхъ рыжихъ лошадей.
Нѣсколько полицейскихъ ходили передъ домомъ.
Джерри храбро позвонилъ у подъѣзда.
Служитель, открывшій ему дверь, съ презрительнымъ изумленіемъ посмотрѣлъ на мальчика.
— Могу-ли я видѣть господина министра? — спросилъ Джерри.
Дверь съ трескомъ захлопнулась предъ его носомъ, и мальчикъ попрежнему остался на улицѣ.
«Но вѣдь должна же дверь открыться когда-нибудь», подумалъ онъ.
И, дѣйствительно, нѣсколько человѣкъ звонили послѣ него, и дверь каждый разъ открывалась; звонившіе получали разъясненія отъ швейцара, но Джерри онъ не удостоивалъ ни единымъ словомъ.
Наконецъ, выведенный изъ терпѣнія, онъ прикрикнулъ на него:
— Убирайся по добру по здорову, мальчуганъ, нето я пошлю за полицейскимъ.
Но Джерри по прежнему твердилъ:
— Мнѣ надо видѣть господина министра.
Онъ прислонился къ подъѣзду; блѣдное лондонское солнце, проникая сквозь колоннаду, освѣщало его маленькую фигурку, и Джерри ясно могъ разсмотрѣть мрачную прихожую, съ многочисленными лакеями и широкую лѣстницу съ рѣзными дубовыми перилами, устланную коврами.
Въ эту минуту съ лѣстницы спускался пожилой господинъ высокаго роста и могучаго тѣлосложенія, слегка согнувшійся подъ бременемъ власти и прожитыхъ лѣтъ.
Джерри бросился къ нему и, прежде чѣмъ возмущенные лакеи успѣли остановить его, проговорилъ:
— Будьте добры, сударь, скажите, не вы ли господинъ министръ?
Высокій господинъ пристально посмотрѣлъ на смѣлаго мальчика и сдѣлалъ знакъ слугамъ оставить его въ покоѣ.
Маленькая фигурка, золотистые, освѣщенные солнцемъ локоны и дѣтскій голосокъ напомнили ему собственнаго маленькаго сынка, умершаго отъ тифа много, много лѣтъ тому назадъ.
— Чего тебѣ нужно, маленькій человѣкъ? — спросилъ онъ, останавливаясь.
Джерри осмѣлился подойти поближе.
— Мнѣ надо поговорить съ вами.
Господинъ улыбнулся; обыкновенно просители не обращались къ нему такъ безцеремонно.
Возмущенные слуги готовы были по первому знаку схватить маленькаго наглеца за шиворотъ и отправить въ полицію, но Джерри подошелъ еще ближе.
— Джонъ Стернъ сказалъ, что только первый министръ можетъ спасти насъ, а вѣдь Джонъ все знаетъ, вотъ я и поѣхалъ..
Государственный дѣятель заинтересовался мальчикомъ. По счастливой случайности, отправляясь на свою обычную утреннюю прогулку, онъ располагалъ нѣсколькими свободными минутами.
Взволнованный швейцаръ началъ было объяснять, какимъ образомъ мальчикъ попалъ сюда, но министръ не обратилъ на него никакого вниманія и, открывъ дверь въ боковую комнату, знакомъ приказалъ мальчику послѣдовать за нимъ туда.
Торжествующій Джерри вошелъ въ наполненный книгами, обширный и мрачный рабочій кабинетъ.
— Ну, что же тебѣ нужно? — отрывисто спросилъ великій человѣкъ. Конечно, онъ не сомнѣвался, что ребенокъ подосланъ взрослыми съ какой-нибудь просьбой, но нѣжное, тонкое личико тронуло его сердце, потому что напомнило ему собственнаго ребенка, умершаго лѣтъ 30 тому назадъ…
— Джонъ Стернъ говоритъ, — началъ снова Джерри.
— Оставь въ покоѣ Джона и говори отъ себя, — замѣтилъ нѣсколько нетерпѣливо министръ.
— Они хотятъ уничтожить наши хижины и срыть ихъ, и разорить мой садъ, а на мѣсто его выстроить вокзалъ, и насъ выгоняютъ оттуда, а вѣдь тогда бабушка умретъ, и я тоже умру, а куда дѣнутся всѣ ласточки? Прима мы можемъ взять съ собой, но онъ бѣдняжка, будетъ тосковать и какъ разъ теперь моя новая роза, знаете, «бѣлая баронесса», такъ чудно распустилась, а намъ придется уйти и жить въ городѣ, и они сроютъ все и построятъ въ моемъ саду…
И Джерри разразился рыданіями.
