Мир как воля и представление (Шопенгауэр; Айхенвальд)/Том I/§ 61

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Полное собрание сочинений
автор Артур Шопенгауэр
Источник: Артур Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. — М., 1910. — Т. I. — С. 342—345.

[342]
§ 61.

Мы помним из второй книги, что во всей природе, на всех ступенях объективации воли, неизбежно царит постоянная борьба между индивидуумами всех родов и что именно в этом обнаруживается внутренний разлад воли к жизни с самой собою. На самой высокой ступени объективации этот феномен, как все другое, предстанет с бо́льшей отчетливостью и будет доступен поэтому дальнейшему дешифрированию. Для этой цели исследуем прежде всего источник эгоизма, как начального пункта всякой борьбы.

Мы назвали время и пространство principium individuationis, [343]потому что только через них и в них возможна множественность однородного. Они — существенные формы естественного, т. е. из воли возникшего познания. Поэтому воля будет всюду являться самой себе во множестве индивидуумов. Но эта множественность касается не ее, не воли как вещи в себе, а только ее проявлений: воля заключается в каждом из них сполна и нераздельно и видит вокруг себя бесчисленно повторенный образ своего собственного существа. Но самое это существо, т. е. подлинную реальность, она непосредственно находит только внутри себя. Поэтому каждый хочет всего для себя, хочет всем обладать или, по крайней мере, над всем господствовать, — и то, что ему противится, хотел бы он уничтожить. У существ познающих к этому присоединяется то, что индивидуум — носитель познающего субъекта, а последний — носитель мира; значит, вся природа вне его и, следовательно, все прочие индивидуумы существуют только в его представлении: он всегда сознает их только как свое представление, т. е. косвенно, и как нечто зависящее от его собственного существа и существования, ибо вместе с его сознанием для него непременно исчезает и мир, — другими словами, бытие и небытие мира становятся для него равнозначащими и безразличными. Таким образом, каждый познающий индивидуум является на самом деле и сознает себя — всей волей к жизни, т. е. непосредственным в себе мира, и он сознает себя также восполняющим условием мира, как представления, т. е. микрокосмом. который надо считать равным макрокосму. Сама природа, всегда и всюду правдивая, уже с самого начала и независимо от всякой рефлексии, дает ему это познание просто и с непосредственной достоверностью. Эти необходимые самоопределения человека и объясняют, почему каждый индивидуум, совершенно исчезающий в безграничном мире и ничтожно-малый, все-таки делает себя средоточием мира, относится к своему собственному существованию и благополучию ревностнее, чем ко всему другому, и даже, следуя естественному порыву, готов уничтожить мир, лишь бы только сохранить свое собственное я, эту каплю в море. Такое помышление есть эгоизм, свойственный всякой вещи в мире. Но именно в нем внутренний разлад воли с самой собою раскрывается с ужасающей силой. Ибо содержание и сущность этого эгоизма заключается в указанной противоположности микрокосма и макрокосма, или в том, что формой объективации воли служит principium individuationis и потому воля одинаково является самой себе в бесчисленных индивидуумах, и притом в каждом из них с обеих, сторон (воли и представления), — сполна [344]и всецело. Таким образом, в то время как всякий непосредственно дан самому себе как целая воля и целое представляющее, остальные даны ему прежде всего только в качестве его представлений; вот почему собственное существо и его сохранение важнее для него, чем все остальные, взятые вместе. На свою собственную смерть всякий смотрит как на конец мира, между тем как известие о смерти своих знакомых он выслушивает довольно равнодушно, если только она не задевает его личных интересов. В сознании, поднявшемся на самую высокую ступень, в сознании человеческом, эгоизм, как и познание, страдание, удовольствие, — должен был тоже достигнуть высшей степени, и обусловленное им соперничество индивидуумов проявляется самым ужасным образом. Мы видим его повсюду, как в мелочах, так и в крупном; мы видим его и в страшных событиях — в жизни великих тиранов и злодеев и в опустошительных войнах; мы видим его и в смешной форме — там, где оно служит сюжетом комедии и очень своеобразно отражается в самолюбии и суетности, который так несравненно постиг и описал in abstracto Ларошфуко; мы видим его в истории мира и в собственной жизни. Но явственнее всего оно тогда, когда любое собрание людей освобождается от всякого закона и порядка: сейчас же наглядно выступает то bellum omnium contra omnes, которое прекрасно изобразил Гоббс в первой главе De cive. Тогда не только обнаруживается, как всякий стремится отторгнуть у другого то, что он желал бы сам иметь, но и как иные, ради ничтожного прироста своего благосостояния, нередко разрушают все счастье или жизнь другого. Это — высшее выражение эгоизма; его проявления в данном отношении уступают только проявлениям настоящей злобы, которая совершенно бескорыстно, без всякой выгоды, ищет вреда и страдания других, — об этом скоро будет у нас речь. С этим раскрытием источника эгоизма надо сравнить характеристику последнего, сделанную в моем конкурсном сочинении Об основе морали, § 14.

Главный источник страдания, которое мы выше признали неизбежным и характерным для всякой жизни, — это (как только оно проявляется в действительности и в определенной форме) указанная Эрида, борьба всех индивидуумов, выражение того разлада, который тяготеет над сердцевиной воли к жизни и который, благодаря principio individuationis, обнаруживается вовне: для его непосредственного и яркого изображения составляет жестокое средство бой зверей. В этом первоначальном разладе [345] таится неиссякаемый источник страдания, несмотря на меры, которые принимали против него и которые мы сейчас рассмотрим ближе.