Охота на медвѣдя,
РАЗСКАЗАННАЯ ИМЪ САМИМЪ.[править]
Мы съ Петромъ никогда не любили другъ друга. Петръ былъ охотникъ и вздумалъ поселиться въ моемъ родномъ лѣсу. Съ первой же встрѣчи онъ сдѣлался моимъ врагомъ. Онъ постоянно старался изловить или подстрѣлить меня, и могъ ли я послѣ этого любить его?
Мнѣ иногда приходило въ голову, что, навѣрно, онъ былъ одинъ изъ тѣхъ охотниковъ, которые убили мою мать, моего маленькаго брата и сестру; но это было очень давно, когда я былъ маленькимъ медвѣжонкомъ, и я почти ничего не помню… Я помню только, какъ намъ было весело — намъ, тремъ медвѣжатамъ, въ то время, когда о насъ заботилась мать, а мы только и дѣлали, что играли цѣлые дни. Какъ добра и ласкова была съ нами наша мать! Да, она была добра, хотя другіе не находили этого.
Все измѣнилось, когда я остался одинъ. Я былъ слишкомъ малъ и не умѣлъ самъ находить себѣ пищи, и изъ счастливаго толстаго медвѣжонка я скоро сдѣлался несчастнымъ, худымъ, голоднымъ, маленькимъ звѣремъ.
У меня былъ отецъ; но не думайте, что онъ сталъ заботиться обо мнѣ, когда я остался такимъ безпомощнымъ: онъ, навѣрно, никогда и не вспомнилъ обо мнѣ. Медвѣди-отцы не заботятся о томъ, что дѣлается съ ихъ дѣтьми. Таковъ ужъ обычай у насъ, медвѣдей.
Тяжело было жить первыя недѣли, но затѣмъ, съ наступленіемъ лѣта, дѣла мои пошли лучше. Въ лѣсахъ поспѣли ягоды, орѣхи, и я вволю наѣдался ими, такъ что къ началу зимней долгой спячки я окрѣпъ и пополнѣлъ.
Мало-по-малу я сталъ большимъ медвѣдемъ. Подобно другимъ медвѣдямъ, я велъ одинокую жизнь въ лѣсахъ, гдѣ научился находить пищу въ изобиліи.
Въ ѣдѣ я не былъ очень разборчивъ: я питался кореньями, ягодами, рыбою, птичьими яйцами и самими птицами, если только могъ поймать ихъ въ гнѣздѣ; но болѣе всего я любилъ медъ. Для меня было настоящимъ праздникомъ, когда я слышалъ въ дуплѣ жужжаніе пчелъ и могъ добраться до улья. На жало пчелъ я не обращалъ вниманія.
Хотя я велъ и одинокую жизнь, но эта жизнь была все таки довольно пріятна, пока несносный Петръ не поселился со мной по сосѣдству. Я уже говорилъ вамъ, какой это былъ безпокойный сосѣдъ. Никакъ не могу понять, съ какой стати онъ и другіе люди преслѣдовали меня.
Если бы они оставили меня въ покоѣ, я не заводилъ бы съ ними никогда никакого дѣла.
Я вовсе не похожъ на своего родственника, стервятника, и ѣсть людей совсѣмъ не хочу.
Я хочу только лѣтомъ спокойно ломать деревья, а зимою подольше спать.
Ахъ, если бы вы знали, какъ пріятно спокойно спать всю зиму, всѣ долгіе холодные зимніе мѣсяцы, — вы, навѣрно, пожелали бы сами сдѣлаться такимъ же медвѣдемъ, какъ я! Съ наступленіемъ осени я выискиваю себѣ удобное, спокойное мѣстечко, обыкновенно подъ упавшимъ деревомъ; и потомъ, какъ только начнутся морозы, я залѣзаю туда. Я обыкновенно иду въ свое убѣжище задомъ напередъ, чтобы по слѣдамъ не узнали, гдѣ я. Вѣдь мы, медвѣди, звѣри умные!
Особенно люблю я уходить въ свою берлогу, когда начинаетъ падать снѣгъ, такъ какъ снѣгъ все собою прикрываетъ. Вы, можетъ-быть, думаете, что я не могу дышать подъ снѣгомъ? Нѣтъ, дыханіе у меня такое теплое, что отъ него въ снѣгу дѣлается дырочка, черезъ которую проходитъ воздухъ. Мнѣ въ берлогѣ вовсе не душно, и я былъ бы очень радъ, если бы меня никто не безпокоилъ до самой весны.