— Признаться, я не совсѣмъ тебя понялъ, мальчуганъ, — ласково и нѣжно замѣтилъ министръ. — Гдѣ находятся ваши хижины? Постарайся объяснить точнѣе.
Джерри пошарилъ въ карманѣ и вытащилъ оттуда прошеніе пенсіонеровъ богадѣльни къ городскому головѣ Мильтоуна.
— Мы всѣ сложились и наняли адвоката написать вотъ эту бумагу — сказалъ онъ, подавая ее.
Лицо министра омрачилось: значитъ, онъ не ошибся, и ребенокъ подосланъ взрослыми интриганами; тѣмъ не менѣе онъ взялъ бумагу и пробѣжалъ содержаніе ея.
— Община Мильтоуна оцѣниваетъ, выкупаетъ и перестраиваетъ богадѣльню — самый обыкновенный случай отчужденія. Понятно, я ничѣмъ не могу тутъ помочь, — пробормоталъ онъ и снова посмотрѣлъ на Джерри.
— Это они послали тебя?
Джерри отрицательно покачалъ головой.
— Нѣтъ, я самъ пріѣхалъ. Они и не знаютъ, даже бабушка не знаетъ ничего.
— Кто же заплатилъ за твой проѣздъ?
— Я, я самъ! Я разбилъ свою копилку: вѣдь это была моя собственность.
— По всему видно, что ты малый со средствами и притомъ энергичный. Какъ же тебѣ удалось добраться до меня?
— Я спрашивалъ прохожихъ.
— Но почему же ты пріѣхалъ ко мнѣ? Вѣдь это мѣстное дѣло, касающееся только вашего города… Я никоимъ образомъ не могу вступиться въ это дѣло.
— Нѣтъ, нѣтъ! Вы вступитесь! Вы должны вступиться, должны помочь намъ! — вскричалъ Джерри въ порывѣ отчаянія. — Они не имѣютъ права при-сва-ивать имущество бѣдняковъ. Такъ говоритъ Джонъ Стернъ и адвокатъ тоже, но у насъ нѣтъ денегъ, чтобы судиться съ общиной, а то мы выиграли бы дѣло и продолжали-бы жить въ своихъ домахъ. И вотъ я привезъ вамъ цвѣты; они увяли по дорогѣ, но если поставить ихъ въ воду, они опять оживутъ, а вѣдь это изъ моего собственнаго сада… Я хотѣлъ привезти и Прима, да онъ такъ царапался…
— Большое спасибо, мальчикъ, — и государственный дѣятель бережно взялъ пучекъ увядшихъ цвѣтовъ. — Я сейчасъ же прикажу поставить ихъ въ воду.
И, вдохнувъ ихъ сладкій ароматъ, онъ положилъ ихъ подлѣ себя на столъ.
Пробѣжавъ еще разъ прошеніе, онъ на минуту погрузился въ раздумье.
— Мнѣ кажется, что въ концѣ-концовъ вопросъ сводится исключительно къ деньгамъ, — проговорилъ онъ въ полголоса — и затѣмъ снова обратился къ мальчику.
— Какъ тебя зовутъ?
— Я — Джеральдъ Лэнъ.
Премьеръ записалъ имя на поляхъ прошенія.
— Ты живешь въ этой богадѣльнѣ?
— Да, сударь.
— Съ кѣмъ?
— Со своей бабушкой.
— Такъ ты говоришь, что никто изъ пенсіонеровъ не хочетъ выселяться?
— Никто, никто! — Глаза Джерри заблестѣли, и губы задрожали. — Мы всѣ умремъ, если насъ выгонятъ оттуда, потому что это нашъ домъ и мы такъ любимъ его, а они хотятъ вырвать траву и уничтожить садъ.
«Обстоятельства едва-ли могутъ оправдать подобное насильственное отчужденіе» думалъ сановникъ, снова пробѣгая прошеніе.
— Поѣзжай домой, маленькій человѣкъ! — ласково сказалъ онъ Джерри. Я извѣщу тебя.
— Вы не позволите имъ продать насъ? — съ замираніемъ сердца спросилъ Джерри.
