Мир как воля и представление (Шопенгауэр; Айхенвальд)/Том I/§ 35

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Полное собрание сочинений
автор Артур Шопенгауэр
Источник: Артур Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. — М., 1910. — Т. I. — С. 187—190.

[187]
§ 35.

Для того чтобы глубже проникнуть в сущность мира, непременно надо научиться различать волю как вещь в себе от ее адекватной объектности, а затем различать отдельные ступени, на которых последняя выступает более отчетливо и полно, т. е. самые идеи, — от простого проявления идей в формах закона основания, этого присущего индивидуумам ограниченного способа познания. Тогда мы согласимся с Платоном, который действительное бытие приписывает только идеям, за вещами же в пространстве и времени, этом для индивидуума реальном мире, признает лишь призрачное существование, похожее на сон. Тогда мы увидим, как одна и та же идея раскрывается в таком множестве явлений и обнаруживает познающим индивидуумам свое существо только по частям, одну сторону за другой. Тогда мы различим и самую идею от того способа, каким ее явление проникает в поле внимания индивидуума, и первую признаем существенным, а последний — несущественным. Рассмотрим это на примерах, сначала в мелочах, потом — в великом.

Когда проносятся облака, фигуры, которые они образуют, для них не существенны, для них безразличны; но то, что они — [188]упругие пары, которые дуновение ветра сгущает, уносит, раздвигает, разрывает, — в этом их природа, сущность объективирующихся в них сил, их идея: фигуры же существуют только для каждого индивидуального наблюдателя. — Для ручья, сбегающего по камням, безразличны и несущественны водовороты, волны, пена, которые он образует; но то, что он повинуется тяготению и является неупругой, всецело подвижной, бесформенной, прозрачной жидкостью, — в этом его сущность, в этом, с точки зрения интуитивного познания, его идея; названные же образования ручья существуют только для нас, покуда мы познаем как индивидуумы. — Лед на оконном стекле осаждается по законам кристаллизации, которые раскрывают сущность проявляющейся здесь силы природы, выражают идею; но деревья и цветы, которые он при этом образует, несущественны и существуют только для нас.

То, что проявляется в облаках, ручье и кристалле, это — самый слабый отзвук той воли, которая полнее выступает в растении, еще полнее в животном и наиболее полно в человеке. Но только существенное всех этих ступеней ее объективации составляет идею; развитие же последней, в силу которого она, в формах закона основания, растягивается на многообразные и многосторонние явления, — это для идеи несущественно, это обусловлено только способом познания индивидуума и лишь для последнего имеет реальность. То же самое неизбежно относится и к развитию той идеи, которая представляет собою самую полную объектность воли: следовательно, история человечества, поток событий, смена эпох, многообразные формы человеческой жизни в разных странах и в разные века, — все это лишь случайная форма проявления идеи и принадлежит не ей самой, где исключительно содержится адекватная объектность воли, а только явлению, которое попадает в сферу познания индивидуума; все это для самой идеи так же чуждо, несущественно и безразлично, как для облаков — их фигуры, для ручья — форма его струй и пены, для льда — его деревья и цветы.

Кто хорошо это понял и умеет отличать волю от идеи, а идею от ее проявления, для того мировые события будут иметь значение лишь постольку, поскольку они — буквы, по которым может быть прочитана идея человека, — но не сами по себе. Он не будет думать вместе с людьми, что время действительно приносит нечто новое и значительное, что с помощью времени или в нем осуществляется нечто безусловно-реальное, или же что самое это время, как целое, имеет начало и конец, план и развитие, и своей [189]конечной целью ставить себе полнее усовершенствование (по их мерилу) последнего, тридцать лет живущего поколения. И поэтому он не призовет вместе с Гомером целого Олимпа богов для направления временных событий как не призна̀ет вместе с Оссианом фигур облаков за индивидуальные существа; ибо, как я сказал, и те, и другие, по отношению к проявляющейся в них идее, имеют одинаковое значение. В разнообразных формах человеческой жизни и беспрерывной смене событий, постоянное и существенное увидит он только в идее, в которой воля к жизни находит свою совершеннейшую объектность и которая свои различные стороны показывает в свойствах, страстях, заблуждениях и достоинствах человеческого рода, — в своекорыстии, ненависти, любви, робости, отваге, легкомыслии, тупости, лукавстве, остроумии, гениальности и т. д.; все это, соединяясь и отлагаясь в тысячах разнородных образов (индивидуумов), беспрерывно создает великую и малую историю мира, причем по существу безразлично, что приводит все это в движение — орехи или венцы. Он найдет, наконец, что мир похож на драмы Гоцци, где постоянно являются одни и те же лица, с одинаковыми замыслами и одинаковой судьбой: конечно, мотивы и события в каждой пьесе другие, но дух событий один и тот же; действующие лица одной пьесы ничего не знают о событиях в другой, хотя сами участвовали в ней; вот почему после всех опытов прежних пьес, Панталоне не стал проворнее или щедрее, Тарталия — совестливее, Бригелла — смелее и Коломбина — скромнее.

Если бы нам дано было когда-нибудь ясными очами проникнуть в царство возможного и обозреть все цепи причин и действий, если бы явился дух земли и показал нам образы прекраснейших личностей, просветителей мира и героев, которых случай погубил до начала их подвигов; если бы он показал затем великие события, которые изменили бы мировую историю и повлекли бы за собою периоды высшей культуры и просвещения, но которые при своем зарождении были заглушены какой-нибудь слепою случайностью, ничтожнейшим происшествием; если бы, наконец, он показал нам замечательные силы великих индивидуумов, которые оплодотворили бы целые века, но которые они, в заблуждении и страсти, или под гнетом необходимости, бесполезно растратили на недостойные и бесплодные дела, или расточили играя, — если бы мы все это увидели, мы содрогнулись бы и возопили о погибших сокровищах целых веков. Но дух земли улыбнулся бы и сказал: «источник, из которого текут индивидуумы и их силы, неисчерпаем и бесконечен как время и пространство, ибо [190] они, подобно этим формам всех явлений, тоже лишь проявление, видимость воли. Никакая конечная мера не может исчерпать этого бесконечного источника; оттого каждому событию или созданию, заглушенному в своем зародыше, открыта для возрождения нисколько не уменьшенная бесконечность. В этом мире явлений так же невозможна действительная утрата, как и действительное приобретение. Существует единственно воля: она, вещь в себе, она, источник всех явлений. Ее самопознание и на него опирающееся самоутверждение или самоотрицание — вот единственное событие в себе»…[1]

Примечания[править]

  1. Эта последняя фраза не может быть понята без знакомства со следующей книгой.