Но развѣ можно спокойно спать, живя по сосѣдству съ Петромъ? Въ первую же зиму, задолго до того времени, когда мнѣ пора было просыпаться, онъ открылъ мою берлогу. Собаки его обступили меня и начали безпокоить. Мнѣ поневолѣ пришлось вскочить. Самъ Петръ ждалъ меня неподалеку съ ружьемъ; но я выпрыгнулъ и побѣжалъ такъ быстро, что онъ только успѣлъ отскочить за дерево. Онъ выстрѣлилъ, но, къ счастью, промахнулся.
Въ продолженіе слѣдующаго лѣта онъ нѣсколько разъ охотился на меня; но мнѣ всегда удавалось уходить отъ него. Вы считаете насъ, медвѣдей, глупыми; но это неправда: мы, можетъ-быть, кажемся глупыми, но, въ сущности, мы звѣри умные.
Снова настала осень, и, прежде чѣмъ залечь въ берлогу, я пошелъ побродить въ послѣдній разъ, чтобы хорошенько поужинать передъ тѣмъ, какъ отправиться спать. Я шелъ по лѣсной тропинкѣ, такъ какъ мы, медвѣди, обыкновенно любимъ ходить по протоптаннымъ дорожкамъ. Дорожка привела меня къ ручейку, черезъ который были перекинуты ели. Я началъ осторожно переходить черезъ этотъ мостикъ.
У насъ, у медвѣдей, отличное чутье, что нерѣдко спасаетъ насъ; но на этотъ разъ я шелъ по вѣтру, такъ что чутье мое не могло принести мнѣ никакой пользы.
Надо вамъ сказать, что Петръ охотился около ручья за дикими утками и сидѣлъ, спрятавшись за этимъ самымъ мостикомъ. Земля была покрыта мягкимъ снѣгомъ, такъ что онъ не могъ слышать моихъ шаговъ. Я подошелъ къ нему совсѣмъ близко, прежде чѣмъ мы увидѣли другъ друга.
Мы оба вздрогнули, и я увѣренъ, что Петръ испугался. Онъ поднялъ ружье и выстрѣлилъ. Можетъ-быть, онъ былъ слишкомъ испуганъ, но только выстрѣлъ въ меня не попалъ.
Я разсердился, зубами схватилъ я ружье, и хотя желѣзнаго дула перекусить не могъ, но дерево изломалъ въ кусочки.
Петръ не сдѣлалъ попытокъ спасти свое ружье или защищать себя. Онъ упалъ на землю и лежалъ спокойно, вытянувъ руки. Я подумалъ, что выстрѣлившее ружье убило его вмѣсто меня. Я нѣсколько разъ обошелъ кругомъ него. Онъ не шевелился, и такъ какъ мы, медвѣди, никогда не трогаемъ спящаго или мертваго человѣка, то я оставилъ его въ покоѣ и обратилъ вниманіе на его дичь. У него въ ягдташѣ было столько утокъ и кроликовъ, что я могъ отлично поужинать.
Ѣда очень заняла меня. Я стоялъ, повернувшись спиною къ Петру, и совсѣмъ забылъ о немъ. Вдругъ, смотрю, онъ — человѣкъ, котораго я считалъ мертвымъ, — убѣгаетъ въ лѣсъ.
Я уже пересталъ сердиться на него: чудесный ужинъ, который, я получилъ отъ него, смягчилъ мое сердце. Но если человѣкъ бѣжитъ, то что же дѣлать медвѣдю, какъ не преслѣдовать его? Я побѣжалъ за нимъ.
Скоро я почти нагналъ его; но онъ побѣжалъ скорѣе, какъ только замѣтилъ, что я близко. Мнѣ непремѣнно захотѣлось изловить его. Охота всегда горячитъ, — тѣмъ-то она и пріятна! Мнѣ доставляло большое удовольствіе гоняться за Петромъ.
Ничего не помня отъ страха, Петръ бѣжалъ прямо къ рѣкѣ, — къ большой рѣкѣ, въ которую впадаютъ ручьи.
Я думалъ, что, когда онъ добѣжитъ до берега, ему придется вернуться, и тутъ-то я могу поймать его, но онъ не вернулся, а бросился къ дереву и полѣзъ на него.
Но вѣдь и я умѣю лазить. Я тоже полѣзъ, хотя и не такъ прытко, какъ Петръ. На верху дерева онъ перелѣзъ на сукъ и обернулся ко мнѣ. Онъ, вѣрно, думалъ, что я слишкомъ тяжелъ и не рѣшусь лѣзть на такой тонкій сукъ.