— Я ничего не обѣщаю. Я внимательно разсмотрю ваше дѣло и тогда извѣщу тебя… Вотъ, купи себѣ что-нибудь и поѣзжай домой. Ты, бѣдняжка, совсѣмъ измучился.
И съ этими словами онъ протянулъ мальчику золотой.
Джерри отступилъ назадъ и опустилъ руки.
— Я не принимаю денегъ въ подарокъ, — сказалъ онъ, краснѣя.
— Такъ какимъ же образомъ наполнилась твоя копилка?
— Я заработалъ деньги, ухаживая за садами сосѣдей.
— Ты достоинъ уваженія, мальчикъ, — и великій человѣкъ положилъ руку на кудрявую головку Джерри, какъ бы благословляя его.
Джерри расхрабрился и тихонько прикоснулся къ сюртуку великаго человѣка.
— Вы такъ добры, такъ добры, сударь, — прошепталъ онъ застѣнчиво, — почему-же они дали вамъ такое ужасное прозвище?
— Я не всегда бываю добрымъ, о далеко не всегда! — съ снисходительной улыбкой отвѣтилъ министръ. — Ну, счастливаго пути, мой юный другъ!
И онъ вышелъ въ прихожую.
— Самъ, — обратился онъ къ одному изъ слугъ, — тамъ на столѣ лежатъ цвѣты: ихъ надо поставить въ воду. Вы проводите этого мальчика на вокзалъ и посадите его въ поѣздъ на Мильтоунъ, но прежде накормите его хорошимъ завтракомъ.
Джерри не проговорилъ ни слова больше; внутреннее чутье подсказывало ему, что ихъ дѣло выиграно.
Министръ ласково кивнулъ ему головой и медленно направился къ своей коляскѣ.
«Онъ не забудетъ, думалъ Джерри: — вѣдь онъ не забылъ, что цвѣты надо поставить въ воду.» И успокоившись, онъ съ большимъ аппетитомъ ѣлъ всѣ вкусныя блюда, которыми его угощали, ничуть не смущаясь присутствіемъ цѣлой толпы лакеевъ, а послѣ завтрака Самъ отвезъ его на станцію.
Когда онъ пріѣхалъ въ Мильтоунъ, солнце садилось за церковнымъ шпилемъ, и люди собирались уже искать его тѣло въ грязной рѣченкѣ.
При видѣ маленькаго бѣглеца, входившаго въ ворота сада, всѣ отъ изумленія лишились дара слова.
Джерри же вошелъ въ садъ совершенно спокойно, какъ будто не произошло ничего необычайнаго.
— Ты чуть не убилъ меня и свою бабушку, — проговорилъ, наконецъ, Джонъ Стернъ. — Почему ты не предупредилъ насъ и заставилъ такъ терзаться?
— Вы бы не отпустили меня, — отвѣтилъ Джерри и, какъ ни въ чемъ не бывало, сталъ подвязывать свои растенія.
— Ты злой, жестокосердный мальчикъ, Джерри, — сказала Сарра Лэнъ, плача и смѣясь въ одно и тоже время.
— Я не могъ поступить иначе, — отвѣтилъ Джерри.
И онъ подумалъ, что человѣкъ, прочищающій дорогу въ лѣсу, поневолѣ долженъ топтать траву подъ ногами.
— И ты въ самомъ дѣлѣ видалъ его самого? — вскричалъ Джонъ Стернъ, поднимая свои очки на лобъ.
Джерри кивнулъ утвердительно.
— И онъ поможетъ намъ?
— Но знаю, — отвѣтилъ Джерри.
Съ этого достопамятнаго дня онъ сразу выросъ въ глазахъ всѣхъ обитателей богадѣльни. Шутка ли: онъ поѣхалъ въ Лондонъ одинъ одинешенекъ и вернулся здравымъ и невредимымъ! Старикамъ, никогда не покидавшимъ родного города, это путешествіе казалось какимъ-то необычайнымъ подвигомъ, но по ихъ мнѣнію Джерри слишкомъ ужъ мало распространялся по поводу своего путешествія.
Онъ по прежнему молча и спокойно работалъ въ своемъ саду, точно никогда не покидалъ хижинъ и не уѣзжалъ никуда.
Однако, въ глубинѣ души Джерри былъ далеко не спокоенъ: онъ ни на минуту не заблуждался и не утѣшалъ себя воздушными замками.
