таится неиссякаемый источник страдания, несмотря на меры, которые принимали против него и которые мы сейчас рассмотрим ближе.
Мы показали, что первое и простое утверждение воли к жизни — это утверждение собственного тела, т. е. осуществление воли во временных актах, поскольку уже тело, в своей форме и целесообразности, представляет эту волю пространственно, — и больше ничего. Это утверждение выражается в сохранении тела с помощью его собственных сил. К нему непосредственно примыкает удовлетворение полового инстинкта, даже совпадает с ним, насколько половые органы относятся к телу. Поэтому добровольный и не основанный не на каком мотиве отказ от удовлетворения этого инстинкта есть уже отрицание воли к жизни, добровольное самоуничтожение этой воли, возникшее в результате познания, действующего в качестве квиетива; сообразно с этим, такое отрицание собственного тела составляет уже противоречие воли с собственным своим проявлением. Ибо хотя тело и здесь объективирует в половых органах волю к размножению, последнее все-таки отвергается. Вот почему такой отказ, представляя собою отрицание или уничтожение воли к жизни, является тяжелой и мучительной самопобедой; но об этом ниже.
Но в то время как воля представляет такое самоутверждение собственного тела в бесчисленных рядах индивидуумов, она, в силу присущего всем эгоизма, очень легко переходит в известном индивидууме за пределы этого утверждения, — вплоть до отрицания той же самой воли, проявляющейся в другом индивидууме. Воля первого вторгается в область чужого утверждения воли в том случае, если индивидуум губит или увечит самое тело другого, или же заставляет силы этого чужого тела служить его воле, а не воле, проявляющейся в этом чужом теле, — другими словами, если он отнимает у воли, проявляющейся в виде чужого тела, силы этого тела и таким образом увеличивает силу, служащую его воле, больше, чем ему дает на это право сила собственного тела, — следовательно, утверждает собственную волю за пределы собственного тела, отрицая волю, проявляющуюся в чужом теле. Это вторжение в сферу чужого утверждения воли вполне сознавалось уже спокон веков, и его понятие нашло себе выражение в слове несправедливость. Ибо и та, и другая сторона такого захвата мгновенно понимают, в чем дело, — правда, не в отчетливой абстракции, как мы здесь, а чувством