Можетъ-быть, мнѣ и вправду не слѣдовало бы этого дѣлать; но я такъ разгорячился, что, добравшись до сука, ни о чемъ не могъ думать.
Я полѣзъ за Петромъ. Меня забавляла эта охота; что же касается Петра, то, судя по его блѣдному лицу и стучавшимъ зубамъ, его она нисколько не забавляла.
По мѣрѣ того, какъ я лѣзъ по суку, Петръ отодвигался отъ меня все дальше и дальше на край сука.
Сукъ согнулся, потомъ что-то хрустнуло — сукъ подломился, и мы съ Петромъ полетѣли внизъ.
Дерево было высокое, а мы были у самой верхушки. Если бы мы упали на твердую землю, мы сильно ушиблись бы; но дерево стояло около самой рѣки, и мы упали въ воду, что было тоже не особенно пріятно.
Понравилось ли Петру это купанье — я не знаю; но мнѣ оно вовсе не понравилось.
Вода была холодна, какъ ледъ; къ счастью, я умѣю плавать не хуже бобра; я скоро выплылъ на берегъ и, хорошенько встряхнувшись, пошелъ дальше, какъ ни въ чемъ не бывало.
Послѣ моей холодной ванны я совсѣмъ забылъ о Петрѣ; а когда я о немъ вспомнилъ, то его не было уже видно. Я думаю, что онъ тоже доплылъ до берега, только постарался не попадаться мнѣ на глаза. Навѣрно, онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, пробрался до своего дома и не захотѣлъ больше въ этотъ день охотится на медвѣдя.
Медвѣжонокъ.[править]
Это было прошлою зимою. Мы жили въ деревнѣ, гдѣ устроена была большая охота. Охотники уѣхали рано утромъ въ лѣсъ, а мы ждали ихъ къ ужину. Столъ былъ накрытъ въ ярко освѣщенной комнатѣ. Подъ окнами, наконецъ, заскрипѣли сани, послышались голоса, и охотники пошли мыться и одѣваться.
— А вотъ что папа прислалъ дѣтямъ, — сказалъ вошедшій лѣсникъ, подавая старый байковый платокъ, въ которомъ было что-то завязано.
— Что это такое? — закричалъ Володя, а Ниночка присѣла на полъ и стала развязывать узелъ.
— Бабушка, — проговорила она, — тамъ что-то мягкое и теплое.
— Вѣрно, курочка.
— Нѣтъ, вѣрно, щенокъ.
— Собака! собака! — закричала Ниночка.
На развязанномъ платкѣ сидѣлъ медвѣжонокъ и съ удивленіемъ озирался. Все для него было ново: и люди, и голоса, и яркій свѣтъ, и тепло. Медвѣжонокъ былъ слишкомъ малъ и еще не зналъ страха.
— Кажется, это медвѣжонокъ, — проговорилъ Володя.
— Медвѣжонокъ, — отвѣчала я, удерживая Ниночку, которая собиралась вскочить на стулъ. — Онъ ничего не сдѣлаетъ: онъ крошечный.
Дѣти прыгали около него и спорили, кому взять его на руки.
— Его надо напоить, — сказалъ лѣсникъ: — онъ у насъ съ утра въ узлѣ.
Въ столовую набралась вся прислуга смотрѣть на звѣря.
Медвѣжонку поставили блюдечко съ молокомъ, но съ блюдечка ѣсть онъ не умѣлъ, а поймавъ мой палецъ, началъ его сильно сосать.
Я тотчасъ же послала въ деревню за соской, которую мы придѣлали къ бутылкѣ. Къ этому времени охотники собрались въ столовую и сѣли ужинать.
Няня же и дѣти напоили медвѣжонка, и тотъ, очень довольный, развалился на спину и собрался кататься.
— Дѣти, восемь часовъ, спать пора! — сказала няня.
— А медвѣжонокъ-то какъ же? — спросили дѣти.
— Ну, берите его пока съ собой и тамъ уложите, — сказалъ папа.
Въ дѣтской въ этотъ вечеръ дольше обыкновеннаго слышались голоса. Медвѣжонокъ, положенный въ углу, напился молока самъ и уснулъ раньше дѣтей.
Ятовъ-Бахваловъ.[править]
Въ саду на зеленой скамейкѣ сидѣли два мальчика лѣтъ шести и, болтая ногами, разговаривали.
— Папа мнѣ говорилъ, что лѣтомъ волки вовсе не страшны, — разсказывалъ Володя, бѣлокурый здоровый мальчикъ: — такъ что, когда я заблудился, я не очень струсилъ.