Правда, онъ повѣдалъ свое горе министру, но тотъ ничего не обѣщалъ ему, и мальчикъ не былъ увѣренъ въ его заступничествѣ. Онъ могъ лишь надѣяться, а надежда утоляетъ сердечный голодъ не больше, чѣмъ какое-нибудь лакомство тѣлесный. Онъ сдѣлалъ все, что могъ, истратилъ все свое состояніе и теперь ему оставалось только терпѣливо ждать.
Цѣлые часы подрядъ просиживалъ Джерри, высматривая, не войдетъ-ли въ ворота почтальонъ или разносчикъ телеграммъ. Они часто проходили мимо, но ни одинъ не заходилъ къ нимъ.
— Глупышка ты маленькій! — говорила ему Сарра Лэнъ. Неужели ты думалъ что такой могущественный человѣкъ будетъ помнить о насъ, жалкихъ бѣднякахъ?
При этихъ словахъ лицо Джерри покрывалось яркимъ румянцемъ, и онъ наклонялся къ своимъ цвѣтамъ, чтобы скрыть его. Онъ сдѣлалъ все, что могъ, и все же имъ, вѣроятно, придется уйти изъ своего дома.
— Не убивайся такъ, дитятко — утѣшала его бабушка. Я найму двѣ комнатки гдѣ-нибудь на краю города, и у тебя по прежнему будетъ клочекъ сада.
Но тутъ она сама, не будучи въ силахъ сдержаться, разразилась рыданіями, потому что была страстно привязана къ своему домику и жестоко страдала при мысли, что все здѣсь обречено на гибель.
Старыя монастырскія стѣны такъ хорошо защищали ихъ отъ соприкосновенія съ шумнымъ внѣшнимъ міромъ, съ его суетливой, вѣчно-озабоченной грубой толпой, которая всегда наводитъ страхъ на старыя, слабыя существа. Не многіе изъ нихъ знали куда укрыться, и ни одинъ безъ ужаса не могъ подумать о будущемъ.
Эта маленькая община походила на стадо овецъ, которыхъ отрываютъ отъ родного, спокойнаго пастбища и чрезъ шумный городъ гонятъ на рынокъ.
Хотя Джерри не имѣлъ никакого основанія такъ всецѣло довѣрять великому человѣку, но въ глубинѣ души онъ думалъ:
«Я увѣренъ, что онъ не забудетъ: вѣдь онъ не забылъ о цвѣтахъ и былъ такъ добръ, такъ ласковъ со мной.»
Однако, новостей никакихъ не было. Проходили дни, недѣли… Ребенокъ худѣлъ и блѣднѣлъ, голубые глаза его впали, а руки были всегда сухія и горячія.
— Онъ, навѣрное, замучаетъ себя до смерти, — горевали Джонъ Стернъ и Сарра Лэнъ, но чѣмъ могли они помочь? Безполезно было бороться съ судьбой, надвигавшейся на нихъ въ образѣ городского головы и всей общины.
Джерри совершенно потерялъ аппетитъ и охладѣлъ даже къ своему саду.
— Зачѣмъ трудиться понапрасну? — разсуждалъ онъ. Вѣдь они все равно вырубятъ, выкопаютъ и уничтожатъ здѣсь все.
Обитатели богадѣльни не переставали тревожиться относительно предстоявшей имъ участи.
— Джерри поѣхалъ въ Лондонъ и говорилъ съ самимъ премьеромъ, — въ тысячный разъ разсказывалъ имъ Джонъ Стернъ, — но я заранѣе зналъ, что изъ этого ничего не выйдетъ. Великіе міра сего не думаютъ о насъ, бѣднякахъ. — Стернъ всецѣло довѣрялъ Джерри, но многіе обитатели богадѣльни стали высказывать сомнѣнія относительно его поѣздки въ Лондонъ.
— Дѣти любятъ выдумывать разныя небылицы и частенько лгутъ, — замѣтилъ однажды одинъ изъ стариковъ.
И несмотря на клятвенныя увѣренія привратника, что Джерри неспособенъ и на волосъ уклониться отъ истины, и что на вокзалѣ всѣ видѣли, какъ онъ сѣлъ въ Лондонскй поѣздъ, общественное мнѣніе въ «Хижинахъ госпожи Элеоноры» круто повернулось противъ него.
— Дѣти такъ часто лгутъ, — повторяли недовѣрчивые старики.
Мальчикъ чувствовалъ, что въ немъ сомнѣваются, и это оскорбленіе терзало его гордое сердечко.
Сама Сарра Лэнъ въ глубинѣ души подозрѣвала, что свиданіе съ премьеромъ просто на просто приснилось ему. Трудно было допустить, чтобъ великій человѣкъ принялъ незнакомаго, бѣднаго мальчика и говорилъ съ нимъ.
Несомнѣнно, что Джерри поѣхалъ въ Лондонъ, но, поглощенной своей неотвязной мыслью, онъ, вѣроятно, уснулъ тамъ гдѣ-нибудь въ паркѣ, и разговоръ съ министромъ былъ лишь сномъ.
Старухѣ казалось подозрительнымъ, что мальчикъ не привезъ никакого доказательства этого важнаго событія и вообще такъ неохотно вспоминалъ о немъ.
По мѣрѣ того, какъ проходило время, и все больше выяснялись замыслы города, всѣ въ богадѣльнѣ рѣшили, что Джерри одурачилъ ихъ своей басней, и стали выказывать ему холодность и недоброжелательство. Присутствіе Сарры Лэнъ и Стерна, неизмѣнныхъ его заступниковъ, сдерживало недовольныхъ, но все же на него кидали угрюмые взоры, хихикали, когда онъ проходилъ мимо, и никогда ужъ не обращались къ нему съ просьбой почистить ихъ садики или подвязать вьющіяся растенія, хотя лѣто уже миновало, и рѣзкіе осенніе вѣтры производили опустошенія въ ихъ садахъ.
Примъ, очевидно, не забывшій покушенія Джерри на его свободу, тоже дулся и охладѣлъ къ нему.
— Если-бы онъ былъ собакой, думалъ Джерри съ глубокой грустью, — онъ сумѣлъ бы простить меня. — Всѣ эти огорченія замѣтно отразились на здоровьѣ ребенка.
Докторъ, къ которому обратилась Сара Лэнъ, нашелъ у него малокровіе и прописалъ рыбій жиръ, но умная старуха отлично знала истинную причину болѣзни ребенка.
— Онъ самъ себя терзаетъ, — замѣтила она. — Вы знаете, докторъ, что городъ выгоняетъ насъ отсюда?
— Знаю, — отвѣтилъ тотъ. — Вамъ, конечно, это кажется жестокостью, но на самомъ дѣлѣ такъ будетъ гораздо лучше для васъ. Это мѣсто очень нездоровое, санитарныя условія здѣсь ужасны — посмотрите на эти покрытыя плѣсенью стѣны! А чего стоятъ открытые сорные ящики! Допустимо-ли подобное безобразіе въ наше время? Вамъ будетъ несравненно лучше въ маленькомъ, чистенькомъ современномъ домѣ со всѣми новѣйшими усовершенствованіями. Давно слѣдовало-бы уничтожить подобныя трущобы: онѣ служатъ лишь разсадниками болѣзней.
— Зачѣмъ ты позвала его бабушка? — Джерри. — Слышишь, какія глупости онъ говоритъ!
— Но, вѣдь, ты боленъ, дружокъ.
— Нѣтъ, я не боленъ.
— Ты грызешь себя, голубчикъ, и это убиваетъ тебя. Правда, мы всѣ мучаемся, но это совершенно безполезно: намъ придется покориться и уйти.
Джерри прильнулъ къ ея колѣнямъ и спряталъ лицо въ ея передникъ.
— О, бабушка, онъ, навѣрное, забылъ о насъ! Я думалъ, что онъ не забудетъ; онъ показался мнѣ такимъ добрымъ. Я знаю, онъ ничего не обѣщалъ, ничего, но я былъ увѣренъ, что онъ намъ поможетъ, а съ того дня прошло ужъ цѣлыхъ 4 мѣсяца.
Старуха нѣжно гладила его по головѣ.
— Скажи мнѣ правду, всю правду, дитятко, ты дѣйствительно говорилъ съ нимъ? Ты увѣренъ, что все это не приснилось тебѣ?
Джерри поднялъ голову: его блѣдное, исхудалое личико покрылось румянцемъ негодованія.