— Есть чего бояться! — важно проговорилъ Юра, черненькій красивый мальчикъ, читавшій уже книги.
— Волка-то? И ты бы не испугался?
— Я-то? Да я его нисколько бы не испугался. Я тигра бы не испугался. Пальнулъ бы въ него — вотъ и все… Я-то?..
— Да развѣ ты умѣешь стрѣлять?
— Я-то?..
Юра замолчалъ. Онъ не только не умѣлъ стрѣлять, но даже боялся заряженнаго ружья…
— Ну, все равно, — сказалъ онъ: — можно и не умѣя стрѣлять.
— Это правда, — проговорилъ Володя.
Въ этотъ день вечеромъ, передъ тѣмъ, какъ ложиться спать, Юра вспомнилъ, что оставилъ въ саду книгу, и такъ какъ погода была пасмурная, и могъ пойти дождь, то онъ и пошелъ въ садъ, чтобы взять ее. Что было въ саду — неизвѣстно, но только Юра несся домой, какъ стрѣла, и, задыхаясь, кричалъ:
— Пантера! Пантера!
Въ это время прислуга только что поужинала и вышла посидѣть на дворѣ, на лавочкѣ. Услыхавъ крикъ Юры, всѣ бросились въ садъ.
— Что такое? — спрашивалъ Гаврила.
— Пантера! Большой, черный, страшный звѣрь, — задыхаясь говорилъ Юра.
— Гдѣ?
— Въ цвѣтникѣ у скамейки.
— Сейчасъ возьму ружье, — проговорилъ Гаврила.
— Не надо, не надо, — со страхомъ вскричалъ Юра, — возьми палку!
Гаврила въ сопровожденіи трехъ женщинъ смѣло двинулся на страшнаго звѣря. Изъ комнатъ вышла Юрина мама и пошла тоже туда. Держась за ея юбку, двинулся и Юра. Въ цвѣтникѣ между тѣмъ послышался громкій хохотъ. Всѣхъ громче хохоталъ Онька, сынъ Гаврилы, ровесникъ Юры.
— Звѣрь-то Чернушкинъ черный котъ Васька! Ай да страшный звѣрь! — говорилъ Гаврила. — Кота баринъ испугался! А, небось, какъ днемъ заведете рѣчь, такъ все я… то… я., то!
— Ятовъ, — тихо прибавилъ Онька.
На другой день Володя уже зналъ, что Юра чернаго кота принялъ за пантеру, и съ усмѣшкой говорилъ ему:
— Какъ это ты кота-то принялъ за пантеру?
— Да вѣдь темно было…
— И испугался?
— Я-то?..
Юра вдругъ вспомнилъ, что Онька назвалъ его Ятовымъ и замолчалъ.
— Вѣдь самые знаменитые охотники, — сказалъ онъ наконецъ, — пугались своихъ первыхъ звѣрей. Когда я буду большой, я буду непремѣнно охотиться на крокодиловъ. Ужъ я-то ихъ не испугаюсь… я… то…
— И какой же ты хвастушка, — сказалъ работавшій тутъ Гаврила: — по-нашему, по-русскому, мы такихъ людей зовемъ бахвалами…
— Оно и кстати, — исподтишка прибавилъ Онька, — Ятовъ-Бахваловъ и выйдетъ.
Тутъ даже добродушный Володя не могъ удержаться и засмѣялся.
Въ этотъ вечеръ Юра пошелъ гулять по саду и мечталъ объ охотѣ. Вечеръ былъ теплый, но темный. Спустившись къ пруду, Юра сталъ немного тревожиться: тамъ были высокія деревья и кусты. Кругомъ все было тихо. Вдругъ что-то тяжелое шлепнулось въ воду, и затѣмъ послышалось нѣсколько ударовъ.
— Крокодилъ! крокодилъ! — не своимъ голосомъ кричалъ Юра, стрѣлой вбѣгая на гору. — Аа! ай! Гаврила! Гаврила! Скорѣе!
На этотъ крикъ сбѣжалась и направилась къ пруду цѣлая толпа.
— Куда вы! Куда вы! — въ страхѣ кричала птичница. — У меня тамъ утка сидитъ на яйцахъ!
— Крокодилъ! Крокодилъ! — шепталъ Юра.
Лишь только всѣ подошли къ пруду, какъ утка спрыгнула въ воду и нѣсколько разъ ударила по водѣ крыльями.
Юра покраснѣлъ. Утка-крокодилъ также шлепнулась въ воду.
— Напрасно только изволили потревожить насъ, господинъ Ятовъ-Бахваловъ, — сказалъ Гаврила.