— Понятно, я видѣлъ его: вѣдь я ужъ говорилъ тебѣ. Онъ хотѣлъ подарить мнѣ золотой, но я не взялъ, а теперь жалѣю объ этомъ: если бы я привезъ его домой, ты и всѣ остальные повѣрили бы мнѣ.
И, говоря это, онъ весь дрожалъ отъ обиды и негодованія.
— Какъ ты можешь такъ говорить бабушка? Неужели ты считаешь меня лгуномъ?
— Нѣтъ, дорогой мой, конечно, нѣтъ, — прошептала взволнованная старушка. — Ни одинъ изъ моихъ воспитанниковъ никогда не лгалъ, но тебѣ могло все это присниться, Джерри. Это такъ невѣроятно:
— Ну, такъ что же, — устало возразилъ Джерри, — а все-таки это сущая правда. Я никогда не говорилъ, что онъ обѣщалъ мнѣ что-нибудь: онъ ничего, ничего не обѣщалъ. Но онъ сберегъ цвѣты, и я думалъ, что онъ вспомнитъ и насъ.
Старушка была очень встревожена:
Нѣтъ сомнѣнія, что Джерри боленъ, боленъ не на шутку; быть можетъ, умъ его помутился. Теперь она увѣрена, что все это — плодъ его разстроеннаго воображенія, и что онъ принялъ видѣніе за дѣйствительность.
Ей приходилось слышать о подобныхъ разстройствахъ воображенія, и она знала, что они почти не поддаются леченію.
И она продолжала тихонько гладить кудри Джерри, который, успокоившись, прильнулъ къ ней и впалъ въ свою обычную безмолвную, мрачную сосредоточенность.
Старуха посмотрѣла черезъ лужайку въ сторону воротъ; въ эту минуту они были открыты, и Джонъ Стернъ разговаривалъ съ какимъ-то человѣкомъ, съ виду похожимъ на лакея. Онъ передалъ привратнику большую посылку и удалился, а Стернъ, какъ вкопанный, стоялъ со сверткомъ въ рукахъ и смотрѣлъ ему вслѣдъ.
Затѣмъ онъ вошелъ въ садъ и, спотыкаясь, какъ пьяный, топча подъ ногами цвѣты, заковылялъ къ домику Сарры Лэнъ и остановился, запыхавшись, на порогѣ. Многіе обитатели богадѣльни при видѣ такого необычайнаго зрѣлища вышли изъ своихъ помѣщеній.
— Джерри! Джерри! — кричалъ Джонъ Стернъ. — Джерри! Вотъ тебѣ посылка отъ министра, и человѣкъ, который принесъ ее, сказалъ, что насъ никто не тронетъ, потому что даръ Элеоноры Эллисъ неприкосновененъ; такъ сказали самые знаменитые адвокаты.
Джерри, какъ наэлектризованный, вскочилъ на ноги.
— Теперь вы вѣрите! Теперь вы всѣ повѣрите мнѣ! крикнулъ онъ и упалъ безъ чувствъ.
Когда онъ снова пришелъ въ себя, заходящее солнце своими лучами освѣщало кровать, на которую его положили. Подлѣ него- стоялъ открытый ящикъ кленоваго дерева; въ немъ былъ полный наборъ садовыхъ инструментовъ маленькаго размѣра, а на крышкѣ ящика красовалась серебряная дощечка съ выгравированнымъ числомъ его поѣздки въ Лондонъ и надписью:
— Я зналъ, что онъ не забудетъ! — вскричалъ онъ съ лицомъ, озареннымъ радостью.
— Ты будешь великимъ человѣкомъ, Джерри, — говорили столпившіеся вокругъ обитатели богадѣльни.
— Я буду садовникомъ, — отвѣтилъ Джерри. — Но какъ могли вы подумать, что я лгу? И отстранивъ ихъ, Джерри направился въ садъ, гдѣ подъ смородиннымъ кустомъ сидѣлъ Примъ. Мальчикъ схватилъ его на руки и крѣпко прижалъ къ себѣ.
— Какіе чудные цвѣты я буду ростить для него, Примъ, — прошепталъ онъ. — Вѣдь онъ спасъ насъ всѣхъ.
Примъ, очевидно, уже забылъ нанесенное ему оскорбленіе и позволилъ ласкать себя, и въ ту же минуту послышалось звонкое щебетанье ласточки, пріютившейся на солнечныхъ часахъ.